Лейв Стейнурссон смеялся, когда убили его отца. И в этом не было ничего странного. Потому что в ту минуту, когда Торстейн из Стокканеса отрубил Стейну голову, Хельги, дядя Лейва, споткнулся о тонкую веревку, натянутую Лейвом между колодцем и дверьми конюшни, и упал головой в свежий коровий навоз, от которого еще шел пар. Лейв захохотал, и его смех эхом прокатился между домами усадьбы, а сам он быстро вскочил на торфяную крышу овчарни, где дядя уже не мог его достать.

Однако вечером, когда люди Стейна сообщили об убийстве, Лейву было уже не до смеха. Он закусил губы, чтобы не расплакаться, как расплакались его младшие братья и сестры, выбежал из дома и спрятался в конюшне возле своего коня по кличке Рыжий. Там он сначала поклялся отомстить Торстейну за смерть отца, а потом уже заплакал так, что шея коня сразу намокла.

Потом Лейв несколько месяцев как будто даже не вспоминал об отце. Зато если раньше он донимал домашних своими грубыми шутками, то теперь вдруг притих и стал послушным. Мать тревожилась и часто говорила о Лейве с дядей Хельги. Дядя обещал, что следующим летом возьмет Лейва с собой в Норвегию. Однако этому не суждено было сбыться.

После того, как на тинге объявили, что Торстейн в наказание за это убийство должен на три года покинуть Исландию, Лейв исчез из дома.

Торстейн Гуннарссон решил провести эти три года в Гренландии. Он разместил своих людей и овец на трех небольших кнаррах и ранним июльским утром покинул мыс Гуннара. На борту одного из кнарров был и Лейв. Он спрятался среди овец, и только когда судно было уже далеко в открытом море, выбрался из своего убежища, назвал себя и вызвал Торстейна на поединок.

Могучие воинственные исландцы так и покатились со смеху. Разве не смешно, что этот отрок из рода Стейна осмелился выступить против Торстейна? Они глазели на мальчишку, который, выдвинув вперед подбородок, даже дрожал от желания сразиться с опытным воином Торстейном Гуннарссоном. Воины хохотали во все горло.

Торстейн бросил на них острый взгляд, и смех застыл на их красных, обветренных лицах. Потом Торстейн повернулся к Лейву.

— Ты смелый парень, — сказал он, — а я люблю сражаться со смелыми людьми. Но я не могу принять твой вызов. Между нашими семьями заключено перемирие, и я не могу его нарушить.

Лейв поднял меч, носивший имя Каменный Коготь, который ему подарил дядя Хельги.

— Ты убил моего отца и потому я должен убить тебя, — объявил он Торстейну.

— Правильно, я убил твоего отца. — Торстейн кивнул. — Но твой отец убил моего брата и двух его людей. Поэтому я был вынужден его убить. И за это убийство меня на три года изгнали из Исландии.

— Я тебя все равно убью, — буркнул Лейв.

Торстейн положил руку на меч.

— Что ж, это будет справедливо, — сказал он. — Но тебе придется подождать с этим несколько лет, пока твои руки не станут такими же длинными, как мои.

Лейв обеими руками схватил меч и замахнулся. Один из воинов Торстейна подскочил к нему и схватился за лезвие. Лейв быстро опустил меч и порезал воину ладонь.

Воины бросились было на Лейва, но их остановил громовой голос Торстейна.

— Оставьте его! — взревел Торстейн. — Мальчишка поступил так, как на его месте поступил бы каждый из нас! — И спросил, обращаясь к Лейву: — Почему ты пробрался на мой корабль?

— Потому что знал, что в открытом море ты от меня не сбежишь! — смело ответил Лейв.

Воины снова засмеялись. Да и кто не засмеялся бы при мысли, что Торстейн Гуннарссон испугался Лейва. Даже сам Торстейн не удержался от улыбки.

— Что ж, вполне разумно, — сказал он. — Ты прав, здесь мне некуда бежать от тебя. Думаю, тебе следует остаться на моем корабле. Тогда ты всегда будешь знать, где я нахожусь. И когда твои руки станут такими же длинными, как мои, мы решим наше дело. Что скажешь?

Лейв задумался.

— А сколько мне еще ждать? — спросил он.

— Твоим рукам придется расти несколько лет. А что касается нашего поединка, думаю, он будет недолгим. — Торстейн подмигнул Лейву.

Лейв задумался над его словами. Конечно, ему хотелось убить Торстейна, не откладывая. Тогда бы этот долг уже не висел над ним, и он мог бы спокойно вернуться домой и помогать матери и дяде Хельги. Но с другой стороны, победить в таком поединке было непросто. Голова Торстейна была высоко, а шея — толста, как ствол дуба. Чтобы перерубить ее, нужны были длинные и сильные руки.

— Я согласен, — пробормотал он наконец и вложил меч в ножны.

Торстейн протянул ему руку, и Лейв пожал ее. Они заключили договор, и никто из них теперь не имел права его нарушить. Торстейн отпустил руку Лейва и обнял его за плечи.

— Будешь помогать моим людям на корабле. Глядишь и обучишься немного морскому делу, — сказал Торстейн.

Лейв кивнул, поднял глаза и встретился взглядом с Торстейном. Глаза у Торстейна были голубые, добрые, окруженные мелкими морщинками. «Несправедливо, что Торстейну пришлось убить моего отца, — подумал Лейв, — и что теперь я должен убить его. Но таков обычай, и я не могу идти против него».

 

Наруа и Апулук

Девочку звали Наруа, что означает Чайка. Ей было одиннадцать лет, и ей всегда было легче смеяться, чем плакать. У нее было два брата. Младший, еще маленький, почти все время сидел в заплечном мешке у матери, и старший, которому было уже двенадцать. Его звали Апулук.

На их стойбище было много детей, потому что род был большой, и уже много лет они не голодали. Дедушка Наруа рассказывал, что в последний голодный год люди оставляли новорожденных девочек на съедение волкам и песцам. Без девочек семье было легче обойтись, чем без мальчиков, которые, вырастая, становились охотниками.

Наруа была рада, что ее не бросили на съедение хищникам. Она любила жизнь. Дни она проводила, помогая матери по хозяйству или играя. Больше всего она любила играть с Апулуком. Но у Апулука не всегда находилось время поиграть с сестрой. Он был уже такой большой, что взрослые нередко брали его с собой на охоту. В одиннадцать лет Апулук убил своего первого поколения, и это было знаком, что уже скоро его будут считать Взрослым.

Ни Наруа, ни Апулук не знали, что живут на самом большом острове в мире. Как и все эскимосы, они называли себя инуитами, что означало «люди», даже «настоящие люди», и потому их страна называлась Инуит Нунат — Страна Людей.

Дети понимали, что их страна огромна, потому что их семьи постоянно переезжали с места на место. Эскимосы — кочевники, они нигде подолгу не задерживались, у них не было определенного места для жительства. На зиму они строили себе дома из камня и торфа и зимовали в них. Это были большие уютные дома, и в каждом доме жило по нескольку семей.

Если же они переезжали с места на место зимой, они строили себе мглу — маленькие круглые жилища из снега, которые были такие прочные, что по ним могли проехать тяжело нагруженные сани.

Летом эскимосы жили в хижинах, обтянутых тюленьими шкурами.

Дедушку Наруа и Апулука звали Шинка. Он был знаменитый рассказчик и имел необыкновенную память. Зимой, когда большую часть суток было темно и передвигаться с места на место становилось трудно, Шинка заводил свои рассказы. Он рассказывал о Лунном человеке по имени Килак, о звере Киливпаке, который был больше медведя и отличался тем, что, когда люди его ловили и съедали его мясо, у него на костях тут же нарастало новое.

Шинка знал бесконечно много историй и никогда не рассказывал одну и ту же историю два раза, если его не просили об этом особо. Истории эти он слышал от своего отца, который, в свою очередь, слышал их от своего. И дети понимали, что все эти истории существовали столько же, сколько существовали сами инуиты.

Когда Шинка рассказывал им о великанах, живших в глубине страны, детей охватывала дрожь. Эти великаны были в два раза выше обычных людей, они ловили бедных инуитов и варили их в огромных котлах.

Поэтому дети всегда немного боялись уходить за ягодами в глубь долины и всегда держались на расстоянии от большого льда, который горбился за береговыми скалами.

Когда Шинка рассказывал что-нибудь страшное, дети обычно прятались за отца, прижимаясь лбами к его широкой спине. Там они чувствовали себя в безопасности — ведь их отец был самым сильным и непобедимым человеком на свете.

Семья Апулука и Наруа всегда находилась в пути. И детям это нравилось. Может быть потому, что они никогда не жили подолгу на одном месте. Эти переезды как будто защищали их — так же, как нас защищают наши дома. Они переезжали с места на место, из одного фьорда в другой, и потому дорога была для них вроде дома. Отец с матерью, братья, сестры и все их родичи — вся большая семья — внушали им чувство безопасности. Люди вместе спали, вместе ели и никогда не испытывали одиночества.

Дети не знали, что такое время. Устав, они засыпали, случалось, играли среди ночи, ели, если голод напоминал о себе, и работали, когда им хотелось. Может быть, именно поэтому взрослые эскимосы были всегда веселы и счастливы.

 

Чужие корабли

Однажды весной род Апулука и Наруа остановился в красивом фьорде, который они называли Симиутат. Свое название фьорд получил потому, что в его устье было много мелких островков — он был вроде бутылки, закрытой пробкой.

Фьорд был очень красив — длинный, узкий, с высокими гористыми берегами. В него впадало много быстрых пенистых рек, бравших начало от материкового льда. К нему спускались длинные боковые долины, полные цветов и ягод, но главное, там было хорошо охотиться как в море, так и на берегу.

Когда место для летнего стойбища было выбрано, Наруа и Апулук помогли разгрузить умиак — женскую лодку. Груза в ней было много. Прежде всего, собаки, которые лежали со связанными лапами, чтобы они не могли драться между собой. После долгой неподвижности собаки двигались с трудом, однако, почувствовав под ногами землю, тут же затеяли драку. Затем следовало перенести за черту прилива шкуры, одежду, котлы, бадейки и жерди для подставок, чтобы сушить мясо. Последними на склон, спускавшийся к воде, перетащили большие палатки и поставили их так, чтобы вход в палатку смотрел на фьорд. Дети смертельно устали от этой работы и только утром смогли лечь спать.

В это лето и произошло то необычное событие, которое изменило всю их жизнь. Однажды Наруа и Апулук поднялись на гору, чтобы собрать травы, необходимые для заготовки мяса, и далеко в море увидели чужой корабль.

Сначала они испугались, решив, что это морское чудовище — одно из тех странных существ, о которых им рассказывал дедушка. Потом разглядели, что корабль выглядит примерно так же, как их умиак, только намного больше. А посреди корабля стоял высокий столб, и на нем была натянута огромная белая шкура.

Распластавшись в траве, дети со страхом следили за кораблем. На борту находились какие-то существа и слышались крики, очень похожие на человеческие голоса. Наруа шепнула Апулуку, что, наверное, это великаны, живущие в глубине страны. Они построили такой большой умиак и теперь охотятся на инуитов, чтобы сварить их в своих огромных котлах. Апулук отрицательно помотал головой. Он всегда слышал, что великаны опасаются воды. Потому и живут так далеко от моря.

Когда корабль скрылся за одним из островов, которые, как пробка, закупоривали устье фьорда, дети встали и побежали домой.

Вечером они рассказали отцу о том, что видели с горы. Он серьезно выслушал их и утвердительно кивнул.

— Я слышал о таких лодках, — сказал он. — Один охотник из общины Катлы видел как-то раз такую лодку, когда возвращался домой из Агпата.

— Это великаны, живущие в глубине страны? — спросила Наруа.

Отец помотал головой.

— Нет, об этих людях мы ничего не знаем. Они приплывают морем с юга и высаживаются на наших берегах. Человек из общины Катлы говорил, что они очень жестоки. Одного пленника они разрубили пополам длинным ножом, сделанным из материала, какого у них в общине никто никогда не видел.

На другой день четверо человек из общины Наруа и Апулука отправились на каяках, чтобы проследить за чужим кораблем. Наруа и Апулук долго смотрели вслед уплывавшим каякам. Их отец плыл первым, он обернулся и посмотрел на берег, прежде чем его каяк скрылся за островом.

— Только бы он вернулся обратно, — прошептала Наруа. — Только бы эти чужеземцы не схватили его и не разрубили на части!

Апулук тряхнул головой.

— Им ни за что его не поймать! — сказал он. — Отец может подкрасться к ним так, что они его даже не заметят, а если и заметят, он легко уплывет от них на каяке, ведь их судно слишком велико и неповоротливо. — Апулук встал, и дети пошли домой.

— А ты знал, что на свете есть люди, кроме нас? — спросила Наруа брата.

— Нет. — Апулук ударил по траве гарпуном. — К тому же никто не знает, настоящие они люди или нет. Такие ли они, как мы с тобой. Может, они просто духи, которых мы еще не знаем. Надо будет спросить у дедушки.

Но старый дедушка Шинка ничего не знал об этих чужеземцах. Он знал только старых духов, которые жили с инуитами много сотен лет. И был уверен, что человек из рода Катлы, который рассказал отцу про этих людей, все выдумал.

Однако все оказалось правдой.

Когда охотники вернулись домой, им было, что рассказать о странном судне и приплывших на нем людях. Они нашли его во Фьорде всего в сутках пути от их стойбища. Ствол дерева или столб, высившийся в середине судна, на который дети обратили внимание, был убран, и охотники видели много похожих на людей существ, там были и мужчины, и женщины, и даже дети. Правда, от обычных людей они отличались тем, что волосы у них были цвета желтого мака, а у мужчин такие густые и длинные бороды, каких здесь ни у кого не было.

Как ни крути, а их неожиданное появление в Стране Людей не сулило инуитам ничего хорошего.

Охотники даже не пытались приблизиться к этому судну: на берегу было столько людей, что кто-нибудь легко мог заметить их каяки. Там были строения, напоминавшие дома инуитов, а также странные животные, некоторые из них были похожи на мускусных быков, а другие — на оленей.

Всю ночь взрослые обсуждали неслыханную новость. Наруа и Апулук, лежа на шкурах, внимательно слушали все, что они говорили. Им казалось страшно интересным, что на свете существуют люди, кроме инуитов, и уж совсем невероятным было то, что они нашли дорогу в Страну Людей.

На другой день эскимосы увидели еще два больших судна, направлявшихся на север. Они шли так близко к берегу, что можно было хорошо разглядеть находящихся на них и людей и животных.

На всякий случай старейшины общины решили перенести стойбище в другое место. Незнакомцы могли оказаться неприятными соседями, если верить тому, что о них рассказывал Катла.

Словом, эскимосы собрали палатки и покинули Симиутат, уйдя дальше на юг.

Наруа и Апулук были недовольны, что их увозят от незнакомцев. Ведь те могли оказаться совсем безопасными. Никто ничего о них не знал, не знал даже, говорят ли они на человеческом языке.

Только на четвертые сутки община нашла место, которое одобрили охотники. Устроив стойбище, она зажили там так же, как в Симиутате.

Наруа часто вспоминала те странные корабли, но осенью, когда община перебралась на зимнюю стоянку, расположенную еще южнее, она постепенно забыла о них.

Прошел почти год, прежде чем они с Апулуком снова увидели людей с незнакомых судов.

 

Кораблекрушение

Торстейн был опытный мореход. Он уже бывал в Гренландии, где его родичи жили больше сотни лет. И вел свой корабль с помощью солнечной доски — примитивного компаса, которым пользовались исландцы, — и Путеводной Звезды, в наши дни называемой Полярной.

Настоящих кают на кнарре не было — лишь возвышения на носу и на корме, в углублении между этими возвышениями хранился груз.

За кнарром Торстейна следовали два других. Расстояние между ними было небольшое, и люди на судах могли свободно перекрикиваться друг с другом. Здесь, на севере, было светло круглые сутки, но у гренландского берега мог неожиданно появиться ледяной туман, и тогда сообщаться друг с другом было особенно важно.

Как правило, море между Исландией и Гренландией летом не представляет для мореходов никаких трудностей. Сильные штормы случаются редко, и видимость обычно бывает хорошая. А вот осенью и зимой, напротив, такое плавание таит много опасностей. Тогда большую часть суток бывает темно, и один шторм следует за другим. Много викингских судов стали добычей моря из-за внезапно налетевшего снежного шторма, и еще больше погибло в волнах, поднятых ветром.

Через несколько дней пребывания на борту кнарра к Лейву вернулось его обычное хорошее настроение. Он на время отложил мысли о мести, и общество Торстейна было ему даже приятно. Много времени он проводил на мачте, наблюдая за морем, и часто именно он предупреждал людей, если поблизости появлялся кит или тюлень.

Исландцы плыли уже целую неделю, когда погода неожиданно испортилась. С северо-востока налетел ледяной ветер. Мачта скрипела от его мощных порывов, и парус с трудом их выдерживал.

Торстейн озабоченно посматривал на небо. Он приказал своим людям накрыть брезентом среднюю часть судна, чтобы не промокли люди и животные, которые там находились.

Ветер крепчал. На судно то и дело налетал шквал с дождем и градом, команда натянула на головы капюшоны и проклинала необычную летнюю погоду. Лейв стоял рядом с Торстейном. Над головой он держал щит, потому что градины были величиной с вишню. И били очень больно.

— Мы скоро утонем? — спросил он у Торстейна.

Торстейн покачал головой:

— Ветра я не боюсь, — сказал он. — Для нас куда опаснее лед. — Он показал на бушующее море. — Он совсем близко. Я его уже слышу.

Лейв прислушался, но не услышал ничего, кроме воя ветра.

Груз на корабле был крепко привязан, чтобы его не унесло в море. Торстейн велел своим людям спустить парус и взяться за весла, чтобы направить корабль против ветра. Они гребли всю ночь, но ветер не ослабевал, словно решил не отпускать эти три небольших судна. Лейв греб так, что у него заболели плечи, взрослые, бранясь, с трудом удерживали курс. Женщины и дети, плывшие с ними, сидели под большим брезентом между домашними животными. Рано утром впередсмотрящий крикнул, что видит дрейфующий лед. Особенно опасным считался синий лед: заметить его в воде было почти невозможно. Торстейн приказал своим людям налечь на весла, но быстро понял, что от дрейфующих льдин им не уйти. Через два часа они оказались в плену этих ледяных глыб. Между тем море успокоилось: массы льда, плывущие с восточного побережья Гренландии, сдерживали волны.

Со страшным скрежетом лед терся о борта кораблей. Лейв видел, что все три судна окружены широким ледяным поясом, который простирался насколько хватал глаз. Льдины напирали со всех сторон. Толстая обшивка кнарра уже начала им поддаваться, это было опасно.

Люди подняли весла и свесились с бортов. В некоторых местах доски были поломаны, и в трещины проникала вода. Заткнув их пропитанной салом парусиной, мореходы все время вычерпывали воду.

Больше всего досталось кнарру Торстейна. В днище у него появилась пробоина, и хотя люди неутомимо вычерпывали воду, она уже затопила груз.

— Надо попробовать перебраться на другие корабли! — крикнул Торстейн.

Лейв схватил его за руку.

— Я могу перебежать туда по льдинам, — предложил он.

Торстейн нахмурился, потом кивнул:

— Скажи им, чтобы они постарались подойти к нам как можно ближе. Иначе мы не сможем переправить к ним животных.

Лейв соскочил на лед. Он прыгал с льдины на льдину через широкие трещины, в которых чернела вода. Лед ощутимо колыхался у него под ногами, Лейв много раз падал и скользил вниз, стараясь руками и ногтями замедлить скорость скольжения.

Он так и не успел добраться до ближайшего кнарра. За несколько минут туман окутал все влажным, серым одеялом. Он был такой плотный, что Лейв не мог разглядеть, велика ли льдина, на которой он стоял. Неожиданно раздался оглушительный треск и крики испуганных людей. Коровы мычали от страха.

Льдина, на которой находился Лейв, перевернулась и встала почти вертикально, он слышал, как она столкнулась с другими льдинами. Упав навзничь, он заскользил вниз и постепенно погрузился в ледяную воду. Вода накрыла Лейва почти с головой, но тут другая льдина, словно поднырнув под него, вытолкнула его на поверхность.

Вокруг стоял оглушительный грохот. Лед трещал и ломался, с глухим стуком тяжелые льдины сталкивались друг с другом, и вдруг раздался треск ломающегося дерева — это ледяные горы раздавили кнарр Торстейна.

Лейв снова упал в воду. Он отчаянно ловил ртом воздух и бил по воде ногами, стараясь держать голову над водой. Когда он вынырнул на поверхность, совсем рядом с собой он обнаружил толстое бревно. К этому бревну в трюме были привязаны лошади. В воде плавали три обрывка веревки, к четвертому была привязана лошадь. Она тяжело покачивалась на воде, очевидно захлебнувшись.

Лейв подплыл к бревну и ухватился за него. Забравшись на бревно, он с трудом, онемевшими от холода пальцами, привязал себя к нему. Почувствовав относительную безопасность, он огляделся. Но поблизости никого не было. Вокруг плавали только глыбы льда. Все остальное было скрыто туманом. Лейв громко крикнул, но на его крик никто не отозвался. Он хотел отрезать привязанную к бревну лошадь, однако потом передумал: если он еще долго не доберется до берега, лошадь ему понадобится, и мясо и шкура.

Сомнений не было, кнарр Торстейна затонул, раздавленный льдами. Может быть, та же участь постигла и оба других корабля, и все люди погибли. От холода у Лейва стучали зубы. Он растянулся на бревне, стараясь, чтобы его сапоги не опускались в воду.

Кто знает, сколько времени Лейв плыл на бревне, за которым тащилась мертвая лошадь. Временами он задремывал, но ненадолго. Ему было страшно, что бревно перевернется вместе с ним. Он так застыл и измучился, что уже не сомневался в близкой гибели. Однако днем неожиданно выглянуло солнце, и туман развеялся.

Лейв поднял голову и с трудом огляделся. Вокруг было чистое море. Льдины отнесло вдаль, он был один на своем бревне с привязанной к нему лошадью. Течение подхватило бревно и вместе с лошадью несло его к земле.

Лейв с удивлением обнаружил, что находится недалеко от низкого каменистого берега. Он видел линию прибоя, полукруглые холмы, покрытые вереском и ивовым кустарником. Вдали высокие горы вздымали к небу синеватые от вечного снега спины.

Он понял, что это Гренландия.

 

Мальчик на бревне

Налетевший внезапно летний шторм не удивил местных жителей. Они привыкли, что иногда среди лета погода становится зимней.

Так и теперь вдруг наступила зима. Когда шторм утих, Наруа высунула голову из палатки. На всем лежал толстый слой снега. Собаки, решившие, что это настоящая зима, зарылись глубоко в снег и прикрыли носы хвостами.

Однако зима длилась недолго. Как только выглянуло солнце, снег начал таять, и к вечеру от него не осталось и следа. Лето вернулось, дети сбросили теплую одежду и, как всегда летом, бегали чуть ли не нагишом.

После непогоды охотники отправились в соседний фьорд промышлять кита-нарвала. Апулука, который еще не мог так далеко плавать на каяке, они с собой не взяли. Поэтому он и Наруа отправились в горы ловить гагу: в это время года гага линяла и не могла летать. Птицы выглядели встрепанными, и у них еще не было маховых перьев.

Апулук взял с собой копье для охоты на птиц и кожаную пращу. Наруа несла большой кожаный мешок, чтобы класть в него пойманных птиц.

Эскимосы любили мясо самцов гаги. Особенно лакомым считался маленький жировой бугорок на голове птицы. Поймав птицу, его обычно тут же съедали сырым.

Дети поднялись на гористый кряж, выступавший в море. Отсюда им был хорошо виден дрейфующий лед, который широкой светлой полосой опоясывал южную часть берега. Они знали, что этот лед будет лежать там почти все лето, пока сильные осенние штормы не унесут его в море. Знали они также, как важен для них этот лед, ведь там, среди льдин, жили животные, на которых охотились их отцы: тюлени, моржи и киты-нарвалы, а также птицы и белые медведи.

Этот ледяной пояс был для эскимосов чем-то вроде холодного погреба, где хранились продукты.

В одном из боковых распадков Наруа увидела первых самцов гаги. Они неуклюже и беспечно бродили там, не подозревая об опасности.

Апулук сделал сестре знак подкрасться к птицам сзади. Наруа легла в траву и на животе поползла вокруг того места, где были птицы. Оказавшись у них за спиной, она, не вставая, наблюдала за ними. Апулук вложил камень в пращу, встал и раскрутил ее над головой. Камень со свистом сорвался с пращи.

Он угодил в грудь одной из птиц, и она, оглушенная, упала на землю. Просвистел второй камень. Он пролетел рядом с большим самцом, который с оскорбленным видом отпрыгнул в сторону. В третий раз Апулук не промахнулся — и самец упал на траву. Тогда Наруа вскочила — и испуганные птицы бросились в сторону Апулука. Всего брат с сестрой поймали пять птиц и были горды таким результатом охоты. Усевшись на плоском камне, они быстро съели лакомые жировые бугорки, пока те были еще теплые.

Неожиданно Наруа схватила брата за руку.

— Смотри, что это? — прошептала она.

Апулук привстал и заслонился рукой от солнца.

— Бревно плывет, — сказал он. — Но на нем кто-то лежит.

— А за бревном что-то тянется. Только из-за воды не видно, что это такое, — сказала Наруа.

Они быстро убрали птиц в мешок и побежали к берегу.

— По-моему, на бревне лежит человек! — запыхавшись, крикнула Наруа. — Смотри, он даже пытается приподняться.

Апулук кивнул. Он стоял уже у самой воды.

— Это человек, — сказал он. — Надо ему помочь выбраться на берег. По-моему, его несет в маленький залив.

Из залива они смотрели, как течение медленно несет бревно к берегу.

Когда странное бревно было уже метрах в десяти от берега, Апулук вошел в воду. Она была ледяная, и у него перехватило дыхание.

Только ухватившись за бревно, он обнаружил, что к бревну привязан мальчик. У него были непривычно светлые волосы и странные светло-голубые глаза.

Мальчик что-то сказал, но Апулук его не понял. Приплывший пытался пошевелить руками, и тогда Апулук увидел, что он привязан к бревну прочной веревкой. Апулук быстро подтолкнул бревно к берегу, потом они с Наруа вытащили его на песок и развязали веревку.

Наруа долго смотрела на мальчика. Наконец ее взгляд упал на мертвую лошадь, которая покачивалась на волнах у самого берега, тоже привязанная к бревну.

— Апулук! — воскликнула она. — Там лежит мертвый Киливпак!

Апулук тоже увидел лошадь.

— Может, это и Киливпак, а может, и животное из той страны, откуда приплыл этот мальчик. — Он внимательно осмотрел приплывшего. — Наверное, это один из тех чужестранцев, которых отец и наши люди видели в прошлом году в Симиутате.

— Как думаешь, он опасный? — Наруа подошла к мальчику.

Он лежал на спине и дрожал от холода. Встретившись с ним глазами, Наруа невольно улыбнулась. Сначала лицо мальчика выразило удивление, потом он тоже улыбнулся.

— Он улыбается, как человек, — сказала она, — значит, он не очень опасный.

Апулук опустился на колени рядом с мальчиком и принялся его раздевать. Одежда пропиталась соленой морской водой и словно приклеилась к телу. Когда Апулук хотел отстегнуть нож, висевший на поясе, мальчик попытался воспротивиться этому. Но он слишком обессилел от долгого пребывания в воде, и его руки упали на песок.

Наконец незнакомец был раздет догола, и брат с сестрой с удивлением уставились на него. Никогда в жизни они не видели такой белой кожи. Почти такой же, как снег, который выпал накануне. Но больше всего их поразили его глаза. Они были того же цвета, что вода или небо, а главное, совсем другой формы, чем глаза у обычных людей. Странного мальчика им принесло море. Однако вид у него был мирный, и, не считая глаз, кожи и волос, он был совершенно такой же, как все люди.

— Что нам с ним делать? — спросила Наруа. — Как думаешь, можно его взять в наше стойбище?

— Не уверен, что это стоит делать, — ответил Апулук. — Наши мужчины не очень-то любят чужаков. Его могут убить. Или снова привязать к бревну и столкнуть в море. Старый Шили всех чужаков считает злыми духами, которых посылают сюда, чтобы навредить людям. Он великий шаман, и большинство ему верит.

Наруа кивнула. Она знала, что старый Шили больше всего на свете боится чужих. За свою долгую жизнь шаман повидал многое, неведомое обычным людям.

— Что же нам делать? — спросила она.

— Давай найдем пещеру и на время спрячем его в ней, — решил Апулук. — Здесь поблизости есть несколько пещер, они видны только с моря, там он будет в безопасности.

— А если он не захочет остаться в пещере? Ведь там он будет совсем один.

Апулук взял нож мальчика и осмотрел его.

— Это ненадолго. По-моему, его не следует приводить в стойбище, пока мы не убедимся, что он настроен дружелюбно, и пока он немного не узнает наш язык. Если он научится говорить на языке людей, он сможет объяснить старейшинам, откуда он, что ему у нас надо и как он оказался в море привязанным к бревну.

Наруа кивнула:

— И тогда они, может быть, разрешат ему остаться у нас! Как интересно, Апулук!

Мальчик, который не понимал, о чем говорят брат с сестрой, сел и приложил руку к груди.

— Лейв, — сказал он на своем языке. — Я — Лейв. Лейв!

Наруа вопросительно посмотрела на него.

— Как думаешь, он говорит, что хочет есть? — спросила она брата.

— Нет, тогда бы он показал на живот или на рот, — ответил Апулук. — Но все-таки попробуй дать ему что-нибудь.

Наруа развязала мешок, достала одну птицу и протянула ее мальчику. Он с улыбкой взял у нее птицу, но тут же отложил ее в сторону. Потом он снова показал на себя:

— Лейв. Лейв. Лейв.

— По-моему, он называет свое имя, — догадался Апулук, он показал на мальчика и повторил это странное слово: — Лейв. Лейв?

Мальчик радостно закивал головой. Потом посмотрел на Апулука и вопросительно поднял брови.

— Апулук, — сказал тот и показал на сестру. — Наруа.

— Апулук. Наруа, — быстро повторил Лейв, и все трое рассмеялись. Брату и сестре было забавно, как он произнес их имена.

Поев сырого птичьего мяса, Лейв хотел одеться, хотя его одежда еще не высохла. Но Апулук забрал ее у него из рук и снова разложил на скалы. Потом показал на животное в воде.

Лейв кивнул. Он вытащил свой нож из ножен, и они все вместе спустились к воде.

Брату и сестре животное показалось огромным, и они сначала боялись к нему прикасаться. Но когда Лейв начал его разделывать, они обнаружили, что внутри оно точно такое же, как и те, которых охотники приносили в лагерь, и их страх прошел. Это было самое обыкновенное животное, только немного необычное. Лейв тоже был обыкновенный человек, хотя и отличался от всех, которых они знали.

К тому времени, когда все съедобные части лошади были разложены на солнце, одежда Лейва уже почти высохла. Он оделся и начал рассказывать брату и сестре о своем путешествии. Те молча слушали его и, хотя ничего не понимали, все-таки догадались, что произошло что-то, о чем он пытается рассказать им, и что он пережил что-то страшное.

Ближе к вечеру Апулук и Наруа взяли Лейва за руки и повели к пещерам, где он должен был скрываться. Они натаскали Вереска и травы в самую большую пещеру, устроили ложе, на котором он мог спать, и перенесли конину в пещеру, чтобы ее не утащили дикие звери.

Поздно вечером они ушли в стойбище. И хотя за этот день Лейв выучил всего четыре слова из их языка — огонь, голод, да и нет, им казалось, что они знают его уже давно.

 

Признание

Почти все лето Лейв прожил в своей пещере. Наруа и Апулук приходили к нему, когда были свободны. Они принесли ему каменную лампу, в которой горел жир, на ней Лейв мог обжаривать себе мясо, она же должна была согревать его по ночам.

Лейв питался не только кониной. У берега он ловил рыбу — подкаменщиков и полярную треску, собирал птичьи яйца и ягоды, а брат с сестрой приносили ему лакомые кусочки из котла своей матери.

Но когда Апулук уходил с отцом на охоту, а Наруа помогала по хозяйству, время для Лейва тянулось медленно. Зато оно летело, как молния, когда его новые друзья были с ним.

За эти месяцы Лейв настолько овладел языком инуитов, что уже мог общаться с Апулуком и Наруа. Их язык казался ему легким, хотя некоторые слова были очень длинные. Апулук забраковал его одежду, изрядно обветшавшую, да и холодную Для жизни в пещере. Вместо нее он принес Лейву свои штаны и анорак, сшитые из тюленьей шкуры. А Наруа сшила ему камики и варежки, у которых большой палец был и с верхней стороны и с нижней, что было очень практично, когда требовалось их быстро надеть.

Но вот перелетные птицы потянулись на юг, и тогда Наруа с Апулуком привели своего чужеземного друга в стойбище. Его приход вызвал переполох. Дети, игравшие между палатками, при виде Лейва в страхе разбежались. Они решили, что он — дух, явившийся из моря, только в человеческом платье.

Апулук провел Лейва в палатку своего отца. Вскоре туда сбежались обитатели других палаток: им не терпелось посмотреть на странного гостя.

— Когда мы его нашли, он плыл привязанный к большому куску дерева, — объяснил Апулук. — Мы вытащили его на берег и прятали в пещере, пока он не стал немного понимать человеческий язык.

Отец Апулука внимательно оглядел Лейва. Потом несколько раз кивнул, но ничего не сказал. А вот старый шаман Шили сильно разволновался.

— Что вы наделали! Что вы наделали! Неужели не понимаете, что навлекли несчастье на всех нас? Это страшный дух, он только одет, как человек.

— Это мы принесли ему нашу одежду, — ответил Апулук. — Я отдал ему свои штаны и анорак, а Наруа сшила камики.

— Молчи, мальчишка! — прикрикнул на него Шили и повернулся к охотникам. — Этот дух — помощник злых людей, — он показал на Лейва, — его прислали сюда, чтобы он отомстил, по я еще не знаю за что.

Тогда заговорил Лейв:

— Никто меня к вам не посылал. Я приплыл из страны, которая называется Исландия. Она очень похожа на вашу. И я никому не желаю зла.

Он перевел взгляд с Шили на Апулука и Наруа.

— Это мои брат и сестра, — тихо проговорил он.

Отец Апулука улыбнулся. Лейв неправильно выговаривал эскимосские слова, и многие эскимосы начали смеяться. Потом отец Апулука сказал:

— Ты выглядишь совсем как мы, но все-таки ты другой. — Он подошел к Лейву и будто обнюхал его. — Хотя пахнет от тебя, как от человека.

— Он с того страшного судна, что плавает вдоль берега и ловит людей, а потом пожирает их! — воскликнул старый Шили. — Разве вы не слышали о разрубленном человеке из рода Катлы?

Он выскочил вперед и заплясал перед Лейвом.

— Убейте его! Убейте его! — кричал он.

Несколько охотников, веривших каждому слову шамана, схватили копья. Один из них нацелился копьем в голову Лейва.

Лейв все понял, он взялся за рукоятку ножа, который носил на поясе, и твердо посмотрел в глаза охотнику. Потом опустил руку.

— Нет, — сказал он, — между нами не должно быть крови, как между моим отцом и Торстейном.

В это время вперед вышла старая женщина. Это была бабушка Апулука и Наруа. Она показала на охотника с копьем и насмешливо проговорила:

— Ага, вот он, настоящий великий охотник! Почуял знатную дичь. Смотрите, ноздри у него дрожат, как нос у песца, почуявшего дохлого зайца. Смотрите все, какой среди нас есть храбрец. Теперь мы, женщины и дети, можем чувствовать себя в безопасности. Этот храбрый охотник готов убить даже беззащитного ребенка, который ему ничего не сделал!

Люди в палатке невольно улыбнулись словам старой женщины. А она продолжала:

— Ай-ай-ай! — Она покачала головой. — Старый Шили теперь видит только то, что уже видели до него. Он больше не может отличить злого духа от мальчика из чужой страны. Но ведь он уже такой старый, что ему давно бы пора уйти во льды, как обычно уходят все порядочные люди.

Отец Апулука засмеялся.

— Ты права, — сказал он. — Это не дух, а человек. Мои дети долго прятали его в пещере, потому что боялись, что мы его убьем. Ну и что, разве он причинил им зло? Разве он не говорит немножко на языке людей? Разве мы забыли, что должны оказывать гостеприимство тем, кто к нам приходит?

Он подошел к Лейву и положил руку ему на плечо.

— Раз ты назвал Апулука и Наруа своими братом и сестрой, я называю тебя своим сыном!

Он оглядел всех, переводя взгляд с одного на другого.

— Это мой сын! — громко сказал он. — Его мне послала Матушка Море, которая повелевает всеми морскими животными.

Лейв переглянулся с Наруа и Апулуком, они улыбались и кивали ему. Он не все понял из того, что сказал их отец, но по их лицам видел, что эта небольшая эскимосская община признала и приняла его.

 

Трое друзей

Лейв часто думал о Торстейне и людях, плывших на его трех кнаррах. Он постоянно осматривал берега, надеясь найти обломки или какие-нибудь вещи с раздавленных льдами кораблей. Но так ничего и не нашел. Или все утонуло, или большие льды унесли все в открытое море и дальше, к южной оконечности Гренландии.

Иногда он думал, что ему следует уйти от эскимосов и попытаться найти поселения исландцев, о которых он слышал еще дома в Исландии. Он знал, что одно из них называется Восточное Поселение, в нем жил Эйрик Рыжий и его родичи, другое — Западное — находилось чуть севернее.

Однако у него не было желания покидать своих друзей. Он полюбил и Апулука, и Наруа и восхищался ловкостью, с которой их отец и другие охотники промышляли морского зверя.

Лейв быстро научился пользоваться и гарпуном, и копьем. И вскоре владел ими ничуть не хуже, чем его названый брат Апулук. Но Апулук ему не завидовал. Чем искуснее Лейв владел оружием, тем больше Апулук им гордился.

Апулук, Наруа и Лейв были неразлучны. Они всегда были вместе, уходили далеко от моря, туда, где водились олени, и ставили ловушки на песцов вдали от стойбища. Взрослые посмеивались, что Наруа не отстает от мальчиков, но никто даже не пытался удерживать ее дома.

Зимой трое друзей ездили на одной собачьей упряжке. В этих поездках Наруа была незаменима. Когда мальчики уходили на охоту или осматривали ловушки, поставленные на песцов, она оставалась в снежной хижине или в палатке, следила за огнем, чинила одежду и готовила пищу. У девочки, которая заботится о двух охотниках, много работы.

Когда мальчики возвращались с добычей, она помогала им ее свежевать, отскребала со шкур жир и растягивала шкуры лучше любого мужчины. Наруа справлялась со своими обязанностями не хуже взрослой женщины. Им было хорошо вместе.

Лейв еще никогда не чувствовал себя таким свободным и независимым. Его единственной обязанностью было добывать пищу вместе со всеми, и этот свой долг он выполнял играючи. Никто ничего ему не приказывал и не пытался решать за него, что ему делать. Его все любили. Даже старый шаман Шили полюбил мальчика из Исландии. Лейв всегда хорошо относился к старику и часто оставлял у входа в его палатку то большой кусок тюленьего мяса, то лакомую печень.

За это время Лейв уже научился бегло говорить по-эскимосски. Это получилось как-то само собой, он не прилагал к этому никаких усилий. Просто неожиданно он обнаружил, что говорит с обитателями стойбища так же легко, как когда-то говорил с людьми в Исландии.

В долгие зимние ночи Лейв служил эскимосам дополнительным развлечением. Они часами слушали его рассказы о жизни в Исландии. Он рассказывал им и то, что слышал от своего отца, — о походах викингов в Англию и Ирландию.

Их так поражали его рассказы о норвежском конунге, что они слушали его с раскрытыми ртами. Только старый Шили, который сидел и курил в своем уголке, бормотал себе под нос:

— Да-да, я знаю этих великих людей, мой дух не раз летал к ним.

Случалось, Шили сменял Лейва и рассказывал инуитские предания, такие невероятные, что теперь удивляться наступала очередь Лейва. Если старый Шили от усталости засыпал, не окончив рассказа, дедушка Апулука и Наруа продолжал его рассказ, потому что знал эти предания не хуже самого шамана.

Лейв жил у эскимосов уже вторую зиму. Теперь они перебрались дальше на север от того места, где его прибило к берегу. В ту зиму Апулук, Наруа и Лейв ходили на охоту вместе со взрослыми охотниками. Зима выдалась удачная — у них было много мяса.

Летом эскимосы направили свои тяжело нагруженные умиаки еще дальше на север, чтобы разбить летнее стойбище недалеко от Симиутата. Лейв знал, что это всего в нескольких днях пути от Северного Поселения исландцев, но у него не было никакого желания покидать эскимосов. Ему нравилась жизнь, которую они вели, и он даже помыслить не мог, как бы он жил без Наруа и Апулука.

Апулуку и Лейву сравнялось уже по пятнадцать лет. Они были сильные и выглядели почти взрослыми. Наруа, которой было четырнадцать, округлилась и стала больше похожа на женщину. Однако ее карие глаза смотрели так же насмешливо, и она прыскала от смеха всякий раз, когда мальчики дразнили ее.

Мальчики часто состязались в силе и ловкости, их увлекала борьба, которой Лейв научился в Исландии. Но ни разу один не победил другого. Наруа смеялась и говорила, что они слишком хорошие друзья и просто не хотят побеждать друг друга. Так, впрочем, оно и было.

Поздней весной мальчики и Наруа поехали охотиться на прибрежном льду. Они доехали на собаках до моря и разбили на берегу лагерь. Поставив легкую палатку, сшитую из шкур, и привязав сани к иве, чтобы собаки не убежали, они легли спать: путешествие сюда было не из легких. Им пришлось ехать по подтаявшему снегу и через озера талой воды, которая доставала до днища саней.

Лейв лежал в своем спальном мешке из оленьей кожи. Он заметил, как под ним колышется лед.

— Только бы лед выдержал, — пробормотал он. — По-моему, он тонковат.

Апулук натянул на лицо капюшон.

— Ты прав, — сказал он. — Лед тоньше, чем обычно. Но, думаю, он выдержит. Морской лед прочнее озерного.

Наруа молчала. Она заснула, как только влезла в спальный мешок.

Однако лед все-таки не выдержал! Ночью они проснулись от громкого треска и сразу испуганно вскочили.

— Что это? — спросил Лейв, выбравшись из мешка.

— Кажется, лед треснул, — ответил Апулук.

Они вышли из палатки и увидели, что лед действительно треснул. Длинная полоска воды отделяла их от земли. Перепрыгнуть через такую широкую трещину они не могли.

Наруа схватила Лейва за руку.

— Ты умеешь плавать? Мы с Апулуком не умеем.

Лейв кивнул:

— Свяжите гарпуны. Я попытаюсь доплыть до саней и собак.

Пока Апулук и Наруа связывали длинные гарпуны, Лейв разделся. Апулук с Наруа обвязали его ремнем, и он с громким криком бросился в воду. Взмахивая руками, он поплыл к берегу, Апулук постепенно отпускал тянувшийся за ним ремень. Наруа с тревогой смотрела вслед Лейву. Ремень кончился, когда Лейв был уже совсем близко от берега. Наруа со страхом сжала руки. Лейв что-то им крикнул, но он уже так устал, что изо рта у него вырвалось только несколько нечленораздельных звуков. Апулук видел, что Лейв как-то отяжелел, руки у него ослабли — и взмахи выглядели бессильными.

— Помогай! — крикнул он Наруа, и они вместе стали тянуть Лейва обратно к льдине. Когда они его откачали, он был еле живой от холода. Брат и сестра втащили его в палатку, засунули в толстый спальный мешок, Наруа зажгла жировую лампу и принялась варить суп из тушки чайки.

— Хорошо, что ты не отпустил ремень, — стуча зубами от холода, пробормотал Лейв. — Я бы не смог проплыть последний кусок и никогда не добрался бы до берега.

Апулук кивнул. Он знал, что вода в Гренландии опасна и что человек может продержаться в ней лишь несколько мгновений, а потом его сведет судорога — и он пойдет ко дну.

— Скоро я накормлю тебя горячей похлебкой, и ты перестанешь дрожать, — сказала Наруа.

Течение подхватило их льдину и медленно несло ее на север. Апулук выглянул из палатки, теперь припай казался лишь узкой белой полоской.

Лейв выпил похлебку, сваренную Наруа. У него сильно болела ступня, но он не сказал об этом друзьям.

— Что теперь будет с собаками? — спросил он.

Апулук зашнуровал створки палатки.

— Когда они проголодаются, они перегрызут ремни и убегут домой, — успокоил он Лейва.

Наруа погасила несколько фитилей в лампе, чтобы поберечь ворвань.

— Тогда отец поймет, что случилась беда, и пойдет с охотниками нас искать, — сказала она.

— Но ведь это будет еще не скоро? — Лейв взглянул на нее. Она кивнула.

— Да, не скоро, — тихо сказала она. И прибавила с надеждой: — Но, может быть, нас еще до этого прибьет к берегу.

 

На льдине

Ступня у Лейва разболелась не на шутку. Наруа видела, что что-то не так, и решительно потребовала, чтобы он снял камик из заячьей шкуры и показал ей ногу. Ступня сильно распухла, и два пальца посинели.

— Герунек, — прошептала она брату, и Апулук с тревогой взглянул на Лейва.

— Что это? — Лейв никогда раньше не слышал этого слова.

— Ты отморозил пальцы, и теперь твоя нога гниет, — ответила Наруа.

— Что же делать?

Апулук встал на колени рядом с Лейвом и внимательно осмотрел его большой палец.

— Единственный способ — отрезать всю гниль. Тогда, может быть, нога заживет, — ответил он.

Лейв смотрел на потолок палатки.

— Возьми мой нож, он очень острый, — сказал он наконец.

Апулук вынул нож из ножен, сделанных в камике, вытер его шкуркой зайца и сел на колено Лейва.

— Держи его руки, — велел он Наруа.

— Это не обязательно, — сказал Лейв.

Наруа взяла его ладони и крепко сжала обеими руками.

Апулук сделал первый надрез по здоровому месту над посиневшими пальцами, и Лейва пронзила острая боль. Он застонал сквозь сжатые зубы и закрутил головой. Однако сидевший на его колене Апулук не дал ему пошевелить ногой. Наруа так крепко сжимала его руки, что у нее самой побелели суставы на пальцах.

Апулук сделал надрез до кости на поврежденных пальцах, потом с неприятным звуком отломил их один за другим. Лейв несколько раз вздрогнул и затих.

Наруа отпустила его руки, приложила к ранкам кусочки заячьей кожи, смоченные в моче, и крепко перевязала ногу Лейва длинной полоской кожи.

Через несколько мгновений Лейв очнулся и со стоном взглянул на Апулука.

— Это все? — спросил он.

— Да, я отрезал тебе два пальца, — ответил Апулук.

— Теперь я поправлюсь?

— По-моему, да. Остальная нога выглядит здоровой.

Наруа поднесла Лейву котелок с горячей похлебкой. Она улыбалась.

— Выпей это, — сказала она. — Похлебка сварена из твоего родича.

— Какого родича?

— Татеракен. Трехпалая чайка.

Семь ночей они провели на льдине, а потом, на их счастье, течение повернуло к берегу. Льдина близко подплыла к полуострову с невысокими, покрытыми снегом горами, и Апулук надеялся, что она упрется в берег, прежде чем течение повернет обратно в море.

Они быстро сложили палатку, связали спальные мешки и помогли Лейву добраться до того края льдины, который был ближе к суше. Наруа обернула ногу Лейва тюленьей шкурой, и хотя ему было очень больно, он смог стоять, опираясь на пятку.

Апулук не ошибся, край льдины медленно уткнулся в берег, и друзья смогли перебраться на землю. Почувствовав под ногами твердую почву, они испытали небывалую радость и решили разбить лагерь в ближайшей лощине.

Апулук шел впереди со спальными мешками и палаткой. Лейв опирался на плечо Наруа, свой спальный мешок он нес сам, а Наруа тащила кожаный мешок с кухонными принадлежностями.

Они нашли подходящее место и поставили палатку. Апулук занялся высеканием огня. Наруа протянула ему мешочек с дощечкой, палочкой и куском сухого мха. Вставив палочку в углубление, сделанное в дощечке, он стал вращать ее, в то же время надавливая на нее сверху. От быстрого вращения дощечка нагрелась, и появился столбик дыма. Наруа осторожно подвинула к дыму сухой мох, Апулук продолжал вращать палочку. Когда появился первый слабый язычок огня, Наруа наклонилась и стала дуть на него, огонек разгорелся. Вскоре уже весь мох горел небольшим чистым пламенем.

Апулук вспотел. Добывать огонь было непросто, и Лейв с восхищением смотрел на друга. Лишь когда огонь разгорелся, Апулук установил подставку из полярной березы, на которую Наруа могла повесить котелок. В тот вечер они ели подкаменщика, пойманного ею во время отлива. После сухого тюленьего мяса, которым они питались на льдине, свежая рыба показалась им очень вкусной.

— Странно, — сказал Лейв, когда они, сытые и согревшиеся, уже лежали в своих спальных мешках, — почему мы, исландцы, зовем вас скрелингами?

— А что значит скрелинги? — спросила Наруа.

— Это обидное слово, оно означает «слабые», «хилые», — объяснил Лейв и невольно улыбнулся при этой мысли. — Не знаю, почему они считают вас слабыми и глупыми, ведь когда доходит до дела, вы оказываетесь гораздо сообразительнее и ловчее нас. — Он высунулся из капюшона. — Будь я один, я бы уже погиб на той льдине, умер бы от загнившей ноги или замерз здесь на берегу. Ведь я не могу даже разжечь огонь.

— Мы уже очень давно живем здесь, потому, наверное, и научились лучше вас обходиться тем малым, что у нас есть, — скромно объяснил Апулук.

— Вы правда всегда жили в снегу и во льду? — спросил Лейв. — И у вас никогда не было бесснежных зим, какие бывают у нас в Исландии?

Наруа засмеялась:

— Зима без снега была бы ужасной. Как тогда ездить на собаках, из чего строить дома? Не понимаю, как люди могут жить в Исландии?

Лейв задумчиво покачал головой:

— Когда я вспоминаю, как мы жили дома, мне непонятно, как вы можете жить здесь. У вас нет домашних животных, кроме собак, нет ни коров, ни овец, ни лошадей. Не знаю, как бы мы могли без них обходиться. У вас есть только море и то, что оно вам дает.

— Но оно дает нам все, что необходимо человеку, — заметил Апулук. — И самое главное, оно дает нам тюленя. Тюлень — это и одежда и пища. Из тюленьей кожи мы делаем ремни, подметки для камиков, а мясо идет в пищу, и им же мы кормим собак. Олени дают нам теплые спальные мешки, анораки и вкусное мясо. Медвежатину едим и мы, и собаки, а из медвежьих шкур шьем теплые штаны или ими укрываемся.

— У нас тут есть все, что нужно человеку, — вмешалась Наруа. — А птицы? Мы едим их мясо и яйца, а из шкурок шьем одежду, маленьких чистиков мы шпигуем жиром и заготавливаем на зиму. Из заячьих шкурок мы шьем нижние штаны и чулки, песцовый мех защищает нас от ветра, мясо мускусных быков вкуснее любого другого. Нет, у нас здесь есть все! Что твои коровы, овцы и лошади по сравнению с этим богатством?

Лейв кивнул, соглашаясь с нею:

— Вы правы. Большего и желать нельзя. Моему дяде Хельги всегда всего было мало. И он отправлялся в походы, из которых привозил много вещей, которые ему вовсе и не нужны.

— Что же это за вещи? — полюбопытствовала Нуара.

— Золото, серебро, дорогая одежда и всякое такое.

— Что такое золото и серебро? — с интересом спросил Апулук.

— Ну, это такие металлы. Вроде железа, из которого сделан мой нож, только красивее и дороже.

— Наверное, он хотел сделать из них ножи?

Лейв засмеялся:

— Нет, они для этого не годятся. Из них делают украшения.

— Что такое украшения? — Наруа легла на бок и оперлась головой на руку.

— Украшения… это то, что вешают на шею или надевают на запястья, на пальцы.

— А зачем?

— Наверное потому, что это красиво.

— А это правда красиво? — не унималась Наруа.

Лейв помотал головой:

— Теперь я в этом уже не уверен. Однако ради всех этих вещей мой дядя Хельги ходил в походы и убивал людей.

— Твой дядя убивал людей? — потрясенный Апулук уставился на Лейва. — Чтобы достать металл, который можно надеть на палец?

— Да, теперь мне это тоже непонятно, — сказал Лейв. — А у вас здесь разве не убивают людей?

— Убивают, но только если это необходимо, — ответил Апулук. — Мы убиваем только тех, кто недостоин жить и одержим злыми духами.

Он откинул капюшон и продолжал:

— У нас в роду был один охотник, который не мог ужиться с Силлой.

— Что такое Силла?

— Это трудно объяснить. — Апулук, словно ища помощи, посмотрел на Наруа.

— Силла — это все. И Силла есть во всем. В горах, на небе, во льду, в скалах на берегу, во всех животных. Силла — это все. Понимаешь?

— Понимаю, Силла — это как бог. Или как все боги вместе взятые. А почему этот охотник не мог с ним ужиться?

— Кто знает, — ответил Апулук. — Но все выглядело так, будто Силла не желал его знать. Этому охотнику во всем не везло. Ни с охотой, ни с семьей, ни со льдом, ни с погодой. Все было против него. И тогда он рассердился на людей. И уже не мог удержаться, чтобы не убить человека только потому, что лишился поддержки Силлы.

— Он начал убивать людей без всякой причины?

— Нет, причина была, — ответил Апулук. — Он был очень несчастлив из-за своих отношений с Силлой. Но когда он убил уже трех хороших охотников, взрослые решили, что его необходимо остановить. Они убили его и просверлили у него во лбу маленькую дырку, чтобы из него мог выйти злой дух.

Лейв повернулся на другой бок и застонал от боли в ноге.

— Неужели вы правда никогда не воюете? — спросил он.

— Я не понимаю, что это означает, — ответил Апулук и повторил слово, которое Лейв произнес по-исландски. — Что значит «воюете»?

Лейв долго думал, прежде чем ответить.

— Исландцы воюют тогда, когда между ними нет мира, — сказал он наконец. — Если одни хотят получить то, что есть у других, возникает вражда. И люди убивают друг друга, пока не победит самый сильный.

Наруа легла на спину и смотрела вверх.

— У нас не бывает войны, — сказала она. — Может быть, потому, что у нас всего немного. У нас все общее, и нам не надо того, что есть у других.

— Я рад, что попал к вам, — пробормотал Лейв, уже засыпая. — У вас я научился жить, как живут люди.

— Спи. Завтра нам предстоит много пройти, — сонно сказал Апулук.

 

Медведица

На другой день трое друзей пошли в том направлении, в котором, по мнению Апулука, находилось их стойбище. Они перевалили через гору, обошли то место, где их льдину прибило к берегу, и снова вышли на припай. На этот раз они держались как можно ближе к берегу. Лейв одной рукой опирался на плечо Наруа, другой — на гарпун как на посох.

Они медленно двигались вперед. Было тепло, с ясного неба светило яркое солнце, и прошлогодний снег, покрывавший горы и лед, растаял и образовал небольшое озеро, которое им пришлось обойти кругом.

В тот день Апулук загарпунил тюленя, высунувшегося из полыньи. Друзья проголодались и, прежде чем срезать длинные полоски мяса, съели сырой еще теплую тюленью печень.

Апулук связал полоски мяса ремнем и, когда они пошли дальше, тащил эту связку за собой. Неожиданно он увидел следы медведя. Он опустился на колени и стал внимательно их разглядывать.

— Медведь прошел здесь совсем недавно, — сказал он. — Надеюсь, он нас не почует. Наше оружие не годится против медведя.

Чтобы убедиться, что зверя нет поблизости, брат и сестра вскарабкались на ледяные торосы и оглядели окрестность. Следы вели к воде и исчезали в одном из длинных озер, образованных талой водой.

— Он пошел к кромке льда, — сказал Апулук, спустившись с тороса. — В это время года там бывает много тюленей.

Но медведь не пошел к воде. Это была старая медведица, она увидела детей и почуяла запах тюленьего мяса, связку которого Апулук тащил по снегу. Медведица притаилась за торосами льда и следила за детьми. Она была голодна. Ей было уже тяжело ловить тюленей. Хотя иногда и удавалось перехитрить молодого, неопытного зверя. Однако между этими обедами обычно проходило много времени. Медведица замерла в неподвижности и смотрела на приближающихся к ней людей. Когда они были всего в нескольких метрах от нее, она выскочила из своего укрытия и зарычала.

Друзья испуганно остановились.

— Бегите! — крикнул Лейв Наруа и Апулуку. — У меня нож! Я попытаюсь ее заколоть!

Апулук сбросил на лед снаряжение, которое нес, и схватил гарпун, служивший Лейву посохом. В мгновение ока он направил острие гарпуна на медведицу.

— Бежать бесполезно, — сказал он. — Она легко нас догонит.

— Брось ей тюленье мясо, — предложила Наруа.

— Стойте на месте! — крикнул им Апулук. — Я попробую всадить в нее гарпун, когда она бросится на нас.

Лейв кивнул. Он вытащил нож и стоял наготове.

Но медведица не спешила. Она не сомневалась, что добыча от нее не уйдет и медленно подходила к детям. Они уже слышали ее хриплое дыхание. Лейв раньше никогда не видел живых белых медведей. Охотники приносили в стойбище уже убитых, медвежьи туши никому не внушали страха и выглядели даже миролюбиво. Но эта медведица была ужасна. В распахнутой пасти желтели страшные клыки, из пасти текла слюна. Настороженные уши, налитые кровью глаза.

— Когда она приготовится к прыжку, я брошу гарпун, — шепнул Апулук.

Недалеко от детей медведица остановилась, выгнула спину и подобралась, готовясь к прыжку. В это мгновение Апулук со всей силы метнул в нее гарпун. Острие вонзилось ей в шею, древко отломилось и упало на лед.

Медведица раздраженно зарычала. Рана была неприятная, но не смертельная. Медведица ухватила лапами гарпун и попыталась выдернуть из шеи этот острый, причиняющий ей боль предмет. Как только она выдернула костяное острие, из раны хлынула кровь.

— По-моему, она разорвала себе жилу! — радостно крикнул Апулук. — Смотрите, как хлещет кровь!

Остервенело рыча, медведица неуклюже прыгнула на Апулука, который не успел отскочить достаточно далеко. Лейв с поднятым ножом бросился в объятия медведицы. Она обхватила его передними лапами и впилась зубами ему в плечо.

— Коли ее! — закричал Апулук, медведица придавила его, сев на него, и он не мог пошевелиться.

Однако Лейв не мог всадить нож в зверя, сжавшего его мертвой хваткой.

Окаменев от страха, Наруа следила за их борьбой. Но увидав Лейва в лапах медведицы, она забыла о страхе. Подхватив с земли древко гарпуна, она стала бить им медведицу по голове. Медведица с удивлением обернулась и замахнулась лапой на Наруа. Лейву только это и было нужно. Он изловчился и всадил нож по самую рукоятку туда, где, по его предположению, находилось сердце зверя.

Мгновение медведица качалась из стороны в сторону. Потом захрипела. Глаза у нее потухли, и со странным бульканьем в горле она повалилась навзничь, увлекая за собой Лейва. По ее телу пробежала судорога, и она затихла.

Далеко не сразу Лейву и Наруа удалось сбросить мертвую медведицу с Апулука. Когда они его освободили, он был без сознания. Наруа осмотрела брата, но не нашла ничего серьезного, кроме нескольких царапин. У Лейва из укушенного плеча текла кровь. Рана была глубокая и круглая, и Наруа перевязала ее полоской кожи. Пока она возилась с Лейвом, Апулук пришел в себя. Он перекатился на бок и закричал от боли.

— Нога! У меня что-то с ногой!

Наруа осторожно сняла с него камик и ножом Лейва разрезала на брате штанину. Нога была сломана. Очевидно, кость не выдержала веса медведицы, когда та всей своей тяжестью плюхнулась на Апулука. На перелом было страшно смотреть. Нижняя часть ноги была свернута в сторону, из-под колена торчал обломок кости.

— Надо поставить кость на место, — сказал Лейв, — а то ты никогда не сможешь ходить, как все люди.

Апулук кивнул и криво усмехнулся.

— Теперь твоя очередь, Лейв, помочь мне. Постараюсь быть таким же терпеливым, как ты.

Лейв распорол медведице грудь, выломал из грудной клетки два ребра и вернулся к Апулуку.

— Сейчас тебе будет больно, — предупредил он друга.

Апулук не ответил, он отвернул голову, прижался щекой к снегу и закрыл глаза. Лейв попытался соединить концы сломанной кости. Апулук не издал ни звука. Он лежал с закрытыми глазами, и только по крепко сжатым губам можно было понять, как ему больно.

Когда Лейв решил, что концы кости сошлись, как надо, он с двух сторон приложил к ноге ребра медведицы и крепко держал их, пока Наруа обматывала ногу ремнем от гарпуна. После этого она осторожно опустила на Апулуке штанину и наконец помогла ему надеть обрезанный сверху камик.

Всю ночь Лейв и Наруа мастерили из шкуры медведицы сани-волокуши. Когда же взошло солнце, они перекатили Апулука на эти сани. В ногах у него положили спальные мешки, котелок и снова направились на юг.

Они шли очень медленно. Лейв еще не оправился от укуса, и у него по-прежнему сильно болела нога. Но Наруа была неутомима. Она не унывала. И хотя ей приходилось труднее всех, они не слышали от нее ни одной жалобы. Лейв часто думал, что без Наруа они с Апулуком уже давно бы погибли.

Каждый вечер они делали привал, чтобы немного поспать. Лейв и Апулук разводили костер, а Наруа собирала для него ветки. Ели они мало. Немного мороженых ягод, собранных Наруа, немного водорослей — и лишь изредка варили подкаменщика или треску, которых во время отлива ловила все та же Наруа.

Однажды она вернулась в лагерь и сказала, что недалеко на склоне, спускавшемся к пересохшему руслу реки, пасется стадо оленей. Ей показалось, что они ее не почуяли.

Апулук предложил ей с Лейвом попытаться подкрасться к ним. Может, им повезет, и в стаде окажется старый олень, которому будет тяжело следовать за всеми.

Олени паслись на том же месте, где их видела Наруа, и друзья осторожно подползли к ним.

— Нет, старых животных среди них нет, — разочарованно прошептала Наруа.

Лейв голодными глазами смотрел на оленей.

— Попробуй, может, тебе удастся подкрасться к ним сзади, — сказал он. — Если ты погонишь их на меня, я попробую метнуть в одного из них нож.

Наруа кивнула и поползла к оленям. Она ползла по вереску, и, как ни старалась делать это тихо, под ней иногда хрустели сухие ветки. Олени — чуткие животные, и у них хороший слух, вскоре они уже с тревогой смотрели на склон. Наруа замерла. Она видела, что и олени тоже замерли, ловя ноздрями ветер. Неожиданно она услыхала свистящий звук, потом глухой удар — и большой олень, высоко подпрыгнув, безжизненно рухнул на землю.

Она глянула туда, где остался Лейв.

Он стоял во весь рост и смотрел на склон. Наруа побежала к нему. Не дожидаясь ее, Лейв бросился к упавшему оленю. Он бежал, насколько ему позволяла больная нога. Размахивая ножом, он кричал одно слово, смысла которого она не понимала:

— Торстейн! Торстейн!

 

Мальчик, который хотел стать человеком

Наруа с любопытством разглядывала большой дом.

Она сидела на узкой скамье, на которую соплеменники Лейва уложили Апулука. Таких больших домов она еще не видела. В нем было огромное помещение, в котором могло находиться сразу много людей, и из него можно было попасть в более низкую постройку, где в маленьких стойлах держали домашних животных.

Кругом звучали чужие голоса, и Наруа думала, что не будь рядом с ней Лейва, ей было бы страшно.

Торстейн из Стокканеса с интересом слушал рассказ Лейва о том, как он спасся и жил у эскимосов. Когда Лейв умолк, Торстейн сказал:

— Мы услышали от тебя много интересного о народе, который всегда называли скрелингами, и, думаю, твой рассказ должен многому нас научить. А теперь послушай о том, что случилось с нами во льдах три года назад. — И он поведал Лейву о своем удивительном спасении.

Его кнарр был раздавлен льдами, но это произошло не так быстро, как они того боялись. Им хватило времени, чтобы высадить на лед и людей и животных. К счастью, им попалась большая и крепкая льдина, которая, не ломаясь, выдерживала удары более мелких плававших вокруг льдин.

Два других судна были сильно повреждены, но кое-как держались на плаву. Когда шторм прекратился, они подошли к льдине Торстейна и забрали всех к себе на борт.

Потом они приплыли в Западное Поселение исландцев и там починили свои корабли, а два года назад он нашел эту долину и построил тут усадьбу, которую назвал Стокканес в память о покинутой им усадьбе дома, в Исландии.

Кончив рассказ, Торстейн взял руку Лейва.

— Ты сильно вырос, — улыбаясь, сказал он. — Твоя рука уже почти такая же длинная, как моя.

Лейв покраснел. Он помнил их уговор.

— Да, ей осталось подрасти совсем чуть-чуть, — пробормотал он. — Но я сомневаюсь, что когда-нибудь она будет такая же длинная, как у тебя.

— Мы сохраним мир между нами, — сказал Торстейн. — А также мир между нами и твоими эскимосскими друзьями.

Он встал и отстегнул свой меч. Потом подошел к Апулуку, вынул меч из ножен и протянул его мальчику.

Апулук взял меч, внимательно осмотрел его, попробовал остроту, взвесил меч на руке и вернул обратно Торстейну.

— Скажи, что отныне этот меч принадлежит ему, — попросил Торстейн Лейва.

Лейв перевел эти слова Апулуку, но тот замотал головой.

— Я не смогу им пользоваться, — объяснил он Лейву по-эскимосски. — Для меня он слишком большой и тяжелый. Пусть оставит его себе.

Лейв перевел это Торстейну и объяснил, что эскимосы не пользуются мечами.

— Подари ему лучше нож, нож ему пригодится на охоте, — сказал он.

Торстейн положил меч на стол и вытащил нож. По тому, как Апулук ему улыбнулся, он понял, что этот подарок ему по вкусу.

— А что хочет девочка? — спросил Торстейн у Лейва.

Лейв глянул на Наруа. Она сияющими глазами разглядывала нож Апулука.

— А что ты хотела бы получить? — спросил у нее Лейв.

Она молча замотала головой — ничего.

— Но все-таки, что тебе хочется? — настаивал Лейв. — Может, тебе тоже хочется иметь нож?

— Нет. — Наруа поглядела на женщин, которые что-то шили, сидя за столом. — Разве что иголку, какими шьют эти женщины, — проговорила она.

Лейв перевел, и Торстейн громко рассмеялся. Он протянул руку, взял у женщин ящичек с иголками и положил его на колени Наруа. Она испуганно подняла на него глаза. Потом открыла ящичек и взяла одну иголку. Внимательно рассмотрев иголку, она спрятала ее в своих волосах. И объяснила Лейву, что это бесценный подарок. Эту удивительную иголку можно точить много раз, и тогда она прослужит ей всю жизнь. Ей хватит одной иголки, ведь она не может шить сразу двумя.

Торстейн задумчиво взял ящичек с иголками и поставил обратно на стол.

— Странные люди, — пробормотал он. — Они во всех отношениях заслуживают восхищения. — Он посмотрел на Лейва. — Надеюсь, ты останешься у нас в Стокканесе? — спросил он, взял меч и снова пристегнул его к поясу.

Лейв поглядел на меч, и у него появилось чувство, что он заглянул в свое недоброе и бессмысленное прошлое. Потом он повернулся к Наруа и Апулуку, и его охватила горячая радость.

— Нет, я останусь в Гренландии, — решительно ответил он.

 

Жизнь в Стокканесе

Переход от зимы к весне в Гренландии особенно прекрасен. Дни становятся длиннее, воздух мягче, и весь огромный застывший мир оживает.

Первыми появляются маленькие снежные воробьи, предвестники весны. Они прилетают стайками и обычно поселяются вблизи человеческого жилья, питаясь отбросами.

В южной части Гренландии, где Лейв со своими гренландскими друзьями жил у Торстейна Гуннарссона после их приключений на льдине, весна была особенно хороша. Неожиданно дневной свет стал таким невыносимо ярким, что людям приходилось щуриться, чтобы у них не заболели глаза.

Лед и снег отражали солнце. Исландец Лейв не привык к такому изобилию снега. У него появилось чувство, будто он живет в мире, созданном из ледяных кристаллов, и красота этого мира, такая привычная для Апулука и Наруа, казалась ему чудом. Он и не предполагал, что ледяной ландшафт, освещенный весенним солнцем, может быть так прекрасен.

Лейв жил в Гренландии уже почти три года. Хотя иногда он и тосковал по своим родным, оставшимся в Исландии, у него никогда не возникало желания вернуться домой.

Торстейн не раз предлагал ему место на судне, идущем в Исландию, но Лейв отказывался от этой возможности. Ему еще многое хотелось увидеть в Гренландии. Больше всего он мечтал о дальнем путешествии в ту часть страны, где, по рассказам эскимосов, летом солнце никогда не заходит.

Старый шаман Шили, который объездил всю страну, рассказывал об удивительном мире на севере, где можно было добыть столько дичи, что никому никогда не пришлось бы там голодать.

Когда Торстейн со своими людьми нашел Лейва, Апулука и Наруа, они были крайне истощены. Апулук к тому же сильно пострадал от встречи с белой медведицей, которую они убили: у него в нескольких местах была сломана нога.

Первые дни он много спал. Лишь когда боль в ноге становилась невыносимой, он просыпался и, не понимая, где находится, удивленно оглядывался вокруг. Его лихорадило, и он часто бредил. Но, обнаружив рядом Лейва или сестру Наруа, он успокаивался и засыпал снова.

Монах Ролло, посланный в эти места из епископства в Гардаре, жил в те дни у Торстейна. Он ухаживал за Апулуком, и благодаря его травяным отварам Апулука перестало лихорадить. Монах приладил к сломанной ноге мальчика длинные дощечки и крепко привязал их кожаными ремнями. В первое время, чтобы ослабить боль, монах прикладывал ему к ноге мешочки со льдом.

Весна в Гренландии — время напряженной работы. Как тогда, так и теперь. Весной люди словно просыпаются от зимней спячки и начинают исправлять все, что за зиму пришло в негодность. Прибирают дома, строят новые, охотятся и готовятся к будущей зиме.

Все обитатели усадьбы, и млад, и стар, были заняты работой. Даже монах Ролло приносил посильную пользу. Вместе с другими мужчинами он охотился во фьорде и, хотя был небольшого роста и слабого сложения, считался одним из лучших охотников. Ролло любил животных, поэтому он бросал гарпун или стрелял из лука только в тех случаях, когда был уверен, что не промахнется. Случалось, он горячо бранил охотников, если те только ранили зверя. Даже сам Торстейн не избежал выговора, когда однажды ранил тюленя, который скрылся в воде, оставив за собой кровавый след.

К тому же Ролло все время что-нибудь рассказывал. Он говорил обо всем и, главное, о том, какое чудо земля, по которой они ходят, и небо, раскинувшееся над ними. Он рассказывал людям о повадках животных, которые он знал не хуже Апулука, а также о море, о движении и свойствах льда и всегда верно предсказывал ветер. Оставаясь порой наедине с Лейвом и его друзьями, он рассказывал им о своем боге, самом могущественном из всех богов. При этом он всегда следил за тем, чтобы Лейв непременно перевел его слова Апулуку и Наруа.

Лейв был крещен в христианскую веру. Как его отец, дед и прадед. До них род Стейнурссона верил в старых богов: Тора, Одина, Фрейра и всех остальных. Их еще и теперь можно было призвать на помощь, если по той либо другой причине бог Ролло оказывался бессильным. Апулук и Наруа были язычниками. Они не верили ни в бога Ролло, ни в древних богов, которым поклонялись викинги. У них вообще не было настоящего бога, к которому они в случае нужды могли бы обратиться. Их мир был населен добрыми и злыми духами. На добрых духов можно было не обращать внимания, а вот со злыми следовало по возможности поддерживать дружеские отношения.

Ролло с энтузиазмом рассказывал Апулуку и Наруа о Христе и его учении. О христианском рае, который находился на небесах и был прекрасен, о находящемся под землей аде, о страшном адском огне, на котором Сатана поджаривает несчастных людей, не принявших христианскую веру.

Наруа дрожала, слушая эти рассказы. Она даже спросила у Лейва, не следует ли ей креститься, чтобы избежать адского костра. Лейв растерялся и не знал, что ответить. Он слепо верил рассказам Ролло, и ему не хотелось, чтобы его друзья после смерти попали в ад.

Но Апулук только покачал головой.

— Этот маленький человек хитрит, — сказал он. — Все знают, что небо холодное и пустое место, куда попадают только нытики и брюзги, а вот под землей тепло, хорошо, и там богатые охотничьи угодья.

— Но Ролло говорит иначе, — запротестовал Лейв.

— Ролло ошибается, — спокойно заметил Апулук. — Он всего лишь человек и знает не больше того, что положено знать человеку.

— Но что же тогда Бог?

Апулук пожал плечами:

— А этого никто не знает. Я думаю, что Бог — это Все. Мы, инуиты, знаем Силлу. Силла — это погода, горы, камни, трава — все. Думаю, что это и есть Бог.

— Так ты не веришь в страшный костер, что горит под землей? — с надеждой в голосе спросила Наруа.

— Нет, я не верю ни в страшный костер, ни в рай, о котором говорит Ролло. Я верю только в то, что есть Добро и Зло. Старый Шили — великий шаман, он знает почти всех добрых и злых духов. Он бывал и на Луне и в других местах, где никогда не бывали простые люди. И он не видел там бога Ролло.

На время слова Апулука успокоили Наруа. Когда брат говорил о многочисленных духах эскимосов, она начинала сомневаться в Христе. Она верила в то, во что всегда верили эскимосы, и ей было трудно поверить в этого нового Бога, жившего в стране, о которой люди ничего не знали и которая к тому же находилась так далеко, что ее вообще сложно было себе представить.

— Давай ты будешь верить своему Богу, а мы своим духам, — сказала она Лейву.

Лейв с ней согласился. Он знал, как безгранично эскимосы верят в свой сказочный мир духов, и не хотел навязывать друзьям свою веру.

Но монах так легко не сдался. Он продолжал проповедовать христианство и добился того, что однажды Наруа добровольно чуть не пошла к купели.

 

Неудачный день Наруа

За три года, что Торстейн Гуннарссон жил в Гренландии, он обзавелся там внушительной усадьбой. Она была очень большая, и ее постройки почти сливались с ландшафтом.

Всего на усадьбе было шесть построек: три хлева, два амбара и один жилой дом. К нему примыкал коровник. Дом был просторный, и в нем было много помещений, потому что у Торстейна было много работников, служанок и несколько рабов. Все жили вместе в главном доме, построенном из торфа и серого плоского камня. Крыша дома была покрыта заросшим травой торфом, который красиво свешивался на толстые стены.

В доме были отдельные помещения для работников, для служанок и, наконец, для несвободных, как иногда называли рабов. У Торстейна, его жены Хельги и их немой пяти летней дочери Фриды был отдельный спальный покой. Кроме того, в доме было особое помещение, где хранили продукты и готовили пищу, поварня с очагом и отверстием в крыше, через которое выходил дым, и, наконец, большая общая комната, в которой собирались все обитатели усадьбы и где стоял ткацкий станок Хельги.

С задней стороны к дому примыкала небольшая, но важная для исландцев пристройка, в которой они мылись. Это была баня. Баня была сложена из камней, в ней находилась печь, чан с водой — в него бросали раскаленные камни, когда воду нужно было согреть, — и большая деревянная скамья, на которой можно было лежать, подставив тело обжигающему пару.

Баню топили каждую субботу.

Лейв любил мыться в бане и часто уговаривал Апулука и Наруа пойти с ним. Но у эскимосов не было желания идти в баню. Ни Апулук, ни Наруа никогда не пробовали мыться в бане. Мылись они обычно в маленьком горном озере, в котором вода была такая холодная, что кожа синела и покрывалась пупырышками. Да и мылись эскимосы обычно раз или два в году.

У Торстейна был молодой бык, которого держали в загоне за главным домом. Привезенный в Гренландию еще теленком, бык так и не оправился после долгого и тяжелого морского путешествия. Он вырос в красивого черного великана с длинными острыми рогами. Но только Торстейн осмеливался заходить к нему в загон, причем он признавался, что каждый раз у него громко стучит сердце, и заходить к быку без толстой палки он не решался.

Однажды быку удалось рогами открыть калитку загона. Он покинул свою тюрьму и стал осматриваться, ища, на кого бы ему напасть.

Наруа в тот день помогала Хельге по хозяйству. Она несла бадейку с отходами, чтобы выбросить их в навозную кучу. И оказалась единственным человеком, который попался быку на глаза. С хриплым мычанием бык припустил за ней.

Услышав стук копыт о каменистую почву, Хельга оглянулась и увидела черное злобное животное, которое, склонив голову почти до самой земли, быстро к ней приближалось.

Она уронила бадейку и бросилась бежать к навозной куче. Через несколько шагов она по колено провалилась в навоз. Пытаясь спастись от быка, она плашмя легла на навоз и постаралась откатиться на середину этой вонючей кучи.

Бык резко остановился, в Наруа полетели комья земли и камни. Упершись передними ногами в кучу, бык раздраженно мычал и нервно крутил головой. Наруа лежала, вжавшись в навоз, ей было так страшно, что она даже не замечала его отвратительного запаха.

Сколько она так пролежала, Наруа не помнила. Стоило ей чуть-чуть приподнять голову, чтобы позвать на помощь, бык начинал грозно рыть передними ногами навоз и в ярости мычал. Наруа надеялась, что Апулук или Ролло вот-вот вернутся с берега, где они переворачивали рыбу, сушившуюся на скалах. Ждать помощи от других обитателей усадьбы ей не приходилось: была суббота, и все они мылись в бане.

Наконец показался вернувшийся с берега Ролло. Он шел, постукивая палкой о землю, и это на мгновение отвлекло внимание быка от пленницы наверху кучи. Бык повернулся к монаху, воинственно замычал и ринулся на него.

Ролло застыл на месте. Он растерянно огляделся по сторонам, отбросил палку и одним прыжком оказался на невысокой крыше сеновала. Бык тоже попытался прыгнуть на крышу, но крыша рухнула под его весом, и он упал на землю.

Наруа воспользовалась тем, что бык на время забыл о ней, скатилась с кучи и со всех ног помчалась к жилому дому. Возле дома она налетела на Хельгу, которая вышла из бани, чтобы окатиться холодной водой из чана, стоявшего у двери.

— Что с тобой? — испуганно воскликнула хозяйка Стокканеса при виде Наруа. — Где ты так вымазалась? И почему от тебя пахнет, как от несчастья?

Наруа показала на сеновал, возле которого бык стерег Ролло.

— Бык вырвался из загона? — Хельга решительно схватила Наруа за руку и потащила в дом. В общей комнате она сняла с нее всю одежду. Потом открыла дверь в баню и втолкнула девочку внутрь.

— Бык вырвался из загона, — смеясь, сказала она Торстейну. — Он загнал Ролло на крышу сеновала.

Все засмеялись, а Торстейн встал с лавки и вышел из бани. Вскоре он снова вернулся туда.

— Ролло в безопасности. — Торстейн тоже смеялся. — Он сидит на крыше и на чем свет стоит ругает быка, хотя служителю церкви и не подобает произносить такие слова. — Торстейн обернулся к Наруа. — Ну и разит же от тебя, девочка! Вымой-ка ее получше, чтобы от нее так не воняло, — попросил он жену.

Напуганная быком, Наруа не помнила ничего, пока не оказалась в бане. Но как только ее окутал горячий воздух и тяжелый пар проник в легкие, сознание ее прояснилось. Она охнула от ужаса и со страхом огляделась по сторонам.

На длинной лавке сидели голые люди. Сквозь пар их было почти не видно, но Наруа все-таки разглядела большие красные тела, блестящие от пота, улыбки на лицах и услышала гудение голосов — люди смеялись и что-то говорили. Неожиданно чья-то рука протянулась за ковшом, зачерпнула воды и выплеснула ее на камни. Камни угрожающе зашипели, и к низкому потолку поднялось облако пара. Горячий жар охватил обнаженную Наруа.

Она умоляюще обернулась к Хельге, которая уже начала тереть ее березовым веником, и поняла, что это помещение, находящееся позади общей комнаты, и есть Ад. Ведь Ролло всегда говорил, что Дьявол живьем поджаривает язычников.

— Я обещаю стать христианкой, — всхлипнула она, обращаясь к Хельге. — И сделаю все, что велит Ролло.

Но Хельга не поняла ее. Она лишь с улыбкой кивнула девочке и продолжала ее мыть. Повернув ее к себе спиной, Хельга принялась отмывать от навоза шею и спину Наруа. Теперь Наруа стояла лицом к двери. Неожиданно она вырвалась, распахнула дверь и убежала в дом. Миновав длинный коридор, она выбежала во двор и помчалась вокруг дома. Ею руководило одно желание — убежать подальше от того ада, в котором она только что побывала.

Обогнув дом, Наруа побежала вверх по склону. Она неслась, как испуганный заяц, пока не добежала до озера, из которого они брали воду для усадьбы. Там она бросилась в воду и ждала, когда ледяная вода охладит ее тело, разогретое адским жаром. Вода была ей по шею. К озеру подбежал и Лейв. Он дремал в бане на лавке, когда Хельга привела туда Наруа, и сквозь дрему слышал, как Наруа обещала стать христианкой.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, присев у воды на корточки.

— Я стану христианкой, — дрожащим голосом проговорила Наруа, — только не водите меня больше в тот ад.

— В какой еще ад?

— В помещение за общей комнатой.

Лейв засмеялся:

— Это всего лишь баня. А ты решила, что мы все вдруг оказались в аду?

Наруа кивнула и пошла к берегу.

— Теперь меня должны крестить? — со страхом спросила она.

Лейв отрицательно помотал головой:

— Не думаю. Крещение принимают добровольно. А тебе лучше верить в ваших старых духов. Или ты сама хочешь креститься?

— Нет, не хочу. Но я боюсь вашего ада.

— Если ад не страшнее бани Торстейна, то я не против попасть туда.

— Ты голый. — Наруа улыбнулась.

— Ты тоже, — сказал Лейв. — Мы так спешили, что не успели одеться. — Он протянул ей руку. Давай вернемся в баню и немного согреемся.

— Никогда! — воскликнула Наруа. — Никогда!

 

Лето

Солнце поднималось на небе все выше и выше, и лед во фьорде стал рыхлым и ненадежным, ходить по нему теперь было опасно.

Снег почти весь растаял, и началось короткое арктическое лето.

Луга вокруг усадьбы зазеленели, и на торфяных стенах дома выросла трава и разные растения, которые Ролло собирал и сушил на зиму.

Склоны за усадьбой вплоть до вершин, на которых еще лежал снег, покрылись ярким вереском, и неожиданно из земли появились цветы — камнеломка, лютики, родиола и маки.

Наступило лето. Каждый день Ролло помогал Апулуку выйти из дома на солнце, там Апулук проводил большую часть дня и, наслаждаясь теплом, мастерил новые стрелы для своего лука или чинил гарпуны и точил ножи для разделки китовых туш Для людей Торстейна.

Иногда с помощью Торстейна он спускался на берег, где помогал раскладывать рыбу, чтобы она вялилась на теплых скалах.

В усадьбе все любили этого тихого эскимосского парня. Люди знали, что Лейв выжил только благодаря ему и его сестре. Без них он бы погиб от голода и холода еще три года назад когда его выбросило на берег после того, как кнарр Торстейна потерпел кораблекрушение.

Наруа и Лейв тоже помогали в работах на усадьбе. Наруа часто бывала в кладовой вместе с Хельгой и не могла надивиться на то, что эти люди употребляли в пищу. Она сильно отличалась от пищи эскимосов, хотя часто это было мясо одних и тех же животных.

Больше всего Наруа не любила загустевшее прокисшее молоко, которое Хельга каждый день ставила в кладовке. Оно называлось скиром, было кислым и невкусным, так, по крайней мере, казалось Наруа.

Лейв вместе с мужчинами ходил на охоту. И быстро обнаружил, что исландцы медлительны и неловки по сравнению с эскимосами. Им как будто мешало их оружие. Оно было тяжелое, с ним было трудно управляться, и оно во многом уступало оружию эскимосов. Он даже пытался научить Торстейна и его людей пользоваться оружием эскимосов, а также предложил им сделать лодки из кожи, которые были более быстрыми и легкими в управлении, чем тяжелые деревянные лодки исландцев. Но те не хотели отказываться от своих привычек.

Благодаря своему оружию Лейв всегда приносил с охоты больше добычи, чем другие охотники. И Апулук довольно посмеивался, когда добычу Лейва выгружали из лодки.

Дни проходили быстро, у всех было много работы. Обитатели усадьбы и оглянуться не успели, как лето перевалило за середину. Пришла пора заготовлять на зиму сено и топливо. Топливом здесь служили сухой вереск и плавник. То и другое они складывали позади большого хлева вместе со штабелями торфа, который мужчины нарезали на соседнем болоте.

Особенно исландцы заботились о сене. Без него лошади, коровы и овцы не могли бы пережить зиму. Поэтому Торстейн и его люди косили траву во всех ближних долинах. Трава росла островками, то тут, то там, и, случалось, люди ходили целый день в поисках хорошего луга.

Как только трава высыхала, а сохла она в этом теплом фьорде очень быстро, они снова ходили по тем же местам и сгребали сено.

Лишь когда Торстейн собирал под крышу столько сена, сколько требовалось, чтобы его домашние животные были обеспечены кормом на всю зиму, какой бы длинной она ни была, люди могли отдохнуть.

Нога Апулука быстро заживала. В середине лета монах снял ремни. Каждый день он своими сильными худыми пальцами растирал и массировал ослабшие мышцы мальчика, и вскоре Апулук уже мог ходить, опираясь на две палки, которые Ролло вырезал ему из плавника.

Иногда Апулук устраивался на скалах, выступавших далеко в море, и ему не раз удавалось загарпунить какую-нибудь рыбу, которая беззаботно кружила у самого берега.

Однажды Лейв увидел во фьорде большой кнарр. Он видел подобные корабли еще дома, в Исландии, и знал, что на них совершались военные набеги на Англию и Ирландию. Он позвал Торстейна, который работал в кузнице, и показал ему на корабль.

— Это морские разбойники? — спросил Лейв. Он слышал рассказы о том, что на Восточное Поселение не раз нападали морские разбойники, которые сжигали усадьбы, а людей уводили в рабство.

Торстейн покачал головой:

— Нет. Это Гримур Торлейвссон. Он уже был здесь однажды, когда мы только что приехали сюда. Про него говорят, что он злобный и жестокий человек и часто приходит со злым умыслом.

Из дома вышел Ролло и присел на корточки рядом с Апулуком.

— Гримур слишком глуп, — сказал он. — А вот его брат Ране, тот действительно жесток и злобен.

— А что им понадобилось в ваших краях? — спросил Лейв.

Ролло пожал плечами:

— Кто знает? Это станет известно, только когда они уберутся отсюда. Может, просто хотят посмотреть, как нам живется.

Лейв с любопытством смотрел на большой корабль.

— Никогда не слышал, чтобы сюда заплывали на таком большом кнарре, — сказал он.

— Случалось, правда, давно, — сказал Ролло. — Но эти два брата постоянно где-то плавают. Много раз они ходили в Норвегию, воевали в Ирландии, а несколько лет назад навестили Маркланд.

— А где находится их дом?

— Южнее, — ответил Ролло. — Они поселились недалеко от Гардара. Их прадед взял там себе землю. Он был годи, то есть хёвдинг, и один из последних язычников, которые приняли христианство.

Лейв не мог оторвать глаз от корабля. Он был очень красив. Корма и нос у него были украшены изящной резьбой. В борту — много отверстий для весел, а в середине корабля высилась мощная мачта. Он услыхал крики: два человека складывали грубый полосатый парус. Другие сидели на своих сундучках. Они медленно развернули корабль так, чтобы страшная голова дракона, украшавшая штевень, смотрела на берег.

 

Гости

Все обитатели Стокканеса, кто мог ходить или ползать, собрались у скалы, служившей причалом, к которой подошел незнакомый корабль.

Наруа старалась держаться поближе к Лейву. Она с удивлением разглядывала высоких бородатых людей, которые двумя рядами сидели на веслах. Ее так поразило все незнакомое, что ей стало страшно, когда один из великанов с рыжей бородой, спускавшейся ему на грудь, спрыгнул на землю. Его сопровождал стройный красивый мужчина в странной мешковатой одежде и чем-то вроде анорака с оторванным рукавом.

Это были братья Торлейвссоны. Они всегда плавали вместе. Люди в Гренландии говорили, что только вместе они составляют одного целого человека. Гримур без Ране был бы безмозглый, а Ране без Гримура — бессильный.

Наруа, дрожа, разглядывала обоих. Она вспомнила те корабли, которые они с Апулуком видели в море недалеко от Симиутака, и только теперь поняла, почему ее отец и другие эскимосы старались держаться от этих людей как можно дальше.

Гримур преувеличенно вежливо поздоровался с Торстейном.

— Мы плыли мимо, — проговорил он громким раскатистым голосом, — и нам захотелось отведать пива, какое варят в Стокканесе.

Торстейн улыбнулся:

— Добро пожаловать в Стокканес, — сказал он, — но пива у нас нет.

Ране молчал. Он с улыбкой стоял за спиной великана. Наруа его улыбка показалась неприятной, эта улыбка как будто не доставала до глаз. Взгляд Ране быстро обежал всех людей Торстейна и скользнул по сеновалам, недавно заполненным сеном.

Гримур обернулся к брату, который показал ему на сеновалы.

— Я вижу, вы в Стокканесе изрядно запаслись сеном! — радостно воскликнул он.

Торстейн тоже перевел взгляд на сеновалы.

— Да, сено у нас есть, но не больше того, сколько нам нужно на зиму, — ответил он.

— Жаль. — Гримур огорченно покачал огромной головой. — Гусеницы съели у нас всю траву, и нам до зимы нужно разжиться сеном.

— Лишнего сена у нас нет, — твердо сказал Торстейн.

Гримур оглядел людей Торстейна, потом он засмеялся, и гребцы на корабле подхватили его смех.

Ране продолжал улыбаться. Его глаза перебегали с одного лица на другое, и вдруг они остановились на Наруа, которая пряталась за Лейва. Он быстро подошел к ней.

— Вижу, ты поймал местную женщину, Торстейн Гуннарссон. Только какая же из нее рабыня?

Торстейн не ответил. Он внимательно следил за Гримуром и людьми на корабле.

— Мы ловили много этих скрелингов, — продолжал Гримур. — И всегда приходилось отрубать им головы, уж больно они несговорчивы. — Он протянул руку и схватил Наруа за волосы. — У меня есть дурная привычка, — засмеялся он, — я предпочитаю видеть их без голов.

Он откинул голову Наруа назад и свободной рукой пытался достать меч, но еще до того, как он вытащил его из ножен, Лейв кинулся к нему и приставил ему к горлу свой длинный нож.

— Отпусти ее! — в ярости закричал он.

Ране от удивления раскрыл рот. Он выпустил волосы Наруа и опустил руки. При этом он не переставал улыбаться.

Гримур издал вопль и схватился за меч.

— Чем больше твой меч высунется из ножен, тем глубже в горло Ране войдет мой нож! — крикнул ему Лейв.

Гримур замер, держась за рукоять меча. Он рычал как разозленный пес и налитыми кровью глазами следил за Лейвом.

Торстейн нахмурился.

— В Стокканесе никто не смеет обижать эскимосов, — сказал он. — Если у твоего брата есть такая дурная привычка, ему нечего у нас делать.

Гримур не ответил, словно не слышал слов Торстейна. Он замер, одна его рука лежала на рукояти меча, другую он спрятал под плащ, висевший у него на плечах. Он стоял перед Торстейном, загородив собой Ране и Наруа.

Один из людей на корабле незаметно скользнул за борт. Его никто не видел. Он выбрался на берег и в двух шагах от Лейва выхватил топор, собираясь всадить его Лейву в спину. Но не успел. Послышался свист и глухой звук падения чего-то тяжелого. Пронзенный стрелой человек упал замертво.

Гримур как будто ожил. При виде убитого воина он издал возмущенный вопль. Ране покосился на упавшего, шевелиться с приставленным к горлу ножом он не мог.

— Успокойся, Гримур! — громко крикнул он и посмотрел в глаза Лейву.

— Мы уйдем так же мирно, как пришли, — сказал он. — Потому что нам тут не рады.

Но Гримур был слишком взволнован, чтобы быстро успокоиться.

— Кто убил моего человека? — заорал он. — Какой негодяй Убил моего лучшего воина?

Сверху, из жилого дома, послышался громкий звонкий голос:

— Его имя Апулук, и Бог направил его стрелу.

Все, кроме Ране и Лейва, повернули головы на голос. Там, наверху, в нескольких шагах от двери стояли Апулук и монах Ролло. Апулук держал лук, на тетиве уже лежала новая стрела. Она была нацелена на грудь Гримура.

— Скрелинг! — Гримур даже растерялся. — Моего человека убил какой-то грязный скрелинг! — Он злобно взглянул на Торстейна. — Похоже, что Торстейн Гуннарссон ищет защиты у этих троллей. Неужели хозяин Стокканеса начал войну против своих же?

Не в силах больше сдерживаться, Гримур выхватил меч и бросился к Лейву. Ране громко закричал, почувствовав, что нож Лейва рассек ему кожу на шее.

Но не крик Ране остановил великана Гримура. Вторая стрела Апулука глубоко вонзилась ему в руку, державшую меч. Меч со звоном упал на скалу, Гримур с удивлением жадно хватал ртом воздух. Он завертелся на месте и чуть не упал. Это было смешно, и люди Торстейна захохотали. Торстейн, смеясь, столкнул ногой в море меч Гримура.

Гримур схватил стрелу и хотел ее вытащить. Но она сидела слишком глубоко, и он лишь сломал древко.

Не говоря ни слова, он бросился обратно на корабль, из руки у него хлестала кровь. Приказав своим людям взяться за весла, он крикнул Лейву:

— Отпусти моего брата, Лейв Стейнурссон! Я знаю, кто ты. Ты опозорил свой род тем, что не отмстил за смерть отца и стал скрелингом!

Лейв ответил:

— Твой брат уйдет, как только отдаст свой меч, которым любит отрубать головы инуитам. Он пришел сюда с войной и потому уйдет отсюда без оружия.

Ране перестал улыбаться. Великий позор позволить мальчишке отнять у воина меч! Но он подчинился и медленно взялся за рукоять меча. Глаза его смотрели поверх головы Лейва. Там, у дома, стоял Апулук и целился в него из лука.

Стиснув зубы, Ране бросил меч к ногам Лейва. Почувствовав, что Лейв убрал нож от его горла, он прошипел:

— Когда-нибудь я отниму у тебя этот меч и им же тебя прикончу.

— Тогда тебе прежде придется научиться плавать, — засмеялся Лейв и носком камика столкнул меч в воду. — Убирайся отсюда! — коротко бросил он. — Никто в Стокканесе тебя не боится, Ране Торлейвссон!

Ране поднялся на корабль, и тот отошел от берега. Его провожали презрительным смехом. Работники и служанки Торстейна радовались поражению братьев и предвкушали, как зимой будут рассказывать гостям о подвиге пятнадцатилетних парней, которые разоружили и опозорили этих злодеев.

 

Тоска по дому

Для Апулука и Наруа время в Стокканесе летело птицей. Все для них было здесь новым, они с любопытством смотрели, слушали и учились.

Ткацкий станок казался Наруа чудом. Она часами тихо, точно зайчонок, сидела рядом с Хельгой и смотрела, как у нее из-под рук появлялась красивая ткань. Ей было непонятно, как шерсть животных, которых эти исландцы называли овцами, превращается в такую красоту.

В течение лета Хельга в благодарность за то, что Наруа много возилась с маленькой немой Фридой, сшила Наруа платье. Фрида постоянно бегала за Наруа, которая всегда находила время с ней поиграть.

Это платье стало любимым нарядом Наруа. Она онемела от восторга, когда первый раз взяла его в руки. Платье было необыкновенно красивым, хотя, на взгляд Наруа, странным и непрактичным. Оно представляло собой два широких куска ткани, соединенных на плечах бретелями, на каждой бретели была большая пряжка из какого-то твердого металла — Хельга сказала, что это бронза.

Платье было длинное, до щиколоток, и Наруа считала, что ходить в нем невозможно.

В ответ она сшила Хельге пару камиков из шкурок животных, которых Лейв приносил с охоты. Она очень старалась, чтобы швы были красивые и чтобы Хельга могла ходить по воде не промочив ног.

Новое платье Наруа положила под скамью, на которой спала. Она любила его, но надевала редко. К тому же выглядела она в нем так необычно, что Лейв с Апулуком не могли удержаться от смеха, когда она в первый раз его надела. Кроме того, у нее от шерстяной ткани с непривычки чесалась кожа, эта ткань была слишком жесткой по сравнению с мягкой выделанной кожей, из которой шилась одежда инуитов, плохо грела и неприятно пахла.

Наруа понимала, что это дорогое платье, она знала от Лейва, что шерстяная ткань была ценным товаром, который исландцы обменивали на дерево и железо. Ткань же, сотканная из шерсти гренландских овец, считалась самой дорогой, потому что, даже намокая, она хранила тепло.

Апулука в Стокканесе больше всего интересовала кузница. Ему казалось невероятным, что из чего-то, что Торстейн и его люди добывали совсем рядом с усадьбой, можно выплавить такой чудесный и необходимый металл, как железо.

Одно время он даже считал, что Торстейн обладает таинственным даром вроде того, каким обладал старый шаман Шинка в их стойбище. Но Лейв объяснил ему, что добыть железо может любой человек, надо только научиться этому делу.

Нога Апулука быстро заживала. Он уже мог обходиться без палок, и, хотя еще прихрамывал, уже начал ходить в горы с Лейвом и Наруа. Там они собирали птичьи яйца и охотились на мелкую дичь вроде куропаток и зайцев. И всегда брали с собой Фриду, эскимосы сразу полюбили эту маленькую немую девочку.

Фриде было пять лет, немой она была от рождения. Но она отличалась сообразительностью и быстро все понимала.

Апулук научил ее пользоваться пращой, и вскоре Фрида уже владела ею не хуже, чем Лейв и Наруа.

Однажды в горах Наруа вспомнила своих родителей и их стойбище и начала рассказывать о них Фриде, которая внимательно слушала ее, хотя и не понимала гренландских слов.

Наруа рассказала ей о своем отце и матери, которые наверняка горевали, когда они с Апулуком не вернулись домой, и о маленьком брате, у которого тогда еще не было даже настоящего имени. О летнем стойбище своей семьи, о богатой добыче охотников, об их дедушке, который был очень добрый и рассказывал детям о том, что случилось в давние времена.

Лейв и Апулук тоже слушали ее рассказ. Они лежали на вереске и ели собранную ими чернику.

— Наверное, отец с матерью думают, что мы погибли, — сказал Апулук. Я знаю, что они всюду искали нас, а когда нашли наших собак, решили, что мы погибли во льдах.

— Здесь они, во всяком случае, нас не искали, — улыбнулся Лейв. Вы только вспомните, как старый Шили боится исландцев. Помните, когда вы меня нашли после кораблекрушения, он хотел, чтобы меня убили. Он принял меня за злого духа.

Апулук и Наруа согласились. Да, здесь, в Стокканесе, их родичи не рискнули появиться.

— Надо попытаться найти их, — сказал Апулук и виновато взглянул на Лейва. — Мне хочется вернуться домой, чтобы они узнали, что мы живы и здоровы. Но если ты хочешь остаться здесь, мы с Наруа можем пойти одни.

Лейв долго не отрывал глаз от фьорда. Со склона, на котором они лежали, были видны и усадьба Торстейна, и почти весь фьорд.

— Нет, — ответил он наконец. — Если вы уйдете отсюда, я уйду вместе с вами.

— Но ведь Торстейн и его люди твои земляки, — заметил Апулук. — Может, тебе лучше жить с ними, чем с нами?

Лейв задумчиво посмотрел на Наруа. Она лежала к нему боком, и ее длинные черные волосы свисали на щеку, подобно воронову крылу.

— Я — человек, — сказал он. — Инуит — значит «человек», а я и есть инуит. — Он засмеялся. — Только не думайте, что вы единственные люди на земле потому, что называете себя инуитами.

Апулук тоже засмеялся:

— А мы даже не знали, что есть другие люди, пока не встретили вас, исландцев.

Наруа повернула голову и посмотрела Лейву в глаза. Они улыбнулись друг другу.

— Лейв теперь почти такой же, как мы, — сказала она серьезно. — Он один из нас.

Апулук вытянул больную ногу.

— Я тоже так думаю, — сказал он. — Мне только хотелось облегчить ему выбор. Если он хочет остаться у Торстейна, он не должен думать о нас.

Лейв нашел маленький круглый камешек и протянул его Фриде. Девочка положила его в пращу, быстро раскрутила ее над головой и пустила камень. С глухим стуком он упал на мешок с вороникой, которую они набрали выше на склоне.

— Я пойду с вами, — сказал Лейв. — У меня нет желания остаться в этой усадьбе на всю жизнь. И я не хочу с вами расставаться. — Он поднял лук, лежавший у его ног, и встал. — Сегодня вечером я скажу Торстейну, что мы уходим. Он нас поймет.

 

Прощание

Друзьям повезло — Торстейн обещал этим летом отвезти монаха Ролло в епископскую усадьбу в Гардар. Три года назад епископ Альф отправил Ролло в северные поселения, чтобы защищать там интересы церкви. Кроме того, Ролло собирал в дар римскому папе моржовые клыки и длинные спиралеобразные бивни нарвалов. И всюду, куда бы он ни приехал, он причащал христиан. Во время причастия верующим следовало давать вино, но вина в Гренландии не было, поэтому Ролло сам варил хмельной напиток из вороники. Варить его научил епископ, которого в свою очередь научил этому в Норвегии сам конунг Сверрир.

Теперь Ролло предстояло переехать в северную часть Гренландии. Всем в Стокканесе было жалко расставаться с маленьким монахом, но сам он больше всего горевал из-за того, что епископ хочет отправить его домой в Норвегию.

Предполагалось, что Торстейн во время плавания с монахом будет охотиться на тюленей, ловить треску и собирать плавник. Последнее для исландцев было особенно важно, потому что своего леса в Гренландии не было. Деревья вылавливали из моря, куда они приплывали, совершив далекое путешествие из устьев сибирских рек, бывало также, что за лесом плавали в Маркланд или Винланд — Виноградную страну, которые мы сегодня называем Лабрадором и Ньюфаундлендом. Еще в тысячном году исландцы открыли Америку. Они хотели там поселиться, потому что та страна была богаче Гренландии, но вечные сражения с местными индейцами и эскимосами заставили их вернуться домой. Однако они совершали туда набеги и привозили оттуда виноград и главным образом драгоценную древесину.

Торстейн не имел ничего против того, что Лейв и его друзья покинут его усадьбу. Он понимал их тоску по дому и потому предложил им плыть с ним столько, сколько им будет удобно. Ему предстояло обогнуть южную оконечность Гренландии, и он надеялся по пути обнаружить следы родичей Наруа и Апулука или других эскимосов.

А вот Хельгу огорчал их предстоящий отъезд. Она к ним привязалась и знала, что ее немой дочке будет не хватать Наруа. Однако она тоже их понимала.

Перед отъездом Наруа подарила Фриде амулет — лапку ворона, — который она при рождении получила от дедушки Шинки и носила на шее на кожаном ремешке. Теперь этот амулет должен был оберегать Фриду от всякого зла так же, как он до того оберегал Наруа.

В один из августовских дней Торстейн и его спутники покинули усадьбу. С ним ехала половина работников, и все они радовались, что увидят новых людей и узнают что-нибудь новое о мире за пределами Гренландии. Уже очень давно они не виделись ни с кем из жителей Западного Поселения. От Ролло они знали, что несколько кораблей из Норвегии побывали в Восточном Поселении, но в Стокканес, с тех пор как три года назад туда из Исландии приехал Торстейн, не приезжал никто. В Европе все время что-то происходило, там людям было не до Гренландии. А ведь, по словам Ролло, еще десять лет назад один или два корабля в год непременно приходили в Гренландию.

Трое суток корабль Торстейна шел при попутном северном ветре. Они шли близко от изрезанного берега. По ночам было еще светло, и Апулук, которому больше других хотелось вернуться домой, каждую ночь сидел на носу и следил за берегом. День и ночь он с надеждой вглядывался в береговые скалы, надеясь увидеть эскимосский земляной дом, хижину или охотника на каяке. Лишь на четвертую ночь его желание сбылось. Их судно только что миновало устье широкого фьорда и шло мимо мелких голых островков. Апулук окликнул Наруа:

— Смотри, там, между островками!

Наруа взглянула туда, куда он показал.

— Что ты там увидел? — спросила она.

— Там что-то шевелилось, но теперь это исчезло. — Апулук встал и прошел на середину судна. — Я почти уверен, что это был каяк.

— А вдруг это отец или кто-нибудь из наших! — обрадовалась Наруа. — Как думаешь, он видел наш корабль?

— Конечно, видел, потому так быстро и скрылся за островом. Испугался чужеземцев.

Брат и сестра прошли на корму и рассказали, что они видели. Лейв перевел их слова Торстейну.

— Я думаю, что наши сейчас находятся дальше на юге, — сказал он, — Но если ты высадишь нас здесь, мы сможем расспросить этих людей, не знают ли они, где сейчас стоит семья Апулука и Наруа.

— Думаешь, вам удастся поговорить с ними? — спросил Торстейн.

— Конечно. Далеко они не уйдут. Они спрятались где-нибудь среди островков и наблюдают за нами. Увидев, что мы втроем остались на берегу, а вы уплыли дальше на юг, они дадут знать о себе.

Торстейн не спускал глаз со взволнованного лица Лейва.

— Ладно, сделаем, как ты говоришь. Я вижу, что тебе не меньше, чем эскимосам, хочется вернуться к своим друзьям. Но ты уверен, что эти люди хорошо вас примут? Ведь может оказаться, что это чужая семья, которую вы не знаете.

— Это инуиты, а они не причинят нам зла, — сказал Лейв.

Торстейн покачал головой и засмеялся. Лейв слепо верил в эскимосов. Сам Торстейн слышал и об исландцах, убитых случайными эскимосами. Правда, то была месть за то, что исландцы первые убили несколько скрелингов и украли у них мясо и шкуры. Но, как бы то ни было, это говорило о том, что скрелинги не всегда настроены дружелюбно.

Троих друзей ссадили на берег, прятавшийся за длинной цепью островов. Торстейн отдал им часть взятой в дорогу провизии и обнял их на прощание.

— Когда-то между нами была вражда, — сказал он Лейву. — Я осуществил кровную месть и убил твоего отца за то, что он убил моего брата. Придет время, и ты будешь вправе убить меня.

— Между нами нет больше вражды, Торстейн Гуннарссон, — ответил Лейв. — Мои руки никогда не будут так длинны, чтобы убить тебя. Ты возместил убийство моего отца, став вторым отцом мне и моим названым брату и сестре, Наруа и Апулуку. Пусть всегда между нами сохранится мир.

Лейв смотрел в глаза Торстейну, крепко сжав зубы, чтобы не расплакаться. Потом быстро повернулся и спрыгнул на скалы. Ролло свесился через поручни и крикнул ему:

— Не забывай, Лейв, с тобой твой Бог! Он всегда будет на твоей стороне!

Лейв, Наруа и Апулук долго махали отходившему от берега кораблю. Сидя на камнях, они следили за ним. Но вот на корабле подняли большой четырехугольный парус, и он быстро понес корабль между островами. Лейв встал, но Апулук снова усадил его на землю.

— Не спеши, нам следует остаться здесь, — сказал он. — Надо просто сидеть и ждать. Скоро этот человек в каяке сам придет к нам.

Наруа встала на колени и вытащила из своего мешка каменный котелок.

— Если вы разведете огонь, я пока сварю мясо. И у нас будет, чем угостить гостя.

Лейв с Апулуком собрали ветки, и вскоре уже на огне приятно побулькивало тюленье мясо, которое им дали на корабле.

Лейв снова растянулся на вереске. Он лежал на спине и смотрел в бесконечное синее небо.

Как странно иногда поворачивается жизнь, думал он. Его детство прошло в Исландии с отцом и матерью. Он был счастлив и не знал никакого горя. Играл с детьми из своего рода и ездил по округе на Рыжем. Что, интересно, стало с его конем? Кому он достался после того, как его хозяин в свое время прокрался на корабль, чтобы убить Торстейна?

Потом он вспомнил свой первый год жизни у эскимосов. Они научили его жить так, как живут люди, научили справляться со всем собственными силами, делиться со всеми и жить в братстве. Ему нравилось это братство, которое здесь непостижимым образом больше связывало, чем разъединяло людей. Если бы в Исландии люди так же относились к чужой собственности, это непременно привело бы к вражде. В Исландии, впрочем, как и у исландцев, живших в Гренландии, люди боролись, чтобы завладеть чужой собственностью. Здесь же люди не видели разницы между «отдать» и «взять». Может быть, потому, что ни у кого не было ничего лишнего. Здесь люди знали только насущные потребности. Пить, есть, работать и спать. Все было так просто, и Лейву нравилось жить среди эскимосов. Они вели честную и достойную жизнь, и он привязался к Наруа и Апулуку больше, чем когда-либо был к кому-то привязан.

Лейв был занят своими мыслями. Наруа не спускала глаз с кипящего котелка, где под густой пеной подрагивало мясо.

А Апулук смотрел на проливы между островками в надежде увидеть человека на каяке.

Неожиданно послышался свист и прежде, чем друзья успели шелохнуться, в землю на расстоянии ладони от головы Лейва воткнулась стрела.

 

Инуиты

Наруа, не веря глазам, уставилась на стрелу. Она была пущена с такой силой, что наконечник и треть древка вошли в землю. Попади она в Лейва, он был бы сейчас уже мертв. Она в ярости вскочила.

— С каких это пор инуиты стали стрелять в инуитов? — закричала она и от гнева топнула ногой.

Апулук тоже вскочил. Он быстро схватил лук и, вложив стрелу, приготовился стрелять.

— Может, жители этой части Земли Людей одержимы злым духом? — крикнул он. — И больше не видят разницы между своими сородичами и дичью?

Через мгновение у них за спиной послышался мужской голос:

— Мы не собираемся причинять зло инуитам! Но этот парень со светлыми волосами должен умереть!

— Выходи! — крикнул Апулук. — Этот светловолосый парень тоже из инуитов и мой брат!

Из-за скалы над ними вышли два человека. У одного через все лицо — от брови через нос и рот до самого подбородка, шел большой красный шрам. Из-за рассеченных губ казалось, будто лицо у него искажено гримасой.

Апулук опустил лук.

— Почему вы убиваете исландцев? — спросил он.

Эскимосы медленно и осторожно подошли ближе. Они держали свое оружие наготове, и было похоже, что они ждут нападения со спины.

— Потому что они сеют зло, — сказал эскимос с изуродованным лицом. — Они убили почти всю нашу семью. Пока они живы, у нас в стране не будет мира. Поэтому их надо убивать.

Наруа повернулась к ним спиной. Наклонившись над котлом, она тихо сказала:

— У меня сварено мясо. Может быть, пришедшие охотники порадуют жалкую женщину и поедят вместе с нами?

Охотники остановились метрах в десяти от костра. Лейв сел, он не спускал с них глаз. Эскимос со шрамом прикрывал лицо рукой, чтобы они не видели его шрама. Второй был очень старый. Наверное, такой же старый, как дедушка Наруа и Апулука. Одежда на нем была грязная и рваная, и он был страшно худ.

— Может, мы и захотим отведать сваренного тобой мяса, — сказал старик. — Уж больно приятно оно пахнет. — Он подошел к самому костру и положил на землю свой гарпун. — Я и не помню, когда в последний раз ел тюленье мясо.

Апулук кивнул и показал на Лейва:

— Этот парень — мой брат, и он больше инуит, чем исландец. Его к нам принесло море, он говорит на нашем языке и предпочитает жить с инуитами, а не с исландцами. Его зовут Лейв.

Эскимос со шрамом все еще стоял. Он долго и внимательно смотрел на Лейва.

— Я слышал об исландском парне, который живет в семье старого Шили, — сказал он. — Меня зовут Пулитук, а старика — Укик, и если ты и есть тот самый парень, о котором мы слышали, мы не причиним тебе зла. — Пулитук тоже подошел к костру и сел. — Мы приняли тебя за воина с чужеземного корабля, который ушел на юг. Думали, тебя оставили на берегу, чтобы стеречь этих двоих пленников.

— Скорее, это я их пленник, чем они — мои. — Лейв засмеялся. — Скажи, Политук, откуда у тебя этот шрам?

Политук убрал руку, чтобы они могли видеть длинный красный шрам, разделивший его лицо на две части.

— Много дней назад один исландец порезал мне лицо длинным ножом.

— Исландец?

— Да.

Наруа протянула пришедшим мясо. Старик тут же схватил кусок и начал жадно есть. Видно было, что он уже очень давно не ел настоящей пищи. Пулитук ел медленнее, наверное, горячее мясо причиняло боль его рассеченным губам.

— Расскажи, что с вами случилось, — попросил Апулук.

Глотая большие куски, старик рассказал друзьям их страшную историю.

— На нас напал большой корабль. Это был страшный корабль, на носу у него была вырезанная из дерева голова злого морского духа. На корабле было много людей, у всех были длинные и очень острые ножи из какого-то твердого, неизвестного нам металла.

Наше летнее стойбище расположилось рядом с устьем фьорда, который мы называем Исерток, потому что вода там грязная от глины. И корабль, который подошел к нашему стойбищу, застал нас врасплох…

Укик замолчал и принялся высасывать из кости мозг. Потом продолжал:

— Некоторое время мы с ними сражались. Израсходовали все свои стрелы, бросали гарпуны и копья. Мы убили много исландцев. Но их было больше, чем нас, и их оружие лучше подходило для сражения, чем наше. Они поймали всех наших людей, согнали в большой круг и начали убивать детей и женщин. Когда все они были мертвы, злодеи отрубили головы И мужчинам.

— А почему вас не убили? — спросил Лейв.

Укик показал на себя:

— Мне повезло, меня не было в стойбище. Я как раз подплыл к берегу на каяке и успел укрыться за прибрежными камнями. Они меня не заметили. Вот так я и спасся.

— А ты?

Пулитук грустно взглянул на Лейва.

— Меня поймали вместе со всеми и загнали в тот круг. И я видел, как высокий рыжебородый исландец убил двух моих дочерей и маленького сына. Потом схватил за волосы мою жену, откинул ей голову назад и перерезал горло.

Наруа в страхе не спускала с него глаз.

— Какой ужас! — прошептала она.

Пулитук кивнул:

— Когда моя жена захлебнулась кровью, я больше не мог стоять в том кругу. Я бросился на этого великана и оторвал ему ухо. Другой исландец, пониже ростом и такой же светловолосый, как Лейв, длинным ножом рассек мне лицо.

— И ты убежал?

— Да, пока они не успели опомниться после моего нападения. Я бежал со всех ног. Они послали мне вслед много стрел. Две попали в меня. Одна в ногу, другая в плечо. Но эти раны меня не остановили. Я поднялся на гору и знал, что никто из этих неуклюжих исландцев не сумеет туда подняться.

Весь день я пролежал в укрытии и видел, как они погрузили на свой корабль наши шкуры и мясо. Только когда их корабль вышел из фьорда и взял курс на север, я спустился вниз и пришел в стойбище. Там я нашел Укика, и он помог мне засыпать камнями тела убитых.

Лейв нахмурился:

— Говоришь, что на штевне их корабля была деревянная голова дракона? А этот беловолосый, он все время улыбался?

— Да, беловолосый улыбался. Он был самым кровожадным, и сам убил большую часть детей, — ответил Пулитук.

— Это Гримур и Ране! — решительно сказал Лейв. — Понимаете, это Гримур и Ране убили ваших родных и разорили ваше стойбище!

Апулук и Наруа согласно закивали. Наруа даже вздрогнула от ужаса, как будто Ране еще держал ее за волосы.

Пулитук с удивлением уставился на Лейва.

— Ты знаешь этих убийц?

— Да — ответил Лейв. — Мой нож касался его горла. И теперь мне жаль, что я его не убил.

Пулитук прикоснулся пальцем к своему шраму.

— Тот, который улыбался, был самым злобным, — сказал он. — Высокий был просто плохим человеком, и он убивал инуитов, как на охоте убивают дичь. А этот, улыбающийся, одержим злобой. Ему приятно видеть чужие страдания. Это такая болезнь. И потому его следовало убить.

Лейв поглядел на Наруа — она была потрясена этим рассказом. Он подумал, что Ране, не задумываясь, перерезал бы горло и ей.

— Вы не знаете, где сейчас мои родители? — спросил Апулук.

— Мы слышали, что старый Шили и его родичи пошли вглубь страны, ко льдам, чтобы охотиться на оленей. Может быть, они еще там.

— Странно. Я думал, что они собирались идти на юг, — пробормотал Апулук.

— На юге слишком много исландцев, — объяснил Укик. — Поэтому они и пошли ко льдам, куда те никогда не заходят.

Апулук подбросил в костер веток, и костер разгорелся.

— Если хотите, можете пойти с нами и жить среди наших родичей, — предложил он.

Пулитук медленно помотал головой:

— Спасибо, но я должен найти того улыбающегося и убить его. Он убил всю мою семью и убьет еще много инуитов, если его не уничтожить.

Старый Укик поддержал товарища.

— Я старый, — сказал он, — и мне никогда не хотелось убить человека. Но теперь я видел, что эти исландцы делают с нашим народом, и на сердце у меня не будет покоя, пока я не всажу в этого улыбающегося кровожадного злодея свой гарпун. Мне бы хотелось пойти с вами к вашим родичам, но я должен идти с Пулитуком, потому что двоим легче, чем одному. А чем больше нас будет против этого улыбающегося и его людей, тем лучше.

Лейв наклонился и положил руку на колено Пулитуку.

— В одиночку тебе не справиться с Гримуром и Ране, — сказал он. — Я пойду с тобой. Мне тоже надо рассчитаться с ними.

Апулук прервал Лейва:

— Я тоже хочу, чтобы эти два злодея были убиты. Но без хитрости тут не обойтись, они слишком сильны для нас. Поэтому я предлагаю сначала найти моего отца и посоветоваться с нашими охотниками. Может, кто-то еще присоединится к нам, а может, и нет. Во всяком случае, мы услышим совет опытных людей.

Пулитук и Укик долго думали. Наконец старик сказал:

— Твои слова кажутся нам разумными. Когда люди в твоем стойбище узнают о злодеяниях этих двух исландцев, они непременно помогут нам их убить. У нас в стране существует древний обычай: мы убиваем обезумевших людей, чтобы освободить их от злого духа, которым они одержимы. Мы пойдем с вами и устроим там совет.

И они пошли искать стойбище родичей Апулука и Наруа. Они шли много дней, прежде чем подошли к краю больших льдов, покрывавших землю, где летом обычно паслись олени. Там они нашли остатки убитого оленя и пошли по следам, четко отпечатавшимся на глинистой почве. Через день они дошли до стойбища, которое принадлежало родичам Апулука и Наруа.

 

Совет

Велика же была радость свидания! Вечером все обитатели стойбища собрались перед хижиной отца Апулука и Наруа, чтобы послушать о невероятных приключениях друзей.

Апулук коротко рассказал о том, что с ними случилось с тех пор, как они ранней весной покинули стойбище. Как льдина, на которой они спали, неожиданно оторвалась, и ее понесло в море. Наруа перебила его и стала рассказывать, как Лейв, пытаясь доплыть до собак, отморозил ноги, и Апулуку пришлось отрезать ему два пальца.

Лейв был вынужден показать ноги, чтобы все могли видеть, что на одной ноге у него осталось только три пальца. Один молодой охотник засмеялся и назвал Лейва Татерак, как эскимосы называют трехпалую чайку.

Наруа рассердилась. Она выбранила охотника: ей вовсе не казалось смешным то, что человек потерял два пальца. Ведь она знала, как больно было Лейву, когда Апулук ему их отрезал. И она тут же выложила это людям, сидевшим на вереске перед палаткой. Однако ее дедушка, старый Шинка, сказал, что охотник назвал Лейва Татераком не в насмешку, а чтобы люди всегда помнили, что он старался спасти своих названых брата и сестру. И радовались, что он потерял только два пальца, а не жизнь.

Наруа успокоилась. Пристыженно наклонив голову, она пробурчала, что, наверное, слишком долго прожила у исландцев и забыла, как думают инуиты.

Потом Лейв рассказал о борьбе Апулука с белым медведем и отдал должное Наруа, благодаря которой эта борьба закончилась удачно. Не будь ее, сказал он, они все трое пошли бы на корм медведю. К тому же без ее помощи они никогда не дошли бы до той части берега, где их нашли люди Торстейна. Наруа вынослива и смела, сказал он, девушек, подобных ей, больше нет.

Потом они рассказали, как помогали друг другу, о Торстейне и Стокканесе. Эскимосы внимательно их слушали. Благодаря их рассказу они переменили свое мнение об исландцах. Ведь они узнали, что эти люди во многом похожи на них самих.

Когда же Наруа рассказала им о столкновении с Гримуром и Ране, все одобрительно закивали головами и старый Шили воскликнул:

— Мы слышали о них. На берегу они убили двух наших молодых охотников. Мы нашли их с отрубленными головами. Мы и ушли сюда потому, что здесь никто никогда не видел следов исландцев.

Наконец, пришел черед взять слово изуродованному Пулитуку. Он встал и поведал всем о злодеяниях Гримура и его брата, совершенных в его стойбище.

Наруа слушала этот рассказ во второй раз, она сидела, держа на коленях маленького брата. И ей опять было трудно поверить, что люди могут быть так жестоки. Она прижала малыша к себе и тихонько его покачивала.

После рассказа Пулитука наступило молчание. И его долго никто не нарушал. Все были глубоко потрясены жестокостью Гримура и Ране. В эскимосах поднялся гнев против этих чужеземцев. Первым заговорил отец Апулука:

— Мы многое услышали сегодня вечером, — сказал он. — И о том, что случилось с нашими детьми, и об их счастливом спасении, и о жизни в исландской семье. А также о страшном событии в Исертоке, где без всяких причин было убито столько людей.

Он оглядел своих сородичей, которые с серьезными лицами слушали его слова, и продолжал:

— Когда я был молодым, в нашей группе был один охотник, я не хочу произносить его имя. Ему не везло ни с семьей, ни с охотой, неудачи как будто преследовали его. Он никак не мог поладить с Силлой, Великим Незримым, который, может быть, и есть тот, которого Лейв называет своим богом. И он начал убивать людей. Сначала он убил одного старого охотника, потом еще двух, на этот раз очень ловких и сильных. Шаман Шили пытался изгнать овладевших им злых духов, но у него не хватило на это сил. И тогда мы решили, что того охотника следует убить. Мы убили его и сделали у него во лбу дырку, чтобы зло могло из него выйти. Я предлагаю так же поступить с убийцами, которых вы зовете Гримуром и Ране.

Он оглядел одного за другим. И понял, что они одобряют его предложение.

— Мы всегда хотели изгнать исландцев из нашей страны, потому что считали их злыми духами, сказал шаман Шили. — В свое время я хотел, чтобы вы убили Лейва, когда он пришел к нам из моря. Но теперь он живет с нами, и он такой же человек, как мы. Сегодня мы узнали, что исландцы бывают и добрые, и злые и что они обычные люди из далекой страны.

Он откашлялся, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, он ищет слова где-то в глубине себя. Наконец он продолжал:

— Я уже стар, и нету меня больше силы, которая позволила бы мне изгнать этих людей. Но я долго жил, и у меня большой опыт, поэтому я советую вам поехать и убить этих братьев.

Остаток вечера эскимосы строили планы, как бороться с исландцами. У эскимосов, знавших Гримура и Ране, они выяснили, где находится усадьба братьев и что там живет много воинов, а также женщин и детей. Два охотника, которые много повсюду ходили, описали эту усадьбу, ее дома и рассказали, что всего несколько дней назад им пришлось скрываться во льдах, потому что с севера во фьорд вошел корабль с резной головой дракона на штевне и подошел к усадьбе. Значит, братья были сейчас дома.

До того как разойтись на покой, эскимосы договорились, как будут действовать, когда подойдут к усадьбе, и отец Апулука предложил отправиться туда уже завтра утром. Однако сначала они хотели посетить усадьбу Торстейна и убедиться, что там все в порядке. Лейв заволновался, узнав, что Гримур и Ране проплыли мимо Стокканеса всего несколько дней назад.

Ночью он заметил, что Наруа прижалась к нему.

— Лейв! — позвала она.

— Угу.

— Ты должен убить Ране.

— Да. — Он нашел руку Наруа и сжал ее обеими руками. — Я его убью, — сонно проговорил он.

Наруа долго смотрела на спящего Лейва. Наконец, она заметила, что Апулук, улыбаясь, наблюдает за ней. Тогда она легла и натянула на голову капюшон.

 

Снова в Стокканесе

На другое утро мужчины покинули стойбище. Вооруженные луками, гарпунами и копьями, они направлялись в большой грот, где были спрятаны их каяки.

Наруа с маленьким братом, которого она посадила в мешок, сделанный на спине анорака специально, чтобы носить детей, поднялась на гору. Она чувствовала тепло его тельца и горячо надеялась, что охотникам повезет, и Гримур с его братом будут обезврежены.

Целый день эскимосы и Лейв добирались до каяков. Они не стали тратить время на сон и тут же на каяках вышли из фьорда, чтобы как можно скорее достичь открытого моря. Оттуда они могли бы следить за передвижением чужеземных судов.

Добрались туда они только глубокой ночью. Перед ними в слабом ночном свете лежало море, похожее на серую равнину. Далеко впереди виднелась полоска большого льда, который медленно двигался к северу.

Лейв и Апулук смертельно устали — они уже отвыкли так долго грести — и были рады, когда отец Апулука и несколько старших охотников решили разбить лагерь.

Ночь прошла спокойно. Эскимосы выставили дозорных, но за ночь мимо их лагеря не проплыли ни исландцы, ни другие эскимосы. Они быстро снова погрузили на каяки оружие и провизию и после обильного завтрака продолжили свой путь.

Так они плыли четыре дня, наконец к вечеру впереди показался Стокканес. Лейв сразу понял, что там что-то случилось. Усадьба выглядела подозрительно безжизненной. На лугах не было ни коров, ни овец, даже злой бык куда-то исчез. Не было видно ни дыма над трубой, ни людей.

Когда они сошли на берег, оказалось, что хлев и конюшня пусты и большая часть сена пропала.

— Кто-то ограбил усадьбу, пока Торстейн был в отъезде, — сказал Лейв Апулуку.

В сопровождении Пулитука они подошли к жилому дому. Лейв открыл дверь и чуть не споткнулся о старого работника Торстейна. Тот лежал сразу за дверью, в груди у него зияла глубокая рана. За ним, тоже убитые, лежали еще два работника.

Друзья обошли все комнаты. Хельгу тоже убили. Она лежала перед сундуком, в котором хранила шерстяную пряжу для кросен. Ей нанесли удар ножом в грудь.

Лейв заплакал. От рыданий у него тряслись плечи. Апулук обнял его и увел из дома. Сев на траву у крыльца, Лейв дал волю слезам. Апулук сидел рядом с ним.

— Гримур и Ране? — спросил Апулук.

Лейв кивнул.

— Надо засыпать убитых камнями, — сказал Апулук.

Лейв встал и отер слезы. Потом они снова вошли в дом и вдвоем вынесли Хельгу.

Всю долгую светлую ночь Лейв и эскимосы хоронили многочисленных жертв братьев-злодеев. Они вырыли глубокие могилы, положили покойников каждого в отдельную могилу и тщательно прикрыли их сверху плоскими камнями, чтобы до них не могли добраться дикие звери.

Лейв с Апулуком хоронили одного из рабов, когда услыхали крик эскимоса.

— Что случилось? — спросил Апулук.

— Там, на горе, кто-то есть, — ответил охотник. — Там, наверху у ручья, что течет над усадьбой.

— Наверное, какой-нибудь зверь, — сказал Апулук.

— Или человек. — Лейв, прищурившись, смотрел на ручей. — Надо пойти посмотреть.

Апулук отложил камень, который держал в руках. Словно случайно или как будто что-то ища на земле, он начал подниматься по склону. Лейв отполз от могилы и незаметно прокрался в небольшой распадок, откуда мог с тыла подняться на гору. Остальные продолжали работать, будто ничего не случилось.

Вскоре раздался крик. Апулук, уже достигший ручья, остановился и посмотрел наверх. Там, высоко над его головой, стоял Лейв, держа за руку девушку, какой-то ребенок обнимал его за шею.

Это была Сёльви, ей едва-едва исполнилось шестнадцать. Торстейн привез ее с собой из Исландии. Родители ее были рабами, и Хельга купила ее у одного богатого бонда в Исландии, чтобы увезти в Гренландию в качестве няньки для своей дочки.

Сёльви была рабыня, и ей предстояло всю жизнь работать на других. Но у Торстейна с нею обращались хорошо, и рабство ее не тяготило. Это была веселая, красивая девушка, голубоглазая, с длинными косами и ямочками на щеках, появлявшимися, когда она смеялась.

Спустившись с горы вместе с Лейвом и немой Фридой, Сёльви рассказала, что случилось в Стокканесе. Лейв перевел ее рассказ эскимосам.

Они увидали, что к усадьбе плывет корабль Гримура, и Хельга сразу поняла, что братья вернулись, чтобы отомстить за унижение, которому подверглись в прошлый раз. Еще до того, как корабль причалил к скале, она приказала Сёльви бежать с Фридой в горы и там спрятаться. Когда Торстейн вернется обратно, она должна будет рассказать ему о посещении этих братьев.

Лейв спросил, давно ли братья побывали в Стокканесе, и оказалось, что всего три дня назад. Сверху Сёльви видела, как братья и их люди угоняли скот и лошадей, как тащили из сеновалов сено и грузили все на корабль. Они убили в усадьбе всех свободных мужчин и женщин, а рабов увезли с собой.

Рассказывая это, Сёльви плакала, и Лейв, как мог, ее утешал.

— Мы идем, чтобы убить этих братьев, — сказал он. — А ты должна остаться здесь и ждать нашего возвращения.

Сёльви со страхом посмотрела на него.

— Я боюсь здесь оставаться, — прошептала она. — Возьми меня с собой, Лейв!

— Чего ты боишься?

— Не знаю. — Она посмотрела на могилы, и Лейв ее понял. Он поговорил с отцом Апулука, и тот предложил, чтобы Сёльви и Фрида поехали с ними до дальнего берега. Он знает там одну пещеру, где они могли бы спрятаться. В той пещере они будут в безопасности, а на обратном пути охотники заберут их с собой.

Проспав несколько часов, эскимосы встали, связали по парам четыре каяка, и Фрида с Сёльви заняли в них свои места. После этого они покинули Стокканес.

Сёльви и Фриду оставили на маленьком островке в нескольких часах пути от Гримур-фьорда. Апулук развел в пещере огонь, а мужчины собрали много хвороста, чтобы Сёльви могла поддерживать огонь несколько дней.

— Мы скоро вернемся, — сказал Лейв. — И не бойтесь, здесь вы в полной безопасности. Огня снаружи не видно, потому что сейчас еще светло и днем, и ночью. Только позаботься, чтобы он горел чистым пламенем или же тлели угли, тогда дыма не будет.

Сёльви серьезно посмотрела на него.

— А что, если вы не вернетесь? — спросила она.

Лейв улыбнулся.

— Мы вернемся, — успокоил он ее. — Может, кто-то из нас и останется в Гримур-фьорде, но не все. Не бойся.

Сёльви схватила руку Лейва.

— Да хранит тебя Бог, — прошептала она.

— Спасибо. Лейв заметил, что Апулук внимательно наблюдает за ним. — Нас с тобой защищает и наш Бог, и все добрые духи инуитов.

Он наклонился и поднял Фриду на руки.

— Будь хорошей девочкой и слушайся Сёльви, сказал он. Мы скоро вернемся, заберем вас и вместе найдем твоего отца.

Фрида кивнула. Она пыталась что-то сказать, но, как всегда, у нее вырвалось лишь несколько хриплых горловых звуков. Когда Лейв спустил ее на землю, она подбежала к Апулуку и обняла его ногу. Апулук смутился, присел на корточки и обнял Фриду.

— Ей не хватает Наруа, — объяснила Сёльви.

Лейв усмехнулся. Ему тоже не хватало Наруа.

 

Нападение

К концу того же дня небольшой флот из каяков достиг Гримур-фьорда. Плыть до усадьбы оставалось несколько часов, но люди остановились, чтобы отдохнуть перед битвой. Скрыв каяки в горной расселине, они легли спать.

Дозорный разбудил их, когда на западе уже полыхал закат. Не тратя времени на еду, эскимосы сели в каяки и направились вглубь фьорда. В узком фьорде было полно дрейфующего льда, и, когда показалась усадьба Гримура, они спрятались за большими льдинами. Усадьба стояла на самом берегу, и по дыму, поднимавшемуся из трубы, Лейв понял, что в очаге горел только огонь, оставленный на ночь.

По знаку отца Апулука каяки распространились по фьорду. Прячась за выступающей в воду частью суши, они, пригнувшись к самой воде, могли незаметно подойти к кораблю, наполовину вытащенному на берег. Был прилив, и Лейв знал, что при отливе корабль целиком остается на суше, и столкнуть его в воду почти невозможно.

Лейв и Апулук держались рядом. Они одновременно достигли берега, бесшумно вытащили из воды каяки и спрятались за выступ скалы, откуда могли наблюдать за кораблем.

— Там, на корме, сидит дозорный, — прошептал Лейв. — А другой стоит возле дома. Надеюсь, твой отец тоже их заметил. — Лейв еще раз обежал глазами берег и дом. Но не увидел ни одного эскимоса. Они как сквозь землю провалились.

Апулук улыбнулся.

— Инуиты умеют, когда надо, становиться невидимыми, — объяснил он. — Иначе мы не смогли бы из поколения в поколение ловить тюленей.

Он не успел договорить, как послышался какой-то звук. Это дозорный на судне переменил положение.

— Только бы он не проснулся, — шепнул Лейв.

— Он уже никогда не проснется. — Апулук покачал головой. — Погляди внимательнее.

Лейв пригляделся. Дозорный сидел скрючившись и обхватив обеими руками гарпун, проткнувший его насквозь.

Дозорный у дома вскочил. Он подозрительно смотрел на корабль и уже собирался подойти к нему, когда стрела со страшной силой поразила его. Несколько мгновений он еще стоял, покачиваясь из стороны в сторону. Потом открыл рот, хотел что-то крикнуть, но смог лишь слабо застонать. Наконец ноги у него подогнулись, и он с глухим стуком рухнул на землю.

Вот тогда появились эскимосы. Они быстро ползли по направлению к дому, Лейв и Апулук тут же поползли за ними. На расстоянии броска гарпуна от дома они остановились. Эскимосы опять исчезли. Сколько Лейв ни всматривался, он не заметил ни одного живого существа. Он растянулся на вереске и стал ждать.

Огонь вспыхнул внезапно. Как по приказу, с луков сорвались две стрелы с привязанными к древкам пучками горящей травы. Одна попала в крышу, где огонь быстро распространился по сухой траве, другая воткнулась в деревянную стену возле окна, и стена мгновенно загорелась.

Вскоре в доме послышался шум. Сначала беспорядочные удары, потом громкие крики. Из двери выбежал человек, но тут же упал, пронзенный стрелой. За ним выбежал другой, он был убит, не успев спуститься с крыльца. Следовавшие за ним бросились обратно в дом, спасаясь от стрел эскимосов.

Но дом уже не мог их защитить. Огонь безжалостно пожирал крышу и стены, душа дымом всех, кто был в доме. Из оконного проема раздался голос:

— Выпустите нас и давайте сразимся в честной борьбе!

— Это Гримур, — сказал Апулук.

Лейв тоже узнал голос Гримура. Он приставил руки ко рту и крикнул:

— А говорили, что ты любишь пожары, Гримур! Или, может, их любит твой брат Ране?

— Выпусти хотя бы детей и женщин, Лейв Стейнурссон! — крикнул Ране.

— Мы их выпустим при условии, что ты тоже выйдешь вместе с ними! — ответил Лейв.

— Я выйду с ними, чтобы убить тебя, Лейв! — не сразу ответил Ране.

Лейв крикнул эскимосам, чтобы они дали женщинам и детям выйти из горящего дома. Когда те показались на пороге, он увидел среди них светловолосого мужчину и решил, что это Ране. Но Апулук схватил его за руку.

— Это не Ране! — воскликнул он. В туже минуту послышался громкий крик Пулитука, который, как и Лейв, решил, что это тот самый улыбающийся исландец.

— Берегитесь! — крикнул Апулук.

Он вскочил и натянул тетиву. Неожиданно кто-то грубо отбросил в сторону детей и женщин — это из дома выбежали Гримур и еще несколько человек. Они бросились к эскимосам. Злобный великан орал от ярости, выступившая у него на губах пена стекала на бороду.

Эскимосы почти одновременно выстрелили из луков, и рой стрел вонзился Гримуру в грудь. Но, казалось, ничто не может остановить этого человека. Он кричал, как безумный, и, подобно ветру, мчался через двор усадьбы. Тогда вперед выскочил отец Апулука. Он хладнокровно преградил ему путь, присел, уклонившись от его меча, и вогнал свое копье глубоко в тело великана. Копье сломалось. Гримур сделал еще несколько неуверенных шагов, а потом с громким ревом повалился на землю.

Люди Гримура остановились, увидев, как упал их предводитель. Они повернулись и побежали обратно к дому. Но ни один из них не успел скрыться за дверью. Человек за человеком падали, сраженные стрелами или гарпунами эскимосов.

Лейв подбежал к дому. Он крикнул женщинам, чтобы те спрятались в хлеве, и попытался проникнуть в пылающий дом. Но жар был слишком силен.

— Где Ране? — крикнул он.

Пулитук обошел и осмотрел всех убитых исландцев, но Ране среди них не было.

— Может, он прячется в доме? — крикнул он.

— Это невозможно! — Лейв заглянул через открытую дверь — внутри все было объято пламенем. — Надо спросить у женщин!

Они побежали в хлев, где сбившиеся в кучу женщины, прижимая к себе детей, со страхом ожидали своей участи. Они знали, как жестоко Гримур и Ране обращались с эскимосами, и не надеялись на пощаду. Это были жены четырех воинов Гримура. И шесть рабынь, две из которых были украдены у Торстейна.

— Где Ране? — спросил Лейв у полной высокой женщины, стоявшей впереди. Она сердито смотрела на него.

— Здесь его, во всяком случае, нет, — ответила женщина.

— Он был среди вас, когда вы бежали сюда?

Женщина пожала плечами:

— Разве он женщина? Разве воин прячется среди женщин, чтобы избежать сражения?

Одна из рабынь Торстейна подошла к Лейву.

— Он был среди нас, когда мы бежали сюда, — сказала она — Прятался среди свободных женщин.

Высокая женщина подошла и ударила ее по лицу.

— Молчи, дура! — прошептала она, ударила рабыню еще раз, и у рабыни по подбородку побежала струйка крови.

Лейв оттолкнул высокую.

— Не смей ее бить! — сердито крикнул он и посмотрел на рабыню.

— Он выбрался отсюда через дыру в крыше, — ответила та. — Наверное решил спрятаться в горах.

Лейв перевел ее слова Апулуку. Апулук был доволен.

— Если Ране в горах, я его найду. Далеко он от нас не уйдет, — сказал он.

К ним подошла другая свободная женщина.

— Я знаю, где он прячется, — сказала она. — Если вы пощадите детей, я вам это скажу.

— Никто не тронет ни детей, ни вас самих, — пообещал Лейв. — Говори, где Ране?

— За этой горой есть залив. Там у Ране есть небольшой дом и небольшая лодка. Думаю, он постарается уйти на этой лодке.

— Как тебя зовут? — спросил Лейв, глядя на нее.

— Торхильд. Мой муж был у Гримура управляющим. Нас силой привезли сюда из Исландии, чтобы мы работали на этих братьев.

— Мы никому из вас не причиним вреда, Торхильд, — сказал Лейв. — Сюда придут исландцы из других усадеб и заберут вас. Но сначала мы убьем Ране.

Выйдя из хлева, Лейв рассказал эскимосам все, что узнал от женщин.

— Мы с Пулитуком пойдем за Ране, — сказал он. — А вас я прошу не обижать женщин и детей.

— Мы пришли сюда, чтобы сотворить добро, а не зло, — ответил отец Апулука.

Апулук положил руку на плечо Лейва.

— Я иду с тобой, Лейв, — сказал он.

— Но ведь тебе трудно бегать с больной ногой?

Апулук улыбнулся:

— Не бойся, я от вас не отстану.

Когда Лейв обернулся в поисках Пулитука, оказалось, что тот уже поднимается по склону.

— Идите сюда! — крикнул он Лейву и Апулуку, и друзья побежали к реке, там было легче перевалить через гору.

Сверху им открылся вид на узкий, врезавшийся в сушу залив. Далеко внизу, почти у самой воды, стоял торфяной домишко, на воде покачивалась лодка с мачтой.

— Ране бежит к воде! — запыхавшись, крикнул Апулук.

— А где Пулитук?

— Наверное, спускается туда другим путем. Мы должны остановить Ране, пока он не добрался до лодки.

Они побежали вниз по склону. Неожиданно Апулук остановился. Наклонившись к земле, он окликнул Лейва.

— Пулитук мертв! — крикнул он.

Лейв бегом вернулся к нему. Пулитук лежал на земле, разрубленный почти надвое мощным ударом в спину.

— Этот злодей спрятался за камнями и напал на него сзади! — Лейв был в ярости. Он отвернулся от трупа и осмотрел склон. Ране был уже недалеко от лодки, но, очевидно, пока не обнаружил, что его преследуют еще два человека.

Ярость окрылила Лейва. Он буквально летел вниз по склону. И все-таки не так быстро, как хотел. С отчаянием он увидел, как Ране вбежал в дом и тут же выбежал оттуда с большим парусом в руках. Грохот камней, катившихся из-под ног Лейва, заставил его поднять глаза. Он отбросил парус, выхватил меч и злобно рассмеялся.

— Никак, это скрелинг Лейв Стейнурссон? Добро пожаловать, парень! Спускайся сюда. Сейчас твои волосы окрасятся кровью, как голова моего убитого брата!

Лейв сбежал вниз, остановился в нескольких шагах от Ране и вытащил нож из ножен.

— Один раз, Ране, этот нож уже прикасался к твоему горлу. Теперь ему хочется попробовать его на вкус.

Ране сделал выпад против Лейва. Но тот быстро отскочил в сторону. Он понимал, что с одним ножом ему будет трудно справиться с таким опытным воином. Но ведь сейчас, кроме него, некому было убить этого человека, олицетворяющего собой само зло. Таким людям было не место в Гренландии.

Ране, как всегда, улыбался. Он потерял шлем, и его густые светлые волосы нимбом окружали голову. Он победоносно засмеялся и снова рубанул мечом, метясь в Лейва.

На этот раз Лейв отскочил на два шага назад. Споткнувшись о камень, он потерял равновесие и упал на спину.

Ране молнией метнулся к нему. Лейв с отчаянием воткнул, нож ему в бедро, но Ране уже занес меч над его головой.

— Прощайся с жизнью! — дико заорал он. Улыбка на его лице превратилась в отвратительную гримасу, он был готов нанести Лейву смертельный удар. Но неожиданно завыл, как безумный, и словно окаменел. Лейв закрыл глаза и ждал смерти. Мысли его спутались. Словно во сне, он увидел и свой дом в Исландии, и два кнарра Торстейна, и поездку в Гренландию, и эскимосов, и лица своих друзей, Апулука и Наруа. Ему показалось, что он ждет смерти уже целую вечность.

В конце концов он открыл глаза. И с удивлением увидел, что руки у Ране висят, как плети, а сам он качается из стороны в сторону. При этом он страшно хрипел. Наконец взгляд Лейва упал на стрелу, пронзившую сердце Ране. Лейв быстро откатился от умирающего.

Ране упал и испустил дух. Лейв встал рядом с ним на колени и оглядел склон. Там наверху стоял Апулук и махал ему луком.

— Ране мертв! — крикнул ему Лейв.

— Иначе и быть не могло! — ответил Апулук.

 

Дома

На обратном пути они захватили с острова Сёльви и дочь Торстейна. До возвращения Торстейна из Гардара им предстояло жить в стойбище эскимосов.

Все были довольны результатом похода. Хотя эскимосов и смущало, что они убили сразу столько людей, они понимали, что уничтожить этих братьев было необходимо.

Эскимосы восхищались красотой Сёльви и ее веселым нравом. Она всегда всем улыбалась, и они быстро поняли, что ей нравится жить у них в стойбище.

Фрида стала общей любимицей. Старый шаман Шили был так очарован маленькой немой девочкой, что предложил ей место в своей палатке. Он относился к ней как к дочери и по обычаю эскимосов хотел ее удочерить. Однако Лейв этому воспротивился.

— У нее есть отец, — сказал он шаману. — Когда отец вернется, она будет жить с ним.

Шили повертел головой.

— Я вижу то, чего не видят другие, — сказал он. — Этот человек, ее отец, сейчас в большом море. Пройдет много лет, прежде чем он вернется обратно.

Лейв уже знал, что шаманам открыто больше, чем обычным людям, и потому спросил у Шили:

— Но он жив?

— Пока еще жив, — ответил шаман. — Но он плывет к неизвестной цели, откуда, может быть, никогда не вернется.

Вскоре после возвращения домой охотники снова собрались на совет. Пришло время найти место для зимнего стойбища, и они горячо обсуждали, стоит ли им идти на юг к их старой зимней стоянке или лучше податься на север, чтобы найти новое место.

— Как вы знаете, на юге живет много исландцев, — сказал отец Апулука. — Если до них дойдет весть об убийстве Гримура и Ране, боюсь, они не поймут, почему мы, инуиты, убили этих братьев. Мы хотим жить в мире со всеми людьми, поэтому я предлагаю отправиться на север, где нет чужеземцев.

Охотники с ним согласились. Все хотели избежать дальнейших столкновений с исландцами, а также найти новые места для охоты. Всем хотелось как можно скорее оставить летнее стойбище и отправиться вдоль берега на манящий их север.

В ту ночь Наруа, Лейв и Апулук спали в их большой семейной палатке.

— Ты поедешь с нами на новое зимнее стойбище? — спросил Апулук у Лейва.

— Конечно, — ответил Лейв.

— Но тогда может случиться, что ты никогда не вернешься к своему народу? — Наруа подняла голову и с любопытством посмотрела на Лейва.

— Мой народ — это все инуиты, — ответил Лейв. — К тому же мне в голову пришла одна мысль.

— Какая?

— Вы, должно быть, слышали о двух странах, которые мы, исландцы, называем Маркланд и Винланд?

— Конечно. — Наруа кивнула. — И наверное, раньше, чем ты. О них говорится в наших преданиях. В этих странах живут эркиликки.

— Я знаю. И потому подумал, что, может быть, это не так уж и далеко и не надо плыть много дней, чтобы попасть туда. Инуиты наверняка бывали в тех странах, иначе бы они ничего о них не знали.

Лейв приподнялся и с волнением посмотрел на своих друзей.

— Я думаю, что когда-то давно инуитов изгнали из Маркланда и Винланда в Гренландию. Если ехать на север и еще дальше, мы обязательно доплывем до того места, где эти страны близко подходят к Гренландии. Может быть, море, по которому мы плаваем, это только очень большая бухта. И в противоположном конце этой бухты, если поехать на санях по тому берегу на юг, в конце концов можно попасть в Маркланд.

Апулук грустно покачал головой.

— По твоим словам я понимаю, что в тебе осталось еще очень много исландца, — сказал он. — Такая безумная мысль никогда бы не пришла в голову инуитам. Зачем тебе понадобились те страны?

— Зачем? — удивился Лейв. — Не знаю, зачем. Просто интересно попробовать, можно ли добраться до них не морем.

Наруа смущенно погладила оленью шкуру, которой была укрыта.

— Если ты задумал поехать туда, я поеду с тобой, — сказала она. — Без женщины ты не сумеешь содержать в порядке меховую одежду.

Апулук потянулся под своей шкурой.

— Вы оба обезумели, — вздохнул он. — Но если вы решитесь поехать туда, я поеду с вами, чтобы охранять вас.

Лейв снова лег. Он закрыл глаза и вскоре заснул. И ему снились опасные приключения, ждущие их в этой незнакомой стране.

 

Зимнее стойбище

В этом году Лейв часто думал о повороте, который произошел в его жизни.

Детство в Исландии, усадьба отца, конь Рыжий, мать, младшие братья и сестры — ему казалось, что обо всем этом он от кого-то слышал, а по-настоящему жил только в Гренландии.

Когда он говорил с Сёльви по-исландски, случалось, что он с трудом находил нужные слова. В его новой жизни язык эскимосов стал для него более привычным.

Сёльви смеялась над ним, если он не мог подобрать нужного исландского слова. Но в течение зимы, когда она тоже немного овладела языком эскимосов и уже могла свободно разговаривать с Наруа и другими обитателями зимнего дома, она поняла, что в Гренландии проще пользоваться их языком, потому что он коротко и ясно обозначал многие понятия и вещи, для которых в исландском языке просто не было слов.

Некоторое время после того, как эскимосы расправились с Гримуром и его братом, они продолжали двигаться на север. Только самые старые из них бывали раньше в этих местах. Там им приглянулся длинный остров, который они назвали Кигатак.

Они построили на острове три зимних дома, в которых могла разместиться вся большая семья.

Охота на Кигатаке была хорошая, и за осень они заполнили мясом много больших ям. Кроме того, здесь даже в самое темное время года можно было бить тюленя в полыньях, которые тюлени проделывали во льду для дыхания. Поэтому той зимой люди не голодали. Пищи у них было в избытке, и они могли по любому поводу устраивать праздники.

Апулук и Лейв не пошли со всеми на север. Вдвоем они на каяках поплыли на юг, чтобы найти исландцев, которые позаботились бы о женщинах и детях, оставшихся в усадьбе Гримура.

Лишь далеко у Уткика, в районе, который называется Сисимиут, они нашли людей из Западного Поселения. Те собирали там плавник.

Лейв рассказал им о бесчинстве Гримура и Ране в Стокканесе и о том, как эскимосы отомстили им за своих погибших.

Исландцы обещали объявить об этом на будущем летнем тинге в Гардаре. Однако никто из них не считал, что Лейва обяжут платить виру. Убийство братьев было справедливым и стало большим облегчением для всех жителей Гренландии. Исландцы обещали в течение осени забрать женщин, оставшихся в усадьбе Гримура, и перевезти их в Западное Поселение.

Лейв поинтересовался, не знают ли они чего-нибудь о Торстейне, но о нем исландцы ничего не слыхали. Его корабля никто не видел, и здесь даже не знали, что он где-то плавает. Единственный корабль, о котором им было известно, — это тот, на котором плавали английские морские разбойники, бесчинствовавшие все лето в этих местах.

Разбойники нападали на одинокие усадьбы, сжигали дома, убивали людей и забирали в плен молодых парней и девушек, чтобы потом продать их в рабство в южные страны.

Появились было у Западного Поселения и голландские морские разбойники, но их исландцы общими силами прогнали из этих мест.

Исполнив обещание, данное женщинам в усадьбе Гримура, Лейв и Апулук поплыли обратно на север. Когда они наконец добрались до своего стойбища, зимние дома были уже построены.

Дома эскимосы строили из камня и торфа, внутри было много небольших помещений, отделенных друг от друга перегородками из шкур, не доходящими до потолка, и нарами.

У каждой семьи были свои нары, на которых спали все вместе.

Поварня была общая для всех домов и соединялась с ними длинным коридором. В поварне готовили пищу. Топливом служили вереск, торф и кости, смешанные с салом и рыбьим жиром.

В домах днем и ночью горели большие каменные лампы, в которых и для света, и для тепла горела ворвань.

Лучшей считалась ворвань из жира белого кита, дававшая яркий и чистый свет, тогда как свет от тюленьей ворвани был желтовато-красный.

Наруа, Лейв, Сёльви и Апулук спали на одних нарах. Под нарами они хранили свои вещи, а над ними на перегородке сушилась их меховая одежда.

Нары были застланы шкурами белого медведя и оленей, а стены дома изнутри завешаны шкурами тюленей.

Пол был немного приподнят над порогом, чтобы удерживать поднимающееся вверх тепло, и выложен плоскими камнями, которые эскимосы находили в горах.

В ту зиму Лейву не давали покоя две мысли.

Прежде всего, куда пропал Торстейн. Он покинул Стокканес за несколько недель до того, как на усадьбу напали Гримур и Ране, и с тех пор никто ничего о нем не слышал. Может, он и маленький монах Ролло так и не добрались до Гардара?

А если добрались, то почему Торстейн не вернулся домой? Ведь он знал, что он и его люди нужны в Стокканесе?

Конечно, во время шторма они могли сбиться с курса. Корабль могло унести далеко в море, к тем туманным отмелям, о которых не раз рассказывали мореходы. Эти отмели опасны, потому что в них легко сбиться с курса. Если так, Торстейн мог попасть в Хеллуланд — Страну Каменных Плит — или южнее — в Маркланд или в Винланд, где был вынужден остаться на зиму.

Мысли об этих удивительных странах преследовали Лейва. Еще мальчиком он слышал рассказы о них от дяди Хельги. Дядя рассказывал ему, как много лет назад Лейв Удачливый плавал в Винланд, а также о других отважных мореходах, прошедших по следам Лейва.

Особенно запомнился Лейву исландец по имени Торфинн Карлсефни. Сначала Торфинн побывал в Хеллуланде, или Стране Каменных Плит, которую мы теперь зовем Баффиновой Землей. А потом поплыл южнее вдоль Маркланда — огромной Лесной Земли, которую теперь называют Лабрадором.

Первую зиму Торфинн провел в заливе, в котором раньше жил Лейв Удачливый. Здесь было вдоволь травы для скота и леса, где водилось много дичи.

На другое лето Торфинн и его люди перебрались еще дальше на юг. Там они обосновались более прочно, построили крепкие бревенчатые дома и начали возделывать плодородную землю. Но, как и прежние исландцы, побывавшие в этих местах, они не могли противостоять местным жителям.

Пока исландцы вели с ними меновую торговлю, те вели себя относительно мирно. Но когда исландские товары, особенно одежда из домотканого сукна, закончились, исландцы стали скрелингам не нужны, и началась война. Скрелингов было больше, и исландцам пришлось покинуть их страну.

Торфинн и его люди вернулись домой в Гренландию, где долго рассказывали о своих приключениях и о сказочно богатой стране на западе.

Лейва манили эти незнакомые страны, ему хотелось побывать там. Всю зиму он размышлял, как можно осуществить такую поездку, и однажды спросил у отца Апулука, что он знает об этих странах.

— Я никогда не слышал о них, — отец Апулука покачал головой. — Но о странах по ту сторону моря слышал часто. Лучшие пловцы на каяках плавали туда за одно лето и рассказывали нам о животных и людях, которых там видели.

— Значит, там живут и инуиты? — спросил Лейв.

— Да, живут. — Отец Апулука кивнул. — И говорят они почти так же, как мы. Мы знаем много рассказов об инуитах, живущих в неизвестных нам странах. Но в странах, о которых ты говоришь, живут еще и совсем другие люди. И они враждебно настроены по отношению к нам.

Лейв долго думал об этом разговоре. Его привлекала мысль посетить западные страны. Однажды он поделился ею с Апулуком. Но тот засмеялся и мотнул головой.

— Ты уже говорил о такой поездке, — сказал он. — Но я по-прежнему не понимаю, зачем тратить силы, чтобы ехать так далеко. Наш народ пришел из тех краев, и, если бы там было так хорошо, как говорят, он бы никогда не ушел оттуда.

— Мы бы только посмотрели, что там и как, — уговаривал его Лейв. — Говорят, там много дичи.

Но Апулук стоял на своем:

— Много дичи и много местных жителей, которым нравится убивать инуитов.

— Можно хотя бы просто пройти дальше на север, — продолжал Лейв. — Хочется посмотреть, соединяются ли эти страны с Гренландией.

— На это я готов, — без особой уверенности сказал Апулук. — Я люблю ездить.

В конце концов, вопрос решился после разговора Лейва с Шинкой, дедушкой Апулука и Наруа. Солнце уже вернулось, и весна щекотала ноздри.

 

Шинка

Однажды, проверяя капканы на песцов, Лейв увидел двух черных воронов, круживших над склоном.

Неожиданно один из них сложил крылья и ринулся вниз. Не долетев до земли, он снова расправил крылья, взмыл ввысь и снова стал делать в небе большие круги.

Эти брачные игры воронов означали близкое начало весны.

Вид воронов всколыхнул в Лейве мысли о дальней поездке. Вечером, перед закатом солнца, он пошел к старому Шинке, который знал почти все на свете.

Шинка знал историю инуитов и еще раньше говорил Лейву, что его род когда-то очень давно пришел в Гренландию с запада.

Лейв сел на нары старика и, рассказав ему, что в капканы попали два песца, спросил:

— Откуда вообще появились люди?

Старик серьезно поглядел на Лейва.

— В начале в мире было только два человека, — ответил он наконец. — Оба они были великими шаманами, им помогало множество духов, и обоим хотелось, чтобы в мире стало много людей.

Поэтому один из них обернулся женщиной. И сделал свое тело таким, что оно стало способно рожать детей. Шаманы родили много-много детей. Так появились люди.

Лейв помотал головой.

— Я не про это, — сказал он. — Я хочу узнать, как люди попали в Гренландию.

Шинка улыбнулся.

— А это другая история, — сказал он. — В наших сказаниях говорится о том, что люди пришли сюда из-за моря. Вообще-то мы все пришли оттуда, потому что в Гренландии, которую мы называем Инуит Нунат — Страной Людей, до нас инуиты не жили.

Когда сюда пришли первые инуиты, здесь жили только люди из глубины страны. О них я тебе уже говорил. Но теперь здесь живут только инуиты и исландцы. Хотя и по ту сторону моря тоже живут инуиты, которые во многом похожи на нас.

— А сколько надо плыть, чтобы переплыть море и попасть к ним? — быстро спросил Лейв.

— Ну, это не так уж и далеко, — улыбнулся Шинка. — И плыть туда вовсе не нужно. Там, на севере, есть узкий пролив, большую часть года он бывает покрыт льдом. Туда можно проехать на санях. Мой отец когда-то побывал там — ширина этого пролива не больше того, что может увидеть глаз. В этом месте из страны в страну можно проехать меньше чем за один день. Так говорил мой отец, а зачем ему лгать?

— Где лежит этот узкий пролив?

— Этого я точно не знаю, потому что никогда там не был. Но говорят, он так далеко на севере, что светлое и темное время там равны друг другу. Поэтому половину года там бывает темно, а другую половину — светло.

Лейв поблагодарил Шинку за рассказ и вернулся на свои нары. Рассказ старика взволновал его. Лейв знал, что чем дальше на север, тем длиннее там летом бывают дни, зимой же они, напротив, становятся короче. Если там, по словам Шинки, полгода бывает светло, а полгода — темно, значит, этот пролив должен находиться на самом крайнем севере. Это Лейву было ясно.

Как интересно, должно быть, побывать там, перебраться через пролив и встретить местных жителей, даже если кто-то из них так же враждебно относится к инуитам, как эркиликки.

Надо только уговорить Апулука поехать с ним! Одному такая поездка не под силу. Но он должен убедить Апулука.

Эскимосы запасли на зиму много мяса.

Как только море покрылось льдом, большая часть тюленей ушла на дно, во фьордах осталась только нерпа. Эскимосы регулярно ловили ее в полыньях, но иногда проходили дни и даже недели, когда им не везло с охотой, и тогда приходилось прибегать к своим запасам.

Запасы, сделанные Лейвом, Апулуком и его отцом, находились в часе езды от стойбища. На другой день после разговора Лейва с Шинкой друзья поехали к своей яме за мясом. Было светло, на безоблачном небе стояло бледное низкое солнце, мороз был такой сильный, что от собак шел пар.

Друзья нашли свою яму и с большим трудом отвалили тяжелые камни, которые предохраняли лежавшее в ней мясо от диких животных.

Мясо в яме, конечно, смерзлось, и им пришлось небольшими камнями отбивать кусок за куском.

Здесь были и тюлени, и птица. Тюлени были сложены жирными боками друг к другу, так легче было отделять одну тушу от другой.

Нагрузив сани, друзья снова тщательно закрыли яму камнями и отправились домой.

Лейв бежал рядом с санями, держась рукой за их спинку.

— Как думаешь, что я должен сказать Шили? — спросил он у Апулука. — Он хочет удочерить Фриду, но, по-моему, сначала мы должны узнать, жив ли Торстейн. Иначе нельзя.

— Почему нельзя? — удивился Апулук.

— Потому что, если Торстейн вернется, он захочет забрать ее домой.

Апулук крикнул на собак и повернул сани ближе к берегу.

Пока его нет, Шили будет ей вместо отца, — сказал он. — У нас бывает, что ребенка берут приемные родители, даже если его родные еще живы.

— У исландцев так не делают, — возразил Лейв. — А Фрида все-таки исландка. Если бы знать, что Торстейн жив!

Можно спросить у Шили, — посоветовал Апулук. — Он единственный, кто может тебе это сказать.

Лейв так и сделал. Он доверял тайной силе старого шамана и верил, что Шили, если захочет, сможет ответить на его вопрос.

Шили слышал и видел то, что не дано слышать и видеть обычным людям.

Вернувшись из поездки за мясом, Лейв пошел к Шили с лучшим куском тюленьего мяса и задал ему свой вопрос.

Старый шаман глубоко вздохнул:

— Я понимаю, почему ты спрашиваешь, жив ли отец Фриды. Но я этого не знаю.

— Постарайся узнать.

— Я уже стар, и у меня уже нет прежней силы, — ответил Шили. — Правда, я могу спросить об этом у духов-помощников. Я им доверяю.

 

Заклинание духов

Все обитатели большого общего дома наблюдали за приготовлениями шамана. Старый Шили связал себе руки и ноги длинными ремнями. Потом его посадили на нары и одну за другой погасили все лампы.

Напуганные предстоящим заклинанием, дети прятались за своими родителями. Однако любопытство брало верх, и они выглядывали из-за их спин. Ведь это так интересно! В темноте почти ничего не было видно, зато все отчетливо слышно.

Шили начал что-то напевать, старики, помогая, тихонько ему подпевали. Сначала голос шамана звучал слабо, как голос новорожденного, но мало-помалу он набрал силу и вскоре заполнил уже все помещение так, что слегка заколыхались висящие на стенах шкуры. Неожиданно послышался громкий грохот большого бубна, поднявшегося с пола. Сам собой бубен грохотал на все помещение.

Дети дрожали. На их глазах Шили застонал и стал корчиться в своих узах. Наконец он жалобно крикнул:

— Я не могу! Не могу! У меня нет сил!

Но старики, сидевшие вокруг, прикрикнули на него:

— Продолжай, Шили! Продолжай! — И снова запели, помогая шаману в его опасном пути. По дому пролетел порыв леденящего ветра. Это был страшный ветер, ветер неизвестного, и сердца людей сжались от страха.

— Сейчас его здесь уже нет, — шепнула Наруа Сёльви. — Его унес ветер.

Сёльви испуганно смотрела в темноту. Она видела какие-то неясные фигуры, расплывчатые тени, но может, все это ей только чудилось. Где-то за пределами дома раздался голос Шили:

— Да, да, он жив! — Голос постепенно удалялся. — Да, он жив. Нож должен убить зло.

— Где он? Где он? — воскликнул Шинка.

Шили долго не отвечал. Сначала в дымовом отверстии послышалось тявканье песца и жуткие завывания ветра, сотрясавшего крышу дома. Потом сквозь шум послышался слабый голос Шили. Слов было почти не разобрать.

— На севере… На севере… Да, нож…

Апулук тревожно шевельнулся. Пощупал свой камик, там, в ножнах, лежал нож, подаренный ему Торстейном. Не о нем ли говорит Шили?

Голоса Шили было уже не слышно. Грохот летающего бубна снова заглушил все звуки.

И снова послышалось тявканье песца, теперь уже в коридоре дома. Почувствовав страх Сёльви, Апулук успокоил ее.

— Это всего лишь духи-помощники, — прошептал он. — Их не надо бояться.

Прошло много времени, прежде чем душа Шили вернулась обратно в его тело. Люди слышали, как шаман стонет и жалуется, словно испытывает невероятные муки. Неожиданно он обычным голосом попросил зажечь лампы и развязать его. Сделав глоток воды, он потер затекшие запястья и щиколотки и устало откинулся на нарах.

— Самого Торстейна я не видел, — сказал он. — Шаман совершил путь в неведомое, но Торстейна не видел.

— Но он жив? — взволнованно спросил Лейв.

— Наверное, жив, — ответил Шили. — То, что говорило через меня, сказало, что он жив.

— Ты сказал «на севере», — продолжал расспрашивать Лейв. — Как он мог оказаться на севере, если поехал на юг?

— Я знаю только то, что через меня было сказано «на севере», — ответил Шили.

— А нож? — Апулук наклонился к нарам шамана.

Шили покачал головой:

— Не знаю. Я повторил то, что было сказано через меня. Ясно, что Торстейн сейчас во власти какого-то зла и только какой-то один нож может убить это зло. Больше мне ничего не известно.

Старик повернулся к друзьям спиной. Общение с духами утомило его, и он хотел отдохнуть.

Тем же вечером четверо друзей на своих нарах обсуждали общение Шили с духами.

— Что значит, будто только какой-то один нож может убить зло? — недоумевал Апулук.

— А мне непонятно, почему Торстейн вдруг оказался на севере, сказал Лейв. — Ведь он туда не собирался, он отправился в южную Гренландию, чтобы доставить Ролло в Гардар.

Апулук постучал ногтем по зубам.

— Тебе только на руку, если Торстейн сейчас на севере, — усмехнулся он.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Лейв.

— Тебе ведь хочется поехать на север? Вот заодно и поищешь там Торстейна.

— И верно! — Лейв широко улыбнулся. — А ты поедешь со мной?

Апулук кивнул. Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь представить себе те сказочные страны, которые лежали на севере и на западе.

Наруа сидела, прислонившись спиной к стене рядом с Лейвом.

— Если вы туда поедете, я тоже поеду с вами, — сказала она как нечто само собой разумеющееся, что было вовсе не типично для девушек-инуиток.

Лейв и Апулук рассмеялись.

— Кто сказал, что мы возьмем тебя с собой? — поддразнил ее Лейв.

Наруа пригладила пучок на макушке.

— Мне это говорит твоя меховая одежда, когда она рвется, и твой голодный желудок, когда он хочет есть, — невозмутимо ответила она.

Из пустой мозговой кости, лежавшей у нее в кармане камика, она достала иглу, которую ей подарил Торстейн, и поднесла ее к свету лампы. Она любила эту иглу. Ею она шила что угодно, даже то, что трудно было сшивать старыми костяными иглами.

Сёльви, сидевшая, свесив ноги с нар и разминая камики, сказала, ни на кого не глядя:

— Может быть, и еще кое-кому было бы полезно поехать вместе с вами?

Она произнесла это на языке инуитов, которым овладела уже настолько, что Апулук и Наруа легко ее понимали.

Наруа обрадовалась:

— Конечно, Сёльви, ты тоже поедешь с нами! — И она умоляюще взглянула на брата.

Апулук молчал. Он задумчиво теребил амулет, висевший у него на голой груди. Сёльви с надеждой смотрела на него. Но ответил ей Лейв.

— Сёльви не привыкла к таким поездкам. К тому же, что без нее будет с Фридой?

Наруа спрятала иглу обратно в полую кость.

— Фриде будет хорошо с Шили. Она быстрее научится понимать наш язык, если с нею не будут говорить по-исландски.

— Но Сёльви не привыкла к таким поездкам, — настаивал Лейв. — Она никогда не ездила на санях.

— Ты тоже никогда не ездил на санях, когда мы первый раз взяли тебя с собой, — возразила Наруа.

Апулук встал и направился к нарам родителей. Потом обернулся и посмотрел на Сёльви.

— Если ты действительно хочешь поехать с нами, можешь ехать на моих санях, — спокойно сказал он и перевел взгляд с Сёльви на Лейва. — Когда мы отправимся?

Лейв долго смотрел в глаза своему названному брату.

— Вот соберемся и поедем, — с улыбкой ответил он.

 

Сёльви

Апулук и Лейв начали готовиться к долгой поездке. Они укрепляли сани, собачьи упряжи, готовили оружие.

Девушки чинили меховую одежду, шили камики для собак, чтобы острый лед не поранил им лапы, топили жир для лампы и замораживали его, чтобы он не вытекал, а также упаковывали вяленое мясо для людей и собак.

Когда народилась молодая луна, друзья отправились в путь. Солнечным утром того месяца, который мы называем мартом. Мороз кусал щеки, снег был твердый и ехать было легко.

Сёльви ехала на санях Апулука, Наруа — на санях Лейва.

Они тихо и незаметно покинули стойбище, как было принято у эскимосов. Люди уезжали, когда знали, что это нужно, и возвращались, когда дело было сделано.

Почти одновременно с их отъездом прилетели снежные воробьи. И хотя в том году они прилетели в Гренландию раньше обычного и еще стоял сильный мороз, их появление предвещало близкую весну. Теперь друзьям предстояло двигаться на север вслед за этой крохотной птахой.

Земля была покрыта снегом. Лед во фьордах — толстый и прочный, сани легко и быстро скользили по снежному насту, нанесенному сильными зимними штормами.

Для Сёльви поездка на санях к неизвестной цели была сказочным приключением. В свои неполные шестнадцать лет она еще никогда не ездила на санях и потому без конца восхищалась силой и выносливостью собак Апулука, а также его умением управлять ими. Она сидела, откинувшись на груз, и была слишком увлечена новизной всего, чтобы ощущать холод.

— Ты все-таки время от времени прыгай на снег и беги рядом с санями, а то замерзнешь! — крикнул ей Лейв.

— Хорошо. Хотя мне совсем не холодно, — ответила она, однако спрыгнула и побежала рядом с Апулуком.

Бежать в камиках, которые ей сшила Наруа, было приятно. Камики были сшиты из тюленьей кожи, а их подошвы — из толстой и прочной кожи тюленя-лахтака, из которой эскимосы делали ремни. Надевались камики на чулки, сшитые из заячьих шкурок, а между внутренней и внешней подошвой прокладывалось сухое сено, которое Сёльви научили сушить каждый вечер. Без этого камики не защищали бы ноги от мороза.

Сёльви многому научилась за ту зиму, что жила с эскимосами. Сейчас, на бегу, она вспоминала все, что с ней случилось за этот год.

Прежде всего, страшное нападение Гримура и Ране на Стокканес сразу после отъезда оттуда Торстейна. Ничего более страшного она в жизни не испытывала — на ее глазах убили много людей. Только они с Фридой спаслись от этой бойни благодаря тому, что Хельга успела отправить их в горы, когда во фьорде показался корабль братьев.

Сёльви с дрожью вспоминала дни, проведенные ими в горах над Стокканесом. Они видели трупы, лежавшие между домами, страдали от голода и холода и все время боялись, что Гримур с братом вернутся обратно.

К счастью, Лейв с Апулуком пришли раньше них. Они отвезли ее с Фридой в маленькую пещеру, где они прятались, пока эскимосы с Лейвом и Апулуком не отомстили братьям за их злодеяния.

Лишь после этого Лейв забрал их с Фридой и привез в стойбище эскимосов. Там они прожили больше полугода.

Жизнь эскимосов сильно отличалась от жизни исландцев. Эскимосы жили как одна семья, здесь не было хозяев и почти все было общее. Они делили добычу по своим строгим правилам, однако так, что те, кому не повезло с охотой, тоже получали свою часть мяса, пока оно вообще было.

К своему удивлению Сёльви обнаружила, что эскимосы не знают Бога. У них были другие существа, главным образом духи, которых они боялись и с которыми всегда старались поддерживать добрые отношения.

Зато мир их преданий был так же богат, как у исландцев. За зиму она узнала много старых сказаний: длинными темными днями и ночами старики рассказывали молодым о славных делах своих предков. Сёльви поняла, что эскимосы, как и исландцы, не всегда жили в Гренландии. Может быть, они пришли в Гренладию тогда же, когда Эйрик Рыжий приехал в Крутой Склон?

Запыхавшись, Сёльви снова прыгнула в сани. После бега ей стало жарко, и она скинула с головы капюшон анорака, потом посмотрела на Лейва, сани которого ехали рядом с санями Апулука.

Странно, подумала она, что мы с этим исландцем едем на санях по этой чудной земле. Дай нам Бог найти Хеллуланд, Маркланд и Винланд. Ее привлекали эти названия, означавшие Страна Каменных Плит, Лесная Страна и Виноградная Страна.

Она слышала, что исландцы часто посещали эти страны. Еще она слышала, как Шинка рассказывал, будто они такие большие, что в них прячется солнце и что человеку не объехать их за целую жизнь.

Ее не пугала мысль о таком долгом путешествии. Ей нравился образ жизни эскимосов, нравилось, что они переезжают с места на место и охотятся, когда им нужна пища или же мех.

Но больше всего Сёльви нравились ее новые друзья. Когда она была рабыней у Торстейна, у нее не было времени обзаводиться друзьями. Она знала только работу и сон, ведь у рабов не бывает свободного времени.

Несмотря на то что Хельга хорошо с ней обращалась, Сёльви никогда не забывала, что она несвободна и принадлежит Торстейну. Что даже отправившись в эту поездку с Лейвом, Наруа и Апулуком, она продолжает принадлежать хозяину Стокканеса. Она — его собственность, и если он когда-нибудь вернется, он сможет потребовать ее себе.

Вечером они разбили лагерь к северу от двух холмистых островов, которые назывались Гагачьими. Апулук сказал, что летом тут гнездится разная птица. Когда-то в детстве он был здесь со своими родителями. Это было так давно, сказал он, что Наруа еще сидела в мешке на спине у матери.

— На обратном пути вы сами увидите, сколько здесь птицы, — пообещал он.

— Кто знает, может, мы поедем мимо уже темной зимой, а может, и следующим летом, — улыбаясь, покачал головой Лейв.

Наруа кивнула, соглашаясь с ним, и положила в котел раскаленный камень.

— Надеюсь, нас не убьют местные жители, а то не видать нам больше этих островов, — сказала она.

 

След

Спустя несколько дней после отъезда из дома Сёльви уже знала все, что полагается знать охотнику, который покидает надежное стойбище. Охотничьи угодья были миром мужчин, и ее удивляло, сколько всего Апулуку известно про охоту. Они ехали по припаю, снег еще хорошо держал сани, хотя и случались участки, где он был рыхлый и липкий.

Когда снег был крепкий, друзья ехали быстро, но в тех местах, где его защищали от ветра ледяные торосы и глыбы, им приходилось туго. Собаки вязли в нем, как и сани с людьми и грузом.

Однажды, когда они только что преодолели участок с рыхлым снегом, Апулук велел остановиться. Он обошел сани, разглядывая собачьи следы.

— Здесь был медведь, — сказал он. — Идите сюда.

Девушки и Лейв подбежали к нему, и он показал им на глубокие отпечатки в снегу.

— Медведица с медвежонком, — заключил Апулук.

Лейв внимательно изучал следы.

— А этот след? Видишь, какой он большой? — спросил он. — Похоже, это след уже третьего медведя.

Апулук встал на колени и обвел большой след.

— Да, здесь прошли два взрослых медведя и один медвежонок. Знаете, что это означает?

Нет, они этого не знали, и Апулук объяснил:

— Медведица слишком рано покинула берлогу. Наверное, она лежала в одной из ледяных пещер, мимо которых мы проехали. Что-то ее разбудило. Может, льдина опрокинулась или пошла трещинами. Так или иначе, но случилось что-то, что прогнало ее оттуда. Она выбралась из своего убежища и ушла, унеся в зубах медвежонка.

— Неужели медвежата такие маленькие? — удивилась Сёльви.

— Они рождаются не больше щенят, — сказал Апулук. — И голые, на них еще нет меха. Нет более беззащитных детенышей, чем медвежата. Голые, слепые, они должны сразу же укрыться в паху у матери, чтобы не замерзнуть.

— Думаешь, медвежонок замерз, когда они покинули берлогу? — Сёльви с любопытством рассматривала маленькие следы.

— Нет, тогда бы он не оставил следов, — ответил Апулук. — Но здесь дрались не на жизнь, а на смерть. Медведица искала новое убежище для себя и своего детеныша, а медведь их обнаружил. И пошел следом, чтобы съесть медвежонка. Взрослые медведи любят полакомиться маленькими медвежатами.

— Неужели они едят собственных детей? — Сёльви вздрогнула. — Бедные медведицы!

Апулук засмеялся:

— Жалеть надо не их, а взрослых медведей. Медведица, защищающая своего медвежонка, — самый опасный зверь.

Он показал на окровавленные следы.

— Они дрались не на шутку. Медведица защищала своего детеныша от обезумевшего от голода медведя. И, как я вижу, она одержала верх. Впрочем, редко бывает иначе.

Он показал на следы.

— Да. — Апулук уже не сомневался. — Медведь был голоден. Он исхудал и обессилел. Посмотрите на его следы, у него поджаты подушечки на лапах. У сытых и жирных медведей они не бывают поджаты.

Он немного прошел вперед, разглядывая следы.

— Видите, какие четкие следы у медведицы? Она искала дрейфующую льдину, где ее не смогут достать волки.

Лейв смотрел на следы медведя, они вели на берег. И в них и рядом с ними была кровь.

— Как думаешь, он где-то близко? — спросил он Апулука. — Может, убьем его?

Сёльви подняла на Апулука глаза:

— Да, давайте его убьем, нечего ему есть собственных детей!

— Таким уж он создан, — серьезно ответил Апулук. — Он не может изменить свою природу. Так же как мы не можем перестать быть людьми. Надо за ним пойти, свежий корм для собак нам не помешает.

Они вернулись к саням за оружием. А потом пошли по следам медведя, которые вели их на берег прочь от моря.

Там в яме, вырытой в снегу, лежал медведь. При виде людей он хотел встать, но сил на это у него уже не было. Он только крутил головой на длинной шее и злобно рычал. Из пасти, разорванной до уха, сочилась кровь.

— Медведица, которая защищает своего малыша, — страшный и безжалостный противник, — прошептала Наруа.

Апулук взял копье обеими руками, подошел к медведю и всадил копье ему в сердце. Медведь громко вздохнул и поник.

— Помни, Лейв, — сказал он. — Если на тебя нападет медведица с медвежонком, первой надо убить медведицу. Если ты первым убьешь медвежонка, то тебя ждет верная смерть. Тут уж медведицу ничто не остановит.

Они освежевали тушу медведя, и Лейв с Наруа пошли за санями. Погрузив свежее мясо на уже лежавший на санях груз, они поехали дальше.

— Сегодня у собак будет праздник! — воскликнула Сёльви. — Хорошо, что ты убил медведя, по-моему, он очень страдал.

Апулук с ней согласился и похлопал рукой по медвежьей шкуре, на которой они оба сидели:

— Да, теперь он не страдает. А мы можем радоваться новой теплой шкуре.

 

Шторм

После многих дней пути — сколько их прошло, друзья не знали, потому что никто из них не наблюдал за временем — разразился сильный шторм. Он налетел внезапно, после короткой метели, закружившейся словно зловещее предупреждение, как всегда бывает весной.

Апулук махнул Лейву, ехавшему сзади, и крикнул, чтобы он поскорее отвязал собак и нашел укрытие.

Но Лейв не слышал его слов. Прежде чем он успел доехать до Апулука, ветер уже набрал силу. Наруа, как и ее брат, поняла, что означают эти порывы ветра, и быстро остановила собак. Она подбежала к ним и отвязала упряжь от саней. Теперь освобожденные собаки могли сами найти себе укрытие. Пока она там возилась, сильный удар ветра сбил ее с ног.

Лейв бросился на нее, словно хотел еще крепче прижать ее ко льду.

— Что делать? — растерянно крикнул он и огляделся в поисках Апулука, но снег тотчас залепил ему глаза.

— Отвернись от ветра! — крикнула ему Наруа. — Это только начало, худшее еще впереди!

Она схватила Лейва за руку, и они оба повернулись к ветру спиной.

— Надо попробовать перевернуть сани! — крикнула она ему в ухо, но из-за воя ветра он ее не слышал.

— Переворачивай сани! Переворачивай сани! — без конца кричала она как можно громче, пока Лейв не кивнул, что понял ее.

Он встал на колени, подполз к задку саней и ухватился за спинку. В это время новый порыв ветра приподнял сани, и Лейв с большим трудом перевернул их вниз грузом. Ветер потащил сани по льду, наконец они остановились. Спинка саней зарылась глубоко в снег.

— Наруа! Наруа! — в страхе закричал Лейв.

— Я здесь! У тебя за спиной! Надо нагрести снега с наветренной стороны!

Голыми руками они принялись нагребать снег на сани, пока между перекладиной и концами полозьев с наветренной стороны не образовалась небольшая пещерка. Потом они заползли в это укрытие, крышей им служило днище саней.

Наруа повернулась к Лейву.

— Надо освободить собак от постромок. Иначе они могут задохнуться.

Лейв нашарил висевший на боку нож и снова выполз на ревущий ветер, который тут же обрушился на него с убийственной силой. Он, как мог, вжался в лед, чтобы его не унесло. Между бешеными порывами ветра он пополз к тому месту, где остались собаки. Они лежали в постромках, которые перепутались, как обычно бывает во время езды. Собаки сбились в кучу, прикрыв носы пушистыми хвостами, и, почуяв Лейва, стали радостно повизгивать. Он протиснулся в гущу собак и начал освобождать постромки, которые крепились к упряжи костяными затычками, вставленными в полые кости. Проделав это, он обвязал себя упряжью, чтобы ее не унес ветер.

И пополз обратно к саням и Наруа.

Однако ветер уже занес снегом его следы. Лейв полз наугад, Уверенности, что он ползет к саням, у него не было.

Чтобы не уползти слишком далеко, он время от времени останавливался и прислушивался. Неожиданно сквозь завывания ветра до него донесся голос Наруа. Конечно, Лейв ошибся направлением.

Он вскочил и стал пробираться на голос. Но грохот шторма и вой метели оглушили его. Неожиданно ветер опрокинул Лейва и покатил его по снегу. Рот сразу забило снегом, и Лейву показалось, что он вот-вот задохнется. Почувствовав под собой что-то твердое, он ухватился за него руками, это был конец санных полозьев.

— Лейв! Лейв! — снова закричала Наруа.

— Я здесь! У саней! — изнемогая, ответил он.

Наруа высунулась из отверстия, которое она все время очищала от снега, провела рукой по полозьям и нащупала камик Лейва.

— Можешь отпустить полозья! — крикнула она. — Я тебя держу!

Лейв отпустил полозья, повернулся и ухватил Наруа за руку. Медленно, с трудом, он заполз под сани.

Там он долго лежал, с трудом хватая ртом воздух, и почти не почувствовал, как Наруа сняла с него верхнюю одежду.

— Надо следить, чтобы одежда не намокла, ведь у нас нет огня, чтобы ее высушить, — объяснила она.

Лейв сел, насколько это позволял низкий потолок их укрытия, стянул с себя штаны из тюленьей кожи и протянул их Наруа, которая тут же тщательно очистила их от снега.

— Заползай под шкуры, — сказала она, — а то замерзнешь.

Пока Лейв освобождал собак, она достала шкуры и расстелила их под санями. Лейв заполз в устроенное ею гнездо, сама же она, прежде чем залезть к нему, очистила от снега его и свою одежду.

— Сними с себя всю одежду и положи ее под шкуры, на которых лежишь. Тогда она высохнет и не будет жесткой.

Лейв повиновался, и вскоре они уже лежали под санями, укутанные толстыми меховыми шкурами, и грели друг друга.

— У меня почему-то голова отяжелела, — пожаловался Лейв.

— Это пройдет, — успокоила его Наруа. — Многие во время шторма страдают от тяжести в голове. Это такое чувство, будто ты слишком туго затянул капюшон анорака.

Лейв воткнул нож между досками днища.

— Интересно, что стало с Апулуком и Сёльви? — спросил он.

Наруа засмеялась:

— Им лучше, чем нам, ведь мешок с едой остался у них!

Наруа оказалась права. Как только Апулук заметил первые порывы ветра, он направил свои сани к берегу. Остановив их у большого сугроба, он быстро освободил собак от постромок и крикнул Сёльви:

— Постарайся перевернуть сани, а то их унесет ветер!

Сёльви повиновалась, не задавая вопросов. Сначала ей удалось поставить их набок, потом после многих попыток она, используя порывы ветра, опрокинула их грузом вниз и забралась под них в ожидании Апулука.

Когда сани занесло снегом, ей стало страшно, что Апулука унес ветер. Наконец она услыхала его голос, и в снежной стене появилась дыра.

— Попробуй протиснуться в эту дыру! — крикнул ей Апулук. — Держи меня за руку и не отпускай!

Сёльви пролезла в дыру, и шторм испугал ее своей силой. Все смешалось и превратилось в снежный воющий, ревущий и грохочущий ад, тысячи снежных игл тут же впились ей в лицо. Она вцепилась в руку Апулука, и он потащил ее по льду. Неожиданно они оказались в укрытии. Апулук отпустил ее руку, и она смахнула снег с глаз. Они находились в маленькой пещере, которую Апулук вырыл в снежном сугробе. Пещера была достаточно высока, чтобы в ней можно было сидеть, и достаточно длинна и широка, чтобы в ней лежать.

Сёльви радостно повернулась к Апулуку, но он уже снова исчез в снежной круговерти.

На этот раз он быстро вернулся обратно. Сначала он протянул ей спальные шкуры и мешок с едой, потом вполз в пещеру и сам. Очистив с себя снег, он снова завалил вход в пещеру, оставив в верхнем углу открытым маленькое треугольное отверстие, которое назвал «носом».

Сёльви постелила вниз шкуру недавно убитого медведя, а на нее несколько сшитых вместе оленьих шкур.

— А где Наруа и Лейв? — испуганно спросила она.

— Они не пропадут. Наруа знает, что нужно делать, — ответил Апулук.

Он отодвинул мешок с едой к стене пещеры.

— Когда шторм кончится? — спросила Сёльви.

Апулук пожал плечами:

— Этого никто не знает. Дня через два-три.

— Три дня? — Сёльви оглядела крохотную пещеру. — Нам придется просидеть тут три дня?

— Да, — Апулук засмеялся. — Если только ты не предпочтешь ждать конца шторма снаружи. Здесь мы в безопасности, можем спать, не замерзнем и у нас достаточно еды.

Он порылся в мешке с едой и достал оттуда свои приспособления для разжигания огня.

Сёльви с удивлением наблюдала, как от быстрого вращения палочки в углублении деревянной дощечки маленьким синим огоньком загорелся сухой мох. Вскоре Апулук зажег жировую лампу, дававшую и свет, и тепло.

— Хочешь есть? — спросил он у Сёльви.

Она помотала головой.

— Не очень. Лучше побережем еду. Но я устала, и у меня какая-то тяжесть в голове.

— Это от шторма, — объяснил Апулук. — Давай-ка спать.

Он снял с себя всю одежду и голый улегся между шкур.

Сёльви задумчиво смотрела на горящую лампу. Конечно, она и раньше видела голых людей, да и сама бывала голой среди других. В бане в Стокканесе мужчины и женщины мылись вместе, и в общем доме на зимнем стойбище эскимосов люди тоже ходили голыми, потому что там было жарко. Да и во время этой поездки они тоже спали голыми: без одежды спать в шкурах было теплее. Но тогда их было четверо. Теперь же они с Апулуком были вдвоем.

Сёльви, как и Лейву, не хватало той естественности, которая была свойственна эскимосам. Они оба как будто немного стыдились своей наготы.

Апулук поднял голову и улыбнулся Сёльви:

— Разве ты не устала?

Сёльви кивнула. Потом решительно сняла с себя всю одежду и легла рядом с ним. Она неподвижно лежала на спине и чувствовала, как олений мех постепенно согревает ее.

Когда Апулук, желая поберечь ворвань, встал, чтобы загасить в лампе часть фитилей, Сёльви обратила внимание, как хорошо он сложен. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она погладила его смуглую спину.

Апулук повернулся и вопросительно взглянул на нее. Потом взял ее руку и снова лег под шкуры.

В ту ночь Сёльви думала о Хельге. И о других девушках, которые жили в Стокканесе. Они часто рассказывали, что парни творили с ними на лугах или в конюшне. Над Апулуком, лежавшим со сломанной ногой в доме Торстейна, они просто смеялись и говорили, что он наверняка создан не так, как все парни, ведь он скрелинг. Хельга часто останавливала такие разговоры и бранила девушек. Бог всех людей создал по своему подобию, говорила она, и для Бога все люди равны.

Рука Апулука давала Сёльви ощущение безопасности. Никто из исландских парней, кроме Лейва, не был к ней так добр, как Апулук. Рядом с ним ей всегда было хорошо и весело. Она потянулась и повернулась к нему лицом. Он невнятно что-то пробормотал и тяжело положил руку ей на грудь.

Вскоре заснула и Сёльви.

Весь следующий день они лежали, закутавшись в шкуры, и разговаривали.

Сёльви рассказала Апулуку о своей жизни. Она родилась на островах, которые называла Фарерскими. Они находились южнее Исландии, которая, в свою очередь, была расположена южнее Гренландии.

Сёльви почти ничего не помнила о жизни на островах, английские морские разбойники взяли их с матерью в плен, когда ей было четыре года. Лучше всего она запомнила капитана этих разбойников — он был большой, как медведь, и у него была длинная жирная борода, заплетенная в мелкие косички.

Ее с матерью отвезли в Норвегию и там продали в рабство богатому купцу, который тут же перепродал их исландскому бонду. Семь лет они были рабынями бонда. Потом умерла ее мать, и Сёльви продали Торстейну из Стокканеса, где она стала нянькой только что родившейся Фриды. Поскольку она была рабыней, ей пришлось уехать с Торстейном в Гренландию, когда того выслали из Исландии за убийство отца Лейва.

Апулук молча слушал ее рассказ. Когда она замолчала, он возмутился:

— Людей нельзя продавать!

Сёльви кивнула:

— Да, но в Исландии и во многих других странах так делают. Каждый год берут в плен много людей, а потом продают их в рабство.

Апулук задумчиво смотрел на снежный потолок их пещеры.

— Твоя мать тоже была с Фарерских островов? — наконец спросил он.

— Нет. Она родилась в Англии. А вот отец был фаререц, и, когда он женился на маме, она уехала с ним на эти острова. Отца убили морские разбойники, когда они напали на нашу усадьбу и взяли нас с мамой в плен.

Апулук повернулся к ней и долго изучал ее лицо.

— Нет, я этого не понимаю, — сказал он, — наверное, я все-таки глуп. Но как может свободный человек стать чьим-то рабом?

— Так уж повелось, — ответила Сёльви. — Я до сих пор остаюсь рабыней Торстейна. Я его собственность, он может в любое время продать меня и вообще обращаться со мной, как ему вздумается.

Апулук взглянул на свой нож, воткнутый в снежную стену пещеры.

— Если я убью Торстейна и похищу тебя, тогда ты станешь моей собственностью?

— Да. — Сёльви кивнула. — Но Торстейн и Хельга всегда хорошо относились ко мне. Мне было легко быть их рабыней.

— И все-таки ты принадлежишь ему так же, как мне принадлежит эта лампа? — Апулук показал на светильник.

— Да. И только он может вернуть мне свободу. — Она скосила глаза на Апулука. — А ты хотел бы, чтобы я принадлежала тебе?

Апулук надолго задумался.

— Да, — ответил он наконец. — Но я не хочу, чтобы ты была моей рабыней. У нас нет рабов. Мы все свободны и можем сами собой распоряжаться.

Сёльви нашла под шкурой его руку.

— Я бы хотела принадлежать тебе, — тихо проговорила она. — Даже если бы я была твоей рабыней.

— А если Торстейн умрет, ты станешь свободной?

— Нет, тогда я буду принадлежать Фриде.

— Я хочу, чтобы ты стала свободной! — Апулук встал, чтобы расширить в стене отверстие для воздуха.

Шторм стих так же мгновенно, как налетел.

Во вторую ночь, которую они провели в пещере, Сёльви проснулась от холода. Она повернулась к Апулуку, но его рядом не оказалось. Наружное отверстие было разрыто, и сквозь него в пещеру проникал яркий, до боли в глазах, свет.

Сёльви вскочила и пролезла в отверстие. Там, метрах в пятидесяти от их сугроба, Лейв, Наруа и Апулук освобождали от снега перевернутые сани Лейва.

Сёльви бросилась к ним, громко крича от радости.

Они с удивлением повернулись к ней. Потом все трое засмеялись.

— Ветер унес твою одежду? — спросил у нее Лейв.

Сёльви замерла и оглядела себя. Она выбралась из пещеры голая, как лежала под шкурами, но от радости при виде друзей даже не почувствовала холода. Она тоже засмеялась и к изумлению Лейва начала танцевать на твердом насте. Такого счастья Сёльви не испытывала еще никогда в жизни. Она чувствовала себя абсолютно свободной, принадлежала только себе, она любила Лейва, Наруа, весь мир, но больше всего — Апулука.

— Что это с ней? — растерянно пробормотал Лейв. — Может, она помешалась из-за шторма?

— Когда человек испытывает радость, ему нужно петь и танцевать, — объяснила Наруа. — Так принято у людей: ноги не могут устоять на месте, и радость вырывается из человека потоком всяких необычных слов.

Апулук с улыбкой наблюдал за Сёльви.

— Сёльви — человек, как и мы с Наруа, — объяснил он Лейву. — А вот ты все еще исландец, если тебя удивляет человек, получивший в дар радость.

Сёльви рухнула на снег, от танца у нее закружилась голова. Она все еще громко смеялась. Потом вскочила и побежала в пещеру, чтобы одеться.

Там она оделась, скатала шкуры и убрала, все, что положено, в мешок с едой.

Когда она снова вышла к друзьям, Апулук уже запрягал собак. Сёльви привязала мешок к саням и накрыла груз шкурами.

Когда сани тронулись в путь, над темно-синей спиной припая поднялся большой красный полукруг солнца.

Сёльви как завороженная смотрела на огромный веер света, медленно раскрывавшийся над заснеженными склонами гор. Она сидела на санях боком, повернув лицо на восток.

Апулук следил за собаками, выбиравшими наиболее легкий путь среди ледяных торосов.

Сёльви прикоснулась рукой к его спине, он повернул голову и взглянул на нее. Она снова засмеялась, и ее смех был так заразителен, что Апулук не мог удержаться от улыбки.

На санях, следующих за ними, Лейв задумчиво поджал губы.

— По-моему, они оба обезумели, — пробормотал он.

Наруа промолчала. Она спрятала лицо в капюшоне и смеялась вместе с Сёльви и Апулуком так, что у нее клокотало в горле.

 

Люди

На девятый день после окончания шторма они достигли маленького стойбища на большом полуострове, который теперь называется Нугссуак. Здесь они встретили одного эскимоса. Вообще во время поездки они видели много следов эскимосов, но то были старые следы, и друзья никогда не шли по ним.

Наруа заметила следы раньше других. Она окликнула Апулука и показала ему на лед в западном направлении.

Апулук встал на санях и всмотрелся вдаль. Охотник сторожил тюленя у полыньи.

Остановив собак, Апулук подбежал к Лейву.

— Надо подождать, а то мы испортим ему охоту, — сказал он. — Может быть, он уже давно ждет этого тюленя, и если мы проедем мимо, тюлени отсюда уйдут.

Они сели на сани и стали ждать. Охотник с поднятым гарпуном словно окаменел над полыньей.

Но вот он метнул гарпун, и его радостный крик поведал друзьям, что охотник не промахнулся.

Апулук и Лейв тоже закричали, и их сани помчались к одинокому охотнику. Оказалось, что он принадлежит к группе эскимосов, о которой ни Наруа, ни Апулук раньше никогда не слыхали.

Звали охотника Киторак, и он много лет назад пришел в Гренландию с запада.

Вместе с другими пришельцами он пошел на север, и одну зиму они провели у большого моря, которое почти весь год было покрыто льдом.

Хотя там было много оленей и мускусных быков, та земля Китораку не понравилась. Поэтому, когда его сородичи двинулись дальше на восток, он в одиночку вернулся к тому месту, где они пришли в Гренландию. Здесь он нашел группу инуитов, с которыми теперь и живет.

Киторак пригласил друзей в свое стойбище. Его община покинула зимние дома и теперь направлялась на юг. Временно они жили в снежных иглу, потому что жить в летних хижинах было еще холодно.

Друзья двинулись за Китораком. У него были большие, сытые собаки — сразу было видно, что эти эскимосы благополучно пережили зиму и не голодали.

У берега они повернули на юг и вскоре оказались в устье узкого фьорда, испещренного следами саней. Время от времени Киторак оборачивался, махал им и подбадривал широкой улыбкой на почти черном от загара лице.

Вскоре показались иглу — ряд небольших снежных горбиков, которые с первого взгляда можно было принять за нанесенные ветром сугробы.

При виде своего стойбища Киторак издал громкий торжествующий крик, заставивший эскимосов выбежать из иглу. Они думали, что своим возгласом он сообщает им, что его охота удалась, и он поймал какого-то необычного зверя. Велико же было их удивление, когда вместо зверя они увидели две незнакомые упряжки.

Однако еще больше они удивились, когда разглядели сидевших на санях людей. Правда, их удивление вызвали не Апулук и Наруа, они были как все люди, эскимосов поразила внешность Лейва и Сёльви. Некоторые дети от страха разбежались по своим домам и потом испуганно выглядывали из-за сшитых из шкур пологов, служивших дверями.

Приехавшие остановились на берегу перед стойбищем.

Киторак рассказал о встрече на льду и, показав на Лейва и Сёльви, сказал, что их можно не бояться, хотя они и непохожи на инуитов. Лейв объяснил, что он почти человек. Он говорит на их языке и живет, как живут все инуиты. А вот девушка со светлыми волосами немного отличается от них. Она лепечет на языке инуитов словно ребенок, но добра и часто смеется.

Люди в молчании долго разглядывали чужеземцев. Наруа и Апулук не вызвали у них подозрений. Но вот Лейв не внушал им доверия. Волосы у него были светлые, как у старых инуитов, а глаза голубые, как пресная вода. Он был очень высокий и серьезный, почти мрачный.

В Сёльви их тоже все удивляло. И светлые, как у Лейва, волосы, хотя они у нее светились, словно солнечные лучи. И глаза, еще светлее, чем у него, — глаза цвета летнего неба, когда теплым днем оно куполом висит надо льдами. И лицо — круглое и нежное, и улыбка, обнажавшая белые красивые зубы, и появлявшиеся у нее на щеках ямочки, когда она смеялась.

Киторак пригласил гостей в свое иглу. Эскимосы решили построить для них гостевой дом, но, пока он будет готов, они могут пожить у него.

Хозяева помогли приезжим разгрузить их сани. Киторак и другие мужчины нарезали для собак мяса и основательно их накормили.

Апулук отвел обе упряжки на берег. Там он прорезал дыру в большом торосе и протянул через нее ремни от упряжек. Надежно привязав собак таким образом, он вернулся в дом Киторака.

В доме собралось много народа, всем было интересно посмотреть на гостей.

Жена Киторака угощала гостей отварным мясом и следила, чтобы они все время ели, из-за чего им было трудно отвечать на многочисленные вопросы эскимосов.

Обед еще не кончился, как снаружи крикнули, что дом для гостей уже готов.

Друзья быстро выбрались из иглу Киторака, им не терпелось понять, как можно так быстро построить из снега дом.

Дом всем понравился. Сёльви, которая никогда не жила в иглу, с удовольствием осматривалась. Внутри были сделаны широкие нары из снега, на которых свободно могли расположиться все четверо. Эскимосы даже расстелили на нарах принесенные с саней шкуры, и в маленьком углублении в стене уже горела лампа Апулука. В стену рядом со входом был вставлен большой кусок пресноводного льда, который пропускал внутрь дневной свет.

Киторак, понимавший, что гости устали, проведя всю ночь в пути, предложил им немного поспать и отдохнуть перед пиром, который хозяева собирались устроить вечером в их честь. Он покинул гостевой дом, завалив вход большой снежной глыбой, чтобы гостей никто не беспокоил.

 

Пир

Сёльви проснулась от гула голосов, люди кричали и громко смеялись.

Она села, ничего не понимая спросонья. Потом вспомнила, где они находятся, и обернулась к Апулуку, он тоже проснулся.

— Пир уже начался, — объяснил он.

— Почему же они нас не разбудили?

— У нас никогда не будят спящего человека.

— Почему?

Апулук встал и потянулся за своей одеждой из птичьей кожи, что сохла на крюке под самым потолком.

— А потому, что когда человек спит, он чуть-чуть умирает, — объяснил он, натягивая через голову анорак. — Когда он спит, его душа путешествует, и, если разбудить его не вовремя, еще неизвестно, найдет ли его душа дорогу обратно.

Сёльви кивнула. Объяснение Апулука показалось ей вполне разумным.

— Мне тоже кажется, что человек чуть-чуть умирает, когда спит, — сказала она и с улыбкой показала на спящих Наруа и Лейва. — Теперь я верю, что их души вернутся обратно.

Лейв потянулся и издал несколько нечленораздельных звуков. Потом приподнялся на локте и протер глаза.

— Хорошо было немного поспать, — сказал он.

Наруа высунула растрепанную голову Она лежала между Сёльви и Лейвом.

— Это что, бубны? — спросила она.

— Пир уже давно начался, — ответил ей Апулук. — Пора вставать.

Одна из дочерей Киторака стояла возле гостевого дома и ждала их. Она проводила гостей в дом для пира, представлявший собой большое иглу, построенное специально для таких случаев.

Друзей приняли с небывалым гостеприимством. Их усадили на лучшие шкуры, расстеленные на полу, и принялись угощать самыми лакомыми блюдами.

Угощение было богатое и разнообразное: вяленая оленина, приготовленное по-разному тюленье мясо — свежее, выдержанное, вареное и сушеное. Были тут и мелкая рыба — мойва, и вареная гагара, и лосось, и соленый частик, и вороника в рыбьем жире, и оленья требуха.

А также мясо нарвала и белого кита, и аппетитные вареные ребра мускусного быка и мороженая медвежатина.

Угощение обещало небывалый пир.

В те времена, как и теперь, эскимосы были большими любителями пиров и праздников. И пользовались любым поводом, чтобы попировать. А поводом мог быть первый самостоятельный шаг ребенка, первый раз, когда он сам причесался, когда подросток убил своего первого тюленя или, вот как теперь, приезд гостей.

Апулук, Наруа и Лейв ели все с удовольствием. Сёльви, еще не привыкшая к незнакомой пище, пробовала все с осторожностью.

Хозяева следили, чтобы гости не переставали жевать, и вскоре она уже не могла проглотить больше ни кусочка.

Во время пира люди рассказывали друг другу случаи из своей жизни. Обсуждали погоду, добычу и переезды с места на место. Когда Лейв упомянул о корабле исландцев, Киторак сказал, что в их местах тоже видели какой-то корабль. Это был незнакомый и недружественный корабль, люди на нем были настроены враждебно и даже убили двух лучших охотников из их общины.

Этот большой корабль некоторое время стоял южнее их стойбища, а потом, еще до того как встал лед, ушел на север.

— Ты уверен, что они ушли на север? — с любопытством спросил Лейв.

— Уверен, — ответил Киторак. — Многие охотники плыли за ним на расстоянии, чтобы убедиться, что он покинул наши пределы.

— На корабле были такие же люди, как мы с Сёльви? — спросил Лейв.

Киторак поговорил о чем-то с охотниками. Потом ответил:

— Люди, которые видели их вблизи, говорят, что кожа у них была темнее, чем у вас, а волосы — как у инуитов. На подбородках у них росли густые волосы, но не черные и даже не темно-коричневые.

После пира, который длился несколько часов, начались развлечения.

Мужчины перетягивали канат, стреляли из лука в цель или играли в разные игры. Неожиданно один из стариков схватил свой бубен. Бубен был маленький по сравнению с тем, каким пользовался Шили, и издавал не такой свистящий звук. Но песни, которые последовали за звуками бубна, были почти те же, что пели в стойбище Наруа и Апулука. И когда присутствующие запели, Наруа и Апулук запели вместе с ними.

Во время пения один молодой охотник вскочил и стал танцевать перед Сёльви.

Он танцевал перед ней и пел какую-то забавную песню, потому что все громко засмеялись.

Сёльви тоже вскочила и начала танцевать, подражая молодому охотнику. Она очень точно повторяла его движения, и раскаты смеха буквально сотрясали дом для пиров.

— Она танцует, как человек! — закричали старые женщины.

— Смотрите, смотрите, у нее танцуют не только ноги, но все тело — и руки, и шея, и глаза, и волосы! Она великая танцорка и очень похожа на человека!

Апулук с гордостью наблюдал за Сёльви, и Лейв, заметивший его взгляд, шепнул Наруа:

— Можно подумать, что Сёльви его детище.

Наруа улыбалась и хлопала в такт танцу. Больше Лейв не успел ничего сказать, она тоже вскочила и начала танцевать. Праздник длился всю ночь и большую часть следующего дня. Когда эскимосы утомились, они легли спать и, проспав несколько часов, продолжили веселье. Лишь когда угощение кончилось, праздник постепенно пошел на убыль.

Некоторые разошлись по домам спать, но почти все охотники запрягли своих собак и прямо с праздника отправились на охоту, чтобы пополнить запасы провизии.

 

Дальше на север

К огорчению гостеприимных эскимосов из стойбища Киторака, Апулук и Лейв решили ехать дальше уже на другой день после праздника.

Солнце высоко стояло на небе, и днем было так тепло, что на льду, по которому им предстояло ехать, образовались небольшие озерки талой воды. Друзья не могли терять времени — они хотели уже этим летом достичь берега, ведущего в Страну Каменных Плит.

Киторак, который сам не раз бывал там, подробно объяснил им дорогу, назвав все промоины, образуемые течениями, и пещеры, в которых они могли бы переночевать.

Ранним утром они продолжили свой путь по припаю.

К северу от полуострова Нугссуак им снова попался глубокий рыхлый снег. Ехать по нему было трудно, собаки проваливались в него чуть не с головой, и сани то и дело застревали.

Сначала друзья по очереди шли впереди собак, протаптывая путь. Но собаки быстро уставали, и потому за день они успевали проехать совсем немного.

Апулук понимал, что ехать по такому снегу опасно. Он знал, что тяжелая толща снега мешает льду соприкасаться с холодным ночным воздухом и потому лед, подмываемый снизу течением, становится тоньше и может неожиданно проломиться под санями.

Поэтому он настоял, что пойдет впереди, проверяя прочность льда длинным шестом. Но его спутники с ним не согласились. Они считали, что тяжелая работа должна одинаково ложиться на всех. Лишь когда Сёльви провалилась под лед у низких шхер, они ему уступили — ведь он был из них самый опытный.

У них и без этого было много дела, им приходилось все время следить за упряжками, чтобы сани не застревали и чтобы собаки не поранили лапы. А когда сани застревали, собаки тотчас начинали очищать лапы от снега. При этом они вырывали и мех, и лапы сразу начинали кровоточить.

На поврежденные лапы надевали маленькие камики, которые Наруа и Сёльви сшили перед отъездом. Но и с камиками все было не так просто, их следовало осматривать на каждом привале. Если они затвердевали от снега, у собак могло начаться воспаление. После недели пути по глубокому снегу друзья наконец вышли на участок, где его вообще почти не было. Сколько хватал глаз, синел чистый блестящий лед.

Они ехали вдоль берега, высматривая пещеру, в которой Киторак советовал им остановиться на ночлег.

Пещера находилась у самого льда. Не знающему о ней человеку найти ее было бы трудно. С севера ее ограждали горы, а многочисленные шхеры, словно согнутая рука, прикрывали вход со стороны моря.

Внутри этой «согнутой руки» друзья оставили собак, и, разгрузив сани, Апулук и Лейв отправились на охоту, чтобы накормить собак мясом. Тем временем Наруа и Сёльви старались придать пещере жилой вид.

 

Захваченные врасплох

После недолгих поисков Апулук обнаружил в широком распадке, тянущемся от фьорда к невысокому холму на востоке, свежий олений помет.

Друзья поняли, что олени голодны — в некоторых местах они разрыли полуметровый слой снега, чтобы добраться до мха и лишайников.

Пройдя по следам оленей, они миновали распадок и перевалили через холм, с которого ветер сдул весь снег. На обнаженной земле для оленей не осталось ничего съедобного.

Прищурившись, Апулук оглядел склоны. Неожиданно он насторожился.

— Умиарссуак, — удивленно пробормотал он. — Смотри, Лейв, большой корабль.

В заливе виднелся корабль, вмерзший в лед.

Лейв заслонился рукой от солнца.

— Должно быть, он простоял тут всю зиму, — сказал он. — Видно, застрял во льдах еще поздней осенью.

— Это корабль Торстейна? — спросил Апулук.

— Нет, этот корабль больше, чем его кнарр. И мачта у него выше. Такого корабля я никогда не видел, — ответил Лейв.

— Интересно, есть ли там живые люди? — сказал Апулук, задумчиво глядя на корабль.

— Если и есть, то зимой им пришлось несладко. Давай спустимся и посмотрим. Может, им нужна помощь.

Друзья спустились с невысокой горки и по льду пошли к кораблю.

Похоже, на корабле не осталось ни одного живого человека, потому что на борту никого не было.

Друзья нерешительно подошли к кораблю и обогнули форштевень. Люди на корабле были, это стало ясно, когда Апулук и Лейв обнаружили выброшенные с правого борта объедки.

— Смотри! — Апулук нагнулся и поднял обглоданные оленьи кости. — Эти кости выбросили совсем недавно. Мозг в них еще свежий и…

Его прервал громкий вопль, и несколько вооруженных человек спрыгнули с корабля и набросились на Лейва и Апулука.

Борьба была недолгой. Лейв не успел даже вытащить нож, а у Апулука вырвали лук еще до того, как он вложил стрелу в тетиву.

Друзей связали и грубо бросили на корабль. Там, на палубе высокий худой человек опрокинул их навзничь и быстро надел им на ноги железные кандалы.

Закованных пленников сбросили в трюм и там приковали к цепи, которой были уже скованы трое других пленников.

Лейв огляделся и с удивлением увидел перед собой Торстейна.

— Добро пожаловать, Лейв Стейнурссон, — с кривой усмешкой сказал Торстейн. — Хотел бы я иметь возможность пригласить тебя в какое-нибудь другое место.

— Торстейн? Что ты тут делаешь? Тебя тоже взяли в плен?

Торстейн показал на свои закованные ноги.

— Да. Они держат меня в плену с самого августа, — ответил он.

— А кто эти двое? Ролло тоже тут?

— Это Сигурд и Хельги, ты видел их в Стокканесе. А Ролло убит. Эти черти сразу убили его, христианин или нет, это им безразлично. Ролло убили, и большинство моих людей тоже. В живых остались только мы трое.

— Как это случилось?

Торстейн прислонился к мощным шпангоутам корабля.

— Мы зашли в небольшой залив в Южной Гренландии, чтобы запастись питьевой водой. До реки было довольно далеко, поэтому я взял с собой большую часть людей, чтобы не ходить несколько раз.

Когда мы вернулись, разбойники уже захватили наш корабль. Стражу они убили, а свой корабль спрятали за торосами.

Мы ничего не подозревали и попались в эту ловушку, нас взяли почти без борьбы.

— А зачем они приплыли сюда на север? — спросил Лейв.

— Капитан у них больно жадный. Он слышал, что у эскимосов на севере много шкур, и решил их ограбить. Всю осень мы двигались на север, и всюду, где ему встречались эскимосы, он убивал их и забирал шкуры и мех. Нас они везли с собой.

— А почему вас не убили?

— Сигурд и Хельги молодые и сильные, на юге их можно дорого продать. А что касается меня, разбойники ждали, что мои родственники в Исландии заплатят им за меня хороший выкуп.

— Как думаешь, что они сделают с Апулуком и со мной?

— Тебя они, конечно, пощадят, потому что твои родичи в Исландии заплатят за твое освобождение, — сказал Торстейн. — А вот Апулука убьют, его продать нельзя.

Лейв кивнул. Он все понял и с грустью посмотрел на своего названого брата, который пытался освободить ноги от кандалов.

На палубе раздался грубый голос, он что-то кричал на непонятном Лейву языке.

— Кто это? — шепотом спросил Лейв у Торстейна.

Торстейн поднял голову и что-то крикнул в ответ, человек на палубе засмеялся, видимо, довольный его ответом.

Лейв поднял голову и увидел великана с черными, как смоль, волосами и длинной лоснящейся бородой, заплетенной в длинные косички. Такого человека он никогда не видел и вздрогнул от страха.

— Это капитан, — объяснил Торстейн. — Я сказал ему, что твоя семья известна в Исландии и что за Апулука его община наверняка даст много дорогих шкур.

— И что он ответил?

— Что ты будешь его рабом, пока родные тебя не выкупят.

— А Апулук?

Торстейн грустно покачал головой.

— Он сказал, что скрелинга выбросят за борт, как только он поможет вывести корабль изо льдов.

Лейв обхватил колени руками, словно ему вдруг стало холодно.

— Наруа и Сёльви тоже с нами. Мы оставили их в пещере в двух часах хода отсюда.

— Сёльви? — удивился Торстейн. Почему она не в Стоканесе с Хельгой и Фридой?

Лейв грустно посмотрел на свои кандалы.

— Стокканес сожгли, тихо ответил он. Хельгу и всех, кто был в усадьбе, убили, спаслись только Сёльви и Фрида. И Лейв рассказал подробно обо всем, что случилось с тех пор, как Торстейн ушел на своем корабле в Гардар.

Торстейн, не перебивая, слушал его рассказ. Он сидел, крепко сжав губы и прислонившись головой к грубым корабельным доскам.

Лейв замолчал и поднял на него глаза — по худым, заросшим щетиной щекам Торстейна текли слезы.

— Большое горе мне причинил твой рассказ, Лейв, — почти шепотом проговорил он. — Мне было больно узнать, что Хельгу убили.

— Но Фрида жива, — сказал Лейв.

— Да, Фрида жива. — Торстейн потряс цепью, сковавшей его ноги. — Только я сомневаюсь, что когда-нибудь освобожусь от этих цепей.

— Наруа и Сёльви нам помогут, — утешил его Лейв. — Они не так глупы, чтобы позволить захватить себя, как это получилось с нами.

Торстейн положил руку Лейву на плечо.

— Будем надеяться на Бога, — сказал он, — и молиться, чтобы Он вызволил нас отсюда.

Лейв промолчал. Он подумал, что, наверное, в их случае умнее надеяться на оставшихся в пещере девушек.

 

Наруа принимает важное решение

Прошло два дня, а Апулук с Лейвом все еще не вернулись в пещеру. Наруа и Сёльви решили, что они напали на след крупной дичи и так увлеклись охотой, что забыли о времени.

Наруа рассказала Сёльви о своем дедушке, который однажды несколько недель преследовал белого медведя и в конце концов вернулся домой ни с чем, потому что медведь уплыл с дрейфующими льдами.

На третий день Сёльви поняла, что случилась беда. Она не могла поверить, что Апулук мог настолько увлечься охотой, что позабыл обо всем на свете. Ведь он знает, что собаки не ели уже несколько дней и что у них мало времени, чтобы добраться до нужного пролива. Наверняка с ними случилось какое-то несчастье. Она предложила Наруа пойти по следам охотников, чтобы узнать, в каком направлении они ушли. Наруа согласилась, и они, не откладывая, отправились в путь.

Идти было легко, потому что следы Лейва и Апулука были хорошо видны на снегу. Они вели через залив к распадку, который кончался у бесснежного холма.

Наруа быстро обнаружила и следы оленей, и объеденную растительность на холме.

Девушки шли тем же путем, по которому несколько дней назад прошли Лейв и Апулук. Неожиданно Сёльви схватила Наруа за руку и показала на восток.

— Смотри! Там! — взволнованно прошептала она.

Наруа вгляделась и увидела черный корабль, его мачта раскачивалась, словно грозящий палец. Что-то ей подсказало, что это злой корабль, такой же, каким был корабль Гримура и Ране.

— Там кто-то идет, — прошептала Сёльви.

Девушки легли и постарались сделаться незаметными. С корабля на лед спустились несколько человек. Пятеро из них были скованы толстой цепью.

— Корабль с рабами! — испуганно воскликнула Сёльви. Моя мать тоже была закована в цепи!

Цепочка мужчин подошла к ближайшему торосу, и мужчины начали откалывать куски льда. По штанам, сшитым из медвежьих шкур, девушки с ужасом узнали Апулука и Лейва.

— Их взяли в плен! — Сёльви заплакала. — Теперь их увезут в Англию и там продадут в рабство.

Наруа лежала молча и внимательно следила за вмерзшим в лед кораблем.

— Мы их освободим, — уверенно проговорила она. — Идем, Сёльви. Теперь мы знаем, где они, и знаем, что они никуда отсюда не денутся, пока корабль не освободится ото льда. Пошли обратно в пещеру и там решим, что нам делать.

— Только бы разбойники не нашли нашу пещеру, — сказала Сёльви по дороге назад.

— Не найдут, — утешила ее Наруа. — Ни пещеру, ни собак. Нужно будет только обвязать собакам пасти, чтобы они вдруг не залаяли. — Она сердито оглянулась назад. — Их взяли в плен злые люди. Самое трудное будет снять с них эти цепи, ведь железо такое твердое.

— По-моему, я помню, как их сковывают. Цепь проходит через кандалы всех пленников и крепится к мачте.

Девушки торопились. Сёльви думала о попавших в плен Лейве и Апулуке, и в ней закипал гнев.

— Этих разбойников следует убить, — сердито сказала она. Наруа кивнула. Она шла так быстро, что Сёльви с трудом за ней поспевала.

— Они и будут убиты, — сказала она каким-то не своим голосом.

Сёльви взглянула на подругу, ненависть той была ничуть не меньше ее собственной.

— Но как мы это сделаем?

Наруа неожиданно остановилась. Глаза ее потемнели от гнева.

— Кажется, я уже приняла важное решение, — сурово ответила она.

 

Выполнение задуманного

Бесконечно долго ползли Наруа и Сёльви к этому разбойничьему кораблю. Они накинули на себя шкуру белого медведя и, стараясь быть почти невидимыми, ползли, осторожно работая локтями и коленями. Наруа не переставала бормотать какие-то непонятные и бессмысленные слова, объяснив Сёльви, что это магические заклинания, которые могут привлечь им на помощь некие таинственные силы.

Несмотря на то, что была ночь, светло было, как днем. Из-за ровного, почти безжизненного света, не дававшего тени, все на льду сливалось воедино.

Не один час подруги ползли через залив в ту часть бухты, где стоял корабль. Время от времени они замирали и прислушивались. Не услышав ничего подозрительного, они продолжали путь, но малейший скрип корабельный обшивки или вздохи льдин заставляли их остановиться и замереть.

Сёльви толкала перед собой небольшую плошку с горящей ворванью, а Наруа тащила за собой мешок с рыбьим жиром, ворванью и тяжелой каменной лампой.

В нескольких метрах от корабля они остановились.

Сёльви шепотом объяснила Наруа, как, по ее мнению, корабль устроен внутри.

— Там, под этим возвышением, спят капитан и его люди. — Из-под шкуры она показала на возвышение на палубе. — В середине корабля есть углубление, похожее на колодец. Там лежит груз, и там же держат пленников. Они закованы в кандалы, но с цепью, соединяющей их, я справлюсь. — Она замолчала и показала на поручни. Наруа подняла глаза — там на палубе потягивался только что вставший человек. Он подошел к трюму и заглянул вниз. Потом долго зевал и наконец сел на такелаж, державший мачту, и прислонился спиной к поручням.

— Что нам с ним делать? — прошептала Сёльви.

Наруа улыбнулась и вытащила каменную лампу с жиром.

— В детстве я бросала камни лучше Апулука и других мальчишек.

Страж как будто снова уснул. Поникнув, он сидел на такелаже, большой топор лежал у него на коленях, руки висели.

— Останься здесь, — шепнула Наруа Сёльви. Они были так близко от корабля, что хорошо видели профиль стража.

Она беззвучно выскользнула из-под шкуры и поползла по льду. В одежде из тюленьих шкур она была похожа на молодого тюленя, ползущего к полынье.

В метре от поручней она вскочила и с силой метнула на корабль тяжелую лампу. Лампа глухо ударилась о висок стража. Он тяжело вздохнул и повис на натянутых снастях. Лампа скатилась на лед.

Наруа подбежала к поручням и замерла. Но на корабле никто не проснулся. Убедившись, что все спят, она подняла лампу и сделала знак Сёльви, чтобы та подбежала к кораблю.

Молча, помогая друг другу, девушки поднялись на борт.

Корабль был устроен так, как говорила Сёльви. Внизу в открытом трюме спали пленники. Они были укрыты старыми шкурами, и было слышно, как позванивает цепь, когда кто-нибудь из них шевелился.

Наруа с огнем проскользнула на нос. Разбойники спали под навесом. Она быстро собрала все, что могло гореть, — какую-то одежду, веревки, кусок паруса и бочонок с черной тягучей жидкостью, которую она разлила по палубе. Наруа действовала почти беззвучно, и только когда один из разбойников зашевелился во сне, она замерла, дожидаясь, чтобы он успокоился.

Собрав перед навесом, под которым спали разбойники, все, что могло гореть, она вылила на это рыбий жир и ворвань и подожгла в нескольких местах.

Огонь медленно разгорался. На ворвани вспыхивали маленькие язычки пламени, и Наруа со стучащим сердцем следила, как желтый огонь разгорается и растет. Теперь заторопилась Сёльви. Первым делом она вынула топор из рук лежавшего стража. Когда она разжимала его пальцы, он что-то пробормотал, на мгновение открыл глаза и уставился на нее. Испугавшись, она ударила его обухом топора, и он снова погрузился в глубокое беспамятство.

Потом она бросилась в трюм. Апулук тут же проснулся и сразу понял, в чем дело. Он приподнялся и показал назад. Сёльви улыбнулась и кивнула ему. Она последовала за длинной цепью до того места, где цепь была прикована к мачте. Очень осторожно она выбила из кольца железную затычку и освободила цепь.

Между тем Апулук тихо разбудил остальных пленников и, стараясь не шуметь, вытянул цепь из отверстия в кандалах.

Освободившись, Лейв и Апулук кинулись на корму: они видели, что туда бросили их оружие. Им удалось схватить луки и ножи до того, как разбойники проснулись.

Огонь разгорелся уже вовсю. И не столько из-за ворвани, сколько благодаря смоле, которую Наруа, даже не подозревая, как хорошо горит эта жидкость, выплеснула на палубу. Разогревшись, смола вспыхнула, вверх взметнулись большие языки пламени. Тут же загорелся и сам деревянный корабль, и вскоре огонь уже образовал непроницаемую стену между трюмом и носом корабля.

Послышались жуткие крики проснувшихся разбойников. И Сёльви, стоявшая вместе с Апулуком на корме возле штурвала, сказала:

— Эти люди из Англии. Они говорят на языке моей матери.

Апулук кивнул. Он стоял с луком, и стрела была нацелена на огненную стену.

— Они несут зло и потому должны умереть, — коротко сказал он.

За огненной стеной началось смятение. Со страшными криками двое разбойников прорвались сквозь огонь и выбрались на палубу. Одного остановила стрела, вонзившаяся ему в грудь. Но другой с поднятым мечом бросился на Наруа, стоявшую возле трюма. Лейв пустил стрелу и попал разбойнику в плечо. Однако стрела его не остановила. С безумным воем он поднял меч и уже хотел обрушить его на девушку, как она снова метнула свою тяжелую лампу. Лампа угодила разбойнику в лоб, его рев сменился стоном, и он упал в трюм вниз головой.

Еще один разбойник вырвался из огня. Он бежал не глядя и свалился на поднимавшегося из трюма Торстейна. Торстейн схватил врага за плечо, но тот успел ранить его в грудь до того, как Торстейну удалось вырвать меч у него из рук. Одним ударом цепью Торстейн убил врага.

Из-за огня доносились крики и кашель пиратов. Черный ядовитый смоляной дым тек над палубой и душил их. Неожиданно они все разом бросились сквозь огонь.

Вид их был ужасен. Черные от дыма и копоти лица, красные, обезумевшие глаза. Безумие делало их опасными.

Сёльви оцепенела от ужаса. Она громко закричала и схватила Апулука за руку.

— Тот, высокий, с бородой! Это он взял нас тогда в плен!

Апулук взглянул на капитана — это был великан с черным лицом, налитыми кровью злобными глазами, сильными голыми плечами и мощной грудной клеткой. Сальные косички, в которые была заплетена борода капитана, бились о его грудь, когда он, рассыпая во все стороны искры, вырвался из огня.

Капитан быстро огляделся. Потом, размахивая над головой мечом, длинными, кошачьими прыжками помчался на корму, извергая проклятья на своем языке.

Апулук изо всех сил натянул тетиву, и его стрела впилась в запястье бегущего капитана. Меч со звоном упал на палубу.

Но капитан не остановился. Со стрелой в запястье он бежал к штурвалу, где стоял Апулук.

Апулук не шелохнулся. Он вытащил нож, подаренный ему Торстейном, и когда капитан бросился на него, даже не попытался увернуться. Напротив, стоявшей рядом Сёльви показалось, что Апулук сам бросился в объятия капитана.

Рука с ножом скользнула под мышку капитана, и когда тот хотел переломать Апулуку кости, нож Апулука вошел ему в бок и поразил сердце.

На мгновение капитан замер с открытым ртом. Глаза его погасли. Он попытался что-то сказать, но изо рта у него вырвалось лишь хриплое бульканье. Его руки медленно отпустили Апулука, и он шагнул назад, глядя на своего победителя и не веря в случившееся. Потом упал, на руки и на колени, закашлялся и уже бездыханным повалился набок.

Апулук смотрел на зажатый в руке нож и вспоминал то, что сказал старый шаман Шили, когда зимой заклинал духов.

Другие разбойники тоже пытались пробиться на корму корабля, но Лейв с мечом, который ему бросил Торстейн, не пропускал их туда.

Трое разбойников начали теснить Лейва. Один из них хотел проскользнуть у него за спиной, но только зашел за мачту, как с удивленным криком рухнул на палубу, пораженный каменной лампой Наруа. Его товарищи обернулись, и один замахнулся на нее мечом, но она отскочила за мачту, успев схватить топор для колки льда. И, когда разбойник поднял меч, метнула в него этот топор так же, как эскимосы мечут гарпун. Тяжелый железный топор вошел ему в грудь.

Со страшным криком последний разбойник прыгнул за борт. Он упал на лед, но тут же вскочил и бросился прочь от корабля.

Апулук сунул нож в ножны, сделанные в голенище камика, и схватил лук. Он уже положил стрелу на тетиву и хотел пустить ее в убегающего врага, как почувствовал на плече чью-то руку.

— Пусть он бежит, Апулук, — сказал поднявшийся из трюма Торстейн. Рана на груди у него еще кровоточила. — Там его ждет более тяжелое наказание, чем смерть от твоей стрелы.

Апулук опустил лук и серьезно посмотрел на хозяина Стокканеса. Он понял, что Торстейн просит оставить этому человеку жизнь. Потом повернулся к Сёльви.

— Скажи Торстейну, — попросил он ее, — что если он просит меня о жизни этого человека, я тоже прошу у него жизни одного человека.

Сёльви перевела слова Апулуку, и когда тот увидел, что Торстейн кивнул, сказал:

— Я прошу освободить Сёльви. Она твоя рабыня.

Сёльви опять перевела его слова, и Торстейн ответил:

— Если ты этого хочешь, Сёльви — твоя.

— Я не хочу владеть ею, — объяснил Апулук. — Я хочу, чтобы ты дал ей свободу.

Торстейн посмотрел на Сёльви и положил испачканную в крови руку ей на плечо.

— Ты свободна, Сёльви. Отныне ты можешь сама распоряжаться своей жизнью. Если бы я мог дать тебе что-нибудь лучшее, чем свобода, я бы не задумываясь это сделал.

Сёльви просияла от радости.

— Лучше свободы нет ничего, — ответила она и с благодарностью схватила руку Апулука.

Торстейн понял, что Сёльви тоже из тех исландцев, которые здесь стали настоящими людьми.

Уже весь нос корабля был объят пламенем. Огонь распространился на трюм, и его длинные языки начинали лизать корму.

— Где Сигурд и Хельги? — спросил Лейв. В разгаре сражения о них все забыли.

Торстейн глянул в трюм. Сигур и Хельги лежали внизу и, пока до них не добрался огонь, пытались освободиться от цепи, к которой были прикованы их кандалы. Лейв и Апулук, освободившись, бросились наверх, забыв о товарищах по несчастью. А когда Торстейн ударил пирата цепью, она зацепилась за шпангоут, и теперь Хельги с Сигурдом не могли до нее дотянуться. Но пока наверху шло сражение, они не хотели просить о помощи.

Лейв быстро спрыгнул вниз и освободил цепь. Не прошло и минуты, как Сигурд и Хельги уже присоединились к остальным. В живых из пиратов остались двое — страж и тот, которого Наруа ударила своей лампой. Их привели в чувство, растерев снегом, и позволили бежать за товарищем, который убежал с корабля.

Спасенные и спасители покинули горящий корабль и пошли через залив к горе.

Не доходя до нее, они оглянулись на корабль.

— Отныне он уже не будет возить рабов, — сказала Сёльви.

Торстейн вздрогнул.

— Теперь я по себе знаю, что значит быть рабом, сказал он. — В Стокканесе, который я отстрою заново, больше никогда не будет рабов.

 

Последние похищения

В стойбище Шили они шли по морскому льду на некотором расстоянии от берега. У берега лед уже начал таять, и на подмытых течением местах образовались большие полыньи, где собирались морские птицы.

Лейв отказался от мысли посетить незнакомые земли на западе. На это лето он уже был по горло сыт приключениями.

Рана Торстейна быстро зажила, и вскоре, когда снег становился слишком рыхлым, он уже мог бежать за санями вместе с другими.

Стало по-летнему тепло, и люди спали под открытым небом на шкурах, которыми в пути закрывали сани. Торстейну и его людям нравился такой способ передвижения, раньше он был им неизвестен. Их восхищала ловкость Лейва и Апулука, с какой они управляли собачьей упряжкой и охотились на тюленей на льду.

Они успели добраться до становища до того, как лед во фьорде вскрылся. Все радовались встрече, особенно Фрида и ее отец.

Фрида вместе с другими эскимосскими детьми выбежала на лед встречать сани. Подбежав поближе и увидев, кто приехал, она вдруг воскликнула:

— Атата! Атата!

Торстейн бросился к ней, Он схватил ее и поднял над головой. Потом прижал к себе, и она прижалась теплой щекой к его бороде.

— Она говорит! — крикнул Торстейн Лейву и Сёльви. — Вы слышали, она может говорить!

— Она сказала «Отец! Отец!» — крикнула Сёльви и подбежала к Торстейну. — Фрида, ты научилась говорить? — спросила она девочку по-эскимосски.

Фрида кивнула:

— Да. Шили научил меня говорить. Он летал к одному человеку на Луне и принес оттуда мой голос. Так он мне сам сказал.

— Что она сказала? — спросил Торстейн.

— Она сказала, что шаман Шили забрал ее голос у человека на Луне, — ответила Сёльви и от себя добавила: — И что теперь ты должен научить ее говорить на языке исландцев.

Как велит обычай, в тот вечер в становище был устроен большой пир. Все были приглашены в палатку Шили, которому хотелось быть хозяином этого праздника. Когда оказалось, что старику в последнее время не очень везло с охотой, эскимосы принесли ему дары в виде мяса и другой пищи.

Люди много ели, танцевали, смеялись, разговаривали и снова ели.

В разгар праздника Апулук вскочил со своего места. Он схватил бубен и запел:

Апулук остановился перед Сёльви и, раскачиваясь под звуки бубна, снова запел:

Неожиданно он отшвырнул бубен, подхватил Сёльви на руки и понес ее из палатки, невзирая на общие протесты. Лейв и другие молодые люди попытались остановить его, но Апулук крепко держал свою добычу и раздавал удары налево и направо. Выбравшись из палатки, он опустил Сёльви на уже приготовленные и запряженные сани, криком поднял собак и помчался по хрупкому льду.

Торстейн с удивлением наблюдал за этим похищением. Он не знал, должен ли он вмешаться и освободить Сёльви, но, вспомнив, что во время возвращения в стойбище Сёльви все время держалась рядом с Апулуком, решил этого не делать.

— Что это с ним? — спросил он у Лейва. Когда Лейв вернулся в палатку, из носа у него текла кровь.

Лейв засмеялся:

— Апулук похитил себе жену, Торстейн. Так здесь люди женятся.

Наруа сидела между Шили и своим отцом. Она подняла глаза на Лейва.

— Мой брат уже не вернется сюда. Разве что в гости через несколько лет, но жить здесь он больше не будет.

— Что? — воскликнул Лейв и вытащил из носа клок заячьей шерсти, которую засунул туда, чтобы остановить кровь.

Наруа посмотрела на большие плоские камни пола и повторила слова Апулука:

— Может, желание найти эту землю и поселиться там вместе с этим родным человеком бьется в его крови, бегущей по жилам.

— Ты хочешь сказать?.. — Лейв с изумлением смотрел на нее.

Наруа кивнула и смущенно взглянула на вход в палатку.

Лейв с криком вскочил. Он схватил Наруа за длинные волосы и, не обращая внимания на ее громкие протесты и поднявшийся в палатке шум, потащил к выходу.

Несколько молодых людей хотели преградить ему путь, но он отшвырнул их. Старый Шили довольно посмеивался. Он бил себя по коленям и с улыбкой кивал Торстейну.

— Какое счастье! — воскликнул он. — Какое огромное счастье! Сразу два похищения невест на моем празднике!

Выбежав из палатки, Лейв в растерянности остановился.

— Твои сани стоят за палаткой моего отца, — шепнула ему Наруа. — Я запрягла собак и собрала все, что нам необходимо.

Лейв с облегчением снова схватил ее за волосы.

— Я правильно все делаю? — шепотом спросил он.

— Напусти на себя более грозный вид, а то тебе никто не поверит, — посоветовала Наруа и снова громко запричитала.

Лейв решительно потащил счастливую жертву к своим саням. Бросил ее на лежавший на них груз и поднял собак.

Сани со свистом пролетели по рыхлому береговому льду и помчались по замерзшему еще фьорду.

Лейв держал путь на север. Там, далеко на льду, он видел черную точку и знал, что что это Апулук и Сёльви остановились и ждут, чтобы они с Наруа к ним присоединились.