Остаток дня Ада и Эмили посвятили изучению буйных Тылов внешнего сада (бескрайних). Это была любимая Адина часть поместья. Возможно, потому, что Метафорический Смит, – знаменитый ландшафтный архитектор, трудившийся над Грянул-Гром-Холлом, – так и не довел работу до конца В центре его находился Потайной сад, из которого маленькая калиточка вела в Самый потайной сад. Там-то Ада с Эмили и выращивали самые необычные растения, обнаруженные ими в Гармонической теплице. Заигравшись, они потеряли счет времени и домой вернулись уже впотьмах. Они решили не идти через кухни, где сейчас должно быть столпотворение гастрономических маэстро, а залезли через византийское окошко венецианской террасы, расположенной в западном крыле.

– Нет, ну надо же – слоеный огурец с шоколадным запахом! – все никак не могла успокоиться Эмили.

– Увидимся за завтраком, – попрощалась с ней Ада на ступенях лестницы.

– Надо будет еще пурпурную герань пересадить, – напомнила Эмили, уже отправляясь к себе в восточное крыло.

Ада тем временем забралась по лестнице в свои комнаты на втором этаже западного крыла. Ей хотелось, по примеру Люси Борджиа, въехать вверх по перилам, но гувернантка считала, что Ада еще не совсем готова для уроков левитации. Девочка открыла дверь своей преогромной спальни, проскользнула внутрь и убедилась, что ужин уже ждет ее на не-только-журнальном столике. Усевшись, она подняла большую крышку, которой был накрыт поднос. Пахнуло́ костром, и над подносом поднялось облачко мягкого пара. Ада оглядела поднос. На нем стоял небольшой стеклянный чайник с носиком в виде соловья. Чайник тихонько булькал, потому что он возвышался над зажженной свечой, а пар из клюва соловья выходил с мелодичным и грустным свистом. Тут была суповая тарелка, а по другую сторону от него помещалась ложка на ковре из желтой соломы. Перед чашкой лежала карточка:

Ада вылила содержимое чайника в тарелку и зачерпнула ложку горячей терпкой жидкости. И убедилась, что такого превосходного супа в жизни еще не пробовала.

Лишь разделавшись с ним, она вспомнила, что карандашик Эмили по-прежнему висит у нее на шее. Она взяла в руки карточку, перевернула ее и написала:

Затем положила карточку рядом с опустевшими тарелкой и чайником, задула свечу и снова накрыла поднос серебряной крышкой. Потом бросила взгляд на пятнистый диван и убедилась, что Мэрилебон выложила на него черную бархатную накидку.

– Надеюсь, тебе лучше, – обратилась Ада к двери стенного шкафа.

В ответ донеслось тихое урчание.

– Я оставлю для тебя экземпляр папиной книги на каминной полке.

Ада облачилась в накидку, подхватила свой фехтовальный зонтик и отправилась на крышу.

Стояла чудесная прозрачная ночь, молодая луна освещала богато украшенные каминные трубы, отбрасывавшие причудливые тени на покатую черепицу.

Ада вперила взгляд в маленькую башенку над центральным куполом Грянул-Гром-Холла. Ее оконце было темно – значит, Люси Борджиа еще не вставала.

Лишь тогда она обратила внимание на странный предмет, промелькнувший на фоне луны. Ада пригляделась. Предмет рос по мере приближения. Да это же монгольфьер! В отблеске языка пламени, вырвавшегося из горелки, она успела разглядеть три фигуры. Белолицые и темноглазые, они высматривали что-то внизу. Как только воздушный шар поравнялся с крышей, одна из фигур высунулась из корзины.

– Эй, девочка! – закричала фигура, обращаясь вниз к Аде. – Скажи: это часом не Грянул-Гром-Холл?

– Дом, где обитает знаменитый певец велосипедизма, лорд Гот! – добавила другая фигура, поправляя очки.

– Да, это Грянул-Гром-Холл, – подтвердила Ада, делая шаг назад и покрепче сжимая зонтик, потому что воздушный шар опустился еще ниже, проплыв над четырьмя «Братьями Гримм и сестрами Джолли». – А лорд Гот – мой отец.

– Так ты, значит, и есть юная Гот, – произнесла мягким, обволакивающим голосом третья фигура, обряженная в огромный пудреный парик и черный шелковый шарф.

Присмотревшись, Ада обнаружила, что корзина доверху забита разнообразной бакалеей: длинными хлебами, бутылками золотистого масла, копчеными колбасками, перевязанными крест-накрест. То, что не помещалось внутри корзины, висело снаружи, в притороченных мешках.

– Дидье Дангль и Жерар Доппельмусс, ночная бакалея, – важно произнес человек в очках.

Похоже, он тоже носил парик, но Ада не была в этом уверена.

– А это – наш пилот, мадам Панта Грюэль.

Все трое медленно кивнули и холодно посмотрели на Аду. Никто не улыбался. Шар тем временем перевалил через «Старого куряку», и Ада услышала из корзины какое-то сопение.

– Мы должны кое-что доставить, – сказал Дидье Дангль, – участникам конкурса кондитеров.

Он взглянул на листок «Лондонского обозрения», зажатого у него в руке, и продолжил:

– Насколько нам известно, это самые выдающиеся кулинары на свете.

– Крестон Крутч действительно очень хорош, – согласилась Ада. – Насчет остальных сказать я ничего не могу, но выглядят они впечатляюще.

– Вот здорово, – прошелестела мадам Панта.

Потом снова отвернула горелку, послав внутрь баллона сноп желтого пламени. Шар начал подниматься.

– Мы доставим наши товары к… черному ходу, – сказал Жерар Доппельмусс, причем на слове «черный» голос его заметно дрогнул. – И адье. Доброй ночи, мадемуазель Гот, – добавил он чопорно.

Ада проследила взглядом, как воздушный шар оторвался от крыши, залетел за купол и пошел на снижение в сторону восточного крыла, где располагались кухни, и скрылся из вида.

Затем повернулась и увидела голубка, севшего рядом с ней на крышу. Послание на его лапке гласило:

Аде стало немного досадно. Она очень ждала урока зонтичного фехтования. А еще ей хотелось бы знать, как ее гувернантка отнесется к «Ночной бакалее». Что-то ей эти бакалейщики не нравились.

Она вскарабкалась на «Антония и Клеопатру», одну из своих любимых труб. Аде нравилось сидеть на каменном сфинксе, растянувшемся у ее двойного основания. Но не успела девочка, встав на цыпочки, залезть к нему на спину, как из «Антония» высунулась перепачканная сажей голова.

– Так и знал, что тебя здесь найду, – произнесла она радостно.

Ада просияла. Кингсли-трубочист!

Он выбрался из трубы и сложил пару щеток, прикрепленных к его лопаткам на манер крылышек. Затем достал пятнистый платок, утер руки и лицо и уселся сфинксу на спину рядом с Адой.

– Ну, как там Гармоническая теплица? Нарыли что-нибудь новенькое? – поинтересовался он.

– Мы взяли черенок у дерева Тумтум, – похвасталась Ада. – И он, похоже, хорошо прижился. Я думаю, ему нравится, когда мы с Эмили с ним разговариваем.

– Странно…

– Ничуть! Мы восхищаемся тем, какие у него морщинистые листья и бугристый ствол…

– Да я не про дерево! – Кингсли указал рукой на «Старого куряку». – Я вот про это.

Ада проследовала взглядом. Из скособоченной каминной трубы выбивалась струйка дыма.

– «Старый куряка» много лет как не используется, – пояснил Кинсли. – Схожу-ка я лучше проверю.

– Можно мне с тобой? – немедленно спросила Ада. – Куда ведет «Старый куряка»?

Кингсли медленно сполз со спины сфинкса, встал, на ноги и задумчиво почесал в голове.

– Если мне не изменяет память, он ведет к одной старой печке… – глаза его сузились, – в Безвинных погребах!

Кингсли скатывался по перилам так же лихо, как и Ада, если не лучше, так что в выложенном мрамором парадном зале Грянул-Гром-Холла они оказались в считанные мгновения. Пока они пробирались через целый лес статуй, загромождавших просторное помещение, Ада внимательно вглядывалась в каждую из них: а вдруг это снова замаскированный лорд Сидни? Лишь насчет трех Граций, четко выделяющихся в лунном свете, льющемся из стекол на куполе, она могла быть уверена: нет, это точно не он. Прямо за ними, на том самом месте, где Ада днем столкнулась с Мальзельо, и открывался проход к Безвинным погребам. Это была небольшая арка, за которой узкие ступени вели во тьму. Скульптурное изображение облысевшего волкодава Пиджея мрачно смотрело на Аду сверху вниз из замка – центрального камня арочного свода. Ада старалась не замечать его. Кингсли вынул свечу из настенного канделябра, поднял ее над головой, и они углубились в подвалы.

Влажные стены бликовали в свете свечи, а головами они задевали паутины, обволакивающие притолоки, как серые ковры.

Спустившись по лестнице, Ада и Кингсли остановились и огляделись. Свет свечи выхватывал из мрака каменные полки, на которых грудились пыльные винные бутылки. Они уходили вдаль ряд за рядом, отделенные одна от другой узкими проходами. Ада живо вспомнила рассказы своей подруги Сирены Шестой о лабиринте, в котором обитал Абба – депрессивный шведский минотавр.

Кингсли указал на один проход, из которого едва виднелся слабый лучик.

– Печка должна быть там, – прошептал он.

Ада последовала за ним вдоль рядов пыльных бутылок. На ходу она провела пальцем по одной из этикеток.

И брезгливо отряхнула палец.

Неожиданно прокатившееся по погребам эхо заставило их остановиться.

Это был низкий, жалобный, тоскливый вой невинно страдающего существа.