Было прекрасное воскресное утро. Стоял чудесный месяц май, солнце ярко сияло, и птицы наполняли воздух радостным щебетанием. Сильные резкие голоса дроздов смешивались с нежными трелями жаворонков, а над полями то здесь, то там звучал неумолчный монотонный крик кукушки. Сильное благоухание, похожее на запах миндаля, разливалось в воздухе: цвел боярышник и легкий бриз разносил его запах по всему побережью. Деревня с лугами, которые пестрели маргаритками и одуванчиками в полном цвету, деревня, с ее птичьими гнездами и птичьим пением, конечно, была соблазнительна для моих сверстников, но меня больше влекла к себе другая стихия — спокойная, блистающая пелена небесно-голубого цвета, искрящаяся под солнечными лучами, как поверхность зеркала. Великая водная равнина казалась мне гораздо более красивой, чем волнуемая ветром пшеница или цветущий луг, легкий плеск прибоя был для меня музыкальнее, чем пение дроздов и жаворонков, и йодистый запах волн приятнее, чем аромат лютиков и роз.

Когда я вышел из комнаты и увидел улыбающееся, сияющее море, мне захотелось окунуться в него с тоской почти неописуемой. Я не ждал ни минуты, не дождался завтрака, а, проглотив вместо него кусок хлеба со стаканом молока, бросился на берег.

Собственно говоря, я покинул ферму украдкой, потому что опасался, что дядя может меня позвать и приказать мне остаться дома. Дядя мог простить мне бесцельное блуждание по полям, но прогулки по воде он никогда бы не простил, тем более что он уже дважды запрещал мне ездить на шлюпке.

Поэтому я не пошел по прямой дороге к морю, а избрал окольный путь и дошел до берега никем не замеченный.

Подойдя к стоянке лодок Гарри Блю, я увидел, что ялик ушел в море. Оставался только тузик. Ничего другого мне и не нужно было, потому что я намеревался совершить на тузике большую прогулку. В шлюпке набралось порядочно воды, — по-видимому, ею уже несколько дней не пользовались, — но с помощью старой жестяной кастрюли, которая валялась в шлюпке, я вычерпал всю воду в четверть часа, принес весла из сарая Гарри (разрешение дано мне было раз навсегда), уселся в тузик, вставил уключины, вложил в них весла, потом уселся на скамью и оттолкнулся от берега. Крохотная лодчонка послушно заскользила по воде, легкая и подвижная, как рыба. С бьющимся сердцем повернул я в открытое искрящееся море. Оно было спокойно, как озеро, не было ни малейшего волнения, вода была так прозрачна, что я видел под лодкой рыб, играющих на большой глубине.

Морское дно в нашей бухте покрыто чистым, серебристо-белым песком. Маленькие крабы, величиной с золотую монету, гонялись друг за другом и преследовали еще более мелкие создания, рассчитывая позавтракать ими. Стайки сельдей, широкая плоская камбала, крупный палтус, красивая зеленая макрель и громадные морские угри, похожие на удавов, — все играли или подстерегали добычу.

В это утро море было абсолютно спокойно, что редко случается на нашем побережье. Погода как будто была создана специально для меня. Ведь я предполагал совершить большую прогулку, как я уже говорил вам.

Вы спросите, куда я направлялся? Сейчас я вам расскажу. Примерно километрах в пяти от берега виднелся маленький островок. Собственно говоря, даже не островок, а скала площадью около пятнадцати квадратных метров, а высотой не больше сорока сантиметров над уровнем воды. Островок был виден только в часы отлива, потому что приливная волна покрывала его целиком. Тогда виднелся только небольшой столб, поднимавшийся из воды на несколько метров и увенчанный бочонком. Он был поставлен для того, чтобы небольшие суда, идущие по бухте во время прилива, не разбились о подводный камень.

Во время отлива островок был виден с суши; он был блестящего черного цвета, но порой казался белым, словно покрытый снегом. Я знал, почему он меняет цвет. Белая шубка иногда появляется на нем потому, что густые стаи морских птиц садятся на камни, делая передышку после полета, или же ищут мелкую рыбешку и ракообразных, выброшенных сюда приливом.

Этот небольшой риф давно притягивал меня, может быть, потому, что он лежал далеко и не был связан с берегом, а может быть, и оттого, что на нем густо сидели птицы. Такой картины никогда нельзя было наблюдать в окрестностях. По-видимому, они любили это место. Я видел, как в час отлива они тянулись к рифу, летали вокруг столба, а затем садились на черную скалу, покрывая ее своими телами, так что она казалась белой. Это были чайки нескольких пород: побольше и поменьше. Там были и другие птицы, вроде гагар и морских ласточек. Конечно, с берега трудно было их различить, потому что самые крупные из них казались не больше воробья, и, если бы они не летали такой массой, их и вовсе не было бы видно.

Полагаю, что из-за птиц меня больше всего и тянуло на островок. Когда я был поменьше, я увлекался всем, что относится к естественным наукам, особенно птицами, и, конечно, редкие мальчики ими не увлекаются. Возможно, что другие науки не менее важны, но ни одна так не подходит к жизнерадостным вкусам молодежи, как наука о природе. Из-за птиц или из-за чего-нибудь другого мне всегда хотелось съездить на островок. Всегда, когда я смотрел на него, во мне пробуждалось желание его исследовать. Я знал все его черты и мог бы нарисовать их, не видя самого острова. Профиль камней образовывал над водой кривую с неравномерным спуском и подъемом, напоминая гигантского кита, лежащего на поверхности воды, а столб на вершине был похож на гарпун, застрявший в спине кита.

Мне очень хотелось потрогать столб, узнать, из какого материала он сделан, низок ли он на самом деле, потому что с берега казалось, что в нем не больше двух метров высоты. Особенно меня интересовал бочонок на верхушке столба. Должно быть, он был из очень прочного материала, потому что мне случалось видеть, как в штормовую погоду гребни волн перекатывались через него, покрывая и бочонок, и столб, и самый островок.

С нетерпением ждал я случая съездить на островок, но случая не было. Островок лежал слишком далеко для моих обычных прогулок, и слишком опасно было отправляться туда на утлой лодчонке в одиночестве, а плыть со мной никто не соглашался. Гарри Блю как-то раз обещал взять меня с собой, но начал смеяться, когда я захотел отправиться на остров. Что ему эта скала? Он не раз проходил мимо нее, даже высаживался на нее или привязывал лодку к столбу, чтоб пострелять морских птиц или половить рыбу. Но он никогда не брал меня с собой. Я ждал, что он это сделает, но напрасно: я был свободен только по воскресеньям, а воскресенье было для моего друга самым рабочим днем, потому что в праздник множество людей едет кататься. Долго я ждал. Наконец я решил действовать. В то прекрасное утро я принял дерзкое решение взять тузик и в одиночестве отправиться на риф. И я отправился. Я вывел тузик из бухты и стрелой помчался в открытое море.