Только спустя несколько минут Вадим понял, что у него открыты глаза, и он смотрит на потолок транспортера. Осознав это, он моргнул и захотел позвать кого-нибудь, чтобы ему помогли освободиться от проводов, но в горле пересохло, и вместо окрика послышался нечеловеческий рык.

– Полегче, полегче, – женщина по имени Сэб удержала его от попытки сесть и принялась освобождать от проводов.

– Уже отключили? – услышав их голоса, в фургон вернулся Алекс. Он посмотрел на Вадима, затем перевел взгляд на экран планшета.

– Воспроизведение прервалось.

– Что? – переспросил Алекс. – То есть, он сам отключился?

– Не сам, – нахмурилась Сэб, – его отключили, но не я. Возможно, тот, кто имел доступ к памяти раньше.

– Раньше? – Вадим сел, потирая голову, которая трещала так, словно к затылку приложились полной пластиковой бутылкой. – Нет, дамочка, раньше меня никто не потрошил так.

Женщина нахмурилась, по-мужски широким жестом взяла планшет и поднесла его к носу Вадима:

– Это – показания работы твоего мозга, его активность в момент воспоминания, – она провела пальцем по экрану и постучала ногтем в том месте, где плавная кривая внезапно рванула вверх и осталась там, на самом пике до прерывания, – а это – то, что предшествовало отключению. Мозг буквально вскипел от потока информации, он не мог справиться, чтобы ее переварить и выдать в виде образов.

– Хочешь сказать, что это внешний сигнал? – уточнил заскакивающий в фургон Колин. Он взял планшет, изучая результат. – Вроде команды гипнотизера?

– Очень точное сравнение, – одобрила Сэб. – Я все думала, как это описать. Да, именно: будто в самый разгар сеанса невидимый доктор вывел пациента из транса.

Вадим слушал их, сжимая виски. Помимо головной боли нахлынула тревога. Он больше всего в жизни боялся двух вещей: стоматологов и сумасшествия. Взрослый мужчина, прошедший ад на советской подлодке, до сих пор уговаривал себя, как маленького, сходить к врачу, если разболелся зуб. И только невыносимые физические муки и беспомощность медицинских (и не только) средств для блокирования боли вынуждали его на такой шаг. Но с сумасшествием все обходилось иначе. Когда он был маленьким, его бабушка пережила инсульт. И превратилась в другого человека, чужого, заколдованного. Она внешне оставалась такой же, как прежде, но не всегда узнавала его. Иногда называла чужим именем или внезапно начинала кричать, прогоняя напуганного мальчика. А бывало, что смотрела добро, как прежде, вязала тихонько, а потом вдруг начинала говорить, и все слова были между собой перепутаны, как старые нитки. Он не понимал, но боялся ее огорчить, поэтому улыбался в ответ. Потом бабушка включила газ и забыла его закрыть. Так повторялось часто, и отец стал запирать ее в комнате. Вадим помнил, как она плакала, как просила выпустить.

Нет, он никогда не спятит, никогда! Лучше сразу на кладбище.

– Вадим, – позвала Сэб, смешно коверкая его имя своим акцентом, – вы уверены, что никогда раньше не сталкивались с таким аппаратом?

– Уверен, – буркнул он мрачно, – с таким – никогда. А вот с другими дело было.

О проекте «Гидра» он старался не вспоминать, хотя и забыть это было невозможно. Но он приложил столько усилий, что события службы погрузились в туман. Он помнил лица своих сослуживцев, и мог без запинки назвать даты и локации, в которых находился, но всё остальное растворилось в сознании, как паршивый кофе, оставив только мутную грязь. Время холодной войны, когда казалось, что враги окружили родину со всех сторон, было тяжелым, но не так, как сейчас, когда враги копошатся внутри страны, как трупные черви.

– Говори, – поторопил его Алекс Батлер.

– Ты американец? – спросил Вадим, прищурившись. – Холодная война, «железный занавес» – помнишь такие вещи? Хотя ты был еще мальчишкой.

– В те годы погиб мой отец, – глухо произнесла Сэб. – В восемьдесят третьем.

– Погибли многие, – подтвердил Алекс, его взгляд, обращенный к Вадиму, стал тяжелым. – Ассасины делали все, чтобы не допустить войны. О жертвах с обеих сторон конфликта умалчивали. Тамплиеры держали под контролем атомное и ядерное оружие.

– Я служил на флоте, – продолжил Вадим. – Тебе это известно.

– Проект «Гидра».

– Именно. После того, как нас отозвали, я попал в один центр… вроде госпиталя. Нас там обрабатывали. Лечили, можно сказать. Вылечили.

– Мне нужны подробности, – настойчиво произнес Алекс.

– Слушай, парень, я советский моряк, а ты хочешь, чтобы я американцу наши секреты сдал? Так запросто?

– Советского Союза больше нет, – напомнил Колин.

– Ассасинов, кажется, тоже больше нет, – жестко напомнил Вадим. – Или я ошибаюсь?

Сэб выругалась и отошла, взмахнув руками в знак капитуляции перед чужим упрямством.

Алекс долго смотрел на Вадима, будто пытаясь рассмотреть на его лице ответы на свои вопросы, потом чуть заметно улыбнулся:

– Мы не американцы. У нас десятки паспортов, в каждом из них – другое гражданство и даже имя. Я родился недалеко от Кандагара. Там находился оперативный отряд ассасинов, помогающих мирным жителям.

– А я родилась в Киото, – негромко отозвалась Сэб. На удивленный взгляд Колина, вспылила, – и что?!

– Ничего, люблю суши, – усмехнулся тот.

Вадим почесал затылок. «Чудилы не врут, – подумал он, – но это не значит, что им можно доверять. С другой стороны, что я теряю? Они не узнают ничего особенного, кроме того, что мою бошку почистили. Может, тогда отвяжутся. Зачем им психопат?»

– Хорошо. Будь по-вашему, – Вадим, воодушевленный собственными размышлениями, изобразил смирение. – Это было в санатории недалеко от Коктебеля. Названия не спрашивайте – не знаю. Но показать смогу. У меня зрительная память отменная.

Алекс кивнул и скомандовал:

– Едем.