ПО СЛЕДАМ

Проводив своих друзей-патриотов, Голтспер, как мы уже говорили, вернулся в библиотеку и сел писать.

Остаток ночи он провел за работой, порученной ему Пимом и Гемпденом и еще несколькими участниками ночного совещания, которые задержались у него дольше других. Они поручили ему составить обвинительный акт против Томаса Уэнтворта, графа Страффорда.

Голтспер взялся за это, движимый страстным негодованием против гнусного притеснителя.

Воодушевленный дружным откликом, которым был встречен его смелый призыв, пламенный республиканец Голтспер, всей душой ненавидевший монархию, верил в торжество справедливости и чувствовал, что недалеко то время, когда не надо будет собираться тайком: они будут говорить с народом, и народ откликнется на этот призыв!

Королю пришлось-таки созвать «третье сословие»! Через несколько дней должен собраться парламент – знаменитый парламент, получивший впоследствии название Долгого ( Долгий парламент получил свое название вследствие длительного срока деятельности (1640 – 1653). Его предшественником был Короткий парламент, распущенный Карлом I через три недели после созыва. В числе первых актов Долгого парламента было возбуждение процесса против Страффорда и уничтожение «Звездной палаты». Долгое время этот парламент был главным организующим центром противников короля. В декабре 1648 года был очищен от просвитериан, стремившихся остановить дальнейшее развитие революции. 20 апреля 1653 года остатки Долгого парламента были разогнаны Кромвелем.), и Голтспер, по имеющимся у него сведениям, хорошо представлял себе, кто в него войдет. С такими людьми, как Пим и Гемпден, Голлис ( Голлис Дензилл ( 1599 – 1680) – один из лидеров пресвитериан в Долгом парламенте. Впоследствии стремился к примирению с королем. В 1647 году предложил распустить революционную армию, за что был обвинен в измене и бежал во Францию. В 1660 году содействовал восстановлению на престоле Карла II и занимал при нем высокие должности.), Гезльриг ( Гезльриг Артур (умер в 1661 году) – один из лидеров индепендентов в Долгом парламенте. 10 апреля 1641 года, во время процесса над Страффордом, внес «билль об опале», применявшийся против опасных политических деятелей. Был членом Государственного совета республики, губернатором Ньюкасла.), Вен, Мартен, Кромвель, и множеством других патриотов, пользующихся любовью народа, будет поистине невероятно, если не удастся пресечь этот неистовый разгул тирании, которая уже столько лет покрывает позором и душит свободу Англии.

Поглощенный всеми этими мыслями, Голтспер трудился над составлением документа, пожалуй, час с лишним. Он уже почти закончил свою работу, когда вошел индеец.

– Что случилось, Ориоли? – спросил Голтспер, отрываясь от бумаг и с удивлением глядя на взволнованное лицо слуги. – В чем дело? У тебя такой вид, будто с тобой что-то стряслось! Может быть, вы чего-нибудь не поделили с Гартом?

Индеец отрицательно покачал головой и с гневным ворчанием приподнял ногу подошвой вверх и сердито посмотрел на пол.

– А!.. – протянул Голтспер, читавший его знаки так же легко, как если бы это были слова. – След врага?

Ориоли поднял вверх три пальца.

– Три, а не один? И трое мужчин? Ну, может быть, с ними будет легче справиться, чем с тройкой женщин!

Сделав это полушутливое замечание, Голтспер на минуту задумался, словно вспомнив о чем-то.

– Ну хорошо, – сказал он наконец, – а что же ты все-таки видел, Ориоли?

Ориоли, сделав ему знак следовать за ним, вышел из комнаты, спустился с парадного крыльца и пошел по направлению к задней стороне дома. Голтспер и Гарт последовали за ним, и все трое принялись разглядывать следы.

Следы явно шли от боковой двери. Они принадлежали двум людям, которые, по-видимому, вышли из этой двери. Третий человек в подбитых гвоздями крестьянских башмаках встретил их на пути и проводил до парадного крыльца, где все следы потерялись, затоптанные копытами лошадей.

Следов, которые вели к боковой двери, не было; но так как в комнату с забитой наглухо стеклянной дверью нельзя было войти иначе, как через эту боковую дверь, оставалось только предположить, что незваные гости вошли в нее до того, как начался дождь, и вышли после того, как он окончился. Иными словами, двое людей пробыли в комнате в течение почти всего времени, пока длилось совещание.

Другие знаки, которые показал им индеец, – следы на полу, отчищенный кружок на стекле, – безошибочно доказывали, с какой целью они забрались в это нежилое помещение. Это, несомненно, были шпионы.

Следы подбитых гвоздями башмаков изобличали предателя, который их привел: таких следов было много и по другую сторону дома возле конюшни. Ориоли сразу распознал, что эти следы принадлежали Уиллу Уэлфорду.

– Я давно подозревал этого негодяя, – сказал Голтспер и, нахмурившись, пошел к дому.

– Попадись мне только эта гнусная образина! – воскликнул бывший грабитель. – Уж он мне ответит за свои грязные дела! Не я буду, коли не расправлюсь с ним!

Вернувшись в библиотеку, Голтспер в смятении заходил по комнате из угла в угол. Он был сильно встревожен. Присутствие шпионов на тайном совещании было чревато серьезными последствиями. Речь шла не только об его собственной безопасности, но и о безопасности многих других людей, занимавших высокое положение: нескольких членов парламента из соседних графств, и в их числе Пима, Голлиса, Гезльрига, Генри Мартена и молодого Гарри Вена... Да и сэр Мармадьюк Уэд тоже, вероятно, был замечен предателями.

Это обстоятельство особенно удручало Голтспера, ибо сэр Мармадьюк явился на это собрание по его личному приглашению, и вот теперь он скомпрометирован настолько серьезно, что жизнь его висит на волоске.

Те, кто подслушивал из этой смежной комнаты, не только слышали все, что здесь говорилось, но и видели каждого выступавшего оратора.

У Голтспера не было никаких сомнений относительно главного организатора этой шпионской вылазки. Депеша, отобранная Гартом у королевского курьера, помогла ему догадаться об этом: здесь был Ричард Скэрти, сам лично или кто-нибудь подосланный им. Он совершенно ясно представлял себе, как все было подстроено, но ему было отнюдь неясно, что теперь делать и как поступить.

Улики, которыми располагал против него Скэрти, грозили Голтсперу не только лишением свободы, но и жизни.

Если после своего сегодняшнего выступления он предстанет пред судом «Звездной палаты», может ли он ожидать иного приговора, кроме смертной казни? За годы правления малодушного тирана это будет не первая голова, которая скатится на плаху.

Но что пользы упрекать себя теперь за неосторожность, которая позволила шпионам проникнуть в его дом! Сейчас не время предаваться самообвинениям, надо действовать!

Генри Голтспер был человек быстрых решений. Жизнь, проведенная им среди опасностей на море и на суше, в чаще девственных лесов Америки, среди враждебных племен, приучила его быстро соображать и так же быстро действовать

Но человек не обладает даром предвидения, и бывают случаи, когда и самый умный, решительный и проворный оказывается захваченным врасплох.

Это именно и случилось теперь с Голтспером; он чувствовал, что его перехитрили. В честном поединке он победил своего противника, но похоже было, что тот, прибегнув к грязным махинациям и интригам, теперь восторжествует над ним. Те, кто тайком пробрался в Каменную Балку, несомненно, явятся опять, и не тайком, а открыто и во всеоружии.

Почему они еще не вернулись? Это был, пожалуй, единственный вопрос, на который трудно было ответить.

Почему они не захватили всех на месте, не арестовали их сразу, – это объяснялось просто: шпионы не приготовились к таким решительным действиям, здесь было слишком много народу. Но с тех пор прошло достаточно времени...

– А, черт возьми! – вскричал кавалер, прерывая эти неприятные размышления. – Ну что я, в самом деле, теряю время! Мне надо сейчас же убираться отсюда прочь. Гарт!

– Да, мастер Генри!

– Оседлай сию же минуту моего коня!.. Ориоли!

Индеец уже стоял перед ним.

– Пистолеты заряжены?

Ориоли утвердительно кивнул головой и рукой указал на пистолеты, лежавшие на дубовой полке над камином.

– Отлично! Они могут мне скоро понадобиться. Положи их в седельную сумку. А теперь – прощай, Ориоли! – промолвил Голтспер, с грустью глядя на своего слугу. – Я должен уехать и, может быть, не вернусь некоторое время. Тебе нельзя ехать со мной. Ты должен оставаться здесь, пока я не вернусь или не пришлю за тобой.

Индеец слушал его с явным огорчением и тревогой.

– Не падай духом, мой друг! – продолжал Голтспер. – Мы ненадолго расстаемся. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы вернуться как можно скорей.

Ориоли жестами умолял Голтспера не оставлять его, говорил, что готов следовать за своим хозяином на край света, готов умереть за него.

– Все это я знаю, мой верный мальчик! – отвечал его покровитель и защитник. – Ты уже когда-то доказал мне это. Но твоя храбрость, которая могла помочь мне в непроходимых лесах твоей родины, против враждебных племен индейцев, здесь мне мало пригодится. Противник, которого мне приходится теперь опасаться, – это не голый дикарь с дубинкой и томагавком, а король со скипетром и мечом. Ах, мой честный Ориоли, одна твоя рука не защитит меня там, где против меня будет множество! Ну, мой верный друг, я и так уже потерял слишком много времени! Живей мою сумку! Приторочь ее к седлу. Положи туда эти бумаги. Остальное может остаться здесь. Скорее, милый Ориоли! Хьюберт уже, должно быть, оседлан. Гарт, что с тобой? Что случилось?

Гарт стоял в дверях, задыхаясь, белый как полотно.

– Что такое? А! Нечего и спрашивать. Я и так понимаю, что значит этот шум!

– Господи Боже, мастер Генри! Дом окружен конниками – это кирасиры из Бэлстрода!

– А! Скэрти хитер и проворен, он не терял времени. Боюсь, что я опоздал!

И Голтспер, обнажив шпагу, схватил пистолет, словно собираясь сделать попытку защищаться.

Бывший грабитель тоже вооружился своей страшной пикой, которую он притащил из передней; оружие Ориоли – томагавк – всегда было при нем.

Голтспер, со шпагой наголо, бросился к главному выходу. Гарт и индеец следовали за ним.

В дверях, распахнутых настежь, Голтспер сразу увидел, что сопротивляться бесполезно: это было все равно что идти на верную смерть и, мало того, погубить своих помощников.

Перед крыльцом стоял ряд закованных в сталь кирасиров; каждый из них держал наготове аркебуз, а доносившийся из-за дома топот копыт, звяканье оружия и громкие голоса ясно свидетельствовали, что окружена вся усадьба.

– Кто вы такой? Что вам здесь нужно? – крикнул Голтспер, обращаясь к переднему всаднику, который, по-видимому, был командиром. Лицо его было скрыто под опущенным забралом шлема.

Голтспер задал этот вопрос почти машинально: он знал, кто этот всадник и что привело его сюда. Это был тот, с кем он бился на поединке, тот, кого он победил, оставив ему на память знак, по которому его можно было узнать.

Голтсперу не нужно было этого знака – раненой руки, все еще висевшей на повязке, чтобы узнать своего противника Ричарда Скэрти: он и так узнал и коня и всадника.

– Я приехал сюда не для того, чтобы отвечать на пустые вопросы! – с язвительным смехом ответил Скэрти. – И на первый ваш вопрос вы, верно, не нуждаетесь в ответе; что же касается второго, то, хотя это и слишком большая любезность с моей стороны, я вам, пожалуй, отвечу. Я здесь затем, чтобы арестовать изменника!

– Изменника? А кто же это?

– Генри Голтспер, который изменил своему королю.

– Подлый трус! – воскликнул с презрением Голтспер. – Так вот какова благодарность за то, что я пощадил вашу жалкую жизнь! По этой толпе закованных в сталь наемников, которыми вы окружили себя, видно, что вы боитесь, как бы я не проучил вас еще раз! Напрасно вы не привели с собой целый полк! Ха-ха-ха!

– Вы изволите шутить, – отвечал Скзрти, который, в сознании своего превосходства, сохранял невозмутимое спокойствие. – Ну что ж, мастер Голтспер! Скоро вам будет не до шуток. Хорошо смеяться победителю! А до смеха ли тому, кто теряет или, вернее сказать, потерял...

– Что потерял? – перебил его Голтспер, задетый двусмысленным и многозначительным тоном.

– Не вашу свободу, нет... хотя ее вы тоже потеряли... и не вашу голову, которой вы вот-вот лишитесь, а то, что вам, как достойному кавалеру, должно быть не менее дорого!

– Что это? – невольно вырвалось у Голтспера, не столько в ответ на слова Скэрти, сколько при виде того, что внезапно представилось его взору. – Что это?

– Вашу возлюбленную! – насмешливо прозвучало в ответ. – Не воображайте, если вам однажды позволили поднять оброненную перчатку, что вы один удостоились такого нежного знака внимания! Быть может, золотоволосой леди вздумалось обронить и другую перчатку, а когда так мило роняют две – мне кажется, последняя имеет больше цены!

И, говоря это, Скэрти с торжеством поднял руку к верхушке своего шлема, где виднелась перчатка из белой замши; ее тонкие пальцы, вытянутые вперед, казалось, насмешливо указывали на второго обладателя такого же сувенира.

Глаза Голтспера уже давно были устремлены на эту перчатку, и на его потемневшем лице отразилась странная борьба чувств – удивления, недоверчивости, гнева и, может быть, более всего мучительной ревности.

Ему вспомнилось, как Марион, расставшись с ним, встретилась со Скэрти, как они шли вдвоем по аллее и как – на какой-то короткий миг – она показалась ему такой довольной...

Но если даже он и позволил себе усомниться в ней, он ничем этого не обнаружил.

– Низкий плут! – гневно воскликнул он. – Ты лжешь! Она никогда не давала тебе этой перчатки! Ты или нашел ее, или просто-напросто украл! И, клянусь Небом, я ее у тебя отберу и верну владелице, которую ты сейчас оклеветал перед твоими приспешниками! Отдай ее сейчас же, Ричард Скэрти, или я своей шпагой сниму ее...

Он не договорил и, подняв шпагу, бросился на противника.

– Хватайте его! – закричал Скэрти, осаживая коня, чтобы избежать удара. Хватайте бунтовщика! Рубите его, если он будет сопротивляться!

С полдюжины кирасиров, исполняя приказание, пришпорили коней и бросились к Голтсперу. Одни нагибались с седла, чтобы схватить его, другие старались сбить его с ног прикладами своих карабинов. Гарт и индеец бросились на помощь своему хозяину, но Голтспер перестал сопротивляться, не желая рисковать жизнью своих верных помощников, и спокойно отдался в руки окруживших его солдат.

– Связать бунтовщика, да покрепче! – кричал Скэрти, стараясь этими выкриками скрыть свою досаду, оттого что обнаружил свой страх. – Отобрать у него оружие! Связать по рукам и по ногам! Это опасный сумасшедший. Вяжите туже, ротозеи! Затяните ему петлю на шее, как палач затягивает петлю висельнику! Ха-ха-ха!

Приказание было тотчас же выполнено, и через несколько секунд Генри Голтспер стоял связанный среди издевающихся врагов.

– Приведите ему коня! – насмешливо крикнул Скэрти. – Черный Всадник! Ха-ха-ха! Пусть он в последний раз проедется на своем любимом скакуне. А там уж он будет ездить за королевский счет! Ха-ха-ха!

Привели коня, уже оседланного Гартом, и Хьюберт при виде своего хозяина заржал так жалобно и тревожно, как будто понимал, что хозяин попал в беду.

Когда его подвели вплотную к пленнику, он согнул шею и, тихонько пофыркивая, потерся мордой о щеку Голтспера.

Капитан кирасиров, мрачно нахмурившись, наблюдал эту трогательную сцену. Скэрти невольно вспомнил свое позорное поражение – этот конь сыграл в нем немалую роль, и он ненавидел его почти так же, как его хозяина. Он постарался отогнать эти неприятные воспоминания.

– Ах, благородный сэр, – воскликнул он, – разве такому достойному кавалеру подобает ехать с непокрытой головой по большой королевской дороге! Эй вы, там! Принесите его шляпу да напяльте ему на голову! Поживей, поживей!

Три или четыре кирасира бросились было к крыльцу, чтобы выполнить приказание командира, но окрик Скэрти заставил их остановиться.

– Стойте, ребята, не надо! – крикнул он. – На коней! Я сам принесу ему шляпу!

Последние слова он пробормотал себе под нос; казалось, они вырвались у него невольно, как если бы ему вдруг что-то пришло в голову.

Соскочив с коня, Скэрти поднялся на крыльцо и вошел в дом; оглядываясь по сторонам, он прошел переднюю, потом длинный коридор и наконец очутился перед дверью комнаты. Это была библиотека, где недавно собирались заговорщики. Он знал ее расположение и предполагал, что именно тут и найдет то, зачем пошел.

Он не ошибся: войдя, он сразу увидел шляпу Голтспера, висящую на оленьих рогах, прибитых к стене.

Он сдернул ее с такой поспешностью, как будто боялся, что ему кто-нибудь помешает.

Белая перчатка по-прежнему красовалась на том же месте, рядом с султаном из перьев. В ту же секунду она оказалась в руках Скэрти, на шляпе остался только султан. С горькой улыбкой рассматривал Скэрти обе перчатки, подняв их к свету и сравнивая палец за пальцем, стежок за стежком.

Лицо его исказилось, когда он наконец убедился, что перчатка, которую он сорвал со шляпы Генри Голтспера, и та, что красовалась на его собственном шлеме, составляли одну пару. Правая была его находкой, а левая – теперь он уже не сомневался – поистине была даром любви.

Раньше у него была хоть слабая надежда, что он заблуждается. Теперь он уже больше не мог обманывать себя этой надеждой: перчатка, которую носил на шляпе Черный Всадник, когда-то облекала прелестные пальчики Марион Уэд.

– Но, может быть, она вовсе не дарила ее?.. Можно ли сомневаться! Конечно, подарила! Будь я проклят, если я не заставлю ее когда-нибудь пожалеть об этом подарке!

Облегчив себя этой угрозой, Скэрти быстро спрятал на груди под камзолом перчатку, снятую со шляпы Голтспера.

– Ступай... – сказал он одному из сопровождавших его солдат, – ступай сейчас же в сад, если он есть в этой проклятой дыре, а если нет, добеги до лужайки и нарви цветов. Все равно каких, лишь бы они были красные, ярко-красные. Ну, ступай рви, да поживей!

Солдат, приученный не задавать вопросов, а повиноваться, молча бросился выполнять это странное приказание.

– А ты, – продолжал Скэрти, обращаясь к другому солдату, – собери-ка бумаги. Да вот эту сумку захвати. Ее, видно, только что уложили. Смотри, чтобы все это было доставлено в Бэлстрод! Обыщи каждую комнату в доме и забери все оружие и все бумаги, какие попадутся. Словом, ты свое дело знаешь! Поторапливайся!

Солдат поспешно приступил к обыску, и Скэрти на минуту остался один.

– Будь это мое дело, – пробормотал он, – мне следовало бы поинтересоваться документами, которые разбросаны здесь. Не сомневаюсь, что там можно найти имена многих предателей и всякий компрометирующий материал, которым можно изобличить половину здешних сквайров. Наверно, многие из них, благодаря этим бумажкам, получили бы право на бесплатную квартиру в Тауэре. Но меня это мало занимает, хотя, поскольку я теперь ввязался в это дело, мне, право, ничего не стоит разделаться с этой шайкой предателей! Ну, а что касается Голтспера и сэра Мармадьюка, тут мне не надо никаких письменных доказательств их преступления. Моих устных показаний, подтвержденных Стаббсом, будет достаточно, чтобы снести голову одному из них, а может быть, и обоим! К черту бумажонки!

И он с раздражением отошел от письменного стола, но вдруг, словно спохватившись, бросился обратно.

– Не торопись, Ричард Скэрти! Как знать... может быть, среди этой кучи предательской писанины лежит где-нибудь любовное письмецо? Как это мне не пришло в голову!

И он стал поспешно перебирать ворох бумаг и, вытаскивая из конвертов письма, бегло просматривал, нет ли написанных женской рукой и не стоит ли где подпись Марион Уэд.

Ему пришлось разочароваться. Все корреспонденты Генри Голтспера были мужчины, он не обнаружил ни одного любовного письма.

Он уже готов был отказаться от своих поисков, как вдруг его внимание привлек какой-то пакет: на нем была королевская печать.

– Что за черт! – воскликнул он. – Письмо от короля! Любопытно, что может его величество писать этому верному подданному!.. Как! Оно адресовано мне?! «Капитану Скэрти, командиру отряда королевских кирасиров. Бэлстрод Парк. Графство Бэкингемшир». Украденная депеша! Вот так история! Генри Голтспер ночной грабитель или, во всяком случае, сообщник грабителя! Иначе как бы это могло к нему попасть? Так, так... Значит, его ждет позорная смерть вора, а не государственного преступника! Не плаха, а петля! Ох, как вы будете каяться и упрекать себя, мисс Марион, когда узнаете, что ваша перчатка досталась грабителю! Вот это будет сюрприз!.. Эй ты, достал цветы?

– Достал, господин капитан. Это самые лучшие, какие я мог найти. Здесь, в этой дыре, ничего, кроме сорняков, и нет, да и те вянут.

– Тем лучше. Мне и надо, чтобы они были увядшие. Подойдут как раз, и цвет такой, как надо. Пойди-ка сюда! Сложи их в маленький букетик и прикрепи к этой шляпе. Подсунь так, чтобы их держала пряжка. Чтобы вид был. Ну, поживей!

Солдат пустил в ход свои неуклюжие пальцы, и через несколько секунд немного потрепанный букетик был прикреплен пряжкой к шляпе Черного Всадника, на том самом месте, где раньше красовалась белая перчатка.

– Хорошо, – сказал Скэрти, направляясь к выходу. – Бери с собой эту шляпу. Ты наденешь ее на голову пленника. Да смотри, чтобы он не видел, что мы тут подменили! Держи ее так, чтобы никто ничего не заметил. Понял?

Солдат выслушал это секретное распоряжение с понимающим видом и, кивнув, бросился выполнять его.

Стаббс между тем уже приказал кирасирам усадить Голтспера на коня. Чтобы лишить его всякой возможности бежать, ему связали руки за спиной и прикрутили ремнями к седлу и стременам. По бокам возле него гарцевали два кирасира с саблями наголо.

Но даже и в этом унизительном положении Генри Голтспер не производил впечатления преступника. Он сидел с гордо поднятой головой, сохраняя невозмутимое спокойствие, которое отличает мужественного человека даже в плену. И это благородное мужество внушало невольное уважение его грубым стражам, которые совсем недавно были свидетелями его торжества на поединке.

– Экая жалость! – шепнул один из них. – Экая жалость, что он не на нашей стороне! Вот был бы знатный кирасир!

– Наденьте шляпу мастеру Голтсперу! – насмешливо крикнул Скэрти, садясь на коня. – А то как бы ветер не растрепал эти прекрасные кудри. Они будут так красивы на плахе! Ха-ха-ха!

Повинуясь приказанию, пленнику надели шляпу.

Трубач протрубил «Вперед!», и кирасиры по два в ряд, со Скэрти во главе, Стаббсом в арьергарде и Голтспером в центре, медленно двинулись по лужайке, увозя хозяина Каменной Балки.