Обязательное обучение молодых людей по классам с подготовкой к экзаменам – одна из универсальных традиций, достоинство которой никто не ставит под сомнение. Мы принимаем как должное, что именно так и происходит процесс обучения. Но небольшие размышления над нашим собственным опытом показывают, что существует множество других способов обучения. Мы обучаемся в процессе чтения, наблюдения, имитации, созидания. Мы обучаемся, находясь в группе друзей, обучаемся и в одиночестве. Однако почти никакие из этих способов обучения не называют «образованием», поскольку образование – всегда централизованный процесс передачи информации сверху вниз. Действительно ли обучение в классной комнате – лучший путь получения образования? Или навязчивая идея формального образования просто вытеснила все другие, более эволюционные формы? Как будет выглядеть образование, если ему позволить эволюционировать?

Если задуматься, это довольно странно, что свободные и свободномыслящие люди отправляют своих детей, достигших пятилетнего возраста, в заключение сроком на 12 или 16 лет. Там под страхом наказания их заставляют сидеть за партами и выполнять определенную рутинную работу. Конечно, сейчас все не так, как описывал Диккенс, и многие выходят из школы с расцветшим интеллектом, но школа по-прежнему является учреждением, обладающим авторитарной и идеологической властью. В моем личном опыте аналогия с тюрьмой вполне оправданна. Интернат, в котором я пребывал в возрасте от восьми до двенадцати лет, отличался столь строгими правилами и столь регулярными и жестокими телесными наказаниями, что мы воображали себя военнопленными в нацистской Германии и даже рыли туннели, запасали еду и строили планы побега до железнодорожной станции. Побеги были частыми и строго наказывались, но мы обычно считали беглецов героями.

Прусская модель

Историк экономики Стивен Дэвис отсчитывает начало современного школьного образования от 1806 г., когда армия Наполеона одолела Пруссию. Униженная Пруссия последовала советам своего ведущего мыслителя Вильгельма фон Гумбольдта и разработала программу обязательного строгого обучения, основная цель которого заключалась в превращении молодых людей в послушных солдат, которые не сбегут с поля битвы. Многими элементами этой прусской системы образования мы пользуемся до сих пор. Ученики собирались в классы по возрасту, а не по способностям, что имеет смысл, если требуется вырастить солдат, а не граждан. Было введено множество формальностей. В частности, дети сидели за партами, выстроенными рядами, лицом к учителю, а не прогуливались вместе с учителем, как, скажем, древние греки. Ритм школьного дня определял звонок. Практиковалось заучивание материала, а не открытое обучение. Было введено правило изучать несколько предметов в день, а не останавливаться на каждом вопросе несколько дней. Как считает Дэвис, все это имеет смысл, если вы хотите воспитать послушных солдат и создать из них армию, способную одолеть Наполеона.

Прусский эксперимент был замечен на другом берегу Атлантики. В 1816 г. основатель государственных школ в Северной Каролине Арчибальд Мерфи заявил следующее: «Заботясь и беспокоясь о благополучии детей, государство должно взять на себя ответственность за них и поместить в школы, где их разум будет просветляться, а сердца – наполняться добродетелью». Хорас Манн, которого считают одним из основателей американской государственной системы образования, был примерным последователем прусской модели. В 1843 г. он побывал в Пруссии и вернулся с твердым намерением воспроизвести этот опыт в государственных школах своей страны. В 1852 г. прусская система была принята в Массачусетсе, а вслед за тем и в Нью-Йорке. По мнению Манна, задача государственного обучения состояла не столько в том, чтобы поднять уровень образования (вообще говоря, к 1840 г. уровень грамотности в северных штатах уже достиг 97 %), сколько в том, чтобы превратить неуправляемых детей в дисциплинированных граждан. Очевидно, что делалось это в интересах страны, а не в интересах отдельных людей. Вот что говорит о Манне «Википедия»: «Прививая такие ценности, как послушание и расторопность, и организуя учебное время по звонку, помогал готовить учащихся к будущей службе». Не случайно в это время многие считали, что американские ценности находились в опасности из-за наплыва католических эмигрантов, и отчасти по этой причине государство взяло под контроль систему образования. В книге «Возрождение образования» Лант Притчетт цитирует честное признание министра образования Японии XIX в.: «При организации любой школы необходимо помнить, что делается это не во благо учеников, а во благо страны».

Вытеснение частных школ

Через несколько лет англичане пошли тем же путем – чтобы готовить чиновников для управления империей. Как заметил Сугата Митра в знаменитой лекции 2013 г., британцы начали создавать большой компьютер, чтобы управлять своими дальними владениями, – административную машину, состоящую из взаимозаменяемых частей, каждая из которых – человек. Чтобы управлять этими частями, нужна другая машина – образовательная, которая поставляла бы людей, способных быстро читать, разборчиво писать, уметь складывать, вычитать и умножать в уме. «Эти люди должны быть идентичными, чтобы можно было взять одного из Новой Зеландии и отправить его в Канаду, где он немедленно начнет функционировать».

Вопреки общему мнению, обязательное государственное образование в Великобритании, как и в Америке, не было единственным способом получения образования для детей из бедных семей. Когда в 1880 г. Великобритания ввела систему обязательного государственного образования, в стране практически не существовало неграмотности. Уровень грамотности постепенно повышался от 50 % среди мужчин и 10 % среди женщин в 1700 г. до 90 % среди представителей обоих полов к 1870 г. Когда в 1880 г. ввели государственное образование, более 95 % пятнадцатилетних подростков уже были грамотными. Эти показатели почти полностью оказались достигнуты благодаря добровольному обучению в семьях, в церкви или общине, поскольку государство практически не занималось вопросами образования вплоть до 1870 г. Почему добровольное образование не могло бы развиваться дальше? Вся система образования эволюционировала спонтанно, без руководящих указаний со стороны государства.

В 1965 г. британский экономист из Университета Ньюкасла Эдвин Уэст, позднее переехавший в Канаду, опубликовал ставший широко известным отчет о системе частного образования «Образование и государство», в котором утверждал, что введение государственной системы образования в 1870 г. и признание ее обязательного характера в 1880 г. на самом деле просто вытеснили развивающуюся здоровую систему частного образования, которая могла развиваться и дальше. Как ярко подметил Уэст, правительство просто «вскочило в седло уже бежавшей лошади».

Примерно то же самое происходило в Индии, где в 1820-х гг. в частных школах уже обучалось больше мальчиков, чем в некоторых европейских странах. И это задолго до того, как британцы ввели там систему государственного образования. Позднее Махатма Ганди жалел, что британцы «выкорчевали прекрасное дерево» и оставили Индию более безграмотной, чем она была раньше, заменив систему местных частных школ чудовищно неэффективной централизованной государственной системой, странной и открытой для кастовой вражды.

Между 1818 и 1858 гг. число учащихся в английских частных школах выросло в четыре раза. В 1870 г. образование в Великобритании уже стало практически всеобщим, хотя учеба продолжалась недолго, и программы по современным стандартам были отрывочными. Но в том-то и дело, что мы не можем мерить вчерашний день сегодняшними стандартами. Система быстро развивалась, поскольку рабочий класс видел преимущества от возможности читать дешевые и доступные газеты и журналы и от возможности писать. Уэст писал: «Представление о том, что появление современной популярной периодики связано с образовательным законом Форстера от 1870 г., – миф… В конце 1860-х гг. большинство людей были грамотными, большинство детей имели какое-то школьное образование и большинство родителей платили за него».

Любопытно вспомнить, что же именно рекомендовал У. Э. Форстер. На самом деле, он был далек от мысли о введении бесплатной и всеобщей системы государственного образования, а предполагал, что государство должно подключиться там, где существуют серьезные бреши в частной образовательной системе, и взять на себя расходы, а родители получат возможность выбрать школу для своего ребенка. Но вскоре все эти идеи были забыты, поскольку государство, получившее доступ к системе образования, быстро взяло на себя управление практически всеми школами и не только стало решать, кто и чему будет учить детей, но и в какую школу будет ходить каждый конкретный ребенок. Если бы и после 1870 г. образование продолжало оставаться частным, а государство лишь оказывало материальную помощь тем, кто не может платить, система образования практически наверняка продолжала бы расширяться и развиваться. Инновационный и соревновательный дух способствовал бы формированию курсов и стандартов, которые совершенствовались бы, возможно, еще быстрее. Вместо этого начал разрастаться миф о том, что британское государство вмешалось там, где образования не существовало, и обеспечило обучение следующих поколений граждан.

Система частного образования вполне могла избежать снижения стандартов государственного образования, в результате которого начали раздаваться призывы к позитивным действиям, способствующим увеличению доступа детей из государственных школ в хорошие университеты. Частные школы выпускают непропорционально больше подготовленных кандидатов для поступления в Оксфорд и Кембридж, чем государственные школы. Это означает, что либо дети богачей от рождения умнее, чем дети бедняков, что в целом кажется маловероятным, либо частные школы дают более качественное образование – а это очевидное указание на низкое качество обучения в государственных школах. Стоит заметить, что стоимость обучения в частных школах не намного больше, чем в государственных. Разница заключается в том, что деньги в частной системе поступают от родителей, а в государственной системе – от налогоплательщиков. А дети, получившие самое дешевое – домашнее – образование, имеют еще больше шансов поступить в хороший университет. Короче говоря, национализация образования позволила более бедным семьям тратить свои доходы (в отличие от налогов) на другие дела, однако она совсем не повысила их социальную подвижность, скорее наоборот.

Инновации в образовании

Все вышесказанное справедливо не только для Великобритании. Международное долгосрочное исследование «рынков и монополий в образовании», проведенное Эндрю Кулсоном для Института Катона в Вашингтоне, показало, что внутри каждой страны и на международном уровне «частное образование оказывается лучше государственного образования, по данным подавляющего большинства эконометрических исследований». Составленный Лантом Притчеттом поразительный обзор системы образования в Индии и в других странах выявил печально низкие стандарты знаний во многих финансируемых государством школах, почти всегда находящихся под государственным контролем. Гордые заявления о том, что дети проводят больше времени в школе, а на образование расходуется больше средств, ничего не стоят, если все это не помогает детям учиться. Притчетт проводит аналогию с пауком и морской звездой. Паук контролирует все, что попадает в его сеть, с помощью единственного центра в головном мозге – это высокоцентрализованная система. Морская звезда не имеет головного мозга и представляет собой децентрализованный организм с радиальной структурой; контроль происходящего она осуществляет с помощью нервных клеток щупалец. «Система паука» в образовании была создана в XIX в. с основной целью воспитания законопослушного населения. Такие централизованные системы более чем бесполезны для решения современных задач образования и для инноваций. Решение, предлагаемое Притчеттом, заключается в стимуляции эволюции локальных образовательных систем, открытых для разнообразия и экспериментов, – переход к «системе морской звезды».

Настоящая трагедия централизованного образования заключается в практически полном отсутствии инноваций. Хотя я учился в нескольких лучших школах мира, меня поражает сохранившийся в образовании средневековый уклад, даже если речь идет не о преподавании латыни. Невозможно не заметить, что образование ни в коей мере не развивается параллельно с технологией, в отличие от многих других сфер деятельности. Не только мне, но и моим детям науку преподавали так, как будто это набор фактов для механического переваривания, а не череда удивительных тайн, которые предстоит раскрыть. Расскажите им о галактиках и черных дырах, а не о законе Бойля! Это просто чудо, говорил Альберт Эйнштейн, что «современные методы воспитания еще не полностью задушили любознательность; поскольку это хрупкое маленькое растение помимо стимуляции нуждается главным образом в свободе».

Отсутствие инновационного процесса, безусловно, связано с национализацией образования. Альберт Шенкер, долгое время находившийся на посту президента Американской федерации учителей, заявлял: «Пришло время признать, что государственное образование функционирует подобно плановой экономике. Это бюрократическая система, в которой роль каждого определена заранее и практически нет места для инноваций и продуктивной работы. Неудивительно, что наша школьная система не совершенствуется; она больше напоминает коммунистическую, чем нашу собственную рыночную экономику».

Но намечается эволюционная реформа образования. Профессор Университета Ньюкасла Джеймс Тули подметил (возможно, лучше сказать «открыл») тот факт, что в самых бедных районах больших городов, а также в отдаленных деревнях таких стран, как Индия, Нигерия, Гана, Кения и даже Китай, имеется множество недорогих частных школ. По заказу Всемирного банка он начал изучать это явление в 2000 г. в городе Хайдарабад в Индии, а потом в Африке. В перенаселенных и грязных трущобах старой части Хайдарабада он обнаружил ассоциацию, состоящую из пяти сотен частных школ для бедных. В одной из них (Peace High School) он увидел классные комнаты без дверей, с выбитыми стеклами и разрисованными стенами. Родители учеников – рикши и поденщики – платят за обучение детей от 60 до 100 рупий (от 90 пенсов до 1,5 фунта) в месяц в зависимости от возраста ребенка. Однако качество обучения оказалось удивительно высоким. В другой школе (St Maaz High School) Тули обнаружил харизматического директора с явным математическим талантом, который в 20 лет организовал школу почти для тысячи учащихся. Этот человек арендовал три помещения и поручил преподавание неквалифицированным (однако в большинстве своем имеющим образование) преподавателям и сделал из всего этого весьма выгодное предприятие. Государственные школы тоже существуют, и в них работают учителя с государственными дипломами, однако многих родителей не устраивает низкое качество обучения в этих школах, а многие преподаватели частных школ жалуются на уровень подготовки учителей в государственной системе образования. Один из них сообщил Тули, что «подготовка учителей в государственной образовательной системе подобна обучению плаванию без посещения бассейна».

Когда Тули сообщил результаты исследования своим коллегам из Всемирного банка, ему возразили, что он рассказывает о бизнесменах, обдирающих бедноту, и что большинство частных школ доступно лишь для наиболее благополучных представителей местной бедноты, что плохо для остальных. Однако это оказалось совсем не так. Например, Peace High School делает дотации или вовсе бесплатно обучает детей самых бедных и неграмотных родителей: так, отец одного ученика работал уборщиком в мечети и зарабатывал менее 10 фунтов в месяц. Почему такие люди посылают своих детей в частные, а не в бесплатные государственные школы, в которых выдают школьную форму, учебники и иногда даже бесплатную еду? Как рассказали родители, причина заключается в том, что учителя из государственных школ не объясняют или плохо объясняют материал. Тули посетил несколько государственных школ и убедился в этом сам.

Вскоре Тули понял, что о существовании дешевых частных школ в бедных районах было известно, но государственные службы в целом игнорировали этот факт, утверждая, что только расширение государственной системы образования может помочь беднякам. Плохое качество обучения в государственных школах бедных стран широко известно, но все сходятся на том, что проблема заключается в недостатке денег, а не в неправильном подходе. Например, в одной из статей Амартия Сен призывает увеличить объем государственного финансирования образования и отменить частные школы как заказник элиты, хотя в той же статье признает, что бедные люди все чаще посылают детей учиться в частные школы, «особенно в тех районах, где государственные школы находятся в плохом состоянии». Он считает, что их «плохое состояние» объясняется переходом среднего класса в частные школы, а не тем, что преподаватели отчитываются перед бюрократической системой, а не перед родителями. Однако бедняки покидают государственный сектор в не меньшей степени, чем средний класс. Идея о том, что можно способствовать развитию образования снизу, полностью игнорируется в угоду теории централизованного образования.

Индия в исследованиях Тули была лишь отправной точкой. Он объезжал страну за страной. Всюду ему сообщали, что недорогих частных школ не существует, и всюду он убеждался в обратном. В Гане он встретил учителя, открывшего четыре филиала школы, в которых обучалось 3400 детей. Цена обучения составляла 50 долларов в семестр, а те, кто не мог платить эту сумму, получал материальную помощь. В Сомали Тули попал в город, где не было водопровода, мощеных и освещенных улиц, но частных школ там было в два раза больше, чем государственных. В Лагосе, где государственные чиновники и представители западных агентств полностью отрицали существование частных школ, Тули обнаружил, что 75 % детей из беднейших районов посещают частные школы, многие из которых не имеют государственной регистрации. Всюду, где побывал Тули, как в городах, так и в сельской местности, и в Индии, и в Африке, он обнаружил, что в дешевых частных школах учится больше детей, чем в государственных, и что на обучение детей в этих школах люди тратят 5–10 % зарплаты. Когда Тули спросил в представительстве Британского агентства по образованию в Гане, почему они не хотят оказывать финансовую помощь таким школам вместо того, чтобы вкладывать деньги в официальную бюрократическую систему, ему ответили, что не могут передавать деньги коммерческим организациям.

Представьте себе, что вы живете в трущобах Лагоса и у вас есть дочь. В той школе, куда она ходит, учителя часто отсутствуют, засыпают на уроках, а проснувшись, ничему толком не могут научить. Однако это государственная школа, и, если вы заберете оттуда своего ребенка, это не вызовет никаких последствий. Вы можете, конечно, пожаловаться начальству, которое размещается в другой части города, куда вы редко заглядываете. Еще можно ждать следующих выборов и голосовать за политиков, которые пообещают контролировать посещаемость и качество учителей. Удачи вам! В отчете Всемирного банка, на который ссылался Тули, с безысходностью отмечалось, что система оплаты в зависимости от производительности труда в государственном образовании не работает, «процветает коррупция, и нижестоящие чиновники платят вышестоящим чиновникам для получения положительной оценки своей деятельности».

Однако если вы забираете ребенка из частной школы, владелец школы быстро ощутит это на собственном кармане, так что плохого учителя вскоре уволят. В такой системе хозяин – потребитель, то есть родитель ребенка. Тули обнаружил, что владельцы частных школ постоянно контролируют учителей и реагируют на жалобы родителей. Группа Тули посетила классы многих школ в Индии и в Африке и обнаружила, что реальный учебный процесс происходит в меньшем числе классов в государственных школах, чем в частных школах, – иногда в два раза меньше. В непризнанных частных школах, не имеющих государственной поддержки или финансирования, туалеты, электричество и классные доски находятся в лучшем состоянии, чем в государственных. Ученики таких частных школ достигают лучших результатов, особенно по английскому языку и математике.

Технология образования

Вклад коммерческих структур в систему образования значителен не только в развивающихся странах. В Швеции частные школы составляют конкуренцию государственным, повышая стандарты и увеличивая время, которое учителя отдают процессу преподавания. Благотворительная деятельность большинства элитных частных школ Великобритании, вероятно, тоже способствует их распространению.

Технология позволяет еще активнее модернизировать образование. Ассоциация Bridge International Academies контролирует 200 дешевых частных школ в Кении, используя специальные компьютерные программы для учителей. Эти программы распространяются с помощью планшетов и используются еще и для мониторинга учебного процесса. Благодаря этому образовательный процесс не лимитируется качеством местных учителей, поскольку ученики получают доступ к лучшей мировой практике преподавания, преподносимой местным учителем. Аналогичным образом, Академия Хана предлагает более 4000 коротких видеофильмов с высококачественным изложением самых разных вопросов, которые может использовать любой желающий. Существуют также «массовые открытые онлайн-курсы» (MOOC), в которых выступают лучшие лекторы элитных университетов. Материал этих лекций может быть использован любым желающим, а не только студентами Стэнфорда или Массачусетского технологического института. Точно так же как вместо лучшего городского исполнителя теперь вы можете слушать Пласидо Доминго, в современном мире вы можете себе позволить обучаться не у местного учителя, а у кого-то другого. Вы можете подключиться к более качественной системе преподавания. На другом краю спектра предложений – частный колледж Minerva Academy, организованный инженером-предпринимателем Беном Нельсоном в Сан-Франциско. Это небольшой, точнее говоря, малюсенький, реальный университет, в котором студенты живут и учатся вместе, как обычно, но без обычных университетских атрибутов, таких как лекции, которые заменены интерактивными семинарами. Лекции, как говорит Стивен Косслин из этого университета, это «прекрасный метод преподавания, но ужасный метод для усвоения».

Я уверен в том, что через 50 лет традиционные университеты уйдут в прошлое, уступив место новым способам обучения. Зачем платить большие деньги, чтобы провести три года в одном и том же кампусе и получить возможность в реальной жизни зарабатывать немногим более тех, кто не заканчивал университетов, если можно составить собственную комбинацию виртуальных курсов, оцениваемых через Интернет, и использовать лекции лучших профессоров из любого университета мира? Когда специалист в области искусственного интеллекта Себастьян Трун отправил электронное сообщение о том, что будет читать курс не только для студентов Стэнфорда, но для всех желающих, кто захочет услышать его через Интернет, его курс прослушали десятки тысяч человек. И более 400 из них получили более высокие оценки, чем лучшие студенты Стэнфорда.

Вообще говоря, что мешает полностью исключить преподавателя из образовательного процесса? Когда Сугата Митра впервые поставил компьютеры с доступом в Интернет в дыру в стене в трущобах Дели, он не знал, чего ожидать. Он наблюдал за детьми, сгрудившимися вокруг экрана и начинавшими осваивать Интернет. Через несколько недель эти дети, даже не владевшие английским языком, уже весьма умело обращались с компьютером.

Именно этот эксперимент с дырой в стене стал основой идеи, сформулированной в фильме «Миллионер из трущоб». Как обнаружили коллеги Митры, за три года 20 компьютеров позволили 6000 детей из одного из районов Дели научиться обращаться с компьютером вообще без участия преподавателя. Дети могут научиться обращаться с компьютером без советов взрослых. Важно, что дети учились не индивидуальным образом, а обучали друг друга – это был коллективный, эволюционный процесс.

После этого открытия Митра подумал о том, что в современном мире и другие знания можно прививать без участия преподавателя. В удаленной тамильской деревне Каликуппам, вблизи Пондичерри, он провел следующий эксперимент: он попытался обучить основам молекулярной биологии детей в возрасте от 10 до 14 лет, почти не знающих английского языка и обладающих еще меньшими знаниями в биологии, причем без помощи специалиста в области биологии. Всего через два месяца дети сами осваивали биотехнологию и выполняли предложенные тесты в среднем примерно на 30 %. Идея состояла в том, чтобы обеспечить им доступ к компьютеру «в дыре в стене» и правильно формулировать вопросы, а затем оставить их самостоятельно решать задачу.

Этот эксперимент, позднее воспроизведенный в разных уголках мира, привел к формированию концепции «самоорганизующихся учебных пространств» (SOLE). Митра усаживал троих, четверых или пятерых детей за один компьютер, задавал им вопросы и оставлял искать ответ. Кто такой Пифагор? Как айпад определяет свое местоположение? Что такое Британская Индия? Могут ли деревья думать? Почему нам снятся сны? Мылись ли викинги? По мнению Митры, каждый вопрос вызывает дискуссию, но обязательно открывает дорогу к обучению.

Забавно, что Митра, возможно, заново открыл старый индийский метод, похороненный под слоями прусской практики обучения. В конце 1700-х гг. работавший в Мадрасе британский учитель Эндрю Белл обнаружил, что в индийских школах существует удивительно успешная практика, когда старшие мальчики обучают младших. Он вернулся с этой идеей в Англию, провел эксперимент во многих английских школах и опубликовал книгу под названием «Эксперимент в образовании, проведенный в приюте для мальчиков в Мадрасе и предлагающий систему, в соответствии с которой школа или семья может обучаться самостоятельно под присмотром учителя или родителя».

Следующая идея Митры заключалась в изобретении «бабушкиного облака» – сети обычно уже отошедших от дел англичан, которые с помощью Интернета дают советы детям из удаленных деревень или трущоб. «У меня есть новая гипотеза, – писал Митра. – Если обеспечить необходимую компьютерную поддержку и свободную и безопасную обстановку, дружелюбного, но не имеющего специфических знаний посредника, группа детей способна пройти школьные тесты… самостоятельно».

Как считает Митра, одним из самых серьезных препятствий на пути развития самообразования является система оценок. Пока память и мыслительные способности учащихся оцениваются по результатам экзаменов, в самообразовании нет большого смысла, и школам не позволят развивать новые формы образования. Например, недавно на одном из экзаменов в Великобритании учащимся задавали вопрос: «Что такое старичное озеро?» Задумайтесь об этом на минуту. В дни, когда местное население топило в озерах районных уполномоченных, возможно, это нужно было знать. Сегодня, когда подобная информация нужна единицам, ее можно получить мгновенно с помощью смартфона. Как сказал мне Митра, если бы на экзаменах задавали вопросы типа «Что такое самоподобие и каковы последние открытия в данной области?», пришлось бы разрешить использовать в экзаменационном зале Интернет и все бы изменилось.

Идеология в образовании

Нам необходимо уйти от креационизма в образовании и позволить образованию свободно эволюционировать. Правильно организованное обучение представляет собой развивающийся, эволюционный процесс. Это процесс стимуляции обучения людей во всем мире. Однако это также инструмент пропаганды идеологии, который Джон Стюарт Милль называл «деспотизмом над разумом». Даже после того, как учеников перестали воспринимать в качестве пушечного мяса или нецивилизованных варваров, государственные школы все еще продолжали внушать учащимся, что их страна чаще всего была права и одерживала победы, тогда как ее соперники вели себя вероломно и чаще всего ошибались, что Бог – это христианский Бог и т. д. Конечно, в наши дни количество подобной пропаганды уменьшилось, хотя некоторые политики обеспокоены тем, что происходит в школах, находящихся под влиянием радикальных исламистов. Но ведь это не что иное, как еще один вид пропаганды. Возможно, вы проповедуете развитие мультикультурного общества и бережное отношение к планете, но это все равно пропаганда. Не нужно быть излишне подозрительным, чтобы видеть, что в современной школе не учат думать, а учат тому, что думать. Жалобы на упадок мира или призывы к переходу на энергию ветра все чаще появляются в школьных учебниках даже при изучении таких вопросов, как, скажем, история Испании.

В недавнем отчете Эндрю Монтфорда и Джона Шейда отмечалось, что явное желание привлечь детей к охране окружающей среды выражается в наличии в английской школьной программе множества «серьезных ошибок, неоднозначных тезисов и необъективных оценок проблемы климата. Это относится ко многим популярным учебникам, методическим материалам для учителей и ученическим проектам». Учебники и методички советуют обращаться к политикам, участвовать в политических кампаниях и вовлекать родителей. Словосочетание «глобальное потепление» встречается в экзаменационных билетах по экономике, химии, географии, религии, физике, французскому и английскому языку, гуманитарным наукам, обществоведению, биологии и точным наукам.

К счастью, дети не всегда делают то, чего от них хотят взрослые. И идеологическая направленность образования тоже не новость. Дорис Лессинг писала, что мы должны сказать детям следующее: «Вас вовлекают в идеологию. Мы еще не придумали систему образования без идеологии. Мы просим прощения, но пока это лучшее, что мы можем сделать». Кажется, существует одна школа, которая лучше других сопротивляется идеологизации, по крайней мере так было вначале. Это программа Монтессори, подразумевающая совместную работу детей разных возрастов, отсутствие экзаменов и акцент на саморегулируемое обучение. Среди выпускников таких школ на удивление много успешных предпринимателей. Основатели программ Amazon, «Википедия» и Google (оба) учились по проектов Монтессори. Как считает один из разработчиков Google Ларри Пейдж, секрет может заключаться в том, что эта система обучения развивает естественное желание детей «следовать не законам и порядку, а собственным наклонностям, интересоваться тем, что происходит в мире, и делать вещи несколько иначе, чем остальные».

Образование и экономический рост

В условиях нисходящей централизованной системы очень часто извращается сама цель образования. Крайне редко государство заинтересовано в том, чтобы поддерживать обучение и способствовать распространению знаний. Оно заинтересовано в воспитании послушных граждан, лояльных по отношению к государству, способствующих подъему экономики и поддерживающих господствующие идеологические течения. Как писал Г. Л. Менкен, «Цель государственного образования совсем не в том, чтобы способствовать просвещению, а в том, чтобы свести как можно больше отдельных личностей к одному и тому же уровню, вывести стандартного гражданина без инакомыслия и оригинальности». Отчасти именно поэтому печальное отсутствие новшеств и прогресса в образовании никогда по-настоящему не беспокоило власти. Сегодня, как считает Стивен Дэвис, школа – лишь инструмент, сообщающий работодателям, что еще один молодой человек прошел соответствующую идеологическую обработку и готов выполнять порученную ему работу – в точности, как того хотел Хорас Манн. Политики левого направления акцентируют внимание на расходах, политики правого направления – на реформах программы и методов обучения. Однако все они сходятся во мнении, что приоритет образования – формирование нации, а не личности. Влияние образования на формирование личности вторично по отношению к его влиянию на благо страны. Не спрашивайте, что государственные школы вашей страны могут сделать лично для вас…

За последние 25 лет основная забота правительства в сфере образования, кроме воспитания у нового поколения обеспокоенности состоянием планеты, заключалась в использовании образования для подъема экономической конкурентоспособности. Все политические партии сходятся в том, что лучшие школы, лучшие университеты и лучшая профессиональная подготовка способствуют благоденствию общества. Совершенно справедливо, что более длительное образование способствует более высокому уровню благосостояния – более образованные люди обычно имеют более высокую зарплату. Также совершенно справедливо, что страны с высоким уровнем образования обычно более благополучны. Но означает ли это, что образование является эликсиром экономического роста? Существуют ли доказательства, что образование способствует экономическому росту, а не наоборот? Элисон Вульф в книге «Имеет ли значение образование?» тщательно проанализировала факты и, удивительным образом, пришла к отрицательному ответу. Она ссылается на исследования Всемирного банка, которые демонстрируют отрицательную зависимость между вложениями в образование и ростом экономики. Страны, вкладывающие наибольшие средства в расширение системы образования, в экономическом плане развиваются медленнее, чем те, которые затрачивают на образование меньше ресурсов. Египет провел большую работу по улучшению, распространению и удлинению образовательного процесса, но развивается медленно. За 30 лет, начиная с 1970-х гг., в стране более чем вдвое выросло число учащихся школ и университетов. Но за этот же период страна передвинулась с 47-го всего лишь на 48-е место в списке беднейших стран мира. В 1960 г. уровень грамотности на Филиппинах был намного выше, чем на Тайване, но сегодня доход на душу населения там в 10 раз ниже. Аргентина в последнем столетии была одной из самых отсталых в экономическом плане стран, но уровень грамотности там один из самых высоких в мире. Чем в большей степени страна внедряет систему планирования, тем лучше работает ее система образования, но тем хуже экономические результаты – не в последней степени из-за того, что она готовит больше бюрократов для планового хозяйства (как в Египте).

Казалось бы, должно выигрывать качество профессионального образования, но обычно и это не так. По идее, направленность профессионального образования должна диктоваться нуждами экономики. Однако еще одно исследование, проведенное Элисон Вульф, показало, что оно подчинено идеям централизации и дирижизма: «На протяжении десятилетий руководство профессиональным образованием осуществляется из центра. Это плохая идея, и не только по причине очевидной неэффективности. Такая система означает, что правительство берет на себя прямую ответственность за успехи и неудачи и, естественным образом, не может быть честным».

Это правда, что обычно более образованные люди являются более состоятельными, чем менее образованные, как внутри одной страны, так и в разных странах. Но, как считает Вульф, причина и следствие здесь поменялись местами. «Может ли быть, что [экономический] рост определяет образование, а не образование определяет [экономический] рост?» Вы, безусловно, можете назвать примеры стран, которые плановым образом изменили систему и общего, и профессионального образования, добились в этом больших успехов и при этом очень быстро развиваются: классические примеры – Южная Корея или Сингапур. Однако Вульф задается вопросом, является ли образование причиной или хотя бы важным фактором экономического роста, и приходит к заключению, что это не обязательно так. Гонконг и Швейцария развиваются не менее быстро, но в условиях гораздо менее централизованного планирования или инвестиций в образование. Для такого уровня экономики, каким обладает Швейцария, численность учащихся в университетах в этой стране намного ниже средних показателей. В Гонконге «экономический рост, скорость которого сравнима со скоростью падения метеорита, никак не связан с централизованной плановой политикой в сфере образования», – заключает Вульф. Но когда жители Гонконга достигают определенного уровня благосостояния, они начинают отправлять своих детей в хорошие частные школы.

Еще более значительный пример – страна на противоположном от Гонконга берегу Тихого океана. На протяжении десятилетий Америка довольно бледно выглядела в мировой классификации качества школьного образования, однако демонстрировала хорошие экономические показатели. Короче говоря, нельзя сказать, что страны с наиболее высоким уровнем образования демонстрируют более высокие темпы экономического роста по сравнению со странами с менее высоким уровнем образования. Каждый дополнительный год, проведенный в школе или университете, должен повышать продуктивность служащего, но экономическая статистика ничего подобного не выявляет. Вульф приходит к выводу, что «если высококачественное образование и играет какую-то роль в экономической мощи страны, оно делает это весьма незаметным образом, поскольку его вклад размывается или нейтрализуется другими факторами». Образование, безусловно, способствует повышению уровня зарплаты конкретного человека, но не влияет на скорость роста экономики в целом.

Не находя в экономике дивидендов от образования, Вульф замечает, что страны, вкладывающие значительные средства в образование, обычно развиваются медленнее, чем те, которые вкладывают меньше. Ее вывод суров: «Простой однонаправленной связи, столь вдохновляющей наших политиков и комментаторов, – что расходы на образование усиливают экономический рост – просто не существует». Она, конечно же, признает, что определенный уровень образования необходим. Если бы люди не умели писать и считать, большинство высокооплачиваемых профессий просто не существовали бы. Но вопрос не в этом. Вопрос, скорее, заключается в том, обеспечивает ли продление образования выше какого-то уровня дополнительные преимущества для экономики. «Идея о том, что дополнительное образование обеспечивает усиление роста благосостояния, является иллюзией», – замечает Вульф. Множество профессий сегодня доступны лишь для людей с высшим образованием, хотя ими вполне могли бы овладеть и люди без такого образования.

Повторяю, что я ни в коей мере не утверждаю, что высшее образование не является преимуществом для конкретного человека. Высшее образование – это замечательно, но это одно из достижений экономического роста, а вовсе не фактор, способствующий развитию экономики. Совершенно очевидно, что полное отсутствие образования было бы катастрофой для современной экономики. Но это не означает, что наилучший способ поднять экономику заключается в повышении расходов на образование. Образование – не «небесный крюк», на котором держится экономическая политика; это эволюционный процесс.

В образовании превалирует креационистский способ мышления. Учебные программы имеют излишне директивный характер и очень медленно меняются, преподаватели скорее готовят учеников к сдаче экзаменов, чем развивают их способности или совершенствуют собственные возможности. Учебники состоят из инструкций, объясняющих, что следует думать, а не как думать, образовательный процесс больше напоминает инструктирование, а не обучение, возможности самоорганизующегося обучения не используются, главенствующая роль государства в образовании не ставится под сомнение, а расходы на образование определяются предполагаемым благом для государства, а не для отдельных индивидов. Это не означает, что образование существовало бы и без школ, что учителя не нужны вовсе, что ответ на все вопросы заключается в индивидуальном подходе к обучению в начальной школе или что нет вовсе никакой необходимости в государственном участии в сфере образования. Конечно, все это имеет какое-то значение. Но существует и другой путь, когда политики и учителя позволяют зарождаться и развиваться лучшей практике, когда государство выступает в роли помощника, а не диктатора, когда студентов поощряют учиться, а не втолковывают им, что следует думать, когда более успешный ученик становится хозяином, а не слугой системы.

Дайте образованию эволюционировать!