Заканчивая рассказ об Италии и Сицилии, я не могу не вспомнить о некоторых операциях, кроме предполагавшейся выброски в районе Рима, против которых я настойчиво возражал, понимая, что они привели бы к уничтожению моей дивизии Как я уже говорил, возможности воздушно-десантных войск не давали покоя высшему командованию. Тогда эти войска были новинкой, как теперь термоядерное оружие. Если не считать штурма немцами острова Крит с воздуха, воздушно-десантные войска до вторжения на Сицилию никогда еще не использовались. Действия воздушного десанта представляют собой вертикальный охват, о котором давно мечтали военные и который еще ни разу не был испытан в больших масштабах.

Поэтому нет ничего удивительного, что старшие командиры стремились использовать в наступательных операциях этот магический ключ ко многим тактическим дверям. Вполне» естественным было желание командиров показать современность своего мышления, живость и смелость своей фантазии. Вот поэтому-то, когда они думали о том, как захватить тот или иной опорный пункт противника, им прежде всего приходило в голову сбросить на этот опорный пункт воздушно-десантные части.

Вероятно, они прекрасно понимали, насколько велики возможности воздушно-десантных войск, но не представляли себе всей совокупности проблем, которые встают перед командованием при планировании десантных операций: сложность боев в тылу противника, необходимость точнейшего расчета времени, четкой координации действий воздушно-десантных войск с наземными, военно-воздушными и военно-морскими силами, участвующими в проведении десанта.

Они плохо представляли себе и пределы возможностей воздушно-десантной дивизии, когда она ведет бой на земле. Во время боев в Италии нельзя было сбрасывать тяжелые грузы, даже виллисы. Самые тяжелые грузы должны были весить не больше 150 килограммов. Для борьбы с танками мы мотай брать с собой только 75-мм вьючные гаубицы. Против танка это орудие — жалкая игрушка. Во всяком случае такое впечатление складывается при первом взгляде на 75-мм гаубицу. Правда, у нас были 60-мм базуки (тогда лучшее противотанковое оружие), но их снаряды были неэффективны против толстой брони.

Лишенные тяжелой артиллерии, воздушно-десантные войска вынуждены были целиком полагаться только на поддержку истребителей-бомбардировщиков, которые должны были выполнять функции артиллерии. Если же выброска воздушного десанта планировалась за пределами радиуса действия этих самолетов, а силы противника состояли из соединений различных родов войск, в том числе и бронетанковых, десанту грозила почти верная гибель.

Несмотря на эти ограничения, которые были совершенно ясны для меня и офицеров моего штаба, но которых высшее командование, видимо, не принимало в расчет, 82-я дивизия всем казалась заманчивым средством. Когда готовилось открытие фронта в Италии, ни один из известных мне тактических планов боевых действий не обошелся без предполагаемого использования мужественной 82-й дивизии. Так, один из этих совершенно неприемлемых планов предусматривал выброску 82-й дивизии близ Капуи — в районе, где у немцев были сосредоточены большие силы. К тому же Капуя находилась далеко за пределами радиуса действия наших истребителей-бомбардировщиков.

Анализируя этот план, я убедился, что он был тактически ошибочным, ибо безрассудно подвергал части 82-й дивизии огромному риску, Я категорически заявил об этом вышестоящим начальникам. Сначала мои слова как будто не оказали нужного действия. Однако позднее, во время завтрака в Мостагаиеме на алжирском побережье, где собрались все высшие командиры, чтобы выслушать сообщение генерала Эйзенхауэра о плане действий в Италии, я сумел переговорить с главным маршалом авиации Теддером, человеком объективным и благоразумным. Тогда он был главным советником по вопросам авиации в штабе генерала Эйзенхауэра. Стоя с тарелкой в руках у буфетной стойки, я заставил его выслушать все мои аргументы. К моему удивлению, Теддер тут же согласился со мной.

— По-моему, вы правы, — сказал он. — Почему бы вам не сказать вес это генералу Кларку?

Я разыскал Марка Кларка и изложил ему свое мнение. В результате эта операция сначала была коренным образом изменена в той части, которая касалась использования воздушно-десантных войск, а затем и вовсе отменена.

О плане выброски десанта в районе Рима я уже говорил. Он до сих пор представляется мне каким-то кошмаром. Как бы опасна ни была предстоящая операция, я всегда умел настроиться на нее, примириться с тем испытанием, которое готовила мне судьба. Для этого я один или с хорошим другом отправлялся на длительную, неторопливую прогулку. По в тот раз, прогуливаясь по оливковой рощице вместе с капелланом моей дивизии Джорджем Риддлом, я никак не мог примириться с проведением операции, в которой, как я чувствовал, большинство солдат дивизии неизбежно будет убито или захвачено в плен.

С помощью Джорджа я, наконец, обрел то душевное спокойствие, которого так долго искал. И когда па следующий день я сел с Доком Итоном сыграть нашу последнюю, как я думал, партию в криббедж, душа моя была совершенно спокойна. Я хорошо помню, с каким разочарованием встретили мы полученное бригадным генералом Данном (командиром соединения транспортно-десантной авиации, которое должно было перебросить нас) известие об отсрочке операции на 24 часа.

Отмена десанта была бы встречена одобрительно, но отсрочка глубоко встревожила меня. Перед боем солдаты обычно испытывают сильное нервное напряжение, которое в бою заставляет их действовать смело и решительно. Если уж солдаты дойдут до такого состояния, их настроение нельзя безнаказанно снизить, а затем снова поднять в течение одних суток. Каждый солдат по-своему принимает какое-то решение и успокаивается. Теперь мысли людей были отвлечены, и каждому придется заново готовить себя к предстоящим боям. Каждый из нас, в том числе и я, должен был опять пережить мучительные часы духовной работы.

Этот период внутреннего смятения продолжался недолго. Вскоре пришло известие, что операция не отложена, а отменена совсем.

Третий план, против которого я возражал, не требовал выброски воздушного десанта. План был разработан в труднейшие дни Итальянской кампании, когда 5-я армия Кларка была остановлена у р. Вольтурно заслонами немецких войск, окопавшихся на гористой местности. Вся моя дивизия в это время была сосредоточена в Салерно и в районе Неаполя. Столь опытный командир, как генерал Кларк, разумеется, не мог упустить из виду эту великолепную дивизию. И вот я получил приказ установить связь с командиром 6-го корпуса генералом Лукасом, войска которого занимали позиции вдоль р. Вольтурно. Он рассказал мне (я не знаю, кто сообщил ему об этом плане), что 82-ю дивизию предполагается использовать для форсирования реки и захвата высот на другой ее стороне.

Я знал, что 5-я армия уже давно пытается, но никак не может разгрызть этот орешек. Высоты на немецкой стороне образовывали полукруг, охватывавший у реки большую ровную территорию, которую насквозь могла простреливать немецкая артиллерия, установленная па высотах. Для форсирования реки трудно было выбрать более неудобное место. Узнав о намеченной операции, я сам отправился па рекогносцировку. Со мной пошли начальники оперативного и разведывательного отделов и еще два человека. С передовой позиции мы осмотрели ближайшие укрепления немецкой системы обороны. Конечно, ни одного немца увидеть не удалось, но многие признаки говорили о присутствии их войск. Я чувствовал, что это место окажется настоящим осиным гнездом.

Наша артиллерия, разумеется, усиленно обстреливала оборону немцев 155-мм снарядами из низины позади нас. Когда мы с гребня высоты наблюдали за немецким берегом, снаряды низко пролетали над головой, шурша, как сухие осенние листья.

После рекогносцировки я спустился с холма и разыскал Траскотта, который командовал 3-й дивизией, расположившейся на этом участке. Я сообщил Траскотту о плане форсирования реки и спросил, что он об этом думает. Впрочем, сначала я сам высказал свое мнение.

— Мне этот план кажется совершенно нереальным, — сказал я. — Я бы не поставил такой задачи даже перед первоклассной пехотной дивизией полной численности, а, тем более перед воздушно-десантиой дивизией, располагающей едва ли половиной своей огневой мощи.

— Да, Мэт, и я со своей 3-й дивизией не взялся бы за это дело, — согласился Траскотт.

Направившись затем к командиру корпуса, я без обиняков высказал ему все, что думал, потом явился к Марку Кларку и повторил ему то же самое. Слава богу, что на этом разговоры о плане закончились, так как если бы он был осуществлен, результат был бы самым плачевным — мы потеряли бы большую часть 82-й дивизии.

Другой аналогичный случай, когда я счел себя обязанным выступить с возражениями, произошел почти через десять лет, весной 1954 года. В то время многие поддерживали предложение направить сухопутные войска в Индокитай. Против этого плана я тоже боролся, однако рассказ о нем выходит за рамки данной главы, и я остановлюсь на этом позднее.

Я не собираюсь создавать впечатление, будто я как командир думал только о спасении людей, находившихся под моим командованием. Я вовсе не это хочу сказать. Не думаю, чтобы в тот период военных действий какой-нибудь командир больше меня стремился к наступательным действиям или чаше прибегал к ним. Но командир должен быть убежден, что план операции логичен и имеет шансы на успех. Я не собирался попусту жертвовать своими людьми.

Такая точка зрения сложилась у меня под влиянием книги о нерпой мировой войне и рассказов ее ветеранов. Казалось, военным руководителям тех времен и в голову не приходило, что пулемет — смертоносное оружие, а пули действительно убивают людей. Бессмысленное истребление сотен тысяч солдат ради того, чтобы захватить несколько метров грязной траншеи, всегда будет свидетельством негибкости военного мышления в тот период. Я уже упоминал об одном командире, который, ткнув пальцем в точку на карте, заявил: «Я нс пожалел бы десяти тысяч человек, чтобы захватить эту высоту».

Подобные взгляды не столь уж редко встречаются среди войсковых командиров даже в наши дни. Некоторые командиры в силу особенностей своего характера, воспитания, взглядов на жизнь, в том числе и религиозных воззрений, в сложной боевой обстановке подчас теряют равновесие, которое они, быть может, имели. Ради личной «славы пытаясь доказать, что они творчески, смело подходят к делу и обладают железной волей, они готовы жертвовать людьми без всякой пользы. А мне кажется, что конечной целью является решение задачи при минимальных людских потерях. Если офицер забывает об этом, — значит, он не подходит для командирской должности.

Командир обязан больше думать о благополучии своих людей, чем о собственной безопасности. Выполнение солдатом его задачи имеет жизненно важное значение, ибо из правильно решенных частных задач складываются результаты действия частей и соединений. Жизни всех людей равны па поле боя, и погибший стрелок перед лицом бога такая же большая потеря, как и погибший генерал.

Пока 5-я армия все еще продвигалась к Риму, приближая капитуляцию Италии, 82-я дивизия морем была переброшена из Неаполя в Англию. Отправив из Италии последних солдат споен дивизии, я сам вылетел в Англию. Над Северной Африкой мы пролетели ночью. Из Касабланки наши четырехмоторные самолеты следовали в южную часть Англии по маршруту вдоль побережья Франции, и три или четыре самолета пропали без вести. Мы так и не узнали, в чем причина. Высказывалось предположение, что немецкие истребители дальнего действия, действуя с баз во Франции, перехватили и сбили их. В связи с этим маршрут самолетов пришлось изменить. Теперь они углублялись далеко в Атлантику, почти до Исландии, а затем поворачивали на восток, в Ирландию.

Это был длинный и утомительный перелет. Самолет, на борту которого находился я, был переполнен людьми. Сначала я сидел, пока у меня не начало сводить ноги, а затем опустился на пол и попытался заснуть. Это было нелегко, потому что всю ночь напролет солдаты ходили в хвостовую часть самолета, где находилась уборная, и ни один из них, помнится, не отказал себе в удовольствии наступить мне на голову. На рассвете какой-то француз, располагавшийся рядом со мной, встал и приступил к типично французскому туалету: достав бутылку дешевого одеколона, он вылил его на руки и вытер одеколоном лицо. Все вокруг пропиталось отвратительно въедливым запахом. К счастью, самолет шел плавно и все чувствовали себя хорошо, однако свежий воздух никогда не казался мне таким сладким, когда я, наконец, вдохнул его, выйдя из самолёта на аэродроме в Престуике (Шотландия). Оттуда я немедленно направился в Белфаст (Ирландия).

Как только дивизия прибыла, мы начали усиленную подготовку, которая продолжалась до середины февраля. За это время ничего особенного не произошло, хотя я всегда буду с любовью вспоминать о веселых, остроумных, очаровательных людях, которые принимали нас с истинно ирландским гостеприимством. Помню я и одну отважную старую женщину, которая проявила невероятную прыть, гоняясь за шиллингом. Однажды я со своим адъютантом Доном Фейсом отправился инспектировать зенитную батарею, установленную недалеко от так называемой Дорожки исполинов. Находясь там, мы поддались искушению осмотреть этот грандиозный природный феномен. Подход к Дорожке был загорожен воротами из колючей пцоволокн и каменной оградой, но мы перелезли через ограду и пошли по этой тропе. Метрах в 60 внизу под нами, па берегу, какая-то старуха собирала устриц. Увидев нас, она бросила свое ведро и стала карабкаться вверх по скалам. Мы уже вернулись к воротам и взобрались на них, когда женщина подбежала к нам и потребовала от каждого по три пенса за осмотр Дорожки. Мы с удовольствием заплатили, восхищаясь выносливостью старой женщины. Она могла бы стать превосходным парашютистом.

Вспоминается еще один забавный случай. На озерах Северной Ирландии масса диких лебедей, И всякий раз, когда я видел этих больших гордых птиц, у меня текли слюнки. Поинтересовавшись правилами охоты, я узнал, что лебеди — собственность королевской фамилии и каждый, кто тронет их, будет оштрафован. Но меня так и подмывало поохотиться, и я решил, что если командир американской дивизии потихоньку подстрелит одну птицу, то ничего с ним не сделают. И вот Док Итон и я одолжили два дробовика у наших ирландских друзей, пошли к озеру и сделали по одному выстрелу, но лебеди даже не вздрогнули: дробь отскочила от их густых перьев, как град от железной крыши. Тогда я сходил за карабином и метров с двухсот подстрелил одного лебедя. Убитую птицу я торжественно принес в столовую. Лебедь выглядел чрезвычайно аппетитно, когда его ощипали и выпотрошили, — почти двенадцать килограммов прекрасного плотного розового мяса. К сожалению, в тот день, когда нас должны были угостить жареным лебедем, меня неожиданно вызвали в Лондон. Вернувшись, я был поражен кислым видом офицеров моего штаба. Выглядел лебедь прекрасно, но так отдавал рыбой, что есть его было невозможно. После этого лебеди его величества не нуждались в защите от охотников 82-й дивизии.

В Ирландии мы усиленно занимались подготовкой к новой операции, используя каждый час коротких зимних дней. В середине февраля дивизия была переброшена в центральные графства Англии — в районы городов Лестер, Ноттингем и Маркет-Харборо. Я заранее съездил туда, чтобы познакомиться с местностью, и положение там несколько встревожило меня. Из американских войск в этом районе находились только обслуживающие части, в большинстве своем негритянские. Они уже успели установить добрые отношения с дружественным народом Англии. У многих из них ужо были связи с молодыми женщинами, живущими в городах, и я мог ожидать осложнений, когда прибудут парашютисты 82-й дивизии. Мои опасения оправдались. В ту же ночь, когда прибыла одна из наших боевых частей, мой парашютист был ранен ножом в драке с солдатом из состава войск обслуживания. Парашютист остался жив, но в дивизии распространился слух о его смерти. Нужно было немедленно принимать энергичные меры, чтобы предотвратить серьезное столкновение. Я безотлагательно объехал все части, расположившиеся в новом районе. Собрав офицеров, я изложил им правила, которых они должны строго придерживаться. Я сказал, что солдаты, находящиеся там, носят такую же форму, как и мы, и разместились в этом районе по приказу компетентных властей. Их задачи не менее важны, чем наши. Хотя вопрос цвета кожи является, может быть, одной из серьезнейших проблем нашего народа, однако не нам решать эту проблему здесь, в 4000 километрах от дома, в самый разгар войны. После этого я созвал местных официальных лиц и заверил их, что мы всеми силами будем поддерживать мир и порядок в их районе. Чтобы придать вес своим обещаниям, я удвоил патрули военной полиции и лично ездил и ходил по улицам, проверяя, как выполняются мои приказы.

Случаев насилия больше не было. Когда после боев в Нормандии мы вернулись сюда на отдых и доукомплектование, местное население преподнесло мне два прекрасных маленьких старинных подноса из ирландского серебра, а всей дивизии — большой серебряный поднос в знак признательности за дружеские отношения между солдатами и жителями Лестера и Ноттингема.

В Англии в это время находилось четыре хорошо обученных парашютных полка, не входивших в состав дивизии. Я взял два полка — 507-й и 508-й, 501-й и 502-й полки были включены в состав 101-й дивизии, которой командовал генерал Уильям Ли. Таким образом, у меня теперь было четыре парашютных полка, один из которых — 501-й — все еще находился в Италии, и одно планерное подразделение. Это значительно больше штатной численности.

Если в Италии и Сицилии я потратил много времени и энергии, чтобы не допустить использования дивизии в нецелесообразных, на мой взгляд, боевых действиях, то в Англии я вел борьбу за использование дивизии. Траффорд Ли-Меллори был уверен, что 82-я и 101-я дивизии будут уничтожены, прежде чем им удастся выброситься, или во время самой выброски. Генерал Брэдли к я неустанно доказывали, что, несмотря на опасности, в которых мы отдавали себе отчет, дивизии смогут решить поставленные перед ними задачи.

Надеясь на лучшее, мы готовились и к самому худшему. Пока парашютисты проводили совместные тренировки с экипажами транспортных самолетов, офицеры штабов воздушно-десантных частей встретились в Бри-столе с командирами частей морского десанта. Там мы провели штабную игру в предвидении той сложной обстановки, которая, по нашему мнению, могла сложиться в Нормандии. Задача решалась в двух вариантах. Первый — все пойдет хорошо, а может быть, даже лучше, чем мы ожидаем, и второй — все пойдет прахом. Командирам было предложено высказаться, как бы они стали действовать при различных условиях. Помню, я выразил уверенность, что, использовав элемент внезапности, 52-е транспортно-десантное авиационное крыло сможет доставить нас в район выброски без потерь, избежав столкновения с истребителями противника и проскочив зону обстрела зенитной артиллерии. А на земле мы бы уж сами позаботились о себе. Конечно, если мы потеряем много самолетов прежде чем они достигнут района выброски, то тем немногим, кто останется в живых и доберется до своих объектов, останется только сражаться до последнего патрона или сдаться в плен. Но я не думал, что мы понесем в воздухе такие большие потери, а на это особый упор делал Ли-Меллори.

После штабной игры фельдмаршал Монтгомери провел в Лондоне последнее совещание, в котором приняли участие представители всех трех видов вооруженных сил — армии, флота и авиации. Это была окончательная проверка перед тем, как мы двинулись к портам и аэродромам отправки. Я уехал с совещания, уверенный в успехе операции. Меня заверили, что во время перелета нам не будет грозить опасность попасть под огонь своей артиллерии и что трагедия 501-го полка не повторится. По-видимому, меры обеспечения безопасности были достаточно эффективны. В частях нашей дивизии даже командиры самых небольших подразделений не знали о месте пашей выброски до тех пор, пока дивизия не сосредоточилась в своих исходных районах. Когда до отправки в Нормандию осталось всего несколько часов, командиры взводов на картах и ящиках с песком показали своим солдатам, куда они направляются, по каким объектам должны нанести удар и каковы задачи соседних частей. Это была крупнейшая и сложнейшая воздушно-десантная операция из всех, которые когда-либо планировались, однако я не думаю, чтобы немецкая разведка имела о ней хоть какое-нибудь представление.

Немцы узнали о ней только тогда, когда первый парашютист опустился на землю Франции.

Перелет, выброска и бои, которые вела 82-я дивизия в Нормандии, я уже описал достаточно подробно и хочу остановиться лишь на двух деталях. Когда в Нормандии начал функционировать мой штаб, я попросил начальника штаба рекомендовать друзьям наших раненых солдат, эвакуированных в тыл, как можно чаще, во время каждой передышки в боях отправлять им письма. Сознание того, что люди, с которыми они делили опасности войны, помнят о них, поднимает настроение раненых и вызывает у них желание скорее вернуться обратно, к своим товарищам. Опытней солдат, возвратившийся в свою часть, стоит двух — трех НОВИЧКОВ, которым предстоит не только научиться воевать, но и усвоить боевые традиции части.

То же самое я попробовал сделать в Корее, и моя попытка увенчалась успехом. Посещая госпиталь, я всегда собирал сестер и врачей и объяснял им, как важно поддерживать в людях гордость за свою часть, ибо это качество делает людей хорошими солдатами.

— Когда вы разговариваете с ранеными, — говорил я сестрам, — не жалейте их, а старайтесь оживить, встряхнуть. Не допускайте, чтобы и они сами себя жалели. Внушайте им желание снова вернуться в свои части.

Оба эти приема — письма от солдат с поля боя и воздействие сестер и врачей — оказывали огромное влияние на молодых. Даже солдаты, раненные два или три раза, стремились вернуться в свою старую часть.

Я помню слова одного солдата, сказанные им в разгар боя в Нормандии. Разговаривая со своим помощником начальника штаба по тылу, раненным в переносицу, я вдруг услышал, как солдат, лежавший рядом с ним на полу, с грубоватым дружелюбием спросил меня:

— Все еще топаете, генерал?

Эти слова запомнились мне на долгие годы. В них нет ничего неуважительного. Mire хочется думать, что они свидетельствуют о братских чувствах одного солдата к другому, который прошел такие же испытания. Люди, вместе вынесшие тяготы боя, всегда испытывают друг к другу теплые чувства, несмотря на различие в рангах.

Говоря об этом чувстве фронтового товарищества, я хотел бы коротко сказать о двух типах людей из небоевого состава, которые вполне усвоили его, —о медицинских работниках и священниках. Страницы истории второй мировой войны полны яркими примерами замечательных подвигов врачей и санитаров. Не имея оружия, они смело бросались в самые горячие места боя, чтобы оказать помощь раненым. Так же самоотверженно вели себя и священники, и их влияние было очень сильным.

В первое воскресенье нашего пребывания в Нормандии капеллан дивизии Джордж Ридл служил мессу в яблоневом саду. Мы уселись под деревьями, чтобы укрыться от вражеской авиации. Ни в одном соборе мира никогда еще не собирались столь искренне верующие люди. Ибо великие истины христианской веры имеют реальное и глубокое значение для человека, который знает, что он сам через час может сойти в сень, куда уже отправились легионы его товарищей.

Дивизионные капелланы были отважными людьми. Они прыгали вместе с парашютистами, летали на планерах и без всяких жалоб разделяли с солдатами все превратности фронтовой жизни. Рассказывают, что один капеллан 505-го полка, спускаясь с парашютом, в разгар боя играл на полевом органе «Ближе, господь мой, к тебе». Я несколько сомневаюсь r достоверности этого рассказа, хотя и не удивился бы, если бы этот случай действительно произошел.