А теперь я расскажу вам о Малышке!

Вот кто зеница моего ока, моё солнышко, друг на все времена!

Когда эта девочка своим звонким, как колокольчик, голоском зовёт меня Антоном, мне кажется, что она величает меня Брендоном. Только Малышка знает, как меня правильно чесать и гладить.

У неё такие лёгкие ласковые ручки, нежные, словно собачий язык.

Малышка не выше меня ростом, зато реветь может громче серой коровы, а топать сильнее быка, да ещё блеять, словно овца, и выть, как шакал.

Только она завидит кошку, как давай топать, блеять и реветь.

Мицци боится её как огня: стоит Малышке войти в комнату, кошка пулей слетает с лучшего местечка, юркает под диван или под буфет и так там и сидит.

Как я люблю эту девочку!

С ней так здорово играть…

Она настоящий друг, нас водой не разольёшь.

А как от неё пахнет — молоком и шоколадом! М-м-м-м!

Она всегда готова поделиться со мной печеньем и бутербродом с ливерной колбасой или угостить меня сыром — сама она его не любит.

А иногда Малышка угощает меня кусочком шоколадки.

За это я разрешаю ей пить из моей миски.

У неё очень ловко получается.

Может, потому что у неё язык длиннее, чем у других людей.

Но стоит ей наклониться к моей миске, как тут же прибегают Эмили и Фридберт и давай кричать: «Нельзя!», «Нет!» — выходит, и тут у нас общий удел.

Между прочим, когда она была совсем кроха, то отлично ходила на четырёх ногах, почти так же быстро, как я.

Но родители её от этого отучили; теперь Малышка должна ходить стоя, как все прочие.

Поначалу-то ей нелегко было, она часто спотыкалась и падала.

Тогда я слизывал её слезинки и обещал, что всегда буду о ней заботиться.

Когда мы идём на прогулку, Малышка крепко держится за мой ошейник. Это немножко неудобно, потому что я не могу гоняться за зайцами.

Но её безопасность важнее.

Дядя Ференц говорил: маленькие — самые слабые в стаде, заботиться о них — долг собак-пастухов.

Это верно и для овец, и для людей.

Малышка, как и я, живёт в основном на полу. Больше всего ей нравится лежать со мной под столом.

Там она по вечерам пьёт молоко из бутылочки с большой резиновой соской. Соска очень мягкая.

Иногда она и мне даёт пососать.

Это напоминает мне о детстве, когда я пил молоко из сосков своей матушки.

Мамин живот — вот самое лучшее место в мире.

Мы, собаки, рождаемся слепыми, но всё равно точно знаем, где искать эти соски, — мы их находим по запаху.

Тот, кому достанется самый полный сосок, будет расти быстрее всех, и у него все шансы стать потом вожаком.

С самых первых минут жизнь собаки — это борьба.

Постарайся оттеснить братьев да следи, чтобы тебя самого не оттолкнули. Стоит хоть раз уступить лучшее место — не воротишь.

Лучшее место у маминого живота, конечно, в серединке.

Я это сразу смекнул.

Бела и Братко были не такие шустрые, а Бенце вообще родился слабеньким.

Не верилось, что и из него вырастет большая овчарка, ведь, пока он был маленький, его вечно оттирали в сторону и он частенько скулил от голода во сне.

Я ещё в ту пору понимал: Бенце никогда не стать вожаком.

Малышка таких забот не знает.

Ей не надо бороться с братьями за лучшее место, и сладкое молоко предназначено ей одной.

Но вряд ли из неё получится хороший вожак. Дядя Ференц говорил: без борьбы нет жизни.

Кто не научится проигрывать, тот не научится и побеждать.

Он часто рассказывал нам печальную историю о шерстистой венгерской свинье, которая жила у одной принцессы из пушты. Хозяйка день и ночь кормила её всякими лакомствами, молоком с мёдом и марципанами.

Стоило той свинье лишь тихонько хрюкнуть, как ей тут же давали пряник, и так год за годом.

Свинья разъелась, растолстела, стала жирной и неповоротливой, а в конце концов совсем надоела принцессе, и та отдала её одному пастуху, чтобы впредь она жила у него с другими свиньями.

Увидев худых родственничков, толстуха громко рассмеялась:

«Что это ещё за худышки? Разве это свиньи? Да вас можно принять за овец!»

Свиньи проглотили обиду и ничего ей не ответили.

Но ночью, почуяв жирную добычу, прибежал шакал.

Свиньи завизжали от страха, протиснулись сквозь узкие воротца и оказались в безопасности в хлеву.

А толстая свинья не привыкла бегать.

Шакал живо с ней расправился: перегрыз горло и слопал.

Дядя Ференц учил нас: «Запомните крепко-накрепко — кто жаден до еды, дойдёт до беды!»

Но Малышке бояться нечего.

У неё есть я.

Я ей как брат.

Учу её бегать наперегонки и бороться. Забочусь, чтобы она лишнего веса не набирала, так что половина её кекса всегда моя.

А если она об этом забывает, я сам у неё из руки его выхватываю.

Бывает, Малышка рассердится и набросится на меня с кулачками.

Тут мы давай пихаться.

Так и кружимся на полу: она тянет меня за ухо, а я её — за рукав или штанину.

Конечно, осторожно.

Ведь у неё нет шерсти, чтобы защитить кожу. Но Фридберту невдомёк, что я это понимаю. Поэтому он всегда вмешивается, когда мы затеваем возню.

Грозно командует мне: «Фу!», а Малышке велит:

«Прекрати сейчас же дразнить собаку, а то она тебя укусит!»

Но девочка только смеётся и кричит ему в ответ своим звонким голоском:

«Тогда я его тоже укушу!»

Правильно, сестрёнка!

Так ты научишься бороться и побеждать.

Лучшее место для сна — на овечьей шкуре у постели Эмили.

Шкура пахнет отчим домом, степями пушты и овцами.

Конечно, мне там лежать строжайше запрещено.

Фридберт считает, что в спальне собаке не место, он хочет, чтобы я спал в собачьей корзине.

В коридоре!

Ни за какие коврижки!

Корзина сплетена из ивовых прутьев.

А вы пробовали когда-нибудь спать на ивовых прутьях?

Нет ничего более неудобного; уж лучше спать на голой земле.

К тому же эта корзина давно мне мала.

Мне хочется во сне растянуться во весь рост, а приходится сворачиваться калачиком, словно кошке, — просто беда!

Я ясно дал понять Фридберту, как отношусь к этой корзине.

Ночь за ночью грызу я ивовые прутья и каждое утро выслушиваю одни и те же упрёки.

Стоит хозяину заметить, что я наделал, он кричит, что это «фу».

Согласен, «фу»: и по мне, нет ничего хуже этих прутьев.

Но я всё же это дело так не оставлю и в конце концов разделаюсь с этой корзиной.

Как-никак, я овчарка и зубы у меня ого-го!

Между прочим, у нас в Венгрии есть одно твёрдое правило: ночью всё стадо спит вместе.

Ведь только когда овцы спят рядышком-рядом, овчарки могут отогнать от них шакалов и хорьков.

А, скажите на милость, какой толк от собаки в коридоре?

Вдруг ночью в окно прокрадётся лесной кот и застанет хозяев врасплох сонными?

Такое уже случалось, мне дядя Ференц рассказывал.

Целое семейство погибло за одну ночь.

К ним пробрались дикие кошки, страшно кровожадные.

А спальня была заперта.

Только собака и выжила.

Но какая для неё потом была жизнь — она же потеряла своих хозяев!

Дядя Ференц говорил, что та бедная овчарка потом лежала на их могиле, не ела, не пила от горя, да так и сдохла от голода.

К счастью, Эмили часто оставляет дверь приоткрытой.

Стоит мне услышать, что мои подопечные заснули, я прокрадываюсь в их спальню и укладываюсь на той самой овечьей шкуре.

Всю ночь стерегу я своих хозяев и уже девять раз прогонял дикую кошку, посягавшую на Фридберта.

Но он ни разу меня не поблагодарил, наоборот: рычал на меня спросонья так, что в ушах звенело.

Ну и что с того, что та кошка очень похожа на нашу Мицци?

Откуда Фридберту знать, какая эта Мицци злющая и опасная: ему-то она нос когтями не царапала!

Увы, чёрная неблагодарность — удел верной овчарки.

Нет, я не жалуюсь.

По большому счёту, мне повезло: Эмили всегда на моей стороне, Малышка — свет моих очей, а Фридберт ещё поймёт когда-нибудь чего я стою.