Столкновение Виллема со змеей было признано молодыми охотниками самым замечательным приключением, случившимся за все время экспедиции, — более замечательным даже, чем встреча Гендрика с носорогом, и воспоминания о нем долго еще давали пищу их лагерным беседам.

Всем участникам экспедиции посчастливилось совершить какой-нибудь выдающийся охотничий подвиг или хотя бы пережить необычайное приключение, — всем, кроме Аренда. Нельзя сказать, чтобы Аренд уступал другим в отваге или ловкости; однако особого желания искать охотничьих приключений у него не было, да и случая не подвертывалось. Правда, в одно приключение он все-таки угодил — именно «угодил»: вместе с лошадью он попал в капкан, установленный туземцами для ловли слонов; к счастью, острый клин, находящийся обычно на верху таких капканов, был снят, иначе Аренд и лошадь не отделались бы так легко. Все охотники немало посмеялись над этим единственным приключением Аренда. Я говорю «все», потому что и сам добродушный Аренд смеялся не меньше других. Но приключения в девственной глуши были не по его части; вот в большом городе — там у Аренда с его тонким лицом и стройной фигурой не было бы недостатка в романтических приключениях, стоило бы ему только пожелать. Но и к подобного рода приключениям Аренд не питал склонности; им всецело владела одна мысль — поскорее вернуться в Грааф-Рейнет. Так, по крайней мере, обстояло дело по словам Виллема, который, красноречиво подмигивая, присовокуплял при этом что-то относительно «румяных щечек и голубых глазок».

И все же Аренду суждено было до возвращения домой пережить вместе со своими товарищами еще одно приключение, не только последнее в этой экспедиции, но едва не ставшее последним в их жизни.

Из цветущей долины охотники перенесли лагерь в другую долину, тоже похожую на цветник, но совсем иного рода: и здесь цвели ноготки и пеларгонии, но преобладали разные виды молочая вперемежку с кактусами и другими мясистыми растениями.

Над их головой высилось дерево молочай, а у ног пробивались из земли разновидности молочая, напоминавшие дыню. Было здесь и множество ядовитых растений. Ядовитый молочай рос бок о бок со смертоносным цветком белладонны. Охотники, как видно, попали в уголок земли, где царили растения, источающие яд.

И все же картина, представившаяся их глазам, была прелестна: цветы, свежие и яркие, как и всякие другие цветы, разливали благоухание в воздухе; среди ветвей резвились птицы; пчелы жужжали и гудели над цветами, оживляя дикий уголок и навевая усталым путникам приятные воспоминания о родных местах.

Разбив лагерь, охотники расположились отдохнуть, как вдруг вниманием их завладела птичка, усевшаяся на ближний куст. Она заинтересовала их отнюдь не своей внешностью: скромно окрашенная — коричневато-пепельная на спинке и сероватая внизу, — величиной с зяблика, она щебетала какое-то бесхитростное «кви-кви-кви». Словом, наружностью птичка не привлекала к себе внимания. Но юноши знали об одной ее любопытной особенности: маленький летун, перепархивавший с веточки на веточку, вскидывавший хвостик и выводивший свое «кви-кви-кви», был знаменитый медоуказчик.

Во время экспедиции эта птичка не раз уже попадалась им на глаза, и Ганс сообщил им много интересного о ее привычках. Перепархивая с куста на куст и с камня на камень, она ведет человека к гнезду диких пчел; здесь она терпеливо дожидается, пока человек не похитит медовые сокровища, и только тогда, опустившись у разграбленного жилья, лакомится личинками и остатками медовых сот. Юноши знали все это и по личным наблюдениям. Однажды они последовали за медоуказчиком и удостоверились, что птица и в самом деле одарена этим удивительным инстинктом, в котором сомневались многие путешественники и натуралисты.

Ганс уже давно сообщил своим друзьям кое-какие сведения об этой птичке. Он рассказал, что медоуказчик, подобно кукушкам, подкидывает яйца в чужие гнезда, что известно несколько видов этих птиц. Основной их корм — мед и личинки пчел. Природа снабдила медоуказчиков очень плотной кожей, защищающей их от пчелиного жала. Правда, Черныш говорил, что плотная кожа не всегда спасает их: ему нередко случалось находить медоуказчиков мертвыми у пчелиных гнезд — они, как видно, были убиты жалом насекомых.

Да, все это было известно нашим охотникам, и маленький щебетун, усевшийся на соседний куст, не был для них незнакомцем.

Он появился очень кстати. Молодым охотникам хотелось раздобыть немного меду, потому что сахар у них весь вышел и нечем было подсластить кофе, а многим из них это представлялось настоящим лишением.

Все они, конечно, сразу вскочили на ноги, решив последовать за медоуказчиком, куда бы тому ни заблагорассудилось их повести. Они взяли с собой ружья и, что может показаться совсем уж странным, оседлали лошадей, чтобы следовать за медоуказчиком верхом.

Вас это, разумеется, удивляет, но, узнав, что медоуказчик нередко заманивает охотника миль на шесть — семь в глубь лесной чащи и приводит его иной раз к львиному логову или к жилищу носорога, а не к пчелиному гнезду, вы согласитесь, что подобные предосторожности были не лишними.

В ту минуту, когда они уже трогались в путь, очень своеобразный зверек внезапно «выплыл на горизонте». Зверек этот смахивал на барсука. У него были короткие лапы, задние его ноги ступали по земле всей подошвой, морда и хвост у него были совсем барсучьи, и мех его также напоминал мех обыкновенного барсука: на спинке пепельно-серый, на брюшке черный, а вдоль боков — от ушей до хвоста — светлая полоска. Однако он был крупнее барсука, почти достигая размеров американской росомахи, или вольверена, на которую тоже отчасти походил. В нем можно было обнаружить все особенности семейства барсуков, не богатого родами и видами, но имеющего по одному — два представителя в любом уголке земного шара. Зверек, появившийся перед охотниками, принадлежал к южноафриканскому виду этого семейства. Это был ратель, или медоед.

И этот зверек с весьма своеобразными повадками был тоже хорошо знаком нашим путешественникам: они знали, что он, подобно медоуказчику, охотник до сладкого и что это пристрастие заставляет его постоянно рыскать в поисках пчелиных гнезд и разорять их, если гнезда расположены в норках, откуда он выкапывает их своими приспособленными для рытья, как у таксы, когтями; если же гнездо расположено на дереве, то рателю не удается достать его: на деревья он не лазает. Однако следы его когтей на коре у подножия дерева указывают охотникам-готтентотам, что в дупле — медовые соты. В дополнение к тому, что юноши успели узнать от Черныша и Конго, Ганс рассказал, что ратель водится по всей Африке и что натуралисты выделяют его, как и многие другие диковинные создания Африканского континента, в самостоятельный род. Кожа рателя, рассказал Ганс, настолько плотна, что пчелиное жало не прокалывает ее, и он, не страшась жужжащего кругом него роя насекомых, лакомится их сотами. Из-за неприятного запаха его прозвали «барсук-вонючка».

Ратель является постоянным спутником медоуказчика, который ведет его к сотам, подобно тому как он ведет человека. Утверждают, что в таких случаях медоуказчик, заботясь о том, чтобы барсук не потерял его из виду, летит совсем низко над землей и делает более короткие перелеты.

Было ясно, что ратель в данный момент как раз и следовал за медоуказчиком. Однако, набредя на отряд охотников, он сразу юркнул в чащу и пустился наутек. А ревностный проводник между тем снова двинулся в путь, на этот раз в сопровождении длинного «хвоста».

Птичка перепархивала с дерева на дерево, щебеча свое «кви-кви-кви», и, как видно, очень довольная своей новой «свитой»; охотники неотступно следовали за проводником. Ехали они совсем недолго: вскоре птица защебетала чаще, беспокойно закружила на месте, как бы указывая, что гнездо поблизости, затем уселась на ветку дерева и уже не двигалась с места; следовательно, соты находились здесь, в дупле.

Об этом можно было сразу догадаться: кора у корней дерева была вся кругом исцарапана и изодрана когтями рателя — как видно, многие из этих падких до меда зверьков были приведены в этот уголок, чтобы вкусить здесь одно лишь горькое разочарование.

Из лагеря были немедленно вызваны Черныш и Конго, явившиеся с двумя топорами, дерево повалено, пчелы выкурены, а медовые соты, кроме двух — трех кусков, оставленных проводнику в награду за труды, отнесены в лагерь.

Пчелиная кладовая оказалась богатой. Шестеро охотников вместе со своими темнокожими проводниками устроили в этот вечер настоящее «медовое пиршество».