Выполнив свою задачу, 82-я дивизия вернулась в Англию. Раньше пас в английские госпитали было отправлено более двух, тысяч раненых. А между живыми изгородями Нормандии тысячи белых крестов отмечали могилы убитых.
Совместные фронтовые испытания сближают людей, но зато они разъединяют фронтовиков с теми, кто не бывал в боях или только косвенно принимал в них участие. Парашютисты без особого почтения относятся к солдатам других родов войск — пехотинцам, танкистам или артиллеристам, которые не испытали своеобразных радостей и переживаний, вызываемых прыжком с самолета. С еще меньшим уважением относятся они к людям, совсем не видавшим войны.
Как и в период нашей подготовки к высадке в Нормандии, Мидленд был переполнен совершенно распустившимися солдатами тыловых частей. С подобным явлением в частях корпуса нам удалось справиться путем суровых наставлений и повышения требовательности к солдатам. Мы убеждали каждого из упрямых, задиристых парашютистов, что какими бы отважными солдатами они ни были, все равно им никто не дает права разбивать носы другим солдатам. Как это нередко бывает с частями, чьи воинские заслуги сверкают особенно ярко, мы замечали у наших солдат стремление по обращать внимания на форму одежды и правила поведения, соблюдение которых в гарнизоне считается основным показателем хорошей дисциплины. Солдаты стали небрежно одеваться, нарушать правила движения автотранспорта, постоянно ввязываться в драку. Это так встревожило военную полицию района, что она перешла от парных патрулей к патрулированию четверками.
Я отлично понимал естественное стремление солдат — фронтовиков забыть на время о строгой дисциплине, «ослабить ганки» — словом, хоть немного пожить в свое удовольствие. Но мне было ясно, что если подобное расслабление зайдет слишком далеко, оно может подорвать моральное состояние дивизии, и мы начали быстро натягивать поводья. В специальном приказе я строго обязал солдат быть аккуратными в одежде, отдавать честь, соблюдать дисциплину как при исполнении служебных обязанностей, так и во внеслужебное время. «Никакая отвага и никакие успехи в боях не могут оправдать нарушение этих важных правил, — указывал я. — Вы заслужили право гордиться своим боевым прошлым. Но теперь о вас будут судить по одежде и поведению. Мне хотелось бы, так же как, я уверен, и вам самим, чтобы вашу славную боевую репутацию каждый солдат охранял и вне боевых действий. Пи один человек из нашей дивизии не должен забывать, что тот почет, которым пользуется он, оставшийся в живых, в значительной мере завоеван теми, кто погиб в жестоких боях».
Мои парашютисты восприняли это обращение как превосходные солдаты, какими они и были на самом деле. Когда я расставался с ними, чтобы принять командование корпусом, они были такими же замечательными и мужественными солдатами, как и все другие в пашей армии.
Я горжусь солдатами своей дивизии и глубоко удовлетворен теми успехами, которых я добился за два года командования ими. В течение всей войны я боролся за установление такого же денежного довольствия для планерных войск, какое было у парашютистов. Деталь как будто незначительная, по па самом деле оказывающая исключительно серьезное влияние на боевой дух дивизии. Благодаря вмешательству генерала Маршалла эта глупая несправедливость была устранена.
Я постоянно настаивал на том, чтобы воздушноде-сантные войска применялись в условиях, позволяющих использовать их легкое вооружение. По-моему, этой точки зрения придерживалось и высшее командование. Создание воздушно-десаитпой армии само по себе являлось признанием воздушно-десантной дивизии как неотъемлемой составной части высшей — боевой организации. Поэтому применять их нужно целыми соединениями, а не дробить на отдельные части.
Одна из основных трудностей до создания первой поз душно-десантной армии союзников заключалась в том, что воздушно-десантные части и соединения находились в двойном подчинении. Только верховный главнокомандующий войсками союзников генерал Эйзенхауэр осуществлял контроль и над транспортно-десантными авиационными частями и над воздушно-десантными дивизиями, которые перебрасывались транспортными самолетами в район боевых действий. Создание воздушно-десантной армии под командованием генерала Брсретона разрешило эту проблему. Теперь транспортные самолеты и парашютные части моего J8-ro корпуса и английского воздушно-десантного корпуса, а также французские и польские парашютные части находились под единым командованием.
Я убежден, что пн у кого нс было частей лучше тех, которые получил я. За последний период войны в моем корпусе побывало двадцать две дивизии. В их число входили самые замечательные дивизии американской и английской армий — такие, как 1 — я пехотная, 82-я воздушно-десантная и 3-я бронетанковая дивизии армии США, английские б-я воздушно-десантная дивизия, бригада «Командос» и б-я гвардейская бронетанковая бригада.
Когда была создана 1-я воздушно-десантная армия, мы начали получать директивы о подготовке планов операций для оказания поддержки 12-й группе армий генерала Брэдли И 21-й группе армии фельдмаршала Монтгомери, которые в то время стремительно наступали в самое сердце Германии. Составление этих планов было бесполезным занятием. После прорыва фронта противника под Сент-Ло и введения в образовавшуюся брешь 3-й армии генерала Паттона наступление союзных армий стало настолько стремительным, что к тому времени, когда мы заканчивали составление плана выброски десантов впереди наступающих войск, они уже оставили позади себя намеченные нами районы. Но в глубине Бельгии наступательный порыв армий иссяк. Тогда возник смелый план: английские армии должны были выйти к заливу Зейдер-Зе и окружить немецкие войска в Голландии, в то время как главные силы будут продолжать наступление на Германию. Чтобы ускорить осуществление этого плана, 1-я воздушно-десантная армия должна была высадиться впереди наземных войск методом «ковра». Задача заключалась в том, чтобы захватить и удержать важнейшие переправы через крупные реки, которые лежали на пути наступления английских войск.
В это время 1-я воздушно-десантная армия союзников состояла из двух основных соединений: моего 18-го корпуса (82-я дивизия Гейвина, 101-я Макса Тэйлора и 17-я Бада Майли) и английского воздушно-десантного корпуса под командованием генерала Браунинга (в корпусе была только одна дивизия).
Я до сих пор помню, какое горькое разочарование вызвало у меня известие, что командовать этой операцией генерал Бреретои назначил Браунинга, Я не ожидал такого решения. Мы направляли для участия операции две дивизии, англичане только одну. Мы заслужили шпоры в трех битвах: на Сицилии, в Италии и во Франции. Я чувствовал, что мы руководили бы этой операцией лучше кого-либо другого. В частных беседах я с большим жаром высказывал эту точку зрения, по никакого официального протеста не заявил, так как не смог бы убедительно обосновать свои доводы. Генерал Браунинг был испытанным и храбрым солдатом, а Бреретон имел полное право назначить командиром кого ему было угодно.
В дерзком, блестящем замысле выброски воздушно-десантных войск «ковром» был один крупный недостаток — этот ил ап страдал неопределенностью. Воздушно-десантные дивизии — одна английская и две американские (82-я и 101-я) — должны были выбрасываться последовательно с востока на запад. Английская дивизия десантировалась дальше других, чтобы захватить переправы через р. Рейн, 82-я — в середине ковра, чтобы овладеть переправами через реки Ваал и Маас. 101-я дивизия сбрасывалась ближе всех к своим войскам. Как предполагалось в плане, после захвата этих переправ английские армии быстро отрежут Голландию и окружат немцев.
Что воздушно-десантные части смогут захватить и удержать переправы, в этом нс было никакого сомнения. Но возможность запереть немецкие войска в Голландии целиком зависела от скорости, с которой будут продвигаться наземные войска. А двигались они, как оказалось, недостаточно быстро. В воскресное утро воздушиоде-саитиые войска поднялись с английских аэродромов. Провожая 82-ю дивизию, я глубоко сожалел о том, что эта отважная дивизия впервые идет в бой без меня. Впрочем, ничто нс мешало мне лететь хотя бы в качестве наблюдателя. Не говоря уж о том, что меня волновала судьба моих солдат, эта операция представляла огромный технический интерес для профессионального десантника. Она должна была стать крупнейшей выброской десанта в диевхюе время, возможной только благодаря фактическому уничтожению немецкой авиации.
Я летел на В-17, который шел метрах в 60 над транс портными самолетами. Помню, я думал о том, как медленно мы летим и какую прекрасную цель, видимо, представляем собою. Ясным солнечным утром мы приблизились к Голландии. Здесь огонь зенитной артиллерии стал усиливаться, и несколько наших самолетов было сбито. Мой пилот прекрасно понимал всю опасность нашего положения. Он был одним из тех храбрых, чистосердечных людей, которые «всегда приветствуют с восторгом и солнца свет, и грома громыханье». Я слышал, как он обратился к экипажу по самолетному переговорному устройству:
— Ребята, вам приходилось видеть что-нибудь подобное? Раньше я никогда и не слышал о таком плотном огне. Будет о чем порассказать внукам!
Его беспокойство было понятно, так как обычно он летал на высоте около 6000 метров. А этот полет на малой скорости, всего метрах в 250 над землей и неприятная болтанка были новы для него Я горячо пожелал, чтобы он остался цел и смог рассказать своим внукам об этом полете.
Выброска десанта была совершена превосходно, лучше, чем когда-либо. Несмотря на потери от огня зенитной артиллерии, замечательные пилоты 52-го транспортно-десантного авиационного крыла четко держали построение и выбросили десант в предусмотренных планом операции районах. Делая широкие круги над тысячами разноцветных парашютов, мы с интересом рассматривали улицы небольших деревушек, заполненные народом. Люди были одеты в лучшую воскресную одежду и, но отрываясь, смотрели, как мимо проносится огромный небесный поезд длиною в несколько сот километров. Все маленькие домики были невредимы, и я почувствовал угрызения совести. Эти мирные голландцы даже не подозревают, какая трагедия разыграется здесь в недалеком будущем. До сих пор немецкая оккупация принесла в этот тихий край мало разрушений, но я-то знал, что теперь немцы будут реагировать быстро и жестоко.
Ночевать в тот вечер я вернулся в Англию, а рано утром на следующий день вылетел на транспортном самолете С-47 в Антверпен, чтобы оттуда на виллисе догнать парашютные дивизии. Погода стояла отвратительная, и мы не смогли приземлиться, но на следующий день нам все же удалось сесть, хотя аэродром нахрдился под обстрелом немецкой артиллерии. Вместе с генералом Бререгсном я поехал на виллисе в Эйндховен — довольно большой город, еще не тронутый войной. Он был переполнен английскими автомашинами, количество которых непрерывно увеличивалось, и только в сумерки нам удалось пробиться к центру города. Площадь была забита самыми разнообразными машинами: бензозаправщиками, грузовиками с боеприпасами, бронетранспортерами.
В меркнущем свете дня промелькнул самолет и сбросил две осветительные ракеты. Я сказал генералу Бре-рстону:
— Луи, мне это не нравится, черт возьми! Давайте выбираться отсюда, пока не поздно.
Мы снова вскочили в свои виллисы и помчались. Не успели мы проехать и двух кварталов, как раздался такой грохот, словно весь мир взлетел на воздух. Группа немецких бомбардировщиков, ориентируясь по осветительным ракетам, терзала несчастный город. В небольшом парке мы выскочили из виллисов и бросились на землю. Луи, ползая в своей красивой форме по земле, разыскивал выпавший у него пистолет. В темноте мы потеряли друг друга, и позднее, когда бомбардировка окончилась и я вернулся к машине, чтобы ехать дальше, я нс смог разыскать Бреретона. Так я и не узнал, что с ним тогда случилось и как он вернулся в Англию.
Вскоре обнаружилось, что все дороги забиты. Везде полыхали пожары, горели бензозаправщики, взрывались грузовики с боеприпасами. Улицы были завалены обломками разбитых домов. Запертый со всех сторон, словно в ловушке, я подъехал к кювету, забрался в свой спальный мешок и заснул.
Рано утром я, мой адъгбтапт капитан Фейс, мой телохранитель сержант Кейси и водитель сержант Фармер снова отправились в путь. При свете зари мы пробрались мимо развалин домов и остовов сгоревших грузов виков и вскоре выехали из города.
В нескольких милях от Эйндховена мы встретили передовые подразделения английских бронетанковых частей. Меня остановил младший офицер и сказал, что да<чыие ехать нельзя, так как дорога простреливается ружейным и пулеметным огнем. Мы решили посмотреть, как паши добрые английские друзья сломят сопротивление противника. Стволы орудий их танков были направлены вдоль дороги в том направлении, где предполагались немцы, но не сделали ни одного выстрела. Подобное проявление осторожности было крайне необычно для английских ветеранов, солдат храбрых и решительных. Впрочем, мне уже приходилось сталкиваться с такими случаями, когда мои парашютисты проходили свое первое боевое испытание в битве за Сицилию.
Не принимая участия в руководстве операцией, я не мог приказать командиру бронетанковой части продвинуться дальше по дороге. Минут сорок простояли мы на дороге, не заметив у танкистов ни малейшей попытки обойти с фланга встретившийся им очаг сопротивления противника. Наконец, я приказал Фармеру оставаться на месте и ждать моих указаний. Направив Фейса по одной стороне дороги, я сам с Кейси спустился в кювет на другой ее стороне. В напряженном ожидании мы прошли вдоль дороги, вероятно, около двух с половиной километров, по в нас никто не стрелял. Для меня это было очень кстати. Дело в том, что, выпрыгнув накануне из виллиса и к тому же проспав ночь на сырой земле, я — растревожил свой позвоночник, поврежденный еще в Уэст-Пойнте. Спина моя словно одеревенела, и если бы теперь мне пришлось броситься на землю, то встать бы я уже не смог.
Мы продвигались до тех пор, пока не достигли командного пункта командира 101-й дивизии генерала Макса Тэйлора. Я послал за виллисом и проехал еще километра три, пока не нашел генерала Гейвина и его 52-ю дивизию. Пока обе дивизии были вполне боеспособны, но до подхода наземных частей им еще предстояли тяжёлые бои.
Я чувствовал тогда и теперь думаю точно так же, его наземные войска в этой операции действовали непростительно вяло. Если бы высшее руководство действо-зало более энергично, оно бы выдвинуло вперед бронетанковые части. Из-за отсутствия же такого руководства 1-я английская воздушно-десантная дивизия, сброшенная за Рейном, была почти полностью уничтожена. Ее сопротивление под Арнемом было не только памятником античной доблести, по и свидетельством человеческой слабости, неспособности нанести удар решительно и смело. Основные цели операции достигнуты не были. Отрезать главные силы немцев в Голландии не удалось, и их фронт стабилизировался.
82-я и 101-я воздушно-десантные дивизии оставались за передовых позициях до конца ноября, когда они были этведены с фронта и вернулись под мое командование. В бою они находились 58 дней и потеряли 658 человек убитыми, 1796 ранеными и 80 пропавшими без вести. Для отдыха и пополнения они были переброшены во Францию — в район Шампани, Мурмелон-ле-Грана, Еюипа и Реймса.
В то время мой штаб был разделен. Передовой командный пункт находился во Франции при 82-й и 101-й тивизиях, а главный командный пункт — в Англии, где троходила боевую подготовку 17-я воздушно-десантная цивизия. И вот 18 декабря в два часа ночи в своем штабе в Мидленде я получил сообщение по телефону из Франция о том, что немцы большими силами прорвались з Арденнах. Началось сражение за так называемый «Арденнский выступ».