Как я уже говорил в серии статей, помещенных недавно в газете «Сагердей ивнинг пост», не опасные дни сражений являются наиболее суровым испытанием твердости полководца, а дни мира, когда со всех сторон он слышит многочисленные советы, смущающие и дезориентирующие его».

Пока я находился на должности начальника штаба армии, на меня постоянно оказывали давление, заставляя во имя экономии иметь войска на бумаге, а не в действительности. Я хорошо помню одно заседание в кабинете Вильсона, когда обсуждался вопрос о сокращении бюджетных ассигнований на армию. «Почему вы не сократите численность личного состава ваших дивизий? — спросил он меня. — Сократите их на 15 процентов. Почему бы вам не расформировать некоторые части? Просто числите их в составе кадровых».

На мой взгляд, это было бы повторением той трагической политики постепенных уступок, которую проводил бывший министр обороны Льюис Джонсон, когда во времена трумэновской администрации мы до такой степени ослабили наши войска на Дальнем Востоке, что оказались почти беспомощными перед хорошо вооруженными массовыми армиями Северной Кореи, обрушившимися на юг через 38-ю параллель. Министр Вильсон говорил о сокращении армии, а я вспоминал о храбрых солдатах, погибших в первые дни Корейской войны, когда наши полки, с минимальной численностью личного состава, сражались и отходили до тех пор, пока за их спиной не оказалось море. Думая о них, я ответил министру обороны, что пока я нахожусь на должности начальника штаба, я не намерен уменьшать численность личного состава боевых частей на заморских театрах военных действий, ибо они стоят лицом к лицу с потенциальным противником. На эго я не пойду, если только не получу от министра ясного, определенного и прямого приказа провести сокращение.

Тогда-то на меня и было оказано давление. Вильсон заявил, что предложение о сокращении численности наших соединений и частей исходит непосредственно от президента и что он не сомневается в значительном военном опыте президента. Противиться его желаниям было бы равносильно спору с главнокомандующим. «И это ни к чему хорошему не приведет», — резко добавил Вильсон.

Я ответил министру, что глубоко уважаю президента за его большую осведомленность в военных вопросах и надеюсь, что мои взгляды на военные вопросы всегда будут совпадать с его мнениями. К этому я, однако, добавил, что если мое глубокое убеждение вынудит меня занять другую позицию, то я буду отстаивать ее, пока доводы чисто военного порядка не докажут мою неправоту. Меня нельзя будет разубедить тем, что отстаиваемая мною точка зрения политически неприемлема или намечаемые мною расходы превышают те, которые, по мнению правительства, оно может себе позволить.

Еще в первые годы своей военной карьеры я хорошо усвоил, что когда поднимаются принципиальные вопросы, нельзя ограничиваться изложением взглядов в устной форме. Необходимо изложить свои взгляды на бумаге и поставить под ними свою подпись — только тогда они становятся частью исторической летописи.

Учитывая это, я вернулся к себе, составил памятную записку, подписался под нею и направил ее министру обороны через министра армии Стивенса — моего непосредственною начальника. В этой записке я указал, что как на начальника штаба армии и члена объединенного комитета начальников штабов на меня возложена обязанность давать рекомендации по военным вопросам министерству обороны, совету национальной безопасности и президенту. Эти рекомендации должны основываться на моей честной, смелой и объективной оценке того, что необходимо армии для ее служения национальным интересам, но они отнюдь не притязают на то, чтобы оказывать влияние на национальную экономику, внутреннюю и внешнюю политику правительства на любом отрезке времени. При этом я указал, что руководствовался словами президента Эйзенхауэра, который в 1947 году, будучи начальником штаба армии, заявил членам комиссии конгресса по ассигнованиям: «Я пришел к вам только как профессиональный солдат, чтобы дать вам совет, касающийся национальной обороны. Я не имею права, да и не намерен выходить за рамки этого совета. Мой долг довести до вашего сведения, джентльмены, то, что я считаю необходимым для национальной безопасности».

Далее, стремясь быть как можно более объективным, я обосновал перед министром обороны свою точку зрения относительно того, какой должна быть сухопутная армия, необходимая для служения национальным интересам в свете наших глобальных обязательств и возможностей противника. Сокращение к лету 1956 года численности сухопутной армии с полутора миллионов до одного миллиона человек и расходов на армию с 16,2 миллиардов долларов до 8,9, писал я, настолько ослабит армию, что она не сможет выполнять стоящие перед ней задачи. Затем я вновь повторил ранее высказанную мною точку зрения, что я не намерен отдавать приказ о сокращении личного состава и соединений, находящихся в районах возможных военных действий, если не получу на это прямого приказа.

Вильсон имеет полномочия отдавать такие приказы — в этом я нс сомневался. Но я хотел, чтобы и ответственность за последствия подобного приказа тоже легла на его плечи. Пока я находился на должности начальника штаба армии, министерство обороны никогда не страдало отсутствием желания в полной мере пользоваться данной ему властью. Однако оно вовсе не стремилось брать на себя ответственность за принимаемые им меры. Наоборот, мне даже казалось, что министерство обороны делало попытки успокоить и усыпить общественное мнение, перекладывая ответственность на других путем создания ложного впечатления о единодушии гражданских властей и их военных советников по вопросам организации и состояния вооруженных сил.

Как боевой солдат я неоднократно попадал под выстрелы из засад и бомбежки с самолетов, которые ошибочно принимал за свои, — этот опыт не скоро забывается. Я не могу, однако, припомнить, был ли я когда-нибудь потрясен больше, чем в 1954 году, прочитав в ежегодном послании президента Эйзенхауэра народу, что «программа обороны на 1955 год… основывается на полной военной программе, единогласно рекомендованной (подчеркнуто мною. — М. Риджуэй.) объединенным комитетом начальников штабов». Как один из членов этого комитета, упорнее других не соглашавшийся с военной программой на 1955 год в том ее виде, как она была обнародована, я потерял дар речи, увидев это заявление. Все дело в том, что бюджет на 1955 год, так же как и бюджеты на 1956 и 1957 годы, был «спущен сверху». Численность личного состава, предусмотренная каждым из этих трех бюджетов, исходила не из военных потребностей. Она основывалась не на тех решениях, которые в изобилии поступали от объединенного комитета начальников штабов, а была втиснута в рамки между взятой с потолка численностью и лимитами бюджетных ассигнований. Полнейшая инверсия нормального порядка!

Вскоре я понял, что длительное, иногда в течение целого месяца, изучение какого-нибудь вопроса объединенным комитетом начальников штабов было лишь игрой в догадки.

Моим рекомендациям, частично явившимся плодом такого изучения, при принятии решения о численности армии было уделено лишь самое незначительное внимание. Казалось, численность личного состава армии — а в действительности вся система построения вооруженных сил при повой администрации — в общих чертах была определена уже задолго до этого. По моему мнению, которое подкрепляется и недавно появившимися в прессе сообщениями, это предварительное планирование было проведено вскоре после выборов 1952 года, когда, возвращаясь из поездки в Корею, избранный па пост президента Эйзенхауэр встретился на борту «Елены» с некоторыми из своих основных помощников.

Позднее усилия министра обороны и председателя объединенного комитета начальников штабов были направлены на то, чтобы обеспечить согласие всех высших военных руководи гелей страны с этими заранее утвержденными планами. Гак, в журнале «Юнайтед Стейтс «ныос энд Уорлд рипорт» от 3 июня 1955 года было помещено интересное сообщение под таким заголовком: «Новые члены объединенного комитета начальников штабов — единодушное согласие среди высших военных руководителей». Объединенный комитет начальников штабов, говорилось в сообщении, будет составлен из таких спс-циалыпо отобранных военных руководителей, которые по возможности единодушно поддержали бы взгляды администрации на военную политику США теперь, когда президент Эйзенхауэр в середине своего срока пребывания на посту президента осуществил реорганизацию, заблаго-временно спланированную им еще два года назад.

В вашингтонской же газете «Санди Стар» от 3 декабря 1954 года была помещена следующая заметка, в которой делалась ссылка на совещание на борту «Елены» будущих членов правительства Эйзенхауэра с адмиралом Рэдфордом: «Во время этих переговоров на Тихом океане в общих чертах была разработана структура дислоцированных на территории США вооруженных сил, способных наносить мощные удары, обладающих отличной маневренностью и готовых в любое время потушить как большие, так и малые пожары в любом месте, где бы коммунисты ни попытались зажечь их».

Против таких взглядов у меня кет возражений. Но какой из видов вооруженных сил более всего пригоден для того, чтобы «потушить как большие, так и малые пожары в любом месте, где бы коммунисты ни попытались зажечь их»?

Это обязанность пешего солдата, человека с винтовкой. Мощные межконтинентальные бомбардировщики не могут выполнить эту задачу, хотя бы они были вооружены атомными и водородными бомбами. Кто же будет заполнять вакуум хаоса и разрушения, создаваемый атомными бомбардировщиками, и гарантировать, что из пепла не возродится новый преступный заговор? Военно-морской флот не в состоянии выполнить эту задачу, ибо исход современных войн не решается на море или в его глубинах. Человек — земное существо, и живет он па земле, флот же не в состоянии захватывать и контролировать сушу. Несмотря на все новые ужасные орудия убийства, созданные нашим поколением, солдат-пехотинец все еще остается основным орудием войны. До сих пор войны ведутся за небольшие клочки обагренной кровью земли, и они оканчиваются только тогда, когда сломлена воля противника к сопротивлению и вооруженные солдаты победоносно стоят на его земле.

Как нация в целом, мы очень любим успокоительные крылатые фразы. Мистер Джонсон заверил нас, что он лишь «обрезает жирок» с вооруженных сил, и народ верил этим заверениям, пока Корея не показала, как обескровлены наши войска. Мистер Вильсон, судя по заголовкам газет, предлагает нам «на каждый доллар более мощный удар». Под этим, насколько я догадываюсь, подразумевается сосредоточение наших усилий на создании водородных бомб и управляемых снарядов с атомным боевым зарядом. Я целиком одобряю наши усилия в этой области и на посту начальника штаба армии делал все, что зависело от меня, для дальнейшего совершенствования этих видов вооружения, имеющих особое значение для армии. Однако это «еще не доказательство весьма спорной истины. Л ведь именно в таком плане вели дискуссию некоторые мои гражданские начальники, пытаясь доказать, что, поскольку новые виды вооружения сильно увеличили огневую мощь наших частей и соединений, мы можем резко сократить их количество на поле боя.

Прежде всего, если не считать атомного оружия, доставляемого по воздуху, мы располагаем весьма ограниченным количеством этих новых видов вооружения. Теперь, когда я это пишу (январь 1956 года), у нас в Европе — и русским это хорошо известно — имеется только пять дивизионов атомных пушек, что в общей сложности составляет тридцать 280-мм орудий. Мы располагаем ограниченным количеством ракет «Онест Джон» с атомным боевым зарядом и семью дивизионами управляемых снарядов «Капрал», которые тоже недавно были направлены на заморские театры военных действий. Всему миру, вероятно, хорошо известно, что с теми запасами атомного оружия, которыми мы располагаем на всем 600-километровом фронте от Северного моря до Альп, можно создать весьма незначительную плотность поражения атомным оружием. Да и само по себе оно относится к уязвимым видам оружия. Замаскировать его очень трудно, и оно неизбежно явится объектом наиболее интенсивных разведывательных усилий противника. Противник будет стремиться проникнуть на любую глубину, чтобы обнаружить и уничтожить атомную артиллерию, а уничтожение лишь одной пушки образует такую брешь в наших позициях, которую можно заполнить только солдатами.

Приводился и следующий довод: наши резервы скоро достигнут якобы такой численности, что мы сможем позволить себе сократить количество солдат, находящихся на действительной службе. Дело, однако, в том, что у нас просто нет резервов, готовых действовать с быстротой, какой от нас потребует следующая война. В прошлом у нас уходило от десяти до тринадцати месяцев на превращение резервных сил в боеготовные дивизии. Исходя из самых оптимистических подсчетов, в нашем распоряжении едва будет так много времени. Вооруженные силы, которые потребуются Соединенным Штатам на первых этапах следующей войны, скажем, в течение первых шести месяцев, должны быть в полной боспой, готовности ко дню Д. Мне кажутся совершенно неправдоподобными утверждения, что из солдат, прошедших одногодичный или двухгодичный курс обучения и проходящих после этого 48 двухчасовых занятий в год и 15 дней в летних лагерях, можно будет быстро создать эффективную боевую часть. Ни один разумный человек, сколько-нибудь знакомый с порядком подготовки воинской части к боевым действиям, никогда не поверит в такую возможность.

Третье доказательство в пользу сокращения численности армии основывалось на предположении, что скоро будет создана сильная, в полмиллиоиа человек, западногерманская армия, которая вместе с союзниками по НАТО примет участие в обороне Европы. Но где эта армия? Мы были свидетелями того, какие события развертывались вокруг этих немецких вооруженных сил. Только в июле прошлого года, после многолетних усилий, было отдано распоряжение одеть в военную форму первую небольшую группу в шесть тысяч человек. Некоторые из ггих уже приняли присягу, однако, по оценке самих немцев, потребуется еще трехлетний срок, прежде чем будут сформированы все 12 дивизий.

Эти три основные причины, выставлявшиеся в оправдание большого, и быстрого сокращения численности армии, при беспристрастном их рассмотрении не выдерживают никакой критики. Это надуманные доказательства, направленные на то, чтобы скрыть истинные, в значительной своей части политические, причины. Они не могли вселить уверенность в наших союзников, которым мы дали торжественные обещания оказывать военную поддержку во всех районах земного шара.

За те два года, в течение которых я отстаивал свои доводы, основанные па исключительно военных соображениях, и протестовал против доказательств, базировавшихся на чисто политической основе, — за эти два года у меня сложилось одно непоколебимое убеждение: джентльмены, которые занимают большие должности, дающие им большую власть в министерстве обороны, должны быть совершенно не связаны с политикой. Во время своей службы в Пентагоне я много раз говорил об опасной для страны тенденции гражданских министров принимать решения по военным вопросам из соображений политической выгоды. Власть, которой облечены гражданские министры, и особенно министр обороны, настолько огромна, что она может принести непоправимый вред, если будет использоваться в интересах той или иной партии, а не страны в целом. Они должны основывать свои действия только на интересах безопасности Соединенных Штатов, пользуясь данной им богом способностью принимать наилучшис решения, свободные от политических соображений.

Нс должны они полагаться и на помощь одного из начальников штабов — армии, ВМС или ВВС, — каким бы большим опытом он ни обладал. Решения, определяющие судьбу нации, следует принимать только после того, как будут тщательно рассмотрены точки зрения всех членов объединенного комитета начальников штабов. Разумеется, ни в коем случае нельзя принимать решение после консультации только с одним из членов объединенного комитета начальников штабов, будь то председатель комитета или кто-либо другой. Пет человека, который обладал бы достаточными знаниями для детальной разработки и ведения боевых действий на суше, на море и в воздухе и мог бы быть компетентным советником гражданских властей по всем трем видам вооруженных сил.

В большой новой области планирования операций в войне с использованием обеими сторонами ядерного оружия все военные руководители ищут новых решений и сталкиваются с одинаковыми трудностями. Ни один из живущих — на земле людей не имеет опыта ведения ядер-ной войны. Мы сбросили две «маленькие» атомные бомбы на гражданское население, политически не встретив противодействия. Однако массовое и разностороннее использование атомных устройств в качестве основного оружия до сих пор находится в области теории и догадок. Поэтому все военные руководители, каким бы опытом прошлого они ни обладали, стоят на пороге нового и неизвестного, и ни один из них не может ручаться, что ему известна форма, которую примут войны будущего.

Я не касаюсь деловых качеств какого-то определенного должностного лица из канцелярии президента. Наш нынешний президент обладает таким огромным военным опытом, какого не имеет никто другой. Однако в будущем нам может не посчастливиться даже в том случае, если наш главнокомандующий будет обладать его военным опытом и его способностью разбираться в военных вопросах. Даже такой руководитель будет нуждаться в советах — хороших, объективных советах по военным вопросам не одного, а всех членов объединенного комитета начальников штабов.

На протяжении всей моей службы мне было ясно, что если нашей основной задачей является поддержание мира во всем мире и предотвращение агрессий, где бы она ни началась, то я должен создать и иметь в полной боевой готовности эффективные вооруженные силы, действительно способные «потушить большие и малые пожары в любом месте, где бы коммунисты ни попытались зажечь их».

Что же предотвращает агрессию? Прежде всего, сила. Реальная сила, о наличии которой должно быть известно агрессору. Пусть агрессор знает, что в случае войны его будущая жертва готова использовать свою силу.

Какие вооруженные силы необходимы нации, полной решимости вести малые или большие войны в случае агрессии?

Ответ прост. Для этого необходимы должным образом сбалансированные вооруженные силы, развернутые в опасных местах по всему земному шару таким образом, чтобы каждый вид вооруженных сил — армия, флот и авиация — в качестве составной части объединенных вооруженных сил мог с наибольшей эффективностью использовать свою огневую мощь. Они должны быть соответствующим образом обучены и вооружены, должны обладать высокой маневренностью и иметь сильные боевые соединения, готовые без промедления нанести удар в ответ на любое вооруженное нападение. Они нуждаются в отличном командном составе.

Создания таких вооруженных сил я и добивался все время, пока был на посту начальника штаба армии. Именно такие вооруженные силы, по заверениям мистера Вильсона, создавал и он. Как на начальника штаба, на меня пал жребий выполнять его волю — вернее, выражаемую им волю правительства. Душевных мук стоило мне выполнение этой воли. Со всей честностью и искренностью я заявляю, что, исполняя в течение двух лет обязанности начальника штаба армии, я чувствовал, что назначен на эту должность для уничтожения, а не создания армии, в конечном счете решающей составной части должным образом сбалансированных вооруженных сил, на которые народы могли бы возлагать свои надежды на поддержание Мира или, если бы разразилась война, на осуществление их воли в отношении тех, кто нарушил мир.

Я повторяю вновь, что вынужден был проводить политику, которая, если она не будет прекращена, может в конце концов настолько ослабить армию Соединенных Штатов, что она больше не сможет играть роль эффективного инструмента национальной политики. Если проведение такой политики будет продолжаться, армия не сможет выполнять свои обязательства перед миром. Она не сумеет тогда добиться того единственного, для чего и существует любая армия, — победы в войне.