Глава 1

КРАСНАЯ РОМАНЬЯ

Английский историк XVIII века Эдвард Гиббон в «Истории упадка и падения Римской империи» упоминает императора Антонина Пия, правившего в Риме с 138 по 161 год. Гиббон писал, что, к чести Антонина, за двадцать три года его правления ничего исторически примечательного не произошло. Очевидно, он имел в виду, что история есть реестр человеческой глупости, несчастий и преступлений. Подобное нельзя сказать о человеке, ставшем правителем Рима спустя 1750 лет после Антонина. Двадцать три года правления Бенито Муссолини полны событий величайшего исторического интереса, и большинство из них — это преступления, несчастья и глупость.

Бенито Муссолини, сын Алессандро Муссолини и Розы Мальтони, родился в Верано-ди-Коста в 2 часа 45 минут пополудни в воскресенье 29 июля 1883 года, спустя 14 месяцев после смерти Гарибальди и 4 месяца после смерти Карла Маркса. На разных этапах своей жизни Муссолини восхищался этими двумя людьми, хотя и тот и другой наверняка с ужасом отвергли бы его такого, каким он стал впоследствии.

Верано-ди-Коста — маленькая деревушка в горах над селением Довиа в приходе Предаппио, по соседству с Форли, в области Романья, неподалеку от адриатического побережья Италии. Это земля насилия и революций, причем насилие старше революций, поскольку зародилось за много столетийдо того, как Италия стала единой нацией. Апеннинский полуостров был самой просвещенной частью средневековой Европы эпохи Ренессанса, ее главным культурным центром. Однако жители, его населявшие, исповедовали насилие и упивались им. В многочисленных королевствах, герцогствах и республиках итальянцы объединялись в сообщества, которые убивали членов других сообществ. Разбойники грабили путников на дорогах. Мужчины шли в наемники и убивали друг друга, воюя за герцогов и синьоров или ради городов-государств. Мужья убивали неверных жен. В Ватикане кардиналы травили друг друга ядом. Известны не один и не два достоверных случая, когда отравляли пап.

Насилие царило в Европе повсюду, но в Италии, а также на Балканах и в Шотландии был культ насилия личного, отличавшийся от организованного или полуорганизованного насилия в Англии во время гражданских войн, во Франции во время религиозных войн или в Германии во время Тридцатилетней войны. Мужчин с детства воспитывали в убеждении, что если им причинили вред, то надо не жаловаться властям, а самим вершить возмездие — вендетту. Мужья, убивавшие любовников своих жен, далеко не всегда делали это в приступе ревнивого гнева. Они осуществляли свое деяние холодно и обдуманно, потому что считали своим долгом отомстить за урон, нанесенный как их личной чести, так и чести рода.

Когда в 1789 году разразилась Французская революция, а затем армии Наполеона вторглись в страны Европы, чтобы освободить их от деспотичных правителей во славу и на благо Франции, итальянское насилие приняло новые формы. В Германии, Австрии, Голландии и Испании националисты восстали против французов, в то время как в Италии Наполеона встретили с распростертыми объятиями. После его падения, когда во всей Европе вновь воцарился «старый режим», то есть прежние монархи, императоры и короли Священного союза, они обнаружили, что легче было победить Наполеона под Ватерлоо, чем иметь дело с революционными тайными обществами Италии. Революционная борьба французских якобинцев былаподхвачена карбонариями, а затем «Молодой Италией» Джузеппе Мадзини. Мадзини соединил революцию с национализмом. Он жаждал освободить итальянские государства из-под гнета Габсбургов и Бурбонов и объединить их в демократическую республику. Но события пошли совсем другим путем, и Италия объединилась под властью короля Пьемонта, Виктора Эммануила из Савойской династии.

Итальянский националист Мадзини не испытывал враждебных чувств к националистам других стран. Его «Молодая Италия» была связана с «Молодой Германией», «Молодой Польшей», «Молодой Францией», «Молодой Австрией» и «Молодой Швейцарией», входившими в международную организацию «Молодая Европа». Мадзини считал, что причинами войн являются не народные националистические движения, а космополитические убеждения императоров и королей, которые разговаривают друг с другом по-французски и женятся на сестрах и дочерях друг друга. Время от времени эти короли решают повоевать между собой и призывают подданных драться и умирать, дабы они определили, кому править той или иной провинцией. А после того как эта война выиграна и проиграна, победитель и побежденный возобновляют дружеские отношения, без каких бы то ни было обид, до следующей войны. Мадзини и его республиканские последователи мечтали о другой войне — революционной войне за демократию, которая сметет с карты Европы все абсолютные монархии.

Они решили, что их час настал во время Крымской войны в 1854 году, когда Британия и Франция вступили в борьбу с царской Россией. Они надеялись, что в эту войну будет втянута и Австрия, которая вместе с Россией потерпит поражение. Однако британский премьер-министр лорд Пальмерстон был категорически против перерастания этой войны в борьбу за демократию, и после победы союзников Российская и Австро-Венгерская империи сохранились.

Надежды республиканцев вспыхнули с новой силой во время франко-австрийской войны 1859 года, когда Наполеон III ввел свои войска в Италию, чтобы поддержать Пьемонт вборьбе против австрийского господства за свободу и единство Италии. Но после победы при Сольферино он встретился в Виллафранка с императором Францем-Иосифом и заключил с ним мир. Одной из причин этого, по его словам, было нежелание, чтобы эта война переросла в революционно-демократическую, которой жаждал Мадзини. Общеевропейская война за демократию оставалась мечтой Мадзини в течение 56 лет, пока в 1915 году ее не разожгли Бенито Муссолини и его сподвижники.

Социализм вырос из Французской революции. Если все люди равны, зачем трудиться долгие часы за низкую плату ради прибылей немногих? Единственная экономическая система, соответствующая идеалам Свободы, Равенства и Братства, — это та, при которой средства производства принадлежат социалистическому государству для блага всех трудящихся. В Британии самым значительным из вождей раннего социализма был Роберт Оуэн, капиталист, владелец фабрики, считавший неправильным, что дети должны работать на фабриках по 16 часов в день. Он отправился к принцу-регенту и русскому царю и попытался обратить их в свою веру. Они выслушали его с сочувствием, но сказали, что ничего поделать не могут. В Италии самым уважаемым социалистом был Филиппо Буонаротти. Он призвал своих последователей создавать тайные общества, убивать правителей и поднимать народ на бурные и яростные революции.

В 1848 году Карл Маркс и Фридрих Энгельс написали «Манифест Коммунистической партии», в котором провозгласили, что у рабочих нет отечества, и призвали пролетариев всех стран объединиться и совершить всемирную социалистическую революцию. В 1864 году они создали в Лондоне Международное товарищество рабочих, известное впоследствии как Интернационал, а еще позднее как Первый Интернационал. Некоторые сторонники Мадзини, находившиеся в Лондоне, присоединились к Интернационалу, но сам Мадзини в социализм не верил. Они с Марксом обладали способностью раскалывать те организации, в которых им не удавалось захватить лидерство. Мадзинисты покинули Интернационал, а в Италии разгорелась жестокая борьба между ними и «интернационалистами» (так называли социалистов, сторонников Интернационала). Бывало, что ночью где-нибудь на темных городских улицах мадзинисты убивали интернационалистов.

Известный русский революционер Михаил Бакунин бежал из сибирской ссылки и по приезде в Лондон вошел в руководство Интернационала. Он специально отправился в Италию познакомиться с Гарибальди, которым восхищался, и остался там, чтобы организовать итальянскую секцию Интернационала. Однако вскоре он, подобно Мадзини, рассорился с Марксом, после чего последовал раскол Интернационала. Конечно, в первую очередь это было столкновение сильных личностей, но к тому же между ними возникли и идеологические разногласия. С годами Маркс и Энгельс становились более умеренными во взглядах и все более подпадали под влияние немецких социалистов, считавших, что социализм может быть достигнут легальными, конституционными методами. А Бакунин и его последователи проповедовали не только революционное насилие, но и террористические акты против королей и других правителей. Интернационалисты не только отчаянно боролись с республиканцами-мадзинистами, но также не менее жестоко и друг с другом.

В Германии марксисты победили бакунинцев и образовали Германскую социал-демократическую партию, которая участвовала в парламентских выборах и постепенно стала самой большой партией в рейхстаге. А вот в Испании и Италии контроль над секциями Интернационала захватили анархисты. Их поддерживал Гарибальди, да и итальянские социалисты живо откликнулись на их лозунг революционного насилия. Анархисты имели большое влияние во многих районах Италии, особенно в области Романья и ее самом крупном городе — Болонье.

* * *

Отец Бенито Муссолини, Алессандро, сын крестьянина-бедняка, родился в Монтемаджоре, в Романье, в 1854 году, за шесть лет до образования королевства Италии, когда Романья была частью Папской области, в которой все высшие государственные чиновники были священниками. Только 26 % населения умело читать и писать. Папа даже запретил там строительство железных дорог из-за боязни, что они принесут революционные доктрины в отдаленные деревни.

Молодой Алессандро стал кузнецом. Не найдя работы в Моитемаджоре, он перебрался в Довию и открыл там свою кузницу. Он стал рьяным социалистом и в восемнадцать лет присоединился к местному отделению бакунинской секции Интернационала. Когда жители Довии приводили в кузницу коня, Алессандро за работой внушал им социалистические идеи. Даже не согласные с ним заказчики считали его славным парнем и добродушно выслушивали социалистическую пропаганду.

Летом 1874 года во многих городах и селах Романьи возникли беспорядки. Лидеры интернационалистов, создавшие Итальянский комитет борьбы за социальную революцию, решили в ночь на 7 августа поднять в Болонье восстание, которое затем должно было распространиться на Флоренцию, Рим и другие города и перерасти в настоящую революцию. Три тысячи человек, вооруженных ножами и ружьями, должны были собраться в Имоле и направиться маршем на Болонью. Алессандро Муссолини с 49 товарищами следовало выступить в Болонью из Предаппио. Утром Итальянский комитет борьбы за социальную революцию обратился к рабочим с призывом выступить, а к солдатам — не стрелять в них.

«Первейший долг раба — восстать; первейший долг солдата — дезертировать. Пролетарии, восстаньте! Солдаты, дезертируйте! Обратите ваши ружья против хозяев, вложивших их в ваши руки!»

Сам Бакунин тайно приехал из Швейцарии, чтобы лично руководить восстанием.

Однако все пошло совсем не так. В Имолу явилось всего двести человек, а не три тысячи, как предполагалось. Алессандро Муссолини и полсотни его товарищей выступили, как и было решено, из Предаппио, но на пути в Болонью наткнулись на поджидавший их отряд полиции. Тридцать два интернационалиста были арестованы. Алессандро Муссолини оказался в числе восемнадцати, сумевших убежать. Он стал «latitanti», то есть человеком, скрывавшимся от полиции. Таких людей в Романье было много.

Лидеров интернационалистов продержали почти год в тюрьме. 30 июня 1875 года их отправили во Флоренцию, где должен был состояться суд. Судебный процесс длился два месяца. В Романье и во всей Италии было много сочувствовавших подсудимым. 31 августа под восторженные крики толпы присяжные оправдали почти всех, за исключением троих. Других интернационалистов в это же время судили в Трани, где они также были оправданы. Еще более серьезный и длительный судебный процесс прошел семь месяцев спустя в Болонье, где судили семьдесят интернационалистов и также признали их невиновными. Только в Риме правительству удалось добиться обвинительного приговора, однако это решение было отменено апелляционным судом из-за протокольных неточностей.

Учитывая, как трудно было уговорить судей вынести обвинительные приговоры, правительство пошло другим путем. Незадолго до этих событий к власти пришло правительство левых. Премьер-министром стал Агостино Депретис, бывший полномочный представитель Гарибальди на Сицилии во время знаменитого похода «Тысячи» в 1860 году. Министром внутренних дел был Джованни Никотера. Во время неудачного восстания против неаполитанского короля в 1857 году он сражался под предводительством социалиста-революционера Карло Пизакане. Приговоренный к смерти, он был помилован и присоединился к Гарибальди. Во время вторжения армии революционеров в Папскую область Пизакане командовал одним из флангов в битве при Ментоне в 1867 году. Это сражение было проиграно Гарибальди. Никотера, этот старый социалист-революционер, был решительно настроен подавить социал-революционеров нового времени. Он заявлял, что эти так называемые интернационалисты — просто обыкновенные уголовники, вроде неаполитанской каморры или сицилийской мафии.

Никотера ввел систему «ammonizzione», впоследствии использованную правительством Бенито Муссолини. Согласно этой системе, министр внутренних дел может выдать ордер «ammonizzione» на любого, подозреваемого в революционной деятельности. Человек, которому направлен такой ордер, обязан каждое воскресенье утром являться в местное отделение полиции, а при перемене места жительства должен извещать об этом полицию. Он не имел права покидать город или приход, где проживал, участвовать в митингах, посещать кафе и места общественных увеселений, а также покидать свой дом с захода солнца до восхода. Если он нарушал эти правила, то мог быть подвергнут аресту на три месяца при первом же нарушении. Третье нарушение каралось заключением в тюрьму на пять лет.

Алессандро Муссолини, поняв, что власти не собираются судить его за участие в неудачном мятеже 1874 года, вернулся домой в Предаппио, но в октябре 1878 года ему был вручен ордер «ammonizzione» — местная полиция считала, что он «представляет опасность для общества и общественного спокойствия». Ордер действовал в течение четырех лет. В феврале 1882 года Алессандро обратился с прошением о снятии надзора. Однако власти не спешили его удовлетворить. Тем не менее, после того как за него ходатайствовал и поручился местный совет Предаппио, в октябре 1882 года надзор был отменен.

* * *

Алессандро влюбился в Розу Мальтони, родившуюся в Форли, тоже в Романье, в 1858 году. Она работала в Предаппио учительницей в школе. Это была добрая, интеллигентная, «сознательная» женщина, считавшая воспитание местных ребятишек своим долгом. Как большинство жителей Романьи, она была ревностной католичкой. Алессандро Муссолини принадлежал к тем немногим, кто был настроен резко антикатолически: он был воинствующим атеистом. Однако любовь, вспыхнувшая между консервативной католичкой и социалистом-атеистом, была бурной и неудержимой. Алессандро и Роза были так влюблены, что смогли примирить свои религиозные разногласия. Отец Розы вначале был огорчен выбором дочери, ему не хотелось выдавать ее за поднадзорного революционера, но Роза настаивала, и он сдался. Алессандро, чтобы угодить Розе, согласился венчаться в церкви. Свадьба состоялась в Предаппио 25 января 1882 года.

Их первый ребенок, мальчик, родился 29 июля 1883 года. Алессандро вновь поступился своими атеистическими принципами и позволил окрестить сына, но настоял на имени Бенито Амилькаре Андреа, в честь трех героев-революционеров. Бенито Хуарес, президент Мексики, возглавил либерально настроенные силы в гражданской войне против католиков-консерваторов и вдохновил мексиканцев на борьбу с французской армией, посланной Наполеоном III, чтобы посадить на императорский престол Мексики австрийского эрцгерцога Максимилиана. Разбив французов, Хуарес взял Максимилиана в плен, того судили и расстреляли. Королевские дома Европы и все консерваторы были в ужасе, а революционеры торжествовали, особенно итальянские, так как Максимилиан был братом императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, который до недавнего времени угнетал итальянское население Ломбардии и Венеции и продолжал угнетать итальянцев Триеста и Трентино.

Амилькаре Киприани сражался бок о бок с Гарибальди во время его попытки освободить Рим в 1862 году, закончившейся поражением под Аспромонте. Затем в 1871 году он отправился в Париж, чтобы биться за Коммуну. Он пережил резню коммунаров, учиненную генералом Гастоном де Галифе после падения Коммуны, но оказался одним из тех пленных мятежников, кого отправили на каторгу в Новую Каледонию (остров в Тихом океане). Там он вынес все тяготы девятилетнего заключения и был освобожден по амнистии в 1880 году. Киприани вернулся в Италию и присоединился к интернационалистам, почитавшим его как героя и мученика борьбы за идею.

Андреа Коста был еще одним известным итальянским революционером. В 1874 году он стал лидером интернационалистов и главным организатором болонского восстания. Его хорошо знали в Романье, он часто бывал в этих краях со своей любовницей, белокурой еврейкой из России Анной Розенштейн, известной под именем Анны Кулешовой. Как и Коста, она была решительной социалисткой. Когда ее судили во Флоренции в ноябре 1879 года как интернационалистку и террористку, она защищалась так блестяще, что была оправдана присяжными.

Коста очень удивил своих итальянских последователей, когда по выходе из французской тюрьмы объявил, что изменил свои взгляды и стал считать, что итальянские социалисты должны добиваться своей цели не революционным насилием, а законными, конституционными методами и выдвигать свои кандидатуры на местных и общенациональных выборах. Многих его последователей это потрясло, и они обвинили его в предательстве дела . Киприани был настроен очень критически. Он убедил анархистскую секцию итальянских интернационалистов собраться в пограничном городе Кьяссо в Швейцарии и принять резолюцию о том, что единственной надеждой итальянского пролетариата является вооруженное восстание, к которому следует готовиться. Его поддерживал молодой революционер Эррико Малатеста, бывший в течение 50 последующих лет самым значительным лидером итальянских анархистов.

Но Алессандро Муссолини согласился с Костой и решил выдвинуть свою кандидатуру от социалистов на выборах в местный совет Предаппио. Правда, он не мог этого сделать, пока не был отменен надзор за ним, однако, едва это произошло, он сразу же выставил свою кандидатуру как депутата-социалиста. Впрочем, первая попытка была неудачной. В совет его избрали позже, в 1889 году, и он удерживал это кресло в течение восемнадцати лет, до тех пор, пока не ушел на покой в 1907 году.

Второй сын Алессандро родился 11 января 1885 года, когда Бенито было 18 месяцев. Ему дали имя Арнальдо, в честь Арнальдо из Брешии, монаха-революционера XII века, клеймившего позором богатство и роскошную жизнь духовенства и казненного по приказу папы-англичанина Адриана IV в 1155 году.

Последний ребенок Алессандро, дочь Эдвига, родилась 10 ноября 1888 года.

 

Глава 2

ТРУДНЫЙ РЕБЕНОК

Все дети Муссолини воспитывались вместе в отцовском доме в Верано-ди-Коста. Это было незамысловатое строение из четырех комнат, скудную обстановку которых составляли несколько деревянных столов и стульев, а также простых железных кроватей, откованных Алессандро в его кузнице. Стены украшали две картины: Мадонна Помпейская, которую Роза особенно почитала, и портрет Гарибальди, любимого героя Алессандро.

Бенито и Арнальдо были с детства очень близки, и эту близость они пронесли через всю жизнь вплоть до безвременной смерти Арнальдо в возрасте 47 лет. Они спали вместе на одной из широких железных кроватей. В окно, находившееся у ее изножья, им была видна река Рабби. В углу комнаты стоял кованый сундук с семейными бумагами. Однажды, роясь в нем, дети нашли любовное письмо, написанное матери отцом перед свадьбой. Бенито и Арнальдо были очень им растроганы.

Ходит много историй о детстве Бенито Муссолини, но можно ли им доверять? Кроме воспоминаний самого Муссолини, существуют рассказы фашистов, восхищавшихся им в бытность его диктатором, и рассказы его противников, социалистов, и других знавших его людей, опубликованные после его падения и смерти. По-видимому, следует пренебречь враждебными преданиями о том, как он в детстве разрывална части живых цыплят и выдавливал им глаза. Однако даже если учитывать лишь рассказанное его сторонниками, образ маленького Бенито представляется весьма противоречивым. Нам говорят, что он проводил по многу часов дома, в одиночестве, за чтением, в то время как его товарищи играли в разные игры. Нам говорят, что он не раз участвовал в жестоких драках с другими мальчишками, нападая на них с ножом. Эти внешне противоречивые образы на самом деле не так уж несоединимы. Вполне возможно, что он сочетал и то и другое: чтение в одиночестве и драку на ножах. Это прекрасно соответствует двойственности его характера, которую он проявлял всю свою жизнь. Иногда он вел себя как вдумчивый интеллектуал и философ, а в другие моменты поступал как жестокий главарь банды.

Интересна биография Муссолини, написанная Маргеритой Сарфатти, его любовницей-еврейкой, популярной романисткой, женой богатого миланского адвоката, которого, по словам социалистов, Муссолини нанял для советов по уклонению от налогов и проведению операций на черном рынке. В 1925 году, когда Муссолини уже был фашистским диктатором Италии, она издала эту книгу под названием «Дуче». В Англии этот труд вышел под менее пышным титулом: «Жизнь Бенито Муссолини».

Сарфатти описывает, как, будучи пятилетним ребенком, он поступил в школу в Довии, где его мать была учительницей, и терроризировал одноклассников, ползая во время уроков под партами и щипая их за ноги. Особенно он преследовал одну семилетнюю девочку, самую красивую в классе. Он неожиданно выскакивал из-за кустов, когда она гуляла, или подстерегал ее, когда она возвращалась из школы домой, и насильно целовал, тянул за волосы, скакал на ней верхом, как на лошадке, а затем, наигравшись, грубо отсылал домой. Маргерита Сарфатти писала в то время, когда среди эмансипированных женщин Западной Европы, особенно писательниц, было модным разглагольствовать на тему, что женщинам нравится быть изнасилованными. Она уверяла, что запуганная жертва Муссолини в свои семь лет «была уже достаточно женщиной, чтобы наслаждаться террором со стороны этого юного пятилетнего мужчины».

Эта история, пожалуй, больше говорит нам об образе Муссолини, который хотели бы видеть в 1925 году его сторонники-фашисты, чем о маленьком Бенито 1888 года. По словам жены Муссолини, Рашели, книга «Дуче» ему не понравилась, хоть он сам и написал к ней предисловие, но Рашель не питала симпатии ни к «этой Сарфатти», ни к другим любовницам мужа. Впрочем, сестра Муссолини, Эдвига, возможно, менее предубежденная, чем Рашель, также подтверждает отрицательный отзыв брата.

С первого дня пребывания в школе он дрался непрестанно: если в него запускали камнем, он отвечал тем же. В своей так называемой автобиографии 1928 года, написанной, вероятнее всего, его братом Арнальдо, он утверждает, что, хотя в школе его часто били, он наслаждался драками и понял, что именно в битвах мужчины находят верных друзей и учатся уважать своих противников. Он старался скрывать от матери полученные в школе синяки и ссадины. Часто за ужином он стеснялся протянуть руку за хлебом, чтобы она не заметила ушибов и царапин. Хотя, будучи учительницей в той же школе, вряд ли она могла не знать, что там происходит.

Вот один из эпизодов его детства, описанный Сарфатти. Ему было семь лет, когда другой мальчишка отобрал у него тачку и ударил его камнем, оцарапав при этом ему лицо. Бенито пожаловался отцу, который выругал его за то, что тот пришел жаловаться, как баба, вместо того чтобы отомстить обидчику. «Чтобы я тебя не видел, пока ты с ним не рассчитаешься», — объявил он сыну. По мнению Алессандро Муссолини, человек, которому причинили вред, должен не жаловаться властям, а мстить тому, кто это сделал. Поэтому Бенито нашел большой камень, заострил его так, чтобы появились зазубрины, и еще до ужина отыскал своего обидчика. Он три раза ударил его камнем по лицу. Отец гордился тогда своим Бенито, и точно так же 35 лет спустя гордились им его последователи-фашисты, читая об этом.

Далее Сарматки описывает, как однажды Бенито и Арнальдо что-то копали у реки Рабби и около них остановился возвращавшийся с охоты на дичь человек. У него был мешок с пойманными птицами, который он положил на берегу неподалеку от мальчишек. Воспользовавшись моментом, когда охотник отвлекся, Бенито и Арнальдо украли птиц. Мужчина заметил это и погнался за ними, но они вброд перебрались на другой берег и скрылись со своей добычей.

Хотя отец иногда бил их за шалости, Бенито был счастлив дома и очень любил родителей, брата и сестру. Алессандро учил его ненавидеть несправедливость, буржуазию, всех угнетателей пролетариата и священников, которые лгут пролетариату, чтобы тот покорно смирился со своей долей. Отец учил его не подчиняться властям. В 1892 году, на Рождество, мать повела девятилетнего Бенито к первому причастию. Мальчик пошел к мессе, чтобы доставить матери удовольствие. Однако он принял взгляды отца на религию.

Когда ему было 9 лет, его отправили в Фаэнцу в школу-интернат. Как и во многих других воспитательных центрах, дающих среднее образование, учителями там были монахи Салезианского ордена. Дисциплина была строгой, а жизнь мальчиков суровой. Они вставали в 5 утра летом или в 6 — зимой. Во время еды запрещалось разговаривать. Ежедневное посещение церковной службы было обязательным. Бенито не хотел ходить к мессе. Иногда он отказывался идти в церковь, и его наказывали. Вскоре он утвердился во мнении, что учителя придираются к нему и наказывают, потому что его отец социалист. У него происходили постоянные стычки с преподавателями, во время которых он держался непокорно и вызывающе. Убежденность Муссолини в том, что в школе он подвергался гонениям, часто приводится враждебными к нему биографами как доказательство его неуправляемого и буйного нрава и мании преследования. Но стоит ли удивляться тому, что сын Алессандро Муссолини, с детства воспитанный на идеях социализма, притом итальянского, бунтовал против священников и был уверен, что они его преследуют. Разве священники не были вечными гонителями социалистов?

Дело дошло до крайности 24 июня 1894 года, в праздник Святого Иоанна Крестителя, за месяц до того, как Бенито исполнилось 11 лет. Он подрался в школе с более старшим мальчишкой и пырнул его ножом. В качестве наказания его заперли одного в темном чулане на несколько часов, а затем заставили провести ночь во дворе со злыми сторожевыми псами. Он очень боялся собак, но ему, в конце концов, удалось проникнуть в здание школы и пробраться в свою спальню. К тому времени он был в полном изнеможении и дрожал в лихорадке. Один из священников объявил ему, что душа у него черная как уголь. Из школы его исключили. Мать отвезла его в Равенну, в дом мальчика, которого он пырнул ножом, и заставила его извиниться перед ним и его родителями. Во время этого посещения Бенито обратил внимание на лежавшую на столе «Божественную комедию» Данте Али-гьери с иллюстрациями Гюстава Доре. Этот юный бандит ценил искусство и литературу.

Отец устроил его в другую школу, Коллегио Джиозе Кар-дуччи в Форлимпополи, где преподавали и руководили не священники, а учителя. В ней Бенито пробыл семь лет, до того как ему исполнилось 18. Учился он блестяще, особенно отличаясь успехами в истории, географии и итальянской литературе. Однако неприятностей и тут хватало. 14 января 1898 года (ему было тогда 14 лет) сидевший рядом с ним одноклассник поставил кляксу на странице тетради, где Муссолини писал решение математической задачи. Когда Бенито вытащил перочинный ножик и стал соскребать пятно, этот мальчишка стукнул его по голове. В ответ Муссолини вонзил перочинный ножик ему в ягодицу.

Учителя грозились исключить Муссолини из школы. В Форлимпополи приехала из Довии его мать и умоляла простить сына. Сыграло роль также и заступничество одного из преподавателей, восхищавшегося его способностями. Директора решили исключить его до конца семестра. В следующем семестре, в июне, он вновь был временно исключен за дерзость учителю, однако снова ему было позволено продолжить учебу.

В школьном журнале отмечена, кроме двух нападений с ножом на одноклассников, и кража птиц у охотника. Этопозволяет нам сделать вывод, что от других диктаторов XX века (Ленина, Сталина, Гитлера, Франко, Тито, Мао/Цзэдуна и Кастро) Муссолини имеет уникальное отличие: он полностью подпадает под определение «юный преступник». В оправдание подобного поведения можно сказать только следующее: согласно всем описаниям происшествий жертвы нападений с ножом сами были зачинщиками драк. Поэтому учителя, осуждая и наказывая Бенито, не считали такое поведение непростительным. В других странах в тот же период времени к нему отнеслись бы гораздо строже. Ему же позволили остаться в этой школе, и он закончил ее в 1901 году, отлично сдав все экзамены.

В последние два школьных года он стал проявлять интерес к сексу. Муссолини заглядывался на хорошеньких девушек на улице и часто посещал бордели Форлимпополи.

В январе 1901 года в возрасте 87 лет скончался Джузеппе Верди. Ему были устроены пышные похороны, и по всей Италии проводились траурные собрания, на которых отдавали должное его заслугам. Наставники форлимпопольской школы выбрали 17-летнего Муссолини оратором на одном из таких мемориальных собраний. Он говорил об оперном наследии Верди и напомнил о его участии в революционном движении Рисорджименто. Речь Муссолини была тепло встречена аудиторией и вызвала похвалы преподавателей. Сам он любил музыку Верди и других итальянских композиторов. Он выучился играть на скрипке, и в дальнейшем это занятие оставалось для него самым любимым отдыхом. Он рос в этом мире музыки, секса и насилия, мире «Паяцев» (1892), «Сельской чести» (1899) и «Тоски» (1900), в которых кульминация сюжета — смертельный удар ножом под звуки божественной мелодии.

После окончания школы Муссолини стал искать работу. Он был принят учителем начальной школы в небольшом городке Гвалтьери в области Эмилия, неподалеку от Пармы, почти в сотне миль от Предаппио. Работа плохо оплачивалась, но давала определенное положение в обществе и право называться «профессором Муссолини». В Гвалтьери он подружился с учителем-социалистом Никола Бомбаччи, интеллектуалом. У него была странная внешность и большая кустистая борода. Там же, в Гвалтьери, у Муссолини была любовная связь с некоей Джулией Ф., женой солдата, отбывавшего в то время воинскую повинность. Они совершали долгие прогулки по берегу реки По. Роман их, полный, по словам Муссолини, «жестокой страсти и ревности», закончился с возвращением мужа из армии.

Свою карьеру яркого оратора, начатую удачной речью о Верди, Муссолини продолжил, выступая на встречах и собраниях социалистов. 2 июня 1902 года вся Италия отмечала двадцатую годовщину со дня смерти Гарибальди. В Гвалтьери на митинге ждали выступления заезжего оратора, но он не приехал. Тут председатель собрания вспомнил о Муссолини. Его нашли в гостинице за игрой в карты и попросили заменить докладчика. Муссолини согласился. Он говорил о Гарибальди, называя его народным героем, и призывал слушателей сыграть свою роль в грядущей социалистической революции.

Буржуазия не сомневалась, что социалистическая революция неизбежна. Когда Каста убедил итальянских социалистов участвовать в парламентских и местных выборах, это не означало отказа от главной конечной цели — социалистической революции. У социалистов не пропало также желание бороться за нее путем всеобщей политической стачки и беспорядков. К концу 1880-х они уже вовсю распевали «Bandiera Rossa» («Красное знамя»), ставшую революционным гимном, или, как ее называли, гимном рабочих. Это была, пожалуй, самая зажигательная песня международного социалистического движения. Как и в случае с американским самым бунтарским гимном гражданской войны «Тело Джона Брауна», никто не знал авторов слов и музыки. Позднее многие социалисты считали, что слова «Красного знамени» написал в молодости ветеран социалистического движения Филиппо Турати, но сам он всегда это отрицал.

Примерно в то же время британские социалисты начали петь собственную песню, другое «Красное знамя», слова которого написал Джеймс Коннелл на мотив «Мэриленд», песни южан в американской гражданской войне Севера и Юга, использовавшей в свою очередь старинную немецкую рождественскую песнь «О елочка зеленая». Британские социалисты пели: «Пускай трепещет трус, насмешничает враг, но вечно будет реять наш гордый алый стяг!»

Однако социалистам Италии было недостаточно, чтобы флаг просто реял: «К восстанию, граждане! Пусть взовьется алый стяг победы! Да здравствуют свобода и социализм! Вперед под пушек гром! Мы жаждем революции!»

В 1889 году на съезде в Париже был создан новый Социалистический Интернационал, чтобы сменить Первый Интернационал, распавшийся в результате разногласий между Марксом и Бакуниным. Второй Интернационал провозгласил 1 мая праздником рабочих, который должен был отмечаться каждый год 24-часовой всеобщей забастовкой. 1 мая 1898 года в Южной Италии вспыхнули волнения, быстро распространившиеся на Флоренцию и Милан. В Милане правительство призвало на подавление беспорядков армию и солдаты открыли огонь по рабочим. Было убито пять демонстрантов. Социалисты были возмущены. Юный Муссолини негодовал вместе со всеми.

Тем временем анархисты продолжали свою тактику возбуждения революции путем террористических актов, провозглашая, что уничтожат «угнетателей человечества, всех королей, императоров, президентов республик и священнослужителей всех религий». В 1894 году в Лионе был убит президент Французской республики, Сади Карно, в 1897 году — премьер-министр Испании Антонио Кановас де Кастильо. В 1898 году императрица Елизавета Австрийская была заколота, когда поднималась на борт парохода на Женевском озере. 29 июля 1900 года (Муссолини в этот день исполнилось 17 лет) переживший два покушения король Италии Умберто I был застрелен во время раздачи призов на соревнованиях по атлетике в Монце, маленьком городке неподалеку от Милана. Во всех этих случаях убийцами были итальянские анархисты.

Муссолини ненадолго задержался в Гвалтьери. Он решил отправиться в Швейцарию. Ему хотелось попутешествовать, а также встретиться с зарубежными социалистами и анархистами. В Швейцарии еще со времен Бакунина среди часовщиков кантона Юра процветало множество анархистских кружков и групп. Там поселились социалисты из Франции, Италии и особенно из России, не поладившие с полицией собственных стран и превратившие Швейцарию в прибежище революционных эмигрантов. Муссолини, кроме всего прочего, хотел уклониться от призыва в итальянскую армию, прекрасно зная, что должен получить повестку по достижении 20 лет.

Перед самым отъездом Бенито в Швейцарию отец его активно включился в местные выборы, проходившие в Предаппио. Алессандро и несколько его товарищей-социалистов собрались около избирательного участка. По мере того как подходили избиратели, им становилось ясно, что победителем будет не их кандидат, а представитель консервативной клерикальной партии. Наблюдая за происходящим, они возмущались все больше и больше и уже подумывали ворваться в участок и уничтожить бюллетени. Однако затем они увидели, как к дверям приблизились сторонники консервативной клерикальной партии, которые привезли голосовать старого калеку-нищего. При виде этой жертвы капиталистического гнета и злой несправедливости природы социалисты вскипели. Их возмутило, что клерикалы обманом заманили его голосовать, утверждая, что страдания есть испытание его терпения, ниспосланное Богом, которое будет вознаграждено в жизни будущей.

Предводительствуемые Алессандро Муссолини социалисты вломились в избирательный участок, распевая, согласно полицейскому протоколу, «гимн рабочих», то есть «Bandiera Rossa». Они попытались захватить избирательную урну. Секретарь избирательной комиссии схватил ее и крепко прижал к груди. Тогда социалисты начали бить его по голове. Защищаясь, он вскинул руки и уронил урну. Друзья-социалисты подхватили ее, выбежали из здания избирательного участка, разломали урну и разбросали избирательные бюллетени по улице. Власти объявили выборы недействительными. Новые выборы привели к безусловной победе консерваторов-клерикалов. Алессандро Муссолини и других лидеров социалистов судили за организацию беспорядков и нарушение закона о выборах. Арестованные же утверждали, что их действия были вызваны наглой провокацией консерваторов, доставивших на голосование нищего калеку. В своей речи на суде Алессандро Муссолини заявил, что социалисты имеют право прибегать к насилию, так как для пролетариата борьба за социализм есть вопрос жизни и смерти. Суд вынес решение «невиновны» .

 

Глава 3

ШВЕЙЦАРИЯ

Муссолини дождался окончания летнего семестра в Гвалтьери, распрощался с друзьями, пришедшими проводить его на ближайшую железнодорожную станцию Гуасталлу, и через Парму и Милан отправился в пограничный швейцарский город Кьяссо. 9 июля 1902 года он сел в ночной поезд, идущий из Кьяссо в Ивердон на Невшательском озере. У него было с собой немного денег, но больше никаких средств к существованию. Он собирался жить в Швейцарии на случайные заработки и на вспоможение друзей, которых намеревался там завести.

В Ивердоне он быстро нашел работу каменщика. Строитель, нанявший его, занимался восстановлением помещений на самом верху высокого здания, так что в первый день работы Муссолини пришлось таскать тяжелый груз кирпичей по ступенькам 121 раз (он явно вел счет своим ходкам). Он работал по 11 часов в день, и платили ему 32 сантима за час. Муссолини считал, что этот мелкий буржуй-хозяин его эксплуатирует, и объявил ему, что уйдет с работы в конце недели, так как предпочитает голодать, но не позволит капиталисту наживаться на нем. Когда в субботу вечером он отправился за расчетом, хозяин заплатил ему сумму, равную всего лишь 20 лирам и нескольким сантимам. «Что я должен был делать? — пишет Муссолини. — Убить его. Что я сделал? Ничего».

Он потратил часть своих жалких денег на железнодорожный билет до Лозанны и последующие два года провел, путешествуя между Женевой, Лозанной, Ла-Шо-де-Фоном в Невшателе, Берном, Фрайбургом, Базелем и Цюрихом иногда пешком, иногда на поезде, иногда случайным попутным транспортом. Посетил он также кантон Тичино (Тессин) с италоязычным населением. Изредка он нанимался ненадолго каменщиком, помощником столяра или сборщиком фруктов, но вскоре бросал работу и вновь пускался в странствия. По вечерам он посещал собрания местных социалистов или кружки по изучению теории социализма. Во время следующих за лекциями дискуссий он сразу привлекал внимание своими крайне левыми взглядами и страстью, с которой их отстаивал. После собраний он обычно находил кого-то из товарищей, которые приглашали его переночевать, и иногда оставался у них на несколько дней, а потом отправлялся в другой швейцарский город. Во время пребывания в Швейцарии он научился хорошо говорить по-французски.

Пребывавший в то время в Париже Киприани услышал о молодом революционере из Романьи, названном в его честь Амилькаре, и пригласил Муссолини навестить его. У Муссолини не было денег на железнодорожный билет, и в феврале 1903 года он отправляется в Париж пешком. По дороге во Францию он встретился с русским анархистом, также шагавшим в Париж, и остальное путешествие они проделали вместе. Однако внешне русский с его черной бородой и сверкающими глазами был очень похож на многочисленные карикатуры анархистов-террористов. На него обратили внимание в деревнях, через которые они проходили, и известили полицию. Вскоре русский и Муссолини были арестованы. После освобождения Муссолини отказался от своего плана идти в Париж и направился в Милан, а затем в Швейцарию. Однако возможно, что он все же побывал в Париже 18 месяцев спустя.

Все это время Муссолини писал статьи в социалистические газеты: в лозаннскую «Л'Авенире дель лавораторе» и другие, издаваемые итальянскими эмигрантами в Швейцарии, а также в миланскую «Л'Авангардна социалиста» и «Ильпролетарий», орган итальянских социалистов в Нью-Йорке. Одновременно он сочинил несколько стихотворений, которые также были опубликованы в этих газетах, в том числе сонет о французском революционере Гракхе Бабёфе, гильотинированном во время термидорианской реакции и почитавшемся как первый социалист-революционер.

В июне 1903 года в газете «Иль пролетарио» была опубликована его статья «Спорт коронованных голов», вызванная предстоящими визитами в Лондон и Париж Виктора Эммануила III, ставшего королем Италии в 30 лет после убийства в 1900 году его отца Умберто I. Муссолини писал, что после свидания в Лондоне с королем Эдуардом VII нового короля Италии будет приветствовать в Париже правительство республиканцев, недостойных наследников героев 1793 года, бросивших голову Людовика XVI к ногам ужаснувшейся Европы. Муссолини уже выработал свой стиль оратора и журналиста, который сохранил на всю жизнь: короткие четкие фразы, с яростной силой бьющие точно в цель. Английский историк А. Дж. Тэйлор как-то писал по поводу Троцкого, что в каждом настойчиво-убедительном писателе скрывается потенциальный диктатор. В двадцатилетнем сотруднике «Иль пролетарио» диктатор уже просматривался.

Иногда у него были неприятности с полицией. По сравнению с российской царской охранкой швейцарская полиция была более терпимой. Однако если митинги и другая деятельность местных и иностранных социалистов в рамках закона допускались, то в отношении террористов и анархистов, планирующих убийства иностранных суверенов и подрывающих финансовую стабильность буржуазной Швейцарии всеобщими стачками и беспорядками на улицах, власти держались очень строго.

Однажды в Лозанне полиция в соответствии с законом о бродяжничестве задержала спящего под мостом Муссолини. Впрочем, после ночи в камере он был отпущен на свободу. Под мостами он спал лишь в крайнем случае. Обычно он оставлял себе немного денег, чтобы взять в дешевом кафе какую-нибудь выпивку и дремать над ней всю ночь.

Как-то очень холодной зимней ночью 1902–1903 года его выставили из кафе в Берне около полуночи. Отправившись к знакомой русской анархистке, он обнаружил, что та уехала на несколько дней. Тогда он просто вломился в пустой дом. Явившиеся на шум соседи застали Муссолини спящим на диване прямо в одежде. Он сумел убедить их не вызывать полицию. Они поверили его объяснениям, потому что он выглядел именно так, как и должны выглядеть друзья подобной русской девицы.

Однако летом 1903 года он влип в более серьезные неприятности с полицией. Плотники Берна начали забастовку, которая наносила большой ущерб строительным подрядчикам. На маевке выступил Муссолини и призвал к всеобщей стачке в поддержку плотников. Власти не приняли немедленных мер, но в швейцарской полиции «социалиста-революционера Бенито Муссолини» взяли на заметку. 18 июня он был арестован, допрошен и помещен на 12 дней в бернскую тюрьму, где ему был предъявлен ордер на высылку из кантона. Его препроводили до итальянской границы в Кьяссо, но он тут же сел в поезд до Лугано, откуда проследовал в Лозанну, где бернский ордер на высылку был недействителен.

За время пребывания в Швейцарии у него было несколько любовных связей. Самой серьезной из них был роман с Элеонорой Ч., полькой, бывшей замужем за русским, с которым она жила в Женеве. Ее связь с Муссолини продолжалась до возвращения супругов в Россию в 1904 году. В течение еще нескольких лет она продолжала писать Муссолини письма. Переписка прекратилась после 1908 года.

В октябре 1903 года заболела мать Муссолини, и он вернулся в Довию повидаться с ней. Мать вскоре выздоровела, и, проведя с ней два месяца, Муссолини 27 декабря уехал обратно в Швейцарию, так как он знал, что его должны были призвать на военную службу. Итальянский адвокат, социалист Сальваторе Донатини, решил издавать журнал «И темпи нуови» («Новые времена»). Он пригласил Муссолини приехать к нему в Берн, дабы поработать над передовицей, но когда тот явился к нему, то узнал, что Донатини выслан и живет в Аннемассе, расположенном во французском департаменте Верхняя Савойя. В январе 1904 года Муссолини последовал в Аннемасс, где прожил два месяца. Однако задуманное издание так и не состоялось. Там Муссолини завел роман с молодой итальянской социалисткой по имени Эмилия.

В 1945 году, через три месяца после смерти Муссолини, итальянская анархистка и феминистка Мария Риджиер сделала сенсационное разоблачение относительно того, чем он занимался в Аннемассе в 1904 году. Она заявила, что, по словам великого магистра французских масонов Мориса Монье, сказанных ей лично, он видел своими глазами документ из французских полицейских архивов, удостоверяющий, что в Аннемассе Муссолини был осведомителем полиции и шпионил за французскими и итальянскими социалистами. Впрочем, полагаться на это свидетельство едва ли возможно, так как Мария Риджиер в 1945 году стала активной сторонницей нового итальянского правительства, поддерживавшего союзников. Да и сама информация поступила к ней из вторых рук, от Монье, который, будучи масоном, также был противником Муссолини. Однако не исключено, что французская полиция предлагала Муссолини стать шпионом, а он притворился, что согласен, и снабжал их ложной информацией.

* * *

В начале 1904 года Муссолини стал известной фигурой в швейцарском социалистическом движении. 18 марта он присутствовал на митинге в Лозанне, посвященном 33-й годовщине Парижской коммуны. Основным докладчиком была видная русская социалистка Анжелика Балабанова. Она обратила внимание на Муссолини, заметив его в толпе, и заинтересовалась им еще больше после выступления в дискуссии по ее докладу. Ее поразили в нем три вещи: острый ум, пронзительный, гипнотический взгляд и неряшливый вид. В течение нескольких лет она работала с Муссолини, сначала в Швейцарии, затем в Италии. Так продолжалось до тех пор, пока он не был исключен из Итальянской социалистической партии, а потом стал фашистским диктатором. После этого она стала его злейшим врагом.

Не было людей более разных по происхождению, образованию и характеру, чем Муссолини и Балабанова. Но оба они представляли важные течения в международном социалистическом движении. Он был сыном кузнеца из Романьи, воспитан на революционных традициях отца и его окружающих. Его сжигали острое ощущение несправедливости происходящего и мятежная ненависть бедняка к богачам, которую нельзя свести просто к зависти. Она же была дочерью богатого украинского помещика, с типичным для социалистов — выходцев из дворянской и мелкобуржуазной среды — чувством вины и желанием помочь страдающим массам трудящихся. Еще ребенком Анжелика страдала от глубокого стыда при виде того, как крестьяне целовали полу отцовского пальто, когда он возвращался в поместье после долгой отлучки. Она переживала, когда набожная мать брала ее с собой во время благотворительных посещений местных бедняков, униженно благодаривших хозяйку за доброту. Анжелике хотелось закричать, что им нет нужды благодарить жену их угнетателя за крохи с богатого стола.

Анжелика решила поехать за границу. Она училась в Брюсселе и Лондоне, а потом закончила Лейпцигский университет. В Швейцарии она присоединилась к русским социалистам-эмигрантам и жила на высылаемое ей семьей небольшое пособие и журнальные заработки. Она вошла в контакт с лидерами итальянских социалистов и, поселившись в Риме, стала одним из видных членов Итальянской социалистической партии. После Октябрьской революции 1917 года она вернулась в Россию и работала с большевиками, не подозревая, что ее идеализм и самопожертвование в результате приведут крестьян, целовавших полу пальто ее отца, под сталинское иго.

Ею написаны четыре книги, в которых она подробно разбирает феномен Муссолини: немецкая, английская и итальянская версии ее мемуаров представляют собой три различные книги, опубликованные в 1928, 1938 и 1946 годах. Ее книга «Предатель Муссолини» вышла в 1945 году. Первые две были изданы во время правления Муссолини в Италии, а последние две — после его падения и смерти. Она была женщинойвысоких моральных принципов. В 1913 году Муссолини называл ее человеком с щедрым и благородным сердцем. В 1928 году она порвала с большевиками, так как осуждала бессовестные средства, которыми те пользовались для достижения якобы высоких целей. Однако это не означает, что написанное ею о Муссолини правдиво. К 1928 году она ненавидела Муссолини такой ненавистью, которую испытывают люди к своим бывшим товарищам, перебежавшим на сторону врага. Большинство ее критических выпадов убедительны, так как совпадают с тем, что мы знаем о нем из других надежных источников, а также из его собственных писаний, однако некоторым историям поверить трудно.

Она пишет, что при первой своей встрече с Муссолини была поражена, каким он был грязным, потому что хотя многие молодые социалисты из числа эмигрантов и были одеты бедно, но немногие были небритыми и немытыми. Можно легко поверить в то, что Муссолини действительно выглядел неряшливо: ведь люди одеваются согласно своему характеру и образу, который хотят представить окружающим, то есть так, чтобы произвести на членов своего круга и друзей соответствующее впечатление, продемонстрировать всем принадлежность к определенной социальной и возрастной группе, подтвердить или опровергнуть те или иные традиции и правила. Муссолини всю жизнь одевался соответственно роли, которую играл в тот момент. Иногда он носил черную рубашку своих фашистских приверженцев, иногда, — накрахмаленный воротничок и шляпу-котелок или белый галстук и фрак премьер-министра короля Италии, иногда — отлично сшитые, увешанные орденами и медалями мундиры главнокомандующего итальянской армии, флота и воздушных сил.

В 1904 году в Швейцарии его одеждой была потрепанная куртка и драные брюки угнетенного мятежного бродяги-революционера, наследника санкюлотов Великой французской революции 1789 года. Вполне возможно, что он временами не брился. Хотя на фотографиях того периода мы видим его с аккуратно подстриженными усами или даже с темной бородкой, подобно многим другим социалистам, да и более консервативным буржуа, то есть как было принято в начале двадцатого столетия. На этих фотографиях одежда его выглядит достаточно опрятно, хотя и бедно.

В книге «Предатель Муссолини» Анжелика Балабанова пишет о том, как Муссолини однажды рассказал ей, что у него был сифилис. Она не повторила это утверждение в итальянской версии своих мемуаров, вышедшей в следующем году, но зато сообщила, что он говорил ей, будто его отец — пьяница и сифилитик. Посмертный анализ мозга Бенито Муссолини доказывает, что сифилиса у него не было. Если же он говорил, что его отец был пьяницей и сифилитиком, можно не сомневаться, что этим он отца, которым всегда восхищался, вовсе не порицал. Он просто бахвалился тем, как его отец всегда пренебрегал буржуазными приличиями.

Не исключено, что точно так же Бенито лгал, хвастаясь своим сифилисом, чтобы шокировать респектабельных знакомых и произвести впечатление на анархистов и прочих революционеров, отвергавших буржуазный образ жизни. Да и вообще стольких деятелей истории и современности их политические противники объявляли сифилитиками, что ко всем подобным россказням о сифилисе следует относиться настороженно. Когда авторы вроде Анжелики Балабановой пишут о людях, которых ненавидят, и передают, что те говорили и делали 15 или 40 лет назад, они могут преувеличивать, искажать, а возможно, и выдумывать порочащие их эпизоды, искренне веря, что так оно и было в действительности.

На другой день после встречи с Анжеликой Балабановой на митинге в годовщину Парижской коммуны Муссолини уехал в Цюрих для участия в конференции Союза итальянских социалистов Швейцарии. В это время в Цюрихе жил русский социалист Владимир Ильич Ульянов, принявший псевдоним «Ленин». Сейчас иногда идут дискуссии по поводу того, встретились ли Муссолини и Ленин 19 или 20 марта 1904 года. Муссолини говорил немецкому писателю Эмилю Людвигу, а также своей сестре Эдвиге в 1932 году, что не помнит встречи с Лениным, но жена его Рашель утверждала, что они виделись. Немецкий врач Георг Закариа, лечивший Муссолини в последний год его жизни, когда тот был главой республиканского фашистского правительства, на озере Гарда, а также И. Ф. Мельгаузен, встречавшийся с Муссолини в те же дни, подробно передали рассказы Муссолини о долгих дискуссиях, которые были у него с Лениным. Однако утверждение Муссолини (со слов Закариа) о том, что он был «некоторое время членом ленинского кружка», не соответствует действительности, а сообщение Мельгаузена о темах разговора Ленина с Муссолини кажется совершенно невероятным. Если Муссолини и виделся с Лениным, то это должна была быть очень короткая встреча, потому что она могла произойти только 19 или 20 марта, а оба эти дня Муссолини провел на конференции в Цюрихе, на которой Ленин не присутствовал.

Спустя несколько дней в Лозанне Муссолини участвовал в дискуссии с ярым поборником итальянского христианского социализма Альфредо Таглиатела. Как и все социалисты Романьи, Муссолини представлял в итальянском социалистическом движении воинствующий атеизм. С тех пор как папа Пий VI в 1791 году выпустил энциклику против Французской революции, католическая церковь находилась в постоянном конфликте с революционными движениями, а революционеры были врагами католической церкви. Это привело к общественному расколу в Италии и на редкость жестоким гражданским войнам в Испании и Мексике. Когда социалисты сменили якобинцев во главе революционного движения, враждебность к церкви не ослабла. Не помогла и знаменитая энциклика папы Льва XIII «De Rerum Novarum» от 1891 года, значительно смягчившая отношение к социализму по сравнению с посланием его предшественников относительно радикальных революционеров XIX века. Папа признавал, что в современном обществе рабочий класс, страдающий от нужды и гнета, справедливо пытается улучшить свою судьбу. Однако он сурово осуждал насильственные методы и безбожную доктрину социалистов-революционеров и анархистов. Энциклика лишь усилила вражду между католической церковью и социализмом.

Единственной страной, где христианский социализм приобрел реальное влияние, была Великобритания. Многие британские социалисты, особенно в протестантских рабочих районах, верили, что верующий христианин может быть социалистом. Британский социализм несет на себе печать скорее методизма, чем марксизма. В Германии и Австрии христианский социализм, особенно развившийся в 1880-х годах, принял более неприятные формы. Он стал антисемитским и клеймил евреев за то, что они в древности убили Христа, а в современном мире стали главными капиталистами-эксплуататорами.

Социалисты-атеисты, отрицая божественное происхождение Христа и само существование Бога, тем не менее готовы были восхвалять Иисуса как защитника бедных и угнетенных, которого тогдашний правящий класс приговорил за это к жестокой смерти. В 1792 году революционный вождь Франции Камиль Демулен провозглашал, что он последователь «бесштанного Христа», то есть Христа санкюлотов. Поначалу Муссолини относился к Иисусу нетерпимее других социалистов. Во время пребывания в Швейцарии он посетил лекцию лидера бельгийских социалистов Эмиля Вандервельде о «бесштанном Христе». Как обычно, Муссолини после лекции ввязался в дискуссию и заявил, что если кто-то из древних религиозных вождей внес нечто ценное в современный социализм, то это скорее не Христос, а Будда, потому что Будда — ученый, изложивший свою философию в сорока томах. В ответ Вандервельде заметил, вызвав смех аудитории, что Кайфа и Понтий Пилат оборвали карьеру Иисуса до того, как он успел написать сорок томов.

Альфред Таглиатела хотел убедить итальянских социалистов стать христианами, но его попытки не увенчались успехом. В сентябре 1903 года он читал лекцию в Лозанне, на которой присутствовал Муссолини, резко критиковавший его взгляды. Тогда Таглиатела вызвал Муссолини на дебаты, которые были проведены 25 марта 1904 года перед аудиторией в пятьсот человек. Муссолини выдвинул тезис, что «Бога не существует и наука, включающая в себя религию, абсурдна». Он заявлял, что законы физики, управляющие теплом, электричеством, светом и звуком, «не откликаются на молитвы и сетования людей».

На сторонников Муссолини его речь произвела такое большое впечатление, что они просили опубликовать ее. Расширенный вариант вышел из печати в Лугано к концу 1904 года под названием «Человек и божество». Книга открывалась фразой: «Бога не существует». Эта тема тогда обсуждалась повсюду, так как в июле 1904 года по настоянию католиков Невшателя в Ла-Шо-де-Фон состоялся суд над профессором Джулио Каррора, обвинявшимся в том, что читаемые им лекции полны богохульства. Профессор был оправдан.

Тем временем Муссолини расширял познания в социалистической литературе. Он читал работы Петра Кропоткина, русского князя, который после сенсационного побега из петербургской Петропавловской крепости приехал в Западную Европу. Там его несколько раз арестовывали, заключали в тюрьму и выслали из Франции и Швейцарии за пропаганду анархистских доктрин. В августе 1904 года миланская газета «Л'Авангардна социалиста» напечатала сделанный Муссолини сокращенный перевод французского оригинала воспоминаний Кропоткина «Записки революционера».

Муссолини выучил немецкий язык, на котором впоследствии говорил так же бегло, как и на французском. К тому времени он прочел в итальянском переводе «Манифест коммунистической партии» и «Капитал» Карла Маркса, а теперь читал по-немецки остальные его работы. Он также познакомился с трудами Энгельса и Карла Каутского, считавшегося после смерти Энгельса и «бегства в ревизионизм» Эдуарда Бернштейна самым значительным теоретиком марксизма в Германии. Ленин тогда был большим поклонником Каутского, хотя позднее, когда тот стал критиковать действия большевиков в России после Октябрьской революции, обозвал его ренегатом.

В 1904 году социалисты с интересом изучали последнюю книгу Каутского «День после социалистической революции». Он описывал в ней общество, которое надеялся увидеть икоторое, он верил, будет после прихода социалистов к власти. Этой проблемы теоретики социализма почти нигде не касались. Только Маркс очень кратко в «Критике Готской программы» поднял этот вопрос. Муссолини решил перевести книгу Каутского на итальянский. По воспоминаниям Анжелики Балабановой, он сказал ей, что хочет перевести эту работу, но не знает немецкого, и она стала обучать его этому языку. Однако, по-видимому, она не права. Ведь Муссолини прочел и восторженно оценил «День после социалистической революции». А это можно было сделать, только достаточно владея немецким языком. Хотя вполне возможно, что Балабанова помогала ему с переводом.

В апреле 1904 года у Муссолини снова было столкновение с полицией. Когда он впервые приехал в Ивердон, его швейцарская виза позволяла ему оставаться в Швейцарии в течение 18 месяцев, до 31 декабря 1903 года. Однако по мере приближения этой даты он стал бояться, что ему придется вернуться в Италию как раз к моменту получения призывной повестки. Ему пришло в голову, что будет очень легко изменить в визе «3» на «5», что он и сделал. Получилось, будто ему разрешено пребывание в Швейцарии до 31 декабря 1905 года. Но в апреле 1904 года полиция Женевы обнаружила подделку. Муссолини был арестован и после трех дней пребывания в женевской тюрьме приговорен к высылке из кантона.

Социалистам Женевы удалось провести в Великий совет кантона одного из своих лидеров, адвоката Адриена Висса. На совете Висе высказал возражение против депортации Муссолини, а социалисты провели несколько демонстраций протеста на улицах Женевы. Ряд местных отделений социалистической партии вынес резолюции с призывом к 24-часовой всеобщей забастовке. Тем временем полиция уже повезла Муссолини к границе, но из-за протестов это путешествие было прервано, и его передали властям в Люцерне. Так что Пасху он провел в тамошней тюрьме.

Социалисты и радикалы Тичино, зная, что Муссолини провезут через их кантон по пути к итальянской границе, присоединились к протестам против его высылки. Радикал, член Великого совета Тичино Антонио Фузони высказал этот протест на заседании совета. Шумные возражения увенчались успехом, и Муссолини, которого должны были доставить к границе в Кьяссо, был освобожден в Беллинцоне. Ему было разрешено остаться в Тичино. Власти Женевы отозвали приказ о высылке, и Муссолини летом и осенью 1904 года оставался в Женеве, Лозанне и других районах Швейцарии.

В апреле 1904 года Муссолини был заочно осужден военным трибуналом в Форли за уклонение от военной службы. Однако несколько месяцев спустя итальянское правительство даровало амнистию дезертирам. В это время Муссолини обдумывал намерение посетить Нью-Йорк, но ему хотелось повидаться с отцом и матерью, которые мечтали о его возвращении в Италию. Он также понимал, что если не откликнется на амнистию и не пойдет в армию, то ему придется быть изгнанником до конца своей жизни. В ноябре 1904 года он покинул Швейцарию. Дома он немедленно явился на призывной пункт в Форли и в январе 1905 года был направлен в 10-й полк берсальеров, расквартированный в Вероне.

В книге, посвященной юности Муссолини, вышедшей в 1936 году, его секретарь Ивон де Беньяк иначе рассказывал о призыве Муссолини на военную службу. Когда Муссолини был фашистским правителем Италии, ни он, ни его сторонники никогда не пытались скрывать его социалистическое прошлое. Его жена, его сестра, его сын Витторио, Маргерита Сарфатти и де Беньяк гордо писали о революционной деятельности Бенито и его отца Алессандро, о его бродячей жизни в Швейцарии, арестах, пребывании в тюрьмах там и в Италии. Даже о его оппозиции ливийской войне в 1911 году, хотя де Беньяк писал об этом, преуменьшая силу его противодействия. Было одно-единственное исключение: поклонники Муссолини никогда не признавались в том, что он уехал в Швейцарию, скрываясь от военной службы.

В 1936 году де Беньяк писал, что во время пребывания в Швейцарии Муссолини явился в итальянское консульство в Беллинцоне 10 июля 1903 года и сообщил, что хочет получить повестку о призыве на военную службу, так как желает отслужить в армии. Из-за канцелярской погрешности военные власти в Форли не получили этого сообщения, но «амнистия исправила административную ошибку». Не вызывает никаких сомнений, что де Беньяк придумал эту историю, чтобы скрыть тот факт, что Муссолини первоначально уклонялся от военной службы. Сам Муссолини в своей автобиографии, написанной в 1911 году, когда он еще был социалистом, не упоминает о каком-либо посещении консульства в Беллинцоне, но отмечает: «Весной 1904 года я должен был стать солдатом. Вместо этого я решил вернуться в Швейцарию».

Через месяц после того, как он начал службу в армии, ему сообщили, что его мать, которой тогда было всего 46 лет, умирает от менингита. Ему дали отпуск, и он поспешил в Довию, куда прибыл 19 февраля 1905 года, как раз перед смертью матери. Среди полученных им соболезнований было письмо от его веронского командира, капитана Ахилла Симонетти. Отвечая ему 26 февраля, Муссолини пишет, что сжег большинство сочувственных писем, так как не может хранить их все, но будет всегда беречь письмо капитана. Он почтит память своей матери, выполняя свой долг солдата и гражданина, не слезами и стенаниями, а совершая дела, достойные героев, скрепивших своею кровью единство родины, если северные варвары снова попытаются низвести Италию до «географического понятия» (презрительное выражение австрийского государственного деятеля князя Клеменса фон Меттерниха, заявившего в 1848 году, что раздельные итальянские государства не следует рассматривать как нацию).

Это письмо было впервые опубликовано в газете «Иль пополо д'Италия» («Итальянский народ») 18 ноября 1922 года, спустя три недели после мартовского похода на Рим, сделавшего его премьер-министром. Оно было рассчитано на то, чтобы продемонстрировать фашистам-чернорубашечникам великий патриотизм их вождя. Однако в 1905 году это было странное письмо для социалиста. Оно стало поводом для противников Муссолини обвинить его в том, что, желая подольститься к командиру, он предал свои социалистические принципы. На самом деле в письме не было ничего, прямо противоречащего им. Хотя итальянские социалисты проклинали армию как инструмент, которым буржуазное государство пользуется для подавления пролетарской революции, они всегда восхищались Гарибальди и героями Рисорджименто и яростно сопротивлялись бы всякой попытке австрийского правительства вернуть Италию во времена Меттерниха. Однако в 1905 году социалисты так не говорили, и это, несомненно, доказывает, что уже в 21 год Муссолини был способен сочетать политический экстремизм с маневрированием и лестью конкретным лицам. Эту способность он не раз успешно применял в последующие годы.

 

Глава 4

ТРЕНТИНО

Муссолини отслужил в армии 21 месяц, полностью отдавая себя военным занятиям, так что написал за это время лишь одну политическую статью. В последующие годы он говорил, что получал удовольствие от пребывания в армии и к тому же осознал, что человек, прежде чем командовать, должен научиться подчиняться. Действительно, почти за два года непослушного школьника, бродягу-революционера и журналиста Муссолини сменил послушный и умелый солдат.

Когда в сентябре 1906 года его демобилизовали, он получил должность школьного учителя в Толмеццо, близ Венеции. Там он завел роман с женой хозяина дома, где снимал квартиру. В автобиографии 1911 года он описывает ее как тридцатилетнюю женщину, сохранившую красоту и обаяние, несмотря на бурное прошлое. Муж узнал об их отношениях, но ограничился тем, что избил Муссолини.

Муссолини возобновил свою деятельность социалиста и журналиста. 17 февраля 1907 года он был одним из ораторов на митинге в Толмеццо, посвященном годовщине мученичества Джордано Бруно, осужденного римской инквизицией за еретические высказывания, в числе которых было утверждение, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. После семилетнего заключения в тюрьме Бруно был сожжен в Риме 17 февраля 1600 года. Муссолини использовал эту дату для очередных яростных нападок на католическую церковь. 2 июня он снова повторил атаку на церковь в речи по случаю двадцать пятой годовщины со дня смерти Гарибальди.

В августе 1907 года он покинул Толмеццо и в феврале 1908 года стал учителем в Онеглии, на Ривьере. Школьные каникулы он провел с отцом, переехавшим из Довии в Форли. Там Муссолини возобновил свое знакомство с Рашелью Гвиди. Впервые они повстречались в 1900 году в школе, где преподавала его мать, в Предаппио. Тогда восьмилетняя Ра-щель, бывшая на девять лет моложе Бенито, была просто ученицей, а он помогал матери. Второй раз они встретились в Форли, в 1908 году, и полюбили друг друга. Ему было 25, а Рашели — 16. Отец Рашели умер, когда ей было семь лет, и теперь она работала прислугой в доме зажиточного буржуа. Бенито иногда прогуливался с ней и провожал ее до места работы, но она всегда отказывалась от приглашения выпить с ним чашку кофе в кафе, так как это могло повредить ее репутации.

После того как Алессандро Муссолини переехал в Форли, он пригласил мать Рашели, Анну, жить в его доме экономкой. Это стало единственным основанием для рассказов противников Муссолини о том, что Анна была любовницей Алессандро, а Рашель — его внебрачная дочь и сводная сестра Бенито, то есть ее брак с Муссолини является кровосмешением.

У Рашели были прекрасные белокурые волосы, которые она заплетала в косы. Много лет спустя ее золовка, Эдвига, писала, что задолго до того, как голливудскую кинозвезду Джин Харлоу прозвали первой в мире «платиновой блондинкой», такой натуральной платиновой блондинкой была Рашель Гвиди. Ее часто описывают как некрасивую крестьянку, но она была привлекательной и очень неглупой, хотя ее предрассудки часто мешали ей объективно судить о ситуации. У нее был сильный характер. Еще маленькой девочкой в школе, когда мальчишки швыряли в нее камнями, она отвечала им тем же, и как-то запущенный ею камень раскроилщеку мальчику, с которым она впоследствии подружилась. Она никогда не позволяла Муссолини, с которым прожила тридцать пять лет, командовать собой. Их брак был очень счастливым, хотя он часто ей изменял, а она не хотела закрывать глаза на его многочисленные связи. Узнавая об очередной любовнице, она поднимала скандал, но их отношения выдержали все супружеские ссоры.

Хозяин Рашели старался изо всех сил отговорить ее от замужества с таким скандально известным социалистом-агитатором, каким был Бенито Муссолини, и его возражения только добавили напряжения к бурным событиям лета 1908 года. Романья бурлила: повсюду в городах шли забастовки, а в сельской местности поднимались бунты. Социалисты Предаппио поддержали стачку рабочих фабрики сельскохозяйственных машин и протестовали против найма замены им со стороны. 13 июля они провели в Предаппио демонстрацию. По воспоминаниям Муссолини, на улицы вышли семь тысяч рабочих и на целый день захватили город. Власти вызвали войска, которые смогли разогнать демонстрантов только к ночи.

Спустя пять дней Муссолини стоял днем на улице в Предаппио, когда мимо проезжал на велосипеде управляющий фабрикой Эмилио Рольфи. Муссолини держал в руке дубинку. Он крикнул Рольфи: «Я тебя хорошенько побью». Рольфи поспешил укатить, но позже появилась полиция. Рольфи подал жалобу, в которой обвинял Муссолини в том, что он угрожал ему избиением. Муссолини был арестован и препровожден в тюрьму Фор ли. 22 июля он предстал перед судом и был обвинен в угрозе нападения на Рольфи. Его признали виновным и приговорили к трем месяцам тюрьмы. Он обжаловал это решение в апелляционном суде Болоньи и 30 июля был отпущен до решения по своей апелляции. В ноябре апелляционный суд поддержал приговор, но уменьшил срок заключения с трех месяцев до двенадцати дней. А так как он пробыл в тюрьме с 18 до 30 июля, то был тут же освобожден.

Несколько недель спустя к Муссолини обратились социалисты Тренто. Область Трентино, с городами Тренто, Боль-цано и Мерано, была единственной итальянской территорией, кроме города Триеста и Истрии, которые не были освобождены от австрийского владычества после войны 1866 года. В Трентино было мощное социалистическое движение, возглавляемое молодым адвокатом Чезаре Баттисти. Он был также издателем ежедневной социалистической газеты в Тренто «Иль пополо». Еще в Тренто выходила еженедельная газета социалистов «Л'Авенире дель лавораторе», и Муссолини пригласили стать ее редактором. Он принял предложение и появился в Тренто 6 февраля 1909 года.

В Трентино итальянцы считали себя жертвами национального угнетения австрийским империализмом и мечтали о дне, когда они воссоединятся со своими братьями в других частях Италии. Германоязычное население Трентино относило себя к тирольцам. Их организация Фольксбунд (Народный союз) чтила память тирольского патриота, предводителя тирольского национального сопротивления Наполеону Андреаса Хофера, расстрелянного французами в 1810 году. Католическая организация, называвшая себя Народной партией, приветствовала сближение с католической Австрией и относилась к движению за объединение с Италией подозрительно, как, впрочем, и во времена Рисорджименто. Их газета «Иль Трентино» издавалась молодым журналистом Альсидом де Гаспери, ставшим спустя сорок лет, после смерти Муссолини, премьер-министром Италии. Баттисти в своей «Иль пополо» вел полемику и с Фольксбундом, и с де Гаспери. Когда Муссолини стал редактором «Л'Авенире дель лавораторе», он присоединился к борьбе Баттисти.

В этой ситуации социалисты Трентино должны были выработать правильную социалистическую политику. Австрийские социал-демократы выиграли 87 из 510 мест в императорском парламенте Вены и выступали с протестами, когда власти Трентино совершали очередной особенно тягостный акт угнетения в отношении местного итальянского населения. Однако им не хотелось отчуждать электорат Австрии, слишком отождествляя себя с итальянским национализмом. Это заставляло итальянских националистов Трентино не доверять итальянским социалистам, тесно связанным со своими австрийскими товарищами по Второму Интернационалу.

Традиционной политикой социалистов было поддерживать национально-освободительные движения против иностранного империалистического гнета, даже если такие движения развивались под лидерством национальной буржуазии. Впрочем, при этом следовало подчеркивать, что только социалисты могут довести борьбу до победы, потому что в конечном итоге буржуазия, страшась революционных действий пролетариата, будет колебаться, не решаясь дать волю национальной революции. Этот взгляд оспаривался польской еврейкой Розой Люксембург, эмигрировавшей в Германию и ставшей там одним из лидеров левого крыла немецкой социал-демократической партии. Возможно, отталкиваясь от взглядов националистов ее родной Польши, она утверждала, что прогрессивных национально-освободительных движений в Европе больше нет. Они развиваются лишь в слаборазвитых странах Азии и Африки. В Европе же национальные движения всегда служат прикрытием империалистических амбиций национальной буржуазии или империалистических наций, которые используют их в своих целях. Точку зрения Розы Люксембург оспаривал Ленин, призывавший социалистов поддержать движения за национальную независимость Ирландии, Польши и других европейских стран, угнетаемых иностранными империалистами.

В 1909 году Муссолини, подобно Ленину, придерживался традиционной политики социалистов. Он поддерживал движение за национальное освобождение Трентино из-под власти австрийского императора Франца Иосифа, но при этом настаивал, что итальянские социалисты не должны обманываться разговорами о национальном освобождении и предоставить возможность итальянской буржуазии втянуть себя в войну с Австрией. Такие высказывания дали впоследствии основание фашистским поклонникам Муссолини заявлять, что он был поборником итальянской независимости Трентино, а егоантифашистским противникам — обвинять его в том, что он тогда придерживался социалистических и антинациональных взглядов в противовес националистической политике, которую он провозглашал, став фашистом.

В качестве редактора «Л'Авенире дель лавораторе» Муссолини направил свою критику главным образом на католиков. Вскоре после того как он приехал в Трентино, 17 февраля 1909 года, в годовщину мученической смерти Джордано Бруно, так же как двумя годами раньше в Толмеццо, он громогласно осудил католическую церковь. На Пасху он опубликовал в «Иль пополо» статью о распятии Христа, озаглавив ее «Человеческая Пасха». Никакой Бог не пришел на помощь Иисусу, когда он терпел смертные муки на кресте, когда он восклицал: «Отче, отче, почему ты покинул меня?» Далее он описывает, как Иисус, которого он называет «милым палестинским бродягой», с его прекрасной галилейской головой и тонким семитским профилем, ласково смотрел на горюющую Магдалину глазами, которые вобрали в себя страдания всех несчастных рабов языческого Рима, пригнувшего мир под иго богачей. В другой статье Муссолини писал, что Христос не отверг любовных заигрываний жены Понтия Пилата и не смог устоять перед страстными поцелуями и коварными ласками Марии Магдалины.

Полемика между социалистическими и католическими газетами была необычайно ожесточенной и сопровождалась личными нападками. После статьи в «Иль Трентино», где делались грязные намеки на жену Баттисти, Муссолини бездоказательно прошелся в «Л'Авенире дель лавораторе» относительно морали одного священника, активного деятеля католической партии. 29 мая Муссолини предстал перед трентским судом за клевету на священника и был приговорен к штрафу в 30 крон или трехдневному заключению. Почти сразу после уплаты штрафа он был вновь привлечен к суду за статью в «Иль пополо», обвинявшую трех католических священников в сексуальных домогательствах и хищении денег из церковного фонда. 5 июня Баттисти, как издатель газеты, был приговорен к семи дням заключения, а Муссолини — ктрем. На этот раз без замены штрафом. Но Муссолини опротестовал этот приговор, и 9 июня апелляционный суд отменил его.

Во время пребывания в Тренто Муссолини влюбился в замужнюю женщину Фернанду Осе Фачинелли, работавшую в штабе профсоюза. Она родила ему сына, который умер, прожив несколько месяцев. Фернанда тоже вскоре умерла от туберкулеза. Муссолини поддерживал контакт с ее матерью и, став диктатором, помогал старушке деньгами. Другой его любовницей в Тренто была Ида Ирена Дальцер, дочь хозяина гостиницы на Сардинии. Привлекательная, бойкая, предприимчивая, но истеричная. Она была ровесницей Муссолини, ей было 26 лет.

В июне он выступил на митингах в нескольких городах Трентино. Он также посетил столицу Тироля, Инсбрук, где выступал с докладами о Парижской коммуне и о Джордано Бруно. В докладе он вновь нападал на церковь. В речи, произнесенной в Тренто 25 июня, он резко отозвался о буржуазном национализме и отделил его от социализма и пролетариата. Буржуазия никогда не бывает по-настоящему патриотичной, ни в коммерции, ни в культуре. Она пересекает национальные границы и интернациональна по своим подходам. Но для того чтобы дурачить рабочих, буржуазия изобрела два слова: парламент и патриотизм. «Пролетариат антипатриотичен по определению и необходимости». Если начнется война, у социалистов будет лишь один долг: война на границе должна стать сигналом к всеобщей забастовке, сигналом к восстанию и гражданской войне внутри страны.

Трентская полиция мечтала избавиться от Муссолини и в июне обратилась с просьбой к венскому министру внутренних дел барону Хэрдти с просьбой выдворить его с территории Австро-Венгерской империи. Хэрдти сначала отверг эту просьбу, но, поскольку Муссолини продолжал обострять обстановку, 10 июля полиция обратилась к министру с ордером на депортацию смутьяна. На этот раз Хэрдти согласился выслать Муссолини, как только он даст правительству новый подходящий предлог. Властям не пришлось ждать долго. Социалисты, раздраженные постоянным преследованием Баттисти и Муссолини, организовали демонстрацию перед домом прокурора Тренто. После этого выступления Муссолини, Баттисти и Аугусто Аванчини, социалиста и члена венского парламента, 3 августа судили за организацию демонстрации и приговорили к штрафу в 30 крон или трехдневному заключению. Спустя несколько дней Муссолини написал статью, в которой напал на какого-то католического священника, обозвав его «псом, страдающим гидрофобией». 13 августа он был приговорен к семидневному заключению без замены штрафом. Когда судья огласил приговор, Муссолини поблагодарил его за возможность отдохнуть в тюрьме.

Тем временем полиции трех стран сотрудничали в усилиях помешать его активности. 5 августа берлинская полиция сообщила полиции Вены, что получила уведомление полиции Берна о том, что бывший школьный учитель Бенито Муссолини проживает в Тренто и работает редактором «Л'Аве-нире дель лавораторе», газеты анархистских взглядов, что его арестовывали в Швейцарии в 1903 и 1904 годах за социал-революционную пропаганду. Эта информация была направлена полиции Тренто. У итальянской полиции в Форли было свое досье на Муссолини: родился 29 июля 1883 года в Предаппио; член отделения Итальянской социалистической партии в Довиа; рост 1,67 метра; телосложение — плотное; волосы — светло-каштановые; лицо — бледное; лоб — высокий; глаза — темно-карие; нос — орлиный; борода — темно-каштановая; рот — широкий; выражение лица — доброжелательное.

31 августа Муссолини был арестован полицией Тренто за нарушающие закон о свободе печати статьи в газетах «Л'Авенире дель лавораторе» и «Иль пополо». В тюрьме его дважды допрашивали о его анархистской деятельности в Швейцарии и о причинах высылки с австрийской территории. Депутаты-социалисты в венском парламенте возражали против его депортации, а социалисты в Тренто организовали демонстрацию протеста, но власти твердо стояли на своем. 26 сентября Муссолини был в экипаже препровожден в Мори — по-видимому, чтобы избежать возможных уличных выступлений социалистов в Трен-то. В Мори его посадили на поезд, идущий к пограничному посту в Ала, где и передали итальянским властям. На следующий день социалистические профсоюзы Тренто призвали к двадцатичетырехчасовой всеобщей забастовке протеста. Но католические организации рекомендовали своим сторонникам не участвовать в этой забастовке, так что призыв увенчался лишь частичным успехом.

Дома в Форли Муссолини написал роман «Клавдия Партичелла, или Любовница кардинала». Потом часто говорили, что он сделал это в подражание Гарибальди, который в конце жизни сочинил роман «Клелия» о юной девушке, обманом завлеченной в Ватикан кардиналом и потом спасенной добрым евреем. Однако Клелия у Гарибальди и Клавдия у Муссолини — это два совершенно разных характера. Клелия — невинная юная девственница в Риме 1869 года, то есть современница написанию романа. Клавдия — это изощренная куртизанка, «капризная и чувственная, жестокая и добрая», которая соблазняет кардинала и других аристократов, встречающихся ей на пути в Тренто 1619 года, обольщая их своими «дьявольскими черными глазами», пока ее не отравляет секретарь кардинала, отец Беничио, за то, что она отвергла его любовные домогательства. Гарибальди возмущался тем, что сделали с Клелией. Но Муссолини, кажется, восхищался силой честолюбивых устремлений Клавдии.

В это же время Муссолини написал еще одну, отличную от первой, книгу. Его «Трентино глазами социалиста» представляла собой спокойный и несколько отстраненный анализ политической, экономической и демографической ситуации в этой области. Он писал, что эта территория, которую бюрократы австрийской империи называют Южным Тиролем, делится на две части: собственно Трентино и так называемое Альто-Адидже. В Трентино более 70 % населения составляют итальянцы, хотя лишь немногие из них говорят на литературном итальянском, а не на местном диалекте. В Альто-Адидже население представляет собой смесь итальянцев и немцев, у них в ходу оба языка. То есть в одной провинциисосуществуют две части, не только различные, но непримиримо-противоположные друг другу. Муссолини писал о тирании мелких австрийских бюрократов в Трентино. Но при рассмотрении возможных решений проблемы отвергал политику итальянских националистов, жаждавших развязать войну с Австрией за освобождение Трентино и Альто-Адидже. Кроме всяких прочих соображений, Италия не была достаточно сильной в военном отношении, чтобы воевать с Австро-Венгерской империей. А если бы австрийцы выиграли войну, они смогли бы вновь присоединить к себе Венецию и другие итальянские провинции, освобожденные в 1866 году.

* * *

В Форли Муссолини захотел жить как муж с женой с Рашелью Гвиди, которой к этому времени исполнилось семнадцать лет. Она его дожидалась и была очень разочарована, что он ни разу не написал ей из Тренто. Он лишь делал для нее приписки в конце каждой открытки, посылаемой своему отцу. Однако она считала, что так происходит потому, что он очень занят журналистикой и политикой. Никто не сообщил ей ни о Фернанде Осе Фачинелли, ни об Иде Ирене Дальцер.

Мать Рашели не очень хотела, чтобы дочь выходила замуж за Бенито, считая, что быть женой активного революционера-социалиста — значит обречь себя на тяжелую жизнь. Алессандро Муссолини был с ней согласен, потому что винил себя за тяготы, которые принесла Розе его собственная революционная деятельность. Но Бенито и Рашель твердо решили быть вместе. По словам Рашели, Бенито в конце концов убедил Алессандро и ее мать согласиться на их союз, явившись в их дом с револьвером в руке и угрожая убить ее, а затем себя, если они будут продолжать противиться. Если даже рассказ Рашели верен — а далеко не все написанное в ее мемуарах точно, — Муссолини вряд ли всерьез собирался осуществить свою угрозу. Скорее он разыграл драму, в которой Рашель охотно приняла участие.

Родители в конце концов перестали возражать, и 17 января 1910 года Бенито и Рашель начали совместную жизнь. Небыло ни гражданской, ни религиозной церемонии, так как это пошло бы вразрез с принципами Муссолини. Рашель радостно согласилась жить с ним без законного оформления, потому что полностью была согласна с его политическими и религиозными взглядами. Вероятно, она уже была беременна, так как их первый ребенок родился спустя семь с половиной месяцев, в три часа ночи 1 сентября 1910 года. Это была крохотная девочка. Ее назвали Эдда.

27 января, через десять дней после того, как Бенито стал жить с Рашелыо, отец его серьезно заболел. Его срочно доставили в больницу, однако, хоть он и был выписан 9 февраля, домой вернулась тень прежнего Алессандро. Он прожил еще 9 месяцев, а затем наступил рецидив. Бенито послал телеграмм мы брату Арнальдо и сестре Эдвиге, вышедшей в 1907 году замуж за Франческо Манчини, призывая их к постели отца. Они успели приехать. Алессандро Муссолини скончался в 4 часа утра 17 ноября 1910 года в возрасте 56 лет.

Вскоре после женитьбы Бенито и Рашели социалисты Форли решили издавать свою местную газету и назначили Муссолини ее редактором. Он дал газете название «Ла лотта ди классе» («Классовая борьба»). В первом же номере от 9 января 1910 года он осудил парламентаризм и призвал «к борьбе класса против класса, борьбе, которая увенчается всеобщей революцией». На протяжении всего 1910 года он высказывал в газете крайние социалистические взгляды, особенно нападая на милитаризм и национализм республиканцев типа Мадзини. «Республиканцы хотят национального объединения, — писал он 2 июля, — мы хотим интернационального. Пролетариат не должен больше проливать свою драгоценную кровь в бойне на потребу Молоха патриотизма. Национальный флаг для нас просто тряпка, которую надо бросить в навоз».

В августе он выступил на конференции социалистической молодежи в Чезене с призывом нарушать военную дисциплину, этот первый шаг к уничтожению армии, потому что армия и бюрократия — две опоры буржуазного государства.

5 ноября он объявил, что его газета будет настойчиво и яростно продолжать антимилитаристскую и антипатриотическую пропаганду. Он провозглашал антипатриотизм, так как обвинял патриотическую политику в том, что она ослабляет классовую борьбу. Понимая, что такая пропаганда крайне опасна и может привести к тому, что газету будет судить военный трибунал, он готов был пострадать ради идеи. «Мы не станем защищать нашу страну, потому что у нас нет страны для защиты». 5 августа 1911 года он писал в «Ла лотта ди классе»: «Если Родина, эта лживая фикция, которая отжила свой век, призовет к новым жертвоприношениям крови и денег, пролетариат, следуя указаниям социалистов, должен ответить на это всеобщей забастовкой. Война между нациями тогда перейдет в войну между классами».

В Швейцарии, Трентино, Предаппио и Фор ли Муссолини много читал и изучал труды социалистов. Кроме Маркса и Энгельса, он проштудировал работы немецких марксистов Каутского и Августа Бебеля, однако предпочитал им русских анархистов Бакунина и Кропоткина, а также французских анархо-синдикалистов Жоржа Сореля и Гюстава Эрве. Эрве призывал юношей отказываться от военной службы: «Их Франция, молодой рабочий, вовсе не твоя страна». Кроме того, Муссолини читал произведения прославленных писателей и философов, древних и современных: Платона, Аристотеля, Данте, Никколо Макиавелли, Вильфредо Парето и Фридриха Ницше. Когда он только начинал свою политическую деятельность, его кумиром был Маркс. В 1932 году он говорил Эмилю Людвигу, что приобретенный им медальон с портретом Маркса он всегда носил с собой. Однако к 1910 году он стал склоняться к идеям Сореля и французских синдикалистов, отходя от Маркса и немецких марксистов. Соре ль считал, что пролетарские массы не могут осуществить социалистическую революцию, если их не возглавит элита. Муссолини, как и Сорель, читал книгу Гюстава Лебона «Толпа» (1888), переведенную на многие языки.

Лебон не был социалистом. Этот циничный французский буржуа смотрел на парижскую толпу 1789 года глазами героев Чарлза Диккенса из «Повести о двух городах» или баронессы Орчи в ее «Алом первоцвете», то есть совсем не как на великую демократическую силу, которой восхищались европейские радикалы и социалисты. Лебон считал, что толпа — это опасная сила, которой всегда управляют эмоции, а не разум, даже если она состоит из нескольких сотен интеллектуалов и политиков, объединенных в парламент. «Толпа, — писал Лебон, — всегда готова восстать против слабого правителя и рабски склониться перед сильным». Однако он признавал, что толпу можно подбить на отважные действия, которые никто из отдельных составляющих ее личностей не станет совершать, будучи предоставлен сам себе. Толпа особенно склонна зажигаться патриотизмом. Так, во Франции в 1793 году толпа не только вершила самосуд над аристократами, но и самоотверженно защищала свою страну от иностранного вторжения.

Муссолини был заворожен идеей Сореля о роли элиты. Он назвал ее «иерархией» и часто пользовался этим термином. Несколько лет спустя он стал выпускать газету с названием «Иерархия», а после того как основал фашистскую партию, назвал ее руководство (национальных и региональных секретарей и офицеров) «иерархией», открыто провозглашая, что все его надежды на спасение Италии базируются на ней. На Муссолини произвели также большое впечатление идеи Джузеппе Преццолини, молодого социалиста-синдикалиста, который был всего на год старше его. Это был один из интеллектуалов, связанных с литературно-философским журналом «Ла воче» («Голос»), начавшим выходить в декабре 1908 года. Он утверждал, что его целью является добиться того, чтобы иностранцы перестали представлять себе Италию как страну дешевых отелей, доступных женщин, бродяг и разбойников — ведь это земля изобретателей и высокого искусства, ее биржа ценных бумаг может сравниться по значимости с лондонской и парижской.

Летом 1908 года вышла в свет книга Преццолини «Национализм старый и новый». «История продемонстрировала нам, — писал Преццолини, — что повсюду и во все времена, в самых разнообразных обществах, от примитивнейших и малолюдных до наиболее развитых и многочисленных, от папуасов до североамериканских янки, вечно существуют два класса людей… один — подчиняющий, другой — подчиняющийся». Когда появилась эта книга, Муссолини был в Трен-то и написал о ней восторженный отзыв в «Л'Авенире дель лавораторе». Через четыре дня после высылки из Трентино, 1 октября 1909 года, он написал Преццолини письмо, в котором поздравлял его, а также подчеркивал, что его «высшей миссией» является «создание итальянской души», создание более великой Третьей Италии.

В 1902 году Ленин сформулировал свои взгляды на руководство революционной партией в работе «Что делать?». Он писал, что массовая политическая партия, корни, которой лежат в профсоюзном движении, может развить в себе только «тред-юнионистское сознание». Она может ослабить и раскачать буржуазное государство забастовками, но даже всеобщая политическая стачка не в силах сбросить буржуазию. Чтобы захватить государственную власть и установить диктатуру пролетариата, нужна организация «профессиональных революционеров». Под его руководством партия большевиков и стала такой организацией профессиональных революционеров, которая в 1917 году захватила государственную власть в России.

«Иерархию» Муссолини часто сравнивали с ленинскими профессиональными революционерами, но между ними есть два существенных различия. Ленинская партия была организована по принципу «демократического централизма». По крайней мере в теории, да и в течение нескольких лет на практике, руководство партии избиралось рядовыми членами партии, и это руководство, после свободной дискуссии, принимало решения, которым затем были обязаны подчиняться и исполнять их члены партии. Ленину всегда приходилось убеждать большинство Центрального Комитета и Политбюро, чтобы они поддержали его предложения, и в нескольких важных случаях большинство оказывалось не на его стороне. Только в конце его жизни и позднее, при Сталине, выборы и голосования превратились в пустую формальность и фальшь.

Муссолини никогда не считал, что его «иерархия» будет избираться членами партии. «Иерархия» просто брала на себя руководство движением, так как входившие в нее члены сознавали, что они прирожденные лидеры и что их функцией и долгом является быть предводителями. А рядовые члены партии примут их в качестве вождей, потому что на них подействуют уверенность в себе и лидерские качества «иерархии».

Еще одним различием между Лениным и Муссолини было то, что Ленин всегда признавал марксистскую концепцию исторического материализма: убеждение в том, что в истории действуют неотвратимые исторические законы и революционеры — лишь пешки, осуществляющие неизбежный исторический процесс. «Элемент сознания, — писал Ленин, — играет подчиненную роль в истории цивилизации». История — это «закономерный естественно-исторический процесс». Он считал, что необходимость иного общества неизбежно вырастает из предыдущего независимо от того, верят в это люди или нет, сознают они это или нет.

Муссолини, восторгаясь энергией Маркса и его верой в насилие, никогда не обольщался его историческим детерминизмом. В 1910 году Муссолини открыто, хоть и не слишком резко, критиковал этот аспект марксизма и приветствовал французских синдикалистов, которые его отвергали. «Люди сами творят свою историю, но не как им заблагорассудится», — писал Маркс. Муссолини собирался творить историю по своему желанию. Только в 1943 году он начал сознавать, что это не всегда возможно.

 

Глава 5

ЛИВИЙСКАЯ ВОЙНА

1911 год был огненным. Во всей Европе стояло жаркое лето. В июне в Лондоне короновался Георг V. В сентябре температура там достигала 92 градусов по Фаренгейту. В Брэдфорде (район Западный Райдинг в Йоркшире) засуха вынудила местный муниципалитет ограничить время подачи воды в дома с б часов утра до 9 часов вечера. Лето было жарким и в политическом смысле. Это ведь только последующие поколения верят в то, что годы перед 1914-м были мирной идиллией. Это было время страха: страха, что в Европе вспыхнет война, со всем новым страшным оружием, изобретенным за последние 30 лет; страха, усилившегося, когда немецкая канонерка была послана в Марокко, в Агадир, дабы помешать французской оккупации Феса; страха гражданской войны в Ирландии; страха революции в каждой европейской стране; страха перед суфражистками в Англии; страха, что королей, президентов и премьер-министров повсюду будут убивать анархисты.

В конце августа и начале сентября опасность войны из-за Агадира резко возросла. Франция и Германия обменялись нотами. В Италии, в Калабрии, взбунтовавшиеся крестьяне убили местного правительственного чиновника из-за убеждения, что новая система канализации заразит их какими-то страшными болезнями. В Северной Франции разразились крупные «голодные бунты», бастовало 20 000 рабочих, было совершено нападение на тюрьму Сен-Квентин, которое пришлось отражать войскам. В Испании стачка горняков Бильбао и Астурии привела к объявлению военного положения. В Вене демонстрация социалистов против высокой стоимости жизни перешла в беспорядки. Кавалерия разогнала демонстрантов, четверо из которых были убиты и 90 ранены. Поступали известия о мятежах и убийствах в Индии и Китае, о революции в Мексике. Англия испытала шок от серии забастовок школьников в Лондоне, Ноттингеме и Беркенхеде.

В России был убит премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин. Это произошло в Киеве 14 сентября на представлении в театре, куда премьер-министр сопровождал царя Николая II. Революционеры люто ненавидели Столыпина и уже предпринимали попытки уничтожить его, но только покалечили его дочь. Он был смертельно ранен в голову — Д. Г. Богровым, гимназистом из среднего сословия, которого присутствующие чуть не растерзали. Спустя четыре дня Столыпин умер от ран.

Убийство Столыпина осуждалось правительственными и проправительственными газетами по всей Европе, но Муссолини, напротив, в своей «Ла лотта ди классе» приветствовал этот акт. Он писал, что Столыпина приговорила к смерти Немезида — богиня справедливости. «Мрачный, зловещий, кровавый Столыпин заслужил свою судьбу. Русский пролетариат торжествует и ждет, когда будут рассыпаны кости Папочки (царя), чьи руки обагрены кровью… Слава человеку, осуществившему этот священный акт мщения!»

На гребне этого напряжения в последнюю неделю сентября разразился новый непредвиденный кризис. Итальянское правительство известило турецкое, что в виду того, что власти Турции не могут поддерживать порядок в своей североафриканской провинции, Ливии, Италия считает необходимым «для блага цивилизации» предпринять военную оккупацию Ливии. И не успели турки ответить, как итальянский экспедиционный корпус занял Триполи, столицу Ливии, итальянский флот отогнал турецкие торпедные корабли от ливийского побережья, а Италия объявила Турции войну.

Италия, которая завоевала свою независимость в тяжкой борьбе с иноземными угнетателями в XIX веке, как и другие страны в XX, сама угнетала другие народы. Между 1870 и 1905 годами Италия захватила в Восточной Африке территории, которые уже были ранее аннексированы Британией и Францией, и основала к северу от Абиссинии колонию Эритрея, а к югу — Итальянское Сомали. Конфликты Италии с Абиссинией закончились менее успешно. В битве при Догали в 1887 году и при Адове в 1896-м «черные» и «белые» итальянские части были разгромлены превосходящими абиссинскими силами. Целое поколение итальянцев считало Догали и Адову своим позором и унижением. Им рассказывали, что абиссинские дикари пытали итальянских пленных и рубили на куски тела убитых. Призывы к мщению сопровождали сознание собственной независимости нации, стремящейся стать империей, питали убеждение, что Рисорджименто будет незавершенным, если Италия не приобретет колонии в Восточной Африке.

Итальянцы были также заинтересованы в Северной Африке, с которой торговали и где селились еще с тех времен, когда эта обширная территория от Красного моря до Атлантики были частью Оттоманской империи. По мере того как султан в Константинополе становился слабее, его вице-короли в Северной Африке делались более независимыми. В 1829 году Франция вторглась в Алжир и аннексировала его. Но попытка Франции в 1840 году взять под контроль Египет путем альянса с вице-королем султана Мехметом Али потерпела неудачу благодаря британскому министру иностранных дел лорду Пальмерстону. Однако в 1881 году Франция аннексировала Тунис. Это обозлило итальянцев, надеявшихся прийти с Францией к соглашению о разграничении зон влияния в этом регионе. Они настолько рассвирепели, что в корне изменили свою международную политику и образовали Тройственный союз с Германией и своим давним врагом императором Австро-Венгрии Францем Иосифом. Желание итальянцев участвовать в разделе Турецкой империи еще больше усилилось после того, как в 1907 году Франция оккупировала Марокко, а в 1908-м Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину. Итальянцы жаловались, что Франция и Австрия их окружили. Если Австрия может захватить Боснию, а Франция — Марокко, то почему бы Италии не прибрать к рукам Ливию?

Итальянская социалистическая партия заклеймила империалистические устремления итальянской буржуазии и ее республиканских союзников. Однако число социалистов, поддерживавших империалистическую экспансию, все возрастало. В социалистической теории они смогли найти оправдание своей позиции. Энгельс писал по поводу аннексии Алжира Францией, что это исторически прогрессивно, так как Франция экономически более развита, чем Алжир. По той же причине он поддержал в 1846 году войну Соединенных Штатов Америки против Мексики, которую осуждали североамериканские либералы, называя ее войной, развязанной южными рабовладельцами, дабы установить рабство в Техасе и на территориях, отобранных у Мексики. В 1864 году он поддержал аннексию Шлезвиг-Гольштейна Пруссией и Австрией на основании того, что датчане все еще «полудикари».

После смерти Энгельса его друг Эдуард Бернштейн, бывший его ближайшим сотрудником в последние годы жизни, развил идеи социализма в направлении, которое Ленин, Роза Люксембург и левые революционеры Второго Интернационала заклеймили как «ревизионизм». Одной из ревизионистских доктрин Бернштейна было утверждение, что в войнах между странами, находящимися на разных ступенях экономического развития, «более высокая цивилизация имеет право на большее» и что «дикари могут лишь условно претендовать на землю, которую занимают».

В отличие от Энгельса Марксу был присущ сентиментальный гуманизм, который заставлял его сочувствовать и поддерживать угнетенных, обрекаемых на уничтожение более передовыми и развитыми историческими силами. Он осуждал «чистки» в горной Шотландии и выселение «храбрых гэлов» из их домов, проводимое герцогиней Сазерлендской. Он гневно клеймил политику британского империализма в Индии и Китае во время индийского восстания и «опиумной войны». В двух случаях это вызвало у него несколько едких замечаний в том смысле, что любой, кто помешает империалистическому британскому владычеству, сделает доброе дело. Империалисты в Итальянской социалистической партии ухватились за эти цитаты. Они утверждали, что Италия представляет собой «пролетарскую» нацию, которую угнетают богатые капиталистические нации, Британия и Франция, не дающие их стране получить свою долю африканских колоний. Захватив Ливию и опередив британцев или французов, Италия тем самым освободит Северную Африку и Средиземноморье от гнета британского и французского империализма.

Однако редактор «Ла лотта ди классе», который последние два года яростно нападал в своей газете на национализм и патриотизм, будучи в оппозиции ливийской войне, решительно поддерживал настроенное против агрессии большинство социалистов. В последующие годы это весьма смущало его фашистских соратников. Маргерита Сарфатти писала, что, в то время как она и многие другие социалисты, «будучи… жертвами идеалистических заблуждений», были против войны «принципиально, как против акта насилия», Муссолини «не испытывал суеверного ужаса перед войной как таковой. Он был противником ливийской войны исключительно из соображений политической стратегии». Де Беньяк настаивает на этом еще резче. Но это совершенно извращает точку зрения, которой придерживался Муссолини в 1911 году.

Руководство социалистической партии без особого энтузиазма призвало к всеобщей забастовке под лозунгами протеста против войны. Особенно это касалось железнодорожников, так как необходимо было предотвратить доставку войск к портам, откуда они должны отплывать в Ливию. В большинстве районов страны стачка была безрезультатной, так как слишком большой процент пролетариата поддерживал эту войну. Однако в красной Романье все прошло удачно.

На собрании лидеров социалистов Романьи, состоявшемся в Форли для обсуждения плана действий, Муссолини предложил призвать рабочих взорвать железнодорожные пути, потому что только этот способ эффективно предотвратит перевозку войск. Но собрание отвергло его предложение. Тогда Муссолини обратился с этим же предложением к собравшимся на митинг на городской площади в Форли 24 сентября. Он говорил около часа, призывая рабочих взорвать железную дорогу. Его сторонники, находившиеся в толпе, бурно аплодировали и кричали: «Да здравствует всеобщая стачка! Долой войну!» На этом митинге выступили еще два влиятельных в Романье революционера. Одним из них был Пьетро Ненни, который спустя 35 лет на выборах 1948 года убедил социалистическую партию выступить единым фронтом с коммунистами и в результате вызвал кризис в парламентской лейбористской партии Британии. Другим был профсоюзный лидер Аурелио Лолли.

Французская и британская пресса осудила итальянское вторжение в Ливию. То же сделали газеты Германии, союзника Италии по Тройственному союзу. В Австрии, втором ее союзнике, министры, парламент и пресса хранили грозное молчание. Но иностранные протесты были не слишком громкими, так что итальянское правительство сделало из этого правильный вывод: великие державы останутся нейтральными и вмешиваться не будут. Только международное социалистическое движение безоговорочно заклеймило итальянскую агрессию, но итальянский пролетариат на это не откликнулся. Римский корреспондент лондонской «Тайме» писал 3 октября, что сначала в Италии войну встретили без энтузиазма, но, когда она начала набирать силу, общественное мнение переменилось. «Крики протеста социалистов имели очень малое значение или вовсе никакого. Провал антивоенных демонстраций лишь подчеркнул до сих пор царящий в Италии патриотизм».

Муссолини известил читателей «Ла лотта ди классе», что для понимания неудачи их попытки остановить войну им следует изучать сочинения Маркса. Народ одурачен патриотической пропагандой газетчиков и церкви, ибо священники, вчера еще противившиеся объединению Италии, сегодня стали самыми рьяными патриотами.

* * *

Произошло примирение между Квириналом (королевским дворцом) и Ватиканом в результате того, что оба находятся на службе у Банка Италии.

В течение трех недель власти не предпринимали никаких действий против Муссолини, но наконец 14 октября, когда он завтракал в кафе «Гарибальди» в Форли, полиция арестовала его. Ненни и Лолли были арестованы двумя часами раньше. 18 ноября они предстали перед судом. Муссолини был обвинен в подстрекательстве народа к насилию, прозвучавшем в его речи 24. сентября.

После речи адвоката, когда его спросили, хочет ли он что-нибудь добавить к сказанному, Муссолини воскликнул: «Если вы сочтете меня невиновным, я буду доволен, но если вы объявите меня виновным, я буду польщен». Суд признал его и его коллег виновными. 23 ноября Ненни был приговорен к одному году и пятнадцати дням пребывания в тюрьме, а также штрафу в пятьсот лир. Муссолини — к одному году тюрьмы, а Лолли — к шести месяцам тюрьмы и штрафу в триста лир.

Они подали на апелляцию, которая была рассмотрена апелляционным судом Болоньи в феврале 1912 года. Апелляционный суд оставил обвинение в силе, но смягчил приговор Ненни до шести с половиной месяцев тюремного заключения, Муссолини — до пяти с половиной и Лолли — до четырех с половиной. Так как при этом было учтено время, проведенное ими в тюрьме, то Муссолини вышел на свободу 12 марта 1912 года.

Как и многие другие политзаключенные тех лет, во время пребывания в тюрьме он писал. В 28 лет он написал автобиографию, озаглавленную: «Моя жизнь с 29 июля 1883 года до 23 ноября 1911 года». Она была написана по настоянию его сторонников-социалистов. В автобиографии он показал себя яростным, непримиримым революционером-вождем, ведущим войну с обществом. Он описывал, как обращались с ним в школе священники, свое исключение за нападение на другого школьника с ножом, бродяжничество по Швейцарии, стычки с полицией и отбывание сроков в тюрьме, а также многочисленные любовные связи: в Форлимпополи в возрасте 16 лет, в Швейцарии четырьмя годами позже, в Толмец-цо в 1907 году. Он называл настоящие имена своих любовниц, а фамилии обозначал одной буквой: Витторина X. в Форлимпополи, Джулия Ф. в Гвалтьери, Элеонора X. в Женеве, Луиджия X. в Толмеццо, но давал такие точные описания этих женщин, что их легко можно было установить. Он считал, что почти все женщины, за которыми он ухаживал, безумно в него влюблялись, однако упоминал, и ряд своих неудач. На протяжении всей жизни Муссолини почти не делал попыток скрыть свои поражения, правда, всегда старался найти им благовидное объяснение. В автобиографии 1911 года он пишет, что встретил однажды на улице хорошенькую девушку и пошел за ней, но она его отвергла. Он выяснил, кто она, и стал писать ей любовные письма, но она не отвечала. В конце концов он вынужден был признать неудачу, но его уверенность в себе это не подорвало. Он с удовлетворением узнал, что девушка сохранила его любовные послания, и вскоре увлекся другой. Зимой 1899–1900 годов он посетил бордель в Форлимпополи. Он описывает, как проститутка села к нему на колени и поцеловала его и он заплатил ей 50 центов за то, чтобы лишиться невинности.

В одном месте автобиографии, которое часто цитируют, он рассказывает, что увлекся девушкой по имени Вирджиния Б., которая жила по соседству с ним в деревушке Вера-но-ди-Коста. Однажды летом 1901 года, когда почти все жители деревни отправились в церковь послушать заезжего проповедника, он вошел в дом Вирджинии и застал ее одну. Затолкав ее в угол за дверью, он овладел ею. Девушка рыдала и ругала его, говоря, что он лишил ее чести. «Может, и лишил, — пишет Муссолини, — но при чем тут честь?» Далее он добавляет, что его связь с Вирджинией длилась три месяца, а потом он с ней порвал и завел роман с другой девушкой, Венецией П. Этот отрывок часто приводят, чтобы показать бессердечие Муссолини. Но он вовсе не пишет о том, что Вирджиния была беспутной, наоборот, он называет ее «благоразумной» и «великодушной». Он рассказывает все как социалист, революционер, вольнодумец, стремясь подчеркнуть пустоту нравоучений священников и обывательской буржуазной морали, которые считают, что женщина теряет честь, если занимается любовью с мужчиной вне брака.

Эти взгляды сильно отличаются от взглядов на взаимоотношения мужчин и женщин немецкого социалиста из среднего сословия, интеллектуала Карла Маркса, жившего в викторианском Лондоне, революционера по своим политическим воззрениям и буржуа, пусть обедневшего, по своему образу жизни. Он отправлялся на Примроуз-Хилл на пикник с женой-аристократкой Женни фон Вестфален и детьми, корзину с едой несла служанка, Хелена Демут. А вечером, по возвращении домой, Маркс спал с Хеленой, но связь эту скрывал так тщательно, что на протяжении многих лет только ближайший его друг, Энгельс, знал о том, что Маркс — отец незаконнорожденного сына Хелены. Но Муссолини не был немецким обывателем викторианской эпохи, он был сердитым молодым человеком из Романьи на заре XX века.

Муссолини заканчивает отчет о своих любовных делах заявлением, что, после того как отбурлили его юношеские страсти, он полюбил Рашель и любит ее как никакую другую из встреченных ранее женщин. Однако, подробно описывая свои романы, и связи до помолвки с Рашелью, он ни словом не упоминает о Фернанде Осе Фачинелли и Иде Ирене Дальцер, рассказывая о своем семимесячном пребывании в Тренто. Он не хочет, чтобы Рашель читала о любовницах, бывших у него после того, как он попросил ее жить с ним.

На одну красивую женщину Муссолини не произвел впечатления. «Он никакой не марксист и даже не настоящийсоциалист, — написала о нем любовница Косты Анна Кулешова. — И склад ума у него не как у научного социалиста. Его нельзя назвать и настоящим политиком. Он сентиментальный стихоплет, начитавшийся Ницше». Она не подозревала, что сентиментальный стихоплет превращается в ловкого и безжалостного политика.

Рисуя в автобиографии свой образ, Муссолини рассчитывал произвести впечатление на читателей-социалистов. Однако это лишь половина правды. Он показывал себя таким, каким был несколько лет назад. Он дал достоверный портрет девятнадцатилетнего революционера из Романьи, бродяги-анархиста, странствовавшего по Швейцарии. Но он не раскрыл того, как этот бродяга-анархист стал в 28 лет восходящим честолюбивым левым политиком, который, несомненно, сознавал, насколько полезной его карьере будет вера читателей в то, что он остался прежним.

Через два дня после того как Муссолини был выпущен из тюрьмы, какой-то анархист попытался убить короля Виктора Эммануила III. Депутация от всех партий Палаты депутатов, включая лидеров социалистов Леонидо Биссолати, Анжело Кабрини, Ивано Бономи, отправилась в Квиринал выразить радость по поводу неудачного покушения. Муссолини в «Ла лотта ди классе» ославил этих трех социалистов, явно надеявшихся в будущем войти в королевское правительство. Он писал, что, хотя социалистическая партия справедливо отказалась от убийства как политического орудия, это не повод для ее парламентских представителей сливаться в едином хвалебном хоре с монархистами. 20 апреля он напечатал в «Ла лотта ди классе» статью о том, что собирается в июле, на ежегодном общенациональном конгрессе Итальянской социалистической партии, предложить резолюцию об исключении из ее рядов правых парламентских лидеров за их «реформистскую» политику классового сотрудничества и отказ от революционной борьбы.

Конгресс открылся 7 июля в Реджо-нель-Эмилия, в театре «Ариосто». На второй день Муссолини предложил свою резолюцию. После привычных тягучих и уклончивых речей партийных лидеров его энергичная и ясная речь буквально наэлектризовала делегатов. Он говорил короткими, напористыми фразами, подчеркивая суть каждого тезиса рубящими взмахами правой руки. Он сказал, что предоставления всеобщего избирательного права недостаточно для обеспечения победы пролетариата. Революционные действия все равно необходимы. Он закончил свое выступление, заявив, что Биссолати, Кабрини и Бономи, если хотят, могут отправляться хоть в Квиринал, хоть в Ватикан, но социалистическая партия не хочет видеть их в своих рядах ни сегодня, ни завтра… никогда. Предложенная им резолюция об их исключении была принята 12 566 голосами против 5633 при 2027 воздержавшихся.

Далее конгресс выбрал из видных левых новый исполнительный комитет. В него вошли Муссолини и Анжелика Балабанова, которая поселилась в Италии и стала активно работать в Итальянской социалистической партии. Биссолати и Бономи образовали новую независимую социалистическую партию с более умеренной, «реформистской» политикой, ратуя за политические реформы, а не яростную революцию.

Речь Муссолини и победа левых на конгрессе вызвали бурную реакцию не только в Италии, но и в международном социалистическом движении. Ленин, живший тогда в Вене, написал об этом в газете «Правда», которую начал издавать за четыре месяца до этих событий. В номере за 28 июля он выражает радость по поводу революционного пути, избранного конгрессом Итальянской социалистической партии. Муссолини особенно был польщен похвалой, пришедшей из Парижа от Киприани. В интервью газете французских социалистов «Юманите» Киприани заявил, что триумф левых в Реджо-нель-Эмилия — это заслуга одного человека: Муссолини. «Мне очень нравится этот человек. Его революционные воззрения совпадают с моими». Муссолини перепечатал это интервью Киприани в «Ла лотта ди классе».

 

Глава 6

«КРАСНАЯ НЕДЕЛЯ»

Общенациональная газета Итальянской социалистической партии «Аванти!» была основана в 1896 году Турати и его сподвижниками. В 1912 году редактором ее был адвокат Клаудио Тревес, который стоял за умеренную линию в публикациях. Но в октябре новый исполнительный комитет решил отстранить Тревеса и назначить вместо него Муссолини. Тревес отказывался покинуть этот пост, настаивая на том, что его контракт на работу в газете еще не истек, но в конце ноября согласился уйти. Тревесу платили жалованье одну тысячу лир в месяц, и партия предложила Муссолини столько же. Однако Бенито заявил, что не возьмет так много, и принял только пятьсот лир в месяц.

Одновременно Муссолини продолжал издавать «Ла лот-та ди классе», уделяя в своих статьях особое внимание борьбе против войны и национализма. Война между Италией и Турцией закончилась в октябре 1912 года, и по мирному договору Турция уступила Ливию Италии. Кроме того, до выполнения условий мирного договора итальянские оккупационные силы остались на Родосе и Додеканезских островах, захваченных во время войны. Но за день до подписания договора Сербия, Болгария, Черногория и Греция объявили Турции войну. Когда на Балканах разгорается война, всегда есть риск, что она перерастет в общеевропейскую.

В ноябре 1912 года в Базеле состоялся конгресс Второго Интернационала, на котором социалисты в своей оппозиции войне зашли еще дальше, чем в 1907 году в Штутгарте. В Базеле все социалистические партии сошлись на том, что, если разразится война, они организуют всеобщие забастовки во всех странах, чтобы ее остановить.

В своей газете «Ла лотта ди классе» Муссолини бурно приветствовал решение Базельского конгресса. 30 ноября он написал, что в минувшее воскресенье в Базеле произошло величайшее событие: социалисты всего мира заявили жестоким буржуазным правительствам, что славный красный призрак Интернационала предотвратит массовое убийство, призвав к всеобщим забастовкам в Италии и Франции, Австрии и Германии, Англии и России. «Да здравствует Социалистический Интернационал!» Это был последний номер «Ла лотта ди классе». На следующий день он начал работать редактором «Аванти!» и переехал из Форли в Милан, где находилась редакция этой газеты.

Рашель с Эддой, только что отпраздновавшей свой второй день рождения, пока остались в Фор ли. Вскоре после того как Муссолини обосновался в Милане, там появилась Ида Дальцер. Она навсегда покинула Тренто и открыла в Милане салон красоты. Муссолини не поселился вместе с ней, но часто ее навещал. Ему было бы трудно от нее отделаться, даже если б он этого желал, но ему этого как раз и не хотелось. Он все еще находил ее очень привлекательной, хотя и понимал, что не оберется неприятностей, если об их связи узнает Рашель. Его проблема временно разрешилась, когда Ида уехала в Париж, где также открыла салон красоты.

Именно в это время он встретился с Ледой Рафанелли. Она родилась в 1880 году в Египте, в Александрии. Ее отец был мелким торговцем, членом местной итальянской колонии. Она приняла ислам и стала анархисткой. Когда ей исполнилось 20 лет, она уехала в Италию, возможно потому, что британские власти в Египте угрожали депортировать ее, как мутящую воду анархистку. В Италии она одевалась в арабское платье и при всяком удобном и неудобном случаезаявляла, что она мусульманка. Она вступила в Итальянскую социалистическую партию. Леда сочинила несколько романов, в том числе «Незаконная дочь принца», которые были опубликованы предприимчивым издателем Арнольдо Мондадори. В 1913 году она жила в Милане. Ей было тридцать три года, Муссолини — тридцать.

Между ними возникла тесная дружба, продолжавшаяся 18 месяцев, после чего она распалась из-за политических разногласий. Леда никогда не была его любовницей, хотя он неоднократно просил ее об этом. Он написал ей сорок одно письмо, которые она сохранила и опубликовала тридцать лет спустя, после смерти Муссолини. Многие из них написаны ночью и состоят всего из двух-трех строк. В любовных посланиях Муссолини, как и в других своих сочинениях, краток и идет прямо к цели.

Когда она говорит о своей неуверенности в том, что нужна ему, так как у него наверняка должны быть другие любовницы, он отвечает, что у него есть только две женщины, с которыми он регулярно видится. Одна из них некрасива, но обладает щедрой и благородной душой, а вторая красивая, но хитрая, подлая и к тому же еврейка. Леда указывает ему на то, что недостойно ссылаться на еврейское происхождение этой женщины. Некрасивая и благородная сердцем — это Анжелика Балабанова, а хитрая красивая еврейка — это Маргерита Сар-фатти. Муссолини ничего не рассказал Леде о Рашели и Иде Ирине Дальцер. Когда она узнала об их существовании, то была крайне раздосадована. Однако ни Рашели, ни Иды в это время в Милане не было, а вот Балабанова и Сарфатти были и работали с Муссолини в редакции «Аванти!».

Когда Муссолини стал фашистом, Балабанова сразу изменила свое отношение к нему и высказала множество резких замечаний по поводу его поведения во время совместной работы в «Аванти!». Самым худшим из них было обвинение его в трусости. Она утверждала, что он боялся выступать перед враждебной аудиторией на политических митингах, что он боялся собак, ни за что не хотел приближаться к кладбищам и трусил ходить по ночному городу в одиночку.

Балабанова приводит в качестве примера такого трусливого поведения его выступление в мае 1913 года, когда социалисты решили провести митинг в память Парижской коммуны на городской площади в Форли. В 1871 году Мадзини заклеймил Парижскую коммуну, и 42 года спустя его сторонники, республиканцы в Романье, заявили, что не допустят социалистов прославлять ее в Форли и остановят их, если понадобится, силой. Муссолини, отправившийся в Форли выступать на митинге, телеграфировал в Милан Балабановой, чтобы она приехала и произнесла речь: «Только ты умеешь возбуждать такой энтузиазм. Ты должна приехать. Пожалуйста, не отказывайся». В своих мемуарах она пишет, что Муссолини хотел, чтобы на митинге выступила она, потому что тогда не он, а она стала бы мишенью республиканского насилия.

Балабанова говорила на митинге первой, хотя ей было трудно добиться, чтобы ее услышали за поднятым республиканцами шумом. Затем раздался взрыв, и Балабановой с Муссолини сообщили, что республиканцы бросили на соседней улице бомбу и какой-то социалист убит. Муссолини предложил покинуть митинг, но Балабанова все-таки закончила свою речь. Муссолини же и не пытался выступить.

Полиция получила сведения, что республиканцы планировали убить Муссолини и Балабанову на железнодорожном вокзале, куда они должны были прибыть, чтобы уехать в Милан. Поэтому на вокзал они ехали в двух экипажах с полицейским эскортом. По пути кто-то выстрелил по первому экипажу, и один из полицейских был ранен. Но Муссолини и Балабанова находились во втором. Они невредимыми добрались до вокзала и благополучно вернулись в Милан. Балабанова вспоминает, что по дороге Муссолини «скорчился на сиденье, дрожал и проклинал всех и вся. Он продолжал трястись еще долгое время после того, как мы выбрались из толпы».

Рассказам Балабановой о физической трусости Муссолини невозможно поверить, так как известно много случаев, когда он проявлял храбрость. Более убедительными представляются ее упреки в отсутствии у него душевного мужества. «Плыть против течения» — это выражение, которым часто пользовались социалисты перед Первой мировой войной и во время нее, оно означает способность противостоять давлению общественного мнения, взвинченного буржуазией и ее прессой. Балабанова, часто плывшая наперекор потоку, писала, что Муссолини никогда не был к этому готов морально. Она была убеждена, что он стал социалистом только потому, что в Романье их было большинство. Она приводит несколько примеров того, как, будучи редактором «Аванти!», он публиковал или отказывался публиковать статьи в угоду влиятельным лидерам социалистической партии. Ее рассказы лишний раз доказывают, что к 1913 году Муссолини уже был не только революционным экстремистом, но и тонким, хитроумным политическим тактиком, который не собирался драться, если знал, что потерпит поражение. Как хороший генерал, он желал воевать, сам выбирая место для битвы, там, где мог в решительный момент бросить в бой превосходящие силы, выиграть сражение, а затем и войну.

Неприятности на митинге в Форли были типичны для ситуации в Романье, где, как пишет Балабанова, за исключением нескольких крупных землевладельцев и священников, все были либо республиканцами, либо социалистами, либо анархистами. Причем хотя социалисты и анархисты ненавидели друг друга, они иногда объединялись против республиканцев. Эти распри между тремя левыми партиями часто приводили к насилию. Бессмысленность постоянных конфликтов была подмечена честолюбивым молодым человеком из Романьи, не зря названным Бенито Амилькаре Андреа в честь республиканца Бенито Хуареса, анархиста Амилькаре Киприани и социалиста Андреа Коста.

* * *

Работа Муссолини в качестве редактора «Аванти!» вызывала похвалы со всех сторон. Когда он принял газету от Тревеса в декабре 1912 года, ежедневный тираж ее составлял 34 000 экземпляров. К лету 1914 года он увеличил его до 60 000 в день, а количество номеров специальных выпусков, когда онпубликовал какую-то особую статью, доходило до 100 000. В ноябре 1913 года он начинает выпускать в свет еще одно, уже собственное, периодическое издание — «Утопия», названное в память знаменитой книги Томаса Мора. Это был теоретический орган, в котором он мог обсуждать более академические темы, чем в «Аванти!», и не подчиняться строго линии партии. В «Утопии» он делал обзоры последних философских публикаций, напечатал отзыв на большую сложную книгу Розы Люксембург «Аккумуляция капитала». По словам социалистов, этим трудом она доказала, что является единственным человеком, понявшим второй и третий том «Капитала» Карла Маркса. Он также написал брошюру «Правдивый Ян Гус» — краткую биографию чешского мученика-протестанта, сожженного в 1415 году. Муссолини резко осуждал преследование Яна Гуса католической церковью.

Спустя месяц после того, как Муссолини стал редактором «Аванти!», в январе 1913 года, сельские рабочие в местечке Роккагордже, близ города Фрозиноне в Центральной Италии, восстали, протестуя против нежелания властей соорудить систему канализации. Были вызваны войска, которые открыли огонь по восставшим. Семеро крестьян были убиты и двенадцать ранены. За этим последовали волнения, и армия стреляла по демонстрантам в нескольких районах Центральной Италии и Сицилии. Муссолини резко осудил «государственное убийство» «по приказу Савойи» (имя династии, к которой принадлежал король Виктор Эммануил III). Он призвал пролетариат сопротивляться государственному насилию своим оборонительным насилием в ожидании того дня, когда будет возможность революционным путем перехватить у буржуазии власть в государстве. За эту статью редактору и газете «Аванти!» было предъявлено обвинение в подстрекательстве и побуждении к насилию. Но суд их оправдал. Если Муссолини ругал правительство либерального премьер-министра Джованни Джолитти и его коррумпированных друзей-масонов, то многие консерваторы и правые группировки критиковали его за слабость в отношении «красной» угрозы.

Молодой рабочий-анархист Аугусто Мазетти был так возмущен расстрелами бунтовщиков и демонстрантов армией, что выстрелил в армейского офицера, не имевшего никакого отношения к стрельбе по демонстрантам, но Мазетти просто мстил в его лице всем офицерам. Он был схвачен и обвинен в покушении на убийство, но признан невменяемым и помещен в сумасшедший дом. Синдикалистские тред-юнионы в знак солидарности рабочего движения с Мазетти призвали к 24-часовой всеобщей забастовке 7 июня 1914 года. Дата была выбрана специально как вызов консерваторам и роялистам, которые в этот день всегда проводили демонстрации, празднуя годовщину провозглашения либеральной конституции королевства Пьемонт в 1848 году. Национальный исполнительный комитет Итальянской социалистической партии официально поддержал 24-часовую всеобщую забастовку, и Муссолини в «Аванти!» призвал всех рабочих к ней присоединиться.

Забастовка была почти всеобщей и в большей части Италии прошла довольно мирно. Однако в Анконе, чтобы отделить бастующих от демонстрации консерваторов в честь дня конституции, полиции потребовалась помощь армии. Бастующие атаковали войска, которые открыли огонь. Было убито три и ранено не менее десяти нападавших. На следующий день анконское отделение Всеобщей конфедерации труда (официальных социалистических тред-юнионов) призвало начать неограниченную по времени всеобщую стачку протеста против действий армии. А в Милане стачка уже началась накануне вечером по призыву местных тред-юнионов.

Муссолини находился в это время в Милане. Он шел во главе демонстрации, когда на Соборной площади на них напала полиция. Рядом с ним был его товарищ — социалист Филиппо Корридони. Муссолини получил удар полицейской дубинкой, а Корридони был арестован. Как видим, этот эпизод опровергает обвинение Муссолини Анжеликой Балабановой в трусости.

События в Италии, названные в прессе «красной неделей», переполошили буржуазию Европы. Лондонская «Тайме», которая была озабочена лишь поджогами, нападениями на судей и другими актами насилия суфражисток, к 10 июня встревожилась по поводу так называемого «терроризма рабочего меньшинства» в Италии. Итальянский корреспондент газеты сообщал, что в Риме стачка удалась на 100 %, как и в большинстве других итальянских городов, за исключением Венеции, где она почти не нашла поддержки, и Милана и Генуи, где продолжали ходить трамваи. В Турине двое бастующих были убиты, один солдат упал с коня и был затоптан толпой, двадцати бунтовщикам и двадцати полицейским были нанесены увечья. Самые бурные беспорядки произошли в Анконе, где забастовщики напали на полицию и солдат с камнями и бутылками. Несколько рабочих пострадало от ударов дубинками, а один солдат и один полицейский были ранены револьверными выстрелами. 9 июня в Анконе было введено военное положение, и армия взяла город под свой контроль.

Премьер-министр либерал Антонио Саландра, сменивший Джолитти, приказал префектам навести законность и порядок, но проявлять по возможности величайшую сдержанность в отношении забастовщиков и демонстрантов. Это не понравилось правым партиям. В Парме и Милане консерваторы провели контр демонстрации, а вооруженные группы молодых консерваторов нападали на забастовщиков и избивали их.

Тем не менее утром 9 июня Национальный исполнительный комитет Итальянской социалистической партии все еще не поддержал официально не ограниченную временем всеобщую забастовку, а на следующий день Всеобщая конфедерация труда объявила об окончании стачки, приказав всем рабочим вернуться на работу с полночи 10 июня. Лидер анархистов Эррико Малатеста не мог поверить этому известию. Он немедленно выпустил собственное воззвание к рабочим: «Сейчас речь идет не о стачке, а о революции. Долой равнодушных! Долой предателей! Да здравствует революция!»

Однако Муссолини лояльно следовал официальной партийной линии. 11 июня он обратился к массовому митингу на стадионе «Арена» в Милане и призвал рабочих вернуться на свои рабочие места. Перед выступлением он получил сообщение, что стачка прекращена потому, что власти отрезали телеграфное сообщение с главной штаб-квартирой Всеобщей конфедерации труда в Риме. На следующий день он написал в «Аванти!», что забастовка увенчалась беспрецедентным успехом и научила пролетариат, как надо совершенствовать новые формы борьбы. На самом деле он оценивал ее совсем иначе: он считал, что «красная неделя» была не революцией, а полным «хаосом».

Нет никаких сомнений в том, что провал «красной недели» пошатнул веру Муссолини в социалистическую партию и послужил первым поводом к его разрыву с социализмом. Партия, которая выкрикивала революционные лозунги, которая сначала призвала рабочих к забастовке и демонстрациям против буржуазного государства, затем попятилась на пороге конфронтации с противником. Партия, погрязшая в бесконечных яростных спорах с республиканцами и анархистами, так никогда и не одержала над ними решительной победы. Партия, члены которой время от времени убивали полицейского или армейского офицера, никогда не пыталась сломить полицию или армию… С такой партией Муссолини было не по пути. Если бы только он мог забыть то, что прочел у Маркса и Кропоткина, а помнил лишь уроки, полученные у Макиавелли, Ницше, Сореля, Паре-то, Лебона и Преццолини. Он жаждал доказать себе и всему миру, что является одним из иерархии, одним из тех, кто властвует, а не частицей большинства, позволяющего властвовать над собой; что он один из сильных правителей, по Лебону, которым толпа рабски подчиняется, а не тот слабый властитель, против которого она бунтует; что он оратор, способный сподвигнуть толпу на великие дела, апеллируя к ее благороднейшим чувствам, особенно патриотизму; что он лидер, который не борется с течением, а взлетает на гребень приливной волны, несущей его и его восхищенных последователей к победе.

Соблазн был велик. Но это означало, что он должен предать социалистический интернационализм, на идеях которого с раннего детства его воспитывал отец, и товарищей по социалистическому движению. Он не мог поддерживать империалистическую войну за создание итальянской колониальной империи в Африке. Все было бы проще, если бы речь шла о войне, которую можно было бы считать справедливой и революционной, войной за освобождение итальянской земли от австрийского ига… Но подобная гипотетическая ситуация вряд ли могла возникнуть, ведь императоры Австрии и Германии были союзниками Италии в Тройственном альянсе.

Муссолини приходилось иметь дело с ситуацией не воображаемой, а реальной, которая имела место весной 1914 года, когда он был редактором «Аванти!» и должен был проводить в газете партийную линию. Поэтому он продолжал использовать свой блестящий талант журналиста, обличая милитаризм, а также патриотизм буржуазии и республиканских националистов. Он провозглашал лозунг, популярный у социалистов всех стран с 1896 года, когда его впервые объявили итальянские социалисты по поводу войны с Абиссинией: «Ни единого человека, ни единой монеты империалистической войне!»

 

Глава 7

РАЗРЫВ С СОЦИАЛИЗМОМ

28 июня 1914 года в Сараево сербскими националистами был убит вместе с женой эрцгерцог Франц-Фердинанд, наследник австрийского престола. Это был первый визит члена австрийского императорского дома в Боснию и Герцеговину, аннексированную Австрией в 1908 году. Редакторский комментарий Муссолини, опубликованный на следующий день в «Аванти!», был более сдержанным, чем восторг по поводу убийства Столыпина в 1911 году. Он называл смерть эрцгерцога и его жены «трагическим событием», но тем не менее радовался удару, нанесенному Габсбургской монархии, которая, не довольствуясь угнетением венгров и хорватов, нацелилась расширить свои территории и присоединить Сербию. Австрийское правительство действительно намеревалось использовать убийство в Сараево как предлог для захвата Сербии. Оно обвинило сербское правительство в попустительстве убийцам и предъявило Сербии 24-часовой ультиматум с такими унизительными условиями, что он оказался почти неприемлемым. Ряд требований посягал на сербский суверенитет. Тем не менее сербское правительство решило его принять, но русский царь уговорил их направить Австрии ответ, вежливо отвергающий ряд ее требований. 28 июля Австрия объявила Сербии войну, а двумя днями позже Россия началавсеобщую мобилизацию. Германский император, попытавшись предварительно удержать Австрию от развязывания войны в Европе, решил затем поддержать своего австрийского союзника и 1 августа объявил войну России.

Он также решил ввести в действие план, подготовленный фельдмаршалом графом Альфредом фон Шлиффеном, возглавлявшим немецкий генеральный штаб. Сам Шлиффен умер в 1913 году. Согласно плану Шлиффена, если Германия будет втянута в войну с Россией, она должна немедленно нанести превентивный удар по союзнику России, Франции. Так как вторгнуться во Францию немецким войскам было удобнее со стороны Бельгии, немецкое правительство обратилось к Бельгии с просьбой пропустить их войска. Когда Бельгия отказалась, Германия объявила Бельгии войну. Договором от 1839 года Британия обязывалась защищать нейтралитет Бельгии. Собственно говоря, с давних времен принципом британской международной политики было не допускать контроля над бельгийским побережьем со стороны какой-либо другой европейской великой державы. Итак, 4 августа Британия объявила войну Германии. Таким образом, союзники (Франция, Британия, Россия, Бельгия и Сербия) оказались втянутыми в войну с центральноевропейскими державами (Германией и Австрией).

По мере того как развивался кризис, Муссолини продолжал свою антивоенную пропаганду. В статье от 26 июля он писал в «Аванти!»: «Лишь один крик раздастся из уст итальянского пролетариата. На площадях и улицах Италии будет звучать: «Долой войну!» Настало время итальянскому пролетариату подтвердить свой старый лозунг: «Ни единого человека, ни единой монеты!», чего бы это ни стоило».

Исполнительный комитет Второго Интернационала поспешно собрался 29 июля в Брюсселе. Итальянскую социалистическую партию представляла Анжелика Балабанова. Настал момент всем социалистическим партиям осуществить политику, о которой было заявлено в 1907 году в Штутгарте ив 1912 году в Базеле, то есть призвать к всеобщей забастовке в воюющих странах, дабы остановить войну. Все ждали, что возглавит это обращение социалистическая партия Австрии, так как, без сомнения, именно Австрия начала войну. Но австрийские делегаты заявили в Брюсселе своим коллегам, что ничего подобного делать не собираются. Рабочие цитадели социализма — красной Вены — требовали мщения сербам, убившим их эрцгерцога. Они кричали «Смерть всем сербам!» и активно поддерживали войну. Лидер австрийских социалистов Виктор Адлер подчеркнул, что лучше ошибаться вместе со своим рабочим классом, чем быть правым против него.

Тогда французские и бельгийские социалисты также решили поддержать свои правительства. Лидер французских социалистов Арене Вивиани стал в июне премьер-министром. Он и Вандервельде в Бельгии, вошедший в правительство в августе, призвали французских и бельгийских рабочих защищать свои страны от немецких захватчиков. Даже ветеран французских социалистов Жан Жорес, более всех других руководителей социалистического движения связанный с борьбой против назревавшей войны, заявил 29 июля в Брюсселе, что французское правительство ни в коей мере нельзя упрекнуть в развязывании войны. Это, впрочем, не предотвратило убийство Жореса двумя днями позже. По возвращении в Париж он был застрелен молодым французским националистом, студентом, который считал его пацифистом и предателем интересов своей страны и обвинял Жореса в том, что тот состоит на службе у германского правительства.

Меньшинство социалистов, противники войны, назвало Жореса мучеником социалистического интернационализма. 4 августа в Милане Муссолини выступил на митинге, посвященном памяти Жореса. Он сказал, что Жорес был убит правыми националистами, ложно обвинявшими его в том, что он получает плату от немцев, что он погиб как мученик мира. Однако Вивиани объявил, что Жорес решил поддержать войну, и призвал французский пролетариат почтить память Жореса — храбро сражаться за родину.

Немецкая социал-демократическая партия, самая мощная в Европе, всего на день-два дольше остальных социалистических партий выстояла против шумных требований войны. Однако затем сдалась и она. Депутат-социалист Вильгельм Диттманн, возвращаясь поездом в Берлин на заседание рейхстага, встретил призванных в армию социалистов, которые, распевая социалистические песни, отправлялись на фронт. Они кричали Диттманну, чтобы он не подводил, а поддержал их, пока они будут сражаться за отечество. 3 августа немецкие социал-демократы — депутаты рейхстага 78 голосами против 14 проголосовали в поддержку военных кредитов. Австрийская социалистическая газета «Арбайтер цайтунг» («Рабочая газета») в статье, озаглавленной «День германской нации», восхваляла патриотизм немецкой социал-демократической партии, решившей поддержать войну.

Против войны выступила лишь горстка немецких социалистов. Их возглавляли Карл Либкнехт и Роза Люксембург, которых за это посадили в тюрьму. В Российской социал-демократической рабочей партии Ленин и большевики выступили против войны и призвали пролетариат превратить империалистическую войну в гражданскую.

Итальянские социалисты были в несколько ином положении, чем другие социалистические партии. Согласно договору 1882 года Италия как член Тройственного союза была обязана выступить на стороне Германии и Австрии. Однако общественное мнение Италии было настроено резко против Австрии, угнетающей итальянцев в Трентино, и возражало против военной поддержки Германии и Австрии. Даже итальянские буржуазия и правительство предпочитали оставаться нейтральными, по крайней мере временно, и, прежде чем присоединяться к своим партнерам по альянсу, посмотреть, как будут развиваться военные действия. Так что Итальянской социалистической партии оказалось нетрудно придерживаться антивоенной позиции.

Республиканцы, однако, надеялись, что Италия вступит в войну на стороне союзников. Они говорили, что это война по Мадзини: война за демократию против самодержавных императоров. Находясь в 1909 году в Трентино, Муссолини был против войны с Австрией за освобождение этой провинции, так как в случае победы Австрия захватит дополнительно многие итальянские территории. Однако Австрия не сможет одержать победу, если на стороне Италии будут сражаться Франция и Британия. Республиканцы призвали итальянский парод поддержать маленькие отважные страны — Сербию и Бельгию — против австрийских и немецких захватчиков и стать бок о бок с республиканской Францией и конституционной Британией против германского и австрийского имперского милитаризма. Все демократические силы были на стороне союзников. Либеральный чешский лидер Томаш Масарик, бывший депутатом имперского австрийского парламента в Вене, поддержал союзников. Вскоре после начала войны он бежал из Вены в Рим, а затем перебрался в Лондон, где призвал чешские части австрийской армии дезертировать, перейти к противнику и сражаться на стороне союзников.

Семья Гарибальди высказалась в поддержку союзников. Сын великого Гарибальди, Риччиотти, продолжая традицию отца, стал «солдатом свободы» и ездил по разным странам, чтобы помогать угнетенным народам в их борьбе за независимость. Риччиотти возглавлял отряд добровольцев-гарибальдийцев, воевавших вместе с греками против Турции в 1897 году и помогавших либеральным революционерам Мексики в 1911-м. Теперь ему было 67 лет, он был скрючен ревматизмом, но его сын, Пеппино, собрал отряд добровольцев, куда вошли и пять его братьев, чтобы воевать за Францию в Первой мировой войне. Один из братьев, Энцио Гарибальди, был другом Муссолини. Энцио хотел стать журналистом, и по его просьбе Муссолини предоставил ему возможность работать репортером в «Аванти!». Добровольцы Пеппино Гарибальди воевали на аргонском фронте во Франции. Они отличились выдающимся мужеством и понесли тяжелые потери при захвате вражеских позиций, идя в атаку по-гарибальдийски — со штыками против мощного ружейного и пулеметного огня.

Только одна муха была в демократическом варенье — царская Россия. И немецкие социалисты поспешили накопатьстарых цитат из Маркса и Энгельса относительно долга социалистов в любой войне поддерживать нации, воюющие против царя. Республиканцы и социалисты, бывшие на стороне союзников, говорили, что одно лишь присутствие России среди союзников еще не влияет на тот основополагающий факт, что союзники сражаются за демократию. Да и вообще, утверждали они, ситуация сильно изменилась с тех времен, когда Маркс и Энгельс призывали рабочих к борьбе против жандарма Европы Николая I. После революции 1905 года Николай II даровал стране некоторые либеральные реформы, в том числе законодательное собрание, Думу. Развитие России в демократическом направлении ускорится, а позиции русских либералов укрепятся, если Россия займет место рядом с западными союзниками в защите демократии. Ведущий марксист России Г. В. Плеханов и знаменитый русский анархист Кропоткин призвали рабочих России поддержать войну.

На протяжении всего августа Муссолини продолжал проводить партийную линию в газете «Аванти!», но был глубоко потрясен неспособностью других партий Второго Интернационала остановить войну, в особенности неудачей немецкой и австрийской партий, не сумевших осудить агрессивную политику императоров Германии и Австрии. Он говорил своему другу: «Второй Интернационал умер». Ленин заметил то же самое по тому же поводу, но Ленин сделал из этого вывод: необходимо создать новый — Третий — Интернационал. Вывод Муссолини был противоположным. В 1932 году он рассказал Эмилю Людвигу, что именно предательство немецкими социал-демократами дела интернационализма в 1914 году привело его к неприятию интернационального социализма, а затем и к созданию фашистской партии.

9 сентября 1914 года он выступил на массовом митинге в миланском «Театро дель пополо» (Народном театре) с требованием, чтобы Италия и дальше оставалась нейтральной. Он осудил кампанию за вступление в войну на стороне союзников. Он говорил, что в некоторой степени сочувствует республиканской Франции, но Италии не следует забывать, как Франция в 1849 году послала войска раздавить Римскую республику Мадзини, как предала Италию в 1859 году, заключив в Виллафранка мир с Австрией, и как расстреляла добровольцев Гарибальди в 1867-м. В аудитории раздалось несколько выкриков: «Это была буржуазная Франция!» На что Муссолини возразил: «Когда я говорю «Франция», я имею в виду Францию буржуазную. Но пролетарская Франция ей не возражала». Он использовал доводы националистов для оправдания политики социалистов.

12 сентября в «Аванти!» была опубликована статья социалиста-диссидента Серджио Панунцио, поддерживавшего политику республиканцев относительно вмешательства в войну на стороне союзников. Панунцио выдвигал обычные аргументы республиканцев о том, что необходимо поддержать войну демократии против германского и австрийского милитаризма. Он проводил доводы Маркса и Энгельса, высказанные в 1848 и 1870 годах в доказательство, что они не были пацифистами и в поддержку прогрессивных войн Германии. Отсюда следовало, что для итальянских социалистов вполне оправданно поддержать прогрессивную войну против Германии.

На следующий день Муссолини опубликовал свою развернутую статью, в которой разбивал аргументацию Панунцио. В течение своей жизни Муссолини не раз, хотя и не часто, извращал факты и искажал исторические источники для того, чтобы подтвердить собственную точку зрения. Так он поступил и в этом случае, спутав — наверняка намеренно — декларации Первого Интернационала: одну, принятую в июле 1870 года в поддержку Германии при начале франко-прусской войны, и вторую, вышедшую двумя месяцами позже и осуждавшую Бисмарка за продолжение войны против республиканской Франции после свержения Второй империи Наполеона III. Муссолини яростно защищал социалистический интернационализм и антивоенную позицию Итальянской социалистической партии, но доводы его были не слишком убедительны.

Накануне того дня, когда должна была выйти газета с его статьей, точнее в два часа ночи, он написал письмо Леде Рафанелли, в котором жаловался, что хотя, по-видимому, ему удастся разгромить Панунцио в завтрашнем номере «Аванти!», его печалит и угнетает мысль о том, сколько его друзей-социалистов опьянены бряцанием оружия. «Пройдет еще немного времени, и я перестану доверять вам и даже самому себе… Это ужасно. Чиарди, Корридони, Ла Руджиер — апологеты войны! Эта зараза никого не минует, но я хочу продержаться до конца». Разговаривая с Ледой через несколько дней, он рассказал ей, что встретил двух старых друзей, студентов из Романьи, которые шли записываться добровольцами в армию. «Они были полны энтузиазма, стремления отдать свои жизни… Это меня потрясло».

Он продержался еще месяц, в то время как его друзья-социалисты присоединились к республиканцам в их требовании вступить в войну на стороне союзников. Сторонники военного вмешательства создали организацию, которую назвали «Fasci d'azione rivoluzionaria intervenista» («Фашия революционного вмешательства»), имея в виду древнеримскую фашию — пучок прутьев, который носили как знак своей должности ликторы в Древнем Риме. Один прут можно сломать, но скрепленные вместе они неодолимы.

Одним из самых пылких сторонников интервенции, то есть вступления в войну, был Массимо Рокка, редактор болонской газеты «Иль ресто дел карлино», в которой он печатался под псевдонимом Либеро Танкреди. Леда Рафанелли встретилась с Рокка в конце сентября, и он рассказал ей, что разговаривал с Муссолини и думает, что тот вскоре выступит в поддержку вступления в войну на стороне союзников. Леда не могла поверить в это, но Рокка заверил ее, что не сомневается в сказанном. Он добавил, что считает Муссолини не слишком умным. В последующие годы были и другие люди, которые думали так же, в том числе некоторые британские дипломаты в 1920-1930-е годы. Муссолини смог к своей выгоде использовать эту недооценку его умственных способностей.

Рокка решил поторопить события. 7 октября он опубликовал в «Иль ресто дель карлино» статью, озаглавленную «Редактор «Аванти!» — человек из соломы. Открытое письмо Бенито Муссолини». В ней он обвинял Муссолини в том, что тот пишет одно, а думает другое, что у него нет ни национального сознания, ни морального мужества — последнее, правда, не слишком его тревожило. Это касалось лишь самого Муссолини. Но газету волновало, что он работал на дело предателей родины, позволял влиять на себя таким твердокаменным интернационалистам, как Константино Ладзари и Анжелика Балабанова, «эта русская поборница немецкого социализма». Муссолини мог в это не верить, но так или иначе он помогал правительству предавать будущее своей страны.

Леда прочла эту статью перед отъездом на зиму из Милана. До отхода поезда она поехала к Муссолини домой и сказала, что он непременно должен откликнуться на открытое письмо Рокка в «Аванти!». Без промедления! Он отвечал, что, конечно, собирается это сделать, и заметил, что упоминание о Балабановой свидетельствует о мелкобуржуазной мен-тальности Рокка. Затем он проводил Леду до перекрестка, где она пошла в одну сторону, а он — в другую. На прощание она сказала: «До свидания, держитесь, не волнуйтесь». Он ответил: «До свидания, спасибо». Это был их последний разговор.

На следующий день и «Аванти!», и «Иль ресто дель карлино» опубликовали ответ Муссолини. Он писал: «Перед лицом бури, сотрясающей сегодня Европу, тот, кто не делает историю, а лишь наблюдает ее вихри, и есть человек из соломы, даже если имя его Танкреди». Заканчивалась статья такой фразой: «Мы еще посмотрим, кто из нас человек из соломы, я или Либеро Танкреди, а точнее — Массимо Рокка».

Это было последнее выступление Муссолини в защиту социалистического интернационализма. 18 октября в «Аванти!» появляется статья под заголовком «От абсолютного нейтралитета к нейтралитету активному и действенному». Он писал, что нейтралитет абсолютный означает поддержку Тройственного союза монархий Италии, Австрии и Германии. Социалисты не всегда проповедуют нейтралитет и возражают против войны. Когда они совершат социалистическую революцию, им придется вести революционную войну с иностранными державами, которые не останутся в стороне и постараются эту революцию подавить. Он указывал, что такие прославленные социалисты, как Киприани, Вайян во Франции, Хиндмэн в Англии и Кропоткин в России, в настоящее время поддерживают союзников в войне. Итальянская социалистическая партия не должна допускать, чтобы буква социализма погубила ее дух.

Статья Муссолини встревожила лидеров социалистической партии. На следующий день 14 членов Национального исполнительного комитета Итальянской социалистической партии, в том числе Ладзари, Серрати, Паньяцца, Анжелика Балабанова и Муссолини, встретились в Болонье, чтобы ее обсудить. Они проспорили весь день, 19 октября, до позднего вечера, причем Ладзари, Серрати и Балабанова с большой горечью отзывались о позиции Муссолини. Когда на следующее утро 20 октября дискуссия возобновилась, Муссолини предложил резолюцию: партия подтверждает свое принципиальное отношение ко всем войнам, но считает, что линия, которую до сих пор проводила газета «Аванти!» (абсолютный нейтралитет), чересчур догматическая. В соответствии с меняющейся международной обстановкой партия должна сменить ее на политику гибкого нейтралитета. За эту резолюцию проголосовал только Муссолини. Она была отвергнута тринадцатью голосами против одного.

Лидеры партии предложили резолюцию, которая провозглашала, что они верят в абсолютный нейтралитет, а не двусмысленную нейтральность правительства, и категорически протестуют против бойни, опустошающей ныне Европу и приносящей неисчислимые страдания рабочим Бельгии, Франции, Германии, России, Англии, Австрии и Сербии. Резолюция осуждала предательство социализма немецкой и другими социалистическими партиями. «Мы останемся верны нашему флагу. На нем начертано: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"» Резолюция была принята двенадцатью голосами против одного. Против голосовал только Муссолини, Адольфо Зербини воздержался.

Муссолини потребовал, чтобы Национальный исполнительный комитет созвал внеочередной партийный съезд для обсуждения отношения партии к войне, но его требование было отвергнуто. Тогда он подал в отставку с поста редактора «Аванти!». 15 ноября вышел первый номер его собственной газеты, которую он назвал «Иль пополо д'Италия» («Итальянский народ»). Со всем своим пылом и блеском он начал кампанию в поддержку республиканцев, призывая Италию вступить в войну на стороне союзников. Лидеры социалистов заклеймили его как предателя. Они обвиняли его в том, что он подкуплен французской разведкой и поэтому сменил позицию, подчеркивая, что в течение трех месяцев после начала войны он решительно и твердо поддерживал партийную политику оппозиции войне и вдруг сделал, как бы мы теперь сказали, поворот на 180 градусов и стал яро пропагандировать политику участия в войне, которую до сих пор сурово и страстно осуждал.

Конечно, французское золото — объяснение слишком простое, но изменение направления деятельности Муссолини в октябре 1914 года, безусловно, требует разъяснения. Недостаточно заявить, что требование нейтралитета в августе 1914 года можно истолковать как возражение вступлению Италии в войну на стороне стран Центральной Европы согласно договору о Тройственном союзе и что Муссолини в качестве редактора «Аванти!» должен был выражать в газете официальную политику партии. Мы ведь знаем из его частного письма Леде Рафанелли, как отрицательно он относился в сентябре к вступлению в войну на стороне союзников, как потрясла его тогда приверженность многих друзей-социалистов политике вступления в войну и как решительно он намеревался до последнего не сдавать своих позиций.

Объяснение перемены, происшедшей с Муссолини в октябре, несомненно, лежит в его характере, который так четко проанализировала Анжелика Балабанова. Какими бы достоинствами он ни обладал, несмотря на всю храбрость, проявленную им в столкновении с полицейскими дубинками, а затем в окопах под огнем противника, мужества плыть против течения, идти против общественного мнения у него не было. Друзья по социалистической партии, которыми он восхищался больше других, самые решительные и яростные, стояли за войну. И он чувствовал, что скоро они завоюют поддержку большинства народа. Он хотел быть с ними, хотел быть популярным в массах, срывать аплодисменты толпы. Всю свою жизнь он хотел быть на стороне победителей, хотя жестоко просчитался в 1940 году.

* * *

24 ноября на собрании миланского отделения Итальянской социалистической партии в миланском «Театро дель пополо» Муссолини под выкрики и улюлюканье зала отстаивал свою точку зрения на вступление в войну и аргументировал свои поступки. После ожесточенных дебатов он был исключен из партии. В заключительном слове Бенито отметил, что они исключают его, потому что любят, хотя сами этого не осознают, что он верен если не букве, то духу социализма и что, какие бы резолюции они ни принимали, он на всю жизнь останется социалистом и никогда не откажется от социалистических принципов. В последующие тридцать лет ему предстояло далеко отойти от этой позиции.

Первая мировая война привела к расколу социалистического движения во всех странах Европы. Особенно сильно это проявилось в Италии и имело далеко идущие последствия. Отношение социалистов к войне было сложным. В то время как офицерство и большинство населения патриотически поддерживало любую войну, в которой участвовала их страна, в то время как пацифисты возражали против всех войн и не соглашались в них участвовать, терпя бесконечные преследования, социалисты были против реакционных, несправедливых, империалистических войн, но одобряли войны прогрессивные, справедливые и революционные. Поэтому они должны были анализировать каждую начинавшуюся войну и решать, под какую категорию она подпадает. Если этонесправедливая, империалистическая война, то они были обязаны ей противостоять, плыть против патриотического потока, не обращая внимания на последствия для себя, и клеймить как предателя любого социалиста, который поддерживает войну и побуждает рабочих умирать и убивать своих зарубежных товарищей ради прибылей буржуазии. Если же это война справедливая, революционная, социалисты должны активно ее поддерживать и объявлять предателем и контрреволюционером любого социалиста, который препятствует военным усилиям правительства или саботирует их. Эта дилемма была ярко проиллюстрирована политикой коммунистических партий всех стран во время Второй мировой войны, которую они характеризовали как империалистическую, пока к союзникам не присоединился Советский Союз. Тогда они объявили ее справедливой войной и призвали к беспощадному подавлению тех «троцкистов», которые продолжали ту же политику, какую вели коммунисты до 22 июня 1941 года.

В октябре 1914 года Муссолини решил, что Первая мировая война есть война справедливая, демократическая, в то время как его бывшие товарищи — социалисты продолжали считать ее несправедливой, империалистической. Это привело к окончательному разрыву между ними. После этого они лишь расходились все дальше и дальше. Социалисты ославили Муссолини как предателя и наемника французской буржуазии, а Муссолини заклеймил социалистов как предателей родины и наемников на службе у немецкого посла князя Бернхарда фон Бюлова. В 1918 году он потребовал, чтобы Итальянская социалистическая партия была запрещена. Разногласие в анализе характера Первой мировой войны между Муссолини и социалистами привело к избиениям, поджогам и убийствам в 1921 году, к убийству Маттеотти в 1924 году и казни Муссолини в Джульяно-ди-Медзегра 28 апреля 1945 года.

 

Глава 8

ПРИВЕРЖЕНЕЦ ИНТЕРВЕНЦИИ

Как только Муссолини начал в «Иль пополо д'Италия» кампанию за итальянское вмешательство (интервенцию) в войну, его противники начали задавать вопросы, откуда он взял деньги на издание газеты. 18 ноября, через три дня после выхода первого номера, в цюрихской газете «Нойе цюрихер цайтунг» («Новая цюрихская газета») было опубликовано заявление немецкого агентства новостей о том, что газету «Иль пополо д'Италия» финансирует французское правительство.

Двумя днями позлее Муссолини опроверг это обвинение, так же как Ленин в 1917 году отрицал, что получал деньги от германского правительства. По сути дела, французское и бельгийское правительства финансировали Муссолини в 1914 году по той же причине, что и германское финансировало Ленина в 1917-м, потому что считали, что это в их интересах. А Муссолини и Ленин с радостью принимали эти деньги и не собирались становиться агентами Франции и Германии, а делали это для того, чтобы проводить далее политику, которую считали правильной. А отрицали они этот факт потому, что понимали: если правда станет известна, то будет дискредитировано их дело.

В обоих случаях деньги платились не прямо. Муссолини средства для выпуска «Иль пополо д'Италия» поступали сначала от Филиппо Нальди, владельца «Иль ресто дель карлино», с распростертыми объятиями, приветствовавшего переход Муссолини на их сторону. В ноябре 1914 года Муссолини писал из Швейцарии сестре Эдвиге (не раскрывая, что находится в Женеве), что отправился в Швейцарию на несколько дней, чтобы позаботиться о финансировании «Иль поиоло д'Италия». Часть денег, переданных Нальди Муссолини, поступила от правительств Бельгии и Франции. Через несколько лет Муссолини будут субсидировать богатые промышленники Милана и Турина.

Республиканцы вели усиленную агитацию за вступление в войну. Британский посол сэр Реннел Родд сообщал в Лондон, что итальянские промышленники настроены против вступления в войну на стороне союзников из-за своих связей с Германией. Большинство социалистов возражало против любых войн. Большая часть аристократии не хотела этого вступления, так как считала Центральную Европу оплотом аристократических привилегий. Церковь также была против этой войны. В войну вовлекла Италию «смышленая буржуазия и пошедший за нею народ», причем республиканцы с энтузиазмом поддерживали идею, что это была война за демократию. Муссолини играл активную, но не самую значительную роль в военной кампании. Популярная история агитации, приведшей к вступлению Италии в войну, опубликованная в 1916 году, упоминает о Муссолини лишь на тринадцати страницах из четырехсот. Однако роль его была не так уж незначительна, особенно в Милане.

Разрыв Муссолини с социалистами повлиял на его личную жизнь: пришел конец его дружбе с Ледой Рафанелли. Однако вскоре в Милан возвратилась Ида Дальцер, и Муссолини возобновил с ней связь, так как продолжал жить в Милане один, без Рашели, которая с четырехлетней Эддой оставалась в Фор ли. Он тревожился по поводу отношений с Идой, так как понимал, что если Рашель узнает о ней, то поднимет скандал. А это было вполне возможно, ведь Фор ли был гораздо теснее связан с Миланом, чем с Тренто, да и редактор «Иль пополо д'Италия» в 1915 году был фигурой куда более заметной, чем редактор «Л'Авенире дель лавораторе» в 1909-м.

В середине декабря 1914 года наступление сербов отбросило австрийскую армию по всему венгерскому фронту. Муссолини восхвалял этот успех в статье «Да здравствует Сербия!», опубликованной в «Иль пополо д'Италия» за 12 декабря. «Снова старый австрийский орел вонзил когти в тело сербов, но сербы дрались отважно и отогнали орла, в то время как Италия, мощная держава с сорокамиллионным населением, Италия, родина героев, оставалась нейтральной… нейтральной по коммерческому расчету, нейтральной, к своему стыду».

Рождество было омрачено смертью Бруно и Константе Гарибальди, которые погибли, сражаясь за Францию в Аргоне. Их тела были перевезены в Италию. На погребении в Риме присутствовали 300 000 человек. В статье от 8 января Муссолини писал, что это было самое большое шествие, которое видели когда-либо улицы Рима. Он восхвалял братьев Гарибальди за то, что они продолжили республиканскую традицию своей семьи, борясь за дело демократии и революцию, за Францию Бланки, в то время как король Италии и папа оставались нейтральными, а итальянские социалисты вели себя как тайные пособники австрийцев.

День за днем он развивал эту тему в своей газете. Франция, Британия и Россия воюют за угнетенные маленькие нации — Сербию и Бельгию. Их поддерживают такие видные социалисты, как Вандервельде, X. М. Хиндеман, Плеханов и Кропоткин, а итальянские социалисты придерживаются трусливого нейтралитета, став в один ряд с Квириналом и Ватиканом в противодействии демократической революционной войне против монархии Габсбургов.

Весной интервенционистская кампания стала еще шире и напористее, принимая все более яростные, неконституционные формы. По всей Италии республиканцы толпились на площадях и в ратушах, выкрикивая: «Да здравствует Италия! Да здравствует война!» В Милане они ворвались в судебное присутствие, прервали его работу. Их с большим трудом уговорили покинуть здание.

Миланские «фаши д'ационе» вечером 11 апреля устроили большую демонстрацию на Соборной площади Милана. Их призыв к «миланским пролетариям» был опубликован накануне, 10 апреля, в «Иль пололо д'Италия» под заголовком «Фашисты Италии, займите завтра площадь любой ценой!». Они отрицали, что революционные фашисты разжигают войну и являются националистами, и заявляли, что нейтралитет поддерживают лишь монархия, Ватикан, буржуазия и германофилы-социалисты, подкупленные золотом фон Бюлова. «Пролетарии, выходите на улицы и площади вместе с нами и кричите: «Долой продажную меркантильную политику итальянской буржуазии!» Требуйте войны против империй, которые несут ответственность за пожар в Европе. Да здравствует война за освобождение народов!»

Муссолини повторил этот призыв в утреннем воскресном выпуске «Иль пополо д'Италия» и напомнил читателям свои слова, написанные 18 октября 1914 года, когда он говорил о необходимости «убить букву» ради сохранения духа Итальянской социалистической партии. «Сегодня мы говорим: необходимо убить партию, чтобы спасти социализм». Муссолини в этот день, 11 апреля, уехал в Рим, чтобы участвовать в демонстрации в поддержку интервенционизма. Как раз когда он начал выступать, появилась полиция. Его ударили дубинкой и арестовали, но через несколько часов освободили.

В мае кампания интервенционистов особенно усилилась. 5 мая, в 55-ю годовщину похода Гарибальди с его Тысячей за освобождение Сицилии, должно было состояться открытие памятника в честь Тысячи в местечке Кварто близ Генуи, из которого начался поход. В результате серьезной агитации это событие вылилось в мощную демонстрацию в поддержку войны. Там собрались оставшиеся в живых ветераны Тысячи. Ковыляя на двух костылях, приехал Риччиотти Гарибальди с сыном Пеппино, вернувшимся с французского фронта, чтобы помочь интервенционистам. Главным оратором был поэт и романист Габриеле д'Аннунцио, вложивший в эту речь весь свой дар пылкого красноречия.

Социалисты и либералы Джолитти, противники военного вмешательства, безуспешно пытались плыть наперекор этому бурному потоку. В день Первомая депутат социалистов Нино Мадзони, прибывший в Милан на митинг, говорил о солидарности с социалистами Германии и Австрии. Об этом событии Муссолини написал обличительную статью «Ученик Радецкого» (Радецкий — австрийский главнокомандующий в Италии в 1848 году), в которой отмечал, что Мадзони, выступая в Милане, «городе пяти дней» (ссылка на миланское восстание 19–23 марта 1848 года), «осмелился нагло и бесстыдно извиниться за Австрию и Германию».

11 мая Муссолини обратился с речью к огромной демонстрации интервенционистов в Милане. Говоря из окна редакции «Иль пополо д'Италия», он заявил, что, если Италия не чувствует войну на своих границах, начнется гражданская война внутри страны, а это означает революцию. Три дня спустя в Риме, выслушав пламенную речь д'Аннунцио, сторонники военных действий попытались штурмовать Палату депутатов в Палаццо ди Монтеситорио, но после жестокой схватки были разогнаны подразделениями полиции.

Интервенционисты не знали, что их усилия уже были не нужны. Правительство Саландры в это время вело переговоры одновременно с союзниками и с Австрией. Слишком поздно австрийское правительство последовало совету Германии и предложило передать Италии область Трентино. Саландра смог получить от союзников гораздо более выгодные предложения, и 26 апреля в Лондоне был подписан секретный договор. Британия и Франция согласились с тем, что если Италия будет сражаться на их стороне, то после победы они отдадут ей не только Трентино, но и Триест, Фиуме и прилегающие районы с общим населением в 100 000 славян, Родос и принадлежащие Турции Додеканезские острова, населенные почти целиком греками, а также Джубаленд в Британской Восточной Африке (позднее названный Кенией), который будет присоединен к Итальянскому Сомали. В соответствии с особой просьбой итальянского правительства условия этого договора должны были держаться в секрете от их отважногои благородного союзника Сербии, которую обнадеживали, что после войны территории Австрийской империи, населенные славянами, будут переданы ей. Проблемы, связанные с обещанием одних и тех же территорий двум разным странам, усугубились после того, как в войну на стороне союзников вступила Греция в надежде на то, что ей будет отдан греко-язычный остров Родос. Еще позже британское правительство твердо пообещало как арабам, так и евреям отдать турецкую провинцию Палестину.

23 мая 1915 года итальянское правительство отдало приказ о всеобщей мобилизации и на следующий день объявило войну Австрии. В соответствующие сроки последовало объявление войны Германии, Турции и Болгарии. 23 мая Муссолини писал в «Иль пополо д'Италия»: «Начиная с сегодняшнего дня есть только итальянцы… Все итальянцы объединены в стальной блок… Генерал Кадорна выхватил из ножен свой меч и пойдет на Вену. Да здравствует Италия!»

 

Глава 9

КАПРАЛ МУССОЛИНИ

Генерал граф Луиджи Кадорна, начавший Службу в армии еще в 1866 году, был главнокомандующим итальянских войск. Он решил оставаться на оборонительных позициях в горных районах Трентино и атаковать на фронте по реке Изонцо к северу от Триеста, так как знал, что у австрийцев там мало частей (главные их силы воевали с русскими на Восточном фронте). Жестокие бои прошли при очень плохой погоде в июне 1915 года. Итальянцы наступали под проливным дождем и захватили несколько укреплений, но понесли тяжелейшие потери. В августе Кадорна вновь начал наступление на изонцком фронте, и, хотя численное превосходство было на стороне итальянцев, продвижение их было медленным, а потери снова очень велики.

Социалисты продолжали выступать против войны. Некоторые лидеры их правого крыла делали это не слишком активно, но страстные интернационалисты вроде Анжелики Балабановой усилили нападки на империалистическую войну, вновь и вновь подчеркивая свою солидарность с социалистами враждебных стран. Они клеймили Муссолини за лицемерие, потому что он не пошел добровольцем в армию, а продолжал сидеть в Милане, в редакции «Иль пополо д'Италия», в то время как тысячи итальянских солдат умирали нафронте. Муссолини оборонялся от этих нападок, уверяя, что сразу же хотел записаться добровольцем, но военные власти велели ему подождать, пока будет официальный призыв его возраста. Это весьма вероятно, потому что армии было бы трудно немедленно принять и вооружить всех боеспособных мужчин нации. Его друг Филиппо Корридони уже попал в армию и участвовал в летней кампании на изонцком фронте.

Долго ждать Муссолини не пришлось: ему было приказано явиться в казармы 31 августа 1915 года в Милане, что он и сделал, оставив газету «Иль пополо д'Италия» на помощников. Он был направлен в 11-й полк берсальеров, отправлявшийся в Брешию. 17 сентября он оказался на фронте под Удине. Капитан его батальона, читатель «Иль пополо д'Италия», предложил назначить его редактором полковой газеты, располагавшейся в Удине, но Муссолини желал драться с австрийцами на фронте.

Ему был присвоен чин капрала, и он стал исполнять обычные обязанности военнослужащего среднего состава действующей армии. Сослуживцы его любили. В 1945 году один человек в Милане рассказывал английскому историку, Кристоферу Хибберту, что был капралом в том же батальоне, что и Муссолини, и хотя тот был хвастуном и трепачом, но «парень был славный».

Время от времени он писал статьи в «Иль пополо д'Италия» и вел военный дневник, явно предназначавшийся для публикации. Он печатался выпусками в «Иль пополо д'Италия» между 28 декабря 1915 года и 15 февраля 1917-го. Описаний военных операций в нем было немного — возможно, чтобы избежать придирок цензоров и политических конфронтации, а рассказывалось в основном о тяготах и лишениях фронтовой жизни солдат в холодные зимы и во время боев в снегу на плато Карсо за городом Гориция. Кроме того, он писал с фронта сестре Эдвиге. Сорок лет спустя многие из этих писем она опубликовала.

В середине октября 1915 года Кадорна снова начал наступление. Третье и четвертое сражение на реке Изонцо продолжались с перерывами на день-два в течение семи недель. Однако австрийцы, хоть и не имели численного перевеса, сумели укрепить свои позиции, и итальянцам не удалось достичь своих целей. Атаки их были прекращены 5 декабря. Потери на этом фронте, как на Западном и Русском фронтах, были очень велики, гораздо больше, чем в предыдущих войнах. Так, в 1859 году вся Европа была потрясена количеством убитых в битве при Сольферино, где общие потери французов, итальянцев и австрийцев составили около 40 000. В битвах при Изонцо с октября по декабрь 1915 года итальянцы потеряли 113 000 человек, австрийцы — 90 000.

23 октября в боях у реки Изонцо был убит Корридони. Рассказ Маргериты Сарфатти об этом вошел в число фашистских легенд. Она описывала, как однажды солдат-социалист, насильно призванный в армию, подошел к Муссолини и спросил его: «Вы Муссолини?» Когда Муссолини подтвердил, что это он, солдат-социалист произнес: «У меня для вас приятная новость. Корридони убит, и поделом ему». Солдат стал проклинать Корридони, как одного из тех, кто втянул Италию в войну. Далее Сарфатти писала, что Муссолини вскочил на ноги и направил на «мерзавца» винтовку. Когда, увидев это, к нему подбежал сержант и поинтересовался: «Что это вы делаете, капрал?» — Муссолини «уронил винтовку и горестно, ощущая в сердце смерть, пошел прочь». Как и многие истории Сарфатти, эта, по-видимому, не соответствует действительности. Хотя Муссолини не захотел опровергнуть ее, когда в 1925 году Маргерита ее опубликовала. Однако трудно примирить ее с «Военным дневником» Муссолини, где он не упоминает об этом случае, а пишет 1 ноября 1915 года: «Лейтенант-полковник Кассола мимоходом сообщил мне грустную новость о смерти Корридони». На следующий день, в записи дневника от 2 ноября, он добавляет: «Корридони убит на поле боя. Честь ему и слава!»

* * *

Во время последних недель наступления Муссолини получил письмо от Иды Дальцер, в котором она сообщала, что 11 ноября в Милане она родила ему сына и назвала его Бенито Альбино. Вскоре после этого Муссолини заболел паратифом и 24 ноября был отправлен в военный госпиталь в Кивидале. Во время его пребывания там госпиталь посетил король. Так он повстречался с Муссолини в первый раз. Когда Муссолини стало получше, его переправили для окончательного выздоровления в Тревиглио под Миланом, а затем дали месячный отпуск.

Известие Иды о рождении ребенка, кажется, только укрепило его привязанность к Рашели. Хотя отношения с Идой, несомненно, были не просто мимолетной интрижкой, он никогда не собирался заменить ею Рашель. Видимо, для того, чтобы оградить положение Рашели от поползновений Иды, он решил жениться на ней официально. Получив отпуск, он приехал в Форли, где 16 декабря узаконил свой брак с Рашелью гражданской церемонией. Девять месяцев спустя, 21 сентября 1916 года, родился их второй ребенок, мальчик. Они назвали его Витторио.

Из Форли Муссолини уехал в Милан повидать Иду и ребенка. Он очень обрадовался сыну и поселил Иду в отеле «Гран Бретанья», записав в книге регистрации, что она его жена. За время отпуска он написал ряд статей в «Иль пополо д'Италия», в которых осуждал пораженчество. Весьма одобрительно он цитировал фразу, широко распространенную во Франции для поднятия духа: «Стенать — значит предавать».

Он позаботился о финансовом обеспечении Иды, которое позволяло ей содержать себя и ребенка, а затем вернулся в часть. Весной 1916 года снова начались бои. Кадорна опять стал наступать на изонцком фронте с целью помешать австрийцам послать подкрепления немецким войскам под Верденом на Западном фронте. В мае австрийцы провели контрнаступление в Трентино. Бои у реки Изонцо продолжались все лето. Муссолини попал в отряд, посланный для разведки боем 15–17 июля. Он был легко ранен шрапнелью, но, сообщая об этом Эдвиге, писал, что волноваться не стоит, так как рана несерьезная. Он предупреждал ее, чтобы она не питала иллюзий, будто война скоро закончится, потому что, если биться до победного конца, она затянется на всю зиму и на весь 1917 год.

Из Милана пришли тревожные известия. Ида Дальцер начала судебный процесс против него, требуя алиментов, так как, по ее утверждению, выделенных им ей денег было недостаточно. Она утверждала, что являлась его женой, и, хотя не могла предъявить свидетельство о браке, ссылалась в доказательство на запись в книге регистрации отеля «Гран Бретанья». Муссолини был глубоко огорчен. Суд постановил не считать Иду его законной женой, но присудил выплачивать ей дополнительные суммы на содержание. Любовь его после этого угасла совсем, и он порвал с ней всякие отношения. Но она не желала с этим смириться и, явившись домой к Рашели, устроила скандал, настаивая, что именно она, а «не Рашель является законной женой Муссолини.

В июле до него дошли еще одни неприятные новости. Его друг, Чезаре Баттисти, с которым он сотрудничал в 1909 году в Тренто, перед началом войны бежал с австрийской территории и вступил добровольцем в итальянскую армию. Муссолини узнал, что он попал в плен к австрийцам, которые заявили, что, будучи уроженцем Трентино, он является австрийским подданным, перебежавшим к врагу. За измену Баттисти был приговорен к смертной казни и повешен. Муссолини написал яркую статью в «Иль пополо д'Италия», призывая к всеобщей ненависти к «великому венскому преступнику» (Францу Иосифу) и обещая, что виновные понесут суровое наказание за это преступление. «Армии надо больше пушек и еще больше пушек, потому что лучший способ почтить память достойнейшего мученика за дело независимости Италии — это победа!»

4 августа 1916 года армия на изонцком фронте, переданная Кадорной под руководство двоюродного брата короля, герцога Аосты, перешла в очередное наступление и после ожесточенных боев 9 августа овладела Горицией. Вся Италия праздновала великую победу. Однако после первого успеха наступление выдохлось, хотя бои на плато Карсо продолжались до середины ноября. Потери опять были оченьмногочисленными. За все кампании 1916 года итальянцы потеряли убитыми и ранеными 405 000 человек и 60 000 было взято в плен.

* * *

После шестой битвы у Изонцо Муссолини был произведен в «капоралмаджоре» — чин, соответствующий примерно английскому младшему сержанту. Из-за этого иногда возникает путаница относительно того, какой высший чин заработал Муссолини к концу Первой мировой войны (капрала или сержанта).

Зимой 1917 года в период военного затишья погода на изонцком фронте стояла сырая и холодная. Муссолини и еще несколько солдат его подразделения 22 февраля проводили испытания пушки. Примерно к часу пополудни было сделано несколько выстрелов, и Муссолини предупредил лейтенанта, командовавшего пристрелкой, что орудие перегрелось. Лейтенант ответил, что остался только один выстрел и орудие должно выдержать. Однако при выстреле пушку разорвало. Муссолини пишет в своем дневнике, что двоих солдат убило на месте, а пятеро было ранено, хотя его биографы утверждают, что пострадавших было больше. Они пишут, что убитых оказалось пять человек и многие были ранены. Муссолини был тяжело ранен осколками снаряда. Сильнее всего пострадало левое бедро: была перебита кость.

Страдающего от невыносимой боли, его доставили на полевой перевязочный пункт, а оттуда на броневике — в Рончи, в полевой госпиталь № 46, где ему была сделана операция. Его биографы утверждают, что он отказался от наркоза. Он сам подтвердил это в 1932 году Эмилю Людвигу. Когда Людвиг поинтересовался, почему он отказался от хлороформа, Муссолини ответил, что хотел следить за хирургами. Однако более вероятно, что он решил продемонстрировать себе и окружающим свой героизм. Эта история вполне может быть правдой, хотя удивительно, что военный врач не приказал капралу Муссолини принять наркоз без разговоров.

Через два дня он смог, хотя и не собственноручно, написать письмо Рашели, в котором сообщил о своем ранении и просилне тревожиться. Однако, узнав о ранении, она сразу приехала в Рончи, и ей было позволено его навестить. Согласно гораздо более поздней газетной статье, 7 марта госпиталь посетил король. «Как вы себя чувствуете?» — спросил король. «Не слишком хорошо, ваше величество», — отвечал Муссолини.

Если в этой истории и есть доля правды, то Муссолини ни словом не упомянул о ней в своем «Военном дневнике». Хотя, пожалуй, это неудивительно в свете его отношения к монархии и «Виктору Савойскому» в 1917 году.

Он быстро поправлялся, но был еще серьезно болен, когда 18 марта госпиталь накрыл огонь австрийской артиллерии. Итальянцы были убеждены, что австрийцы сделали это не случайно, а намеренно стреляли по госпиталю, ярко помеченному красным крестом, нарушая тем самым законы честной войны.

Руководство госпиталя, боясь повторного обстрела, эвакуировало раненых в другие больницы. Однако Муссолини был в слишком тяжелом состоянии, и его нельзя было перевозить. В «Военном дневнике» он писал, что остался один в госпитале в Рончи вместе с двумя врачами, сестрами и капелланом. Эмилю Людвигу он, однако, рассказал, что кроме него там находилось еще двое пациентов. Представляется довольно странным, что если было возможно доставить его в Рончи на броневике сразу после ранения, то почему нельзя было перевозить его 24 дня спустя, когда состояние стало гораздо лучше. Возможно, просто не оказалось подходящего транспорта, и нет никаких оснований сомневаться в правдивости этой последней записи в «Военном дневнике». 15 июня 1917 года демобилизованный из армии Муссолини явился в редакцию «Иль пополо д'Италия» в Милане, опираясь на костыли. Вскоре он с ними расстался и мог нормально работать. Теперь он был человеком, пролившим кровь за свою страну, героем войны, которого никто больше не мог упрекнуть в лицемерном уклонении от военной службы. И он начал гражданскую жизнь с того, что провозгласил в прессе кампанию за войну до победного конца, за дальнейшие жертвы, за искоренение пораженчества и пацифизма.

 

Глава 10

ФАШИО ДИ КОМБАТТИМЕНТО

Вмарте 1917 года русская революция сбросила царизм и Россия стала демократической конституционной республикой. Либералы в странах-союзницах радовались, что им не надо более испытывать моральные муки от союза с царской Россией. Сестра Муссолини, Эдвига, выразила широко распространенное мнение, написав ему о своей радости, что война стала полностью прогрессивной: «либеральная Англия, якобинская Франция и воссоединенная Италия» больше не состоят в союзе с царскими казаками и режимом, ссылающим инакомыслящих в Сибирь. Через месяц после русской революции Соединенные Штаты Америки вступили в войну на стороне союзников, завершив демократизацию коалиции.

Немецкий кайзер, понимавший, что проигрывает войну главным образом из-за эффективной блокады союзников, в декабре 1916 года предпринял попытки к переговорам о мире. Правительства стран-союзниц отказались вступать в подобные переговоры. Придерживаясь либеральных воззрений, общих для всех, от Дэвида Ллойд Джорджа и Жоржа Клемансо до Масарика и американского президента Вудро Вильсона, они подчеркнули, что эта война не должна походить на войны XIX века, которые заканчивались миром и спустя несколько лет вспыхивали вновь. Это должна быть «война заокончание всех войн», война, которая «обезопасит мир для демократии», война, которая дарует право на самоопределение всем угнетенным народам Центральной Европы.

3 августа 1917 года Муссолини опубликовал в «Иль пополо д'Италия» статью под заголовком «Австрия должна быть уничтожена», подражая призыву Катона, провозгласившего две тысячи лет назад в Древнем Риме: «Delenda est Cartago» («Карфаген должен быть разрушен»). Он требовал, чтобы после победы в войне Австро-Венгерская империя должна прекратить существование и народам Богемии, Трансильвании, Италии и Боснии должны быть дарованы свобода и независимость. Весь следующий год он неоднократно повторял лозунг «Delenda Austria».

Тем временем германское правительство всячески поощряло любые антивоенные выступления социалистов-интернационалистов повсюду, за исключением Германии. Они облегчили Ленину возвращение из Швейцарии в Россию через Германию в так называемом «пломбированном вагоне». Ленина сопровождала небольшая группа настроенных против войны социалистов, в которую входила и Анжелика Балабанова. По приезде в Петроград Ленин начал активную пропагандистскую кампанию против нового либерального правительства, предлагая хлеб голодным городским рабочим, землю помещиков крестьянам и мир находящимся на фронте солдатам. Предложение мира оказалось самым действенным. Русская армия несла тяжелые потери. Толпы солдат дезертировали и возвращались домой, в свои деревни, иногда при этом расстреливали офицеров. В июне 1917 года буржуазное правительство Александра Керенского по просьбе западных союзников приказало начать наступление против немцев. Этот шаг обошелся дорого: количество дезертиров резко возросло.

На изонцком фронте в июне Кадорна также начал наступление. И снова, после некоторого первоначального успеха, оно захлебнулось. Итальянцы потеряли 24 000 убитыми и ранеными и 2000 пленными. Итальянские социалисты усилили свое противодействие войне, хотя их пропаганда в газетах, в том числе в «Аванти!», была ограничена цензурой. В палате депутатов Тревес провозгласил лозунг «Будущей зимой ни одного человека в окопах!», подхваченный всеми социалистами.

Папа Бенедикт XV с самого начала войны подчеркивал, что католическая церковь должна соблюдать строгий нейтралитет по отношению к двум воюющим блокам. В августе 1917 года он выпустил воззвание к обеим сторонам, призывая их к миру, намекая, что Австрия вполне могла бы уступить итальянскую территорию Италии, и подтверждая, что католиков обеих армий, союзнической и держав Центральной Европы, нельзя винить за выполнение своего долга.

Муссолини в «Иль пополо д'Италия» упорно проводил кампанию против преждевременного заключения мира, за войну до полной победы. Он требовал более активного проведения военных действий, утверждая, что храбрых фронтовиков предают слабые, неумелые действия правительства; клеймил позицию Тревеса и папы. Настаивал на интернировании всех иностранцев вражеской национальности и конфискации их имущества, которое должно было пойти на увеличение пенсий искалеченным ветеранам войны, а также вдовам и сиротам павших за родину итальянцев. Требовал, чтобы правительство предприняло жесткие меры против нерадивых чиновников, против всех, кто наживается на войне, против предательской деятельности социалистов, против представителей Ватикана, выступающих с антивоенными заявлениями. Аналогичную кампанию развернул во Франции Клемансо, а в Британии такую же по духу, но грубую и вульгарную по форме — Горацио Боттомли и журналисты лорда Нортклифа в «Дейли мейл» и других его газетах.

Под давлением Муссолини и его сторонников правительство вынуждено было интернировать нежелательных иностранцев. Для Муссолини это оказалось еще и выгодным по личным мотивам, так как Ида Дальцер, как жительница Трентино, была австрийской подданной. Она была арестована и интернирована в Касерте, что временно остановило ее преследования Муссолини. Однако нет никаких доказательствтого, что он сам, как утверждали его враги, договорился об этом с властями или что именно для решения этой сложной проблемы он затеял кампанию в газете об интернировании иностранных подданных.

В это время у Муссолини стремительно развивался роман с Маргеритой Сарфатти, работавшей с ним в «Иль пополо д'Италия». Ее сын от мужа, Роберто Сарфатти, погиб на фронте в феврале 1918 года. Муссолини посвятил его памяти яркую хвалебную статью.

В апреле 1917 года социалисты нейтральных стран, Швеции и Голландии, пригласили социалистические партии воюющих держав прислать делегатов в Стокгольм на международную конференцию. Германия и Австрия дали своим социалистам выездные визы для посещения Стокгольма, а правительства союзных держав своим отказали. Впрочем, несколько позже британское правительство под давлением правительства Керенского в России согласилось эти визы социалистам предоставить. Тем не менее, когда лидер антивоенного крыла лейбористской партии Рамсей Макдональд попытался отплыть в Швецию из Абердина, секретарь профсоюза моряков, Хэйвелок Вильсон, бывший ярым поборником войны, призвал матросов отказаться плыть, если Макдональд будет на борту. История о лидере социалистов, которому помешала забастовка профсоюза в осуществлении политических целей, невероятно позабавила консерваторов. Сатирический журнал «Панч» поместил ставшую знаменитой карикатуру, на которой Макдональд уныло сидит на пристани со своим багажом. Подпись гласила: «Подорван собственной петардой». Муссолини в «Иль пополо д'Италия» резко осудил социалистических предателей, которые жаждут брататься в Стокгольме с вражескими подданными. В особенный восторг привели его действия Хэйвелока Вильсона и британских моряков. Он горячо хвалил их, представляя как прекрасный пример пролетарского патриотизма.

В июне 1917 года, когда войска Западного фронта участвовали в очередном, по их мнению, бессмысленном и чреватом потерями наступлении, во французской армии вспыхнули бунты. В связи с этим генерал Робер Нивелль был заменен новым главнокомандующим генералом Филиппом Петеном, который эти бунты подавил. Однако эти события наряду с восстаниями в России и папским воззванием о мире заставили итальянское правительство задуматься о моральном состоянии и верности присяге собственных солдат во время предпринятого Кадорной нового августовского наступления на изонцком фронте. Из-за распада русской армии австрийцы смогли перевести сюда части с Восточного фронта. Наступление Кадорны снова провалилось, и в конце сентября австрийцы начали контрнаступление.

Туманным осенним утром 24 октября они атаковали Капоретто и после двух дней боев вынудили итальянцев отступить. Кадорна приказал отойти на 60 миль к юго-западу, к реке Пиаве. 28 октября австрийцы вошли в Удине, а итальянское отступление продолжалось. К 9 ноября итальянцы благополучно переправились через Пиаву и стали держать оборону вдоль нее. Потери их были очень велики: 40 000 убитых и раненых, противник захватил 3500 пушек, 1700 минометов и 3000 пулеметов. Самым серьезным же оказалось то, что 280 000 солдат попали в плен, а другие 350 000 дезертировали и отправились по домам. В результате итальянцы потеряли почти половину всей армии. Размеры поражения и дезертирства были соизмеримы с произошедшими в России.

Правительство ушло в отставку. Премьер-министром стал Витторио Эмануэле Орландо. На посту главнокомандующего Кадорну заменил генерал Армандо Диац, а его подчиненными стали генералы Гаэтано Джардино и Пьетро Бадольо. Пойманных дезертиров расстреливали. Чтобы остановить наступление австрийцев, в Италию были направлены шесть французских и пять британских дивизий. Итальянский фронт стоял на реке Пиаве. Повторные атаки австрийцев в ноябре и декабре не увенчались успехом. На Рождество бои были прекращены.

В течение всего периода отступления от Капоретто Муссолини старался поддержать моральный дух итальянской армиистатьями в «Иль пополо д'Италия». 20 ноября 1917 года он был одним из основных ораторов на митинге в миланском театре «Ла Скала», где приветствовали прибытие на итальянский фронт французских и британских частей. Он сказал, что, когда немцы продвигались в сентябре 1914 года к Парижу, парижане кричали: «Нет, кайзер, не видать тебе Парижа!» — и кайзеру никогда туда не войти. Миланцы так же предупреждают немецкого и австрийского императоров. Миланцы будут сражаться, как их предки, которые в XII веке боролись и победили германского императора Фридриха Барбароссу. Они готовы были умереть, но не стать рабами.

Муссолини продолжал свою пропаганду как на митингах, так и ежедневно на страницах «Иль пополо д'Италия». Он осуждал расстрелы дезертиров. Винить в поражении под Капоретто следовало не солдат, сломившихся под гнетом невыносимого напряжения, а правительство, генеральный штаб, продажных интендантов, наживавшихся на войне, и предателей-социалистов, которых правительство продолжает терпеть.

Среди британцев, прибывших на итальянский фронт, был некий офицер военной разведки, лейтенант-полковник Сэмюэль Хоар, который семнадцать лет спустя стал министром иностранных дел Великобритании. Один из подчиненных ему младших офицеров посоветовал познакомиться и поддержать деньгами миланского журналиста по имени Бенито Муссолини. Хоар телеграфом запросил об этом главу военной разведки в Лондоне сэра Джорджа Макдонафа и получил его согласие субсидировать деятельность Муссолини. В 1954 году Хоар, ставший к тому времени лордом Темплвудом, написал об этом в своей автобиографии: «Предоставьте это дело мне, — ответил ему Муссолини через посредника. — Я мобилизую миланских «mutilati», и они разобьют головы всем пацифистам, которые посмеют собрать антивоенные митинги на улицах города». Он сдержал свое слово: фашисты… быстро расправились с миланскими пацифистами».

В самый критический момент отступления к Пиаве, 7 ноября 1917 года, большевики захватили власть в России. Наследующий день Лев Троцкий, которого Ленин назначил комиссаром по иностранным делам, опубликовал обращение ко всем правительствам воюющих стран вступить в мирные переговоры. Правительства Германии и Австрии приняли это предложение, но правительства стран-союзниц отвергли его с возмущением. С этого момента в глазах союзников Ленин и Троцкий стали в один ряд с папой и другими сторонниками мирных переговоров, а значит, их врагами и германскими агентами.

С самого начала революции в России политики и журналисты стран-союзниц обратили внимание на то, что среди большевистских лидеров большой процент составляли евреи, и стали говорить о них как о «большевистских евреях», являющихся агентами немецкого кайзера и фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга (главнокомандующего немецкой армией). Муссолини присоединился к этим поношениям большевиков как еврейских агентов немцев. 11 ноября 1917 года, спустя четыре дня после захвата власти большевиками, он писал в «Иль пополо д'Италия» о «еврейско-германском большевизме», осуществившем революцию в результате нечестивого сговора между германским высшим командованием и синагогой. Гинденбургу больше не нужно идти на Петроград, потому что он уже захвачен усилиями большевистских лидеров, чьи истинные имена выдают их расовую принадлежность: Цеорбаум (Ленин), Апфельбаум (Зиновьев), Розенфельд (Каменев) и Бронштейн (Троцкий). Он ошибся насчет Цеорбаума и Апфельбаума, но больше этой ошибки никогда не повторял и в будущем всегда называл Ленина правильно — Ульянов. Однако насчет Розенфельда и Бронштейна он был точен, как и в том, что Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Лев Троцкий и многие другие вожди большевизма были евреями.

Впрочем, он не позволил всем этим сведениям о еврейском происхождении большевистских вождей увести себя в сторону от главной линии атаки: что большевики являются германскими агентами. Три недели спустя он написал статью «Бесчестный мир», в которой резко заклеймил идею мирныхпереговоров и призыв Троцкого к окончанию войны. «Правительство Ленина — это немецкое правительство. Мы не должны забывать, что Ленин вернулся в Россию через Германию… Его правительство в Петрограде — порождение Германии». Его критика большевиков усилилась еще больше после того, как правительство Ленина подписало Брест-Литовский мир с немцами и вышло из войны. Он назвал эти события «триумфом Гинденбурга и Ленина».

Во время этих бурных дней начала ноября 1917 года во Франции пришел к власти Жорж Клемансо. Его политическая карьера, так же как и карьера Муссолини, была переходом от крайне левых к крайне правым. После трех лет настойчивой пропаганды в своей газете более решительных военных действий и резкой критики слабости и некомпетентности сменявших друг друга правительств Франции он сам в возрасте 76 лет стал премьер-министром. Муссолини приветствовал его назначение. Он писал, что у Клемансо много недостатков, но, несмотря на почтенный возраст, он полон энергии и будет вести войну, не следуя политике демократов или аристократов, не войну санкюлотов или клерикалов, а просто войну — «войну, и все».

В январе 1918 года Клемансо распорядился арестовать Луи Мальви, недавнего министра внутренних дел, и Жозефа Кайо, бывшего премьер-министра, по обвинению в государственной измене. Мальви был обвинен в том, что не сумел пресечь деятельность немецкой шпионской сети, сформировавшейся вокруг анархистской газеты «Ле бонне руж» («Красный колпак»), а Кайо — в заговоре с германскими агентами о заключении мира. Немецких шпионов, связанных с «Ле бонне руж», судил военный трибунал и приговорил к расстрелу. Мальви был осужден по более мягкой статье и выслан из Франции, а Кайо продержали без суда в тюрьме два года, затем судили и освободили только в 1920 году.

Муссолини в «Иль пополо д'Италия» аплодировал действиям Клемансо. В статье, озаглавленной «Казните!», он призывал итальянское правительство последовать примеру Клемансо, как обращаться с предателями и теми, кто хочетвести мирные переговоры. Его агитация и пример Клемансо возымели некоторое действие. В конце января Ладзари и Бомбаччи, секретарь и вице-секретарь Итальянской социалистической партии, были арестованы и обвинены в пораженческой деятельности. В мае был арестован Серрати. Если заглянуть в прошлое, то оказывается, что тогда Муссолини хорошо знал обоих. Так, в октябре 1914 года Рокка обвинял Муссолини в том, что тот находится под влиянием Ладзари, а Бомбаччи был другом Муссолини, когда они оба были учителями в 1902 году в Гвалтьери. В 1918 году Муссолини горячо приветствовал их арест.

Однако Муссолини не был удовлетворен действиями правительства и призывал назначить диктатора. Войну нельзя вести и выиграть демократическим путем. Если демократия — это правило, то война — великое исключение из него. Во время войны доведенная до логического конца демократия приводит к установлению Советов, как в русской армии, и полному падению дисциплины, а затем к распаду армии и позорному миру. Древние римляне в моменты опасности, защищая демократию, назначали на чрезвычайный период временных диктаторов. И разве Клемансо во Франции, Ллойд Джордж в Англии и Вильсон в Соединенных Штатах не являются эффективными демократическими диктаторами? Диктатура — это средство достижения демократических целей.

В январе 1918 года Вильсон опубликовал свои «14 пунктов», которые должны были служить условиями заключения мира. Они включали создание Лиги Наций и самоопределение народов, которые должны были свободным голосованием на плебисците выбрать страну, подданными которой хотели бы стать. Муссолини отверг идею плебисцита. Никакого плебисцита не нужно, чтобы доказать, что Трентино, Триест, Истрия и Далмация должны принадлежать Италии. Итальянцы уже проголосовали за это своей кровью. Мученичество Чезаре Баттисти в Трентино, Гульельмо Обердано в Триесте, Надзаро Сауро в Истрии и Франческо Рисмонди в Далмации и так является достаточным плебисцитом.

Главными мишенями атак Муссолини были пацифисты: во Франции — сторонники международной антивоенной конференции социалистов в Кинтале; в Британии — лидер лейбористской партии Рам сей Макдональд, противник войны член парламента либерал Джозеф Кинг, а также лорд Лэнс-даун, написавший в «Тайме» письмо в поддержку мирных переговоров; в России — Троцкий со своим радиопризывом ко всем правительствам принять участие в мирной конференции; в Италии — Ладзари и другие лидеры социалистов, а также папа Бенедикт XV. В январе 1918 года Муссолини получил письмо от солдата с фронта, в котором говорилось, что автор письма и его товарищи считают, что папа выступает против Италии. 15 марта в «Иль пополо д'Италия» Муссолини закончил свою статью словами из письма: «Папа против Италии!», но цензор эту фразу вычеркнул.

3 марта 1918 года Муссолини выступал в Парме на митинге Ассоциации раненых и увечных ветеранов и военных вдов. Он говорил, что ни один здравомыслящий человек не хочет продолжать войну ни на день дольше необходимого, но она должна продолжаться до тех пор, пока не закончится победоносным миром, а не позорными мирными переговорами. Никто не понимает этого лучше и глубже солдат на фронте и вдов героев, павших во имя победы, так как они знают, что преждевременный мир обесценит их страдания, а смерти их родных и любимых окажутся напрасными.

Он подчеркнул, что есть четыре категории пацифистов: первые — это заблуждающиеся гуманисты, желающие любой ценой избежать кровопролития сегодня, не понимая, что это приведет к пролитию гораздо большей крови завтра; вторые — просто трусы; третьи — капиталисты, выступающие против войны, так как она мешает получению их доходов от международной торговли; четвертые — предатели и германские агенты. Он считал, что социалистов следует отнести к четвертой категории.

24 ноября 1914 года, когда он был исключен из Итальянской социалистической партии, Муссолини объявил, что, несмотря на исключение, никогда не отступит от социализма. 2 марта 1918 года он написал в «Иль пополо д'Италия»: «Международный социализм — германское оружие».

В июне 1918 года австрийцы начали наступление против итальянских частей, стоявших на Пиаве. Итальянские позиции держались стойко, и после недели жестоких боев австрийцы вынуждены были прекратить атаки, потеряв 96 000 убитыми и ранеными. Итальянцы потеряли более 40 000.

7 августа Муссолини писал, что, по его мнению, война наверняка продлится всю следующую зиму. Однако на другой день союзники начали победоносное наступление на Западном фронте, а 24 октября Диац начал наступление вдоль Пиавы. Вначале он встретил ожесточенное сопротивление австрийцев, но после того как 29 октября итальянцами был захвачен город Витторио-Венето, моральный дух противника был сломлен. Отступление австрийцев превратилось в повальное бегство. Почти 500 000 австрийских солдат сдались в плен, и 3 ноября австрийцы попросили перемирия, которое 4 ноября было подписано. 9 ноября началась революция в Германии. Кайзер бежал в Голландию. 11 ноября война на Западном фронте закончилась полной капитуляцией немцев. За три с половиной года войны Италия потеряла более 600 000 убитыми и более миллиона были ранены. 220 000 стали калеками.

Муссолини и патриотически настроенные итальянцы, ярые сторонники войны, восторженно славили победу под Витторио-Венето. Муссолини назвал ее самой великой из всех побед всех армий, сражавшихся в этой войне. Однако сам ход мирной конференции, открывшейся в январе 1919 года в Версале, и ее результаты оказались для Италии не слишком удовлетворительными. Пренебрегая историческими прецедентами, союзные державы объявили, что немцы не будут допущены на мирную конференцию — их ознакомят с условиями мира после того, как их согласуют между собой союзники. И лишь тогда немцам надлежит принять их безоговорочно. Однако и маленькие нации, формально участвовавшие в конференции, обнаружили, что фактически отстранены от выработки решений. Ими занимались четыре ведущие союзные державы — Франция, Британия, Соединенные Штаты Америки и Италия. Итальянский премьер-министр Орландо вскоре был извещен, что от него, как младшего члена Большой четверки, ожидают полного согласия со всеми решениями Клемансо, Ллойд Джорджа и Вильсона.

Мирный договор, подписанный в Версале 28 июня 1919 года, был назван немцами «Диктатом». Почти таким он являлся и с итальянской точки зрения. Итальянцам отдали Трентино и город Триест, но не Фиуме и не остальную Истрию. Им не отдали Далмацию и отказали в международном признании зоной их влияния Албанию и Додеканезские острова. Британцы также не спешили выполнять условия лондонского договора 1915 года о передаче Италии Джубаленда в Восточной Африке. Таким образом, 600 000 итальянцев отдали свои жизни, чтобы получить Триест и Трентино, которые Австрия готова была передать Италии в 1915 году, лишь бы та оставалась нейтральной.

Когда социалисты указали на то, что жизни шестисот тысяч итальянцев были зря отданы в войне, которой они всегда противились, Муссолини объявил Орландо предателем Италии. Он также проклял социалистов за их интернационализм, потому что в это время считал любую форму социалистической международной солидарности преступлением против Италии. Во время войны блокада портов британским флотом привела к тяжким лишениям и голоду в Германии, Австрии и Венгрии. После подписания перемирия в ноябре 1918 года союзники продолжали эту блокаду и не хотели ее отменять до полного признания немцами условий мирного договора, выработанных в Версале. Однако социалисты и гуманитарные организации в странах-союзницах, а также поднявшаяся повсюду волна протестов вынудили правительства союзных держав снять блокаду в марте 1919 года.

Гуманитарные организации спасения стали доставлять пищу населению Германии, Австрии и Венгрии. Итальянские социалисты пригласили голодных венских детей приехать в Италию, где их накормят и пригреют итальянские семьи. Муссолини резко критиковал итальянских социалистов за их «тошнотворный интернационализм», «провоцирующий сентиментальность». Почему они собирают деньги и предлагают пищу и другую помощь детям врагов-австрийцев, а не итальянским детям — сиротам итальянских солдат, павших на войне, убитых теми самыми австрийцами, детей которых сейчас прикармливают социалисты?

* * *

С каждым днем становилось все яснее, что в послевоенной Италии вражда между республиканцами-националистами и социалистами-интернационалистами усиливается. И Муссолини решил собрать разрозненные фашистские группы, действовавшие со времени интервенционистской кампании 1914–1915 годов, в единую общенациональную организацию. Учредительное собрание «Фашио ди комбаттименто» («Союза борьбы») состоялось 23 марта 1919 года в помещении клуба Промышленно-коммерческого союза в Милане на площади Сан-Сеполкро. Председательствовал на собрании Феруччио Векки. Немногочисленные собравшиеся бурно приветствовали речи Муссолини и Микеле Бьянчи и приняли программу, разработанную Муссолини для этой новой организации.

Программа содержала следующие пункты:

добиться права голоса для всех итальянцев старше 18 лет, включая женщин, без учета имущественного состояния. В Британии с 1918 года было предоставлено право голоса женщинам старше 30 лет (мужчины могли голосовать с 21 года), но в большинстве стран Европы и мира женщины этого права были лишены;

требование системы выборов, обеспечивающей пропорциональное представительство. Возраст избираемых в Палату депутатов, который по действующему законодательству был 31 год, понижался до 25 лет;

ликвидация Сената (верхней палаты). Депутаты, избранные на следующих всеобщих выборах, составят Национальную ассамблею, которая должна будет действовать в течение трех лет;

провозглашение новой конституции Италии;

принятие 8-часового рабочего дня для итальянских рабочих;

передача Фиуме и Далмации Италии.

Собрание приняло резолюцию, в которой выражалось восхищение сынами Италии, павшими в борьбе за ее величие и свободу, а также заявлялось о поддержке идеи создания Лиги Наций. А через несколько лет Муссолини объявит о своем презрении к Лиге Наций, так что положение о поддержке Лиги было, вероятно, внесено из-за большой популярности в Италии президента Вильсона, предложившего эту идею.

Первая фашия (местное отделение новой организации) была создана в Милане, вторая — в Генуе. В следующие восемь дней, то есть еще до конца марта, отделения были сформированы в шести других городах, а к концу, августа фашисты насчитывали 67 отделений, по одному почти во всех крупных городах Италии. Однако к 31 декабря 1919 года многие из этих отделений прекратили существование. Осталась 31 фашия с общим количеством членов 870 человек. Как могла эта новая фашистская организация соперничать с такими устоявшимися политическими партиями, как консервативная и либеральная партия Саландры, Орландо и Джолитти, католическая и социалистическая, набиравшая силу по мере того, как народ разочаровывался в войне и возмущался высокой стоимостью жизни? К тому же все время поступали сообщения о росте власти и влияния большевиков в России и Центральной Европе.

 

Глава 11

БОЛЬШЕВИСТСКАЯ УГРОЗА

Итальянские социалисты в 1919 году вновь стали набирать силу, а их профсоюзы разрастались и становились все влиятельнее. Однако республиканцы мадзинистского толка, ранее поддерживавшие войну, а также многие бывшие солдаты их просто ненавидели. Социалисты доказывали, что Италия от войны не получила практически ничего: то есть столько, сколько дала бы ей Австрия за соблюдение нейтралитета. Они напоминали бывшим солдатам, что капиталисты их одурачили, послав рисковать жизнью в окопах, а 600 000 их товарищей — на смерть. Вновь и вновь социалисты подчеркивали, что в несправедливой империалистической войне армия сражалась не за Италию, а отстаивала интересы буржуазии. Муссолини, фашисты и республиканцы, напротив, твердили бывшим солдатам, что они герои, проливавшие кровь за Италию, одержавшие славную победу под Витторио-Венето и выигравшие войну, несмотря на пораженческую агитацию предателей-социалистов, агентов Германии и Австрии. У солдат, прошедших войну, обращения фашистов находили больший отклик, чем пропаганда социалистов. Люди не любят, когда им говорят, что они были дураками. Они предпочитают быть героями.

Поскольку бывшие фронтовики ненавидели и поносили социалистов, те, в свою очередь, стали ненавидеть и поносить бывших фронтовиков. Социалисты-рабочие на улицах набрасывались на бывших солдат, иногда дело доходило даже до убийств. Особенно много беспорядков творилось на железных дорогах, так как профсоюзы железнодорожников были очень мощными и воинственно настроенными. Машинисты и целые паровозные бригады часто отказывались вести поезда, если среди пассажиров было много армейских офицеров или католических священников. Они останавливали поезд и объявляли, что не поедут дальше, пока те не сойдут.

В это же время набирало рост забастовочное движение. Социалистические профсоюзы вновь и вновь объявляли стачки железнодорожников, трамвайщиков, почтовых работников, а также работников общественных служб и рабочих промышленности. Обычно эти стачки сопровождались актами насилия. Социалисты избивали рабочих, которые отказывались присоединиться к забастовке или проникали через пикеты в попытке заменить бастующих. Иногда их даже убивали.

В ответ бывшие фронтовики объединялись в группы для борьбы с социалистами. Их стали называть ардити («отважные») или «сквадристы». Они заявляли, что стремятся защитить себя от насилия социалистов, и нападали на социалистов в отместку за их атаки на бывших солдат и штрейкбрехеров. Однако ардити и фашисты Муссолини превосходили в ярости и жестокости действия социалистов. В апреле 1919 года в Милане ардити сожгли редакцию газеты «Аванти!». Эти действия не были официально одобрены фашистской организацией, но Феруччио Векки и другие фашисты открыто принимали в ней участие.

Недовольство итальянцев результатами Версальского договора и политикой Британии и Франции вновь вспыхнуло, когда державы-союзницы передали город Фиуме и прилегающие территории только что образованному государству Югославия, а не Италии. Д'Аннунцио собрал отряд добровольцев и захватил Фиуме, не обращая внимания на распоряжения итальянского правительства и требования Британии и Франции освободить город и передать его югославам. Муссолини в «Иль пополо д'Италия» горячо приветствовал патриотические действия Д'Аннунцио и объявил сбор денег для его финансовой поддержки.

Многие сторонники Муссолини отправились в Фиуме, чтобы присоединиться к Д'Аннунцио. Муссолини же остался в Милане, так как считал, что будет полезнее для дела Италии продолжать издавать газету. Он каждый день работал в редакции вместе с Маргеритой Сарфатти и другими помощниками, а также ежедневно занимался фехтованием в редакционном дворе. Это давало ему хорошую физическую форму и позволяло драться на дуэлях с политиками, которых он оскорблял на страницах «Иль пополо д'Италия». Еще он брал уроки самолетовождения и получил лицензию воздушного пилота. Впрочем, незадолго до этого он попал в воздушную аварию и несколько недель передвигался на костылях.

В помещении редакции Муссолини копил оружие, в том числе бомбы, для схваток фашистских сквадристов с социалистами. Обычно бомбы прятали в книжных шкафах, но иногда они валялись прямо на письменных столах сотрудников газеты. Однажды Маргерита Сарфатти даже разволновалась, когда Муссолини, продолжавший время от времени курить, рассеянно положил рядом с бомбой горящую сигарету. Она указала ему на это, и оба расхохотались.

* * *

16 ноября 1919 года в Италии состоялись общенациональные выборы. Муссолини был одним из кандидатов от фашистской организации в Милане. Другим фашистским депутатом был знаменитый дирижер Артуро Тосканини, которого Муссолини уговорил. В своем предвыборном манифесте Муссолини заявлял, что отдать голоса фашистам означает отдать их за национальное объединение, за преобразование парламентских институтов, за создание экономических советов, которые станут регулировать национальную экономику, а также за «расширение и утверждение Италии в мире». Во время выборной кампании произошел ряд инцидентов с насилием, и Муссолини призвал в «Иль пополо д'Италия» к «насилию против насилия». На этих выборах фашисты потерпели сокрушительное поражение. Муссолини набрал 4637 голосов, в то время как кандидаты социалистов получили 160 000. Таким образом, социалисты стали самой крупной фракцией в новой Палате депутатов: им принадлежало 156 мест. Католическая народная партия выиграла 101 место, остальные же распределились между другими правыми партиями. Фашисты не получили ни одного места.

Социалисты праздновали свою победу на выборах, особенно наслаждаясь полным поражением фашистов. В ночь объявления результатов они промаршировали с факелами по улицам Милана, неся на плечах гроб. Перед домом Муссолини они остановились и прокричали, что в гробу лежит его труп. Муссолини не было дома. В здании находилась Рашель с детьми. Она спрятала их наверху в комнате без окон, а сама схватила ручную гранату, которую Муссолини держал в доме на случай нападения социалистов. Однако, покричав, толпа удалилась.

Социалисты верили, что теперь Муссолини умер как политик. «Он — разлагающийся труп, — писал редактор «Аван-ти!», — который выудили из канала. Мы говорим о Бенито Муссолини».

Через два дня после выборов, 18 ноября, Муссолини, Феруччио Векки и еще несколько фашистов были арестованы по приказу миланского префекта, получившего жалобу от Турати, Тревеса и других лидеров социалистической партии. Они сообщали, что Муссолини и фашисты накапливают оружие, намереваясь использовать его либо для помощи Д'Аннунцио в Фиуме, либо для свержения правительства. Префект направил телеграмму премьер-министру Франческо Нитти, информируя его о том, что арестовал фашистов. Не прошло и часа, как он получил ответную телеграмму от Нитти, в которой говорилось, что арест такой видной политической фигуры, как Муссолини, — дело весьма серьезное и что, если префект не уверен в обоснованности ареста, Муссолиниследует немедленно освободить. Днем 19 ноября Муссолини был выпущен из-под ареста, пробыв в заключении менее двадцати четырех часов. Феруччио Векки и другие фашисты были задержаны на три недели. Их освободили 3 декабря без предъявления каких бы то ни было обвинений.

* * *

Муссолини и поддерживавшие Д'Аннунцио националисты резко критиковали итальянское правительство за его позицию в вопросе о Фиуме и другие аспекты политики на Балканах. Они хотели, чтобы Италии принадлежал не только Фиуме, но также Далмация с ее итальянским меньшинством, обещанная Италии Францией и Британией во время войны. Кроме того, они имели виды и на Албанию. В 1916 году итальянские экспедиционные силы высадились в Албании для борьбы с австрийскими захватчиками и продолжали оккупировать ее после войны. Албанцы ожидали, что итальянцы покинут страну, но те, удалившись почти со всей территории Албании, удержали за собой порт Валона. Они успешно отражали атаки албанцев на Валону, однако итальянские социалисты заклеймили итальянское присутствие в Албании как империалистическую агрессию. В июне 1920 года ставший премьер-министром Джолитти согласился на эвакуацию оккупационных частей из Валоны. Муссолини в «Иль пополо д'Италия» обозвал это актом трусости и предательства.

Летом 1920 года во время беспорядков в Сплите, в Далмации, хорваты напали на итальянских поселенцев, а потом убили итальянского офицера-моряка. 13 июля в отместку за это убийство фашисты подожгли в Триесте «Балкан Отель», городской центр славянской культуры. Продолжая действия против социалистов, фашисты спустя восемь дней подожгли помещение римской редакции газеты «Аванти!».

23 июля в «Иль пополо д'Италия» Муссолини оправдал поджог редакции газеты, редактором которой когда-то был, на том основании, что социалисты-депутаты являются сторонниками насильственной революции и своими криками не дают возможности выступать политическим оппонентам. «Мысчитаем сожжение римской редакции «Аванти!» логичным и законным ответом тем, кто ежедневно призывает к насилию… В чем разница между толпой, поджигающей редакцию газеты, и депутатами-социалистами, которые лишают депутатов от других партий свободы слова?» Он пишет о поджоге «Балкан Отеля» в Триесте как о «вершине действий триестского фашизма».

Правительство и полиция не одобряли эти акты насилия, но предпринимали неохотные и слабые попытки для их пресечения. Социалисты обвиняли власти в потворстве фашистам и нежелании противодействовать фашистским поджигателям и убийцам. Арестовывали лишь социалистов, ранивших или убивавших фашистов в целях самозащиты. Статистика подтверлсдает их обвинения: полиция арестовывала больше социалистов, чем фашистов.

* * *

Правительства стран-союзниц были серьезно встревожены распространением большевизма. Они направляли оружие и небольшие воинские подразделения для поддержки антибольшевистских сил в русской гражданской войне и установили блокаду занятой большевиками территории России. Это принесло тяжкие лишения населению и доставило много трудностей правительству Ленина, однако большевики выжили и, разгромив антибольшевистские армии, победили в гражданской войне. 4 марта 1919 года в Москве был основан Третий Интернационал (Коммунистический Интернационал, или Коминтерн). 21 марта, то есть за два дня до учредительного собрания фашистской организации Муссолини, коммунисты захватили власть в Венгрии. Ленин приветствовал установление там коммунистического режима, считая это даже более важным событием, чем большевистская революция в России. Итальянская буржуазия и антикоммунисты были крайне встревожены, понимая, насколько близко к Италии расположена Венгрия.

Правительства союзных держав свергли коммунистическое правительство в Венгрии, поощрив Чехословакию и Румынию направить туда войска. Венгерские коммунисты отбиличехов, но румыны заняли Будапешт. Лидеры коммунистов бежали в Россию, а в Венгрии была установлена правая диктатура во главе с адмиралом Миклошем Хорти, главнокомандующим императорским австрийским флотом в Первой мировой войне. Его правительство стало проводить жесткую антисемитскую политику, главным образом вследствие того, что многие лидеры венгерских коммунистов были евреями.

После большевистской революции Анжелика Балабанова осталась в России. Ленин назначил ее одной из помощниц Зиновьева, первого Генерального секретаря Коминтерна. Анжелика не любила Зиновьева. Ее шокировали его методы: он намеренно дискредитировал и стремился погубить тех коммунистов и социалистов, чьи взгляды расходились с его собственными, или тех, кто не нравился ему лично… Впоследствии она писала, что, за исключением Муссолини, ей не встречалось личности более отвратительной, чем Зиновьев. Особенно ее возмущало, как Зиновьев и Коминтерн раскололи Итальянскую социалистическую партию, разделив ее на пробольшевистскую часть, ставшую Итальянской коммунистической партией, и официальную Социалистическую партию Турати и Тревеса.

Муссолини в «Иль пополо д'Италия» призывал итальянский народ сопротивляться большевизму и его централизованной тирании. На митинге в Кремоне 5 сентября 1920 года он говорил, что фашисты — не противники социализма, за исключением тех случаев, когда он рядится в личину большевизма, превратившего Россию в огромную тюрьму. Спустя две недели он вновь писал в «Иль пополо д'Италия», что если в Италии Социалистическая партия придет к власти, итальянцами будут управлять из Московского Кремля и должны будут подчиняться указам его величества Ленина Первого.

Рост большевизма привел антибольшевистски настроенных политиков и журналистов к некоторой его переоценке. Трудно было представить большевиков германскими агентами, когда они продолжали действовать и после военного поражения Германии, а также содействовали развитиюреволюции в этой стране. Пропагандисты правых решили, что большевики, несомненно, агенты, но не германского высшего командования, а международного еврейства, и усилили нападки и обвинения в адрес «большевиков-евреев» во всех странах Европы и в Америке.

В Британии Уинстон Черчилль, военный министр, проанализировал роль евреев в международном коммунистическом движении в статье «Сионизм против большевизма», опубликованной в феврале 1920 года. На него произвели большое впечатление теории миссис Несты Вебстер, проследившей истоки Французской революции 1789 года от заговоров «Иллюминатов», группы, созданной в 1776 году немецким евреем Адамом Вейсхауптом. Черчилль считал, что евреев можно разделить по их мировоззрению на три категории. Есть «национальные» евреи, то есть патриоты и верные граждане той страны, в которой они живут. Есть евреи-сионисты, мечтающие создать свой дом для евреев в Палестине. Однако наряду с этими категориями достойных восхищения евреев есть третья, «абсолютно разрушительная». Это евреи «интернациональные», от Вейсхаупта в XVIII веке и Карла Маркса в XIX до интернационального еврея наших дней. Примерами являются Троцкий в России, Бела Кун в Венгрии, Роза Люксембург в Германии и Эмма Гольдман в Соединенных Штатах. Это «лидеры мирового заговора по уничтожению цивилизации». Так, Черчилль считал, что дворянин Чичерин был номинальным министром иностранных дел России, а в действительности контролировал международную политику большевиков его подчиненный, еврей Максим Литвинов.

Муссолини также интересовался связью между евреями и большевизмом, но у него был иной, чем у Черчилля, подход. 4 июня 1919 года, когда у власти в Венгрии все еще были коммунисты, он опубликовал в «Иль пополо д'Италия» статью о большевизме, в которой задавался вопросом о природе большевистской революции в России. Согласно Марксу, пролетарская революция, которая принесет социализм, станетпоследующей исторической ступенью после буржуазной революции, которая установит капитализм. А буржуазная революция в России еще не произошла. Поэтому он отвергал данное утверждение коммунистов.

Но если большевистская революция не является пролетарской социалистической, то какова же она? Муссолини считал, что было бы неверно называть ее германо-еврейской революцией, возглавляемой еврейскими агентами Германии. Это революция, инициированная международным еврейством как акт «еврейского мщения христианству». Восемьдесят процентов русских коммунистических лидеров являются евреями, в Будапеште семнадцать из двадцати двух руководителей коммунистической Венгрии были евреями. Большевизм финансировался банкирскими домами Ротшильда, Варбурга, Шисса и Гугенхейма, людьми той же крови, что и правители Петрограда и Будапешта. «Раса не предает расу… Международная плутократия защищает большевизм». Это еврейские финансы, а не русский, французский и итальянский пролетариат поддерживают большевизм. Существует опасность, что дворяне могут ответить на эту еврейскую революцию «погромом катастрофического масштаба».

Муссолини недолго придерживался этой антисемитской линии. Несколько богатых промышленников-евреев стали финансировать фашистскую партию, и они — а может быть, Маргерита Сарфатти — посоветовали Муссолини изменить свои взгляды на антисемитизм. Возможно также, он осознал, что антисемитизм вряд ли найдет существенную поддержку в его стране. Италия относилась к тем немногим европейским странам, где антисемитизма почти не было. В 1911 году среди 34 600 000 населения Италии евреев было 32 825 человек. Это были большей частью сефарды, то есть потомки евреев, бежавших в конце XV века из испанского королевства Неаполь, где испанская инквизиция преследовала их гораздо свирепее, чем в Риме и других итальянских государствах.

Итальянские евреи подвергались грабительским налогам и в XIX столетии, но это было религиозное, а не расовоепреследование. В реальной жизни, как и в шекспировском «Венецианском купце», итальянцы, плевавшие на еврейские одежды Шейлока, тепло приветствовали его дочь Джессику, когда та отреклась от иудаизма и приняла католическое христианство. С религиозным антисемитизмом покончило либеральное Рисорджименто, которое смело все антисемитские законы. После 1860 года лишь небольшое число иезуитов и экстремистов оставались антисемитами, так как религиозные преследования евреев связывались с противниками Рисорджименто, то есть объединения Италии, и тех принципов, на которых было основано новое королевство Италия.

Присоединение в 1918 году Триеста добавило к числу итальянских евреев еще 6000 евреев-ашкенази. Эти евреи Триеста по законам Австрийской империи были такими же процветающими и ассимилированными, как и итальянские евреи-сефарды. И после перехода под власть Италии их положение не изменилось. На Италию не оказал влияния приток малообразованных евреев-ашкенази из стран Восточной Европы в конце XIX — начале XX века. А в Германии, Австрии, Франции и, в меньшей степени, в Британии он привел к вспышке антисемитизма.

19 октября 1920 года Муссолини написал статью в «Иль пополо д'Италия», в которой четко и ясно опровергал идею о том, что большевизм — это еврейский феномен. Его статья была вызвана принятием в Венгрии закона, лишавшего евреев права участия в парламентских выборах, обучения в высшей школе и занятия свободными профессиями. Муссолини писал, что такой закон объясняется тем, что руководителем коммунистического правительства Венгрии за год до этого был еврей Бела Кун, как и пятеро из шести руководящих комиссаров. Однако подобный антисемитизм несправедлив, так как еврейские банкиры не финансируют и не поддерживают большевизм. Напротив, для евреев России большевизм имел ужасающие последствия.

* * *

Муссолини иногда писал в «Иль пополо д'Италия» заметки и статьи о событиях в других странах. Он восхвалял движение Шин фейн в Ирландии и борьбу за ирландскую независимость. Когда лорд-мэр Корка, Теренс Максуини, объявил в английской тюрьме голодовку в знак протеста против британской политики подавления Ирландии, Муссолини присоединил свой голос к требованиям его освобождения из тюрьмы. Он писал, что итальянцы мало знают о движении за независимость Ирландии, но речь идет о справедливости в отношении ирландского народа. «Максуини находится на пороге смерти. Да здравствует Ирландская Республика!» Британское правительство отказалось от уступок, и лорд-мэр Корка продолжал голодовку, пока не умер.

Муссолини писал также о событиях в Германии, где группы правых, состоявшие в основном из бывших фронтовиков, боролись плечом к плечу с полицией и регулярной армией против коммунистов, попытавшихся взять в свои руки власть в Берлине, Мюнхене и других немецких городах. Эти организации бывших фронтовиков, обычно антисемитские, захватывая в плен коммунистов и социалистов, часто их убивали. Так, они убили Карла Либкнехта, Розу Люксембург, Лео Йогишеса и Ойгена Левина, а также социал-демократа, министра финансов Маттиаса Эрцбергера. Их настроения и поступки не слишком отличались от настроения и действий ардити и муссолиниевских фашистских сквадристов в Италии. Однако Муссолини не испытывал симпатии к немецким антибольшевистским убийцам. Он сурово осудил их на страницах своей газеты как германских варваров, типичных для жестокой нации, пытавшейся во время войны подчинить себе Европу; нации, которой никогда нельзя позволять вновь подняться и второй раз стать угрозой Италии и другим державам.

* * *

Летом 1920 года прокатилась мощная волна забастовок. В июле водители римских трамваев настаивали на том, чтобыприкрепить впереди на их кабинах красные флаги с серпом и молотом. Трамвайная компания отказалась дать на это разрешение; тогда водители отвели трамваи в депо и объявили забастовку. Ардити и фашисты напали на трамвайщиков, а Социалистическая партия пожаловалась, что полиция не защитила забастовщиков. Водители трамваев по всей Италии объявили забастовку протеста. В Анконе, когда-то бывшей центром революционной активности, произошло вооруженное столкновение между бастующими и армией. «Аванти!» восхваляла мужество «маленькой горстки рабочих, всего тридцати человек, вооруженных винтовками и двумя пулеметами, которые продержались полтора дня против целого анконского гарнизона».

Тем временем на Украине поляки потерпели поражение от большевиков. Красная Армия продвигалась к Варшаве. Это вызвало тревогу у всех антикоммунистов Западной Европы. Франция направила полякам военную помощь. В Лондоне «Тайме» из номера в номер печатала новую книгу «Последние дни Романовых». В последней главе описывалось убийство царя и его семьи и то, как убийцы «выполнили задачу, поставленную перед ними их еврейскими нанимателями».

В то время как поляки пытались остановить продвижение Красной Армии к Варшаве, по Италии прокатились забастовки. Вся долина реки По была охвачена забастовками сельскохозяйственных рабочих. Бастующие избивали штрейкбрехеров и насмерть перепугали землевладельцев. В Турине и Милане профсоюзы рабочих металлообрабатывающей промышленности требовали повышения заработной платы и контроля за управлением заводами и фабриками. Их наниматели объявили локаут и закрыли предприятия. Профсоюзы призвали рабочих захватывать фабрики, брать управление ими в свои руки и продавать металлические изделия по цене ниже рыночной. Владельцы фабрик предупредили население, что всякий, кто купит их, станет покупателем ворованных товаров. Однако многие польстились на возможность купить по дешевке.

Рабочие вывесили на фабриках красные флаги и организовали красную гвардию для защиты от попыток хозяев вернуть свое имущество. В Турине красная гвардия заподозрила шедших мимо фабрики тюремного надзирателя и студента-националиста. Они были убиты на месте. Было ли это революцией или беспомощной возней вроде «красной недели» 1914 года?

Рабочие удерживали фабрики в своих руках почти весь сентябрь. Владельцы призывали премьер-министра Джолитти послать для их освобождения войска. Но Джолитти ничего предпринимать не стал. Муссолини вел себя так же. Ему не хотелось вызывать рабочих на битву, которую, как он знал, ему не выиграть. В течение пяти недель, когда рабочие оставались на захваченных фабриках, хозяева и представители профсоюзов встречались с ним в Риме. Он уговаривал предпринимателей согласиться на более высокие зарплаты, которые требовали профсоюзы, и заплатить рабочим за забастовочные дни, а также обсудить с профсоюзами пути участия рабочих в управлении производством. Кроме того, он просил их не преследовать забастовщиков. Владельцы после публичного протеста против подобного принуждения согласились на эти условия.

Это было победой социалистических профсоюзов. По мере того как падали на бирже котировки акций и цена итальянской лиры на мировом рынке, в стране заговорили о неминуемой большевистской революции в Италии. В Москве Анжелика Балабанова рассказала Ленину о замечательных новостях из Италии. Однако Ленин не разделил ее энтузиазма. По его мнению, британские и французские империалисты никогда не допустят, чтобы в Италии произошла социалистическая революция. Они раздавят ее, как раздавили венгерскую. Анжелика напомнила ему о том, что британским и французским империалистам не удалось подавить большевистскую революцию в России. Но он возразил, что Россия — совсем другое дело. Большевики смогли здесь удержаться, потому что пространства России огромны, а русские люди «терпеливы и привычны к лишениям». Они готовы были терпеть тяготы союзнической блокады, которые пролетариат западных стран вынести бы не смог.

Ветеран, лидер анархистов Малатеста, вернувшийся в Италию, был настроен так же пессимистически, как Ленин. «Если мы упустим этот благоприятный момент, — заявил он, когда рабочие заняли фабрики, — мы расплатимся потом кровавыми слезами за тот страх, который сейчас внушили буржуазии».

Когда для красных настал час расплаты, Муссолини был тут как тут.

 

Глава 12

КАСТОРКА И ПОДЖОГИ

Захват фабрик рабочими, а также неспособность и нежелание Джолитти применить силу для их изгнания потрясли высший и средний классы Италии. Через шесть недель после того, как рабочие металлообрабатывающей промышленности вернулись на рабочие места, средний класс начал смыкаться с фашистами. На фашистских митингах ораторы поносили большевиков, сенат, папство и короля. Многие консерваторы, принадлежавшие к среднему классу, не одобряли этих проклятий в адрес папы и сената и были шокированы критикой короля. Землевладельцы, особенно те, кто был связан с офицерским корпусом регулярной армии, были преданы королевскому Савойскому дому со времен Виктора Эммануила II и Рисорджименто. Многие из них испытывали личную симпатию к Виктору Эммануилу III. Король, несмотря на свой маленький рост, обладал величественным достоинством и обаянием, а во время Первой мировой войны делал все, что от него требовалось. Но самые ярые роялисты готовы были многое простить фашистам, даже их оппозицию монархии, при условии что фашистские отряды станут на пути социалистов и покончат с угрозой большевизма.

На выборах в ноябре 1919 года социалисты победили с подавляющим большинством в Болонье и Ферраре. Состоящие из социалистов городские советы убрали с ратуш национальные трехцветные флаги и водрузили на их место алые. В Ферраре они заменили еженедельный день отдыха, передвинув его с воскресенья на понедельник. Они советовали давать новорожденным детям не привычные христианские имена католических святых, а подходящие социалистические имена: Спартак, Ленин или Рибеллионе, то есть Мятежник.

Низовое отделение фашистской партии открылось в Ферраре в октябре 1920 года. Его члены встречались каждый день в кафе «Модзи» за Соборной площадью. В течение месяца туда влилось более трехсот новых членов. Одним из молодых феррарцев, вступивших в него, был Итало Бальбо. Он родился в 1896 году в деревне под Феррарой. Подростком он етрастно увлекся идеями Мадзини, был ярым его поклонником и вступил в республиканскую партию, горячо поддерживая интервенционистскую кампанию 1914–1915 годов. В армию он пошел сразу, как только Италия вступила в войну. Он отважно сражался, был отмечен наградами и страшно возмущался, слыша, что, пока он воюет за родину, социалисты проводят в Ферраре антивоенные демонстрации. В одном из писем домой Бальбо с отвращением писал об «этих негодяях местного нейтралитета», являющихся позором Феррары, и предлагал их публично высечь. Он говорил друзьям, что после войны, покончив с австрийцами, вернется в Феррару и разберется на месте с этими «иными австрияками».

В последнюю неделю войны в боях за Витторио-Венето он заслужил военный орден. После демобилизации он учился во Флоренции в университете. Вернувшись в Феррару в ноябре 1920 года, он сразу же вступил в местную фашистскую организацию. Их республиканство его не смущало. Он рвался драться «с предателями и ниспровергателями великой победы».

Бальбо и его друзья начали с того, что сорвали с ратуши и других общественных зданий красные флаги и восстановили национальный триколор. Они также избивали социалистов и коммунистов. Несколько коммунистов подкараулили группуфашистов, когда те направлялись в кафе «Модзи», и убили троих. На их похороны 20 декабря пришло 14 тысяч человек. Средний класс Феррары активно присоединялся к фашистам. Количество членов в местном отделении фашистов возросло с трехсот в ноябре до почти трех тысяч в декабре.

То же самое, хотя и в несколько меньшем масштабе, происходило и в красных твердынях, Болонье и Милане. Там тоже фашисты содрали красные флаги с общественных зданий. В Лукке, где большинство в городском совете принадлежало представителям Католической народной партии (пополари), на ратуше был вывешен белый партийный флаг. Фашисты его сорвали и водрузили национальный трехцветный.

В сельской местности, по всей долине реки По, у крупных землевладельцев возникали трудности из-за социалистов, требовавших, чтобы обширные земельные угодья были отняты у их владельцев и отданы для обработки крестьянским кооперативам. Эти социалистические кооперативы, или коллективы, были особенно активны и агрессивны в провинции Феррара, где 60 % посевных земель принадлежало примерно 20 крупным помещикам, называемым «аграриями». Самые богатые из них, такие, как Джованни Гросоли, Джу-зеппе Висентини и Вико Мантовани, являлись также директорами или крупными акционерами банков. Часть более мелких землевладельцев, а также арендаторы Мантовани и других аграриев, не хотели входить в кооперативы, предпочитая самостоятельно хозяйствовать на земле. Однако они боялись социалистов, возглавлявших сельскохозяйственные коллективы, не меньше, чем крупных помещиков. Они присоединялись к этим коллективам, но тайком сообщали аграриям, что их вынудили это сделать против воли.

Примерно к Рождеству 1920 года аграрии обратились за помощью к фашистам, а Мантовани стал личным другом Муссолини. Аграрии попросили фашистов прислать свои отряды для защиты крестьян от социалистов, укрепившихся в коллективах. Самым активным из фашистских лидеров, отправившихся с этим заданием в сельскую местность, был граф Дино Гранд и из Морено, в провинции Эмилия. Закончив юридический факультет Феррарского университета, он отслужил в армии во время войны и в двадцать пять лет присоединился к фашистам.

Фашисты прибегали не только к силе, но и к пропаганде. Они объясняли аграриям, что только ругать коллективы недостаточно. Необходимо постараться завоевать поддержку крестьян. Основным положением аграрной политики фашистов было следующее: земля должна принадлежать тем, кто на ней трудится, но никому не будет выгодно и совсем губительно для национальной экономики, если крупные поместья будут поделены на части. Они считали, что аграрии должны отдавать землю в аренду крестьянам за разумную плату. Фашисты убедили аграриев, что это лучшее, на что они могут надеяться, и аграрии были удовлетворены таким предложением.

Отряды Гранди избивали социалистов в коллективах. Точно так же как социалисты вынудили многих крестьян вступить в кооперативы, так и фашисты Гранди заставляли крестьян покидать их кооперативы. Гранди и его команде потребовалось совсем немного времени, чтобы крестьяне стали бояться фашистов больше, чем социалистов. К весне 1921 года сельскохозяйственные коллективы были уничтожены.

Сквадристов Гранди и Бальбо объединяло чувство товарищества, в большинстве случаев «окопное братство». Руководителей отрядов они выбирали, но не формальным голосованием, а после всеобщего одобрения. Они пели зажигательные песни вроде «К оружию, к оружию, фашисты!», в которых говорилось о том, как дерутся они с большевиками. Их главной песней стала «Джовинецца» («Юность»). Написанная еще до Первой мировой войны, она была тогда песней молодежных походов. В войну ее пели в окопах. Фашисты присвоили ее себе, переделав слова. Теперь в ней были такие слова: «В фашизме спасение нашей свободы».

23 января 1921 года Бальбо впервые вывел фашистов города Феррары в рейд по окрестностям. За этим последовало множество более мелких рейдов в феврале и в марте. Онимаршировали по деревням в радиусе двадцати пяти миль от Феррары, избивая, а иногда и убивая социалистов, сжигая редакции их газет, помещения, где они собирались, и штабы низовых отделений Социалистической партии. Иногда они только тревожили социалистов, выкрикивая им вслед непристойные оскорбления, проносясь мимо них на мотоциклах.

Иногда фашисты заставляли социалистов и коммунистов пить касторку, вызывая страшнейший понос. Бывшие фронтовики прекрасно знали ее действие по армии, где медики регулярно ею пользовались. Широко распространено мнение, что идея применять касторку принадлежала Бальбо, но доказательств этому нет. Касторка привлекла всеобщее внимание из-за неожиданности и зверской грубости такого воздействия. Вместе с тем апологеты фашизма, начиная с Маргериты Сарфатти в 1925 году и кончая итальянскими и британскими комментаторами событий тех лет в 1997 году, восхваляли это средство в отличие от более жестоких мер, применявшихся большевиками в России и нацистами в Германии. Они игнорируют тот факт, что у фашистов касторка была не основным методом. Главным их оружием были поджоги. С января по март они провели пятьдесят семь рейдов и сожгли дотла двадцать пять зданий, убили 12 социалистов, при этом несколько фашистов было также убито. Власти почти ничего не делали для того, чтобы их остановить. Множество полицейских сочувствовали им из-за ненависти к большевизму.

В феврале 1921 года в Палате депутатов социалисты и коммунисты подняли вопрос о полицейском потворстве фашистам. Социалисты предложили резолюцию, в которой выражалось сожаление, что правительство и местные власти ничего не предпринимали, чтобы остановить организованное насилие в Эмилии, которое ведет к гражданской войне, и защитить жертвы террора. Резолюцию выдвинул депутат-социалист Джакомо Маттеотти, вечно раздражавший оппонентов вызывающей дерзостью своих выражений. Несколько депутатов-консерваторов выступили в поддержку фашистов. Правда, один оратор признал, что некоторые фашисты зашли слишком далеко, но назвал их патриотами, которые дрались за свою страну и теперь «полны решимости защитить плоды своей победы от большевизма». Им просто приходится действовать, так как премьер-министр Джолитти оказался не способным предотвратить социалистическое насилие и захват фабрик в сентябре 1920 года.

Джолитти вмешался в дебаты. Он доказывал, что, если бы прибег к силе во время захвата фабрик, это привело бы к многочисленным жертвам. Однако он ничего не сказал о насилиях фашистов в Эмилии, кроме невнятных заверений, что все совершенные преступления будут расследованы в судебном порядке. Все партии, за исключением социалистов и коммунистов, проголосовали против предложенной резолюции, которая и была провалена большинством в 159 голосов.

В статье, озаглавленной «Ложь», в газете «Иль пополо д' Италия» Муссолини защищал действия фашистских отрядов и ругал речь Маттеотти, назвав его не «достопочтенный Маттеотти», как обычно обращались друг к другу члены Палаты депутатов, а «малопочтенный Маттеотти». Впрочем, в дальнейшем тексте статьи он называл его, как полагается. Муссолини писал далее, что в Ферраре было убито четверо фашистов, в Болонье — двое, в Модене — один и еще много было ранено в других городах и районах Италии.

Три недели спустя он разъяснил позицию фашистов в отношении насилия. Для фашистов насилие — не каприз, а хирургическая необходимость, возможно, печальная. Насилие является жизненной реальностью, но, как и все другие аспекты жизни, должно удерживаться в определенных рамках. Оно должно быть исключением, а не правилом, не вызывающим, а рыцарственным, в отличие от трусливого насилия социалистов, когда тысячи нападают на одного человека. Оно должно быть тонким и разумным, а не грубым и свирепым. Оно должно быть насилием воинов, а не хулиганов. Фашисты прибегают к насилию не ради личного мщения, но ради защиты нации.

Малатеста и ряд других анархистов были арестованы за призывы к насилию во время захвата фабрик. Несколькоанархистских групп решили отплатить фашистам и буржуазии за арест своих лидеров и фашистские атаки на пролетариат. 21 марта 1921 года молодой анархист Бьяджо Мази явился в дом Муссолини на Форо Буонапарте в Милане с намерением его застрелить. Муссолини не было дома, так что Мази пришел на следующий день и заговорил с Муссолини. Но Муссолини был окружен товарищами, и Мази счел момент для покушения неподходящим. Он покинул Милан и отправился в Триест, где рассказал приятелю о своей неудачной попытке убийства Муссолини. Приятель сообщил об этом триестской полиции, и Мази был арестован.

Однако к тому времени, как сообщение о провалившейся попытке было опубликовано на страницах «Иль пополо д'Италия», за дело взялись другие, более решительные, анархисты. Небольшая группа, действовавшая независимо от Малатесты, спрятала бомбы в разных зданиях Милана, в том числе на электростанции и в театре «Диана». Бомба в театре взорвалась во время представления, было убито 18 зрителей и много ранено. Миланцы были страшно возмущены. Муссолини осветил и умело использовал этот взрыв на страницах «Иль пополо д'Италия». «Кровь, пролившаяся прошлым вечером, кровь людей, не имевших никакого отношения к политическим баталиям, кровь маленьких людей, кровь пролетариата, кровь женщин и детей вопиет о мщении. Мы выражаем глубокое сердечное соболезнование убитым и раненым и ждем отклика народной справедливости». Фашистские отряды напали на редакцию газеты Малатесты «Уманита нуова» («Новое человечество») и разгромили ее. Угрозы возможного уничтожения типографии привели к тому, что выпуск этой газеты был прекращен.

Злодеяние в театре «Диана» заклеймила практически вся итальянская печать. Однако туринская коммунистическая газета «Ордине нуово» («Новый порядок»), в свою очередь, заклеймила лицемерие тех, кто, возмущаясь смертями в театре «Диана», не выразил никакого сожаления по поводу убийств фашистами крестьян близ Болоньи, Феррары и в других местах. Муссолини ответил, что нет никакого сравнения междусхватками под Болоньей и Феррарой, где фашисты и социалисты убивают друг друга в честной борьбе, и преступным убийством в театре «Диана». Он не станет винить отца пятилетней девочки, убитой взрывом бомбы в театре, если тот отправится в Турин, чтобы отомстить апологетам убийства своей дочери. Когда депутат-социалист Каньони занял ту же позицию по поводу взрыва в театре «Диана», что и коммунистическая «Ордине нуово», Муссолини заявил, что лицо Каньони должно стать «национальной плевательницей». Он обвинил Итальянскую коммунистическую партию в симпатиях к террористам. «Фашисты ответят на эту коммунистическую провокацию огнем и свинцом, и 18 невинных жертв, погибших в «Диане», будут сражаться рядом с ними».

* * *

В апреле 1921 года Джолитти, измученный постоянной критикой и политическими маневрами всех партий в Палате, решил просить короля о роспуске парламента и проведении всеобщих выборов. Впоследствии его сторонники и противники сочли это грубейшей политической ошибкой с его стороны, приведшей к ужасающим последствиям для Италии. Муссолини выставил фашистских кандидатов по всей стране. Сам он выдвигался в Милане. Крупнейший землевладелец и банкир Мантовани также шел на выборы как кандидат от фашистов.

Муссолини открыл фашистскую избирательную кампанию 3 апреля в «Гранд-театре» Болоньи. В своей речи он говорил о депутате-коммунисте Франческо Мизиано, который во время войны был дезертиром, так как не хотел сражаться в империалистической войне, но тем не менее потом, в ноябре 1919 года, возглавил список победивших на выборах и в Турине, и в Неаполе. Когда он упомянул имя дезертира Мизиано, аудитория взревела: «Смерть Мизиано!»

За время шестинедельной избирательной кампании Муссолини почти каждый день выступал на митингах по всей Северной Италии. Он апеллировал к страху большевизма в среднем классе и патриотизму, точнее национализму, рабочих. Он говорил о Данте, Галилее, Верди, Мадзини, Гарибальди, Д'Аннунцио, о победе под Витторио-Венето. Он заявлял, что не верит, будто пролетариат благородной итальянской нации станет поддерживать тех, кто кричал «Добро пожаловать, немцы!» и «Да здравствует Австрия!». Какой интернационализм им предлагают? Амстердамский, московский или венский? (Имелся в виду Второй Интернационал, провозглашенный в Амстердаме, Третий Интернационал — в Москве и «двухсполовинный» — в Вене). Он гордо называл количество морских и армейских офицеров, ставших фашистскими кандидатами. Муссолини четко заявлял, что он республиканец. В страшные первые 10 месяцев после окончания войны многие кричали «Да здравствует Ленин! Долой короля!», но фашисты кричали «Да здравствует Италия!». Сегодня фашисты вновь кричат не «Да здравствует король!», а «Да здравствует Италия!». Он говорил, что итальянский фашизм верит в социализм национальный.

Во время избирательной кампании насилие вспыхнуло с новой силой. Муссолини в речах сообщал, что убито 40 фашистов, рассказывал о некоторых подобных случаях, в том числе о молодом человеке, убитом на глазах у матери в Новаре. Социалисты, со своей стороны, жаловались на насилия фашистов и утверждали, что многие рабочие боятся голосовать за социалистов из-за фашистских угроз.

Результаты выборов стали триумфом фашистов. Количество голосов, поданных за социалистов, упало на 30 %, но, согласно действовавшей избирательной системе, не сильно отразилось на составе Палаты. Социалисты утратили 34 места из 156, выигранных в 1919 году до их разрыва с коммунистами. В 1921-м они имели 122 места, а коммунисты — 16. Пополари, представлявшие Католическую народную партию, приобрели еще 6 мест, так что их силы увеличились со 101 до 107. Республиканцы, консерваторы, националисты и либералы, а также несколько меньших партий в сумме набрали 252 места. Фашисты, не имевшие депутатов в предыдущем составе Палаты, в 1921 году выиграли 38 мест. Одним из новых депутатов-фашистов был Муссолини. Кроме него, туда вошли Мантовани, Гранди, Чезаре Де Векки из Турина и Роберто Фариначчи из Кремоны. После некоторых раздумий Муссолини решил, что фашистские депутаты должны сидеть в Палате на крайних правых местах. Правее консерваторов.

Дезертир Мизиано вновь был избран в Турине и Неаполе. 15 июня, в день открытия новой Палаты, депутаты-фашисты насильно вывели его из Монтеситорио (здания парламента в Риме). Несколько лет спустя Де Векки гордо описывал, как это было проделано. Де Векки и Сильвио Гай разыскали его в фойе. Мизиано сидел на диване. Гай приказал ему покинуть Монтеситорио. Мизиано ответил, что имеет право находиться здесь, так как законно избран своими избирателями. Гай заколебался, так как понимал, что закон на стороне Мизиано, но Де Векки схватил Мизиано за шиворот и, подняв на ноги, заявил ему, что тот не смеет вызывать тошноту депутатов своим мерзким присутствием. «Плюнув ему в лицо, я потащил его по коридору», — пишет Де Векки. Подошли еще пять или шесть фашистских депутатов во главе с Альфредо Мизури и Франческо Джунта. Они докончили начатое Де Векки: потащили Мизиано за воротник к выходу. Джунта дал ему сильного пинка, от которого тот скатился по ступеням на улицу, где стоял караул королевской гвардии. Гвардейцы помогли Мизиано подняться на ноги и защитили его от дальнейших надругательств. К тому времени другие депутаты-коммунисты начали протестовать в Палате против того, как обошлись с их коллегой. Громче всех протестовал Бомбаччи, бывший в тот момент лидером парламентской фракции коммунистической партии. Он заявил, что Мизиано поступил правильно, став дезертиром в империалистической войне.

Депутаты-коммунисты потребовали, чтобы напавшие на Мизиано были признаны виновными в нарушении статуса депутата и изгнаны из Палаты. Однако католические депутаты (пополари), в том числе вновь избранный Альенде Де Гаспери, а также депутаты всех партий правого крыла отклонили эти требования и провели резолюцию не допускать в Палату Мизиано, пока трибунал в Палермо не решит, можетли он быть признан депутатом. Эту точку зрения рьяно отстаивал в страстной речи депутат от националистов Рафаэле Паолуччи, герой войны. Его костюм украшали многочисленные ордена и медали. Он сказал, что солдаты, три года сражавшиеся за свою родину, вернулись домой после войны, не проходя под триумфальными арками, как они надеялись, а пробираясь тайком по ночам, из-за страха, что их убьют или искалечат социалистические предатели и дезертиры. Все депутаты, за исключением коммунистов и социалистов, проголосовали за удаление Мизиано.

Муссолини не участвовал в нападении на Мизиано. Одной из черт его политики как руководителя было оставаться несколько поодаль, в стороне от своих соратников. Он не братался с другими депутатами и появлялся в Монтеситорио относительно редко — лишь тогда, когда хотел участвовать в дебатах. Однако в статье в «Иль пополо д'Италия», оправдывая изгнание Мизиано, он разъяснял, что депутаты-фашисты прибегли к насилию в отношении Мизиано, так как не могли вместе со всем итальянским народом допустить, чтобы в Палате заседал дезертир. Но, предприняв эти справедливые и необходимые действия, фашистские депутаты больше не станут прибегать к насилию и отныне будут соблюдать все принятые в Палате правила достойного поведения. А Мизиано после того, чему он подвергся, не рискнет вновь появиться в Монтеситорио.

 

Глава 13

ДОГОВОР О ПРИМИРЕНИИ

Красное и фашистское насилие продолжалось и после выборов. Однако проявлялось оно у конфликтующих сторон по-разному. Социалистическое насилие было таким, как всегда в Италии: неорганизованным насилием одиночек. Время от времени трое или четверо социалистов подстерегали на улице фашиста и убивали его. Насилие фашистское, наоборот, было четко организовано. Члены фашистских отрядов соблюдали ту дисциплину и воинскую сноровку, которой большинство из них научились в армии. Они стройно, воинским шагом, маршировали по улицам, как положено по-настоящему обученным солдатам, и пальцем не трогали социалистов-прохожих или зевак, не швыряли камнями в редакции коммунистических газет, пока командир отряда не отдавал приказа поджигать или убивать. И только тогда они нападали, жгли и убивали.

В некоторых районах коммунисты и социалисты создали Красную гвардию, названную «Ардити дель пополо». Но Коммунистическая партия была малочисленна, так как большинство социалистов после раскола в январе 1921 года остались в Социалистической партии. Национальный исполком Социалистической партии дал местным отделениям инструкции не отвечать фашистам тем же, и большинство низовых ячеек этому подчинилось. Бальбо презирал социалистов за это. Онпренебрежительно писал в своем дневнике о социалистах, этих самозваных революционерах, о том, что когда фашисты их атакуют, у них не хватает мужества отвечать ударом на удар и они бегут жаловаться властям и просят защиты у полиции, которую сами всегда называли агентурой буржуазии.

В тех местах, где социалисты организовали отряды «Ардити дель пополо», они все равно оказались в невыгодном положении ввиду отсутствия у них военного опыта, недовольства лидеров партии, а также враждебности полиции и расположенных там воинских частей и префектов (представителей национального правительства в провинциях). Некоторые полицейские и префекты беспристрастно относились как к социалистам, так и к фашистам. Например, префект Болоньи Чезаре Мори был профессиональным полицейским, неподкупным и не имевшим политических амбиций. Как монархист, националист и консерватор, он был убежден, что социалисты являются величайшей угрозой для государства, а как государственный чиновник строго придерживался законов, не поддавался личным пристрастиям и арестовывал любого (будь то социалист или фашист), кто преступал закон. Он был для фашистов занозой, они ненавидели его за то, что он не делал различий между патриотами и большевиками. Но префектов и полицейских, подобных Мори, было очень немного.

Префект Феррары Самуэле Пуглиезе даже не пытался скрывать своих симпатий к фашистам. В мае 1921 года местный полицейский арестовал Бальбо за ношение револьвера без разрешения. Сотни фашистов из окрестных деревень собрались в Феррару и присоединились к городским товарищам, требуя освобождения Бальбо. Пуглиезе немедленно отдал приказ об освобождении Бальбо. Никаких обвинений ему предъявлено не было. В 1921 году в Ферраре было зафиксировано 49 жестоких стычек между фашистами и социалистами. Полиция арестовала 33 фашиста и 110 социалистов.

В ряде районов префекты и полиция активно помогали фашистам, обеспечивая их моторизованным транспортом, а иногда и револьверами. Во многих местах офицеры местныхгарнизонов симпатизировали фашистам. Высшее армейское командование и генералы еще не перешли на сторону фашизма, но большинство младших офицеров поддерживало их. Некоторые из них были товарищами по окопам местных фашистских лидеров.

Но даже те префекты и полицейские, которые не были настроены профашистски, обычно предпочитали их большевикам. В течение первых шести месяцев 1921 года по всей Италии фашистами было подано 2039 жалоб на акты насилия социалистов. Полиция арестовала 1422 социалиста и не предприняла никаких действий в 617 случаях. Социалисты подали в полицию 1274 жалобы на акты фашистского насилия, причем полиция арестовала 396 фашистов и не предприняла никаких действий в 878 случаях.

Однако продолжающееся насилие очень тревожило многих итальянцев. К их числу относились и принадлежавшие к среднему классу консерваторы, которые не принимали насилия, но в остальном симпатизировали фашистам. Правда, другие считали, что в борьбе с большевизмом оправданы любые средства. Молодые люди с подобными взглядами присоединялись к фашистам. Их возбуждала опасность, увлекало ощущение товарищества, а возможно, и жестокость фашистских отрядов. Однако более старших консерваторов из среднего класса деятельность этих отрядов, сквадов, пугала. Их не слишком убеждали доводы Муссолини, что фашистское насилие — это насилие воинов, а не хулиганов. Когда они рассматривали гордо публикуемые фашистами фотографии разгромленных ячеек Коммунистической партии (поломанную мебель, порванные в клочья документы и фотографии, груды осколков от разбитых окон и зеркал), они не могли не думать, что так поступают именно хулиганы.

Почти наверняка это послужило причиной того, что Муссолини приготовился дать согласие на прекращение действий сквадов против социалистов и коммунистов. На Пасху 1921 года церковные руководители Милана обратились к социалистам и фашистам с воззванием заключить перемирие на период Святой недели. Это произошло через несколько днейпосле взрыва в театре «Диана», так что Муссолини отверг их предложение на том основании, что не может быть перемирия с коммунистами.

В июле, вскоре после выборов, Джолитти подал в отставку, и премьер-министром стал Бономи, один из лидеров правого крыла Реформистской Социалистической партии с того момента, как был исключен из Социалистической партии после речи Муссолини на конгрессе в Реджо-нель-Эмилия в 1912 году. Бономи пригласил представителей всех партий и профсоюзов на совещание с участием председателя Палаты Энрико Де Никола, чтобы обсудить проблемы примирения.

Коммунисты присутствовать отказались. Пополари и республиканцы прислали свои наилучшие пожелания успешному проведению переговоров, но также отказались присутствовать, обосновав это тем, что участие нейтральных партий, не вовлеченных в борьбу социалистов и фашистов, вряд ли поможет убедить противников в необходимости согласия. Фашисты, социалисты и Конфедерация социалистических профсоюзов приняли приглашение и встретились 28 июля в кабинете председателя Палаты в Монтеситорио с Муссолини, Де Векки, Чезаре Росси и четырьмя другими представителями фашистов.

3 августа они подписали Договор о примирении. В нем заявлялось, что в целях возвращения Италии к нормальной политической жизни и экономическому развитию фашисты согласны прекратить все враждебные действия против членов Социалистической и Коммунистической партий, а Социалистическая партия объявила, что не имеет связей с «Ардити дель пополо». Стороны провозгласили, что будут уважать эмблемы друг друга, хотя председатель Палаты напомнил им, что лишь правительство, а не политические партии может решать, какой флаг вывешивать на общественных зданиях. В каждой провинции за соблюдением договора будут надзирать комитеты из двух фашистов и двух социалистов и независимого председателя, назначаемого ими совместно, а в случае разногласий — председателем Палаты. Любое нарушение договора будет доводиться до сведения судебных инстанций. Партии обязуются следить, чтобы их сторонники соблюдали условия договора, и заявили, что будут его придерживаться и пропагандировать в своих газетах.

В тот же день в «Иль пополо д'Италия» Муссолини писал, что договор, являющийся победой фашизма, восстановит в Италии мир и даст фашистам возможность посвятить все свои силы и энергию политической деятельности, а кроме того, вызовет благожелательный отклик за границей, так как покажет другим народам, что Италия представляет собой единую страну, которую следует уважать. Муссолини не сомневался, что все фашисты будут соблюдать этот договор, потому что они являются военной аристократией, а значит, умеют подчиняться приказу.

Однако его сторонникам договор не нравился, и видные фашистские лидеры почти сразу стали выражать свое недовольство. Спустя три дня Гранди раскритиковал этот договор в болонской фашистской газете «Л'Ассальто» («Атака»). Он писал, что фашисты не жаждут войны. Они верят, что мир должен воцариться. Но его можно достигнуть, только если переговоры идут между противниками, равно стремящимися к миру. И он недостижим, если одна из сторон, социалисты, заведомо не собирается его соблюдать. Договор не является победой фашистов, как заверяет Муссолини. Это победа «буржуазных социалистов». Под ними Гранди подразумевал Бономи и его партию умеренных социалистов.

Это был открытый мятеж. Муссолини ответил Гранди на другой же день в «Иль пополо д'Италия»: великая семья фашистов не должна разрываться внутренними противоречиями. Но Гранди продолжал свои нападки в «Л'Ассальто». 14 августа на митинге в Болонье, где присутствовали члены 144 местных отделений фашистов, была принята резолюция, объявляющая Договор о примирении никчемной бумажкой и требующая созыва национального конгресса фашистских организаций.

Бальбо был противником договора не меньше, чем Гранди, но он откликнулся на него не словами, а действиями. Он предложил организовать марш на Равенну, городской советкоторой контролировался коалицией республиканцев и социалистов, и почтить могилу Данте в связи с шестисотой годовщиной смерти поэта. Он ознакомил Муссолини со своим предложением: фашистские отряды на 24 часа оккупируют Равенну, а затем уйдут, сохраняя, разумеется, дисциплину и порядок. Хотя формально это не было нарушением Договора, Муссолини этот план не понравился. Его в лучшем случае сочли бы провокацией, а в худшем — он мог привести к вспышке насилия. Однако из-за бурлящего в организации недовольства он был вынужден согласиться.

9 сентября 1921 года три тысячи фашистов со всех концов Эмилии двинулись маршем на Равенну. Во время прохождения через Баньо-ди-Романья один из фашистов был убит выстрелом снайпера. Чтобы отомстить за его смерть, фашисты предприняли, по выражению Фариначчи, «ответные действия». 12 сентября, распевая патриотические песни времен Первой мировой войны, они вошли в Равенну и отдали почести гробнице Данте. В Равенне по ним также было сделано несколько снайперских выстрелов; сквадристы в отместку подожгли помещение городского отделения Социалистической партии. То, чего боялся Муссолини, произошло. Договор был разорван.

Часть сквадристов оказалась не столь дисциплинированной, как уверяли Муссолини и Бальбо. В конце сентября несколько болонских фашистов ворвались в дом депутата-социалиста Эдуардо Богьянкино, хотя его дверь охраняли двое полицейских. Они заплевали жену Богьянкино, исполосовали ножами портрет Карла Маркса и написали мелом на стене «Смерть Богьянкино и Ленину!».

В рядах фашистов намечался серьезный раскол. Бальбо считал, что настало время избавиться от Муссолини. Для воплощения своей идеи он решил встретиться с Д'Аннунцио, который был вынужден в январе 1921 года с остатками итальянских войск оставить Фиуме. Правительство принудило их к этому, так как стремилось успокоить возмущение Британии и Франции. Бальбо намекнул ему на то, что он может стать лидером фашистов вместо Муссолини. Но Д'Аннунционе очень интересовался внутренней политикой Италии и не захотел приниматься за эту работу.

У Муссолини были серьезные неприятности. Но теперь, в 38 лет, это был совсем другой человек: не шкодливый школьник, не анархист, бродяжничающий по Швейцарии, не журналист-социалист, не солдат-фронтовик и даже не интервенционист-редактор «Иль пополо д'Италия». Муссолини 1921 года был умный и ловкий политик, прекрасно владеющий искусством выпутываться из трудной ситуации: он умудрился в течение многих лет скакать на двух лошадях одновременно: уверял консерваторов, что он как ответственный государственный деятель был противником беспорядков и насилия, чинимого сквадами, и в то же время всячески сохранял преданность этих самых сквадов тем, что потворствовал их беззакониям. Это был блестящий политический трюк.

Подписывая Договор с социалистами, он надеялся завоевать поддержку респектабельной буржуазии, но ему пришлось покончить с Договором, чтобы сохранить поддержку фашистов. Анжелика Балабанова обвиняла его, что он боится плыть против течения. Но плыть против фашистского течения было для него просто невозможно. Не было никакого смысла производить хорошее впечатление на консерваторов, если фашисты выбросят его за борт, потому что без поддержки фашистов ему нечего было консерваторам предложить. Он, дуче, великий вождь, вынужден был повторить вслед за французским радикалом 1848 года Александром Ледрю-Ролленом и британским консерватором премьер-министром эдвардианской эпохи Артуром Бальфуром: «Я их лидер, я должен следовать за ними». Но он не должен был показать своим сторонникам, что идет туда, куда ведут они. С их приверженностью вождистскому принципу, доктрине иерархии, они никогда не пошли бы за лидером, который подчиняется своим подчиненным.

Ему помогло то, что фашисты, если не на практике, то по крайней мере в теории, твердо верили в послушание лидеру. Они не были жирондистами, якобинцами, социалистами илианархистами-революционерами, не имели внутренней потребности в мятеже и расколе. Они считали себя революционерами, но, по сути, были дисциплинированными солдатами, бывшими фронтовиками, которых научили подчиняться, и они хотели подчиняться и подчинялись при условии, чтобы им отдавали приказы, которые они хотели получить.

Муссолини начал мостить дорогу для отступления, обвинив социалистов в нарушении Договора о примирении. 9 сентября он опубликовал в «Иль пополо д'Италия» имена 15 фашистов, убитых коммунистами в период с 5 августа по 4 сентября, то есть когда Договор действовал в полную силу, в Болонье, Пьяченце, Флоренции, Ровиго, Бари и Кремоне. Многим из погибших еще не исполнилось двадцати четырех лет. Большинство было убито в Болонье. Он с уверенностью заявлял, что в то время фашисты соблюдали перемирие и не наносили ответных ударов, которые начались на следующий день, когда отряды Бальбо шли маршем на Равенну.

Муссолини согласился с тем, что национальный конгресс, которого требовали болонские фашисты, должен состояться 7 ноября в Риме. Он решил еще до конгресса преобразовать «Фашио ди комбаттименто» в политическую партию, которая будет называться Национальная фашистская партия. Лидерами партии в провинциях станут «расы». Они будут обладать абсолютной властью над членами партии в своих районах. «Рас» будет назначаться главным лидером партии. Муссолини было особенно важно подчеркнуть высшую власть лидера именно в тот момент, когда он готов был капитулировать перед своими последователями.

* * *

Успех фашистов на выборах заставил международную прессу обратить внимание на Муссолини. Статьи о нем стали появляться во французских и английских газетах. Еще большую международную известность Муссолини приобрел, когда был вызван на дуэль депутатом-социалистом Этторе Чиккотти, после того как назвал его в «Иль пополо д'Италия» «самым презренным из людей, заражавших собой общественную жизнь Италии». Дуэли в Италии были вне закона, но дрались на них часто. Муссолини уже успел подраться на нескольких. Самой известной была дуэль с Тревесом, которого он тогда легко ранил.

Теперь он постарался, чтобы его намерение нарушить закон и драться с Чиккотти на дуэли получило широчайшую огласку в «Иль пополо д'Италия» и других итальянских газетах. Сообщения об этом появлялись на протяжении нескольких дней в лондонской «Тайме». Читателей извещали, что Муссолини выбрал шпаги, что дуэль состоится где-то в районе Ливорно и что полиция будет повсюду следовать за Муссолини по пятам, дабы предотвратить это событие.

Затем было опубликовано, что дуэль состоится в Ливорно, в саду, 27 октября 1921 года. Полиция попыталась остановить дуэлянтов. Однако Муссолини и Чиккотти вбежали в дом и заперли за собой двери. После этого полиция не делала попыток им помешать. Противники дрались на шпагах в одной из комнат в течение полутора часов. Наконец Муссолини легко ранил противника, но к тому времени Чиккотти так устал, что у него стало плохо с сердцем и он не смог продолжать бой. Было объявлено, что дуэль продолжится на следующий день, но больше никаких известий об этом в газетах не появилось.

Вероятнее всего, газетные отчеты были неточными, по крайней мере в деталях, но для Муссолини накануне открытия партийного конгресса это стало прекрасной рекламой. Было наглядно доказано, что хотя он и заключил Договор о примирении с социалистами, но не боится сразиться с социалистом на дуэли.

* * *

В первый день конгресса коммунистические и социалистические профсоюзы объявили 24-часовую забастовку протеста против проведения его в Риме. Однако фашисты в Рим уже прибыли, так что это не стало для них серьезной помехой. Муссолини выступил на второй день. Он посвятил свою речь почти целиком атаке на социалистов, подчеркивая патриотизм фашистов. Он восхвалял Франческо Криспи, бывшего премьер-министром в 1890-е годы, имперские цели которого простирались подальше Средиземноморья. Необходимо обеспечить благополучие итальянской расы, а не итальянской нации. Он подчеркнул, что фашисты отвергают все формы интернационализма, потому что мечта о единой человеческой расе — это утопия, не имеющая никаких реальных оснований. Ничто не указывает на неминуемость всеобщего тысячелетнего братства. Впервые в своей жизни он отверг как национальный, так и интернациональный социализм: «В делах экономических мы решительные антисоциалисты». Закончил он речь заявлением, что фашисты одухотворены любовью к своей матери, имя которой Италия.

Когда он завершил свою речь, ответом было абсолютное молчание, длившееся несколько секунд. Во время этих мгновений тишины он думал о худшем. Но оказалось, что аудитория просто не поняла, что волнующий пассаж был окончанием речи. Едва он двинулся с трибуны, как раздались приветственные крики, перешедшие в бурную овацию. Он ничего не сказал о прекращении действия Договора. Если бы он объявил об этом на конгрессе, это можно было бы расценить как уступку давлению рядовых членов движения. Но уже прошел слух, что он готов признать соглашение о примирении недействительным, и фашисты были решительно настроены продемонстрировать всем свое единство. Бальбо в своем выступлении заявил, что принял Договор как солдат, долг которого повиноваться командиру. Самые громкие и несмолкающие аплодисменты прогремели на конгрессе, когда на трибуне обнялись Муссолини и Гранди.

Через неделю Муссолини официально уведомил председателя Палаты депутатов, что считает Договор о примирении утратившим силу. 1 декабря, выступая в Палате, он объяснил причины этого. Речь его непрерывно прерывалась депутатами-социалистами, среди которых особенно резко звучал голос Маттеотти. Они обвиняли Муссолини в том, что он поддался давлению рядовых членов своего движения и позволил им возобновить смертоубийственные нападения на политических противников.

Муссолини отвечал, что Договор был достойной всяческих похвал попыткой покончить с состоянием войны, раздиравшей страну. Он поблагодарил председателя Палаты за его роль в достижении временного согласия, но, к несчастью, «социалисты-ленинцы» использовали Договор для того, чтобы усилить свои атаки на фашистов. Он принес извинения за убийство фашистами в Триесте молодого человека, ошибочно принятого ими за коммуниста, убившего их товарища. Однако Муссолини сравнил эту единственную трагическую ошибку со всеми убийствами фашистов, которые социалисты и коммунисты совершили с 3 августа. Он обвинил правительство Бономи в неспособности поддерживать закон и порядок. Если бы правительство подавило действия социалистов, то этот долг не понадобилось бы исполнять фашистским отрядам.

1921 год заканчивался для фашистов очень удачно. В декабре Палата депутатов, заслушав отчет о решении военного трибунала в Палермо, постановила, что Мизиано как дезертир не имеет права занимать место в ее рядах, и аннулировала результаты выборов в Турине и Неаполе. Фашисты набирали силу в стране. Если 31 декабря 1920 года в «Фашио ди комбаттименто» в Италии было 88 ячеек с 20 615 членами, то на 31 декабря 1921 года Национальная фашистская партия имела 834 отделения с 249 036 членами. Они серьезно потеснили коммунистов и социалистов в Северной Италии и в связи с разрывом Договора о примирении надеялись в 1922 году восполнить упущенное, занявшись поджогами зданий, в которых располагались коммунистические и социалистические организации.

 

Глава 14

ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА

Наряду с разрешением своих политических целей (сначала сдерживание, а потом натравливание на врагов сквадристов) Муссолини создал новый интеллектуальный печатный орган наподобие «Утопии», выпускавшейся им до войны. Он назвал его «Иерархия» и назначил редактором Маргериту Сарфатти. Во втором номере, вышедшем в свет осенью 1921 года, он опубликовал статью, в которой пошел еще дальше в отрицании демократии, чем в 1918-м, когда требовал для окончательной победы над ней передать на время войны власть назначенному диктатору. Теперь в «Иерархии» он писал, что важнейшим вкладом фашизма в общественное сознание является отвержение «принципов 1789 года». Французская революция принесла в мир царство демократии и капитализма. Возможно, в XIX веке демократия была необходима для уравновешивания зол капитализма, но в XX столетии фашизм создаст контролируемую государством экономику, в которой демократия будет помехой эффективному управлению.

Вскоре после этого Муссолини совершил еще один переход, если не полную перемену позиций. 2 ноября 1921 года в «Иль пополо д'Италия» он поместил статью о торговом договоре, заключенном правительством Бономи с большевистской Россией. Муссолини одобрял этот договор, считая, чтоон будет выгоден Италии и ускорит переход России к капиталистической экономике, потому что, несмотря на все разговоры, правительство Ленина есть правительство буржуазное. Другим преимуществом для Италии будет усиление России как противовеса англосаксонскому империализму. Клемансо мечтал сбросить большевиков путем блокады. Троцкий грезил об экспорте большевизма, его распространении по всему миру. Однако мечты Клемансо были уничтожены поражением белого генерала Врангеля, а грезы Троцкого — отступлением Красной Армии от Варшавы. Таким образом, появилась возможность мирного сосуществования западных держав и большевистской России.

Муссолини вновь развил эту тему в статье, опубликованной в сентябрьском номере «Иерархии» за 1922 год. Он писал, что, если основой России Романовых была византийская жестокость, то основой России Ульянова будет западный капитализм.

Мнение Муссолини о развитии отношений с Россией разделяли премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж и премьер-министр Франции Аристид Бриан. В начале января 1922 года в Каннах на встрече Высшего совета стран-союзниц, где присутствовал также Бономи, было принято решение пригласить большевистское правительство России и правительство Соединенных Штатов Америки принять участие в конференции глав правительств, которая должна была состояться в апреле в Генуе. Муссолини отправился в Канны как корреспондент по международным вопросам газеты «Иль пополо д'Италия», 7 января Бриан дал ему интервью в отеле «Карийон». Он высказал весьма примирительные взгляды в отношении Германии, которые Муссолини без комментариев довел до сведения читателей. Муссолини поинтересовался у Бриана, что он думает по поводу роста фашизма в Италии, Но Бриан отказался обсуждать итальянские внутренние дела. Самого Муссолини проинтервьюировала в Каннах парижская газета «Эксельсьер». Он отвечал с готовностью, но сдержанно и подчеркнул, что доброжелательно относится к торговым отношениям с большевистской Россией.

Решение пригласить большевиков на Генуэзскую конференцию вызвало взрыв возмущения у консервативных и правых кругов Франции, Италии и Великобритании, особенно в связи с тем, что это должна была быть конференция премьер-министров и был приглашен Ленин. В результате и Бриан, и Бономи вынуждены были подать в отставку. Их сменили на посту премьер-министров Раймон Пуанкаре и Луиджи Факта. Ллойд Джордж пережил эту бурю, несмотря на жесткую критику консерваторов в парламенте и прессе, а также в собственном правительстве от Уинстона Черчилля.

Консервативный журналист Ловат Фрезер, сотрудничавший в «Санди пикториал» и «Тайме», призвал женщин Британии воспрепятствовать Ллойд Джорджу в его намерении сесть за один стол с большевиками и пожать руку Ленину, соратники которого были повинны в «насильственном унижении русских женщин». Он напомнил своим читательницам, как британский премьер-министр Уильям Питт отказался встретиться с Робеспьером и Маратом.

Пресса Италии и Франции обсуждала, что будет делать Муссолини, если Ленин приедет в Геную. Попытаются ли фашистские сквадристы его убить? Муссолини их успокоил. Он писал, что уверен — Ленин Кремль не покинет. Он пришлет комиссара по торговле и промышленности Л. Б. Красина или дипломата В. В. Воровского, которые и будут его представлять. Если же Ленин приедет, фашисты отнесутся к нему с должным уважением, как к главе иностранного правительства, и вновь продемонстрируют идеальную дисциплину. Однако если итальянские коммунисты попытаются использовать присутствие Ленина, чтобы привнести большевизм в Италию, фашисты станут самыми активными лидерами народного сопротивления. Муссолини оказался прав: Ленин в Геную не поехал, а послал комиссара по иностранным делам Георгия Васильевича Чичерина, который воспользовался этой возможностью, чтобы встретиться с министром иностранных дел Германии Вальтером Ратенау в Рапалло и подписать советско-германский договор о дружбе и экономическом сотрудничестве.

В марте 1922 года Муссолини побывал в Берлине. Целью его поездки было получить интервью у ведущих государственных деятелей Германии для газеты «Иль пополо д'Италия». Немецкие журналисты, понимавшие, что он является восходящей звездой итальянской политики, взяли интервью у него самого. Муссолини же удалось побеседовать с канцлером Германии Карлом Иозефом Виртом и министром иностранных дел Ратенау. Перед тем как стать министром иностранных дел, еврей-промышленник Ратенау отвечал за финансы Германии и предотвратил ее банкротство. Он произвел самое благоприятное впечатление на лидеров стран-союзниц. В «Иль пополо д'Италия» Муссолини выразил свое восхищение Ратенау и его деятельностью. Когда три месяца спустя Ратенау был убит группой антисемитски настроенных молодых немецких националистов, Муссолини резко осудил это преступление, считая его лишним доказательством того, как глупо доверять этим дикарям — немецким националистам.

* * *

Пока Муссолини демонстрировал иностранным журналистам свою умеренность, поведение его сквадристов было далеко не таким. В январе 1922 года Муссолини приказал Бальбо разработать инструкции по организации сквадов. Это должно было занять Бальбо и помешать его интригам с Д'Аннунцио, целью которых было оттеснение Муссолини с его лидирующего поста. Бальбо предписал сквадристам носить черные рубашки и черные матерчатые или кожаные пояса, брюки, а также, желательно, черные фески. Знаком отличия офицеров должны были быть римские орлы. Частям были даны названия армейских подразделений Древнего Рима. В сквад входило от двадцати до пятидесяти человек; четыре сквада образовывали центурию; четыре центурии — когорту; от трех до девяти когорт составляли легион, которым командовал консул, находившийся в подчинении у генералов-инспекторов. Офицеры больше не выбирались сквадом, а назначались Муссолини. Все члены сквадов, так же как ивсе члены фашистской партии, находились под верховным командованием дуче. Муссолини издал приказ: все членыпартии автоматически становились членами местных сквадов. Возможно, он сделал это потому, что социалисты требовали роспуска сквадов. Теперь это стало невозможным, так как означало бы подавление и роспуск фашистской партии, а Муссолини был уверен, что правительство Факты на это не пойдет.

В 1922 году Бальбо и сквады стали еще более дерзкими. Они не только поджигали помещения Коммунистической и Социалистической партий, но и устраивали многолюдные марши по городам, в городских советах которых большинство принадлежало социалистам и коммунистам. Командиры сквадов входили в городские ратуши и предлагали советникам-социалистам уйти в отставку и покинуть город. При виде отрядов, фашистов с револьверами и дубинками они не заставляли себя просить дважды.

В мае 1922 года Бальбо провел самую значительную из всех операцию. Она состоялась в его родной Ферраре, которую контролировала коалиция социалистов и пополари. Муссолини был очень встревожен дерзким планом Бальбо. Ему не хотелось подталкивать пополари к союзу с социалистами. Но, как и в прошлый раз, он позволил Бальбо провести его план в жизнь. 12 мая Бальбо привел 63 000 фашистов в Феррару. Они оккупировали город на 48 часов и взяли руководство им в свои руки, сохраняя при этом строжайшую дисциплину. Бальбо запретил сквадристам на время пребывания в Ферраре пить алкогольные напитки и посещать бордели. Муссолини приветствовал это начинание Бальбо как значительную победу.

Две недели спустя 20 000 фашистов заняли Болонью. Они были злы на префекта Мори за то, что тот следовал букве закона и был беспристрастным. Они ворвались в кабинет Мори в городской ратуше и потребовали от него, чтобы он подал в отставку. Префект отказался. Бальбо приказал своим людям мочиться на стену ратуши в том месте, где располагался кабинет Мори, но не решился применить силу против государственного чиновника. Факта перевел Мори на ту же должность из Болоньи в Бари, на юге Италии, где активность фашистов была гораздо слабее. Так что и этот факт считался победой бодонских сквадристов.

Недалеко от Римини, в Чезенатико, маленьком порту на адриатическом побережье, был убит какой-то фашист. Бальбо решил доказать красным, что «фашистов нельзя убивать безнаказанно». Он выбрал отличную мишень: отель «Байрон» в Равенне — старый дворец, бывший штабом социалистических кооперативов этого района. В течение 20 лет он был гордостью социалистического движения в Романье. Сквады Бальбо сожгли его дотла. Им это удалось особенно эффектно из-за нехватки в Романье воды. Секретарь кооператива, в отчаянии схватившись за голову, смотрел на пожар, и слезы текли у него по щекам. Бальбо почти пожалел его, но затем рассудил, что в гражданской войне полумер быть не может.

28 июля отряды во главе с Бальбо захватили Равенну. На этот раз они не пошли к могиле Данте, а явились уничтожить власть красных в городе. Когда они попытались войти в рабочие районы, коммунисты открыли огонь и убили 9 фашистов. Бальбо сжег главные квартиры социалистов, коммунистов и анархистов в Равенне, а затем отправился к начальнику полиции и потребовал предоставить ему грузовики для вывоза из города его людей, поставив ему условия: если они не получат транспорт в течение получаса, то сожгут дома всех коммунистов и социалистов. Начальник полиции дал ему грузовики, надеясь избавиться от фашистов. Однако это оказалось уловкой. Получив транспорт, Бальбо воспользовался им для того, чтобы повести свои сквады в самый масштабный поход, который когда-либо предпринимали фашисты.

В течение 24 часов 29 июля 1922 года и последующей «ужасной ночи» (так назвал ее Бальбо) его сквады сожгли все штабы всех коммунистических и социалистических организаций в провинциях Равенна и Фор ли. В своем дневнике он записал, что тучи огня и дыма затянули всю равнину Романьи, так как фашисты «решили покончить с красным террором раз и навсегда». Они не встретили почти никакого сопротивления со стороны «большевистского сброда». Итальянская армия наблюдала и не вмешивалась.

В Палате депутатов республиканские демократы, попола-ри, социалисты и коммунисты объединились, чтобы осудить бездействие Факты в отношении фашистов, и сместили его правительство. Король вызвал в Квиринал лидеров оппозиции, в том числе социалиста Турати, и обсудил с ними вопрос о формировании из них кабинета, но они не смогли договориться между собой, так что король вновь призвал Факту. Тогда коммунисты предложили социалистам, чтобы те объявили всеобщую забастовку в знак протеста против неумения правительства прекратить фашистское насилие. Социалисты согласились, и 30 июля, на другой день после страшного рейда Бальбо по Романье, социалистические профсоюзы объявили всеобщую забастовку, которая должна была начаться в полночь 31 июля. Турати заявил, что это будет всеобщая стачка в поддержку законности и порядка, за сохранение государственной власти.

Фашисты были наготове. 31 июля секретарь Национальной фашистской партии Микеле Бьянчи разослал по низовым ячейкам циркуляр, предписывающий им подготовиться к ликвидации всеобщей стачки. Он подготовил заявление, которое Муссолини опубликовал в «Иль пополо д'Италия» 1 августа, в первый день забастовки. В нем говорилось, что, если правительство не сумеет прекратить забастовку в течение 48 часов, фашисты сделают эту работу за него и «заменят собой государство, вновь доказавшее свое бессилие». Если по истечении 48 часов понадобится вмешательство фашистов, они ожидают, что все государственные служащие выйдут из-под власти политических лидеров, их предавших, и продолжат выполнение своих обязанностей под руководствомфашистов.

Фашисты не стали дожидаться истечения 48 часов, а сразу начали действовать в качестве штрейкбрехеров. Они прекратили забастовку транспортников, вытаскивая из трамваев водителей и кондукторов, избивая их дубинками, после чего сами вели трамваи. Самые жестокие события произошли в Генуе, Ла-Специи и Анконе. В Генуе коммунистический спайпер выстрелил по трамваю, который вели штрейкбрехеры-фашисты. Тогда на улицах появились армейские части на броневиках и открыли пулеметный огонь по коммунистам, в то время как полиция проводила обыски в рабочих кварталах, обшаривая дом за домом в поисках оружия и снайперов. Британский генеральный консул в Генуе сообщал, что «фашисты были организованы по-военному и помогали полиции в подавлении беспорядков, но в основном сражались сами». Трое человек было убито и около пятидесяти ранено. В Анконе фашисты сожгли помещения нескольких социалистических профсоюзов и их клубы.

Перелом наступил в Милане, где последние три года жил и работал в «Иль пополо д'Италия» Муссолини. Все это время красный флаг развевался над ратушей. Муссолини находился в Риме, когда 3 августа отряды фашистов, прекратив забастовку трамвайщиков, подошли к ратуше и приказали советникам-социалистам покинуть здание. Советники было запротестовали, но подчинились и поспешили покинуть не только здание городского совета, но и город. Фашисты спустили красный флаг и подняли национальный трехцветный впервые с 1919 года. Вечером появился Д'Аннунцио и со ступеней ратуши произнес речь, в которой призывал успокоиться и покончить с ненавистью, раздирающей Италию.

В отсутствие совета управление городом взял на себя префект. Фашисты заявляли, что в Милане, как и в других городах, из которых они изгнали социалистов, они обнаружили многочисленные свидетельства коррупции и плохого руководства. Не оставалось сомнений в том, что город Милан в результате неумных трат, произведенных социалистами, имел огромные долги.

Меньше чем за день фашисты прекратили забастовку по всей Италии, и вечером 3 августа социалистические профсоюзы призвали рабочих вернуться на рабочие места. Британский генеральный консул в Генуе был страшно доволен. «Можно надеяться, что действия фашистов окажут самое благодетельное влияние», — написал он 7 августа.

Фашисты победили повсюду, кроме Пармы. Когда их сквады попытались туда войти и прекратить забастовку, командир местного армейского гарнизона установил на дороге блокпосты и остановил фашистов. Бьянчи направил Бальбо срочную депешу, приказывая ему избегать конфронтации с армией. Но Бальбо решил, что армейский командир блефует, и попытался прорваться мимо блокпоста силой. Офицер не блефовал. Он открыл по фашистам огонь. Бальбо безуспешно повторил попытку на следующий день, но 5 августа, после того как 14 фашистов были убиты, вынужден был отказаться от намерения войти в Парму. Но он был полон решимости вновь попытаться захватить этот город в будущем.

11 августа в Палате депутатов прошло обсуждение результатов забастовки. После того как Факта и несколько националистов и фашистов осудили стачку, депутат-коммунист Рапости заявил, что она была вполне оправданной и он сожалеет, что рабочие не ответили насилием на насилие фашистов. Фашистские депутаты криками и воем заглушили его речь, так что он сам не слышал себя за шумом. Фашисты кинулись к нему, но коммунистические и социалистические депутаты окружили его кольцом, защищая от нападающих. Депутат-фашист Джунта, когда-то пинками столкнувший дезертира Мизиано со ступеней парламента, кричал, что застрелит Рапости, но друзья схватили его и не дали вытащить револьвер.

Факта и министры его кабинета, видя, что оказались на линии огня, между фашистами и коммунистами, поспешно удалились из Палаты, а председатель объявил дебаты отложенными. Во время перерыва другой депутат-фашист вытащил револьвер и направил его на Рапости, но один из помощников Факты вмешался и убедил его сдать оружие. Когда сессия возобновилась, председатель вновь дал слово Рапости для продолжения речи, но фашистские депутаты заглушили его криками. Шум продолжался более десяти минут, после чего Рапости сам отказался от выступления.

Британский посол сэр Рональд Грэм, наблюдавший за этой сценой с галереи для гостей, не только не был ею шокирован, но даже испытывал чувство симпатии к фашистам в их кампании против социалистов и коммунистов. Он доложил британскому министру иностранных дел маркизу Керзону, что «в Италии нарастает раздражение добропорядочных слоев общества против фашистов», так как «их крайности и забавы, от забивания насмерть социалистов дубинками до насильственного вливания касторки в горло целому совету коммунистов, пожалуй, следует назвать средством не физической чистки, а умственной». Но тем не менее он не сожалеет о том, что «из последнего кризиса фашисты вышли триумфаторами».

 

Глава 15

МАРШ НА РИМ

Фашисты провели марши на Феррару, Болонью, Равенну и Милан. После своих побед в период с 29 июля по 3 августа они начали задаваться вопросом, а не пойти ли им на Рим. Идея марша на Рим овладела всеми членами фашистского движения сверху донизу. Муссолини не был так в ней уверен. Армия остановила марш фашистов на Парму — не повторится ли подобное снова? Не остановят ли их марш на Рим? Когда фашисты шли на другие города, они выступали против социалистических городских советов. Однако если они пойдут маршем на Рим, это будет поход против правительства, возможно, даже против короля.

Муссолини было важно успокоить консерваторов, особенно руководство армии, доказать, что он не является противником короля. Поэтому ему следовало быть осторожным. Ведь республиканцы-мадзинисты, сыгравшие такую важную роль в интервенционистской кампании и входившие в число ардити (отважных), представляли собой важную часть фашистских сквадов. Им не понравится, если они узнают, что Муссолини отвергает республиканство, пытаясь завоевать симпатии монархистов-консерваторов.

12 августа в «Иль пополо д'Италия» было напечатано письмо нескольких армейских офицеров, в котором они выражали восхищение фашистами, борющимися против социалистов, но одновременно подчеркивали свою преданность короне. «Если фашисты пойдут против короны, мы отдадим приказ открыть огонь». Муссолини откликнулся на следующий же день в «Иль пополо д'Италия»: «Короне ничего не грозит, потому что она не поставила себя под угрозу. Фашисты не против короны, они за Великую Италию».

Еще дальше он пошел в своей речи, произнесенной в Удине 20 сентября, в которой напомнил, что фашизм при своем зарождении был движением республиканским, но политические формы не остаются неизменными. Фашисты выступают за национальное единство. Если монархия является символом этого национального единства, то фашисты не станут вступать с ней в конфликт. Во времена Рисорджименто две силы — монархия и революция — боролись бок о бок, чтобы сделать Италию великой. Муссолини продолжал ловко скакать на двух лошадях: респектабельном консерватизме и революционном фашизме. Пока его сквадристы предавались меч гам о марше на Рим, он в Риме участвовал в закулисных переговорах с политическими лидерами всех партий (с премьер-министром Факта, с Нитти, с Джолитти) относительно возможности заключения политической сделки, которая позволит ему и фашистам занять государственные посты в коалиционном правительстве. Однако его влияние как лидера парламентской фракции, занимавшей только 38 мест в Палате, не шло ни в какое сравнение с влиянием лидера партии, члены которой идут маршем на Рим. Он должен был любой ценой сохранить за собой преданность фашистских сквадристов.

24 сентября он обратился к собравшимся в Кремоне 30 000 фашистов. Из аудитории неслись крики: «На Рим, на Рим!» Муссолини провозгласил, что итальянцы, стоявшие насмерть на Пиаве и пришедшие оттуда победным маршем к триумфу при Витторио-Венето, должны двинуться отсюда на Рим.

Фашисты готовились к проведению своего общенационального съезда 24 ноября в Неаполе. Бальбо планировал очередной марш на Парму, единственный город Северной Италии, где городской совет продолжали контролировать социалисты, так и не изгнанные фашистами. Переодевшись, он пробрался в Парму и обошел рабочие районы, чтобы выяснить, какие меры защиты подготовили социалисты. Однако 11 октября Муссолини послал ему сообщение, в котором предлагал забыть о Парме и встретиться 16 октября в Милане для обсуждения марша на Рим.

Для организации марша Муссолини назначил четырех квадрумвиров: Бьянчи, Бальбо, Де Векки и генерала Эмилио Де Боно, пятидесятишестилетнего офицера регулярной армии, высокого, худощавого, с острой седой бородкой, отличившегося в войне с Турцией в 1911 году и в Первой мировой войне, когда он командовал бригадой на изонцком фронте. Де Боно недавно вошел в фашистскую партию. Де Боно и Де Векки были давними друзьями королевы-матери Маргериты, вдовы убитого короля Умберто. Она не раз говорила им, что восхищается фашистами.

Муссолини объяснил квадрумвирам, что считает необходимым организовать марш на Рим, так как чисто парламентское разрешение кризиса, охватившего Италию, будет «противно духу и интересам фашизма». Но когда должен состояться этот марш? По мнению Бальбо, им следовало действовать без промедления. «Если мы не предпримем попытки государственного переворота сейчас, — утверждал он, — весной может оказаться слишком поздно». Де Векки и Де Боно хотели отложить его на месяц, чтобы как следует подготовиться, а Бьянчи поддержал Бальбо. Таким образом, все зависело от мнения Муссолини. Он решил, что приготовления должны начаться немедленно, но истинная дата марша не будет определена до собрания партийного съезда в Неаполе, то есть до 24 октября. Бальбо был огорчен этой восьмидневной задержкой.

* * *

Партийный съезд в Неаполе был первым значительным собранием фашистов на юге Италии, где партия набрала силу лишь в последние месяцы. Многие из новых членов партии были преданными монархии консерваторами и явились насъезд, приколов к лацканам монетки с изображением головы короля для демонстрации своей преданности короне.

На открытии съезда в театре «Сан-Карло» 24 октября Муссолини обратился к членам партии со словами, что итальянская монархия, Савойская династия, никогда не станет противодействовать воле нации. Позже, выступая на площади Плебисцита (Пьяцца-дель-Плебисцито), он объявил, что в любом правительстве фашистам должны быть предоставлены министерские портфели, министра иностранных дел в том числе. Но политики предлагали фашистам только мелкие посты помощников министров. Настало время фашистам заняться управлением Италии. «Оно или будет передано нам добровольно, или мы пойдем маршем на Рим и сами захватим его в свои руки». Тем же вечером Муссолини с квадрумвирами встретились с некоторыми руководящими фашистами в неаполитанском отеле «Ве-зувио» и окончательно утвердили детали марша на Рим. Операцию решено было начать в полночь с 26 на 27 октября. Фашисты должны захватить стратегические точки в городах Северной Италии. В субботу, 28 октября, чернорубашечники должны собраться в трех пунктах к северу от Рима: в Чивитавеккью, Монтеротондо и Тиволи. Оттуда тремя колоннами они пойдут на Рим, избегая каких бы то ни было конфронтации с армией, так как, за исключением этого, ничто не должно помешать их продвижению к столице. Бальбо сказал, что тайно направит в Рим группу сквадристов-террористов, которые разместят бомбы в разных местах города на случай, если правительство решит силой помешать фашистскому маршу. Встреча закончилась без церемоний. Муссолини коротко произнес несколько слов, и присутствующие обменялись друг с другом «римским салютом».

На следующий день Бальбо встретился с Гранди в Неаполе в отеле «Эксельциор» и рассказал ему о плане марша на Рим. Гранди был поражен, ибо считал безумием даже попытаться сделать такое. Бальбо рассмеялся и упрекнул его в том, что, став депутатом, Гранди растерял свой запал.

За 48 часов до начала шествия Муссолини вернулся из Неаполя в Милан. Там все ждали фашистского восстания. Как отметила в своем дневнике Рашель Муссолини, «люди останавливали меня на улице и спрашивали, верно ли, что вот-вот будет революция. Я отвечала, что ничего не знаю, но, по-моему, звучало это не слишком убедительно».

На севере Италии фашисты начали занимать муниципальные здания и стратегические точки и брать в свои руки управление городами. Во время захвата ратуши во Флоренции они встретили там генерала Диаца, главнокомандующего, приведшего армию к победе при Витторио-Венето. Его пригласили туда на банкет. Фашисты отнеслись к нему с глубочайшим почтением. Тем временем чернорубашечники сходились к трем пунктам сбора, а квадрумвиры направились в Перуджу, откуда должны были руководить всей операцией. Добравшись до Перуджи, они выпустили написанное Муссолини воззвание к итальянскому народу, в котором утверждалось, что фашизм решил разрубить своим мечом гордиев узел, сжимающий горло Италии.

В пятницу, 27 октября, то есть слишком поздно, правительство Факты начало действовать против фашистов. Факта ничего не предпринимал, когда фашисты сжигали по всей Романье штабы социалистов и коммунистов и насильно изгоняли из ратуш законно избранных советников-социалистов. Но теперь угроза нависла над самим правительством. Поэтому он объявил, что страна и правительство стоят перед лицом мятежа и теперь армия должна действовать, чтобы сохранить законность и порядок.

В Риме находилось двенадцать тысяч солдат под командой генерала Эмануэле Пуглиезе. Он закрыл театры, поставил военную охрану на трамваи, окружил барьерами из колючей проволоки важнейшие общественные здания и занял помещения римской штаб-квартиры фашистской партии. В Турине, Генуе, Болонье и Милане армия взяла ситуацию под свой контроль. Броневики патрулировали улицы. Редакция «Иль пополо д'Италия» охранялась войсками, и Муссолини не мог покинуть здание, не пройдя военный проверочный кордон.

Он изо всех сил старался избежать столкновения с армией. Миланские фашисты предложили захватить помещение редакции влиятельной газеты «Иль корриере делла сера», ругавшей фашистов за намерение поднять мятеж. Муссолини запретил это делать. Он дал задание Рашели, что если кто-то позвонит в его отсутствие и спросит, надо ли фашистам захватывать здание «Иль корриере делла сера», она должна ответить твердым «нет».

В Кремоне произошла стычка между армией и фашистами Фариначчи. Армия приняла все меры, чтобы предотвратить попытку захвата власти. Солдаты открыли огонь и отогнали фашистов. Восемь чернорубашечников были убиты и тринадцать ранены. Однако в Пизе и Болонье армия отнеслась к фашистам благожелательно, хотя и не допустила захвата здания префектуры. В Перудже и Мантуе войска пассивно наблюдали, как префект сдал город фашистам. Армия позволила фашистам захватить 9000 винтовок и 10 пулеметов с воинских складов в Сполето, а также 7000 винтовок и 30 пулеметов в Фолиньо. В Сиене командир гарнизона передал фашистам оружие по своей инициативе.

Факта выслал приказ префекту Милана арестовать Муссолини. Префект отказался ему подчиниться. Впоследствии фашисты утверждали, что уговорили префекта не подчиниться правительству, пообещав повышение после своего прихода к власти. Им не нужно было слишком стараться, заманивая его, так как префект отлично понимал, что их путь стремительно идет вверх. Большинство его коллег не сомневались, что фашисты победят, и желали этой победы. Миланские фашисты братались с войсками, выкрикивая: «Да здравствует армия, да здравствует Муссолини!»

Муссолини все еще притворялся, будто не участвует ни в каких необычных действиях. Вечером 27 октября с Рашелью и двенадцатилетней дочерью Эддой он отправился в театр Манзони посмотреть комедию «Лебедь» венгерского драматурга Ференца Молнара, в то время очень популярного в Италии, хотя во время Первой мировой войны он прославлял Австрию и пропагандировал все австрийское. Пока вожидании начала спектакля они сидели в ложе, все взоры были устремлены на Муссолини. Люди рассматривали его в оперные бинокли. Он прошептал Рашели: «Нам надо притвориться, что мы ничего ни о чем не знаем».

Когда представление началось и свет в зрительном зале погас, секретари Муссолини несколько раз стучались в дверь ложи и он выскальзывал в фойе выслушать поступавшие сообщения и отдать в связи с новыми известиями соответствующие распоряжения. Когда же в антракте снова зажегся свет, он по-прежнему сидел в ложе на своем месте. В середине второго действия он внезапно сказал Рашели: «Теперь пора. Уходим». Они тихонько покинули театр и вернулись домой, куда потоком шли телефонные сообщения. В них говорилось, что фашисты уже готовы начать марш от Санта-Мартинеллы, Монтеротондо и Тиволи.

Тем же вечером Факта встретился с королем и посоветовал ему объявить осадное положение, что, согласно конституции, давало армии право ввести в действие военные трибуналы и поступать с фашистами по всей строгости военного времени. Король согласился и велел премьеру подготовить текст указа ему на подпись. Факта вернулся с декретом в Квиринал в 6 утра 28 октября. Но король отказался его подписать: за ночь он изменил свое мнение.

В 1945 году Виктор Эммануил объяснил, почему не ввел осадное положение 28 октября 1922 года и позволил Муссолини прийти к власти. Он был проинформирован, что на Рим идут маршем 100 000 фашистов и что 5–8 тысяч солдат и полицейских, защищавших столицу, остановить их просто не смогут. Фашисты были мастерами быстрого распространения слухов. Сэр Рональд Грэм с цифрами Виктора Эммануила не был согласен, но и он 29 октября сообщал Керзону, что с севера на Рим движутся 60 000 фашистов.

На самом деле в марше на Рим 28 октября участвовало лишь 26 000 фашистов, хотя на севере Италии у них были большие резервы. Большинство участников марша были вооружены винтовками и револьверами, у остальных имелись только дубинки. У генерала Пуглиезе в Риме было 12 000 человек, в распоряжении которых имелось все вооружение итальянской армии и артиллерия. Нет сомнения, что если бы армия открыла огонь, она бы рассеяла фашистов и положила бы конец их маршу на Рим, а возможно, и политической карьере Муссолини.

Но мог ли король полагаться на верность своей армии? Подчинилась бы она приказу стрелять по фашистам или взбунтовалась и перешла на их сторону? Из разных мест на севере Италии поступали рапорты, в которых сообщалось, как армия приветствует фашистов. Если бы часть армии подчинилась королю, а часть перешла к фашистам, началась бы гражданская война. Не просто отдельные случайные убийства и поджоги, как в недавних операциях фашистов, которые и фашисты, и их противники называли гражданской войной, а настоящая гражданская война со всеми ее страшными бедами.

Ночью король консультировался со всеми, кого мог разыскать. В том числе он советовался с Саландрой, либеральным премьер-министром 1915 года, ввергнувшим Италию в войну. В Рим приехал Де Векки (армейские блокпосты на дорогах не помешали прибытию квадрумвира), туда же прибыл и Гранди. Генерал Диац тайно прибыл в Рим из Флоренции и вместе с генералом Пекори Джиральди явился к королю. Джиральди писал позднее, что король спросил у них, как поведет себя армия. «Ваше Величество, — ответил ему Диац, — армия выполнит свой долг, но будет лучше не подвергать ее этому испытанию». Джиральди добавляет, что и сам дал почти идентичный ответ на этот вопрос короля.

Грэм разделял сомнения короля в лояльности итальянской армии. 28 октября он писал Керзону, что лишь 20 % военных частей поддержат правительство против фашистов. Полиция, в меньшей степени королевская гвардия надежны, но, «по моему мнению, если фашисты откажутся от конституционного решения и станут действовать силой, противостояние им будет весьма слабым».

Отказ короля ввести осадное положение одобрила вся Италия, кроме социалистов и коммунистов. Когда король спустянесколько часов рассказал об этом Саландре и попросил откровенно ответить, прав ли он, Саландра ответил, что считает короля абсолютно правым, так как у него недостаточно военной силы противостоять фашистам. Грэм был с этим согласен. 31 октября он докладывал Керзону: «Всем прекрасно известно, что войска отказываются предпринимать какие-либо силовые действия против фашистов, которым симпатизируют». Он считал это не удивительным, так как после окончания войны офицеров так оскорбляли на улицах, что им было официально рекомендовано носить штатскую одежду, дабы не провоцировать несчастных случаев. А фашисты всегда прославляли армию. Кроме того, Грэм считал, что король «поступил мудро, отказавшись подписать указ об осадном положении, и это не только спасло положение Его Величества, но и вызвало бурю энтузиазма в его пользу».

Когда король сообщил Факте о своем решении, тот подал в отставку. Король попросил Саландру сформировать правительство и предложить в своем кабинете портфели министров Муссолини и другим фашистам. 28 октября Муссолини в Милан поступил телефонный звонок от личного королевского секретаря, который осведомлялся, согласится ли он и четверо других фашистов войти в правительство Саландры. Это было то самое предложение, которое Муссолини сделал Саландре несколькими неделями раньше и которое Саландра категорически отверг. Теперь его отверг Муссолини. Он сказал, что фашисты не для того тратили столько усилий, идя маршем на Рим, чтобы удовлетвориться несколькими креслами в правительстве Саландры. Он не примет никаких постов, кроме поста премьер-министра. На следующий день секретарь короля позвонил снова с предложением сформировать правительство и сообщением, что за Муссолини будет послан специальный поезд, чтобы срочно доставить его в Рим.

Муссолини от специального поезда отказался и поехал в Рим в обычном спальном вагоне. Когда в понедельник, 30 октября, в 8 утра он прибыл в Чивитавеккыо, его приветствовала трехтысячная толпа фашистов, возглавляемая Карло Скорца, который прибыл туда в ходе марша на Рим. Там Муссолини остановился в отеле «Савойя», а затем отправился в Квиринал на аудиенцию к королю. Тысячи чернорубашечников уже вошли в Рим. Армейские дорожные кордоны не сделали ни малейшей попытки им помешать.

Через несколько часов по Риму разошлась история о том, как Муссолини явился на прием к королю в фашистской черной рубашке и первое, что он сказал, представ перед королем, было: «Ваше Величество, я привожу к вам Италию, одержавшую победу при Витторио-Венето и заново окрещенную новой победой». Эти рассказы стали частью фашистской легенды, но правды в них нет. Рашель написала, что перед отъездом из Милана Муссолини велел ей напомнить ему уложить в чемодан визитку для аудиенции у короля и что он всегда отрицал, будто говорил королю насчет того, что привел к нему Италию, одержавшую победу при Витторио-Венето.

Король спросил Муссолини, готов ли тот сформировать правительство. Муссолини согласился и вернулся в Квиринал несколько часов спустя со списком министров. Заметим, обычно у премьер-министра на формирование кабинета уходило несколько дней. Но Муссолини было 39 лет, и он был самый молодой премьер-министр в истории Италии. До него пальма первенства принадлежала Кавуру, ставшему премьер-министром королевства Пьемонт в 1852 году в возрасте 42 лет. Последующим премьер-министрам было за шестьдесят, когда они впервые занимали этот пост.

Кроме поста премьера, Муссолини взял себе министерство внутренних дел и министерство иностранных дел. В кабинете было еще тринадцать членов. Только трое из них были фашистами. Еще трое были демократами-республиканцами, двое — членами Католической народной партии (пополари), один националист и один либерал. Остальные трое были просто уважаемые фигуры, не занимавшиеся политикой. Генерал Диац стал военным министром; адмирал Паоло Таон ди Ревель — министром флота, а известный философ Джованни Джентиле — министром образования. Квадрум-вир генерал Де Боно стал шефом полиции.

С севера в Рим прибыли еще колонны фашистов. Теперь их число доходило до пятидесяти тысяч. Большинство населения их приветствовало, особенно охранявшие столицу войска. Грэм неоднократно повторяет в своих донесениях, что они необычайно дисциплинированны и прекрасно себя ведут. «Учитывая то, что итальянская раса весьма темпераментна и не приемлет дисциплины, — писал он Керзону, — порядок и дисциплина, которые демонстрируют фашисты, просто замечательны». Его не особенно тревожат рассказы о том, что некоторые фашисты врывались в рабочие кварталы Трионфале и Сан-Лоренсо, причем были обстреляны коммунистами и сами убили двух коммунистов, а также сожгли помещения Коммунистической и Социалистической партий. Грэм восхваляет фашистов за их отличную дисциплину и выучку, когда они прошли парадом мимо Квиринала 31 октября, демонстрируя свою преданность королю. Король стоял на балконе вместе с генералом Диацем и принимал их приветствия.

Оттуда они промаршировали на железнодорожный вокзал. Муссолини был полон решимости продемонстрировать окончательное доказательство фашистской дисциплины, выведя их из Рима до того, как они вызовут раздражение жителей. Его правительство обеспечило нужное количество поездов и с умелой помощью железнодорожных служащих в течение трех дней отправило более пятидесяти тысяч фашистов по домам.

Муссолини остался в Риме в качестве премьер-министра. В его кабинете было всего лишь три фашиста, а в Палате депутатов — только 38 членов фашистской партии, но самое главное — король, армия и большинство итальянцев были за него. «Муссолини является полным хозяином положения, — писал 31 октября Грэм Керзону, — и обладает возможностями, которыми не пользовался до него ни один итальянский премьер-министр».

 

Глава 16

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

Муссолини захватил власть, умело сочетая роли ответственного консервативного политика и революционного вождя. Он дистанцировался от насильственных действий своих сторонников, не теряя при этом их поддержки. Когда его чернорубашечники шли походом на Феррару, Болонью и Равенну, он оставался в Милане. Когда они маршировали на Милан, он находился в Риме, а когда на Рим — в Милане. Но в глазах всех марширующих чернорубашечников он был их Дуче, которому они были бесконечно преданы. Для Анжелики Балабановой отсутствие Муссолини вблизи сцен действия его последователей служило доказательством его трусости. Социалисты и другие его критики смеялись, что он «маршировал» на Рим в железнодорожном вагоне. Однако и его консервативные союзники, и фашистские соратники предпочитали именно такое поведение.

1 ноября, на второй день своего премьерства, Муссолини беседовал с британским послом. За два месяца до этого Грэм называл его «способным, но загадочным лидером, бывшим коммунистом Муссолини». Он относился к Муссолини подозрительно из-за некоторых его критических статей в «Иль пополо д'Италия» по поводу британской политики, а также из-за любимой Дуче наполеоновской позы: стойка с рукойчерез грудь, заложенной под лацкан пиджака, и никогда не улыбающееся лицо, на котором словно навек застыло выражение свирепой мрачности. Однако после разговора с Муссолини у Грэма сложилось о нем совсем другое впечатление. Муссолини держался дружелюбно, говорил медленно, «с большим достоинством». Он сказал Грэму, что хочет развития дружеских отношений с Британией. «Его международная политика будет националистической в хорошем смысле этого слова; первейшей его заботой будет соблюдение итальянских интересов, как, несомненно, главной моей заботой должно являться соблюдение интересов британских». Грэм был приятно удивлен позицией Муссолини.

Такой примирительной линии Муссолини придерживался и в последующих интервью, которые он давал в первые дни своего премьерства римским корреспондентам лондонской «Санди экспресс», парижских «Ле тамп», «Ле пти паризьен» и других, а также представителям американской прессы. Он говорил, что будет защищать итальянские интересы, но подчеркивал, что хотел бы жить в дружбе со всеми другими нациями. Он порадовал лондонскую «Тайме» поздравительными телеграммами в адрес Пуанкаре и Бонэра Лоу, только что занявшего пост премьер-министра в новом британском правительстве консерваторов, приветствуя в их лице премьеров наций, дружба которых с Италией «освящена кровью, пролитой совместно для достижения общей победы». «Тайме» охарактеризовала эти телеграммы как «выражение веры в союз трех свободных народов Запада».

Совершенно другую позицию он занял 16 ноября в первом своем обращении в качестве премьера к Палате депутатов и Сенату. Он сказал, что второй раз за десятилетие, как и в мае 1915 года, итальянский народ сверг правительство вопреки решению парламента. Он стал премьер-министром «по революционному праву» и использует свое положение для усиления мощи чернорубашечников. Имея за спиной 300 000 вооруженных молодых людей, готовых с фанатичной преданностью выполнять его приказы, он сумеет наказать всех хулителей фашизма. «Я мог бы превратить этот жалкий и мрачный зал вбивак моих легионов… Я мог бы забить двери парламента и сформировать правительство из одних фашистов. Я мог бы сделать это, но не хочу так поступать, по крайней мере в данный момент». Он не собирался использовать фашистов в качестве орудия капиталистов в их борьбе с пролетариатом. Ленин обратился за помощью к западным капиталистам и дал им множество привилегий. Он, Муссолини, не даст капиталистам никаких привилегий, потому что в фашистской Италии привилегий не будет ни у кого.

Так как из 535 депутатов Палаты лишь 38 были фашистами, ближайшие соратники Муссолини советовали ему просить короля распустить парламент и назначить новые выборы. Однако он хотел сначала изменить избирательную систему. Поэтому вместо роспуска парламента он обратился к Палате депутатов и Сенату с просьбой предоставить ему чрезвычайные полномочия для проведения реформ в сфере финансов, в управлении, армии и образовании. Кроме того, он подчеркнул, что, если они не проголосуют за то, чтобы дать ему эти полномочия, он немедленно распустит парламент.

В других обстоятельствах и в другой стране угрожающая манера поведения, принятая Муссолини, разозлила бы депутатов. Но это был именно тот стиль жесткого разговора, которого жаждали его фашистские приверженцы, и депутаты предпочли понять его слова как заверение в том, что, хотя он может прислать свои чернорубашечные сквады, чтобы насильно их разогнать, делать это он не намерен. Ту рати, лидер социалистов, был единственным партийным лидером, который заявил, что речь Муссолини — это оскорбление парламента, так как Муссолини провозгласил, что даст парламенту существовать, только если тот не будет подавать признаков жизни. Народные католики, республиканцы, независимые, националисты и даже правые социалисты Бономи — все проголосовали за предоставление Муссолини чрезвычайных полномочий. Против голосовали только социалисты и коммунисты. Все другие партии боялись его и боялись восстановить против себя общественное мнение, если станут ему противиться. Все они предпочитали его, а не красных.

Именно ненависть к красным сплотила нацию вокруг Муссолини. Промышленники и землевладельцы ненавидели их, так как были уверены, что те конфискуют их собственность. Католики-пополари и другие верующие ненавидели красных за атеизм и нападки на церковь. Многие люди ненавидели их, потому что боялись, что они установят коммунистическую диктатуру, которой будут руководить из Москвы. Но больше всего итальянцы ненавидели красных, как интернационалистов, верящих в солидарность с социалистами других стран, а не с итальянскими националистами.

* * *

18 ноября Муссолини поехал в Лозанну на очередную сессию конференции держав-союзниц, на которой должны были быть разработаны условия мирного договора с Турцией. Перед его прибытием швейцарское правительство срочно аннулировало все старые ордера на его депортацию, выданные в разных кантонах в 1903–1904 годах. В Лозанне он пригласил британского министра иностранных дел лорда Керзона, а также французского премьер-министра и министра иностранных дел Пуанкаре встретиться с ним для предварительного обсуждения проблем, в Территете, маленьком швейцарском городке вблизи границы с Италией. Муссолини приветствовал их, окруженный чернорубашечниками. Это им очень не понравилось. В беседе Муссолини подчеркнул, что не станет участвовать в лозаннской конференции, если с Италией не будут обращаться как с равной. Это понравилось Керзону еще меньше: всем было известно, что он ни с кем не обращался как с равным.

Затем они отправились в Лозанну на конференцию. Там Муссолини дал интервью нескольким иностранным журналистам. Он произвел весьма благоприятное впечатление на лондонскую «Морнинг пост». Корреспондент «Ле тамп» задавал вопросы относительно его политики в отношении Ватикана. Муссолини отвечал не враждебно, но сдержанно. Он сказал, что Ватикан является силой, которую нельзя игнорировать, но что политику и религию смешивать не следует.

Вернувшись в Рим, 27 ноября новоиспеченный диктатор произнес еще одну агрессивную речь, на этот раз в Сенате. Он заявил, что не намерен подавлять парламент, как полагают его оппоненты, но в свете того, что часть депутатов увлечена бесконечными дискуссиями, парламенту необходимо на время прервать свою работу и дать правительству возможность исправить тяжелое положение, сложившееся в стране. Он не хочет уничтожать свободы, которые дала Италии либеральная революция, но не может допустить, чтобы фанатики и всякий сброд погубили свободу сорока миллионов итальянцев.

7 декабря Муссолини покинул Рим, чтобы присутствовать на международной конференции в Лондоне по германским репарациям. Это был первый и единственный раз в его жизни, когда он посетил Англию. Он прибыл во время одного из знаменитых лондонских туманов, часто случавшихся в британской столице до принятых в 1950-е годы постановлений о чистоте воздуха. Муссолини жаловался, что туман проникает всюду: в одежду, в спальню, даже в его чемоданы, и когда он вернется в Италию, то скажет Рашели, что никогда больше не поедет в Англию. Действительно, больше он туда не ездил.

8 декабря в 11 вечера его поезд прибыл в Лондон на вокзал Виктория. Там его приветствовали 30 проживающих в Лондоне фашистов. На них были черные рубашки. Он поселился в отеле «Кларидж» на все три дня своего пребывания. Вскоре по приезде в отель он дал пресс-конференцию большому числу британских и других европейских журналистов, собравшихся там в полночь.

Британская пресса встретила его благожелательно. Популярная консервативная газета «Дейли мейл» просто пылала энтузиазмом. Корреспондента «Тайме», как и многих других встречавшихся с Муссолини мужчин и женщин, поразил его мощный, чуть ли не гипнотический, взгляд. Почти вся британская пресса называла его великим лидером, спасшим Италию от хаоса. Единственной неприятной нотой на пресс-конференции прозвучал вопрос корреспондента газеты лейбористскойпартии «Дейли геральд» о его отношениях с итальянскими социалистами. Муссолини отвечал, что нет никакой вероятности соглашения, компромисса или мира между итальянскими социалистами и фашистами.

Сын управляющего отелем «Кларидж» заявил прессе, что его отец считает Муссолини самым великим человеком на свете. Когда Муссолини рассказали об этом, он буркнул кому-то из своего окружения, что англичане — самые большие лицемеры в мире.

«Тайме» выражала мнение британских консерваторов. Во время марша фашистов на Рим они, так же как Факта, были недовольны неконституционными действиями Муссолини и огорчались, что фашизм, «поднявшийся на борьбу с социализмом» и «призванный восстановить авторитет закона… сам попрал закон». Однако за этим утверждением немедленно последовала редакторская передовица, озаглавленная «Коммунистическая опасность». В ней как гораздо большая опасность рассматривались коммунисты, рядящиеся под либеральных кандидатов, на муниципальных выборах в Лондоне. «Тайме» изменила свою позицию после того, как Муссолини стал премьер-министром. Теперь они писали, что фашизм «является здоровой реакцией на попытку распространения в Италии большевизма». Фашисты применили «белый террор» как оружие, но теперь, добившись власти, прекратят использование таких методов. «Тайме» была лишь слегка смущена обращенными к депутатам словами Муссолини, что он может превратить Палату депутатов в бивак своих чернорубашечников. Они сравнивали его с Оливером Кромвелем, а вот Ленина и Троцкого — с Маратом и Робеспьером.

После трех дней, проведенных на конференции, Муссолини был принят в Букингемском дворце королем Георгом V, после чего утром 12 декабря покинул Лондон. На вокзале Виктория его бурно провожала большая толпа итальянских фашистов, одетых в черные рубашки.

Неудивительно, что британская пресса восхищалась Муссолини. Британское правительство всегда считало, что парламентская демократия — неподходящая форма правления для стран, менее развитых политически, чем Британия. В Индии и других своих колониях британцы применяли авторитарные методы управления прямо или косвенно, через местных деспотических князьков. В Центральной и Южной Америке они сотрудничали с диктаторами, поддерживавшими закон и порядок и защищавшими жизнь и имущество британских подданных, которые вели там торговлю. По их мнению, Муссолини, показавший себя сильным авторитарным лидером, был Италии необходим.

В тот период в британской прессе развернулась отчаянная антибольшевистская кампания. Читателям сообщалось о преступлениях, творимых большевиками в России, о том, как там убили царя и всю его семью, а также дворянство, как сгоняли аристократок и девушек из богатых семей среднего класса в церкви, где их насиловали евреи-большевики. Муссолини боролся против большевиков в Италии, и поэтому консерваторы были на его стороне. Конечно, по британским стандартам его методы представлялись несколько грубыми, но, будучи итальянцем, он лучше понимал, какие средства применять к своим соотечественникам.

Однако у лорда Керзона и министерства иностранных дел были свои тревоги по поводу Муссолини. Итальянцы продолжали оккупировать Родос и Додеканезские острова, захваченные ими во время войны в 1911–1912 годах. В соответствии с мирным договором они согласились вернуть их Турции, когда турки выполнят все остальные условия. Однако этот договор был аннулирован, когда Италия и Турция вступили в Первую мировую войну на враждующих сторонах. В секретном Лондонском договоре. 1915 года правительства Англии и Франции пообещали отдать эти острова Италии, если та станет воевать на их стороне. Но большая часть населения Додеканезов говорила по-гречески, и когда Греция присоединилась к союзникам, Англия и Франция обещали отдать эти острова Греции. Они сообщили итальянцам, что условия Лондонского договора будут отменены, если будет нарушен принцип самоопределения народов, заложенный президентом Вильсоном и принятый за основу Версальского договора. Итальянцы также надеялись, что Албания попадет в зону их влияния, и ждали от британского правительства передачи обещанного Джубаленда в Восточной Африке. Но Керзон занял другую позицию: вопросы Джубаленда и Додеканезов должны быть урегулированы одновременно.

Когда Муссолини встретился с Керзоном в Территете, то заявил (или Керзон так понял), что если не будут удовлетворены притязания итальянцев в Средиземноморье, то Италия не станет поддерживать в Лозанне Британию и Францию. Керзон интерпретировал это как угрозу и был весьма раздражен. Он распорядился, чтобы постоянный секретарь министерства иностранных дел в Лондоне поднял этот вопрос перед итальянским послом. Посол заявил, что Муссолини неправильно поняли, и вопрос был благополучно разрешен до того, как Муссолини приехал в Лондон. Однако Керзон не был убежден в ошибке. Его очень раздосадовали позиция, занятая Муссолини в Территете, его эскорт из чернорубашечников и театральное позерство. В частных письмах и меморандумах он и его сотрудники неоднократно выказывали презрение к Муссолини, называя его нелепым клоуном. Муссолини это было безразлично. Фашистские последователи в Италии не считали его нелепым клоуном, а если так несерьезно воспринимали его в британском министерстве иностранных дел — что ж, тем лучше.

* * *

Одной из проблем, которой нужно было заниматься участникам Лондонской конференции, была неуплата репараций, наложенных на Германию Версальским договором. Англия и Франция имели разные мнения по этому поводу. Пуанкаре предлагал применить к Германии жесткие меры и заставить ее заплатить. Керзон был настроен более примирительно и считал, что разумнее помочь Германии преодолеть ее финансовые трудности. В январе 1923 года французская армия вошла в Германию и оккупировала Рур. В качестве частичной уплаты в счет репараций они захватили уголь из шахт. Немецкое правительство призвало население Рура включиться в пассивное сопротивление. Между французскими войсками и местными жителями произошли стычки, и несколько немецких гражданских лиц были убиты. Керзон высказал Франции недовольство британского правительства ее действиями, но немцам предложил прекратить сопротивление.

Муссолини занял промежуточную позицию между французской и британской точками зрения. Французы предложили, чтобы все державы-союзницы выделили войска для совместной военной оккупации Рура. Однако Муссолини войска послать отказался. В этих действиях французов поддержала только Бельгия. Британское правительство надеялось, что Германия не станет продолжать сопротивление французской оккупации, но отвергло предложение Муссолини дать германскому правительству совместные британско-итальянские рекомендации подчиниться требованиям французов.

Керзон заподозрил Муссолини в двурушничестве, когда британский посол в Париже обнаружил сразу после Лондонской конференции, что тот тайно обратился к Франции с предложением сформировать франко-итальянский антибританский блок. Маркиз Крев, британский посол во Франции, напрямую спросил об этом Пуанкаре, и тот подтвердил, что Муссолини действительно выходил с таким предложением. Однако когда Керзон поднял этот вопрос в беседе с итальянским послом в Лондоне, то он это отрицал. Крев не был уверен, плетет ли Муссолини интриги с французами против Британии или Пуанкаре сам распустил этот слух> чтобы внести разлад в отношения Италии и Британии. Тем не менее Грэм не сомневался, что иностранная политика Муссолини «будет политикой чистого оппортунизма, а итальянская дружба будет отдана тому, кто больше заплатит». Хотя он же считал, что Муссолини предпочтет сотрудничать с Британией, «но не даром».

* * *

По возвращении из Лондона Муссолини занялся итальянской оппозицией. Чрезвычайные полномочия, дающие емуправо действовать без парламента, он получил, но было очень важно так провести новые выборы, чтобы получить большинство в Палате депутатов. Он предложил добиться этого путем изменения закона о выборах: заменить систему пропорционального представительства такой, при которой партии, набравшей простое большинство мест, приписывается удвоенное количество голосов от числа избранных кандидатов. Тем самым у правительства будет рабочее большинство в Палате и оно получит возможность управлять страной без помех оппозиции.

30 декабря 1922 года, будучи еще и министром внутренних дел с чрезвычайными полномочиями, Муссолини приказал арестовать Амадео Бордигу, Антонио Грамши и всех членов Исполнительного комитета Коммунистической партии, за исключением двух депутатов Палаты, которые были защищены парламентской неприкосновенностью. Коммунистическая партия Италии не была запрещена, но полиция постоянно преследовала ее членов, поэтому она начала перестраиваться в нелегальную подпольную организацию. Муссолини не предпринял никаких шагов против социалистов и других политических партий, так что они продолжали действовать открыто и издавать свои газеты, которые никто не запрещал и не подвергал цензуре. Однако если они публиковали статьи с критикой Муссолини и правительства, очень велика была вероятность того, что местные фашисты сожгут редакцию, а возможно, и убьют одного-двух сотрудников.

Муссолини переименовал фашистские сквады в Добровольную милицию национальной безопасности, вспомогательную силу для помощи полиции и армии в поддержании порядка и защите государства. В ноябре 1922 года он создал новый орган — Высший фашистский совет («Гран Консильо»), состоявший из самых влиятельных лидеров партии, которые стали советниками Дуче. Это должно было упрочить позиции центрального партийного руководства и иерархии по отношению к партийцам в провинции и рядовым членам партии. Однако Муссолини обнаружил (как ив 1921 году, когда подписал Договор о примирении с социалистами), что фашисты признают его своим вождем и беспрекословно следуют за ним, только пока он позволяет им делать то, что они хотят. А именно избивать или даже убивать красных и сжигать принадлежавшие им помещения. Хотя он объявил, что победа фашистской революции покончила с гражданской войной и теперь мир восстановлен, в 1923 году было сожжено больше помещений социалистических организаций и еще больше социалистов убито и ранено, чем в предыдущие годы.

При этом Муссолини старался поддерживать хорошие отношения с профсоюзами, в том числе социалистическими, и переманивать их членов и даже руководителей во вновь образованные фашистские профсоюзы. Это сопровождалось пропагандистским лозунгом: «В фашистской Италии капиталисты и пролетарии должны работать вместе на благо своей страны». Он добился некоторого успеха, так как члены профсоюзов вскоре поняли, что, оставаясь верными Социалистической партии, они многим рискуют: они сами и их семьи могут стать жертвами насилия и убийства. Вступая же в фашистские профсоюзы, рабочие получают некоторые блага, которые их работодатели вынуждены предоставлять им для собственной безопасности. Пусть эти блага были меньше требований, выдвигавшихся социалистическими профсоюзами в 1920 году и часто приводивших хозяев к банкротству, выгода была несомненной.

18 марта 1923 года Муссолини выступил на открытии второго конгресса Международной Торговой палаты. Он сказал, что проведение конгресса в Риме стало возможным уже спустя пять месяцев после того, как его «движение привело к власти молодые силы войны и победы», в результате чего в Италии расцвела политическая и экономическая жизнь. Он заявил, что главным экономическим принципом его правительства является то, что государство должно отказаться от экономических функций, которые не в силах выполнять. Он даст свободу частному предпринимательству и отменит все меры государственного контроля, которые могли бы «удовлетворить левых демагогов», но, как показал опыт, абсолютно фатальны для экономического развития любой страны. На британского торгового атташе в Риме Дж. Г. Хендерсона эти слова произвели большое впечатление. В своем ежегодном рапорте за 1923 год, направленном им в Лондон в министерство иностранных дел, он писал, что трудно подобрать историческую параллель великим достижениям Муссолини.

* * *

Отношения Муссолини с католической церковью и ее сторонниками — пополари были более сложными. Он очень стремился завоевать голоса 107 депутатов-пополари в Палате и иметь поддержку церкви. Однако, хотя папа Пий XI и ватиканская иерархия поддерживали Муссолини в его борьбе с коммунизмом, у некоторых рядовых пополари, в том числе священников, поведение фашистов вызывало неприязнь.

Одним из самых ярых критиков фашизма был отец Джу-зеппе Миндзони, приходский священник в Аргенте, близ Феррары. Однажды вечером в начале августа 1923 года на улице на него напали несколько человек и начали избивать дубинками. На помощь подоспели прохожие, и нападающие убежали. Две недели спустя поздним вечером 23 августа, когда отец Миндзони шел с другом, на них набросились двое мужчин и стали бить дубинками по головам. Друг Миндзони, на голове которого была шляпа, выжил, а священник, бывший с непокрытой головой, умер от ударов. Убийц опознали: это были местные фашисты. Их судили за убийство, но оправдали за недостаточностью улик.

Бальбо, который был главой фашистов Феррары, выразил сожаление по поводу смерти Миндзони, а фашистские газеты отдали ему должное как мужественному противнику. Однако в августе 1924 года, в годовщину его смерти, республиканская газета «Ла воче репуббликана» («Голос республиканца») напечатала статью, в которой утверждалось, что Бальбо использовал свое влияние, чтобы защитить убийц и не допустить широкого освещения этого преступления в печати. Бальбо подал на газету в суд за клевету, но проиграл дело и вынужден был оплатить судебные издержки. Он подал в отставку с поста начальника местной милиции. Муссолини принял ее с сожалением, а спустя два года назначил его заместителем министра по вопросам авиации.

В марте 1923 года Муссолини издал свою новую теоретическую работу «Иерархия», тщательно обосновывающую его взгляды и позицию как государственного деятеля. В ней он объяснял читателям, что правительство всегда должно базироваться на силе. Согласие никогда не бывает абсолютным, так как обязательно найдется несколько диссидентов, которых необходимо одолеть. Поэтому силу фашистского государства следует укреплять. Вероятно, он сожалел, что те двое фашистов ударили отца Миндзини слишком крепко. Обычно его чернорубашечники только избивали и калечили своих противников, и это не вызывало такого скандала, как убийство.

Нападения были совершены еще на нескольких членов католической, либеральной, демократической и республиканской партий и их сторонников, осмелившихся критиковать Муссолини и фашистов. Целью этих акций было запугать колеблющихся. В 1923 году чаще всего избивали активистов-католиков, но церковь и партия пополари не отвернулись от Муссолини, предпочитая его коммунистам.

Мнение, что Муссолини лучше коммунистов, было одним из важнейших факторов, повлиявших на решение британского правительства о государственном визите в Италию короля Георга V. Визит планировался на май 1923 года, и для всех это стало знаком британского одобрения режима Муссолини, особенно после того, как король наградил Муссолини орденом Бани. Но при всем том Керзон убедил британский кабинет отвергнуть предложение короля, чтобы его сопровождал в Рим один из министров для обсуждения условий договора о передаче Италии Джубаленда. Керзон не хотел во время королевского визита вести никакие переговоры о Джубаленде.

 

Глава 17

КОРФУ

Муссолини не был удовлетворен орденом Бани, он хотел заполучить Джубаленд, Фиуме и Додеканезы. Ему хотелось преуспеть там, где потерпел поражение Д'Аннунцио, то есть в вопросе о Фиуме. Он вступил в переговоры с правительством Югославии. Состоялась встреча в Риме и Белграде, но дальше разговоров дело не шло. Он переговорил в Риме с греческим министром иностранных дел относительно Додеканезов. Обе стороны назвали тон разговоров дружеским, но и здесь никакого прогресса не было. Когда он осведомился у британского правительства о Джубаленде, Керзон повторил, что всегда рассматривал этот вопрос как часть общего соглашения с Турцией и Грецией по поводу восточного Средиземноморья.

Летом 1923 года греческое правительство было встревожено сообщениями о том, что Италия усиливает свой гарнизон на Додеканезах. Греция испугалась — а что, если Муссолини собирается объявить об аннексии этих островов — и поставила в известность британское правительство, к защите которого прибегала все последние годы. Керзон по этому поводу обратился к итальянскому послу в Лондоне, заверившему его, что у Муссолини нет подобных намерений.

Как всегда, беспокойство британцев по поводу того, что хочет сделать Муссолини, было удовлетворено сенатором Сальваторе Контарини, который был первым секретарем итальянского министерства иностранных дел. Этот профессиональный дипломат, по мнению британского и других иностранных правительств, был оплотом респектабельности и умеренности, он оказывал на Муссолини положительное влияние. Однако сослуживцам в итальянском министерстве иностранных дел он таким не казался, так как имел взрывной характер. Так, в своем кабинете он мог швырнуть документы на пол, а когда помощник нагибался, чтобы их поднять, дать ему пинка под зад. Таких поступков его шеф — министр иностранных дел, то есть сам Муссолини, никогда не совершал. Однако его подчиненные иногда жаловались, что Муссолини абсолютно не проявляет интереса к ним как к личностям. Когда они возвращались в министерство после отпуска или пребывания за границей, он никогда не спрашивал, как они провели время.

Осложнения, возникшие у Муссолини с Югославией и Грецией, разрешились неожиданно удачно для Италии. А произошло это так. Когда Албания в 1912 году стала независимой от Турции, возник спор между Албанией и Грецией относительно точного прохождения разделяющей их границы. На время Первой мировой войны этот вопрос был отложен, но его снова подняли в 1921 году в Лиге Наций на конференции послов ведущих союзных держав (Англии, Франции, Италии и Японии). Для решения этой проблемы в ноябре 1921 года была создана совместная греко-албанская комиссия во главе с итальянским генералом Энрико Теллини.

Утром 27 августа члены комиссии выехали на трех автомобилях из Янины в Греции в Санти-Каранту, расположенную на территории Албании. Албанцы ехали в первой машине, а Теллини и другие итальянцы спустя несколько минут за ними — во второй, а греки еще через несколько минут — в третьей. Албанцы первыми достигли Зети, расположенного в четырех километрах от границы с греческой стороны, где дорога шла через лес, и проехали без помех, но, когда спустя несколько минут туда прибыли итальянцы, дорога оказалась перегороженной поваленными поперек деревьями и ветками. Итальянцы остановили машину, и некоторые вышли из нее, чтобы убрать препятствие. В этот момент по ним открыли огонь. Теллини и четверо других итальянцев были убиты. Это произошло почти за час до того, как подъехал автомобиль с греческими представителями, которые и обнаружили тела погибших.

Когда известие об этом убийстве достигло итальянского правительства, было немедленно объявлено, что это дело рук греческих бандитов и что греческие государственные чиновники в Янине являются соучастниками преступления. Естественно, возник вопрос: почему третий автомобиль, в котором ехали греческие представители и который должен был следовать за итальянцами в интервале в несколько минут, прибыл на место происшествия через час? Рассказ о том, что машина задержалась из-за дорожного происшествия вскоре после выезда из Янины, или о том, что следы убийц ведут через границу и, следовательно, то были албанцы, а не греки, итальянское правительство считает сказкой.

В 8 часов вечера 29 августа итальянский посол в Афинах предъявил греческому правительству ультиматум. Он потребовал, чтобы греческий главнокомандующий принес публичные извинения за совершенное преступление, а все члены греческого правительства приняли участие в похоронах погибших итальянцев; чтобы греческий флот отсалютовал итальянскому флагу; чтобы убийцы были схвачены в течение пяти суток и приговорены к смертной казни, а также чтобы Греция выплатила итальянскому правительству компенсацию в размере пятидесяти миллионов лир. Итальянские требования должны быть приняты в течение 24 часов, а компенсация выплачена в течение пяти дней.

За час до истечения срока ультиматума, в 7 часов вечера 30 августа, греческое правительство приняло большинство итальянских требований, но разъяснило, что, согласно греческим законам, судьи решают вопрос о применении смертной казни в случае убийства по своему усмотрению. Так что заранее никто не может гарантировать, будут ли приговорены к смерти убийцы итальянских офицеров. Греки такжезаявили, что компенсация в пятьдесят миллионов лир слишком велика, и предложили, чтобы ее размер был установлен Лигой Наций.

На следующий день, 31 августа, в 3 часа пополудни, итальянский флот из 17 военных кораблей под командованием вице-адмирала Эмилио Со лари прибыл на Корфу. Солари проинформировал греческого префекта острова, что итальянцы оккупируют Корфу не в знак начала войны, а с целью принудить греческое правительство принять требования о сатисфакции за убийство генерала Теллини и офицеров, сопровождавших его. Солари потребовал, чтобы префект к 5 часам вечера спустил греческий флаг над крепостью. В случае неповиновения он подвергнет Корфу артиллерийскому обстрелу. Однако посланный Солари офицер доставил префекту требования только за полчаса до назначенного срока. Ровно в 5 часов вечера Солари, видя, что греческий флаг по-прежнему развевается над крепостью, приказал сделать три залпа холостыми и через пять минут открыл по крепости огонь.

В это время в крепости было всего 169 греческих солдат. Там также находились школа подготовки гражданской полиции, шесть тысяч беженцев из Смирны, захваченной турецкими войсками Мустафы Кемаля, и приют для мальчиков, созданный на средства лондонского лорд-мэра. В ста ярдах от крепости располагались бараки, занятые тысячей армянских сирот, привезенных Фондом спасения детей при организации «Американская помощь Ближнему Востоку».

Британский консул, посетив госпиталь на Корфу, доложил, что в результате артобстрела четыре человека были убиты и 16 ранены. Однако два дня спустя доктор Кеннеди из Фонда спасения детей сообщил, что убито 16 человек и 32 раненых находятся в госпитале. Но итальянские официальные представители правительства в Риме докладывали о 13 убитых и 8 раненых.

Британский премьер-министр Стэнли Болдуин и министр иностранных дел лорд Керзон в это время находились на отдыхе во Франции, британский посол в Риме сэр Рональд Грэм охотился в Шотландии. Мистер Болдуин не счел необходимым прерывать отдых — он никогда особенно не интересовался международными делами. Керзон же немедленно выехал в Лондон, сделав остановку в Париже, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с Пуанкаре. В докладной записке об этом он писал: «Требования Муссолини кажутся мне чрезмерно завышенными… жестче, чем в ультиматуме по Сараево». Грэм не вернулся в Рим, пока Керзон не приказал ему по телефону сделать это б сентября. При этом лорд посетовал, что «в моменты кризисов, когда бы они ни случались, наши послы вечно либо на охоте, либо на отдыхе».

Таким образом, выяснить отношения с Муссолини пришлось Г. У. Кеннарду, английскому поверенному в делах. Муссолини охотно объяснил свою позицию не только Кеннарду, но и римскому корреспонденту «Дейли мейл» Уорду Прайсу, которому сказал, что британское правительство поступило бы точно так же, как он, если бы в Греции были убиты британские офицеры. Керзон признался итальянскому послу, что великие державы в прошлом прибегали к дипломатии канонерок, но ведь тогда не было Лиги Наций.

Муссолини распорядился, чтобы итальянские делегаты в Женеве оспорили право Лиги обсуждать жалобу Греции, которая передала вопрос об албано-греческой границе на конференцию послов. Кроме того, Италия не совершала агрессии в отношении Греции, ясно объявив, что оккупация Корфу — дело временное, то есть до тех пор, пока Греция не выполнит итальянских требований. Итальянский посол на конференции послов в Париже объявил: Италия будет вести себя разумно и выслушает любые протесты, высказанные на конференции послов, но не в Лиге Наций.

Муссолини раздражал Керзона все больше и больше. Однако лорд Керзон понимал слабость своей позиции, так как получал противоположные советы от Роберта Сесила, британского представителя в Лиге Наций, лорда Крева, с конференции послов в Париже, от Чарльза Генри Бентинка, посла в Афинах, и от осторожного Кеннарда из Рима, который прекрасно сознавал, что был всего лишь первым секретарем посольства и поверенным в делах. Сесил писал, что представители маленьких государств будут настаивать на том, чтобы сложившаяся ситуация обсуждалась на Генеральной Ассамблее, и если Лига не сумеет справиться с этим первым вызовом своему авторитету, то это нанесет тяжелый удар по ее престижу и по надеждам на нее всего человечества. А Крев и Кеннард заверяли Керзона, что Муссолини никогда не согласится подчиниться власти Лиги. Керзону мало помогла телеграмма премьер-министра, присланная ему 5 сентября из Франции: «Я полностью поддерживаю Вашу политику поддержки Лиги Наций».

Британские пресса и общество были разочарованы в Муссолини. Общественность считала, что с Корфу он поступил плохо. «Что за свинья этот Муссолини», — писал жене Уин-стон Черчилль. Вся пресса, за исключением «Дейли мейл», была настроена критически. Однако французские газеты одобрили его действия на Корфу и были поддержаны Пуанкаре. Британское министерство иностранных дел решило, что Пуанкаре придерживается такой позиции в надежде, что Муссолини будет на стороне Франции против Британии в вопросе о французской оккупации Рура. Однако Крев был другого мнения о мотиве действий Пуанкаре. Он считал, что французский премьер вел себя так, потому что его правительство страшилось последствий: «Если синьор Муссолини сейчас получит унизительный отпор, это может означать его падение и разгул коммунизма в Италии».

Утром 4 сентября Муссолини председательствовал на заседании кабинета, где было решено, что, если Лига Наций объявит разбирательство инцидента с Корфу своей прерогативой, Италия в знак протеста покинет Лигу. Когда кто-то упомянул о критическом отношении британской прессы, Муссолини ответил на это, что надеется преподать британцам урок политического «реализма» и «тщетности шаблонных фраз». Тем же вечером Кеннард попросил о свидании с Муссолини и настоятельно уговаривал его не доводить до конца свою угрозу покинуть Лигу Наций. «Разве Муссолини не осознает, что ситуация может зайти слишком далеко и из спора между Италией и Грецией может перерасти в конфликт Италии с пятьюдесятью нациями? Он ведь фактически бросает вызов всему миру?» Муссолини ответил, что данное отношение к нему Лиги Наций вызвано происками таких людей, как бельгиец Камилл Гюисманс и швед Карл Брантинг, которые, будучи социалистами, ненавидят фашистскую Италию.

Кеннард написал Керзону, что Муссолини считает: если он пойдет на попятный перед Лигой Наций, то «все здание фашизма рухнет как карточный домик». Поэтому он готов развязать европейскую войну, но не отступить. Это означает, что с ним следует обращаться как с бешеным псом и постараться всячески его умиротворить. Конечно, есть другой выход: бешеного пса можно пристрелить, но это приведет к падению фашизма. Италия тогда впадет в анархию, подпадет под военную диктатуру или там произойдет что-нибудь того хуже.

Некоторые британские дипломаты были не согласны с этим мнением. Бентинк, посол в Афинах, симпатизировал Греции и считал, что падение Муссолини и даже внутренние беспорядки в Италии будут меньшим злом, чем его триумф в вопросе о Корфу, так как последние события могут привести к тому, что Италия заменит Британию в качестве доминирующей силы на Средиземном море.

Лорд Роберт Сесил, находившийся в Женеве, полагал, что падение Муссолини приведет к хаосу в Италии, но его вызывающее торжество над Лигой Наций — к хаосу во всей Европе. На него произвели большое впечатление мнения Нинчича из Югославии и Бенеша из Чехословакии, с которыми он общался в Женеве, что «это лишь первая из многих неприятностей, которые доставят нам Италия и Муссолини в ближайшем будущем».

Но каким образом они могли остановить Муссолини? Керзон зашел так далеко, что советовался с казначейством относительно возможности принять финансовые и экономические санкции против Италии. Их могла бы объявить Лига Наций. Казначейство ответило ему, что это потребует создания специальной изощренной системы контроля, которая вызоветнедовольство британских деловых кругов, так как страны, не соблюдающие эти санкции, захватят британские рынки. Поэтому меры будут эффективными только в случае, если это предложение поддержат другие государства, особенно Соединенные Штаты. Британское правительство в свое время не сомневалось, устанавливая блокаду против большевистской России, но не захотело разрушить итальянскую экономику, так как это могло привести к падению Муссолини. Газета консервативного истеблишмента, «Морнинг пост», рассудила, что выбор тут простой: «Муссолини или Ленин».

Ассамблея Лиги Наций решила поручить конференции послов уладить инцидент с Корфу. Послы проинформировали греческое правительство, что поддерживают итальянские требования. Греция выплатила Италии пятьдесят миллионов лир, и войска Муссолини покинули Корфу.

Лорд Роберт Сесил был озабочен. «Сильная страна, входящая в Лигу, — писал он, — отказалась выполнить обязательства Договора о согласии и сделала это безнаказанно. Некоторые скажут — даже с упрочением своего престижа… Авторитету Лиги был брошен вызов именно в той сфере, ради которой она была создана». Он был прав в том, что престиж Муссолини окреп. В Италии популярность Муссолини возросла, теперь его не осмеливались критиковать даже социалисты. «Аванти!» клеймила не Муссолини, а британских империалистов, которые столь часто прибегали к дипломатии канонерок, но возражали, когда Италия поступила так же.

Зять Керзона, Освальд Мосли, в 1923 году, будучи членом парламента, вышел из консервативной партии и собирался вступить в лейбористскую. Он считал, что Британия должна занять в отношении Муссолини твердую позицию. Его возмутило отсутствие у Болдуина интереса к этому вопросу, и он сомневался, что его тесть приложил достаточно усилий в разрешении этого вопроса. Он был восхищен Муссолини, который отстаивал свою страну более горячо, чем Болдуин и Керзон — свою.

После инцидента с Корфу югославское правительство убедилось, на что способен Муссолини, и поняло, что, как бы тот ни поступал, британцы его останавливать не станут. Поэтому итало-югославские переговоры по Фиуме пошли гораздо быстрее. В январе 1925 года было подписано соглашение с Югославией, но которому Италия получила юрод Фиуме, а Югославия сохраняла за собой порт Барос и прилегающие территории. Греки больше не спорили о Додеканезах, которые остались под итальянской оккупацией. В 1925 году Муссолини провел закон, предписывавший всем жителям Додеканезов принять итальянскую национальность.

* * *

В декабре 1923 года в Британии прошли всеобщие выборы. Лейбористская партия под руководством Рамсея Макдональда шла на выборы с программой, включавшей дипломатическое признание большевистского правительства России и заключения с Россией торгового договора. Россия теперь называлась СССР (Союз Советских Социалистических Республик). Консерваторы резко возражали прочив при знания советского правительства. Как партия они имели самое большое представительство в Палате общин, но суммарно либералы и лейбористы превосходили их численностью. Либералы согласились поддержать лейбористов, и в январе 1924 сода Макдональд стал премьер-министром и министром иностранных дел в первом лейбористском правительстве Британии. Он решил признать Советский Союз.

Муссолини также решил признать советское правительство. Он будет подавлять коммунистов в Италии, но откажется от пособничества попыткам сбросить их власть в России. Заняв пост премьер-министра, 4 декабря 1922 года в Риме он имел разговор с Красиным, советским комиссаром торговли и промышленности. Это было начало переговоров о дипломатическом признании и торговых отношениях между Италией и Советским Союзом. Переговоры шли медленно, так как советское правительство не шло на уступки. Однако к январю 1924 года Муссолини уже был готов к признанию СССР. Таким образом, Италия должна была стать первой державой Западной Европы, которая шла на это.

Когда Макдональд узнал об этом, он был раздосадован. Он хотел, чтобы его правительство признало Советскую Россию первым, и попросил Муссолини отложить объявление на несколько дней, чтобы Британия и Италия признали ее одновременно. Муссолини во время войны критиковал Макдональда как пацифиста, но готов был поддерживать хорошие отношения с человеком, который скорее, чем империалист-тори на посту министра иностранных дел, мог передать Италии Джубаленд. Он согласился отложить признание Советского Союза, пока Макдональд не будет готов. Однако британское министерство иностранных дел немедля оповестило мировую прессу, что Британия собирается признать советское правительство.

Муссолини был в ярости. Он счел, что Макдональд его одурачил: уговорил помедлить с признанием, а сам тут же объявил об аналогичных намерениях Британии. Макдональд принес свои извинения: Он говорил, что вышло недоразумение. Он думал, что они должны выпустить не совместное англо-итальянское заявление о признании СССР, а сделать одновременные объявления: Муссолини — в Италии, а он — в Лондоне.

Затем Макдональд сделал Муссолини другое предложение. Он объяснил, что король Георг V резко возражал против приема советского посла — представителя правительства, расстрелявшего его кузена, русского царя. Однако если советский посол прибудет в Лондон, король должен будет его принять. Вместо этого Макдональд предложил, чтобы Британия и Советский Союз были представлены в Лондоне и Москве поверенными в делах, которые королю свои верительные грамоты не вручают. Он просил Муссолини поступить так же и обменяться с советской страной не послами, а поверенными в делах.

Муссолини был раздражен поведением британского премьер-министра. Он отказался идти ему навстречу и дажепригрозил опубликовать переписку с Макдональдом относительно признания СССР. Это вызвало в британском министерстве иностранных дел большую тревогу. Эта переписка ни в коем случае не должна была попасть в печать, так как раскрыла бы роль короля Георга V во всей этой истории. Муссолини согласился не публиковать переписку, но признал Советский Союз без всяких условий и дал согласие на обмен послами, а не поверенными в делах. Таким образом, в СССР должны были быть итальянский посол и британский поверенный в делах. Послом он назначил графа Алессандро Мандзони и приказал ему немедленно отправиться в Москву, чтобы наверняка стать там первым западным послом. Мандзони отбыл из Рима тем же вечером ночным поездом, не успев даже купить меховое пальто.

* * *

Теперь, когда Муссолини консолидировал силы внутри страны и прибавил к этому дипломатические успехи, никто не мог возражать ему. Палата депутатов проголосовала за новый избирательный закон. На всеобщих выборах б апреля 1924 года фашистам и правительственным кандидатам отдали голоса 66,3 % избирателей — некоторые из страха, но большинство из патриотического энтузиазма. В больших городах, где за ходом выборов наблюдали иностранные журналисты, оппозиционные партии еще могли действовать, но в отдаленных районах все были запуганы. Одного кандидата-социалиста убили, социалистические и коммунистические агитаторы рисковали жизнью, распространяя избирательную литературу. Избиратели шли к урнам по улицам, украшенным фашистскими флагами, а придя на избирательный участок, обнаруживали там фашистских наблюдателей.

Фашисты выиграли дополнительно 225 мест. В новой Палате у них было 260 депутатов. У поддерживающих их партий набралось 116 мест. Таким образом, правительство Муссолини получило в Палате 376 мест из 535. Доля социалистов упала с 25,7 % в 1921 году до 10,1 %, хотя коммунисты увеличили свою долю с 3,5 % до 5,8 %. Социалисты и коммунисты совокупно потеряли 72 из своих 138 мест. Доля пополари упала с 21,2 % в 1921 году до 9,1 %, а количество их мест в Палате — со 107 до 40. Ватикан не стал им помогать: священникам было приказано не участвовать в выборах.

На Сицилии бывший премьер-министр Орландо всегда имел крепкие связи с мафией, тем не менее несколько его кандидатов были отвергнуты. Однако некоторые ветви мафии раскололись и образовали «Молодую мафию», поддерживавшую фашистских кандидатов. Они понимали, что теперь имеют дело с такой партией и таким партийным вождем, который будет биться с мафией ее же оружием и, несомненно, победит.

 

Глава 18

МАТТЕОТТИ

На открытии вновь избранного парламента 30 мая 1924 года депутат-социалист Маттеотти в своем выступлении резко критиковал проведение всеобщих выборов. Его мощный голос не могли заглушить возмущенные вопли фашистских депутатов. Он перечислял примеры насилия и запугивания, которые использовали фашисты по всей стране. Маттеотти утверждал, что менее ста из пятисот кандидатов-социалистов имели возможность свободно передвигаться по своим избирательным округам, а некоторые из них боялись ночевать дома. Он требовал аннулирования результатов выборов и заявил, что депутаты-социалисты могут покинуть Палату в знак протеста. Подобная тактика имела в Италии давнюю традицию. Так, одним из широко известных событий истории Древнего Рима был происшедший в 500 году уход плебса на Авентинский холм в знак протеста против патрицианского правления. Тогда это вынудило патрициев дать плебсу право голоса в управлении республикой.

Маттеотти открыто говорил то, что многие итальянцы произносили шепотом: что запугивание, избиения и убийства совершались по заданиям группы фашистских руководителей, близких Муссолини. В народе их прозвали «ЧК» по аналогии с названием подобной организации в России.

Маттеотти ожидал, что его тоже убьют, как других социалистов, ставших жертвами фашистских сквадристов и ЧК. «Вы можете убить меня, — сказал он, — но вам никогда не убить моих идей… Мои идеи не умрут… Мои дети будут гордиться своим отцом… Рабочие отдадут почести моему праху… Да здравствует социализм!»

Его речь разъярила фашистских депутатов. Джунта, три года назад возглавивший группу фашистов, вытолкавших из парламента дезертира Мизиано, кричал, что Маттеотти сам бандит. В течение нескольких следующих дней вся фашистская пресса яростно поносила Маттеотти. Писали, что он смутьян, оболгавший фашистов, что его отказ принять результаты выборов и угроза удалиться на Авентинский холм подрывают конституцию, законность и порядок. 1 июня Муссолини писал в «Иль пополо д'Италия», что Маттеотти заслуживает худшей судьбы, чем просто быть названным бандитом. Чезаре Росси, член ближайшего окружения Муссолини, в разговорах с друзьями угрожал Маттеотти.

Однако 7 июня в Палате депутатов Муссолини произнес примирительную речь, полную сожалений о политических ссорах и призывов к национальному примирению. В тот же день лондонский журнал «Стэйтист» («Статистик») опубликовал статью Маттеотти, в которой тот писал, что владеет доказательствами того, как высшие правительственные чиновники Италии и Банк Италии брали взятки от американской компании «Синклер эксплорэйшн компани» за предоставление ей прав на поиски нефти в Эмилии и на Сицилии.

Во вторник, 10 июня, в 4.30 дня, когда Маттеотти вышел из своего дома в центре Рима и направился в Палату депутатов, пять человек, поджидавших его в автомобиле у подъезда, набросились на него и затащили в свою машину. Он был мужчиной высоким и мощным, так что оказал им отчаянное сопротивление, но им все же удалось затолкать его в автомобиль, который тут же умчался на бешеной скорости. Привратница дома, где жил Маттеотти, заметила эту машину еще раньше, когда та кружила вокруг дома. Она заподозриланеладное и записала номер автомобиля, но сидевшие в нем вышли и пригрозили ей.

На следующее утро, так как Маттеотти не вернулся домой, его жена заявила в полицию о похищении мужа. Привратница передала полиции номер машины, которая его увезла. Но полиция не стала ничего предпринимать. Когда семейный адвокат Маттеотти спросил их, что они предприняли по розыску и кто владелец автомобиля, они смутились и поначалу не хотели отвечать. Однако когда адвокат пригрозил сообщить в прессу о бездействии полиции, они признались, что машина принадлежит Филиппо Филиппелли, редактору фашистской газеты «Корриере италиано». Машина была найдена на одной из улиц Рима. Внутри и снаружи на ней были пятна крови.

12 июня об этом деле был запрос в Палате депутатов, и Муссолини попросили дать разъяснение. Он заявил, что полиция под руководством генерала Де Боно ведет энергичное расследование, пытаясь отыскать Маттеотти, но правительство понятия не имеет, где он может находиться. На эти слова депутат-республиканец прокричал, что все это доказывает соучастие Муссолини в убийстве политического противника. Депутаты — социалисты и коммунисты обвинили Муссолини и фашистов в том, что они убили Маттеотти. Муссолини был очень взволнован. В конце дебатов социалисты объявили, что их депутаты не будут участвовать в дальнейшей работе Палаты в знак протеста против убийства Маттеотти. 27 июня они покинули Палату. На политическом жаргоне тех дней это называлось «удалиться на Авентинский холм», поэтому их стали звать «авентинцами».

Только 16 августа было найдено тело Маттеотти на пустыре в двадцати километрах от Рима. Он был забит дубинками.

У Маттеотти было двое обожавших его сыновей, шести и четырех лет. Синьора Маттеотти не рассказала им, что случилось. Она сказала, что отец уехал в далекое путешествие, поэтому, когда раздавался звонок в дверь, дети бежали посмотреть, не он ли вернулся. Они обратили внимание на то, что у дома все время стояли какие-то люди. Это были агенты фашистской тайной полиции, которая продолжала держать семью под наблюдением и затрудняла друзьям общение с ними. Дети Маттеотти не могли понять, почему приятели по играм перестали их навещать. Когда они стали постарше, мать рассказала им правду.

В Палате депутатов Муссолини выразил негодование по поводу зверского убийства Маттеотти. Он послал синьоре Маттеотти свои соболезнования и распорядился о выплате ей пенсии, а также пообещал, что правительство позаботится, чтобы полиция нашла убийц и представила их суду. Он отдал приказ Де Боно проследить, чтобы это было сделано. Муссолини категорически отрицал, что он, правительство или фашистская партия имеют к случившемуся какое бы то ни было отношение, и пригрозил наказать социалистов и оппозиционную прессу, если они станут распространять эту клевету и попытаются использовать этот предлог для свержения его правительства.

* * *

В результате полицейского расследования было доказано: Маттеотти был убит пятью фашистами — Америго Думини, Альбино Вольпи, Амието Поверомо, Джузеппе Виола и Аугусто Малакриа. Они были арестованы. Полиция также арестовала Филиппелли, владельца запятнанного кровью автомобиля, и Филиппо Нальди, редактора другой фашистской газеты, обвинив их в соучастии в убийстве. На допросе Думини показал, что они похитили и убили Маттеотти по приказу Росси и Джованни Маринелли, члена Высшего фашистского совета. Как и Росси, Маринелли входил в ближайшее окружение Муссолини. Оба были арестованы и признались полиции, что отдали приказ похитить Маттеотти, потому что считали, что этого хочет Муссолини. По словам Росси, речь Маттеотти в Палате 30 мая так разозлила Муссолини, что он сказал им: «Чем занимается ЧК? Что делает Думини? После такой речи этого человека вообще больше не должны видеть». Придумал ли Росси для того, чтобы оправдаться, эту ссылку на то, что всего лишь выполнял приказ Муссолини, или решил отомстить вождю за то, что тот не защитил его и позволил арестовать? А если даже Муссолини и произнес эти слова, то что он имел в виду? Что он хочет, чтобы Марине л ли и Росси велели Думини убить Маттеотти? Или он вовсе не имел в виду ничего подобного и просто был разъярен?

Удивляет его вопрос: «Чем занимается ЧК?» Муссолини всегда отрицал существование ЧК в своем окружении и высмеивал это название, данное противниками фашистов его сотрудникам. Неужели он стал бы использовать его в личном разговоре с ближайшими сотрудниками? Или это было нечто вроде кислой шутки: где, мол, эта воображаемая ЧК? Что ж она не избавляет меня от этого вредного смутьяна?

После 1945 года Росси написал об убийстве Маттеотти в своей книге «Дело Маттеотти». В ней он повторил свое утверждение о словах Муссолини, что Думини и ЧК должны сделать так, чтобы Маттеотти больше не видели. Далее Росси пишет, что самым серьезным обвинением против Муссолини является созданная им политическая атмосфера, в которой стали возможными убийство Маттеотти, роковое нападение на отца Миндзони и другие подобные убийства и избиения фашистами своих политических противников. Это неопровержимый факт.

Взращенные на традиционном для Италии политическом насилии, окопном опыте Первой мировой войны и ненависти к социалистам-интернационалистам, которых они считали предателями, фашисты считали убийство привычным и удобным делом. А поскольку Муссолини опирался на фашистов и мог полагаться только на них, он косвенным образом разрешал им убивать. Самой поразительной чертой убийства Маттеотти, особенно потрясшей многих консервативных и умеренных итальянцев, было то, что исполнителями его оказались не какие-то рядовые сквадристы из провинции, а люди из близкого окружения Муссолини в Риме.

Когда впервые прозвучала новость об исчезновении Маттеотти, она вызвала такую бурю, от которой правительствопошатнулось. Позднейшие политические комментаторы и историки считают, что режим Муссолини заколебался, но устоял, потому что его противники упустили свой шанс. Так что Муссолини смог оправиться и спасти ситуацию. Однако на деле по-настоящему ему ничто не грозило. Возможно, у наблюдавших за ним в Палате создалось впечатление, что он взволнован и растерян, но, по сути, он оставался хозяином положения.

Муссолини немедленно обратился за поддержкой к своим фашистам. 13 июня он отдал называвшимся теперь милицией сквадам всех крупных провинциальных городов приказ быть готовыми вновь пойти маршем на Рим, чтобы предотвратить попытки переворота. Никто не мог остановить милицию, кроме армии, но армия не хотела свергать Муссолини. Этого вообще не хотел никто, за исключением социалистов и коммунистов. Все остальные, сожалея об убийстве Маттеотти, продолжали считать, что Муссолини лучше, чем коммунисты. Поэтому они предпочли поверить, что он ничего не знал об этом убийстве, а социалисты пытаются использовать его как повод для клеветы на дуче, стремясь свалить его режим и снова ввергнуть Италию в хаос анархии.

Зарубежные поклонники Муссолини заняли такую же позицию. Лондонская «Тайме» заклеймила убийство Маттеотти как еще один пример беззаконного насилия, к которому прибегают некоторые фашисты, но тут же поспешила добавить, что со стороны оппозиции в Италии будет очень неправильно попытаться использовать этот эпизод для свержения правительства Муссолини. «Тайме» посочувствовала «трагедии положения Муссолини» и «сокрушительному удару, которому он подвергся» как раз тогда, когда преуспел в наведении законности и порядка в стране. Газета, однако, не сомневалась, что Муссолини справится с ситуацией «единственно разумным путем», так как он «не тот человек, который сдается без серьезной борьбы». «Дейли мейл» приветствовала Муссолини как «спасителя Италии» и восклицала, что «в Англии все верят в синьора Муссолини, как и все итальянцы».

Рамсей Макдональд невольно помог Муссолини. Керзон оттягивал передачу Италии Джубаленда, несмотря на неоднократные предостережения Грэма, что промедление вызывает недовольство Рима и грозит ухудшением англо-итальянских отношений. Макдональд, приняв иностранные дела из рук Керзона, в свою очередь, подвергся нажиму со стороны Грэма, настаивавшего на передаче Италии Джубаленда. Будучи социалистом, Макдональд фашизм не любил, но при этом рвался доказать, что он не какой-нибудь тори-империалист вроде Керзона, отказывавшегося пойти на уступки во имя мира. После уточнения английскими и итальянскими экспертами всех деталей передачи 9 июня 1924 года министерство иностранных дел Англии завизировало договор о Джубаленде. Это произошло за день до убийства Маттеотти. Известия о новом успехе итальянской дипломатии поступили в нужный момент. Это была поддержка Муссолини.

Эфиопский принц Рас Тафари, ставший впоследствии императором Хайле Селассие и злейшим врагом Муссолини, также невольно ему помог. 18 июня он прибыл в Рим с государственным визитом. Муссолини использовал этот приезд, вызвав в Рим флорентийскую и перуджийскую милицию якобы для охраны принца. На самом деле он хотел, чтобы они были наготове на случай отражения попыток оппозиции сбросить фашистский режим. Муссолини принимал Рас Тафари на вилле Торлониа в Риме. Они понравились друг другу и дружелюбно побеседовали о возможности предоставления итальянской финансовой и экономической помощи развивающейся Эфиопии.

Даже советский посол К. К. Юренев оказал помощь Муссолини. За день до убийства Маттеотти он пригласил Муссолини на банкет в советском посольстве, который должен был состояться 11 июля. Возмущенные убийством социалисты и коммунисты попросили Юренева отозвать свое приглашение. Посол отказался это сделать, заявив итальянским социалистам и коммунистам, что не верит их предсказаниям о неминуемом падении Муссолини и что дружба с Италиейчрезвычайно важна для Советского Союза, который противостоит враждебному миру, и он, Юренев, не станет ничем раздражать Муссолини. Москва одобрила поведение своего посла (в 1937 году Юренев был арестован и расстрелян).

Муссолини пережил этот шторм. Турати так писал об этой ситуации в письме от 14 июня к Анне Кулешовой (постаревшей и подурневшей, но сохранившей ясность ума и ту же преданность социализму, что и 50 лет назад): «Позавчера мы были победителями, почти сами того не сознавая, а он был побежден и знал это. Вчера они снова осмелели». 17 июня Муссолини получил первую со дня убийства Маттеотти аудиенцию у короля, который не высказал ничего против его действий. 26 июня вотум доверия правительству был принят 225 голосами против 21 при б воздержавшихся.

Муссолини придерживался макиавеллиевской политики — предавать подчиненных во имя собственного спасения. Де Боно и еврей Альдо Финци, также видный фашист, подали в отставку с постов шефа полиции и заместителя министра внутренних дел, так как пошли слухи, что они пытались затруднить расследование убийства. Но Муссолини сделал все, чтобы не оттолкнуть от себя рядовых фашистов. Бальбо посоветовал ему расстрелять Думини и других исполнителей убийства. Но Фариначчи резко возражал против подобного предложения, и на фашистских митингах толпа ревела: «Да здравствует Думини! Да здравствует Вольпи! Смерть врагам Муссолини!»

Шли неделя за неделей, Муссолини оставался на прежнем месте и крепко держал бразды правления, протесты же «авентинцев» становились все более тщетными. К тому времени, как стали известны показания Росси (о словах Муссолини, что Думини и ЧК должны помешать Маттеотти выступать), то есть к ноябрю, они уже не могли причинить Муссолини особого вреда. Он уже был готов перейти в наступление и ударить по своим противникам.

В декабре 1924 года полиция задержала Джунту, возглавлявшего группу фашистов, которые напали на вышедшего из партии фашиста из-за разногласий с ее линией. Полиция обратилась к Палате депутатов с просьбой лишить Джунту парламентской неприкосновенности. Но депутаты-фашисты бурно запротестовали. Спустя несколько дней во Флоренции фашисты организовали большую демонстрацию протеста против ареста нескольких фашистов, совершивших акты преступного насилия против своих оппонентов. Они разломали печатные станки двух оппозиционных флорентийских газет, разгромили помещение масонской ложи и дома некоторых адвокатов, защищавших в суде антифашистов. Вспышки подобных протестов фашистов с применением насилия, правда меньшего масштаба, произошли в Болонье, Пизе и других городах. Фашисты вломились в дом бывшего соратника Муссолини социалиста Ладзари и избили его. В сентябре 1924 года в Турине был зверски избит молодой социалист, талантливый редактор журнала «Ри-волюционе либерале» Пьеро Гоблетти, и спустя 17 месяцев в возрасте 24 лет он скончался.

Фашистские демонстранты требовали освобождения из тюрем всех фашистов, а также чтобы Муссолини возглавил их и повел вперед, к завершению фашистской революции.

3 января 1925 года Муссолини обратился к Палате депутатов. Накануне у него была встреча с королем, в результате которой он убедился, что трудностей с Квириналом не возникнет. Дуче произнес речь, которую мечтали услышать его сторонники. «Я, я один, принимаю на себя всю политическую, моральную и историческую ответственность за все случившееся… Если фашизм проявил себя как преступное сообщество, если все акты насилия явились результатом определенного исторического, политического и морального климата, ответственность за это я тоже принимаю на себя».

Это было поразительное заявление, если учесть, что делалось оно спустя всего семь месяцев после убийства Маттеот-ти. Было ли это убийство одним из тех актов насилия, за которые он, по его словам, отвечал один? Но теперь, имея за собой бунтующих фашистов, он мог себе позволить заявить об этом открыто.

Он высмеял слух о том, что у него есть организация, называемая ЧК, которая совершает преступления. ЧК есть в России, и там она терроризирует весь класс буржуазии, но не в Италии. Он осудил социалистов, удалившихся на Авентинский холм. «Уход на Авентин есть действие неконституционное и вопиюще революционное. Это республиканство…» В этом месте его речи фашистские депутаты разразились криками: «Да здравствует король!»

Думини и его товарищи, убившие Маттеотти, Маринелли и Росси, побудившие их сделать это, а также Филиппелли, владелец автомобиля, и Нальди предстали перед судом за убийство. Их защищал Фариначчи, недавно получивший звание адвоката. Судебный процесс тянулся весь 1925 год. В декабре апелляционный суд постановил, что состава преступления в деле против Маринелли, Росси, Филиппелли и Нальди не имеется. Они были признаны невиновными и освобождены из тюрьмы. Росси вскоре покинул Италию и спустя некоторое время в Париже присоединился к эмигрантам-антифашистам и стал поносить Муссолини, раскрывая его роль в этом убийстве.

Пятеро, находившиеся в автомобиле в момент убийства Маттеотти, оставались под стражей до окончательного вынесения приговора по делу в марте 1926 года. Виола и Малак-риа были оправданы. Думини, Вольпи и Поверомо признаны виновными, но суд признал это убийство непредумышленным и совершенным под влиянием вызывающего поведения жертвы («вызывающим» было решительное сопротивление Маттеотти попытке его похитить). Все трое были приговорены к шести годам заключения без десяти дней. Согласно амнистии, приговор был на четыре года уменьшен. Так как до и во время суда они пробыли в тюрьме один год и девять месяцев, то до освобождения им оставалось отбыть в тюрьме два месяца и двадцать дней. Впоследствии Думини совершил другие преступления и снова попал в тюрьму. Оправданный по всем статьям Маринелли спустя некоторое время был вновь назначен в Высший фашистский совет и вернулся в личное окружение Муссолини.

Положение Муссолини в Италии было крепко как никогда. А вскоре его тепло приветствовали правительственные круги Британии и влиятельные деятели Соединенных Штатов Америки.

 

Глава 19

УКРЕПЛЕНИЕ ДИКТАТУРЫ

Муссолини сошло с рук убийство Маттеотти — убийство, которому он потворствовал, опираясь на самых зверски настроенных фашистов. Первой его реакцией на известие о смерти Маттеотти и поднявшуюся бурю протеста было последовать совету Федерцони и более умеренных и консервативных членов правительства. Он избавился от Финци и Де Боно, санкционировал аресты и суд над Марине л ли, Думини и другими убийцами. Однако затем, как вспоминает Рашель, его охватил страх, что, может быть, Федерцони задумал избавиться и от него самого. Он сделал ставку на Фариначчи и милицию, кричавших: «Да здравствует Думини!» В то время и позже он часто говорил Рашели, что благодарен Фариначчи, который спас фашистский режим во время кризиса 1924 года. Социалисты всех стран мира были поражены убийством Маттеотти. Национальный исполнительный комитет британской лейбористской партии на митинге с участием Рамсея Макдональда и министра внутренних дел Артура Хендерсо-на вынес по этому поводу резолюцию протеста. Итальянская пресса была возмущена тем, что британский премьер-министр проголосовал за эту резолюцию и тем самым вмешался во внутренние дела Италии. Макдональд поспешил заверить итальянское правительство, что присутствовал на митинге вкачестве члена Национального исполнительного комитета лейбористской партии, а не как премьер-министр и министр иностранных дел. Муссолини ответил, что принимает это объяснение и не заявит официального протеста, хотя считает, что Макдональд поступил бы мудрее, если бы покинул митинг до обсуждения этой резолюции.

Таким образом, Муссолини осудило лишь международное социалистическое движение и больше никто. Либеральный философ Бенедетто Кроче, папа Пий XI, а также консервативные государственные деятели, пресса Британии и других стран заявили о своей поддержке Муссолини наперекор попыткам красных использовать дело Маттеотти для свержения его режима. Социалисты надеялись, что мученическая смерть Маттеотти поднимет волну народного гнева, однако это привело к окончательному разгрому социализма в Италии.

Когда Муссолини осознал, что консерваторы, католическая церковь и даже либералы готовы простить ему убийство лидера социалистов, он понял, что может спокойно уничтожить социалистическое движение и что именно под знаменем антисоциализма объединятся его фашисты-революционеры и консервативная правящая элита.

Через несколько дней после его речи, которую он произнес 3 января, полиция стала преследовать социалистов, проводить обыски в помещениях их организаций, арестовывать активистов движения, ограничивать публикацию и распространение их газет, хотя Социалистическая партия и ее пресса продолжали функционировать на законных основаниях… по мере возможности. 15 февраля Муссолини назначил Фариначчи секретарем фашистской партии, хотя тот выступал в суде защитником Думини и других убийц Маттеотти. Это назначение было подачкой сквадристам и предостережением всем врагам фашизма.

В тот же день Муссолини сразил жестокий приступ язвы желудка. Это была первая серьезная болезнь в его жизни. Врачи и друзья считали, что болезнь была вызвана нервным перенапряжением в связи с кризисом из-за убийства Маттеотти. Он держался, пока кризис не прошел, но как только одержал победу, начались боли. Возможно также, язва была вызвана его образом жизни.

Муссолини вел жизнь аскетическую и прекрасно сознавал необходимость сохранять физическое здоровье. У многих политических вождей были привычки жизнелюбцев-бонвиванов, наслаждающихся всеми радостями жизни: едой, винами, коньяками и табаком… Такими были Генрих VIII, Людовик XIV, Петр Великий, Бисмарк. Муссолини, подобно Наполеону, Ленину и Гитлеру, удовлетворялся радостью власти. Ел он очень мало и быстро, редко тратя на еду более десяти минут. Почти никогда не пил вина, за исключением тостов, провозглашаемых на официальных банкетах. Никогда не пил крепких алкогольных напитков или коктейлей. В молодости он иногда покуривал сигареты, а во время Первой мировой войны, как и большинство солдат, приобрел окопную привычку курить много и постоянно. Но после демобилизации он сократил курение до одной-двух сигарет в день, а ко времени марша на Рим совсем бросил это занятие.

Как и у Наполеона, его единственным чувственным удовольствием был секс. У него вечно были любовные связи. Он считал, что массы похожи на женщин: они обожают властных мужчин. Муссолини получал огромное удовольствие, обольщая и подчиняя себе женщин, но еще больше он наслаждался, совращая и подчиняя себе массы.

Когда он стал премьер-министром и переехал в Рим, Ра-шель с детьми осталась в Милане, потому что дети чувствовали себя там уютнее и привыкли к местной школе. Муссолини жил один в квартире палаццо Титтони на Виа-Разелла. Квартира состояла из небольшой прихожей, столовой, довольно просторной спальни и еще трех комнат. Кухни в ней не было, и еду присылал ему повар барона, жившего в квартире этажом ниже. Накрывала на стол и убирала квартиру женщина, рекомендованная Маргеритой Сарфатти, но она не могла следить за тем, чтобы он целиком съедал хоть одну скудную трапезу, так, как это делала дома Рашель.

Занимая пост премьер-министра, он был слишком занят, чтобы тратить время на какой бы то ни было отдых. Однако он всегда любил театр и в Милане регулярно посещал свою ложу вместе с Рашелью, а иногда и с дочерью Эддой. В Риме он тоже приобрел ложу, но времени посетить театр так и не нашлось. У него даже не хватало досуга на любовные романтические связи со светскими красавицами, которых он встречал на официальных приемах, хотя они были заворожены его сильной холодной личностью и гипнотическим взглядом. «Я не отрицаю, что какие-то любовные романы у него были, — пишет в воспоминаниях Рашель, — но это вполне понятно, если вспомнить, какое фанатичное преклонение он вызывал в людях. И он всегда сам первый мне о них рассказывал. Иногда его раскаяние было поистине забавным».

Она тревожилась бы несравненно сильнее, если бы в Риме находилась Маргерита Сарфатти, так как всегда не могла терпеть ее, считая слишком властной и навязчивой. Но Маргерита оставалась в Милане со своим мужем. Кажется, Рашель была права, полагая, что у Муссолини нет времени на галантные похождения. Возможно, однако, что теперь, когда он правил Италией, ему не требовалось удовлетворять свою страсть к власти погоней за женщинами. Не исключено, что он находил больше удовольствия в роли сурового, холодного, недоступного бога, которым женщины восхищаются издали.

* * *

Власти пытались помешать распространению сведений о болезни Муссолини. Рашель хотела к нему приехать, но шеф миланской полиции убедил ее не ездить в Рим, чтобы не пошли слухи о том, что ее муж болен серьезно. Муссолини не мог работать в течение пяти недель, что дало возможность Фариначчи побуждать сквадристов к новым революционным эксцессам. Когда же Муссолини почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы 23 марта вновь приступить к руководству правительством, он не сделал никаких попыток их пресечь.

Особенно свирепствовала милиция во Флоренции. Когда убивали какого-нибудь фашиста, они нападали и выжигали редакции социалистических газет, дома социалистов, оппозиционеров-католиков и масонов. В течение всего XIX столетия масоны играли важную роль в освободительной борьбе Рисорджименто. Гарибальди стал «Великим Мастером Итальянской ложи Великого Востока». Виктор Эммануил II и многие другие видные лидеры нации были масонами. Однако в XX веке фашисты, так же как коммунисты, отнеслись к масонам как к соперничающей организации, которую поэтому следует уничтожить. Устав фашистской партии запрещал фашистам быть масонами, но некоторые видные фашисты тайно продолжали сохранять свое членство в масонских ложах.

Когда Фариначчи позволил флорентийским фашистам сжечь дотла дома тамошних масонов, Муссолини был возмущен. Еще больше он встревожился, когда в июне 1925 года в Риме фашисты напали на католическую процессию и папа заявил резкий протест. Также чрезвычайно неприятным был тот факт, что в течение всего 1925 года Фариначчи горячо защищал Думини и других убийц Маттеотти на долгом судебном процессе. Поэтому в апреле 1926 года Муссолини убрал Фариначчи с поста секретаря партии и назначил на его место менее одиозную фигуру Аугусто Турати (не состоявшего ни в каком родстве с известным лидером социалистов).

Дуче был очень удовлетворен тем, как развивались международные отношения Италии. В октябре 1924 года после всеобщих выборов к власти в Британии вернулись консерваторы. Макдональд подал в отставку, и его сменил на посту премьера Болдуин. Министром иностранных дел стал Остин Чемберлен, а министром финансов — Черчилль. Муссолини был доволен отставкой Макдональда, потому что хоть тот и отдал ему Джубаленд, но разозлил протестом против убийства Маттеотти.

Муссолини с удовлетворением прокомментировал падение лейборргстского правительства Макдональда как еще одно поражение международного социалистического движения.

Британские консерваторы во время выборов вели ожесточенную кампанию против установления отношений с большевистской Россией. Они поносили правительство Макдональда за признание Советского Союза и снисходительность к коммунизму. Они широко использовали в своей кампании письмо Зиновьева, якобы написанное им как генеральным секретарем Коммунистического Интернационала и обращенное к британским коммунистам. В письме он призывал их голосовать за лейбористов, так как коммунистам выгоднее иметь в Британии лейбористское, а не консервативное правительство.

Советское правительство и британская лейбористская партия настаивали, что это письмо — фальшивка. Теперь мы знаем, что так оно и было. В действительности, хотя письмо и выражало довольно точно позицию Зиновьева и Коминтерна, написано оно было белоэмигрантскими кругами в Берлине. После того как консерваторы вернулись к власти, они направили советскому правительству протест по поводу этого письма и провели расследование, чтобы установить, является ли оно подлинным или поддельным. Расследование показало, что письмо подлинное, и консерваторы приняли результат экспертизы, несмотря на протесты лейбористов.

Муссолини сообщил в послании к Грэму о своей радости по поводу победы консерваторов на выборах и подчеркнул, что не сомневался в подлинности письма Зиновьева. Грэм же тактично напомнил ему о непоследовательности его позиции. Когда за несколько месяцев до этого он обменялся послами с Советским Союзом, то выразил надежду, что отныне большевистская пропаганда в Италии будет сокращена. Муссолини ответил, что допустил ошибку и что советская подпольная деятельность в Италии после установления дипломатических отношений усилилась. Он достоверно знает, что Троцкий недавно тайно посетил Рим и выступил с обращением на подпольном собрании коммунистов. (В 1924 году Троцкий совершенно точно Рима не посещал, и маловероятно, что Муссолини верил в его появление там.) Но если в январе Муссолини хотел обогнать Макдональда в гонке за признание советского правительства, то в ноябре он желал внушить Остину Чемберлену, что настроен так же антибольшевистски, как британское правительство консерваторов.

Месяцем позже в Риме состоялось заседание Совета Лиги Наций, на которое приехал Остин Чемберлен, создав тем самым прецедент: впервые британский министр иностранных дел лично присутствовал на заседании Совета Лиги. Он встретился с Муссолини, и между ними сразу установились дружеские отношения. Чемберлен писал, что Муссолини «чудесный человек… который трудится на благо и величие своей страны».

Однако не всегда между Муссолини и Чемберленом дела шли гладко. Две такие сильные личности, старавшиеся всемерно поддерживать престиж своей страны, едва ли могли избежать возникавших время от времени разногласий. Когда одна итальянская компания захотела получить права на поиски нефти в Албании, а албанское правительство отдало эту концессию британской компании «Англо-персидская нефть», Муссолини поручил итальянскому послу в Лондоне маркизу ди Торретта подать протест по поводу действий британского правительства, вынуждавших албанцев отдать концессию англичанам.

Чемберлену не понравился тон и выражения ди Торретты, и он отреагировал очень резко. «Эти голословные утверждения, порочащие честь и достоинство правительства Его Величества, должны быть немедленно взяты назад, — писал он Грэму. — Ни один британский министр не смирится с заявлениями, подобными переданным Торреттой. И если Муссолини считает, что может вести себя в отношении нас так нагло, словно имеет дело с третьестепенной державой, он совершает роковую ошибку».

Однако Чемберлен готов был принять во внимание тот факт, что Муссолини был болен. Спор был улажен полюбовно. Муссолини отказался от своих обвинений, а Чемберлен уговорил албанское правительство и компанию «Англо-персидская нефть» отдать итальянцам 31 % в албанской нефтяной концессии. Французы, которые также надеялись иметь в ней свою долю, не получили ничего. Жесткий разговор Муссолини с Чемберленом оправдал себя.

В течение всех пяти лет пребывания на посту министра иностранных дел Чемберлен настойчиво проводил антисоветскую политику. Он аннулировал торговое соглашение, подписанное правительством Макдональда с Советским Союзом, после всеобщей забастовки в Британии выслал из Лондона советских торгпредов и направил британские войска в Китай на подавление коммунистической революции. Однако главным его детищем был проект проведения в 1925 году переговоров о вступлении Германии в мировое сообщество и окончании ее изоляции со времени поражения в войне, то есть с 1918 года. Целью Чемберлена при этом, по крайней мере частичной, было помешать изолированной от всех Германии вступить в тесный союз с другими странами, и прежде всего Советским Союзом. Политика Чемберлена вызывала подозрения и враждебность правых националистов во Франции, но Муссолини ее поддерживал.

Во Франции к власти вернулся Бриан, ставший министром иностранных дел в правительстве Поля Пенлеве. Бриан согласился с предложением Чемберлена, несмотря на яростные протесты у себя на родине. Немецкий министр иностранных дел Густав Штреземан был умеренным консерватором, и его политику весьма положительно оценивали либералы и сочувствующие Германии круги Запада.

Муссолини порадовал Чемберлена и британское общественное мнение, предложив, чтобы договор был зарегистрирован у Генерального секретаря Лиги Наций, причем в нем должно быть особо оговорено, что он подпадает под все условия Соглашения о Лиге. Это вызвало дополнительные трудности для немецкой стороны, так как Германии до этого не было позволено быть членом Лиги Наций. Однако Чемберлен уговорил Штреземана обойти этот пункт и пойти также на другие уступки для умиротворения французского общественного мнения. Он пообещал немецкому министру иностранных дел сделать все, что в его силах, для допуска Германии в Лигу Наций в 1926 году.

После того как предварительные переговоры были завершены, в октябре 1925 года в Швейцарии, в Локарно, состоялась конференция. Британскую делегацию возглавлял Чемберлен, французскую — Бриан, немецкую — канцлер Ганс Лютер и Штреземан, бельгийскую — Вандервельде, итальянскую — Гранди. Министры иностранных дел Польши граф Скржинский и Чехословакии Эдуард Бенеш присутствовали на некоторых заседаниях в качестве наблюдателей. Чемберлен надеялся, что Муссолини лично приедет в Локарно, но ему сообщили, что это маловероятно. Муссолини приезжал на конференции в Лозанну и в Лондон спустя несколько недель после того, как стал премьер-министром. С декабря 1922 года он не покидал Италию. Он не присутствовал ни на одном собрании Совета Лиги Наций или какой-либо другой международной конференции. Так что никто не верил, что он приедет в Локарно, тем более что Британия и Франция были представлены не премьерами, а министрами иностранных дел. Чемберлен написал Муссолини личное письмо с просьбой приехать в Локарно, потому что очень хочет с ним встретиться вновь.

Муссолини передал Грэму, что поедет в Локарно только из-за приглашения Чемберлена. Тем же вечером он покинул Рим и, прибыв в Локарно 15 октября, на следующий день участвовал в заключительном заседании конференции. Чемберлен был счастлив, его дружба с Муссолини укрепилась еще больше. Таким образом, Локарнский договор заменил антигерманский военный альянс Британии, Франции, Италии и Бельгии пактом пяти держав. Согласно ему четыре названные державы и Германия обязывались не нападать на других участников этого договора и прийти на помощь любой из этих пяти стран, если она станет жертвой агрессии. Локарнский договор приветствовали как огромное достижение. Все считали его заслугой Чемберлена, который был награжден орденом Подвязки и посвящен в рыцари.

 

Глава 20

ТЕРРОРИСТЫ

Итальянские социалисты не смогли добиться поддержки других партий в борьбе против Муссолини. Свобода их прессы была ограниченна, а деятельность и сама жизнь их активистов подвергались постоянной опасности со стороны фашистских сквадристов. Тогда они перешли к традиционной старой тактике насилия. Депутат-социалист Тито Дзанибони решил убить Муссолини и задумал сделать это 4 ноября 1925 года, в годовщину заключения перемирия 1918 года. В этот день Муссолини должен был выйти на балкон министерства иностранных дел, располагавшегося в Палаццо Чиджи в Риме, чтобы приветствовать парад армии и милиции. Дзанибони снял комнату в отеле напротив Палаццо Чиджи, из которой он мог свободно вести наблюдение и стрелять. Он достал милицейскую форму, чтобы получить доступ в отель и пронести винтовку. За несколько недель до этого он рассказал старому другу о своем решении, а тот донес на него в полицию. За Дзанибони было установлено наблюдение.

Полиция позволила ему войти в отель. Когда в 11 утра Муссолини должен был выйти на балкон, а Дзанибони приготовился к совершению теракта, полиция ворвалась в комнату. Террорист был арестован. Полицейские послали извещение в Палаццо Чиджи об обезвреживании преступника. Муссолини вышел на балкон с опозданием на 10 минут против назначенного срока и принял парад.

В прессе покушение на жизнь Муссолини освещалось очень широко. Со всех концов страны поступали поздравления с благополучным избавлением. «Бог спас ваше превосходительство и Италию», — писал дуче генерал Бадольо. Во многих городах католическая церковь вознесла благодарственные молитвы за его спасение. Полиция объявила, что прослежена связь между Дзанибони и генералом в отставке Кастелло, ненавидевшим фашизм. Полиция также якобы установила, что Дзанибони получил деньги от чехословацких социалистов в качестве вознаграждения за убийство Муссолини. Дзанибони был приговорен к тридцати годам заключения.

* * *

В феврале 1926 года вспыхнули беспорядки в Южном Тироле. В северную часть Трентино и Альто-Адидже, которые были освобождены итальянцами от австрийцев в 1918 году, входили районы, где большинство населения составляли говорящие по-немецки австрийцы. Муссолини сам признавал это в книге «Трентино глазами социалиста», написанной им в 1909 году. Теперь фашистская Италия управляла этими территориями, нарушая все принципы права наций на самоопределение, которое было провозглашено в 14 пунктах президента Вильсона и Версальским договором. Муссолини указывал, что блага итальянского правления дарованы всем без исключения жителям этого края, как говорящим по-немецки, так и по-итальянски. Однако в школах и во всех официальных церемониях употребление немецкого языка было запрещено. Австрийцы и немцы Альто-Адидже были этим крайне недовольны, а в Австрии и Германии шли протесты по поводу страданий «братьев в утраченном Южном Тироле». Их жалобы поддерживали социалистические партии всей Европы. Социалисты в статьях и выступлениях возмущались фашистским гнетом.

Однако один германский националист не поддерживал протесты Южного Тироля. Это был австриец, служивший ефрейтором в немецкой армии в Первую мировую войну, — Адольф Гитлер, создавший в 1920 году свою Национал-социалистскую рабочую партию Германии. В ней было всего семь членов, и она была одной из многих националистических группок в Германии. Когда Гитлер прочел о марше на Рим, он преисполнился величайшим восхищением перед Муссолини. Будучи яростным поборником угнетаемых немецких меньшинств в других странах, он тем не менее отказался бороться за права Южного Тироля, так как не мог идти против своего кумира.

В 1923 году Гитлер предпринял неудачную попытку мятежа в Мюнхене, был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы, а потом освобожден, отбыв всего 10 месяцев заключения. (Заметим, в 1919 году вспыхнуло восстание во главе с коммунистами. После подавления их лидеры были расстреляны правыми добровольческими отрядами.) Пока он находился в заключении, два видных члена нацистской партии, Альфред Розенберг и Адольф Дресслер, опубликовали статьи и книгу с проклятиями в адрес Муссолини — угнетателя народа Южного Тироля, а также ругали его за связь с богатыми итальянскими евреями вроде Финци, поддерживавшего фашистскую партию. Вышедший из тюрьмы Гитлер немедленно прекратил нападки на Муссолини. Но в феврале 1926 года доктор Генрих Гельд, премьер-министр Баварии, произнес в Мюнхене речь, в которой критиковал Локарнский договор, потому что в нем ничего не было сделано для освобождения народа Южного Тироля от итальянского гнета.

Речь Гельд а взбесила итальянцев, особенно рядовых фашистов, и Муссолини понял, что от него ждут резкой отповеди немцам в Палате депутатов. Он оправдал их надежды и предупредил Гельда, немцев и австрийцев, что если захочет, то прикажет итальянской армии перейти границу с Австрией дальше к северу от Бреннера. Затем он обрушился на немецких туристов, которые бродят по Италии в нелепых прогулочных шортах и гольфах, кои пристойнее носить на футбольном поле, а не на улицах итальянских городов и в соборах.

Выступление Муссолини порадовало его сторонников и большинство итальянцев, но вызвало такой же взрыв возмущения в Австрии и Германии, как речь Гельда в Италии. Штреземан в более сдержанных выражениях, чем Гельд, критиковал Муссолини за оскорбительные замечания о немцах. Британское министерство иностранных дел с огорчением наблюдало, как Муссолини и Штреземан ввязались в публичную перебранку, едва успев дружески пожать руки в Локарно. Чемберлен, зная, что Муссолини предстоит выступление в Сенате, поручил Грэму просить его для смягчения ситуации говорить более сдержанно и предложить Штреземану помириться.

Выступая в Сенате, Муссолини не сказал ничего, что могло быть расценено как попытка примирения с Германией, но и не стал накалять страсти. Британское правительство было удовлетворено его речью. Грэм написал Чемберлену, что состояние итало-германских отношений хотя и малоприятно, но не опасно.

Несмотря на случавшиеся время от времени осложнения, и Грэм, и Чемберлен восхищались Муссолини. Грэм восхвалял его «попытки научить дисциплине нацию, недисциплинированную по сути своей» (Муссолини удалось заставить водителей и прохожих соблюдать в Риме правила уличного движения!). Чемберлен соглашался с Грэмом. «Не мое дело как министра иностранных дел оценивать его действия во внутренней политике Италии, — писал он, — но если бы мне пришлось у себя в стране делать выбор между анархией и диктатурой, думаю, что я был бы на стороне диктатора… Полагаю, что нам долго пришлось бы искать другого итальянца, с которым британскому правительству было бы так легко сотрудничать».

Однако в британском министерстве иностранных дел были дипломаты, которым не нравились некоторые черты фашизма, но их рапорты с критикой фашистов стараниями правительственных чиновников, приверженных фашистам, не доходили до высшего начальства. Рапорты, благоприятные для фашистов, передавались министру иностранных дел, а иногда и королю Георгу V.

Жены британских государственных деятелей и дипломатов восхищались Муссолини едва ли не больше своих мужей. Жена Грэма, леди Сибил, была личным другом Муссолини и иногда приглашала его на «чаи для узкого круга» в посольство. В марте 1926 года в Рим приехала жена Уинстона Черчилля, Клементина. Сибил Грэм пригласила ее на чай, чтобы познакомить с Муссолини. Клементина писала Уинстону, что нашла его «очень внушительным, совершенно простым и естественным. Он держится с большим достоинством, обладает обаятельной улыбкой, а его красивые золотисто-карие пронзительные глаза можно видеть, но в них нельзя заглянуть». Когда Муссолини вошел, все, включая женщин, встали, словно это был король. «Это казалось само собой разумеющимся и естественным». Она не сомневалась, что он великий человек. Муссолини подарил ей свою подписанную фотографию. «Все посольские дамы умирают от зависти», — писала она Черчиллю. «Несомненно, он один из самых выдающихся людей нашего времени», — ответил жене Черчилль, однако напомнил ей слова либерального политика Огюстина Беррела: «О людях мирового масштаба лучше читать, чем жить под их властью».

Миссис Черчилль посчастливилось больше, чем Гитлеру, который примерно в то же время обратился в итальянское посольство в Берлине с просьбой прислать ему подписанную фотографию Муссолини. Министерство иностранных дел в Риме ответило Гитлеру вежливым отказом. Муссолини не хотел иметь ничего общего с немецкими националистами.

Впрочем, не все аристократки Британии испытывали восторг по поводу Муссолини. Весной 1926 года, за день до официального визита в Ливию 7 апреля, дуче открывал в Риме международный медицинский конгресс. Когда он после выступления направлялся к машине, стоявшая в нескольких ярдах женщина выстрелила в него из револьвера, нанеся легкое ранение — был оцарапан нос. Врачи, приехавшие на конгресс, бросились оказывать ему медицинскую помощь.

Стрелявшая женщина была арестована. Это была Вайолет Гибсон.

Гвидо Летти из секретной полиции Муссолини — Организации по наблюдению и подавлению антифашизма (ОВРА) — занялся выяснением, кто она такая и не действует ли по заданию какой-то международной политической организации. Летти был очень благодарен за помощь, которую ему оказала Британская служба паспортного контроля в Риме, всегда откликавшаяся на просьбы о сотрудничестве в выявлении подпольной деятельности противников правительства Муссолини.

Он выяснил, что Вайолет Гибсон — представительница англо-ирландской аристократии, дочь бывшего лорд-канцлера Ирландии. Ее считали неуравновешенной особой, с которой как-то случился нервный срыв посреди оживленной, лондонской улицы. У нее были личные контакты с Шин Фейн (организацией по борьбе за независимость Ирландии), но активной политической деятельностью она никогда не занималась. Ее брат, лорд Эшборн, был человеком эксцентричным. Он жил затворником во Франции, в замке неподалеку от Компьена. Посланный Летти агент поселился неподалеку от его замка, но об Эшборне никто из соседей не смог ничего ему сообщить. Таким образом, было установлено, что Вайолет Гибсон не входит ни в какой политический заговор, а является просто сумасшедшей одиночкой. Муссолини, который, несмотря на рану на носу, готов был на следующий день отплыть в Триполи, велел освободить ее и выслать из Италии, не предъявляя ей никаких обвинений.

* * *

Когда Муссолини практически уничтожил социалистические профсоюзы, он создал профсоюзы фашистские и весьма преуспел в убеждении рабочих туда вступать. Фашистские профсоюзы подчеркивали, что не хотят разрушать национальную экономику и разорять предпринимателей, как делали социалистические профсоюзы. Они стремятся всего лишь представлять интересы трудящихся в обществе, в котором работодатели и те, кто трудится, могут сотрудничать для общего блага. Фашистские профсоюзы не отрицали забастовок, но считали, что к ним следует прибегать только в крайнихслучаях, в качестве последнего аргумента. В августе 1924 года они призвали горняков к забастовке в поддержку требования об увеличении заработной платы на 20 % и добились повышения на 15 %. В марте 1925 забастовали по их призыву сталелитейщики.

Однако после того как Муссолини пережил бурю гнева после убийства Маттеотти и ему стало ясно, что консервативная и либеральная партии поддержат его против социалистов, он перешел на сторону хозяев против рабочих.

В своих выступлениях Муссолини подчеркивал, что фашизм признает историческую миссию капитализма, который совсем не клонится к упадку. Напротив, он еще даже не достиг зенита и просуществует многие столетия. Он заявил, что фашизм, безусловно, против социализма. Социалистическая концепция, рассматривавшая капиталиста как эксплуататора пролетариата, нелепа и ложна. Нынешний капиталист — это капитан промышленности, полностью понимающий свою ответственность за благосостояние тысяч рабочих, от него зависящих.

Муссолини 1925 года явно далеко ушел от Муссолини 1914 года. Вспомним, как 24 ноября 1914 года он объявил исключавшим его из партии социалистам: что бы они ни делали, он всегда будет верить в социализм.

Согласно закону от 3 апреля 1926 года, ни одна ассоциация работодателей или рабочих, работников искусства или лиц других профессий не может быть образована, пока руководители этой ассоциации не «предоставят доказательств своей компетентности, хорошего морального поведения и твердой веры в будущее нации». Общественные служащие, если случится забастовка, а они не сделают все от них зависящее для продолжения и восстановления нормальной работы общественной службы или общественно полезного предприятия, подлежат тюремному заключению от 1 до 6 месяцев. Организующих стачку или локаут, «чтобы повлиять или вынудить решение» государства или какого-либо государственного чиновника, ждут семь лет одиночного заключения.

В июне 1926 года правительство отменило 8-часовой рабочий день, установленный вскоре после прихода Муссолини к власти, и приняло 9-часовой рабочий день. В Хартии труда констатировалось, что итальянская нация представляет собой «моральное, политическое и экономическое целое, органически слитое с фашистским государством», что труд является «общественным долгом». Там же устанавливалось, что все рабочие споры должны разбираться трудовым судом. «Отклонения от дисциплины» на рабочем месте наказывались штрафами и увольнением. Первое судебное разбирательство согласно этим правилам произошло в Галларате, близ Милана, в ноябре 1926 года, когда 80 рабочих прекратили работу и попросили у своего работодателя прибавки. Каждый был оштрафован на сто лир плюс судебные издержки.

* * *

11 сентября 1926 года произошло очередное покушение на Муссолини, ехавшего в автомобиле по улицам Рима, когда молодой анархист, каменщик Джино Лючетти бросил бомбу в его машину. Бомба ударилась о переднее колесо, отскочила, покатилась по улице и взорвалась после того, как автомобиль проехал. Муссолини остался невредим, но несколько прохожих были ранены. Лючетти был арестован. Он рассказал полиции, что уже несколько лет состоит в партии анархистов и участвовал в уличных боях с фашистами, затем эмигрировал в Париж, где установил контакт с итальянскими анархистами-эмигрантами, которые и послали его в Италию убить Муссолини. Лючетти был приговорен к тридцати годам заключения. После падения Муссолини в июле 1943 года он был освобожден, но погиб несколько недель спустя во время авиационного налета союзников.

* * *

В конце 1926 года Остин Чемберлен и его жена Айви, совершавшие круиз по Средиземному морю на своей яхте, посетили Ливорно. Муссолини приехал повидаться с ними и приказал итальянскому флоту, стоявшему в порту, встретить Чемберлена салютом из девятнадцати орудий. Леди Чемберлен была еще более покорена Муссолини, чем в свое время миссис Черчилль. Она попросила у него фашистский партийный значок и с гордостью носила его во время пребывания в Ливорно и в других местах.

Вскоре после этого Чемберлены прислали свою дочь заканчивать образование во Флоренцию. Сэр Остин время от времени навещал ее там, а Муссолини приезжал во Флоренцию для личных бесед с ним. Эти беседы закрепили дружбу, так как их мнения по многим вопросам совпадали. К таким вопросам, в частности, относилась и Лига Наций. Чемберлен говорил, что Лига хороша, когда ссорятся воробышки, но бесполезна, если в спор вступают орлы. Муссолини так влюбился в эту фразу, что впоследствии часто ее цитировал, каждый раз подчеркивая авторство Чемберлена.

Чемберлен публично отдал дань уважения Муссолини, выступая 20 октября 1926 года на Имперской конференции в Лондоне перед руководителями британских доминионов. В своем обзоре британской международной политики он заявил, что отношения с Италией великолепны. Методы Муссолини могут быть иногда грубоваты, и он «может обидеться и даже прийти в ярость», но он необыкновенный человек, поднявшийся из простонародья, отказавшийся от социалистического экстремизма своей юности, когда во время войны «почувствовал зов патриотизма». Он спас свою страну от «политической коррупции, социальной анархии, промышленного упадка и национального вырождения» и возродил международный престиж Италии. Но Чемберлен был уверен, что фашистский режим не переживет смерть Муссолини, а ведь в предыдущем году были совершены три покушения на его жизнь.

Вскоре произошла еще одна попытка, которую решил предпринять юный Антео Дзамбони, 16-летний сын анархиста-печатника из Болоньи, Маммоло Дзамбони. (Он планировал убить Муссолини, когда тот в следующий раз посетит их город.) Антео был пылким анархистом, но хотя отец всегда поощрял его преданность идеям анархизма, убить Муссолини Антео, кажется, решил по своей инициативе, не советуясь ни с отцом, ни с кем-либо еще. Он все тщательно спланировал заранее. Присоединился к молодежному фашистскому движению авангардистов, так как считал, что ему легче будет приблизиться к Муссолини, если на нем будет надета их форма.

Муссолини прибыл в Болонью вечером 30 октября 1926 года с Рашелью, шестнадцатилетней Эддой и братом Арнальдо. Весь следующий день он провел, осматривая общественные здания и принимая парад фашистов. Вечером 31 октября он направился на вокзал, чтобы сесть в поезд на Рим. Рашель, Эдда и Арнальдо поехали на вокзал отдельно от него, а Муссолини с Гранди и мэром Болоньи, сидевшим рядом с ним в автомобиле, медленно покатили по улицам города. Вдоль тротуаров стояли фашисты и прогуливающаяся публика.

Антео Дзамбони в форме авангардиста удалось проникнуть за полицейское оцепление и войти в охранную зону. Он протолкался сквозь толпу на Виа делл'Индипенденца к краю тротуара. Накануне вечером он написал записку и оставил ее у себя в комнате: «Я не могу полюбить, так как не знаю, останусь ли жив, сделав то, что решил сделать. Убить тирана, который терзает нацию, не преступление, а справедливость. Умереть за дело свободы прекрасно и свято».

Когда автомобиль Муссолини проезжал мимо, Антео Дзамбони выстрелил в него из револьвера. Пуля лишь слегка порвала мундир мэра. Автомобиль помчался к вокзалу, унося от опасности Муссолини и его спутников. А разъяренная толпа бросилась на Дзамбони. Его тело, изрешеченное пулями и изрезанное ножами, было буквально разорвано на куски. Оторванные руки и ноги фашисты с триумфом носили по городу.

Благополучно добравшись до вокзала, Муссолини описал Рашели случившееся. «Кортеж медленно двигался вдоль улицы, когда я обратил внимание, что кто-то пробирается сквозь толпу поближе к автомобилю. Я еле успел заметить этого бледного взъерошенного мальчишку, как он выстрелил в мою сторону из маленького револьвера. Через секунду толпа набросилась и поглотила его, верша свое правосудие. Остановить их было невозможно. Чудовищно делать мальчика орудием преступления».

Фашисты, разъяренные четвертым покушением на жизнь Муссолини, реагировали бурно и свирепо. В Милане онисожгли штаб-квартиры социалистической и других оппозиционных партий. В Риме, Генуе, Неаполе и Кьявари они вламывались в дома социалистов и либералов и осыпали их угрозами. Отец Антео Дзамбони, Маммоло, и его тетка, Виргиния Табаррони, будучи известными анархистами, были арестованы и отданы под суд как соучастники в попытке покушения на убийство. Не было никаких доказательств, что они знали об этом, но тем не менее их признали виновными на том основании, что они напичкали Антео анархистскими идеями, приведшими его к преступлению. Они были приговорены к тридцати годам заключения, но вскоре прощены и выпущены на свободу по приказу Муссолини.

Зарубежные поклонники Муссолини спешили поздравить его с удачным избавлением. Американская газета «Вашингтон пост» назвала его мужественным человеком, исполняющим свой долг под угрозой смерти. В интервью корреспонденту «Нью-Йорк геральд трибюн» он сообщил, что счастливая звезда вновь уберегла его от руки убийцы, и уверенно предсказал: «Я умру естественной смертью».

5 ноября совет министров опубликовал ряд постановлений, дающих государству чрезвычайные полномочия для подавления подпольной антифашистской деятельности. Социалисты и оппозиционные пресса и организации были запрещены, а их депутаты изгнаны из парламента. Любой подозреваемый в антифашизме мог быть интернирован без суда. Смертная казнь в Италии была упразднена, но теперь ее вновь ввели за попытки убийства короля, королевы, престолонаследника и главы правительства. В ноябре 1926 года в Италии установилась фашистская диктатура.

* * *

В личной жизни Муссолини все было не так гладко. Ида Дальцер продолжала его донимать и после того, как он стал премьер-министром. Ей не позволялось приближаться к нему, но она вновь и вновь писала письма, напоминая о том, как он ее любил, и утверждала, что она, а не Рашель является его законной женой. Муссолини ей не отвечал. Возможно, его секретари заботились о том, чтобы он не получал ее писем. Она написала также папе.

Настал подходящий момент решить эту проблему. Однажды летом 1926 года министр просвещения Пьетро Феделе присутствовал на официальном приеме в Тренто, когда там появилась Ида и устроила истерическую сцену, завершившуюся тем, что она упала на землю и забилась в припадке вроде эпилептического. Ее отвезли сначала в психиатрическую лечебницу в Перджине-Вальсугана, а затем держали по очереди еще в двух венецианских больницах того же типа. В конце концов она вновь оказалась в Перджине. Врачи, ее обследовавшие, поставили диагноз «паранойя». Семье не разрешалось ее посещать, но сын, Бенито Альбино, писал ей нежные письма.

Она твердила докторам, что не сомневается в том, что Муссолини неизвестно, что с ней происходит, и продолжала строчить письма, так и не выходившие из стен больницы. «Мой дорогой Бенито, — писала она 24 июля 1927 года, — ты ничего не знаешь, ты не отдавал такого приказа (насчет нее. — Дж. Р. ), значит, уверенная в этом, я могу бросать вызов им всем». Письмо было подписано: «Твоя отчаявшаяся Ида».

Семья заботилась о ней. Сестра Аде ль, бывшая замужем за банкиром из Тренто Риккардо Палчером, делала все что могла. Она обращалась ко всем видным фашистам или государственным чиновникам, приезжавшим в Тренто, и в конце концов встретилась с членами секретариата Муссолини. Но разговор не дал результата. В ночь с 15 на 16 июля Ида бежала из больницы в Перджине. Ей удалось добраться до Сопрамонте, но там после 36 часов свободы ее поймали днем 17 июля и отвезли в аналогичную больницу в Венеции, где она и скончалась в декабре 1937 года.

Бенито Альбино никогда не пытался увидеть своего отца, который видел его, когда ребенку было несколько дней от роду. Муссолини также никогда не стремился с ним познакомиться поближе. Дуче любил своих пятерых детей от Рашели и забыл о существовании Бенито Альбино. Незаконнорожденный сын рос как всякий другой ребенок в фашистской Италии. Он хорошо учился в школе, был членом фашистского молодежного движения. Он влюбился водну девушку и обручился с ней, но перед свадьбой решил совершить путешествие в Китай.

Что там произошло, остается тайной. Его родственники были убеждены, что по возвращении в Италию он был помещен в психиатрическую больницу, где и умер в 1942 году в возрасте 26 лет. Они считали, что он слишком открыто заявлял о том, что является сыном Дуче, и что его как и мать, ложно признали сумасшедшим, чтобы утихомирить… Возможно, в этой больнице он был убит.

Однако нет никаких письменных свидетельств о пребывании его в психиатрической больнице в Момбелло или о его смерти там. Семья считала, что больничные записи были уничтожены ОВРА или другими агентами правительства или фашистской партии.

Если секретариат Муссолини был способен убить Маттеотти, они могли также похитить Иду Дальцер и Бенито Альбино и заключить их в психиатрическую больницу. Они также могли позаботиться, чтобы Муссолини знал о судьбе своей бывшей любовницы и их сына не больше того, что знал о намерениях расправиться с Маттеотти. Его помощники понимали, что есть вещи, о которых он предпочитает не знать.

Однако некоторые друзья Бенито Альбино рассказывают иную историю. Они говорят, что нет никаких записей о его пребывании в больнице Момбелло и его смерти там, потому что он там никогда не был. Наоборот, в начале войны, в 1940 году, он поступил на флот и отважно служил на эсминце, действовавшем в Тирренском море. Решив доказать, что является достойным сыном Муссолини, он добился своего. Бенито Альбино погиб в боевой операции во время войны.

Встреча в 1909 году в Тренто с молодым социалистом Бенито Муссолини стала несчастьем в судьбе Иды Дальцер. История этой второй семьи Муссолини не слишком красива.

 

Глава 21

МАФИЯ

К ноябрю 1926 года парламентская демократия в Италии была окончательно уничтожена. Однако Муссолини дал ряд успокоительных интервью зарубежной прессе: римскому корреспонденту берлинской «Дойче альгемайне-цайтунг», по телефону «Чикаго трибюн» и Шоу Десмонду для лондонской «Санди пикториал». Он сообщил Шоу Десмонду, что не думает, будто случится Вторая мировая война, так как ужасы четырех лет Первой еще слишком живы в памяти людей. Он добавил также, что Англия и Италия никогда не воевали друг с другом и не станут делать этого впредь.

Сотрудник центрального департамента британского министерства иностранных дел мистер Оливер Харви был встревожен подавлением демократии и гласности в Италии. Он сопоставлял это с подавлением свободы в России. Сэр Остин Чемберлен с ним не соглашался. «Эти обобщения бесцельны, — написал он на докладной записке Харви. — Нет большей ошибки, чем подходить с британскими мерками к небританским условиям. Если бы Муссолини был англичанином и жил в Англии, он не был бы фашистом. Уверен ли мистер Харви, что сам он, будучи итальянцем и проживая в дофашистской Италии, не вступил бы в ряды фашистов?»

Министр финансов Уинстон Черчилль выразился еще более определенно и откровенно. На обратном пути послеотдыха в январе 1927 года, то есть через два месяца после окончательного установления в Италии фашистской диктатуры, он останавливался в Риме. После встречи с Муссолини на пресс-конференции с итальянскими и аккредитованными в Риме иностранными корреспондентами он заявил, что, как и многие, очарован Муссолини, «тем, как мягко и просто он держится, его спокойной, бесстрастной манерой, несмотря на тяжкий груз забот и множество грозящих ему опасностей». Разоткровенничавшись, он добавил: «Если б я был итальянцем, наверняка был бы всей душой ваш с самого начала и до окончания вашей победоносной борьбы со зверскими аппетитами и страстями ленинизма». Черчилль сказал, что и в иностранных делах фашистское движение «сослужило службу всему миру». Италия «доказала, что есть способ-противостоять губительным силам разрушения… Она дала нам необходимое противоядие против русской отравы».

Высказывания Черчилля были восторженно восприняты фашистской прессой Италии. Грэм написал Чемберлену, что считает заявления Черчилля отличными и что «Муссолини от них в восторге, чего не могу сказать о представителе русской прессы».

Муссолини восхваляли не только британские правоконсервативные политики, но и парадоксальный гений левого толка Джордж Бернард Шоу. В письме в газету «Дейли ньюс», затем перепечатанном в «Иль пополо д'Италия», Шоу писал, что итальянский народ пошел за Муссолини, так как объелся беззаконием и самодовольной глупостью парламента и захотел умелого и делового тирана. Муссолини и стал именно таким любимым тираном.

Газета лорда Розермира «Дейли мейл» поддерживала Муссолини больше других британских газет. Кроме восхищения Муссолини как врагом коммунизма, у Розермира были еще причины для воспевания его достоинств: дуче, как и лорд, был трезвенником и некурящим.

Еще один иностранный поклонник Муссолини, еще более пылкий, чем Черчилль, Шоу и Розермир, Ричард Уошборн Чайльд был американским послом в Италии во время маршана Рим. В 1924 году он оставил этот пост, но часто приезжал в Рим повидаться с Муссолини. Чайльд предложил ему написать автобиографию. Муссолини согласился. Книга была опубликована на английском в Нью-Йорке и Лондоне в 1928 году. На титуле стояло: «Бенито Муссолини. "Моя автобиография"». Она никогда не была переведена на итальянский язык.

По словам Чайльда, Муссолини диктовал текст, а он потом делал литературную обработку на английском языке и отсылал снова Муссолини, который вносил коррективы. В 1932 году Муссолини написал краткую биографию своего брата Арнальдо, скончавшегося в декабре 1932 года в возрасте 47 лет. В «Жизни Арнальдо» он пишет о своей безграничной с детства любви к брату, о том, как много помогал ему брат в политической работе и что именно Арнальдо внес главный вклад в работу над автобиографией 1928 года, утверждая, что без него она вообще не была бы написана. Это навело многих комментаторов на мысль, что именно Арнальдо написал так называемую автобиографию Муссолини. Некоторые пошли еще дальше, предположив, что Арнальдо написал за брата Бенито большинство статей и речей. Но это явная неправда, потому что статьи и речи Бенито, написанные после смерти Арнальдо, отличаются тем же блеском и энергичным стилем, что и при жизни брата.

Однако автобиография 1928 года весьма отличается от автобиографии, написанной Муссолини в 1911–1912 годах в тюрьме. Она написана не так, как другие творения Муссолини: грубее и гораздо жестче. В своих статьях и речах Муссолини никогда не щадил оппонентов и не сдерживал ударов, но его поношения противников обычно были сдобрены живым, чуть горьковатым юмором и полны не только угроз, но и насмешек. В рассматриваемой же автобиографии критика часто переходит в оскорбление противников, даже в отношении покойного Маттеотти. Эта книга очень странно представляла Муссолини его зарубежным поклонникам.

Самое удивительное в том, как она могла произвести такое благоприятное впечатление на бывшего американскогопосла. В своем предисловии к книге Чайльд, заявив сразу: «Я отвечаю за появление этой автобиографии», предсказывает, что ни один человек нашего времени не «будет преисполнен столь грандиозного величия, как Муссолини». По мнению Чайльда, того, кто управляет государством, можно считать государственным деятелем, но тот, кто подобно Муссолини «построил государство», должен быть назван «сверхсозидателем».

* * *

Репутация Муссолини за границей стала еще весомее после того, как он поборол мафию, контролировавшую Сицилию с начала века. Существует много размышлений и измышлений, но мало достоверных объяснений происхождения названия «мафия», а также времени и обстоятельств образования этой организации. Первые письменные упоминания о мафии относятся к 1865 году.

По мере ослабления мощи земельной аристократии влияние мафии возрастало. Главной ее целью было захватить в свои руки контроль за распределением сельскохозяйственной продукции. Крестьян принуждали продавать зерно и фрукты мафии, которая перепродавала их городским и сельским лавочникам, получая при этом громадную прибыль. Любой фермер или лавочник, пытавшийся обойти посредничество мафии и торговать напрямую, рисковал быть убитым. Главари мафии часто были видными фигурами городского среднего класса Палермо: адвокаты, доктора и другие специалисты. Крупные землевладельцы были против мафии, которая наживалась за счет их арендаторов и поэтому делала невозможным увеличение арендной платы. Связь местных властей с мафией, традиции кровной мести и беззакония, нежелание рядовых сицилийцев сотрудничать с полицией — все это препятствовало любым попыткам установить на Сицилии закон и порядок. В провинции Трапани (Западная Сицилия) бывало до семисот убийств в год.

До марша на Рим влияние фашистов на Сицилии было невелико. Однако когда Муссолини пришел к власти, они добились успеха на местных и национальных выборах. Вмае 1924 года Муссолини посетил Сицилию. Местные организации фашистов и бывших фронтовиков пожаловались ему на деятельность мафии и огромную преступность на острове. Дуче решил раздавить мафию. Для этой работы он выбрал Чезаре Мори, так как действия местных фашистов во главе с Альфред о Куччо против мафии были безрезультатными.

Фашисты ненавидели Мори с тех времен, когда, будучи префектом Болоньи в 1921 году, он равно применял закон как против фашистов, так и против красных. Он стал тогда мишенью враждебных демонстраций сквадристов Бальбо, так напугавших правительство Факты, что Мори был переведен из Болоньи в Бари, где активность фашистов была невелика. На следующий год он ушел с государственной службы и написал книгу своих воспоминаний о работе молодым полицейским на Сицилии и своих попытках борьбы с тамошней преступностью.

Муссолини решил, что Мори с его решительностью в установлении законности и порядка лучше всех сумеет справиться с сицилийской мафией. Он вновь призвал его на государственную службу и в июне 1924 года назначил префектом Трапани. В октябре 1925 года Мори был переведен с повышением на пост префекта Палермо и получил от Муссолини приказ действовать против мафии со всей свойственной ему энергией. Мори был консерваторам и поэтому был на стороне землевладельцев, а не мафии. Хотя ранее он боролся с фашистами, когда они в Болонье прибегали к противозаконному насилию, теперь он поддерживал их, потому что они управляли страной и хотели пресечь противозаконное насилие на Сицилии. Он готов был исполнить свой долг со всей беспощадностью, которой так жаждал Муссолини.

Мори начал свои операции 28 ноября 1925 года. Были арестованы сотни подозреваемых, включая всех с преступным прошлым, а также молодых людей среднего класса, посещавших ночные клубы, так как Мори резко осуждал сексуально разнузданное поведение. Он выпустил воззвание, предупреждающее «латитани» (тех, кто скрывался в горах от ареста), что, если они не сдадутся в течение 12 часов, онарестует их жен и детей. В течение пяти недель большое число бандитов, в том числе несколько главарей мафии, сдались властям. 6 января 1926 года Муссолини направил Мори телеграмму, поздравляя его с «великолепным» достижением. Мори продолжал операции еще в течение двух лет. Его противники обвиняли его в применении пыток для получения информации, а также жестоком обращении с арестованными женщинами и детьми. Однако он твердо отрицал это и убедил помещиков сделать крупные добровольные пожертвования ла поддержание семей, в которых мужчины были арестованы.

Он, несомненно, был очень популярен среди многих сицилийцев, а также имел абсолютную поддержку Муссолини. В мае 1927 года Муссолини заявил на заседании Палаты депутатов, что отвергает предположение, будто методы Мори были слишком крутыми, и что борьба с мафией будет продолжаться до тех пор, пока память о ней не изгладится из умов сицилийцев.

Операции Мори увенчались рядом широко освещаемых в прессе судебных процессов над теми, кто помогал мафии, хотя большинству привлеченных вменялись в вину только «преступные связи», так как не было никаких доказательств их прямого соучастия в преступлениях. Самый важный процесс начался 4 октября 1927 года в Термиие-Имересе. На скамье подсудимых оказались 154 человека, в том числе два священника и семь женщин. Обвинение вызвало более трехсот свидетелей. Муссолини считал, что суд слишком затянется. После того как он шел уже два месяца, дуче телеграфировал Мори, что ему следует придать суду «более быстрый, другими словами — более фашистский ритм», так как иначе он не закончится до 2000 года. Приговор был оглашен 10 января 1928 года после трехдневного судебного обсуждения.

Только восемь подсудимых были признаны невиновными. Семеро были приговорены к пожизненному заключению, другие — к разным срокам тюрьмы: от пяти до тридцати лет. Вероятно, суд над ними был беспристрастным, хотя правительственная «Джорнале д'Сицилиа» писала перед судом, что никто из адвокатов, которым выпала на долю мучительная обязанность защиты обвиняемых, не станет мешать славной работе национального правительства по освобождению Сицилии от преступности.

Муссолини был недоволен. Едва услышав о приговоре, он телеграфировал Мори, вновь требуя, чтобы будущие процессы проводились «в ритме, более соответствующем духу времени, другими словами, по-фашистски». Но следующий процесс над сицилийской мафией, на котором перед судом предстали 161 обвиняемый и 500 свидетелей, тянулся еще дольше: с августа 1928 до весны 1929 года.

Зарубежные поклонники Муссолини аплодировали его действиям против мафии. «Нью-Йорк тайме мэгэзин» писал, что мафия умерла, а новая Сицилия возродилась к жизни. Но Грэм оценивал результаты скромнее, так как обратил внимание на то, что главных мафиози не судили. 1 августа 1928 года он писал Остину Чемберлену, что Мори договорился с главарями мафии и отдал под суд «мелких негодяев» и многих людей, чья связь с мафией состояла лишь в том, что они из страха подчинялись ее приказам. Грэм считал, что Мори уничтожил многих мафиози, а «также достаточное количество невинных людей весьма сомнительными методами, в том числе сфабрикованными полицией уликами». Как обычно, Грэм винил в этом не своего друга Муссолини, а его подчиненного Мори.

Теперь Мори стал рьяным фашистом и выразил свою «благодарность, преданность и любовь» к Муссолини в мае 1928 года в речи перед своими «товарищами чернорубашечниками». Вскоре после этого Муссолини назначил его сенатором. На следующий год Мори оказал Муссолини еще одну услугу при проведении всеитальянского плебисцита о поддержке избирателями дуче и фашистского режима. Мори проинструктировал чиновников, что плебисцит должен быть всеобщим. Жителей Палермо всегда было трудно заставить прийти на выборы. Они верили в вендетту и в то, что себе надо помогать самому, а не выбирать какое-то там правительство. Перед приходом к власти Муссолини в Палермо голосовало лишь 25 % избирателей. На плебисците в марте 1929 года на избирательные участки явилось 92 %. «За» было подано 190 797 голосов, «против» — 320.

Однако Куччо и другие сицилийские фашисты никогда не любили консерватора Мори, а Муссолини в конечном итоге местных фашистов никогда не озлоблял. В июне 1929 года, спустя три месяца после того, как Мори успешно добился «всеобщности» плебисцита, Муссолини отстранил его от должности префекта Палермо в связи возрастом (ему исполнилось 57 лет), поблагодарив за огромные заслуги перед Италией в деле морального, политического и социального возрождения благороднейшего из ее островов.

Методы Муссолини и Мори, когда к суду привлекались мелкие члены мафии, а главарям позволялось уйти от ответа, возможно, были несправедливы, но весьма эффективны. Руководители мафии отдали приказ свернуть все операции, хотя сама организация тайно продолжала существовать. В течение семнадцати лет после 1926 года мафия на Сицилии не действовала. Ее бурная жизнь и власть над населением возродилась в конце Второй мировой войны, с приходом американцев, уничтоживших там фашистскую власть.

 

Глава 22

КОНКОРДАТ

Величайшей заботой Муссолини в 1927 году было падение рождаемости. 26 мая он произнес в Палате депутатов большую речь на эту тему. Число рождений в Италии тогда составляло 27 на 1000 человек в год и считалось лучшим по сравнению с Францией, где эта цифра была 18 на 1000, или с Британией, где было 16 на 1000, то есть ниже всех в Европе. Однако по сравнению с Германией, где это соотношение составляло 35 на 1000, или с Болгарией, где рождаемость была самая высокая — 40 на 1000, Италия явно отставала. Она была ниже, чем в самой Италии сорок лет назад, между 1881 и 1885 годами (38 на 1000). Муссолини тревожило, что численность населения Италии в 1925 году возросла на 470 000 человек, а в 1926 году — только на 418 000. Правда, в трущобах Палермо и Неаполя она продолжала расти, но в Милане и Турине оставалась на том же уровне и население там увеличивалось только за счет приезжих. Он напомнил депутатам, что 1500 лет назад Римская империя пришла в упадок из-за уменьшения численности населения.

Поскольку рождаемость в сельской местности была выше, чем в городах, Муссолини восхвалял сельскую жизнь. Но на селе была слишком велика безработица, и в первые же месяцы 1928 года многие сельские жители потянулись в города. Муссолини попытался их остановить, начав с осени широкую кампанию под лозунгом «Пустейте, города», которая воспевала прелести и преимущества села перед городской цивилизацией. Он сопроводил ее указом о введении ограничений на трудовую миграцию и законом 1934 года против переселения в города.

Чтобы противостоять угрозе уменьшения численности населения, Муссолини сделал попытку воспрепятствовать эмиграции. Никому не разрешалось покидать Италию без паспорта, в выдаче которого отказывали людям работоспособного возраста, желавшим уехать из страны навсегда. Значительное число итальянцев покидали родину нелегально. Многие переходили Альпы по снегу, некоторых обстреливали и убивали пограничники.

В результате настойчивого стремления Муссолини повысить рождаемость были запрещены аборты. Кроме того, он был убежден, что женщины должны рожать детей и заботиться о них сидя дома, а не работать на фабриках или в конторах. Когда в 1919 году он основал «Фашио ди комбаттименто», его программа включала предоставление женщинам права голоса. Но, придя к власти, это обещание он не выполнил, а в беседе с Эмилем Людвигом в 1932 году сказал, что, если он предоставит итальянкам право голоса, народ его засмеет. Еще он говорил Людвигу, что отвергает принятую в большевистской России систему, при которой мужчины и женщины играют равную роль в общественной жизни. В Италии «женщина должна играть роль пассивную», потому что женщины не могут поступать конструктивно. «Во все века цивилизации была ли когда-нибудь женщина зодчим? Попросите ее построить вам простую хижину, не то чтобы храм, — и она не сумеет этого сделать… А что касается политической жизни, они и вовсе ничего в ней не значат». В англосаксонских странах дело обстоит по-другому. Они, вероятно, кончат матриархатом, и ими станут править женщины. Муссолини также заявил Людвигу, что «на сильных мужчин женщины влияния не имеют». Однако женщины-фашистки были чуть ли не самыми пылкими его сторонницами. Он часто выступал на специальных женских фашистских митингах и благодарил их за заслуги перед фашизмом и Италией.

* * *

Постепенно, одну за одной, Муссолини оставил все свои доктрины, которые с таким блеском и энергией развивал до 1914 года: интернационализм, социализм и республиканство. Теперь ему надо было лишь отречься от своей ненависти к католической церкви. И 17 февраля каждого года он больше не твердил о мученичестве Джордано Бруно, а взялся залечивать трещину между государством и церковью Италии. Трещина эта существовала при всех правительствах, правых и левых, со времен битв Рисорджименто и вторжения итальянской армии в Рим в 1870 году, когда город был аннексирован Итальянским королевством. Папа продолжал оставаться в Ватикане, но ни один папа с момента избрания не выходил за пределы Ватикана на протяжении почти шестидесяти лет.

Муссолини подготовил почву для перемены своей позиции вскоре после марша на Рим в статье, опубликованной 25 мая 1922 года в «Иерархии» и перепечатанной позднее в «Иль пополо д'Италия»: «Фашизм уважает религию, он не атеистичен, он не против христианства, не против католичества». Спустя пять дней после того, как он стал премьер-министром, в годовщину перемирия на итальянском фронте, 4 ноября 1922 года, дуче вместе с генералом Диацем и адмиралом Таоном ди Ревелем принимал почести у могилы Неизвестного солдата в Риме. Впервые частью церемонии стала церковная служба. Когда министр просвещения Джентиле в 1923 году представлял на рассмотрение свои первые реформы, Муссолини настоял, чтобы впервые с момента создания Итальянского королевства в государственных школах наличествовало распятие.

Муссолини внес и личный вклад в умиротворение церкви. В июне 1923 года, навещая Рашель и детей дома в Милане, он устроил, чтобы всех троих детей, двенадцатилетнюю Эдду, шестилетнего Витторио и четырехлетнего Бруно, окрестили частным образом прямо в домашней обстановке. Ихкрестил отец Коломбо Бонданини, шурин его брата Арнальдо. Два года спустя он предложил Рашели обвенчаться. Рашель считала это необязательным, так как они жили вместе с 1910 года и прошли через гражданское бракосочетание в 1915 году. «Для меня, — писала она впоследствии, — наша глубокая привязанность друг к другу, тот факт, что мы выстояли вместе, плечом к плечу, все бури нашей жизни, а главное, наши дети казались мне гораздо более крепкой связью, чем любые условности. Но я охотно согласилась освятить наш союз перед лицом Бога». Вероятнее всего, она имела в виду, что с готовностью согласилась способствовать дальнейшей политической карьере Бенито и его новой позиции в отношении церкви. 28 декабря 1925 года в Милане монсеньором Маньяги был негласно совершен церковный обряд их бракосочетания.

В августе 1926 года Муссолини начал секретные переговоры о сближении между Итальянским королевством и папством с кардиналом Пьетро Гаспарри, престарелым государственным секретарем Ватикана, который родился и прожил там 18 лет до захвата Рима итальянской армией в 1870 году. Однако между фашистским государством и церковью все еще оставались спорные моменты.

3 апреля 1926 года фашистское молодежное движение получило официальный статус под названием «Национальное дело Балиллы» (ОНБ), в честь юноши-героя Джана Баттисты Перассо, по прозвищу Балилла, первым поднявшегося на восстание против австрийских войск в Генуе в 1746 году. С шести лет мальчики и девочки входили в ту или иную молодежную группу согласно их возрасту. Дети от шести до восьми лет звались «Фигли делла лупа», то есть «Дети волчицы», в честь легендарной волчицы, выкормившей основателей Рима Ромула и Рема. Затем шли «Балилла», «Авангардисты» и «Юные фашисты» для мальчиков, «Итальянские малыши» и «Юные итальянки» для девочек. В 21 год мужчина становился фашистом, то есть членом фашистской партии, а женщина в 25 лет или ранее, если выходила замуж, становилась «донна фашиста», то есть фашисткой.

Детей не принуждали вступать в ОНБ, но они оказывались под сильным моральным давлением, а большинство хотели присоединиться к движению просто потому, чтобы не отставать от школьных товарищей. Если родители были антифашистами и запрещали детям вступать в эти организации, в большинстве случаев это лишь заставляло тех сильнее туда стремиться.

12 января 1927 года был принят закон, запрещавший создание новых молодежных движений и распускавший отделения детских католических организаций повсюду, за исключением городов с населением более 20 000 человек. Наиболее важным было организовать вступление детей из сельской местности, где было очень сильно влияние приходских священников, в фашистские, а не в католические движения. В декабре 1927 года правительственный циркуляр предписал учителям начальных школ, чтобы все дети моложе 15 лет автоматически включались в «Балиллы». Членство в «Авангардистах» и «Юных фашистах» для детей среднего возраста оставалось добровольным, но они все охотно стремились туда вступить. За период с сентября 1925 по июль 1927 года количество членов «Балиллы» выросло с 100 000 до 1 236 000.

В апреле 1928 года особым декретом были распущены все другие молодежные организации. Таким образом, прекратили существование католический «Азионе каттолика» («Католическое действие») и итальянские отделения британских бойскаутов лорда Р. Баден-Поуэлла. Это огорчило британских поклонников Муссолини, но они все равно предпочитали его коммунистам. Итальянская католическая церковь реагировала более резко, прервав переговоры Гаспарри с Муссолини. Противостояние закончилось тем, что Муссолини разрешил дальнейшее существование «Азионе каттолика», так как в отличие от «полувоенных» бойскаутов католики занимались лишь вопросами религии.

После этого переговоры Муссолини с Ватиканом о примирении и конкордате (договоре между папским престолом и каким-либо государством о положении, правах и обязанностях церкви в данном государстве) были возобновлены. Состоялось несколько частных встреч с Франческо Пачелли, братом будущего папы Пия XII, видным католическим юристом, который часто выступал от Ватикана в сложных с правовой точки зрения переговорах. Множество спорных пунктов и вопросов приходилось разрешать компромиссами с обеих сторон. К 11 февраля 1929 года все было улажено. Муссолини, которого сопровождали Гранди, Джунта и другие официальные лица министерства иностранных дел, встретились в Латеранском дворце в Риме с кардиналом Гаспарри, Франческо Пачелли и другими представителями Ватикана. Гаспарри с трудом поднялся на ноги, чтобы приветствовать Муссолини и принять участие в церемонии подписания документа. Муссолини умолял его не вставать, однако он настоял на этом. Муссолини и Гаспарри скрепили договор подписями, причем Гаспарри презентовал Муссолини золотое перо, которым он подписался.

Согласно Латеранскому договору, папа впервые признал Итальянское королевство и его владычество над городом Римом, за исключением городского округа Ватикана. Итальянское правительство признавало папу в качестве правителя суверенного государства Ватикан. Италия и Ватикан должны были обменяться полномочными послами. Лица, постоянно проживавшие в Ватикане, будут гражданами Ватикана, а не итальянскими подданными. Ватикан обязывается соблюдать нейтралитет по отношению к Италии и воздерживаться от вмешательства в ее внутреннюю политику. Итальянское правительство признает законность церковных корпораций, таких, как женские и мужские монастыри. Религиозное обучение будет обязательным во всех государственных школах. Браки, освященные в церкви, будут считаться законными, даже если не были предварительно оформлены в государственном порядке. «Азионе каттолика» прекратит в Италии всякую политическую деятельность.

Было достигнуто соглашение по вопросу, споры о котором между Итальянским королевством и папством длились на протяжении 70 лет: о денежной компенсации, полагающейся церкви за папскую собственность, захваченную государством во время Рисорджименто. Итальянское правительство, которое до этого категорически отказывалось платить компенсацию, теперь согласилось выплатить папству 750 миллионов лир и продолжить переговоры о дальнейшей миллиардной компенсации по претензиям, которые должны были быть улажены в прошлом.

Папа Пий XI и Муссолини приветствовали этот договор. 12 февраля на площади Святого Петра была отслужена благодарственная месса. Папа раздавал благословения из окна своего дворца. Муссолини и фашистская пресса позаботились о том, чтобы его дочь Эдда, уже восемнадцатилетняя девушка, заняла заметное место среди молящихся на площади. В большинстве итальянских городов в церквах и соборах также вознесли благодарственные молитвы. Фашистские газеты прославляли новое достижение дуче. Папа объявил, что Муссолини — «провидец».

Когда сразу после церемонии подписания Муссолини позвонил Рашели в Карпену (в области Романья), у нее в гостях находился отец Фачинетти, друг семьи, ставший впоследствии епископом Триполи. Он попросил разрешения поговорить с Муссолини и сказал ему, что тот разрешил проблему, ставившую в тупик как государственных деятелей, так и священнослужителей. Фачинетти потом сказал Рашели, что это событие есть «святейшее достижение нашего времени».

Не обошлось, конечно, и без критики. Социалисты заклеймили Латеранский договор позором, а британская «Дейли геральд» и другие социалистические газеты в разных странах рассматривали этот договор как сдачу позиций католической церкви. Он был обруган и заклеймен зарубежными протестантами и либеральными гуманистами Франции. «Эр нувель» («Новая эра») писала, что это альянс двух Римов против Франции 1789 года, Франции свободы, Франции европейской безопасности, ради поддержки нового «кондотьера». Король Виктор Эммануил III также был не очень доволен, так как договор опровергал все антипапские традиции Савойского дома, берущие начало со времен Рисорджименто. Однако он делал довольное лицо. Подобным же образом поступал и друг Муссолини, Эзио Гарибальди, и другие старые гарибальдийцы, а также республиканцы-мадзинисты.

Муссолини решил, что теперь, когда фашисты и католическая церковь действуют заодно, пришла пора провести среди итальянского народа плебисцит по поводу того, одобряют ли они фашистский режим. Изгнав из Палаты депутатов коммунистов, социалистов и республиканцев, он убедил парламент принять закон об отмене выборов в Палату. В будущем депутаты станут назначаться Высшим фашистским советом, а избиратели по всей Италии должны будут принимать или отвергать их списком. Теперь народ приглашали ответить «да» или «нет» на вопрос, поддерживают ли они правительство, фашизм и дуче Бенито Муссолини. Как обычно, Муссолини все рассчитал правильно. После того как поработали пресса и префекты, антифашистам не дали возможности вести свою пропаганду, а церковь и «Азионе каттолика» призвали своих сторонников ответить «да», 24 марта 1929 года к урнам явились 89,6 % избирателей. «Да» сказали 8 519 559 человек, «нет» — 155 761.

Среди славословий по поводу Латеранского договора и повторяющихся банальностей политиков, церковников и журналистов Муссолини удалось внести оригинальную и идущую вразрез восторгам ноту в свою речь по поводу договора, произнесенную в Палате депутатов 13 мая. Он сказал, что Римскому государству подобает жить в согласии с Римской церковью, потому что христианство распространилось по миру благодаря своей связи с Римом. Если бы христианство не пришло в Рим, а оставалось в Палестине, оно бы умерло и погрузилось в забвение, как все другие религиозные секты, процветавшие в ту пору на Востоке. Он проследил развитие христианства на протяжении 1900 лет его истории. Говоря об императоре Константине, герое церкви, сделавшем Римскую империю христианской, Муссолини упомянул, что тот убил своего соперника Максимуса в борьбе за трон, жестоко расправился с его семьей — мужчинами, женщинами и детьми, в точности как русские большевики недавно уничтожили семью Романовых.

Муссолини сказал, что либеральным идеалом является свободная церковь в свободном государстве, не упомянув, что это слова Кавура. Однако этот идеал абсурден. Если государство свободно и либерально, то папство воспользуется ситуацией и установит авторитарную церковь, которая никак не будет свободной. Если же государство достаточно сильно, чтобы это предотвратить и контролировать церковь, то церковь тем более свободной не будет. Он проследил историю конфликтов между государством и церковью, императорами и папами в средние века. Во время Реформации нации, исповедовавшие протестантство, завершали подобные конфликты тем, что делали одного и того же человека, короля, главой и авторитарного государства, и авторитарной церкви. В католической Европе авторитарное государство сумело жить в мире с авторитарной церковью, именно это повторяется вновь в фашистской Италии.

Однако папа счел необходимым указать кардиналам, что утверждение Муссолини, будто Церковь Христова, оставшись на Востоке, погрузилась бы в забвение, есть ересь. При этом он не собирался возобновлять конфликт с фашистами из-за речи дуче в Палате депутатов. 11 февраля 1932 года, в третью годовщину подписания Латеранского договора, папа дал Муссолини личную аудиенцию в Ватикане. Дуче преклонил колена и поцеловал руку папы, а Пий провел его по папской библиотеке.

 

Глава 23

ФАШИСТСКИЙ РЕЖИМ

В последнее время многие политические комментаторы подчеркивают, что фашистская Италия, с ее плебисцитами, однопартийным государственным устройством, подцензурной прессой, заключением без суда и следствия в тюрьму политических противников, несомненно, была диктатурой, но не тоталитарным государством наподобие нацистской Германии или Советского Союза при Сталине. Это не так, потому что именно Муссолини и его фашистские идеологи изобрели слово «тоталитарный» в 1923 году для характеристики государственной структуры фашистской Италии. В отличие от демократии и других предыдущих режимов фашистское государство было тоталитарным, так как требовало от своих граждан полной преданности и полной самоотдачи. Однако во многом оно проявило себя мягче, чем нацистская Германия и сталинская Россия или королевские самодержавные деспотии XVI и XVII веков. Оно, скорее, напоминало царскую Россию XIX века, Австрию времен Меттерниха или Францию Наполеона I и Наполеона III.

После четвертого покушения на жизнь Муссолини власти в ноябре 1926 года предприняли новые репрессивные меры против политических противников. Все коммунистические депутаты Палаты были арестованы наряду с коммунистическими лидерами, за исключением Пальмиро Тольятти, который в тот момент оказался в России, где и остался. Он стал членом Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала, а также под именем Эрколе Эрколи одним из передовых лидеров международного коммунистического движения.

Ведущий итальянский теоретик коммунизма, Антонио Грамши, бывший также депутатом Палаты, был арестован в Монтеситорио 6 ноября 1926 года и в мае 1928 года с семью другими коммунистами предстал перед судом. Их обвиняли в заговоре с целью разжигания гражданской войны и классовой ненависти. 4 июня Грамши был приговорен к 20 годам 4 месяцам и 5 дням тюремного заключения; некоторые другие подсудимые получили еще большие сроки. У Грамши было слабое здоровье, но Муссолини отклонил петиции об амнистии или переводе его из тюрьмы в больницу вопреки, а возможно, благодаря международным ходатайствам из Парижа. Впоследствии Грамши был переведен в клинику, где и умер в апреле 1937 года, так как здоровье его было подорвано тяжкими тюремными условиями. Ему позволялось, правда, писать письма и книги, как в свое время, в 1911–1912 годах, Муссолини. Тюремные сочинения Грамши стали важным вкладом в марксистскую философию.

Все депутаты-социалисты были изгнаны из Палаты, а их места объявлены вакантными. Некоторые историки пишут, что в этом нашло отражение извращенное умонастроение Муссолини. Однако подобные же меры были предприняты в 1920 году против коммунистических и социалистических депутатов в странах Центральной и Восточной Европы, где господствовал диктаторский режим. Этому примеру позднее последовали правительство Даладье во Франции, когда разразилась Вторая мировая война, и режим апартеида в Южной Африке в 1950 году.

Подозреваемые, которым нельзя было доказательно приписать какое-либо преступление и отдать под суд, могли быть задержаны согласно ордеру на «заключение» («конфино») на срок до пяти лет. Ордер на «заключение» выдавался трибуналом под председательством районного префекта обычно по представлению ОВРА. Обвиняемого должны были проинформировать о причинах задержания, и он мог оспаривать это перед трибуналом, но не мог претендовать на законную юридическую защиту. Если принималось решение о содержании его под стражей, он мог обращаться в апелляционный трибунал, назначаемый министром внутренних дел, но не подавать апелляцию в судебном порядке. «Заключение» уже начинало действовать, пока шло рассмотрение его апелляции. Обычной практикой апелляционного трибунала было сокращать срок «заключения», а полная отмена была редкостью. Приговоренные к «конфино» могли быть освобождены до конца назначенного им срока административным распоряжением. Иногда это делалось после того, как они соглашались сотрудничать с фашистским режимом.

Жертв «конфино» первоначально интернировали на остров Липари, расположенный у северной оконечности Сицилии. В последующие годы такие места для интернирования были на островах Тремити на адриатическом побережье, а также Понца и Вентотен в заливе Гаэта. Подобные учреждения существовали и на материке.

По словам сотрудника ОВРА Гвидо Летти, обращение с заключенными там было более гуманным, чем в других странах с диктаторскими режимами. Их не заставляли работать на износ, как в сталинских трудовых лагерях, и не подвергали расчетливой жестокости гитлеровских концентрационных лагерей или разнузданным зверствам тюрем при других диктаторских режимах. Интернированные при Муссолини размещались на тюремных островах в коттеджах по своему выбору. Они обязаны были два раза в день являться на перекличку, но в остальном могли передвигаться по территории острова как им заблагорассудится и делать что хотят. Им платили 5 лир в день, а позже 10 лир, которые они могли тратить на покупки в лавках острова. Их оставшиеся дома семьи получали по 2 лиры в день на жену и по 1 лире в день на каждого ребенка. Интернированным давали отпуска на несколько дней по семейным обстоятельствам, хотя некоторые из них воспользовались ими для побега, нарушая тем самым обещание вернуться под стражу. Таким образом, некоторым удалось бежать во Францию, и Париж стал главным центром итальянской антифашистской эмиграции.

Однако рассказы ряда пленников рисовали картину, весьма отличавшуюся от описаний Летти. Социалист Карло Роселли бежал во Францию с острова Липари. Побег был организован его женой, англичанкой Марион Кейв, которая подослала к Липари моторную лодку, чтобы освободить его и еще двух бывших депутатов парламента, Эмилио Лусси и Франческо Фаусто. Потом Нитти написал об условиях заключения на Липари, о зверской грубости фашистских охранников и применявшихся иногда пытках. Зная, как вели себя фашисты на улицах городов, удивляться их поведению на Липари не приходилось.

Эмигранты-антифашисты засылали в Италию из Франции своих эмиссаров для создания подпольных групп, а порой для попыток покушения на Муссолини. Однако ОВРА не дремала и многие были задержаны прямо на границе. Социалисты верили, что какая-то часть их агентов была выдана ОВРА коммунистами, которые в период между 1928 и 1934 годом считали социалистов своими злейшими врагами. Одна из наиболее сенсационных операций эмигрантов была предпринята Лауро Де Боссисом. В октябре 1931 года он пилотировал самолет, который взлетел в Каннах и пролетел над Римом, разбрасывая антифашистские листовки. Однако на обратном пути самолет упал в море и летчик погиб.

* * *

В эти первые годы фашистского правления основным средством пропаганды была пресса. Первые итальянские радиостанции начали вещать в 1924 году. К 1930 году в стране было всего 100 000 радиоточек на сорок миллионов итальянцев. В 30-е годы радио стало играть все большую роль. С 1922 года по всей Италии в кино стали показывать немые фильмы. Некоторые итальянские кинокомпании выпускали прекрасные фильмы, которые успешно шли на экранах кинотеатров наравне с американскими голливудскими и немецкими. Фашистское правительство создавало пропагандистские ролики выпусков новостей, где текущие события сопровождались подписями, сделанными официальными комментаторами. Законом от 3 апреля 1926 года каждому кинотеатру был вменен в обязанность показ официальных выпусков новостей. Эта пропаганда стала еще более эффективной после того, как в 1928 году на экране появились звуковые кинокартины.

Фашистское правительство контролировало прессу тремя путями. Во-первых, фашистская партия купила акции, обеспечившие ей контрольный пакет в нескольких ведущих национальных и местных газетах. К 1930 году почти 66 % всех газет контролировались фашистами. Во-вторых, каждый день газеты получали из правительственного пресс-бюро инструкции насчет политического освещения тех или иных событий. Это дело сначала находилось под контролем Чезаре Росси, отдавшего в свое время приказ об убийстве Маттеотти.

В-третьих, была еще власть, которой располагали префекты согласно указу от 8 июля 1924 года, в разгар кампании «авентинцев» против фашистского режима. Префект мог предупредить любого редактора газеты, который «наносилущерб престижу нации дома или за границей» или печатал ложные новости. Редактор, получивший два предупреждения в течение года, мог быть уволен префектом, который затем мог не согласиться на назначение нового редактора. Префект не имел права использовать эту власть без согласия комитета, состоящего из префекта, судьи и журналиста. Но он мог отдать приказ о конфискации любого номера газеты без подобного согласования. Префекты пользовались этим правом чаще, чем предупреждениями. Еще более строгий контроль устанавливался законом от 31 декабря 1925 года, которым был создан Орден журналистов. Согласно этому закону запрещалось заниматься журналистской деятельностью не членам данной организации.

При соблюдении этих ограничений независимые газеты могли выходить, а их редактор — выражать собственную точку зрения и далее критиковать некоторые аспекты государственной политики, если это сочеталось с общей поддержкой правительства, фашизма и особенно неумеренными похвалами в адрес дуче. Так, например, газеты Фариначчи, Джованни Прециози и Телезио Интерланди, а также католические ультрамонтанистские (то есть поддерживающие абсолютную власть папы) газеты поносили евреев задолго до того, как это стало официальной политикой Муссолини. «Джор-нале д'Италиа», хозяином которой был Финци, еврей-министр Муссолини, и «Израэл», официальный орган итальянских евреев, регулярно отвечали на их антисемитскую пропаганду. На протяжении многих лет в прессе велись споры о том, являются ли «Протоколы сионских мудрецов» подлинными или антисемитской фальшивкой.

Еженедельник Эзио Гарибальди «Камича росса» («Красная рубашка» Гарибальди и гарибальдийцев) резко критиковал прогерманские тенденции, проявлявшиеся временами в фашистской политике, а также некоторые аспекты конкордата с Ватиканом. Все эти издания печатали тексты, восхваляющие Муссолини, и вставляли цитаты из его недавних или прошлых речей и статей в Свои публикации, чтобы обосновать собственную точку зрения и разбить доводы оппонента. Эти различия во мнениях и журналистская полемика ярче всего проявлялись в вопросах искусства, литературы и науки. Уже перед Первой мировой войной футуристическое направление в искусстве поддерживало революционные национальные идеи, проявившиеся затем в интервенционистской кампании 1914–1915 годов и послевоенном фашистском движении. Футуристы заявляли, что их искусство современное, революционное и фашистское, что оно противостоит замшелому привычному искусству старых консервативных буржуазных партий и классов. Однако идеи футуристов с яростью отвергались консервативными деятелями искусства. Фашистское руководство не отдавало распоряжений, кого считать правым в этом споре, и не провозглашало какое-то направление официальным «фашистским искусством», которому должны следовать все художники, как это было с «социалистическим реализмом», предписанным всем в Советском Союзе. Обе стороны были вольны год за годом критиковать друг друга, вплетая тактичные похвалы дуче в ругань по поводу своих соперников.

Особенно жестокими были споры среди архитекторов. Например, действительно ли модернистские здания лучше выражают новый революционный дух фашистской эры или классическая архитектура, базирующаяся на стиле зданий Древнего Рима, полнее соответствует несравненному гению Муссолини? Подобные споры шли также и среди ученых по вопросам генетики, биологии и антропологии.

Такая свобода дискуссий сильно отличала Италию от нацистской Германии и советской России, она показывала одновременно силу и слабость режима Муссолини. Его сила проявлялась в терпимости к существованию различных точек зрения. Слабость была в том, что эта терпимость распространялась на поведение фашистов, которым позволялось время от времени громить, поджигать и убивать. Муссолини призывал их не делать этого, но они знали, что могут довольно безнаказанно пренебречь его указаниями.

Муссолини никогда не истреблял леворадикальное крыло фашистской партии, как Гитлер уничтожил штурмовиков Эрнста Рэма в «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 года. Тем более он не казнил (до 1943 года) членов своего правительства и руководства партии, как это сделал Сталин. Он стравливал местных фашистских руководителей друг с другом, иногда приказывал ОВРА следить за ними. Так, Бальбо, обнаружив, что ОВРА прослушивает его телефон, в ярости позвонил Муссолини и выразил категорический протест. Тот ответил ему, что ОВРА, без сомнения, прослушивает его телефон, так как это элементарная мера предосторожности. А чего еще он ждал? Бальбо понял, что ответа на такой вопрос быть не может. На этом инцидент был исчерпан.

Большое внимание уделялось вопросам образования и идеологического воспитания молодежи. Это было особенно важно для страны, где каждый ребенок с самого раннего детства пропитан духом католического христианства. Первым министром просвещения у Муссолини был философ профессор Джентиле. И хотя он вышел из правительства в знак протеста против убийства Маттеотти, его убедили войти в фашистскую иерархию, пусть не в качестве министра, когда страсти по поводу убийства улеглись. Ему поручили разработать программу и наметить направления начального, среднего и высшего образования, а также отвечать за издание «Энциклопедиа Италиана», которая, как предполагалось, должна была быть лучше «Британики» и французского «Большого Ларусса» по полноте и научной глубине.

Теории Джентиле в области образования были весьма отличны от теорий социалистов, пользовавшихся большим влиянием перед Первой мировой войной. Целью социалистов было распространение среди народа грамотности. Джентиле же стремился достичь совершенства и обеспечить соответствующее образование для элиты, для достойнейших, для иерархии. Он объяснял, что образование имеет не главное значение, пока жив Муссолини, пока все может быть предоставлено его непогрешимой мудрости и блистательному руководству. Поэтому в настоящее время детей следует учить лишь послушанию и безоговорочному следованию за дуче. Однако фашизм его переживет, и когда Муссолини не станет, фашистам будет необходимо образованное поколение, способное вести страну дальше.

В фашистской Италии, кроме государственных, было много частных школ, особенно католических, и платных интернатов, в которых воспитывались дети высших классов общества. Им позволялось вести обучение по своему разумению, но с обязательным учетом разработанной Джентиле национальной программы. Обязательным было в соответствии с Латеранским договором и новой политикой Муссолини религиозное обучение в государственных школах. Джентиле ликвидировал систему, существовавшую до марша на Рим, при которой необходимо было проведение консультаций с профсоюзом учителей, и приказал не обращать внимания на учительские профсоюзы. Долгом учителей, как всех и каждого, было подчиняться дуче и государству, а не спорить с ними.

При этом нужно подчеркнуть, что проблемы образования, равно как и другие вопросы жизни общества, свободно обсуждались в прессе. Ученые могли критиковать решение Джентиле, больше изучать в школах историю Древнего Рима и меньше — Древней Греции, больше — ход Рисорджименто и меньше — историю современной Европы, больше — Гарибальди и меньше — Кавура. Самым знаменитым из критиков был историк Гаэтано Де Сантис, вечный оппонент фашистов, утверждавший, что свободное правление Древней Греции более достойно изучения, чем военная регламентация Древнего Рима… Джентиле назначил его редактором классического раздела «Энциклопедиа Италиана».

Преемники Джентиле на посту министра просвещения, Пьетро Феделе и Джузеппе Белуццо, после 1925 года произвели чистку учительского состава и учебников, чтобы убрать все следы антифашизма в школах и привести их в соответствие с директивой Муссолини от декабря 1925 года: «Правительство требует, чтобы школы были одухотворены идеалами фашизма» и не были ему враждебны или «агностичны». Во всех школах, включая частные и католические, один час в неделю обязательно отводился занятиям по физической культуре. Инструктором физической подготовки был фашист, а в школах для девушек при монастырях — донна фашиста. Они сочетали физические упражнения с просветительными беседами о роли фашизма и дуче в совершенствовании физического и морального здоровья итальянского народа.

Шестилетки обучались в школах читать и писать по букварю, обязательному для государственных и частных учебных заведений. Медленно и старательно они копировали печатные строки в разлинованные тетрадки: «Да здравствует король!», «Да здравствует Италия!», «Да здравствует армия!», «Да здравствует наш вождь Бенито Муссолини!», «Долой Россию!», «Да здравствует Африка!», «Да здравствуют наши солдаты!», «Да здравствует наш король и пусть он всегда побеждает!», «Да здравствует ДУЧЕ, наш вождь и основатель фашизма!», «Да здравствует Итальянский Рим!»

В семь лет они занимались по другому сборнику упражнений. «Дети, любите Бенито Муссолини. Бенито Муссолини трудился и всегда будет трудиться на благо нашей страны и итальянского народа. Вы часто слышите, как это говорит ваш папа, вы слышите, как это говорит мама, вы слышите, как это говорят учителя. Тем, что сегодня Италия сильнее, чем раньше, мы обязаны ему. Вместе отсалютуем ему: «А ной!» — фашистский выкрик-лозунг «К нам!».

В девять лет они могли уже воспринимать более сложный текст. «Послевоенные годы были мрачным периодом в истории Италии. В нашу страну пришли из России революционные идеи. Промышленность, торговля и транспорт замерли. Нашей стране грозила полная разруха из-за непрекращающихся забастовок и захвата фабрик коммунистами, когда небеса послали нам человека, возродившего дух нашего народа, — Бенито Муссолини. 22 октября 1922 года чернорубашечники вошли в Рим и наш король доверил управление государством Бенито Муссолини, который немедленно восстановил порядок по всей Италии. За годы своего правления он даровал Италии несравненные величайшие блага, сделавшие ее еще более прекрасной и могущественной». В итальянском языке заглавные буквы посреди текста используются редко, но слово «Дуче» всегда писалось с большой буквы, а чаще большими буквами писали все слово «ДУЧЕ».

Более утонченные способы пропаганды иногда использовались для взрослых итальянцев, хотя и тут она в основном была грубой и прямолинейной.

Каждый год издавался очень популярный и покупаемый нарасхват календарь для домохозяек. На каждой странице там был рецепт какого-нибудь блюда, и хозяйке нужно было сверяться с его указаниями во время готовки. В центре были напечатаны фотографии Муссолини и выдержки из его речей. Расчет был точным: даже если изучать только рецепты и не обращать внимания на фотографии, тем не менее подсознательно постоянно ощущалось присутствие Дуче и его мудрых слов.

В городах, поселках и деревнях Италии висели лозунги, провозглашенные Дуче и Национальной фашистской партией. На стенах домов было написано: «Верь, повинуйся, борись»; «Если я наступаю, следуй за мной; если стою на месте — подгоняй; если я отступлю — пристрели» и «Мы идем напролом». Самым популярным из всех лозунгов, выставленный повсюду и вечно повторяемый, гласил: «Муссолини всегда прав».

Интеллигенция превзошла всех в славословиях и дифирамбах Муссолини. Так, философ Оттавио Динале писал в июльском номере «Иерархии» в 1930 году, что все достоинства и добродетели Александра Великого, Цезаря, Сократа и Платона, Вергилия и Лукреция, Горация и Тацита, Канта и Ницше, Маркса и Сореля, Макиавелли и Наполеона, Гарибальди и Неизвестного солдата воплотились в одном человеке — Бенито Муссолини.

Поэтому неудивительно, что Муссолини, прославляемый ежедневно со всех сторон, не принял предложение короля — получить титул герцога. Король делал это дважды: первый раз после того, как он принудил Югославию отдать Фиуме Италии, а второй — после подписания Латеранского договора с Ватиканом. Муссолини же было достаточно быть «Капо дель говерно, Дуче дель фашизмо» (главой правительства, вождем фашистов). Он не видел необходимости становиться герцогом и понимал, что, приняв этот титул, будет выглядеть нелепо. Он признавался, что ощущает себя как французский род Роганов при «старом режиме»: их девизом было «Королем быть не могу, принцем не хочу, я — Роган».

В связи с тем что фашистский режим почти не мешал научной и интеллектуальной свободе, интеллигенция готова была записаться в фашисты, а затем спокойно продолжать научную и творческую деятельность. В 1931 году вышел новый закон, предписывавший всем университетским сотрудникам принести клятву верности фашистскому режиму. Это было первым таким прямым нарушением свободы, но только 11 из 1200 преподавателей во всей Италии отказались принести требуемую клятву и были уволены.

Знаменитый дирижер Артуро Тосканини был одним из тех немногих, кто отказался пойти на компромисс. Правда, во время выборов 1919 года он вместе с Муссолини выдвигался в Милане кандидатом от фашистов. Однако когда начались насилия, поджоги и убийства, он порвал с фашизмом. Тосканини всегда отказывался исполнять фашистский гимн «Джовинецца» в начале и в конце своих концертов и оперных спектаклей. В 1930 году он совершил ставшее блестящим заграничное турне, и его выступление в качестве дирижера в лондонском Альберт-Холле завершилось долгой овацией. Однако фашисты не простили ему отказа играть «Джовинеццу».

В мае 1931 года в Болонье состоялся фашистский конгресс. В один из дней его работы Тосканини дирижировал мемориальным концертом Джузеппе Мартуччи. Фашисты ворвались в концертный зал и потребовали, чтобы он исполнил «Джовинеццу». Тосканини отказался. Они накинулись на него и его жену с кулаками. Ни он, ни его жена серьезно не пострадали, но префект посоветовал, чтобы для собственной безопасности они с женой сидели дома и никуда не выходили. Ему также приказали сдать паспорт властям. Эта история вызвала многочисленные отклики в международной прессе. Через месяц паспорт ему вернули и разрешили уехать в зарубежное турне. В следующем году Муссолини в беседе с Эмилем Людвигом, когда они заговорили о музыке, рассыпался в похвалах Тосканини, называя его величайшим дирижером мира. В конце концов Тосканини эмигрировал в США.

* * *

Если говорить о большинстве итальянцев, то фашизм не слишком вмешивался в их повседневную жизнь. Молодые люди должны были отбывать обязательную военную службу и в мирное время, но это же относилось ко многим странам Европы, кроме Британии, которая, за исключением периода Первой мировой войны, полагалась на небольшую добровольческую армию, и Германии, где призыв на военную службу был запрещен Версальским договором. Дамы и господа из высшего римского общества продолжали проводить время на балах и в ночных клубах, посещать театральные премьеры и роскошные отели в горах, занимаясь зимними видами спорта, а на побережье — отдыхали и играли в вошедший в моду гольф. Небогатый средний класс и фабричные рабочие могли по разумным ценам покупать в лавках и на рынках еду и некоторые деликатесы, пообедать или поужинать с семьей в популярных ресторанах, а вечером сходить в кино.

Все они очень высоко ценили то, что Муссолини заставил поезда ходить по расписанию; особенно часто это подчеркивали его британские поклонники. У английских левых интеллектуалов это вызывало насмешки: Муссолини подавил основные свободы итальянского народа, а его восхваляли за такое тривиальное достижение, как поезда, которые ходят без опозданий. В Британии в 20-е годы поезда почти всегда ходили по расписанию. Так что англичане, не в пример своим внукам и их итальянским современникам, знающим, какое же это неудобство, когда поезд приходит несвоевременно, не считали это особой заслугой. Они также не понимали, что поезда стали приходить вовремя потому, что Муссолини прекратил забастовки и другие губительные действия профсоюзов железнодорожников. Интеллигенция не хотела признаваться, что множество итальянцев, подобно многим жителям других стран, больше придавали значение регулярному движению поездов и ровному течению повседневной жизни, чем сохранению гласности для оппозиции, политиков, журналистов и писателей.

Фашистский режим дал людям вполне реальные блага. Для обычного итальянца, будь он рабочий, крестьянин или мелкий служащий, фашистская организация «Дополаворо» («После работы») обеспечивала спортивный или оздоровительный отдых и другие, ранее недоступные им блага. Всем детям, состоявшим в молодежных фашистских организациях, предоставлялся бесплатный месячный летний отдых. Врач обследовал каждого ребенка и решал, что будет лучше для его здоровья: чистый горный воздух или морские купания. После этого ребенка отправляли в оздоровительный центр, расположенный в каком-нибудь выделенном для этих целей отеле. Оздоровительными центрами занимались главным образом женщины из организации «Донна фашиста», добровольно взявшиеся за эту работу. Для детей это был месяц счастья, который они с нежной тоской вспоминали и через 60, и через 70 лет. Ничего подобного для детей до прихода к власти Муссолини не делалось. Детские оздоровительные лагеря перестали действовать после его падения и смерти. В послевоенной Италии никто не позаботился сохранить их.

Принадлежность к фашистской партии и молодежному фашистскому движению давала существенные преимущества. Дети, которых в школе обижали хулиганы или учителя, обращались за помощью к лидеру местной «Балиллы», который беседовал с учителем и родителями обидчиков.

Закон гарантировал бывшим фронтовикам, получившим ранения, работу, если они за ней обращались. В Трентино этот закон относился и к тем, кто в Первую мировую войну был мобилизован в австрийскую армию, а не только воевал в итальянской. Так, например, когда Фортунато Панграци, инвалид-фронтовик, воевавший за Австрию, обратился за работой к одному хозяину, тот отказался его нанять. Он сказал, что сочувствует бывшему солдату, но ему невыгодно нанимать человека, чья ограниченная работоспособность делает его менее продуктивным работником, чем остальные. И вообще закон не распространяется на солдат, воевавших на стороне австрийцев. Панграци отправился в местное отделение фашистской партии. Там ему разъяснили, что закон касается всех бывших фронтовиков, в том числе и служивших в австрийской армии. Они посетили этого хозяина, который более не стал противиться найму инвалида-фронтовика.

Это был, несомненно, эффективный способ утверждать права работников, не тратя времени на бюрократическую волокиту: никаких государственных инспекторов, никаких проволочек, никаких длинных анкет, никаких слушаний в промышленном трибунале, никаких жалоб или длительных судебных мытарств. Вместо всего этого секретарь местного отделения фашистской партии заходил к работодателю и объяснял, что если тот не будет поступать с работниками по справедливости, придут фашисты и побьют его дубинками, а то и дом сожгут. Подобное предупреждение почти всегда оказывалось очень действенным.

 

Глава 24

ДУЧЕ ЗА РАБОТОЙ

В марте 1925 года Рашель с детьми переехала из Милана в Карпену (провинции Романья), а в ноябре 1929 года они перебрались в Рим, к Муссолини. Его наконец убедили оставить квартиру, которую он занимал с момента назначения премьер-министром, и принять предложение князя Джованни Торлониа поселиться на вилле Торлониа на Виа-Номентана — тогда это была окраина Рима. Муссолини уже останавливался там на несколько дней в 1924 году, чтобы принять в подходящей резиденции Хайле Селассие. Но как только гость покинул Рим, Муссолини вернулся в свою квартиру. Теперь вилла Торлоииа стала постоянным домом его семьи. Он поселился там 15 ноября 1929 года с Рашелью и пятью детьми: девятнадцатилетней Эддой, тринадцатилетним Витторио, одиннадцатилетним Бруно, двухлетним Романо и двухмесячной Анной Марией.

Несмотря на занятость государственными делами, он находил время играть с любимыми детьми. Он ездил с ними верхом и на велосипеде по садам виллы Торлониа, играл в лаун-теннис, в который он играл хорошо и мог, не краснея, сыграть даже с итальянскими чемпионами. Когда выдавалось свободное время, он вез детей на море и плавал вместе с ними.

Любил дуче и животных, особенно лошадей и даже необычных зверей (гепардов и львят), которых ему дарилиправители азиатских и африканских государств, в том числе львенка от Хайле Селассие. Он передавал потом их в римский зоопарк и часто навещал, а пресс-секретарь устраивал так, чтобы его с ними фотографировали.

В 1930 году городской совет Форли подарил ему загородный дом: замок Рокка делле Каминате в Эмилии, неподалеку от дома родителей Муссолини. Он находился в четырех часах езды от Рима, если ехать на одном из новых скоростных автомобилей, которые Муссолини так обожал водить. Он проводил сколько мог времени с семьей в Рокка делле Каминате.

У старшей дочери Эдды появились поклонники. Она была некрасивой девушкой, с полной, бесформенной фигурой. Поэтому ей было трудно состязаться с другими девушками, да еще в Италии, в стране, прославленной своими красавицами. Но то, чего ей не хватало во внешности, она с лихвой возмещала силой характера, отвагой и умом. Рашель считала, что она во многом походила на отца. У нее было несколько ухажеров, и Муссолини с тревогой думал, не могло ли это быть связано с тем, что она его дочь. Он всегда настаивал, чтобы его дети учились в государственных школах и свободно общались со сверстниками. Так же решительно он был настроен против того, чтобы Эдда выходила замуж за кого-то, стремящегося стать зятем дуче.

Эдда влюбилась в молодого еврея, сына армейского полковника. Муссолини очень возражал против брака с евреем. Он предостерегал Эдду, что такие смешанные браки обычно кончаются неудачей, однако, по всей вероятности, его больше заботило, как повлияет замужество дочери с парнем иудейской веры на отношение новых союзников и католической церкви. Между тем Эдда вскоре потеряла интерес к своему еврейскому поклоннику и увлеклась сыном богатого промышленника. Однако отец юноши отказал тому в согласии на брак, когда узнал, что Муссолини недостаточно богат, чтобы дать Эдде достойное приданое.

Третье увлечение дочери оказалось, по мнению Муссолини, самым удачным для Эдды. Она полюбила графа Галиаццо Чиано, сына адмирала, графа Констанцо Чиано, бывшего много лет верным фашистом и правой рукой Муссолини в дни, предшествовавшие маршу на Рим, а также во время ухода «авентинцев» после убийства Маттеотти. Сыну Чиано, Галиаццо, было 27 лет, работал он в консульском отделе. Муссолини одобрил этот брак и устроил Эдде и Галиаццо великолепную свадьбу. 23 апреля 1930 года, за день до бракосочетания, он дал прием на вилле Торлониа, отбросив ради дочери всю свою спартанскую простоту и бережливость. Это стало главным светским событием года. Приглашены были четыре тысячи гостей, включая дипломатический корпус в полном составе. На дамах были элегантнейшие туалеты и роскошные драгоценности. Рашель обратила внимание, что на жене советского посла было больше драгоценных камней, чем на ком-либо, и богатейшая шуба, хотя в Риме стояла теплая весна.

Галиаццо и Эдда поженились на следующий день. Обряд венчания состоялся в местной приходской церкви Сан-Джузеппе на Виа-Номентана. Муссолини отдавал невесту жениху, а князь Торлониа и Гранди расписались как свидетели со стороны Эдды.

Журналисты и фотографы превратили невесту в фигуру национального и международного значения. Однако Эдда, сняв подвенечное платье, не стала одеваться моднее или причесываться более эффектно и приводила этим в отчаяние модные журналы и дома моделей. Она была рада на несколько месяцев скрыться от внимания публики, когда сразу после свадьбы Чиано был назначен итальянским консулом в Шанхае. А Муссолини с грустью попрощался с дочерью, потому что, даже когда семья жила в Милане и Карпене, он часто виделся с ней. Шанхай в 1930 году был далекой далью, за семью морями от Италии. 1 октября 1931 года он был обрадован телеграммой, известившей, что Эдда подарила ему первого внука, Фабрицио.

На вилле Торлониа Муссолини вел размеренную жизнь. В отличие от многих государственных деятелей, таких, например, как Бисмарк, Черчилль или Сталин, Муссолини неработал по ночам, урывая для отдыха лишь часок днем. Ра-шель пишет, что он поднимался в 6 утра, делал физические упражнения, выпивал стакан апельсинового или грейпфрутового сока и отправлялся на верховую прогулку по территории виллы. Возвратясь домой, принимал душ, а затем завтракал фруктами, молоком и хлебом из непросеянной муки, выпивал немного кофе, хотя в позднейшие годы вовсе от него отказался. Потом он ехал в свой министерский кабинет и в 8 часов начинал работать. Проработав все утро, он делал в 11 часов краткий перерыв и съедал немного фруктов. В два часа дня он приезжал домой на ленч, обычно состоявший из небольшой порции спагетти с томатным соусом, свежих или тушеных овощей и большого количества фруктов.

Затем часть дня он проводил в домашнем кабинете, читая итальянские и иностранные газеты, только что вышедшие из печати книги или любимых классиков. Затем он возвращался на службу и работал там с 6 до 9 вечера, после чего ехал домой на виллу Торлониа к ужину, состоявшему из простого супа, овощей и фруктов. Хотя еда занимала у него всего несколько минут, он иногда задерживался за столом, чтобы поговорить с детьми, пока они не торопясь заканчивали трапезу.

После ужина он выпивал стакан оранжада или ромашкового чая и в 10.30 вечера отправлялся в постель. Спал он семь с половиной часов. Он распорядился не будить его среди ночи, сделав исключение для экстренных новостей, которые он должен знать немедленно. Другие новости могли подождать до утра. Он рассказывал Эмилю Людвигу в 1932 году, что за предыдущие 10 лет его только три раза будили ради плохих известий: когда дотла сгорел римский почтамт, когда в Албании была убита итальянская миссия и когда заболела королева-мать. (Но поскольку генерал Теллини и его офицеры были убиты рано утром, то Муссолини должен был бы услышать об этом до того, как лег спать. Поэтому удивительно, что он сказал — три раза.)

Муссолини работал в своем кабинете все дни недели, за исключением воскресений. По субботам он бывал менее занят, чем обычно. Поэтому в эти дни его навещал старый друг Эзио Гарибальди, бравший иногда с собой маленькую дочь Аниту. Эзио рассказывал ему, что говорят о нем люди, какие ходят последние анекдоты. Подобно другим всевластным правителям прошлого, таким, как Гарун аль-Рашид в Багдаде (VIII век) или Людовик XI во Франции (XV век), Муссолини хотел знать, что думает народ на самом деле, а не то, что сообщали его приближенные и пропагандисты. Диктатор XX столетия, чье лицо было известно всем его подданным по фотографиям, не мог, подражая Гаруну или Людовику, прогуливаться неузнанным по базарам Багдада или гостиницам Парижа, чтобы выяснить настроение народа. Получая эти сведения от Эзио Гарибальди, он знал, что может доверять ему: друг расскажет всю правду.

Однако описанный Рашелью распорядок дня Муссолини, видимо, был скорее исключением, чем повседневным правилом. На большинство дней приходились приемы и митинги, где он должен был выступать с речами, обращенными к партийным секретарям, или другим членам иерархии, восторженным женщинам из организации «Донна фашиста», или делегациям промышленных рабочих, или крестьянам. Его обед и ужин далеко не всегда были скудными трапезами, приготовленными Рашелью, так как он часто присутствовал на банкетах в честь посетивших Италию высоких иностранных гостей и государственных деятелей, на которых поднимал тосты за их здоровье или отвечал на тосты за него и его правительство. Он часто выезжал за пределы Рима на близлежащие фабрики и в воинские части, а также совершал поездки на север и юг Италии, в ее центральные провинции или на острова. Поездки эти длились по нескольку дней. Обычно он пользовался правительственным автомобилем с шофером или специальным поездом, но иногда отправлялся на личном самолете, пилотируя его сам, так как получил лицензию пилота еще в 1921 году.

Кроме произнесения речей в парламенте и на митингах иерархии, Муссолини выступал с обращениями к милиции и другим фашистским группам, собиравшимся на площади перед Палаццо Венеция в Риме, чтобы послушать, как он говорит с балкона, или просто увидеть его в окне. Они вскидывали правую руку в римском приветственном салюте и ревели снова и снова: «Дуче, Дуче, Дуче!» Эти вопли толпы писатель Игнатио Силоне высмеивал бессмысленным повтором: «Чеду, Чеду, Чеду, Чеду!» (Смысл насмешки заключался в том, что, кроме возникающего созвучия, это — повелительная форма глагола «сдаваться», то есть толпа якобы кричит: «Сдаюсь, сдаюсь!») Ходили слухи, что значительную часть восторженных крикунов составляли переодетые в штатское агенты тайной полиции. Но это не так. Сколько-то агентов там, конечно, было, но туда сходились тысячи фашистов и заинтересованных зрителей. Они затопляли площади не только Рима, где он выступал, но и других городов Италии, куда транслировались по радио наиболее важные его обращения. Для этого на фонарных столбах были укреплены громкоговорители-репродукторы.

Стиль его речей не менялся на протяжении 30 лет. Он все еще оставался завораживающим оратором, который увлекал за собой левых социалистов в 1912 году на конгрессе в Реджонель-Эмилии. Изменились лишь взгляды и мнения, которые он высказывал, — они стали полностью противоположными. Он говорил короткими фразами, медленно, но энергично. Левая рука его неподвижно висела вдоль тела или опиралась о трибуну, а правая резко взлетала вверх, затем падала вниз, подчеркивая важные моменты. Когда толпа разражалась приветственными кликами, он делал паузу, длина которой менялась по его усмотрению, а затем властным взмахом правой руки приказывал замолчать. Проговорив все, что намеревался сказать, он обрывал речь внезапно и неожиданно, поворачивался к аудитории спиной и уходил обратно в Палаццо Венеция или спускался с пьедестала. А пьедестал был всегда. Однажды в 1938 году в Реджо-ди-Калабриа им послужила средневековая башня, гордо возвышавшаяся над восторженной толпой.

Он никогда не обращался к ним как равный к своим товарищам, а всегда — как правитель к своим подданным, каквождь к своим последователям, выражая это каждой фразой, каждой интонацией, каждым жестом. Он знал, что они именно этого ждут от него. Совсем иначе он держался в Палате депутатов или на маленьких собраниях в закрытых помещениях, когда делал обзор достижений предыдущего года, или приводил статистические данные, или сообщал иную подробную информацию. Тогда он свое выступление зачитывал, речь его была менее выразительной и текла ровно и быстро, гораздо быстрее, чем в импровизациях перед большими сборищами на открытом воздухе. Складывалось впечатление, что ему наскучило происходящее и он хочет поскорее все закончить.

Эти театральные представления с ревущими от восторга толпами, марширующая милиция, суровое лицо Муссолини и его эмоциональные речи, вся его манера и поза надменного превосходства, с его точки зрения, давали ему двойное преимущество. Они не только впечатляли итальянские массы, но и по контрасту с поведением в частной жизни очень нравились его зарубежным гостям. Почти все британские государственные деятели, журналисты и их жены, восхвалявшие его, начинали свои славословия с того, как отличаются его манеры поведения в неофициальной обстановке от публичного имиджа. Они очаровывались им с первого же момента встречи, когда видели обаятельного, улыбающегося человека с ласковым голосом. Это убеждало их, что Муссолини на трибуне не показывает свою истинную сущность, что его агрессивность — это маска, которую он надевает на потребу итальянской публике. Это еще больше убеждало их, что итальянцы не похожи на англичан, что Муссолини вел бы себя иначе, будь он политиком в Англии, и он лучше знает, что требуется Италии, и не им указывать ему, как править ею.

Сэр Освальд Мое ли безумно восхищался Муссолини, с тех пор как тот переиграл его тестя, лорда Керзона, во время кризиса на Корфу в 1923 году. Однако он не соглашался с Остином Чемберленом и Черчиллем, что методы Муссолини, превосходно работающие в Италии, будут непригодны в Британии. Начав политическую карьеру членом парламента отконсерваторов, Мосли с отвращением покинул их и вступил в лейбористскую партию, став в 1929 году министром во втором лейбористском правительстве Рамсея Макдональда. При этом он стал героем левого крыла лейбористов. Но когда он обнаружил, что не может сдвинуть руководство лейбористской партии влево, он вышел из правительства, а вскоре и из лейбористской партии. В 1931 году Мосли создал свою Новую партию. На следующий год он преобразовал Новую партию в Британский союз фашистов, играя роль английского Муссолини.

Мосли несколько раз посещал Муссолини в Риме. Так как оба бегло говорили по-французски, они могли беседовать без затруднений, пока Муссолини, гордившийся своими лингвистическими способностями, не объявил Мосли, что достаточно овладел английским. После этого он всегда настаивал на том, что будет разговаривать с Мосли по-английски, но тот понимал его английский с большим трудом. Муссолини произвел на Мосли очень сильное впечатление. Он не сомневался, что сам Муссолини не упивался своей риторикой и театральными позами, а намеренно освоил их, чтобы воздействовать на своих приверженцев.

Муссолини же относился к фашистам в других странах настороженно и неоднозначно. В марте 1928 года он порадовал британских консерваторов утверждением, что «фашизм не является предметом экспорта». Однако когда в ряде стран стали развиваться правые движения, основанные на яром антибольшевизме, а во многих случаях и антисемитизме, и лидеры этих движений выражали свое величайшее восхищение им, он поощрял это, не становясь открыто их сторонником. И в октябре 1932 года он заявил, что в течение десяти лет вся Европа станет «фашистской или фашизируется».

Он установил полусекретные связи с Мосли в Британии, с «Аксьон франсез» Шарля Мораса и Леона Додэ, а также другими фашистскими группами во Франции, с «Рексистами» Леона Дегрелля в Бельгии, с генералом Саканеллом Санхурхо и фалангисгским движением Антонио Примо де Ривера в Испании, с национал-социалистами Венгрии, с усташами Анте Павелича в Хорватии, с Константином Родзаевским, лидером русских фашистов, действовавших в изгнании в Харбине, в Маньчжурии. Было, однако, одно исключение. Он не хотел иметь ничего общего с нацистской партией Адольфа Гитлера в Германии. Восхищение Гитлера им не было взаимным.

Однако, отказываясь поощрять немецких националистов, Муссолини с удовольствием дал серию интервью видному немецкому литератору Эмилю Людвигу, хотя некоторые итальянские фашисты уже писали о нем «Абрам Коган, именующий себя Эмилем Людвигом». К тому времени Людвиг опубликовал очень удачные и пользовавшиеся успехом у читателей биографии Наполеона и Бисмарка. У него было два интервью с Муссолини в марте 1929 года, затем несколько более длинных бесед между 23 марта и 4 апреля 1932 года. Его книга «Беседы с Муссолини» была опубликована в том же году на немецком языке и позже в английском переводе, а также, с незначительными сокращениями, на итальянском (издателем Мондадори в Милане).

Муссолини принял его в Палаццо. Венеция в огромном зале XV века, называемом зал Маппамонди (то есть Глобусный зал, потому что первый в мире глобус был установлен именно здесь). Муссолини сидел в торце комнаты за письменным столом у окна. Когда посетители входили в зал и начинали свой долгий путь к нему, он поднимался из-за стола и шел им навстречу. Муссолини, одетый в строгий темный смокинг с черным галстуком, каждый день уделял Людвигу час своего времени. Незаконченное интервью продолжалось на следующий день в назначенный час.

Остальное время Людвиг проводил, знакомясь с различными аспектами жизни Рима при фашистском режиме. Когда он отправился на премьеру новой постановки оперы Доницетти «Дон Паскуале», то заметил, что туалеты присутствующих в зале дам более элегантны и роскошны, чем на премьерах в нью-йоркской «Метрополитен» или парижской «Гранд-Опера». Как-то ему довелось побывать на ленче с Бальбо в столовой министерства авиации, и он сравнил своивпечатления с московскими, когда он был в столице СССР и питался в правительственных столовых. Там он обратил внимание, что чиновники сидели по группам в зависимости от своего ранга в министерстве и партии. Групп было три, причем лица более высокого ранга получали больше и лучшую пищу, чем другие. В столовой же министерства авиации в Риме все сотрудники сидели вместе и ели одно и то же, причем более высокие чиновники платили семь лир, а все другие — две лиры.

Муссолини и Людвиг беседовали о жизни Муссолини, его идеях, книгах, которые он читал (Данте, Байрон, Леопарди, Ницше), о том, что он любит некоторые места в вагнеровских «Тристане и Изольде», «Тангейзере» и «Лоэнгрине», но терпеть не может «Парсифаль» и предпочитает всем композиторам Бетховена. Они говорили о великих исторических личностях: Бисмарке, Наполеоне и Юлии Цезаре. Когда Людвиг заметил, что Муссолини часто сравнивают с Наполеоном, дуче ответил, что сравнение это ошибочно, так как Наполеон положил конец революции, а он начал ее. Однако он не отрицал, что восхищается Наполеоном, и рассказал, что был соавтором пьесы Джоакино Форзано о Наполеоне во время Ста дней, «Кампо ди Маджио» («Майское поле»), поставленной в римском театре «Арджентина» 20 декабря 1930 года. В ней рассказывалось об усилиях Наполеона обрести поддержку французских либералов против объединенных армий союзников, даровав стране либеральную конституцию «на майском поле» 1 июня 1815 года. Мораль пьесы состояла в том, что это было ошибкой Наполеона, потому что, по версии Муссолини, либералы после Ватерлоо предали его, а верными остались только солдаты-ветераны.

Муссолини поделился с Людвигом, что преклоняется перед Юлием Цезарем. Это было отходом от традиций Рисорджименто. Так, например, Мадзини превозносил убийцу Цезаря — Брута, считая его справедливым тираноборцем. Людвиг поинтересовался у Муссолини: не стремился ли он походить на Цезаря? Муссолини ответил, что в какой-то степени это верно, но добавил, что Цезарю следовало бы заглянуть в бумагу, поданную ему на мартовские иды, в которой содержались имена заговорщиков, намеревавшихся его убить. Далее беседа снова перешла на Наполеона.

Людвиг заметил, что многие упрекали Наполеона за то, что он расстрелял герцога Энгиенского. Муссолини возразил, что это так же абсурдно, как ставить в вину Цезарю то, что он казнил побежденного вождя галлов Верцингеторига. Великих людей нельзя обвинять в отдельных преступлениях.

Людвиг и Муссолини коснулись также вопроса об антисемитизме. «Антисемитизма в Италии не существует, — подчеркнул Муссолини. — Итальянцы еврейского происхождения показали себя хорошими гражданами, и они храбро сражались на фронте».

* * *

В 1932 году фашистская Италия праздновала десятую годовщину марша на Рим. Самым значительным событием праздничных торжеств было открытие Императорского бульвара, в честь славы древнего императорского Рима, утверждалась его связь с фашистской Италией. На церемонии открытия, 28 октября, Муссолини проехал верхрм на лошади по бульвару. В стену около Форума была зацементирована мозаичная карта из разноцветного мрамора с изображением границ Римской империи в период ее расцвета. Муссолини издал декрет о том, что 21 апреля отныне будет праздноваться каждый год как годовщина даты основания Рому лом Рима в 753 году до Рождества Христова. Идя навстречу папе, он отменил ежегодное празднование 20 сентября вхождения в Рим итальянских войск в 1870 году. Он также запретил праздник Первого мая, который отмечали социалисты во всем мире (и Бенито Муссолини в том числе в молодые годы) со времени его установления Вторым Интернационалом в 1889 году. В английской автобиографии он (или его брат Арнальдо) пишет, что Первомай «имеет иностранное происхождение и несет на себе печать социалистического интернационализма», а поэтому он его отменяет и дает рабочим взамен другой выходной праздничный день, 21 апреля, «радостную и славную дату в жизни Италии — день рождения Рима».

Как и все другие революции, фашистская тоже революционизировала календарь. Французские революционеры в 1793 году ввели совершенно новый календарь, который продержался двенадцать лет и не пережил Наполеона! Большевистская революция 1917 года отменила юлианский и ввела в России григорианский календарь, на несколько столетий позже остальной Европы. Для действий Муссолини были характерны умеренные реформы, поэтому дни недели и месяцы были оставлены без изменения, но годы стали отсчитывать не от Рождества Христова, а от фашистской революции, 28 октября 1922 года. Фашистский год приводился во всех документах римскими цифрами после христианского года, записанного арабскими цифрами. Так, пятидесятилетие Муссолини приходилось на 29 июля 1933 года, то есть на «29 июля 1933 XI».

В годы фашистского правления Италия выдвинулась в первые ряды международного спорта. На Олимпийских играх в Лос-Анджелесе в 1932 году итальянские атлеты завоевали 9 золотых медалей. Теннисист барон де Стефани, умело игравший с обеих рук, постоянно оказывался в финале Уимблдона и открытых чемпионатов Франции. В боксе Примо Карнера выиграл звание чемпиона в тяжелом весе. Тазио Нуволари считался одним из лучших автогонщиков. Италия даже смогла бросить вызов непобедимой английской футбольной команде, сыграв в мае 1933 года в Риме с англичанами вничью, 1:1. На матче присутствовал Муссолини. На следующий год Италия выиграла Кубок мира по футболу, в котором Англия не участвовала. Муссолини был на финальном матче в Риме, когда итальянская команда, отставая сначала на один мяч, победила Чехословакию со счетом 2:1 в дополнительное время. Это было триумфом фашистского спорта.

Величайшего международного успеха Италия добилась в воздухе. Как только Муссолини пришел к власти, он сразу стал уделять большое внимание воздушному флоту: выделил его в отдельное оборонное министерство и постоянно увеличивал бюджетные ассигнования на его содержание и развитие. В ноябре 1926 года он назначил министром авиацииэнергичного Бальбо, который укрепил мощь итальянских воздушных сил и их международный престиж. Бальбо верил в стратегические теории Джулио Дуэ, в основе которых лежало убеждение, что новая война может быть выиграна только стратегическими бомбардировками, от которых нет защиты. В 1929 году Италия стала одной из сильнейших воздушных держав в мире, заняв четвертое место после Франции, Британии и Соединенных Штатов.

Фашистская пресса широко пропагандировала достижения генерала Умберто Нобиле, достигшего 24 мая 1928 года Северного полюса на дирижабле «Италия». К несчастью, возвращаясь домой, дирижабль упал и разбился во льдах. Нобиле остался невредим, а его дирижабль вмерз в лед. Авиаторы всех стран мира бросились его спасать. Знаменитый норвежский полярный исследователь Руаль Амундсен, первым достигший Южного полюса в 1911 году, погиб, разбившись на самолете во время попыток установить местонахождение Нобиле. В течение шести недель первые страницы газет всех стран мира были посвящены отчетам о спасении Нобиле. Все это не очень нравилось Муссолини. Но самым обидным оказалось то, что Нобиле был спасен 12 июля советским ледоколом. Муссолини был раздосадован, но не поскупился на похвалы Нобиле и благодарности Советскому Союзу за его спасение.

Бальбо был гораздо удачливее Нобиле. В 1927 году он получил лицензию пилота и совершил ряд дальних перелетов. Муссолини мог с радостью демонстрировать миру в качестве министра авиации не стареющего политика, способного отвечать на парламентские запросы по своему ведомству по бумажке, подготовленной его подчиненными, а красивого лихого фронтовика, которому едва перевалило за тридцать, пилотирующего свой самолет и облетевшего полмира во главе своих эскадрилий. Международная пресса и публика восхищались авиатором Бальбо, забыв о его прошлых «подвигах» с касторкой, поджогами и убийством отца Миндзони.

Совершив летом 1928 года перелеты над Англией, Францией и западным Средиземноморьем, в июне 1929 года Бальбо во главе 35 аэропланов вылетел по маршруту Афины — Стамбул — Варна — Одесса. В Одессе ему устроили пышный прием, и он был радушно встречен офицерами Военно-Воздушных Сил Красной Армии и другими советскими официальными лицами. Он писал Муссолини, что звуки «Интернационала», которые были ему так ненавистны после войны из уст бунтующих «разрушителей», крестьян Эмилии, в Одессе казались ему лучше, так как выражали русское национальное стремление к власти. Вернувшись в Италию, он написал, что, хотя большевики — это кровожадные азиаты, «они совершили революцию и защищают ее. Тот, кто имеет твердые политические взгляды, уважает столь же твердые убеждения других, особенно если с ними не согласен». У всех коммунистов и фашистов есть одна общая черта: они противостоят западным демократиям, которые «прогнили до мозга костей».

На обратном пути домой он остановился в Варне, в Болгарии, и в речи на каком-то обеде сочувственно отозвался о притязаниях Болгарии на Македонию. Это раздосадовало правительство югославского короля Александра и было враждебно прокомментировано югославской прессой. Отношения между Италией и Югославией всегда были напряженными.

17 декабря Бальбо отправился в свой третий большой перелет во главе 14 самолетов по маршруту Испания — Марокко — Дакар — Южная Америка и прибыл в Рио-де-Жанейро 15 января 1931 года. Завершил он свои летные достижения величайшим перелетом в июле 1933 года, когда провел 25 самолетов по маршруту Амстердам — Лондондерри — Рейкьявик — Лабрадор — Ньюфаундленд — Монреаль — Чикаго, где приземлился спустя 14 дней после вылета из аэропорта Орбетелло в Тоскане.

В Соединенных Штатах его ждал потрясающий прием. Его приветствовали несколько высших военных чинов, в числе которых был полковник Дуайт Д. Эйзенхауэр. Его засыпали телеграфными лентами при проезде по Нью-Йорку, и в его честь была названа улица в Чикаго. Он был приглашен на чаепитие в Белый дом к президенту Франклину Д. Рузвельту, которыйсказал ему, что восхищен Муссолини в его борьбе за возрождение Италии и его ролью в международных делах. Рузвельт просил передать поздравления королю Италии, а государственный секретарь направил такую же телеграмму Муссолини. Бальбо тоже послал телеграмму Муссолини: «Во имя Дуче мы достигнем все поставленные цели».

Социалистические и другие антифашистские группы итальянцев, проживающих в Соединенных Штатах, организовали митинги протеста и демонстрации, так что Бальбо охранял большой отряд полиции, но его это не тревожило. Он телеграфировал Муссолини, что его визит развеял миф, будто все итальянцы, попадающие за рубеж, — антифашисты.

В то время и позднее антифашисты рассказывали истории о ревности или зависти Муссолини к Бальбо. И Муссолини требовал, чтобы поздравительная телеграмма Рузвельта была адресована именно ему, однако как глава государства президент США должен был направить послание только королю. Якобы Муссолини также потребовал, что если улица в Чикаго названа в честь Бальбо, то какая-то улица в Нью-Йорке должна быть названа и в честь него. Эти истории, как и многие другие басни о Муссолини, почти наверняка лживы. Муссолини не был тщеславным. Он хотел властвовать над своими приверженцами, своим народом и своим столетием, но это совсем другое дело, нежели ревность к тому, что улица названа в честь Бальбо или что король, а не он получил от Рузвельта телеграмму. Муссолини хотел полной власти. Подобно Сталину, он принимал дифирамбы журналистов, писателей, публики не из тщеславия, а так как знал, что это лучший способ удерживать преданность масс и сохранять свою власть и мощь фашистского государства.

 

Глава 25

ДЕПРЕССИЯ И РАЗОРУЖЕНИЕ

В декабре 1931 года М. К. Ганди — для своих последователей просто Махатма — прибыл в Рим проездом по пути из Лондона на родину после участия в конференции «круглого стола» по Индии. Его кампания гражданского неповиновения и пассивного сопротивления британскому гнету вызвала всеобщее восхищение во всем мире. Муссолини принял его как почетного гостя — возможно, для того, чтобы произвести впечатление на общественное мнение Соединенных Штатов и других стран, симпатизирующих Ганди. Не исключено также, что ему захотелось поставить в неловкое положение британское правительство. Он дал в честь Ганди прием в Палаццо Венеция и пригласил его пожить несколько дней на вилле Торлониа. Ганди прибыл, ведя на длинном поводке козла, которого повсюду возил с собой. Благодаря своему характеру и взгляду на мир Ганди всегда видел в розовом свете поступки и мотивы поступков всех людей. Он расхвалил Муссолини, так же как впоследствии похвалил Гитлера, как человека с самыми добрыми помыслами, который по мере своих сил и возможностей старается выполнить миссию, возложенную на него Богом. Он сказал Муссолини, что не сомневается в том, что доживет до освобождения Индии и увидит это собственными глазами.

Муссолини рассказывал Рашели, что Ганди — святой, гений, уникальный тем, что сумел использовать доброту какоружие. Он считал, что Ганди — вероятно, один из немногих в мире, кто знает, как обращаться с англичанами. Если Индия приобретет свободу, она будет обязана этим Ганди.

В 1930 году экономическая депрессия еще только назревала. Она достигла своего пика в 1932-м и первых месяцах 1933 года и привела к денежной инфляции, падению заработной платы, обнищанию и невиданной безработице, особенно в Великобритании, Соединенных Штатах и Германии. Она потрясла веру людей в капитализм и демократическое правление. Коммунисты утверждали, что настал окончательный кризис капитализма, предсказанный Марксом, и что, пока капитализм не будет свергнут всемирной коммунистической революцией, уровень жизни трудящихся масс никогда не восстановится до прежнего уровня — 1929 года. Депрессия опрокинула второе лейбористское правительство в Британии, президента Герберта Гувера и республиканскую партию в США, а также Веймарскую республику и парламентскую демократию в Германии. Однако Муссолини вышел из депрессии с еще более укрепившейся репутацией. Италия тоже не избежала влияния депрессии. Даже по официальным данным муссолиниевской статистики, которые его противники называли искаженными, к февралю 1933 года безработица достигла максимума — 1 229 000. Если эти цифры правдивы, то они выгодно отличаются от соответствующей цифры безработицы в январе 1933 года в Британии — 2,7 миллиона, в США — 11,5 миллиона и в Германии — более 5 миллионов. Впрочем, заслуги Муссолини в сдерживании безработицы и депрессии в стране были скорее раздуты прессой, чем явились результатом его действий.

Он действительно предпринимал кое-какие шаги для смягчения ситуации. Перестал препятствовать эмиграции. 13 августа 1930 года распорядился, чтобы те, кто хотят уехать, могли спокойно сделать это: им будут выданы паспорта. В отличие от национального правительства консерваторов в Британии и правительств большинства стран Европы он, как и Рузвельт, воспринял теории Дж. М. Кейнса и его последователей, считавших, что для выхода из депрессии правительство должно больше тратить и вместо сокращения государственных расходов увеличивать их, дабы обеспечить работой безработных и дать толчок погибающей экономике. Муссолини начал целый ряд общественных работ, из которой самой разрекламированной была очистка понтинских болот близ Рима. Появились фотографии участвующего в этих работах Дуче с киркой и лопатой. Несколько раз его фотографировали, когда он участвовал в жатве.

Однако козырной картой Муссолини в борьбе с депрессией было объявление, что он вводит Корпоративное государство. В 1926 году он утверждал, что социалисты не правы, когда говорят, что капитализм загнивает. Муссолини был уверен, что он продержится еще несколько столетий. В годы депрессии его взгляды изменились. В речи, произнесенной 14 ноября 1933 года в Палате депутатов, он сказал, что «капиталистический метод производства себя изжил». Мировая депрессия — не просто один из ухабов, регулярно возникающих на пути движения индустриальных стран, за которым следуют бум и новое процветание. Эта депрессия вызвана основополагающим дефектом капитализма. Поэтому фашистская революция уничтожит капитализм и заменит его, но не большевизмом или международным социализмом, а Корпоративным государством.

20 марта 1930 года парламентским актом было объявлено о создании Корпоративного государства. Был организован Национальный совет корпораций, который должен был управлять двадцатью двумя корпорациями, охватывающими все стороны экономики и общественной жизни, от зерновой и овощной корпораций в сельском хозяйстве, стальной и химической — в промышленности до корпорации морских и воздушных путешествий и театральной. Но что конкретно должны были делать эти корпорации, оставалось не очень ясным. Критики Муссолини говорили, что корпорации существуют лишь на бумаге. И в самом деле, ни одна из этих корпораций так и не начала действовать. Прошло восемь месяцев, прежде чем были назначены члены корпораций и выделено для них помещение. 6 декабря 1930 года заработала Театральная корпорация, которая должна была оживить театры и кинопромышленность. Больше ни одна корпорация так и не стала реальностью в течение четырех лет. Только 9 декабря 1934 года Муссолини, являвшийся номинальным президентом всех корпораций, назначил вице-президентов и членов комитетов еще двадцати одной корпорации. Первой корпорацией, которая стала реально функционировать, стала Корпорация разведения скота и рыболовства, которая начала работу 7 января 1935 года.

Однако для престижа Муссолини это уже не имело значения. Одного факта провозглашения Корпоративного государства было достаточно, чтобы показать всем, что Дуче принимает меры, а не ждет беспомощно, как правительства других стран, чтобы ситуация исправилась сама собой. Коммунисты и социалисты винили в мировой депрессии «капиталистов», но многие во многих партиях обвиняли в этом «старую команду» и готовы были довериться любому, кто выдвигал какую-нибудь новую идею прекращения кризиса и безработицы. И все смотрели на Муссолини, который не только писал книги о том, как поправить дела, но и создал Корпоративное государство, пытаясь заменить им не оправдавшую себя капиталистическую систему. Никто не мог упрекнуть Муссолини в том, что он из «старой команды». Ему еще не было пятидесяти, и гимном фашистов, ставшим неофициальным итальянским гимном, была «Джовииецца», то есть «Юность». В Германии также многие искали молодого лидера — не 85-летнего президента Гинденбурга, а бодрого 43-летнего Адольфа Гитлера.

В Британии Муссолини восхвалял не только молодой сэр Освальд Мосли, но и политик-ветеран, пожилой государственный деятель Дэвид Ллойд Джордж, бывший лидер радикалов и премьер военного времени. Уже больше десяти лет он не занимал постов, но в свои 70 лет продолжал выдвигать необычные идеи насчет того, как возродить процветание. В январе 1933 года итальянские газеты опубликовали его заявление о том, что только двое, Сталин и Муссолини, смогли уберечь свои страны от депрессии.

В апреле Муссолини открывал в Риме восемнадцатый Межпарламентский Торговый конгресс. Делегаты со всех концов света восхищались его успехами в сохранении Италии от политического и экономического кризиса.

Американский писатель Чарлз Спенсер Харт сказал, что Италия нашла своего Моисея — «Бенито Муссолини, который принадлежит к роду титанов».

Франклин Д. Рузвельт, только что избранный президентом Соединенных Штатов, также пообещал американскому народу «новый курс». Это был третий лидер, кроме Муссолини и Сталина, который прилагал все усилия для преодоления депрессии. Когда конгресс Соединенных Штатов проголосовал за предоставление Рузвельту чрезвычайных полномочий для выправления экономической ситуации, Муссолини заявил, что Рузвельт тоже является диктатором, а это значит, что США осознали провал демократии и поняли, что лишь диктатор может их спасти.

Муссолини внимательно следил за чистками, которые устраивал Сталин в Коммунистической партии, убирая троцкистов и других противников, и считал эти действия провалом коммунистической идеи. Когда Троцкий, находясь в изгнании во Франции, создал в 1934 году Четвертый Интернационал, Муссолини высмеял его и предсказал, что Четвертый потерпит такой же крах, как и все предыдущие. «Будем ждать Пятого».

Отчаяние и ярость, порожденные депрессией, увеличили стремление к пацифизму, охватившему в то время все западные демократии, особенно Британию. В 1918 году Ллойд Джордж говорил о создании страны, достойной героев, которым суждено в ней жить, героев, выигравших войну. Теперь эти герои еле перебивались на жалкое пособие по безработице, едва позволявшее не умереть с голоду. Все это усиливало отвращение к войне, так как наглядно доказывало, что все муки и жертвы, все колоссальные потери на фронте были бессмысленными.

В Британии преподобный Дик Шеппард, настоятель модной лондонской «церкви Святого Мартина в полях», создалдвижение «Не надо больше войн». Он обращался к своим сторонникам подписать следующую декларацию: «Я отвергаю войну и никогда больше не стану принимать в ней участие». Было собрано более трех миллионов подписей. Появилось много произведений художественной литературы (романы Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» и Анри Барбюса «Огонь»), ярко показывающих ужасы Первой мировой войны. На эту тему были созданы и пьесы, например французская мелодрама Поля Рейналя «Гробница под Триумфальной аркой» и английская — Р. С. Шерифа «Конец странствий». Пацифистская пропаганда была повсюду. Поклонники звезды мирового экрана Греты Гарбо сбегались на ее фильм «Королева Христина». Гарбо в роли Христины обличала милитаристскую политику своего отца Густава-Адольфа и Карла X и молила о мирном решении конфликтов. На лондонской сцене в пьесе Гордона Дэвиота «Ричард Бордосский» восходящая звезда сцены Джон Гил-гуд славил пацифизм английского короля Ричарда II, свергнутого и убитого воинственными баронами за то, что он хотел положить конец Столетней войне.

Знаменитый комик Джордж Роби со своей вошедшей в обиход фразой: «Я не просто удивлен, я поражен», которую постоянно вставлял в свои куплеты, вызвал бурную овацию, когда во время гала-представления, транслировавшегося по радио, спел:

Литераторы левого толка убедили британскую публику, что новая война приведет к истреблению всего населения отравляющими газами. Писатель-социалист Рэймонд Постгейт, будучи в 1934 году членом британской лейбористской партии, писал, критикуя коммунистическую теорию, о том, что следующая война приведет к победе коммунистической революции, что в первые же недели… из тех, кто сумеет выжить на залитых отравой, выжженных, разрушенных улицах, половина будет калеками или сойдет с ума, в то время как вторая половина передерется, свирепо вырывая друг у друга последние остатки еды. В сельской местности фермеры станут объединяться, чтобы отстреливать «озверевшие банды горожан, рыскающих по полям и лесам. Целые районы станут безлюдными из-за низко нависших нетающих облаков ядовитого газа, которые меняющийся ветер будет гонять из стороны в сторону».

25 января 1933 года, за пять дней до прихода к власти в Германии Гитлера, самый престижный дискуссионный клуб Оксфордского университета большинством голосов принял резолюцию, что «ни в каком случае этот дом не станет драться за короля и страну». Британцы были ошеломлены. Одни обрадованы, вторые презрительно безразличны, третьи возмущены. Черчилль не согласился с «Тайме», написавшей, что на это не следует обращать внимания, как на «детский час» в радиопрограмме. Выступая перед Союзом антикоммунистов и антисоциалистов 17 февраля 1933 года в Лондоне, он назвал это «тревожным и мерзким симптомом», который вызовет презрение у «прекрасной ясноглазой молодежи» Германии, пылко рвущейся в армию, а также в «Италии с ее отважными фашистами, прославленным вождем, с ее суровым сознанием национального долга». Затем он перешел к похвалам «римскому гению Муссолини», «величайшему законодателю среди всех живущих» и заклятому врагу коммунизма.

* * *

Прославленный вождь итальянских фашистов, безусловно, провозглашал иные лозунги, чем британские пацифисты. В 1929 году вышел в свет первый том задуманной Джентиле «Энциклопедиа Италиана», а в 1932 году, X году фашистской революции, вышел том с буквой «Ф». Джентиле попросил Муссолини написать статью «Фашизм. Доктрина».

Муссолини согласился. В этой статье он утверждал, что фашизм стоит за верховную роль государства. Он отвергает либерализм, который возносит права личности выше государства, потому что государство состоит из многих личностей, а целое всегда главнее своей части. Личность может полностью реализовать свой потенциал только на службе у государства. Фашизм отвергает социализм, который ставит верность классу выше верности государству, а также марксистскую доктрину исторического материализма о том, что борьба между экономическими классами оказывает решающее влияние на историю. Фашизм признает, что материальные классовые интересы существуют, но считает, что у великих наций эгоистичные классовые интересы уступают место прекрасным идеалам служения государству.

В разделе, касающемся Рисорджименто, Муссолини подчеркивает, что либералы не играли в борьбе за объединение Италии никакой роли. Гарибальди и Мадзини не были либералами. Ломбардия была освобождена с помощью Наполеона III, врага либерализма, а Венецию помог освободить антилиберал Бисмарк.

Фашизм выступает против демократии и демократической лжи, против пацифизма. Фашизм «не верит ни в возможность, ни в пользу вечного мира. Он отвергает пацифизм, прикрывающий собой бегство от борьбы и трусость перед необходимостью жертвы. Только война дает максимальный выход человеческой энергии и ставит печать благородства на тех, кто имел мужество бросить ей вызов». Фашизм поддерживает религию вообще и итальянский католицизм в частности. Он не стремится создать своего собственного Бога, подобно Робеспьеру, и не тщится изгнать Бога из людских душ, как это делают большевики. Фашистское государство стремится к мощи и власти в надежде создать империю и делает это не из алчного желания захватить побольше территории, а потому, что экспансия нации есть проявление ее жизненной силы.

Неудивительно, что Черчилль был встревожен такими высказываниями. Если британцы, и особенно молодежь, считают, что война приведет к истреблению всего населения и этого зла следует избегать всеми силами, то итальянцы верят, что лишь война может по-настоящему прославить нацию. И это дает им преимущество над британцами в том блефе, который всегда имел такое важное значение в играх международной дипломатии.

* * *

Зимой 1933/34 года в окрестностях Лондона прошли дополнительные выборы в парламент — в ноябре в Ист-Фулхэме и в феврале в Норт-Ламбете. В обоих случаях победили лейбористы, перехватив у консерваторов большинство в 15 000 голосов. (Необходимо учитывать, что тогда число избирателей было меньше и это был гораздо более значительный успех, чем может показаться сегодня.) Кандидаты лейбористов выступали с крайне резкой пацифистской программой противодействия всем войнам и перевооружению. После дополнительных выборов в Норт-Ламбете лорд-хранитель малой государственной печати тридцатишестилетний Энтони Идеи был направлен в Рим для обсуждения международного положения с итальянским правительством. 26 февраля состоялась его первая встреча с Муссолини. Он потратил много времени, отвечая на вопросы Муссолини, особенно по поводу результатов выборов в Норт-Ламбете.

Муссолини были известны точные цифры голосования, но он хотел выяснить у Идена причины поражения консерваторов. Правда, можно не сомневаться, что и причины ему также были известны, и свои выводы он давно уже сделал.

Британские пацифисты и социалисты считали, что война, этот чудовищный кошмар, была вызвана наличием большого количества оружия и фабрикантами — производителями оружия, которые наживались на его продаже. Если одна нация перевооружится, это напугает другую, которая тоже станет вооружаться; начнется гонка вооружений, и однажды нация, временно вырвавшаяся в ней вперед, начнет войну прежде, чем остальные нации ее догонят и перегонят. Войны можно избежать, только если все нации разоружатся и, заключив международное соглашение, шаг за шагом сократят свои вооружения до минимума, необходимого для поддержания внутреннего порядка.

Муссолини был разочарован тем, что на выборах в мае 1929 года победили лейбористы и его друг Остин Чемберлен покинул пост министра иностранных дел. Рамсей Макдональд стал премьер-министром лейбористского правительства, надеясь на поддержку либералов, так как большинства в Палате у лейбористов не было, и назначил министром иностранных дел старого служаку Артура Гендерсона. Главной целью Гендерсона был созыв международной конференций по разоружению, на которой все нации договорились бы о сокращении своих вооружений. Эта идея была встречена в мире с большим недоверием, так как все страны боялись поставить под угрозу свою национальную безопасность. В Италии самым отчаянным противником сокращения военно-воздушных сил, естественно, был Бальбо.

Муссолини ему сочувствовал и с презрением относился к пацифистским иллюзиям социалистов всех стран. Но в который раз он вознамерился проскакать на двух лошадках сразу. Прославляя войну в статьях и речах, он вежливо соглашался с идеей разоружения в разговорах с иностранными государственными деятелями. В апреле 1931 года Гендерсон приехал в Рим с А. В. Александером, Первым лордом Адмиралтейства, то есть военно-морским министром. Они должны были попытаться уговорить Муссолини поддержать идею конференции по разоружению. Муссолини встретил их с распростертыми объятиями и сообщил Гендерсону, что всецело одобряет эту идею, а также пообещал сделать все от него зависящее, чтобы соглашение по сокращению вооружений было заключено.

Однако к моменту, когда в феврале 1932 года в Женеве собралась эта конференция, британское лейбористское правительство ушло в отставку. Макдональд перешел к консерваторам и стал премьер-министром в правительстве национального доверия, которое полностью зависело от консервативных членов парламента. Лейбористская партия, поливавшая Макдональда грязью за предательство, в октябре 1931 года проиграла всеобщие выборы. Почти все лидеры лейбористов, включая Гендерсона, потеряли свои места в парламенте. Новым министром иностранных дел стал блестящий адвокат, либерал, сэр Джон Саймон. Однако правительство национального доверия не забыло Гендерсона и направило его представлять Британию в Женеве на конференции по разоружению.

Муссолини послал в Женеву Гранди для выступления в поддержку принципа разоружения. Однако существенных результатов конференция не имела, так как все державы настаивали на сохранении тех видов оружия, на которые особенно полагались. Так, предложение запретить применение бомбардировщиков провалилось из-за возражений британского делегата Энтони Идена, который твердо, в соответствии с инструкциями своего правительства, отстаивал сохранение права бомбить с воздуха беспокойных индусов и арабов.

Социалисты и либералы в Британии и других странах настаивали на улучшении отношений с Германией. Они чувствовали вину за то, как обошлись с побежденной Германией в 1919 году. Тогда немецкий народ и новое правительство Германии вынуждено было расплачиваться за кайзеровские преступления. Британские либералы доброжелательно относились к требованиям Веймарской республики пересмотреть Версальский договор, убрав из него несправедливые санкции по отношению к Германии. Эту идею весьма настороженно встретили во Франции и в странах — союзницах Франции по Малой Антанте (Чехословакия, Югославия и Румыния).

И снова Муссолини занял двойственную позицию. Он сознавал, какой угрозой станет сильная Германия, и яростно сопротивлялся любому предложению, связанному с возвращением ей Южного Тироля. Он продолжал утверждать, что с германоязычным населением Альто-Адидже прекрасно обращаются, что все разговоры о его страданиях разжигаются международным социализмом с целью дискредитации фашизма. И что вся Италия, ее живые и мертвые, встанет на защиту своей границы на перевале Бреннер. Впрочем, в остальном он держался вполне примирительно по отношению к Австрии и Германии. В феврале 1930 года он подписал с Австрией договор о дружбе и порадовал британское правительство намеком на то, что готов поддержать пересмотр Версальского договора в пользу Германии.

23 октября 1932 года в Турине Муссолини произнес речь, в которой выдвинул идею Пакта о дружбе между четырьмя державами — Италией, Британией, Францией и Германией. Он недвусмысленно намекнул, что это может привести к пересмотру старых договоров. Его речь напугала французское правительство и министра иностранных дел Чехословакии Бенеша, который поспешил заявить, что прежние договоры должны соблюдаться. Муссолини в принципе согласился, но добавил, что они могут пересматриваться по взаимной договоренности между отдельными странами.

Его речь вызвала благоприятный отклик в Британии, и в марте 1933 года Рамсей Макдональд и министр иностранных дел сэр Джон Саймон прибыли в Италию для обсуждения международной ситуации. В Генуе их встретил Бальбо и доставил в Рим на самолете, который лично пилотировал. Муссолини встречал их в аэропорту. Макдональд со своей дочерью Ишбель, которая его сопровождала в этой поездке, осмотрели римские достопримечательности, посетили в Ватикане папу и рассыпались в похвалах достижениям в развитии фашистской Италии. Муссолини забыл все прошлые недоразумения с Макдональдом в бытность того социалистом, и теперь их отношения стали самыми сердечными. Они решили, что Версальский договор требует пересмотра. Муссолини после этого заметил Рашели: «Взгляды Макдональда и мои почти полностью совпадают».

 

Глава 26

ГИТЛЕР

30 января 1933 года президент Германии фон Гинденбург назначил канцлером Адольфа Гитлера. В конце февраля Гитлер использовал поджог здания рейхстага в Берлине в качестве предлога для запрещения коммунистической партии, ареста и помещения в концентрационные лагеря ее лидеров и получения чрезвычайных полномочий. Кроме того, он начал гонения на евреев. 1 апреля его нацистские штурмовики (СА) организовали по всей Германии бойкот еврейских магазинов. Коммунисты, социалисты и либеральная пресса всего мира открыли бурную антинацистскую кампанию, обвинили в поджоге рейхстага нацистов, которые хотели получить повод для подавления демократии и левых партий. Они описывали избиения и другие зверства, совершаемые в концентрационных лагерях нацистскими СА и СС по отношению к коммунистам, социалистам и евреям.

Нацисты в ответ поносили еврейский большевизм. В мае по поручению Гитлера в Лондон с миссией доброй воли прибыл Альфред Розенберг. Он сообщил сэру Джону Саймону, что если иностранное давление приведет к падению правительства Гитлера, то «его место займет большевизм».

Муссолини испытывал к нацистскому режиму двойственные чувства. Он понял, что должен принимать Гитлера и нацистов всерьез, не так, как раньше. Теперь, когда они пришли к власти, он приветствовал их политику подавления коммунистов и социалистов, а также одобрял отрицание ими принципов парламентской демократии и либерализма. Но к их антисемитизму он не испытывал симпатии и побаивался их притязаний на Австрию, так как был убежден, что союз Германии и Австрии представляет угрозу для Италии.

Приход Гитлера к власти не повлиял на планы Муссолини насчет пакта четырех держав и возможного пересмотра мирных договоров. В начале марта 1933 года он предложил французскому послу в Риме Анри де Жювенелю решить вопрос о «польском коридоре», отрезавшем Восточную Пруссию от остальной Германии. Для этого надо отдать Данциг и прибрежную полосу земли шириной 10–15 километров Германии. Однако эта идея не нашла поддержки ни у французского, ни у британского правительств.

24 марта Грэм обсуждал с Муссолини положение дел в Германии. Муссолини заметил, что сожалеет о нацистском насилии. Посол Италии в Берлине дал это ясно понять немецкому правительству, но нацистов так долго кормили антиеврейской пропагандой, что теперь, когда они пришли к власти, их никто не мог удержать. Муссолини надеялся, что ситуация в Германии в скором времени стабилизируется, но в любом случае Гитлер еще долго будет оставаться у власти.

В апреле в Рим прибыл с визитом Герман Геринг, сыгравший ведущую роль в подавлении немецких коммунистов и создании концентрационных лагерей. Саймон предложил Гранди, назначенному итальянским послом в Лондоне, чтобы Муссолини воспользовался пребыванием Геринга в Италии и уговорил его сдержать антиеврейскую кампанию в Германии, так как это хорошо подействует на англо-еврейские настроения. «Не только на англо-еврейские», — заметил Гранди.

Муссолини продолжал придерживаться в отношении Гитлера и нацистского режима двойственной политики. С одной стороны, он постоянно твердил британскому правительству, что категорически не одобряет антисемитских эксцессов и всячески пытается повлиять на Гитлера, чтобы тот сдерживал своих наци. С другой стороны, он отговаривал Францию и Британию от каких-либо действий против Гитлера. 11 мая 1933 года лорд-канцлер Хэйлшем заявил в Палате лордов, что даже если Германия уйдет с конференции по разоружению, союзники будут вынуждены заставить ее соблюдать условия Версальского договора, ограничивающие рост ее вооружения. Спустя два дня Муссолини и Грэм присутствовали на состоявшемся в Риме международном футбольном матче между Италией и Англией. Во время матча у них был разговор о германской проблеме. Муссолини сказал, что очень старался вести себя с Германией дружелюбно, однако позиция немцев делает это весьма затруднительным. А далее подчеркнул, что полностью одобряет речь Хэйлшема, потому что это единственный способ заставить немцев прийти в чувство.

Тем не менее 15 июля он не поддержал предложение о том, чтобы Британия, Франция и Италия предприняли какие-либо шаги, дабы помешать германским действиям против Австрии. Грэм доложил в Лондон, что, когда он поставил этот вопрос перед Муссолини, тот отвечал уклончиво. А Фульвио Сувич, сменивший Гранди на посту заместителя министра иностранных дел, сказал, что на пороге подписания Пакта четырех держав будет неудобно, если трое из них предпримут превентивные меры против четвертой.

В октябре 1933 года Гитлер пригрозил, что покинет конференцию по разоружению. Это вызвало тревогу в дипломатических кругах и мировой прессе. Муссолини снова выступил против суровых мер. 10 октября он заявил Грэму, что немецкую политику контролируют двое: Гитлер и Геринг. Один — мечтатель, другой — бывший пациент сумасшедшего дома. Однако Британии, Франции и Италии следует быть реалистами. Неужели они и в самом деле хотят предпринять решительные действия, чтобы остановить Германию, и послать войска на Рейн? Ведь немцы предупреждали, что будут сопротивляться и умрут, сражаясь, а «итогом может быть лишь мировой хаос». Разве не лучше пойти на мелкие уступки, чтобы удержать Германию на конференции по разоружению? Возможно, стоит разрешить ей завести несколько противовоздушных орудий.

14 октября германский посол проинформировал Муссолини, что его страна покидает конференцию по разоружению. Тем же вечером Муссолини давал прощальный обед в честь Грэма, которого сменил в качестве посла сэр Эрик Драммонд. Когда они сидели за столом, пришло сообщение, что Германия покинула не только конференцию по разоружению, но и Лигу Наций. Муссолини заметил, что, кажется, немцы сжигают свой дом, чтобы зажарить яичницу. Однако он и на этот раз воздержался от резких комментариев.

21 октября у Грэма состоялся последний разговор с Муссолини. Грэм никогда не видел его таким сердитым и разочарованным. Муссолини сказал ему, что велел Сувичу предупредить немецкого посла, чтобы тот держался от него подальше, потому что при встрече дуче может ему нагрубить. Германия сорвала конференцию по разоружению, разрушила Лигу Наций и прекратила переговоры о Пакте четырех держав. Он больше ничего не может поделать.

Муссолини выработал свой способ помешать планам Гитлера относительно Австрии. Мирный договор лишал Австрию 86 % ее довоенной территории и сокращал ее население с 47 миллионов до 6,5 миллиона человек. Почти два миллиона из них проживало в Вене. Подобно Парижу XIX века, Вена была красным городом в католической крестьянской стране, ненавидящей красных. Социалисты набирали в Вене 70 % голосов, а по всей Австрии — 40 %. Они сделали Вену витриной социалистического планирования с образцовыми квартирами для рабочих в районе Карл-Маркс-Хоф, а также с самыми современными социальными службами и здравоохранением. Однако у них не было большинства в парламенте. Правительство во главе с христианским демократом было коалиционным. Насчет союза с Германией мнения в Австрии разделились. С одной стороны, было сильным чувство солидарности с немцами и языковое родство, с другой — извечный антагонизм между Германией и Австрией. Немцы презирали австрийцев за благодушную лень и некомпетентность, а австрийцев раздражало немецкое презрительное высокомерие. В Австрии были также предпочитавшие союз с Венгрией во главе с восстановленным на престоле императором из династии Габсбургов. Ни Франция, ни Малая Антанта, ни Муссолини с этим согласиться не могли.

Муссолини хотел иметь под боком независимую Австрию, антисоциалистическую и антигерманскую, которая не причиняет хлопот с Южным Тиролем. Диктатор Венгрии адмирал Хорти и его премьер-министр генерал Гембес были с ним согласны. Именно венгерское правительство первым посоветовало Муссолини поддержать правую австрийскую партию «Хаймвер» антисоциалистической и антигерманской направленности. Муссолини оказывал им поддержку с 1929 года.

В мае 1932 года политику христианско-демократического толка Энгельберту Дольфусу удалось сформировать правительство. Ему было сорок лет, но политик он был проницательный и ловкий. Он занимался адвокатурой, а также читал в университете лекции по экономике. Рьяный католик, он был противником социалистов и союза с Германией. Его правительство получило в парламенте вотум доверия большинством в один голос.

В мае 1933 года Дольфус посетил Рим. Муссолини посоветовал ему подавить социалистов и парламентскую демократию и превратить Австрию в фашистское государство. Дольфус заметил, что это нелегко сделать с большинством в один голос. 1 июля Муссолини написал Дольфусу, что понимает его трудности, но считает, что подавить демократию и социалистов следует поскорее, так как в противном случае правые силы объединятся с австрийскими нацистами и призовут Гитлера для того, чтобы раздавить красных. Дольфус вновь приехал к Муссолини в августе 1933 года и согласился последовать его совету, если сможет рассчитывать на его моральную поддержку и военную помощь в случае германского вторжения в Австрию. Муссолини предложил Дольфусу придать своим высказываниям «налет антисемитизма», чтобы приобрести больше популярности в народе и перехватить ее у австрийских нацистов. Впрочем, позже он передумал и отсоветовал Дольфусу следовать антисемитской политике.

В сентябре «Хаймвер» собрал партийный съезд, на котором было провозглашено, что цель партии — установление в Австрии германо-христианско-общественного государства, базирующегося на корпорациях и противостоящего нацистам и социалистам. Спустя несколько дней Дольфус назначил лидера «Хаймвера», майора Э. Фея, вице-канцлером. Небольшим парламентским большинством Дольфусу удалось отправить парламент на каникулы на неопределенный срок и декретом получить законодательную власть. В ответ левое экстремистское крыло социалистов и коммунисты призвали к вооруженному сопротивлению Дольфусу. Однако лидеры социалистов не спешили прибегать к насилию и затевать гражданскую войну. В октябре социалисты собрали конференцию, на которой постановили перейти к вооруженному сопротивлению в случае, если правительство отменит парламентскую демократию, нарушит конституцию или запретит социалистическую партию. Дольфус решил последовать совету Муссолини и нанести удар первым.

В феврале 1934 года Дольфус издал указ о роспуске городского совета Вены, состоящего из социалистов. Они призвали к всеобщей забастовке, и их оборонительная организация «Красная гвардия» приготовилась отражать любые попытки «Хаймвера» войти в рабочие районы Вены. Фей вызвал армейскую артиллерию и обстрелял рабочие районы, причинив серьезные разрушения Карл-Маркс-Хофу и другим жилым рабочим кварталам. После четырех дней уличных боев социалисты были разбиты, многие из боевиков расстреляны. Мэр-социалист Вены и несколько других социалистических лидеров были арестованы.

Пока в Вене шли бои, разнеслись слухи, что Гитлер использует эту возможность для вторжения в Австрию. По предложению Муссолини 17 февраля правительства Франции, Британии и Италии выпустили Декларацию о гарантиях независимости Австрии. В апреле собрался австрийский парламент. Депутаты-социалисты были лишены своих мест. Депутаты партии Дольфуса провели резолюцию, уничтожающую парламент и передающую верховную власть Дольфусу и его правительству. В отсутствие депутатов-социалистов эта резолюция была принята. Против голосовали только нацисты.

* * *

Гитлер рвался встретиться с Муссолини. В апреле 1933 года вице-канцлер Германии Франц фон Папен приехал в Рим с целью договориться о встрече Гитлера и Муссолини. Но Муссолини только согласился подумать о такой возможности. В марте 1934 года фон Папен вновь прибыл в Рим, как было объявлено, с «частным» визитом. 29 марта он встретился с Муссолини в опере. Во время беседы он повторил Муссолини, как сильно Гитлер хочет его видеть. На этот раз Муссолини дал согласие, однако при условии, что министры подберут подходящее место встречи. После долгих итало-германских споров было решено, что встреча состоится в Венеции 14–15 июня 1934 года с такой повесткой: вопросы разоружения, экономические взаимоотношения, ситуация в Центральной Европе и Австрии.

Когда Муссолини прибыл в аэропорт Венеции в прекрасно подогнанном по фигуре сером генеральском мундире с орденами и медалями, а из самолета вышел Гитлер в штатском костюме, мешковатом не новом плаще с поясом и помятой шляпе, все решили, что одежда этих двух лидеров отражает их истинный образ: сильный Муссолини и незначительный Гитлер. Иностранные журналисты, приехавшие в Венецию, чтобы освещать эту встречу в прессе, сочли, что Муссолини намеренно хотел унизить Гитлера. Но возможно, такое впечатление сложилось у них, потому что они заранее решили, что из двух диктаторов Муссолини является доминирующей фигурой. С самого первого появления Гитлера на международной политической сцене британские и американские поклонники Муссолини твердили, что «Гитлер — не Муссолини». Карикатуры в мировой прессе изображали гиганта Муссолини, возвышающегося над пигмеем Гитлером. На самом деле оба они были небольшого роста, примерно по 1,65 м, но Гитлер был чуточку выше Муссолини.

Они отправились на виллу Пизани в Стра, между Венецией и Падуей, для первого разговора, который состоялся в тот же день 14 июня. Они были одни и разговаривали без переводчиков, по-немецки. Для Муссолини немецкий был одним из тех иностранных языков, которыми он владел хорошо. Они обсудили вопросы, касающиеся Австрии, и достигли консенсуса, так как Гитлер соглашался с большинством пожеланий Муссолини и заверил, что в обозримом будущем не планирует присоединения Австрии к Германии. Они сошлись на том, что будут поддерживать Дольфуса и его правительство. В Австрии необходимо провести выборы. Дольфус обещал пригласить несколько австрийских нацистов в новое правительство. Гитлер предложил Муссолини, в свете их принципиальных договоренностей по Австрии, не поддерживать франко-британские гарантии австрийскому правительству. Но Муссолини дипломатично ушел от этого вопроса. Затем они обсудили итало-германские торговые отношения и договорились сделать все от них зависящее для усиления и развития экономического сотрудничества двух наций.

На следующий день Муссолини и Гитлер познакомились с культурными и художественными ценностями Венеции. Затем между ними состоялась вторая беседа. На этот раз при разговоре присутствовали их советники, но обсуждение было менее конструктивным, чем накануне. Они говорили о разоружении, Лиге Наций, отношениях между Францией и Советским Союзом, внутренней ситуации в Германии, нацистской доктрине, евреях и отношениях обоих правительств с католической церковью. По большинству этих проблем их мнения разошлись. Гитлер сказал, что предпочитает находиться вне Лиги Наций, а Муссолини подчеркнул, что не собирается настаивать на новых требованиях по разоружению. Гитлер не проявил интереса к предложению Муссолини о включении в Пакт четырех держав еще и Польши, а также, возможно, Соединенных Штатов и Японии.

Визитом в Венецию Гитлер остался очень доволен, сообщив своему окружению, какое большое впечатление произвел на него Муссолини и какую радость доставила ему ихвстреча. Муссолини проявил меньше энтузиазма в отношении Гитлера. Он счел, что Гитлер слишком много болтает и большой «доктринер»: вместо того чтобы обсуждать решение практических проблем, он длинно цитировал свою книгу «Майн кампф».

После отъезда Гитлера из Венеции Муссолини выступил с речью на слете фашистов на площади Сан-Марко. Он мало говорил о прошедшей встрече с Гитлером. Большая часть речи была посвящена его прошлому посещению Венеции в 1923 году. Он подчеркнул, как сильно возросло благосостояние города за одиннадцать лет фашистского правления. Только к концу выступления он высказался по поводу причины своего визита. «Я хочу сообщить итальянцам в Италии и за рубежом, что мы с Гитлером не настроены менять политическую карту Европы и мира и добавлять тревог к тем, которые уже и так будоражат все страны от Дальнего Востока до Дальнего Запада».

Через две недели после возвращения домой, 30 июня, Гитлер приказал уничтожить Рема и многих поддерживавших его штурмовиков. Это была знаменитая «ночь длинных ножей». Муссолини был шокирован: он никогда так не поступал со своими фашистскими экстремистами.

В июле жена и дети Дольфуса приехали на отдых в Риччионе, близ Римини. Это было неподалеку от Рокка делле Каминате, где находился Муссолини с семьей. Маленькая дочь Дольфуса заболела, и когда тот об этом узнал, то телеграфировал жене, что приедет в Риччионе и заодно использует возможность поговорить с Муссолини. Однако на следующий день в резиденцию канцлера в Вене ворвались австрийские нацисты и расстреляли Дольфуса. Он был еще жив и, истекая кровью, лежал на полу, а убийцы не послали за врачом и даже отказали ему в просьбе позвать священника для совершения предсмертного обряда.

Эту весть сообщили Муссолини телеграммой. Он попросил Рашель поехать с ним в Риччионе, чтобы рассказать фрау Дольфус о смерти мужа. Была сильная гроза, но они выехали немедленно. Сообщив жене Дольфуса о гибели ее мужа, Муссолини предложил ей самолет и охранника. Не было ли это политическое убийство прелюдией к нацистскому перевороту в Австрии? Пошлет ли Гитлер туда немецкую армию для присоединения Австрии к германскому рейху? Муссолини приказал четырем дивизиям войти в Альто-Адидже и занять позиции вблизи австрийской границы у Бреннера. Если Гитлер введет немецкие войска в Австрию, то Муссолини направит итальянские части, чтобы выдворить их с территории этой страны.

Однако сразу после убийства Дольфуса майор Фей окружил силами «Хаймвера» резиденцию канцлера, все еще занятую австрийскими нацистами. После того как Фей пообещал в случае сдачи пощадить их, нацисты сдались, но были тут же расстреляны по его приказу без суда и следствия. Гитлер сообщил Муссолини, что он здесь ни при чем, они действовали без его ведома, возможно, по приказу Рема, отданному месяц назад, еще до его расстрела. Может быть, Гитлер говорил правду, утверждая, что переворот и убийство Дольфуса планировали, не ставя его в известность, но Муссолини не был в этом уверен.

На посту канцлера Дольфусу наследовал не Фей и не министр иностранных дел князь Эрнст Рюдигер фон Штаремберг, а менее известный министр Курт фон Шушниг, который немедленно прибыл во Флоренцию для обсуждения создавшейся ситуации с Муссолини. Британское правительство, желавшее сохранить независимость Австрии от Германии, предложило Муссолини посоветовать Шушнигу создать в Австрии антинацистский фронт, для чего пойти на уступки социалистам и смягчить репрессивные меры, которым они подвергались с февраля. Муссолини ответил, что не сомневается в желании Шушнига объединить весь австрийский народ. Но если он последует предложению Саймона и даст Шушнигу совет смягчить отношение к социалистам, его обвинят во вмешательстве во внутренние дела Австрии. При этом, если люди решат, что Шушниг отказывается от твердой антисоциалистической позиции, многие сторонники «Хаймвера», ненавидящие социалистов, присоединятся к нацистам и пригласят Гитлера на помощь.

* * *

9 октября 1934 года король Югославии Александр прибыл в Марсель с государственным визитом, цель которого была укрепить связи Франции с Малой Антантой. Его встречал министр иностранных дел Луи Барту. Когда кортеж двигался по улицам Марселя, прорвавшийся через полицейский кордон мужчина несколькими выстрелами убил обоих. Убийца оказался хорватским националистом, членом партии усташей, противников подчинения Хорватии сербам при самодержавной власти короля Александра. Он был одним из многих хорватов, нашедших убежище в Венгрии, хотя вождь партии усташей Анте Павелич за несколько лет до этого перебрался из Венгрии в Италию. Югославское правительство за полгода до этих событий направило Венгрии протест с жалобой, что у них находят пристанище террористы; кроме того, им помогают вооружением и тем самым облегчают возможность совершать террористические акты против Югославии.

Югославское правительство и пресса возложили на Венгрию ответственность за смерть короля Александра. Союзники по Малой Антанте — Чехословакия и Румыния, — а также Франция их решительно поддержали. Но Италия стала на сторону Венгрии. Проведенное французской полицией расследование доказывало вину Павелича, и французские власти начали в Турине процесс его экстрадиции. Муссолини выступил против выдачи террориста. Югославия, Чехословакия и Румыния обратились в Совет Лиги Наций, требуя, чтобы против Венгрии были приняты какие-нибудь санкции. 19 ноября Гранди сообщил Саймону, что, если страны Малой Антанты нападут на Венгрию, Италия станет на ее защиту.

Охваченный страхом возможности новой европейской войны, весь мир ждал решения этой проблемы на Совете Лиги 7 декабря 1934 года. Первая мировая война была вызвана убийством австрийского принца на Балканах, в Сараево. Не приведет ли убийство балканского короля в Марселе к началу Второй мировой войны? Напряжение возросло еще больше после того, как югославское правительство выслало венгерское население из югославского края Воеводина.

Но, как заявил в Праге британскому послу министр иностранных дел Чехословакии Бенеш, «большие войны начинаются не действиями малых держав, а вмешательством великих». Италия и Франция не хотели воевать друг с другом, поэтому угрозы Бенеша и югославского министра иностранных дел в Женеве никакого значения не имели. Идеи был назначен посредником и использовал свое влияние для того, чтобы погасить накал страстей. Малая Антанта поносила Венгрию, но по поводу Италии выражалась гораздо мягче. Югославия прекратила выселение венгерского меньшинства, а венгерское правительство, в свою очередь, признало, что некоторые его чиновники проявили небрежность, позволяя хорватским усташам действовать на их территории, и пообещало их наказать. К Рождеству кризис миновал.

Муссолини не взволновала эта ситуация. Он доверительно говорил своим министрам и генералам, что никакой опасности возникновения военных действий между Венгрией и Югославией нет. Он решил начать войну на совершенно другом континенте.

 

Глава 27

ЭФИОПИЯ

1 февраля 1934 года Муссолини сообщил генералу Де Боно, что намеревается покорить Эфиопию, которую в Британии, а иногда и в Италии все еще называли по-старому — Абиссинией. Эфиопия — единственное государство в Африке, за исключением Республики Либерия, которое не было ни колонией, ни протекторатом какой-либо европейской державы. Это была отсталая страна, во многих ее областях еще процветало рабство. И ситуация подталкивала к тому, чтобы какая-нибудь европейская страна начала оказывать помощь в ее экономическом развитии. Итальянцы присматривались к Абиссинии с 1880-х годов, но их осторожные попытки захвата были отражены победой войск императора Менелика в 1896 году под Адовой.

Муссолини мог бы помогать экономическому развитию Эфиопии, не завоевывая ее. У него сохранились дружеские отношения с эфиопским негусом (императором) Хайле Селассие еще с 1924 года, когда тот останавливался на вилле Торлониа. Так что негус приветствовал бы такую помощь Италии своей стране. В XIX веке итальянцы побаивались, что, если они не покорят Абиссинию, ею завладеют Англия или Франция и воспрепятствуют экономическому внедрению Италии на Африканском континенте. Но в 1934 году Муссолини прекрасно понимал, что нет никакой угрозы завоевания Эфиопии ни Англией, ни Францией, ни какой-либо другой европейской державой. Муссолини намеревался завоевать ее, потому что хотел видеть Италию империей. Он напоминал итальянцам о славе древнего императорского Рима. В «Энциклопедиа Италиана» он написал, что «фашистское государство есть желание власти и силы. Согласно фашистской доктрине, империя — это понятие не только территориальное, военное или коммерческое, но также духовное и моральное». Он видел в империализме логическое продолжение национализма. В 1914 году он отверг социалистический интернационализм, так как осознал, что массы скорее вдохновляются призывами о национальном превосходстве, чем призывами к интернациональной солидарности. Муссолини знал, что итальянский народ живо откликнется, если он скажет, что сделает их, белую итальянскую расу, хозяевами, которые правят низшей черной расой эфиопов. То есть итальянцы прореагируют точно так же, как народы Британии и Франции в XIX веке во времена Англо-бурской войны или французского покорения Алжира.

Весной 1934 года итальянцы зачитывались романом «Черная любовь» — о любовной связи молодого итальянца и черной девушки. Муссолини запретил этот роман, который был тут же изъят из обращения. Он объявил барону Помпео Алоизи, главе своего кабинета, а также недавно назначенного итальянским делегатом в Лиге Наций, что запретил эту книгу, потому что тема сексуальных взаимоотношений между итальянцем и негритянкой «недопустима для нации, желающей создать империю в Африке».

Муссолини не пришлось долго искать предлога для нападения на Эфиопию. Согласно итало-эфиопскому договору от 1928 года, точная граница между Эфиопией, Итальянским Сомали и Британским Сомали должна была быть установлена на месте представителями всех трех наций. 5 ноября 1934 года британские и эфиопские офицеры осматривали границу в Уаль-уале, когда туда прибыл мощный отряд итальянцев и стал вести себя угрожающе, причем над головами летал их самолет. Британский офицер решил, что разумнее будет удалиться, дабы избежать инцидента. Эфиопы, однако, остались и, по утверждению итальянцев, убили нескольких итальянских солдат. Тогда итальянцы перешли в контратаку с использованием большого количества людей, а самолет по-прежнему кружил над головой. Они заняли приграничные территории, убив более сотни эфиопов.

Муссолини потребовал от Эфиопии извинений и компенсации, а также наказания эфиопских офицеров, ответственных за этот инцидент. Он отверг все предложения о передаче этого спора на рассмотрение арбитрам, тем более в Лигу Наций. С самого начала он занял позицию: Эфиопия — варварская, нецивилизованная страна, в которой существует рабство и которую вовсе не следует ставить на одну доску с такой великой цивилизованной державой, как Италия. Он дал указания итальянским представителям в Сомалиленде и Женеве отказаться от переговоров с эфиопами и покидать зал заседания всякий раз, когда те явятся на совещание.

Станут ли Англия и Франция предпринимать какие-либо действия для предотвращения завоевания Эфиопии Италией? Муссолини считал, что не станут. У Британии в Эфиопии нет экономических интересов. Франция же вложила деньги в железную дорогу от Аддис-Абебы, столицы, до порта Джибути на французской территории. Но он не сомневался, что сможет убедить французов, что если Италия завоюет Эфиопию, то не станет вмешиваться во французские интересы в связи с железной дорогой. Поскольку общественное мнение Британии было настроено крайне пацифистски, британское правительство не будет вступать в войну, чтобы помешать итальянскому захвату Эфиопии. И французское не будет, так как рассчитывает на Италию как на союзника против Гитлера. Муссолини тревожило лишь одно: Гитлер может воспользоваться ситуацией и вторгнется в Австрию, пока итальянская армия будет воевать в далекой Эфиопии. Но он надеялся, что Британия и Франция воспротивятся немецкому вторжению в Австрию, а Гитлер еще не готов сделать шаг, который приведет его к конфликту с Британией и Францией.

Однако сначала Муссолини надо было удостовериться в позиции Франции. 5 января 1935 года французский министр иностранных дел Пьер Лаваль прибыл в Рим. Лаваль, выходец из крестьянской семьи в Оверни, был блестящим адвокатом. Ему исполнился 51 год. Как и Муссолини, он начинал свою политическую карьеру крайне левым и перешел в ряды чуть не самых крайне правых. Он пробыл около года премьер-министром в 1931 году, показал себя вполне компетентным и в отношении Италии придерживался дружественной политики. Он был знаменит умением улаживать конфликты, лукавым видом, циничным юмором, вечно мятыми белыми галстуками и тем, что выкуривал по сотне сигарет «Голуаз» в день. В ноябре 1934 года он стал министром иностранных дел.

Лаваль приехал в Рим, надеясь покончить с напряженностью во франко-итальянских отношениях, последовавшей за убийством югославского короля Александра. После трех дней переговоров с Муссолини ему это удалось. Муссолини согласился не заявлять каких-либо претензий на французский Тунис. Лаваль рассказал ему о своих переговорах с советским министром иностранных дел Литвиновым относительно пакта между Францией и Советским Союзом, который должен был стать оборонительным военным альянсом против Германии. Муссолини, подписавший договор о дружбе с Советским Союзом в сентябре 1933 года и встречавшийся с Литвиновым в Риме два месяца назад, никаких возражений по поводу предполагаемого франко-советского пакта не имел. Муссолини и Лаваль договорились не допустить, чтобы итало-франко-югославские отношения вели к новой войне в Европе или к трениям между Италией и Францией.

По поводу Германии Муссолини заметил следующее: к Германии можно подходить с трех позиций — воевать против нее, ничего не делать, вести переговоры о приемлемом для нее урегулировании. Лаваль сказал, что предпочитает последнее, и Муссолини с ним согласился.

В первый вечер его визита Муссолини дал обед, на котором Лаваль поднял тост за хозяина. «Вы вписали славнуюстраницу в современную историю Италии», — сказал он. За обедом последовал прием для прессы, в том числе для французских журналистов, приехавших писать отчеты о встрече Лаваля и Муссолини. Среди них была мадам Женевьева Табу и, одна из самых знаменитых и информированных французских журналисток. Про нее в шутку говорили, что, где бы ни происходила какая-нибудь важная дипломатическая конференция, мадам Табуи всегда прячется под столом… Она была также одним из самых откровенных критиков Муссолини и давно обвиняла его в планировании захвата Эфиопии. На приеме Муссолини коротко поговорил со всеми журналистами, выстроившимися к нему в очередь. Мадам Табуи он заметил: «Какое на вас милое платье. У вас такое мирное имя — Женевьева, но ваши статьи об Италии очень воинственны».

На следующий вечер был блистательный прием во французском посольстве, а 7 января на роскошной церемонии в Палаццо Венеция Муссолини и Лаваль подписали договор о дружбе. Тем же вечером состоялся гала-спектакль оперы Амбру аза Тома «Миньон». Когда заиграли «Марсельезу», весь зал поднялся на ноги, а когда отзвучали последние ее аккорды, в ложе Лаваля появился Муссолини и под громкие аплодисменты тепло пожал ему руку. Правительство организовало массовое выражение профранцузских чувств: под окнами дома, где остановились французские дипломаты и журналисты, постоянно наигрывали «Марсельезу» и «Мадлон».

Муссолини и Лаваль подписали также секретное соглашение по Эфиопии, и Муссолини передал Лавалю секретное письмо по этому же вопросу. Выбор слов и выражений в договоре и в письме был намеренно двусмысленным. Французское правительство признавало, что при условии соблюдения британских интересов, обеспеченных договорами, «Италия имеет предпочтительные интересы на всей территории Эфиопии», за исключением французских интересов в железной дороге Аддис-Абеба — Джибути. Французское правительство соглашалось с тем, что «даже в случае изменения статус-кво в этом регионе» Франция не станет искать дальнейшего продвижения своих интересов, а итальянское правительство соглашалось защищать все французские интересы в связи с железной дорогой Аддис-Абеба — Джибути. В секретном послании Лавалю Муссолини ссылался на письмо Лаваля к нему, где тот утверждал, что Франция не станет продвигать далее свои интересы «в Центральной Африке, и особенно в Эфиопии и Сомалиленде», за исключением ее интересов в железной дороге, предоставленных ей по договору 1906 года.

Впоследствии Лаваля обвинят в том, что он согласился в январе 1935 года в Риме предоставить Муссолини полную свободу в захвате Эфиопии. Он всегда это отрицал и говорил, что всего-навсего признал экономические интересы Италии в Эфиопии, а не ее право вторгнуться и захватить эту страну. Строго говоря, это так и есть. Но Лаваль ясно дал понять Муссолини, что Франция ничего не станет предпринимать, чтобы предотвратить начинаемую им войну с Эфиопией.

Совет Лиги Наций не спешил с рассмотрением жалобы Эфиопии, но наложил запрет на экспорт оружия и в Эфиопию, и в Италию. Итальянцам это не повредило, так как они уже были хорошо вооружены и могли произвести еще оружие. Однако это серьезно препятствовало попыткам Эфиопии, владевшей примитивным оружием, модернизировать свое вооружение и укрепить оборону страны. Они вынуждены были покупать оружие в Германии и Соединенных Штатах, не являющихся членами Лиги Наций, но французское и британское эмбарго не допускало легальной доставки его в Эфиопию через Британский или Французский Сомалиленд.

Тем временем Муссолини продолжал подготовку к войне. 23 февраля 1935 года первые итальянские части отплыли в Африку, но Гитлер перечеркнул все расчеты Муссолини. 16 марта он объявил, что Германия вводит обязательную военную службу. Это было нарушением Версальского договора; впервые Германия решилась на подобный шаг. Что стали делать союзники? Британское правительство направило Германии протест, но в то же время сообщило, что министр иностранных дел Джон Саймон и Энтони Идеи нанесут визит Гитлеру в Берлине. Когда французское и итальянское правительствауслышали о предполагаемом визите, эта новость произвела на них неблагоприятное впечатление. Заместитель министра иностранных дел Италии Сувич заявил британскому послу Эрику Драммонду, что, по его мнению, подобный визит будет выглядеть как ослабление единого фронта Франции, Италии и Британии. Муссолини выступил с инициативой, чтобы министры иностранных дел всех трех стран встретились в городе Стреза на озере Лаго-Маджоре в Италии для восстановления единства и принятия конкретных действий против Германии.

Тем временем близились к завершению переговоры о франко-советском пакте. Британское правительство было резко настроено против этого пакта и критиковало Францию за альянс с Советским Союзом. Это был еще один камень преткновения в антигерманском союзе. Во всех обсуждениях между Италией, Францией и Британией по поводу нарушения Гитлером Версальского договора Саймон занимал самую прогерманскую позицию, а Муссолини — самую антигерманскую. С точки зрения дуче было две причины того, почему необходимо восстановить утраченное единство трех союзных держав. Во-первых, это будет препятствовать вторжению Гитлера в Австрию, пока итальянские войска заняты в Эфиопии; и во-вторых, это побудит Францию с Британией для сохранения альянса всячески лелеять добрые отношения с Италией, а потому быть снисходительными к захватническим поползновениям Италии в Африке.

Макдональд заявил, что возглавит британскую делегацию. Соответственно поступили и руководители двух других стран. Таким образом, конференция стала конференцией премьер-министров, а не просто министров иностранных дел. Британию представляли Макдональд, Саймон и сэр Роберт Ванситтарт, высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел. Францию — Фланден и Л аваль, а Муссолини возглавлял итальянскую делегацию. Конференция открылась во дворце Борромео в Стрезе 11 апреля 1935 года и продолжалась четыре дня. Муссолини очень тревожился по поводу своих планов в Эфиопии: что скажут Макдональд с Саймоном и Фланден с Л авалем? Поэтому не стал поднимать этот вопрос сам, а решил подождать, что скажут другие. А в том, что обсуждение этой проблемы будет, он не сомневался. К его великому удивлению, ни британская, ни французская делегации об Эфиопии не упомянули, хотя Ванситтарт считал, что это было ошибкой.

При обсуждении возможности введения экономических санкций против Германии Муссолини подчеркнул, что экономические санкции часто носят обоюдоострый характер и приносят больше вреда странам, которые их ввели, чем той, против которой они направлены.

В последний день конференция обсуждала заключительное коммюнике. В предлагаемом тексте заявлялось, что три державы «находятся в полном согласии относительно противодействия… любому одностороннему отказу от договоров, могущему поставить под угрозу мир и спокойствие». Муссолини предложил дополнить фразу «…поставить под угрозу мир и спокойствие»: «…мир и спокойствие в Европе». Ванситтарт сразу уловил, куда клонит Муссолини, но Макдональд с Саймоном переглянулись и не сказали ни слова. После некоторого молчания поправка Муссолини была принята. Теперь он был уверен, что ни Британия, ни Франция не станут мешать его вторжению в Эфиопию.

14 мая, выступая в Сенате, Муссолини заявил, что начинает действия против Эфиопии, подчеркнув при этом, что, если Италии суждено сыграть значительную роль в сохранении мира в Европе, она должна позаботиться о своем тыле в Африке (в Эритрее и Сомали), в четырех тысячах километрах от Рима.

2 мая 1935 года был подписан франко-советский договор. Британское правительство было недовольно. В июне без консультаций с Францией и Италией Саймон подписал морской договор с Гитлером, согласно которому Германия может построить флот, но численность его не должна превышать 35 % от численности британского флота. Британцы утверждали, что совершили хорошую сделку, так как этим договором ограничили размеры немецкого флота. Гитлер и в самом делесоблюдал этот договор до начала войны в 1939 году. Однако французы увидели в нем предательство антигерманской солидарности союзников и преисполнились еще большей решимости оставаться в хороших отношениях с Италией.

В июне Макдональд ушел в отставку с поста премьер-министра. Правительство возглавил Болдуин, а сэр Сэмюель Хоар стал министром иностранных дел. Макдональд остался в правительстве, а для Идена был создан новый пост — министр по делам Лиги Наций и общей коллективной безопасности. Новое правительство находилось в сложной ситуации. Через 16 месяцев должны были состояться выборы, а британское общество буквально бредило Лигой Наций и принципом коллективной безопасности. Это получилось главным образом благодаря пропаганде, которую вел Британский союз в поддержку Лиги Наций, и особенно его президент лорд Сесил Челвудский — Роберт Сесил. Это он противодействовал Муссолини во время инцидента на Корфу в 1923 году. В предвыборной анкете британской публике задавался вопрос, поддерживает ли она идею экономических санкций и применение при необходимости военной силы против агрессора. В анкетировании участвовали более десяти миллионов человек. Результаты опроса, опубликованные в июне 1935 года, были таковы: 94 % поддержали экономические санкции; более 74 % поддержали применение силы против агрессора.

Британское правительство стремилось поддержать Лигу Наций и коллективную безопасность и надеялось таким образом выиграть выборы, но при этом оно не хотело озлоблять Италию. Особенно это относилось к антигерманской фракции в правительстве и министерстве иностранных дел. В высших эшелонах власти произошел глубокий раскол по вопросу выбора политики в отношении Германии. Одни, например лорд Ротмир, считали, что гитлеровские великолепные молодые парни-штурмовики защищают Европу от коммунизма; другие, Болдуин и его единомышленники, надеялись, что нацистская Германия и коммунистическая Россия станут воевать друг с другом, а третьи твердили, что величайшей угрозой миру является Германия и традиционная британская политика поддержания баланса сил в Европе диктует необходимость противодействовать Германии, а если понадобится, вступить с ней в войну, объединившись с любым союзником, в том числе с Италией и Советским Союзом.

Главными идеологами этой линии были Черчилль, влиятельный член парламента от консерваторов, не занимавший в то время никаких постов, и сэр Роберт Ванситтарт. Черчилль и Ванситтарт, решительно настроенные дать отпор агрессивным замыслам Гитлера, тем не менее готовы были допустить агрессию Муссолини в Африке, хотя и надеялись, что он сделает это без ущерба для репутации Лиги Наций и консерваторов на всеобщих выборах.

Муссолини понял их политику и не захотел спасать ни репутацию Лиги, ни британское правительство. Он предпочел завоевать Эфиопию наперекор оппозиции Лиги Наций и Британии, бросить вызов всем и победить. Когда 21 мая Драммонд беседовал с Муссолини, разговор был резким и прямым, притом собеседники старались обвести друг друга вокруг пальца. Драммонд заявил, что Британия для сохранения Лиги Наций может пожертвовать дружбой с Италией. Муссолини на это ответил, что не для того потратил столько денег и отправил такое количество военных частей в Африку, чтобы всего лишь разрешить спор по поводу пограничной стычки в Уаль-уале. Он должен получить от Эфиопии гарантии безопасности, и если окажется, что достичь этого можно, только вступив в войну, то так и сделает. Итальянский представитель в Лиге Наций Алоизи высказал эти мысли в еще более резких выражениях на скромном обеде с Иденом в Женеве. Он заявил, что такой человек, как Муссолини, не будет тратить шестьсот миллионов лир для того, чтобы потом по просьбе Лиги Наций изменить свое мнение. В этой ситуации Саймон мог только сообщить британскому кабинету следующее: хотя он ожидает, что в сентябре Италия начнет войну с Эфиопией, это дело требует чрезвычайно тонкого подхода и вести себя надо таким образом, чтобы не повлиять отрицательно на англо-итальянские отношения.

Британское правительство придумало компромисс себе в ущерб. Эфиопия уступит значительную часть своей территории Италии, а Британия за это отдает ей полоску земли на территории Британского Сомали, имеющую выход к морю. Британские капиталы финансируют Эфиопии постройку нового порта на присоединенной земле. 25 июня 1935 года Идеи отправился с этим предложением в Рим к Муссолини. Почти сразу по его приезде распространился слух, ставший теперь общепризнанной легендой. Когда Идена пригласили в большой зал Маппамонди, Муссолини продолжал работать, не обращая на него внимания. Идену пришлось идти к Муссолини через весь зал, и его это очень обидело, как, впрочем, и другие примеры грубости дуче. В последующие 10 лет все антиитальянские действия сменяющихся британских правительств вплоть до мая 1945 года были связаны с Иденом, хотя другие члены кабинета, включая Черчилля во время Второй мировой войны, хотели бы следовать более дружественной политике в отношении Италии.

Много лет спустя Идеи рассказал лорду и леди Глэдуин, что в этой истории нет ни капли правды. По его словам, когда он вошел, Муссолини встал и, встретив его на полпути, в середине зала, приветствовал с обычной учтивостью и продолжал так поступать на протяжении всего визита Идена в Рим. Верно лишь то, что Идеи в ту пору отстаивал гораздо более антиитальянскую политику, чем премьер-министр Болдуин и министр иностранных дел Сэмюэль Хоар, а в течение следующих трех лет противился политике умиротворения Италии, которую проводил сменивший Болдуина Невилл Чемберлен. Но это не было реакцией на проявленную к нему грубость со стороны Муссолини в июне 1935 года в Риме. К началу Второй мировой войны уже не было расхождений между Иденом и Черчиллем относительно того, какой политики держаться в отношении Италии.

Хотя Идеи нашел Муссолини учтивым и любезным, когда они были наедине, он обратил внимание на изменение его поведения во время совместных публичных появлений. Дуче всегда старался идти впереди, отсекая следовавших за нимимператорским взмахом руки. Идеи же как истинный джентльмен отставал, поджидая дам.

Идеи представил Муссолини план действий британского правительства как бескорыстную британскую жертву ради сохранения мира, подчеркивая, что, в то время как Италия приобретет новые земли за счет Эфиопии, та, в свою очередь, получит компенсацию за счет Британии. При этом Британия ни от кого не требует никаких компенсаций за эту территориальную потерю. Но Муссолини это предложение отверг. Он заявил, что, с итальянской точки зрения, оно имеет два недостатка: постройка порта усилит Эфиопию экономически, а следовательно, и политически, а дарованный ей коридор через британскую территорию позволит Эфиопии несравненно легче импортировать оружие. Он не назвал Идену истинной причины своих возражений: Италия получала территорию при условии отказа от войны. А Муссолини не хотел приобретения не слишком ценных земель мирным путем. Он желал покорить всю Эфиопию. Он жаждал империи, жаждал войны.

 

Глава 28

МИРУ НАПЕРЕКОР

Идеи покинул Рим, убежденный, что нет смысла в дальнейших попытках умиротворять Муссолини, а Муссолини почувствовал, что Идеи будет противиться его целям относительно Эфиопии. «Мы поняли, что мы — враги, — сказал он Рашели. — Я временно, а он — заклятый враг Италии».

В июле Совет Лиги Наций вновь обсуждал эфиопский кризис и попросил Британию, Францию и Италию провести совещания и попытаться прийти к соглашению. Исключение из этих переговоров Эфиопии встревожило лейбористскую оппозицию в Англии, а также других сторонников доктрины коллективной безопасности. Идеи, Алоизи и Лаваль, ставший еще и премьер-министром в дополнение к посту министра иностранных дел, встретились в августе в Париже. Лаваль и Иден предложили Муссолини еще большую часть Эфиопии с мандатом на эксклюзивные экономические права на всей ее территории. Но Муссолини это предложение отверг.

В эти годы Сталин наконец осознал, что Гитлер представляет для Советского Союза большую угрозу, чем социал-демократы. В сентябре 1934 года Советский Союз вступил в Лигу Наций, которую Ленин в свое время заклеймил как империалистическую «кухню воров». За этим последоваливоенный союз с Францией и дружественные переговоры Сталина с Иденом в Москве. Во Франции социалисты и коммунисты создали единый Народный фронт для отпора угрозе фашистского переворота в своей стране.

Политика поддержки Народного фронта с социалистами против фашистов была подтверждена на 7-м конгрессе Коммунистического Интернационала, состоявшемся в августе 1935 года в Москве. Когда коммунисты осуждали фашизм, они использовали это слово собирательно, включая в него все правые диктатуры, но подразумевали под ним в первую очередь нацистскую Германию. Муссолини писал в «Иль пополо д'Италия», что коммунисты отбросили все остальные свои доктрины и сосредоточились только на антифашизме. Он заявил, что горд считаться их главным врагом.

В 1935 году во Франции очень окреп Народный фронт под руководством лидера социалистов Леона Блюма (немецкие нацисты и французские фашисты постоянно подчеркивали, что он еврей), ставший главным противником правительства Лаваля. Социалисты ненавидели Муссолини, который оставался для них убийцей Маттеотти, и требовали введения санкций для предотвращения его агрессии против Абиссинии (Эфиопии).

В Британии лейбористская оппозиция провела кампанию за применение санкций против Италии. Ее поддержали либеральная партия и возглавляемый лордом Сесилом Британский союз в поддержку Лиги Наций. Однако пацифистские традиции были слишком сильны среди лейбористов, так что их бурные требования санкций и критика нерешительности правительства сочетались с категорическим неприятием перевооружения, даже такого мизерного, какое предпринял Болдуин.

Сторонники санкций сознавали, что существует один важный шаг, который следовало бы сделать, чтобы остановить Муссолини. Суэцким каналом владел консорциум, в котором большинство акций принадлежало британскому правительству. Для поддержания в нем судоходства необходимо было постоянно его чистить. Правительству Британии не составило бы никакого труда закрыть канал, что помешало бы транспортнымкораблям Муссолини, доставлявшим войска, проплывать через него на пути в Эритрею и Итальянское Сомали. Однако когда Драммонд 17 августа сообщил Муссолини, что на британское правительство оказывают давление, чтобы закрыть Суэцкий канал, Муссолини ответил, что, если это будет сделано, он отдаст приказ итальянскому флоту снова его открыть. Британское правительство не сделало никаких шагов для закрытия канала, потому что не сомневалось, что дуче выполнит свою угрозу, а это будет означать войну.

22 августа британский кабинет в течение пяти часов обсуждал сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что британское общественное мнение не позволит поддаться Муссолини и предать Лигу Наций. Но если Совет Лиги введет санкции против Италии, станут ли остальные страны их осуществлять или предоставят Британии действовать в одиночку? Какова будет ситуация, если санкции приведут к войне с Италией? Насколько силен британский флот в сравнении с итальянским морским и воздушным флотом? Адмиралтейство сообщило, что, если в Средиземном море начнется война с Италией, Британия, в конечном итоге, ее выиграет, но при этом потеряет, возможно, 4 крупных корабля. Главы всех служб, больше встревоженные японской угрозой британским интересам на Дальнем Востоке, чем итальянскими планами насчет Абиссинии, резко возражали против любых действий, которые могут вызвать войну с Италией. Адмирал Хыоз-Халлет считал, что на такую оценку ситуации сильно повлияло восхищение, которое испытывали многие старшие морские офицеры по отношению к Муссолини.

И британский кабинет министров решил плыть по течению — ничего не предпринимать, а подождать и посмотреть, что произойдет через две недели, когда вновь соберется Совет Лиги. Макдональд считал, что они столкнулись с самой серьезной проблемой с 1914 года, и Болдуин дал указания Хоару: «Уберегите нас от войны, мы к ней не готовы». Хоар жаловался на Болдуина министру финансов Невиллу Чемберлену: «Стэнли не хочет думать ни о чем, кроме своего очередного отпуска и необходимости любой ценой держатьсяподальше от этого дела». Он сетовал на «равнодушие Стэнли» и на то, что «Рамсей — паникер и малодушно капитулирует перед итальянцами».

В то время как Эфиопии по-прежнему не давали права покупать оружие, а британское и французское правительства не предпринимали никаких шагов против Муссолини, британские банки прекратили предоставление кредитов итальянским заводам. Это причинило Муссолини некоторые неудобства и вызвало его тревогу. 13 августа он пожаловался на данное обстоятельство французскому послу и предупредил его, что, если Англия и Франция сделают какие-то шаги, которые могут серьезно угрожать Италии, он от отчаяния, не колеблясь, объявит им войну.

В течение августа итальянские транспортные корабли перевозили войска по Суэцкому каналу. Шло наращивание военной силы. У Де Боно, командующего войсками в Эритрее, и генерала Родольфо Грациани, на юго-востоке Итальянского Сомали, находилось под командованием 150 000 человек. 24 августа сыновья Муссолини — Витторио и Бруно — отправились в Восточную Африку. Витторио было 18 лет, и он поступил в авиацию. Это был минимальный возраст для поступления в воздушные силы, поэтому Бруно, которому едва исполнилось 16, сделать этого не мог. Однако Муссолини поддержал его просьбу о призыве в армию, и мальчика зачислили. Бруно был далеко не единственным фашистским подростком, кому удалось записаться в армию до совершеннолетия. Галиаццо Чиано, вернувшийся с Эддой и всей семьей из Шанхая, также записался добровольцем в авиацию и отбыл в Восточную Африку.

28 августа Муссолини председательствовал на заседании кабинета. После заседания было выпущено сообщение для прессы, в котором разъяснялась позиция правительства. Эфиопия — государство дикарей, не заслуживающее, чтобы с ним обращались как с цивилизованной нацией или принимали во внимание в международных вопросах. Цели Италии в Эфиопии никоим образом не ущемляют британские интересы, поэтому нет никаких оправданий попыткам Британии настроить против Италии Лигу Наций.

В начале сентября в Женеве собрался Совет Лиги Наций. На нем были заслушаны аргументы итальянской и эфиопской сторон. Эфиопию представлял несколько напыщенный адвокат-француз, и, как только он начал говорить, Алоизи, согласно инструкциям Муссолини, вышел из зала. Совет Лиги перенес обсуждение на заседание Комитета пяти (Британии, Франции, Польши, Турции и Испании). Комитет Пяти предложил Италии еще большие концессии в Эфиопии, но Муссолини снова отверг это предложение.

В кабинете министров Британии Идеи и Чемберлен стояли за жесткие меры против Италии. Но Болдуин, Хоар, Макдональд и Саймон хотели идти на уступки Муссолини, а Лаваль настаивал на уступках еще резче. Он меньше боялся бы озлобить Муссолини, если бы мог быть уверен, что Британия поддержит Францию в случае германской агрессии. Но визит Саймона к Гитлеру, британское осуждение франко-советского пакта и морской договор Британии с Германией подорвали веру французов в альянс с британцами и утвердили их в важности альянса с Италией.

Британская партия лейбористов и либералы проявляли все большее недоверие к искренности правительства, когда оно провозглашало, что поддержит Лигу Наций и остановит Муссолини. Блестящий поэт-сатирик Сагиттариус, публиковавшаяся в лондонском левом журнале «Нью стейтсмен», великолепно описала отношение Лиги Наций к абиссинскому кризису:

11 сентября в Женеве Хоар обратился к Генеральной Ассамблее Лиги Наций. Он произнес на удивление сильную речь в поддержку Лиги и пообещал, что Британия присоединится к любым санкциям, которые будут введены против Италии. Бельгийский делегат, Поль Гиманс, прослушав речь Хоара, заметил: «Британцы решили остановить Муссолини, даже если для этого потребуется применить силу». На следующий день Лаваль вызвал еще большее удивление, выступив почти столь же резко, как и Хоар, в поддержку санкций. Неужели Лига, Британия и Франция наконец решились предпринять действенные шаги, чтобы остановить агрессию Муссолини против Эфиопии?

Но за день до этих выступлений на Генеральной Ассамблее состоялись две личные беседы между Хоаром и Л авалем. Они сошлись на том, что должны попытаться удержать Италию на стороне союзников и сохранить достигнутое в Стрезе единство. Ни при каких обстоятельствах они не станут воевать с Италией. Хоар сказал, что британское правительство имеет в виду всего лишь запрещение импорта некоторых итальянских товаров, а это никто не может расценивать как военные действия. Лаваль передал эту ободряющую новость Алоизи. Он сообщил ему, что ни он, ни британское правительство не рассматривают даже возможность закрытия Суэцкого канала и что он не думает, будто Муссолини станет серьезно возражать, если англичане решат не покупать кьянти.

Итальянская пресса начала бурную кампанию против Британии. Журналисты писали, что все проблемы с Эфиопией и Лигой возникают из-за англичан, преследующих свои цели. Они напоминали о тридцати тысячах бурских женщин и детей, погибших в британских концентрационных лагерях в Южной Африке во время Англо-бурской войны. Они вспоминали о резне в Амритсаре в Индии в 1919 году. Однако британское министерство иностранных дел использовало, правда не всегда успешно, свое влияние на прессу, чтобы воспрепятствовать критике Италии и Муссолини. Всякий раз, когда «Джорнале д'Италиа» обвинял Британию в том, что та планирует войну с Италией, британское правительство поспешно уверяло публику, что не имеет подобных намерений.

Однако Болдуин позволил Идену и Ванситтарту уговорить себя усилить британский флот на Средиземном море. В Гибралтар, на Мальту и в Александрию были посланы пять крейсеров, два из них линейные, и несколько кораблей меньшего водоизмещения, которые дополнили базирующиеся в Средиземном море четыре линкора, два авианосца, сорок эскадренных миноносцев и одиннадцать подводных лодок. Итальянская пресса злобно поносила британцев, и в Риме каждую минуту ждали объявления войны, но Муссолини не терял выдержки.

Драммонд был встревожен. 17 сентября он писал Хоару, что не сомневается: начав войну, Муссолини не удовлетворится меньшим, чем покорение всей Эфиопии или по крайней мере триумфальный вход итальянской армии в Аддис-Абебу. Разве что негус капитулирует безоговорочно. Драммонд докладывал, что большинство итальянского народа, особенно молодежь, восторженно поддерживают Муссолини. Так что в нынешнем настроении и Муссолини, и итальянский народ скорее пойдут на самоубийство, чем повернут назад. Итальянская пресса предлагала объявить войну Британии и хвалилась, что итальянской авиации не составит большого труда разбомбить Мальту и уничтожить британский флот. Болдуин решил, что безопаснее будет перевести флот в Александрию. Муссолини откликнулся на это посылкой войск из Италии в Ливию, откуда им будет сподручнее вторгнуться в Египет.

Раффаэле Гуарилья был отозван с должности посла в Мадриде и стал главой министерства иностранных дел. Он организовал высокоэффективную шпионскую сеть в Лондоне, Париже и Женеве. Однажды ему даже удалось заполучить экземпляр совершенно секретного доклада британского представителя в Лиге Наций, посланного в Лондон, в министерство иностранных дел. Он сообщил Муссолини, что если Италия вторгнется в Эфиопию, британцы станут настаиватьна введении против нее экономических санкций, на что Франция неохотно согласится, но для ослабления их действенности сделает все, что в ее силах, чтобы приостановить применение этих санкций. Кроме того, ни Британия, ни Франция не станут воевать с Италией из-за Эфиопии или предлагать закрытие Суэцкого канала.

Муссолини запросил британское правительство, означают ли передвижения английского флота, что Британия собирается напасть на Италию или закрыть Суэцкий канал. 23 сентября лорд Хоар дал указание Драммонду довести до сведения Муссолини «личное послание министра иностранных дел, одновременно являющегося консерватором и старинным другом Италии». Драммонд должен был сообщить Муссолини, что утверждения, будто британское правительство хочет уничтожить итальянский флот, — неправда. Британия хочет «видеть Италию сильной и процветающей, а правительство ее — стабильным, каким оно пребывает уже многие годы… Я должен избегать слова «санкции» и сказать, что вопрос о закрытии канала или военных санкциях даже не обсуждался». Однако если Лига решится на коллективные действия, Британия исполнит свою роль, как верный член Лиги Наций. Этого Муссолини было достаточно. Он рискнет начать военные действия.

29 сентября он направляет Де Боно приказ: «Никакого объявления войны. Приказываю: начать наступление рано утром 3. Повторяю: 3 октября». Вечером 2 октября он обращается к толпе с балкона Палаццо Венеция. «Чернорубашечники революции!.. В этот торжественный час истории нашей страны двадцать миллионов человек вышли на площади по всей Италии», чтобы показать миру силу Италии и фашизма в 1935 году, XII году фашистской эры. «Пролетарская и фашистская Италия, Италия Витторио-Венето и нашей революции, восстань! Пусть небеса услышат твои крики ободрения нашим солдатам, ожидающим в Африке. Пусть их услышат наши друзья и наши враги во всех краях земли. Это крик во имя справедливости! Это крик победы!»

В тот день Муссолини навестил старинный друг Джузеп-пе Преццолини. В молодости, когда они оба были социалистами перед Первой мировой войной, дуче восхищался его сочинениями. Преццолини всегда говорил с Муссолини откровенно — он знал, что может это себе позволить. Он спросил, понимает ли Муссолини, что делает, чем рискует, — ведь может начаться война с Англией. Британский флот в Средиземном море способен нанести удар по всем жизненным центрам Италии, в то время как она не сможет поразить Лондон и Германию. «Да, — отвечал Муссолини, — но Англия не захочет ради Эфиопии пожертвовать жизнью хотя бы одного-единственного солдата».

 

Глава 29

ПОБЕДА

В июне 1936 года, после того как итальянцы покорили Эфиопию, Черчилль написал статью в «Ивнинг стандард», в которой горестно анализировал британскую политику во время абиссинской войны. Британское общественное мнение требовало, чтобы Британия поддержала авторитет Лиги Наций, предотвратила завоевание Эфиопии Италией и показала всему миру, что агрессия не приносит выгоды. Но при этом то же общественное мнение требовало, чтобы Британия ни в коем случае не ввязывалась в войну. Британское правительство понимало, что единственной мерой, способной серьезно осложнить итальянскую агрессию, было закрытие Суэцкого канала и эмбарго на экспорт в Италию нефти. Однако Муссолини объявил, что если эти два шага будут сделаны, он начнет войну с Лигой Наций и Британией. Так что Лига и британское правительство применили только такие экономические санкции, которые не могли существенно повлиять на итальянскую агрессию. В результате Италия покорила Эфиопию и опозорила Лигу Наций и Британию.

Последующий анализ был сделан Черчиллем точно и с блеском, но когда абиссинская война была в разгаре, он никакой альтернативной политики предложить не смог. Он считал, что не Италия, а Германия представляет угрозу миру в Европе и британским интересам, и надеялся что Муссолини, которым он продолжал восхищаться, будет полезным союзником Британии против Гитлера. Однако независимо от британского общественного мнения Черчилль считал, что поддерживать престиж Лиги Наций стоило ради той роли, которую она может сыграть в сохранении мира. Иначе поражение Лиги Наций ободрит другого, более опасного агрессора, Гитлера. Черчилля также очень тревожила военная слабость Британии, и он полагал, что не многое может быть сделано для обуздания агрессора, пока страна не перевооружится. «Будьте начеку, — писал он Хоару, — не допустите серьезнейшей оплошности: не дайте дипломатии забежать вперед военно-морской готовности… Как обстоят дела с флотами? Где они? В хорошем ли они состоянии? Достаточна ли их численность?»

Но вернемся в осень 1935 года… В 5 утра 3 октября без объявления войны итальянцы начали военные операции против Эфиопии, осуществив бомбардировку Адовы с воздуха и двинув вперед наземные войска. Воздушный налет принес тяжелые потери гражданскому населению. Британский представитель в Аддис-Абебе сообщил, что первая бомба упала на здание склада госпитального оборудования, помеченное красным крестом. Итальянцы быстро захватили Адову, отомстив за свое поражение в 1896 году.

Война вызнала огромный энтузиазм в Италии и получила полную поддержку католической церкви. В начале сентября, еще до начала войны, папа в беседе с другом утверждал, что если Италия развяжет войну в Эфиопии, это будет «огорчительно», потому что он представить себе не может, как это цивилизованная нация решается захватить другую страну. Однако когда война началась, итальянская церковь оказала ей полную поддержку. «О, Дуче! — провозгласил епископ Террачины. — Сегодняшняя Италия — фашистская страна, и сердца всех итальянцев бьются в лад с твоим. Нация готова принести любые жертвы ради победы мира и римско-католической цивилизации… Да благословит тебя Господь, о Дуче… и подарит победу итальянской армии». Епископ Виченцы высказался с не меньшим пылом. 28 октября кардинал Ильдефонсо Шустер во время проповеди в кафедральном соборе Милана сказал, что не будет смешением святого и низменного, если он подчеркнет, что нынче не только праздник. Святого Симона и Святого Иуды, но также тринадцатая годовщина марша на Рим, открывшего новую страницу в истории Апеннинского полуострова и католической церкви Италии.

Лига Наций заклеймила Италию как агрессора и отменила эмбарго на поставки оружия в Эфиопию, а также назначила комитет для рассмотрения санкций, которые следует применить к Италии. Пятьдесят из пятидесяти двух наций, входивших в Лигу, согласились ввести санкции. Отказались только Австрия и Венгрия. В течение месяца санкции были согласованы, и почти все пятьдесят стран стали им следовать с 18 ноября. Было решено запретить импорт всего итальянского и разрешить экспортировать в Италию ограниченное число товаров. В это число не вошли оружие, резина, олово, железный лом, но только не нефть. Сегодня эти меры кажутся слишком мягкими и неэффективными в сравнении, например, с санкциями, предпринимаемыми в последние годы против Югославии, Ирака и Ливии. Мы также знаем, что экономические санкции начинают сказываться только при применении их в течение нескольких лет. Но государственные мужи в 1935 году в Женеве надеялись, что, если страны не будут покупать итальянские товары, Италия скоро окажется без иностранной валюты и не сможет расплачиваться за импорт, необходимый ей для ведения войны.

В Эфиопии дела итальянцев развивались не слишком удачно. Через 6 недель армия Де Боно на севере страны продвинулась за Адову только на сорок миль; на юго-востоке, в районе Сомали, Грациани вообще не смог никуда продвинуться. Золотые запасы Банка Италии таяли, а запрет Лиги Наций на итальянский экспорт мог привести к дальнейшему их уменьшению. 27 ноября лира упала на 25 %.

* * *

Тем временем в Британии Болдуин решил провести парламентские выборы на год раньше срока и обосновал своюкампанию тем, что его правительство поддержало Лигу Наций против агрессора. Лейбористская оппозиция критиковала правительство за проволочки в этой политике, долгом нежелании вводить санкции. Лейбористы требовали введения жестких санкций по нефти, но в то же время продолжали противиться перевооружению британской армии. Правительство выиграло выборы 14 ноября, потеряв лишь 80 из 556 выигранных ими в 1931 году мест в Палате общин. Правительственное большинство в Палате теперь составляло 249 мест. Однако во Франции правые не желали поддерживать санкции против Италии. Представитель правого крыла Анри де Кериллис был ярым противником Германии и в Палате депутатов восставал против малейших поблажек Гитлеру. Однако он же написал 9 октября 1935 года статью в «Эко де Пари» под заголовком «Никакой войны против фашизма». В ней он доказывал, что Франции ни в коем случае не следует присоединяться к крестовому походу против фашизма, который объявили Англия и Лига Наций, сделав это для того, чтобы нынешнее британское правительство победило на выборах.

В начале ноября Эдзо Гарибальди сказал Муссолини, что он поедет в Англию и переговорит с Хоаром, которого знал со времен Первой мировой войны, когда тот служил в Италии. Муссолини согласился, так как никогда не доверял дипломатам и сомневался в правдивости их докладов, поэтому готов приветствовать любую идею Эдзо, направленную на улучшение итало-британских отношений. Он дал Эдзо право сделать британскому правительству неофициальные предложения по компромиссному урегулированию абиссинского кризиса. Они включали передачу Италии большего куска Эфиопии, чем предлагали ранее Хоар и Лаваль. Таким образом, Италия получит почти половину эфиопской территории и мандат, утвержденный Лигой Наций, на управление большей частью второй ее половины; Эфиопия должна будет разоружиться. Еще Муссолини сказал, что не станет возражать, как делал это в июне, против британского плана компенсировать Эфиопии ее территориальные потери земельной полосой, обеспечивающей ей выход к морю через Британское Сомали.

22 ноября Эдзо Гарибальди встретился с Рамсеем Макдональдом, только что потерявшим в результате выборов место в парламенте, но оставшимся членом правительства. Макдональд отметил, что понимает желание Италии расширить свои владения, что Эфиопия — это варварское государство и что Британия не станет возражать против итальянских устремлений. Однако эти устремления не могут быть удовлетворены, пока Италия осуждена Лигой Наций как агрессор. «Значит, весь вопрос в том, как спасти достоинство Лиги? — осведомился Эдзо Гарибальди. — И ради этого вы готовы разжечь мировой пожар?» «Да, — отвечал Макдональд, — потому что для Британии Лига остается последним оплотом мира».

28 ноября Гарибальди обсудил создавшуюся ситуацию с Хоаром, который пообещал внимательно рассмотреть предложения Муссолини, хотя высказал сомнение, что они окажутся приемлемыми для британского правительства и Эфиопии. Муссолини требовал слишком большой кусок территории Эфиопии, да и нельзя было оставлять ее без армии. Гранди и Ванситтарт также должны были обсудить эти предложения.

7 декабря Хоар встретился в Париже с Лавалем, и они договорились предложить Италии и Эфиопии план Хоара-Лаваля, который был очень похож на предложения Муссолини, переданные через Эдзо Гарибальди. Эфиопия уступит почти половину своей территории Италии, которая станет также попечителем (протектором) второй ее половины. Эти предложения вызвали такую бурю протестов в британской прессе и в Палате общин, что Хоару пришлось уйти в отставку.

Для рассмотрения плана Хоара-Лаваля Муссолини созвал совещание Высшего фашистского совета. Общее мнение было, что этот план может стать основой для переговоров, следует лишь внести в него ряд поправок. Только двое членов пожелали отвергнуть его безоговорочно. Высший совет согласился вернуться к его рассмотрению через два дня, но ктому времени Хоар ушел со своего поста и стало ясно, что и британское правительство, и Эфиопия с таким урегулированием не согласятся. Высший совет постановил, что Италии тоже следует его отвергнуть. Возможность компромисса была утрачена. Италия решила идти наперекор Британии, Лиге Наций и всему миру.

Гуарилья всегда считал провал плана Хоара-Лаваля трагедией, изменившей ход истории. Если бы британское правительство не отвергло этот план, Муссолини бы его принял; альянс Италии с Францией и Британией был бы восстановлен; ось Рим-Берлин никогда бы не была создана; Германия не начала бы Вторую мировую войну и в Италии уцелел бы фашистский режим. Но пожалуй, этот анализ не учитывает сути режима Муссолини и его характера.

Муссолини решился сделать шаг, который мог помочь спасти золотой запас страны и одновременно воспламенить патриотические чувства нации. Он призвал мужчин и женщин Италии пожертвовать на благо государства свои обручальные кольца и другие золотые украшения. Людей пригласили прийти и принести их золото 18 декабря в городские и сельские пункты сбора по всей стране. Их встречали фашистские добровольцы, многие из которых были членами старших секций молодежного движения. Эти преданные фашистскому делу юноши и девушки дежурили каждый день с семи утра до десяти вечера, принимая обручальные кольца, серьги и другие украшения, которые им вручали королева, принцессы, Рашель Муссолини, Эдда Чиано, почти все светские дамы и множество женщин среднего класса, работниц и крестьянок. Женщины приносили также кольца мужей. Все для того, чтобы помочь фашистской Италии, которая стояла одна-одинешенька, героически бросая вызов всем незаконным и несправедливым санкциям, введенным против нее враждебным миром по наущению британского и международного антифашизма.

Несмотря на то что весь день лил дождь, пришли тысячи женщин. Фашисты назвали 18 декабря Днем веры («Джорната делла Феде»); в этих словах заключался двойной смысл, так как «феде» означает и веру, и обручальное кольцо. Юные члены фашистского молодежного движения, принимавшие эти кольца, до сих пор с гордостью вспоминают этот день, хотя теперь им уже далеко за шестьдесят и они разочаровались в фашизме и в Муссолини.

После того как Хоару пришлось уйти в отставку, министром иностранных дел стал тридцативосьмилетний Идеи. Это был самый молодой британский министр иностранных дел за долгие годы. Во Франции Л аваль пережил вотум недоверия в Палате депутатов, но месяц спустя его правительство пало. Утратив свой пост, он написал личное письмо Муссолини, в котором утверждал, что затягивал применение санкций против Италии сколько мог. На Муссолини его послание особого впечатления не произвело.

Новым премьер-министром Франции стал радикал Аль-бер Саррот, назначивший Фландена министром иностранных дел. Однако Идену и Фландену не удалось добиться большего прогресса в вопросе введения против Италии санкций по нефти, чем Хоару и Л авалю.

Идеи хотел ввести нефтяные санкции, но встретил ожесточенное сопротивление. 40 % итальянского импорта нефти шло из Румынии, 13 % — из нефтяных скважин Персидского залива от «Англо-Иранской нефтяной компании», 12 % — из Советского Союза и 6 % — из Соединенных Штатов. Румыния и Советский Союз дали согласие прекратить поставки нефти Италии, если их призовет к этому Лига Наций, но как поступят Соединенные Штаты?

Нападение Италии на Эфиопию — одно из последних в мире независимых африканских государств — вызвало бурю возмущения среди чернокожего населения разных стран, особенно в Соединенных Штатах, где негры-демонстранты повесили чучело Муссолини. Однако белое население Соединенных Штатов, в том числе и конгрессмены, не слишком интересовалось делами Эфиопии. В начале итало-абиссинской войны президент Рузвельт вызвал из небытия Акт о нейтралитете, чтобызапретить поставки оружия в Италию, и намекнул, что США готовы расширить это эмбарго на нефть. Однако между октябрем 1935 года и февралем 1936 поставки американской нефти в Италию выросли с 6 до 17 % от общего объема итальянского нефтяного экспорта. И Рузвельт понял, что не сможет заставить Конгресс принять необходимое законодательное решение, которое могло бы помешать американским нефтяным корпорациям увеличить свои поставки Италии в случае отказа Румынии и Советского Союза поставлять ей нефть.

Фланден также категорически выступал против нефтяных санкций. Он сообщил Идену мнение французского посла в Риме, который не сомневался в том, что, если такие санкции будут введены, Муссолини покинет Лигу и, возможно, объявит войну Британии и Франции. Фланден зашел даже так далеко, что прямо заявил британскому правительству: Франция будет голосовать против нефтяных санкций и откажется их осуществлять.

16 ноября Муссолини освободил Де Боно от обязанностей главнокомандующего в Эритрее и назначил вместо него генерала Бадольо. С начала войны по Суэцкому каналу к Бадольо шли подкрепления и корабли с топливом для его военно-воздушных сил. Так что к февралю 1936 года у Бадольо было 200 000 человек и 4000 воздухоплавательных единиц. В течение февраля он выиграл несколько решающих сражений и уничтожил две эфиопские армии. Его военно-воздушные силы сыграли самую существенную роль в победе над эфиопскими войсками, не имевшими ни самолетов, ни противовоздушной защиты.

Зарубежное общественное мнение все более возмущалось итальянскими методами ведения войны. После того как был отвергнут план Хоара — Лаваля и командование перешло в руки Бадольо, итальянцы стали вести военные действия, нарушая целый ряд международных соглашений, ранее ими подписанных. Они бомбили госпитали, отмеченные знаком красного креста, и применяли горчичный газ. 22 декабря Бадольо впервые применил горчичный газ против эфиопскойармии. 30 декабря воздушные силы, прикомандированные к армии Грациани, разбомбили госпиталь шведского Красного Креста в Доло. Учреждения эфиопского Красного Креста в Амба-Арадам на севере и Дэгэх-Бур на юге также подверглись бомбовым ударам.

Горчичный газ, примененный Бадольо в февральском и мартовском наступлениях, способствовал победе итальянцев, так как вызвал панику в рядах эфиопских воинов, многие из которых сражались босыми. На северном фронте работники британского Красного Креста под командой доктора Джона Мелли обрабатывали от 80 до 100 отравленных газом эфиопских солдат и гражданских лиц в день. 4 марта итальянские воздушные силы разбомбили госпиталь британского Красного Креста в Аломате. Самолеты летели очень низко; так как пилоты знали, что у эфиопов нет противовоздушной обороны, и, конечно, не могли не видеть красный крест на госпитале. Витторио Муссолини был одним из тех, кто участвовал в этом налете.

Британский Красный Крест был убежден, что итальянцы намеренно целились в них, поэтому было решено не демонстрировать красные кресты. После случившегося в Аломате доктор Мелли лечил пораженных отравляющими газами в тайных убежищах, скрытых в лесах. Некоторые журналисты считали, что нападение на Мелли и его врачей было совершено итальянцами с целью убийства представителей британского Красного Креста, дабы они не рассказали всему миру о широкомасштабном применении итальянскими войсками отравляющих газов. Но римский корреспондент газеты «Морнинг пост» Джордж Мартелли, который часто брал интервью у Муссолини и преклонялся перед ним, отвергает это мнение как нелепое. Действительно, итальянцы должны были понимать, что невозможно убить всех европейцев — свидетелей применения газов. По его мнению, воздушный налет на британский Красный Крест был просто средством устрашения: фашисты хотели показать, что их страна ведет тотальную войну и они также одержимы ненавистью к англичанам, инициаторам санкций против Италии.

Итальянцы думали иначе. Они считали эфиопов дикарями, которые пользуются жуткими пулями дум-дум, покупая их у держав — участниц санкций, хотя эти пули были запрещены международными соглашениями. На картинках в газетах и журналах, в том числе детских, высокий, прекрасно сложенный улыбающийся итальянец стрелял из пулемета по сотням нелепых черных фигурок, которые в панике разбегались или сдавались, подняв руки вверх. В популярных песенках высмеивали императора Хайле Селассие и его черных дикарей-подданных. Витторио Муссолини писал, что, пролетая над Эфиопией, он осознал и красоту, и все ужасы войны. Он считал ее «великолепным спортом». Зрелище группы эфиопских всадников, разорванных на куски авиабомбой, напомнило ему о распускающейся розе — так разлетались они во все стороны. «Это было отличнейшим развлечением».

А у себя дома итальянцы наслаждались веселыми песенками о войне. Самой популярной из всех была «Черное личико», написанная композитором-песенником Марио Руччиоие. В ней рассказывалось о прекрасной эфиопской девушке, рабыне у жестоких рабовладельцев. Она мечтает, что ее освободят итальянские солдаты и увезут, как военный трофей, в Рим, где она станет римлянкой, будет носить черную рубашку и маршировать перед королем и Муссолини. Однако ближе к концу войны Муссолини запретил эту песенку и приказал Бадольо наказывать любого белого итальянского солдата, который будет замечен в связях с черными эфиопками. Песенки вроде «Черного личика» не помогали итальянскому народу проникнуться убеждением в своем расовом превосходстве над покоренными черными дикарями. Карикатуры в газетах, на которых сначала изображались итальянские солдаты, развлекающиеся с черными красотками, теперь демонстрировали чернокожую соблазнительницу-змею, предлагающую себя молодому итальянскому красавцу солдату, который твердо заявляет ей: «Нет, дорогая моя. Спасибо, но я предпочитаю мою подружку-итальянку на родине».

* * *

7 марта в нарушение Локарнского договора Гитлер направил свои войска в Рейнскую область, которая была демилитаризованной зоной. Этим Гитлер нарушил не только Версальский договор, навязанный Германии силой, но и договор, свободно заключенный Штреземаном в 1925 году. Однако Британии так же не хотелось выступать против Германии из-за Рейнской области, как Франции — против Италии из-за Эфиопии. Когда Идеи спросил водителя такси, в котором ехал, что тот думает насчет ввода немецких войск в Рейнскую область, таксист ответил: «Полагаю, что Джерри (презрительное прозвище немцев со времен Первой мировой войны) могут делать у себя на заднем дворе что хотят. Разве не так?»

Идеи, Фланден и Совет Лиги Наций теперь обсуждали проблемы не Эфиопии, а Рейнской области. Муссолини не участвовал в их дискуссиях. Он был весь поглощен войной с Эфиопией и с радостью получал рапорты о продолжающемся наступлении армии Бадольо. Хайле Селассие принял личное командование над своей армией при Ашанги, но допустил роковую ошибку, перейдя в атаку, а не отступив в леса, где мог бы спокойно дождаться, пока сезон дождей положит конец продвижению Бадольо. 31 марта Хайле Селассие потерпел сокрушительное поражение. Его войска понесли тяжелые потери. Раненые и умирающие солдаты страдали от отравляющих газов, медицинской помощи не было, так как бригады Международного Красного Креста были вынуждены уехать из-за воздушных налетов на их госпитали. В Италии ликование по поводу победы в войне достигло апогея. Встречаясь на улице, знакомые обменивались фразами: «Ну, чья теперь Эфиопия?» — и получали в ответ: «Наша!»

В отчаянии Хайле Селассие тайно направил Муссолини мирные предложения. Его бывший посол в Риме был направлен к итальянскому консулу в Джибути. Негус предлагал продать большую часть Эфиопии Италии за 1,5 миллиарда лир и назначить 6 итальянских советников для руководства политикой его правительства при условии, что Италия признает независимость Эфиопии. Муссолини через посредника учтиво ответил, что рад решению негуса наконец-то вестипереговоры непосредственно с ним, без вмешательства Лиги Наций или какого-то иностранного правительства, но считает предложенные условия мира неприемлемыми.

Теперь британским правительственным кругам стало ясно, что Муссолини победил. 20 апреля в Женеве Иден потребовал, чтобы санкции против Италии продолжались. Но тремя днями ранее Черчилль написал в статье, опубликованной в «Ивнинг стандард», что британское правительство не станет отговаривать Хайле Селассие от принятия любых требований Муссолини, даже если они хуже тех, что предлагались в плане Хоара-JIаваля. 29 апреля Черчилль предложил консервативному комитету по иностранным делам отменить санкции против Италии.

Тем же вечером Гранди имел личную встречу с королем Эдуардом VIII, который в январе наследовал престол после своего отца, Георга V. Новый король всегда восхищался Муссолини. Он согласился с Гранди, что санкции должны быть сняты, а дружеские отношения между Британией и Италией восстановлены. Когда Гранди заметил, что некоторые до сих пор продолжают настаивать на закрытии Суэцкого канала, король спросил: «Почему? Чтобы помешать победоносным итальянским войскам вернуться домой?»

1 мая Хайле Селассие сообщил своим министрам, что покидает страну. Британское представительство в Аддис-Абебе договорилось, что он будет доставлен в Англию на британском военном корабле. 3 мая Муссолини опубликовал в «Иль пополо д'Италия» статью под заголовком «На Аддис-Абебу», в которой клеймил «пацифистских поджигателей войны», жаждавших войны во имя мира. Авангард армии Бадольо вошел в Аддис-Абебу в 4 часа дня 3 мая. Муссолини объявил эту новость с балкона Палаццо Венеция вечером 5 мая. Он произнес речь, обращаясь к «чернорубашечникам Революции, мужчинам и женщинам Италии». Настал один из величайших моментов в трехсотлетней истории Италии. Эфиопия стала итальянской. Цивилизация восторжествовала над варварством. Италия снова стала империей.

Альберто Пирелли, президент Итальянской ассоциации экспорта, находился в это время в Лондоне и 7 мая позвонил Черчиллю, чтобы обсудить ситуацию. Черчилль сказал, что в Палате общин и в частных переговорах с министрами он предложит снять санкции против Италии. Однако убедить мир признать такой подход будет трудно, если Муссолини объявит об аннексии Эфиопии Италией. Черчилль предложил, что было бы разумнее, если б итальянцы согласились управлять Эфиопией через местных принцев, как делает Британия в некоторых районах Индии. Но вместе с тем он добавил, что, если Муссолини станет настаивать на аннексии, лучше ему сделать это быстро и поставить Лигу Наций перед свершившимся фактом.

Муссолини действительно обдумывал возможность управлять Эфиопией с помощью местных князьков. Он сказал Рашели, что, если бы Хайле Селассие не сбежал, он бы назначил его правителем Эфиопии в качестве итальянского вице-короля. Однако все сложилось по-иному. Италия победила Эфиопию, Лигу Наций и Британию, и Муссолини был полон решимости создать свою империю. Он готов был пойти на некоторую уступку: просто провозгласить Виктора Эммануила «королем-императором» без дополнительных упоминаний об Эфиопии. Но Виктор Эммануил не согласился. Он настаивал, что должен остаться «королем Италии». Поэтому 9 мая он был официально провозглашен королем Италии и императором Эфиопии.

В 10.30 того же вечера Муссолини вновь выступил с балкона Палаццо Венеция. Сегодня, 9 мая XIV года фашистской эры, Италия наконец стала фашистской империей, потому что четырнадцать лет назад она взнуздала энергию и дисциплину юности. Спустя 15 веков империя вновь воцарилась на холмах Рима.

Он закончил свою речь словами: «Чернорубашечники, легионеры, салют королю!»

11 мая Совет Лиги Наций решил продлить действие санкций против Италии, но все понимали, что это лишь видимость, необходимая для сохранения достоинства. Во Франции на выборах победил Народный фронт, и Леон Блюм стал премьер-министром коалиционного правительства социалистов и радикалов. При этом 72 депутата-коммуниста поддерживали правительство, хотя и не стали входить в его состав. Но помочь Эфиопии Блюм уже не мог… опоздал. В Британии министр финансов Чемберлен, бывший одним из самых решительных приверженцев санкций в британском правительстве, изменил свое мнение в связи с новой ситуацией. 10 июня на митинге консерваторов в Лондоне он заявил, что продолжать настаивать на санкциях будет «откровенным безумием». Идеи вынужден был с ним согласиться. Когда один из лейбористских членов парламента резко осудил его в Палате общин за то, что он не сумел ввести против Италии санкции на нефть, Идеи ответил резкой критикой их противодействия перевооружению британской армии. Он заявил, что Британия поддерживала Лигу Наций и бросала вызов Муссолини лишь угрозами, руганью и раздражающими поступками, а не конкретным противодействием — людьми и артиллерией.

30 июня на Генеральной Ассамблее Лиги Наций Идеи предложил отменить санкции против Италии, и Блюм с ним согласился. Хайле Селассие приехал в Женеву и обратился к Ассамблее от имени Эфиопии. Несколько присутствовавших на заседании итальянских журналистов-фашистов зашумели и были удалены из зала. Однако Лига приняла решение о снятии всех санкций против Италии с 15 июля.

Муссолини объявил о конце действия санкций с балкона Палаццо Венеция. «Сегодня, 15 июля, XIV года, санкционистский мир поднял на своих крепостных стенах белый флаг. Заслуга этой победы принадлежит итальянскому народу, мужчинам, женщинам и молодым девушкам Италии». Толпа взревела в ответ: «Тебе, Дуче!»

 

Глава 30

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ИСПАНИИ

В час своего триумфа Муссолини — глава правительства, фашистский Дуче, основатель империи — был сильно встревожен. Его младшая дочь шестилетняя Анна Мария заболела в мае 1936 года. Сначала ей поставили диагноз коклюш, но затем он перешел в полиомиелит. Муссолини всегда очень волновался, когда дети болели, и теперь просиживал у ее постели ночь за ночью, потому что ребенок просил, чтобы рядом были либо он, либо Рашель. Анна Мария была сообразительным ребенком и настаивала, чтобы ей сказали, что с ней происходит. Когда ей объяснили, что, возможно, она будет парализована, девочка воскликнула: «Если я всю жизнь не смогу двигаться, лучше мне умереть!» 2 июня врачи, лечившие девочку, сообщили Муссолини и Рашели, что ребенок на грани смерти. В течение нескольких следующих дней Муссолини почти не спал и чуть не лишился рассудка. Когда в окно комнаты Анны Марии подул ветер, он воскликнул: «Закройте окно — или ветер унесет мое дитя!»

Он занимался делами в комнате рядом со спальней, где лежала его дочь, но обнаружил, что не может толком сосредоточиться на политической ситуации, хотя к 8 июня Анна Мария стала поправляться. Когда ему принесли отчеты о подготовке к конференции в Женеве по поводу снятия санкций против Италии, он заметил: «Почему меня не оставляют в покое даже упостели моего ребенка!» 12 июля врачи объявили, что девочка, безусловно, выздоравливает, а 20 июля они сказали, что она спасена. Анна Мария оправилась от полиомиелита, но в 1968 году умерла от рака в возрасте 38 лет.

Во время болезни Анны Марии 5 июня Муссолини встретился с австрийским канцлером Шушнигом в Рокка делле Каминате. Шушииг сообщил ему, что Австрия станет первым государством, признавшим Виктора Эммануила III в качестве императора Эфиопии. Второй нацией, сделавшей это, была Германия. Когда начались первые неприятности с Эфиопией, Гитлер прервал дружественные отношения с Италией. Германия покинула Лигу Наций и не была больше связана ее решениями. Так что, когда Лига наложила эмбарго на экспорт оружия и в Италию, и в Эфиопию, Германия стала продавать оружие Хайле Селассие. После того как началась война и Лига ввела санкции против Италии, германское правительство объявило в ноябре 1935 года, что налагает запрет на экспорт в Италию олова, алюминия и других военных материалов. Это должно было обеспечить немцам доброе отношение Британии в тот момент, когда Гитлер задумал оккупировать Рейнскую область. Кроме того, этим он показывал Муссолини, что с Германией стоит дружить.

В ноябре 1935 года Муссолини послал свою дочь Эдду в Германию с визитом доброй воли. Нацистские вожди встретили ее очень тепло, и, вернувшись домой, она постаралась убедить отца в том, как важно наладить отношения с Германией. Вскоре после этого Гитлер согласился снабжать Италию углем, в котором она очень нуждалась после запрета на экспорт из Британии.

11 июля 1936 года в Рокка делле Каминате во время еще одной встречи с Шушнигом Муссолини посоветовал ему заключить с Германией договор о дружбе, а также предложить австрийским нацистам несколько мест в правительстве. Шушниг согласился, и трое австрийских нацистов стали министрами. В 1934 году Муссолини отверг совет британского правительства побудить Шушнига предоставить льготы австрийским социалистам, дабы заручиться их поддержкой против Гитлера. Теперь же он убедил Шушнига предоставитьльготы нацистам и принять Гитлера в качестве союзника против социализма.

* * *

В течение нескольких лет Муссолини пристально наблюдал за положением в Испании. Когда он впервые пришел к власти, Испанией правил правый военный диктатор, премьер-министр короля Альфонса XIII генерал Мигель Примо де Ривера. Но в 1930 году король Альфонс отправил Примо де Риверу в отставку и смягчил диктатуру. Вскоре последовала революция 1931 года, и король оказался в изгнании, а в Испании была провозглашена республика. К власти пришло либеральное левое правительство. Традиционные правые силы страны (в Испании это был союз землевладельцев, армии и церкви) стали в резкую оппозицию к этому правительству. Муссолини также был против республиканского режима в Испании. Он рассматривал революцию 1931 года как победу международного социализма и поддерживал консервативный милитаризм, роялизм и клерикализм в Испании. Это усилило его популярность в Ватикане и католической церкви Италии.

В 1932 году генерал Саканелл Санхурхо стал готовить военный переворот, чтобы свергнуть либеральное испанское правительство. Он тайно связался с Гуарильей, итальянским послом в Мадриде, и передал просьбу, чтобы Муссолини поддержал его государственный переворот. Его эмиссар вступил в контакт с Бальбо. Муссолини дал указания Гуарилье продолжать тайные контакты с Санхурхо и ободрять его, но отказать ему в помощи или открытой поддержке. В августе 1932 года попытка переворота во главе с Санхурхо провалилась.

Однако в 1934 году Муссолини связал себя более серьезными обязательствами с испанским правым крылом. 31 марта в Риме у него состоялась тайная встреча с испанским генералом Эмилио Баррерой и двумя аристократами, лидерами крайне правой организации в Испании. Хотя к власти уже пришло консервативное правительство, Баррера и его сторонники жаждали совершить военный переворот и отдать власть в руки регенту, который намеревался как можно быстрее восстановить монархию. Муссолини пообещал снабдитьих деньгами и оружием, если они решатся на переворот, но они так и не смогли собрать достаточно сил для этого.

В феврале 1936 года испанские либералы, социалисты и коммунисты, создавшие Народный фронт, победили на всеобщих выборах. Либеральное правительство оказалось слишком слабым, чтобы предотвратить акты насилия со стороны анархистов и других левых революционеров в отношении церквей, монастырей и физическую расправу с правыми политиками. Накал событий дошел до высшей точки, когда в июле 1936 года блестящий лидер правых бывший министр Кальво Сотело был зверски убит на улице Мадрида левыми гвардейцами. 17 июля вспыхнуло восстание правых. Руководитель восстания генерал Санхурхо погиб на третий день в авиационной катастрофе, и вождем мятежников стал генерал Франсиско Франко. В цитадели красных, Барселоне, анархистски и социалистически настроенные рабочие подавили попытку переворота. Возглавлявший ее генерал был расстрелян. Люди клялись победить фашизм и провозгласили лозунг: «Но пасаран!» («Они не пройдут!»)

21 июля генерал Франко направил к Муссолини посланца и попросил о помощи, напомнив о поддержке, обещанной им правым заговорщикам в 1934 году. Франко особенно нуждался в самолетах, необходимых для доставки его мавританских частей из Испанского Марокко в Европу, так как флот, по его словам, «был в руках коммунистов», то есть был верен либеральному правительству. Муссолини пожелал Франко удачи, но отказался ему помочь и не захотел вмешиваться во внутреннюю гражданскую войну Испании, если только в нее не вмешаются другие социалистические правительства, поддерживая другую сторону конфликта. Тогда Франко обратился к Гитлеру. Его посол в Берлине встретился с Герингом, который убедил Гитлера отдать 26 июля приказ о направлении немецких самолетов для доставки из Марокко в Испанию войск Франко.

В течение первых двух недель войны испанское республиканское правительство закупало самолеты и оружие во Франции. Однако 2 августа Блюм предложил Франции, Британии и Италии, а позднее и другим европейским державам вести общую политику невмешательства в дела Испаниии наложить запрет на поставку вооружений и той, и другой стороне. Британское правительство поддержало это предложение. Испанское республиканское правительство и его сторонники заявили с горечью, что тем самым их лишают соответствующего всем международным законам права законного правительства получать оружие для подавления мятежа. Социалисты Британии и всего мира обвиняли потом британское правительство в том, что именно оно оказало давление на Блюма, поставив его в известность, что в случае, если Франция ввяжется в войну с Германией и Италией из-за республиканского правительства Испании, Британия останется нейтральной. Иден и тогда, и позже категорически это отрицал. Он утверждал, что идея невмешательства была собственной идеей Блюма, потому что, когда просочились слухи о том, что его правительство поставляет оружие испанским республиканцам, французские правые подвергли его очень резкой критике. Он испугался, что это приведет к мятежу правых и гражданской войне во Франции.

Черчилль использовал все свое личное влияние, чтобы поддержать политику невмешательства. Ненависть к коммунизму и подозрительность в отношении Германии привели его к нейтралитету в испанской гражданской войне: он занял позицию строго между двумя сторонами. Своему другу Фландену он говорил, что в британской консервативной партии очень сильны симпатии к Франко и, если из-за помощи республиканскому правительству Франция окажется в состоянии войны с Германией и Италией, будет весьма затруднительным уговорить Британию выступить на ее стороне.

После того как стало известно, что во второй половине июля Франция поставила самолеты и другое вооружение республиканскому правительству, Муссолини с начала августа стал посылать самолеты и вооружение Франко. В течение августа он произвел широкомасштабные военные поставки Франко, а также встревожил британское правительство, направив самолеты и войска на Мальорку. Как вспоминает Рашель, он решил помочь Франко, потому что считал: если республиканское правительство победит в гражданской войне, это приведет к установлению в Испании коммунизма. «У нас нет альтернативы, — сказал он ей. — Большевизм в Испании означает приход большевизма во Франции, то есть коммунизм станет нашим соседом; таким образом, существует серьезная угроза большевизации Европы». Возможно, у него были и другие мотивы. Возможно, он думал, что, если Франко победит с итальянской помощью, Италия сможет влиять на Испанию и для нее, в случае войны с Британией, окажется возможным захват Гибралтара и установление контроля над западной частью Средиземного моря. Однако нет сомнений в том, что главным мотивом его действий было желание предотвратить превращение Испании в коммунистическую страну.

Гражданская война в Испании была очень жестокой, что характерно для гражданских войн между правыми и левыми в этой стране. Она расколола общественное мнение других стран. Коммунисты, социалисты и либералы видели в ней мятеж военной касты против демократически избранного правительства; правые партии считали ее восстанием патриотов, стремящихся не допустить, чтобы из-за слабости правительства Испания попала в руки коммунистов. Обе стороны совершали зверства, и каждая в своей пропаганде преувеличивала зверства другой стороны. Правые сообщали о разрушении церквей и монастырей на республиканской территории, о том, что толпы анархистов врываются в тюрьмы и убивают заключенных там сторонников Франко. Левые кричали о широкомасштабных казнях республиканских солдат и гражданских сторонников республики солдатами Франко. Испанская гражданская война шла не только между испанцами, но стала частью международной борьбы между силами, которые Муссолини и его противники называли фашизмом и антифашизмом.

После трехнедельных военных поставок Франко 21 августа Муссолини принял предложение Блюма проводить в отношении Испании политику невмешательства и прекратить помощь генералу Франко. Он также согласился сотрудничать с Комитетом по невмешательству, который был создан в Лондоне для наблюдения за выполнением принятых обязательств. Он считал, что сделал достаточно для обеспечения победы Франко и что, если дальнейших поставок оружия ни одной из воюющих сторон не будет, Франко наверняка выиграет, так как уже имеет превосходство в вооруженнии. Армии Франко успешно продвигались вперед. В августе они взяли Бадахос, где расстреляли около двух тысяч пленных республиканцев. В конце сентября захватили Толедо, причем был освобожден гарнизон, больше двух месяцев выдерживавший осаду в крепости Алькасар. Впереди было наступление на Мадрид и захват его. В Лондоне на собрании Комитета по невмешательству советский посол Иван Майский обвинил Португалию, Италию и Германию в том, что они, нарушая соглашение, посылают оружие и войска на помощь Франко. Бальбо и немецкий посол в Лондоне Иоахим фон Риббентроп это обвинение отрицали.

23 октября Майский объявил, что в свете названных нарушений Советский Союз больше не считает себя связанным обязательством не вмешиваться в испанскую гражданскую войну. Сталин немедленно начал посылать республиканскому правительству деньги и вооружение, в том числе самолеты. Он послал в Испанию несколько сот советских технических специалистов и агентов секретной службы. Коминтерн организовал Интернациональную бригаду коммунистических добровольцев из многих стран Европы и Соединенных Штатов. В Интербригаде было 3350 итальянцев, составлявших третью по численности национальную группу. Это были коммунисты, социалисты и другие беженцы-антифашисты, укрывавшиеся во Франции. Их организовал Карло Роселли, социалистический лидер, бежавший из заключения на острове Липари. Они называли себя бригадой Гарибальди — вполне подходящее название, так как Гарибальди воевал за дело свободы в нескольких странах на двух континентах. Тем не менее это очень не понравилось внуку Гарибальди Энцио, который стремился доказать, что, будь Гарибальди жив, он стал бы не коммунистом, а фашистом. В поддержку своего мнения он цитировал критические замечания Маркса по поводу Гарибальди, написанные в 1864 году. Интернациональная бригада прибыла в Мадрид, чтобы участвовать в отражении атаки Франко на город, происшедшей в начале ноября.

Поддержка, которую Муссолини и Гитлер оказывали Франко, сблизила их. Они решили позабыть прошлые разногласия по поводу Австрии и заключить итало-германский альянс. Эту идею горячо поддерживал Галиаццо Чиано, которого Муссолини назначил министром иностранных дел. В течение многих лет Муссолини сам занимался международными делами, так же как и многими другими. В 1929 году он был держателем 9 министерских портфелей. В исполнении этих обязанностей ему помогали заместители. Однако если Гранди и Сувич числились заместителями министра иностранных дел при Муссолини, то Чиано получил титул министра иностранных дел.

В сентябре 1936 года в Рим прибыл Ганс Франк, германский министр юстиции. Это был ловкий адвокат, который во время Второй мировой войны стал необычайно жестоким губернатором Польши. Он пригласил Муссолини посетить Германию с официальным визитом в ближайшем будущем, установив дату визита по своему усмотрению. Муссолини принял приглашение. Они обсудили также необходимость установления оси Рим — Берлин, тесного дипломатического и военного сотрудничества.

В ноябре 1936 года Гитлер и Муссолини признали правительство Франко в Бургосе законным правительством Испании и в свете вмешательства Интербригады на стороне республиканцев увеличили помощь Франко. Муссолини решил послать наземные войска, а также несколько эскадрилий. Немцы предпочли оказать техническую помощь и дать самолеты с немецкими экипажами, но наземных войск не предоставлять. К весне 1937 года Муссолини уже направил в Испанию 50 тысяч солдат. Они участвовали в наступлении на Малагу, которую Франко захватил в феврале, и в убийстве сразу после победы почти четырех тысяч взятых в плен республиканцев. Их лидер Карло Роселли не смог участвовать в бою, так как страдал воспалением вен.

В мае он поехал на лечение во Францию, в Баньоле. Его распорядок дня в Баньоле был таким: по утрам он принимал процедуры, а вечерами отправлялся в своем автомобиле на прогулку по тихой дороге, пролегавшей через парк. Вечером 9 июня 1937 года Роселли со своим младшим братом, Нелло, ехал по этой аллее, как вдруг они увидели, что путь им преградил, видимо, сломавшийся автомобиль. Когда они вышли из машины, чтобы посмотреть, не могут ли чем-то помочь невезучему водителю, на них набросились четверо человек с ножами. Их целью был Карло Роселли, и его убили одним ударом ножа. По всей вероятности, его убийца был специалистом, знавшим, как и куда бить. Нелло, судя по всему, был убит несколькими ножевыми ударами только потому, что оказался в машине вместе с братом.

Затем убийцы покинули парк и бросили автомобиль в нескольких милях от этого места. Их так никогда и не поймали, но нет никаких сомнений в том, что они были членами ОВРА и действовали по приказу итальянского правительства, хотя, возможно, как и в случае с Маттеотти, они понимали, что Муссолини предпочитает не знать об этом заранее. Фариначчи написал в газете «Реджиме фашиста», что убийство братьев Роселли было «актом правосудия», который он лично «поддерживает не колеблясь».

На похороны Карло и Нелло Роселли в Париже пришли двести тысяч человек. Антифашисты провели митинг протеста в Тулузе, где Сильвио Трентин, бывший депутат-социалист, обвинил в этом убийстве фашистов. Фариначчи написал, что «кто-то должен заплатить Трентину той же монетой». Но фашистам так и не удалось до него добраться.

Муссолини был недоволен поражением итальянских частей под Гвадалахарой, но позднее в том же году они сыграли важную роль в захвате больших территорий у республиканцев на севере, в стране басков. Муссолини больше не скрывал, что занимается в Испании интервенцией. Его поздравления итальянским войскам после победы на баскской земле были помещены на видных местах в итальянской прессе.

Итальянские воздушные силы участвовали в налетах на города и деревни на республиканской территории, включая Мадрид и Барселону. Эти воздушные рейды нанесли гораздо больший ущерб имуществу и людям, чем аналогичные налеты во время Первой мировой войны, и были предвестником бомбежек Второй мировой. Франко заявил, что будет вести воздушные налеты до тех пор, пока весь Мадрид, каждое здание не будет разрушено, но не допустит, чтобы город оставался в руках коммунистов.

Почти полное уничтожение маленького городка Герника в апреле 1937 года, особенно потрясшее общественное мнение Британии, Соединенных Штатов и других демократических стран, было осуществлено не итальянскими, а немецкими летчиками. Но итальянские пилоты играли видную роль в этой военной кампании: противники их уважали и боялись. Бруно Муссолини вызвался добровольно служить в воздушных частях в Испании. После того как он отличился в 27 воздушных боях, агенты Франко узнали, что летчики-республиканцы, воюющие на советских самолетах, стали специально за ним охотиться. Франко решил, что Бруно слишком опасно продолжать службу в его эскадрильях, что он совершил достаточно для его дела и своей славы, и настоял, чтобы сын Муссолини вернулся в Италию.

В отличие от брата Витторио Муссолини добровольцем в Испанию не поехал. По возвращении из Эфиопии он женился и стал кинорежиссером. Он работал со знаменитыми режиссерами Голливуда и Германии. Летом 1937 года он побывал в Вашингтоне, и Рузвельт пригласил его на чай в Белый дом. Рузвельт сообщил Витторио, что был бы рад встретиться с его отцом. Однако президенту Соединенных Штатов трудно посетить иностранную державу; единственный раз это произошло в 1919 году с Вудро Вильсоном. Поскольку Рузвельт понимал, что Муссолини будет сложно посетить Соединенные Штаты, возможно, они могли бы встретиться на корабле где-то в Атлантике?

Вернувшись в Италию, Витторио сообщил отцу о предложении Рузвельта. Муссолини рассмеялся и усомнился в серьезности сказанного Рузвельтом. Сегодня Витторио и многие политические комментаторы рассуждают о том, как повернулся бы ход истории, если бы эта встреча состоялась. Но весьма вероятно, что Муссолини правильно оценил ситуацию.

В декабре 1937 года Италия покинула Лигу Наций. Это был жест презрения к либерализму и интернационализму, а также выражение солидарности с нацистской Германией. Но Муссолини сохранил в отношении Британии примирительную политику. Британское правительство не возражало, когда войска Муссолини уничтожали красных в Испании, но тревожилось, что они могут остаться там после победы Франко и захватить Гибралтар. Британцев беспокоило, что итальянские подводные лодки в Средиземном море стали угрозой британскому судоходству, потому что время от времени они топили торговые суда, которые заходили на территории, контролируемые республиканцами. Британское правительство вздохнуло с облегчением, когда Муссолини успокоил их, согласившись подписать пакт, подготовленный в сентябре 1937 года на конференции в Нионе, Швейцария, и дал заверения еще по нескольким вопросам, крайне тревожившим Британию.

Черчилль был очень доволен, так как он по-прежнему восхищался Муссолини. Он отдавал дань уважения его великой роли в мировой истории и «поразительным качествам — мужеству, пониманию, самообладанию и настойчивости, олицетворением которых он являлся». Основав фашистское движение, он нанес поражение серпу и молоту азиатского коммунизма. «Свобода была утрачена, но Италия — спасена».

В июне 1937 года Болдуин подал в отставку. Премьер-министром стал Невилл Чемберлен, жаждавший наладить отношения с Италией. Министр иностранных дел Идеи не возражал против этой политики, но относился к Муссолини с большей подозрительностью, чем Чемберлен. Идена также раздражало, что тот иногда направлял Муссолини личные письма, которые не показывал ему. Кроме того, Чемберлен поддерживал с Муссолини контакты через свою невестку, леди Чемберлен, вдову сэра Остина. У нее был дом в Риме, где она проводила несколько месяцев в году. Ее дружба с Муссолини, начавшаяся еще когда ее муж был министром иностранных дел, продолжалась.

В феврале 1938 года Идеи подал в отставку с поста министра иностранных дел из-за несогласий с Чемберленом. Муссолини и его журналисты очень этому обрадовались, так как со времен эфиопской войны считали Идена врагом Италии, а его действия — препятствием на пути улучшения итало-британских отношений.

 

Глава 31

РАСОВЫЕ ЗАКОНЫ

Муссолини назначил маршала Грациани вице-королем Эфиопии. После падения Аддис-Абебы эфиопы продолжали в некоторых районах страны партизанскую войну. 5 июня 1936 года Муссолини направил Грациани приказ применить ядовитый газ для подавления сопротивляющихся мятежников. 8 июля он велел ему проводить политику систематического «террора и истребления» против повстанцев и местного населения, которое оказывает им помощь.

Муссолини перешел от национализма к империализму, а от империализма к расизму. Он призывал Грациани и министра колоний Алессандро Лессона проводить политику, рассчитанную на воспитание у итальянских поселенцев в Эфиопии чувство их превосходства по отношению к подчиненной черной расе. Королевским декретом от 19 апреля 1937 года сексуальные взаимоотношения итальянцев с жителями Восточной Африки были названы преступлением, наказуемым заключением на срок от трех до пяти лет. Так, например, один итальянец, безуспешно подававший королю прошение о разрешении на брак с эфиопской женщиной и имевший в это время с ней сексуальную связь, был приговорен к 13 месяцам тюрьмы. Были приняты законы, устанавливавшие сегрегацию и требовавшие, чтобы белые и черные ездили в разных трамваях, ели в разных ресторанах и кафе. Белым было запрещено наниматься на работу к черным хозяевам.

Отличительной чертой фашистского режима Муссолини в Италии было градостроительство, теперь оно распространилось на всю империю. В Аддис-Абебе, как и в Риме, через центр города был проложен великолепный новый бульвар, по которому разрешалось гулять и ездить только белым. Черные должны были пользоваться другой, параллельной улицей, гораздо более узкой и далеко не такой впечатляющей.

19 февраля 1937 года Грациани присутствовал в Аддис-Абебе на церемонии в честь рождения единственного сына принца Умберто, во время которой беднейшим местным жителям раздавали милостыню. Во время церемонии находившиеся в толпе два уроженца Эритреи бросили в Грациани и его окружение восемь бомб. Никто не был убит, но сам Грациани и еще примерно тридцать человек были ранены. После того как эритрей-цы были застрелены охраной Грациани, армия и полиция начали обыски в туземных кварталах и поджигали каждый дом, в котором находили оружие. Секретарь местной фашистской организации в Аддис-Абебе Гвидо Кортезе призвал фашистов к более жестким действиям. В течение сорока восьми часов фашисты мстили за покушение на Грациани, убивая эфиопов и сжигая их дома. Резня продолжалась три дня и две ночи, до полудня 21 февраля, когда лежавший в госпитале Грациани приказал ее прекратить. Однако ни он, ни Муссолини не осудили и даже не упрекнули Кортезе и его фашистов.

Согласно докладу Грациани, направленному Муссолини, было убито около тысячи эфиопов и сожжено около тысячи домов. Однако журналисты, бывшие в это время в Аддис-Абебе, считали, что эта цифра сильно занижена и что убитых было втрое больше.

Так как эфиопское сопротивление продолжалось, Муссолини приказал Грациани применить тактику, использованную ранее в Ливии во время народного восстания в 1930–1932 годах: депортировать население мятежных районов в отдаленные концентрационные лагеря. Тысячи мужчин, женщин и детей были согнаны туда. Те, кто выживал во время долгих принудительных маршей, были обречены жить и умирать в условиях ужасающей лагерной нищеты и антисанитарии.

* * *

А в Ливии наступила относительная тишина. Муссолини назначил туда губернатором Бальбо. Многие ливийцы относились к нему одобрительно и были благодарны за поддержание порядка. Бальбо не терпел никакого нарушения своих декретов. Желая поддержать торговлю для туристов, он приказал, чтобы все лавки и магазины по субботам оставались открытыми. Некоторые члены местной еврейской общины отказались по религиозным соображениям открывать лавки в день шабада. Бальбо приказал трех главарей неповиновения публично высечь, назначив каждому по 10 ударов. Приговор одному из них, согласно медицинскому заключению о состоянии здоровья, был заменен на три месяца тюрьмы. Однако в нескольких случаях Бальбо хвалил евреев за их службу в армии во время войны и за то, что они были достойными членами общества.

В марте 1937 года Муссолини посетил Ливию. Он приехал туда впервые после 1926 года. Итальянские пресса и радио широко освещали этот визит. Муссолини проехал верхом по центрам городов во главе отряда всадников. Местные вожди преподнесли ему церемониальный меч и провозгласили Защитником ислама.

Однако Муссолини ввел расовые законы и в Ливии. Декретом от 30 декабря 1937 года он распространил на Ливию запрет на сексуальные взаимоотношения между итальянцами и арабами. Когда двое арабских юношей в Ливии «коснулись» на улице итальянской девушки, они были приговорены к восьми годам тюремного заключения за «оскорбление расового достоинства». В 1938 году итальянка, прожившая шесть лет с арабским любовником и имевшая от него двоих детей, была приговорена к пяти годам заключения согласно декабрьскому декрету. Однако Высший апелляционный суд в Риме отменил приговор, так как проступок был совершен до вступления декрета в силу.

* * *

Долгожданный визит Муссолини в Германию произошел в сентябре 1937 года. Нацисты принимали его в Берлине с большой помпой. Бульвары были украшены и залиты светом, лучшие немецкие кинорежиссеры и правительственные чиновники сделали все, чтобы зрелище было великолепным и все прошло без сучка и задоринки. Вечером 28 сентября Гитлер и Муссолини обратились с речами к массовому слету на берлинском стадионе Майфельд («Майское поле»), представлявшем собой часть комплекса, построенного к Олимпийским играм 1936 года. Сообщалось, что там собралось около миллиона человек, но это было явным преувеличением, так как Майфельд вмещает всего 250 000. Энтузиазм собравшихся не знал удержу, несмотря на то что перед этим прошла гроза и все вымокли до нитки.

После вступительного слова министра пропаганды Йозефа Геббельса, представившего гостя, Муссолини выступил с речью; говорил он по-немецки. Дуче подчеркнул, что фашизм и нацизм — это две формы проявления одного и того же феномена. То, что мир называет ось Рим-Берлин, берет начало с осени 1935 года, когда Италия, страдавшая от санкций, наложенных на нее пятьюдесятью двумя нациями, нашла друга в лице Германии. Италия и Германия вели общую борьбу с коммунизмом в Испании. Единство двух наций, насчитывающих 115 миллионов человек, навеки нерушимо.

Однако нацистских вождей тревожила одна деталь: Муссолини не был антисемитом. Антисемитизм казался нацистам неотъемлемой частью борьбы с еврейским большевизмом. Почти во всех других странах их фашистские и правые союзники были антисемитами. Национал-социалисты в Венгрии, «Железная гвардия» в Румынии, «Аксьон франсез» и другие правые профашистские организации во Франции — все были антисемитами, как и сэр Освальд Мосли в Британии, который перенес свою преданность Муссолини на Гитлера. Но Муссолини никогда не выступал и не совершал никаких действий против евреев.

Некоторые нацисты считали, что Гитлер должен поговорить об этом с Муссолини и убедить его стать антисемитом. Гитлер с этим не согласился. Он не хотел, чтобы Муссолини решил, будто он пытается вмешиваться во внутренние дела Италии, и считал, что Муссолини будет этим раздражен и это приведет к осложнениям их отношений. Гитлер не сомневался, что Муссолини в свое время станет антисемитом, так как антисемитизм лежит в сути природы любого фашистского и националистического движения.

Несмотря на позицию Гитлера, некоторые нацистские официальные лица все же подняли этот вопрос перед Муссолини во время его визита в Германию. 28 сентября, за несколько часов до его выступления на Майфельд, они спросили его, почему он не осознает еврейскую угрозу Италии. Муссолини сказал, что его меньше тревожат 70 000 итальянских евреев, чем миллионы черных новой итальянской империи в Африке. Важно заставить итальянцев осознать превосходство белой расы над черной. Он считает, что добился в этом успеха, так как только три итальянки опозорили себя сексуальными связями с черными. Он отдал приказ избить их и сослать на пять лет в концентрационный лагерь.

* * *

В марте 1938 года Гитлер приказал немецким войскам войти в Австрию и объявить аншлюс (присоединение) Австрии к Германии. Шушниг был взят под стражу. Евреи согнаны в Вену, где их заставили мыть тротуары и мостовые. Некоторые из них бежали в Берлин, где люди были настроены менее антисемитски, чем в Вене. Муссолини незадолго до этого предупредил Шушнига, что ничем не сможет ему помочь, если Гитлер вторгнется в Австрию. Во время последующего плебисцита аншлюс был поддержан большинством населения. Немцы ликовали, что родина фюрера теперь включена в Германский рейх и что теперь у них «Ein Volk, em Reich, ein Furer» («Единый народ, единая страна, единый вождь»).

Спустя четыре дня, 16 марта, Муссолини говорил на эту тему в Палате депутатов. Как обычно, когда он считал необходимым изменить свою политику, он не пытался скрывать этот факт, а подробно объяснял причины изменения. Он напомнил депутатам, как в 1934 году после убийства Дольфуса послал войска на границу к Бреннеру, чтобы предотвратить аншлюс. Но теперь он осознал, что громадное большинство австрийского народа приветствуют союз с Германией, так что было бы политически неверно и глупо противодействовать воле большинства народа. За прошедшие четыре года международная ситуация в корне изменилась, так как западные державы попытались задушить итальянский народ, введя санкции против Италии во время эфиопской войны. Поэтому в октябре 1936 года Италия заключила союз с Германией и образовала ось Рим-Берлин. Германия теперь — друг и союзник Италии, и они не позволят никаким разногласиям из-за Австрии разрушить их единство. В Италии население скоро дойдет до 50 миллионов, в Германии — уже 80 миллионов, и они вместе образуют непобедимый блок в центре Европы.

* * *

В апреле 1938 года, после того как леди Чемберлен переговорила с Муссолини и написала затем Невиллу Чемберлену, Муссолини подписал Англо-итальянский договор, по которому он обязался вывести свои войска из Испании, как только закончится гражданская война. Чемберлен приветствовал это соглашение как возобновление дружбы между Англией и Италией.

* * *

После визита Муссолини в Берлин настала очередь Гитлера приехать в Рим. Это произошло 3 мая 1938 года. В течение его шестидневного пребывания в Риме было множество банкетов и речей, подчеркивавших солидарность и надежность оси Рим-Берлин. Гитлера раздосадовало, что протокол требовал от него, как главы немецкого государства, остановиться в Квиринале у короля Виктора Эммануила, а не у Муссолини. Во дворце ему не понравились ни кухня, ни беседы, однако все-таки несколько разговоров по поводу международного положения с Муссолини состоялось. Они пришли к согласию продолжать оказание помощи Франко до тех пор, пока он не победит в Испании коммунистов. Гитлер сообщил Муссолини, что взял на себя защиту су детских немцев в Чехословакии и что, возможно, это приведет к международному кризису. Муссолини пообещал Гитлеру, что Италия не станет противиться его действиям в Чехословакии. Ни разу во время этих разговоров Гитлер не коснулся вопроса о евреях и не стал убеждать Муссолини проводить политику антисемитизма.

14 июля 1938 года «Джорнале д'Италиа» опубликовал статью под заголовком «Фашизм и проблемы расы». Статья вскоре стала известна как «Расовый манифест». Официально было заявлено, что это коллективный труд группы ученых министерства народной культуры, однако Муссолини рассказал Чиано, что сам набросал большую часть манифеста. На самом деле статья была написана 25-летним антропологом Гвидо Ландра после интервью с Муссолини, в котором дуче объяснил ему, что надо написать. В «Расовом манифесте» утверждалось, что итальянцы на протяжении двух тысяч лет были арийской расой и что евреи членами итальянской расы не являются. Нацистские газеты Германии приветствовали появление этого манифеста.

30 августа Муссолини в веселом настроении обсуждал с Чиано, что делать с евреями. Он сказал, что их можно отправить в северную оконечность Итальянского Сомали, где имеются богатые природные ресурсы, которые евреи могут разрабатывать. Например, они могут заняться ловлей акул, а «величайшее преимущество этого занятия состоит прежде всего в том, что многих из них при этом съедят».

Маргерита Сарфатти была напугана новой антисемитской политикой. Она побывала у Чиано, который посоветовал ей не волноваться: он уверен, что с ней ничего плохого не случится. Однако она решила эмигрировать в Соединенные Штаты. Маргерита была на приеме у Чиано, а не у Муссолини, потому что их любовная связь закончилась несколько лет назад. Теперь Муссолини был влюблен в Кларетту Петаччи.

Они встретились впервые в сентябре 1933 года, когда Кларетте исполнилось 19, а Муссолини — 50 лет. Он ехал в автомобиле с шофером из Остии в Кастель-Фузано, а ее вез по той же дороге ее жених, лейтенант военно-воздушных сил Федеричи. Когда машина Муссолини обгоняла Федеричи, дуче заметил Кларетту и обернулся посмотреть на хорошенькую девушку. Она поймала его взгляд и помахала ему рукой. Он остановил машину, приказал остановиться Федеричи, вышел из автомобиля и поговорил с Клареттой. Она сказала, что беспредельно восхищается им, Дуче, и они условились встретиться вновь в Риме, где жила девушка.

Кларетта была дочерью врача, Франческо Саверио Петаччи. Все дети доктора Петаччи были талантливы и честолюбивы. Его сын Марчелло изучал медицину, как и отец, и стал майором медицинского корпуса, участвовавшего в ряде успешных деловых предприятий. Дочь Мириам стала певицей и киноактрисой, а потом вышла замуж за маркиза Боджиано. Все это было незадолго до того, как его дочь Кларетта стала любовницей диктатора, хотя спустя 9 месяцев после встречи с Муссолини, в июне 1934 года, она все-таки вышла замуж за лейтенанта Федеричи. У них была грандиозная светская свадьба. Папский государственный секретарь, кардинал Эугенио Пачелли, вскоре ставший папой Пием XII, был одним из гостей.

Лейтенант и синьора Федеричи вскоре рассорились и решили разъехаться. Развестись они не могли, так как Муссолини, чтобы угодить папе, отказался разрешить в Италии разводы. Однако майору Марчелло Петаччи обычно удавалось все улаживать, и он придумал способ развести Кларетту с мужем в Венгрии, что признавалось также и итальянскими законами. Муссолини был страстно влюблен в Кларетту, но, любимец папы римского и защитник церкви от происков безбожного коммунизма, он больше уже не писал автобиографий, где хвастался своими сексуальными подвигами. Свою связь с Клареттой он скрывал очень тщательно; она навещала его в Палаццо Венеция, поднимаясь по потайной лестнице.

Их отношения не были широко известны, и Рашель об этом ничего не знала. Однако ряд лиц из окружения Муссолини были в курсе и не одобряли происходящего. Особенное недовольство вызывало то, что они называли «всепроникающим влиянием семейства Петаччи». Когда Муссолини отправлялся в какой-то провинциальный городок выступить на митинге или осмотреть фабрику, оказывалось, что Кларета случайно отдыхает там же по соседству. При этом ее обычно сопровождали либо доктор Петаччи, либо майор Петаччи, либо маркиз и маркиза Боджиано. Чиновники Муссолини считали этих Петаччи «пробивной семейкой».

В отличие от Маргериты Сарфатти Петаччи не были евреями, и новая расовая политика Муссолини их не касалась. 1 сентября 1938 года совет министров, «по предложению Дуче и министра информации», постановил, чтобы все иностранные евреи, переселившиеся в Италию, Ливию или на Додеканезские острова после 1 января 1919 года, покинули Италию в течение шести месяцев. Это решение было направлено против тех восьми тысяч беженцев, которые перебрались в Италию из Германии и Австрии после прихода к власти нацистов. Сюда входили также «натурализовавшиеся» евреи: человека следовало считать евреем, если оба его родителя «принадлежали к еврейской расе», даже если он сам не был евреем по религии. На следующий день появился еще один декрет совета министров, предписывавший, чтобы «лица еврейской расы не назначались преподавателями и учителями и не принимались студентами в высшие учебные заведения». Тем же из них, кто уже начал обучение, позволялось его завершить.

В Италии была серьезная оппозиция расовым законам. Папа римский публично их осудил, король высказал неодобрение, да и многим фашистам это не понравилось. Говорили, что Муссолини уступил немецкому давлению. Фашистская пресса категорически это отрицала и многократно подчеркивала — кстати, вполне правдиво, — что такого давления не было оказано, что расовые законы естественно вытекают из фашистской доктрины.

6 октября расовые законы обсуждались на заседании Высшего фашистского совета. Бальбо, Федерзони, Де Боно и Джакомо Асербо их раскритиковали, но остальные члены совета поддержали. Так что Высший совет издал постановление, одобрившее их введение. В нем заявлялось, что меры, принятые ныне против еврейской расы, являются логическим развитием фашистской политики, вслед за маршем на Рим и запретом сексуальных отношений между итальянцами и черным населением Эфиопии. Постановление рекомендовало поправки и разъяснения к государственным декретам, которые затем были подтверждены правительством.

К евреям были отнесены лица, у которых оба родителя были евреями, а также дети еврея-отца и матери иностранки-арийки. Дети от смешанных браков также признавались евреями, если они придерживались иудаизма или приняли другую религию после 1 октября 1938 года. Декрет, изгонявший иностранных евреев из Италии, не должен был применяться к евреям старше 65 лет или тем, кто сочетался браком с итальянцами до 1 октября 1938 года. Под действие этих законов не подпадали евреи, сражавшиеся в Первой мировой войне, а также в ливийской, эфиопской и испанской войнах, и те, кто вступил в фашистскую партию между 1919 и 1922 годами или в последние шесть месяцев 1924 года (во время кризиса после убийства Маттеотти). Однако даже этим евреям, не подпавшим под действие закона, не разрешалось преподавать в школах и университетах. Всем осталв-ным евреям запрещалось не только быть учителями, но и вступать в фашистскую партию, поступать в армию и нанимать больше сотни работников или владеть больше чем пятьюдесятью гектарами земли. Высший совет также постановил, что итальянцы не имеют права сочетаться браком с евреями или другими неарийцами и ни один государственный служащий, гражданский или военный, не может жениться на иностранке, к какой бы расе она ни принадлежала.

Немцы, однако, были далеко не удовлетворены этими нововведениями. 5 сентября сотрудник немецкого посольства в Риме Фридрих фон Штрауц доносил в министерство иностранных дел Берлина, что принятые декреты показывают, насколько половинчаты итальянцы в своем антисемитизме. В отличие от Германии, где любой, у кого был дед-еврей, считался евреем, итальянское определение еврея, как лица, имевшего обоих родителей-евреев, означало, что любой, у кого была хотя бы капля нееврейской крови, не подпадал под действие расового закона, который, таким образом, можно было применять к очень небольшому числу людей. Штрауц считал, что частичной причиной этого было то, что у министра образования Джузеппе Боттаи мать — еврейка. Однако Штрауц ошибался, потому что как раз Боттаи выступил на заседании Высшего совета как ярый приверженец расовых законов.

Немецкий посол барон Ганс Георг фон Маккензен в рапорте в Берлин от 18 октября дал этому более серьезное объяснение. Он писал, что антиеврейская кампания сдерживалась Высшим фашистским советом из-за повсеместной в Италии симпатии к евреям, что это следствие антирасистских принципов католической церкви, чье влияние даже после шестнадцати лет фашизма было так же сильно, как и раньше. Винить Муссолини в этом было бы несправедливо, потому что, как бы ни сожалел он об этом сентиментальном гуманизме, он понимает итальянский народ и сознает, что его чувства нельзя игнорировать.

Муссолини же был очень доволен. Он сообщил Чиано, что точное выполнение предписаний закона против евреев сейчас не важно: существенно то, что положено начало воспитанию в итальянском народе антисемитизма. Когда настанет подходящий момент, он твердой рукой введет самые жесткие меры против евреев.

Гитлер был прав: Муссолини стал антисемитом без какого-либо давления со стороны немцев — просто потому, что антисемитизм в природе фашизма. Верно также, что до 1938 года итальянский фашизм в отличие от националистических и антикоммунистических движений в других странах не был антисемитским, так как в Италии не было подобных настроений. Но как только союз с нацистской Германией дал Муссолини повод стать антисемитом, он мгновенно ухватился за эту возможность. Он переходил от национализма к империализму, от империализма к белому расизму, а от белого расизма к антисемитизму. Муссолини заявил Чиано, что одним из преимуществ его расистских законов против евреев является то, что, хотя они и вызвали возмущение в западных демократических странах, они одновременно укрепили его альянс с Германией. Он часто утверждал, что фашизм отверг принципы 1789 года (они же — американские доктрины 1776 года), которые привели в XIX веке к либерализму, демократии, провозглашению прав человека и отмене преследования евреев. Фашизм покончил с либерализмом, демократией и правами человека. Настало время вернуться к преследованию евреев.

 

Глава 32

МЮНХЕН

Присоединив Австрию, Гитлер начал готовиться к захвату Судетской области Чехословакии. В качестве вполне правдоподобного обоснования таких действий он приводил довод, что три с половиной миллиона немцев, проживавших там, жаждали воссоединиться с Германией, а против этого категорически выступали местные коммунисты, социалисты, либералы и евреи. Однако на самом деле он хотел уничтожить Чехословакию, союзное с Францией демократическое государство, которое в последние годы находилось в дружественных отношениях с Советским Союзом и во главе которого стоял президент Бенеш, один из ведущих либеральных государственных деятелей Европы.

Еще с 1919 года отношения между Чехословакией и Венгрией были напряженными, и хортистское правительство Венгрии готово было стать союзником Гитлера против чехов. Кроме того, Гитлера поддерживало правое правительство Польши, а также националистическое движение за независимость Словакии, которое возглавлял правый католический священник отец Йозеф Тисо. Международное антифашистское движение считало, что после Эфиопии и Испании гитлеровская угроза Чехословакии является очередным фашистским нападением на демократию. С самого начала чешского кризиса, то есть с весны 1938 года, британское правительство тайно симпатизировало планам Гитлера и полагало, что присоединение Судетской области к Германии будет наилучшим решением проблемы. В Прагу был направлен лорд Рансиман, который в течение августа 1938 года оказывал давление на чехов, добиваясь все больших и больших уступок су детским немцам. Однако Гитлера могло удовлетворить лишь присоединение Судет к Германии. Он требовал проведения в Судетской области плебисцита по данному вопросу. Это требование было поддержано анонимной статьей, озаглавленной «Письмо к Рансиману» и опубликованной в «Иль пополо д'Италия» 15 сентября. Она была написана Муссолини. Но французское правительство возражало против плебисцита, так как боялось, что это станет прецедентом для требований о проведении плебисцита в Эльзасе, чтобы решить, кому он должен принадлежать — Франции или Германии. Так что премьер-министр Франции Эдуард Даладье и министр иностранных дел Жорж Бонне сообщили Чемберлену, что предпочтут плебисциту откровенное присоединение Судетской области к Германии.

12 сентября Гитлер обратился с речью к съезду нацистской партии в Нюрнберге, в которой обвинял Чехословакию, и особенно Бенеша, и заявил, что за спиной трех с половиной миллионов «истерзанных» судетских немцев стоит вооруженная германская нация. Британский посол в Германии сэр Невилл Хендерсон так отозвался об этом выступлении Гитлера: он «произнес хорошую убедительную речь, не выказав в ней никаких признаков истерии, в которой его упрекают некоторые круги», и «подчеркнул свою готовность идти на жертвы во имя любви к миру». Хендерсон считал, что в сложившейся кризисной ситуации виноват не Гитлер, а Бенеш.

Гитлер в своей речи коротко похвалил итальянских фашистов за их новую антисемитскую политику, сказав, что Италия по-своему, без чьих-либо советов, решая собственные внутренние проблемы, предприняла необходимые шаги, чтобы справиться с еврейской угрозой.

Гитлер пригрозил начать войну в Европе, если ему не отдадут Судетскую область. Чемберлен был очень этим напуган и предложил Гитлеру встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. 15 сентября в загородной резиденции Гитлера, Берхтесгадене, в Баварии, состоялась их встреча. Чемберлен сообщил Гитлеру, что, если тот воздержится от вторжения в Чехословакию, Британия убедит Бенеша передать Германии Судетскую область.

Муссолини в течение всего этого кризиса сохранял полное спокойствие. Он дал указания Чиано разъяснить Драммонду (унаследовавшему от отца титул графа Пертского), что, если начнется война в Европе, Италия будет сражаться на стороне Германии. Правда, он уверен, что войны не будет и Чехословакия согласится отдать Судетскую область. Это станет для Бенеша горькой пилюлей, но «глотать горькие пилюли — это и есть то, ради чего существует демократия». Узнав, что Чемберлен предложил встретиться с Гитлером, он удивился и обрадовался. Он сказал Чиано: «Войны не будет, но это полная ликвидация английского престижа. В течение двух лет Англия дважды села в лужу».

Муссолини совершил поездку по Северо-Восточной Италии. Пока Европа, затаив дыхание, ждала, разразится война или нет, государственные деятели и журналисты всех стран гадали, что скажет Муссолини в речи, которую он собирался произнести в Триесте 18 сентября. Его речь укрепила страхи Лондона и Парижа. Он подтвердил единство и крепость оси Рим-Берлин. Его комментарии к визиту Чемберлена в Берхтесгаден резко отличались от оценок частного разговора с Чиано. Он поздравил Чемберлена с его инициативой и сказал, что, несмотря на московскую пропаганду, он доказал: народы Европы хотят мира. Далее Муссолини высказался по поводу расовых законов против евреев: они являются логическим следствием идей о расе, которой отныне, после создания империи, стали итальянцы. В течение 16 лет после прихода к власти фашизма евреи во всем мире были антифашистами, но все это время фашистская Италия не предпринимала против евреев никаких шагов. Она проявляла терпение, однако теперь пришла пора нанести по евреям ответный удар.

После этого Муссолини побывал на границе с Югославией и обменялся салютами и приветствиями с командиром югославского гарнизона. Затем, 21 сентября, он выступил на митинге в Тревизо. Там он заявил, что так называемой Чехословакии следовало бы называться «Чехо-германо-польско-мадьяро-словакия». Это многоязычное государство не может существовать в своей нынешней форме.

В 2 часа ночи 19 сентября британский и французский министры в Праге отправились к Бенешу и объявили ему, что не позволят Гитлеру уничтожить Чехословакию, если Бенеш не согласится на немедленную передачу Судетской области. Но, если он на это пойдет, Британия и Франция дают Чехословакии гарантии против дальнейшей немецкой агрессии. Бенеш сдался и сообщил им, что «под давлением Британии и Франции чехословацкое правительство с прискорбием принимает франко-британские предложения».

22 сентября Чемберлен снова вылетел в Германию и встретился с Гитлером в Бад-Годесберге, расположенном в Рейнской области, сообщив ему, что Бенеш согласился отдать Судеты. Но Гитлер был недоволен. Он не верил, что Бенеш сдержит обещание, и заявил, что, если не будут приняты все его требования, через шесть дней он отдаст приказ немецкой армии оккупировать Судетскую область «в два часа дня 28 сентября». Чемберлен вернулся в Лондон, убежденный, что это означает начало войны, и приказал организовать меры защиты от воздушных налетов. В лондонском Гайд-парке были вырыты бомбоубежища, по всему Лондону в качестве защиты от самолетов были размещены воздушные шары. В Британии и Франции, а также во всей Европе царил страх, что в два часа пополудни 28 сентября начнется Вторая мировая война, которая приведет к гибели цивилизации.

24 сентября Муссолини объявил на митинге в Падуе, что главнокомандующий чехословацкой армией настроен слишком дружелюбно к Москве и что Германия в этом кризисе проявляет необычайную сдержанность. В этом месте речи аудитория разразилась криками: «Гитлер! Гитлер!» — а когда Муссолини сообщил, что Гитлер дал чехам б дней отсрочки до введения немецких войск, раздались вопли: «Слишком много!» «Было бы глупо и преступно, — продолжал Муссолини, — дать погибнуть миллионам европейцев, дабы синьор Бенеш сохранил свое господство над восемью различными нациями». В тот же день он выступил в Беллуно. Напомнив слушателям, что именно Бенеш председательствовал на заседании Генеральной Ассамблеи Лиги Наций, когда 52 страны ввели санкции против Италии, Муссолини подчеркнул, что теперь неприятности у Бенеша, и так будет со всеми, кто станет на пути у Италии.

В 10 утра 28 сентября, за 4 часа до начала войны, лорд Перт посетил Чиано и передал ему письмо от Чемберлена к Муссолини, в котором тот умолял дуче попытаться убедить Гитлера отложить вторжение в Судетскую область по меньшей мере на 24 часа, чтобы дать государственным деятелям время спасти мир от войны. Чиано ответил, что сразу передаст письмо Муссолини, поскольку вопрос о войне и мире предполагается решить в течение нескольких часов, а не дней. Муссолини тут же передал по телефону указания Бернардо Аттолико, итальянскому послу в Берлине, немедленно отправиться к Гитлеру и попросить его отложить вторжение на 24 часа. В 3 часа дня Аттолико телефонировал Муссолини, что Гитлер согласился и пригласил Чемберлена, Даладье и Муссолини встретиться с ним на следующий день, 29 сентября, в Мюнхене. Известие об этом поступило в Лондон, когда Чемберлен выступал в Палате общин, и он сразу же доложил членам парламента, что принял это приглашение. Сообщение было встречено овацией. Чиано известил Перта, что Гитлер согласился на отсрочку ввода войск и встречу в Мюнхене только потому, что его попросил об этом Муссолини и что в случае войны Италия будет союзницей Германии.

Муссолини и Чиано сели на ночной поезд до Мюнхена. Они встретились с Гитлером в Куфштайне и далее поехали в Мюнхен на его поезде. Чемберлен и Даладье прилетели туда из Лондона и Парижа и приземлились в мюнхенском аэропорту днем 28 сентября. Совещание состоялось через полчаса. Присутствовало 10 человек. Германия была представлена Гитлером, министром иностранных дел фон Риббентропом и постоянным главой немецкого секретариата иностранных дел Эрнстом Вайсзекером. Британию представляли Чемберлен и сэр Хорэс Вильсон, государственный чиновник, которого Чемберлен использовал в качестве личного посланца в международных дипломатических переговорах, хоть он и не был приписан к министерству иностранных дел. От Франции был Даладье и еще один профессиональный дипломат, от Италии — Муссолини и Чиано. Кроме того, присутствовал переводчик Гитлера доктор Пауль Шмидт, так как только Муссолини говорил на четырех языках.

В 3 часа дня они сделали перерыв на обед, который провели каждый в своем отеле, а в 4.30 возобновили дискуссию, сделав позднее еще один короткий перерыв. Они пришли к соглашению, что принудят Чехословакию передать Судетскую область Германии, что чехи начнут эвакуацию с территории в течение двух дней с 1 октября и закончат ее к 10 октября. Чехословакия будет отвечать за то, чтобы не было нанесено ущерба и повреждений никакой собственности и сооружениям, а Британия, Франция и Италия гарантируют, что Чехословакия примет все условия настоящего соглашения. Дискуссии велись только по частным вопросам: какие деревни в какие дни будут эвакуированы и оккупированы.

Текст соглашения был подготовлен Муссолини и Чиано и после обсуждения подписан незадолго до двух часов ночи. Чемберлен и Даладье затем встретились с чешским представителем доктором Мастным, который не был допущен на конференцию и ждал решения судьбы своей страны в отеле, где жил Чемберлен. Чемберлен и Даладье сообщили ему о принятых решениях в 2.15 ночи.

На следующее утро Гитлер, Чемберлен и Муссолини провели перед отъездом домой неофициальные переговоры. Гитлер и Чемберлен подписали заявление, в котором утверждалось, что Германия и Британия никогда больше не станут воевать друг с другом. Чемберлен переговорил с Муссолини об улучшении англо-итальянских отношений и выразил ему глубокую благодарность за роль, которую тот сыграл в созыве конференции и сохранении мира в Европе. У Риббентропа также состоялся личный разговор с Муссолини. Он уговаривал дуче подписать военный Пакт трех держав с Германией и Японией. Однако Муссолини держался уклончиво, так как не хотел связывать себя.

Мастный улетел в Прагу в сопровождении британского дипломата, который должен был удостовериться, что Бенеш примет условия соглашения. Он их принял, и 1 октября гитлеровские войска маршем вошли в Судетскую область. Спустя несколько дней Бенеш ушел с поста президента Чехословакии и покинул родину. Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье договорились в Мюнхене, что, если-территориальные претензии Венгрии и Польши к Чехословакии не будут удовлетворены в течение трех месяцев в ходе переговоров между ними, снова соберется конференция в Мюнхене, чтобы решить вопрос о дальнейшем расчленении Чехословакии. Однако этого не понадобилось, так как новое правительство Чехословакии отдало Венгрии провинцию Русиния, а Польше — город Тешин (Цешин).

Когда Чемберлен вернулся в Лондон, предъявил подписанный Гитлером документ и уверил, что теперь «мира на наш век» хватит, восторженные толпы приветствовали его на улицах. Итальянцы встречали Муссолини с еще большим ликованием: они выстраивались на его пути от границы до Рима. Огромная толпа собралась на вокзале в Болонье, чтобы его приветствовать. Король, находившийся на отдыхе неподалеку от Флоренции, приехал на вокзал и поздравил его. Когда же Муссолини прибыл в Рим и вышел на балкон Палаццо Венеция, толпа на площади долго не могла успокоиться. Секретарь фашистской партии кричал им: «Салютуйте Дуче, основателю империи!» Когда Муссолини наконец ушел с балкона, толпа продолжала вызывать его снова и снова. 10 раз они возвращали его, выкрикивая: «Дуче, Дуче, Дуче!»

Муссолини был счастлив, что в Мюнхене все так хорошо получилось. Британия и Франция присоединились к Германии и Италии, чтобы расчленить демократическую и либеральную Чехословакию, заставить чехов подчиниться и, не считаясь с Советским Союзом, переделать карту Центральной Европы. 25 октября на встрече Совета Национальной фашистской партии он сказал, что Прага была штаб-квартирой демократии и большевизма, поэтому «то, что произошло в Мюнхене, просто колоссально». Это «конец большевизма в Европе, конец коммунизма в Европе, конец политического влияния России в Европе».

В начале ноября немецкое правительство выслало из Германии несколько сотен евреев и погнало их через границу в Польшу. Но Польша отказалась их принять, и на протяжении многих дней они оставались между немецкими и польскими заставами без еды и укрытия. Их страдания так возмутили некоего польского еврея, проживавшего в Париже, что он застрелил атташе немецкого посольства, кстати, вовсе не сторонника нацизма. В ответ на это Гитлер 9 ноября развязал еврейские погромы по всей Германии, вошедшие в историю под названием «Хрустальная ночь». Во всех городах нацистские штурмовики громили еврейские магазины, ломая и уничтожая их имущество. Большая часть еврейского имущества была застрахована, но правительство издало постановление, чтобы страховые компании выплачивали страховку не пострадавшим евреям, а государству; кроме того, на еврейское население был наложен коллективный штраф в миллиард марок. Геринг радостно прокомментировал это решение: «Не хотелось бы мне быть сейчас евреем в Германии».

Либеральное общественное мнение во всем мире было потрясено «Хрустальной ночью», которая явилась самым вопиющим антисемитским надругательством из тех, что совершали нацисты до тех пор. Однако Муссолини был доволен. «Он безоговорочно одобрил погромы, осуществленные нацистами, — пишет Чиано. — Он сказал, что в их ситуации пошел бы еще дальше». Хотя он считал наложенный на евреев коллективный штраф чрезмерным, так как семь миллиардов лир (один миллиард марок) — слишком высокая цена за жизнь убитого немецкого дипломата.

В развитие своего дружеского разговора с Чемберленом в Мюнхене Муссолини дал указание Чиано официально обратиться, через Перта, к британскому правительству. Он откровенно заявлял им, что если англо-итальянские отношения не улучшатся, Италии придется окончательно войти в военный союз с Германией против Британии и Франции. Однако все может повернуться иначе, если Британия предпримет немедленные меры по укреплению добрых отношений двух стран, признав итальянское завоевание Эфиопии. Чемберлен ответил, что был бы рад это сделать, но ему будет трудно убедить британское общество принять такое решение, если Италия не даст что-то взамен. Не может ли Муссолини согласиться на отзыв части своих войск из Испании?

Летом 1938 года Франко удалось значительно продвинуться: он дошел до побережья к северу от Мадрида и разделил республиканскую территорию на две части. К тому же Сталин уговорил республиканское правительство отослать по домам интербригадовцев в надежде приобрести доброе отношение Британии и Франции. Поэтому Муссолини решил, что, раз Франко побеждает, можно отозвать 10 000 итальянских солдат из Испании, оставив сражаться за Франко 20 000. Чемберлен согласился признать Виктора Эммануила императором Эфиопии, но просил Муссолини держать это в секрете до окончания дебатов по международным делам в Палате общин. 16 ноября Перт представил свои верительные грамоты «Королю Италии и Императору Эфиопии».

Однако британское правительство было весьма обескуражено, когда 30 ноября в Риме депутаты Палаты вскочили с мест с криками: «Ницца! Тунис! Корсика!» — и потребовали, чтобы Франция уступила эти территории Италии, хотя Италия не выставляла требований по Тунису с 1881 года, отдала Ниццу Франции в 1860 году, а Корсика не была итальянской с момента завоевания ее Францией в 1769 году. Черчилль был очень обеспокоен, а его вера в Муссолини поколеблена. Его не слишком заботило, что тот захватил Эфиопию и участвовал в поражении коммунистов в Испании, но эти территориальные претензии к Франции, союзнице Британии, должны быть решительно пресечены.

Демонстрация депутатов итальянской Палаты не слишком повлияла на решимость Чемберлена улучшить англо-итальянские отношения. Кульминации это его стремление достигло во время визита в Рим. Чемберлен приехал в сопровождении министра иностранных дел лорда Галифакса. Мировая пресса превратила зонтик Чемберлена, который он повсюду носил с собой, в талисман. Он фигурировал в анекдотах и карикатурах, и в час его триумфа, после Мюнхена, в Британии была популярна песенка «Человек с зонтом». Муссолини сказал Рашели, что в Рим приезжают Чемберлен и его зонт. Во всех газетных отчетах упоминался зонтик Чемберлена. Однажды во время его визита Муссолини позвонил Рашели из Палаццо Венеция: «Рашель, наконец это случилось! Чемберлен потерял свой зонтик!» Зонт пропал во время приема, но полиции удалось его разыскать и вернуть хозяину.

Муссолини в полном вечернем наряде — фрак и белый галстук — вместе с Чемберленом посетил оперу, а затем присутствовал на обеде в честь высокого гостя, где Чемберлен провозгласил тост за здоровье Виктора Эммануила: «Я поднимаю мой бокал за Его Величество Короля Италии, Императора Эфиопии». В их политических обсуждениях Муссолини проводил мысль, что, хотя ось Рим-Берлин остается основой итальянской международной политики, это не должно препятствовать развитию англо-итальянской дружбы или франко-германской дружбы. Он не исключает, что ось Рим-Берлин может преобразоваться в Пакт четырех держав. В дискуссиях по Испании Муссолини сообщил, что итальянские добровольцы составляют лишь 3 % от всех сил Франко. Чемберлен выразил тревогу по поводу демонстрации в итальянской Палате депутатов, когда депутаты требовали Ниццу, Тунис и Корсику. Муссолини отвечал, что это было спонтанным проявлением эмоций, за которое он и его правительство ответственности не несут.

Чемберлен был очень доволен своим визитом в Рим и не сомневался, что он сыграл важную роль в улучшении англоитальянских отношений. Но на Муссолини ни Чемберлен, ни Галифакс впечатления не произвели. Он сказал Чиано: «Это люди не того пошиба, что Фрэнсис Дрейк и другие великолепные авантюристы, которые создали Британскую империю».

* * *

Испанские республиканцы оказались перед фактом полного поражения. 26 января 1939 года войска Франко вошли в цитадель республиканцев Барселону. Разбитые республиканские армии устремились к французской границе и были интернированы правительством Даладье в лагеря с чудовищными условиями. Муссолини в тот же вечер объявил эти новости с балкона Палаццо Венеция. «Блестящая победа в Барселоне — это еще одна глава в истории новой Европы, которую пишем мы с вами». Это победа великолепных войск Франко и «наших бестрепетных легионеров… Лозунгом красных было «Но пасаран!» — «Они не пройдут!». Но мы прошли и еще не раз пройдем!»

 

Глава 33

НЕУЧАСТИЕ В ВОЙНЕ

10 февраля 1939 года скончался папа Пий XI. Государственный секретарь Ватикана кардинал Пачелли был избран его преемником и принял имя Пий XII. Муссолини впоследствии всегда отрицал, что использовал свое влияние в его пользу. Пий XI часто хвалил Муссолини, особенно его вмешательство в гражданскую войну в Испании против красных. Однако он публично осудил расовые законы против евреев. Пий XII, настроенный еще более антикоммунистически, чем его предшественник, никогда публично не критиковал расовые законы.

Сентябрьским декретом 1938 года всем иностранным евреям предписывалось покинуть Италию в течение шести месяцев. Этот срок истекал 12 марта, и во всем мире еврейские и гуманитарные организации были встревожены судьбой 8000 евреев, бежавших в Италию от нацистских преследований: не будут ли они 12 марта высланы и переданы в руки нацистов? Президент Рузвельт, также поздравивший Муссолини после мюнхенского соглашения за роль, которую тот сыграл в сохранении мира в Европе, направил в Рим Уильяма Фил-липса с целью заступиться за евреев перед дуче.

3 января 1939 года состоялась встреча Филлипса с Муссолини. Он убеждал Муссолини не изгонять евреев, но совместно осуществить переселение их в Африку, причем Америка будет это финансировать. Филлипс осведомился, не позволит ли Муссолини поселиться им в Джубаленде. Муссолини ответил, что Джубаленд для этого не подходит, так как там у евреев не будет средств к существованию. Он предложил им несколько месяцев назад, чтобы они обустраивались в северной части Итальянского Сомали, но они эту идею отвергли. Он предсказывает, что в конечном итоге все страны Европы изгонят своих евреев, так как «для евреев в Европе нет места». Он считает, что для них много места в Северной Америке и в России, так что им следует эмигрировать туда. Однако Чиано пообещал Филлипсу, что евреи не будут высланы из Италии 12 марта: им будет дано время найти куда уехать. Это обещание было исполнено.

3 января 1939 года, в шестую годовщину своего прихода к власти, Гитлер в обращении к рейхстагу объявил, что не намеревается нападать ни на какую страну, и подчеркнул свою дружбу с Италией. Иностранные правительства расценили его речь как примирительную. Одна фраза из этой речи в то время почти не привлекла внимания. О ней вспомнили позднее. Он сказал, что, если мировое еврейство начнет войну, результатом будет не торжество коммунизма во всем мире, а «гибель еврейской расы в Европе». Ведется много споров относительно того, решил ли Гитлер уже в 1939 году уничтожить всех европейских евреев, то есть осуществить холокост 1942–1945 годов, или это были еще просто грозные слова. Муссолини поручил Чиано через Риббентропа поздравить Гитлера с этой речью, которая ему очень понравилась. По-видимому, Муссолини был доволен той ее частью, в которой Гитлер благожелательно отзывался об Италии, а не когда он говорил об уничтожении евреев.

14 марта клерикально-фашистское движение отца Тисо провозгласило независимость Словакии, и на следующий же день немецкие войска вторглись в Чехословакию и вошли в Прагу. Гитлер объявил, что устанавливает протекторат над провинциями Богемия и Моравия и признает Словакию Тисо как независимое государство. Чемберлен счел это вопиющим нарушением мюнхенских соглашений, так как в Мюнхене Гитлер и публично, и в частных разговорах утверждал, что не станет входить в Чехословакию дальше Судетской области. Выступая в Бирмингеме, Чемберлен осудил действия Гитлера и отрекся от своей мирной политики. Гитлер потребовал, чтобы Польша уступила ему Данциг и «Польский коридор». Однако Британия приготовилась воевать и 31 марта подписала договор с Польшей, в котором англичане давали обещание в случае нападения Гитлера на Польшу защитить ее, вступив в войну.

Чемберлен направил Муссолини письмо, как человеку, подписавшему с ним вместе мюнхенское соглашение, и предложил употребить все свое влияние на Гитлера в пользу мира. По слухам, Гитлер не предупредил Муссолини заранее о своем намерении аннексировать Чехословакию. Поэтому позднее не раз утверждалось, что Муссолини был очень раздосадован поступками Гитлера и разозлен настолько, что подумывал о разрыве оси Рим-Берлин. Впрочем, никаких точных свидетельств тому не имеется. По крайней мере публично Муссолини поддержал немецкое вторжение в Чехословакию. 18 марта он написал редакционную статью в «Иль пополо д'Италия», где говорилось, что пражскому правительству не удалось избавиться от «наследия бенешевской системы» и что отделение Словакии и развал чехословацкого государства могли создать опасную нестабильность в Центральной Европе, которая была предотвращена установлением немецкого протектората над Богемией и Моравией. Если бы фашистская Италия столкнулась с подобной ситуацией, она действовала бы точно так же, как Германия. А что касается «великих демократий», то они не стесняются устанавливать протектораты над разными странами во всех уголках света.

21 марта Муссолини председательствовал на заседании Высшего фашистского совета. Он заявил, что чехи могут винить в потере своей независимости только себя, потому что не удосужились избавиться от влияния евреев, масонов, демократов и коммунистов. Он подчеркнул, что теперь более чем когда-либо Италия должна быть верной союзу с Германией.

* * *

28 марта Мадрид сдался Франко, гражданская война в Испании закончилась его полной победой. Он пренебрег дружеским советом Черчилля и других британских деятелей проявить в победе сдержанность и умеренность: тысячи сторонников республиканского правительства были приговорены к смерти или к длительным срокам заключения. Франко поинтересовался у Муссолини, что он предлагает сделать с итальянцами, сражавшимися на стороне республиканцев и теперь оказавшимися в плену. Муссолини посоветовал всех расстрелять.

Муссолини и Франко обменялись поздравительными посланиями, благодаря друг друга за вклад в победу в Испании. По словам Муссолини, коммунисты надеялись, что Мадрид станет могилой фашизма; вместо этого он стал могилой коммунизма.

Сегодня в Италии и в других странах сторонники Муссолини утверждают, что, какие бы он ни совершал ошибки, его следует уважать за одно великое достижение: он победил коммунизм в Испании. Они настаивают, что, если бы Испания стала коммунистической, наряду с Восточной Европой после 1945 года, даже Соединенным Штатам не удалось бы предотвратить переход всей Европы на коммунистические рельсы. Несомненно, Муссолини сыграл важную роль в победе Франко и его последующем триумфе. Испания была единственным участком поля битвы между фашизмом и антифашизмом, где фашизм остался победителем. В последующие шесть лет фашизм потерпел поражение в Эфиопии, Советском Союзе, на Балканах, в Центральной Европе, во Франции, Германии и Италии. Но в Испании фашисты удерживали власть в течение почти сорока лет. Когда наконец фашизм ушел с политической сцены, он сменился не коммунизмом, а демократической конституционной монархией. Коммунизм в России пережил режим Франко в Испании всего на несколько лет.

Но многие верили в 1939 году — и верят до сих пор, — что Муссолини сверг демократически избранное либеральное и социалистическое правительство Испании. В начале гражданской войны коммунисты составляли ничтожное меньшинство среди сторонников правительства. Только когда интервенция Муссолини привела к вмешательству Советов, коммунисты приобрели влияние на всей территории республики.

Победа Муссолини над коммунизмом в Испании оказалась также победой над парламентской демократией и правами человека.

* * *

В Страстную пятницу, 7 апреля, итальянские войска без объявления войны вошли на территорию Албании и в 24 часа оккупировали эту страну. (Албания много лет находилась под итальянским экономическим и политическим влиянием.) Муссолини не стал заранее сообщать об этом Гитлеру, точно так же как тот не предупредил его о намерении вторгнуться в Чехословакию. Однако Гитлер воспринял это так же радостно, как Муссолини германскую аннексию Богемии и Моравии. Риббентроп уверил Муссолини, что Германия всегда будет приветствовать любую итальянскую победу. Высказывалось предположение, что Муссолини захватил Албанию с досады на немецкий захват Чехословакии: он решил не дать Гитлеру затмить себя. Однако более вероятно, что он хотел нанести удар, который продемонстрировал бы еще раз бессилие западных демократий и их неспособность сохранить мир и поддержать принципы международного права. Делегация албанских вельмож прибыла в Рим предложить корону Албании Виктору Эммануилу, который был отныне провозглашен «Королем Италии и Албании, Императором Эфиопии».

22 мая Чиано и Риббентроп подписали в Берлине «Стальной пакт», устанавливавший военный союз Италии и Германии. Со своей стороны, Британия и Франция гарантировали защиту Польши от немецкой агрессии. Но Чемберлен колебался, стоит ли последовать совету лейбористской оппозиции и небольшой группы консерваторов — членов парламента, возглавляемой Черчиллем. Они настаивали на создании альянса с Советским Союзом против Германии. 26 мая Чемберлен записал в своем дневнике: «Я должен сознаться в самом глубоком недоверии к России. Я не верю в ее способность эффективно воевать, даже если бы ей этого захотелось». Кроме ненависти к коммунизму, на британское правительство влияли сообщения военных советников, доказывавших, что Сталин очень ослабил Красную Армию жесточайшими чистками 1937 года, когда большинство генералов и офицеров были казнены как предатели. Британский генеральный штаб сообщал правительству, что Красная Армия не сможет воевать дольше нескольких недель, в то время как польская армия является второй в Европе после французской. Много позже Идеи писал, что во время кризисов 30-х годов британское правительство было жестоко введено в заблуждение информацией и советами своих военных.

В июне Гитлер принял решение осенью напасть на Польшу. Он держал это намерение в строгом секрете и не сообщил о нем Муссолини. Он также не проинформировал его о том, что ведет тайные переговоры о пакте с Советским Союзом, так как Сталин наконец убедился, что британское правительство не станет входить с ним в антигерманский альянс. 11 августа Риббентроп поставил в известность Чиано о немецких планах в отношении Польши, хотя все еще не сообщал ему о переговорах с Советским Союзом.

Между Гитлером и Муссолини существовали разногласия по поводу ведения войны. Гитлер хотел начать войну против Польши и западных держав немедленно, до того, как Британия завершит свою программу перевооружения. Летом 1939 года он откровенно заявил французскому послу в Берлине, что ему сейчас 50 лет и он предпочитает войну в 50 войне в 55 лет. Муссолини был убежден, что война стран Оси с западными демократиями неизбежна, но считал, что Италия к ней пока не готова. Он хотел отложить войну до 1942 года, самое раннее, и объявил о намерении провести в 1942 году в Риме Всемирную выставку. Он надеялся разрешить данцигский кризис 1939 года такой же конференцией, как та, что была в Мюнхене, то есть на которой Британии и Франции придется в последний момент согласиться ради сохранения мира пожертвовать Польшей, как они пожертвовали Чехословакией.

23 августа Риббентроп улетел в Москву и там подписал советско-германский пакт о ненападении. Тайные пункты этого пакта, в которых Германия и Советский Союз договорились о разделе Польши, опубликованы не были. Муссолини поздравил Гитлера с блистательным дипломатическим маневром, которым тот обвел вокруг пальца Британию и Францию и развязал себе руки, чтобы вторгнуться в Польшу, не опасаясь войны с Советским Союзом. Однако в отличие от Гитлера Муссолини надеялся избежать войны в Европе и предложил провести конференцию четырех держав, своего рода второй Мюнхен. Но Чемберлен больше не верил, что Гитлер будет соблюдать какие-либо соглашения, о которых удастся договориться на конференции.

1 сентября немецкие войска вторглись в Польшу. Британия и Франция немедленно выставили Германии ультиматум, утверждая, что объявят войну, если в течение 48 часов немецкие войска не вернутся за немецкую границу. Гитлер отвечать не стал. На следующий день Муссолини предложил Чемберлену срочно начать переговоры с Гитлером. Однако Чемберлен утверждал, что никакие переговоры невозможны, пока немецкая армия не уйдет из Польши. 3 сентября Британия и Франция объявили войну Германии. Муссолини удивил международные дипломатические круги тем, что не бросился воевать на стороне Германии, а заявил, что Италия принимает политику «невмешательства». Она не остается «нейтральной» в войне, которую ведет ее германский союзник, но в данный момент участвовать в военных действиях не будет.

Хотя Муссолини поздравил Гитлера с заключенным с СССР пактом, многие итальянские фашисты были смущены тем, что их нацистские союзники якшаются с большевиками. Немецкие армии быстро заняли Западную Польшу, а 17 сентября Красная Армия заняла Восточную Польшу. Под ударами этого двойного вторжения польское сопротивление рухнуло, и через несколько дней немецкие и советские офицеры встретились и отсалютовали друг другу на демаркационной линии, определенной секретными пунктами советско-германского пакта. Это еще больше увеличило оппозицию пакту и политике Гитлера в кругах итальянских фашистов.

В итальянской прессе появилась серия статей с нападками на большевизм, рассказывавших об ужасах жизни в Советском Союзе. Фашистские журналисты в Италии много лет занимались антисоветской пропагандой, но теперь она приобрела новую остроту и значение. Хотя в этих статьях не было ссылок на Германию, но немецкие нацисты были очень ими недовольны, так как воспринимали их как замаскированную критику советско-германского пакта. Немецкий посол в Риме поднял этот вопрос перед Чиано. Извинений за эти статьи Муссолини и Чиано не принесли, но печатание их прекратилось.

К началу октября Польша была завоевана, и Гитлер в своей речи в рейхстаге предложил Британии и Франции заключить мир. Муссолини очень надеялся, что Чемберлен и Даладье будут вынуждены принять мирные предложения Гитлера, так как английская и французская армии не смогут атаковать немцев на Западном фронте, не неся тяжелых потерь. Он винил в развязывании войны Британию и Францию. Он говорил, что в сентябре 1939 года при его посредничестве еще можно было достичь мирного решения по Данцигу, если бы Британия и Франция не выставили неразумного, унизительного и неприемлемого условия, чтобы немецкая армия ушла из Польши за немецкую границу еще до начала переговоров. Разумеется, Чемберлен и Даладье не стали упрямиться и решили продолжать войну, когда уже ничего нельзя было сделать для спасения Польши. Так что война на Западе неизбежно зашла в тупик.

Фариначчи и Прециози, бывшие закоренелыми антисемитами, бурно поддерживали Германию и гневно клеймили Британию и Францию, обвиняя при этом евреев в том, что ответственность за войну лежит на них. На совещании Высшего фашистского совета 7 декабря 1939 года Фариначчи предложил, чтобы Италия немедленно вступила в войну на стороне Германии. Однако Муссолини не поддержал его, заявив, что для вмешательства время еще не пришло. 5 февраля 1940 года Фариначчи написал Муссолини, что в руководстве фашистской партии имеются «почетные евреи», препятствующие Италии сражаться на стороне ее германского союзника. Этими «почетными евреями» были Бальбо, Де Боно, Де Векки и Федерзони. Муссолини дал указание прессе восхвалять немцев, но не нападать на англичан и французов.

Рузвельт направил в Европу помощника госсекретаря Самнера Уэллса, чтобы тот попытался стать посредником между враждующими сторонами в надежде закончить войну. Сначала Самнер отправился в Рим, и 24 февраля 1940 года состоялась его встреча с Муссолини. Муссолини сказал ему, что ответственность за продолжение войны лежит на Британии и Франции, которые отказываются признать тот факт, что не смогут победить немцев на Западном фронте. Муссолини считал, что военные цели союзников (восстановление независимости Чехословакии и Австрии) абсурдны. Самнер Уэллс побывал в Берлине, Париже и Лондоне, а затем 16 марта вернулся в Рим для повторной встречи с Муссолини. Он не преуспел в попытках убедить британское и французское правительства изменить свои военные цели и принять другие условия мира.

В течение семи месяцев, с сентября 1939 до апреля 1940 года, длился период, который британские комментаторы называли «странной войной». Германия и державы-союзницы не вступали в серьезные столкновения ни на суше, ни в воздухе. Война велась только на море. Немцы потопили английский линкор в заливе Скапа-Флоу на севере Шотландии, а британцы уничтожили немецкий линкор у берегов Южной Америки. Британский флот блокировал Германию, не допуская вывоза и ввоза грузов по морю. Британия вела активную пропаганду против немецкого нацизма по радио, а также в печати нейтральных стран, но в отношении фашистской Италии заняла совсем иную позицию. Британская пресса не хотела раздражать Муссолини и надеялась побудить его остаться нейтральным, постоянными похвалами противопоставляя его Гитлеру.

В декабре 1939 года в Лондоне был опубликован полуофициальный памфлет «Британский довод». Его написал лорд Ллойд, бывший губернатор одной из колоний, депутат-консерватор, которого левые ненавидели за жестокость, проявленную при подавлении беспорядков в Индии и Египте. Министр иностранных дел лорд Галифакс написал предисловие. Лорд Ллойд доказывал, что в этой войне Британия сражается за принципы христианской цивилизации против нацистской Германии и ее союзницы — безбожной, коммунистической России. Он подчеркивал, что немецкий нацизм и русский коммунизм не имеют ничего общего с итальянским фашизмом, который базируется на принципах христианства. Однако, с точки зрения Муссолини, британское правительство, дружеское и профашистское на словах, на деле поступало далеко не дружелюбно, препятствуя итальянским торговым судам вести дела с Германией и не допуская морских перевозок угля из Германии в Италию.

30 ноября 1939 года Советский Союз вторгся в Финляндию, после того как финское правительство отказалось отдать ему территорию, которая, по мнению Сталина, находилась слишком близко от Ленинграда и создавала угрозу для его безопасности. В обмен финнам были предложены большие, но никудышные земли дальше к северу. Ничто не могло яснее показать противоречия британского и французского правительств, чем разница в их отношении к коммунизму и фашизму, проявившаяся в реакции на агрессию Муссолини против Эфиопии в 1935 году и сталинскую агрессию против Финляндии в 1939-м. Британское правительство послало на помощь финнам две эскадрильи и разрешило британским солдатам отправиться добровольцами на помощь Финляндии. Британия и Франция были на грани широкомасштабной военной интервенции для поддержки Финляндии, когда советский военный прорыв принудил финнов заключить мир.

Общественное мнение Италии глубоко сочувствовало финнам и способствовало усилению фашистской критики в адрес германского союзника за пакт с Советским Союзом. Муссолини разорвал с Советским Союзом дипломатические отношения и направил на помощь финнам 40 самолетов. Он жалел, что не может больше ничего сделать для этой отважной маленькой страны, чье сопротивление Красной Армии вызвало в фашистской Италии бурное восхищение.

3 января 1940 года Муссолини написал Гитлеру длинное письмо относительно советско-германского пакта. Он писал, что, имея сорокалетний политический опыт, хорошо понимает необходимость тактических маневров, но это должно сопровождаться твердой приверженностью основным принципам в качестве долговременной цели. Он поздравлял Гитлера с заключением пакта со Сталиным, который оградит Германию от нападения Советского Союза во время войны с Польшей и западными демократиями. Он сам в 1924 году признал Советский Союз. Но им нельзя никогда забывать, что основной их целью является уничтожение большевизма, против которого они вместе с Гитлером сражались в Испании. Он считает, что должен указать на то, какую глубокую тревогу вызывает советско-германский пакт в Италии, а также среди многих национал-социалистов в самой Германии. Он почти готов призвать Гитлера напасть на Советский Союз, потому что огромные пространства России включают более двадцати одного миллиона квадратных километров плодородной земли, на которой немцы смогут разместить излишки своего населения.

Прошло два месяца, прежде чем Муссолини получил ответ. 6 марта Гитлер прислал длинное письмо, в котором писал, что в вопросе об отношениях с Россией он должен учитывать общеевропейскую ситуацию, а также тот факт, что Сталин преобразует большевизм в русский национализм. Еврейское и международное влияние в большевизме уменьшается. Как только Литвинов покинул свой пост в министерстве иностранных дел, русские начали дружеские заигрывания с Германией. Россия, видимо, превращается в государство с националистической идеологией. Гитлер считал, что не исключена возможность, что Россия и Германия будут рука об руку работать вместе ради мира.

Несколько дней спустя в Рим приехал Риббентроп, и Муссолини повторил ему свои опасения по поводу советско-германского пакта, которые он ранее изложил в письме к Гитлеру. Его правительство первым в Европе в 1924 году признало Советский Союз, но дипломатическое признание и пакты следует сочетать с постоянным идеологическим противодействием коммунизму. Он сказал, что его заинтересовало то место письма, где Гитлер говорит об изменении природы большевизма, и спрашивал мнение Риббентропа: подтверждают ли его впечатления от двух поездок в Москву, что Сталин отбросил планы мировой революции? «Неужели вы на самом деле в это верите?» — спросил Муссолини. Риббентроп отвечал, что верит, так как Лазарь Каганович остался единственным евреем в Политбюро Коммунистической партии в Советском Союзе и что после устранения Литвинова из министерства иностранных дел еврейское влияние в советском правительстве сошло на нет. Риббентропа удивило, насколько приятно проходило его общение с советскими вождями во время банкета в Кремле.

Муссолини и Риббентроп обсудили внутреннее положение Британии и Франции и пришли к единому мнению, что в обеих странах слишком сильна оппозиция войне. Во Франции коммунисты распространяли подпольные газеты, в которых клеймили нынешнюю войну как империалистическую. Риббентроп сообщил, что некоторые из этих газет печатаются в Германии. Муссолини упомянул о том, что в Британии сейчас 24 000 сознательных уклонистов от войны, отказывающихся подчиняться призыву в армию; Риббентроп, в свою очередь, сослался на большое число голосов, поданных на недавних выборах в Британии за кандидатов с антивоенными взглядами.

18 марта Муссолини встретился с Гитлером на границе, около Бреннера. Муссолини объяснил, что всегда собирался ввести Италию в войну на стороне Германии в подходящий момент и не объявил войну лишь потому, что знал: немецкая армия сокрушит поляков и без итальянской помощи, а сейчас он принесет Германии больше пользы как «не участвующий в войне». Гитлер принял эти объяснения и сказал, что не сомневался, что Муссолини в подходящую минуту объявил бы войну.

Вернувшись в Рим, Муссолини 31 марта написал докладную записку королю, в которой рассматривал политику, которой следует придерживаться Италии в отношении войны. Было сделано только 8 копий этого в высшей степени секретного документа: для короля, маршала Бадольо, маршала Грациани, Чиано, министра по делам Итальянской Африки, командующих морскими и военно-воздушными силами, и один экземпляр остался у самого дуче. После констатации, что во время войны трудно предсказать ход событий, Муссолини писал, что, как уже понял Самнер Уэллс, нет никакой возможности договориться о мире, поскольку Британия и Франция настаивают на восстановлении независимости Польши, Чехословакии и Австрии, а Гитлер никогда на это не согласится. Французы и британцы будут обороняться на Западном фронте и попытаются атаковать где-то в другом месте — возможно, на Балканах или на Кавказе. Однако в основном они будут вести войну на море и продолжать блокаду Германии. Немцы также не станут атаковать линию Мажино на Западном фронте, так как это будет слишком рискованно, а поражение будет иметь непоправимые последствия для морального духа германской нации.

Италия никогда не станет по-настоящему свободной, оставаясь пленницей Средиземноморья. Чтобы выйти на волю, она должна разделаться с британскими твердынями — Гибралтаром и Суэцем. Этого Италия не сможет добиться, продолжая выдерживать нейтралитет в войне. Если она останется нейтральной, то в послевоенном мире с ней никто не будет считаться, как со Швейцарией. Для Италии немыслимо выступить в войне против Германии, следовательно, единственная возможность для нее — присоединиться к Германии. Однако Италия не может выдержать длительную войну, поэтому она должна включиться в нее в нужный момент, не слишком рано и не слишком поздно. Объявив войну, Италия должна стать на защиту своих рубежей с Францией и нападать только в том случае, если французская армия рухнет под ударами немцев, что представляется маловероятным. Италия может также занять оборонительную позицию в Ливии как против Франции в Тунисе, так и против Британии в Египте. Если возникнет подходящая ситуация, Италия может перейти в наступление на Балканах или против Югославии, или против Греции, и, безусловно, она должна занять агрессивную позицию в Эфиопии против Британии в Сомали и Франции в Джибути и на море.

В этом меморандуме от 31 марта Муссолини ничего не говорит о дате вступления Италии в войну. Однако в начале апреля 1940 года Гитлер оккупировал Данию и Норвегию, предотвратив британский план минирования норвежских вод с целью помешать норвежско-германской торговле. Муссолини письмом поздравил Гитлера с нанесением превентивного удара. Успехи немцев в Норвегии убедили Муссолини, что Гитлер выиграет войну скорее, чем он полагал, поэтому он решил, что настала пора Италии объявить о своем вступлении в схватку прежде, чем она закончится. 1 мая он сообщил своим министрам, что в XIX веке Франция побеждала, потому что была революционной. Теперь Англия и Франция — страны консервативные. Германия же — больше не Германия прусских юнкеров, а Германия народная, страна людей, положивших конец плутократии.

1 мая Гитлер начал наступление на Западном фронте через Бельгию и Голландию. Наступление, которое и Муссолини, и его генералы считали самоубийственным. В течение трех недель немецкие армии покори ли Голландию и Бельгию и заставили британцев эвакуировать свои войска из Дюнкерка. Германская кинохроника событий, которую крутили в кинотеатрах по всей Италии, показывала сокрушительные последствия воздушных налетов на Роттердам, бегство французского гражданского населения по дорогам впереди наступающих немецких частей, старух, маленьких детей, беспомощно блуждающих среди руин разбомбленных городов. Немецкий комментатор, заканчивая сюжет, говорил: «Мы должны благодарить фюрера и его солдат за то, что с нами ничего подобного никогда не может произойти».

В день немецкого наступления на Запад Черчилль сменил на посту премьер-министра Чемберлена и стал во главе коалиционного правительства консерваторов, лейбористов и либералов. 15 мая на заседании кабинета министров лорд Галифакс, остававшийся министром иностранных дел, предложил, чтобы Черчилль лично обратился с просьбой к Муссолини оставаться от войны в стороне. Черчилль согласился и на следующий же день написал такое письмо. Он напомнил Муссолини об их дружеской встрече в Риме несколько лет назад и уверил его, что очень ценит ставшую традиционной англо-итальянскую дружбу. Несомненно, Британия и Италия могут «нанести друг другу тяжелый урон, жестоко покалечить друг друга и омрачить Средиземноморье нашей борьбой», но он надеется, что Муссолини не даст сигнала к войне, «который никогда не подадим мы».

Муссолини ответил 18 мая. Он написал, что долголетней англо-итальянской дружбе был положен конец Британией, когда она сыграла ведущую роль во введении санкций Лиги Наций против Италии во время Эфиопской войны, хотя действия Италии в Эфиопии не причиняли никакого ущерба британским интересам. Раз Британия сейчас вступила в войну, чтобы с честью выполнить свои обязательства перед Польшей, Черчилль должен понять, почему Италия вступает в войну, чтобы честно выполнить свои договорные обязательства, данные Германии.

Немецкие армии продвигались вперед по Франции. Поль Рейно, сменивший на посту премьер-министра Даладье, предложил Черчиллю, чтобы Британия и Франция попросили Муссолини стать посредником между ними и Гитлером в переговорах о мире. Французское предложение было рассмотрено на заседании британского военного кабинета 27 мая. Галифакс хотел принять предложение Рейно, но ему резко возражали Черчилль, Чемберлен, Арчибальд Синклер (лидер либералов) и два министра-лейбориста, Клемент Этли и Артур Гринвуд. После жаркой дискуссии Галифакс пригрозил уходом в отставку, но Черчилль уговорил его этого не делать.

Успехи немцев во Франции, которых Муссолини не ожидал, убедили его, что надо поспешить с вступлением в войну до того, как она закончится победой Германии. 26 мая он сообщил своим генералам, что 5 июня объявит войну Франции и Британии. Они убедили его дать им еще несколько дней на необходимые приготовления.

Вечером 10 июня Муссолини обратился к толпе с балкона Палаццо Венеция. Была организована трансляция его обращения к народу во все города Италии.

Он сообщил мужчинам и женщинам Италии, Албании и Империи, что «объявление войны…» Тут он вынужден был прерваться, так как толпа выкрикивала приветствия и скандировала: «Дуче! Дуче! Война! Война!» Это продолжалось около двух минут, затем он поднял руку, приказывая всем замолчать, и продолжал свою речь: «…было передано послам Великобритании и Франции», двух государств, которые побудили 52 нации ввести санкции против Италии и которые отвергли предложения фюрера о мире от б октября. «Народ Италии, к оружию! Покажите вашу волю, ваше мужество и вашу доблесть!»

 

Глава 34

ВОЙНА МЕЖДУ КРОВЬЮ И ЗОЛОТОМ

На другой день после объявления войны король назначил Муссолини главнокомандующим всех итальянских вооруженных сил. Муссолини немедленно приказал Бадольо начать наступление на Францию. Однако британские воздушные силы быстрее перешли к делу и на второй день войны уже бомбили Турин, убив 14 и ранив 30 гражданских лиц. 26 июня Муссолини направил Гитлеру письмо, в котором попросил его, когда настанет пора бомбить Лондон, разрешить итальянским эскадрильям участвовать в рейдах отмщения за английскую бомбежку Турина. Итальянские самолеты сразу же совершили серию массированных налетов на британскую морскую базу на Мальте и гражданское население острова. В этих воздушных рейдах отличился Бруно Муссолини.

В течение недели со дня объявления войны итальянская армия вторглась во Францию и захватила Ментону и несколько других городов на Французской Ривьере, а немецкие армии вошли в Париж. Восьмидесятичетырехлетний маршал Петен, герой Первой мировой войны, стал главой государства. Он перенес столицу в Виши и подписал перемирие с Германией и Италией.

18 июня Муссолини отправился в Мюнхен на встречу с Гитлером, чтобы заявить права на свою долю добычи от победы над Францией. Он просил Гитлера заставить Францию передать Италии Ниццу, Корсику, Тунис и Джибути. Чиано предложил Риббентропу, чтобы Италии отдали также Алжир и Марокко. Но Гитлер держался уклончиво и ответил Муссолини, что еще не решил, какие условия мира предложит французам.

В Ливии итальянцы сразу начали небольшие военные операции против британских войск, находившихся в Египте. Сам Бальбо участвовал в воздушных налетах, командуя эскадрильей. Они летали над пустыней, высматривали британские танки и нападали на них. 28 июня Бальбо вылетел со своей эскадрильей с аэродрома в Тобруке на поиск англичан. Пока он был занят разведкой, несколько британских самолетов прошли на бреющем полете над летным полем, сбросили на него бомбы и улетели. Когда Бальбо и его эскадрилья вернулись, зенитчики противовоздушной обороны приняли их самолеты за британские, заходящие на вторую атаку. Они открыли огонь. Самолет Бальбо был сбит. Бальбо погиб. Он был убит «дружеским огнем» своих собственных солдат. В Королевском воздушном флоте Британии ценили Бальбо как достойного отважного противника. Несколько британских самолетов пролетели над итальянским аэродромом и сбросили похоронный венок с надписью, в которой отдавали ему должное. Муссолини приказал итальянской прессе об этом не сообщать: он хотел, чтобы итальянцы ненавидели англичан, а не уважали их за этот рыцарский поступок.

Некоторые члены иерархии считали, что Муссолини не выказал никаких признаков скорби, узнав о смерти Бальбо, и что его официальные соболезнования также отличались холодностью. Это дало повод для быстро распространившихся слухов, не угасших и потом, что Муссолини завидовал популярности Бальбо. Но скорее всего это было лишь позой «сурового воина», которую Муссолини часто любил принимать. Суровый мужчина, который никогда никого не благодарит за верную службу, но принимает ее просто как исполнение его подчиненными своего долга.

Несомненно, он гораздо больше огорчился два месяца спустя, когда у Кларетты Петаччи случился перитонит и пришлось делать срочную операцию. Перитонит был вызван выкидышем — эта причина указана в истории болезни. И хотя, возможно, самопроизвольный аборт стал его причиной, но это все же маловероятно. Чаще бывает, что перитонит следует за искусственным прерыванием беременности. Муссолини запретил в Италии аборты в угоду церкви, а также потому, что, подобно Сталину, беспокоился о падении рождаемости. Ему нужны были солдаты, которые будут воевать через 20 лет. Однако из всякого правила есть исключение. Окружение Муссолини, которое заслуженно или незаслуженно называли ЧК, несомненно, готово было нарушить закон во благо Италии и фашизма. А возможное рождение у Дуче внебрачного ребенка могло вызвать целый скандал.

Кларетту оперировали 27 августа у нее дома на вилле в Камиллуччиа, одном из районов Рима. Неотложные государственные и военные дела не помешали Муссолини поехать на виллу и ждать окончания операции. Все, казалось, прошло хорошо. Но 1 сентября состояние Кларетты ухудшилось. Муссолини сообщили, что жизнь ее в большой опасности. Операции по поводу перитонита в 40 % случаев заканчивались смертельным исходом. Однако кризис миновал, и Кларетта полностью выздоровела. Самопроизвольным или насильственным был этот аборт, но слухи поползли. Так что, когда на следующий год невестка Кларетты родила майору Марчелло Петаччи сына, сплетни утверждали, что этот ребенок, Фердинандо Петаччи, является незаконным сыном Кларетты и Муссолини. Однако Рашель ничего не знала ни об этих слухах, ни об аборте Кларетты, ни о визите Муссолини на виллу в Камиллуччиа.

* * *

Почти все в Европе считали, что Германия выиграла эту войну, но, когда в июле Гитлер предложил заключить мир, Черчилль ему не ответил. В августе и сентябре Люфтваффе безуспешно пытались уничтожить РАФ (Королевский воздушный флот); это была прелюдия к вторжению на Британские острова. Как и хотел Муссолини, эскадрилья итальянских самолетов присоединилась к размещенным во Франции Люфтваффе и участвовала в налетах на Лондон.

11 ноября несколько итальянских бомбардировщиков в сопровождении 60 истребителей атаковали британские торговые суда в Мидуэе. При этом 8 бомбардировщиков и 5 истребителей были сбиты.

4 октября Гитлер и Муссолини встретились на перевале Бреннер. Гитлер сообщил Дуче, что собирается на встречу с Франко в местечке Хендейе на испанской границе, а потом с Петеном в Монтуаре. Он надеялся уговорить петеновский режим Виши сотрудничать с Германией, а Франко — вступить в войну на стороне стран Оси. Муссолини намерение Гитлера встретиться с Петеном не обрадовало: чем лучше будут отношения между Гитлером и Петеном, тем меньше было шансов на то, что он согласится отдать Италии французские территории (Ниццу, Корсику, Тунис и Джибути).

Муссолини попытался отговорить Гитлера, убеждал его не верить Петену. Он говорил, что не сомневается в том, что пете-новское правительство поддерживает через британское посольство в Лиссабоне тайные контакты с находящимся в Лондоне лидером Французских сил освобождения, воюющих на стороне Британии, Шарлем де Голлем. Гитлер ответил, что разведка сообщает ему об отсутствии каких-либо оснований полагать о связях правительства Виши с де Голлем или британцами. Что касается претензии Муссолини, то Гитлер уточнил, что решит будущее французских колоний в мирном договоре по завершении войны, поскольку в, настоящее время он слишком занят ведением войны. И пока война не будет выиграна окончательно, французские колонии останутся под французским контролем.

Гитлер и Муссолини договорились вновь встретиться во Флоренции 28 октября, чтобы обсудить результаты свидания с Франко и Петеном. Вскоре Риббентроп проинформировал Муссолини, что, по данным немецкой разведки, греческое правительство дало согласие предоставить британскому флоту морские и воздушные базы в Греции, для того чтобы помочь их операциям против Италии в Средиземном море. Муссолини решил предупредить это вторжением в Грецию и приказал армии начать операцию 28 октября, в годовщину марша на Рим. 19 октября он написал Гитлеру письмо, в котором объяснил, что столкнулся с той же ситуацией, что и тот шестью месяцами раньше, в апреле. Тогда Гитлер нанес превентивный удар по британскому плану войти в Норвегию и сам занял Норвегию.

28 октября итальянские воздушные силы совершили налет на Салоники, а итальянские войска в Албании вторглись в Грецию. Гитлер впервые услышал об итальянском вторжении в Болонье, на пути во Флоренцию к Муссолини (они должны были в этот день встретиться). Однако история о том, что он рассвирепел, так как Муссолини даже не намекнул ему заранее о своем намерении, ложна. В письме к Гитлеру от 19 октября Муссолини не сообщил ему только дату.

Сначала итальянцы начали теснить греков, но им очень мешала плохая погода. Затем греки контратаковали их и вторглись в Албанию. Шесть тысяч албанцев, служивших в итальянской армии, взбунтовались, отказались воевать и стали в больших количествах дезертировать. Спустя три недели после начала кампании, 22 ноября, Муссолини отправил письмо Гитлеру с сообщением, что первоначальные успехи итальянцев сменились вынужденным отступлением. Он также написал, что этому есть три причины: во-первых, внезапная плохая погода, во-вторых, мятеж албанцев, в-третьих, потому что болгары, которые должны были быть союзниками Германии и Италии, отвели свои войска с греческой границы и тем самым дали грекам возможность перебросить 8 дивизий, ранее противостоявших болгарам во Фракии, на албанский фронт.

В сентябре 1940 года Грациани из Ливии вторгся в Египет и повел наступление на британцев. Однако в декабре британцы перешли в контратаку и, оттеснив итальянцев, оккупировали Ливию. Они продвигались очень быстро и захватили Сиди-Баррани, Бардию, Тобрук и Бенгази. Только в Восточной Африке дела у итальянцев шли хорошо. Их армия, состоящая из 300 000 итальянцев и туземных войск Эфиопии, расквартированная в Эфиопии и Итальянском Сомали, вошла на юге в Британское Сомали и Кению, а на севере — в Судан.

В ночь с 11 на 12 ноября англичане разбомбили морскую базу в Таранто, на «каблуке» Италии. Это был тяжкий удар по моральному духу итальянцев.

* * *

Гитлер был доволен встречей с Петеном, но раздосадован переговорами с Франко. Ему не удалось убедить Франко вступить в войну на стороне стран Оси. Испания, по словам Франко, еще не оправилась от потерь в гражданской войне, да и урожай оказался плохим и в стране была острая нехватка продуктов питания. Гитлеру надо будет послать в Испанию продовольственную помощь и дать ей широкомасштабную финансовую поддержку, прежде чем Франко даже помыслит об объявлении войны Британии. Гитлер надеялся, что если Франко присоединится к нему, то он сможет послать в Испанию немецкие войска и они оттуда атакуют Гибралтар. Отобранные для этого специальные части уже тренировались во Франции в скалолазании.

Гитлер счел поведение Франко неблагодарным — ведь он так помогал франкистам во время гражданской войны. Так что теперь финансовые требования, которые Франко выставлял условием своего вступления в войну, были неразумны. Гитлер рассматривал возможность вторжения в Испанию: тогда бы он спокойно отдал приказ войскам спуститься с Пиренеев к Гибралтару и атаковать. Но если он так поступит, испанская армия станет сопротивляться, и это надолго задержит немецкие войска и позволит англичанам прислать подкрепления Франко и защитить Гибралтар. В результате Франко из дружески нейтрального станет его врагом и союзником Британии.

Во время встречи 19 января 1941 года с Муссолини в Берхтесгадене Гитлер предложил, чтобы Муссолини попытался убедить Франко включиться в войну, так как в гражданскую войну Италия помогала Франко еще больше, чем Гитлер. И возможно, Муссолини окажет на него большее влияние, чем фюрер.

12 февраля Муссолини и Франко встретились в Бордигере на Итальянской Ривьере, популярном летнем курорте, совершенно пустынном в это время года, да еще в военное время. С ними находились помощники: министры иностранных дел Чиано и Серрано Суньер. Муссолини рассказал Франко, что во время встречи с Гитлером в Берхтесгадене он выражал глубокое восхищение Франко, но был разочарован, что тот не хочет поддержать страны Оси, вступив в войну. Гитлер попросил Муссолини поговорить об этом с Франко. Пытаясь убедить Франко, что Британия не выиграет эту войну, Муссолини сделал обзор военной ситуации. У Британии не осталось потенциальных союзников в Европе, за исключением разве что России. Но у Гитлера наготове 235 дивизий, готовых отразить русское наступление.

Муссолини считал, что Сталин слишком проницателен, чтобы позволить евреям убедить его напасть на Германию. Верно, что англичане продвигаются вперед в Северной Африке, но Гитлер решил послать немецкие войска в Ливию, итальянские подкрепления тоже на подходе. Грекам удалось оттеснить итальянцев в Албании, потому что они начали наступление всего лишь с шестью дивизиями против 15 греческих. Он признался, что совершил ту же ошибку, что и австрийцы, воюя с сербами в 1914 году, и русские, воюя в прошлом году с финнами: был чересчур самоуверен и начал наступать с недостаточными силами.

Муссолини говорил, что Гитлер считает, будто именно из-за этих неудач итальянцев Испания не вступает в войну. Но Франко поспешил заявить, что он бесконечно признателен Муссолини за помощь, оказанную ему во время гражданской войны, и не сомневается, что доблестные итальянские солдаты победят англичан в Северной Африке и греков в Албании. Он глубоко сожалеет, что Испания не может вступить в войну за дело международного фашизма, так как страна еще не оправилась от последствий гражданской войны и стоит перед жесточайшей нехваткой зерна. В восьми испанских провинциях его хватит только на три месяца. Кроме того, в подвешенном состоянии оставался вопрос об испанских колониальных претензиях. Франко боялся, что, пока Гитлер проводит политику дружеских отношений с вишистской Францией, просьбы Испании он удовлетворять не станет.

Муссолини осведомился у Франко: если Германия удовлетворит колониальные притязания испанцев, то вступит ли он тогда в войну? Франко ответил, что, если его условия будут выполнены, Испания вступит в войну, но он не может сказать, когда именно. И добавил, что время ее вхождения в войну зависит больше от немцев, чем от испанцев. Это было все, что Муссолини удалось добиться от Франко, который так и не ответил на его вопрос о том, когда же Испания вступит в войну, хотя дуче задавал его три раза.

* * *

Британцы продолжали воздушные налеты на итальянские города. 9 февраля 1941 года английские военно-морские и военно-воздушные силы атаковали Геную: они бомбили ее с воздуха и подвергли артобстрелу с моря. Считалось, что это сильно подействует на боевой дух итальянцев, про который Черчилль писал, что он, «по слухам, необычайно упал». Выступая перед фашистской иерархией в Риме 23 февраля, Муссолини с вызовом ответил, что если британская атака на Геную имела целью прервать коммуникации и нанести урон ее промышленным предприятиям, он бы это понял. Но целью было запугать и деморализовать население, а это означает, что Черчилль понятия не имеет о духовной силе итальянцев и фашизма.

В начале марта Муссолини отправился в Албанию ободрить свои войска, но итальянцы продолжали отступать. В Англии весело смеялись над неприятностями итальянцев и распевали популярную песенку:

Эдда Чиано поступила в итальянский Красный Крест и отплыла в Албанию, чтобы ухаживать за ранеными. Теперь пришла пора англичанам бомбить по Красному Кресту. Они среди ночи атаковали госпитальное судно, на котором Эдда направлялась в Албанию, и потопили его. Эдда и другие сестры выбрались на плот. Ее спасли и доставили на берег, после того как она пробыла в воде около пяти часов. Муссолини навестил ее в Валоне, к тому времени она уже полностью оправилась от потрясения без физических или психологических последствий.

* * *

Гитлер направил в поддержку итальянским войскам в Ливии немецкие части под командованием генерала Эрвина Роммеля. Немцы с итальянцами оттеснили англичан за египетскую границу, вновь заняли Бенгази и обошли Тобрук — еще продолжавший держаться островок британского сопротивления в пределах границ стран Оси. На Балканах решение правительства Югославии подписать пакт с Гитлером вызвало в Белграде народное восстание. Гитлер ответил опустошительным воздушным налетом на Белград и оккупацией Югославии. Итальянские войска участвовали в этом вторжении.

Хорватские фашисты, усташи, возглавляемые Павеличем, приветствовали немцев как освободителей. Хотя Павелич провел несколько лет беженцем в Италии, Муссолини тогда постарался с ним не видеться. Теперь он встретил его в Риме как почетного гостя и поставил в Загребе диктатором. Хорваты за это обязались отдать Италии Далмацию и посадить на престол Хорватии двоюродного брата короля Виктора Эммануила, с Павеличем в качестве регента и «поглавника» (вождя). Итальянские части заняли также Черногорию, где был провозглашен королем еще один кузен Виктора Эммануила. Но ни король Хорватии, ни король Черногории так никогда и не побывали в своих королевствах.

Теперь немецкие войска включились в войну на Балканах. Они пришли на помощь итальянцам, воюющим с греками в Албании. Вопреки мнению своих генералов, Черчилль из политических соображений принял решение отозвать части из Северной Африки, чтобы помочь грекам. Однако они не смогли помешать немецкому захвату Греции. Немцы передали Афины итальянцам. В мае немцы одержали еще одну победу: их парашютисты отобрали у англичан Крит, хотя силы британцев были неизмеримо большими.

В Хорватии усташи Павелича продолжали арестовывать, интернировать и убивать сербов и евреев в концентрационном лагере Ясеноваце и в хорватских деревнях. Муссолини после вступления Италии в войну усилил преследования итальянских евреев, приказав считать их всех «враждебными чужестранцами», потому что международное еврейство всегда было антифашистским. У евреев конфисковали радиоприемники, их банковские счета были заморожены, их подвергали разного рода преследованиям. Многие из них были арестованы и интернированы в лагеря или направлены на принудительные работы. Однако в Хорватии евреи смотрели на итальянскую армию как на спасительницу, защитницу от усташей. Многие евреи бежали в итальянскую зону оккупации и итальянскую Далмацию. Итальянские власти спасали их от смерти и в некоторых случаях отсылали через Адриатику в Италию.

* * *

В январе 1941 года Британия начала наступление против итальянцев в Восточной Африке — одновременно в Кении и Судане, а также в Эфиопии с севера и юга. Они призвали группы эфиопского сопротивления восстать против итальянского господства. Император Хайле Селасоие прибыл из изгнания в штаб-квартиру британских войск в Хартуме и к началу января вновь ступил на родную землю. Итальянцы отчаянно сопротивлялись, особенно на перевале Керен. Британская армия с ее индийскими частями понесла тяжелые потери. Но все-таки к началу апреля они заняли всю Эфиопию. Итальянские войска сдались, и Хайле Селассие вновь воцарился в Аддис-Абебе как император. 9 мая Черчилль писал ему: «Ваше Величество явился первым из законных монархов, свергнутых со своего трона и изгнанных из страны фашистско-нацистскими преступниками, и вы первый триумфально вернулись обратно». В 1941 году Черчилль заговорил совсем другим языком, чем в 1927, 1935 и в мае 1940 года.

* * *

28 мая британская флотилия из 13 кораблей, отплыв из Александрии, при поддержке самолетов ночью атаковала итальянский линкор «Витторио-Венето» у греческого мыса Матапас. Линкор был поврежден. В течение последующих нескольких дней итальянцы потеряли 3 из 13 эскадренных миноносцев и 5 из 8 авианосцев. Британцы потеряли только 2 самолета и ни одного корабля. 2400 итальянских моряков были убиты или утонули. Британский командующий адмирал сэр Эндрю Каннингэм докладывал, что дал итальянскому флоту урок, который удержит его от активных действий до конца года.

После встречи с Гитлером на Бреннере Муссолини 10 июня 1941 года выступил с обращением к Палате по поводу первой годовщины со дня вступления Италии в войну. Палата депутатов больше не избиралась, а назначалась Муссолини. Это была «Палата Фаший и Корпораций». Ему пришлось рассказать о серии неудач, но он говорил очень уверенным тоном, объявив, что они одержали победу над Грецией, стоившую им всего 13 502 человек убитыми. Они согласились с решением немецких союзников, чтобы Афины и большая часть Греции находились под итальянской оккупацией. Британские успехи в Эфиопии были расценены всего лишь как один из эпизодов личной вражды между Италией и Англией, не имеющий сколько-нибудь существенного влияния на общий ход войны. Кроме того, как бы долго война ни длилась, Британия выиграть ее не сумеет, так как у нее нет ни союзников, ни плацдарма в Европе. И никакие Соединенные Штаты ей в этом не помогут.

Он приветствовал воссоздание хорватского государства, возглавляемого Павеличем, много лет прожившим в Италии. Он отдал дань заслугам Франко, а также объяснил, что понимает, почему Испания сейчас не может вступить в войну, и сказал, что Италии нужна от нее лишь моральная поддержка в борьбе с плутократией, иудаизмом и масонством. Заклеймив «тоталитарный» режим «Делано Рузвельта» в Соединенных Штатах, Муссолини заявил, что нынешняя война — это борьба между кровью и еврейским золотом. Страны Оси — это революционное выражение новой Европы, и они непременно победят. «Так решил Господь справедливый, живущий в душах молодых наций: мы победим!»

 

Глава 35

ПОХОД НА МОСКВУ

Хотя Муссолини приказал будить его среди ночи лишь в исключительных случаях, и то если новости будут плохими, он был разбужен на рассвете 22 июня 1941 года сообщением, что гитлеровские армии вторглись на территорию СССР. Гитлер не сказал об этих планах Муссолини, когда они виделись тремя неделями раньше. Когда Гитлер перед самоубийством писал последнее оправдание своих действий, он объяснил, почему напал на Россию, не победив сначала Британию. Он писал, что осознал: вторгнуться в Англию невозможно, а на заключение мира Британия никогда не пошла бы, пока у нее оставался хоть один потенциальный союзник на континенте. Россия была той единственной европейской державой, которая могла бы выступить против Германии. Так что, если бы он победил СССР, Британия осознала бы тщетность своих надежд на победу и пошла бы на заключение мира.

По утверждениям Рашели, записанным спустя много лет (не являются ли они проявлением знаменитого «заднего ума»?), Муссолини, услышав о нападении Гитлера на Россию, назвал это грубейшей ошибкой. Если он и сказал такое, то вскоре переменил свое мнение, потому что отправил Гитлеру письмо, поздравляя его с тем, что он вторгся на территорию СССР и, таким образом, вновь стал лидером в борьбе с большевизмом. Он призывал его не пугаться разговоров о том, что на протяжении всей истории завоевателей России поджидало поражение, а часто и последующий личный крах. Теперь не те времена. В отличие от прошлых завоевателей у Гитлера имеется неоспоримое преимущество перед ними в виде современного транспорта, танков, самолетов и непобедимой германской армии.

Он просил у Гитлера разрешения послать итальянский экспедиционный корпус сражаться в Россию под немецким командованием. Он обещал Гитлеру, что они себя хорошо покажут, потому что лучше всего его бойцы воюют, сражаясь против коммунистов. Он направил в Россию 230 000 солдат под командованием генерала Джованни Мессе. Первые части отбыли через три дня после того, как 25 июня он лично проинспектировал их в Вероне.

На следующий день он выступал на аэродроме под Вероной, переименованном в честь Бальбо. Муссолини особо говорил о роли Бальбо в марше на Рим как одного из квадрумвиров. «Если сегодня мы идем маршем на Москву (в поход, который, несомненно, закончится нашей победой), это стало возможным лишь потому, что 20 лет назад мы пошли в поход на Рим». Он проинспектировал еще несколько полков, которые 29 июля отправлялись в Россию из Мантуи. Им он сказал, что в течение 20 лет Европа стояла перед выбором: фашизм или большевизм, Рим или Москва.

Два миллиона немецких солдат вместе с итальянскими, венгерскими, румынскими и финскими союзниками, а также испанским Голубым легионом, который прислал им на помощь Франко, продвигались по всей длине европейской границы СССР в глубь страны.

Сталин проигнорировал множество предупреждений, которые поступали к нему от разведчиков и от Черчилля, о том, что Гитлер собирается на него напасть, и был захвачен врасплох. Советские военно-воздушные силы, самые многочисленные в Европе, были почти целиком уничтожены в первые 24 часа на земле. В первую неделю немцы продвинулись более чем на сто миль, не видя отступающего противника. К середине августа они почти добрались до Ленинграда на севере. В центре они взяли Смоленск и были на полпути к Москве, а на юге проникли далеко в глубь Украины.

Муссолини в это время пережил тяжелую личную трагедию. 7 августа в Пизе, выполняя упражнения в воздухе, разбился самолет его сына Бруно, и он погиб. Ему было 22 года. Муссолини был этим глубоко потрясен и страшно переживал, как, впрочем, всегда, когда дело касалось его детей. Он выразил свои чувства в очень эмоциональных строках, написанных вскоре после смерти Бруно и позднее опубликованных под названием «Я говорю с Бруно». Бруно, кумир юных современников; Бруно, чьи воздушные подвиги в небе Эфиопии, Испании и Мальты, чьи перелеты в Южную Америку стали примером для многих молодых итальянцев; Бруно, за которого мечтали выйти замуж тысячи итальянских девушек… этот Бруно теперь мертв. Муссолини писал, что не может принять того, что Бруно нет на свете. Он часто разговаривает с ним в своем воображении, поверяя ему самые сокровенные мысли.

* * *

В конце августа Муссолини посетил Гитлера в его ставке, расположенной в Растенбурге, в Восточной Пруссии. Немцы прозвали ее «Волчьим логовом». Муссолини приехал поездом из Рима в сопровождении своего старшего сына, двадцатипятилетнего Витторио, который исполнял обязанности его секретаря. После того как Гитлер принес Муссолини соболезнования по поводу смерти Бруно, он рассказал ему о своей стратегии в отношении СССР. Он не сомневался, что русские будут отчаянно защищать Ленинград, колыбель коммунистической Октябрьской революции. Но он не собирался жертвовать тысячами жизней своих солдат, посылая их штурмовать Ленинград улицу за улицей. Он окружит Ленинград, станет его обстреливать из пушек, и блокированный, умирающий от голода город вынужден будет покориться.

Гитлер пригласил Муссолини на четырехмоторном «Кондоре» посетить ставку фельдмаршала Гюнтера фон Клюге и фельдмаршала Альберта Кессельринга под Брестом. Затем они полетели в штаб Геринга в Росткине и вернулись на ночь в Растенбург. Муссолини спал в своем поезде и на следующий день в нем же отправился в ставку Южного фронта, расположенную около Львова. Гитлер следовал за ним в своем поезде.

28 августа, ясным и жарким летним днем, Муссолини и Гитлер вылетели из аэропорта Кроемо в Южной Польше в походную ставку фельдмаршала фон Рундштедта под Уманью на Украине. С ними в самолете находились Риббентроп, Генрих Гиммлер (глава СС), его помощник Зепп Дитрих, итальянский посол в Берлине Филиппо Анфузо, Дино Алфиери и Витторио Муссолини. Во время их полета в течение нескольких часов на высоте 2500 метров над бесконечными русскими просторами до Муссолини дошло, какую огромную территорию захватили немцы. Муссолини поинтересовался, может ли он взять на себя управление самолетом, и больше часа сам пилотировал им. У них не было прикрытия истребителями, но ни единого русского самолета здесь не наблюдалось в течение нескольких недель. Муссолини прошептал Витторио, что, если появится советский истребитель и собьет их, для противника будет невероятной удачей захватить скопом его, Гитлера, Риббентропа, Гиммлера и Дитриха. Однако никаких признаков русских ни в воздухе, ни на земле так и не появилось, и они благополучно приземлились в Умани.

На летном поле были выстроены в ожидании их прибытия немецкие солдаты. Однако хваленая немецкая дисциплина не выдержала, когда солдаты увидели фюрера. Смешав шеренги, они бросились к нему навстречу, громко выкрикивая приветствия, и окружили его, каждый стремясь пожать руку. Муссолини в автомобиле отвезли на встречу с генералом Мессе и командирами итальянского корпуса в Такушку, находившуюся в нескольких милях от аэродрома. Муссолини сфотографировался с Мессе, стоя на русской земле в четырехстах милях от бывшей границы Советского Союза. Затем он улетел вместе с Гитлером обратно в Растенбург и поездом через Краков и Вену вернулся с Витторио в Рим.

Германское продвижение вперед продолжалось еще два месяца. К началу ноября немцы окружили Ленинград и находились в сорока милях от Москвы, а на юге взяли Одессу, Киев, Харьков и Ростов. Они взяли в плен примерно три четверти миллиона русских солдат. С ними не обращались достойным образом, как полагалось обращаться с военнопленными согласно международному праву, как обращались, например, с французами и англичанами, захваченными в плен в Западной и Северной Африке. В оправдание выдвигалось то обстоятельство, что Советский Союз в свое время не подписал Женевскую конвенцию о правилах обращения с военнопленными. Русских пленных заставляли работать на заводах в Германии и на оккупированных немцами территориях. Они тысячами гибли от непосильного труда и голода. Гитлер отдал приказ немедленно расстреливать всех взятых в плен политкомиссаров Красной Армии. Немцы и сочувствующие им местные жители Украины и прибалтийских государств совершали массовые убийства евреев на оккупированных территориях.

Эдда Чиано присоединилась к Красному Кресту на захваченных землях России и работала в итальянском армейском госпитале в Сталино, в Восточной Украине. Он находился почти в шестистах милях от прежней советской границы и всего лишь в ста от Ростова, самой дальней точки продвижения немцев в глубь России.

К концу ноября русские остановили немцев на подступах к Москве и, как только установилась зима, контрнаступлением погнали их назад. Стало ясно, что война затянется на 1942 год. В Северной Африке британские части в ноябре 1941 года снова начали наступление и отвоевали у Роммеля некоторую часть территории, взятую им в апреле.

В Хорватии, Далмации и Черногории итальянская оккупационная армия столкнулась с двумя конфликтующими движениями сопротивления: сербскими националистами-четниками под предводительством полковника Дража Михайловича, военного министра лондонского правительства короля Петра, и коммунистами-партизанами Иосипа Броз Тито. У Муссолини не было сомнений, какое из этих движений является большим противником, и он стал поддерживать Михайловича против Тито, «человека Сталина». Он посылал оружие четникам Михайловича, и иногда итальянские части в Черногории воевали в союзе с ними против партизан. Гитлер такую тактику не одобрял. Он говорил Муссолини, что не их дело ввязываться в хитрые политические игры, стравливая четников и партизан: надо просто уничтожать и тех и других. Под давлением Гитлера Муссолини приказал своим генералам прекратить помощь Михайловичу, но те продолжали делать это тайком, а Муссолини не предпринимал серьезных попыток им помешать. Кроме того, у него были неприятности в Албании. Как только Советский Союз вступил в войну, албанские коммунисты под руководством Энвера Ходжи начали настоящую партизанскую войну против расквартированной там итальянской армии.

* * *

В Соединенных Штатах Рузвельт многое делал для помощи Британии и ее союзникам (насколько позволяло это ему настроенное на политику невмешательства общественное мнение). В феврале 1941 года он объявил программу «ленд-лиза» — военной помощи Британии, а также заявил, что Соединенные Штаты должны стать арсеналом демократии. В июне он заморозил все немецкие и итальянские банковские активы в Соединенных Штатах. В августе состоялась его встреча с Черчиллем посреди Атлантического океана, и они выпустили Атлантическую хартию. Рузвельт дал разрешение военным кораблям нападать на немецкие подводные лодки, мешавшие торговым судам перевозить оружие в Британию. Муссолини назвал это актом плутократии, контролируемой в Соединенных Штатах еврейским крупным капиталом. Рузвельт также предпринял ряд шагов для предотвращения японских закупок нефти и других стратегических военных материалов.

3 декабря 1941 года японский посол в Риме сообщил Муссолини, что в ближайшие несколько дней начнется война между Японией и Соединенными Штатами. 7 декабря японские военно-воздушные силы произвели бомбардировку Перл-Харбора, потопив большую часть американского флота прямо на их базе. Соединенные Штаты и Британия объявили войну Японии, и Гитлер сообщил Муссолини, что собирается объявить войну США. Муссолини был очень доволен: он считал, что, если страны Оси объявят войну, Соединенные Штаты не смогут причинить им больше вреда, чем приносят сейчас, притворяясь нейтральными.

Гитлер и Муссолини договорились объявить войну Соединенным Штатам в один и тот же час — 3.15 дня 11 декабря. После того как послание об объявлении войны было передано американскому послу, Муссолини обратился к толпе с балкона Палаццо Венеция. К борьбе фашистской Италии и нацистской Германии теперь присоединилась героическая Япония. Тем самым образовался блок в 250 миллионов человек, полных решимости завоевать мир. Ни страны Оси, ни Япония не хотели затягивать войну. Ответственность за это лежит сейчас только на одном-единственном человеке — демократическом деспоте, который прибегает к бесконечным провокациям против интересов собственного народа. Он захотел войны и готовился к ней день за днем с дьявольской настойчивостью. Муссолини очень ненавидел Рузвельта. Рашель отмечала, что ни о Черчилле, ни о Сталине он никогда не говорил с такой желчью, как о Рузвельте.

В течение зимы Муссолини радовался новостям о замечательных успехах японцев на Дальнем Востоке и ряде поражений, которые они нанесли американским и английским армиям. Однако в Италии появились внутренние проблемы с продовольствием. Были введены карточки на хлеб, и люди ворчали насчет полагающейся им ежедневной нормы в 200 грамм. Муссолини говорил им, что в Испании одно время была установлена норма в 100 грамм, а в Греции население голодает. Тем, кто сидит дома, следует помнить о страданиях героических итальянских солдат в России, которые выдерживают температуру в 41 °C ниже нуля лучше немцев, а на Рождество перебили четыре дивизии большевиков, когда температура была — 21 °C (минус двадцать один градус).

* * *

Наступила весна, и страны Оси готовились к очередному летнему наступлению. 29 апреля 1942 года Муссолини отправился повидаться с Гитлером в замок Клессхейм около Зальцбурга. На этот раз Гитлер, а не Муссолини стал объяснять своему союзнику, почему его войскам пришлось отступить. Гитлер сказал, что в неудаче захвата Москвы в 1941 году и успехе зимнего контрнаступления русских нельзя винить его солдат. Они великолепно сражались и храбро выдержали все тяготы зимы, как и итальянские солдаты, доблестно сражавшиеся бок о бок с ними в России. Причиной неудачи является самая холодная за 140 лет зима в России. Его солдатам пришлось выдержать 52 °C ниже нуля, в то время как Наполеон столкнулся с морозами всего в —22°. Поэтому и Гитлер готовился к 20–25° ниже нуля. Однако эта неудача в России лишь временная, и теперь, летом, они снова перейдут в наступление.

Однако для стран Оси лето оказалось то нее трудным. В мае русские перешли в наступление под Харьковом, которое было отражено после нескольких недель жестоких боев. В июне немцы начали свое контрнаступление двумя клиньями, позволив Гитлеру продвинуться дальше на юг, чем в 1941 году. Одна группа армий вышла к Волге в районе Сталинграда, вторая продвинулась глубоко на Кавказ.

В середине июня в восточной части Средиземного моря произошло морское сражение, во время которого итальянский флот атаковал несколько британских кораблей, направлявшихся из Александрии на Мальту. Эта была месть итальянцев за поражение у мыса Матапас пятнадцать месяцев назад. В бою 14–15 июня итальянцы потопили пять британских военных кораблей и потеряли только один из своих. Муссолини, пилотируя личный самолет, пролетел над Средиземным морем, чтобы посмотреть на бой с воздуха, ловко избегая крутившихся поблизости английских истребителей, участвовавших в битве с итальянским флотом. Понаблюдав за боем, Муссолини приземлился на Сицилии, где выступил на нескольких митингах, рассказывая о великой победе на море.

С Сицилии Муссолини улетел обратно в Рим, а через несколько дней отправился в Северную Африку, где в июне 1942 года Роммель начал новое наступление. В четвертый раз за 18 месяцев прибрежные города перешли из рук в руки. Британцам не удалось удержать Тобрук как свой оплот посреди территории противника. Роммель захватил его 20 июня, и благодарный Гитлер сделал его за это фельдмаршалом. В начале июля немецкие войска подошли к Эль-Аламейну, расположенному всего в 60 милях от Александрии. Однако здесь англичане успешно оборонялись, и атака Роммеля была отбита.

Муссолини прибыл в Ливию 29 июня, как раз к началу битвы под Эль-Аламейном, и оставался там в течение 20 дней. Он посетил несколько итальянских частей и военных госпиталей, а также лагерь для новозеландских и южноафриканских военнопленных, произвел главнокомандующего генерала Уго Каваллеро в фельдмаршалы и дважды посетил город Тобрук, но в Египет не поехал, как и на фронт к Эль-Аламейну. С Роммелем он не встречался. Затем, 19 июля, он улетел в Рим.

По возвращении из Ливии в Рим Муссолини заболел. Он жаловался на боли в желудке. Это были те же симптомы, что проявлялись у него в 1925 году, и вновь причиной были нервное напряжение и беспорядочное питание.

Роммель дальше Эль-Аламейна не продвинулся, а Красная Армия держалась насмерть под Сталинградом. 23 октября генерал-лейтенант Бернард Монтгомери перешел в наступление на войска Оси у Эль-Аламейна и через 12 дней жестоких боев вынудил Роммеля отступить. Хотя до тех пор отношения немецких и итальянских солдат в Северной Африке были отличными, Роммель захватил итальянский транспорт и использовал его для эвакуации своих отборных частей, бросив на произвол судьбы итальянцев, которые тысячами попадали в плен. Роммель поспешно отступал по Ливии до Туниса, оставив англичанам Бардию, Тобрук и Бенгази.

8 ноября в Алжире высадились британские и американские войска. Французский губернатор, настроенный прогермански адмирал Жан Франсуа Дарлан, хоть и был ярым сторонником Петена и вишистского режима, перешел на сторону союзников и управлял Алжиром от их имени, пока не был 24 декабря убит сторонником французского освободительного движения генерала де Голля. По этому поводу Муссолини заявил, что неудачи в Северной Африке явились следствием предательства французского правительства в Виши. Если бы Гитлер отдал французские колонии и Алжир Италии, итальянские чиновники никогда бы не перешли на сторону англо-американцев и не позволили бы им высадиться в Северной Африке.

23 октября британские самолеты совершили массированный авианалет на Геную. 18 ноября Красная Армия перешла в наступление под Сталинградом, окружила его с севера и юга, загнав в котел немецкую армию. Гитлер приказал своим войскам отступить с Кавказа, но твердо стоять под Сталинградом. После двух с половиной месяцев тяжелых боев Красная Армия разбила окруженных под Сталинградом немцев. 2 февраля 1943 года командующий немецкими войсками в Сталинграде фельдмаршал Фридрих фон Паулюс сдал в плен остатки своей армии. Гитлер потерял под Сталинградом 400 000 человек.

Муссолини продолжал страдать язвой. Врачи постановили, что он должен уменьшить количество молока в своем питании, что было для него проблемой, так как он почти ничего не ел и не пил, кроме небольшого количества молока и фруктов. Уколы не приносили облегчения, и порой казалось, что ему становилось от них еще хуже. Рашель считала, что самым лучшим лекарством для него будут вести о победе, но этого медицина дать ему не могла.

Язвенная болезнь дуче медленно проходила. Муссолини, хоть и не вполне поправившийся, уже мог исполнять свои обязанности, в том числе принять 28 октября 1942 года, в годовщину марша на Рим, делегацию немецких нацистов в Палаццо Венеция. Он им сказал, что Италия и Германия ведут совместную борьбу с большевизмом, плутократией и евреями.

2 декабря на заседании Палаты он сказал, что со времени его последнего выступления перед депутатами, 10 июня 1941 года, произошли важные военные события. Он сообщил статистические данные о числе убитых и количестве домов, разрушенных во время авианалетов союзников на итальянские города. Он коснулся огромных потерь русских, которым пришлось эвакуировать большую часть европейской территории СССР, потеряв что-то между 80 и 90 миллионами человек, то есть почти половину населения страны.

Критикуя Британию за антиитальянскую роль, которую она играла во все века, вспомнил о вожде итальянских якобинцев князе Франческо Караччиоле, повешенном в 1799 году Нельсоном, о перехватывании писем Мадзини в Лондоне, о предательстве братьев Бандьера, совершенном правительством сэра Роберта Пиля в 1844 году. Напомнив о радиовыступлениях Черчилля, транслировавшихся на Италию, в которых говорилось, что Британия воюет не с итальянским народом, а лишь с одним человеком — Муссолини, он сказал, что гордится тем, что Черчилль выделил его в качестве своего главного врага. Затем Муссолини объявил, что если и есть на свете человек, который дьявольски жаждет войны, так это президент Соединенных Штатов Америки.

Выступая на заседании Национального исполнительного комитета фашистской партии 3 января 1943 года, он вновь напал на британцев и Рузвельта. При этом подчеркнул, что огромное большинство англичан очень глупы. Однако в этой глупости в каком-то смысле и заключается их сила, потому что они не могут осознать, что эту войну им не выиграть. Он заклеймил Рузвельта как человека, кипящего лютой ненавистью ко всему человечеству, потому что в 43 года он был сражен полиомиелитом. Муссолини напомнил, что день 3 января — это особый день в году: это годовщина 3 января 1924 года, того дня, когда после кризиса с Маттеотти депутаты-социалисты покинули Палату; в этот день «авентинцы» потерпели окончательное поражение. Но сегодня перед Италией встает угроза других «авентинцев», которые будут пострашнее тех, из 1924 года. Он, безусловно, был прав, потому что убить Маттеотти было несравненно легче, чем победить армии Рузвельта, Черчилля и Сталина.

В Польше нацисты начали депортацию евреев в лагеря смерти. В январе 1942 года на конференции в Ванзее близ Берлина обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих (позднее он стал заместителем рейхспротектора Богемии и Моравии и был убит близ Праги чешскими агентами, засланными из Англии) разъяснил небольшой группе нацистских руководителей свой план убийства всех евреев Европы в газовых печах, установленных в Польше. Вскоре из всех оккупированных немцами территорий — а к лету 1942 года и из Франции — евреев депортировали в Освенцим и другие подобные лагеря. Кроме Дании, где датчане сумели спасти евреев, отослав их в безопасную нейтральную Швецию, единственной страной, где евреев не отослали в газовые камеры, была Италия.

В октябре 1942 года Гиммлер приехал в Рим. Он убеждал Муссолини выслать итальянских евреев в Польшу, уверял, что там с евреями будут обращаться гуманно. В концентрационные лагеря помещают только евреев, ведущих подрывную деятельность. Большинство же будет работать на строительстве дорог, а старики будут помещены в дома для престарелых в Богемии, в Терезиенштадте (Терезине). На самом деле Терезин был перевалочным пунктом на пути к газовым камерам. Муссолини не подал виду: он знал, что Гиммлер лжет. 17 августа 1942 года князь Отто фон Бисмарк, дипломат, сотрудник германского посольства в Риме, рассказал чиновнику итальянского министерства иностранных дел, что депортированных евреев в Польше убивают. Четыре дня спустя министерство иностранных дел передало эту информацию Муссолини.

Во Франции правительство Виши дало согласие на депортацию евреев, но в итальянской зоне оккупации на юге итальянская армия воспрепятствовала местным французским чиновникам выполнить инструкции по депортации. Немцы в Салониках собрали всех евреев и депортировали их в польские лагеря смерти. Но итальянские оккупационные власти в Афинах, несмотря на протесты немцев, отказались настаивать на выполнении приказа о ношении евреями отличительного знака — желтой звезды Давида.

Приехавший 25 февраля 1943 года в Рим Риббентроп пожаловался Муссолини на действия итальянских офицеров во Франции, препятствовавших вишистским чиновникам осуществлять депортацию евреев. Риббентроп заявил, что, очевидно, у этих офицеров, как и у некоторых немецких, отсутствует подлинное понимание еврейского вопроса. Муссолини согласился с ним и сказал, что отдаст им приказ перестать защищать евреев. Он написал Гитлеру, что иудаизм — это «болезнь, которую надо лечить огнем и мечом». 18 марта немецкий посол барон Ганс Георг фон Маккензен снова поднял этот вопрос перед Муссолини, который выразил сожаление по поводу «сентиментального гуманизма» своих генералов и пообещал, что итальянская армия больше не станет мешать действиям французской полиции. Однако итальянцы в своей оккупационной зоне продолжали защищать евреев.

Высказывалось предположение, что Муссолини соглашался с Риббентропом и Маккензеном, чтобы их обмануть, а сам отдал тайный приказ своим генералам спасать евреев. Но Муссолини так часто пользовался словами «сентиментальный гуманизм» для выражения презрения, что невозможно поверить, будто в этом случае он имел в виду нечто иное. Когда ему сообщали, что его генералы спасают жизни еврейских мужчин, женщин и детей из жалости к ним, первой реакцией дуче было презрение и осуждение их действий как слабость. Они должны были бы осуществлять депортацию евреев с безжалостной решительностью. Но Муссолини особенно не стремился депортировать евреев и, выразив свое презрение «сентиментальному гуманизму» генералов, не тратил силы на то, чтобы мешать им заниматься спасением обреченных.

 

Глава 36

ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ИЮЛЯ. 1943 ГОД

На итальянские и немецкие войска в Северной Африке нападали с двух сторон: 8-я армия Монтгомери с востока и англо-американские части в Алжире с запада. В марте вспыхнула забастовка на военных заводах в Милане. Несомненно, она была поддержана, а возможно, и вызвана подпольными группами коммунистов среди рабочих. Ситуация в стране была очень серьезной.

В начале апреля 1943 года Муссолини поехал в Зальцбург на очередную встречу с Гитлером в замке Клессхейм. Муссолини предложил Гитлеру начать переговоры со Сталиным о сепаратном мире с Советским Союзом. Возможно, что Геринг или кто-то из немецких генералов попросили Муссолини высказать это Гитлеру. Но Гитлеру это предложение не понравилось. Да и было весьма маловероятно, что Сталин примет подобные предложения Сталин, Черчилль и Рузвельт решили, что, какие бы разногласия ни ждали их в будущем, они не станут ссориться друг с другом, пока не уничтожат Гитлера и Муссолини.

К маю немецкие и итальянские войска в Северной Африке оказались загнаны в ловушку в районе города Туниса и не могли бежать морем, потому что Средиземное море контролировал британский флот. Роммель и несколько офицеров сбежали на самолете в Германию, а 150 000 итальянцев и немцев были взяты в плен. Затем союзники атаковали итальянский остров-крепость Пантеллерию, расположенную в Средиземном море, между Тунисом и Сицилией. Муссолини приказал командиру базы Пантеллерия воевать до последнего человека, но после нескольких дней сопротивления итальянцы сдались союзникам. 15 июля англо-американские армии высадились на Сицилии.

Американцы привлекли на свою сторону притихшую сицилийскую мафию. После того как Муссолини подавил ее активность на родине, мафия перенесла свою деятельность в среду италоязычного населения Соединенных Штатов. Во время Второй мировой войны Федеральное бюро расследований (ФБР) использовало итальянскую мафию для поимки немецких агентов, занимавшихся саботажем в американских портах на побережье Атлантики. В обмен на обещание не преследовать мафию за совершенные преступления были раскрыты имена диверсантов. Осознав полезность мафии в США, американское правительство решило использовать мафиозные организации на Сицилии, где Муссолини и Мори подавили деятельность мафии, но не уничтожили ее совсем. Роль мафии в высадке союзников на Сицилии, разумеется, не была решающей, но она помогла десантникам подавить сопротивление итальянской армии.

* * *

Муссолини совершил один непростительный для диктатора грех: он проигрывал войну. Итальянский народ реагировал на это как любая другая нация в подобных обстоятельствах. Итальянцы славили его, когда он победил, несмотря на санкции, введенные против него Британией и Лигой Наций, и когда он подарил им Эфиопскую империю, но они же обратились против него, когда Эфиопия была утрачена, Ливия потеряна, когда более 150 000 итальянских солдат попали в плен, когда итальянские города подверглись жестоким бомбежкам, когда Сицилия была захвачена врагом и когда неминуемым казалось вторжение союзников на итальянский материк.

Вот свидетельство молодого офицера, лейтенанта Сальваторе Спинелло. Он находился на побывке и подружился с очень привлекательной девушкой-аристократкой. Она пригласила его на обед в дом отца, и молодой человек оказался за одним столом с графами, генералами и адмиралами. Его удивили их разговоры, потому что, хотя имя Муссолини они не упоминали, он сразу догадался, кого они имели в виду, говоря «кавалер»: этим титулом король наградил Муссолини. Все они были согласны с тем, что «кавалер» провалил дело, что он проигрывает войну и что настало время от «кавалера» избавиться. Они, не стесняясь, говорили это в присутствии незнакомого человека.

Сегодня, как и в 1943 году, сторонники Муссолини убеждены, что переворот с целью свержения Муссолини был организован масонами, в число которых входили видные фашисты, остававшиеся масонами тайно, несмотря на то что членам фашистской партии запрещалось поддерживать с ними связи. Однако не только «вольные каменщики» понимали, что Муссолини проигрывает войну. Некоторые из фашистских лидеров, включая Чиано, министра иностранных дел Муссолини и его зятя, установили тайные контакты с британским посольством в Ватикане.

* * *

19 июля Муссолини за штурвалом собственного самолета вылетел в Тревизо на встречу с Гитлером в загородном доме, расположенном близ Тренто. Он спросил Гитлера, не может ли он послать немецкие части для подкрепления защитникам Сицилии. Гитлеровские армии были заняты под Курском, к югу от Москвы, в величайшем танковом сражении мира. Гитлер бросил туда все силы, чтобы попытаться сломить Красную Армию в самом начале летней кампании. После двух недель ожесточенных боев немцы продвинулись на 13 миль. Затем Красная Армия перешла в контрнаступление и обратила немцев в бегство. В течение последующих трех месяцев немцы отступили на 400 миль и к осени оказались на грани полного изгнания с территории Советского Союза.

Во время переговоров Муссолини с Гитлером самолеты союзников в первый раз бомбили Рим. Огни пожаров, вызванных налетом, еще горели, когда Муссолини вечером вернулся домой. В течение многих месяцев союзники бомбили Геную, Турин, Милан и другие итальянские порты и города, но все надеялись, что они не станут бомбить Рим, чтобы не оскорбить папу римского и католиков во всем мире. Авианалет на Рим 19 июля был не таким жестоким, как бомбежки других итальянских городов. Ни одной бомбы не упало на центр города, но сортировочная станция в рабочем районе Сан-Лоренсо была сильно разрушена, и было много потерь среди гражданского населения. Сильно поврежденными оказались историческая базилика Сан-Лоренсо и много могил на прилегающем к ней кладбище. Папа вышел к жителям Сан-Лоренсо и выразил им сочувствие. Теперь всем стало ясно, что Рим тоже не пощадят.

* * *

Заседание Высшего фашистского совета должно было состояться в Палаццо Венеция в 5 часов дня в субботу 24 июля. Муссолини не подозревал, что ему готовится, хотя слухи об этом ходили повсюду. Дошли они и до Рашели. Когда Муссолини уехал с виллы Торлониа на заседание, она позвонила ему, умоляя арестовать всех. Он подумал, что она шутит, и не принял ее слова всерьез.

На заседании Гранди предложил резолюцию. У него в кармане была бомба: он решил, что если его станут арестовывать, он разнесет всех на куски. В его резолюции после прославления доблести, проявленной всеми солдатами и офицерами итальянской армии, флота и воздушных сил, выдвигалась почтительная просьба Его Величеству Королю принять на себя личное руководство всеми вооруженными силами и правительством. Это означало, что король должен будет освободить Муссолини от постов главнокомандующего и премьер-министра.

Резолюцию Гранди обсуждали с 5 часов дня до полуночи, с перерывом на легкий ужин. Обсуждение велось в сдержанном, почти дружеском тоне, причем и Муссолини, и его оппоненты сохраняли полное спокойствие. Фариначчи и другие члены Высшего совета предложили поправки к резолюции, в которых поддерживали Муссолини, но было решено сначала проголосовать за резолюцию Гранди. Она прошла 19 голосами против семи при одном воздержавшемся, кроме Фариначчи, который поддерживал Муссолини и отказался голосовать в знак протеста против этой резолюции. В число 19, проголосовавших за нее, входили: Гранди, двое бывших квадрумвиров Де Боно и Де Векки, Маринелли, организовавший убийство Маттеотти, Боттаи, Федерзони, Асербо и трое самых близких людей, которым Муссолини особенно доверял, — Умберто Альбини, Джу-зеппе Бастианини и Чиано.

Муссолини заметил, что, поскольку прошла резолюция Гранди, нет смысла голосовать за другие резолюции, и объявил заседание закрытым. Затем его отвезли из Палаццо Венеция на виллу Торлониа. Приехав домой, он ничего не стал говорить домашним, только повторял время от времени: «Чиано, Альбини и Бастианини тоже!»

Он еще не до конца осознал, что произошло. На следующее утро, в воскресенье 25 июля, он поехал в свой кабинет в Палаццо Венеция, где должен был принимать японского посла Шинрокуру Хидака. Он поздравил Хидака с японскими победами в войне. Затем Муссолини посетил район Сан-Лоренсо, пострадавший во время налета 19 июля. Вернувшись домой, он получил приглашение от короля немедленно приехать к нему в резиденцию на виллу Савойя. Рашель подозревала неладное и убеждала его не ездить, но он поехал.

Виктор Эммануил лично вышел к парадной двери виллы встретить Муссолини. Он держался дружелюбно и сочувственно. Он сказал, что Муссолини сослужил Италии великую службу, но теперь пришла пора уйти в отставку. Муссолини с этим не согласился, но его дискуссия с королем была безрезультатной.

Когда Муссолини покинул короля, капитан королевской гвардии подошел к нему в приемной и сказал, что получил от короля приказ для безопасности отвезти его домой на военном санитарном автомобиле. Муссолини отказался, мотивируя тем, что приехал на виллу Савойя в своем автомобиле, что шофер ждет его и может отвезти домой. Но капитан настаивал на том, что Муссолини лучше ехать на военной санитарке, и наконец сказал: «Дуче, это приказ!» Тогда Муссолини согласился, и они помчались на большой скорости. Они приехали в армейские казармы, где им пришлось ждать три четверти часа. К тому времени Муссолини понял, что они не собираются везти его домой. Из одних казарм его перевезли в другие, и в конце концов ему было передано письмо маршала Бадольо с сообщением, что король назначил Бадольо премьер-министром и что Муссолини перевезут в место, где он будет содержаться в безопасном заключении для его же защиты. Бадольо, возможно, был прав, считая, что Муссолини понадобится защита, потому что, как только распространилась новость о его отрешении от власти и аресте, начались антифашистские демонстрации. В некоторых случаях нападали на фашистов в их домах.

В течение трех дней Муссолини держали в заключении в разных местах. 28 июля его морем отвезли из Понцы на остров Ла-Маддалена, неподалеку от Сардинии. Остров давно использовали в качестве тюрьмы. Одним из его пленников был Цанибони, бывший депутат-социалист, приговоренный к 30 годам тюрьмы за попытку убить Муссолини в 1925 году. Он был освобожден за несколько дней до прибытия Муссолини.

Рашели кто-то сообщил анонимным звонком, что Муссолини арестован. Друзья уговаривали ее покинуть виллу Торлониа, так как боялись нападения на дом антифашистов. Никаких атак не произошло, но Рашель все-таки переехала в домик привратника. Жена привратника, Ирма, служившая уборщицей в Палаццо Венеция, пыталась утешить Рашель, но в ходе разговора упомянула имя Кларетты Петаччи. Рашель никогда не слышала о Кларетте и спросила, кто это такая. Когда ей удалось уговорить растерянную и смущенную Ирму рассказать ей, что Кларетта — любовница Муссолини, она очень разозлилась и прореагировала с яростью, которую всегда проявляла по отношению к любовным интрижкам Бенито. Она была гораздо больше взволнована из-за Кларетты, чем из-за падения фашистского режима.

Рашель присоединилась к Романо и Анне Марии в их загородном доме в Рокка делле Каминате, где их охраняли учтивые и доброжелательные полицейские. Им было позволено писать Муссолини. К нему охранники также относились уважительно и позволяли писать жене.

* * *

Король назначил премьер-министром маршала Бадольо, который сформировал кабинет из гражданских чиновников. Гуарилья, бывший в это время послом в Турции, был отозван и назначен министром иностранных дел. Правительство Бадольо объявило, что Италия будет продолжать войну на стороне Германии, своей союзницы. Гитлер был огорчен, что Муссолини сместили, и к Бадольо отнесся подозрительно, но не хотел прибегать к силе против Италии и загонять Бадольо в объятия союзников. Поэтому он заявил, что не вмешивается во внутренние дела Италии, но верит, что правительство Бадольо выполнит договорные обязательства с Германией. Бадольо сохранил все фашистские законы, включая расовые, но многие антифашисты и евреи были освобождены из тюрем и лагерей, хотя коммунистов на волю не выпустили.

29 июля, спустя четыре дня после ареста, Муссолини исполнилось 60 лет. Он получил поздравительную телеграмму от Геринга, которую ему доставили в тюрьму. Геринг писал, что надеялся навестить Муссолини в день его рождения, но происшедшие события сделали это невозможным. Несколько дней спустя Муссолини получил подарок на день рождения от Гитлера: великолепно переплетенное, роскошное издание собрания сочинений Ницше.

Когда правительство Бадольо публично заявило, что будет продолжать войну на стороне Германии, Гуарилья начал тайные переговоры с союзниками о мире через британское посольство в Лиссабоне. Англичане попросили прислать представителя, который смог бы встретиться с британским представителем в Танжере, где такая встреча была бы менее заметной, чем в Лиссабоне. Гуарилья пытался выговорить по возможности лучшие условия для Италии, но союзники настаивали на ее безоговорочной капитуляции.

6 августа Гуарилья встретился в Тревизио с Риббентропом. Риббентроп осведомился у Гуарильи, может ли он дать слово чести, что не ведет тайных мирных переговоров с союзниками. В своих мемуарах Гуарилья впоследствии написал, что, поколебавшись лишь секунду, дал слово.

Тем временем британские и американские военно-воздушные силы увеличили число налетов на города Италии. 12 августа англичане произвели массированный налет на Милан и Турин. Социалисты и левые в Британии протестовали против этих авианалетов, потому что союзники бомбят и убивают итальянских рабочих-антифашистов, только что проводивших забастовки против режима Муссолини. Но воздушные бомбардировки были средством давления на правительство Бадольо, чтобы вынудить его принять требования союзников о безоговорочной капитуляции. Они также должны были убедить немцев, что союзники не находятся на грани заключения мира с Бадольо. Когда Муссолини услышал о воздушных налетах на Милан и Турин, он сказал, что надеется, это докажет итальянцам, что англо-американцы хотят воевать с ними, а не только с фашизмом или с Муссолини. Они ведь усилили бомбардировки, когда он и фашистский режим пали.

Одним из условий мирного договора, на котором настаивали союзники, была передача им Муссолини. Правительство Бадольо сознавало, что, когда условия мира будут объявлены, итальянские фашисты или немцы попытаются спасти Муссолини, чтобы он не попал в руки англо-американцев. 28 августа они внезапно, в обстановке большой секретности, без предупреждения вывезли его с Ла-Маддалены и после нескольких дней путешествия поместили в более безопасную тюрьму: нежилую гостиницу в самой высокой точке горного хребта Гран-Сассо, близ Л'Акуилы, к северу от Рима.

Правительство Бадольо приняло предложенные союзниками условия мирного договора, и 8 августа публично было объявлено о том, что перемирие подписано. Гитлер немедленно отдал приказ немецким войскам оккупировать Италию. Союзники также высадились на Апеннинском полуострове, но не успели предотвратить немецкую оккупацию Рима и территорий севернее реки Волтурно. Король и правительство Бадольо поспешно покинули Рим и обосновались в Бриндизи. Союзники удержали Неаполь и весь юг, но большая часть Италии была занята немцами.

Немцы были возмущены. Они обвинили итальянцев в том, что те предали их второй раз — как в 1915 году, когда, отвергнув Пакт трех держав, вступили в Первую мировую войну на стороне союзников. В Италии, на Балканах, на Додеканезских островах немцы требовали от итальянских гарнизонов сдаться и передать им оружие. Там, где итальянцы сопротивлялись, немцы обращались с ними как с бунтовщиками и, захватив в плен, расстреливали на месте согласно приказу Гитлера. Часть пленных итальянцев депортировали в Германию и в концентрационных лагерях обращались с ними очень жестоко.

Однако Гитлер надеялся спасти своего друга Муссолини. Задание это должен был выполнить командир десантников Отто Скорцени. Скорцени обнаружил, что Муссолини содержится на Гран-Сассо, и решил сбросить парашютистов на горную вершину. К тому времени немецкая армия занимала всю Италию севернее Рима, включая территорию Гран-Сассо. Поэтому говорили, что спасение Муссолини, осуществленное Скорцени, было пропагандистским трюком, поставленным по приказу Гитлера. Ведь можно было освободить Муссолини без риска погубить самолет, приземляясь на вершине горы. Но Гитлер имел веские основания бояться, что британские десантники могут добраться до Муссолини и захватить его раньше Скорцени. Офицер, бывший комендантом Гран-Сассо, впоследствии утверждал, что по настоянию Черчилля Бадольо дал ему указание застрелить Муссолини, если будет предпринята попытка его освобождения. Впрочем, остальные офицеры, находившиеся на Гран-Сассо, говорили, что он никогда не информировал их о таком приказе.

Когда по радио были объявлены условия перемирия, Муссолини страшно разволновался, опасаясь, что его передадут англичанам, и поделился своими страхами с охранявшим его офицером. Этот офицер ответил, что сам был в плену у англичан в Тобруке, где с ним ужасно обращались, и он никогда не отдаст англичанам ни одного итальянца. (Справедливости ради надо отметить, что лишь немногие итальянские военнопленные жаловались на плохое обращение с ними британских тюремщиков.)

12 сентября Скорцени и его команда приземлились на Гран-Сассо. Их сопровождал генерал Столети из итальянской полиции. Скорцени считал, что его присутствие может оказаться полезным. Они подбежали к гостинице с ручными пулеметами наготове. Впереди бежал Скорцени, рядом с ним генерал Столети. Охранники Муссолини уже приготовились по ним стрелять, когда Муссолини выглянул в окно. Сначала он решил, что за ним явились англичане. Но, разглядев немецкую форму людей Скорцени и узнав Столети в итальянском мундире, он приказал охране не стрелять, потому что там итальянский генерал. Охрана сопротивления не оказала.

Скорцени вошел в гостиницу и обратился к Муссолини. «Дуче, фюрер послал меня вас спасти». Муссолини ответил: «Я всегда знал, что мой друг Адольф Гитлер не бросит меня в беде». Они немедленно улетели, хотя взлетать с горной вершины было очень непросто. Скорцени доставил Муссолини в аэропорт Пратика-ди-Маре близ Рима, а оттуда в Вену. Из Вены Муссолини поездом направился в Мюнхен, а затем полетел в Растенбург поблагодарить Гитлера за спасение.

Немцы оккупировали местность вокруг Форли и Рокка делле Каминате. Немецкий офицер отпустил итальянских полицейских, охранявших Рашель. Гитлер лрислал самолет, на котором Рашель, Романо и Анна Мария прилетели в Мюнхен к Муссолини. Рашель была очень признательна Гитлеру. Спустя 5 лет в мемуарах она благодарила его за проявленную доброту. Она была очень простодушной и все воспринимала с личной точки зрения. Хотя в то же время, когда Гитлер посылал самолет за Рашелью с детьми, он отправлял тысячи еврейских мужчин, женщин и детей со всей Европы в скотных вагонах без еды и питья в газовые камеры Освенцима. Но для Рашели он оставался добрейшим человеком, который послал самолет, чтобы доставить ее из Рокка делле Каминате в Мюнхен к мужу.

 

Глава 37

ИТАЛЬЯНСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Многим из нацистских лидеров, включая и некоторых генералов, хотелось обращаться с итальянцами как с врагами, а с Италией — как с вражеской страной. Но Гитлер доверял Муссолини и решил восстановить его во главе итальянского фашистского государства в противовес правительству Бадольо. Он дал указания, чтобы Муссолини обратился по радио к стране с радиовещательной станции в Мюнхене, и тем же вечером, 18 сентября, Муссолини произнес свое обращение на всю Италию.

Он нервничал, потому что только один раз в жизни выступал по радио. Его зажигательные речи к толпе с балкона Палаццо Венеция часто транслировались по радио на весь мир, но лишь однажды он сидел один в радиостудии и в микрофон говорил свою речь, которая должна была дойти до миллионов слушателей. Теперь перед ним стояла более сложная задача. Он справился с ней великолепно, и его обращение было расценено друзьями и сторонниками как весьма успешное. Он сказал, что король и Бадольо предали Италию и что он теперь возглавит Итальянскую Социалистическую Республику и продолжит войну на стороне немецких союзников.

Муссолини надеялся создать свое правительство в Риме, но, хотя немецкие генералы подчинились решению фюрера управлять Италией через правительство Муссолини, они убедили Гитлера не допускать его обратно в Рим, где он бы путался под ногами у немецкой военной администрации. Рим был уже недалеко от прифронтовой полосы, где немцы стояли лицом к лицу с врагом. Муссолини пришлось создавать свое правительство далеко на севере Италии, в Сало на озере Гарда. Его резиденция и кабинет располагались на вилле Фелтринелли в Гарньяно, в нескольких милях от Сало. Он призвал парламент республики встретить его в Вероне.

Прежде чем Муссолини и Рашель покинули Мюнхен, туда в середине сентября прибыл Чиано.

Антифашисты стали захватывать юг Италии, находившийся под властью правительства Бадольо и оккупацией союзников. При этом Чиано обнаружил, что его голосования против Муссолини на заседании Высшего фашистского совета 24 июля вовсе недостаточно, чтобы антифашисты забыли его многолетнее прошлое как видного фашиста и министра иностранных дел Муссолини. Поэтому он решил присоединиться к Муссолини. Это была очень неловкая семейная встреча, и атмосфера за обедом оставалась напряженной и холодной.

Когда Муссолини и Рашель отправились в Рокка делле Каминате, а потом в Гарньяно, Чиано остался в Мюнхене. На занятую немцами территорию также прибыли еще пятеро из членов Высшего фашистского совета, голосовавшие 24 июля против Муссолини: Де Боно, Маринелли, Лючиано Готтарди, Карло Пареши и Джианетти. Другие остались на юге или, как Гранди, уехали в Испанию, где Франко предоставил им политическое убежище. Крайне фанатичные фашисты, вроде Фариначчи, считали, что Чиано и другие предатели, отступившиеся от Муссолини, должны быть преданы суду. Немцы поддержали их требования. Правительство Муссолини в Сало создало Специальный трибунал для суда над этими предателями.

17 октября немецкие власти в Мюнхене сообщили Чиано, что его передают правительству Итальянской Социалистической Республики для суда. Два дня спустя его под стражей перевезли самолетом в Верону, где поместили в тюрьму вместе с Де Боно, Маринелли, Готтарди, Пареши и Джианетти ждать суда по обвинению в государственной измене.

В ноябре 1943 года в Вероне собрался фашистский съезд. Он отменил монархию и принял конституцию Итальянской Социалистической Республики. В своей пропаганде Муссолини подчеркивал тот факт, что Итальянская Социалистическая Республика отвергает монархию буржуазии. Некоторые стали считать, что он вернулся к своему старому социализму.

Он заклеймил монархию и «Виктора Савойского», как стал называть короля. Он задавал вопрос: являлся ли марш на Рим восстанием? Да, это было восстание, потому что привело больше чем к конституционному изменению правительства. Если бы это не было восстанием, он не смог бы стать премьер-министром, будучи лидером партии, имевшей всего 38 депутатских мест в Палате из более чем 500 членов. Являлся ли марш на Рим революцией? Нет, революцией он не был, потому что не уничтожил монархию. Это было ошибкой 1922 года, но теперь монархия сметена Итальянской Социалистической Республикой.

Всю свою жизнь он надевал наряд, соответствующий роли. Теперь он отбросил отложной воротник и котелок, которые носил как королевский премьер-министр, белый галстук и фрак, в которых ездил в оперу с Невиллом Чемберленом. На нем появилась фашистская черная рубашка без воротничка и галстука. Вместе с бритой наголо головой это создавало облик сурового и жесткого вождя. Он стал активно ненавидеть бороды. Было ли это следствием того, что в своей социалистической молодости он сам носил бородку? Или потому, что Бальбо, Гранди и другие видные фашисты были бородатыми?

Конституция Итальянской Социалистической Республики была написана Никола Бомбаччи, с которым Муссолини был знаком с 1902 года, когда они оба были школьными учителями в Гвалтьери. После Первой мировой войны Бомбаччи стал лидером коммунистов в Палате депутатов, где участвовал в стычках с фашистами, когда те нападали на дезертира Мизиано и еще в нескольких случаях. Он не раз ездил в Москву на заседания Третьего Интернационала и позднее рассказывал: и Ленин, и Троцкий говорили ему, что главной ошибкой итальянских коммунистов было упустить Муссолини, единственного человека, который мог бы успешно произвести коммунистическую революцию в Италии. Впрочем, это Бомбаччи начал утверждать только после того, как стал фашистом. Когда после марша на Рим Муссолини начал аресты коммунистов, Бомбаччи бежал в Москву, где подружился с Каменевым и вошел в левую оппозицию в советской коммунистической партии. В 1927 году он был исключен из Итальянской коммунистической партии, как сочувствующий оппозиции. Тогда он решил, что лучше пострадает в муссолиниевской Италии, чем в сталинской России, и вернулся домой. Он убедил власти, что больше не является коммунистом или политически активным и по указанию Муссолини был оставлен полицией в покое. Когда в декабре 1931 года умер брат Муссолини Арнальдо, Бомбаччи написал Муссолини письмо с соболезнованиями, в котором вспоминал об их старой дружбе тридцатилетней давности, но не касался политики.

Как и многих других итальянцев, Бомбаччи превратил в ярого сторонника дуче успех Муссолини в пренебрежении санкциями, введенными против Италии во время Эфиопской войны. Он подал заявление в фашистскую партию и был принят. После перемирия 8 сентября 1943 года он присоединился к Муссолини, который тепло приветствовал его, несмотря на то что лицо Бомбаччи украшала длинная пышная седая борода.

* * *

На юге социалисты и либералы были недовольны Бадольо как премьер-министром, считая, что Бадольо с его фашистским прошлым и военными преступлениями в Эфиопии не может быть подходящим лидером для новой антифашистской Италии, которая в альянсе с западными демократиями воюет против Гитлера и Муссолини. Они потребовали, чтобы Бадольо был заменен на либерального философа Бенедетто Кроче либо другого политика — либерала или социалиста. Итальянская коммунистическая партия эти требования не поддерживала. По указанию Сталина, коммунисты стали сторонниками Бадольо, потому что Сталин хотел политической стабильности в Южной Италии и в роли лидера — компетентного генерала, который мог бы оказать помощь военной победе над Германией и фашистами Муссолини.

Бомбаччи считал, что этим коммунисты окончательно предали революционный социализм. Если Итальянская коммунистическая партия поддерживает Бадольо, короля и англоамериканских империалистов, Бомбаччи будет поддерживать Итальянскую Социалистическую Республику Муссолини. Его не отвратили от поддержки Муссолини даже расовые законы против евреев. (Разве международный еврейский капитал не поддерживал всегда и во всем американский империализм?) Итальянская Социалистическая Республика усилила кампанию против евреев, официально объявив их «враждебными иностранцами». Впервые итальянские евреи были депортированы с оккупированной немцами территории в Польшу, в лагеря. Но немцам из специальных гиммлеровских подразделений выполнять эту задачу было очень нелегко.

В субботу, 16 октября 1943 года, они попытались арестовать всех евреев Рима. Герберт Кепплер, немецкий глава римской полиции, и его помощник Теодор Даннекер, имевший опыт депортации евреев в Париже и Софии, ожидали появления местных антисемитов с добровольной информацией о том, где прячутся евреи. Но никакие местные антисемиты в Риме ему не помогли. Напротив, многие из римлян помогали евреям скрыться. Кепплер и Даннекер смогли арестовать в Риме только 1007 евреев. Они докладывали Гиммлеру, что на каждого схваченного еврея приходится 11 сбежавших. Впоследствии 6000 евреев было арестовано в Северной Италии, но за 20 месяцев немецкой оккупации только 7000 итальянских и иностранных евреев Италии умерли в газовых камерах Польши, то есть 15 % всех евреев Италии. Гораздо более низкий процент, чем в любой другой занятой немцами стране Европы, за исключением Дании.

Многие католики уговаривали папу римского выступить по радио с заявлением, осуждающим депортацию и уничтожение евреев, считая, что его влияние на гитлеровских солдат-католиков вынудит нацистов отказаться от программы истребления. Папа отказался от этого предложения, полагая, что, если публично осудит уничтожение евреев, Гитлер пошлет войска в Ватикан, арестует его и убьет тех евреев, которые там скрываются. В монастырях Рима скрывалось очень много евреев.

Некоторые итальянские фашисты активно помогали немцам арестовывать евреев. Муссолини это одобрил. Итальянцам, как и населению других оккупированных немцами стран, было обо всем известно. Фотографии депортации евреев демонстрировались в кинохрониках. Гораздо труднее доказать, что люди знали о том, что евреев в лагерях Польши убивали. Об этом нигде открыто не упоминалось. Те итальянцы, которые тайно слушали передачи радиостанций союзников или до которых доходили из других источников слухи о газовых камерах, поначалу считали это лживой вражеской пропагандой. Однако некоторые были знакомы с солдатами и чиновниками, служившими в Польше, и выясняли, что все рассказы об этом — правда.

Несколько фашистских лидеров знали это точно. Князь Бисмарк еще в августе 1942 года сообщил об этом сотруднику итальянского министерства иностранных дел, который проинформировал Муссолини. В мае 1943 года гауляйтер Белоруссии Вильгельм Кубе рассказал делегации итальянских фашистов, посетившей его в Минске, что евреев в его районе уничтожают в газовых камерах.

По словам Рашели, Гитлер как-то сказал Муссолини, что он слишком добрый, чтобы быть хорошим диктатором. Это замечание, которое Гитлер вполне мог сделать Муссолини, как и Муссолини мог сказать нечто подобное Гитлеру, представляет собой дружескую шутку, в которой под внешним упреком скрывается комплимент. Но Муссолини одобрил депортацию евреев в Польшу, хотя с 21 августа 1942 года знал, что там они будут убиты. Он знал, и его это не волновало, так как считал, что в военное время зверства неизбежны. Возможно, он не представлял масштабов методичного и систематического истребления евреев. Однако никакой «сентиментальный гуманизм» не помешал ему помогать своим немецким союзникам в окончательном решении еврейского вопроса.

* * *

Многие итальянцы на территории Итальянской Социалистической Республики вступили в партизанские отряды для борьбы с немцами и фашистами. Самыми активными были коммунисты со своими гарибальдийскими бригадами. Когда правительство Бадольо подписало перемирие с союзниками, многие армейские офицеры обратились к солдатам и предложили: или остаться на юге и служить в армии Бадольо, или поехать на север и присоединиться к частям Муссолини, или отправляться по домам. Некоторые из тех, кто предпочел отправиться домой на север Италии, впоследствии пошли в партизаны, чтобы не быть призванными в Добровольную милицию национальной безопасности.

Многие присоединились к коммунистическим отрядам Сопротивления. Разочаровавшись в фашизме, они обратились к коммунистам, которых фашисты всегда проклинали как своих заклятых врагов. Кроме того, на общественное мнение огромное впечатление произвели победы Красной Армии. К досаде Муссолини, один из его генералов, присоединившихся к Бадольо и воевавших на стороне союзников, был Мессе, командующий Итальянским экспедиционным корпусом в России. Но к Муссолини перешел Грациани, которого он назначил главнокомандующим вооруженными силами Итальянской Социалистической Республики.

Массовая сдача в плен итальянских войск в Северной Африке создала в Британии и других странах впечатление, что итальянцы не умеют воевать. Однако итальянские партизаны храбро сражались с превосходящими силами противника, зная, что если их схватят, то их ждет неминуемая смерть, а может быть, и пытки. Они доказали, что умеют отлично воевать, как и хвастался Муссолини. Но теперь они хотели воевать против фашизма, а не за него.

* * *

Фашисты всех рангов во главе с Фариначчи требовали смертного приговора для Чиано и пятерых его соответчиков. Эдда Чиано надеялась, что отец спасет жизнь ее мужу. Муссолини оказался в затруднительном положении. Он обожал Эдду, как и остальных своих детей, но чувствовал, что должен исполнить свой долг, как Брут в Древнем Риме, который 2500 лет назад убил своего сына, предавшего город. Как мог Муссолини пощадить предателя и не выполнить долг, сурово и беспристрастно, только из-за того, что предатель приходился ему зятем? Часто утверждают, что давление немцев вынудило Муссолини казнить Чиано. Конечно, Гитлер, Гиммлер и находившийся в Вероне генерал СС Карл Вольф настаивали на безусловной казни Чиано и других изменников, но самое сильное давление на Муссолини шло от Фариначчи и рядовых фашистов.

Эдда пыталась спасти мужа. Она бежала в Швейцарию, взяв с собой дневники, в которых Чиано на протяжении нескольких лет записывал откровенные замечания Муссолини, могущие оказаться весьма неприятными для дуче и немцев. Связавшись с Гиммлером, она предложила ему передать эти дневники, если Чиано устроят побег в Швейцарию. Но Гитлер сказал: «Никаких сделок».

23 декабря 1943 года, за две недели до начала суда над Чиано, он написал из тюрьмы в Вероне письмо Черчиллю, в котором утверждал, что в час, когда приближается его смерть, он хочет поговорить именно с ним, человеком, «которым я глубоко восхищаюсь, как рыцарем — поборником крестового похода». Он отрицал, что был когда-либо «пособником Муссолини в этом преступлении против своей страны и человечества» — в войне на стороне Германии. Упомянув о «ежедневных муках» и «варварском обращении», которое он выносит от рук эсэсовцев в веронской тюрьме, он проклинает «эту мерзкую клику бандитов», погрузивших мир в пучину войны, и «трагическую жуткую марионетку Муссолини». Заканчивалось письмо утверждением, что «несчастье Италии явилось результатом не ошибок ее народа, а бесстыдного поведения одного человека».

Письмо Чиано было тайком вынесено из тюрьмы, и Эдда передала его в Берне представителю правительства Бадольо, который вручил его британскому представителю в Берне, и позже оно достигло Лондона и попало к Черчиллю. Черчилль рвался опубликовать его, чтобы опозорить Муссолини. Британское министерство иностранных дел воспротивилось этому. После долгих оттяжек и извинений они назвали истинную причину своих возражений: публикация этого письма произведет плохое впечатление на итальянских антифашистов, которые станут считать, что британское правительство одобряет поведение Чиано.

После консультаций со своим кабинетом Черчилль послушался этого совета и не стал публиковать письмо Чиано. Возможно, сильнее всего на него повлияло мнение министра информации Брендэна Браккена, который дал уничтожающую характеристику прошлых деяний Чиано. Письмо Чиано так никогда и не было опубликовано, возможно, еще и потому, что критики Муссолини не слишком стремятся придать его гласности. Если бы Муссолини знал об этом письме, оно помогло бы в обвинении Чиано на процессе, так как ясно доказывало намерение помочь врагу.

Суд над Чиано и другими состоялся 8–9 января 1944 года. Чиано, Де Боно, Маринелли, Готтарди и Пареши были приговорены к смерти. Джианетти, который в свое время, на другое утро после знаменательного заседания Высшего фашистского совета, изменил мнение и отозвал свой голос, был приговорен к 30 годам тюремного заключения. После того как приговор был вынесен, ожидавший смерти Маринелли подтвердил, что Муссолини не знал о плане убийства Маттеотти, которое Маринелли сам организовал без ведома дуче.

Приговор суда должен был быть утвержден государственным судьей, и обвинение поспешило найти такого, который поскорее сделал бы это и позволил им казнить Чиано до того, как Муссолини его помилует. После того как несколько судей под разными благовидными предлогами отказались это сделать, нашелся один, готовый угодить. На следующее утро все пятеро были расстреляны. Когда Муссолини сообщили эту весть, он сказал, что для него Чиано умер давно. Но Рашель знала, какой личной трагедией для него явилась эта смерть из-за того, как это должно было повлиять на его отношения с Эддой.

Несколько месяцев спустя он написал Эдде в Швейцарию, что всегда любил и будет ее любить. Но она смотрела на него не как на любящего отца, а как на убийцу мужа. Она заявила ему, что гордится тем, что она жена Чиано, жена изменника, и пусть он скажет об этом своим немецким хозяевам. Он послал к ней в Швейцарию священника, но она отвергла все попытки примирения. Только спустя 10 лет после смерти Муссолини она согласилась помириться с матерью и вместе с ней посетила могилу отца.

 

Глава 38

МУССОЛИНИ ЗАГНАН В УГОЛ

Обычно Муссолини жил в Гарньяно, но иногда бывал в Рокка делле Каминате, находившейся на территории, занятой немцами. Вся его семья, за исключением Эдды, жила в Гарньяно вместе с ним. Витторио был его секретарем, деля свои обязанности с Джованни Дольфином. Романо и Анне Марии было соответственно 16 и 14. Кларетта Петаччи также появилась в Гарньяно, что вызвало ссоры с Рашелью. Время от времени Рашель начинала протестовать против Кларетты, а однажды даже встретилась с ней, явившись к той в дом. Рашель захотела посмотреть на нее и потребовала, чтобы Кларетта принесла в жертву свою любовь и прекратила видеться с дуче, но Кларетта такого обещания не дала.

Муссолини нашел общий язык с Рудольфом Раном, немецким послом в Итальянской Социалистической Республике, и регулярно виделся с ним в Гарньяно. Но был ряд вопросов, вызывавших серьезные трения с немцами. Итальянские солдаты, оставшиеся верными королю и Бадольо после перемирия 8 сентября 1943 года и взятые немцами в плен на Балканах и Додеканезских островах, отсылались в Германию, где их использовали на принудительных работах. Немцы обращались с ними очень жестоко, так как считали, что итальянцы их предали. Муссолини несколько раз писал Гитлеру об этом и просил позаботиться, чтобы условия их жизни были улучшены. Его вмешательство почти никакого эффекта не имело. Иногда Гитлер просто не отвечал на его письма.

После смерти Муссолини и победы союзников несколько сотрудников его штата написали книги и дали интервью итальянским газетам о своей работе с дуче в Гарньяно. Они пытались изобразить Муссолини жалкой жертвой немцев, бессильно протестовавшей против того, как те ведут себя в Италии. У этих авторов есть повод представлять Муссолини как невольного пособника немцев. Оправдывая его поведение в глазах итальянцев после 1945 года, они пытались оправдать себя.

Многие жалобы Муссолини, высказываемые им в то время в узком кругу, являлись всего-навсего едкими замечаниями, которыми часто попрекают друг друга союзники. Не больше и не меньше, чем те, которые высказывали английские генералы об американцах и американские об англичанах в 1944 году.

Однако иногда разногласия были очень серьезными. Так, возникли конфликты, когда немцы арестовали шефа полиции Муссолини, а полиция Муссолини арестовала чиновника, которого поддерживали немцы. Правда, и эти споры быстро улаживались. По был один вопрос, вызывавший резкий протест Муссолини. Это действия немецких военных властей. Члены антифашистского движения в оккупированной Италии убивали немецких солдат при каждой возможности. Немцы отвечали на это, как в любой оккупированной ими стране: брали заложников и объявляли, что расстреляют 50 или 100 человек за каждого убитого немца. Заложников хватали среди местного населения. 50 местных жителей расстреливали за одного немецкого солдата, убитого Сопротивлением в этом районе. Муссолини был возмущен. Расстрел 50 итальянцев за одного немца означал, что Германия считает Италию враждебной нацией. Муссолини настаивал, что итальянцы — верные союзники немцев, а убивают немецких солдат предатели. Он считал, что немцы должны наказывать только партизан и их политических сторонников.

23 марта 1944 года партизаны забросали бомбами колонну немецких солдат подразделения СС, направлявшихся маршем по Виа-Розелла к центру Рима. Было убито 32 немца и много ранено. Всем партизанам удалось скрыться. В качестве особого снисхождения к итальянцам Гитлера уговорили согласиться на расстрел всего по десяти заложников за каждого убитого немецкого солдата, хотя к общему их числу, 320, было добавлено 15, когда еще один раненый немец позже умер в госпитале. На следующий день по приказу фельдмаршала Кессельринга и Кепплера 335 итальянских заложников были привезены в Ардеатинские пещеры, заброшенные подземные каменоломни близ Рима, и расстреляны. 77 из них были евреями. Среди них был Финци, еврей, бывший в 1922 году членом первого правительства Муссолини и живший в последнее время в Риме.

По словам Рашели, Муссолини был страшно возмущен расстрелом заложников в Ардеатинских пещерах и подчеркивал, что немцы обращаются с итальянцами, как с поляками. Он выразил протест Кессельрингу против немецкого метода отбора заложников для казней. Протесты его возымели действие. 21 августа 1944 года Кессельринг издал приказ, что возмездию должны подвергаться только партизаны и их сторонники, а не все местное итальянское население без разбора. Этот приказ не всегда соблюдался, и в нескольких случаях Муссолини высказывал претензии относительно зверств, совершаемых немецкими войсками над итальянскими гражданскими лицами.

Однако когда речь заходила о партизанах, Муссолини был так же безжалостен, как и немцы. Так, он с Грациани издал приказ, согласно которому взятые в плен коммунисты из гарибальдийских бригад и другие партизаны-антифашисты расстреливались на месте. Как обычно в партизанской войне, между властями и партизанами время от времени происходил обмен пленными. Узнав об этом, Муссолини запретил подобные переговоры и приказал захваченных партизан всегда расстреливать.

Несмотря на все разногласия с немцами, Муссолини не сомневался, что Итальянская Социалистическая Республика должна оставаться союзником Германии. Он неоднократно подчеркивал это в своих публичных вступлениях, а также в подписанных и неподписанных газетных статьях, которые регулярно писал для «Корреспонденца републикана», новой официальной газеты республики. Он был уверен, что если союзники выиграют войну, то Европой и миром будут править Соединенные Штаты и Советский Союз, а с Италией как независимой державой будет покончено. Единственным ее шансом на выживание является победа стран Оси в войне. Когда Черчилль и Рузвельт на встрече в Касабланке в январе 1943 года провозгласили, что война будет продолжаться до безоговорочной капитуляции стран Оси, Муссолини написал, что этот лозунг о полной сдаче означает грядущее рабство Италии под пятой англо-американского еврейского капитализма.

По мере того как коммунистические партизанские отряды набирали в Италии силу, Муссолини несколько сдвинул прицел своей пропаганды и сделал основной упор на борьбу не с коммунизмом, а с угрозой англо-американской плутократии и еврейского капитализма. Верили или нет коммунисты-партизаны, рисковавшие жизнью, поддерживая правительство Бадольо и помогая англо-американским армиям, в то, что, выиграв войну, англо-американцы позволят установить в Италии коммунистический режим?

В марте 1944 года по Северной Италии прошла волна забастовок. 3 марта бастовало 207 тысяч рабочих, из них 119 тысяч в Милане. За несколько дней число бастующих увеличилось до 350 тысяч. Гитлер приказал генералу СС Вольфу арестовать каждого пятого забастовщика и отправить на принудительные работы в Германию. Вольф объяснил Гитлеру, что арестовать 70 тысяч забастовщиков легче приказать, чем исполнить. Муссолини попросил Гитлера дать ему шанс уговорить их вернуться к работе. Он обратился к бастующим рабочим с призывом, переданным по радио и опубликованным в газетах. Его распространили в Милане и других городах. Он говорил, что забастовки организует видный агент ныне распущенного Третьего Интернационала Эрколе Эрколи (псевдоним Пальмиро Тольятти), который родился в Турине, но долгие годы прожил в Москве и который в январе 1944 года проскользнул через границу из Швейцарии и теперь организует стачки, совпадающие по времени с наступлением англо-американцев, чтобы им легче было захватить Рим. Муссолини уверен: рабочие Турина и Милана не сознают, что стали невольными пособниками врага, который бомбит итальянские города и убивает тысячи мирных граждан, планируя подчинить Италию англо-американской плутократии. Он взывал к их патриотизму и их разуму. Стачки прекратились. Забастовщики в течение недели вернулись к работе. Муссолини утешался тем фактом, что в Британии тоже шли забастовки. Он, как всегда, был прекрасно осведомлен о событиях за рубежом. Он насмешливо писал в «Корреспонденца републикана» о забастовках кентских шахтеров, которые в либеральной Англии считались противозаконными, и об антивоенной деятельности в Британии агентов троцкистского Четвертого Интернационала.

* * *

Британские и американские военно-воздушные силы увеличили число и мощь авианалетов на итальянские города. Муссолини, аплодировавший итальянским воздушным рейдам в небе Эфиопии и Испании, теперь возмущенно клеймил убийц итальянских женщин и детей. Он писал, что непрекращающиеся бомбежки вызывают такие тяжелые потери среди гражданского населения, что их можно назвать ежедневным холокостом. Справедливости ради следует отметить, что слово «холокост» (массовое убийство) тогда еще не применялось к истреблению евреев нацистами в газовых камерах. Но Муссолини мог бы заметить, что гибель итальянского мирного населения во время воздушных налетов союзников — не единственный холокост, происходивший в Европе в 1944 году.

* * *

Активность партизан-антифашистов резко возросла. В мае 1944 года они связали своими действиями почти 16 000 немецких солдат на севере Италии, а также много фашистских частей Муссолини. Кроме того, они совершали диверсионные акты на территории Итальянской Социалистической Республики. Ими были убиты несколько видных фашистских деятелей. Профессор Джентиле, первый министр образования в правительстве Муссолини, издатель «Энциклопедиа Италиана», продолжал поддерживать его и после перемирия 8 сентября 1943 года. В апреле 1944 года четверо партизан на мотоциклах подстерегли Джентиле на углу одной из улиц Флоренции и застрелили его. Муссолини гневно осудил убийство этого выдающегося интеллектуала и верного фашиста. Он писал, что Джентиле был убит не только за то, что был фашистом, но и потому, что он был итальянским патриотом, так как антифашизм есть одновременно антииталианизм.

Со всех концов поступали плохие новости. Военная ситуация ухудшалась, но Муссолини утешал себя тем, что англоамериканское наступление было задержано к югу от Рима, и он не верил, что союзники сумеют осуществить вторжение во Францию через Ла-Манш. Однако они заняли Рим 5 июня и высадились в Нормандии на следующий день. Муссолини тяжело воспринял падение Рима. Он поклялся вернуть его и возродил старый лозунг Гарибальди 1862 года: «Рим или смерть!» Особенно его возмущало, что в войсках, взявших Рим, было много черных американских солдат. Черные маршировали по улицам и под арками, построенными во славу Рима древнего и современного. Его пропаганда подчеркивала ужас «черного вторжения» в Италию. Яркие плакаты кричали со стен, в газетах появлялись карикатуры, на которых черные американские солдаты крадут священные реликвии в церквах и насилуют итальянских женщин.

Муссолини продолжал ненавидеть Делано (он только так называл Рузвельта) больше всех остальных лидеров союзников. Но еще он проклинал американцев итальянского происхождения, активно поддерживавших войну в Соединенных Штатах. Он глумился над Фиорелло Ла Гардиа, демократическим мэром Нью-Йорка, энергично выступавшим против фашизма и Муссолини. Еще он выбрал объектом критики своего старого фашистского сторонника Тосканини за то, что тот дирижировал концертом в Карнеги-Холле для сбора денег на два бомбардировщика «Летающая крепость» и на два спасательных судна. Муссолини написал, что, если Тосканини такой ярый антифашист, почему он не наберется мужества, чтобы приехать в Италию и вступить в ряды партизан? Муссолини испытывает больше уважения к партизанам, убившим Джентиле, чем к Тосканини. Убийцы Джентиле встали рано утром, несколько часов дожидались на холоде в темноте на своих мотоциклах, рисковали быть арестованными или убитыми. А чем рисковал Тосканини, стоя во фраке за дирижерским пультом? Да, собрав деньги на покупку бомбардировщиков, он убил больше итальянцев, чем бандиты, напавшие на Джентиле. Белая манишка Тосканини запятнана алой кровью итальянцев.

* * *

19 июля 1944 года Муссолини поездом поехал к Гитлеру в Растенбург. 20 июля Гитлер встретил его на станции с рукой на перевязи. Он был легко ранен за несколько часов до встречи в результате взрыва бомбы в комнате для совещаний в Растенбурге. Ее пронес майор Клаус фон Штауффенберг, пытавшийся убить фюрера. Однако никто не погиб, и хотя четверо находившихся в комнате офицеров были тяжело ранены, сам Гитлер получил лишь легкое ранение. Муссолини поздравил Гитлера со счастливым избавлением и сказал, что это доказывает: Гитлер находится под особой защитой Провидения.

Покушение должно было стать сигналом к планировавшемуся перевороту с целью сбросить нацистский режим и заключить мир с союзниками. После провала заговора 20 июля заговорщики были казнены. Муссолини признавался друзьям, что получил удовольствие, узнав, что не только итальянские, но и немецкие офицеры способны на измену.

Гитлер чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы 20 июля обсудить с Муссолини военную ситуацию. На следующий день Муссолини вернулся в Гарньяно. Больше они с Гитлером не встречались.

* * *

Муссолини отказывался рассматривать возможность поражения стран Оси в войне. В марте 1944 года он отверг не задумываясь предложение своего шефа полиции Туллио Тамбурини держать наготове в Триесте подводную лодку, на которой он смог бы бежать, в случае если армии союзников займут всю Италию. Бежать можно было бы на Малаккские острова или в Гренландию, Бразилию, Патагонию или Южную Африку. Как-то его сын, Витторио, спросил у Муссолини, не думает ли он теперь, что поставил не на ту лошадь, когда ввел Италию в войну на стороне Германии. Муссолини упрекнул Витторио за неуместное спортивное сравнение, когда речь идет о судьбе Италии, но затем смягчился и с улыбкой ответил: «Но кто стал бы ставить на английского коня после Дюнкерка?»

Осенью 1944 года союзники продвигались вперед. К ноябрю, перед тем как зима остановила их наступление, они взяли Форли. Муссолини больше нельзя было ездить в Рок-ка делле Каминате. Немцы приготовились к упорной обороне Флоренции. Им помогала Добровольная милиция национальной безопасности, в том числе подразделение фашисток. Муссолини горячо приветствовал их патриотизм и воинскую выучку.

Иногда английские и американские самолеты пролетали над Сало и Гарньяно. Однажды была объявлена воздушная тревога. Сотрудники Муссолини покинули кабинеты и отправились в подземное бомбоубежище, а Муссолини спускаться отказался. Бомбы так и не упали. Сегодня сын Муссолини, Романо, удивляется, почему союзники никогда не пытались осуществить точечную бомбовую атаку на Гарньяно с целью убить Муссолини, как это делалось позднее при покушениях на полковника Муамара аль Каддафи в Ливии и Саддама Хусейна в Багдаде.

Романо Муссолини, возможно, также рассматривает прошлое «крепким задним умом», когда удивляется, почему отец не сдался американцам в последние дни войны. Он уверен, что американцы спасли бы Муссолини от судьбы, которую уготовили ему итальянские партизаны-коммунисты. Однако Романо забывает о ненависти своего отца ко всем американцам, и особенно к Рузвельту. Муссолини мог скорее испытывать симпатию к империалисту-военачальнику вроде Черчилля или коммунистическому диктатору вроде Сталина. Рузвельт был одним из ненавидимых и презираемых им «сентиментальных гуманистов», сумевшим призвать Мощь на сторону Права. Рузвельт также был калекой — факт, по поводу которого Муссолини не раз прохаживался. Возможно, это раздражало Муссолини с его преклонением перед физической силой и презрением к слабости. Как же его великолепных, здоровых, сильных, молодых фашистов разбила армия солдат, в том числе черных, главнокомандующим которых был калека?

В последние годы пишут, что Муссолини надеялся достичь какого-то соглашения с Черчиллем и поддерживал с ним тайную переписку в течение всей войны. Есть сведения, что в 1940 и 1941 годах Черчилль обращался к Муссолини с просьбами использовать свое влияние на Гитлера для достижения более выгодных для Англии условий мира, в случае если тот выиграет войну. Говорят, что Черчилль и Муссолини продолжали переписываться и в 1943, и в 1944 годах и обсуждали возможность альянса Британии и Италии против Советского Союза. Некоторая часть этой предполагаемой переписки была опубликована, но письма эти — несомненная фальшивка. Можно не сомневаться, что письмо Черчилля к Муссолини от 16 мая 1940 года и ответ Муссолини через два дня были последними депешами, которые они написали друг другу. Все более поздние письма — ловкая подделка.

Одно из таких писем предположительно написано Черчиллем в его загородном доме Чартуэлле, в Кенте, на чартуэллской писчей бумаге и помечено 22 апреля 1940 года. Изготовитель фальшивки разузнал номер телефона Черчилля в Чартуэлле (Уэстерхэм, 93), но расположил его не в том месте листка. В письме Черчилль сообщает, что «контрпредложения» Муссолини рассматривались Тайным советом, когда на самом деле они были рассмотрены кабинетом министров. Кроме того, 22 апреля Черчилль находился не в Чартуэлле, а в Париже.

Письмо, предположительно написанное Черчиллем 31 мая 1945 года на Даунинг-стрит, 10, также весьма подозрительно, хотя в этом случае бумага подделана правильно. Однако текст содержит типичные ошибки, которые хорошо пишущий по-английски человек просто не сделает. Черчилль никогда не обращался к Муссолини как к «Главе Итальянской Социалистической Республики», ибо этим самым он признавал законность ее существования. Да и по тексту оно не соответствует ни стилю Черчилля, ни его политическим взглядам в 1945 году.

Высказывалось предположение, что подлинность этих писем подтверждает один факт: Черчилль, проиграв выборы и уйдя с поста премьер-министра, провел 17 дней, 2-19 сентября 1945 года, занимаясь живописью на озере Комо. Есть основания полагать, что, перед тем как Муссолини был схвачен около озера Комо, он мог бросить в воду сумку, содержавшую его личные секретные бумаги, в том числе письма Черчилля. Летом 1945 года итальянские власти провели безуспешные поиски этих документов в районе Комо. Многие комментаторы, включая Витторио Муссолини, полагают необычайным совпадение, что Черчилль выбрал из всех мест именно Комо, чтобы заняться любимым времяпрепровождением — писанием картин.

Возможно, что совпадение это необычайное, но, несомненно, всего лишь совпадение. Черчилль отправился на озеро Комо, потому что фельдмаршал Александер пригласил его провести отдых в большом поместье на озере, реквизированном союзниками под штаб британской дивизии. Дивизия была передислоцирована, так что поместье пустовало. Черчилль приехал на озеро в сопровождении дочери Сары, личного врача лорда Морана, секретаря мисс Лэйтон, полицейского агента, камердинера, двух адъютантов и 24 человек из его старого полка, которым было вменено в обязанность его охранять. Он написал 9 пейзажей озера Комо, что заняло большую часть 17-дневного пребывания там. Его повсюду сопровождала охрана, и он регулярно писал жене, от которой не имел секретов. В одном из писем он пишет, что отдыхает совершенно без забот. Все эти факты не вяжутся с историей о том, что он проводил там время, бродя в одиночестве вокруг озера в поисках своих компрометирующих писем к Муссолини.

Мысль о том, что Черчилль и Муссолини обдумывали возможное сотрудничество между 1940 и 1945 годами, базируется на полном непонимании их характеров и тогдашней политической обстановки. Черчилль в прошлом восхищался Муссолини и все еще продолжал им восхищаться. Несмотря на войну, он нашел время, чтобы позировать своей кузине скульптору Клер Шеридан, которая в 20-х годах лепила голову Муссолини. Работая над скульптурным портретом Черчилля в декабре 1942 года, она ему сказала: «Уинстон, разве ты одно время не одобрял Муссолини?» «Это верно, — ответил Черчилль. — И я считаю его человеком весьма талантливым. Ему не стоило выступать против нас». Но одно дело — восхищаться грозным противником, и совсем другое — снять его с крючка, когда он целиком зависит от твоей милости. В 1944 году у Черчилля вовсе не было намерений отпускать Муссолини его грехи. Он сожалел, что они стали врагами, но теперь они ими были.

Не рассматривал Черчилль также в 1944 году альянс с Муссолини против Сталина. Он знал, что после войны со Сталиным возникнут сложности, но решил думать о них после того, как Гитлер и Муссолини будут полностью побеждены. Муссолини это сознавал. Он был уверен, что победа союзников означает конец Италии как независимого государства, то есть конец Италии как великой державы, чей лидер играет важную роль в решении судеб Центральной Европы, как это было в Мюнхене в 1938 году. Он не верил, что Британия будет способна играть ведущую роль в международных делах и надолго сохранит империю. Миром станут править две сверхдержавы: Соединенные Штаты и Советский Союз. Он предостерегал итальянский народ, что, если англо-американцы выиграют войну, итальянцев будут использовать как пушечное мясо. Их пошлют воевать на Тихий океан не ради славы Италии, а за Соединенные Штаты против Японии. Возможно, их также используют в борьбе Соединенных Штатов против Советского Союза.

* * *

16 декабря 1944 года Муссолини выступал на митинге в «Театро Лирико» в Милане. О митинге было объявлено всего за несколько часов до этого по громкоговорителям. Таким образом стремились уменьшить шансы англо-американского воздушного налета, который может помешать собранию. Однако зал театра быстро заполнялся. Тысячи людей, которым не повезло войти внутрь, стояли на площади перед театром, слушая речь Муссолини по трансляции. Муссолини резко осудил предательство, совершенное 8 сентября «экс-королем», буржуазией и масонами. Ни к какому миру оно не привело, потому что спустя 40 дней, 13 октября, Италия объявила войну своему союзнику, Германии. Если теперь Италия заключит мир с англо-американцами, она вынуждена будет объявить войну Японии и итальянцы должны будут сражаться за Соединенные Штаты на Тихом океане до 1947 года.

Единственная надежда Италии заключается в том, что она должна выиграть войну в союзе с отважной Германией. Всем известно, что немцы разрабатывают новое секретное оружие. Новое оружие не может быть произведено за одну ночь нажатием кнопки, но оно будет готово для сокрушительного удара по врагу в 1945 году. Он говорил о новом оружии, более убийственном, чем авиабомбы и ракеты, «Фау-1» и «Фау-2», падавшие на Лондон в 1944 году. (Но американцы, а не немцы создали в 1945 году атомную бомбу.)

В конце дня Муссолини выступал еще на одном митинге на Пьяцца-Сан-Сеполкро в Милане. Толпа восторженно приветствовала его. Толпа, которую не смущали никакие бомбы: ни авиационные с самолетов союзников, ни бросаемые партизанами-коммунистами.

 

Глава 39

ВОЗМЕЗДИЕ

Наступление союзников сдерживалось зимней погодой. В январе 1945 года Муссолини покинул Гарньяно с его мягким климатом и присоединился к своим войскам в Апеннинах, где были сильные морозы. Он снова пребывал в добром здравии, ему исполнился 61 год, и казалось, он с удовольствием шагал по снегу со своими солдатами. Но Красная Армия уже шла по немецкой земле, а британские и американские войска готовились форсировать Рейн и войти в Германию с запада.

В марте Муссолини послал Витторио на встречу с кардиналом Шустером в Милан, чтобы тот убедил Ватикан прозондировать политику правительств Британии и Соединенных Штатов на предмет начала переговоров по поводу альянса с Германией и Итальянской Социалистической Республикой против наступающих русских. Это была последняя отчаянная попытка, и сделать ее стоило, но надежд, что его предложение будет принято, Муссолини не питал. И действительно, Ватикан отказался передавать это послание союзникам, сознавая, что они отвергнут его сразу же.

Немецкий посол при Муссолини, Ран, также состоял в тайной связи с англо-американцами. Он сообщил им, что Муссолини может сыграть «полезную роль в будущей борьбе с большевизмом». Но Черчилль проинформировал Сталина об этих переговорах. В 1927 году он говорил, что будь он итальянцем, то стал бы плечом к плечу с фашистами в их борьбе «против зверских аппетитов и страстей ленинизма». Теперь, однако, когда жаждущие мести партизаны-ленинцы с оружием в руках, присланным Черчиллем, смыкали кольцо вокруг Муссолини, Черчилль плечом к плечу с фашистами не стоял.

Продвижение союзников по Италии возобновилось в апреле 1945 года. 21 апреля они взяли Болонью и пошли вперед. Бомбаччи пытался успокоить своих товарищей, указывая, что их положение не хуже того, в котором оказался Ленин в октябре 1919 года, когда белая армия генерала Юденича подошла к окраинам Петрограда. Слова Бомбаччи напомнили Витторио Муссолини, что этот теперешний фашистский лидер был когда-то другом Ленина.

Была, впрочем, одна хорошая новость, способная утешить душу Муссолини. 12 апреля скончался президент Рузвельт. Муссолини писал, что доказательством справедливости Божьей является то, что он умер проклинаемый матерями всего мира, Соединенных Штатов в том числе. Но недолгой была эта радость: Тольятти, бывший видным членом правительства Бономи, объявил, что главной целью правительства является уничтожение фашизма.

* * *

Почти все ведущие немецкие генералы и дипломаты теперь вступили в секретные контакты с англичанами и американцами. У немцев было чем торговаться: они могли согласиться покинуть Милан и другие итальянские города, не поджигая их и не разрушая промышленные предприятия. Кардинал Шустер надеялся спасти Милан от разрушения, договорившись о соглашении между немцами, Муссолини и партизанами. Различные партизанские группы, включая коммунистические бригады гарибальдийцев, были признаны высшим военным командованием союзников и итальянским правительством в Риме. Руководство ими осуществлял Национальный совет Сопротивления, президентом которого Итальянское правительство назначило генерала королевской армии Италии Раффаэле Кадорну, сына главнокомандующего в Первую мировую войну. Национальный совет Сопротивления состоял из представителей коммунистических и некоммунистических партизанских отрядов.

25 апреля Муссолини и Грациани встретились с Кадорной и другими членами Национального совета Сопротивления во дворце кардинала Шустера в Милане. Муссолини спросил, смогут ли Сопротивление и командование союзников гарантировать жизнь ему, его министрам и их семьям, если они все сдадутся. Кадорна ответил, что британский главнокомандующий фельдмаршал сэр Гарольд Александер уже объявил своим солдатам, что с солдатами Итальянской Социалистической Республики Муссолини, если они сдадутся, следует обращаться как с военнопленными. Однако виновные в военных преступлениях будут преданы суду. Кадорна мог пообещать Муссолини только то, что суд будет справедливым.

Муссолини сказал, что не может согласиться на сдачу без консультаций с немецкими союзниками. Тогда ему сообщили, что генерал Вольф уже ведет переговоры с американцами о прекращении военных действий в Италии, не информируя об этом Муссолини. Согласно утверждениям присутствовавших, Муссолини яростно проклял немцев за их предательство. Впрочем, рассказы о разногласиях между Муссолини и немцами часто были очень преувеличенными.

Муссолини заявил Шустеру и Кадорне, что должен обдумать их предложения, и покинул совещание, сказав, что вернется через час. После его ухода прибыли еще некоторые члены Национального совета Сопротивления, социалисты и коммунисты. Они раскритиковали Кадорну за то, что он обещал Муссолини передать его целым и невредимым в руки союзников. Однако Муссолини во дворец Шустера не вернулся. Он решил бежать в Швейцарию. На следующее утро партизаны вошли в Милан и захватили в свои руки контроль над городом.

Муссолини направился в Комо, и 27 апреля вместе с Бомбаччи и другими членами своего правительства присоединился к группировке из двухсот немецких солдат, которые собирались на грузовиках добраться до швейцарской границы. Муссолини сел в последний грузовик, надев для маскировки летный немецкий шлем.

Они подъехали к западной оконечности озера Комо, где около Муссо были остановлены большим отрядом партизан. Командир партизан сказал, что позволит проехать в Швейцарию немцам, но не итальянцам, которые едут с ними. Обыскав грузовики в поисках итальянцев, партизаны нашли Муссолини. Один из них его опознал. Раздались крики: «Мы взяли Муссолини!» Они повезли его и других итальянцев в Донго.

Перед отъездом из Комо Муссолини написал Кларетте Петаччи, что постарается перебраться в Швейцарию с немецкими солдатами, и уговаривал ее тоже попытаться бежать. Она убедила брата Марчелло везти ее на своем «альфа-ромео» вдогонку за немецкой колонной, в которой ехал Муссолини. Их сестре Мириам с новым любовником удалось бежать в Испанию. Марчелло же и Кларетту остановили партизаны, опознали и отвезли в Донго, присоединив к Муссолини и взятым в плен вместе с ним его сотрудникам.

В Донго Муссолини отделили от остальных пленников. Кларетта отказалась его покинуть, поэтому их обоих отвели в Джульяно-ди-Медзегра и посадили под стражу в фермерском доме. Бомбаччи, Марчелло Петаччи и других пленных расстреляли тут же, у озера в Донго. Последними словами Бомбаччи были: «Да здравствует Муссолини! Да здравствует социализм!» Другие видные фашисты, в том числе Фариначчи, были также захвачены в плен и расстреляны партизанами на месте. Прециози и его жена выпрыгнули из окна с пятого этажа, чтобы их не схватили и не отдали на расправу евреям.

Рассказы о том, что происходило с Муссолини в последние часы его жизни, очень противоречивы. Самой достоверной, пожалуй, является официальная версия. Национальный совет Сопротивления постановил, что Муссолини по совокупности содеянного должен быть казнен. Когда Тольятти, находившийся в Риме, услышал, что партизаны захватили в плен Муссолини, он по радио отдал приказ коммунистам — членам Национального совета Сопротивления не допустить, чтобы он попал живым в руки англичан или американцев. Как только личность его будет установлена, он должен сразу же быть казнен. Отношение Тольятти вполне объяснимо: слишком многие английские и американские политики в прошлом восхваляли Муссолини за его рвение в борьбе с коммунизмом.

Итальянские антифашисты не верили, что британские и американские власти накажут фашистских преступников. Действительно, из всех фашистов, осужденных в 1945 году за военные преступления, союзники казнили только одного: генерала Никола Белломо. Он приказал расстрелять пытавшегося бежать английского военнопленного. Белломо был казнен, несмотря на то что он оказывал потом услуги союзникам, воюя на их стороне. Но смертный приговор Кессельрингу, приказавшему расстрелять 335 итальянских заложников в Ардеатинских пещерах, был смягчен.

В течение многих лет считалось, что коммунистический лидер в Национальном совете Сопротивления, Луиджи Лон-го, отдал приказ о немедленной казни Муссолини без согласования с председателем совета генералом Кадорной. Однако недавно приказ о расстреле Муссолини был найден, и он был подписан Кадорной. Вполне возможно, что в 1945 году коммунистам не составляло большого труда убедить Кадорну сделать то, что они хотели.

Командир партизан-коммунистов, чей боевой псевдоним был полковник Валерио, командовал казнью. Настоящее его имя было Вальтер Аудизио. Впоследствии он стал коммунистическим депутатом в Палате депутатов в Риме. Днем 28 апреля он направился в дом, где Муссолини и Кларетта провели предыдущую ночь, и повел Муссолини на перекресток дорог неподалеку от дома. И снова Кларетта отказалась его оставить, поэтому они забрали ее с собой. Полковник Валерио зачитал смертный приговор Национального совета Сопротивления и вместе с товарищами расстрелял Муссолини и Кларетту. После первого выстрела Муссолини был только ранен, а пистолет-пулемет заело. Но они прикончили его из другого пистолета. Кларетта была убита первым выстрелом. Это произошло в 4.30 пополудни.

Недавно появились еще две версии случившегося. Согласно одной, Муссолини был убит британским секретным агентом, который, по одному рассказу, был британским солдатом итальянского происхождения и звался Сальваторе, а по другому — капитаном Малкольмом Смитом. Сальваторе, или Смит, убил Муссолини по приказу британского правительства, чтобы предотвратить разоблачение во время возможного суда над военными преступниками, что он поддерживал тайную переписку с Черчиллем в течение всей войны. Эта история не только ничем не подтверждена, но и абсолютно невероятна. Если письма Черчилля были настолько разоблачающими и порочащими его репутацию, что британское правительство готово было убить Муссолини, лишь бы не допустить разоблачения на суде, Черчилль, во-первых, никогда бы их не написал. Во-вторых, совершенно ясно, что Муссолини мог во время войны много раз показать их Гитлеру или опубликовать в немецких и итальянских газетах.

Другая история более правдоподобна. В ней говорится, что, когда полковник Валерио прибыл на ферму, чтобы казнить Муссолини, он обнаружил, что тот был уже расстрелян партизанами, которые охраняли его в Джульяно-ди-Медзегра. Рассказывают, что Муссолини и Кларетта были застрелены в 8 утра того же дня во дворе фермы, а не в 4.30 пополудни на перекрестке. Этот рассказ подтверждает свидетельница, тогда молодая девушка, а теперь старушка, живущая на той ферме. Она видела, что Муссолини и Кларетту застрелили в 8 утра. Она пообещала никому не говорить об этом в течение 50 лет и теперь, по прошествии этого срока, рассказала правду.

За несколько недель до казни Муссолини 18 членов партизанского отряда, который его захватил, были взяты в плен фашистами Муссолини и тут же расстреляны. Партизаны объявили, что за это они убьют вдвое большее число фашистов или немецких солдат. Поэтому они застрелили Муссолини, совершая возмездие, не задумываясь, что он представляет собой особый случай, что с ним надо обращаться по-иному. Однако слабость этой истории в том, что партизаны уже доказали свое понимание того, что Муссолини — случай особый, когда отделили его от остальных пленников-фашистов в Донго.

Продолжение этого рассказа еще менее правдоподобно. Когда полковник Валерио прибыл в фермерский дом и обнаружил, что Муссолини уже застрелен, он был очень раздосадован. Коммунисты и Национальный совет Сопротивления решили, что казнь Муссолини должна быть немедленной, но она должна была состояться на основании законного решения Совета, а не быть самосудом какого-то партизана. Поэтому Валерио устроил хитроумный спектакль. Партизана, похожего на Муссолини, и девушку, похожую на Кларетту, одели соответственно их ролям, и на перекрестке было устроено целое представление казни, со стрельбой холостыми патронами, в 4.30 дня. С этого момента история становится просто нелепой.

Тела Муссолини, Кларетты и других членов правительства, расстрелянных у озера в Донго, привозят на большую площадь, Пьяццале-Лорето, около Центрального вокзала в Милане. Место это было выбрано, потому что несколькими месяцами ранее там были казнены фашистами несколько партизан. 14 трупов были повешены за ноги на железном заборе перед бензозаправочной станцией, и огромная толпа, собравшаяся на площади, набросилась на них, осыпая оскорблениями, пиная ногами. Пинали и плевали на них большей частью старые и пожилые женщины, матери молодых партизан, взятых в плен и расстрелянных немцами или фашистской милицией Муссолини. Тело Муссолини потом сняли и похоронили в семейном склепе на кладбище Сан-Кассиано в Предаппио.

* * *

Рашель, Романо и Анна Мария были арестованы партизанами в Комо, но взяты под защиту американской армией. Они были на несколько месяцев интернированы в лагере, а потом освобождены. Витторио бежал в Швейцарию. Бумаги Муссолини, включая его переписку и дневники, исчезли. Перед тем как бежать в Швейцарию, он передал их японскому послу Хидака, который также добрался до Швейцарии и вернул их там Витторио. Витторио доверил их какому-то католическому священнику с распоряжением не передавать их никому без его разрешения. Но священник отдал их человеку, подделавшему письмо от Рашели с просьбой отдать документы подателю письма. Сегодня Витторио утверждает, что догадывается, у кого эти документы, но не раскроет это имя и может сказать лишь, что оно не английское. Кто бы их ни хранил, он не публикует их уже 50 лет.

Самым большим горем Рашели было, что не она, а Кларетта Петаччи была с Муссолини, когда он умирал. Но она не сомневается, что его последние мысли были о ней, его законной жене, и их детях. Витторио смотрит на это не так, как мать. Для него непростительным преступлением партизан является то, что они расстреляли такую красивую молодую женщину, как Кларетта.

Официальная история смерти Муссолини гораздо более вероятна. Так что, если не откроется каких-либо новых фактов, ее опровергающих, мы можем полагать, что он был убит полковником Валерио и коммунистами-партизанами под его командованием на перекрестке дорог в Джульяно-ди-Медзегра в 4.30 пополудни в субботу 28 апреля 1945 года. За 19 лет до этого, когда Мори вел свой длинный процесс над мафией на Сицилии, Муссолини писал ему, убеждая поскорее покончить с арестованными, так как это больше соответствует духу времени, то есть более по-фашистски. Полковник Валерио и его партизаны покончили с Муссолини очень быстро, тоже в духе времени, очень по-фашистски. Они застрелили его, как много раз на протяжении последних 25 лет фашисты расстреливали коммунистов по его приказам.

* * *

Многие предсказания Муссолини насчет будущего оказались верными. Вторая мировая война действительно привела к тому, что миром много лет правили две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз. Она привела к конфликту между ними, хотя конфликт этот не выражался в таких зверских формах, как борьба с большевизмом, которую Муссолини и Гитлер вели с 1920 по 1945 годы. Сегодня перед Италией стоит множество проблем, но, как сказал один видный итальянский политик, фашизм и антифашизм ушли в историю. Однако они легко могут вновь стать текущей политической проблемой в любой стране мира, где политические лидеры видят, что могут иметь восторженную поддержку людей, пробуждая национализм и расовую ненависть.