Куда же направился Кассий Колхаун?

Конечно, не в свою спальню. Разве мог спать человек, терзаемый такими муками!

Он спешил в комнату своего двоюродного брата, Генри Пойндекстера.

Не теряя времени, чтобы взять свечу, он шел быстрыми шагами по извилистым коридорам.

Свеча, впрочем, и не понадобилась.

Ставни не были закрыты, и лунные лучи, проникая сквозь оконные решетки, достаточно хорошо освещали комнату.

Можно было различить ее скромную обстановку: умывальник, небольшой столик, несколько стульев и кровать с пологом из кисеи для защиты от надоедливых москитов.

Юноша спал тем беззаботным сном, каким наслаждаются только люди с чистой совестью. Его красивая голова спокойно лежала на подушке, по которой раскинулись в беспорядке густые блестящие кудри. Колхаун приподнял кисею, и лунный луч упал на лицо юноши, осветив его мужественные, благородные черты. Как не похоже было это лицо на лицо склонившегося над ним двоюродного брата, тоже красивое, но отмеченное печатью низменных страстей!

— Проснись, Генри, проснись! — будил кузена Колхаун, тряся его за плечо.

— А? Это ты, Каш? Что такое? Надеюсь, не индейцы?

— Хуже, гораздо хуже! Скорее! Вставай и посмотри. Скорее, а то будет поздно! Вставай и посмотри на свой позор, на позор своей семьи! Скорее же, иначе имя Пойндекстеров станет посмешищем всего Техаса!

После такого предупреждения, конечно, никому из членов семьи Пойндекстеров не захотелось бы спать. Юноша сразу вскочил и с недоумением посмотрел на кузена.

— Не теряй времени на одевание! — заявил взволнованный Колхаун. — Впрочем, надень панталоны — и хватит. К черту одежду — сейчас не до этого! Скорее! Скорее!

Через секунду Генри был уже одет в свой обычный незатейливый костюм — панталоны и блузу из хлопчатобумажной ткани — и уже спешил за кузеном в сад, все еще не понимая, зачем тот разбудил его так бесцеремонно.

— В чем дело, Кассий? — спросил он, когда Колхаун знаком дал ему понять, что нужно остановиться. — Скажи, что все это означает?

— Посмотри сам… Стань ближе ко мне. Взгляни через этот просвет между деревьями, туда, где обычно стоит твоя лодка. Видишь там что-нибудь?

— Что-то белое… Как будто женское платье… Это женщина?

— Ты прав — это женщина. Как ты думаешь, кто она?

— Не знаю. Ну, кто же это?

— Рядом с ней другая фигура, темная.

— Да это как будто мужчина… Да, мужчина.

— А кто он, как ты думаешь?

— Откуда мне знать, Каш? А ты знаешь?

— Да, знаю. Этот мужчина — Морис-мустангер.

— А женщина?

— Луиза, твоя сестра, в его объятиях.

Словно раненный в сердце, юноша пошатнулся, а затем бросился вперед.

— Стой! — сказал Колхаун, удерживая его. — Ты забываешь, что ты безоружен, а мустангер вооружен. Возьми вот это и это, — продолжал он, передавая ему свой нож и револьвер. — Я хотел сам пустить их в ход, но подумал, что лучше будет, если это сделаешь ты как брат и защитник своей сестры. Вперед, Генри! Только смотри не попади в нее! Подкрадись тихонько. И как только они разойдутся, стреляй ему в живот. А если все шесть пуль не прикончат его, тогда заколи ножом! Я буду поблизости и приду к тебе на помощь, если понадобится. Вперед! Подкрадись к этому мерзавцу и отправь его в ад!

Генри Пойндекстер не нуждался в этих подлых наставлениях. Забыв обо всем, он бросился вперед и через несколько секунд уже был около сестры:

— Низкий негодяй! — закричал он, встав перед мустангером. — Выпусти мою сестру из твоих грязных объятий!.. Луиза, отойди в сторону и дай мне убить его! Отойди, сестра, отойди!

Если бы Луиза послушалась, Мориса Джеральда через мгновение уже, вероятно, не было бы в живых; он смог бы избежать смерти, только если бы у него поднялась рука на Генри: при том искусстве, с каким мустангер владел своим револьвером, он успел бы выстрелить первым.

Вместо того чтобы вынуть револьвер из кобуры или вообще как-нибудь защищаться, Морис-мустангер пробовал освободиться из объятий девушки, которая продолжала стоять, прильнув к нему, — только за ее жизнь он боялся.

Генри понимал, что, если он выстрелит в мустангера, он рискует убить сестру; опасаясь этого, юноша медлил спускать курок.

Это промедление спасло всех троих. Молодая креолка, быстро оценив положение, вдруг оставила возлюбленного и схватила брата за руки. Она знала, что Морис не будет стрелять, нужно было только остановить Генри.

— Беги, беги! — закричала она мустангеру, стараясь удержать брата, который был вне себя от гнева. — Генри заблуждается, я все ему объясню. Скорее, Морис, скорее спасайся!

— Генри Пойндекстер, — сказал молодой ирландец, уже готовый повиноваться ей, — вы напрасно считаете меня негодяем. Дайте мне время, и я докажу, что ваша сестра правильнее поняла меня, чем ее отец, брат или кузен. Если через шесть месяцев вы не убедитесь, что я достоин ее доверия, ее любви, то можете убить меня при первой встрече, как трусливого койота, который попался вам на пути. А пока прощайте!

Слушая мустангера, Генри постепенно перестал вырываться из рук сестры — пожалуй, более сильных, чем его собственные.

Его попытки освободиться становились все слабее и наконец совсем прекратились, в тот момент, когда с реки донесся плеск воды, возвещавший, что человек, нарушивший покой Каса-дель-Корво, возвращается в дикую прерию, которая стала его второй родиной.

Впервые мустангер возвращался со свидания таким способом. Два предыдущих раза он переплывал реку в челноке, и нежная женская рука с помощью маленького лассо, которое ей подарили вместе с мустангом, затем подтягивала хрупкое суденышко к месту его постоянного причала.

— Брат, ты несправедлив к нему! Уверяю тебя, ты несправедлив! — воскликнула Луиза, как только мустангер скрылся из виду. — О Генри, дорогой, если бы ты только знал, как он благороден! У него никогда и в мыслях не было обидеть меня; вот только сейчас он рассказал мне, что собирается сделать, чтобы предупредить сплетни — я хочу сказать, чтобы сделать меня счастливой. Поверь мне, брат, он джентльмен! Но все равно, кем бы он ни был, — пусть даже простолюдином, за которого ты его принимаешь, — я не могу не любить его!

— Луиза, скажи мне правду. Говори со мной так, как если бы ты говорила сама с собой. Из того, что я видел здесь, я, больше чем из твоих слов, понял, что ты любишь его. Скажи, не злоупотребил ли он твоей доверчивой любовью?

— Нет! Нет! Нет! Клянусь тебе! Он слишком благороден. Зачем ты так незаслуженно оскорбил его, Генри?

— Я оскорбил его?

— Да, Генри, грубо, несправедливо.

— Я готов извиниться перед ним. Я догоню его и попрошу прощенья за свою несдержанность. Если ты говоришь правду, сестра, я должен это сделать. Я немедленно догоню его. Ты ведь знаешь, что он понравился мне с первой встречи. А теперь, дорогая Луиза, я провожу тебя в дом. Иди к себе и ложись. А сам я немедленно отправлюсь к гостинице и, может быть, еще застану его там. Я не найду себе покоя, пока не извинюсь перед ним за свою грубость!

Возвращаясь домой, Генри бережно вел сестру под руку; он сожалел о своем поступке, и гнев его исчез без следа. Юноша спешил вернуться в асиенду, рассчитывая сейчас же отправиться вдогонку за мустангером и извиниться за то, что, погорячившись, незаслуженно обидел его.

Когда брат и сестра вошли в дом, третий человек, который до этого крадучись пробирался через кусты, выпрямился и пошел вслед за ними по каменным ступенькам. Это был их кузен Кассий Колхаун.

Он тоже задумал отправиться вслед за мустангером.