Крики, доносящиеся из подвала, уже перестали нервировать Элиану. Она к ним привыкла за семь дней, проведенных с пленниками.

Натан бен-Исаак дал ей задание: обучить ассасинов, превратить их из дикарей в общество мыслящих людей, способных эффективно противостоять нарастающему влиянию тамплиеров, а также внести свою лепту в формирование мирового баланса сил. Это задание было крайне ответственным и важным, и Элиана, лишенная честолюбивых иллюзий, понимала, что особых надежд учитель не питал. Скорее, это был бросок на удачу. Потому ей была выдана не слишком большая сумма денег, отряд из восьми человек для охраны и помощи, и полная власть над пленниками.

Сперва она не знала, как подступиться к Масьяфу, грозной крепости на горе, подходы к которой охранялись обученными убийцами, и жители которой – фанатики собственного бога. Нет, не Аллаха, а старца горы, которого они почитают превыше всего. Не брать же цитадель штурмом? А если брать, то с какой армией? Обдумав этот вариант, Элиана пришла к выводу, что силой здесь ничего не решишь. По большому счету, силой вообще редко что можно решить, в противовес всеобщему убеждению. Задумавшись о том, в чем же ее преимущество перед вооруженными до зубов мужчинами, обученными убивать и готовыми умереть, она пришла к выводу, что единственным оружием может стать знание. Читая в монастыре святой Екатерины записи о государстве ассасинов, Элиана узнала их традиции и законы. Пусть многое изменилось со времен Хасана ибн-Саббаха, некоторые вещи остались незыблемы. Именно они и стали тем хрупким местом в защите крепости.

Рашид ад-Дин Синан работал изящно: он рассылал своих людей в разные уголки Египта и Сирии, и они, будучи хорошо обучены как боевому искусству, так и другим наукам, постепенно занимали неплохие должности: нанимались в охрану к влиятельной знати, становились учителями или даже старостами общин. А затем по сигналу своего господина в нужный момент совершали убийство, самоубийство, поднимали бунт, учиняли диверсию… Методов влияния у ассасинов хватало. Одного из таких людей Элиана выслеживала несколько месяцев. Весной ей улыбнулась удача.

Того человека звали Хасим. Он держал лавку на рынке, но за неприметной маской скрывалась весьма непростая личность. Этот человек имел огромное влияние на торговцев, наемников, которым часто подыскивал работу, он поддерживал отношения с торговой гильдией Византии. По большому счету, от его слова зависели и цены на рынке, и то, чьи товары там окажутся. Поначалу Элиана сомневалась, имеет ли он отношение к ассасинам. Слишком тучным и неуклюжим он казался. Но слежка доказала, что сомнения напрасны. Она перехватила несколько его писем. Послания были зашифрованы, а голуби, которым их доверили, летели в Масьяф. Тогда Элиана начала приводить свой план в действие.

Она наняла цыганских воровок, которые одинаково умело обращались с оружием и лаской, и были ловкими, как обезьяны. Те прокрались в дом к Хасиму и отравили всю воду, вино и пищу. Когда же он под действием яда крепко уснул, его похитили и увезли за город. Очнулся Хасим в клубах дыма, от которого голова начала кружиться, а тело приятно расслабилось. Он вдыхал этот аромат, который пробовал всего однажды в крепости, когда вместе с другими послушниками проходил посвящение. Внезапно в комнате оказалось множество прекрасных девушек. Звучала музыка, а соблазнительницы пели и танцевали, целовали и гладили Хасима. И все спрашивали, спрашивали. После он и не вспомнил, как рассказал о других братьях, которых готовили, как и его, к службе вне крепости. Он поведал о том, в каких казармах они живут, их имена, о том, где слабые места крепости. Если бы он вспомнил после пробуждения всё, что рассказал, то умер бы от отчаяния и позора.

Очнулся Хасим прикованным к стене, с кляпом во рту, чтобы не было соблазна отгрызть себе язык.

Перед ним была одна-единственная женщина, и она стала свидетелем того, как в бессильной злобе он метался, пытаясь освободиться, точно дикий зверь. Она смотрела на него с таким презрением, словно видела перед собой худшее из земных созданий.

– Ты хочешь знать правду? – спросила Элиана. – То, что скрывает от тебя твой хозяин?

Она села напротив него и стала читать свитки. Это были записи Хасана ибн-Саббаха. Отца ассасинов. Его учения, его законы. То, что было известно каждому послушнику. Но стоило девушке прочесть что-либо из запретов первого старца горы, как она брала в руки другие записи. И в них шли перечнем растраты Рашида, хозяина Масьяфа. Вот слова об отказе от роскоши, и вот суммы, полученные за выполнение задания. Призыв унять похоть, и имена, возраст и народность рабынь, которых привозят верхушке ордена. Речи Хассана о службе Аллаху и шиитские проповеди, и в то же время свидетельства о том, что Рашид берет заказы как у христиан-крестоносцев, так и у суннитов.

Элиана уходила и возвращалась снова, спустя время. Сквозь кляп пленника поили водой, чтобы он не умер от жажды, но еды не давали. Через четыре дня по глазам Хасима стало ясно, что ему можно освободить рот.

– Как мне знать, что это все не обман? – спросил он после того, как сделал несколько глотков из кувшина. Вода, не отдающая больше грязной тряпкой, была прекрасна на вкус.

– Ты знаешь, – сказала Элиана, – потому что многое видел сам. Ты никогда не задавался вопросом, куда идет все то золото, которое вы добываете своему хозяину? На пропитание? Уж не сами ли вы выращиваете овощи, зерно и овец? Может, вы спите на шелке, а едите золотыми ложками?

– Кто ты? – спросил он, и в его взгляде больше не было слепой ненависти. Скорее, злость на то, что пришлось прозреть. – Зачем ты меня похитила? Думаешь, обманув или убив меня, сможешь победить ассасинов?

– Я не собираюсь вас побеждать, – она подошла к нему ближе и ключом открыла замок на кандалах. – Напротив, собираюсь подарить утраченное величие вашему братству.

«Братство». Он впервые услышал это слово по отношению к своему клану. Не орден, не государство, а братство. Он мысленно смаковал это слово. В нем был привкус свободы, равенства, единства, коего не ощущалось прежде в слепом служении одним лишь приказам главенствующего мастера.

– Идем за мной, – сказала девушка, когда он был полностью освобожден от оков, и повернулась к нему спиной.

В этот момент Хасим мог ударить ее, задушить, сломать шею. Убить ее не составило бы труда. И останавливало его понимание, что эта девчонка знает о его возможностях. Знает, но все равно не смотрит на него, словно презирает его превосходство. Будто и нет превосходства вовсе.

Он вышел вслед за ней, прошел по подземному коридору, такому узкому, что одно плечо пришлось выставить вперед, чтобы протиснуться. Они уперлись в еще одну дверь, и Элиана открыла ее. Там, обездвиженные при помощи веревок, находились десятеро ассасинов. Их всех Хасим хорошо знал. За особые навыки, ум и способность к обучению их определили для внешней службы. И вот они, связанные и беззащитные, с ненавистью смотрят на девушку и с удивлением – на него.

– Держи, – Элиана дала ему в руки свитки, которые еще недавно озвучивала для Хасима. – Читай им.

* * *

Элиана занималась тем, что составляла отчеты учителю Натану бен-Исааку и изучала письма Иоанна. Он присылал ей переписанные страницы из книг о различных реликвиях, не только известных в христианстве, но так же упоминаемых в других религиях. Это был интересный опыт. Между различными народами было очень много общего именно в вере. Удивительно! Со стороны именно это и было основным отличием, ведь что может связывать язычника и христианина, кроме взаимной ненависти? Но какому бы богу не поклонялись люди, все они ждут от него чудес, и верят в них, даже если никогда не видели сами. Одних молитва исцеляла, другим – даровала победу, третьи преодолевали страшные лишения и муки, обращаясь к богу. Это было чудом… и это стало объектом исследования Созидателей. Они препарировали молитвы, разбирая их на слова и образы, они освежевывали религии, бесстыдно рассматривая их суть. Элиана не была религиозна, но даже она ощущала дискомфорт от того, в какие глубины философии ей приходится опускаться.

Спустя несколько дней она спустилась в подземелье. Открыв дверь, она обнаружила, что Хасим поит пленников молоком, которое тайком пронес в бурдюке под одеждой.

– Почему ты это сделал? – спросила она, подходя к нему. – Разве я разрешила?

Он потупил взор, не зная, как ответить. В это время человек, от лица которого Элиана отобрала сосуд с молоком, с презрением плюнул в нее:

– Будь ты проклята, грязная тварь! Не я, так другие доберутся до тебя.

Элиана хмыкнула и вышла. А когда Хасим поднялся на солнечный свет с повинно опущенной головой, девушка обратилась к нему:

– Ты знаешь, почему я не даю им есть, как не давала и тебе?

– Нет, госпожа, – ответил тот, забыв, что должен обращаться по имени.

– Когда слабеет тело, слабеет дух. У кого раньше, у кого позже. И есть те, у кого никогда. Но таких проще убить, чем переубедить. Нам нужны люди, готовые к переменам, с открытым восприятием.

Хасим какое-то время молчал, задумчиво глядя на то, как Элиана чинит поврежденную вышивку на рукаве.

– Ты считаешь, что я предатель? – спросил он.

Вопрос застал Элиану врасплох, и она не знала, что ответить. Тогда мужчина пояснил:

– Раз я изменил клану, раз предал его, своего наставника и все, чему меня учили, я не достоин ни уважения, ни жизни. Такие тебе нужны?

Глаза Элианы сузились, она всерьез разозлилась, но не позволила даже половине этих эмоций вылиться наружу.

– Посмотри на меня! – прошипела она. – Я еврейка, служила арабу, боготворила курда, полюбила сельджука. У меня нет бога. Нет отца и матери. И теперь я стою здесь, и ты называешь меня «госпожа». Или я предательница? Или достойна смерти? Я не хочу жить во лжи, кто бы мне ни лгал. Я не хочу верить ради одного лишь спокойствия. Я хочу испытать спокойствие, уверовав. Ты слышишь? Понимаешь?

Хасим смотрел на нее, в его глазах был страх и грусть.

– Я хочу понять. Но что, если этот путь вновь ошибочный? В чем его отличие от пути с ассасинами из Масьяфа?

– В том, что ты хочешь понять, – улыбнулась Элиана. – А в прошлом хотел ли?

* * *

Прошли еще сутки, прежде чем Хасим пришел в смущении к Элиане в комнату и стал просить о возможности принести пленникам воды.

– Им бы помыться, – говорил тот, пряча глаза.

– Может, еще и спинки потереть, и массаж стопами сделать? – возмутилась девушка, не отвлекаясь от работы.

– Госпожа… дело в том, что они совсем изводятся. Это хуже голода. Вши.

Услышав это, Элиана вздрогнула и непроизвольно почесала голову. Снова. Зуд усиливался, стоило ей задуматься о том, что насекомые могли пробраться в ее комнату.

– Идем, – буркнула она.

Пленники чуть не плакали, они терлись о стену, катались по земле, кто-то даже кусал себя зубами. Завидев Элиану, они притихли. Но кроме ненависти, в их глазах она видела мольбу, и это было большим шагом к успеху.

– Возьми, – Элиана протянула Хасиму нож. – Раздень их и обрей.

– Обрить? – переспросил тот, решив, что не правильно понял. – Голову?

– Всё. От макушки до пят. Да гляди, не отрежь чего.

Элиана не выходила из комнаты, пока шла процедура. Ей не доставляло никакого удовольствия смотреть, как десять мужчин, ощущая свою наготу и беззащитность, пытаются сохранить остатки достоинства. Держа наготове арбалет, на случай, если кто-то решит напасть и завладеть оружием из рук Хасима, Элиана думала о том, что случайность сыграла большую роль, чем продуманный план. Для них, закаленных смертельной идеологией, физические притеснения – ничто. Но унижение и ощущение зависимости оказалось их слабым местом.

Никто ни словом, ни делом не обидел ее, и со смирением опускали головы, когда Элиана наносила приготовленное средство от вшей на их тела.

– Я сам могу это сделать, тебе ни к чему марать руки, – заметил Хасим вполголоса.

– Чтобы услышать меня, они не должны видеть женщину, – ответила та, смешивая в миске новую порцию. – Мать, но не женщину.

– Ты очень мудрая, – произнес Хасим, не желая тем самым угодить ей, а лишь выражая удивление.

Она не ответила, поскольку не считала себя таковой.

Первые дни относительной свободы пленников, а точнее – нового поколения ассасинов, были самыми тяжелыми. Оставлять их связанными значило бы показать свое недоверие, а это породило бы сомнение в их душах. Они еще только делали первые шаги к просветлению, и любая ошибка на этом этапе могла быть равносильной падению в пропасть. К Элиане они относились с опаской, но доля уважения в этом была больше, чем неприязнь или злость. Хасима они слушали внимательно, и если двое позволяли себе изредка высказывания уничижительного характера, обвиняя его в предательстве, то другие впитывали каждое его слово. Первую радость Элиана почувствовала тогда, когда они начали задавать вопросы, а не только выслушивать лекции. Это было восхитительно! Они открылись и жаждали знаний.

В тот вечер она позвала Хасима к себе в комнату и подала ему бокал вина.

– Это нужно отпраздновать! – едва не пританцовывая, она налила и себе пьянящего напитка. – Поверить не могу! Ростки пробились сквозь камень, это ли не чудо?

– Прости, – Хасим держал бокал неумело и на вытянутой руке, будто тот был из раскаленного металла, – не хочу тебя оскорбить, но я не могу это пить.

– Не мог, – Элиана нахмурилась и подошла к нему, заглядывая в глаза, так похожие на собачьи: в них было понимание и чувство вины, готовность служить и сожаление из-за ограниченных возможностей в этом. – Тебе запрещала не вера, а ложь. Ложь, которую вбил в головы Рашид ад-Дин Синан, Старец Горы, вернее – ваш тиран и самозваный вождь.

Она видела, что от каждого слова тот морщится, рука сжалась крепче. В нем боролась преданность прежнему хозяину и новому. Пусть за последний месяц он многое узнал и переосмыслил, но навсегда забыть прошлое было невозможно.

– Что если смерть не перенесет тебя в райский сад? – спросила она, обходя вокруг него, – если после нас ждет лишь пустота и мрак, бездействие? И все, что мы можем получить хорошего либо плохого – только теперь, сейчас, пока мы дышим и чувствуем? О чем бы ты сожалел тогда? О глотке вина, которое не испробовал из-за страха?

Подумав, Хасим пригубил вино, нехотя, будто собирался на вкус распробовать смертельный яд. Чуть улыбнувшись, он заметил:

– Нет, госпожа. Я жалел бы совсем о другом.

Встретив его взгляд, Элиана нахмурилась и отошла.

– Осуши бокал и иди в город, найди себе женщин, пусть утешат твою плоть.

Бормоча под нос извинения, совершенно поникнув и желая немедленно провалиться сквозь землю, Хасим ушел.

Вернувшись к своему письму старику Натану, Элиана погрузилась в размышления. Ей поручили ответственную миссию, без подготовки, словно выбросили за борт лодки, ожидая, выплывет или пойдет ко дну. Отрадно было сообщать об успехе. Конечно, по ее словам трудно было понять, что гордость переполняет через край, но Элиана испытывала именно это.

Протянув руку к бокалу вина, она ощутила кожей легкое дуновение воздуха. Продолжив движение, она другой рукой выхватила находящийся на поясе небольшой нож и, бросив бокал назад, вскочила на ноги. Стекло разбилось вдребезги, кроваво-красное пятно разлилось по полу, намочив носки сапог незваного гостя, чье появление едва не осталось без внимания.

– Что-то тихо, пусто, – мужчина, стоящий напротив нее, опустил платок, прикрывающий нижнюю часть лица. Впрочем, она и так узнала его, по глазам. И этот шрам. Он словно метка, отделяющая невозвратное прошлое от безумного настоящего. – Кто же держит сторожевых псов на привязи? Или боишься, что руку откусят?

– Ну здравствуй, Закария, – натянуто улыбнулась она. – С чем пожаловал?

– Говорят, ты кое-что украла из Масьяфа, – он прошелся по комнате, непринужденно рассматривая скромную обстановку. – Знаешь, как поступают с ворами?

– Я знаю, как поступают с убийцами. Ты же встал на их сторону.

– Не я, Аллах привел меня к ним, – Закария остановился возле горящей свечи, затушил ее пальцами, сжав фитилек. – Ты снова и снова приносишь зло. Все, чего ты касаешься, предается тлену.

– Как и ты, – Элиана изобразила участие в голосе. – Я достаточно настойчиво тебя касалась, чтобы ты сгнил на месте. Но вот, гляди-ка, еще стоишь и бредишь наяву. Гашиш отравил твой разум.

Закария поднял на нее взгляд, полный злобы, но тут же на его губах появилась презрительная усмешка, а взгляд стал пренебрежительным.

– Да тебе и самой хорошо знаком его сладостный туман.

– Это в прошлом, – она медленно опустила нож, хоть и не выпускала его из руки. – Теперь я живу иначе. Уйди, и дай мне забыть тебя.

– Забыть? – он подался вперед, сверкнув глазами, – или ударить в спину?

Он вдруг забрал ее стул и сел на него, словно оседлал лошадь, сложил руки на резной спинке.

Глядя на него, Элиана испытывала страх. Именно страх, что было ей несвойственно, ведь уже долгие годы она почти ничего не боялась. С тех пор, как Басир обучил ее мало-мальски держать в руках нож, страх отступил, ему на смену пришла уверенность и жажда мести. Всем. Каждому. А сейчас сердце стучало так, что дышать было тяжело и больно.

– Это ваши твари убили Нур ад-Дина? – спросила она.

Вместо ответа он большим пальцем небрежно почесал уголок рта, хмыкнул.

– Глядите-ка, как собачья дочь за нашего султана переживает. Никак кормил ее с рук.

Вдруг откуда-то издалека ветер принес приглушенные крики. Сперва Элиана не обратила внимания, но спустя секунду поняла, что они доносятся из подвала. Там все еще обитали ее новобранцы, уже свободные, но скрываемые от мира. В испуге бросившись к двери, она была схвачена Закарией и отброшена назад. Ударившись о стул, девушка полетела на пол. Тяжелыми шагами ассасин шел на нее, словно намеревался растоптать, размозжить со всей накопившейся ненавистью. Она оттолкнула его ногой, но тут же была схвачена за щиколотку. От боли в суставе слезы брызнули из глаз. Ее рывком перевернули на живот. Впившись пальцами, как когтями, в волосы, несколько раз ударили головой об пол.

– Убивать крыс – дело неблагодарное, – прохрипел он ей на ухо, придавив тяжестью собственного тела. – Но если поймать одну, отрубить хвост и искалеченную отпустить обратно в стаю, другие добьют ее, и больше не вернутся. Вот и ты ползи, ползи…

На руку, в которой был нож, надавил каблук, и Элиана разжала пальцы. Но вывернув другую руку, впилась в лицо Закарии. Под ногтями оказались клочки его кожи. Боль от сильного удара по спине заставила ее замереть. Девушка не могла ни пошевелиться, ни закричать. Только дышать понемногу, через боль. Он снова схватил ее за волосы и еще сильнее ударил лбом о доски пола. Сквозь наплывающий черный туман она видела его ноги в сапогах, идущие к окну.

Элиана очнулась от собственного кашля. Дым проходил сквозь доски, набивался в легкие, выедал глаза. Стало жарко, очень жарко. Вокруг все заволокло дымом. Превозмогая боль в ноге и спине, она ползла вперед, цепляясь за пол сломанными ногтями и саднящими пальцами. Подтягивалась вперед к спасительному окну. Услышав скрип половиц, она вскрикнула. Если Закария вернулся, он добьет ее, и это будет милосердно. Не в силах защитить себя, она почти смирилась с неизбежностью смерти, но вдруг ее подхватили на руки и понесли туда, где воздух не был отравленный дымом. Вздохнув полной грудью, Элиана снова потеряла сознание.

Второй раз она пришла в себя, когда холодная вода пролилась на ее лицо. Открыв глаза, она с удивлением увидела сидящего рядом Хасима. Он умывал ее из миски. Его лицо было черным от сажи, одежда – в опаленных дырах. Она села с его помощью и осмотрела себя. Провернула ногой. Щиколотка ныла, но сустав уже был вправлен. Рука перевязана – ладонь горела от пореза, оставленного ее же ножом.

– Где мы? – спросила она, не узнавая стены вокруг.

– Это мой дом, – ответил он. – Давно я здесь не был, и нескоро думал возвращаться. Но идти нам больше некуда.

– Что случилось?

– Ваш дом сгорел.

Элиана медленно кивнула, ощущая, как мурашки бегут по коже.

– А новобранцы?

– Их сожгли, – ответил Хасим, отводя взгляд. – Заперли дверь, чтобы не вышли. Когда я пришел, все были мертвы, погребены под обвалившейся крышей. Теперь там пепелище.

Элиана почувствовала дурноту. Ей стало больно глотать, горло сжалось от невыносимой боли. Ее спасение можно считать чудом, но все те, кто только начал жить, только увидел окружающий мир без вранья, которым их питают, все они погибли в муках. И тот, кто виновен в этом, снова ушел безнаказанным.

– Что мы будем теперь делать? – спросил Хасим. Он смотрел на нее, ожидая ответа. Мужчина, воин, в два раза старшее ее, он ждал подсказки не от испуганной девчонки, а от наставника.

– Начнем сначала, – твердо произнесла она, поднимаясь, несмотря на боль. Подошла к окну и посмотрела на светлеющее перед рассветом небо.