Совет продлился до позднего вечера. Халиф Аль-Адид устал, у него ломило суставы и давило в висках. Последние годы болезни отбирали силы владыки с прожорливостью отощалого шакала. По словам лекарей, халиф был здоров, то ли благодаря их лекарствам, то ли – их молитвам. Но тяжелее недугов были те волнения, что день за днем переживал правитель. Его землю терзали враги. С одной стороны – крестоносцы, обосновавшиеся в Иерусалиме, и точно вороны-падальщики кружащие по пустыне в поисках наживы. С другой – агрессивный натиск жадного Нур ад-Дина, мечтавшего вонзить свои зубы в сочный кусок египетской плоти. Пресытившись союзом с королем иерусалимским Амори I, с дикарями чужой веры, носящими на груди алый крест, он понял, что из двух зол лучше выбрать то, что еще возможно обратить во благо.

Несколько лет халиф защищался от армии проклятого сельджукского атабека Нур ад-Дина и его верного пса Ширкуха, но теперь обратился к ним за помощью, как бы ни было это унизительно. Речь шла более не о гордыне. Под угрозой оказался мусульманский народ. Необходимо избавиться от чужаков, а со своими… со своими всегда можно разобраться позже.

Вопрос встал о том, кого назначить новым визирем после смерти глупца и предателя Шавира, приведшего в Египет сельджукскую чуму. Можно было бы отдать этот пост Ширкуху, военачальнику Нур ад-Дина, но тот несвоевременно скончался. И все же оставалось несколько возможных претендентов.

– Я осмелюсь обратить взор владыки к имени Аскара ад-Дина ибн Заира, – голос советника звучал, как жужжание полуденной мухи, сонной и жирной, едва поднявшейся в воздух. – Он один из немногих, кто пытался вразумить Ширкуха, дабы остановить армию и умерить алчность завоевателя.

– Это достойный муж, – одобрил второй советник, – я слышал об его отце только доброе.

– Но я никогда не слышал о самом Аскаре ад-Дине, – резко прервал их уставший халиф. – Возможно, он так же невзрачен, как крошечные ночные бабочки, что залетают на огонь. Они сгорают в пламени бесследно, а другие летят снова и снова. Им нет числа, и различить их невозможно. Но ежели ястреб влетит в окно, его уже не забыть, не так ли?

Первый советник приоткрыл свои тяжелые веки, немного распрямил лицо, утопающее в усах и бороде.

– А не больше ли беды от ястреба, чем любования? – осторожно спросил второй советник, бросив взгляд на третьего, который настороженно прислушивался к словам повелителя.

– Не больше, если хватит сноровки приручить его, – важно ответил халиф, улыбнулся и сощурился, довольный таким поэтическим оборотом. Он всегда радовался, когда удавалось составить мысль так, чтобы вслух она звучала подобно изысканному стихотворению.

– Вы говорите о племяннике Асада ад-Дина? Этом молодом Юсуфе ибн-Айюбе? – первый советник покачал головой. – Не думает ли светлейший из светлых, мудрейший из мудрых, что столь заносчивый юнец, преданный и связанный кровными узами с недавним противником, будет опасен?

– Я имел удачу говорить с Аскаром ад-Дином, – вмешался третий советник, – и он сумел заверить меня, что сделает всё возможное, что…

– Достаточно, – прервал их уставший и раздраженный халиф. – Я не слышал о нем прежде и не хочу слышать впредь. О племяннике Асада ад-Дина мне говорили, что он умен и даже мудр, что он человек веры, и никогда не тяготел к воинскому делу.

Советники ненадолго замолчали, затем обратились друг к другу, мерно бурча, и не отвлекая халифа от навалившейся дремоты. Наконец, один из них произнес достаточно громко:

– Что ж, ежели Владыка Владык пожалует ему место визиря, это должно отвлечь честного человека от пути воина, и обратить его мудрость в мирное русло, направленное на процветание Египта.

– Да, так и будет, в этом никакого сомнения. К тому же, я слышал, его мало кто принимает всерьез. Ставленник Нур ад-Дина, удачливый, но к кому удача благосклонна вечно?

– А мне довелось не так давно узнать, что Нур ад-Дин готовится объявить имя своего преемника, и это не тот человек, о котором мы говорим.

– Его не боятся, не принимают, как значимую фигуру, – подытожил халиф, – его взор обращен в небеса, а не на землю. Должно быть, он станет послушным к чужой мудрости, а значит – сговорчив. Разве не такого человека мы ищем?

Советники принялись наперебой подтверждать то, что халиф знал с самого начала, и он вновь задремал. Обсуждения более не волновали его.

А другой человек услышанным был крайне взволнован. Этот пятый свидетель тайного совета, о котором никто из присутствовавших в кабинете не догадывался, находился в пустующей соседней комнате. В одежде рабыни, что в большом количестве обитали во дворце, на полу лежала юная девушка. Она прижимала ухо к дыре, проделанной в углу стены. Ее сбитые в тугие кудри волосы доходили только до плеч, смуглая кожа имела такой же оттенок, как у женщин этих земель, но черты лица выдавали в ней кровь другого народа.

Элиана, услышав шаги в коридоре, отпрянула от стены. Так слаженно марширует только стража, даже когда в их задачу входит пройти из одного крыла этажа в другой. Шаги стихли напротив двери. Девушка замерла. Сглотнула. В горле пересохло.

Дверь толкнули, но замок не поддался. Наверняка, они пытаются разглядеть что-то в замочную скважину, но оставленный на ручке шелковый платок не даст им этого сделать. На то, чтобы получить приказ и открыть дверь, уйдет совсем мало времени. Развернувшись, Элиана бросилась к окну, на ходу наматывая веревку от запястья на всю длину руки. Тонкая и легкая, как кузнечик, девушка оттолкнулась от пола, от скамьи и прыгнула в окно в тот самый миг, когда ключ повернулся в замочной скважине и дверь распахнулась.

Пролетев головой вниз, точно падающая с неба птица, Элиана перехватила веревку другой рукой, чтобы ей не вырвало суставы, и ногами приземлилась на жесткую землю. Освободившись от узла на запястье, подбежала к горящему фонарю и сунула в огонь конец промасленной веревки. Та вспыхнула, точно фитиль. В считанные мгновения ее не станет.

Элиана побежала вперед, скрываясь в тени от деревьев, туда, где ее ждал человек из охраны халифа, щедро награжденный милостью Нур ад-Дина.

* * *

Вокруг лагеря Юсуфа ибн-Айюба, что находился на западе от Фустата, стояла охрана в несколько колец. Воин без устали вглядывались в пустынную ночную мглу, и когда услышали приближающийся топот копыт, лучники незамедлительно взвели стрелы, ожидая приказа.

– Стойте! – велел главный, заметив белый стяг, развевающийся на древке копья над головой всадника.

Лошадь замедлила ход и наездник спешился. Тогда уже воины разглядели, что прибывший был женщиной, к тому же рабыней.

– Схватить ее, – прозвучал приказ. – Кто твой хозяин?

Девушке заломили руки за спину, заставляя согнуться, но во взгляде, которым она наградила своих захватчиков, не было ни доли покорности.

– Это еврейка Басира, – сказал лучник, присматриваясь. – Она вечно позади него ходит.

– Лучше бы он подле себя держал чумную, чем ее, – рыкнул воин и приставил нож к изящной шее девушки. – Вы все видели: она пыталась сбежать!

– Гариб, подожди, – лучник тронул его за руку и перевел взволнованный взгляд на пленницу. – Отвечай, где ты была и с какой целью? Возможно, это сохранит твою жизнь.

– А моё молчанье сохранит твою, – ответила она без страха.

– Довольно, – прорычал Гариб. – Вы все слышали: она отказывается отвечать.

– Но наказание непокорного раба – долг его хозяина.

Услышав эти слова, воины обернулись. К ним приближался Басир, чей суровый взгляд из-под седых бровей был безжалостнее меча и точнее стрелы.

– Так это твоя прислужница? – спросил Гариб, хоть ответ был ему прекрасно известен. – Мне говорили, но я сомневался, что у столь достойного мужа может очутиться подобная вещица.

– Возможно, стоило послать за мной и уточнить, прежде чем распоряжаться ею на своё усмотрение? – хмуро бросил Басир, подходя ближе и возвышаясь над девушкой. – Я сам позабочусь о ее наказании. Благодарю за помощь.

Он развернулся и пошел прочь, не дожидаясь, чтобы Эмилию отпустили. Помедлившие солдаты обратили вопросительные взгляды на своего командующего. Гариб же, раздраженно вспоров каблуком песок, кивнул.

Элиана нагнала Басира и молча пошла рядом, понуро опустив голову, как и следовало провинившейся рабыне. Едва они очутились в шатре, как девушка получила оплеуху. Из глаз брызнули слезы, но не от боли, а от обиды.

– За что?! – жалобно спросила она.

– За то, что позволила себя обнаружить, – недовольно нахмурился Басир.

– А если бы не позволила?

– Тогда наказание получили бы люди Гариба, и не столь великодушное, – жестко ответил он.

Он помолчал, недовольно сопя в бороду, затем кивком головы указал на кувшин, стоящий на столе. Элиана наполнила стакан и несколькими глотками утолила жажду. После этого она рассказала всё, что услышала на совете. Некоторое время Басир задумчиво ходил вокруг, погруженный в думы, затем остановился и, не глядя на девушку, сказал:

– Иди, отдохни.

– Ты пойдешь к владыке?

Басир чуть улыбнулся, хотя не знал, чего больше испытывает: снисхождения или усталости. То, как девчонка говорила «владыка», значило больше, чем в иных устах означает слово «бог». Как могла она теми же звуками, что и прочие люди, передать совсем иной смысл? С тех самых пор, как Юсуф ибн-Айюб встал между ней и смертью, Элиана превратилась в его рабу, в его, а не Басира, хоть и видела своего повелителя лишь издалека и редко.

– Завтра. Сегодня его отвлекают другие гости.

Элиана нервно вздохнула. Как и всем молодым, ей казалось, что седые старики попусту тратят время из-за своей медлительности. Но спорить она не посмела и отправилась на свою постилку. С недавних пор она спала за ширмой, отделяющей для нее в шатре угол. Девушка уже разделась и легла под простыню – щедрый подарок господина в честь очередной победы армии Ширкуха, когда услышала слова Басира:

– Ты славно потрудилась.

Элиана улыбнулась. Это означало: «Я доволен тобой», и она засыпала счастливой.

Наутро девушка проснулась до того, как поднялся хозяин. Она позаботилась о его завтраке, подготовила одежду и воду для умывания. К тому моменту, как Басир открыл глаза, Элиана была одета в свой лучший наряд: шальвары и изумрудного цвета кафтан до пола с прорезями по бокам. Никогда прежде она не доставала их из сундука, хранила этот дорогой дар, сделанный Басиром в особо благожелательном расположении духа после казни лживого визиря Шавира. На голову она повязала чалму, но лицо не прикрывала, поскольку рабыне, а к тому же иной веры, не престало притворяться честной мусульманкой.

– Куда ты так нарядилась? – пробурчал Басир, хотя за его недовольством скрывалось любопытство и удивление.

Он привык видеть свою рабыню в обносках да платках, прячущих кудри, а теперь она стояла перед ним, зардевшаяся, точно юная роза, и такая же прекрасная. Но даже ее невинное лицо имело изъян по вине породы: слишком четкие губы говорили о сластолюбии, слишком пышные ресницы делали ее взгляд томным. Она еще невинна и чиста, а является олицетворением порока. Басир нахмурился, и тем напугал Эмилию, не знавшую, о чем он думал.

– Прошу тебя, господин, – она опустилась на колени, – возьми меня с собой…

– Нет! – воскликнул он, не дослушав.

– Я буду тихой, как мышь, – лепетала она, ломая руки, – ни слова, ни взгляда…

– Сказано тебе: нет!

– Позволь хоть постоять рядом с шатром, хоть услышать его голос.

Басир в гневе поднялся, едва не опрокинув стол. Блюда жалобно звякнули, нож слетел на пол.

– Ты, верно, плохо слышишь или забыла, кто тебе говорит. Я твой хозяин, а не отец, которого слезами можно разжалобить.

Он помнил, что семья Элианы была убита, и позже, конечно, пожалел о сказанном, но не в тот момент.

Глаза девушки лишь на миг прищурились, она смиренно опустила голову и произнесла:

– Простите, господин. У меня было столько хозяев, что тяжело вспомнить родного отца.

– Да как ты!.. – Басир замахнулся, но опустил руку, в ярости сжимая кулак. – Я повелел: сидеть тебе тут и дожидаться меня. А ослушаешься, так пожалеешь.

С этими словами он ушел, не завершив трапезу.

Элиана со злостью сбросила с головы чалму. Подумав немного, она быстро разделась, надела на себя привычные обноски и выскочила из шатра.

Не привлекая внимания, она пробиралась вперед. За последние годы к ней привыкли, да и никто особо не присматривался к рабам, но возле шатра, где находился Юсуф ибн-Айюб, выстроилась охрана, мимо которой так запросто не проскочить. Шум поднимут, если не прогонят, а тогда уже точно хозяин Басир забудет о своей доброте.

– А, сбежавшая еврейка!

Элиана, наблюдавшая за охраной с безопасного расстояния, вздрогнула от неожиданности. К ней направлялся молодой воин, которого она не сразу узнала, но стоило ему приблизиться, как события минувшей ночи восстановились в памяти. Этот лучник пытался заступиться за нее.

– Похоже, хозяин не слишком усердствовал в твоем наказании, – он насмешливо поднял бровь.

– Мой господин мудр и милосерден, – ответила Элиана, рассматривая лицо воина. Он держался отстраненно и нарочито выпрямил спину, чтобы казаться выше и как бы свысока смотреть на нее, но в его глазах она не видела враждебности. – Как тебя зовут, воин, чтобы я знала, кого благодарить о заступничестве?

– Я не заступался, – мгновенно ощетинился он, – только хотел уважить закон.

Подумав, он добавил:

– Мое имя Закария ибн-Дауд.

Элиана поклонилась, позволив себе мягкую улыбку. Она заметила, что воин смущен, а смущенный мужчина уязвим.

– Могу ли я рассчитывать на милость господина, что помог мне однажды?

– Ты снова что-то натворила? – усмехнулся он, подбоченившись, но ни отказываться, ни уходить не стал. Он был еще очень молод, и горячая кровь стучала в висках громче голоса разума.

– Я должна очутиться рядом со своим господином, – ответила она, указывая на шатер Юсуфа ибн-Айюба, – но меня не пропустят.

– Разумеется, – нахмурился он. – Почему тебе не сказать, к кому ты идешь? Басира все уважают и не откажут.

– Тем самым я совершу большую ошибку, – Элиана не врала, но выразительностью глаз и мимикой дала понять, что имеет в виду некие неудобства, которые это принесет ее хозяину. В то время, как на деле именно Басиру не следовало знать о ее присутствии.

– Глупая девчонка! – отмахнулся воин, – иди, откуда пришла, и дожидайся своего хозяина, в гневе или в радости – это твоя участь.

– Ты прав, – вздохнула Элиана, не глядя на удаляющегося воина. – Как моя участь была умереть от рук стражи, если бы не благородный лучник, узревший во мне человека, а не собаку.

Закария остановился, закатил глаза к небу, в беззвучной молитве пробормотал несколько слов и обернулся.

– Басиру нужно, чтобы ты пришла?

– Я этого не говорила.

По-своему расценив ответ, лучник решительно посмотрел на стоящих в карауле стражников и кивнул ей:

– Идем за мной.

Они двинулись в обход шатра. Ближайший к шатру караул стоял у входа, и то соблюдал расстояние в несколько шагов, чтобы не слышать того, что обсуждается под пологом. Закария повел Эмилию к тыльной стороне.

– Если попадешься, – он остановился и сжал плечо девушки, – я сам отрежу тебе голову и насажу на копье. А Басиру скажу, что ты пыталась меня убить.

– О, он не поверит, – улыбнулась та, – не поверит, что я не смогла.

Воин сперва нахмурился, восприняв ее слова, как оскорбление, но тут же рассмеялся, и отпустил ее. Приказав оставаться в тени телеги, он направился к стоящему неподалеку воину. Окликнув его, Закария поприветствовал и стал задавать вопросы, которые бы не вызвали никакого подозрения. Когда дежурный немного повернул голову, Элиана стремглав кинулась к следующему укрытию – бочке с водой, а оттуда, убедившись, что за ней не следят, она добралась до шатра. Девушка легла на живот и замерла. Ее одежда сливалась по цвету с белесыми песками, а низкий колючий кустарник полностью скрывал ее от посторонних глаз. Проткнув ножом небольшую дыру в полотне, она заглянула внутрь шатра. Обзор закрывал стоящий поблизости сундук, но менять положение Элиана не стала.

– Значит, они полагают, что я слишком слаб и податлив, чтобы противостоять воле халифа? – Юсуф ибн-Айюб прошел мимо сундука, и Элиана невольно сжалась.

С момента их первой встречи прошло пять лет. Юсуфу исполнилось тридцать два года. Он возмужал и отличился в боях, но по-прежнему его голос был тих и глубок, а взгляд – спокоен, как вечерняя пустыня. Стоящий в нескольких шагах от него Басир выглядел более встревоженно и едва скрывал гнев и стыд за то, какие новости вынужден передать.

– Мой господин, осмелюсь заметить, что мои слова звучали иначе.

– Да, – улыбнулся его собеседник, и голос стал бархатным, – ты хорошо постарался, чтобы не взять на себя ошибку других, но не думай, что я сержусь. Твоё сообщение бесценно. И Аскар ад-Дин… Я и подумать не мог. Этот человек никогда не привлекал моего внимания прежде. Какое упущение.

Он цокнул языком и, сплетя руки на груди, остановился. Басир ждал, опустив голову.

– Что ж, – медленно проговорил Юсуф, – мы предупреждены. Значит, на шаг впереди противника. Нужно предоставить им право первого хода, тогда как мы свой сделали еще до начала игры. Пусть полагают, что преимущество на их стороне.

Басир не дождался иных распоряжений и поклонился.

– Погоди, – прозвучало ему в спину. – Ты не сказал, как добыл эти сведения.

Басир замешкался, и Элиане было видно, с каким старанием он подбирает ответ, который бы не был ложью, и в то же время не раскрывал правды.

Эти муки увидела не только притаившаяся девушка. Юсуф рассмеялся:

– Предполагаю, что ты вновь доверил мою судьбу своей дрессированной обезьянке.

Басир поклонился и заметил:

– Смею тебя заверить, мой господин, это весьма сообразительная обезьянка.

– Не сомневаюсь. Беспечность тебе не присуща. Награди ее, как подобает.

Последние слова обволокли сердце Элианы растопленным медом. В груди радостно защемило, и улыбка сама появилась на измазанном в песке и пыли лице. Она залюбовалась молодым господином и вовсе упустила из виду, что Басир покинул шатер. Когда же девушка опомнилась, то испытала ужас, от которого ноги вмиг стали мягкими и непослушными. Оглядевшись, она на животе поползла в сторону и чудом проскользнула между двумя охраняющими шатер воинами, скрывшись между колес стоящей телеги.

Напрасно Элиана бежала назад, тревожа жителей лагеря. Когда она, запыхавшись, влетела в шатер, хозяин уже был там. Таким разгневанным ей еще не доводилось его видеть. Элиана открыла рот и тут же закрыла его, зная, что никакими словами не вымолить прощения. Басир ударил ее по лицу перчатками для верховой езды, затем еще раз, и еще. На рассеченной губе выступила капля крови.

– Убирайся вон, – приказал он, отвернувшись и всем своим видом выражая презрение.

Элиана тихо вышла из шатра, отошла на несколько шагов, а затем побежала прочь. Остановилась она на границе лагеря, спряталась между больших камней и, уткнувшись лицом в ладони, заплакала. Столько чувств переполняло шестнадцатилетнюю девушку, что справляться с ними в одиночестве было физически больно. Ныло в груди, горло сдавливало незримой рукой. Но больше прочих чувств был страх, что хозяин никогда не простит ее, и всё, что останется бедной иноверке – умереть от руки мусульман, христиан или быть убитой пустыней. Хотела бы она помолиться о своем спасении, да не знала, кому. Восточный бог слишком юн и горяч, западный – слишком милосерден к своим последователям и безжалостен к чужакам, а своего бога у нее не было вовсе. Отец когда-то учил ее молиться, но Элиана забыла об этом, как забыла родной язык, чтобы выжить. Так забывают дети о том, что было с ними в утробе матери, когда учатся обходиться своими силами в новом мире.

Она услышала шаги и сжалась сильнее. Как же не хотелось девушке быть найденной именно сейчас. Но убежище, которое она всегда считала своим, было не только ее тайной.

Закария ибн-Дауд с удивлением наклонил голову, разглядывая ее лицо, затем подошел ближе и присел на камень.

– Хорошее было место. Тихое. Но раз его нашла глупая девчонка, то и другие скоро узнают.

Не дождавшись в ответ никаких слов, даже колкого замечания, он повернулся к ней. Почувствовав его взгляд, Элиана вытерла кровь с губы и отвернулась, чтобы спрятать опухающую щеку. Нахмурившись, лучник заметил:

– Вот странные дела творятся. Твой хозяин прощает твое непослушание и сурово карает за покорность. Как же это понимать?

Элиана резко поднялась, но ее рука оказалась сжата пальцами Закарии. Не оборачиваясь, она спросила:

– Разве правоверный мусульманин не запятнается, прикоснувшись к еврейке?

– Руки можно отмыть, – жестко произнес он, – но не честь. Ты обманула меня? Все ваше племя живет одной только ложью и ухищрениями, и ты также оклеветала имя своего господина и ввела меня в заблуждение, чтобы проникнуть к шатру нашего командующего. Я поклялся, что убью тебя в этом случае, и не намерен отступать от данного слова.

– Так убей, – Элиана обернулась к нему, глядя влажными глазами с равнодушием к своей судьбе. – Окажи милость этому небу, которое все еще меня терпит. Моему господину, избавив его от нерадивой рабыни. Себе, чтобы не пришлось раскаиваться в собственном милосердии. Но знай, что я не обманывала тебя.

Закария долго смотрел на девушку, так пристально, как смотрит мимо наконечника стрелы, выбирая свою цель. Он бы хотел убедиться в ее лукавстве, но не видел того, что могло бы подтвердить его опасения.

– Значит, Басир так жесток, что наказал тебя незаслуженно?

– Я заслужила гораздо большее наказание, а мой господин проявил доброту, которой я недостойна.

Закария отпустил ее руку, отвернулся.

– Уходи.

Элиана отступила на шаг от него и, повернувшись спиной, медленно пошла по тени от ближайшего шатра. «Все говорят: «уходи», – думала она, – но разве я могу? Все равно, что гнать прочь собаку, сидящую на привязи». Поднявшись чуть выше на холм, Элиана посмотрела на бескрайние пески. В дрожащем облаке жара виднелись очертания города, откуда она прибыла накануне. Девушка пригладила выбившиеся из-под платка волосы и облизала губы. На языке проявился соленый привкус крови.

* * *

Визирь Асад ад-Дин был человеком тучных форм. В седле он держался крепко, командовал войсками здраво и мудро, бился без страха, но имел одну слабость. Он слишком большое внимание уделял кушаньям и питью. Особенно любовью Асад ад-Дина, названного Львом Веры, пользовались сытные блюда из мяса животных и птиц, жирные и пряные. Когда он ел, пот выступал на его челе, челюсть уставала жевать, и после приема пищи обыкновенно новый визирь Египта погружался в тяжелую дрему. Нередко бывали случаи, когда живот отказывался справляться с тем, что в него поместили, и на помощь Асад ад-Дину приходили его лекари, которых была целая дюжина. Они промывали ему желудок, отпаивали и по мере возможности облегчали его страдания. Дело это было привычное, и особо никого не удивляли частые приступы болей у визиря. Но однажды его хворь продлилась несколько дней, усиливаясь и не отступая, несмотря на все старания лекарей. Визирю становилось хуже и, наконец, он скончался.

Ночью к Юсуфу ибн-Айюбу прислали слугу, чтобы сообщить печальные вести. Он не стал дожидаться рассвета и прибыл к ложу покойного незамедлительно, взяв с собой личных лекарей, охрану и Басира.

Грузное туловище Асада ад-Дина лежало на постели, накрытое простыней и умытое. Пришедшие лекари снова осмотрели его и указали причиной смерти сильный жар, вызванный воспалением горла. Покинув опочивальню, Басир подозвал к себе стоящую невдалеке Эмилию.

– Они говорят, что это не могло быть покушением, – хмуро произнес он, отходя подальше от любопытных ушей стражи и вельмож. – Но я чувствую здесь злой умысел, как собака чует запах падали.

Элиана покосилась на закрытую дверь.

– Владыке угрожает опасность?

– Не исключено, – подтвердил Басир, и по его мрачному настроению девушка сделала вывод, что господин убежден в своей правоте. – Здесь поблизости есть холм, очертания которого напоминают лежащего льва. Мы проезжали мимо него.

Элиана кивнула.

– За ним есть дом, его с дороги не видно, он в ущелье. Живет там человек, которого тебе нужно привезти сюда, ко мне, – Басир снял с пальца перстень и положил на ладонь девушки.

– Как его имя?

– Тебе не понадобится это знание. Если захочет, он сам назовет себя. Ступай и поторопись. Возьми мою лошадь, и не жалей ее.

Басир очень бережно относился к своей белоснежной лошади благородной породы, и то, что он сказал, означало, что дело крайне срочное. Элиана незамедлительно отправилась в путь.

Холм, о котором шла речь, находился на востоке. Дорога была пуста, луна освещала ее так ясно, что были видны даже мелкие ночные твари, копошащиеся в камнях. Под россыпью звезд Элиана гнала хозяйскую лошадь во весь опор, и лишь приближаясь к Спящему Льву, чей величественный профиль был посеребрен лунным светом, она успокоила животное. Дом обнаружить удалось не сразу, он находился в низине между двух холмов. В полной тишине звучал только стук копыт. Элиана собралась спешиться, когда вдруг лошадь испуганно заржала и поднялась на дыбы, сбросив девушку из седла. Нога застряла в стремени, и, шарахнувшись вбок, лошадь протянула Эмилию по камням.

– Стой, глупая тварь! – разозлилась девушка, освобождая ногу. Только тогда она увидела торчащую в окаменевшей земле стрелу. Подняв взгляд, она рассмотрела силуэт на вершине холма. Темная фигура сидящего человека была неподвижна.

– Животное куда умнее своего наездника, – послышался голос. Незнакомец распрямился во весь могучий рост и большими прыжками спустился с холма. – Кто же в здравом уме отправится в ночной путь через пустыню?

Он подошел ближе и посмотрел сверху вниз на сидящую в пыли девушку. Один глаз мужчины косил, но другой смотрел точно на нее. На спине у него была накидка из шакальих шкур, на груди висела связка бус из ракушек и клыков.

– Меня прислали за вами, – сказала Элиана, протягивая ему перстень.

Человек не подал виду, что удивился, и, рассмотрев украшение, вернул его.

– Я знаю, кто послал. Но не понимаю: зачем?

Элиана коротко описала случившееся ночью.

– Значит, наш новый визирь тоже мертв? – усмехнулся мужчина, направляясь к своему жилищу. – Тогда я не помогу ему. О моих талантах ходят разные слухи, но не верьте тому, что я могу оживлять мертвецов.

Элиана привязала лошадь к стволу сухого дерева и поспешила за ним.

– Речь идет не о нем, а о жизни другого человека. Возможно, смерть визиря не была случайностью.

– О, глупая девчонка! – воскликнул тот, входя в дом, – смерть не бывает случайной. Ни визиря, ни рабыни-еврейки.

Элиана зашла следом за ним. В доме было душно, пахло сухими травами, скисшим молоком, овечьей шерстью и еще чем-то. На столе стояло сооружение из стекла и железа удивительной формы и непонятного предназначения. Мужчина прошел вглубь хижины, сел на пол перед сколоченным из дерева грубым столом, и стал есть из миски, не обращая внимания на присутствие посторонней.

– Вы не собираетесь ехать? – уточнила Элиана.

Тот покачал головой, не глядя на нее.

– Вы должны.

– Вот же пустая голова, – тяжело вздохнул он. – Тот, кому я обязан, не обращается ко мне. А перед прочими у меня долгов нет. А теперь пошла прочь, пока я не доел этот чудесный козий суп и не освободил свои руки.

Элиана огляделась еще раз. Этот человек лекарь, судя потому, что она видела. Или даже алхимик. О могуществе алхимиков она слышала много, хоть и не во все верила. Но если Басир считает, что этот человек может определить, грозит опасность владыке или нет, то плевать ей на предрассудки.

– Вы отправитесь со мной, – сказала она твердо.

И когда алхимик с усталым раздражением обернулся, то увидел, что девушка стоит близко, а в ее руке находится кинжал. Он крякнул и с усмешкой вернулся к своей трапезе:

– Смотри, не поранься.

Элиана обошла стол и села напротив него.

– Мне приказали привести вас. Скажите, что мне сделать? Умолять вас? Пытать? Чем заплатить, чтобы вы отправились со мной?

– А если я скажу, что давно не знал женской ласки? – он подпер сухую, сожженную солнцем щеку и посмотрел на нее здоровым глазом. – Сможешь ли безропотно отдаться пустынному зверю, чтобы исполнить приказ господина?

Элиана содрогнулась. Она смотрела на чудовище с безобразным лицом, и ей хотелось с криком выбежать из хижины. Но стоило вспомнить о доверии хозяина и безопасности владыки, как все сомнения отступали.

– Если тело бедной еврейки единственное, что вам нужно, вы получите его, – произнесла она помертвевшими губами и дрожащими непослушными пальцами принялась распутывать узел на поясе.

Алхимик с любопытством смотрел на то, как она справляется, и как только веревка поддалась, остановил ее жестом:

– Достаточно. Ты оскорбила меня тем, к какому дикарству приравняла, – произнес он жестко.

Элиана замерла, не зная, куда себя деть. Ей хотелось плакать от стыда и бессилия.

– Но твоя преданность удивляет меня, – добавил мужчина, задумчиво помешивая суп пальцем. – Ты не похожа на гулящую девку, для которой такой способ расплаты – привычное дело. Значит, вопрос и впрямь крайне важен. Ты очень послушна господину.

Облизав палец, он поднялся и принялся бережно укладывать в сумку какие-то стеклянные колбы и крошечные деревянные шкатулки без резьбы.

– Веди, – хмуро бросил он затаившейся Элиане, боявшейся лишний раз вздохнуть. – Все эти истоптанные копытами тропы для меня на одно лицо, могу и перепутать ненароком.

* * *

Басир провел алхимика в опочивальню покойного, когда там никого не осталось, а сам вышел. Дожидаясь, пока чудесник сообщит о своих соображениях, он даже не смотрел в сторону тихой и бледной, как сумеречная тень, Элианы. Алхимик долго находился за закрытой дверью, а когда вышел, то выглядел уставшим и злым. Его лицо было испачкано копотью.

– Что сказали лекари? – спросил он, подходя к Басиру.

– Говорили о болезни, которая воспалила внутренности и вышла через горло. И сыпь на коже тоже тому доказательство.

– Да, все почти так. Небывалое расширение зрачков (а должно быть, никто не удосужился поднять ему веки), мучительная жажда, судя по количеству кувшинов с водой, которые не успели убрать, красная кожа на лице. Подобные симптомы имеют другое объяснение. Я проверил кровь покойного. Он был отравлен Сонной Одурью.

Басир шумно вздохнул, но никак иначе не выдал своей обеспокоенности.

– Это могло быть случайностью?

– Растение не растет в наших краях, – возразил алхимик. – Кто-то должен был привезти его и позаботиться о том, чтобы визирь употребил отраву в пищу.

Басир сплел руки на груди, глядя на закрытую дверь опочивальни так, будто оттуда вот-вот может выйти демон смерти.

– Благодарю тебя, – произнес он. – Более я не нуждаюсь в твоих услугах. Не сейчас.

Алхимик кивнул, заменив этим поклон.

– Твоя награда, – Басир снял с пояса кошелек, но пустынный лекарь отступил.

– Эта девчонка, – он кивнул на молчаливую Элиану, – показалась мне забавной. Меня давно никто не удивлял из людского племени. Считай, что в этот раз мы в расчете.

Он прошел мимо Басира, а, поравнявшись со сжавшейся девушкой, добавил:

– Она бесконечно верна тебе. Редкий дар, который не умеют ценить.

Сказав это, он ушел, прижимая к бедру тяжелую сумку. Басир посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на свою рабыню.

– Даже половина этой верности, – произнес он со стариковской печалью, – не принадлежит мне.