Росита стояла на коленях, и маленький челнок в ее руках проворно сновал по утку. Она пела, пела и нежно и звонко, веселую песенку, которой научила ее мать, песенку, родившуюся в далеких лесах Америки; потом запела старинную романтическую испанскую песню – быть может, это был «Трубадур»; чудесная эта мелодия не потеряла своей прелести, даже в современной песенке "Не любит... ". «Трубадур» был любимой балладой Роситы, и, когда она бралась за бандолу и пела под звон ее струн, напоминающий звон гитары, слушатель испытывал истинное наслаждение.

Сейчас она пела, чтобы скоротать время и чтобы работалось легче, и хотя на этот раз она не аккомпанировала себе, ее серебристый голосок и без всякой другой музыки звучал нежно и ясно.

Мать отложила в сторону трубку и, как и Росита, занялась делом. Она пряла пряжу, из которой ткались ткани. Если ткацкий станок Роситы был очень примитивен, то прялка была еще примитивнее – простонапросто быстрое, неутомимо пляшущее веретено. С помощью этой нехитрой механики старая женщина вытягивала и сучила такую ровную нить, что и настоящая прядильная машина не могла бы ее перещеголять.

– Бедный наш Карлос! Раз, два, три, четыре, пять, шесть... я сделала шесть зарубок – уже шестой день он в пути. Наверно, он сейчас на Льяно Эстакадо, мама. Я надеюсь, что ему повезет и индейцы обойдутся с ним по-хорошему.

– Не тревожься, девочка. Мой храбрый сын взял с собой отцово ружье, и он умеет с ним обращаться. Да, это он умеет. Не тревожься за Карлоса!

– Но ведь он еще никогда не бывал там, мама. Вдруг он повстречается с враждебным племенем?

– Не тревожься, девочка! У Карлоса есть враги пострашнее индейцев... враги пострашнее, и они здесь, рядом с нами. Трусливые рабы! Они ненавидят нас... И здешние испанцы и креолы ненавидят нас... Испанские собаки! Они ненавидят нас за то, что мы саксы.

– Не говори так, мама! Ведь не все они наши враги. У нас есть и друзья.

Росита думала о доне Хуане.

– Немного, очень немного... И они редко навещают нас. Да и что мне до них – ведь у меня есть сын ! Разве он не лучший наш друг? Нежное сердце, храброе сердце, сильная рука! Кто сравнится с моим Карлосом? И мальчик любит свою старую мать, странную старую мать... Это все они, пьяницы, думают, что она странная. А все-таки он любит свою старую мать. На что же ей тогда друзья?

Она громко расхохоталась, и в этом смехе звучало такое торжество, что сразу было видно, как гордится она своим сыном.

– А какой груз повез он, мама! Прежде он никогда не брал так много товаров. И откуда у него столько денег?

Росита в точности не знала, откуда, но в глубине души подозревала, кто именно был тот друг, что ссудил ее брата деньгами.

– Боже мой! – продолжала она. – Если он удачно продаст все эти прекрасные вещи, он будет очень богат. Он пригонит мулов, целый табун. Скорей бы уж он вернулся! Раз, два, три... шесть. Да, только шесть зарубок. А мне так хочется, чтобы это доска уже вся была в зарубках, с обеих сторон... очень хочется!

Говоря это, Росита глядела на узкую кедровую дощечку, висевшую на стене. На дощечке видны были шесть маленьких зарубок. Она заменяла Росите и часы и календарь: каждый день, пока не вернулся Карлос, на ней прибавляется по зарубке, и сестра всегда будет знать, сколько времени прошло с тех пор, как он уехал.

Поглядев минуту-другую на кедровую дощечку и попытавшись представить себе, что зарубок уже не шесть, а семь, Росита оставила это занятие и снова принялась ткать.

А старуха тем временем отложила веретено и сняла крышку с глиняного горшка, который стоял на очаге на небольшом огне. Над горшком поднялось облако пара, и в комнате вкусно запахло: старуха тушила мелко изрубленное вяленое бизонье мясо, крепко приправленное испанским луком и стручками красного перца.

– Жаркое готово, девочка, – сказала она, достав мясо деревянной ложкой и отведав его. – Давай обедать.

– Хорошо, мама, – ответила Росита, вставая из-за своего станка. – Сейчас я приготовлю тортильи.

Тортильи – это лепешки, которые едят только теплыми, вернее, они вкусны лишь теплые, прямо со сковородки, поэтому их пекут в последнюю минуту, когда уже садятся за стол или даже во время еды.

Росита отодвинула горшок и поставила сковороду на угли. В другом горшке уже сварился маис. Росита сняла его и поставила рядом, на каменный столик, потом с помощью продолговатой, тоже каменной скалки быстро превратила разваренный маис в снежно-белое тесто. Отставила в сторону горшок, отложила скалку и погрузила розовые пальчики в тесто. Взяла ровно столько теста, сколько требовалось на лепешку, скатала из него шар, прихлопнула его ладонями, и получился плоский, не толще вафли, круг. Теперь оставалось только бросить его на горячую сковороду, тотчас перевернуть, еще мгновенье – и тортилья готова.

Все это требовало незаурядной ловкости, но Росита все проделала так искусно, что ясно было – она мастерица печь тортильи.

Когда на блюде появилась изрядная стопка лепешек, Росита перестала печь; мать уже разложила жаркое по тарелкам, и обе принялись за еду, не пользуясь при этом ни ножами, ни вилками, на даже ложками. Лепешки были еще теплые, и их можно было согнуть как угодно, они-то и заменяли все эти ухищрения цивилизации, которые в мексиканском ранчо считались совершенно лишними.

Едва они успели покончить со своим скромным обедом, как до их слуха донесся какой-то необычный звук.

– Что это? – воскликнула Росита, вскочив на ноги и прислушиваясь.

Через открытую дверь и окна снова проник в комнату тот же звук.

– Да это труба! – сказала девушка. – Наверно, это пришли солдаты.

Она выглянула в дверь, потом подбежала к изгороди и стала глядеть сквозь щели между зелеными столбиками. Это и в самом деле были солдаты. Невдалеке, по двое в ряд, вниз по долине двигался отряд улан. Блеск их оружия и фляжки на пиках придавали им вид веселый и привлекательный. В ту минуту, когда Росита увидела их, они повернули коней, перестроились и, вытянувшись в одну линию, остановились лицом к изгороди, всего в какой-нибудь сотне шагов от нее. Ясно было, что они остановились перед ранчо не случайно.

"Что им тут надо? " – сразу же подумала Росита. Отряды улан часто проходили мимо них по долине, но никогда не приближались к дому, который, как уже сказано, стоял в стороне от дороги. Что же привело сюда солдат? Что заставило их свернуть со своего обычного пути?

Не найдя ответа на эти вопросы, Росита побежала в дом и стала спрашивать мать. Но и та ничего не могла ответить ей; тогда девушка вернулась к ограде и опять стала смотреть в щелку.

В это время один из всадников, одетый наряднее других верно, офицер, – отделился от строя и галопом поскакал к дому. Вот он уже совсем рядом, вот остановил коня у живой изгороди и поверх кактусов заглядывает во двор.

Росита увидела только шляпу с султаном и лицо, но она сразу узнала его. Это был тот самый офицер, который так беззастенчиво смотрел на нее в день святого Иоанна. Перед нею был комендант Вискарра.