И капитаны вместе с преданными им детьми стали искать артефакты. Каждая местная трещина и кратер были облазаны и осмотрены, сначала волонтерами, потом автоматическими камерами. На территории вокруг городов и даже дальше специально подобранные команды исследовали складки застывшего железа с помощью последнего поколения сейсмографов, сонаров, нейтринных лучей, и каждое исследование делало поверхность все более прозрачной, познаваемой и предсказуемой - артефактов так и не нашли, зато получили колоссальную информацию о залегании руд и зонах землетрясений.
Случайно одну из таких команд послали на земли Бродяг. Волонтеры были вооружены, но старались этого не обнаруживать. Порой они наталкивались на поселения, где говорили на ломаном диалекте капитанов и не желали никогда и ни по каким поводам видеть Преданных. Деревни, возникшие случайно, были бедными, но очень чистыми, а их жители счастливыми, довольными и, как правило, совершенно равнодушными к жизни больших городов.
Преданные радостно повествовали им о последних технических чудесах и о тех удобствах, которые предлагает им повседневная жизнь. Бродяги вроде бы слушали, но вопросов почти не задавали, в меру похваливая все новшества.
В конце концов непрошенных гостей выгоняли, но всегда вежливо.
Местный вождь, или президент, или священник - его статус был совершенно непонятен, - отодвигал тарелку с недоеденным пирожным из клещей или чашу со свежими червями, поднимался с подлинным величием и напоминал пришедшим, что здесь они самые желанные гости.
Преданные кивали, тоже отодвигали тарелки и ждали.
- Гости есть здесь, - это повторялось несколько раз на разные лады. - Здесь - означает центр универсума. Универсума по имени Медулла оссиум. Гости - означают, во-первых, наличие настоящих хозяев, а во-вторых, временность чьего-либо пребывания. И когда Строители пожелают, мы будем вынуждены исключить гостей из центра этого универсума.
Все слова всегда сопровождались улыбкой. Затем, немного помолчав, вождь обычно продолжал с ненаигранной серьезностью.
- Когда вы сидите здесь, с нами, Строители страдают. Мы слышим их гнев. В снах и нашим внутренним зрением мы видим, что они несчастны, И ради вашего же спасения отправляйтесь обратно в кварталы для гостей. Прямо сейчас.
Под кварталами для гостей они подразумевали города Преданных.
Если гости отказывались уйти, начинались повальные кражи. Таинственным образом исчезали дорогие датчики и генераторы полей, а если и это не меняло настроения Преданных, тогда из тайников пропадали их ящики с оружием, каждый из которых был полон новых винтовок и гранат.
Однажды Миоцен все же приказала команде не уходить. Вызвав волонтеров, она поинтересовалась, на что вообще способны Бродяги. Вопрос этот интересовал в большей мере ее саму, а не собравшихся.
- Дайте им украсть все, что можно, - приказала она. - Все. Я так хочу.
Команда была отправлена за две тысячи километров от столицы, и после двух предварительных закодированных сообщений, переданных дронами, от нее не осталось ни слуху ни духу. Спустя шесть лет Дью привел группу Бродяг к границе для переговоров и притащил с собой исчезнувшую команду. Стоя босой и практически голый на улице, вымощенной новой сталью, он объявил:
- Такого не должно быть. Такого не нужно. Передайте этой старой суке Миоцен, что если она хочет поиграть, пусть играет со своей смертью.
На череде саней лежали навзничь десятки тел без всяких видимых повреждений, но находящихся на последнем пределе жизни. Веки их были специально вывернуты, чтобы небо слепило глаза, а рты раскрыты крючками, позволяя свету палить языки и десны. Голод и полное отсутствие воды сжали их тела до трети бывших размеров. Но хуже всего был способ, которым у пленников оказались сломаны шеи. Три раза в день без исключения один из сильных молодых Бродяг перебивал им хребет и аорту, оставляя практически беспомощными в точности тем же образом, которым Миоцен когда-то наказала своего сына.
Обычно раз, а то и два раза в столетие Преданные все же находили старинные хранилища памяти.
Но они всегда оказывались пустыми и после долгого исследования объявлялись бесполезными и разрешенными к продаже Бродягам за серу, силикон и другие редкие ископаемые. Переговоры обычно велись в том самом маленьком городке на границе, куда Дью однажды приволок пленников. Протекавшая там река Случайная получила свое название еще много веков назад, а сам городок уже много раз менял местонахождение. Сторону Преданных всегда представляла Вице-премьер, ведущая долгие, сложные и запутанные торговые переговоры, а от Бродяг всегда выступал Локи. Уошен и Дью служили наблюдателями, совершенно ненужными для дела, но привыкшими к этой своей должности.
Подобно всем расставшимся любовникам, они испытывали в присутствии друг друга некоторое неудобство.
Уошен предписывалось обязательно разговаривать с Дью, хотя она и не нуждалась в таких приказах. Стоя рядом с ним, высокая и элегантная в своей новой форме со старыми эполетами, сверкавшими на солнце, она спокойно отвечала на его немногочисленные вопросы. Дью, напротив, казался маленьким, его тело усохло из-за тяжелой жизни Бродяг, и на нем не было ничего, кроме грубых шерстяных штанов - его единственного костюма, как заметила Уошен. Даже не кожаных. Он до сих пор все еще был слишком капитаном, чтобы сдирать с себя кожу живьем.
Но всегда и даже сейчас Дью был нервным человеком, легко возбуждающимся, скорым на все. И бесконечно, без всякого усилия обаятельным.
Не по приказу, а из собственного любопытства Уошен прикинула численность Бродяг.
- По нашим расчетам вы удвоили население Медуллы. Или утроили? Или…
- А по твоим? - рассмеялся он.
- Вот дерьмо, - беззлобно ответила она.
Дью кивнул, нахмурился, выдержал драматическую паузу.
- В восемь маловато, а вот в шестнадцать - в самый раз.
Итак, это давало двадцать пять миллионов человек. Огромная масса рук и мозгов. И она прикинула, о чем может думать, такое количество современных, приспособленных для интересной и вечной жизни умов. Без науки, без литературы, без истории, которые могли бы занять их, с этим бесконечным отрицанием наслаждений… какие же идеи могли поддерживать их?
Она попыталась облечь свой вопрос в слова, но спросила совершенно другое:
- А ты помнишь мороженое? Дью вскинулся.
- Видишь магазинчик? - показала она. - Там продают почти такое же.
В их постоянной жаре все холодное казалось прекрасным. В мире, где сахар являлся неслыханной роскошью, все сладкое было сокровищем, даже если этот сахар был продуктом разложения и биохимической магии. Хозяин магазина с подозрением отнесся к Бродяге, и Уошен пришлось самой заплатить за это удовольствие, как и за аренду двух стальных бокальчиков и двух ложек. Они сели на берегу реки за маленький столик, накрытый вышитой золотом скатертью, в патио из железных кирпичей, обработанных цианидом, что придавало им синий цвет. Река представляла собой смешение природных источников и сливных вод из близлежащих химических предприятий, к которым Медулла оссиум, впрочем, быстро адаптировался. Запах бактерий был малоприятен, но это был аромат силы и новых возможностей. Вот о чем думала Уошен, глядя, как Дью с величайшей осторожностью пробует ложечкой свое мороженое. Глаза его удивленно раскрылись.
- Это, кажется, шоколадный вкус?
- Нельзя быть уверенным, - улыбнулась Уошен. - Когда тебе приходится полагаться только на свои тысячелетние воспоминания…
И оба рассмеялись.
Мимо проходили люди. Любовники обнимались. Друзья болтали. Деловые люди планировали процветающее будущее. Пара везла своего малыша в коляске. И никто из них не смотрел на Бродягу, сидевшего у всех на виду и евшего мороженое. Только дети глазели на него в изумлении. А Уошен думала о тех пленниках, что Дью когда-то привез на Случайную. Конечно, он не принимал участия в пытках. Она никогда не спрашивала его об этом, но он тогда же, десятилетия назад, подтвердил ей свою непричастность. Да и к чему думать об этом? Она посмотрела на Дью, стараясь избавиться от воспоминаний.
Но Дью, возможно, угадал ее мысли.
- А, кстати, как те люди? Те несчастные, которых мы вам вернули?
- Они выздоровели. По большей части.
- Отлично, отлично, - пробормотал он, но покачал головой.
Навстречу им по дорожке, вымощенной синим кирпичом, бежали двое детей, должно быть, братья. Между патио и берегом реки не было ни поручней, ни поребрика. Неожиданно старший неловко толкнул младшего, и ребенок, отчаянно визжа, полетел в ядовитые воды реки.
Уошен вскочила.
Появились родители, мать запричитала, а отец полез вниз по стальной стене, цепляясь за выступы. Наконец он выловил своего сынка из вонючей жижи, и они вернулись в патио, оба невредимые, но злые. Отец вложил ручку ребенка в ладонь старшего брата и неожиданно крикнул:
- Зрелище платное! Водичка стоит дорого!
Все расслабились. Потенциальное несчастье обернулось забавой. Уошен заставила себя снова сесть.
- Я тоже однажды тонула, - вдруг сказала она.
- Ты?
- Несколько раз. Я была маленькая. У меня был ручной кит. Я ездила на нем по Морю Альфа…
- Я помню эту историю, Уошен.
- Разве я рассказывала ее тебе? Я заставляла его нырять, погружаясь все глубже, туда, где жили огромные кальмары, и масса воды давила на меня столь сильно, что я теряла сознание. Лежала в коме. Бывало, целый день лежала.
Он посмотрел на нее так, словно видел перед собой впервые, словно на незнакомого человека. Опасного, возможно, даже больного.
- Мои родители обоссались, как ты понимаешь. - Уошен сузила глаза, удивляясь, зачем вообще она рассказывает ему эту историю.- Но я говорила, что не могу умереть, ну, по-настоящему умереть, от того, что так долго нахожусь под водой. Но беспечность влечет за собой еще большую беспечность, говорили они. А если я вообще соскользну со своего кита? А если никто не найдет моего тела?
Что-то в этих словах заставило Дью тихонько рассмеяться.
- Не знаю, почему я это вспомнила. Так неожиданно. И так странно.
- Ох, - вздохнул Дью. - Правда, странно.
Она не обратила внимания на тон, глядя на новые здания на другом берегу реки и не видя их - вместо этого у нее перед глазами стоял город, где она родилась, и Капитан-премьер, сидевший с первыми Вице-премьерами на берегу моря. Уошен зачем-то привели к ним. Но она была всего-навсего крошечной девочкой. И по каким-то причинам, вообразить которые теперь невозможно, Премьер заговорила с ней, задавая какие-то вопросы. Уошен не могла, конечно, вспомнить этих вопросов, а уж тем более своих ответов. Но она явственно помнила, что сидела в огромном кресле Премьера. А когда вылезла из него, неожиданный порыв ветра, налетевший неизвестно откуда, опрокинул это кресло…
Она рассказала об этом Дью и спросила:
- Что бы это могло значить?
- Этого не было, - ответил он. Ответил незамедлительно и без всяких сомнений.
- Не было?
- А если и было, - то все равно ничего не значит.
На мгновение она услышала в его голосе нечто и быстро перевела взгляд на обритую голову, затем на густые темные брови. Там, на этом подвижном лице, ее ждала улыбка - широкая улыбка во весь рот. Но только не в ярких, серо-стальных глазах.
В каждом из старинных хранилищ памяти, похороненных в своих урановых оболочках, находилась изящная маленькая эмблема, явно бесполезная и не стоящая внимания. Однажды, когда пустой сосуд наполняли контрольной информацией, какой-то механизм поблизости совершенно случайно издал длинный низкочастотный, звук. Звук вызвал эхо, мощную и мгновенную пульсацию, слышимую на километры вокруг. Возможно, собственный сигнал? Если это так, то он мог быть произведен только работающим прибором, а такого нигде не было. Но для очистки совести Преданные все-таки послали соответствующий сигнал в кору и стали ожидать гипотетический ответ «я здесь».
Поскольку оборудование было примитивным, первые положительные ответы прошли незамеченными. Однако вскоре даже на такой грубой аппаратуре они обнаружили мягкое эхо. Все принялись обсуждать явление, причем большинство наблюдателей было склонно считать его техническими сбоями или эмоциональным влиянием.
Были спроектированы новые, более чувствительные микрофоны. И третье поколение датчиков не только обнаружило возвратные сигналы, но дало возможность еще и определить направление, откуда они исходили. Эхо шло из точки, находившейся на девятикилометровой глубине, внутри устойчивого потока расплавленного железа.
На свет тут же появилась скромная, но секретная гипотеза. Под видом новых геотермальных работ на мантии лазеры начали прорезать серию глубоких отверстий. Оболочка оказалась толщиной около трех километров, в нее были введены керамические трубы и помпы. Расплавленный докрасна металл необходимо было поднять на поверхность, остудить и направить в нужное русло. Но, поскольку мантия никогда не оставалась неподвижной, цель исследования, тоже имела привычку постоянно бродяжничать. Внуки даже пытались погружать руки в эти озера дряни и таким образом пробовать выловить черных горячих улиток, которые должны были бы там находиться.
Восемь долгих лет длились исследования.
Когда успех уже казался неизбежным, Миоцен получила зашифрованное послание. Но прежде чем оно прибыло, трубами было проглочено нечто твердое, и они безостановочно качали и качали, пока в конце концов не выкачали это нечто на поверхность. Оно выглядело точно так же, как и остальные находки - примитивная имитация Великого Корабля. И все-таки что-то отличало его от прежних. Все это чувствовали. И даже ответственный за работы капитан - работяга без малейшей фантазии по имени Колл - ощутил некое предчувствие, глядя, как его команда на пару с ротой роботов вытаскивает добытое из жидкого металла сокровище и помещает его в чан с ледяной водой.
Морщась от яркого света, Колл приказал перевезти найденный артефакт в закрытое помещение.
Было еще неизвестно, кто за кем наблюдает.
Помповая станция была самым подходящим местом, чтобы что-то спрятать. Огромное помещение без единого, самого крошечного оконца приняло в свою темную утробу и свою темноту неизвестный предмет. Колл прошел рядом с механическим погрузчиком, несущим сосуд; его ложные сопла смотрели кверху. Управляла им одна из его внучек. Как только они оказались внутри, Колл приказал запереть все двери. Он намеревался включить свет и поставить компьютер на мягкий режим. Однако после шестнадцати веков бесконечного дня, как и все другие обитатели Медуллы, научившись дорожить каждым моментом, хотя бы отдаленно напоминающим ночь, Колл застыл на какое-то время, наслаждаясь отсутствием света, и вдруг заметил необычное свечение. Мягкий, какой-то разноцветный свет. Нет, он шел отнюдь не от сосуда, а казался рассеянным повсюду и исходящим отовсюду.
Какие-то древние системы начали свою таинственную работу.
Урановый балласт служил своего рода батареями, и их силы хватало на выработку слабого призрачного свечения. И Колл, бестрепетный человек, на которого трудно было произвести впечатление, уставившись на этот свет, целую минуту не мог перевести дыхания.
- Видишь? - наконец тихо обратился он к водителю.
- Да, - еще тише ответила она. - О, да.
Она сидела на высоком кресле погрузчика, и ее силуэт четко выделялся на фоне сполохов света, а на лице были написаны удивление и ужас.
- Но что это? - спустя еще минуту шепотом поинтересовалась она.
Лгать не было смысла, и он ответил ей прямо:
- Я не знаю.
Да и кто вообще мог это знать!?
- Спасибо, - зачем-то прошептала она и нервно рассмеялась. - А не предполагаете ли вы…
- Ничего не предполагаю, - оборвал ее капитан. - Ничего, - с какой-то надеждой повторил он й, будучи твердым и мужественным человеком, добавил: - И все-таки это может оказаться крайне важным. И этот день, я полагаю, тоже станет очень значительным.