26 августа 1988 года

Господи, да что же это такое, я никому не могу верить! Никому!

Может, если все спокойно изложить на бумаге, то мне станет хоть немного понятнее.

Сегодня Зан летит в Лондон. Ее рейс через шесть часов, и слава Богу! Утром я ей сказала, что проведу день в Гугулету с Мириам Масот и группой гостей из Американского совета церквей, но после обеда вернусь и отвезу ее в аэропорт. Уже перед самым выходом из дома мне позвонила Мириам и сообщила, что прошлой ночью в Гугулету был какой-то мятеж и она решила перенести встречу на завтра. Поэтому я решила съездить в Стелленбош и пройтись по магазинам.

Я возвращалась к машине из «Ом Сами» и шла по Черч-стрит, когда заметила за окном кофейни Зан, сидевшую за столиком. Я перешла через дорогу, чтобы помахать ей рукой, и тут увидела, что с ней трое мужчин. Первым я узнала Дэниела Хавенгу и удивилась — я понятия не имела, что они знакомы. Затем я увидела, что мужчина, сидевший напротив, держал ее руку, лежавшую на столе. Он был рыжим, лет двадцати пяти, симпатичным. Значит, у Зан все-таки есть парень, подумала я, но она о нем ничего не говорила, интересно, кто он такой. А потом я увидела третьего — им оказался Андрис Виссер! Я ничего не понимала, но тут же остановилась посередине улицы и повернула обратно. Я не оглядывалась и не знаю, заметили они меня или нет.

Я поехала домой, стараясь сообразить, что все это значило. Сначала никаких объяснений не находилось. То, что Хавенга был с молодой женщиной, могло означать некую любовную связь между ними. Хавенга в компании с Виссером означало «Лагербонд». Но как Зан, яростная противница апартеида, могла общаться со своим злейшим врагом — «Лагербондом»?

Может, она выполняла какое-нибудь поручение Корнелиуса? Да, такое вполне возможно, подумала я. Я допускала, что Корнелиус ей достаточно доверял и что они оба могли держать меня в неведении. Наверное, так и есть.

Я вернулась в «Хондехук», сварила себе кофе и вышла с ним в сад. Вчера ночью прошел дождь, но утро сегодня было ясным. Подставив лицо теплым лучам солнца, я не переставала размышлять, понимая, что придуманное мной объяснение было неверным, как бы мне ни хотелось считать иначе.

Эти трое мужчин и Зан держались вовсе не так, будто вели неприятный и трудный разговор. Они были расслаблены и чувствовали себя комфортно в обществе друг друга. Виссер курил сигарету, Хавенга что-то рассказывал и смеялся, и Зан тоже улыбалась. Они вели себя как заговорщики. Точно!

А этот третий, рыжеволосый? Он держал руку Зан привычным жестом. Так ведут себя с давнишней подругой. И все же в этом было что-то недозволенное и противоестественное. Он не спускал с нее глаз. Наслаждался ее обществом и радовался этой короткой встрече. Но был вместе с Виссером и Хавенгой.

Он выглядел молодым, ухоженным и толковым профессионалом.

Сомнений не оставалось. Она его подруга, и у них есть общие дела с «Лагербондом».

Но как такое возможно? Как Зан — активистка «Черной ленты» и Кампании против призыва — может быть на такой короткой ноге с этими людьми? Это было бы неудивительно для прежней Зан, поступившей в Университет Ранд Африкаанс назло отцу, но не для новой — той, что перевелась в Университет Витватерсранда, участвовала в маршах протеста и любых акциях против апартеида.

Если только прежняя Зан так и осталась прежней.

Всем известно, что за последние десять лет силы безопасности занимались внедрением своих агентов в разные оппозиционные группы: Компартию Южной Африки, Объединенный демократический фронт, Африканский национальный конгресс. Этими агентами часто становились белые, поэтому с годами черные оппозиционеры стали относиться к своим белым соратникам с большой настороженностью. Значит, Зан является одной из таких шпионок.

Наверное, она встретила этого рыжего парня в Университете Ранд Африкаанс. Для тайной полиции она была идеальным кандидатом: проафриканерская дочь из известной англоязычной либеральной семьи. От нее требовалось только публично отречься от своих прежних убеждений и в дальнейшем скрывать, что они на самом деле не изменились. С чем она блестяще справилась.

Вот почему она так неожиданно снова появилась в нашей семье. Она работает на «Лагербонд», и ее цель — «подготовить» Корнелиуса, наблюдать за ним и, наконец, убедить вступить в их ряды. Совсем как Беатрис Пинар.

В документе об операции «Дроммедарис», который я прочитала в бумагах Хавенги, говорилось об оценке Корнелиуса Импалой. Думаю, что Импалой была Беатрис Пинар. И ее оценка подтверждалась Эландой. Неужели Зан — это и есть Эланда?

Было бы неправдой утверждать, что я никогда не верила в смену убеждений Зан. Я верила в ее радикализм, ее возвращение в семью, потому что мне хотелось в это верить. Я всегда очень переживала то, как незаслуженно резко она повела себя с Корнелиусом и со мной, и мне ужасно хотелось вернуть ее обратно.

Однако блудная дочь оказалась шпионкой.

Подъехала ее машина. Что мне ей сказать?

Позже, в тот же день…

Зан уехала. В аэропорт ее повез Финнис — я не смогла.

Она сидела на кухне, пока я варила нам кофе. Она вела себя совершенно естественно и абсолютно спокойно.

— Ты сегодня не ездила в Гугулету, так ведь? — спросила она.

— Вчера ночью там был какой-то мятеж. Мы перенесли все на завтра.

— Понятно. Это тебя я видела на Черч-стрит? — поинтересовалась она как бы невзначай.

Значит, она меня заметила и теперь пыталась узнать, видела ли я ее. Я улыбнулась:

— Да, я там бегала по магазинам. — Я отвернулась и занялась чайником. — А где ты была? Я не видела тебя, — сказала я и сама почувствовала, что голос стал хриплым и фальшивым.

— Нет, видела, — медленно и бесстрастно произнесла Зан.

Я повернулась и посмотрела ей в глаза.

— Какого черта ты делала с этими людьми? — спросила я напрямик, не в силах больше притворяться.

Зан улыбнулась:

— Они мои друзья.

— Ты шпионка, верно? Шпионка «Лагербонда». И пытаешься обманом заманить туда своего отца!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Зан. — Что такое — «Лагербонд»?

— А что это был за мальчик, чью руку ты так нежно держала?

— Просто старый знакомый по университету.

— Университету? Какому именно?

Зан ответила не сразу. Сначала подумала.

— Друзья, с которыми я была, — наконец произнесла она, — эти друзья — очень могущественные люди. Они мне нравятся, но они могут быть опасными и даже пойти на убийство.

— Ты что, угрожаешь мне?

— Я просто говорю, что лучше никому не рассказывать, с кем ты меня видела сегодня. И тем более не делиться ни с кем своими дикими предположениями, что я шпионка. Особенно с отцом.

— Ты угрожаешь мне! Немедленно собирай свои вещи и убирайся из моего дома!

Зан снова улыбнулась.

— Хорошо, — сказала она, медленно вставая. И добавила уже в дверях: — Желаю хорошо провести выходные с Бентоном.

Я выскочила в сад, чтобы не мешать ей собирать вещи. Она управилась быстро. Слава Богу, что она летит в Лондон. Но что теперь делать мне?

Я не могу поверить, что она так поступила. Что предавала нас, свою семью, все это время. Она ела с нами, разговаривала, смеялась. А сколько еще людей она предала? Сколько людей, борющихся за свою идею, теперь оказались за решеткой по ее вине? Я считала, что ненависть, которую она испытывала ко мне, будучи подростком, исчезла. Но я ошибалась. Она только укрепилась и стала ее частью. Наверное, я могу понять ее отношение ко мне, но к отцу? Если, конечно, в ее извращенном понимании она не считает, что помогает ему увидеть свет истины.

Я не сомневаюсь, что ее угроза вполне реальна. Наверное, мне действительно лучше держать язык за зубами, как она требует. Но как же я могу, если знаю, что тогда Корнелиус неизбежно попадет в лапы «Лагербонда»? Я не смогу все время жить, притворяясь и выдавая Зан за свою милую маленькую падчерицу-радикалку. Одному Богу известно, сколько вреда она нанесет АНК, оказавшись в Лондоне.

И она прочитала дневник. Причем совсем недавно. Иначе откуда бы она узнала про Бентона? Понятно, что это еще одна угроза. И она расскажет о нем Корнелиусу.

Я не знаю, что делать. Мне надо с кем-нибудь поговорить об этом. Поговорить с Бентоном. Он единственный, кто может посмотреть на все объективно и дать разумный совет.

Я рада, что написала вчера письмо маме. При следующем общении с Зан, а оно обязательно будет, я скажу ей, что если со мной что-нибудь случится, то все выйдет наружу.

Я хотела бы поговорить с Корнелиусом. Но он сейчас в Филадельфии и пробудет там недели две. По телефону я звонить боюсь: после недавнего общения с тайной полицией я не удивлюсь, если он прослушивается. И я не уверена, что могу ему доверять. Я не знаю, насколько глубоко Зан, Беатрис и «Лагербонд» удалось запустить в него свои когти.

Господи, как же мне страшно! Почему все это происходит со мной?

Но завтра вечером я увижу Бентона. Скорее бы!