На Центральной улице только-только зажглись фонари, когда Этли припарковал машину и вошел в паб «Берджин». Он занял столик у задней стены и заказал пива, собираясь потягивать его и одновременно просматривать дело Уоллис Стоунман. В ожидании пива Этли проверил автоответчик и прослушал сообщения от лейтенанта и начальника смены, оба они беспокоились о том, почему до сих пор нет никаких результатов по делу об убийстве Софии Манетти. Последним было сообщение, которое он уже прослушал два часа назад, – от старого друга Билла Хорста, специального агента главного управления ФБР в Манхэттене.
«Эй, Этли, – сказал голос Билла. – У меня есть кое-то, что тебе может пригодиться. Буду в “Берджин” около пяти».
Этли стер сообщения и, взглянув на часы, убедился, что у него есть еще по крайней мере пятнадцать минут до прихода Хорста. Ему принесли пинту ледяного пива, и Этли с удовольствием, какое бывает только после окончания рабочего дня, сделал глубокий глоток и лишь после этого открыл дело Уоллис. Он заранее знал, что это будет интересное чтение, знакомые подростковые штуки.
В деле были собраны документы за последние два или три года, со времени, когда Уоллис Стоунман начала как-то проявлять себя в социальном плане и постепенно оказалась на улице. Сначала, конечно, прогулы, несколько незначительных привлечений к суду по делам несовершеннолетних – два случая кражи в магазине, попытка сопротивления аресту, когда она и двое ее друзей были остановлены в районе Ист-Вилладж в три часа ночи. Уоллис была исключена из Харпсвелл за несоблюдение дисциплины, а позднее еще из двух дорогих частных школ.
Когда она наконец ушла из дома, по данным дела, она состояла в компании человека по имени Ник Пирс и – вот и она – Софии Манетти, ныне покойной. Пирс был таким же сбежавшим из дома подростком, на год старше Уоллис, но с очень богатым опытом судимостей по делам несовершеннолетних, в том числе связанным с наркотиками. Судя по всему, эти двое недолго состояли в одной компании. Других упоминаний о девице Манетти в деле не было.
Судя по документам дела, большинство проблем в жизни Уоллис были связаны с тем фактом, что она – приемный ребенок. В разговоре Этли с Клер Стоунман эта деталь почему-то не упоминалась. У Этли были друзья, которые выросли в такой же ситуации. Приемные дети достигают подросткового возраста, и обычное отроческое бунтарство часто проявляется у них в преувеличенном виде, иногда увеличиваясь даже до крайности, когда подросток однажды просыпается, как ему кажется, в чужом, незнакомом доме. В большинстве случаев приемная мать делает все от нее зависящее, чтобы смягчить психологическую травму, помимо прочего, обращаясь за советом к специалистам, но результат может быть разным.
В деле было несколько примечаний соцработников, вызывающих тревогу. Пытаясь помочь дочери стать дисциплинированной и научиться управлять эмоциями, Клер Стоунман записала Уоллис на занятия боевыми искусствами в известной школе самбо к Колумбусе. Девочка занималась там два года. Когда Уоллис начала заниматься, она была озлобленной и непокорной двенадцатилетней девочкой. После двух лет профессиональной подготовки она превратилась в озлобленную и непокорную четырнадцатилетнюю девочку, которая теперь знала пятьдесят разных способов искалечить человека. Кроме того, у бывшего мужа приемной матери, Джейсона Стоунмана, было ружье, и из соображений безопасности он научил Уоллис пользоваться разным огнестрельным оружием.
Фантастика, думал Этли. Какие милые родители. Мистер и миссис Стоунман превратили свою дочь в бойцовую команду, состоящую из одного человека, в настоящее время разгуливающую по улицам Нью-Йорка и, по-видимому, совершенно неуловимую. Как на лицо, подлежащее наблюдению, на нее был выписан ордер на весь год, но за этот год она ни разу не была задержана.
Этли досмотрел дело и допил пиво как раз в тот момент, когда появился Билл Хорст.
– Этли, дружище. – Билл улыбнулся во весь рот, сел и дал знак официантке принести два пива.
Билл и Этли вместе учились в академии почти двадцать лет назад. Однажды во время перерыва между лекциями пришли два агента ФБР и увели Билла, предположительно для выполнения секретного задания, для которого требовался человек, не связанный с правоохранительными органами. Этли так и не узнал, почему федералы выбрали Билла – неопытного новобранца – и что это было за задание. Билл совершенно исчез почти на десять лет, а потом снова появился в городе как постоянный агент в манхэттенском офисе ФБР.
– Что у тебя есть для меня? – спросил Этли.
Принесли пиво. Билл кивком поблагодарил официантку, подождал, пока она уйдет, и сказал:
– Ты подал заявление на розыск одной девицы из Вест-Сайда?
– Да, – сказал Этли, удивленный такой осведомленностью. Он действительно подал заявление на розыск Уоллис Стоунман, но лишь в местные правоохранительные органы. Он даже представить себе не мог, чем шестнадцатилетняя девочка могла заинтересовать ФБР. – Ее зовут Уоллис Стоунман. Уличный подросток.
– Натворила что-нибудь?
– Нет, – ответил Этли. – Надеюсь, просто свидетель. Может что-нибудь знать. А как ты-то узнал о розыске?
– Ты что, шутишь? Мы в манхэттенском офисе все твои фанаты, – сказал Билл. – У нас доска объявлений специальная висит, чтоб нас в курсе твоих дел держать.
– Иди к черту, – сказал Этли.
Билл улыбнулся.
– У нас двойное убийство на побережье. Знаешь остров Шелтер?
– Слышал, но никогда там не был.
– Жертвы… – Билл запнулся, думая, какой частью информации можно поделиться с Этли, не имеющим отношения к ФБР. – В общем, так… У нас в списке особого контроля был один парень, сначала он один, а потом мы добавили двух его сыновей. Бенджамин Хатч, сыновья Эндрю и Роберт. Знакомы тебе эти имена?
– Нет, – ответил Этли, все еще недоумевая, как Уоллис Стоунман могла попасть в дело федерального значения.
– Короче говоря, – продолжал Билл, – этот Хатч… у него был бизнес, связанный с импортом. Несколько лет назад в бюро прослышали, что он уклоняется от таможенных правил. Мы занесли его и его парней в список особого контроля, просто чтобы проследить, ты ведь знаешь, что нацбезопасности всегда есть дело до международной торговли. Но годы шли, а на Хатча и сыновей ничего не было.
– И сколько лет прошло?
– Десять или больше. Хатч помер три года назад. На сыновей не было вообще ничего… до вчерашнего дня. По-видимому, братья Хатч уехали куда-то по делам, а когда вернулись, застали дома неожиданных гостей. Кто бы это ни был, беспорядок они устроили жуткий. Эндрю и Роберт оба убиты, очень грязно. Местные копы ввели имена Хатчей в систему, и нам тут же поступил сигнал, они ведь все еще в нашем списке. Мы съездили туда, проявили положенное усердие.
– Нашли что-нибудь?
– Неа, – ответил Билл. – Ничего существенного. Просто убийство, насколько можно судить. Мы оставили это дело местным трудягам.
– Ну ладно… – сказал Этли, все еще ожидая узнать, как эта история связана с Уоллис Стоунман.
Билл достал смартфон и начал искать что-то, просматривая папки с файлами. Когда нашел, включил изображение и передал Этли. Это была видеозапись, удивительно отчетливая, снятая скрытой камерой, по-видимому, на железнодорожной платформе.
На платформе стояли четверо подростков, одетых в стиле эмо. Приглядевшись, Этли узнал в одной из девочек Уоллис Стоунман. К станции подошел поезд. Уоллис и ее друзья вошли в вагон, поезд ушел.
– Это она, – подтвердил Этли, возвращая телефон Биллу. – Что это за станция?
– Гринпорт, конечная. Рядом с паромной переправой к острову Шелтер. Снято вчера, в день убийства.
Этли обдумал это и взглянул на Билла.
– Думаешь, эти дети как-то связаны с убийцами?
– Неа, – ответил Билл. – У местных копов убедительные данные о времени убийства и полное описание двух неизвестных и их тачки. Твои подростки уехали из Гринпорта по крайней мере за два часа до убийства. Мы просмотрели записи всех камер наблюдения на вокзале и на стоянке, надеясь поймать неизвестных, но…
– Ладно, – сказал Этли. – То есть ваша система идентификации лиц просканировала лица людей на вокзале, прогнала их через базу данных, и так всплыл мой запрос. А может ваша сверхсекретная программа сказать мне, что Уоллис Стоунман и ее друзья делали в этом чертовом Лонг-Айленде?
– Понятия не имею, друг мой, – ответил Билл с довольной усмешкой, – и теперь, мне кажется, это твоя проблема, а не моя. Твое здоровье.