Люди, пересекающие Атлантику на пароходе «Канард», сидят рядом или друг напротив друга за одним обеденным столом, три-четыре раза на дню без того, чтобы обменяться живыми фразами, отличными от формальных: «Могу я попросить вас передать солонку?» или «Соль, пожалуйста?»
Это обычные люди, у которых красивая жена, богатая дочь, достигшая брачного возраста, или социальное положение, которым они имеют основание гордиться.
Без сомнения, эти несчастные очень страдают от такой жизни на борту, особенно если каюта переполнена и компания малоподходящая.
Такое обычно происходит на «Канарде», когда владельцы магазинов из Канады валят толпой в Англию делать осенние закупки на рынке Манчестера. В этом случае, действительно, пересечение Атлантики — серьезное испытание для джентльмена, будь он англичанин или американец.
На Уэльсе канадцев было предостаточно; и их компания могла бы испортить настроение самому сэру Джорджу Вернону, одному из таких несчастных. Но поскольку эти трансатлантические субъекты, стремящиеся в Англию, прослышали о том, что сэр Джордж Вернон — последний губернатор B…, руки у них были связаны, и экс-губернатора оставили в покое.
И совсем по другой причине их компания была гораздо менее терпима к австрийскому Графу; да и тот, как республиканец, не мог переносить их духа. Их лояльность стояла у него поперек горла, и казалось, ему недолго придется ждать повода выбросить одного из них за борт.
Действительно, вскоре повод представился, и Граф, возможно, так бы и поступил, если бы не посредничество Майнарда, который, хотя и был моложе Графа, обладал более уравновешенным характером.
Розенвельд же был вспыльчивым, как любой американец, пересекавший океан на «Канарде» в то время. Весьма лояльных канадцев обычно было большинство, и их клакеры и шепот могли отравить поездку любому товарищу-республиканцу, особенно таким республиканцам, как Розенвельд и Майнард, которым устроили грандиозные проводы на берегу Джерси. Все это было еще до введения большего количества пароходных рейсов либералом Инманом, чьи роскошные суда под звездным американским флагом стали домом для всех национальностей и в то же время отвечали высоким королевским стандартам Англии.
Но вернемся к нашим героям. Пассажиры, пересекавшие Атлантику в одной каюте, обедавшие за одним столом, но не разговаривавшие друг с другом, кроме отдельных фраз приличия, были на борту Уэльса. И это были сэр Джордж Вернон и капитан Майнард.
Каждый раз за обедом они почти касались друг друга локтями; стюард, безусловно, совершенно случайно, выдал им билеты на места рядом друг с другом.
Во время первого совместного обеда искра обоюдной неприязни промелькнула между ними, после чего добрососедские отношения стали невозможны. Некое замечание Майнарда, сделанное в довольно этичной форме, было воспринято с высокомерием, что больно ужалило молодого солдата; и с того момента между ними установились прохладные отношения.
Любой из них скорее бы обошелся без соли, чем попросил другого передать солонку!
Ситуация была очень неприятной, и Майнард чувствовал это. Он хотел бы компенсировать неудачу, поближе познакомившись с этим странным интересным ребенком, но такое уже не представлялось возможным. Деликатность препятствовала разговору с ней наедине; да и, в любом случае, трудно было найти такую возможность, поскольку отец редко отпускал ее от себя.
Во время обеда она также сидела за столом, но с другой стороны, так что Майнард не мог ее видеть, кроме как в зеркале!
Зеркало было расположено вдоль салона в длину, и все трое сидели за столом напротив этого зеркала.
В течение двенадцати дней он пристально глядел в зеркало во время каждого приема пищи; его взгляд менялся, когда он украдкой от сэра Джорджа наблюдал отраженное полированной пластиной розовое лицо с золотыми волосами. Как часто проклинал он в душе этого канадского шотландца, сидевшего напротив, чья огромная косматая башка встревала между ним и этим красивым отражением!
Догадывалась ли девочка об этом наблюдении через зеркало? Тревожил ли ее этот взгляд из-под обильной каледонской шевелюры, скрывавшей от нее эти глаза, пристально и нежно устремленные на нее?
Трудно сказать. У юных девочек тринадцати лет бывают иногда довольно странные фантазии. И, как это ни странно, человек тридцати лет имеет больше шансов завоевать их симпатию, чем если бы они были десятью годами старше! В этом возрасте их молодое сердце, не способное заподозрить обман, уступает более естественным природным инстинктам, впитывая новые ощущения словно губка и от этого приходящее в восторг. Только позже опыт, приобретенный в мире зла, учит ее скрывать свои чувства и относиться к поклоннику с подозрением.
В течение всех этих двенадцати дней Майнард много думал о девочке, на которую смотрел через зеркало, — множество мыслей было о том, как же она к нему относится.
Но вот на горизонте показался Мыс Клеар, а он так и не приблизился к пониманию ее мыслей ни на йоту, со времени, когда увидел ее впервые у Санди Хука! Ничего не изменилось и в его собственных мыслях. Когда он стоял на палубе парохода, проплывавшего вдоль южного берега его родной земли, с Австрией на другой стороне, он повторил те же самые слова, которые произнес за пределами видимости Исландии:
— У меня есть предчувствие, что эта девочка все же будет моей женой!
И снова он повторил эти слова в заливе Мерсей, когда судно-челнок, пришвартовавшись к большому океанскому пароходу, принимало на борт пассажиров, среди которых были сэр Джордж Вернон и его дочь, и они вскоре должны были исчезнуть из поля зрения Майнарда, исчезнуть, чтобы, возможно, никогда больше не появиться.
Что же дало основание для этого предчувствия, такого с виду абсурдного? Первый пристальный взгляд на палубе, где он впервые ее увидел; долгие многократные взгляды в обеденной комнате через зеркало; прощальный взгляд, когда она покидала пароход, чтобы подняться по лестнице в челнок, — могло ли все это иметь какое-либо значение для него?
Даже он, тот, кто ощущал все это на себе, не мог ответить на такой вопрос. Он мог только повторить себе слова, которые слышал у мексиканцев: «Кто знает?»
Пока он раздумывал, произошел случай, и его предчувствия получили неожиданное подтверждение.
Случилось одно из тех происшествий, которые так часто могут окончиться несчастьем в то время, когда пассажиры переходят с парохода на челнок.
Аристократ экс-губернатор, растерявшийся от того, что толпа оттеснила его, ждал своей очереди и был одним из последних; его багаж был уже погружен ранее. Только Майнард, Розенвельд и немногие другие, все еще находившиеся на пароходе, вежливо уступили ему место.
Сэр Джордж вступил на лестницу, его дочь следом; мулатка с мешком, делавшим из одного пассажира двоих, должна была подниматься за ними.
Довольно свежий бриз дул в заливе Мерсей, вызывая сильный поток воды; и неожиданно буксир, удерживающий два судна вместе, совершил очень неудачное движение. Стоящий на якоре пароход удержался на месте, в то время как челнок стал быстро дрейфовать в направлении кормы. Лестница стала стремительно разворачиваться, ее внешний конец соскользнул с колесного кожуха, едва сэр Джордж убрал с нее обе ноги. В следующее мгновенье лестница с грохотом опустилась на палубу ниже.
Служанку, находившуюся рядом с перилами, легко втянули обратно. Но девочке, которая была уже на полпути к лестнице, грозила серьезная опасность упасть за борт, в воду. У пассажиров одновременно на обоих судах, увидевших это, вырвался громкий крик ужаса. Бедняжка ухватилась руками за веревку и висела на ней; наклонная доска трапа под ногами лишь очень слабо поддерживала ее.
И следующее мгновенье доска отделилась от челнока, который все еще быстро двигался к корме. Это сбросило ее второй конец прямо вниз, в бурлящую воду; но прежде, чем это случилось, человек, скользнувший вниз, обхватил подвергавшуюся опасности девочку сильной рукой и перенес ее назад, за перила парохода!
Вся неприязнь, накопившаяся между сэром Джорджем Верноном и капитаном Майнардом, бесследно исчезла, ибо именно последний был тем, кто спас ребенка.
Когда они расстались после высадки в Ливерпуле, джентльмены крепко пожали друг другу руки и обменялись визитными карточками — на карточке английского баронета, приглашавшей революционного лидера посетить его имение, был адрес: «Вернон Парк, Севеноакс Кент.»
Излишне было сказать, что Майнард обещал принять приглашение в свое время, а адрес этот зафиксировался в его памяти.
И вот теперь, сильнее чем когда-либо, он чувствовал, что странный прогноз реален, поскольку видел лицо девочки, ее глубокие синие глаза, смотревшие с благодарностью из окна вагона, который увез сэра Джорджа и его семью с пристани.
Его пристальный взгляд отражал его розовые мечты; и еще долго, уже после того, как англичане исчезли из поля зрения, стоял он, думая о них.
Как же далеко от приятного было пробудиться от этих розовых мечтаний, даже голосом такого друга, как Розенвельд!
Граф шел к нему, держа в руке газету.
Это была лондонская «Таймс», и новости она содержала крайне неприятные.
Они не были неожиданными. Журналы, принесенные на борт курьером, — как обычно, трехдневной давности — уже подготовили их к неприятным известиям. То, что они читали теперь, только подтверждало это.
— Это правда! — сказал Розенвельд, показывая на набранный крупным шрифтом заголовок:
ПРУССКИЕ ВОЙСКА ВЗЯЛИ РАСТАД!
РЕВОЛЮЦИЯ В БАВАРИИ ПОДАВЛЕНА!
Когда он показал этот кричащий заголовок, грубое ругательство, достойное шиллеровского студента-разбойника, сорвалось с его губ, и он с силой пнул пяткой плавающую пристань, как будто стремился разбить ее нижнюю доску.
— Проклятие! — кричал он. — Будь трижды проклят этот клятвопреступник, король Пруссии! И эти глупцы, северные немцы! Я знал, что он нарушит клятву, данную им!
Майнард, хотя ему также было невесело, не так сильно был возбужден. Возможно, это разочарование было для не него не таким чувствительным из-за не покидавших мыслей о золотоволосой девочке. Она была все еще в Англии, где и он, похоже, вынужден теперь будет задержаться.
Это было его первой мыслью. Она еще не повлияла на его решение, он лишь вскользь подумал об этом.
Продолжалось это лишь мгновение, пока не раздалось восклицание Розенвельда, прочитавшего следующую новость из газеты.
— Кошут все еще удерживает власть в Венгрии, хотя русская армия, как сообщают, окружила Арад!
— Слава Б-гу! — закричал Розенвельд. — У нас все еще есть шанс подоспеть к ним на помощь вовремя!
— Может, нам стоит подождать остальных? Я боюсь, что без них от нас там будет мало толку.
Воспоминание об этом ангельском ребенке сделало из Майнарда ангела!
— Мало толку! Сражающиеся мечи в таких руках, как твоя и моя, многого стоят! Прошу прощения! Кто знает, дорогой мой капитан, не мне ли доведется воткнуть нож в это черное сердце Габсбурга? Давай отправимся в Венгрию! Это вполне достойная причина для нас.
— Я согласен, Розенвельд. Я только колебался, не решаясь подвергать тебя опасности на австрийской земле.
— Пусть они повесят меня, если смогут. Но они не смогут, если мы сможем добраться до Кошута и его храбрых соратников, Аулича, Перезеля, Дембински, Надя, Сандора и Дамджанича. Майнард, я знаю их всех. Если мы однажды окажемся среди них, нам не страшна никакая веревка. Если мы умрем, то с мечом в руке и в компании героев. Итак, мы едем к Кошуту!
— К Кошуту! — повторил Майнард, и золотоволосая красавица была забыта!