13

Мой дорогой Доминик,

ты все же позволил этой истории захватить тебя! Ты хочешь знать больше и больше. Все мельчайшие детали. О, я многое хотел бы тебе рассказать. И чем больше я говорю, тем больше понимаю, как много еще осталось. Что ты знаешь обо мне? Мою жизнь, мое детство, что я делал до того, как встретил тебя, все лица, которые были моими до того дня, когда ты увидел меня с синими волосами и в пиджаке из змеиной кожи. У каждого из миллионов людей свое лицо и своя история. Они меняются даже не от года к году, а ото дня ко дню. Нет, час за часом, секунда за секундой. Я могу лечь спать одним человеком и проснуться другим. Сон может изменить меня. Этого вполне достаточно, знаешь. Одного сна. Так что же ты хочешь знать обо мне? О чем ты подумал, когда мы впервые встретились? Когда я говорил с тобой из-за полуотворенной двери, не показался ли тебе знакомым мой голос? И когда ты меня впервые увидел — когда я попросил тебя сфотографировать меня — что тебе запомнилось? Мои волосы, мои глаза, мои серьги? Что ты почувствовал? Что произошло в твоей душе? Почувствовал ли ты, что ты часть меня, что я — часть тебя, что мы — части друг друга? Любишь ли ты меня, люблю ли я тебя, любим ли мы друг друга? Так что же ты чувствуешь?

Ты думаешь, то, что происходит этим летом — это история твоего увлечения мною. Но, возможно, это история моего увлечения тобой. Когда сам болен, легко различить у других симптомы той же болезни. Возможно, я хотел, чтоб именно так все и случилось. С самого начала. Возможно, я хотел определить, смогу ли я установить контроль над другим человеком? Возможно, это все была игра. Возможно, я негодяй. Возможно, ты будешь меня ненавидеть. Возможно, возможно, возможно, возможно, возможно, возможно.

Но в то же время, возможно, и нет.

Так что же случилось? Что случилось после того, как я понял свою ошибку? Понял, что это был не Дэвид на тех фотографиях, а его близнец Тео?

Ты знаешь, что случилось дальше?

Садись поближе, я хочу кое-что тебе рассказать…

В день, когда к нам переехал Тео, я перестал спать с Дэвидом. Я был убежден, что между нами все кончено. Мне казалось, мы вообще не были знакомы. Мои отношения с Дэвидом были чем-то вроде сна, пограничным состоянием, от которого я начал пробуждаться. Хоть и невольно, но Дэвид чуть было не разрушил меня. Разрушил только лишь тем, что был со мной. А теперь вот появился Тео. Он был таким же, как Дэвид, практически во всем, за исключением того, что был загорелым и носил серебряного крокодила на лацкане черного пиджака. Да, он был Дэвидом почти во всем, за исключением того, что он не был Дэвидом.

— Это благодаря Тео я увлекся крокодилами, — признался Дэвид.

— О, они восхитительные существа, — говорил Тео. — Прекрасные. Я раньше мечтал, что стану Королем Крокодилов.

— Мы ходили купаться, когда были маленькие. Тео всегда был Королевским Крокодилом. А я был королем, который хотел поймать его и держать как пленника в башне. Мы дали нашему Королевскому Крокодилу земли во владение. Я так любил эту страну. Она была для меня такой реальной. Я знал ее, как свои пять пальцев. Знал абсолютно все. Эта страна называлась…

— Да, эта страна и была реальной, — продолжал Тео. — Мы создали собственный мир. Все, все продумали. У меня, кажется, даже была жена. Забыл, как ее звали. Но она была самым прекрасным крокодилом, когда-либо жившим на свете. Хотя я даже не мог вообразить, что крокодил может быть некрасивым. Ты иногда еще мечтаешь об этой стране, Дэйв?

— Иногда.

И они обнялись с такой любовью и силой, что я почувствовал себя изгоем, чужаком.

Дэвид знал, что между нами все кончено, хотя я и не сказал ему ни слова. И я впервые понял, что, возможно, по-своему он все-таки заботится обо мне. По крайней мере, понимает меня.

— Тео вечно отбивает у меня парней, — улыбнулся он. — Ну, я в любом случае тебе не подходил. Ты слишком уж хотел обладать мною, что ли… Мы ведь никогда и не знали друг друга по-настоящему, правда?

Я хотел было ответить, но он засмеялся и обнял меня. — Глупый мальчишка. Знаешь что? Я думаю, мы были друзьями только первые десять секунд нашего знакомства. Тогда, в зоопарке. Помнишь?

— Да, — подтвердил я. — Помню.

— Поверишь ты или нет, но я почувствовал, что между нами все кончено, в ту самую секунду, когда мы ушли от крокодилов. Но у тебя все получится с Тео. Ты ему очень нравишься. — Тут он как-то странно улыбнулся. — Думаю, ты просто создан для него.

— А ты не будешь против?

— Ну нет. Вовсе нет. Если мы все трое останемся жить вместе, как друзья, я буду более чем счастлив. В любом случае, нам надо отсюда съезжать. Я уже все обдумал. Если уж мы собрались, надо все делать быстро. Так всегда и надо поступать, знаешь. Никаких прощаний. Никаких сожалений. Ничего. Только что были здесь, и вот нас уже нет. Я хочу, чтобы мы все трое оставались вместе. — И он шепнул мне на ухо. — Тео считает, что ты выглядишь замечательно. Все-таки, я не так уж плохо на тебя повлиял. Заботься о нем.

Так, вполне естественно, я стал любовником Тео, а Дэвид стал моим другом, настоящим другом. И начался один из самых счастливых, — возможно, самый счастливый период моей жизни.

Тео был очень нежен со мной. Я не был уверен, понимает ли он меня, но ощущал, что он хочет быть со мной, хочет, чтобы я был рядом с ним. И в этом не было жажды обладать, не было мучений, не было душевной боли. Когда я был рядом с Тео, мир становился больше и ярче, и я вновь начал рисовать, я уверенней стоял на земле, прочной под моими ногами, сила появилась в моих пальцах, в моем члене, твердом и восторженном от любви к Тео Блю.

Как-то раз к нам пришла Шазза с шестнадцатилетним любовником и посмотрела на меня понимающим взглядом.

— Когда это закончилось? — спросила она.

— В тот момент, когда я увидел Тео.

— Он замечательный. Он мне тоже нравится.

— Ты его не получишь.

— О, я знаю. Я уже пыталась. Много раз.

Я пригласил ее к себе в комнату.

— Боже! — воскликнула она. — Ты рисуешь?

— Пытаюсь. Думал, может они тебе понравятся.

— Дорогой мой, они превосходные. Честно. Скажи, ты рисуешь только крокодилов?

— Боюсь, что да.

— Так значит, братцы тебя полонили. — Она присела на кровать. — Ты в курсе, я ведь знакома с ними всю жизнь. Я, можно сказать, их нянчила. Они вечно были одержимы крокодилами и всем таким. В этом нет ничего необычного. Всем мальчикам нравятся пауки, да и вообще всем нравятся драконы. А ведь крокодилы — это драконы и есть. Тебе так не кажется? Конечно. Да. Я была уверена, что ты согласишься. У их родителей был бассейн в саду. Такой красивый. Дэвид и Тео играли в нем в крокодилов целыми днями, пока с них чуть кожа не слезла.

— Расскажи мне о них.

— О Дэвиде и Тео? Ну что тут рассказать. Они богаты, и, как многие богатые мальчики, развлекаются тем, что изображают бедных.

— Никогда не слышал, чтобы Дэвид говорил о своих родителях.

— Ну, — она поправила платье. — Может быть, и мне не стоит об этом говорить. Грустная история… И если Дэвид не стал тебе рассказывать…

— Но ты ведь мне расскажешь?

— Ну, их мать умерла при родах. Или сразу после. Через два дня, кажется. Их вырастил отец. Такой чудесный человек. И потом, в прошлом году, да, уже год прошел, кажется… он попал в автокатастрофу. Он погиб. Дэвид как-то смог это пережить, он из них самый прагматичный. Но Тео… Тео — мечтатель. Он очень тяжело переживал. У него — только ты не должен об этом говорить — был нервный срыв или что-то такое. Все это как-то удалось замять. Но я уверена, что он пытался покончить с собой. Бедный малыш Тео. Он был совершенно измучен. Несколько месяцев пролежал в больнице. Я как-то его навестила незадолго до выписки. У него ведь никого не было. Только Дэвид. А у Дэвида, можешь представить, сколько у него было проблем. Кажется, он встречался с одним парнем в то время. Ни разу его не видела. Что же было дальше? Память так все искажает, знаешь… Да, Тео вышел из больницы и стал встречаться с одним мальчиком. Да. Вот так. Но он мог говорить только об одном — об этой автокатастрофе. Понятное дело, что парню это все быстро надоело, и он ушел, просто исчез. А Тео становилось все хуже, он стал терять вес.

Какое-то время он жил со мной. У меня тогда была квартирка в Кембервилле. Для двоих она, конечно, была мала. В общем, я никого не могла к себе приводить, а это знаешь ли, хуже смерти. Потом он жил с Дэвидом какое-то время. А затем решил пожить в Америке. Там у него тоже был роман. Все решили, что это замечательная идея. Да, так оно и получилось. Но я знаю, что Дэвид очень беспокоился. Он никогда не говорил о Тео, так что я и не спрашивала. Но ясно было, что он постоянно о нем думает. Они с детства были очень близки. Не думаю, что это сохранилось сейчас. Так бывает. Люди жили вместе, жили и вдруг с легкостью разошлись.

— А как тебе сейчас Тео?

— Неплохо. Пришел в норму. Думаю, ты ему очень в этом помог. Ты для него идеальный любовник. Мужчина его мечты. Думаю, он всегда хотел найти кого-то, похожего на тебя.

— Я всю жизнь мечтал о ком-то, похожем на него.

— Ну так все великолепно.

— Да, — подтвердил я. — Великолепно.

И, в каком-то смысле, все действительно было великолепно. Мне казалось так тогда и, несмотря ни на что, кажется сейчас. Время, которое я провел с Тео, было лучшим, чем все, что у меня когда-либо с кем-нибудь было. Я любил его и верил, что он любит меня. Благодаря ему я снова стал интересоваться собой. Да, пожалуй, что так: он вернул мне мою индивидуальность. С ним я снова почувствовал себя Билли Кроу.

Что бы ни одевал Тео, он всегда прикалывал свою брошь с крокодилом. Она была прекрасной, усыпана брильянтами и источала волшебный свет, гипнотическую ауру, в которой я чувствовал себя свободным. Она стоила кучу денег, и Тео любил об этом напоминать.

— Она была специально сделана для меня. Парнем, который у меня был до того, как я уехал в Америку. Я знал его совсем недолго. Всего несколько недель. А потом… Ну тебе незачем знать все это. В общем она стоит чертовски дорого.

— Очень красивая.

— Да. Рад, что тебе нравится. Без нее я бы не смог больше жить. Но твои картины тоже прекрасны. Крокодилы.

И, чтобы сделать приятное моему Тео Блю, я рисовал крокодилов все больше и больше — огромные, детально выписанные, причудливые существа сплетались на огромных полотнах. Один крокодил часто беседовал со мной из темноты. Хотя я никогда не видел его, я знал, что он мой друг. Этот крокодил рассказывал мне истории, нашептывал секреты, а я слушал его, охваченный восторгом и ужасом. Порой действительно восхитительное ужасает. Есть частица ужаса во всем действительно прекрасном. Все великие рассказчики знали это: как две противоположности могут сочетаться в одном рассказе, как в развязке могут сплетаться радость и скорбь, восторг и печаль.

И эта история не исключение. Вот я думаю, пока пишу: скажи моему Доминику про фотографию прямо сейчас. Но рассказчик во мне противится: "Нет. Не сейчас. Надо отложить. Подожди". Рассказчик не должен отвлекаться на эмоции. Но, упомянув «фотографию», я пробудил твое любопытство. Что он имел в виду под «фотографией»? Какую фотографию он имел в виду? Что? Что? Что?

Но нет, Доминик. Я не скажу тебе.

Подожди.

Я расскажу тебе, мой Доминик Нил, сладкий мальчик с любопытными глазами. Я расскажу тебе. К концу письма ты будешь знать все. Ты узнаешь, как я превратился в чудовище: ужасное существо с крыльями и когтями, как средневековая горгулья.

Но сначала я должен описать период спокойствия, период радости, который был у нас с Тео и Дэвидом. Нам было так хорошо вместе. Я рисовал, Тео писал роман и делал множество моих фотографий (чтобы никогда не забыть меня, объяснял он), Дэвид где-то тусовался, напивался, большую часть дня спал и всем этим был вполне доволен.

Иногда Тео и Дэвид начинали перешептываться, словно участники заговора, в котором я, в лучшем случае, не участвовал, в худшем же — был его жертвой. Тео хихикал, потом бросал на меня взгляд и мгновенно краснел. А Дэвид обнимал его, словно старший брат, обнимал по-отцовски, поощрительно, будто Тео был маленьким мальчиком, нуждающимся в заботе. В каком-то смысле так оно и было. Порой, когда мы лежали рядом в постели, я чувствовал, как он дрожит, без всякого повода вообще, словно испуганный голубь. И я крепко обнимал его, прижимал к груди, словно мог выжать боль из его сердца, как сок из лимона.

По утрам я обычно готовил завтрак им обоим.

— Нам вправду надо скоро переезжать, — сказал однажды утром Тео, когда я протянул ему тост.

— Знаю, — сказал я. — Но ведь Дэвид говорил, что уже нашел место, куда мы могли бы переехать.

— Он всегда находит. Всегда все продумывает. Попроси его что-нибудь сделать, и он сделает обязательно. Он может все, что угодно. Он ведь очень сильный человек, ты заметил? Он как раз того типа, о котором все мечтают.

— Я, например.

— Нет. Только не ты, дорогой. Ты был всегда предназначен для меня. С самого начала.

Он говорил тоном, которого я не любил и не понимал.

— А ты для меня.

— Ох, ты ничего не понимаешь. Я люблю тебя. Ты это знаешь. Люблю тебя, нуждаюсь в тебе, хочу тебя. Но не могу вынести мысли, что ты спал с Дэвидом до того, как я приехал. Это меня просто бесит. Сначала это меня не беспокоило, потому что я не любил тебя. Но сейчас я тебя люблю. Сейчас люблю. И я не могу вынести эту мысль. Что ты спал с ним. Пока меня не было.

— Но это вовсе не моя вина. Я сам считаю, что это было ошибкой. Мы с Дэвидом чуть не разрушили друг друга. Мы оба это знаем сейчас, но тогда я думал, что ты…

— Билли, Билли, Билли… Ты просто не понимаешь. Дэвид обманул меня. Ты был предназначен для меня, а он меня обманул.

— Но ведь так и есть. В ту секунду, когда я увидел твое лицо, я понял, что ты мой.

И я прижал его к себе, чтобы унять его дрожь. Он казался таким худым и беспомощным. Я откинул волосы с его глаз.

— Я ненавижу переезжать. Просто ненавижу. У меня никогда не было настоящего дома. Моего собственного.

— Почему же ты не купишь? У тебя хватает денег.

— Пожалуй, пора. Я уже слишком взрослый для такой жизни. Боже! Мне скоро будет восемнадцать! Все как-то расстроилось с тех пор, как умер отец. Я просто мотаюсь из одного дома в другой. От одного человека к другому. Мне всегда казалось, что Дэвид намного старше меня. Но он ведь ровно того же возраста, плюс-минус час. На самом деле, думаю, я родился первым. Но мне всегда казалось, что он намного старше. — Он смутился, но все-таки спросил. — Ты по-прежнему любишь Дэвида?

— Нет, Тео, нет, нет. И никогда не любил. Я люблю тебя.

— Никогда бы не поверил, что смогу полюбить тебя. Ты был только для того, чтобы отвлечься. Чтобы чем-то занять голову. Но теперь… теперь я люблю тебя. И я схожу с ума при мысли, что ты сосал хуй моего брата.

— Тео…

— Но ведь ты делал это! Сосал его хуй!

— Ну… да…

— И это было так же?

— Так же?

— Как со мной?

— Тео!

— Скажи мне, Билли!

— Нет. Это было по-другому. Совсем по-другому.

— Как?

— Просто по-другому.

— Мы с ним занимаемся любовью одинаково?

— Нет.

— И кто же лучше?

— Тео, я думаю, что…

— Скажи мне. Я должен знать.

— Ты должен знать?

— Я должен знать все.

— Ну хорошо. Ты. Ты лучше.

— И ты любишь меня?

— Конечно я тебя люблю.

— И ты всегда будешь со мной.

— Пока ты будешь хотеть, чтобы я был с тобой.

— Я хочу тебя, Билли.

И я обнял его и поцеловал.

Как-то раз Дэвида не было дома, и мы с Тео остались одни.

— Давай займемся этим в постели Дэвида, — предложил Тео с мстительным видом.

— Но мы же только что… Ладно. Если хочешь.

И мы занялись любовью в постели Дэвида. Я чувствовал запах Дэвида, исходящий от белья, и странная ностальгия охватила меня, словно я вернулся в те времена, когда был страстно увлечен им.

На следующее утро мы встали очень рано на случай, если Дэвид вернется.

— Я приготовлю завтрак, — сказал Тео, — а ты приберись в комнате и застели постель.

Я постарался получше разгладить простыни. Уходя из комнаты, я споткнулся и сбил со стены зеркало. Я успел ухватить его, пока оно не упало. Я хотел было повесить его назад, но тут увидел, что сзади прикреплено письмо.

Я пригляделся. Письмо было из Америки.

Я сел на кровать и открыл его.

Что-то упало на пол. Фотография. Моя фотография.

Но это не мог быть я. Это был я в Нью-Йорке, а я никогда в Нью-Йорке не был.

Я пригляделся.

Нет, это был не я. Это был кто-то очень похожий. Та же одежда, та же прическа. Все то же самое.

Я прочитал письмо.

"Мой дорогой Дэвид,

вот что мне нужно. Изучи фотографию внимательно. Этот парень бросил меня. Он исчез. Нет, со мной все в порядке. Все говорят, что я прекрасно это перенес. Мы были вместе всего несколько дней. Теперь он ушел. Разве он не великолепен? Мне нужно найти кого-то такого же, Дэвид. Мне нужно. Нет, я вполне в здравом уме.

Помнишь, что ты мне обещал? Когда я вернусь, я хочу, чтобы этот мальчик ждал меня. Ты говорил, что можешь сделать для меня все, что угодно. Все. Все, что бы я ни попросил.

Кстати не надо искать эту заколку с крокодилом, которую ты видишь на фотографии. Он дал мне ее, как любовный талисман, перед тем, как уйти. Некоторые вещи остаются дольше, я полагаю…"

Я сидел, оцепенев от недоверия. Я — пешка в игре Дэвида и его брата? Я не мог поверить в это. Дэвид сделал, сконструировал меня так, чтобы я смог стать развлечением, игрушкой для его впавшего в депрессию брата. Сколько других мальчиков он пытался переодевать и менять прежде, чем достиг успеха со мной? Пока не нашел человека такого одинокого, как я, такого пустого, как я.

Я слышал, как Тео возится на кухне.

Я положил письмо с фотографией обратно в тайник.

Тео заглянул в спальню.

— Одно яйцо или два? — спросил он.

— Одно.

Я сидел на кровати, и вдруг заметил, что мне на руки капает вода, но не сразу понял, что это мои слезы.

 

14

Я постучал в дверь Билли Кроу. Пот тек по моему лицу, я чувствовал его вкус во рту. Письмо слиплось влажным комком, застыло в руке.

Билли открыл дверь. Я ворвался в коридор и накинулся на него:

— Что это такое? — мой голос дрожал от отчаяния. — Что ты пытаешься со мной сделать?

Он закрыл дверь.

— Что ты имеешь в виду?

— Эти письма… Вот так останавливаться. Так обрывать. Ты просто не имеешь на это права. Слышишь? Ты не имеешь права. Слышишь меня, Билли? Я этого не позволю!

Он подошел ближе. Положил мне руку на плечо.

Я скинул ее.

— Не надо! Не хочу, чтоб ты ко мне прикасался!

— Ты глупо себя ведешь.

— Вот как? Боже, какая ты сволочь, Билли! Ты знаешь, знаешь, кто ты такой?!

Я пошел на кухню, сел. Снимок Билли, который я сделал, по-прежнему висел на стене. Рядом была моя фотография. А на этой фотографии — та, что я сделал — образ в образе, история в истории, сон во сне.

— Ты просто не имеешь права останавливаться, — продолжал я. — Я должен знать, что было дальше. Это не просто история, ни для меня, ни для тебя, уж я-то тебя знаю. Я — ее часть. Я — часть этой истории, ясно? Я ее часть, мать твою! То, что касается тебя, касается и меня.

Он медленно прошелся по комнате, дотрагиваясь до вещей, и хмурясь, и улыбаясь.

— Я предупреждал тебя, — начал он мягко. — Я предупреждал тебя, что так и случится. Но мы согласились, что…

— Это только ты согласился!

— Мы согласились! Это ведь ты хотел знать. Я вообще не хотел тебе рассказывать. Я тут вообще не при чем. Ты сам все это придумал. Ты сам хотел все обо мне знать. Теперь видишь, как это тяжело — все знать о другом человеке.

— Черт тебя побери! Такая история, сякая история. Мы реальные люди, живем в реальном мире. Это не какой-то там дурацкий спектакль, который ты можешь разыгрывать. Ты мне интересен.

— Вот как, Доминик. Я тебе интересен? Честно?

— Это просто ебаный кошмар. Ты все знаешь не хуже меня. Зачем ты пишешь мне эти сраные письма? Зачем ты заставляешь меня читать их? Это не для меня, не ради меня. Это все не для меня. И это просто нечестно, Билли, это просто охуительно нечестно.

Я едва не расплакался.

— Нечестно?! Это ты говоришь мне: нечестно?! — он сел рядом, посмотрел мне в глаза. — Что ты знаешь о том, что честно, а что нет? Ты — невежда, ханжа, возомнивший о себе кретин. Сидишь в моем ебаном доме и говоришь мне, что я нечестен. Ублюдок. Ебаный мудак. Это что, я трахаюсь на стороне? Я? Я?

Я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо. Закололо в желудке. Земля качнулась под ногами.

— Так вот в чем дело, — произнес я. — Так это вовсе не о тебе, так это обо мне и…

— И?..

— Сэме.

— Вот именно. Ты и Сэм. Сэм и ты.

— Но… как…

— Как я узнал? — Он рассмеялся. — О, малыш Доминик. Да нет ничего, чего бы я не знал о тебе с тех пор, как ты сюда переехал… С тех пор, как я впервые увидел тебя через окно в спальне. С тех пор, как я впервые увидел, как ты раздеваешься и гладишь себя между ног. С тех пор, как я впервые увидел тебя голым и прекрасным и смотрел, смотрел из окна, смотрел, дрочил и кончил, а ты — ты в своей комнате тоже дрочил и кончил. С того самого дня, как ты разделся у себя в спальне, не подозревая, что я смотрю на тебя, с этого дня, с этой ночи я всюду следил за тобой, следил за всем, что ты делаешь, смотрел на тебя, хотел тебя. Я был в кино в тот день, когда ты познакомился…

— Не может быть!

— Ну а как же тогда я узнал? А? Как я узнал? Нет, я был там. В темноте. Ты меня не заметил. Я видел, как ты снял Сэма возле кинотеатра.

— Это он меня снял.

— Этот невинный младенец? Вздор. Я следил за тобой всякий раз, когда ты шел к нему. Ждал снаружи. Ждал, пока ты спал с ним. Я представлял, чем вы занимаетесь. Я дрочил, думая о том, что вы делаете.

— Ты сошел с ума.

— А ты сидишь теперь здесь и говоришь: "Это нечестно". Да разве я хоть раз тебя обманул? Никогда. Никогда ничего подобного не было.

— Нет, ты послушай меня, Билли. Послушай меня. Да, я не говорил тебе, потому что не хотел тебя расстраивать. Боялся сделать тебе больно. Я о тебе же забочусь.

— Ах вот что, ты заботишься обо мне. Или, по крайней мере, думаешь, что заботишься. Хорошо, ладно, предположим, это так. О чем-то ты действительно заботишься. Но может быть, этого вовсе недостаточно. Возможно, ты что-то и вообразил обо мне, но это вовсе не я. Возможно, я совсем другой человек. Я думал, ты способен увидеть во мне что-то больше, чем… но ты не можешь. Ты видишь меня определенным образом, в определенном свете… в конце концов, у меня… нет другой возможности стать таким, каким ты меня хочешь видеть, потому что это единственный способ удержать тебя, быть с тобой, быть тем, кем ты меня хочешь видеть, и я боюсь, что если ты начнешь подозревать, что я совсем не таков, каким ты хочешь, чтобы я был, ты меня бросишь, и тогда…

Только сейчас я понял, что он плачет. Потоки слез текли из его глаз. Он закрыл лицо руками.

— Билли, — я опустился рядом с ним на колени, погладил его по голове, поцеловал, обнял. — Билли, я не знал. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты ведь написал мне об этом в письме. Я всегда думал, что ты… О, прости меня, Билли. Прости. Не плачь. Пожалуйста, не плачь, Билли.

— Ненавижу все это, — его голос дрожал от слез. — Ненавижу мелодрамы. — Он откашлялся. — Блядь, как это глупо. Ну что я так раскис? — Его губы поползли по моей шее, щеке, плечу. Его язык лизнул мои губы, потом оказался у меня во рту. Левой рукой он расстегнул мне рубашку и стал сжимать соски. Я погладил его между ног, расстегнул ему штаны и извлек вставший член, уже влажный. Он шлепнул Билли по животу.

Мы занимались любовью на полу. Таким страстным я Билли никогда не видел. Кончая, он громко стонал, как гигантский павлин. Потом он был ласков и предупредителен со мной, нашептывал мне нежности, меланхоличный голубь.

— Расскажи мне о нем, — шепнул он.

— О ком?

— О Сэме. Об этом мальчике. Расскажи мне о нем.

— Я не хочу тебя расстраивать, Билли.

— Я хочу знать. Мне нужно знать все.

— Но…

— Ты любишь его?

— Не знаю.

— Скажи честно.

— Я не знаю.

— Ты любишь его.

— Я же сказал, не знаю. Ну просто мальчик. У тебя было куда больше любовников, чем у меня.

— Какой он?

— Симпатичный, кажется. Дружелюбный, нежный, у него хорошее чувство юмора. Ну знаешь, как бывает. Мне он нравится. Мне нравится его мать.

— Тебе с ним хорошо?

— Да.

— Лучше, чем со мной?

— Нет, Билли?

— Он хорош в постели?

— Я не хочу об этом говорить.

— Он тебе дрочит?

— Я же сказал, что…

— Он хорош? Что вы делаете в постели? Я должен знать.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я не могу вынести мысли, что ты с ним спишь.

— Билли…

— Мне нужно знать все. Скажи, он…

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Мне нужно. Я хочу все это уместить в голове. В письмах я тебе рассказываю историю — о себе и близнецах Тео и Дэвиде. Но иногда смысл истории вовсе не в сюжете. Она живет собственной жизнью. Рассказчик говорит одно, но смысл — настоящий смысл — в чем-то совершенно ином. Ты понимаешь, о чем я?

— Кажется, да.

— Хорошо. Очень рад.

— Так что же? О чем история из твоих писем?

— Это зависит от тебя. Сам решай.

— Ну а ты сам-то как считаешь?

Он встал, оделся.

— Я не уверен, — он натянул свой пиджак из змеиной кожи. — О желании, судя по всему.

Эта мысль привела меня в ужас. Я стал одержимым этой его историей, историей Билли Кроу и Дэвида и Тео Блю. Чем бы я ни занимался, с кем бы я ни был, куда бы ни шел, я постоянно думал о ней и размышлял, что же случится дальше. Она стала наркотиком для меня. Эта история снилась мне; когда я смотрел в зеркало, я видел лица Дэвида, Тео или Билли, иногда даже крокодил усмехался, глядя на меня из зеркала, но свое собственное отражение я почти не мог уловить. Я тонул в чужой истории.

Она даже отдаляла меня от Сэма. Даже когда я был с ним, даже когда мы занимались любовью, мой мозг беспрерывно прислушивался к другому рассказу, погружался в план Дэвида и Тео превратить Билли Кроу в роскошную игрушку.

Это просто сводило меня с ума.

Почему Билли оставался с ними после того, как узнал, что они замышляют? Почему в конце концов они все стали одеваться так, как Билли? Что заставило Дэвида и Тео все-таки уйти от него?

Мне надо было это знать. Просто необходимо.

Мне нужно было сменить фотографию.

— Что с тобой такое? — интересовался Сэм. — Ты все время о чем-то думаешь.

— Прости.

— Ты думаешь о Билли Кроу.

— Да. Вроде того.

— Мне ужасно не нравится, когда ты такой. Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Как я хочу, чтобы ты отделался от него! Изгнал его, как беса.

— Да я бы тоже. Но дело не только в нем. Это из-за того, что было с ним до того, как он встретил меня. Столько загадок…

— Что ты имеешь в виду?

— Сам не знаю. Пожалуйста, Сэм, не дави на меня. У меня пока нет ответа. Я просто не могу тебе объяснить.

— Послушай, я могу тебя вынести, в каком бы ты состоянии ни был. Просто я хочу помочь тебе, вот и все.

— Да ты и так мне помогаешь. Просто потому что ты рядом. Скажи, ты когда-нибудь зацикливался на чем-то?

— Ты имеешь в виду, на каком-то человеке? Конечно, много раз.

— Нет, не человеке. На какой-нибудь вещи?

— На предмете?

— Да, на картине или чем-то таком?

— Ну, наверное, да. Я люблю кино. Персонажей в фильмах…

— А сюжет фильма?

— Ну да, сюжеты тоже. Разумеется.

— То, что произойдет дальше. Ты сидишь и чувствуешь себя беспомощным, потому что хочешь узнать, что произойдет дальше?

— К чему ты клонишь, Доминик?

— Сам не знаю.

— Мне кажется, это моя мама тебя достала. Все эти гадания по руке…

— Сам не знаю, что я тебе пытаюсь объяснить. Мне кажется, что я одержим историей.

— Ну что ж я могу тебе сказать?

— Я чувствую… это звучит глупо, но я чувствую, как она захватывает меня.

— А о чем эта история?

— Об обманах, — ответил я. — Об обманах.

Дома меня уже поджидало новое письмо.

Нет, думал я. Нет. Я не буду его читать. Я разорву его. Сожгу. Выебу. Но не буду читать.

Но я не мог разорвать его. Не мог сжечь.

Я не буду его читать. Я не буду его читать. Я не буду его читать.

Я сел, обливаясь потом. Болезненная пустота в желудке.

Вошла Анна с Гарретом. Ребенок плакал.

— Заткнись, пока я тебе не надавала! — орала на него Анна.

И тут увидела меня.

— Доминик! Ты что, заболел? Ужасно выглядишь.

— Все в порядке.

— Но ты выглядишь так, будто у тебя температура. Что с тобой?

— Все хорошо.

Она потрогала мой лоб.

— Боже, да ты весь горишь. Иди ложись. Я принесу тебе аспирин и чего-нибудь горячего.

Я пошел к себе.

Я не буду его читать. Я не буду его читать. Я не буду его читать.

Я лег в кровать, уставился в потолок.

Я не буду его читать.

Письмо лежало на моей груди. Белый прямоугольник. Я чувствовал его тяжесть. Сколько листов бумаги? Сколько еще он решил мне рассказать?

Анна вошла и поставила рядом со мной чашку чая. Еще она принесла пирожное и аспирин.

— Что-то случилось?

— Нет, Анна, ничего. Просто устал, — я попытался улыбнуться.

Она оставила меня в покое.

Мое имя крупными черными печатными буквами: ДОМИНИК. Письмо для меня, отрывок истории для меня, сюжет для меня.

Я вскрыл письмо.

Я не буду читать его, думал я. Он все это делает специально. Он колдун. Волшебник. Он испытывает меня. Это все игра. Но я не позволю ему выиграть.

Я слышал, как внизу зазвонил телефон.

Я не буду читать это чертово письмо….

15.

Мой дорогой Доминик,

ты ненавидишь меня за то, что я посылаю тебе это письмо? Уверен, это так. Но что мне еще остается? Ты сам хотел узнать все до конца. Ты сам хотел знать, что еще случилось. Ну, разве не так? Скажи мне. Разве ты не хотел?

Конечно, хотел.

А теперь слушай внимательно.

Так что это была для них большая игра, в которой я оказался всего лишь пешкой, развлечением, придуманным для того, чтобы помочь Тео пережить неудачный роман. Вот отчего они так таинственно перешептывались. Вот почему начинали хихикать всякий раз, когда я входил в комнату. Вот что все это означало. Это была шутка. Я был экспериментом. Я был не Билли Кроу, я был изобретением Дэвида Блю. Подарком, который он сделал своему брату Тео.

Теперь я ненавидел их.

И решил отомстить. Но все надо было тщательно спланировать. Теперь я буду умнее. Хочешь знать, что я придумал?

Так садись поближе, Доминик, садись поближе…

 

16

Стук в дверь.

— Не сейчас, Анна. Я занят.

Но дверь все равно открылась.

— Доминик….

— Анна…

— Доминик! — она влетела в комнату. Было видно, как она взволнована. — Надо ехать в больницу. — Она задыхалась. — Мама только что звонила. Надо ехать… срочно…

— Да что случилось? — Я чувствовал, что комната расплывается, как во сне, неясная, словно недопроявленный снимок. — Что такое, Анна? Это мама? Мама? Что с ней случилось?

— Это не мама, Дом. — Она разрыдалась — Это папа. Папа. Кажется, он умер.

Стив отвез нас в больницу. Мы отыскали маму в приемной. Она была очень взволнована, но не плакала.

— Это все так нелепо. — Она встала. — Я знаю, мне не надо было вас беспокоить. Это все чепуха. Точно. Но врачи — ну, эти врачи — настаивали. Я им говорила: "Ну ведь они только будут корить меня, когда мы все вернемся домой. Они будут ругать меня за то, что я вытащила их из дома по дурацкому поводу". Но они настаивали. Так что мне пришлось вам позвонить. Ваш отец — самый здоровый человек, которого я видела в своей жизни. Он за все эти годы и дня не проболел.

— Что случилось, мама? — спросила Анна.

— Он упал с кровати. Вот и все. Просто упал с кровати. Ну, может, ударился. Ты же знаешь отца, с ним вечно что-то случается.

— Он поранился? — спросил я. — Господи Иисусе! Где же доктор? Кто-нибудь знает, что произошло?

Гаррет заплакал у Анны на руках.

— Не сейчас, дорогой, — принялась она утешать его. — Тише, любовь моя, тише.

— Я думаю, что он… — начала мама.

— Я хочу его увидеть, — сказала Анна.

— Они даже мне не разрешают к нему зайти.

— Это инсульт, да, мама?

— Чепуха.

— О, Стив…

Я позвонил Сэму.

— Это с моим отцом. Мы еще не говорили с врачами. Но, судя по всему, у него инсульт.

— Он умрет? То есть, я хотел сказать, он умер?

— Мы ничего не знаем. Нам не разрешают к нему входить. Мама говорит, что это пустяки.

— Хочешь, я приеду?

— Не могу тебя просить об этом.

— Так ты хочешь?

— Конечно, хочу. Бога ради. Да, да, да, да, да.

— Так я скоро буду.

— Когда.

— Через полчаса.

— Сэм, я…

— Молчи. Я люблю тебя.

Я почувствовал письмо в кармане. Прочти его сейчас, сказал я себе. Здесь в приемном покое, где твоя мать говорит сама с собой, Анна рыдает, Гаррет вопит, и бродит мрачный Стив. Прочти его сейчас. Дочитай историю до конца. У тебя есть она вся, ты же знаешь. В твоем кармане ответы на все вопросы. Дочитай историю до конца. Закончи ее.

Шепот Билли в моем ухе:

— Садись поближе, Доминик, еще ближе…

Нет, я не могу читать письмо. Не сейчас. Не сейчас, когда мой отец умирает или уже умер. Как я могу сидеть здесь и читать письмо моего Билли Кроу? Но я же хочу знать. Мне надо знать. Билли был, есть, вот он планирует отомстить Дэвиду и Тео. Что он затеял? Какой будет его месть?

Ответ был у меня в кармане.

Сэм вошел в комнату ожидания.

— Слава Богу! — я никому его не представил. — Пойдем отсюда.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо. Но я не расстроен. Не по-настоящему.

— Ненавижу больницы.

— Не могу сказать, что я их очень люблю.

— Как она восприняла известие?

— Как она воспринимает все на свете. Алогично. Она убедила себя, что он ударился, упав с кровати. Она абсолютно убеждена, что в любую секунду отец выйдет из дверей с повязкой на голове, мы вместе пойдем домой, и она будет отчитывать его, как обычно. Это ее способ бороться с трудностями. — Я заглянул Сэму глубоко в глаза. Увидел свое расплывчатое отражение. Два Доминика смотрели на меня. — Знаешь, что я думаю, Сэм?

— Что?

— Думаю, что он умер. Просто знаю это. Он уже умер. Мы все это чувствуем. Моя сестра это знает. Знала еще до того, как мы сюда приехали. Я тогда еще не был уверен, а сейчас вполне. Он умер. Может, они еще пытаются его оживить. Но он умер. Я его больше никогда не увижу.

Он обнял меня.

— Все в порядке, — сказал я. — Я не расстроен. По крайней мере, я этого не чувствую. Просто надеюсь, что они нам скажут. Так что я смогу это преодолеть. Увезти Анну и маму отсюда. Они с ума сойдут от горя. Даже не думал, что Анна будет так реагировать. Никогда ведь не знаешь, никогда не знаешь.

— Когда умер мой отец, я плакал несколько месяцев, не переставая, — сказал Сэм. — Я просыпался в слезах. Странно это бывает. Во сне иногда видишь мертвых, и они как живые. Это очень грустно. Мне часто снится отец, и я ему говорю: "А я думал, что ты умер. — А он отвечает: Нет, сынок. Это все было ошибкой. Я снова вернулся. Извини за беспокойство". И во сне я обнимаю его, целую и говорю: "Я так рад. Так рад. Я так по тебе скучал". — А потом просыпаешься и понимаешь, что это просто сон, мертвые по прежнему мертвы, и ты их больше никогда не увидишь.

— Тебе он часто снится?

— Да. Часто.

— Не думаю, что я вообще буду плакать. Ужасно это, правда? Мой собственный отец умер, а я думаю об одном…

— О чем?

— Как бы пойти домой и дочитать письмо.

Сэм помолчал секунду. Потом улыбнулся.

— По крайней мере, есть за что благодарить Билли Кроу.

Я сидел в приемном покое. Мама и сестра всхлипывали. Гаррет спал на полу. В руке я держал вставший член Сэма. Внезапно открылась дверь, и вошел отец. У него была белая повязка на голове.

— Что я вам говорила! — вскричала мама.

— Простите за беспокойство, — сказал отец.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Кивнул.

— Папа, — начал я, — я всегда хотел тебе сказать. Я так тебя люблю. Я чуть сам не умер, когда подумал, что тебя уже нет.

— Подрочи мне, — закричал Сэм, — подрочи!

— Сегодня я пойду к Сэму.

Анна поцеловала меня.

— Мама поедет с нами. Как ты себя чувствуешь?

— Сам не знаю.

Анна плакала, не переставая.

Мы пошли к Сэму пешком.

— Ты знаешь, история жизни каждого человека может уместиться в одно предложение. Но это не значит, что такая жизнь. Просто это может случиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну это как будто в истории говорится одно, а на самом деле получается что-то абсолютно удивительное.

— Понятно, — кивнул Сэм.

— И все истории — это всего лишь одна. Знаешь, мой отец дал маме дыню.

— Так они познакомились?

— Сегодня так тихо. Тишина, словно сейчас начнет играть оркестр.

— Расскажи мне об этом?

— О чем?

— О дыне, о том, как встретились твои родители.

— Ах это. Я не уверен, что это случилось на самом деле. Мне кажется, это просто была история, чтобы…

— Расскажи мне, Дом.

Ночь была тихой и жаркой.

И он кричал на крокодила,

И пинал его,

Но тут внезапно

Крокодил дернул хвостом

И ударил короля.

Когда короля нашли

Утром, он умирал.

Его отнесли в покои.

Король захотел увидеть свою дочь.

Кода она пришла, он прошептал:

"Убей крокодила!

Он должен умереть раньше меня".