Зимнее стойбище

В этом году Лейв часто думал о повороте, который произошел в его жизни.

Детство в Исландии, усадьба отца, конь Рыжий, мать, младшие братья и сестры — ему казалось, что обо всем этом он от кого-то слышал, а по-настоящему жил только в Гренландии.

Когда он говорил с Сёльви по-исландски, случалось, что он с трудом находил нужные слова. В его новой жизни язык эскимосов стал для него более привычным.

Сёльви смеялась над ним, если он не мог подобрать нужного исландского слова. Но в течение зимы, когда она тоже немного овладела языком эскимосов и уже могла свободно разговаривать с Наруа и другими обитателями зимнего дома, она поняла, что в Гренландии проще пользоваться их языком, потому что он коротко и ясно обозначал многие понятия и вещи, для которых в исландском языке просто не было слов.

Некоторое время после того, как эскимосы расправились с Гримуром и его братом, они продолжали двигаться на север. Только самые старые из них бывали раньше в этих местах. Там им приглянулся длинный остров, который они назвали Кигатак.

Они построили на острове три зимних дома, в которых могла разместиться вся большая семья.

Охота на Кигатаке была хорошая, и за осень они заполнили мясом много больших ям. Кроме того, здесь даже в самое темное время года можно было бить тюленя в полыньях, которые тюлени проделывали во льду для дыхания. Поэтому той зимой люди не голодали. Пищи у них было в избытке, и они могли по любому поводу устраивать праздники.

Апулук и Лейв не пошли со всеми на север. Вдвоем они на каяках поплыли на юг, чтобы найти исландцев, которые позаботились бы о женщинах и детях, оставшихся в усадьбе Гримура.

Лишь далеко у Уткика, в районе, который называется Сисимиут, они нашли людей из Западного Поселения. Те собирали там плавник.

Лейв рассказал им о бесчинстве Гримура и Ране в Стокканесе и о том, как эскимосы отомстили им за своих погибших.

Исландцы обещали объявить об этом на будущем летнем тинге в Гардаре. Однако никто из них не считал, что Лейва обяжут платить виру. Убийство братьев было справедливым и стало большим облегчением для всех жителей Гренландии. Исландцы обещали в течение осени забрать женщин, оставшихся в усадьбе Гримура, и перевезти их в Западное Поселение.

Лейв поинтересовался, не знают ли они чего-нибудь о Торстейне, но о нем исландцы ничего не слыхали. Его корабля никто не видел, и здесь даже не знали, что он где-то плавает. Единственный корабль, о котором им было известно, — это тот, на котором плавали английские морские разбойники, бесчинствовавшие все лето в этих местах.

Разбойники нападали на одинокие усадьбы, сжигали дома, убивали людей и забирали в плен молодых парней и девушек, чтобы потом продать их в рабство в южные страны.

Появились было у Западного Поселения и голландские морские разбойники, но их исландцы общими силами прогнали из этих мест.

Исполнив обещание, данное женщинам в усадьбе Гримура, Лейв и Апулук поплыли обратно на север. Когда они наконец добрались до своего стойбища, зимние дома были уже построены.

Дома эскимосы строили из камня и торфа, внутри было много небольших помещений, отделенных друг от друга перегородками из шкур, не доходящими до потолка, и нарами.

У каждой семьи были свои нары, на которых спали все вместе.

Поварня была общая для всех домов и соединялась с ними длинным коридором. В поварне готовили пищу. Топливом служили вереск, торф и кости, смешанные с салом и рыбьим жиром.

В домах днем и ночью горели большие каменные лампы, в которых и для света, и для тепла горела ворвань.

Лучшей считалась ворвань из жира белого кита, дававшая яркий и чистый свет, тогда как свет от тюленьей ворвани был желтовато-красный.

Наруа, Лейв, Сёльви и Апулук спали на одних нарах. Под нарами они хранили свои вещи, а над ними на перегородке сушилась их меховая одежда.

Нары были застланы шкурами белого медведя и оленей, а стены дома изнутри завешаны шкурами тюленей.

Пол был немного приподнят над порогом, чтобы удерживать поднимающееся вверх тепло, и выложен плоскими камнями, которые эскимосы находили в горах.

В ту зиму Лейву не давали покоя две мысли.

Прежде всего, куда пропал Торстейн. Он покинул Стокканес за несколько недель до того, как на усадьбу напали Гримур и Ране, и с тех пор никто ничего о нем не слышал. Может, он и маленький монах Ролло так и не добрались до Гардара?

А если добрались, то почему Торстейн не вернулся домой? Ведь он знал, что он и его люди нужны в Стокканесе?

Конечно, во время шторма они могли сбиться с курса. Корабль могло унести далеко в море, к тем туманным отмелям, о которых не раз рассказывали мореходы. Эти отмели опасны, потому что в них легко сбиться с курса. Если так, Торстейн мог попасть в Хеллуланд — Страну Каменных Плит — или южнее — в Маркланд или в Винланд, где был вынужден остаться на зиму.

Мысли об этих удивительных странах преследовали Лейва. Еще мальчиком он слышал рассказы о них от дяди Хельги. Дядя рассказывал ему, как много лет назад Лейв Удачливый плавал в Винланд, а также о других отважных мореходах, прошедших по следам Лейва.

Особенно запомнился Лейву исландец по имени Торфинн Карлсефни. Сначала Торфинн побывал в Хеллуланде, или Стране Каменных Плит, которую мы теперь зовем Баффиновой Землей. А потом поплыл южнее вдоль Маркланда — огромной Лесной Земли, которую теперь называют Лабрадором.

Первую зиму Торфинн провел в заливе, в котором раньше жил Лейв Удачливый. Здесь было вдоволь травы для скота и леса, где водилось много дичи.

На другое лето Торфинн и его люди перебрались еще дальше на юг. Там они обосновались более прочно, построили крепкие бревенчатые дома и начали возделывать плодородную землю. Но, как и прежние исландцы, побывавшие в этих местах, они не могли противостоять местным жителям.

Пока исландцы вели с ними меновую торговлю, те вели себя относительно мирно. Но когда исландские товары, особенно одежда из домотканого сукна, закончились, исландцы стали скрелингам не нужны, и началась война. Скрелингов было больше, и исландцам пришлось покинуть их страну.

Торфинн и его люди вернулись домой в Гренландию, где долго рассказывали о своих приключениях и о сказочно богатой стране на западе.

Лейва манили эти незнакомые страны, ему хотелось побывать там. Всю зиму он размышлял, как можно осуществить такую поездку, и однажды спросил у отца Апулука, что он знает об этих странах.

— Я никогда не слышал о них, — отец Апулука покачал головой. — Но о странах по ту сторону моря слышал часто. Лучшие пловцы на каяках плавали туда за одно лето и рассказывали нам о животных и людях, которых там видели.

— Значит, там живут и инуиты? — спросил Лейв.

— Да, живут. — Отец Апулука кивнул. — И говорят они почти так же, как мы. Мы знаем много рассказов об инуитах, живущих в неизвестных нам странах. Но в странах, о которых ты говоришь, живут еще и совсем другие люди. И они враждебно настроены по отношению к нам.

Лейв долго думал об этом разговоре. Его привлекала мысль посетить западные страны. Однажды он поделился ею с Апулуком. Но тот засмеялся и мотнул головой.

— Ты уже говорил о такой поездке, — сказал он. — Но я по-прежнему не понимаю, зачем тратить силы, чтобы ехать так далеко. Наш народ пришел из тех краев, и, если бы там было так хорошо, как говорят, он бы никогда не ушел оттуда.

— Мы бы только посмотрели, что там и как, — уговаривал его Лейв. — Говорят, там много дичи.

Но Апулук стоял на своем:

— Много дичи и много местных жителей, которым нравится убивать инуитов.

— Можно хотя бы просто пройти дальше на север, — продолжал Лейв. — Хочется посмотреть, соединяются ли эти страны с Гренландией.

— На это я готов, — без особой уверенности сказал Апулук. — Я люблю ездить.

В конце концов, вопрос решился после разговора Лейва с Шинкой, дедушкой Апулука и Наруа. Солнце уже вернулось, и весна щекотала ноздри.

 

Шинка

Однажды, проверяя капканы на песцов, Лейв увидел двух черных воронов, круживших над склоном.

Неожиданно один из них сложил крылья и ринулся вниз. Не долетев до земли, он снова расправил крылья, взмыл ввысь и снова стал делать в небе большие круги.

Эти брачные игры воронов означали близкое начало весны.

Вид воронов всколыхнул в Лейве мысли о дальней поездке. Вечером, перед закатом солнца, он пошел к старому Шинке, который знал почти все на свете.

Шинка знал историю инуитов и еще раньше говорил Лейву, что его род когда-то очень давно пришел в Гренландию с запада.

Лейв сел на нары старика и, рассказав ему, что в капканы попали два песца, спросил:

— Откуда вообще появились люди?

Старик серьезно поглядел на Лейва.

— В начале в мире было только два человека, — ответил он наконец. — Оба они были великими шаманами, им помогало множество духов, и обоим хотелось, чтобы в мире стало много людей.

Поэтому один из них обернулся женщиной. И сделал свое тело таким, что оно стало способно рожать детей. Шаманы родили много-много детей. Так появились люди.

Лейв помотал головой.

— Я не про это, — сказал он. — Я хочу узнать, как люди попали в Гренландию.

Шинка улыбнулся.

— А это другая история, — сказал он. — В наших сказаниях говорится о том, что люди пришли сюда из-за моря. Вообще-то мы все пришли оттуда, потому что в Гренландии, которую мы называем Инуит Нунат — Страной Людей, до нас инуиты не жили.

Когда сюда пришли первые инуиты, здесь жили только люди из глубины страны. О них я тебе уже говорил. Но теперь здесь живут только инуиты и исландцы. Хотя и по ту сторону моря тоже живут инуиты, которые во многом похожи на нас.

— А сколько надо плыть, чтобы переплыть море и попасть к ним? — быстро спросил Лейв.

— Ну, это не так уж и далеко, — улыбнулся Шинка. — И плыть туда вовсе не нужно. Там, на севере, есть узкий пролив, большую часть года он бывает покрыт льдом. Туда можно проехать на санях. Мой отец когда-то побывал там — ширина этого пролива не больше того, что может увидеть глаз. В этом месте из страны в страну можно проехать меньше чем за один день. Так говорил мой отец, а зачем ему лгать?

— Где лежит этот узкий пролив?

— Этого я точно не знаю, потому что никогда там не был. Но говорят, он так далеко на севере, что светлое и темное время там равны друг другу. Поэтому половину года там бывает темно, а другую половину — светло.

Лейв поблагодарил Шинку за рассказ и вернулся на свои нары. Рассказ старика взволновал его. Лейв знал, что чем дальше на север, тем длиннее там летом бывают дни, зимой же они, напротив, становятся короче. Если там, по словам Шинки, полгода бывает светло, а полгода — темно, значит, этот пролив должен находиться на самом крайнем севере. Это Лейву было ясно.

Как интересно, должно быть, побывать там, перебраться через пролив и встретить местных жителей, даже если кто-то из них так же враждебно относится к инуитам, как эркиликки.

Надо только уговорить Апулука поехать с ним! Одному такая поездка не под силу. Но он должен убедить Апулука.

Эскимосы запасли на зиму много мяса.

Как только море покрылось льдом, большая часть тюленей ушла на дно, во фьордах осталась только нерпа. Эскимосы регулярно ловили ее в полыньях, но иногда проходили дни и даже недели, когда им не везло с охотой, и тогда приходилось прибегать к своим запасам.

Запасы, сделанные Лейвом, Апулуком и его отцом, находились в часе езды от стойбища. На другой день после разговора Лейва с Шинкой друзья поехали к своей яме за мясом. Было светло, на безоблачном небе стояло бледное низкое солнце, мороз был такой сильный, что от собак шел пар.

Друзья нашли свою яму и с большим трудом отвалили тяжелые камни, которые предохраняли лежавшее в ней мясо от диких животных.

Мясо в яме, конечно, смерзлось, и им пришлось небольшими камнями отбивать кусок за куском.

Здесь были и тюлени, и птица. Тюлени были сложены жирными боками друг к другу, так легче было отделять одну тушу от другой.

Нагрузив сани, друзья снова тщательно закрыли яму камнями и отправились домой.

Лейв бежал рядом с санями, держась рукой за их спинку.

— Как думаешь, что я должен сказать Шили? — спросил он у Апулука. — Он хочет удочерить Фриду, но, по-моему, сначала мы должны узнать, жив ли Торстейн. Иначе нельзя.

— Почему нельзя? — удивился Апулук.

— Потому что, если Торстейн вернется, он захочет забрать ее домой.

Апулук крикнул на собак и повернул сани ближе к берегу.

Пока его нет, Шили будет ей вместо отца, — сказал он. — У нас бывает, что ребенка берут приемные родители, даже если его родные еще живы.

— У исландцев так не делают, — возразил Лейв. — А Фрида все-таки исландка. Если бы знать, что Торстейн жив!

Можно спросить у Шили, — посоветовал Апулук. — Он единственный, кто может тебе это сказать.

Лейв так и сделал. Он доверял тайной силе старого шамана и верил, что Шили, если захочет, сможет ответить на его вопрос.

Шили слышал и видел то, что не дано слышать и видеть обычным людям.

Вернувшись из поездки за мясом, Лейв пошел к Шили с лучшим куском тюленьего мяса и задал ему свой вопрос.

Старый шаман глубоко вздохнул:

— Я понимаю, почему ты спрашиваешь, жив ли отец Фриды. Но я этого не знаю.

— Постарайся узнать.

— Я уже стар, и у меня уже нет прежней силы, — ответил Шили. — Правда, я могу спросить об этом у духов-помощников. Я им доверяю.

 

Заклинание духов

Все обитатели большого общего дома наблюдали за приготовлениями шамана. Старый Шили связал себе руки и ноги длинными ремнями. Потом его посадили на нары и одну за другой погасили все лампы.

Напуганные предстоящим заклинанием, дети прятались за своими родителями. Однако любопытство брало верх, и они выглядывали из-за их спин. Ведь это так интересно! В темноте почти ничего не было видно, зато все отчетливо слышно.

Шили начал что-то напевать, старики, помогая, тихонько ему подпевали. Сначала голос шамана звучал слабо, как голос новорожденного, но мало-помалу он набрал силу и вскоре заполнил уже все помещение так, что слегка заколыхались висящие на стенах шкуры. Неожиданно послышался громкий грохот большого бубна, поднявшегося с пола. Сам собой бубен грохотал на все помещение.

Дети дрожали. На их глазах Шили застонал и стал корчиться в своих узах. Наконец он жалобно крикнул:

— Я не могу! Не могу! У меня нет сил!

Но старики, сидевшие вокруг, прикрикнули на него:

— Продолжай, Шили! Продолжай! — И снова запели, помогая шаману в его опасном пути. По дому пролетел порыв леденящего ветра. Это был страшный ветер, ветер неизвестного, и сердца людей сжались от страха.

— Сейчас его здесь уже нет, — шепнула Наруа Сёльви. — Его унес ветер.

Сёльви испуганно смотрела в темноту. Она видела какие-то неясные фигуры, расплывчатые тени, но может, все это ей только чудилось. Где-то за пределами дома раздался голос Шили:

— Да, да, он жив! — Голос постепенно удалялся. — Да, он жив. Нож должен убить зло.

— Где он? Где он? — воскликнул Шинка.

Шили долго не отвечал. Сначала в дымовом отверстии послышалось тявканье песца и жуткие завывания ветра, сотрясавшего крышу дома. Потом сквозь шум послышался слабый голос Шили. Слов было почти не разобрать.

— На севере… На севере… Да, нож…

Апулук тревожно шевельнулся. Пощупал свой камик, там, в ножнах, лежал нож, подаренный ему Торстейном. Не о нем ли говорит Шили?

Голоса Шили было уже не слышно. Грохот летающего бубна снова заглушил все звуки.

И снова послышалось тявканье песца, теперь уже в коридоре дома. Почувствовав страх Сёльви, Апулук успокоил ее.

— Это всего лишь духи-помощники, — прошептал он. — Их не надо бояться.

Прошло много времени, прежде чем душа Шили вернулась обратно в его тело. Люди слышали, как шаман стонет и жалуется, словно испытывает невероятные муки. Неожиданно он обычным голосом попросил зажечь лампы и развязать его. Сделав глоток воды, он потер затекшие запястья и щиколотки и устало откинулся на нарах.

— Самого Торстейна я не видел, — сказал он. — Шаман совершил путь в неведомое, но Торстейна не видел.

— Но он жив? — взволнованно спросил Лейв.

— Наверное, жив, — ответил Шили. — То, что говорило через меня, сказало, что он жив.

— Ты сказал «на севере», — продолжал расспрашивать Лейв. — Как он мог оказаться на севере, если поехал на юг?

— Я знаю только то, что через меня было сказано «на севере», — ответил Шили.

— А нож? — Апулук наклонился к нарам шамана.

Шили покачал головой:

— Не знаю. Я повторил то, что было сказано через меня. Ясно, что Торстейн сейчас во власти какого-то зла и только какой-то один нож может убить это зло. Больше мне ничего не известно.

Старик повернулся к друзьям спиной. Общение с духами утомило его, и он хотел отдохнуть.

Тем же вечером четверо друзей на своих нарах обсуждали общение Шили с духами.

— Что значит, будто только какой-то один нож может убить зло? — недоумевал Апулук.

— А мне непонятно, почему Торстейн вдруг оказался на севере, сказал Лейв. — Ведь он туда не собирался, он отправился в южную Гренландию, чтобы доставить Ролло в Гардар.

Апулук постучал ногтем по зубам.

— Тебе только на руку, если Торстейн сейчас на севере, — усмехнулся он.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Лейв.

— Тебе ведь хочется поехать на север? Вот заодно и поищешь там Торстейна.

— И верно! — Лейв широко улыбнулся. — А ты поедешь со мной?

Апулук кивнул. Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь представить себе те сказочные страны, которые лежали на севере и на западе.

Наруа сидела, прислонившись спиной к стене рядом с Лейвом.

— Если вы туда поедете, я тоже поеду с вами, — сказала она как нечто само собой разумеющееся, что было вовсе не типично для девушек-инуиток.

Лейв и Апулук рассмеялись.

— Кто сказал, что мы возьмем тебя с собой? — поддразнил ее Лейв.

Наруа пригладила пучок на макушке.

— Мне это говорит твоя меховая одежда, когда она рвется, и твой голодный желудок, когда он хочет есть, — невозмутимо ответила она.

Из пустой мозговой кости, лежавшей у нее в кармане камика, она достала иглу, которую ей подарил Торстейн, и поднесла ее к свету лампы. Она любила эту иглу. Ею она шила что угодно, даже то, что трудно было сшивать старыми костяными иглами.

Сёльви, сидевшая, свесив ноги с нар и разминая камики, сказала, ни на кого не глядя:

— Может быть, и еще кое-кому было бы полезно поехать вместе с вами?

Она произнесла это на языке инуитов, которым овладела уже настолько, что Апулук и Наруа легко ее понимали.

Наруа обрадовалась:

— Конечно, Сёльви, ты тоже поедешь с нами! — И она умоляюще взглянула на брата.

Апулук молчал. Он задумчиво теребил амулет, висевший у него на голой груди. Сёльви с надеждой смотрела на него. Но ответил ей Лейв.

— Сёльви не привыкла к таким поездкам. К тому же, что без нее будет с Фридой?

Наруа спрятала иглу обратно в полую кость.

— Фриде будет хорошо с Шили. Она быстрее научится понимать наш язык, если с нею не будут говорить по-исландски.

— Но Сёльви не привыкла к таким поездкам, — настаивал Лейв. — Она никогда не ездила на санях.

— Ты тоже никогда не ездил на санях, когда мы первый раз взяли тебя с собой, — возразила Наруа.

Апулук встал и направился к нарам родителей. Потом обернулся и посмотрел на Сёльви.

— Если ты действительно хочешь поехать с нами, можешь ехать на моих санях, — спокойно сказал он и перевел взгляд с Сёльви на Лейва. — Когда мы отправимся?

Лейв долго смотрел в глаза своему названному брату.

— Вот соберемся и поедем, — с улыбкой ответил он.

 

Сёльви

Апулук и Лейв начали готовиться к долгой поездке. Они укрепляли сани, собачьи упряжи, готовили оружие.

Девушки чинили меховую одежду, шили камики для собак, чтобы острый лед не поранил им лапы, топили жир для лампы и замораживали его, чтобы он не вытекал, а также упаковывали вяленое мясо для людей и собак.

Когда народилась молодая луна, друзья отправились в путь. Солнечным утром того месяца, который мы называем мартом. Мороз кусал щеки, снег был твердый и ехать было легко.

Сёльви ехала на санях Апулука, Наруа — на санях Лейва.

Они тихо и незаметно покинули стойбище, как было принято у эскимосов. Люди уезжали, когда знали, что это нужно, и возвращались, когда дело было сделано.

Почти одновременно с их отъездом прилетели снежные воробьи. И хотя в том году они прилетели в Гренландию раньше обычного и еще стоял сильный мороз, их появление предвещало близкую весну. Теперь друзьям предстояло двигаться на север вслед за этой крохотной птахой.

Земля была покрыта снегом. Лед во фьордах — толстый и прочный, сани легко и быстро скользили по снежному насту, нанесенному сильными зимними штормами.

Для Сёльви поездка на санях к неизвестной цели была сказочным приключением. В свои неполные шестнадцать лет она еще никогда не ездила на санях и потому без конца восхищалась силой и выносливостью собак Апулука, а также его умением управлять ими. Она сидела, откинувшись на груз, и была слишком увлечена новизной всего, чтобы ощущать холод.

— Ты все-таки время от времени прыгай на снег и беги рядом с санями, а то замерзнешь! — крикнул ей Лейв.

— Хорошо. Хотя мне совсем не холодно, — ответила она, однако спрыгнула и побежала рядом с Апулуком.

Бежать в камиках, которые ей сшила Наруа, было приятно. Камики были сшиты из тюленьей кожи, а их подошвы — из толстой и прочной кожи тюленя-лахтака, из которой эскимосы делали ремни. Надевались камики на чулки, сшитые из заячьих шкурок, а между внутренней и внешней подошвой прокладывалось сухое сено, которое Сёльви научили сушить каждый вечер. Без этого камики не защищали бы ноги от мороза.

Сёльви многому научилась за ту зиму, что жила с эскимосами. Сейчас, на бегу, она вспоминала все, что с ней случилось за этот год.

Прежде всего, страшное нападение Гримура и Ране на Стокканес сразу после отъезда оттуда Торстейна. Ничего более страшного она в жизни не испытывала — на ее глазах убили много людей. Только они с Фридой спаслись от этой бойни благодаря тому, что Хельга успела отправить их в горы, когда во фьорде показался корабль братьев.

Сёльви с дрожью вспоминала дни, проведенные ими в горах над Стокканесом. Они видели трупы, лежавшие между домами, страдали от голода и холода и все время боялись, что Гримур с братом вернутся обратно.

К счастью, Лейв с Апулуком пришли раньше них. Они отвезли ее с Фридой в маленькую пещеру, где они прятались, пока эскимосы с Лейвом и Апулуком не отомстили братьям за их злодеяния.

Лишь после этого Лейв забрал их с Фридой и привез в стойбище эскимосов. Там они прожили больше полугода.

Жизнь эскимосов сильно отличалась от жизни исландцев. Эскимосы жили как одна семья, здесь не было хозяев и почти все было общее. Они делили добычу по своим строгим правилам, однако так, что те, кому не повезло с охотой, тоже получали свою часть мяса, пока оно вообще было.

К своему удивлению Сёльви обнаружила, что эскимосы не знают Бога. У них были другие существа, главным образом духи, которых они боялись и с которыми всегда старались поддерживать добрые отношения.

Зато мир их преданий был так же богат, как у исландцев. За зиму она узнала много старых сказаний: длинными темными днями и ночами старики рассказывали молодым о славных делах своих предков. Сёльви поняла, что эскимосы, как и исландцы, не всегда жили в Гренландии. Может быть, они пришли в Гренладию тогда же, когда Эйрик Рыжий приехал в Крутой Склон?

Запыхавшись, Сёльви снова прыгнула в сани. После бега ей стало жарко, и она скинула с головы капюшон анорака, потом посмотрела на Лейва, сани которого ехали рядом с санями Апулука.

Странно, подумала она, что мы с этим исландцем едем на санях по этой чудной земле. Дай нам Бог найти Хеллуланд, Маркланд и Винланд. Ее привлекали эти названия, означавшие Страна Каменных Плит, Лесная Страна и Виноградная Страна.

Она слышала, что исландцы часто посещали эти страны. Еще она слышала, как Шинка рассказывал, будто они такие большие, что в них прячется солнце и что человеку не объехать их за целую жизнь.

Ее не пугала мысль о таком долгом путешествии. Ей нравился образ жизни эскимосов, нравилось, что они переезжают с места на место и охотятся, когда им нужна пища или же мех.

Но больше всего Сёльви нравились ее новые друзья. Когда она была рабыней у Торстейна, у нее не было времени обзаводиться друзьями. Она знала только работу и сон, ведь у рабов не бывает свободного времени.

Несмотря на то что Хельга хорошо с ней обращалась, Сёльви никогда не забывала, что она несвободна и принадлежит Торстейну. Что даже отправившись в эту поездку с Лейвом, Наруа и Апулуком, она продолжает принадлежать хозяину Стокканеса. Она — его собственность, и если он когда-нибудь вернется, он сможет потребовать ее себе.

Вечером они разбили лагерь к северу от двух холмистых островов, которые назывались Гагачьими. Апулук сказал, что летом тут гнездится разная птица. Когда-то в детстве он был здесь со своими родителями. Это было так давно, сказал он, что Наруа еще сидела в мешке на спине у матери.

— На обратном пути вы сами увидите, сколько здесь птицы, — пообещал он.

— Кто знает, может, мы поедем мимо уже темной зимой, а может, и следующим летом, — улыбаясь, покачал головой Лейв.

Наруа кивнула, соглашаясь с ним, и положила в котел раскаленный камень.

— Надеюсь, нас не убьют местные жители, а то не видать нам больше этих островов, — сказала она.

 

След

Спустя несколько дней после отъезда из дома Сёльви уже знала все, что полагается знать охотнику, который покидает надежное стойбище. Охотничьи угодья были миром мужчин, и ее удивляло, сколько всего Апулуку известно про охоту. Они ехали по припаю, снег еще хорошо держал сани, хотя и случались участки, где он был рыхлый и липкий.

Когда снег был крепкий, друзья ехали быстро, но в тех местах, где его защищали от ветра ледяные торосы и глыбы, им приходилось туго. Собаки вязли в нем, как и сани с людьми и грузом.

Однажды, когда они только что преодолели участок с рыхлым снегом, Апулук велел остановиться. Он обошел сани, разглядывая собачьи следы.

— Здесь был медведь, — сказал он. — Идите сюда.

Девушки и Лейв подбежали к нему, и он показал им на глубокие отпечатки в снегу.

— Медведица с медвежонком, — заключил Апулук.

Лейв внимательно изучал следы.

— А этот след? Видишь, какой он большой? — спросил он. — Похоже, это след уже третьего медведя.

Апулук встал на колени и обвел большой след.

— Да, здесь прошли два взрослых медведя и один медвежонок. Знаете, что это означает?

Нет, они этого не знали, и Апулук объяснил:

— Медведица слишком рано покинула берлогу. Наверное, она лежала в одной из ледяных пещер, мимо которых мы проехали. Что-то ее разбудило. Может, льдина опрокинулась или пошла трещинами. Так или иначе, но случилось что-то, что прогнало ее оттуда. Она выбралась из своего убежища и ушла, унеся в зубах медвежонка.

— Неужели медвежата такие маленькие? — удивилась Сёльви.

— Они рождаются не больше щенят, — сказал Апулук. — И голые, на них еще нет меха. Нет более беззащитных детенышей, чем медвежата. Голые, слепые, они должны сразу же укрыться в паху у матери, чтобы не замерзнуть.

— Думаешь, медвежонок замерз, когда они покинули берлогу? — Сёльви с любопытством рассматривала маленькие следы.

— Нет, тогда бы он не оставил следов, — ответил Апулук. — Но здесь дрались не на жизнь, а на смерть. Медведица искала новое убежище для себя и своего детеныша, а медведь их обнаружил. И пошел следом, чтобы съесть медвежонка. Взрослые медведи любят полакомиться маленькими медвежатами.

— Неужели они едят собственных детей? — Сёльви вздрогнула. — Бедные медведицы!

Апулук засмеялся:

— Жалеть надо не их, а взрослых медведей. Медведица, защищающая своего медвежонка, — самый опасный зверь.

Он показал на окровавленные следы.

— Они дрались не на шутку. Медведица защищала своего детеныша от обезумевшего от голода медведя. И, как я вижу, она одержала верх. Впрочем, редко бывает иначе.

Он показал на следы.

— Да. — Апулук уже не сомневался. — Медведь был голоден. Он исхудал и обессилел. Посмотрите на его следы, у него поджаты подушечки на лапах. У сытых и жирных медведей они не бывают поджаты.

Он немного прошел вперед, разглядывая следы.

— Видите, какие четкие следы у медведицы? Она искала дрейфующую льдину, где ее не смогут достать волки.

Лейв смотрел на следы медведя, они вели на берег. И в них и рядом с ними была кровь.

— Как думаешь, он где-то близко? — спросил он Апулука. — Может, убьем его?

Сёльви подняла на Апулука глаза:

— Да, давайте его убьем, нечего ему есть собственных детей!

— Таким уж он создан, — серьезно ответил Апулук. — Он не может изменить свою природу. Так же как мы не можем перестать быть людьми. Надо за ним пойти, свежий корм для собак нам не помешает.

Они вернулись к саням за оружием. А потом пошли по следам медведя, которые вели их на берег прочь от моря.

Там в яме, вырытой в снегу, лежал медведь. При виде людей он хотел встать, но сил на это у него уже не было. Он только крутил головой на длинной шее и злобно рычал. Из пасти, разорванной до уха, сочилась кровь.

— Медведица, которая защищает своего малыша, — страшный и безжалостный противник, — прошептала Наруа.

Апулук взял копье обеими руками, подошел к медведю и всадил копье ему в сердце. Медведь громко вздохнул и поник.

— Помни, Лейв, — сказал он. — Если на тебя нападет медведица с медвежонком, первой надо убить медведицу. Если ты первым убьешь медвежонка, то тебя ждет верная смерть. Тут уж медведицу ничто не остановит.

Они освежевали тушу медведя, и Лейв с Наруа пошли за санями. Погрузив свежее мясо на уже лежавший на санях груз, они поехали дальше.

— Сегодня у собак будет праздник! — воскликнула Сёльви. — Хорошо, что ты убил медведя, по-моему, он очень страдал.

Апулук с ней согласился и похлопал рукой по медвежьей шкуре, на которой они оба сидели:

— Да, теперь он не страдает. А мы можем радоваться новой теплой шкуре.

 

Шторм

После многих дней пути — сколько их прошло, друзья не знали, потому что никто из них не наблюдал за временем — разразился сильный шторм. Он налетел внезапно, после короткой метели, закружившейся словно зловещее предупреждение, как всегда бывает весной.

Апулук махнул Лейву, ехавшему сзади, и крикнул, чтобы он поскорее отвязал собак и нашел укрытие.

Но Лейв не слышал его слов. Прежде чем он успел доехать до Апулука, ветер уже набрал силу. Наруа, как и ее брат, поняла, что означают эти порывы ветра, и быстро остановила собак. Она подбежала к ним и отвязала упряжь от саней. Теперь освобожденные собаки могли сами найти себе укрытие. Пока она там возилась, сильный удар ветра сбил ее с ног.

Лейв бросился на нее, словно хотел еще крепче прижать ее ко льду.

— Что делать? — растерянно крикнул он и огляделся в поисках Апулука, но снег тотчас залепил ему глаза.

— Отвернись от ветра! — крикнула ему Наруа. — Это только начало, худшее еще впереди!

Она схватила Лейва за руку, и они оба повернулись к ветру спиной.

— Надо попробовать перевернуть сани! — крикнула она ему в ухо, но из-за воя ветра он ее не слышал.

— Переворачивай сани! Переворачивай сани! — без конца кричала она как можно громче, пока Лейв не кивнул, что понял ее.

Он встал на колени, подполз к задку саней и ухватился за спинку. В это время новый порыв ветра приподнял сани, и Лейв с большим трудом перевернул их вниз грузом. Ветер потащил сани по льду, наконец они остановились. Спинка саней зарылась глубоко в снег.

— Наруа! Наруа! — в страхе закричал Лейв.

— Я здесь! У тебя за спиной! Надо нагрести снега с наветренной стороны!

Голыми руками они принялись нагребать снег на сани, пока между перекладиной и концами полозьев с наветренной стороны не образовалась небольшая пещерка. Потом они заползли в это укрытие, крышей им служило днище саней.

Наруа повернулась к Лейву.

— Надо освободить собак от постромок. Иначе они могут задохнуться.

Лейв нашарил висевший на боку нож и снова выполз на ревущий ветер, который тут же обрушился на него с убийственной силой. Он, как мог, вжался в лед, чтобы его не унесло. Между бешеными порывами ветра он пополз к тому месту, где остались собаки. Они лежали в постромках, которые перепутались, как обычно бывает во время езды. Собаки сбились в кучу, прикрыв носы пушистыми хвостами, и, почуяв Лейва, стали радостно повизгивать. Он протиснулся в гущу собак и начал освобождать постромки, которые крепились к упряжи костяными затычками, вставленными в полые кости. Проделав это, он обвязал себя упряжью, чтобы ее не унес ветер.

И пополз обратно к саням и Наруа.

Однако ветер уже занес снегом его следы. Лейв полз наугад, Уверенности, что он ползет к саням, у него не было.

Чтобы не уползти слишком далеко, он время от времени останавливался и прислушивался. Неожиданно сквозь завывания ветра до него донесся голос Наруа. Конечно, Лейв ошибся направлением.

Он вскочил и стал пробираться на голос. Но грохот шторма и вой метели оглушили его. Неожиданно ветер опрокинул Лейва и покатил его по снегу. Рот сразу забило снегом, и Лейву показалось, что он вот-вот задохнется. Почувствовав под собой что-то твердое, он ухватился за него руками, это был конец санных полозьев.

— Лейв! Лейв! — снова закричала Наруа.

— Я здесь! У саней! — изнемогая, ответил он.

Наруа высунулась из отверстия, которое она все время очищала от снега, провела рукой по полозьям и нащупала камик Лейва.

— Можешь отпустить полозья! — крикнула она. — Я тебя держу!

Лейв отпустил полозья, повернулся и ухватил Наруа за руку. Медленно, с трудом, он заполз под сани.

Там он долго лежал, с трудом хватая ртом воздух, и почти не почувствовал, как Наруа сняла с него верхнюю одежду.

— Надо следить, чтобы одежда не намокла, ведь у нас нет огня, чтобы ее высушить, — объяснила она.

Лейв сел, насколько это позволял низкий потолок их укрытия, стянул с себя штаны из тюленьей кожи и протянул их Наруа, которая тут же тщательно очистила их от снега.

— Заползай под шкуры, — сказала она, — а то замерзнешь.

Пока Лейв освобождал собак, она достала шкуры и расстелила их под санями. Лейв заполз в устроенное ею гнездо, сама же она, прежде чем залезть к нему, очистила от снега его и свою одежду.

— Сними с себя всю одежду и положи ее под шкуры, на которых лежишь. Тогда она высохнет и не будет жесткой.

Лейв повиновался, и вскоре они уже лежали под санями, укутанные толстыми меховыми шкурами, и грели друг друга.

— У меня почему-то голова отяжелела, — пожаловался Лейв.

— Это пройдет, — успокоила его Наруа. — Многие во время шторма страдают от тяжести в голове. Это такое чувство, будто ты слишком туго затянул капюшон анорака.

Лейв воткнул нож между досками днища.

— Интересно, что стало с Апулуком и Сёльви? — спросил он.

Наруа засмеялась:

— Им лучше, чем нам, ведь мешок с едой остался у них!

Наруа оказалась права. Как только Апулук заметил первые порывы ветра, он направил свои сани к берегу. Остановив их у большого сугроба, он быстро освободил собак от постромок и крикнул Сёльви:

— Постарайся перевернуть сани, а то их унесет ветер!

Сёльви повиновалась, не задавая вопросов. Сначала ей удалось поставить их набок, потом после многих попыток она, используя порывы ветра, опрокинула их грузом вниз и забралась под них в ожидании Апулука.

Когда сани занесло снегом, ей стало страшно, что Апулука унес ветер. Наконец она услыхала его голос, и в снежной стене появилась дыра.

— Попробуй протиснуться в эту дыру! — крикнул ей Апулук. — Держи меня за руку и не отпускай!

Сёльви пролезла в дыру, и шторм испугал ее своей силой. Все смешалось и превратилось в снежный воющий, ревущий и грохочущий ад, тысячи снежных игл тут же впились ей в лицо. Она вцепилась в руку Апулука, и он потащил ее по льду. Неожиданно они оказались в укрытии. Апулук отпустил ее руку, и она смахнула снег с глаз. Они находились в маленькой пещере, которую Апулук вырыл в снежном сугробе. Пещера была достаточно высока, чтобы в ней можно было сидеть, и достаточно длинна и широка, чтобы в ней лежать.

Сёльви радостно повернулась к Апулуку, но он уже снова исчез в снежной круговерти.

На этот раз он быстро вернулся обратно. Сначала он протянул ей спальные шкуры и мешок с едой, потом вполз в пещеру и сам. Очистив с себя снег, он снова завалил вход в пещеру, оставив в верхнем углу открытым маленькое треугольное отверстие, которое назвал «носом».

Сёльви постелила вниз шкуру недавно убитого медведя, а на нее несколько сшитых вместе оленьих шкур.

— А где Наруа и Лейв? — испуганно спросила она.

— Они не пропадут. Наруа знает, что нужно делать, — ответил Апулук.

Он отодвинул мешок с едой к стене пещеры.

— Когда шторм кончится? — спросила Сёльви.

Апулук пожал плечами:

— Этого никто не знает. Дня через два-три.

— Три дня? — Сёльви оглядела крохотную пещеру. — Нам придется просидеть тут три дня?

— Да, — Апулук засмеялся. — Если только ты не предпочтешь ждать конца шторма снаружи. Здесь мы в безопасности, можем спать, не замерзнем и у нас достаточно еды.

Он порылся в мешке с едой и достал оттуда свои приспособления для разжигания огня.

Сёльви с удивлением наблюдала, как от быстрого вращения палочки в углублении деревянной дощечки маленьким синим огоньком загорелся сухой мох. Вскоре Апулук зажег жировую лампу, дававшую и свет, и тепло.

— Хочешь есть? — спросил он у Сёльви.

Она помотала головой.

— Не очень. Лучше побережем еду. Но я устала, и у меня какая-то тяжесть в голове.

— Это от шторма, — объяснил Апулук. — Давай-ка спать.

Он снял с себя всю одежду и голый улегся между шкур.

Сёльви задумчиво смотрела на горящую лампу. Конечно, она и раньше видела голых людей, да и сама бывала голой среди других. В бане в Стокканесе мужчины и женщины мылись вместе, и в общем доме на зимнем стойбище эскимосов люди тоже ходили голыми, потому что там было жарко. Да и во время этой поездки они тоже спали голыми: без одежды спать в шкурах было теплее. Но тогда их было четверо. Теперь же они с Апулуком были вдвоем.

Сёльви, как и Лейву, не хватало той естественности, которая была свойственна эскимосам. Они оба как будто немного стыдились своей наготы.

Апулук поднял голову и улыбнулся Сёльви:

— Разве ты не устала?

Сёльви кивнула. Потом решительно сняла с себя всю одежду и легла рядом с ним. Она неподвижно лежала на спине и чувствовала, как олений мех постепенно согревает ее.

Когда Апулук, желая поберечь ворвань, встал, чтобы загасить в лампе часть фитилей, Сёльви обратила внимание, как хорошо он сложен. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она погладила его смуглую спину.

Апулук повернулся и вопросительно взглянул на нее. Потом взял ее руку и снова лег под шкуры.

В ту ночь Сёльви думала о Хельге. И о других девушках, которые жили в Стокканесе. Они часто рассказывали, что парни творили с ними на лугах или в конюшне. Над Апулуком, лежавшим со сломанной ногой в доме Торстейна, они просто смеялись и говорили, что он наверняка создан не так, как все парни, ведь он скрелинг. Хельга часто останавливала такие разговоры и бранила девушек. Бог всех людей создал по своему подобию, говорила она, и для Бога все люди равны.

Рука Апулука давала Сёльви ощущение безопасности. Никто из исландских парней, кроме Лейва, не был к ней так добр, как Апулук. Рядом с ним ей всегда было хорошо и весело. Она потянулась и повернулась к нему лицом. Он невнятно что-то пробормотал и тяжело положил руку ей на грудь.

Вскоре заснула и Сёльви.

Весь следующий день они лежали, закутавшись в шкуры, и разговаривали.

Сёльви рассказала Апулуку о своей жизни. Она родилась на островах, которые называла Фарерскими. Они находились южнее Исландии, которая, в свою очередь, была расположена южнее Гренландии.

Сёльви почти ничего не помнила о жизни на островах, английские морские разбойники взяли их с матерью в плен, когда ей было четыре года. Лучше всего она запомнила капитана этих разбойников — он был большой, как медведь, и у него была длинная жирная борода, заплетенная в мелкие косички.

Ее с матерью отвезли в Норвегию и там продали в рабство богатому купцу, который тут же перепродал их исландскому бонду. Семь лет они были рабынями бонда. Потом умерла ее мать, и Сёльви продали Торстейну из Стокканеса, где она стала нянькой только что родившейся Фриды. Поскольку она была рабыней, ей пришлось уехать с Торстейном в Гренландию, когда того выслали из Исландии за убийство отца Лейва.

Апулук молча слушал ее рассказ. Когда она замолчала, он возмутился:

— Людей нельзя продавать!

Сёльви кивнула:

— Да, но в Исландии и во многих других странах так делают. Каждый год берут в плен много людей, а потом продают их в рабство.

Апулук задумчиво смотрел на снежный потолок их пещеры.

— Твоя мать тоже была с Фарерских островов? — наконец спросил он.

— Нет. Она родилась в Англии. А вот отец был фаререц, и, когда он женился на маме, она уехала с ним на эти острова. Отца убили морские разбойники, когда они напали на нашу усадьбу и взяли нас с мамой в плен.

Апулук повернулся к ней и долго изучал ее лицо.

— Нет, я этого не понимаю, — сказал он, — наверное, я все-таки глуп. Но как может свободный человек стать чьим-то рабом?

— Так уж повелось, — ответила Сёльви. — Я до сих пор остаюсь рабыней Торстейна. Я его собственность, он может в любое время продать меня и вообще обращаться со мной, как ему вздумается.

Апулук взглянул на свой нож, воткнутый в снежную стену пещеры.

— Если я убью Торстейна и похищу тебя, тогда ты станешь моей собственностью?

— Да. — Сёльви кивнула. — Но Торстейн и Хельга всегда хорошо относились ко мне. Мне было легко быть их рабыней.

— И все-таки ты принадлежишь ему так же, как мне принадлежит эта лампа? — Апулук показал на светильник.

— Да. И только он может вернуть мне свободу. — Она скосила глаза на Апулука. — А ты хотел бы, чтобы я принадлежала тебе?

Апулук надолго задумался.

— Да, — ответил он наконец. — Но я не хочу, чтобы ты была моей рабыней. У нас нет рабов. Мы все свободны и можем сами собой распоряжаться.

Сёльви нашла под шкурой его руку.

— Я бы хотела принадлежать тебе, — тихо проговорила она. — Даже если бы я была твоей рабыней.

— А если Торстейн умрет, ты станешь свободной?

— Нет, тогда я буду принадлежать Фриде.

— Я хочу, чтобы ты стала свободной! — Апулук встал, чтобы расширить в стене отверстие для воздуха.

Шторм стих так же мгновенно, как налетел.

Во вторую ночь, которую они провели в пещере, Сёльви проснулась от холода. Она повернулась к Апулуку, но его рядом не оказалось. Наружное отверстие было разрыто, и сквозь него в пещеру проникал яркий, до боли в глазах, свет.

Сёльви вскочила и пролезла в отверстие. Там, метрах в пятидесяти от их сугроба, Лейв, Наруа и Апулук освобождали от снега перевернутые сани Лейва.

Сёльви бросилась к ним, громко крича от радости.

Они с удивлением повернулись к ней. Потом все трое засмеялись.

— Ветер унес твою одежду? — спросил у нее Лейв.

Сёльви замерла и оглядела себя. Она выбралась из пещеры голая, как лежала под шкурами, но от радости при виде друзей даже не почувствовала холода. Она тоже засмеялась и к изумлению Лейва начала танцевать на твердом насте. Такого счастья Сёльви не испытывала еще никогда в жизни. Она чувствовала себя абсолютно свободной, принадлежала только себе, она любила Лейва, Наруа, весь мир, но больше всего — Апулука.

— Что это с ней? — растерянно пробормотал Лейв. — Может, она помешалась из-за шторма?

— Когда человек испытывает радость, ему нужно петь и танцевать, — объяснила Наруа. — Так принято у людей: ноги не могут устоять на месте, и радость вырывается из человека потоком всяких необычных слов.

Апулук с улыбкой наблюдал за Сёльви.

— Сёльви — человек, как и мы с Наруа, — объяснил он Лейву. — А вот ты все еще исландец, если тебя удивляет человек, получивший в дар радость.

Сёльви рухнула на снег, от танца у нее закружилась голова. Она все еще громко смеялась. Потом вскочила и побежала в пещеру, чтобы одеться.

Там она оделась, скатала шкуры и убрала, все, что положено, в мешок с едой.

Когда она снова вышла к друзьям, Апулук уже запрягал собак. Сёльви привязала мешок к саням и накрыла груз шкурами.

Когда сани тронулись в путь, над темно-синей спиной припая поднялся большой красный полукруг солнца.

Сёльви как завороженная смотрела на огромный веер света, медленно раскрывавшийся над заснеженными склонами гор. Она сидела на санях боком, повернув лицо на восток.

Апулук следил за собаками, выбиравшими наиболее легкий путь среди ледяных торосов.

Сёльви прикоснулась рукой к его спине, он повернул голову и взглянул на нее. Она снова засмеялась, и ее смех был так заразителен, что Апулук не мог удержаться от улыбки.

На санях, следующих за ними, Лейв задумчиво поджал губы.

— По-моему, они оба обезумели, — пробормотал он.

Наруа промолчала. Она спрятала лицо в капюшоне и смеялась вместе с Сёльви и Апулуком так, что у нее клокотало в горле.

 

Люди

На девятый день после окончания шторма они достигли маленького стойбища на большом полуострове, который теперь называется Нугссуак. Здесь они встретили одного эскимоса. Вообще во время поездки они видели много следов эскимосов, но то были старые следы, и друзья никогда не шли по ним.

Наруа заметила следы раньше других. Она окликнула Апулука и показала ему на лед в западном направлении.

Апулук встал на санях и всмотрелся вдаль. Охотник сторожил тюленя у полыньи.

Остановив собак, Апулук подбежал к Лейву.

— Надо подождать, а то мы испортим ему охоту, — сказал он. — Может быть, он уже давно ждет этого тюленя, и если мы проедем мимо, тюлени отсюда уйдут.

Они сели на сани и стали ждать. Охотник с поднятым гарпуном словно окаменел над полыньей.

Но вот он метнул гарпун, и его радостный крик поведал друзьям, что охотник не промахнулся.

Апулук и Лейв тоже закричали, и их сани помчались к одинокому охотнику. Оказалось, что он принадлежит к группе эскимосов, о которой ни Наруа, ни Апулук раньше никогда не слыхали.

Звали охотника Киторак, и он много лет назад пришел в Гренландию с запада.

Вместе с другими пришельцами он пошел на север, и одну зиму они провели у большого моря, которое почти весь год было покрыто льдом.

Хотя там было много оленей и мускусных быков, та земля Китораку не понравилась. Поэтому, когда его сородичи двинулись дальше на восток, он в одиночку вернулся к тому месту, где они пришли в Гренландию. Здесь он нашел группу инуитов, с которыми теперь и живет.

Киторак пригласил друзей в свое стойбище. Его община покинула зимние дома и теперь направлялась на юг. Временно они жили в снежных иглу, потому что жить в летних хижинах было еще холодно.

Друзья двинулись за Китораком. У него были большие, сытые собаки — сразу было видно, что эти эскимосы благополучно пережили зиму и не голодали.

У берега они повернули на юг и вскоре оказались в устье узкого фьорда, испещренного следами саней. Время от времени Киторак оборачивался, махал им и подбадривал широкой улыбкой на почти черном от загара лице.

Вскоре показались иглу — ряд небольших снежных горбиков, которые с первого взгляда можно было принять за нанесенные ветром сугробы.

При виде своего стойбища Киторак издал громкий торжествующий крик, заставивший эскимосов выбежать из иглу. Они думали, что своим возгласом он сообщает им, что его охота удалась, и он поймал какого-то необычного зверя. Велико же было их удивление, когда вместо зверя они увидели две незнакомые упряжки.

Однако еще больше они удивились, когда разглядели сидевших на санях людей. Правда, их удивление вызвали не Апулук и Наруа, они были как все люди, эскимосов поразила внешность Лейва и Сёльви. Некоторые дети от страха разбежались по своим домам и потом испуганно выглядывали из-за сшитых из шкур пологов, служивших дверями.

Приехавшие остановились на берегу перед стойбищем.

Киторак рассказал о встрече на льду и, показав на Лейва и Сёльви, сказал, что их можно не бояться, хотя они и непохожи на инуитов. Лейв объяснил, что он почти человек. Он говорит на их языке и живет, как живут все инуиты. А вот девушка со светлыми волосами немного отличается от них. Она лепечет на языке инуитов словно ребенок, но добра и часто смеется.

Люди в молчании долго разглядывали чужеземцев. Наруа и Апулук не вызвали у них подозрений. Но вот Лейв не внушал им доверия. Волосы у него были светлые, как у старых инуитов, а глаза голубые, как пресная вода. Он был очень высокий и серьезный, почти мрачный.

В Сёльви их тоже все удивляло. И светлые, как у Лейва, волосы, хотя они у нее светились, словно солнечные лучи. И глаза, еще светлее, чем у него, — глаза цвета летнего неба, когда теплым днем оно куполом висит надо льдами. И лицо — круглое и нежное, и улыбка, обнажавшая белые красивые зубы, и появлявшиеся у нее на щеках ямочки, когда она смеялась.

Киторак пригласил гостей в свое иглу. Эскимосы решили построить для них гостевой дом, но, пока он будет готов, они могут пожить у него.

Хозяева помогли приезжим разгрузить их сани. Киторак и другие мужчины нарезали для собак мяса и основательно их накормили.

Апулук отвел обе упряжки на берег. Там он прорезал дыру в большом торосе и протянул через нее ремни от упряжек. Надежно привязав собак таким образом, он вернулся в дом Киторака.

В доме собралось много народа, всем было интересно посмотреть на гостей.

Жена Киторака угощала гостей отварным мясом и следила, чтобы они все время ели, из-за чего им было трудно отвечать на многочисленные вопросы эскимосов.

Обед еще не кончился, как снаружи крикнули, что дом для гостей уже готов.

Друзья быстро выбрались из иглу Киторака, им не терпелось понять, как можно так быстро построить из снега дом.

Дом всем понравился. Сёльви, которая никогда не жила в иглу, с удовольствием осматривалась. Внутри были сделаны широкие нары из снега, на которых свободно могли расположиться все четверо. Эскимосы даже расстелили на нарах принесенные с саней шкуры, и в маленьком углублении в стене уже горела лампа Апулука. В стену рядом со входом был вставлен большой кусок пресноводного льда, который пропускал внутрь дневной свет.

Киторак, понимавший, что гости устали, проведя всю ночь в пути, предложил им немного поспать и отдохнуть перед пиром, который хозяева собирались устроить вечером в их честь. Он покинул гостевой дом, завалив вход большой снежной глыбой, чтобы гостей никто не беспокоил.

 

Пир

Сёльви проснулась от гула голосов, люди кричали и громко смеялись.

Она села, ничего не понимая спросонья. Потом вспомнила, где они находятся, и обернулась к Апулуку, он тоже проснулся.

— Пир уже начался, — объяснил он.

— Почему же они нас не разбудили?

— У нас никогда не будят спящего человека.

— Почему?

Апулук встал и потянулся за своей одеждой из птичьей кожи, что сохла на крюке под самым потолком.

— А потому, что когда человек спит, он чуть-чуть умирает, — объяснил он, натягивая через голову анорак. — Когда он спит, его душа путешествует, и, если разбудить его не вовремя, еще неизвестно, найдет ли его душа дорогу обратно.

Сёльви кивнула. Объяснение Апулука показалось ей вполне разумным.

— Мне тоже кажется, что человек чуть-чуть умирает, когда спит, — сказала она и с улыбкой показала на спящих Наруа и Лейва. — Теперь я верю, что их души вернутся обратно.

Лейв потянулся и издал несколько нечленораздельных звуков. Потом приподнялся на локте и протер глаза.

— Хорошо было немного поспать, — сказал он.

Наруа высунула растрепанную голову Она лежала между Сёльви и Лейвом.

— Это что, бубны? — спросила она.

— Пир уже давно начался, — ответил ей Апулук. — Пора вставать.

Одна из дочерей Киторака стояла возле гостевого дома и ждала их. Она проводила гостей в дом для пира, представлявший собой большое иглу, построенное специально для таких случаев.

Друзей приняли с небывалым гостеприимством. Их усадили на лучшие шкуры, расстеленные на полу, и принялись угощать самыми лакомыми блюдами.

Угощение было богатое и разнообразное: вяленая оленина, приготовленное по-разному тюленье мясо — свежее, выдержанное, вареное и сушеное. Были тут и мелкая рыба — мойва, и вареная гагара, и лосось, и соленый частик, и вороника в рыбьем жире, и оленья требуха.

А также мясо нарвала и белого кита, и аппетитные вареные ребра мускусного быка и мороженая медвежатина.

Угощение обещало небывалый пир.

В те времена, как и теперь, эскимосы были большими любителями пиров и праздников. И пользовались любым поводом, чтобы попировать. А поводом мог быть первый самостоятельный шаг ребенка, первый раз, когда он сам причесался, когда подросток убил своего первого тюленя или, вот как теперь, приезд гостей.

Апулук, Наруа и Лейв ели все с удовольствием. Сёльви, еще не привыкшая к незнакомой пище, пробовала все с осторожностью.

Хозяева следили, чтобы гости не переставали жевать, и вскоре она уже не могла проглотить больше ни кусочка.

Во время пира люди рассказывали друг другу случаи из своей жизни. Обсуждали погоду, добычу и переезды с места на место. Когда Лейв упомянул о корабле исландцев, Киторак сказал, что в их местах тоже видели какой-то корабль. Это был незнакомый и недружественный корабль, люди на нем были настроены враждебно и даже убили двух лучших охотников из их общины.

Этот большой корабль некоторое время стоял южнее их стойбища, а потом, еще до того как встал лед, ушел на север.

— Ты уверен, что они ушли на север? — с любопытством спросил Лейв.

— Уверен, — ответил Киторак. — Многие охотники плыли за ним на расстоянии, чтобы убедиться, что он покинул наши пределы.

— На корабле были такие же люди, как мы с Сёльви? — спросил Лейв.

Киторак поговорил о чем-то с охотниками. Потом ответил:

— Люди, которые видели их вблизи, говорят, что кожа у них была темнее, чем у вас, а волосы — как у инуитов. На подбородках у них росли густые волосы, но не черные и даже не темно-коричневые.

После пира, который длился несколько часов, начались развлечения.

Мужчины перетягивали канат, стреляли из лука в цель или играли в разные игры. Неожиданно один из стариков схватил свой бубен. Бубен был маленький по сравнению с тем, каким пользовался Шили, и издавал не такой свистящий звук. Но песни, которые последовали за звуками бубна, были почти те же, что пели в стойбище Наруа и Апулука. И когда присутствующие запели, Наруа и Апулук запели вместе с ними.

Во время пения один молодой охотник вскочил и стал танцевать перед Сёльви.

Он танцевал перед ней и пел какую-то забавную песню, потому что все громко засмеялись.

Сёльви тоже вскочила и начала танцевать, подражая молодому охотнику. Она очень точно повторяла его движения, и раскаты смеха буквально сотрясали дом для пиров.

— Она танцует, как человек! — закричали старые женщины.

— Смотрите, смотрите, у нее танцуют не только ноги, но все тело — и руки, и шея, и глаза, и волосы! Она великая танцорка и очень похожа на человека!

Апулук с гордостью наблюдал за Сёльви, и Лейв, заметивший его взгляд, шепнул Наруа:

— Можно подумать, что Сёльви его детище.

Наруа улыбалась и хлопала в такт танцу. Больше Лейв не успел ничего сказать, она тоже вскочила и начала танцевать. Праздник длился всю ночь и большую часть следующего дня. Когда эскимосы утомились, они легли спать и, проспав несколько часов, продолжили веселье. Лишь когда угощение кончилось, праздник постепенно пошел на убыль.

Некоторые разошлись по домам спать, но почти все охотники запрягли своих собак и прямо с праздника отправились на охоту, чтобы пополнить запасы провизии.

 

Дальше на север

К огорчению гостеприимных эскимосов из стойбища Киторака, Апулук и Лейв решили ехать дальше уже на другой день после праздника.

Солнце высоко стояло на небе, и днем было так тепло, что на льду, по которому им предстояло ехать, образовались небольшие озерки талой воды. Друзья не могли терять времени — они хотели уже этим летом достичь берега, ведущего в Страну Каменных Плит.

Киторак, который сам не раз бывал там, подробно объяснил им дорогу, назвав все промоины, образуемые течениями, и пещеры, в которых они могли бы переночевать.

Ранним утром они продолжили свой путь по припаю.

К северу от полуострова Нугссуак им снова попался глубокий рыхлый снег. Ехать по нему было трудно, собаки проваливались в него чуть не с головой, и сани то и дело застревали.

Сначала друзья по очереди шли впереди собак, протаптывая путь. Но собаки быстро уставали, и потому за день они успевали проехать совсем немного.

Апулук понимал, что ехать по такому снегу опасно. Он знал, что тяжелая толща снега мешает льду соприкасаться с холодным ночным воздухом и потому лед, подмываемый снизу течением, становится тоньше и может неожиданно проломиться под санями.

Поэтому он настоял, что пойдет впереди, проверяя прочность льда длинным шестом. Но его спутники с ним не согласились. Они считали, что тяжелая работа должна одинаково ложиться на всех. Лишь когда Сёльви провалилась под лед у низких шхер, они ему уступили — ведь он был из них самый опытный.

У них и без этого было много дела, им приходилось все время следить за упряжками, чтобы сани не застревали и чтобы собаки не поранили лапы. А когда сани застревали, собаки тотчас начинали очищать лапы от снега. При этом они вырывали и мех, и лапы сразу начинали кровоточить.

На поврежденные лапы надевали маленькие камики, которые Наруа и Сёльви сшили перед отъездом. Но и с камиками все было не так просто, их следовало осматривать на каждом привале. Если они затвердевали от снега, у собак могло начаться воспаление. После недели пути по глубокому снегу друзья наконец вышли на участок, где его вообще почти не было. Сколько хватал глаз, синел чистый блестящий лед.

Они ехали вдоль берега, высматривая пещеру, в которой Киторак советовал им остановиться на ночлег.

Пещера находилась у самого льда. Не знающему о ней человеку найти ее было бы трудно. С севера ее ограждали горы, а многочисленные шхеры, словно согнутая рука, прикрывали вход со стороны моря.

Внутри этой «согнутой руки» друзья оставили собак, и, разгрузив сани, Апулук и Лейв отправились на охоту, чтобы накормить собак мясом. Тем временем Наруа и Сёльви старались придать пещере жилой вид.

 

Захваченные врасплох

После недолгих поисков Апулук обнаружил в широком распадке, тянущемся от фьорда к невысокому холму на востоке, свежий олений помет.

Друзья поняли, что олени голодны — в некоторых местах они разрыли полуметровый слой снега, чтобы добраться до мха и лишайников.

Пройдя по следам оленей, они миновали распадок и перевалили через холм, с которого ветер сдул весь снег. На обнаженной земле для оленей не осталось ничего съедобного.

Прищурившись, Апулук оглядел склоны. Неожиданно он насторожился.

— Умиарссуак, — удивленно пробормотал он. — Смотри, Лейв, большой корабль.

В заливе виднелся корабль, вмерзший в лед.

Лейв заслонился рукой от солнца.

— Должно быть, он простоял тут всю зиму, — сказал он. — Видно, застрял во льдах еще поздней осенью.

— Это корабль Торстейна? — спросил Апулук.

— Нет, этот корабль больше, чем его кнарр. И мачта у него выше. Такого корабля я никогда не видел, — ответил Лейв.

— Интересно, есть ли там живые люди? — сказал Апулук, задумчиво глядя на корабль.

— Если и есть, то зимой им пришлось несладко. Давай спустимся и посмотрим. Может, им нужна помощь.

Друзья спустились с невысокой горки и по льду пошли к кораблю.

Похоже, на корабле не осталось ни одного живого человека, потому что на борту никого не было.

Друзья нерешительно подошли к кораблю и обогнули форштевень. Люди на корабле были, это стало ясно, когда Апулук и Лейв обнаружили выброшенные с правого борта объедки.

— Смотри! — Апулук нагнулся и поднял обглоданные оленьи кости. — Эти кости выбросили совсем недавно. Мозг в них еще свежий и…

Его прервал громкий вопль, и несколько вооруженных человек спрыгнули с корабля и набросились на Лейва и Апулука.

Борьба была недолгой. Лейв не успел даже вытащить нож, а у Апулука вырвали лук еще до того, как он вложил стрелу в тетиву.

Друзей связали и грубо бросили на корабль. Там, на палубе высокий худой человек опрокинул их навзничь и быстро надел им на ноги железные кандалы.

Закованных пленников сбросили в трюм и там приковали к цепи, которой были уже скованы трое других пленников.

Лейв огляделся и с удивлением увидел перед собой Торстейна.

— Добро пожаловать, Лейв Стейнурссон, — с кривой усмешкой сказал Торстейн. — Хотел бы я иметь возможность пригласить тебя в какое-нибудь другое место.

— Торстейн? Что ты тут делаешь? Тебя тоже взяли в плен?

Торстейн показал на свои закованные ноги.

— Да. Они держат меня в плену с самого августа, — ответил он.

— А кто эти двое? Ролло тоже тут?

— Это Сигурд и Хельги, ты видел их в Стокканесе. А Ролло убит. Эти черти сразу убили его, христианин или нет, это им безразлично. Ролло убили, и большинство моих людей тоже. В живых остались только мы трое.

— Как это случилось?

Торстейн прислонился к мощным шпангоутам корабля.

— Мы зашли в небольшой залив в Южной Гренландии, чтобы запастись питьевой водой. До реки было довольно далеко, поэтому я взял с собой большую часть людей, чтобы не ходить несколько раз.

Когда мы вернулись, разбойники уже захватили наш корабль. Стражу они убили, а свой корабль спрятали за торосами.

Мы ничего не подозревали и попались в эту ловушку, нас взяли почти без борьбы.

— А зачем они приплыли сюда на север? — спросил Лейв.

— Капитан у них больно жадный. Он слышал, что у эскимосов на севере много шкур, и решил их ограбить. Всю осень мы двигались на север, и всюду, где ему встречались эскимосы, он убивал их и забирал шкуры и мех. Нас они везли с собой.

— А почему вас не убили?

— Сигурд и Хельги молодые и сильные, на юге их можно дорого продать. А что касается меня, разбойники ждали, что мои родственники в Исландии заплатят им за меня хороший выкуп.

— Как думаешь, что они сделают с Апулуком и со мной?

— Тебя они, конечно, пощадят, потому что твои родичи в Исландии заплатят за твое освобождение, — сказал Торстейн. — А вот Апулука убьют, его продать нельзя.

Лейв кивнул. Он все понял и с грустью посмотрел на своего названого брата, который пытался освободить ноги от кандалов.

На палубе раздался грубый голос, он что-то кричал на непонятном Лейву языке.

— Кто это? — шепотом спросил Лейв у Торстейна.

Торстейн поднял голову и что-то крикнул в ответ, человек на палубе засмеялся, видимо, довольный его ответом.

Лейв поднял голову и увидел великана с черными, как смоль, волосами и длинной лоснящейся бородой, заплетенной в длинные косички. Такого человека он никогда не видел и вздрогнул от страха.

— Это капитан, — объяснил Торстейн. — Я сказал ему, что твоя семья известна в Исландии и что за Апулука его община наверняка даст много дорогих шкур.

— И что он ответил?

— Что ты будешь его рабом, пока родные тебя не выкупят.

— А Апулук?

Торстейн грустно покачал головой.

— Он сказал, что скрелинга выбросят за борт, как только он поможет вывести корабль изо льдов.

Лейв обхватил колени руками, словно ему вдруг стало холодно.

— Наруа и Сёльви тоже с нами. Мы оставили их в пещере в двух часах хода отсюда.

— Сёльви? — удивился Торстейн. Почему она не в Стоканесе с Хельгой и Фридой?

Лейв грустно посмотрел на свои кандалы.

— Стокканес сожгли, тихо ответил он. Хельгу и всех, кто был в усадьбе, убили, спаслись только Сёльви и Фрида. И Лейв рассказал подробно обо всем, что случилось с тех пор, как Торстейн ушел на своем корабле в Гардар.

Торстейн, не перебивая, слушал его рассказ. Он сидел, крепко сжав губы и прислонившись головой к грубым корабельным доскам.

Лейв замолчал и поднял на него глаза — по худым, заросшим щетиной щекам Торстейна текли слезы.

— Большое горе мне причинил твой рассказ, Лейв, — почти шепотом проговорил он. — Мне было больно узнать, что Хельгу убили.

— Но Фрида жива, — сказал Лейв.

— Да, Фрида жива. — Торстейн потряс цепью, сковавшей его ноги. — Только я сомневаюсь, что когда-нибудь освобожусь от этих цепей.

— Наруа и Сёльви нам помогут, — утешил его Лейв. — Они не так глупы, чтобы позволить захватить себя, как это получилось с нами.

Торстейн положил руку Лейву на плечо.

— Будем надеяться на Бога, — сказал он, — и молиться, чтобы Он вызволил нас отсюда.

Лейв промолчал. Он подумал, что, наверное, в их случае умнее надеяться на оставшихся в пещере девушек.

 

Наруа принимает важное решение

Прошло два дня, а Апулук с Лейвом все еще не вернулись в пещеру. Наруа и Сёльви решили, что они напали на след крупной дичи и так увлеклись охотой, что забыли о времени.

Наруа рассказала Сёльви о своем дедушке, который однажды несколько недель преследовал белого медведя и в конце концов вернулся домой ни с чем, потому что медведь уплыл с дрейфующими льдами.

На третий день Сёльви поняла, что случилась беда. Она не могла поверить, что Апулук мог настолько увлечься охотой, что позабыл обо всем на свете. Ведь он знает, что собаки не ели уже несколько дней и что у них мало времени, чтобы добраться до нужного пролива. Наверняка с ними случилось какое-то несчастье. Она предложила Наруа пойти по следам охотников, чтобы узнать, в каком направлении они ушли. Наруа согласилась, и они, не откладывая, отправились в путь.

Идти было легко, потому что следы Лейва и Апулука были хорошо видны на снегу. Они вели через залив к распадку, который кончался у бесснежного холма.

Наруа быстро обнаружила и следы оленей, и объеденную растительность на холме.

Девушки шли тем же путем, по которому несколько дней назад прошли Лейв и Апулук. Неожиданно Сёльви схватила Наруа за руку и показала на восток.

— Смотри! Там! — взволнованно прошептала она.

Наруа вгляделась и увидела черный корабль, его мачта раскачивалась, словно грозящий палец. Что-то ей подсказало, что это злой корабль, такой же, каким был корабль Гримура и Ране.

— Там кто-то идет, — прошептала Сёльви.

Девушки легли и постарались сделаться незаметными. С корабля на лед спустились несколько человек. Пятеро из них были скованы толстой цепью.

— Корабль с рабами! — испуганно воскликнула Сёльви. Моя мать тоже была закована в цепи!

Цепочка мужчин подошла к ближайшему торосу, и мужчины начали откалывать куски льда. По штанам, сшитым из медвежьих шкур, девушки с ужасом узнали Апулука и Лейва.

— Их взяли в плен! — Сёльви заплакала. — Теперь их увезут в Англию и там продадут в рабство.

Наруа лежала молча и внимательно следила за вмерзшим в лед кораблем.

— Мы их освободим, — уверенно проговорила она. — Идем, Сёльви. Теперь мы знаем, где они, и знаем, что они никуда отсюда не денутся, пока корабль не освободится ото льда. Пошли обратно в пещеру и там решим, что нам делать.

— Только бы разбойники не нашли нашу пещеру, — сказала Сёльви по дороге назад.

— Не найдут, — утешила ее Наруа. — Ни пещеру, ни собак. Нужно будет только обвязать собакам пасти, чтобы они вдруг не залаяли. — Она сердито оглянулась назад. — Их взяли в плен злые люди. Самое трудное будет снять с них эти цепи, ведь железо такое твердое.

— По-моему, я помню, как их сковывают. Цепь проходит через кандалы всех пленников и крепится к мачте.

Девушки торопились. Сёльви думала о попавших в плен Лейве и Апулуке, и в ней закипал гнев.

— Этих разбойников следует убить, — сердито сказала она. Наруа кивнула. Она шла так быстро, что Сёльви с трудом за ней поспевала.

— Они и будут убиты, — сказала она каким-то не своим голосом.

Сёльви взглянула на подругу, ненависть той была ничуть не меньше ее собственной.

— Но как мы это сделаем?

Наруа неожиданно остановилась. Глаза ее потемнели от гнева.

— Кажется, я уже приняла важное решение, — сурово ответила она.

 

Выполнение задуманного

Бесконечно долго ползли Наруа и Сёльви к этому разбойничьему кораблю. Они накинули на себя шкуру белого медведя и, стараясь быть почти невидимыми, ползли, осторожно работая локтями и коленями. Наруа не переставала бормотать какие-то непонятные и бессмысленные слова, объяснив Сёльви, что это магические заклинания, которые могут привлечь им на помощь некие таинственные силы.

Несмотря на то, что была ночь, светло было, как днем. Из-за ровного, почти безжизненного света, не дававшего тени, все на льду сливалось воедино.

Не один час подруги ползли через залив в ту часть бухты, где стоял корабль. Время от времени они замирали и прислушивались. Не услышав ничего подозрительного, они продолжали путь, но малейший скрип корабельный обшивки или вздохи льдин заставляли их остановиться и замереть.

Сёльви толкала перед собой небольшую плошку с горящей ворванью, а Наруа тащила за собой мешок с рыбьим жиром, ворванью и тяжелой каменной лампой.

В нескольких метрах от корабля они остановились.

Сёльви шепотом объяснила Наруа, как, по ее мнению, корабль устроен внутри.

— Там, под этим возвышением, спят капитан и его люди. — Из-под шкуры она показала на возвышение на палубе. — В середине корабля есть углубление, похожее на колодец. Там лежит груз, и там же держат пленников. Они закованы в кандалы, но с цепью, соединяющей их, я справлюсь. — Она замолчала и показала на поручни. Наруа подняла глаза — там на палубе потягивался только что вставший человек. Он подошел к трюму и заглянул вниз. Потом долго зевал и наконец сел на такелаж, державший мачту, и прислонился спиной к поручням.

— Что нам с ним делать? — прошептала Сёльви.

Наруа улыбнулась и вытащила каменную лампу с жиром.

— В детстве я бросала камни лучше Апулука и других мальчишек.

Страж как будто снова уснул. Поникнув, он сидел на такелаже, большой топор лежал у него на коленях, руки висели.

— Останься здесь, — шепнула Наруа Сёльви. Они были так близко от корабля, что хорошо видели профиль стража.

Она беззвучно выскользнула из-под шкуры и поползла по льду. В одежде из тюленьих шкур она была похожа на молодого тюленя, ползущего к полынье.

В метре от поручней она вскочила и с силой метнула на корабль тяжелую лампу. Лампа глухо ударилась о висок стража. Он тяжело вздохнул и повис на натянутых снастях. Лампа скатилась на лед.

Наруа подбежала к поручням и замерла. Но на корабле никто не проснулся. Убедившись, что все спят, она подняла лампу и сделала знак Сёльви, чтобы та подбежала к кораблю.

Молча, помогая друг другу, девушки поднялись на борт.

Корабль был устроен так, как говорила Сёльви. Внизу в открытом трюме спали пленники. Они были укрыты старыми шкурами, и было слышно, как позванивает цепь, когда кто-нибудь из них шевелился.

Наруа с огнем проскользнула на нос. Разбойники спали под навесом. Она быстро собрала все, что могло гореть, — какую-то одежду, веревки, кусок паруса и бочонок с черной тягучей жидкостью, которую она разлила по палубе. Наруа действовала почти беззвучно, и только когда один из разбойников зашевелился во сне, она замерла, дожидаясь, чтобы он успокоился.

Собрав перед навесом, под которым спали разбойники, все, что могло гореть, она вылила на это рыбий жир и ворвань и подожгла в нескольких местах.

Огонь медленно разгорался. На ворвани вспыхивали маленькие язычки пламени, и Наруа со стучащим сердцем следила, как желтый огонь разгорается и растет. Теперь заторопилась Сёльви. Первым делом она вынула топор из рук лежавшего стража. Когда она разжимала его пальцы, он что-то пробормотал, на мгновение открыл глаза и уставился на нее. Испугавшись, она ударила его обухом топора, и он снова погрузился в глубокое беспамятство.

Потом она бросилась в трюм. Апулук тут же проснулся и сразу понял, в чем дело. Он приподнялся и показал назад. Сёльви улыбнулась и кивнула ему. Она последовала за длинной цепью до того места, где цепь была прикована к мачте. Очень осторожно она выбила из кольца железную затычку и освободила цепь.

Между тем Апулук тихо разбудил остальных пленников и, стараясь не шуметь, вытянул цепь из отверстия в кандалах.

Освободившись, Лейв и Апулук кинулись на корму: они видели, что туда бросили их оружие. Им удалось схватить луки и ножи до того, как разбойники проснулись.

Огонь разгорелся уже вовсю. И не столько из-за ворвани, сколько благодаря смоле, которую Наруа, даже не подозревая, как хорошо горит эта жидкость, выплеснула на палубу. Разогревшись, смола вспыхнула, вверх взметнулись большие языки пламени. Тут же загорелся и сам деревянный корабль, и вскоре огонь уже образовал непроницаемую стену между трюмом и носом корабля.

Послышались жуткие крики проснувшихся разбойников. И Сёльви, стоявшая вместе с Апулуком на корме возле штурвала, сказала:

— Эти люди из Англии. Они говорят на языке моей матери.

Апулук кивнул. Он стоял с луком, и стрела была нацелена на огненную стену.

— Они несут зло и потому должны умереть, — коротко сказал он.

За огненной стеной началось смятение. Со страшными криками двое разбойников прорвались сквозь огонь и выбрались на палубу. Одного остановила стрела, вонзившаяся ему в грудь. Но другой с поднятым мечом бросился на Наруа, стоявшую возле трюма. Лейв пустил стрелу и попал разбойнику в плечо. Однако стрела его не остановила. С безумным воем он поднял меч и уже хотел обрушить его на девушку, как она снова метнула свою тяжелую лампу. Лампа угодила разбойнику в лоб, его рев сменился стоном, и он упал в трюм вниз головой.

Еще один разбойник вырвался из огня. Он бежал не глядя и свалился на поднимавшегося из трюма Торстейна. Торстейн схватил врага за плечо, но тот успел ранить его в грудь до того, как Торстейну удалось вырвать меч у него из рук. Одним ударом цепью Торстейн убил врага.

Из-за огня доносились крики и кашель пиратов. Черный ядовитый смоляной дым тек над палубой и душил их. Неожиданно они все разом бросились сквозь огонь.

Вид их был ужасен. Черные от дыма и копоти лица, красные, обезумевшие глаза. Безумие делало их опасными.

Сёльви оцепенела от ужаса. Она громко закричала и схватила Апулука за руку.

— Тот, высокий, с бородой! Это он взял нас тогда в плен!

Апулук взглянул на капитана — это был великан с черным лицом, налитыми кровью злобными глазами, сильными голыми плечами и мощной грудной клеткой. Сальные косички, в которые была заплетена борода капитана, бились о его грудь, когда он, рассыпая во все стороны искры, вырвался из огня.

Капитан быстро огляделся. Потом, размахивая над головой мечом, длинными, кошачьими прыжками помчался на корму, извергая проклятья на своем языке.

Апулук изо всех сил натянул тетиву, и его стрела впилась в запястье бегущего капитана. Меч со звоном упал на палубу.

Но капитан не остановился. Со стрелой в запястье он бежал к штурвалу, где стоял Апулук.

Апулук не шелохнулся. Он вытащил нож, подаренный ему Торстейном, и когда капитан бросился на него, даже не попытался увернуться. Напротив, стоявшей рядом Сёльви показалось, что Апулук сам бросился в объятия капитана.

Рука с ножом скользнула под мышку капитана, и когда тот хотел переломать Апулуку кости, нож Апулука вошел ему в бок и поразил сердце.

На мгновение капитан замер с открытым ртом. Глаза его погасли. Он попытался что-то сказать, но изо рта у него вырвалось лишь хриплое бульканье. Его руки медленно отпустили Апулука, и он шагнул назад, глядя на своего победителя и не веря в случившееся. Потом упал, на руки и на колени, закашлялся и уже бездыханным повалился набок.

Апулук смотрел на зажатый в руке нож и вспоминал то, что сказал старый шаман Шили, когда зимой заклинал духов.

Другие разбойники тоже пытались пробиться на корму корабля, но Лейв с мечом, который ему бросил Торстейн, не пропускал их туда.

Трое разбойников начали теснить Лейва. Один из них хотел проскользнуть у него за спиной, но только зашел за мачту, как с удивленным криком рухнул на палубу, пораженный каменной лампой Наруа. Его товарищи обернулись, и один замахнулся на нее мечом, но она отскочила за мачту, успев схватить топор для колки льда. И, когда разбойник поднял меч, метнула в него этот топор так же, как эскимосы мечут гарпун. Тяжелый железный топор вошел ему в грудь.

Со страшным криком последний разбойник прыгнул за борт. Он упал на лед, но тут же вскочил и бросился прочь от корабля.

Апулук сунул нож в ножны, сделанные в голенище камика, и схватил лук. Он уже положил стрелу на тетиву и хотел пустить ее в убегающего врага, как почувствовал на плече чью-то руку.

— Пусть он бежит, Апулук, — сказал поднявшийся из трюма Торстейн. Рана на груди у него еще кровоточила. — Там его ждет более тяжелое наказание, чем смерть от твоей стрелы.

Апулук опустил лук и серьезно посмотрел на хозяина Стокканеса. Он понял, что Торстейн просит оставить этому человеку жизнь. Потом повернулся к Сёльви.

— Скажи Торстейну, — попросил он ее, — что если он просит меня о жизни этого человека, я тоже прошу у него жизни одного человека.

Сёльви перевела слова Апулуку, и когда тот увидел, что Торстейн кивнул, сказал:

— Я прошу освободить Сёльви. Она твоя рабыня.

Сёльви опять перевела его слова, и Торстейн ответил:

— Если ты этого хочешь, Сёльви — твоя.

— Я не хочу владеть ею, — объяснил Апулук. — Я хочу, чтобы ты дал ей свободу.

Торстейн посмотрел на Сёльви и положил испачканную в крови руку ей на плечо.

— Ты свободна, Сёльви. Отныне ты можешь сама распоряжаться своей жизнью. Если бы я мог дать тебе что-нибудь лучшее, чем свобода, я бы не задумываясь это сделал.

Сёльви просияла от радости.

— Лучше свободы нет ничего, — ответила она и с благодарностью схватила руку Апулука.

Торстейн понял, что Сёльви тоже из тех исландцев, которые здесь стали настоящими людьми.

Уже весь нос корабля был объят пламенем. Огонь распространился на трюм, и его длинные языки начинали лизать корму.

— Где Сигурд и Хельги? — спросил Лейв. В разгаре сражения о них все забыли.

Торстейн глянул в трюм. Сигур и Хельги лежали внизу и, пока до них не добрался огонь, пытались освободиться от цепи, к которой были прикованы их кандалы. Лейв и Апулук, освободившись, бросились наверх, забыв о товарищах по несчастью. А когда Торстейн ударил пирата цепью, она зацепилась за шпангоут, и теперь Хельги с Сигурдом не могли до нее дотянуться. Но пока наверху шло сражение, они не хотели просить о помощи.

Лейв быстро спрыгнул вниз и освободил цепь. Не прошло и минуты, как Сигурд и Хельги уже присоединились к остальным. В живых из пиратов остались двое — страж и тот, которого Наруа ударила своей лампой. Их привели в чувство, растерев снегом, и позволили бежать за товарищем, который убежал с корабля.

Спасенные и спасители покинули горящий корабль и пошли через залив к горе.

Не доходя до нее, они оглянулись на корабль.

— Отныне он уже не будет возить рабов, — сказала Сёльви.

Торстейн вздрогнул.

— Теперь я по себе знаю, что значит быть рабом, сказал он. — В Стокканесе, который я отстрою заново, больше никогда не будет рабов.

 

Последние похищения

В стойбище Шили они шли по морскому льду на некотором расстоянии от берега. У берега лед уже начал таять, и на подмытых течением местах образовались большие полыньи, где собирались морские птицы.

Лейв отказался от мысли посетить незнакомые земли на западе. На это лето он уже был по горло сыт приключениями.

Рана Торстейна быстро зажила, и вскоре, когда снег становился слишком рыхлым, он уже мог бежать за санями вместе с другими.

Стало по-летнему тепло, и люди спали под открытым небом на шкурах, которыми в пути закрывали сани. Торстейну и его людям нравился такой способ передвижения, раньше он был им неизвестен. Их восхищала ловкость Лейва и Апулука, с какой они управляли собачьей упряжкой и охотились на тюленей на льду.

Они успели добраться до становища до того, как лед во фьорде вскрылся. Все радовались встрече, особенно Фрида и ее отец.

Фрида вместе с другими эскимосскими детьми выбежала на лед встречать сани. Подбежав поближе и увидев, кто приехал, она вдруг воскликнула:

— Атата! Атата!

Торстейн бросился к ней, Он схватил ее и поднял над головой. Потом прижал к себе, и она прижалась теплой щекой к его бороде.

— Она говорит! — крикнул Торстейн Лейву и Сёльви. — Вы слышали, она может говорить!

— Она сказала «Отец! Отец!» — крикнула Сёльви и подбежала к Торстейну. — Фрида, ты научилась говорить? — спросила она девочку по-эскимосски.

Фрида кивнула:

— Да. Шили научил меня говорить. Он летал к одному человеку на Луне и принес оттуда мой голос. Так он мне сам сказал.

— Что она сказала? — спросил Торстейн.

— Она сказала, что шаман Шили забрал ее голос у человека на Луне, — ответила Сёльви и от себя добавила: — И что теперь ты должен научить ее говорить на языке исландцев.

Как велит обычай, в тот вечер в становище был устроен большой пир. Все были приглашены в палатку Шили, которому хотелось быть хозяином этого праздника. Когда оказалось, что старику в последнее время не очень везло с охотой, эскимосы принесли ему дары в виде мяса и другой пищи.

Люди много ели, танцевали, смеялись, разговаривали и снова ели.

В разгар праздника Апулук вскочил со своего места. Он схватил бубен и запел:

Апулук остановился перед Сёльви и, раскачиваясь под звуки бубна, снова запел:

Неожиданно он отшвырнул бубен, подхватил Сёльви на руки и понес ее из палатки, невзирая на общие протесты. Лейв и другие молодые люди попытались остановить его, но Апулук крепко держал свою добычу и раздавал удары налево и направо. Выбравшись из палатки, он опустил Сёльви на уже приготовленные и запряженные сани, криком поднял собак и помчался по хрупкому льду.

Торстейн с удивлением наблюдал за этим похищением. Он не знал, должен ли он вмешаться и освободить Сёльви, но, вспомнив, что во время возвращения в стойбище Сёльви все время держалась рядом с Апулуком, решил этого не делать.

— Что это с ним? — спросил он у Лейва. Когда Лейв вернулся в палатку, из носа у него текла кровь.

Лейв засмеялся:

— Апулук похитил себе жену, Торстейн. Так здесь люди женятся.

Наруа сидела между Шили и своим отцом. Она подняла глаза на Лейва.

— Мой брат уже не вернется сюда. Разве что в гости через несколько лет, но жить здесь он больше не будет.

— Что? — воскликнул Лейв и вытащил из носа клок заячьей шерсти, которую засунул туда, чтобы остановить кровь.

Наруа посмотрела на большие плоские камни пола и повторила слова Апулука:

— Может, желание найти эту землю и поселиться там вместе с этим родным человеком бьется в его крови, бегущей по жилам.

— Ты хочешь сказать?.. — Лейв с изумлением смотрел на нее.

Наруа кивнула и смущенно взглянула на вход в палатку.

Лейв с криком вскочил. Он схватил Наруа за длинные волосы и, не обращая внимания на ее громкие протесты и поднявшийся в палатке шум, потащил к выходу.

Несколько молодых людей хотели преградить ему путь, но он отшвырнул их. Старый Шили довольно посмеивался. Он бил себя по коленям и с улыбкой кивал Торстейну.

— Какое счастье! — воскликнул он. — Какое огромное счастье! Сразу два похищения невест на моем празднике!

Выбежав из палатки, Лейв в растерянности остановился.

— Твои сани стоят за палаткой моего отца, — шепнула ему Наруа. — Я запрягла собак и собрала все, что нам необходимо.

Лейв с облегчением снова схватил ее за волосы.

— Я правильно все делаю? — шепотом спросил он.

— Напусти на себя более грозный вид, а то тебе никто не поверит, — посоветовала Наруа и снова громко запричитала.

Лейв решительно потащил счастливую жертву к своим саням. Бросил ее на лежавший на них груз и поднял собак.

Сани со свистом пролетели по рыхлому береговому льду и помчались по замерзшему еще фьорду.

Лейв держал путь на север. Там, далеко на льду, он видел черную точку и знал, что что это Апулук и Сёльви остановились и ждут, чтобы они с Наруа к ним присоединились.