Хорошо, что я девочка.
Мальчишки вообще дурачки какие-то. Вот в детском саду, когда в группе играли, как ни посмотрю — сидят на полу, катают машинки и жужжат: «Б-жжжж! Б-жжжж!» Ну нормальные люди, а? Длинный Юрка — тоже «Бжж!» А у самого слюни текут! Фу! Или вот как мальчишки играют в войнушку? Стреляют из палок: «Тррр! Трр!» Кошмар! А некоторые из них ещё и дерутся!
Хотя бывают и хорошие. В саду у нас был Антон Белкин. Приятный мальчик, с ним даже и поиграть можно. Мы с мамой однажды пригласили Антона и его маму к нам в гости. Перед новым годом. Я радовалась и ждала. Мы бы поиграли… Но они не пришли. Оказалось, Антон бегал и уронил ёлку. Ёлка упала, и все игрушки разбились — они же стеклянные! И мама Антона наказала. А получилось, что и меня немножко наказала тоже. А ведь я никакую ёлку не роняла…
Мы с Антоном и в группе не ссорились. Я ему говорила: «Белка, поскачи!» А он мне: «Река, потеки». Ну от моей фамилии Рик что можно образовать? Вот река получилась.
А ещё у меня есть однофамилец среди героев книжек. Это отважный мангуст Рикки-Тикки-Тави. И мне приятно, что у меня такой отличный однофамилец! Благородный герой. Со злыми страшными кобрами сражался! И я про себя думаю, что я тоже Рикки-Тикки! Рикки-Тикки-Таня.
Про любимого мангуста я и книжку читала, и мультик смотрела, и пластинку слушала. Пластинку — сто раз! Я её просто обожаю. Помню, как в новый год я её слушаю, а сама рисую за маленьким голубым столиком. Фломастерами рисую и красками. А на стенах — тени мохнатые от еловых лап, и сами стены теперь разноцветные — от новогодних лампочек. Сказка теперь со мной. Я в ней живу.
Я теперь большая. А раньше была маленькая.
Все думают, что маленькие дети ничего не соображают. Это совершенно не так!
Мне никто не верит, но я помню себя давно — в детской коляске. Меня выносили спать на балкон. Я лежу, смотрю на потолок и думаю: «Для них — кто наверху живёт — это пол, для нас это потолок». На улице дождик идёт, небо серое, солнышка нет. На верхнем балконе набухают дождевые капли. Они растут, растут, а потом капают вниз. Я скосила глаза вбок и наблюдаю за ними. Потому что сама я туго завязана в одеяло. «Скучно! — думаю я. — Ничего нет вокруг весёлого и интересного! Ну ладно, родители хотят, чтобы я была послушной девочкой. Придётся быть послушной. Буду спать». И я засыпаю.
Я с тех пор внутри совсем не изменилась. Только снаружи выросла. Я даже в сад уже не хожу. Я школьница!
У меня есть две самые-самые подружки: Ирка и Вичка.
Ирка была, есть и будет всегда, как мама и папа. Мы почти с рождения знакомы. Она живёт на седьмом этаже, а я на шестом.
Ирка мной командует. Она всегда принцесса. А я принц. Мне тоже хочется быть принцессой. Но кто-то же должен быть принцем. Ирка решила, что это буду я. Я не спорю, а то она со мной вообще играть не будет.
У Ирки раньше была прабабушка. Очень старенькая, маленькая и худенькая. Она такая была старенькая, что даже в бога верила. А в садике и в школе нам говорили, что бога нет. И что только старенькие и неграмотные могут в него верить. А прабабушка говорила, что бог есть, только он нам не показывается. Мы с Иркой смеялись. А Иркина мама сказала, что смеяться над бабушкой нехорошо.
Однажды я нашла на улице икону. Рядом с нами был жёлтый дом, двухэтажный барак. Его собрались сносить, люди оттуда переехали и некоторые вещи бросили. В луже лежала икона. Там на тёмном фоне были какие-то люди. Я принесла её домой. Штукатурка на иконе размокла, но можно было ещё высушить. А родители сказали, что не надо её брать в дом. В бога сейчас уже никто не верит. В церковь ходить не разрешается. Кто ходит, у того будут неприятности в школе и на работе. Ага… Ну ладно, нельзя так нельзя… Но икону мне почему-то всё равно было жалко. Не как вещь, а как человека жалко. И даже почему-то стыдно перед ней, что мы её не взяли. Вот. Я бы отдала её Иркиной прабабушке, но она к тому времени уже умерла.
Мы с Иркой часто играем вместе, потому что живём на соседних этажах. В кукол играем: и в больших, и в маленьких. Для маленьких я делала квартирку из пенопластовой коробки. Чтобы им там уютно жилось, делала из лоскутков им коврики и постельки.
Как-то раз мама купила мне настоящую игрушечную комнатку для пупсиков. Немецкую! Малюсенькую. Там был столик, а на нём — вазочка с цветами; креслица с фиолетовой обивкой, диванчик, шкафчик… Такой прекрасной комнатки ни у кого не было! И мне даже не верилось, что у меня теперь такая есть! Это было счастье! Мы с Иркой сажали на креслица пупсиков, всю их куклячью жизнь разыгрывали. Конечно, Ирке моя комнатка очень нравилась. А кому бы она не понравилась? А потом у Ирки был день рождения. И нужен был подарок. И мама сказала, что мы должны Ирке подарить мою комнатку! Я так не хотела! Мне было невыносимо жалко! Но мама сказала, что у неё сейчас совсем нет денег на подарок, и ещё она сказала, что раз Ирке эта комнатка так нравится… Но мне-то она тоже очень-очень нравится!!! Но мама всегда права, а я должны быть девочкой послушной. Я нехотя согласилась… Как я теперь живу без моей комнатки? Плохо живу!
Одно утешает, что у меня есть игрушечная колясочка.
Колясочка — это моё сокровище. И все девчонки во дворе мне завидуют. Вообще мне редко завидуют, потому что у меня ничего такого особенного нету. Разве что комнатка вот была. Правда, я её на улицу не носила… Но вот колясочка — это да! Мне её купили не здесь, не в Москве. Здесь таких и не бывает! Купили в Эстонии, в городе Пярну. Мы туда ездили с мамой и с бабушкой. На море. Море там мелкое. Можно долго идти, а всё по колено. И ещё там есть женские пляжи, где купаются одни тётеньки. Поскольку дяденек там нет, они купаются совсем голыми! Это меня очень удивило. А мне купили там купальник с круглыми мордочками: оранжевыми и зелёненькими. Бабушка говорит, что ей продавать его не хотели, потому что мы русские, а русских в Эстонии почему-то не любят. Но бабушка упорная — она потребовала и добилась. Так что у меня теперь отличный новый купальник! И купаться голой нет никакого желания.
Ещё мне купили потрясающую футболку — оранжевую с героями мультиков Диснея. В Москве не то что маек таких нет, даже и мультики Диснея почти не показывают. Один раз только я в кинотеатре смотрела. И всё! Откуда я про Диснея вообще знаю? У нас книжка дома есть: «Жизнь и сказки Уолта Диснея». Какие там картинки! И Дональд Дак, и Микки Маус, и Белоснежка, и Пиноккио с феей, и танцующие скелеты, и много чего ещё! Там всё подробно рассказывается про Уолта Диснея: как он на войне был, как художником стал, как рисовал Бемби и волшебного сверчка, как подбирал голос для Белоснежки… Очень интересно! Ну вот, а теперь у меня ещё и футболка есть! В ней я чувствую себя прямо взрослой! И такой… Модной, классной такой… С брюками эта майка — загляденье. У нас в Москве для детей маек с такими картинками вообще не продают.
Здесь мы купили ещё ползунки с Микки Маусами и две распашонки. Я знала, что у меня должна родиться двоюродная сестра. Или брат. Я хотела больше сестру, конечно, чтобы с ней играть. И родилась Ира. И мы подарили ей эти одёжки.
Потом уже, нескоро, я узнала, что моя мама тогда тоже хотела родить мне братика или сестричку, родную, не двоюродную. Но почему-то она этого маленького потеряла. Там, в Пярну. Я помню, что её зачем-то забрали в больницу. И мы с бабушкой ходили её навещать. А через два или три дня она к нам вернулась. Когда я узнала про маленького, я с ужасом подумала, что это, наверное, из-за меня, потому что я плохо себя вела… Я никому этого не сказала. Просто сердце больно-больно сжалось, как кулачок. И я спрятала эту боль поглубже внутрь себя, чтобы никто никогда не узнал о ней.
Ещё в Пярну есть красивый парк, в нём водятся белочки, все их кормят. И я кормила тоже. Белочек все зовут так: «Мики! Мики!» и щёлкают языком. Белки прибегают, берут маленькими лапочками орешек и убегают. Но бабушка сказала, что от белок, если они укусят, может быть бешенство. Поэтому я кормлю их не с руки, а с совочка. Мне купили красный совочек, и я насыпаю орешки на него. А однажды, когда белок кормили кроме меня ещё другие люди, одна тётя возмущённо сказала мне: «Убери, девочка, свой совок, белочка боится». И я расстроилась. И ушла. Вот.
А ещё в парке я видела настоящего художника. Он писал картину с натуры. Я тоже стану художником, когда вырасту. Поэтому я встала сзади и смотрела, как он рисует.
Ещё мы там ходили на страшный фильм «Вий». Перед началом были мультики. Ну а в самом фильме Панночка в гробу летала, у неё из глаза вытекала слеза и превращалась в кровь! Сам Вий мне показался не таким уж страшным, хотя и противным. А вот по стенам нечисти всякие бегали. Фу! Я боялась, что потом мне будет страшно спать. И я, когда легла, стала вспоминать не фильм, а мультики. Те, что были перед началом. И заснула. А раз в первую ночь заснула, то потом уже вовсе не страшно.
Жили мы сначала в гостинице, а потом, когда путёвка закончилась, сняли комнату. Искали мы её долго, потому что эстонцы русским да ещё и с ребёнком комнату сдавать не хотели. Хотя я ребёнок уже не маленький. А потом мы нашли наших хозяев: старичка и старушку. Я раньше помнила, как их зовут. А теперь забыла. Они были хорошие люди. И всегда мне улыбались. А я научилась говорить по-эстонски «Тэрэ» — это значит «Здравствуйте» и делать реверанс. И хозяйка-старушка гладила меня по головке.
Ну вот, там, в Эстонии, мне и купили потрясающую колясочку. Пластмассовую. Маленькую, для пупса. Она была розовенькая, а верх — белый, он отстёгивался и пристёгивался. Когда я её увидела в магазине, у меня сердце замерло! И удивительно, что мама мне её купила довольно легко. Не говорила, что совсем нет денег, что это дорого, что у меня и так полно игрушек. Мама ведь тоже была девочкой. Она понимает, что эта игрушка — не как все, эта — потрясающая! Редкая!
Ну вот. Теперь я катаю в ней своих пупсов. Например, Эльвиру.
У меня есть малюсенькая куколка Эльвира в красной сумочке. Немецкая! Все знают, что самые лучшие куклы — немецкие! Где мама сумела достать такое чудо? Представляете, в сумочке было прозрачное окошко, и за ним, в карманчике, находилась малышка-пупсёнок. У неё были нарисованные коричневые волосы, голубые глазки, крохотное симпатичное платьице и малюпусечные красные туфельки. Имя такое ей мама придумала. Я раньше его и не слышала ни разу.
Я взяла сумочку с Эльвирой на улицу, и мы с Иркой пошли играть в соседний двор, где гаражи. А там к нам почему-то пристали мальчишки и закинули сумочку с куклёнком на гараж. Я растерялась — что делать? Уйти нельзя. Вдруг пока я хожу, кто-нибудь украдёт мою Эльвиру? И залезть на гараж я не сумею — высоко. Ужас!
Всё-таки мы побежали домой — быстро, быстро! И сказали маме! И мама, моя отважная мама, лазила туда, на крышу. И достала!
Вторая моя подружка — это Вичка.
С ней мы познакомились в песочнице, в нашем дворе. Я там лепила какие-то куличики, и Вичка тоже там что-то делала. Только я тогда ещё не знала, что её зовут Вичка. Но зато уже где-то видела. У неё были лукавые весёлые глаза и хорошая улыбка. И ямочки на щеках. Поэтому мне хотелось с ней подружиться. И тогда я прыгнула к ней по-лягушачьи и сказала: «Ква!» И Вичка тоже ко мне прыгнула по-лягушачьи. И тоже сказала: «Ква!» И мы стали играть вместе.
А потом мы попали в один класс! Повезло.
Как-то у Вички был день рождения. И мы все пришли в гости: и я, и Ирка, и другие девчонки из класса. Вичкины родители приготовили много всякого вкусного, но самое интересное блюдо — это были пельмени, которые они сами налепили. И в одном был сюрприз — монетка! Кто монетку в пельмешке найдёт, тот счастливый. Я старалась есть аккуратно, чтобы зубы не сломать — вдруг мне попадётся? Но мне не попалась. Попалась Лариске. Ну и пусть! Всё равно интересно! А ещё у Вички были печатки! Ей их тогда прямо и подарили — на день рождения. Это такие штучки деревянные, а на них — резиновые картинки, их макаешь в подушечку с чернилами, а потом прикладываешь к листку бумаги. Получается отпечаток! Маленькая картинка, которую можно потом раскрасить фломастерами или даже восковыми мелками. Вичкины печатки были с картинками про цирк: со всякими там клоунами, акробатами, дрессировщиками, собачками и тюленями… Но красивее всех была воздушная гимнастка. Мне тоже жутко захотелось такие печатки… Пусть даже с другими картинками. Я сказала маме, и она пообещала. Но неизвестно, встретит ли их мама в магазине и будут ли у мамы деньги на это.
У Вички папа весёлый, а мама строгая. Один раз мы пошли гулять с Вичкиным папой. Он вообще часто с ней гуляет. Было много снега, и мы лепили снежную бабу, и кидались снежками, и валялись в снегу. Это потому что папа. Ни одна мама не разрешила бы, конечно, валяться в снегу! Но Вичкин папа заигрался, потому что я уже была вся мокрая от снега. Снег попал за шиворот и в рукава, и в шапку, и в глаза, и в рот. И я уже чуть не плакала, а он всё продолжал кидаться снежками. И я не знала, как его остановить. И тогда от отчаяния я крикнула ему:
— Лошадь! — это я его так обозвала. Потому что он смеялся, как лошадь. Я крикнула, и мне стало стыдно. Он всё-таки взрослый. И чужой папа. И непонятно было, обиделся он или нет. А потом меня отвели домой, а там положили мои мокрые носки и рейтузы на батарею. Но после этого случая мне не хотелось его видеть и с ним играть… Лошадь!..
А Вичкина мама — художница. Я тоже хочу быть художницей. Потому что я уже ходила в кружок ИЗО. Мне там очень нравилось! И преподаватель нравился. Его звали Александр Сергеевич — как Пушкина. И был он высокий и с чёрной бородой. Я ходила к нему на занятия не очень долго, потому что кружок потом куда-то переехал. Я огорчилась. И мы с мамой искали, куда именно. И даже нашли! Но почему-то ездить туда не получилось. Жалко! Так вот когда кружок ещё не переехал, я нарисовала там натюрморт из двух яблок. Хорошо получилось — яблоки были совсем как настоящие. Я показала их Вичкиной маме, думала — она меня похвалит. А она сказала, что я мазки краской положила не в ту сторону, что надо ими как бы лепить форму яблока — круглую — а у меня эти мазки отдельно друг от друга. Теперь я знаю, как правильно рисовать яблоки!
А однажды у Вички появился котёнок! Живой! Такой серенький с полосками. Самый простой котёнок, такой нарисован в книжке Маршака «Усатый-полосатый». И мы с ним играли, тискали его, заворачивали в тряпочки. Вичка приносила его даже на продлёнку. Это потому что дом её совсем рядом со школой и можно было за котиком сбегать. Он жалобно пищал и иногда царапался. Но мы его прощали — он же маленький!
В один несчастный зимний вечер у нас на кухне зазвонил телефон — это звонила Вичка. У котёнка сильный понос, и что делать — неизвестно! Моя мама взяла телефонный справочник и стала звонить в ветеринарные клиники — где лечат животных. Ей сказали, что, наверное, дети котёнка просто затискали, поэтому он всё время какает. И нужно купить специальную таблетку, намазать её подсолнечным маслом и засунуть котёнку прямо в горло. Тогда всё пройдёт! Я скорее позвонила Вичке и всё ей рассказала: как называется таблетка, как намазывать её маслом, как котёнку рот держать, чтобы не выплюнул… Но Вичка сказала, что родители уже унесли котёнка куда-то в лечебницу. Мне сразу стало легче и веселее: конечно, там его вылечат! Назавтра в школе я сразу побежала к Вичке и спросила, как здоровье котика. Но Вичка вдруг сказала, что его отдали «в хорошие руки». Я ничего не поняла! Почему какие-то руки называются хорошими? А все остальные руки плохие, что ли? Почему кота вдруг в эти руки отдали, если уже вылечили?
Без котёнка стало грустно — пришла тоска. Я однажды потом спросила Вичку, как он там, в хороших-то руках. А Вичка сказала, чтобы я больше не спрашивала. Потому что родители признались ей, что никаких рук и не было, котёнка просто отнесли на улицу подальше от дома и там оставили. Выбросили! Выбросили! Живого! На снег! Я всё время думаю, как он там? Мёрзнет очень, наверное! И ещё я никак не могу понять, почему моя мама звонила в клиники, а Вичкины родители не стали. Просто унесли и выкинули, как тряпку… И в гости к ним больше не хочу.
С Иркой и Вичкой мы стали играть в октябрят-героев. И даже решили писать о них книгу. Началось с того, что нам на продлёнке прочитали книжки про пионеров-героев: Марата Казея, Зину Портнову, Леню Голикова и Валю Котика. Котик — это фамилия такая, ласковая, милая. Жил и жил бы мальчик с такой фамилией, но он отдал свою жизнь за нашу Родину. Жалко его очень! Но мы им гордимся. И на него равняемся — так нам учительница сказала. Пионеры-герои большие! Им лет уже по 11–12! А некоторым даже 13–14! А мы пока ещё октябрята. Но разве не могут быть октябрята-герои? Вот мы бы сражались с фашистами, если бы были на войне! И мы стали играть, что мы такие октябрята-партизаны: Муся, Лёнька и Володя. И ещё у нас понарошку есть командир Петренко — взрослый дядька. Я была Муся, Вичка была Лёнька, а Ирка была Володя. По-моему, это первый и последний раз, когда она согласилась быть мальчиком, а мне наконец досталась роль девочки.
Наши отважные октябрята бегали по «полям», в «пещере» прятались, в «лесу» в засаде сидели! Словом, боролись против фашистов. Бороться с врагами — долг настоящих героев. Рикки-Тикки ведь боролся с кобрами! А я — настоящий Рикки-Тикки!
Про героев решили написать книгу. Я начала писать свою, а Вичка — свою. А Ирка, кажется, ничего не писала. Мою повесть я стала записывать в тоненькую зелёную тетрадочку. Получились первая глава и вторая. И рисунки. Показала Вичке. А она принесла мне тетрадку со своей повестью. Тоже не много: несколько страниц. И тоже — с рисунками. Как Муся ползёт в тыл врага на разведку. Вичкины рисунки мне понравились. Они были более взрослые, чем мои. Ну не даром у неё мама художница. Вичка говорит, мама ей велит наброски делать: людей, животных… Хотя я тоже хорошо рисую — это все говорят. Но Вичка лучше. Меня как-то огорчило, что Вичка написала совсем другое, не как я… И в одну книжку это как собрать? Поэтому, наверное, я так и не написала третью главу. И четвёртую. И пятую. И вообще…
На обложке этой зелёной тетрадочки я изобразила разных детей — портреты. Просто придуманных детей — не из повести. И подписала над ними имена: кому какое подходит.
Тут-то я и решила твёрдо, на всю жизнь, что стану теперь детской писательницей. И буду рисовать картинки к своим книгам. Книги я буду писать непременно детские. Взрослые книги ужасно скучные — я там почти ничего не понимаю. А детские — простые и приятные.
Я очень люблю читать. Я уже много чего прочитала, ещё до школы даже. И на уроках я тоже читаю, особенно на уроках чтения. Пока Синицын по слогам кусочек страницы одолел, я уже весь рассказ закончила и следующий начала. После Синицына Батыгина вызвали. Он тоже медленно-премедленно — по слогам… А я уже и следующий рассказ дочитала. А потом Татьяна Григорьевна меня спросила. А я не следила! И она мне двойку поставила. Я пришла домой и плачу: «Двойку получила!» Мама спрашивает: «По какому предмету?» — «По чтению!» — рыдаю я. И тут мама засмеялась. Потому что по чтению у меня всегда всё хорошо. Я когда в школу поступала, учительница на собеседовании сказала: «Я немножко даже завидую тому учителю, к которому ты попадёшь». А Татьяна Григорьевна мне не радовалась. Она на меня всегда злилась почему-то. В общем, мама меня за двойку по чтению не ругала.
А ещё я читаю на продлёнке. После уроков мне приходится каждый день там сидеть до самого вчера: до половины седьмого и даже до семи. Потому что если домой идти — нужно через дорогу переходить. А там движение сильное. И на этом месте часто аварии бывают. Родители боятся, что меня машина собьёт. И я сижу и беседую с техничкой. И жду, жду… А днём мы гуляем по школьному двору. Двор у нас большой: за спортивной площадкой растут яблони и вишни — тут когда-то был сад. Гулять там хорошо, только там часто встречаются какашки: человеческие или собачьи — не знаю. Они всё портят, потому что на них можно нечаянно наступить. Но это — когда тепло, а зимой — снег. И если его очень много, он может в сапоги набиться. И тогда ноги будут мокрые — тоже неприятно.
Однажды зимой я бродила по спортплощадке. И нашла там кусочек веничка. И стала этим веничком писать на снегу свою фамилию: как бы я расписывалась, если бы была большая. Фамилия у меня совсем простая — Рик. Но вот как написать Р так, чтобы оно не было похоже на Я-наоборот? В результате у меня получилась Р похожая на письменное Д. Но меня это устроило. «Правда, подделать такую подпись, наверное, несложно, — подумала я. — Вот будут у меня дети, буду я расписываться у них в дневниках… А они наполучают двоек и будут за меня подписываться. Чтобы учительница думала, что я их двойки видела. А я — ни сном, ни духом. Ну и ладно. Ну и пусть».
Папа у меня тоже Рик, понятное дело. Но он так расписывается, что никогда в жизни не поймёшь, что это Рик, и тем более не подделаешь!
Потом я подумала, что если я выйду замуж, то фамилию придётся поменять. И роспись тоже! «Нет, — подумала я, — не буду менять. Не каждому так в жизни повезло, чтобы фамилия была не как у других, а редкая. Вот имя у меня — как у всех. У нас в классе четыре Тани: Чернухина, Мареичева, Шибанова и я. А в саду, кроме меня, была Таня Фокина. Всё время путаница!»
Мама говорит, что она хотела назвать меня Олей. В общем, Таней тоже хотела, но боялась, что меня будут дразнить песенкой из фильма: «Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой: служила наша Танечка в столовой заводской…» Мама не хотела, чтобы я служила в заводской столовой. Но потом всё-таки почему-то назвала Танечкой. Надо сказать, что никто и никогда меня этой песенкой не дразнил. ТОлстой вот дразнили. «Рик, снимай парик!» — тоже дразнили. Сто раз! А по имени — нет.
Зато мама иногда называет меня Татой. В моей любимой книжке Чуковского «Бибигон» есть две девочки: Тата и Лена. Вот меня тоже называют Тата. И мне это приятно! Когда я была маленькая, у меня была пластинка, где Чуковский сам свою книжку читает. Мне очень нравилось! И я её слушала целыми днями. Бабушка говорила, что она сейчас сойдёт с ума от этого Бибигона. А я уже знала всю сказку наизусть, но всё равно, всё равно слушала и слушала, и слушала. Я представляла себе, что я сама — Бибигон, и я сражаюсь с коварным Бурундуляком, с огнедышащим драконом, который не пускает на Землю мою родную Цинцинеллу — мою сестру! Я побеждаю! Сестра Цинцинелла в восторге хлопает в ладоши, мы летим на Землю, в прекрасное Переделкино, к дедушке Чуковскому!
Иногда Бурундуляком был мой деда Миша. И я рубила ему голову настоящей шпагой — такой длинной штукой, которая помогает ботинки надевать. Взрослые называют её ложкой почему-то, но она на ложку совсем не похожа. На ней, на ручке, ещё есть голова какой-то тётеньки. Говорят, это Нефертити, египетская царевна.
Я вырасту и стану писательницей, как Чуковский. И не буду работать в заводской столовой — мама напрасно волнуется. Я буду героем — как Бибигон, как наши октябрята, как Рикки-Тикки!
На продлёнке я как-то раз нашла кольцо! Оно лежало на снежной утоптанной дорожке перед школьным крыльцом и сияло на солнце! Я подняла его и стала рассматривать. Золотое! Настоящее! С большим жёлтым камнем, прямоугольным. Самое удивительное, что моя мама ещё раньше нашла на улице такое же точно кольцо, только с малиновым камнем. Это просто чудо какое-то! Я завернула его в носовой платок и спрятала в портфель. А потом перепрятала в карман школьного фартука. А потом переложила в другой карман. А потом надела на палец. А потом опять убрала в карман. А потом показала девчонкам, Вичке и Любке. «Только никому не говорите! — сказала я. — Потому что это тайна!» Чтобы никто не подглядел, мы отошли подальше, под берёзы, ближе к забору, спрятались за кустом, и я показала им своё сокровище. И тут рука моя дрогнула, и кольцо выпало. Куда, куда оно упало? Мы стали шарить в снегу. Но ничего не находилось. Потом мы стали рыть бурые прелые листья под снегом. Рыли их долго, руки замёрзли и покраснели. А кольцо всё не находилось. Я копала под кустом и по сторонам… Но оно так и не нашлось. Как в сказке. Появилось волшебно и исчезло тоже волшебно. Или, может быть, Любка нашла и незаметно сунула его в карман? На Вичку я такое не думаю, а вот Любка… Или я напрасно — так про неё?.. Жалко кольца! Очень жалко! Ну, сама виновата. Нечего было хвастаться. Ладно, то, второе, что мама нашла, у нас останется навсегда!
Наша школа образцовая! Нас ещё в самом начале учёбы собрали в школьном коридоре, который называется почему-то рек-ре-а-ция, пришла директор школы и сказала, что наша школа получила переходящее красное знамя как самая-самая лучшая. И что мы должны гордиться! А ещё — отлично учиться и примерно себя вести, чтобы самую лучшую на свете школу как-нибудь нечаянно не опозорить. Ну я не опозорю. У меня все пятёрки в четверти.
В одной рекреации у нас фотография на всю стену, где изображён парад Победы на Красной площади в 1945 году. Там наши солдаты бросают к Мавзолею фашистские знамёна. А интересно, у фашистов были переходящие красные знамёна? Нет, красных, скорее всего, не было. Были какие-нибудь чёрные, злодейские. И наши их — в кучу, а потом подожгли, наверное. Так им и надо, гадам фашистским! Ирка сказала, что свастика расшифровывается так: «Гитлер, Геринг, Гимлер — гады!» А потом мы с ней учились правильно рисовать советскую нашу звезду, чтобы она была ровная. Каждый октябрёнок должен уметь нарисовать звезду, как положено.
Во второй рекреации — фотография, где изображён памятник советскому солдату с девочкой спасённой на руках. Этот памятник находится в Берлине. Я знаю — мы про него стих учили. Он мне очень нравится. Девочка так доверчиво прижалась к нашему солдату! Потому что он добрый, настоящий богатырь. Как Илья Муромец. Или как папа.
Наша школа — самая лучшая. И учительница самая лучшая! Это не Татьяна Григорьевна, нет! Она от нас уже ушла! У нас теперь Зоя Николаевна! Она вставала на защиту, когда меня дразнили мальчишки! Она самая умная и самая добрая! И мне об этом хотелось всему миру крикнуть! А тут девчонки из параллельного класса на перемене пришли и хвастаются: «Наша Клара Павловна лучше всех!» А я: «Нет, наша Зоя Николаевна!» А они: «Нет, наша!» И тут я возьми и брякни: «У вас дрянь, а не учительница!» А девчонки побежали и нажаловались: «Танька сказала, что Вы — дрянь!»
Я ведь эту Клару Павловну совсем не знала, плохая она или хорошая! Я только хотела сказать, что наша — лучшая, а вот какой ужас получился! И нужно было мне идти извиняться. А извиняться очень трудно! И очень страшно!
Я извинилась. Клара Павловна поджала губы и ничего не сказала. А мне до сих пор почему-то больно.
Что ещё вам рассказать про школу и про продлёнку? Там я стала ходить на хореографию, а потом и на художественную гимнастику. На хореографии требовался спортивный купальник, чёрный или синий, чешки и белая юбочка. Мама мне такую юбочку сшила. Белую, но с фиолетовыми колокольчиками. Я не очень-то худенькая, хотя есть, конечно, девочки и потолще меня. На самом деле это немножко смешно, когда они танцуют. Но я стараюсь не смеяться. Ведь я знаю, как это невыносимо обидно, меня ведь тоже дразнили. И мама сказала, что я не должна об этом забывать. И ещё — что слабого травить стыдно.
На хореографии мы разучивали полонез и полечку. Ну и первую позицию, вторую позицию, третью…
Но больше мне нравится гимнастика! У нас преподавательница, совсем молоденькая Юлия Евгеньевна. А мы её просто Юля зовём. И она улыбается. И отзывается. Я почти сразу научилась делать мостик и шпагат. И даже поперечный шпагат — тоже. А это мало кто у нас может! Потому что я оказалась гибкая и к гимнастике способная. Я могу делать колечко и закладывать ногу за голову. Кувыркаюсь я тоже вполне сносно. Так что моя дорогая гимнастика по вторникам и четвергам помогает мне пережить тоскливое время продлёнки!
Хотя у нас не всегда так уж скучно. Нам иногда показывают диафильмы. Например, про царя Мидаса, у которого были ослиные уши. Он тростинке об этом рассказал, а из неё свистульку сделали. А свистулька всему городу насвистела. Бедный царь! Мало того, что у него уродские уши, мало того, что это скрывать приходилось, так его ещё и опозорили! Кстати, когда мы проходили непроизносимые согласные, писали упражнение. И там подряд встретились три слова, которые случайно образовали предложение: «Свистнул известный тростник». Вот этот-то тростник во всём и виноват!
С продлёнки меня забирают то мама, то папа. Однажды гуляю я перед школой, вижу идёт моя мама — красивая такая! — и детскую колясочку везёт, жёлтенького весёленького цвета. Я к ней, конечно, подбежала, радостная такая, что меня забирают, что мама пришла! А в колясочке — младенчик, мальчик по имени Тарасик. Его мама, совсем молоденькая, в нашем доме живёт. Она его только недавно родила, этого малышика. И в тот день маму мою попросила немножко за Тарасиком посмотреть, пока она в магазин забежит.
А мама меня почему-то спросила:
— Ты думала, это я тебе братика везу?
— Нет, — ответила я, — не думала. Я же знаю, что сначала братик должен в животе сидеть, что он в один день появиться не может, его надо долго ждать. Я поняла, что это чей-то чужой ребёночек. Но ты мне всё-таки роди братика. Или лучше — сестричку. Я подожду, уж так и быть.
Я люблю воскресенье. Когда не нужно в школу. И можно побыть дома. Мама ходит в ситцевом халатике с малиновыми тонкими узорами. И пуговицы на нём удивительные! Тоже малиновые и круглые, как большие ягоды. Думаю, они волшебные! По воскресеньям мама готовит тефтели-ёжики в томатном соусе. Или ещё что-нибудь вкусненькое: рыбные или куриные котлетки. И, кончено, мой любимый омлетик! Наверное, ей пуговицы помогают! Вот бы мне — волшебную пуговицу, хоть одну! А ещё лучше — волшебную бусинку. Вы читали книжку Марии Крюгер «Голубая бусинка»? Не-ет? Вы много потеряли! Хотя, конечно, это редкая книга! Мы с папой купили её не в магазине, а на выставке книг на ВДНХ. А в магазине она, кажется, вообще не продаётся. Потому что она издана не у нас, а в Польше! И из-за этого там много ошибок. Представляете, в книжке — ошибки! Как у какого-нибудь двоечника! А я взяла карандаш и все ошибки исправила! Как взрослая! Как учительница! Ага! В этой книжке всё происходит тоже в Польше: живёт там девочка Каролинка, а неё есть друг Петрик, мама и тётя Агата. При переезде на новую квартиру Каролинка нашла волшебную голубую бусинку, которая исполняет все желания! Эта бусинка столько желаний Петрику с Каролинкой исполнила! Но только от этого она становилась всё бледнее, пока совсем не исчезла… Грустно. Жалко с бусинкой расставаться! Но вдруг оказалось, что у этой истории есть продолжение! Представляете, у Вички есть книжка «Голубой мелок!» Ура-а-а-а-а!!! Там у Петрик и Каролинка находят мелок. Что им нарисуешь — всё оживает! Вичка мне дала эту книжку почитать. И в ней тоже оказались ошибки. Я и их исправила! А Вичка не обрадовалась. «Зачем?!!» — возмутилась она. Я не знала, что сказать. Я думала, раз ошибки — надо исправить. Но в чужой книжке, наверное, не надо было… Я расстроилась, Вичка расстроилась… Не знаю, что делать.
Так вот, дома… Дома мама и папа ходят в шлёпанцах. Мама — в жёлтых, а папа — в серых. И я по звуку шагов всегда различаю, кто идёт. Я маме с папой об этом сказала — похвасталась! Вот я какая! «Давай проверим!» — сказали родители. Они ушли на кухню и там почему-то шушукались и хихикали. А потом… Кто-то из них идёт: «Шлёп! Шлёп!» Я прислушиваюсь и никак не могу понять, кто это. Другой звук. Незнакомый. Я растерялась. «Мама!» — говорю я наугад. Дверь открывается… Это папа! Но в маминых шлёпанцах!
— У-у-у! — обижаюсь я. — Так нечестно!
— Мы пошутили! — смеются родители.
И всё равно — нечестно!
Да, так я хочу сказать про воскресенье! Люблю его очень — не нужно в школу. А раньше я любила воскресенье за то, что не нужно в сад! Утром открываю глаза — в окно светит яркое солнце. И пылинки кружатся в лучах. Я залезаю на мамину-папину тахту и укладываюсь между мамой и папой. Почему мне так тесно? Оказывается, они меня сдавили с двух сторон и давят и давят — специально! А я улыбаюсь. Я терплю! Я счастлива! Я все равно счастлива! Даже без голубой бусинки! Есть мама, есть папа, есть солнышко и пыль в луче. И мир прекрасен! И ничего в нём нет злого и плохого, когда все мы вместе!