В моей новой семье все ко мне хорошо относятся.
Хозяина зовут Фридберт.
Мы оба любим прогулки, и это нас сближает. В любую погоду готов он бродить со мной по лесу.
Конечно, ему за мной тяжело угнаться: у него-то всего две ноги, не больно разбегаешься.
Вот он и завёл свисток, чтобы меня подзывать.
Но я делаю вид, что ничего не слышу. Фридберт не понимает, что мы, овчарки, — прирождённые пастухи; наше дело — следить за большими стадами. Серые венгерские коровы, шерстистые свиньи и вдобавок волошские овцы — вот наши подопечные.
Овцы блеют и щиплют траву.
Они глупы, не знают, где север, где юг.
Без нас, овчарок, они наверняка пропали бы.
Пушта — самая бескрайняя степь в мире.
Там живут шакалы, хорьки, а ещё дикие кошки и енотовидные собаки.
В пуште можно бегать дни напролёт.
Там нет никаких заборов, никаких границ, лесов и домов.
Куда ни глянь — сочная зелёная трава.
Лишь изредка встретишь в поле колодец-журавель, а если повезёт — набредёшь на старый сарай, где можно ночью укрыться от дождя и ветра. Небо в пуште высокое и синее, словно океан. Мы, собаки-пастухи, живём прямо под открытым небом, ловим носом ветер, принюхиваемся, нет ли опасности.
Денно и нощно следим мы за стадом.
Если какая овца отобьётся от остальных, мы её живо возвращаем назад.
И никаких свистков не надо: мы сами знаем, что делать.
А Фридберт называет это непослушанием! Вот завёл бы себе овец, увидел бы тогда, чего я стою.
Только от него не дождёшься…
Здесь овец и в помине нет и шакалов никто в глаза не видывал.
Тут одни зайцы да утки.
Но зайцы для меня слишком шустрые.
Я бы их охотно погонял, но они ловчат: делают петлю и скрываются в траве.
Зайцы знать не хотят, что такое порядок.
А уж про уток и говорить нечего…
Слетаются большими стаями, а стоит мне подойти поближе — все разом поднимаются в воздух.
Ох уж мне этот фридбертов свисток!
Он всему помеха.
Как тут прикажете нести службу?
Как показать, на что способен?
Но я твержу себе: Az okosabb enged — уступает тот, кто умнее.
Я умнее, это точно.
Чтобы порадовать Фридберта, я готов ходить у его ноги.
За это полагается свиное ухо в награду.
А за свиное ухо я готов сделать всё что угодно.
У Фридберта низкий голос и короткий язык. Он у нас вожак.
Если я не выполню его команду, не видать мне свиного уха.
Наоборот, сам могу схлопотать по ушам.
А треплет он за уши пребольно, будто кот когтями по носу ударяет.
Так-то!
Зато все остальные в доме пляшут под мою дудку.
Стоит мне тихонько поскулить, вильнуть хвостом или толкнуть носом — и готово дело: каждый сделает то, что я хочу.
Хозяйку зовут Эмили.
У неё доброе сердце и громкий голос.
Она заправляет всеми кастрюлями на кухне. Открывает банки с моей едой и наливает мне воду в поилку.
По вечерам её руки пахнут куриной кожей, ливерной колбасой и ветчиной.
Чуток поскулить, повилять хвостом, толкнуть разок-другой носом — и пожалуйста: она протягивает мне лакомый кусочек.
Тайком, конечно, — ведь Фридберт не одобряет незаслуженные подачки.
Так что надо быть начеку: а ну как заметит, что Эмили меня балует…
Может, он и её за уши оттреплет за непослушание.
Впрочем, не знаю.
Но знаю, что должен смирно лежать под столом у ног Эмили.
У нас, венгерских овчарок, четыре радости в жизни: овцы, свиные уши, куриная кожа и ливерная колбаса.
От кого этим пахнет — от того мы ни на шаг, я готов такого всю жизнь пасти.
Так что я не жалуюсь…
По большому счёту, мне повезло: Эмили в собаках души не чает, а Фридберту не видно, что там под столом делается.
