Итак, я живу в Вакунаи. Первое время мне особенно действовали на нервы четыре вещи: жаркий и влажный климат, непрерывный ветер, завывающий в бамбуковых стенах домов и в кронах пальм, запах копры с близлежащих плантаций и, что хуже всего, совершенно нелепая свистопляска с местным временем. Бугенвиль расположен к востоку от Порт-Морсби, и разница во времени между этими двумя пунктами должна была бы составлять около двух часов. Между тем здесь тоже живут по восточноавстралийскому времени, так что солнце всходит в четыре часа утра, а заходит в пять часов вечера, когда на самом деле до вечера еще очень далеко.

Здесь я имел возможность наблюдать, как воздействует климат на людей и их образ жизни. Я уже успел привыкнуть к прохладному климату плоскогорий Папуа, и пассат, дующий над Бугенвилем с мая по сентябрь, был мне намного приятней, чем непрерывные дожди, заливающие остров в октябре и ноябре, или засуха, которая стоит остальную часть года.

Хотя местные жители считают период дождей самым неприятным сезоном, избыток влаги не причиняет им особых страданий. И вообще бугенвильцы умеют легко приспосабливаться и к дождям, и к засухе. В любое время года дневная температура на острове колеблется между тридцатью и тридцатью пятью градусами по Цельсию. Таким образом, климат здесь в общем неплохой и позволяет островитянам вести сносное существование, тем более что они неприхотливы и довольствуются самым необходимым. А с тех пор как прекратились войны между племенами и была запрещена кровная месть, у них не осталось других забот, кроме как о питании. Впрочем, иногда им приходится решать и более серьезные задачи.

Рельеф острова определяют два горных хребта — Эмперор на севере и Краун-Принс на юге. Их высота достигает полутора тысяч метров над уровнем моря. На севере находится вулкан Балби, на юге — вулкан Багана. Оба они действующие. Лишь в северной части острова лесистые склоны гор круто обрываются в самое море. Остальное побережье — это сплошные болота, которые на юге переходят в небольшие возвышенности, густо поросшие лесом. Население острова составляют сорок четыре тысячи жителей, которые говорят на восемнадцати языках и наречиях (девять из них принадлежат к папуасской языковой группе и девять — к меланезийской). На расположенном неподалеку острове Бука живут одиннадцать тысяч человек.

Я прибыл на Бугенвиль в качестве участкового врача. Работа эта нелегкая, потому что мой участок — вся северная часть острова. Как и на Новой Гвинее, мне предстояло лазить по горам, ходить по долинам и прибрежной полосе, где песок состоит из черного вулканического пепла, в случае необходимости плыть к пациентам на довольно утлых суденышках, гребных или парусных, управляемых местными жителями. Но меня ждали и более далекие путешествия на соседние острова, что значительно обогатило мой врачебный опыт и внесло известное разнообразие в будни участкового врача.

Обитатели побережья отличаются дружелюбием и веселым нравом, чего нельзя сказать о горцах, живущих во внутренних районах острова: они угрюмы и подозрительны. Островитяне чрезвычайно суеверны и верят во всевозможных духов. Особенно большую роль духи играют в жизни горцев: в горах так много всякой нечисти, что надо все время быть начеку…

Наиболее густо населены пограничные области между побережьем и горными районами; здесь находятся самые большие деревни. Довольно высока плотность населения и в прибрежной полосе на севере, где нет болот, а также на плоскогорье Большой Буин в южной части острова.

Сравнительно недавно на Бугенвиле началась миграция населения. Люди все чаще покидают родные деревни, расположенные в плодородных долинах с хорошим, здоровым климатом, и перебираются поближе к морю Например, в области Кериака, на западном побережье Бугенвиля, только за шесть месяцев было покинуто пять деревень из восьми. Наиболее предприимчивые бугенвильцы с помощью агрономов, нанятых администрацией, закладывают на побережье плантации кокосов, кофе и какао. Здесь проложено немало дорог, соединяющих плантации с удобными гаванями, так что никаких затруднений с транспортировкой продуктов сельского хозяйства на острове нет.

Таким образом, основной стимул, заставляющий людей покидать насиженные места и переселяться на побережье, — это желание хоть как-то улучшить свое материальное положение. Они хотят заработать немного денег и приобрести такие же вещи, какие есть у белых людей.

И все же во внутренних районах Бугенвиля еще немало деревень, население которых по-прежнему живет в полной изоляции от внешнего мира.

Юный Соуи покинул родной Войтапе в горах Папуа и отправился со мной на далекие Соломоновы острова — в Вакунаи. Его родители жили в одной из деревень округа Кунимаипы и, следовательно, в прошлом были людоедами.

В течение шести месяцев Соуи был моим верным другом и помощником на медпункте в Войтапе. Сначала он исполнял обязанности столяра и садовника в бригаде обслуживания, но вскоре я заметил, что он малый со смекалкой и к тому же на редкость трудолюбив, и назначил его на должность бригадира. А когда мой повар, не слишком утруждавший себя работой, надумал сбежать, узнав о предстоящем визите нескольких важных персон из Порт-Морсби, я немедленно вручил Соуи ключи от кухни со всеми находящимися там кастрюлями.

Выбор мой, как показали последующие события, оказался очень удачным. Когда пришло известие о моем переводе в Вакунаи, Соуи, ни разу в жизни не выезжавший за границы округа, тотчас же согласился лететь со мной, дерзко поправ все обычаи племени.

На самолете авиакомпании «Папуан Эр Трэнспортс» мы отправились из Войтапе в Порт-Морсби, который показался Соуи огромным и богатым городом. Здесь я немного приодел Соуи, и на комфортабельном самолете «ДС-6» мы вылетели из Порт-Морсби в Лаэ. Мы сидели рядом и с аппетитом поглощали завтрак, состоявший из бэкона, яиц, поджаренных ломтиков хлеба, мармелада и чая. Время от времени Соуи смущенно поглядывал на белокурые локоны, подкрашенные губы и ярко-красные ногти австралийской стюардессы. Когда я спросил Соуи, как ему нравится наше воздушное путешествие, он ужасно смутился и, кивнув головой, стал поправлять носки. Мне было немного жаль этого великолепного парня: слишком уж много впечатлений нахлынуло на него за один день. Мне казалось, что я читаю в его глазах немой вопрос: неужели все это возможно? Или, может быть, это сон?

От плоскогорий Папуа до Соломоновых островов довольно большое расстояние, и, поскольку Соуи только сейчас узнал о том, что его страну со всех сторон омывает море, ему казалось, будто мы летим на край света.

В Порт-Морсби я провел целую неделю: отдыхал, купался на пляже Эла Бич, ходил в гости к знакомым и пил пиво. А Соуи поселился в гостинице Армии спасения и развлекался по-своему. Изредка мы встречались с ним в городе, и всякий раз губы у него были кроваво-красные от сока бетеля, который он постоянно жевал. Его пристрастие к жвачке несколько настораживало меня. Ведь этак, думал я, он распугает всех моих пациентов. Но когда мое назначение на Бугенвиль наконец состоялось, начальство посоветовало мне не мудрствовать лукаво и ни в коем случае не отказываться от услуг Соуи. Тем более что найти другого помощника не так-то просто. Ибо, как сказала мне одна юная сотрудница Департамента здравоохранения, уже сейчас на островах ощущается острая нехватка рабочей силы.

Так была решена судьба Соуи, и мы вместе отправились на Бугенвиль.

Всю первую неделю после прибытия в Вакунаи Соуи чувствовал себя великолепно. Он познакомился с несколькими полицейскими, которые тоже приехали с Новой Гвинеи, и земляки быстро нашли общий язык. Соун был весел, все время улыбался, но вдруг я заметил, что настроение у него резко испортилось. Целыми днями он ходил мрачный и подавленный, и у него все валилось из рук.

Однажды утром перед уходом в больницу я спросил Соуи, что его так расстраивает, и он в нескольких словах объяснил мне, в чем дело. Вода на Бугенвиле далеко не такая вкусная, как в горных реках его родной Кунимаипы. Деревья здесь не такие тенистые, а девушки не такие красивые и приветливые, как у него на родине.

На другой день Соуи исчез. Мне пришлось самому готовить завтрак. Но к вечеру он вернулся, усталый и голодный.

— Где ты был? — спросил я.

— В горах, таубада, — ответил Соуи на языке моту. — Они так похожи на горы моей страны и так непохожи… Здешние леса насквозь пропитаны каким-то неприятным запахом, а люди смотрят на меня недоверчиво и подозрительно.

— Тебе это только кажется, — ответил я. — Это добрые и славные люди, и никто из них не желает тебе зла. Здесь не бывает ни драк, ни ссор!

— Но, таубада, разве ты не видишь облаков, клубящихся над морем? Не чувствуешь запаха копры? А ветер… Послушай, как он ужасно завывает! Эти облака снова принесут дождь. От запаха копры меня все время тошнит. А ветер, этот проклятый ветер скоро разрушит наш дом!

В его голосе звучал невысказанный упрек: «Зачем ты привез меня из моей прекрасной страны на этот отвратительный остров?». Ему явно хотелось, чтобы и я понял, как здесь плохо, и во всем — от пения птиц до мягкого шума воды в озерах — нашел какой-нибудь изъян. Но, несмотря на все его сетования, ни глаза мои, ни уши не улавливали того, что возмущало его до глубины души. Зато я понял, что на Бугенвиле Соуи был бесконечно одинок и скучал по дому. Чтобы как-то развеять его тоску, я взял его с собой в Нума-Нума. Это большая плантация к югу от Вакунаи, и в лавке при плантации продавались вещи, которые могли пригодиться и мне, и моему загрустившему другу. Я не ошибся: после поездки в Нума-Нума Соуи немного воспрянул духом. А может быть, он просто понял, что лучший способ преодолеть тоску по родным местам — это взять себя в руки и переносить невзгоды как подобает мужчине.

Проходили дни; над морем, раскинув крылья, парили фрегаты; распустились цветы на пальмах франгипани, и снова зацвели кусты бугенвилеи. По мере того как оживала природа, Соуи становился все веселей.

В один прекрасный день он решил вскопать землю под огород. Узнал я об этом, обходя участок, на котором стоял наш дом. Вдруг я увидел Соуи, а рядом с ним полицейского по имени Покикуина. Покикуина был родом из округа Варна на Новой Гвинее, и, по словам Соуи, они принадлежали чуть ли не к одному племени.

Очевидно, они собирались расчистить участок от леса, который подступал к самому дому, и превратить его в цветущую плантацию. Они посадят здесь бананы, маис, сладкий картофель и таро. Какие сельскохозяйственные орудия им понадобятся? Всего лишь мотыги и грабли с больничного склада. Забыв о том, что солнце почти зашло, они неподвижно стояли и как зачарованные смотрели на заросшую лесом землю, на которой скоро, совсем скоро зазеленеют молодые всходы. С этого памятного для нас обоих дня улыбка не сходила с лица Соуи.

Полицейский Покикуина, дежуривший по вечерам, каждое утро приходил к нашему дому и брался за работу. Он являлся ровно в семь, и я, сидя на ступеньках лестницы, ведущей на кухню, с интересом наблюдал, как ловко он орудует мотыгой и граблями. Недели через две к Соуи пришел еще один помощник, полицейский, тоже дежуривший в вечернюю смену, а вскоре к ним присоединилось несколько больных, которые лежали в маленьком стационаре при больнице. Они все работали, а Соуи обстоятельно объяснял им, что такое настоящий огород, то есть такой огород, какой можно увидеть только в округе Кунимаипа на далекой Новой Гвинее, а не на этих дурацких Соломоновых островах.

Со временем у Соуи появилось немало учеников, жаждавших изучать огородничество и садоводство; среди них были сыновья школьного учителя, несколько подростков из ближней деревушки Тиокон, а также больные из нашей больницы, которым я разрешил вставать. Что же касается самого Соуи, то он сидел на ступеньках лестницы и отдавал приказания. Возможно, он сам был восхищен масштабами своего организаторского таланта. Отныне он не прикасался ни к мотыге, ни к лопате. За него работали другие.

Вечерами, перемыв посуду и наведя порядок в доме, Соуи уходил на огород и стоял там часами, созерцая маленькие зеленые ростки, чуть приподнявшиеся над землей. Он не произносил ни слова, а перед ним, словно в тумане, возникали целые горы фруктов и овощей. Казалось, будто этот маленький огород стал смыслом всей его жизни и единственным источником радости и счастья.

— А земля здесь намного добрее, чем у нас в Кунимаипе, — сказал он однажды вечером, когда мы стояли между грядками и рассматривали первые початки маиса, недавно появившиеся на зеленых стеблях.

— Добрее? — удивился я.

— Да, добрее, — ответил Соуи. — Здесь прорастает все, что посадишь. Ни один росток не завял. Не погибло ни одно зернышко. Такой плодородной земли у нас в Кунимаипе нет…

Хотя коренные обитатели Бугенвиля находятся на довольно низком уровне развития, это очень милые и симпатичные люди. Их представления о мире кажутся нам весьма наивными, но почти все они обладают чувством юмора и очень хотят учиться. Помимо родного языка они говорят на пиджин-инглиш, или новомеланезийском языке.

Этот жаргон образовался на базе английского языка. «Пиджин» — искаженное китайцами английское слово («бизнес»). Сейчас в пиджин-инглиш только сорок процентов английских слов, причем они настолько искажены, или, вернее, «приспособлены» к местным языковым нормам, что их можно лишь с большой натяжкой назвать английскими, хотя многие действительно звучат на английский лад. Слова читаются по законам произношения букв латинского алфавита. Остальные шестьдесят процентов слов заимствованы из немецкого, испанского, малайского, а также из папуасских и меланезийских языков. Словарный запас новомеланезийского не превышает тысячи слов, грамматика предельно простая, но овладеть им нелегко.

Уже тот факт, что в нем много односложных слов, которых нет в других языках, делает его чрезвычайно трудным для изучения. Но если вы свободно владеете новомеланезийским, то говорить на нем довольно забавно, потому что многие слова состоят из двойного повторения одного и того же слога: ронг-ронг (неправильно, плохо), кай-кай (пища, кушать), лик-лик (маленький), тул-тул (деревенский житель), сак-сак (саговая пальма), пук-пук (крокодил) и так далее.

Английские слова, перешедшие в новомеланезийский, подверглись определенной адаптации, соответствующей общепринятым здесь языковым нормам. Таким образом английское close to (около) превратилось в «колосту», medicine (лекарство) — в «марасин», matches (спички) — в «масис». Единственное в языке местоимение звучит как «эм» и часто превращается в окончание. Многие слова, заимствованные из английского, настолько видоизменились на меланезийской почве, что их не узнает даже англичанин. Например: «киссем манки» означает не kiss monkey (поцелуй обезьяну), а «приведи мальчика».

Поскольку словарный запас новомеланезийского языка невелик, одно и то же слово часто имеет несколько значений. Если же какое-нибудь понятие невозможно выразить одним словом, то приходится прибегать к описательным конструкциям. Например, слово «пианино» можно перевести на новомеланезийский следующим образом: «Один большой предмет, как-то связанный с музыкой; если нажать на его зубы, получится звук». А незадолго до того как Соуи потерял свою зажигалку, я узнал, что на новомеланезийском языке она называется «бензин-масис» («бензиновая спичка»). Сначала, между прочим, я никак не мог понять, что он имеет в виду.

Несмотря на ограниченность словарного запаса, новомеланезийский язык обладает несколько экзотической прелестью, которую придают ему своеобразные синтаксические конструкции и построения. Это несомненно живой, развивающийся язык, и к тому же очень образный и красочный. На новомеланезийский прекрасно переведены не только отрывки из Библии, но и многие классические произведения английской литературы — и стихи и проза. Сейчас на этом языке даже выходит несколько газет. К сожалению, сколько-нибудь разработанной грамматики новомеланезийского языка пока еще нет. Однако существует определенная логика языка, позволяющая использовать заимствованные слова, которых становится все больше и больше. Уже выпущено несколько словарей и учебников для тех, кто хочет изучить этот сравнительно молодой язык.

Примерно в ста метрах от моего дома начинается густой лес, мрачный и таинственный. Он такой огромный, что рядом с ним наш больничный участок кажется совсем маленьким и беззащитным. Энергичный Соуи и его ученики никак не могли сладить с лесом, и казалось, что он вот-вот задушит маленький огород, возникший на его опушке. Время от времени мы объявляли аврал и, вооружив топорами всех, кто работал на территории больницы, переходили в контрнаступление и отбрасывали лес на исходные позиции.

То, что я мог наблюдать со ступенек лестницы, было одним из этапов ожесточенной борьбы за существование, которая ежедневно и ежечасно происходит в тропическом лесу. Лианы и вьющиеся растения пытаются подняться как можно выше, чтобы пробиться к свету, отнятому у них густой древесной листвой. Как и во всякой борьбе, здесь тоже есть победители и побежденные. Более сильным деревьям и лианам удается достичь солнечных лучей, а остальные растения, полностью лишенные света, умирают и гниют на земле.

Но в этом зеленом мире ничто не пропадает и все имеет свой смысл; гниющая масса мертвых растений образует мягкий толстый ковер, в котором развиваются всевозможные грибковые организмы, а те служат питательной средой не только для борющихся между собой деревьев и растений, но и для огорода Соуи. Его ученики целыми тачками возят из леса это великолепное удобрение.

Наш административный центр представляет собой небольшой поселок, состоящий из четырех секторов. В середине находится стадион. Я живу в южном секторе, примерно в двух-трех километрах от аэродрома. В восточном секторе расположены помещение администрации, полицейская казарма, резиденция начальника администрации и гараж, в котором стоят трактор и лендровер. Западный сектор состоит из домов для обслуживающего персонала поселка, а в северном секторе построены больница и школа с общежитием для детей, которые живут в окрестных деревнях.

Вакунаи стоит на берегу живописной бухты, которая тоже называется Вакунаи. В нее впадает река Вакунаи.

Прилегающая к бухте равнина возвышается всего лишь на несколько метров над сверкающей поверхностью моря, уходящей в бесконечность, а на самом горизонте, над кронами кокосовых пальм и капоковых деревьев, голубой полосой протянулся хребет Эмперор.

Надо отдать должное Вакунаи: почта здесь работает бесперебойно. Два раза в неделю на местном аэродроме садятся самолеты австралийской авиакомпании «Трансаустрэлиэн Эрлайнз». Иногда в гавань Вакунаи заходят суда «Нивани», «Айсис» и «Хейзел», приписанные к областному административному центру Сохано, расположенному на берегу узкого пролива между Бугенвилем и островом Бука. Каждые полтора месяца сюда приходит из Мельбурна или Сиднея рефрижераторное судно Бэрнса Филипса «Тулаги» с продуктами питания. Другие суда тоже более или менее регулярно посещают Вакунаи и Нума-Нума, где на большой плантации выращивают копру и какао. В результате мы получаем письма не реже одного раза в неделю.

Сразу за тюрьмой начинается Питокау — небольшая плантация копры, принадлежащая умному и весьма интеллигентному островитянину по имени Коункам. Там же находится лавка, в которой мы с Соуи делаем покупки. Ассортимент товаров здесь очень ограничен, есть только самое необходимое: сахар, соль, мыло, стиральный порошок, зеркала, большие ножи, без которых в джунглях невозможно и шагу ступить, топоры и лампы.

Хотя и снаружи и внутри заведение Коункама выглядит довольно непрезентабельно, это единственное место во всей округе, где встречаются и обмениваются последними новостями жители Вакунаи. Когда бы я ни пришел к Коункаму, я тотчас оказываюсь в кругу друзей.

Самое лучшее время для визитов к нему — это около четырех часов пополудни, когда здесь собирается толпа народу. Мужчины уже вернулись с плантации или с рыбной ловли и лежат на широких верандах, опоясывающих дом, а женщины коптят рыбу и сушат овощи и фрукты в больших глиняных печах под кокосовыми пальмами и капоковыми деревьями. Чернокожие ребятишки играют между кустами гибискуса и бугенвилеи.

Это самые приятные часы суток. Перед заходом солнца вечерняя прохлада стимулирует работу мысли и развязывает языки, поэтому можно услышать весьма интересные дискуссии на самые животрепещущие темы. Иногда я засиживаюсь здесь намного дольше, чем предполагал сначала.

Но порой Коункам сам оказывает мне честь своим посещением. Иногда он просит помочь ему разобраться в бухгалтерских книгах, а иногда просто приходит послушать музыку.

Бизнесмен из Коункама получился неважный. Слишком часто его добротой и доверчивостью злоупотребляют попрошайки и мошенники. А доброта его безгранична. Ему ничего не стоит подарить покупателю понравившуюся тому вещь, отдать, как говорится, за «спасибо». Глаза у него такие же добрые, как язык и сердце, и он никогда не может сказать «нет».

Жители Бугенвиля очень суеверны; они верят, что нечистая сила вселяется в животных и в растения и доставляет бугенвильцам массу неприятностей. Рассказывают, например, предания и легенды о птицах, которые приносят несчастье. Когда касса Коункама пустеет, он обвиняет в этом птиц. Правда, некоторые растения защищают человека от вредоносного влияния птиц.

И Соуи, и Коункам, и вообще все, с кем мне приходилось общаться на Бугенвиле, очень боялись нечистой силы. На огороде у Соуи, как и на плантации Коункама, были установлены не только обычные пугала, но и магические изображения, устрашающие злых духов.

Но об этом в следующей главе.