12 августа 1988 года

Наступила настоящая зима. Пока меня не было, несколько раз прогремели бури. Виноградники стоят голые, дубы потеряли почти всю листву. Стало значительно холоднее, а на вершинах гор, окружающих долину, появились белые полоски снега. После жары и влажности Америки в самый разгар лета такая перемена — настоящий шок.

Сегодня мы обедали с Джорджем. Найти покупателя для «Мейл» ему так и не удалось.

Я спросила его о Беатрис Пинар. Она получила степень магистра на факультете журналистики в Стелленбошском университете, причем окончила с отличием. Ее преподаватель предложил ей поработать несколько месяцев на «Зейл ньюс» в Филадельфии. Как я поняла, этим преподавателем был профессор Дэниел Хавенга. Судя по всему, с мозгами у нее все в порядке — Нелсу это понравится.

Я поделилась с Джорджем подозрением, что Дэниел является членом «Брудербонда». Джордж ответил, что ничуть бы не удивился: для академических кругов это в порядке вещей. Однако Джордж считает, что эта снежная королева Беатрис работает на тайную полицию. Сначала я решила, что он шутит, но он был совершенно серьезен. Редакторы газет не сомневаются, что правительство уже много лет пытается внедрить своих информаторов в отделы новостей. Журналисты постоянно стараются выявить таких лазутчиков в своих рядах. Когда кто-нибудь из его сотрудников работает над чем-то сенсационным, Джордж делает все, чтобы об этом знали только трое — он сам, журналист, ведущий расследование, и тот, кто ему помогает все осмыслить. Недавно он уволил журналиста, которого заподозрил в утечке информации по расследованию коррупции в военных поставках.

Он не стал говорить Нелсу о своих подозрениях — в последнее время отношения между ними испортились. Я очень просила Джорджа все-таки поговорить, но сомневаюсь, что он меня послушает.

Я спросила его, была ли Беатрис в Кейптауне в конце прошлого месяца, когда Нелс не ночевал дома, хотя про это я Джорджу, конечно, не сказала. Похоже, в то время она действительно была в Кейптауне. Джордж, кстати, сообщил, что Нелс возвращается завтра и Беатрис прилетает вместе с ним. Я злюсь ужасно!

13 августа

Я по-настоящему испугалась, когда забирала Кэролайн из школы после обеда. Мы шли по тротуару, и вдруг я увидела его. Молмана! Он сидел в синей машине напротив входа в школу и смотрел на нас. Он наверняка заметил, что я его увидела, но не подал виду. Просто продолжал сидеть и молча смотреть. На нас с Кэролайн.

Я должна сделать все, чтобы он не причинил ей вреда. Если я буду вести себя так, как он хочет, то с ней ничего не случится. Я должна дать понять Нелсу, что потеряла всякий интерес к «Лагербонду».

Нелс вернулся. Он прилетел сегодня утром и сразу направился в офис. Думаю, что Беатрис он устроил в какой-нибудь гостинице на берегу. Я с ним еще не разговаривала о ней, но сделаю это обязательно.

Интересно, она действительно тайный агент? Если да, то, может, она и есть та Импала, о которой говорится в докладной записке о Нелсе Дэниела Хавенги? Наверняка!

14 августа

Нелс вчера вернулся только в девять часов вечера и выглядел совершенно измотанным. Он налил себе солидную порцию коньяку и устроился у камина. Я присела рядом.

— Я вчера виделась с Джорджем Филдом, — начала я.

— Вот как? — отозвался он, не проявляя ни малейшего интереса.

— Он говорит, что в «Мейл» внедряли шпионов.

— Я знаю. Мы не раз обсуждали это в последние годы. В мае он даже уволил журналиста.

— А он не упоминал в этой связи Беатрис Пинар?

— Нет, не упоминал. — Глаза Нелса недобро блеснули. — А должен был?

— Он сказал мне, что она вызывает подозрения.

— Он ошибается. В любом случае она работает в Филадельфии, а не здесь. И ее рекомендовал Дэниел Хавенга. А он мой друг!

— Который скорее всего является членом «Брудербонда».

— Каждый африканер с положением является членом «Брудербонда». Таких тысячи!

— Включая тебя?

— Нет, — ответил Нелс. — Я тебе уже говорил. Я не вхожу туда.

— А тебя звали?

— Нет. Уверен, что наверняка позвали бы, не будь они уверены, что я откажусь. Не говоря уже о том, что за эти годы «Мейл» опубликовала десятки статей с разоблачением их деятельности.

— А «Брудербонд» имеет какое-нибудь отношение к «Лагербонду»?

Нелс нахмурился:

— По-моему, я уже просил тебя никогда не касаться этого вопроса.

Я почувствовала, как во мне закипает гнев, но сдержалась. Я не забыла, как той ночью он назвал меня мразью: боль от этого так и не прошла. Но еще больнее было сознавать, что мы сидим и мирно обсуждаем его любовницу, будто она обычная служащая. Но сейчас моей задачей было сообщить ему нечто важное.

— Ты прав. Это все навсегда забыто. — Он внимательно на меня посмотрел, и мне удалось выдавить из себя улыбку. — С кем ты встречаешься — не мое дело и меня не касается, — заявила я. — Я не хочу ничего об этом знать.

— Это правильно, — одобрил он. — Мы должны проявлять максимальную осторожность и в разговорах, и в поступках. Все мы. В стране становится все опаснее. Я хочу поговорить с Зан, чтобы она перестала посещать разные митинги, пока живет у нас. И к тебе, кстати, это тоже относится.

— Нелс, ты сам-то себя слышишь? — поинтересовалась я. — Вспомни обо всех мужественных людях, которых ты поддерживал все эти годы. Людях, которых бросали за решетку только за их убеждения. Как же у тебя могут возникнуть проблемы из-за посещения Зан митинга против призыва в армию? Или моего… моего…

Я начала предложение, которое не знала, как закончить. Нелс тут же насторожился:

— Твоего — что, Марта? Что ты сделала, из-за чего у меня могут возникнуть проблемы?

— Ничего! — Я вспомнила о Либби Вайсман, о полицейских фотографиях на похоронах Тандо и о Молмане. О нем — особенно.

— Я же сказала, что твои дела меня не касаются.

Он не поверил.

— Послушай, — сказал он. — Игра здесь подходит к концу, и ставки возросли необычайно. Ты знаешь, что сейчас никто не может считать себя в безопасности, ни один из нас. Ты можешь оказаться за решеткой, если не хуже. Ты помнишь свое обещание, которое дала сразу после свадьбы?

Это явилось последней каплей. До тех пор я искренне пыталась сделать вид, что Беатрис не существует, что она не имела никакого значения хотя бы на один этот вечер. Я грохотом поставила стакан.

— После свадьбы мы оба дали обещания друг другу. Я буду выполнять свои, если ты не будешь забывать о своих! — Я выскочила из гостиной и бросилась в спальню.

Нелс пришел очень не скоро. Мы не разговаривали.

Наконец он уснул. Но я лежала с открытыми глазами, и мои мысли перешли с Нелса на него. На самом деле я думаю о нем постоянно. Интересно, когда мы увидимся. Не могу этого дождаться.

Позже…

У нас только что была гостья. Пенелопа. Что за визит! Все было бы даже забавно, если бы не было так грустно.

Она приехала около трех часов пополудни. Слава Богу, с водителем. Мы с Финнисом копались в саду, подрезая розы. Нам нравится это делать вместе и сравнивать результаты. Когда розы цветут, сад просто великолепен, и я считаю, что во многом это благодаря тому, что мы их правильно подрезаем. В кроне дерева громко перекликались сорокопуты.

Я заметила, как к дому подъехал «ягуар». Из него вылезла Пенелопа и, неловко семеня ногами в нелепых белых туфлях на шпильках, позвонила у входной двери. Я подошла сзади и поздоровалась. Я думала, она лопнет от злости! На ней были ярко-желтые брюки в обтяжку и белая блузка с оборками. Я не видела ее уже лет пять. За эти годы она сильно располнела, все как-то обвисло, волосы выкрашены в оранжевый цвет, плохо сочетавшийся с брюками. Я видела ее фотографии сразу после свадьбы с Нелсом. Она была потрясающе красива: изумительная фигура, длиннющие ресницы, выразительные светящиеся глаза. Даже несколько лет назад она еще сохраняла остатки былой красоты. Но не теперь. Теперь она была старой, толстой и ожесточенной.

— Привет, Пенелопа, — сказала я с вежливой улыбкой.

— Я приехала за своей дочерью.

— Я не знала, что вы договаривались.

— Мы не договаривались, но я приехала за ней.

— То есть?

Пенелопа выпрямилась во весь рост. Она намного ниже меня, но стояла на ступеньке и была на шпильках, поэтому смотрела на меня сверху вниз.

— Вы забрали мою дочь, и теперь я увожу ее обратно. Вы держите ее здесь и запрещаете видеться со мной. Я этого не допущу!

Ее акцент всегда раздражал меня своей гнусавостью. Только сейчас я обратила внимание, что она растягивает слова. В воздухе появился запах алкоголя. Меня это не удивило.

— Ей двадцать четыре года, — напомнила я. — Она может приезжать и уезжать, когда захочет. Ты не можешь ее забрать, а я — удержать.

— Ты украла ее у меня, так ведь? Как украла мужа и газеты моей семьи?

Меня так и подмывало признать, что я украла его, что мне стыдно и что она может забрать его обратно. Представляю, какую чудесную пару они могли бы теперь составить с Нелсом!

— Кстати, о газетах. Я слышала, вы их продаете? Это так?

— Насколько я знаю, да.

— Так вот, надеюсь, Нелс не забыл, что эти газеты принадлежат моей семье. Если он продаст, то, как порядочный человек, должен вернуть эти деньги мне.

— Я передам ему, — пообещала я. Когда Пенелопа начинает рассуждать о газетах, то остановить ее очень трудно. Отчасти я ее понимаю. Вскоре после свадьбы ее отец помог Нелсу приобрести разорявшийся газетный концерн, владевший «Йоханнесбург пост» и «Дурбан эйдж». А через пару лет дал денег для покупки «Кейп дейли мейл». Это был подарок. Как рассказывал Нелс, они отлично ладили с отцом Пенелопы, и старик с удовольствием деньги именно ему давал, а не инвестировал и никогда не настаивал на оформлении акций и на Пенелопу тоже. В 1967 году он умер, оставив, между прочим, Пенелопе огромное состояние в акциях золотых приисков. Когда в 1970 году Пенелопа и Нелс разводились, она настаивала на получении по меньшей мере половины газетного бизнеса. Разбирательство приняло очень некрасивый оборот, и Нелс не посвящал меня в детали, однако ему удалось остаться единоличным владельцем «Зейл ньюс». Но Пенелопа, видимо, до сих пор так и не смогла с этим смириться и успокоиться. На мой взгляд, эти газеты постоянно напоминали ей о том, как хорошо ее отец относился к Нелсу, чего она никак не могла пережить. Я не исключаю, что после продажи она успокоится.

— Итак, где она?

— Пойду поищу. — Я оставила Пенелопу на пороге. Может, это было невежливо, но я ни за что не хотела пускать ее в дом. Я нашла Зан в бассейне. Она методично плавала туда и обратно. Вообще-то он слишком мал для нее, и основные силы тратятся на развороты, но она обожает физические нагрузки и плавает каждый день, как бы холодно ни было. Я сказала ей, что на пороге ее ждет мать. Зан скривилась.

— Если хочешь, я могу сказать ей, что ты не хочешь ее видеть или что тебя нет дома, — предложила я.

Зан стояла в воде, тяжело дыша после нагрузки.

— Я не видела ее с Рождества, — сказала она. — Это невыносимо. К полудню она уже напивается.

— Ксантия! — Мы обе обернулись и увидели, как Пенелопа семенит через газон в сторону бассейна. — Ксантия! Моя бедняжка! Я приехала забрать тебя.

— Привет, мама, — поздоровалась Зан.

— Ты же можешь жить у меня, дорогая, — продолжала Пенелопа, подходя к самому краю бассейна. — Тебе нет необходимости оставаться с отцом или Мартой. У нас же есть чудесный бассейн, ты сама знаешь. — Она опустилась на свои толстые ляжки и опасно раскачивалась. — Ты можешь поехать со мной прямо сейчас. Потом я пришлю Джимми забрать твои вещи.

— Нет, мам, — ответила Зан. — Я не хочу уезжать.

Пенелопа повернулась ко мне.

— Ты не могла бы оставить нас на минуту? Пожалуйста! — требовательно и надменно произнесла она.

Я собралась уйти, но меня остановила Зан:

— Подожди, Марта. Я никуда не собираюсь уезжать. Я остаюсь здесь.

— Но, Ксантия, — заворковала Пенелопа, — я так по тебе скучаю, дорогая!

— Мам! Поезжай домой, — ответила Зан. — Я приеду и навещу тебя на следующей неделе перед отъездом в Лондон. — С этими словами она надела очки и мощными гребками устремилась к концу бассейна.

— Зан! — Пенелопа пустилась вдогонку, но Зан уже развернулась и поплыла обратно. Пенелопа тоже повернула назад, но Зан плыла быстрее, чем та передвигалась на шпильках. Наконец Пенелопа это сообразила и стала ждать ее у торца бассейна. Когда Зан доплыла до него и коснулась рукой края, Пенелопа попыталась схватить ее за кисть. Я не знаю, на что она рассчитывала, но результат был неизбежен. Зан повернулась, а Пенелопа полетела вниз и с грохотом плюхнулась в воду, подняв целый фонтан брызг.

Там было глубоко, и она начала тонуть. Зан тут же сообразила, что случилось, подплыла к матери и подтащила ее к ступенькам на краю бассейна.

Я с неохотой подала ей руку, чтобы помочь выбраться. Бедная женщина судорожно всхлипывала. Мы с Зан отвели ее в дом, Зан сняла с нее мокрую одежду. Была проблема, во что ее переодеть, но я сообразила найти какие-нибудь старые вещи Нелса. Он крупный мужчина, но даже его брюки едва сходились у нее на поясе, хотя рубашка оказалась почти до колен. Мы погрузили ее как можно быстрее в машину, и водитель повез ее домой в Константна.

Бедная Зан. Бедная Пенелопа. Но все равно было смешно.

Когда же наконец он позвонит? Жаль, что мы заранее не условились снова встретиться. Просто обсуждали наши отношения. Не знаю, захочет ли он снова меня видеть, но сама мысль, что не захочет, приводит меня в отчаяние.

17 августа

Нелс улетел сегодня в Лондон на встречу с банкирами по поводу приобретения «Гералд». Эти последние дни были просто ужасными. Ни о Беатрис, ни о «Лагербонде» мы больше не говорили. Фактически мы не говорили вообще. Но я сделала все, чтобы в Лондон он отправился без Беатрис. Завтра она возвращается в Штаты. А я вечером еду в Йоханнесбург. Чтобы провести там ночь.

Я начинаю вести тайную жизнь, и у меня появились секреты даже от дневника. Странно, но это вызывает какой-то трепет и наполняет все особым смыслом. Мне трудно выразить словами, что я чувствую. Я абсолютно уверена, что мой дневник пока никто не читал, но нет никакой гарантии, что так будет вечно. Наверное, глупо вообще писать об этом. Но ведение дневника придало моей жизни какую-то осмысленность, а я — видит Бог — так в этом нуждалась. Я только что перечитала первую страницу. Господи! В каком же я тогда была отчаянии. Я и сейчас его часто чувствую, дела идут неважно, но появилась какая-то надежда. Надежда есть всегда.

И сегодня предстоит поездка в Йоханнесбург.

18 апреля

Йоханнесбург был просто великолепен. Он был великолепен. Хотя это всего одна ночь, но она того стоила.

Нас едва не поймали. Я увидела Роджера Темпла, когда он выходил из лифта, в который мы входили. Он работает на «Англо-Американ» и, по счастью, был целиком занят беседой с каким-то бизнесменом. Я была поражена, что он меня не узнал: всего лишь два месяца назад мы сидели друг напротив друга у Джеймсонов. Наверное, глупо рисковать, встречаясь в таком месте, но я так рада.

Увидимся ли мы снова? Мы не говорили об этом. Я хотела спросить его в конце, когда мы прощались, но не стала. Это бы только все усложнило: пришлось бы говорить о характере наших отношений, их невозможности, о том, что все это просто безумие и какое-то умопомрачение, у которого нет будущего. Я не хочу об этом думать, хочу просто наслаждаться каждым мгновением, проведенным с ним.

Чувствую ли я себя виноватой? Лучше не спрашивать.

Мое сердце поет.