Лев вышел из магазина на Ямайка-авеню и, свернув на боковую улицу, пошел через бедный квартал. Какие-то подростки-латиноамериканцы провожали его удивленными взглядами, другим было все равно. Через три квартала Лев подошел к дешевому мотелю, поднялся по наружной лестнице на второй этаж и вошел в комнату в дальнем конце здания. Свет в комнате был выключен, тяжелые шторы на окнах опущены, так что Льву пришлось подождать, пока его глаза привыкнут к темноте.

– Что принес? – Голос Клеско раздался с одной из двух огромных кроватей – он настоял, чтобы оба они говорили по-английски, даже между собой. Клеско лежал на кровати, прижимая ко лбу пластиковый пакетик со льдом.

– Таблетки, – сказал Лев. – Виски, как ты хотел. Немного еды.

Клеско убрал с лица пакет со льдом и сел на кровати. Лев протянул ему упаковку перкоцета, которую купил на углу. Клеско проглотил три таблетки, запив большим глотком «Джек Дэниелс», затем снова положил лед на лоб и лег. Головные боли у него начались почти сразу, как они сошли с рыбацкого судна в Портленде.

– Этот чертов свет, – ворчал Клеско в первый день. – От чертовых американских фонарей глаза болят.

Лев достал из пакета бинты и принялся обрабатывать рану Клеско от пули тюремного охранника, прошедшей навылет. Клеско принимал антибиотики, и они, похоже, действовали, несмотря на то что он каждый день пил виски. Лев промыл рану с обеих сторон, обработал перекисью водорода и наложил свежую повязку. Клеско даже не шелохнулся.

Но не физическое состояние Клеско беспокоило Льва. Помимо его непрерывных жалоб на «американский свет» были еще невнятные ругательства неизвестно в чей адрес и долгие часы угнетающего молчания. Лев начинал беспокоиться, думая, что многие годы, проведенные в неволе, повредили разум Клеско, Лев не мог даже представить, что тому пришлось пережить в тюрьме. Но если его сознание и помутилось, это никак не повлияло на его мастерство жестокого, профессионального преступника, он доказал это во время бегства из сибирской тюрьмы.

Кроме того, между ними, казалось, не было никакой очевидной связи, родственной, природной. Каждый год Лев получал в день рождения письмо от Клеско, по одной странице ужасных банальностей, нацарапанных стариковским, с каждым годом все более нетвердым почерком. Эти скудные знаки внимания сделали свое дело – заставили Льва отчаянно надеяться на воссоединение с отцом и неусыпно следить за появлением александритов, но надежда на восстановление реальной связи так и осталась неосуществленной.

За все то время, что прошло с его освобождения, Клеско ни разу не спросил Льва о том, как тот жил в Питере все те годы, что он провел в заключении. Лев рассказал бы ему, как перебирался из дома в дом с бандой Добрика, спал на полу, на чердаках, и обращались с ним не как с сыном знаменитого Алексея Клеско, а как со слугой, а потом, когда он повзрослел и стал полноправным членом банды, он держал под контролем улицы Питера, запугивал, калечил и даже убивал именем Добрика.

Теперь, когда он думал о потерянной связи с отцом, он ощущал болезненную пустоту внутри, злость и обиду, которая самого его застала врасплох. Лев думал о том, возможно ли еще возвращение, может ли он сделать что-то, чтобы восстановить связь с отцом, но как это сделать, он не знал. Здесь, в этой чужой стране, за тысячи километров от дома, Лев мог только верить, надеяться, что возвращение потерянных камней поможет вернуть человеческие чувства его сдержанному и отстраненному отцу.

В темной комнате мотеля Лев чувствовал, как лекарство Клеско оказывает свое действие – его дыхание замедлилось, и он уронил пакет со льдом. Лев даст Клеско поспать еще три или четыре часа, а потом надо двигаться дальше.

В первый раз они остановились в Манхэттене несколько дней назад, на 47-й улице, где несколько кварталов были заняты длинным рядом ювелирных магазинов. Сведения, полученные Львом от одного пражского перекупщика на черном рынке, привели их сюда. Магазин братьев Хэмлиш расположился на южной стороне улицы, неподалеку от Америкас-авеню. На двери висела красная табличка. К тому моменту Лев и Клеско раздобыли себе одежду, соответствующую обстановке, – кожаные пальто, рубашки, темно-синие джинсы и новые ботинки, так что пожилой продавец пропустил их в магазин без колебаний. Это был старик-еврей с длинной седой бородой и пейсами, спадающими на грудь. Он молчаливым жестом пригласил посетителей взглянуть на огромный выбор драгоценностей на застекленных прилавках.– Александрит, – сказал Лев. – У вас есть новый камень. – Глаза старика едва заметно сверкнули, когда он услышал акцент Льва, – скорее заинтересованно, чем настороженно.– Ах, да, – сказал старик. – Мой племянник. Его здесь нет.– Ваш племянник?– Камень не мой, – пояснил старик. – У моего племянника Исаака собственное дело. Он уехал на закупки. В Европу. Вернется в середине следующей недели. Приходите к Исааку.Лев и Клеско с минуту стояли молча, обдумывая слова старика.– Вы видели, кто принес камень? – спросил Клеско. – Вы знаете, кто пришел сюда с александритом? – Что-то в его голосе, может быть, акцент, более заметный и грубый, чем у Льва, вызвало явное беспокойство продавца.– Нет, – сказал он. – Меня здесь не было.Лев пристально посмотрел на продавца, пытаясь определить, говорит ли он правду или лжет. Он заметил, что внимание Клеско приковано к камерам наблюдения в магазине – их было две, по одной в каждом углу у дальней стены. Клеско повернул голову и посмотрел на улицу через витрину магазина: снаружи, на улице, было многолюдно. Лев понимающе наблюдал за отцом, видя, что тот просчитывает возможные ходы, как в любой жизненной ситуации, руководствуясь тремя вопросами: что ему нужно? как это получить? и кто попытается остановить его?– Эти камеры, – сказал Клеско продавцу. – У вас есть картинка того дня…– Нет, – перебил Лев отца. Клеско был заметно удивлен, почувствовав, как Лев крепко сжал его руку, заставляя его замолчать. – Ваш племянник возвращается в следующую среду? – спросил Лев любезно.– В среду, – кивнул продавец с заметным облегчением. – В среду или в четверг. – Старик протянул Льву визитку. – Вы можете позвонить Исааку, чтобы знать наверняка.Лев улыбнулся продавцу, отпустил руку Клеско, повернулся к двери и открыл ее перед отцом, пропуская его вперед. Клеско замешкался, бледное лицо его покраснело от злости, но он повернулся и вышел обратно на улицу, и Лев за ним.– Он не отдал бы нам видеозапись по собственной воле, – сказал Лев, подходя вплотную к Клеско. – И что бы ты стал делать? Взял ее? Здесь? – Лев широким жестом показал на 47-ю улицу, где было сосредоточено не менее ста ювелирных магазинов и отовсюду выглядывали охранники, камеры и настороженные лица. – Нет. У старика под прилавком кнопка тревоги. Мы должны дождаться этого Исаака.Отец и сын шли рядом, не говоря ни слова. Лев чувствовал, как нарастает гнев отца. Он знал, что каждой своей клеточкой отец хочет наказать его за нахальство, чтобы доказать свое превосходство, но Лев также знал, что злость отца не может ранить его. Клеско выжил на улицах Питера и в тюрьме потому, что каждый раз оказывался сильнее и жестче своих противников, этот инстинкт нельзя было просто отключить и включить, как какой-нибудь механизм. Поэтому Лев терпеливо ждал, и через некоторое время отцовский гнев утих. Здравый смысл победил. В конце концов, Лев был прав и они были заодно.– Да, – сказал Клеско по-русски, а по-английски добавил: – Ты прав. Хорошо, Лев.Сердце Льва наполнилось гордостью, но он не подал вида. Одобрение Клеско обрадовало и согрело его, и все же он чувствовал, что опасно искать такого одобрения.Из Бриллиантового района они направились прямиком в Квинс, остановившись, только чтобы купить мобильный телефон. Пока Лев вел их краденый «Понтиак», Клеско сделал несколько телефонных звонков старым деловым партнерам. Разговоры были краткими. После третьего звонка Клеско достал карту города и нашел нужное место. Еще через десять минут Лев остановил машину на парковке захудалого жилого квартала в Квинсе. Они подошли к трехэтажному жилому дому и открыли не подающую особых надежд подвальную дверь.Длинный узкий подвал был ярко освещен, вдоль каждой стены стояло по пятнадцать компьютеров, за которыми, склонив головы над клавиатурами и уставившись в экраны, сидели люди самых разных национальностей. В дальнем конце комнаты стояло что-то вроде небольшого рабочего станка, и работавший на нем высокий худощавый человек с бритой головой повернулся к ним. При виде Клеско он сильно побледнел, как будто увидел привидение.– Рамзан, – кивнул ему Клеско.– Клеско… – Рамзан пробормотал что-то еще, взгляд его быстро шнырял туда-сюда, сначала он посмотрел на Льва, потом в сторону обоих выходов из подвала – обдумывал варианты бегства.– Ты можешь мне помочь, – сказал Клеско. Он протянул Рамзану клочок бумаги. Рамзан с беспокойством взглянул на список имен на бумажке, затем внимательно присмотрелся к людям за компьютерами, думая, кого выбрать. Наконец он подошел к молодому корейцу за одним из компьютеров и отдал ему бумажку.– Найди, – сказал Рамзан по-английски. Кореец посмотрел на Рамзана, взглянул заодно и на Клеско с Львом, затем повернулся обратно к компьютеру и начал быстро печатать на клавиатуре.Лев между тем обратил внимание на небольшой станок, у которого работал Рамзан, когда они только вошли в подвал: Лев понял, что это станок по изготовлению кредитных карт, рядом стояли обувные коробки, полные заготовок для карточек, и стопки компьютерных распечаток, сверху донизу заполненные списками номеров счетов. Лев указал на стол сбоку, где были сложены свеженапечатанные карты. Рамзан кивнул и без колебаний взял горсть карточек и протянул их Клеско.– Отличный кредит, – сказал Рамзан по-английски. – Три тысячи, пять тысяч. Только три-четыре дня, потом меняйте карту.Клеско взял карточки, не потрудившись поблагодарить.– Это было так давно, Клеско, – сказал Рамзан, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Это был не я. Мое дело тоже пропало. Мне тоже пришлось бежать…Не обращая на него никакого внимания, Клеско убрал в карман кредитные карты. Через несколько минут молодой кореец подошел и отдал Рамзану тот же клочок бумаги с подписанными результатами поиска – напротив одного имени из списка. Рамзан сурово взглянул на корейца, но тот лишь пожал плечами: он сделал все что мог. Рамзан нервно передал бумажку Клеско, тот внимательно прочел результат: адрес Бенджамина Хатча, американского учителя, который много лет назад был другом Елены Маяковой.Эта информация привела Клеско и Льва на остров Шелтер, где раньше жил Бенджамин Хатч. Хатч, как оказалось, был давно уже мертв, и они ждали в холодном пустом доме возвращения сыновей Хатча. С братьями они говорили очень убедительно. И следующие три дня Лев и Клеско потратили на то, чтобы выследить женщину, которую сдали им братья, перед тем как умереть. Вскоре Клеско и Лев встретились с ней лично.