Магнус, будучи в хорошем настроении, поставил «отъездовер» на Ньялсгате, напротив своего дома, точнее — дома Катрин. «Отъездоверами» теперь называли «рейнджроверы», на которых давно владельцы отъездились: Магнус купил свой у разорившегося адвоката, владельца двух машин, оказавшегося в таком положении, что ему было не по карману держать и одну. «Отъездовер» расходовал много горючего, но за пределами Рейкьявика без хорошей машины нельзя было обойтись.

Хорошее настроение Магнуса отчасти проистекало из пары баночек пива, наскоро выпитых в «Большом Рокке». Этот бар находился рядом с Хверфисгатой. Теплый, обшарпанный, заполненный по будням любившими выпить мужчинами и женщинами, бар напоминал Магнусу заведения, посещаемые им и его приятелями в Бостоне после работы. В Рейкьявике пили гораздо меньше, за исключением выходных, когда все будто с цепи срывались. К выпивке в будни относились неодобрительно. Что только повышало привлекательность «Большого Рокка».

Однажды, вскоре после приезда в Исландию, за парой обычных баночек пива последовало еще много чего, перемежаемого рюмками виски, и это стало, естественно, причиной неприятностей. Но теперь Магнус не позволял себе лишнего.

Однако хорошим настроением он был обязан не только пиву. Ему уже давно хотелось снова заняться настоящей полицейской работой. А это дело действительно возбуждало у него интерес. Магнус не был уверен в том, что они найдут исландский след в убийстве Оскара, но если это случится, то не иначе как через Харпу. Следовало, конечно, ожидать, что она расстроится из-за самоубийства бывшего любовника, но волнение Харпы объяснялось не только этим. Она что-то скрывала.

И самоубийство Габриэля Орна вызывало недоумение. Пока что не было обнаружено у него никаких признаков суицидальных наклонностей или крайней депрессии. Кроме того, если бы он собирался покончить с собой, то зачем идти три мили до моря и бросаться в воду, тем более в холодный вечер. Почему не отправиться в последний путь на машине? Или не взять такси? В конце концов, можно было остаться дома и принять горсть таблеток.

Возможно, дальнейшее расследование выявит у Габриэля Орна соответствующие психологические девиации, и все станет ясно.

Но если все пойдет по-другому, Магнус не удивится.

Когда, приехав, Магнус доставал ключи, дверь открылась и на пороге показалась его квартирная хозяйка.

Катрин отличалась высоким ростом, короткими, окрашенными в черный цвет волосами, ее легкий макияж хорошо сочетался с серьгами. На ней были черные джинсы, майка и куртка. Она, несомненно, походила на брата, но у Арни черты лица были менее выразительными, чем у нее. Рядом с ней была крохотная светловолосая девчушка.

— Привет, Магнус, — обратилась к нему Катрин по-английски. Она любила разговаривать с ним на этом языке, так как какое-то время жила в Англии. — Мы собираемся прогуляться. Кстати, это Тинна.

— Привет, Тинна, — улыбнулся Магнус. — Как дела?

Та кивнула, тоже улыбнулась и прижалась к своей взрослой спутнице.

Магнус был еще недостаточно знаком с традиционными проявлениями женской дружбы в Исландии и не очень четко понимал, как следует воспринимать подобные пары.

Катрин заметила его замешательство.

— Магнус, я, видишь ли, отказалась от мужчин. Они лгут, и от них подчас дурно пахнет. Ты не находишь?

— Ну… — замялся Магнус.

— Тинна гораздо приятнее, — пояснила Катрин, крепко обнимая маленькую блондинку. — Во всех отношениях.

Тинна улыбнулась своей подруге, и они тут же поцеловались.

— Только не говори Арни, ладно, Магнус? Мне наплевать, но его это расстроит.

— Не скажу, — пообещал Магнус. Арни поселил Магнуса у сестры, в частности, и для того, чтобы иметь своего информатора при ней. Но Магнус не был готов к выполнению этой функции. Катрин ему нравилась, она была хорошей соседкой по квартире, хотя они виделись редко. Однако, возможно, именно поэтому у него и создалось такое мнение.

Войдя в прихожую, Магнус уловил запах стряпни. Заглянул в кухню, полагая, что Катрин забыла выключить газ под какой-нибудь кастрюлей. Но там оказалась Ингилейф — она гоняла на сковороде морские гребешки деревянной ложкой.

— Привет, — непринужденно улыбнулась она и пошла от плиты к нему. Наградила долгим поцелуем.

— Привет, — ответил Магнус, тоже улыбаясь. — Не ожидал.

— Был в «Большом Рокке», да? Чувствую по запаху.

— Тебя это беспокоит?

— Нет, конечно. По-моему, эта забегаловка для тебя в самый раз. Только затащить меня туда не пытайся. Тебе нравятся морские гребешки?

— Ну как еда, конечно.

— Отлично.

— Мм… Ингилейф, как ты сюда вошла?

— Меня впустила Катрин. Да, кстати, ты видел Тинну? Милашка, не правда ли?

— Мм… Возможно, — без особого энтузиазма признал Магнус. Он не знал, как отнестись к тому, что Ингилейф завалилась к нему в жилище, не спросив его.

— Меня пригласили в пятницу на вечеринку. Якоб и Сельма. Хочешь пойти?

— Это тот маленький парень с большим носом?

— Скорее большой с маленьким носом. Ты встречался с ним. Они в числе моих лучших клиентов.

Ингилейф заведовала модной галереей, причем очень успешно. Ее клиентами были одни из самых богатых жителей Рейкьявика, красивые люди, владевшие красивыми предметами искусства и красиво одевавшиеся. К Магнусу они относились вполне дружелюбно, но он не вписывался в их круг. Прежде всего у него не было соответствующих месту рубашек и костюмов от обслуживающих элиту модельера. Две его любимые рубашки были от Л.Л. Бин, но он не думал, что они произведут впечатление, как и костюм от Мейси. Однако главным было то, что все эти люди знали друг друга с детских лет.

— Не уверен, — проговорил Магнус, напустив на себя задумчивый вид. — Думаю, придется поработать над делом Оскара Гуннарссона.

— Ладно, — махнула рукой Ингилейф. Ее как будто это вовсе и не беспокоило. Она, кажется, никогда не переживала из-за того, что появляется в обществе без него.

Магнус не совсем осознавал свои отношения с ней. Но было приятно, когда она появлялась в его жилище, в его жизни внезапно, без приглашения.

Ингилейф бросила на него беглый взгляд и погасила плиту.

— Знаешь, эти морские гребешки могут подождать.

Магнус с улыбкой посмотрел на Ингилейф. Она угнездилась у него под рукой, положив голову ему на грудь, белокурые волосы сбились в какой-то причудливый пучок под его подбородком. Глаза ее были закрыты, но она не спала. Он видел знакомый шрамик над ее бровью. На губах у нее играла легкая улыбка.

— Умещаюсь здесь в самый раз, — прошептала Ингилейф. — Это я нужного размера или ты?

— По-моему, оба, — ответил Маркус. — Мы подходим друг другу.

Это было правдой. Ингилейф олицетворяла собой одно из достоинств Исландии и удерживала его здесь. У Магнуса в Штатах на протяжении нескольких лет была связь с женщиной-адвокатом по имени Колби. Она была по-своему умной, привлекательной и знала, чего хочет. А хотела она, чтобы Магнус ушел из полиции, получил диплом юриста, устроился с ним на хорошем месте, ну и женился бы на ней, в конце концов, уже, что ли. Магнус хотел не совсем того же, и потому они расстались.

И потом, Колби действительно не нравилось, когда бандиты стреляют в нее из полуавтоматических винтовок на улицах Бостона.

Ингилейф как будто не имела намерений выйти за Магнуса или переделать его. Они познакомились через несколько дней после его прибытия в Исландию. Она была свидетельницей, потом подозреваемой в деле об убийстве, которое он расследовал. Они через многое прошли вместе. У нее, как и у Магнуса, убили отца, когда она была еще ребенком. Магнусу удалось раскрыть это преступление, однако Ингилейф было почему-то очень трудно принять полученные результаты.

Магнус поддерживал ее, разговаривал с ней, сочувствовал в ее горе, помогал ей примириться со случившимся. Это связало их.

Ингилейф повернулась, не покидая его объятий.

— Ну как, раскрыл уже убийство Оскара?

— Нет еще, — ответил Магнус.

— Жаль. У тебя был целый день.

— Тут может потребоваться не один день.

— Держу пари, я смогу раскрыть это преступление. — Ингилейф высвободилась из объятий Магнуса и села на постели. — Выкладывай свои улики.

— Расследование ведется не так, — словно разговаривая с ребенком, начал пояснять Магнус. — Мы не обнаружили исландского следа. Убийца, видимо, живет в Лондоне. В конце концов, Оскар убит там.

— Так. Разобрался ты в амурных делах Оскара?

— Я полагаю, ты в курсе этой его стороны жизни.

— Во всяком случае, не по личному опыту, идиот. Но я кое-что выяснила. Камилла, его жена, то есть бывшая жена, была одной из моих клиенток. Славная такая женщина. Даже хорошенькая и к тому же слегка туповата.

— Вигдис допрашивала ее. У нее не создалось впечатления, что у этой женщины сохранилась враждебность.

— Может, и не сохранилась. Но какое-то время существовала. Особенно когда Оскар увлекался Марией.

— Марией?

— Да. Это моя давняя подруга. Около двух лет она была любовницей Оскара. Из-за нее он и развелся с женой. Теперь Мария замужем за другим человеком, но может рассказать тебе об Оскаре.

Ревность — один из самых распространенных мотивов убийства. Ингилейф права: им нужно побольше разузнать о любовницах Оскара, по крайней мере о тех, что живут в Исландии.

— Позвоню ей прямо сейчас, — тут же всполошилась Ингилейф. — Мы можем встретиться.

— Вигдис допросит ее завтра.

— Как это понять? Она моя свидетельница, — несколько раздраженно проговорила Ингилейф и скатилась с кровати, чтобы взять мобильный телефон. — Разве я не должна следовать инструкциям?

— В данном случае нет.

Ингилейф сделала ему знак, чтобы он умолк.

— Мария? Привет, это Ингилейф. Слушай, я хотела поговорить с тобой об Оскаре. Тебя, должно быть, потрясла его смерть.

Через пять минут Ингилейф договорилась о том, что утром Магнус приедет к Марии для разговора.

— Мы быстро разберемся с этим делом, — весьма довольная своей деловитостью, проговорила она. — Ну а с кем ты виделся сегодня?

— С Сиббой, моей двоюродной сестрой, — ответил Магнус.

— Она свидетельница?

— Нет. Выступала как адвокат сестры Оскара.

— Погоди. Ты уже упоминал о ней. Она твоя двоюродная сестра с материнской стороны, так ведь?

— Да, верно.

— Это она рассказала тебе, что твой отец путался с лучшей подругой твоей матери?

— Да. Может, сменим тему? — проговорил Магнус сдавленным голосом. — Напрасно я начал этот разговор. Я не хочу об этом думать.

— Ладно, — умиротворяющим тоном проговорила Ингилейф и сжала его руку.

Но Магнус думал об этом. До восьми лет у него было вполне идиллическое детство. Мать преподавала в школе, отец в университете, он и его брат Олли играли в саду возле их домика с ярко-синей крышей из гофрированного железа, неподалеку от того места, где Магнус теперь жил в Тингхольте.

Но потом все резко изменилось, и не в лучшую сторону. Отец объявил, что уезжает преподавать в американском университете. Мать, оставшись одна с двумя детьми, начала пить. Мальчиков отправили к деду с бабушкой на их ферму в Бьярнархёфн, что на полуострове Снейфеллс. Этот период жизни Магнус вычеркнул из памяти, но чувствовал, что в глубине ее сохранились шрамы.

У Олли эти шрамы были более заметны. Время, проведенное на ферме, все-таки давало о себе знать.

Потом мать, находясь в состоянии сильного опьянения, погибла в автокатастрофе. Вскоре после этого из Америки приехал Рагнар, отец мальчиков, чтобы спасти их, забрать с собой в Бостон. Магнусу было двенадцать, Оли — десять.

Когда Магнус подрос и начал понимать, что такое алкоголизм, он создал собственное представление о жизни родителей. Его мать, алкоголичка, а не та красивая женщина, чей смутный образ царил в его воспоминаниях о детских годах, была негодницей, отец оставался героем.

Это представление сохранялось до тех пор, пока Магнус случайно не встретился с Сигурбьёрг четыре месяца назад. Она разрушила его взгляды на семейную историю, поведав о том, что его отец завел роман с лучшей подругой матери. Вот что толкнуло ее к алкоголизму, а отца заставило удрать в Америку. И это в конце концов привело к ее гибели.

Познав столь горькие истины, Магнус постарался упрятать их обратно в тайник своего подсознания.

— Все еще думаешь о Сиббе, так ведь? — спросила Ингилейф. — Я это чувствую.

Магнус вздохнул.

— Да.

— Знаешь, нужно взглянуть в лицо фактам. Повидайся с ней. Выясни, что на самом деле происходило между отцом и подругой матери.

— Я сказал, что не хочу об этом говорить.

Ингилейф пропустила это мимо ушей.

— Я знаю, что тебя побудило остаться в Исландии. Одной из причин тому была твоя уверенность в том, что в смерти отца может быть исландский след.

Магнус покачал головой.

— Ингилейф…

— Нет, послушай меня. Тебя всю взрослую жизнь преследует мысль о том, как и кем был убит твой отец. Вот почему ты стал полицейским. Разве не так?

Магнус нехотя кивнул. Он действительно именно поэтому поступил в полицию, стал детективом в убойном отделе и упорно выслеживал убийцу в каждом отдельном случае.

— Так вот почему ты стремишься найти исландский след в гибели Оскара, хотя сам признаешь, что это весьма маловероятно. Вместе с тем ты ничего не пытаешься узнать об исландском следе в убийстве твоего отца. Это никуда не годится.

— Здесь другое дело, — возразил Магнус.

— Почему?

— Потому. — Он силился найти какой-то убедительный довод, но потом все-таки решил сказать правду. — Потому что оно личное.

— Конечно, личное! Именно поэтому ты должен им заняться. Я тоже долго выясняла обстоятельства гибели своего отца, и ответ отнюдь не утешил меня. И не говори, что в этом деле не было ничего личного!

Магнус погладил ее по голове.

— Нет. Нет, этого я не скажу.

Страдания Ингилейф были вполне реальными. И конечно, она имела право узнать правду. Почему же это не важно для него?

— Ты боишься, Магнус. Признайся, ты боишься того, что можешь узнать.

Магнус закрыл глаза. Менее всего он хотел показаться трусом. Магнус был совершенно иного мнения о себе. Он с юности жадно читал исландские саги, истории о мистических и бесстрашных героях средних веков. Среди них были те, кто боролся за справедливость, и те, кто попирал ее, и Магнус видел себя одним из этих эпических персонажей. Он улыбнулся своим мыслям. В сагах были и женщины, побуждавшие своих мужчин мстить за оскорбление семейной чести. Такие воительницы, как Ингилейф.

— Ты права, — наконец выговорил он. — Я боюсь. Но… Ладно…

— Что «ладно»?

— Говорил я тебе, что провел четыре года на дедовой ферме, когда отец нас оставил?

— Да.

Магнус тяжело вздохнул.

— Эти четыре года я не хочу вспоминать.

— Что произошло? — спросила Ингилейф, коснувшись его плеча. — Что произошло, Магнус?

Магнус вздохнул.

— Вот этого я никак не хочу тебе рассказывать. Эти воспоминания должны оставаться в тайнике моей памяти.

Дожидаясь Бьёрна, Харпа смотрела в окно на мерцающие вдали огни Рейкьявика, раскинувшегося по ту сторону бухты. У него был большой мощный мотоцикл, и она не сомневалась в том, что он приедет. Ему придется проехать сто восемьдесят километров, но дорога на всем протяжении была хорошей и, за исключением пригородов Рейкьявика, пустынной.

Она еще не могла прийти в себя после разговора с детективами. Рослый, с рыжими волосами и легким американским акцентом, внушил ей страх. Он был поумнее того худощавого, беседовавшего с ней в январе. Его голубые, спокойные, проницательные глаза, казалось, не упускали ничего и видели ее насквозь, несмотря на все предпринимаемые ею ухищрения. Ему стало, конечно, ясно, что она обманывала его. Никакой связи между тем, что произошло с Габриэлем Орном и Оскаром, не существовало, и хотя первое дело было окончательно закрыто властями, этот детектив чувствовал, что при проведении расследования были допущены определенные недочеты.

Он вернется.

Непроизвольно проявив чрезмерную придирчивость к Маркусу, Харпа резко выговорила ему за то, что тот наследил и не протер за собой пол. Потом, когда она читала любимые ею с детства стихотворения для дошкольников, Маркус отметил, что одно из них ею было прочитано дважды подряд.

Уложив сына спать, Харпа принялась расхаживать по дому, ей очень хотелось прогуляться к пляжу у Гротты на мысе Селтьярнарнес, но оставлять Маркуса одного в доме она опасалась. Собралась было позвонить матери и попросить ее посидеть с внуком, но отказалась от этой идеи, дабы не прибегать к тягостным объяснениям, маленьким хитростям для сокрытия большой лжи.

В конце концов Харпа налила себе чашку кофе и, сев за кухонный стол, стала наблюдать в окно, как темнота сгущается над бухтой Факсафлой. Она находилась в каком-то трансе. Внутри у нее все кричало, хотя внешне казалась неподвижной, застывшей, так как из последних сил заставляла себя оставаться спокойной.

После смерти Габриэля она уже никогда не будет такой, как прежде. Каким-то странным образом то, что с ним случилось, или ее участие в этой истории оставило у нее в душе глубокий след. Несколько месяцев это чувство не давало о себе знать, но теперь разрасталось, словно какой-то тропический паразит, пожиравший ее изнутри.

В тот вечер Харпа не могла взглянуть в глаза Маркусу. В эти большие, доверчивые, честные карие глаза. Как она могла сказать мальчику, что его мать лгунья? Хуже того, убийца?

Как ей жить, не имея возможности взглянуть в глаза сыну?

Харпе хотелось отбросить назад кухонную табуретку и закричать. Но она находилась в своего рода ступоре. Не могла пошевелить ни единой мышцей и была даже не в силах поднести ко рту стоявшую перед ней чашку остывшего кофе.

Где же, черт возьми, Бьёрн?

Она словно снова видела в сгущавшейся темноте Габриэля Орна, лежавшего среди лужиц бензина на асфальте автостоянки рядом с Хверфисгатой, кровь из его головы смешивалась с грязью, покрывавшей талый снег.

Она непроизвольно вскрикнула.

— Тише, Харпа, тише.

Голос Бьёрна был спокойным, властным. Харпа перестала кричать. Принялась всхлипывать.

Бьёрн присел на корточки возле Габриэля.

— Он мертв? — прошептала Харпа.

Бьёрн нахмурился. По тому, как он ощупывал шею Габриэля, нажимая то в одном месте, то в другом, Харпа понимала, что ему не удается найти пульсирующую артерию.

Харпа достала мобильный телефон.

— Я вызову «скорую».

— Нет! — приказал Бьёрн твердым голосом. — Нет. Он мертв. Нет смысла вызывать «скорую» к мертвецу. Мы все окажемся в тюрьме.

— Сваливаем, — панически озираясь по сторонам, прохрипел Фрикки.

— Нет. Подожди! Дай подумать, — сказал Бьёрн. — Надо договориться о какой-то версии.

— Никто не узнает, что это мы, — попытался успокоить его Синдри. — Уйдем, и все тут.

— Полицейские узнают, что Харпа звонила ему перед тем, как он вышел, — сокрушенно заметил Бьёрн. — Звонки регистрируются. Полицейские допросят ее. Возможно, с ним был кто-то, и, стало быть, ему известно о том, что Габриэль пошел на встречу с ней.

— Харпа, не говори им ничего, — заголосил Фрикки.

— О Господи, — тяжело вздохнула Харпа. Она-то понимала, что ничего не сможет скрыть от полицейских.

— Тихо! — властно прервал дискуссию Бьёрн. — Давайте успокоимся. Нам нужна версия. Алиби для всех. Первым делом давайте уберем труп. И постарайтесь не запачкать кровью одежду.

Синдри, Фрикки и Бьёрн перетащили Габриэля в глубь автостоянки и положили между двумя машинами.

— Харпе нужно пойти в «Би-пять», — торопливо проговорил Исак. — Немедленно. И поднять шум по какому-нибудь поводу, чтобы привлечь к себе внимание. Пусть затеет ссору с кем-нибудь, да хотя бы со мной. Между нами нет никакой связи, полиция ничего не заподозрит.

— А если возникнет вопрос, где она была раньше? — спросил Синдри.

— Со мной, — ответил Бьёрн. — Мы познакомились на демонстрации. Она пошла со мной на квартиру к моему брату. Дело не заладилось: она позвонила бывшему любовнику, захотела увидеться с ним.

— Она ждала его в баре, а любовник так и не пришел, — подытожил Исак.

— Что будем делать с трупом? — спросил Синдри.

— Я могу оттащить его куда-нибудь, — предложил Бьёрн.

— Надо все обставить как самоубийство, — деловито заметил Исак. — Или, например, несчастный случай? А может, просто повесить его где-нибудь?

— Это отвратительно! — воскликнула Харпа. — Меня, наверное, вырвет.

— Я оттащу его к морю, пусть освежится, — усмехнулся Бьёрн. — Синдри, почему бы тебе не помочь мне? Так, Харпа, дай мне номер своего телефона. Иди в «Би-пять» вместе с Исаком, только непременно входите порознь. Устройте там небольшой скандальчик, но постарайтесь, чтобы вас не выставили, — нужно продержаться там как можно дольше. Я избавлюсь от трупа и через час-другой позвоню тебе. Тогда можешь вернуться со мной на квартиру брата. Подробности обговорим позднее.

Харпа кивнула, собралась с духом и пошла по Банкастрайти, к бару, Исак поплелся другим путем.

Хотя этот план был составлен наспех и в нем было много слабых мест, он сработал. Сама Харпа не смогла бы его измыслить. Потребовались мозги Исака и хладнокровие Бьёрна.

Она хорошо справилась с расспросами полицейских. Если бы не Бьёрн, пришлось бы во всем признаться. Он придал ей силы и решимости, без чего было бы трудно держаться своих показаний. А теперь ей предстоит снова пройти через все это, но на сей раз она не была уверена в том, что сможет быть столь же убедительной.

Харпа услышала шум мотоцикла, быстро приближавшегося по Нордурстрёнд. Мотор заглох у ее дома.

С заколотившимся от волнения сердцем она выбежала из дома и бросилась в объятия мотоциклиста, не дав ему даже снять шлем.

— О, Бьёрн, как я рада, что ты здесь.

Она заплакала.

Бьёрн снял шлем и погладил ее по голове.

— Успокойся, успокойся, Харпа. Все будет хорошо.

Она отстранилась.

— Хорошо не будет, Бьёрн. Я убила человека. Я попаду в ад. Я в аду.

— Никакого ада нет, — резонно заметил Бьёрн. — Ты напрасно чувствуешь себя виноватой. Конечно, убивать людей дурно, но ты не хотела его смерти, так ведь? Это несчастный случай. Люди гибнут от несчастных случаев.

— Это не несчастный случай, — возразила Харпа. — Я напала на него.

— Все произошло потому, что Синдри и тот парень тебя подстрекали. Они надоумили тебя позвонить ему, выманить из дому и встретиться с тобой. Дурно то, что мы согласились с ними. Посмотри на меня, Харпа. Ты не преступница.

Но Харпа не смотрела на него. Она прижалась к его груди, обтянутой кожаной курткой. Она хотела верить ему. Отчаянно хотела.