Когда Эванджелина наконец разыскала остальных гостей, они уже собрались в большой комнате без ковров, но зато изобиловавшей канделябрами. Одинокий музыкант тренькал на старом фортепьяно, но, тем не менее, гости подпрыгивали и шаркали ногами по деревянному полу, будто танцевали под аккомпанемент настоящего оркестра.

Эванджелина проскользнула в комнату как можно незаметнее, опасаясь, что одиннадцать человек не слишком много и что ее появление, несомненно, будет замечено.

Она направилась к ряду высоких деревянных стульев, выстроившихся вдоль одной стены, и опустилась на мягкое сиденье понаблюдать за развевающимися юбками.

Когда музыка сельского танца сменилась вальсом, танцоры разделились на пары. Внимание мистера Лайонкрофта привлек кто-то еще. Кто-то более достойный, чем провинциальная барышня с острым язычком в одолженном, не принадлежащем ей платье.

Он кружил в вальсе Сьюзен с беспримерным изяществом и грацией, и только изредка его движения казались ей нерешительными, как и следовало ожидать от человека, не ступавшего на танцевальную площадку больше десяти лет.

Как Эванджелина ни пыталась поймать его взгляд, он упорно продолжал смотреть на свою партнершу — на Сьюзен, не желавшую ни его поцелуев, ни прикосновений, но готовую выйти за него замуж ради его денег, чтобы умиротворить мать и избавиться от нее, на Сьюзен, движения которой даже теперь казались скованными и угловатыми и явно свидетельствовали о ее неловкости и смущении, оттого что она оказалась в такой близости от него.

Пальцы Эванджелины сжимали складки платья. Она не ревновала к Сьюзен. Вовсе не ревновала. Бурление в желудке, вне всякого сомнения, было всего лишь реакцией на съеденную жареную рыбу, а вовсе не на Лайонкрофта.

Его губы были крепко сжаты, а щеки уже слегка потемнели от подросшей щетины и представляли собой прекрасный фон для бледного шрама на подбородке. Эта отметина делала его вполне реальным, человечным и по-своему уязвимым.

Ее размышления были прерваны страшным грохотом. Эванджелина вздрогнула.

Это мистер Тисдейл тяжело опустился на стул рядом с ней, а потом наклонился, чтобы поднять упавшую трость. Он вытянул руку. Рука его заметно тряслась. И трость он так и не смог поднять, а уронил снова.

Эванджелина наклонилась, чтобы поднять ее для него. Он снова протянул руку за тростью, и ей не удалось избежать прикосновения его покрытой старческими пятнами кожи к ее запястью.

В то же мгновение будто что-то сместилось в ее сознании. Она увидела себя возле двери, открытой в чужую спальню.

— Вы хотите сказать… французский гувернер? — произнес мистер Тисдейл, и голос его дрожал больше обычного.

— Я просто боюсь за нее, — отвечал лорд Хедерингтон, но выглядел при этом скорее скучающим, чем напуганным. Он подавил зевок. — Но это ничего не меняет.

— Ничего? — Мистер Тисдейл принялся размахивать тростью, зажатой в покрытой старческими пятнами руке. — Это меняет все. Сделка расторгается.

Глаза лорда Хедерингтона сузились, его лицо больше не выражало скуки.

— Мой добрый друг, честь повелевает…

— Честь! — выкрикнул мистер Тисдейл. — В моей заднице больше чести, чем в вашей дочери. Я не стану просаживать свое состояние на девчонку, готовую расточать свое очарование на обычного гувернеришку, а не на уважаемого члена общества. Утром я уеду.

— Да послушайте вы, Тисдейл…

Эванджелина отдернула руку. Ей не следовало надевать митенки. Она прижала обнаженные кончики пальцев к вискам в надежде на то, что массаж отгонит головную боль прежде, чем та нахлынет на нее. Она вздрогнула, закрыла глаза и сильнее потерла виски, и тут перед ней возник Лайонкрофт.

— Что случилось? — спросил он, сгибая колено, чтобы лучше видеть ее глаза. Он приподнял ее подбородок. — С вами все в порядке?

— Я…

Эванджелина смотрела на него не отрываясь. Волосы падали на его лоб и приподнятые брови. Глаза были широко раскрыты, а рот казался напряженным. Он волновался за нее. И ради нее оставил Сьюзен в центре танцевальной площадки.

— Идите танцуйте, — прошипела Эванджелина, поймав злобный взгляд леди Стентон. — На нас смотрят.

— Не важно, — ответил он, но лицо его смягчилось, будто то, что она тоже смотрела на него, было показателем ее благополучия, даже большего, чем слова. — Пойдемте, — сказал он, потянув ее за руку. — Потанцуйте со мной.

— Не могу, — запинаясь, пробормотала она. — У вас есть Сьюзен, и к тому же…

— Они уже заиграли другой танец, — перебил он. — Прислушайтесь к мелодии. Это деревенский танец. Он предназначен для всех. Мистер Тисдейл благополучно храпит на своем стуле, а вы должны танцевать.

Он подал ей руку, заставил подняться на ноги и выйти на танцевальную площадку. При этом он улыбался так, будто они старые друзья.

И ей было приятно, что эта плутоватая улыбка и хорошее настроение вернулись к нему и что, несмотря на ее протест, они оказались среди танцующих пар. Она быстро поняла, что деревенские танцы не требуют особого мастерства, и потому принялась подпрыгивать, перескакивая через чужие ноги, и кружиться туда и сюда, с трудом удерживая равновесие.

Но в голову вступила боль, и ей стало казаться, что ее мозги лопнут от боли в гудящем черепе.

Всего за несколько минут Эванджелина узнала, что Эдмунд Радерфорд стал отцом еще одного незаконнорожденного младенца; Нэнси позволила Пьеру Лефевру сорвать со своих уст несколько поцелуев; лорд Хедерингтон порвал со своей любовницей сразу же после этого вечера; на платке Бенедикта Радерфорда выступила кровь, когда он закашлялся, а Франсина Радерфорд оказалась в интересном положении. Леди Хедерингтон, как выяснилось, в семнадцать лет насильно выдали за того, кто был сочтен хорошей партией, а леди Стентон все свое детство боялась матери Эванджелины…

Эванджелина уже горько раскаивалась в том, что заменила свои лайковые перчатки митенками, позволявшими соприкасаться с людьми кончиками ничем не защищенных пальцев.

Во время следующего пируэта она взяла за руку мистера Лайонкрофта, и дыхание у нее в груди пресеклось, потому что оказалось, что она могла видеть насквозь каждого из присутствующих и узнать о нем все, кроме него одного. Ни теперь, ни прежде, во время их случайной встречи в холле. Как такое могло произойти?

Ей было известно, что подобное возможно, хотя бывает редко. Ее бедная матушка не могла ничего узнать о Нейле Пембертоне, когда приехала к нему беременной и без гроша в кармане, и восприняла эту странную невосприимчивость к его характеру за подлинную любовь. И этот просчет стоил ей жизни.

Когда Эванджелина была ребенком, мама обращала ее внимание на то, что видения приходят к людям в моменты наивысшего эмоционального напряжения. Она говорила также, что Нейлу Пембертону было на всех наплевать, что никто и ничто не вызывало в нем эмоционального отклика. И в конечном итоге он даже начал гордиться своей жестокостью и черствостью. Но, в отличие от матери, по мере взросления Эванджелина начала испытывать видения всякий раз, когда соприкасалась с рукой отчима. Она видела его нескончаемые походы по тавернам, где он каждый раз находил какую-нибудь служанку и развлекался с ней в придорожной канаве, и его извращенное удовольствие, когда он бил ее мать. И с ужасом вспоминала тот случай, когда отчим признался своим собутыльникам, что больше всего хотел бы сделать с падчерицей…

Нет. О таких вещах лучше было не думать.

Но кожа Гэвина Лайонкрофта не говорила ей ни о чем и не открывала его тайн? Странную причуду судьбы? А возможно, то, что он больше походил на ее чудовищного отчима, чем она опасалась вначале?

Прежде чем Эванджелина успела прийти к какому-нибудь выводу, музыка закончилась. Эванджелина отшатнулась от Лайонкрофта раньше, чем он успел бросить на нее еще один вопрошающий взгляд.

Так же стремительно лорд Хедерингтон отдал поклон жене, кивнул остальным гостям, извинился, сказав, что у него неотложные дела, и вышел.

Все еще сидевший на деревянном стуле неуклюжей массой мистер Тисдейл пробудился, поморгал, глядя на тех, кто не танцует, а неуклюже стоит возле него, и заковылял к двери, при каждом шаге опираясь на трость, отзывавшуюся стуком.

Хмурая леди Хедерингтон смотрела ему вслед.

— Теперь остались шесть женщин и трое мужчин. И это неудобно, если мы решим продолжить танцы.

Она посмотрела на пианиста, на открытую дверь, а потом перевела взгляд на брата.

— Гэвин, — сказала она шепотом, — не будешь ли ты так любезен и не попросишь ли их вернуться? Я бы сделала это сама, но…

Лайонкрофт посмотрел на Эванджелину, и на мгновение их взгляды встретились, потом он наклонился к сестре и исчез за дверью. У нее внезапно возникло подозрение, что он отправился бить смертным боем своего зятя, а вовсе не просить его вернуться и продолжить танцы.

Бенедикт Радерфорд разразился кашлем, похожим на лай. Когда он пришел в себя, пробормотал нечто вроде:

— С меня хватит музыки на этот вечер.

И, прежде чем леди Хедерингтон удалось его улестить и уговорить остаться, он поклонился и покинул зал.

Франсина Радерфорд зевнула во весь рот, прикрывая ярко накрашенные губы рукой в перчатке цвета ликера «Шартрез», и сказала:

— Мне следует присоединиться к мужу. — И тотчас же последовала за ним.

У Эванджелины возникло опасение, что леди Хедерингтон может разразиться слезами.

— Мама. — Нэнси потянула мать за руку. — Если танцев больше не будет и мистер Тисдейл не хочет даже поговорить со мной, не могу ли и я удалиться?

— Отлично. Иди. — На виске леди Хедерингтон задергался мускул прямо над щекой, отмеченной пощечиной. — Поспи. Увидимся за завтраком.

— В таком случае я иду в библиотеку, — сообщил Эдмунд Радерфорд, маленькими шажками направляясь к двери. — Я думаю, что там остался изумительный портвейн. — Не прошло и нескольких секунд, как он исчез.

Эванджелина оглядела почти пустой зал. Остались только леди Хедерингтон, руки которой были сжаты в кулаки и опущены вдоль боков, леди Стентон, холодная и неподвижная, и Сьюзен, казалось, наслаждавшаяся неожиданным фиаско задуманного вечера. Леди Стентон жестом указала на танцевальную площадку:

— Лайонкрофт вернется?

Лицо леди Хедерингтон сморщилось:

— Нынешний вечер — настоящее несчастье. Вы тоже можете вернуться в свои комнаты. Танцы мы можем отложить до другого случая.

— Сегодняшний вечер был замечательным, — заверила ее Эванджелина, потому что ни леди Хедерингтон, ни леди Стентон больше не произнесли ни слова.

— Спасибо, дорогая.

Леди Хедерингтон благодарно похлопала Эванджелину по плечу.

Потом обняла и поцеловала Сьюзен и леди Стентон. И ушла.

Леди Стентон, прячась за своим расписным веером, сказала Эванджелине:

— Ну что же? Сьюзен провела некоторое время в обществе мистера Лайонкрофта, и это важно. Но о чем вы думали, когда позволили увлечь вас на танцевальную площадку, мисс Пембертон? Вы не принадлежите к нашему кругу. Забудетесь еще раз, и я не колеблясь выкину вас на улицу. Вы здесь для того, чтобы способствовать обручению Сьюзен, а вовсе не для того, чтобы искать особого внимания к себе. Хотя он и не может заинтересоваться такой, как вы.

Эванджелина стиснула зубы. Леди Стентон и понятия не имела, какого рода внимания удостоилась Эванджелина.

— О, мама, — выговорила Сьюзен со вздохом. — Оставь. Я ведь сказала тебе, что не хочу, чтобы меня скомпрометировали до конца нашего пребывания здесь. Я еще не привыкла к нему. А танцевать с ним было просто ужасно.

— Пойди поспи, Сьюзен, — приказала леди Стентон, складывая веер. — Утром ты должна выглядеть наилучшим образом. — С этими словами она тоже вышла из комнаты.

Сьюзен покосилась на Эванджелину поверх очков, а потом у нее неожиданно вырвалось:

— Как вам это удалось?

— Удалось что? — спросила Эванджелина недоуменно.

— Привлечь внимание Лайонкрофта, не сказав ни единого слова. Только что он кружил меня в вальсе, а в следующую минуту я оказалась в одиночестве и смотрела за вами издали. Он так внезапно бросился к вам, когда вы сделали странную гримасу, а потом начали тереть виски. Похоже, у вас частенько бывают приступы головной боли?

— Верно, — согласилась Эванджелина, снова вздрагивая и морщась. — Это просто божье наказание.

— Как и весь этот вечер! — Сьюзен поправила тыльной стороной руки очки, сползшие с переносицы. — Послушайте, никогда не видела такого разнобоя в танцах за всю свою жизнь. Будто ни одному из присутствующих не хотелось здесь находиться и танцевать.

— Я уж точно не хотела, — пробормотала Эванджелина, хмуро оглядывая свои митенки.

Ее угнетало чувство вины. Она не собиралась танцевать. Но когда Лайонкрофт подошел и потянул ее за собой на танцевальную площадку, Эванджелина не успела ничего сообразить. На короткий миг она забыла о своем трауре. Как могло случиться, что один мужчина на короткое мгновение вытеснил из ее сознания весь мир?

— О, я знаю, что вы не хотели быть здесь. Вы говорили об этом матушке. А как насчет остальных? Танцевать на таком вечере так же просто и привычно, как дышать, Эванджелина. Что-то здесь нечисто.

Она собралась идти, потом обернулась через плечо и посмотрела на зал и пустой холл.

— В этом месте меня тревожат жуткие мысли. Иду в наши комнаты. — Она обернулась и посмотрела на Эванджелину через плечо: — Вы не идете? Мне надо найти мать, до того, как меня скомпрометируют.

— Я… я приду через минуту, — заколебалась Эванджелина, запоздало вспомнив, что так и не нашла Джинни. Возможно, сейчас было как раз подходящее время найти ее.

— Идите. Я скоро последую за вами.

Сьюзен нахмурилась, пожала плечами и затрусила по коридору, оставив Эванджелину одну бродить по темному дому.

Гэвин бурей ворвался в освещенный кабинет, с грохотом распахнув тяжелую дубовую дверь. По картинам на стенах прокатилась дрожь, и некоторые из них покосились.

Блэкберри-Мэнор был его домом, а дом — это очень личное пространство. И никто не должен был вторгаться на его территорию, не спросив предварительного разрешения.

— Встань! Немедленно!

Он надвигался на письменный стол, цедя слова сквозь стиснутые зубы. Огонь шипел и фыркал за решеткой камина, наполняя погруженную в тень комнату едким запахом дыма.

Хедерингтон поднял глаза от стопки бумаге плохо скрытым раздражением.

— А, Лайонкрофт… А я гадал, заглянешь ли ты сюда.

Движением руки Гэвин смахнул на пол бумаги, чернильницу и все остальное. Теперь он распластал ладони обеих рук на пустой столешнице и навис над письменным столом так, что его лицо оказалось на расстоянии нескольких дюймов от физиономии Хедерингтона.

— Надеюсь, гадать тебе придется недолго. С того мгновения, как ты ударил мою сестру, тебе было известно, что отвечать придется передо мной.

— Я буду отвечать? — Хедерингтон откинулся на спинку хозяйского стула, но не попытался собрать рассыпавшиеся бумаги. — Боюсь, что ты ошибаешься. Я ни перед кем не отвечаю.

— Потому что ты пэр?

Гэвин произнес это слово с насмешкой и презрением.

— Потому что она моя жена.

Хедерингтон хмыкнул. У Гэвина зачесалась рука: ему захотелось стереть кулаком эту усмешку с его лица.

— Я ею владею, Лайонкрофт. Она моя собственность. И как с таковой я могу делать с ней все, что захочу.

Пальцы Гэвина спазматически сжались, и он прыжком преодолел разделявшее их пространство, обогнув стол. В ту же секунду он схватил Хедерингтона за горло, пинком выбил из-под него стул, и тот упал в опасной близости от огня в камине. Гэвин усилил хватку и заставил сукина сына уткнуться носом прямо в столешницу.

— Держи себя в руках, — задыхаясь, пробормотал Хедерингтон. Лицо его сначала побледнело, потом налилось кровью. — Что бы ты ни причинил мне, я вымещу это на Роуз.

— Не выместишь, если я тебя прикончу, — прорычал Гэвин.

— Роуз не простила тебе убийства ее родителей, — проскрежетал Хедерингтон. — И едва ли способна будет простить хладнокровное убийство мужа. — В его улыбке появилось настоящее злорадство. — И отца четверых детей.

Гэвин снова с яростью сжал горло Хедерингтона, потом с отвращением швырнул его так, что тот ударился о стену. Любимая картина Гэвина упала и поцарапала лицо Хедерингтона тяжелой золоченой рамой.

Преодолевая яростный шум крови в ушах, Гэвин сказал:

— Встань, собери свои бумаги и возвращайся в отведенные тебе комнаты. Роуз и дети могут оставаться здесь сколько захотят, но ты уберешься с рассветом.