Часть третья. Следующий всемирный кризис. «Валютные войны»

Глава 8

Глобализация и государственный капитал

Исторически валютная война включает девальвацию, проводимую странами, которые пытаются снизить свою систему издержек, увеличить экспорт, создать рабочие места и дать своей экономике толчок за счет партнеров. Впрочем, это – не единственное будущее валютной войны. Есть еще один сценарий, при котором валюты используются как оружие – в прямом, а не в метафорическом смысле, – чтобы навредить экономике соперников. Даже только угрозы вреда было бы достаточно, чтобы спровоцировать уступки соперников на геополитической арене битвы.

Подобные атаки осуществляли не только государства, но и террористы, преступные группировки, да и другие, не так уж сильно от преступников отличающиеся, «воины», включая специальные части, государственные инвестиционные фонды, силы и средства сбора разведывательной информации. Вспомним лишь кибератаки, саботаж и тайные операции. Эти финансовые маневры не были предметом вежливых обсуждений на встречах «Большой двадцатки».

Ценность национальной валюты является ахиллесовой пятой нации. Если валюта переживает спад, все остальное тоже рушится. Учитывая, что рынки на данный момент связаны через сложные стратегии продаж, основная их часть будет в какой-то мере существовать отдельно. Допустим, фондовая биржа может рухнуть, тогда как рынок ценных бумаг в это же самое время может оживиться. Рынок ценных бумаг может рухнуть из-за поднятия ставок процента, тогда как другие рынки по продаже ресурсов, включающих золото и нефть, в результате могут подняться до невиданных высот. Всегда есть способ заработать денег на одном рынке, даже если другой рынок рушится. Но зарубим себе на носу: биржи, рынки, товары, производные финансовые инструменты и другие инвестиции оцениваются в национальной валюте. Если разрушается валюта, разрушаются все рынки и нация в целом. Именно поэтому сама валюта является целью в любой финансовой войне.

К сожалению, специалисты в области национальной безопасности не уделяют достаточного внимания этим угрозам. Билл Гертц, репортер газеты «Вашингтон таймс», отмечает, что официальные лица, да и аналитики за пределами Белого дома говорят, что спецслужбы США, Пентагона и Минфина не изучают угрозы финансового терроризма и экономической борьбы США[41]. «Никто не хочет лезть в эти дела», – говорит один из представителей.

Общее представление о силах глобализации и государственном капитализме, новая версия меркантилизма семнадцатого века, в котором корпорации являются усилителями государственной власти, это шаг навстречу пониманию серьезных опасностей, которым подвергается сегодня мировая экономика. Угроза экономической борьбы может быть осознана только в контексте современного финансового мира. Этот мир обусловлен триумфом глобализации, подъемом государственного капитализма и живучестью терроризма. Экономическая борьба – одна из форм неограниченной борьбы, самый любимый метод людей с плохим оружием, но большими запросами.

Глобализация

Глобализация начала проявляться в 1960‑х годах, но до 1990‑х, точнее, до падения Берлинской стены, не была известна под этим именем. Хотя международные корпорации существовали уже десятилетия, новые глобальные корпорации были другими. Международные корпорации базировались в одной стране, при этом действуя за границей через филиалы. Они могли находиться в разных странах, но, где бы ни располагался филиал, национальная принадлежность его корпорации соблюдалась неукоснительно.

Новые глобальные корпорации были именно глобальными. Они не соблюдали национальной принадлежности и создавали новое лицо корпорации как глобальный бренд – вне зависимости от национальности. Решения по поводу расположения заводов, центров‑дистрибьюторов и выпуска акций в национальной валюте основывались на обсуждении стоимости, логистической информации и дохода вне зависимости от страны происхождения.

Глобализация развивалась не с помощью некой новой политики, но с помощью избавления от старых политических курсов. С конца Второй мировой войны до конца холодной войны мир был разделен не только железным занавесом, разграничивающим коммунистов и капиталистов, но также и ограничениями, поставленными самими капиталистами. Эти ограничения включали контроль капитала, что затрудняло свободные инвестиции вне границ государств, и налоги на трансграничные платежи. Биржи ограничивали членство для местных фирм, а большая часть банков была закрыта для иностранных инвесторов. Судьи и политики склоняли счет в пользу местных, а ужесточение прав на интеллектуальную собственность было в лучшем случае неравномерным. Мир был дискриминирован, фрагментирован и дорог для компаний с международными амбициями.

К концу 1990‑х годов эти границы в основном исчезли. Налоги были снижены или устранены международными договорами. Контроль за капиталом был ослаблен, стало проще перемещать фонды на другие рынки. Подвижность рабочей силы улучшилась, а изменение гражданских прав стало более предсказуемым. С фондовых бирж было снято государственное регулирование, и они распространились за границы, чтобы впоследствии создать глобальную систему. Распространение Евросоюза и в политическом, и в экономическом плане создало богатейший мировой рынок, а создание евро уничтожило бесчисленные обмены валют. Россия и Китай стали развиваться как предкапиталистические общества, заимствуя новые глобальные нормы с Запада. Экономические и политические ограничения стали исчезать, в то время как благодаря технологиям упрощался процесс коммуникации и повышалась производительность. С финансовой точки зрения теперь в мире не существовало границ, и он двигался к тому, что легендарный банкир Уолтер Ристон пророчески назвал «сумерки суверенитета».

Самым большим возможным риском в новом мире без границ было новое состояние финансов. Глобализация увеличила масштабы и взаимосвязь финансов так, как раньше невозможно было представить. Тогда как выпуск долговых обязательств был ограничен самим заемщиком, производные ценные бумаги такого ограничения не имели. Они могли создаваться в бесконечных количествах, ссылаясь на лежащую в основе безопасность, на которой они и базировались. Возможность продавать в Неваде ипотечные кредиты от немецких региональных банков после того, как эти кредиты нарежут ломтиками, упакуют и снабдят бесполезными рейтингами ААА+, была чудом эпохи.

В глобализируемом мире то, что было старым, снова стало новым. Первой эпохой глобализации был период с 1880 до 1914 года – одновременно с золотым стандартом, тогда как период с 1989 до 2007 года стал фактически второй эрой глобализации. Во время первого периода чудесами были не Интернет или реактивные двигатели, но радио, телефон и пароход. Британская империя действовала на международном рынке и в зоне единой валюты – такой же необъятной, как Европейский союз. В 1900 году Китай был открыт торговле и инвестициям, пусть и на вынужденных условиях, Россия уже отбрасывала свой феодальный строй и начинала развивать промышленность и земледелие, а объединенная Германия становилась индустриальным гигантом.

Влияние подобных изменений на финансовую структуру было почти одинаково что в начале XX века, что в начале века XXI. Ценные бумаги могли быть выпущены в Аргентине, подписаны в Лондоне и куплены в Нью-Йорке. Нефть могла быть очищена в Калифорнии и отправлена в Японию за деньги шанхайского банка. Недавно изобретенный биржевой телеграфный аппарат почти в режиме реального времени сообщал информацию с фондовой биржи Нью-Йорка в брокерские конторы в Канзасе и Денвере. Финансовая паника со всемирной отдачей возникала несколько раз, например, паника 1890 года, включавшая дефолты Южной Америки и спасение главного лондонского банка Baring Brothers. Эта первая эпоха глобализации характеризовалась процветанием, нововведениями, расширяющимся рынком и финансовой интеграцией.

В августе 1914 года все пошло под откос. Лондонский банкир, рассматривающий пейзаж из окна своего клуба этой весной и обдумывающий ход прогресса, даже не мог представить себе масштаб трагедии, которая длилась на протяжении последующих 75 лет. Две мировые войны, пара валютных войн, падение империй, Великая депрессия, холокост и холодная война – вот что произошло до начала нового периода глобализации.

В 2011 году финансовая глобализация вездесуща; где она остановится, нам только предстоит увидеть. История показывает, что глобализация и цивилизация, ее порождающая, суть не более чем тонкая оболочка, сдерживающая хаос.

Государственный капитал

Глобализация была не единственным геополитическим феноменом, развивавшимся в конце двадцатого века, – государственный капитализм, вот что шло рука об руку с глобализацией. Государственный капитализм – это модное словосочетание для системы меркантилизма, доминирующей экономической модели XVII–XIX веков. Меркантилизм – это антипод глобализации. Его адепты полагаются на закрытые рынки и закрытые счета движения капитала для того, чтобы достичь своей цели – накопления богатства за счет других.

Классический меркантилизм покоится на наборе принципов, которые кажутся странными современному человеку. Основные формы богатства материальны и находятся в земле, товарах и золоте. Приобретение богатства – это игра с нулевым исходом, в которой богатство, приобретенное одной нацией, достигнуто за счет остальных. Международное экономическое руководство сводится к поощрению внутренних индустрий и облаганию пошлиной иностранных товаров. Торговля ведется лишь с дружественными партнерами – для исключения соперников. Денежные ассигнования и фаворитизм становятся законными инструментами для достижения экономических целей. В краткой форме, меркантилизм ассоциирует торговлю с войной. Успех в меркантилизме рассчитывался согласно накопленному золоту.

Хотя меркантилизм исходит из Столетней войны XIV и XV веков, он достиг новых высот во времена Ост-Индских компаний – Британской, учрежденной в 1600 году, и Нидерландской, учрежденной в 1602 году. Хотя эти компании действовали как частные акционерные общества, они, тем не менее, имели достаточно власти, чтобы собирать армии, чеканить монеты и действовать как правительство в сделках с Азией, Африкой и обеими Америками[42]. При исследовании этих компаний все внимание в основном обращалось на их черты частного предпринимательства, такие, как акционерная собственность, дивиденды и правление директоров. Однако при наличии подобной власти эти компании все-таки были приложением к власти официальной. Эти компании вполне выдерживают сравнение с региональными федеральными резервными банками в США, которые, как и они, управляются частными лицами, но действуют как финансовая ветвь правительства.

Только лишь в конце XVIII века, с началом индустриальной революции и с публикацией «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, появилась более современная форма капитализма эпохи свободной конкуренции, с частным владением собственностью и частными банковскими услугами. Но даже в XX веке, несмотря на успех частного предпринимательства, бизнес, контролируемый государством, все еще превалировал в коммунистических, фашистских и олигархических обществах.

То, что мы сегодня принимаем за доминирующую финансовую парадигму свободного предпринимательства, на самом деле достаточно редкое явление во все времена по всей Земле. Действительно, частное предпринимательство доказало свою эффективность и доходность, но для некоторых это – не самые главные достоинства. Притязания капиталистов доминировать в будущем на всемирных рынках не более исторически обоснованны, чем притязания монархий, империй и коммунистических обществ в их время.

Компании, которые кажутся частными, но имеют практически неограниченную государственную поддержку, как, например, China Petroleum Chemical Corporation (Sinopec), могут торговать естественными ресурсами, покупать конкурентов и инвестировать в оборудование, не оглядываясь на краткосрочные финансовые импульсы. Они могут завоевывать рынок, продавая ниже объявленной цены. Они могут не волноваться по поводу потери доступа к рынкам ценных бумаг во время кризиса. Подобные компании не опасаются правительственных расследований по поводу привлечения войск для защиты их собственных интересов. Подобный неомеркантилизм – это государственная власть, вырядившаяся в одежды современной корпорации; старое вино в новых бутылках.

Примеры такого нового вида предпринимательства – это фонды национального благосостояния, национальные нефтяные компании и другие государственные предприятия. Такие явления существуют в России, Китае, Бразилии, Мексике и на других развивающихся рынках. В Западной Европе тоже есть свои государственные мегакорпорации. Европейский аэрокосмический и оборонный концерн имеет свои акции публичной подписки, но его основной владелец – это консорциум, в который входят компании, поддерживаемые правительствами Испании и Франции, русский контролируемый государством банк и дубайский холдинг. Итальянская нефтяная компания Eni, 30 % акций которой находятся у правительства, является еще одним примером, одним из многих. Американцы любят бросать камни в сторону подобных компаний и говорить, что это нечестная игра, однако стоит вспомнить, как в 2008 году правительство США вытащило из экономического кризиса Ситибанк, GE и Goldman Sachs. У США есть свои компании, спонсируемые правительством, и разница не так уж и велика.

Чтобы понять глобализацию и государственный капитализм, нужна другая точка зрения, не американская.

Специалистов по анализу разведывательных данных учат избегать эффекта зеркала, что, в общем, обозначает идею, что все видят мир так же, как и мы. При попытках понять намерения противника эффект зеркала может стать фатальной ошибкой. Анализ угрозы требует от специалиста влезть в шкуру русских, китайцев, арабов и других, чтобы понять не только разницу в языках, культуре и истории, но также разницу в мотивации и намерениях. Когда российский лидер думает о газе, он видит не только доходы от экспорта, но и подчиненную экономику Европы. Когда китайские стратеги обдумывают применение своих вкладов в американских ценных бумагах, они понимают, что у них есть оружие, могущее уничтожить экономику США либо уничтожить их самих. Когда арабские правители замедляют путь к современности, они вполне ясно понимают, что ставят самих себя в реакционно-религиозный капкан, который может захлопнуться. Обзор мира XXI века, поездка через Дубай, Москву и Пекин поможет нам увидеть, как десятки миллионов арабов, азиатов и русских видят нас. Поможет понять, что будущее доллара находится не только в руках Америки.

Дубай

Если бы «Касабланку» (1942 год) снимали в наши дни, фильм назывался бы «Дубай». Действие старого фильма происходит вокруг американского кафе «У Рика», владелец которого (его играет Хамфри Богарт) подает напитки и включает музыку, при этом плетя интриги. Вторым планом, необычным местом был Марокко во время Второй мировой. В мире грохотала страшная война, а в Касабланке – доброжелательная атмосфера, в которой противники могли почувствовать себя как дома. Нацисты, беженцы и контрабандисты сидели за соседними столиками, пили шампанское и пели «Как время течет».

Таков нынче Дубай, остров спокойствия, окруженный войнами в Афганистане и Ливии, нестабильностью в Ираке и Ливане, переворотами в Тунисе и Египте и враждой между Израилем и Ираном. Действительно, шумные у него соседи. Здесь, вместо кафе Рика, есть «Атлантис» – роскошный отель на искусственном Пальмовом острове, поднятом с морского дна и оформленном как пальмовый лист, настолько громадный, что его можно увидеть из космоса. В «Атлантисе» расположены лучшие рестораны, где израильские агенты, иранские провокаторы, российские боевики, арабские оружейные дилеры и местные контрабандисты сидят плечом к плечу, сопровождаемые длинноногими блондинками, которые посреди пустыни смотрятся совершенно не к месту.

Почему они находятся здесь? Да потому же, почему герои «Касабланки» сидели в кафе «У Рика» – нейтральная полоса, где можно встретиться, нанять кого-нибудь и предать друг друга, не опасаясь немедленного ареста. Дубай прямо-таки способствует международным заговорам. Погода прекрасная с октября по март. Географически Дубай находится в своеобразном глазу бури. Только вслушайтесь в названия мегаполисов стран, окружающих Дубай: Мумбаи, Лахор, Тегеран, Стамбул, Каир, Хартум… Прибавьте к ним логова сомалийских пиратов. А здесь – прекрасный воздух и связь со всем миром. Дубай известен своей чрезмерной застройкой – самые высокие в мире небоскребы и неимоверное количество постмодернистской мишуры, чтобы впечатлять приезжих из более консервативных стран.

Весь этот блеск и интриганство сопровождаются совершенно голливудскими преступлениями. В марте 2009 года российский милитарист (Герой России Сулим Ямадаев, бывший командир батальона «Восток». – Примеч. ред.) был застрелен в наиболее дорогом районе Дубая, рядом с лучшими пляжами и отелями. Двое подозреваемых, таджик и иранец, были арестованы и дали признательные показания о причастности к этому преступлению одного из депутатов Государственной думы РФ, действовавшего по приказанию Рамзана Кадырова, лидера Чечни . В дополнение к этому жертва была застрелена золотой пулей, тайно провезенной российским дипломатом, – почти как в романе Яна Флеминга «Человек с золотым пистолетом».

Еще более примечательное убийство произошло в январе 2010 года, когда израильские агенты разведки и боевики – работающие в команде, путешествующие по поддельным паспортам, замаскированные и использующие зашифрованные мобильные телефоны, – убили Махмуда аль-Мабуха, главного шпиона террористической организации ХАМАС, в его номере в отеле, где он ждал подписания договора на оружие со своими иранскими союзниками. В Дубае низкий уровень преступности, но когда дело доходит до террористов и их противников, даже пустыня становится небезопасной.

Исторически Дубай жил на доходы с двух занятий – ловли жемчуга и контрабанды. Сейчас ловля жемчуга стала в основном туристическим аттракционом, а вот контрабанда сильна как никогда. Длинная набережная в районе Крик, самой старой части Дубая, заполнена электроникой, приборами, запасными частями и прочими товарами, направляющимися в Иран. О количестве золота и валюты внутри коробок, украшенных логотипами Sony или HP, можно лишь догадываться. Через дорогу, которая тянется параллельно набережной, находятся иранские банки, где аккредитивные письма могут быть оформлены почти сразу – для финансирования пересылки товаров, – в обход таможенных санкций США.

У самой набережной стоят доу – одномачтовые арабские каботажные судна с большими треугольными парусами, готовые отправиться в путешествие через Персидский залив в Бендер-Аббас и в другие портовые города на иранском побережье. В Дубае контрабанда не особо осуждается, потому что очень многие живут этим.

Дубай – это международный финансовый центр и налоговое убежище, его бульвары и переулки переполнены международными банками. Дубай – основной офшорный центр для Ирана. Главные банки Дубая работают как банки-корреспонденты с банками Ирана для упрощения процедур платежа и иностранных транзакций со всем миром, включая конвертирование ресурсов Ирана в евро и золото, а также для медленного отказа от доллара. Для сомалийских пиратов Дубай также является банковским центром. Пока пираты, команды-заложники и морской патруль принимают участие в осадах в Аравийском море, пиратские сообщники заезжают в Дубай, чтобы обсудить условия выкупа и дальнейшие условия для последнего платежа.

Для того чтобы ощутить богатство, есть «золотой сук» («сук» по-арабски – рынок. – Примеч. ред.), один из самых больших рынков в мире, где золото в любой его форме – украшения, монеты, бруски и слитки – продается, а потом заново экспортируется в кожаных кейсах в частные хранилища по всему миру. Никто не задает никаких вопросов. В Дубае есть торговый центр, состоящий из трех стеклянных небоскребов, названных арабскими словами, означающими золото, серебро и бриллиант. Под этими небоскребами находится одно из самых больших (и – самое защищенное) в мире хранилище, созданное корпорацией Brink. Учитывая проблемы с безопасностью в швейцарских банках и преследования олигархов в России, обмен накоплений на золото и хранение этого золота в пустыне кажется отличной стратегией.

Золото, меняющее хозяев на суке, – это всего лишь вершина айсберга богатства, которое проходит через Дубай. Бумажная валюта все время движется от покупателей в центральные банки, и бо́льшая часть этой валюты циркулирует вне страны происхождения. Дубай является самым большим центром обращения банкнот в мире. В некоторых охраняемых точках около аэропорта Дубая огромные количества банкнот ждут возвращения в страну происхождения.

Шпионаж, убийства, золото, валюта и интернациональная смесь участников подтверждают звание Дубая как новой Касабланки. Дубай, как и Касабланка, всего лишь зеркало времени и места. Если бы не было коррупции и преступности, у Дубая не было бы клиентуры. Каждой войне нужна своя нейтральная полоса, и Дубай стал ею в валютной войне. Нет такой валюты, которая бы не котировалась в Дубае по высокой цене.

Москва

Человек, приехавший в Москву, быстро привыкает к виду так называемых Семи Сестер, сталинских высоток советской эпохи, каждая – около 150 метров в высоту. Они были построены в 1940‑х годах, в неоготическом тоталитарном стиле, сочетая в себе все, что так любят бюрократы во всем мире, – симметрию, массивность и шпили высотой до небес. Они окружают Москву большим кольцом, так что, куда ни посмотри, горизонт обязательно будет перечеркнут одной из высоток. Несмотря на разницу в деталях, они сильно похожи друг на друга, во всяком случае, достаточно для возникновения чувства дежавю. Турист может посетить одну из высоток, допустим, МГУ, и пройти через весь город, чтобы увидеть точно такую же, к примеру, бывшую гостиницу «Ленинградская».

Теперь, однако, есть и восьмая сестра, недавно построенная на открытом пространстве на улице Наметкина, вне кольцевых дорог, окружающих центр Москвы. Она достаточно массивная, примерно той же высоты, что и семь сталинских высоток, с пирамидальной крышей, напоминающей шпили Семи Сестер. Но на этом сходство заканчивается. Новая высотка, законченная в 1995 году, построена из мерцающего голубого стекла, стали и бетона. Помимо современного вида, она обладает и современной функцией – это штаб-квартира «Газпрома», самой большой российской компании, самой большой в мире компании по продаже природного газа и главной опоры российской экономики, основанной на натуральных ресурсах. «Газпром» и российское правительство действуют как одно целое в вопросах, касающихся эксплуатации природного газа – как они его называют, «синего топлива», имея в виду чистоту его горения.

Даже в эпоху, когда правительство помогает компаниям выбраться из кризиса, жителям Запада сложно понять весь масштаб «Газпрома» и его связи с российским правительством. Это как если бы ExxonMobil, J. P. Morgan и Time Warner были бы одной компанией с Биллом Клинтоном во главе. Годовой доход «Газпрома» составляет около 10 % от российского ВВП. «Газпром» производит более 85 % российского природного газа и больше 20 % общемирового. Он контролирует почти 20 % общемирового газового запаса и 60 % российского газового запаса. «Газпром» полностью вертикально интегрирован, включая поиск месторождений, разработку, пересылку, переработку, продажу и доставку. Помимо энергии, основные интересы «Газпрома» лежат в медиаиндустрии, банковском деле и страховании. Также «Газпром» работает как внутренняя инвестиционная компания.

Дмитрий Медведев, избранный в 2008 году президент России, дважды был председателем совета директоров «Газпрома». Нынешний председатель, Виктор Зубков, является заместителем премьер-министра России, то есть правой рукой Владимира Путина, премьер-министра РФ. Генеральный директор, Алексей Миллер – закадычный друг Путина со времен Петербурга девяностых. Несмотря на то что акции компании продаются на нескольких биржах, компания, тем не менее, контролируется российским правительством.

Далеко идущие планы «Газпрома» больше похожи на военную тактику, чем на корпоративную стратегию. В них говорится о китайском векторе, эксплуатации полуострова Ямал и о размещении баз в Арктике. Сравнение с военной тактикой – это не просто метафора. В 2007 году Дума разрешила «Газпрому» создать собственные силы безопасности, которые на самом деле больше, чем просто обычная охранная фирма, – на самом деле это скорее корпоративная армия, похожая на армии эпохи меркантилизма. У «Газпрома» также есть и враг, которого надлежит уничтожить. Имя этого врага – «Набукко».

«Набукко» – это проект магистрального газопровода из Туркмении и Азербайджана в страны ЕС, это новое объединение независимых компаний природного газа, основанное членами ЕС и США, которое позволит Европе получать газ без участия России. Это прямая угроза почти монополии «Газпрома» на природный газ в Европе, который доставляется туда через трубы, пересекающие Украину и Белоруссию. «Набукко» – это попытка обойти эти трубы так, чтобы не использовать российский газ и не пересекать российскую территорию. «Набукко» будет добывать свой газ в Азербайджане или, позже, в Казахстане и Ираке. На пути в Европу трубы будут проходить через Турцию.

Одним из опасных моментов в схеме «Набукко» является Южно-Кавказский трубопровод, проходящий через Грузию. Вторгшиеся в Грузию в 2008 году российские танковые колонны угрожали «Набукко» и поддерживали позицию «Газпрома». Это вторжение произошло, между прочим, на пике помощи правительства США компании Fannie Mae, а Россия тогда была одним из крупнейших владельцев облигаций этой компании. Получается, что, оказав помощь Fannie Mae, администрация президента Буша защитила финансовые интересы России за счет налогоплательщиков США, несмотря на то что Россия угрожала энергетическим интересам Америки. Подобная причинная связь – это оружие, которым ведутся валютные войны.

Россия не только намеревается нарушить работу «Набукко», но также и спонсирует два альтернативных трубопровода, которые будут доставлять газ из Средней Азии в Европу, но будут контролироваться «Газпромом» и проходить через Россию. Цель «Газпрома» – продержать ресурсы Средней Азии в трубах до их попадания в Европу. Огромная часть ресурсов Европы находится в руках России, и у России нет желания упускать их.

Использование газа Россией как геополитического оружия идет дальше, чем просто угрозы, Россия уже применяла это оружие несколько раз. На новый, 2006‑й год «Газпром» прекратил поставки газа на Украину. Эффект почувствовали не только на Украине, но и в Европе. Причиной стал спор по поводу оплаты. Пока Украина соглашалась платить России за потребляемый газ, Россия соглашалась платить Украине за право пропускать газ через ее территорию с целью его доставки в Европу. Россия могла платить Украине товаром, то есть просто не взимать с Украины плату за газ и, соответственно, не платить за его транзит. Ни платежи Украины, ни платежи России не были официальными. Они были обсуждены в частном порядке с помощью посредников, которые переводили платежи на офшорные счета российских и украинских представителей. Эта смесь частных переговоров, посредников, платежей товаром и внебиржевых транзакций ясно показывает, что обе стороны находились в постоянном конфликте по поводу того, кто что кому должен.

Украина использовала эту проблему, чтобы покрыть свои хронические долги. Россия в той же ситуации поняла, что она может использовать все в своих целях, и задерживала подачу газа в Европу, виня за это Украину. Россия могла занять сильные позиции в качестве обманутого кредитора, показывая Европе последствия энергетической зависимости.

Новый, 2009‑й год начался с очередного прекращения подачи газа в Украину. В этот раз последствия были более жестокими – в Восточной Европе закрывались заводы, на пике зимы не отапливались дома. К седьмому января ситуация ухудшилась, так как у Украины кончились запасы газа. Но затем Украина стала использовать транзитный газ, и отсутствие газа ударило по Европе, сильно повлияв на Венгрию, Польшу и другие государства. Россия взяла Украину в заложники, но, чтобы защитить себя, Украина держала в заложниках всю Европу. Возможно, подобные последствия Россия не предвидела. Наконец, 18 января, во время встречи между Путиным и премьер-министром Украины Юлией Тимошенко, которая длилась целую ночь, был создан новый тарифный план, и Россия возобновила поставку.

Все-таки кажется, что войны за природный газ еще не окончены. Путин предложил, чтобы остальная часть Европы помогла Украине с выплатами, чтобы защитить себя от возможных перебоев в подаче газа. Это показывает, насколько агрессивно Россия хочет использовать газовое и валютное оружия в сочетании.

Россия недавно выпустила официальную «Национальную стратегию безопасности РФ до 2020 г.», общий обзор всемирных стратегических возможностей и проблем, которые может встретить Россия. Помимо обычного анализа оружейных систем и союзов, стратегия проводит связь между энергией и национальной безопасностью и рассматривает мировой финансовый кризис, валютные войны, перебои в цепи снабжения и борьбу за другие природные ресурсы, включая воду. Стратегия предполагает использование военных сил для решения всех этих финансовых проблем и проблем с ресурсами.

Безупречность использования Россией газового оружия совершенствуется благодаря мировому финансовому кризису. Это обеспечивает Россию своим собственным усилителем – чем-то, что расширяет наступательную власть за ее обычные пределы. Перебои с подачей газа можно назвать как минимум разрушающими. Учитывая европейский государственный долг и проблемы на рынке жилья, следующее перекрытие подачи газа будет иметь катастрофические последствия.

Конечно, у жертв подобной политики есть свое противоядие. Они могут отвернуться от НАТО, от евро, доллара и Запада и войти в сферу влияния России в обмен на постоянную подачу энергии с нормальной ценой. Россия не заставляет своих новых вассалов ввести у себя тоталитарную политику СССР. Она требует только быть союзниками по геополитическим вопросам и перейти на рубли в качестве валюты, надев при этом маску демократии, как это делает сама Россия.

Россия также открыто говорит о смещении доллара как основной резервной валюты. Хотя российский рубль и не может заменить доллар на международной арене, он может стать региональной валютой и торговой валютой для российских и среднеазиатских поставок газа, сместив доллар хотя бы с этой позиции. Энергия – это веревка, используемая для связывания региональной ключевой валюты, рубля. Доллар будет выброшен за борт.

Пекин

Наиболее впечатляющая вещь в китайской истории – это то, как часто и насколько внезапно Китай переходил от порядка к хаосу. Несмотря на появление экономической динамики в нынешнем Китае, внезапный коллапс вполне возможен и может быть вызван такими вещами, как инфляция, увеличение безработицы, этнические проблемы, или если лопнет пузырь на рынке недвижимости. Широко распространенная безработица гораздо более опасна в Китае, чем в других странах с более развитой экономикой, особенно когда она сочетается с отсутствием мобильности десятков миллионов горожан. Вдобавок к обычным проблемам с населением Китай сидит на демографической пороховой бочке в ситуации с 24 млн избыточного мужского населения – результатом убийства новорожденных девочек из-за китайской политики «одна семья – один ребенок». Многим из этих мужчин еще нет двадцати. Факт того, что одинокие безработные мужчины 19–25 лет ассоциируются с асоциальным поведением, включающим участие в бандах, убийства, наркотики и алкоголь, является достаточно грустным.

Внутренняя социальная нестабильность вызвана наличием избыточного мужского населения и инфляцией цен на еду в сочетании с массовой безработицей. В глазах руководства Китая это выглядит большей угрозой, чем в глазах военных США. Эта нестабильность может быть частично смягчена с помощью инвестиций в инфраструктуру, которые помогут создать рабочие места, но тут сказывается зависимость Китая от его валютных ресурсов. Что случится, если США девальвируют эти ресурсы с помощью инфляции? До тех пор, пока инфляция имеет смысл для политиков Америки, богатства, проходящие через Китай в США, выглядят для китайцев потенциальной угрозой. Сохранение реальной ценности своих ресурсов – это один из ключей к сохранению внутреннего контроля Китая над социальной сферой. Китайцы предупреждают США, что они не будут терпеть инфляцию доллара и предпримут меры для предотвращения потери богатства. Война валют между Китаем и США только началась, и «количественное смягчение» ФРС позволяет сказать, что США сделали первый выстрел. Чтобы понять, что именно Китай думает о финансовой войне, полистайте эссе под названием «Лицо бога войны стало расплывчатым», которое в 1999 году написали два полковника НОАК – Цяо Лян и Ван Сянсуй (первый стал писателем, а второй – профессором Пекинского университета). Один отрывок достоин полного цитирования.

Рассмотрение подобной военной доктрины предполагает, что будущее геополитики может быть не злокачественным многосторонним идеалом «давосского человека» (заботливого капиталиста), но гораздо более мрачным антиутопическим миром контроля за ресурсами, разрушения инфраструктуры, меркантилизма и дефолта. Требование Китая заменить доллар как всемирную ключевую валюту, незаметно запущенное элитой, могло бы быть принято нашими экспертами серьезнее, если бы они были знакомы с китайской финансовой военной стратегией так же, как с кейнсианской теорией.

Основная связь Китая с всемирной финансовой системой – это государственная биржа США. Китай, может, и самая древняя цивилизация и развивающееся быстрыми темпами государство, но на Уолл-стрит он скорее выглядит как лучший заказчик в мире. Когда Китаю нужно купить американские долгосрочные казначейские облигации для своих сбережений, он делает это через сеть первичных дилеров. Большие заказчики типа Китая предпочитают вести торговлю через первичных дилеров, привилегированные отношения которых с ФРС позволяют им получать новейшую информацию об условиях на рынке. Эти отношения являются ключом к тому, что реально происходит на рынке, и Китай использует эти отношения.

Когда Китай звонит банковскому агенту по продаже, звонок никогда не отсылается на голосовую почту. Прямые линии связывают китайский центральный банк и государственные инвестиционные фонды с огромными офисами с технологией опен-спейс в UBS, J. P. Morgan, Goldman Sachs и других главных банках. Продавец знает, что на линии Китай, еще до того, как поднимет трубку. Используются кодовые имена, так что продавец и трейдер могут обсуждать продажи, не опасаясь перехвата сообщений. Когда Китай хочет продать американские долгосрочные казначейские облигации, он обычно звонит нескольким дилерам одновременно и заставляет их соревноваться между собой. Китай ожидает – и получает – лучшие цены от продаж облигаций в обмен на большое количество дел, которое он предоставляет.

Условия закупки Китаем американских долгосрочных казначейских облигаций сложно узнать, так как Китай скрывает всю информацию. Не каждая долларовая облигация выпускается правительством США и не каждая ценная бумага выпущена казначейством. Многие государственные ценные бумаги США выданы Fannie Mae, Freddie Mac и другим учреждениям, и Китай имеет некоторые деноминированные в долларах облигации, выпущенные банками, а не правительственными учреждениями США. Нет никаких сомнений в том, что подавляюще большая часть долларовых активов Китая вложена в казначейские облигации США. Официальные данные США оценивают китайские запасы американских казначейских ценных бумаг в сумму свыше $1 трлн, но если учесть еще ценные бумаги правительственных агентств, ценные бумаги Fannie Mae и Freddie Mac, то сумма получится значительно выше.

Китай опасается того, что США девальвируют их валюту с помощью инфляции и уничтожат китайские ценные бумаги. Существовало множество предположений, что Китай в ответ на инфляцию может сбросить свой триллион долларов так, что это заставит ставки процента США подскочить, а доллар при этом переживет крах на иностранных рынках обмена валют. Это отразится на ипотечных ценах и уменьшит цены на дома в США, а также отразится на других торговых областях. Существует и опасность того, что Китай может использовать свой финансовый рычаг, чтобы покачнуть устойчивость США от Тайваня до Северной Кореи.

Эти страхи опровергаются большинством наблюдателей. Они считают, что Китай никогда не сбросит свои ценные бумаги, потому что их слишком много. Рынок Казначейства США слишком велик, но не настолько. Да и ценность облигаций упадет задолго до того, как даже малое количество бумаг Китая будет продано. Последствия этого коснутся самого Китая, и фактически падение ценности облигаций станет экономическим самоубийством для Китая.

Эта простая логика игнорирует, однако, то обстоятельство, что Китай может совершить другие действия, которые будут настолько же опасными для США, зато почти безопасными для китайцев. Существуют ценные бумаги с разным сроком платежа, от 30 дней до 30 лет. Китайцы могут обменять долгосрочные ценные бумаги на краткосрочные, не продавая ни единой и не уменьшая таким образом их стоимости. Как только сроки пройдут, Китай может реинвестировать средства в трехмесячные бумаги, не сокращая размера вклада. Краткосрочные бумаги более стабильны, поэтому китайцы будут меньше зависеть от проблем на рынке. Также это сделает китайские ценные бумаги более легкими в обороте, упрощая возможность вывода средств из Казначейства США. Китайцам не придется ничего сбрасывать, просто подождать шесть месяцев. В итоге это будет словно уменьшение времени на детонаторе.

К тому же Китай агрессивно выводит свои наличные резервы из долларовых счетов любого вида. Опять же, в виду не имеется сброс и реинвестирование, только распределение ресурсов по новым направлениям. Каждый год активный торговый баланс приносит Китаю несколько миллиардов долларов. Эти деньги должны быть реинвестированы аналогично тем деньгам, которые уже инвестированы. Старые резервные фонды могут оставаться в Казначействе США, новые резервы используются наиболее подходящим для китайцев способом.

Инвестиции в других валютах ограниченны. Китайцы могут покупать ценные бумаги в иенах, евро и фунтах стерлингов, могут покупать только те бумаги, которые выпущены правительством и банками вне США, но выбор достаточно мал – таких банков просто не очень много, и ни один из этих банков не может предложить такое качество и выбор, как Казначейство США. Но выбор китайцев не ограничивается ценными бумагами. Другой вариант инвестиций – наиболее частый в наше время – это предметы потребления.

Предметы потребления включают в себя не только золото, нефть и медь, но также акции горнодобывающих предприятий – косвенный способ владения самим товаром, – сельскохозяйственные земли, которые могут быть использованы для выращивания товаров потребления, например сахара, зерновых и кофе. Также рассматривается самый ценный товар – вода. Специальные фонды были созданы для приобретения эксклюзивных прав на воду из глубоких озер и ледников в Патагонии. Китайцы могут инвестировать в эти фонды или напрямую приобрести источник воды.

Подобные инвестиционные программы весьма успешны. Например, между 2004 и 2009 годами Китай скрытно удвоил свои официальные запасы золота. Китай использовал один из правительственных фондов – Государственное управление иностранной валюты – для того, чтобы закупить золото у дилеров по всему миру. Учитывая, что Государственное управление иностранной валюты – это не то же самое, что китайский центральный банк, эти покупки прошли мимо поля зрения центрального банка. С помощью единичной транзакции в 2009 году Государственное управление иностранной валюты перевело все свои запасы золота, то есть 500 тонн золота, в центральный банк, а затем объявило об этом миру[44]. Китай утверждает, что секретность требовалась, чтобы избежать поднятия цен на золото на рынке из-за того, что рынок зависит от одного покупателя. Таким образом, Китай совершил подпольную сделку.

Какие другие финансовые операции проводились секретно? В то время как китайцы предпринимали различные действия на многочисленных фронтах, Соединенные Штаты по-прежнему считали гегемонию доллара само собой разумеющейся. Позиция Китая по отношению к доллару станет, наверное, более агрессивной, когда диверсификация его резервов продвинется еще дальше. Китайский эндшпиль с ценными бумагами – это еще одна тикающая бомба для доллара.

Коллапс

После этого краткого обзора горячих точек финансового мира можно перейти к тому, что считается самым большим риском – к взаимосвязи. Согласно всемирным сценариям финансовых войн, взаимосвязь относится к двум или более угрозам, рожденным за границей, которые могут вызвать некие сотрясения в одно и то же время – либо из-за координации, либо потому, что одно служит катализатором другого. Если Россия хочет начать атаку на Запад, сократив поставки газа, это может иметь хорошие последствия для Китая, который усилит свои попытки перейти с ценных бумаг на недвижимое имущество, просто потому, что последствиями российской атаки будет снижение цен. Наоборот, если бы Китай анонсировал переход на альтернативную резервную валюту, Россия могла бы заявить, что больше не будет принимать платежи в долларах за экспортные поставки нефти и газа, исключая только грабительский обменный курс.

На более опасном уровне Китай и Россия могут найти преимущества в тайной координации своих валютных и товарных атак, что может привести к их усилению друг друга. Они могут усилить свои позиции, используя кредиты и вторичные ценные бумаги. Это будет не просто финансовая атака, но также и внутренняя торговля. Иранцы с доступом к банкам Дубая, наблюдая подобные изменения, могут решить начать войну с Саудовской Аравией или начать серию террористических атак – не потому, что они контактируют с русскими или китайцами, но потому, что финансовый усилитель от подобной атаки будет очень велик.

Даже опустив товарную атаку России, китайская валютная атака и иранская военная атака приведут к предсказуемому результату на мировых рынках. Рынки испытают финансовый эквивалент инфаркта. Они не просто испытают удар – они могут вообще перестать работать.

Последующие угрозы вскоре появятся. Это не самый плохой сценарий, но это кульминация происходящего сейчас. Посмотрите следующую хронику:

28 октября 2008 г.: Интерфакс сообщает, что Владимир Путин, премьер-министр России, посоветовал Вен Джибао, премьеру Китая, отказаться от доллара США как инструмента транзакций и резервной валюты.

15 ноября 2008 г.: Ассошиэйтед Пресс сообщает, что Иран перевел свои финансовые резервы в золото.

19 ноября 2008 г.: «Доу – Джонс ньюс» сообщает, что Китай собирается перевести свои сбережения в 4000 тонн золота, чтобы защититься от рисков, связанных с долларом.

9 февраля 2009 г.: «Файнэншл таймс» сообщает, что транзакции в золотых слитках достигли рекордной высоты.

18 марта 2009 г.: Рейтер сообщает, что ООН поддерживает призывы к отказу от доллара как международной резервной валюты.

30 марта 2009 г.: Франс Пресс сообщает, что Россия и Китай собираются создать новую мировую валюту.

31 марта 2009 г.: «Файнэншл таймс» сообщает, что Китай и Аргентина заключили соглашение, по которому Аргентина может использовать юань вместо доллара.

26 апреля 2009 г.: Франс Пресс сообщает, что Китай призывает к реформе мировой валютной системы и замене доллара как ведущей резервной валюты.

18 мая 2009 г.: «Файнэншл таймс» сообщает, что Бразилия и Китай согласились вести двустороннюю торговлю, не используя доллары.

16 июня 2009 г.: Рейтер сообщает, что Бразилия, Россия, Индия и Китай призывают к созданию более стабильной и предсказуемой валютной системы.

3 ноября 2009 г.: «Блумберг» сообщает, что Индия приобрела золота на $6,7 млрд, чтобы снизить риск, связанный с долларом.

7 ноября 2010 г.: президент Всемирного банка Роберт Зеллик утверждает, что G20 должна признать использование золота как опорную точку ожиданий рынка по поводу инфляции, дефляции и будущей ценности валют.

13 декабря 2010 г.: президент Франции Николя Саркози призывает признать специальное право заимствования (СПЗ) в международной денежной системе.

15 декабря 2010 г.: «Бизнес уик» сообщает, что Китай и Россия совместно призвали к снижению роли доллара в мировой торговле и запускают механизм торговли с использованием юаня и рубля.

Это самая малая часть из потока сообщений, говорящих о том, что Китай, Россия, Бразилия и другие ищут альтернативу доллару как международной резервной валюте. Роль товаров потребления как базис новой валюты тоже часто становится предметом обсуждения.

Обескураживающие тенденции. Поддержка интересов национальной безопасности США не может осуществляться без осознания динамики развития всемирного рынка. Зависимость США от традиционных соперников ограничивает не только фискальную политику, но также и национальную безопасность и военные структуры США. Геополитические костяшки домино уже падают в Пакистане, Сомали, Таиланде, Исландии, Египте, Ливии, Тунисе, Иордании. Будет пострашнее, когда принцип домино заработает в Западной Европе, Мексике, Иране и Саудовской Аравии. Чем слабее становится доллар, тем сильнее становится угроза мощи США.

Еще есть геополитическая большая тройка – США, Россия и Китай. Из этих троих США наиболее защищены от иностранных финансовых атак, но при этом они могут подорвать сами себя из-за доллара. Россия очевидно слаба, но ее слабость может быть и ее силой – в истории России было много случаев, когда она поворачивалась спиной ко всему миру и выживала в изоляции. Китай кажется гибким, но, как показывает история, он наиболее хрупкий – сколько за пять тысяч лет случалось в нем колебаний от централизованной империи к фрагментарным воюющим регионам. Даже трудно понять, как это китайское лидерство все еще существует при гигантской безработице, тибетской проблеме, беженцах из Северной Кореи и давлении прочих мрачных сил. Всемирный экономический кризис, обладающий комплексной динамикой, может стать катализатором, который свергнет Китайскую коммунистическую партию. Иран ждет своего выхода на сцену, видя слабости экономики США, полагая, что стремление Штатов к усилению власти нанесет такой удар по доллару, что это даст Ирану дополнительную силу, когда он решит ударить по своим соседям на Ближнем Востоке. Мы начали спуск в водоворот. Связь между всемирным капиталом и нестабильной геополитикой – это зверь, который начал показывать когти.

Глава 9

Дурное обращение с экономикой

В конце 1940‑х годов экономика отделилась от своих бывших союзников – политических наук, философии и права, и создала новый альянс с естественными науками – прикладной математикой и физикой. Достаточно ироничен тот факт, что экономика объединилась с классической физикой именно тогда, когда сами физики испытывали неуверенность. Создание Нобелевской премии по экономике в 1969 году, семьдесят четыре года спустя после создания Нобелевской премии по физике, подтвердило эту экономическую метаморфозу. Экономисты стали новыми глашатаями большой части человеческой жизни – создания богатства, работы, сбережений и вкладов – и предложили баланс и разнообразные модели для исполнения своих функций первопроходцев.

Никогда в истории со времен капитализма эпохи свободной конкуренции не было периода, когда экономическая жизнь была полностью свободна от беспорядков. Паника, падения рынков и депрессии приходили и уходили с регулярностью наводнений и ураганов. Это неудивительно, поскольку основная динамика развития экономики, имеющая корни в человеческой натуре, всегда находится в движении. Однако научная экономика сулила большее.

Экономисты обещали, что через точную настройку налоговой и денежной политики, через восстанавливающие равновесие условия торговли и уменьшение рисков с помощью производных ценных бумаг изменения на рынках будут смягчены и рост будет более заметным по сравнению с прошлым. Экономисты также обещали, что с помощью отказа от золотого стандарта они могут предоставить столько денег, сколько нужно, чтобы поддерживать рост, и что эти производные ценные бумаги переведут основной риск на тех, кто этот риск способен выдержать.

Тем не менее паника 2008 года показала, что экономический король был голым. Только лишь массовые вмешательства правительства, включающие банковские капиталы, межбанковское заимствование, залоги на денежных рынках, ипотечные поручительства, депозитное страхование и прочие меры предотвратили коллапс рынков и экономики в целом. С некоторыми исключениями, ведущие макроэкономисты, политики и менеджеры по рискам не смогли предсказать коллапс и были бессильны остановить его, если не считать банальное решение использовать неограниченное количество денег.

Чтобы объяснить, почему так вышло, стоит вернуться в 1947 год, когда была опубликована работа Пола Самуэльсона «Основы экономического анализа», ставшая разделительной линией между веком экономики как социальной науки и новым веком экономики как науки естественной. Эта разделительная линия показывает сходства в динамике рынка до и после. Коллапс хеджевого фонда Long-Term Capital Management в 1998 году выдерживает сравнение с крахом Knickerbocker Trust и паникой 1907 года, если рассматривать его заразительную динамику и частные решения банковских филиалов, которые в итоге потеряли почти все. Крах фондовой биржи 19 октября 1987 года, когда индекс Доу – Джонса для акций промышленных компаний упал на 22,61 % за один день, напоминает 28–29 октября 1929 года, когда тот же индекс за два дня упал на 23,05 %. Безработица в 2011 году сравнима с уровнем Великой депрессии, учитывая, что последовательный метод для решения проблемы безработицы использовался оба раза. Короче говоря, в течение лет, в которые экономика стала рассматриваться как естественная наука, не было придумано ничего для решения обычной проблемы бума и спада. На самом деле есть множество свидетельств того, что современная экономика оставила общество даже в худшем положении, если учесть дефицит государственного бюджета, долговое бремя, растущее неравенство доходов и армию долгосрочных безработных.

Последние неудачи лишили экономистов иммунитета от суровой критики со стороны обычных граждан. Когда 44 млн американцев используют продовольственные талоны, вопросы экономического характера больше не являются поводом лишь для академических дебатов. Заявления теоретиков от экономики о коэффициентах, рациональности, эффективности, корреляции и обычных рисках – это теперь не просто абстрактные понятия. Подобные заявления становятся угрозой благосостоянию нации. Красноречивые неудачи появились в политике Федерального резерва, кейнсианстве, монетаризме и финансовой экономике. Докопавшись до причин этих провалов, мы сможем понять, почему рост замедлился, а валютные войны стали серьезнее.

Федеральная резервная система

Федеральная резервная система США – это наиболее влиятельный центральный банк в истории и движущая сила экономики США сегодня. ФРС часто описывается как система, которая одновременно обеспечивает стабильность цен и уменьшает безработицу, то есть имеет двойную сферу полномочий. ФРС также действует как последний оплот стабильности во время финансовой паники и требуется для регуляции банков, особенно тех, которые, как гласит популярная доктрина, «слишком большие, чтобы провалиться». К тому же ФРС представляет США на саммитах организаций типа G20 и Банк международных расчетов и проводит транзакции, используя золотой запас Казначейства. ФРС также были даны новые полномочия во время внесения поправки Додда – Франка в 2010 году, так что на самом деле «двойная сфера полномочий» больше похожа на многоголовую гидру.

Начиная с их создания в 1913 году, самым важным полномочием ФРС было поддержание доллара. Тем не менее с 1913 года доллар потерял около 95 % цены. Отнимите от 100 центов (100 %) 95, и вы поймете, о чем речь. Иначе говоря, сегодня за 20 долларов можно купить то же, что в 1913 году можно было купить на 1 доллар. Представьте инвест-менеджера, который теряет 95 % денег клиента, чтобы осознать, насколько эффективно ФРС выполнила свою основную задачу.

Рекорд ФРС по поддержке стабильности доллара стоит сопоставить с успехом Римской империи, чьи серебряные динарии сохраняли 100 % своей покупательной способности около 200 лет, пока император Август (в конце I века до н. э.) не начал целенаправленно их обесценивать. Византийские золотые солидусы побили этот рекорд, сохраняя покупательную способность около 500 лет – с денежной реформы 498 года до следующего обесценивания в 1030 году.

Защитники ФРС говорят, что, хотя доллар и потерял 95 % покупательной способности, заработная плата увеличилась примерно на 20 %, так что эти увеличенные зарплаты уравновешивают уменьшение покупательной способности доллара. Идея о том, что цены и зарплаты меняются, уравновешивая друг друга, называется денежным нейтралитетом. При этом данная теория игнорирует тот факт, что, вне зависимости от сочетаемости цен и зарплат, все эти колебания не идентичны в разных областях. В итоге такого процесса есть свои победители и проигравшие. Проигравшие – это те американцы, которые расчетливо копят деньги, и те, которые живут на ренту. И деньги, и рентные проценты в итоге девальвируются инфляцией. Победителями обычно становятся те, кто использует «рычаг» – соотношение между облигациями и обыкновенными акциями, и те, кто понимает механизмы инфляции. Эффект создания победителей и проигравших искажает принятие решений по инвестициям, вызывает нерациональное использование капитала, создает имущественные пузыри и увеличивает неравенство доходов. Неэффективность и нечестность – вот реальная стоимость неудач в поддержании покупательной способности валюты.

Также ФРС является кредитором в экстренных ситуациях. В классической формулировке Уолтера Бэджета, экономиста XIX века, это значит, что во время финансовой паники, когда все банковские вкладчики хотят получить свои деньги одновременно, центральный банк должен одалживать деньги платежеспособным банкам под залог с высокой процентной ставкой, чтобы позволить банкам вернуть вкладчикам деньги[45]. Этот вариант обычно не используется во время помощи при кризисе, но является хорошим способом конвертировать ценные бумаги в валюту, когда нет другого рынка для ценных бумаг. Когда паника заканчивается и доверие восстановлено, эти займы оплачиваются, а залог возвращается частным банкам.

Во время Великой депрессии, когда ФРС в этом качестве была нужнее всего, она потерпела крах. Более 10 000 банков в США были либо закрыты, либо взяты под контроль, ценные бумаги упали почти на 30 %. Денег было так мало, что многие американцы перешли на бартер, обменивая яйца на сахар и кофе. Это было время «деревянных никелей», собственноручно изготовленных во многих городках США (особенно – на Северо-Западе), – «валюты», которую использовали местные торговцы, чтобы рассчитываться с покупателями.

В следующий раз помощь ФРС понадобилась во время паники 2008 года. В то время ФРС действовала так, будто начался кризис ликвидности, хотя на самом деле это был кризис платеже– и кредитоспособности. Краткосрочное кредитование может помочь во время кризиса ликвидности, но это не помогает во время кризиса платежеспособности, когда залоги постоянно уменьшаются. Решение подобного кризиса – национализация неплатежеспособных банков с использованием существующих чрезвычайных полномочий, перемещение безнадежных активов под государственный контроль и денационализация новых платежеспособных банков по государственным ценным бумагам. Новые банки, таким образом, смогут давать новые займы. Преимущество перемещения безнадежных активов под государственный контроль заключается в том, что они могут быть консолидированы по низкой цене без капитала и учета в текущих ценах по потерям.

Еще один раз ФРС неправильно предсказала ситуацию. Вместо предложенных выше шагов она помогла неплатежеспособным банкам, используя фонд программы выкупа проблемных активов и другие уловки, так что держатели облигаций продолжали собирать ставки, доходы и бонусы за счет налогоплательщиков. Впрочем, учитывая полномочия ФРС – спасать банкиров от самих себя, – это было последовательным поступком. ФРС почти полностью проигнорировала основные принципы Бэджета. Она давала взаймы, как и советовал Бэджет, но используя слабые залоги. Она почти не брала процентов, вместо того, чтобы, наоборот, завышать проценты, как рекомендовано делать во время кризиса. Также ФРС давала взаймы неплатежеспособным банкам больше, чем платежеспособным. Результатом для экономики стало то, что в системе до сих пор находятся безнадежные активы, банковские займы строго ограниченны из-за нужды в восстановлении капитала, а экономика продолжает испытывать сложности в возвращении к нормальному росту.

Оба раза, когда ФРС была нужна больше всего, она не смогла выполнить своих функций. Сначала в 1929–1933 годах, когда от нее требовалось обеспечение ликвидности, а затем снова в 2007–2009 годах, когда надлежало закрыть неплатежеспособные банки, вместо чего, однако, была обеспечена ликвидность. Краткий обзор двух этих эпизодов показывает, что ФРС почти ничего не знает о классическом банковском деле.

В 1978 году закон Хэмфри – Хоукинса об эффективной занятости, подписанный Джимми Картером, добавил к обязанностям ФРС еще и контроль над безработицей. Этот акт был явным примером кейнсианской экономики и предписывал ФРС и исполнительной ветви правительства работать вместе, чтобы добиться снижения уровня безработицы, экономического роста, стабильных цен и сбалансированного бюджета. Целью этого акта было снижение уровня безработицы до 3 % к 1983 году. На самом деле безработица последовательно достигала уровня 10,4 % в 1983‑м, 7,8 % в 1992‑м, 6,3 % в 2003‑м и 10,1 % в 2009 годах. Странно было ожидать того, что ФРС сможет достичь всех целей этого акта одновременно, хотя представители ФРС лицемерно поддерживают эту идею во время заседаний Конгресса. По факту, ФРС так и не выполнила своих задач. В 2011 году (год выхода данной книги. – Примеч. ред.) до полной занятости – по уверениям ФРС – осталось всего лишь пять лет. Ну-ну…

К вышеперечисленным провалам ФРС нужно добавить еще один, самый значимый – банковское регулирование.

Комиссия по расследованию финансового кризиса, созданная Конгрессом в 2009 году, чтобы исследовать причины экономического и финансового кризисов в США, исследовала миллионы документов и провела множество совещаний, чтобы понять, кто был ответственным за финансовый кризис 2007 года. Комиссия заключила, что именно проблемы с банковским регулированием стали первой причиной кризиса и что ответственность лежит в основном на ФРС. Официальный доклад сообщает:

В докладе на 500 страницах рассматриваются неудачи ФРС. Как указано там же, все они могли быть предотвращены.

Один из последних тестов ФРС включает в себя обработку ее собственной балансовой ведомости. Даже учитывая, что система является, в сущности, центральным банком, это – все еще банк, со своей балансовой ведомостью и собственными средствами. В балансовой ведомости есть два пункта – статья дохода, то есть то, что находится во владении, и долговые обязательства, то есть то, что взято у других. Собственные средства, также называемые капиталом, равны статье дохода минус долговые обязательства. Статья дохода ФРС – это в основном государственные ценные бумаги, которые она покупает, а долговые обязательства – это в основном деньги, напечатанные, чтобы купить эти бумаги.

По состоянию на апрель 2011 года Федеральный резерв имел средств примерно на $60 млрд, а статья дохода приближалась к $3 трлн. Представим себе случай, что доходы ФРС снизились в стоимости на 2 % (а это незначительное событие на нестабильном рынке). Тогда применительно к $3 трлн в активах потеря составляет $60 млрд – достаточно, чтобы полностью смыть капитал ФРС. Таким образом, Федеральный резерв стал бы неплатежеспособным. Может ли такое случиться?

Уже случилось, но ФРС не сообщает об этом, потому что она не обязана ревальвировать свои доходы до рыночной цены. Эта ситуация достигнет критической стадии, когда придет время развивать программу «количественного смягчения». ФРС может игнорировать потери денег при переоценке по рынку на кратких сроках, но когда она будет продавать долговые обязательства, эти убытки станут заметны.

Система прекрасно осведомлена о своей проблеме. В 2008 году ФРС послала представителей на встречу с Конгрессом, чтобы обсудить возможность поддержки ее баланса с помощью выпуска собственных ценных бумаг, как это делает Казначейство. В 2009 году Джанет Йеллен, в то время – президент Федерального резервного банка Сан-Франциско, публично потребовала этого в своей речи в Нью-Йорке[47]. Учитывая возможность ФРС выпускать свои ценные бумаги, Йеллен сказала, что будет «счастлива купить их» и что «это будет прекрасным вложением». Казалось, что Йеллен во всем поддерживает эту программу. Между тем крен ФРС в сторону неплатежеспособности стал более очевидным, когда она стала прилагать больше усилий в области капиталовложения. Получив разрешение Конгресса на выпуск своих ценных бумаг, ФРС могла начать «количественное смягчение» без обязательной продажи существующих ценных бумаг. Продажи новых ценных бумаг Федерального резерва стали бы заменой продаж старых бумаг Казначейства. С такой заменой убытки на владении ценными бумагами казначейства были бы надежно спрятаны.

Эта афера с ценными бумагами была остановлена в Конгрессе США, и, когда это не получилось, ФРС понадобилось новое решение. Времени до того момента, когда «количественное смягчение» придется отменить, становилось все меньше. Решением стала сделка между Казначейством и ФРС, которой не требовалось одобрение Конгресса.

Каждый год ФРС зарабатывает на процентных ставках, полученных с ценных бумаг Казначейства, которыми она владеет. ФРС выплачивает эти доходы обратно Казначейству. В 2010 году ФРС и Казначейство согласились, что Федеральный резерв может на неопределенный срок приостановить выплаты. Доход остается у ФРС, и те деньги, которые обычно выплачиваются Казначейству, остаются как счет пассива – обычно в виде долговой расписки. Эта беспрецедентная ситуация ярко показывает, как все безнадежно.

Теперь, когда убытки все растут, ФРС не сокращает капитал, как ей следовало бы делать. Вместо этого система увеличивает количество долговых расписок. Таким образом, ФРС выпускает частные долговые расписки для Казначейства и использует валюту, чтобы избежать неплатежеспособности. Пока эти расписки используются, капитал ФРС не уменьшится из-за потерь по ценным бумагам. На бумаге проблема капитала Федерального резерва решена, но на самом деле ФРС увеличивает соотношение заемного и акционерного капитала и скрывает убытки в Казначействе. Те исполнители, которые этим занимаются, будут посажены в тюрьму. Надо учитывать, что Казначейство – это государственное учреждение, тогда как ФРС – частное и управляется банками, так что это очередной пример использования налогоплательщиков для банковской выгоды.

В США сейчас есть система, при которой Казначейство все время терпит убытки и продает ценные бумаги, чтобы не разориться. ФРС печатает деньги, чтобы купить эти бумаги, и покрывает убытки. Затем Казначейство берет долговые расписки у ФРС, чтобы она не разорилась. Это – смертельный номер, за которым достаточно интересно наблюдать. Эти партнеры напоминают двух пьяниц, поддерживающих друг друга, чтобы не упасть. Сегодня, при соотношении между облигациями и акциями 50 к 1, со своими инвестициями в ценные бумаги ФРС более похожа на полуразорившийся фонд комплексного рискового инвестирования, чем на центральный банк.

Эд Коч, мэр Нью-Йорка в 1980‑х, был известен тем, что гулял по городу и спрашивал прохожих со своим нью-йоркским акцентом: «Ну, как я вам?» – с целью получить отзыв на свое правление. Если бы такое спросила ФРС, ответ был бы печален – с момента своего основания в 1913 году она не выполнила ни одного своего обязательства. Единственным успехом ФРС было то, что за время ее существования золотой запас Казначейства увеличился с $11 млрд в 1971 году до $400 млрд сейчас. Конечно, этот подъем зависел от падения доллара. В целом сложно представить более бессмысленное государственное учреждение, чем ФРС.

Монетаризм

Монетаризм – это экономическая теория, которая ассоциируется с Милтоном Фридманом, лауреатом Нобелевской премии по экономике в 1976 году. Основное положение этой теории заключается в том, что изменения в денежном обращении – это самая главная причина изменений в ВВП. Эти изменения в ВВП, если измерять их в долларах, могут быть разделены на два вида – реальный компонент, который приводит к реальной прибыли, и иллюзорный компонент. Реальный плюс иллюзорный равняется номинальному увеличению, измеряемому в долларах.

Достижением Фридмана стала демонстрация того, что увеличение денежного обращения с целью увеличения объемов производства будет работать только до определенного момента; кроме того, любые номинальные доходы будут инфляционными, а не реальными. В итоге ФРС может печатать деньги, чтобы получить номинальный рост, но всегда будет граница, после которой реальный доход исчезнет. Фридман также предполагал, что инфляционный эффект увеличения денежного оборота может появиться с некими проблемами, так что в краткосрочный период печать денег может увеличить реальный ВВП, но инфляция вскоре появится и уберет действительные доходы.

Идея Фридмана состояла в уравнении, известном как качественная теория денег. Переменные в его формуле – это М – денежный оборот, V – скорость обращения денег, P – ценовой уровень, и y – действительный ВВП:

MV = Py

Это звучит как «Денежный оборот, умноженный на скорость обращения денег, равен номинальному ВВП, который может быть разбит на изменения ценового уровня и действительный рост».

Денежный оборот (М) контролируется ФРС. Федеральный резерв увеличивает денежный оборот, покупая правительственные ценные бумаги за напечатанные деньги, и уменьшает оборот, продавая ценные бумаги за деньги, которые затем исчезают. Скорость денежного обращения (V) – это скорость, с которой деньги проходят цикл. Если кто-то тратит доллар, и получатель тоже его тратит, то у этого доллара скорость равняется двум, потому что он был потрачен дважды. Если вместо этого доллар был положен в банк, у этого доллара скорость оборота равняется нулю, потому что доллар вообще не был потрачен. С другой стороны, это уравнение говорит о том, что рост ВВП имеет реальный (y) и инфляционный компоненты (P).

В течение десятилетий один из самых важных вопросов по поводу этого уравнения заключался в существовании реального лимита, до которого может раздуваться реальная экономика, пока инфляция не возьмет верх. Реальный рост экономики ограничен количеством труда и результатами этого труда. Население США растет в среднем на 1,5 % в год. Рост продуктивности меняется, но в основном он составляет от 2 до 2,5 % в год. Сочетание роста населения и продуктивности говорит о том, что экономика США может расти от 3,5 до 4 % в год. Это – верхняя граница реального роста ВВП, или (у) в уравнении.

Монетаристы, пытающиеся обелить денежную политику ФРС, могут сказать, что если (у) вырастет всего на 4 %, то идеальной политикой будет та, при которой денежный оборот растет на 4 %, а скорость обращения и уровень цен постоянны. Это будет мир почти максимального реального роста и почти нулевой инфляции.

Если бы увеличение денежного оборота было настолько эффективным, работа ФРС была бы самой простой работой в мире. Однажды Милтон Фридман даже предположил, что правильно запрограммированный компьютер может увеличивать денежный оборот без участия ФРС. Начать с хорошего стимула экономического роста, дальше стимулировать денежный оборот и смотреть, как экономика растет без инфляции. Может потребоваться легкий толчок для изменений в экономическом росте из-за продуктивности, но это все очень просто при условии постоянства скорости обращения денег.

Но что, если эта скорость не постоянна?

Оказывается, что скорость денежного обращения – темная лошадка, тот фактор, который никто не может контролировать. Скорость обращения зависит от человека, от того, что он думает о перспективах экономического развития. Она не может контролироваться печатанием денег ФРС или улучшением производительности труда. Это поведенческий и очень мощный феномен.

Подумайте об экономике как о десятискоростном велосипеде – с денежным оборотом в качестве привода, скоростью оборота в качестве тормозов и покупателем в качестве велосипедиста.

Переключая скорости, ФРС может помочь велосипедисту ускориться или подняться на холм. Однако, если велосипедист нажмет на тормоза, велосипед замедлится вне зависимости от скорости. И если велосипед слишком быстро едет, а велосипедист слишком резко жмет на тормоза, может произойти авария.

Вкратце, именно так выглядела экономика США в течение 10 лет. После подъема до 2,12 в 1997 году скорость обращения быстро падала. Падение усилилось в результате паники 2008 года, упав с 1,8 в 2008‑м до 1,67 в 2009‑м – падение на 7 % в год. Это пример того, как потребитель давит на тормоза. Совсем недавно, в 2010 году, скорость обращения упала до 1,71. Когда потребители выплачивают долги и увеличивают сбережения вместо трат, скорость обращения падает, равно как и ВВП, если только ФРС не увеличивает денежное обращение. Так что ФРС с безумной скоростью печатала деньги, чтобы поддержать номинальный ВВП при падающей скорости обращения.

Помимо контроля за скоростью обращения, у ФРС есть еще одна проблема. Денежный оборот, который ФРС контролирует с помощью денежной печати, это лишь малая часть полного денежного оборота, около 20 %. Остальные 80 % создаются банками, когда они делают займы или поддерживают любые другие формы создания ценных бумаг. В то время как денежная база увеличилась на 242 % с января 2008‑го до января 2011 года, денежный оборот увеличился всего на 34 %. Это потому, что банки неохотно дают ссуды, а также борются с огромным количеством займов у них в пакете акций. Кроме того, потребители и бизнесмены боятся заимствовать у банков либо потому, что заемный капитал и так слишком велик, либо потому, что они не уверены в экономическом будущем и в своей способности выплатить залог. Механизм передачи от базовой денежной массы к общему денежному обороту сломался.

Уравнение MV = Py очень важно для понимания динамической силы, двигающей экономику. Если механизм увеличения количества денег не работает, так как банки не дают взаймы, и скорость денежного оборота не меняется или уменьшается из-за страхов потребителей, сложно сказать, как экономика будет расширяться.

Это приводит нас к трудному вопросу. Факторы, которые ФРС может контролировать (например, базовая денежная масса), работают недостаточно быстро, чтобы уменьшить безработицу и привести экономику в порядок. Факторы, которые ФРС должна подтолкнуть, – это банковские займы и скорость обращения денег, результатом чего станут бо́льшие траты и инвестиции. Количество трат при этом зависит от психологии заемщиков, заимодавцев и потребителей, это исключительно поведенческий феномен. Таким образом, чтобы привести экономику в порядок, ФРС нужно изменить поведение масс, что неизбежно включает искусство убеждения, манипуляции и пропаганду.

Чтобы увеличить скорость денежного обращения, ФРС должна исподволь внушить людям либо эйфорию от эффекта богатства, либо страх перед инфляцией. Идея эффекта богатства заключается в том, что потребители будут тратить деньги проще, если будут чувствовать себя более успешными. Лучший способ создать эффект богатства – это поднять ценность имущества. Именно из-за этого в области имущества ФРС предпочитает биржевые цены и цены на недвижимость: ведь они широко известны и за ними наблюдают. После резкого падения в середине 2006 года цены на недвижимость стабилизировались до конца 2009‑го, а в начале 2010‑го слегка поднялись из-за новых условий по кредиту для людей, впервые покупающих недвижимость. К концу 2010 года эта программа была закрыта, и цены на недвижимость вновь начали падать. К началу 2011‑го цены на недвижимость вернулись на уровень середины 2003‑го и продолжали падать. Оказалось, что в области недвижимости в этот раз не будет эффекта богатства.

Больший успех у ФРС был в поддерживании биржевого рынка. Индекс Доу – Джонса для акций промышленных компаний увеличился на почти 90 % с марта 2009‑го по апрель 2011 года. Политика ФРС по нулевой ставке процента оставила инвесторов почти ни с чем. Однако биржевая гонка тоже никак не помогла с созданием эффекта богатства. Некоторые инвесторы получили деньги, но множество людей не заходило на биржу, потому что после 2008 года они потеряли веру в рынок.

Поняв, что с эффектом богатства ничего не получается, ФРС решила использовать другой инструмент – внушение потребителям страха перед инфляцией. С целью сделать это так, чтобы увеличились займы и скорость оборота, ФРС приходилось манипулировать тремя вещами сразу: номинальными курсами, реальными курсами и ожиданиями по поводу инфляции. Целью было создать отрицательные реальные курсы – разницу между номинальными курсами минус инфляционные ожидания. Например, если ожидания по поводу инфляции составляют 4 %, а номинальные ставки процента – 2 %, то реальные ставки процента будут минус 2 %. Когда реальные курсы становятся отрицательными, заимствования привлекают людей, и тогда растут и траты, и инвестиции. Согласно формуле монетаристов, эта комбинация больших заимствований, которая увеличивает денежный оборот, и большие расходы, увеличивающие скорость денежного обращения, будут заставлять экономику расти. Эта политика отрицательного реального курса и страха перед инфляцией была последней надеждой ФРС создать самоподдерживающийся курс восстановления экономики.

Отрицательные реальные курсы создают ситуацию, при которой доллары могут быть заимствованы и вновь выплачены более дешевыми долларами в результате инфляции. Это как арендовать машину с полным баком и вернуть ее с полупустым баком, ничего не заплатив за использованное топливо. Потребители и бизнесмены не могут отвергать подобного варианта.

План ФРС заключался в том, чтобы поощрять заимствования с помощью отрицательных реальных курсов и поощрять траты через страх инфляции. Итоговая комбинация инфляции и разницы между курсами могла бы увеличить денежный оборот и его скорость и, таким образом, увеличить ВВП. Это могло бы сработать, но чего бы оно стоило?

Бен Бернанке и Пол Кругман проделали большую теоретическую работу по этому вопросу в 1990 году. Они изучали похожий эпизод в Японии во время «потерянного десятилетия». Исчерпывающие результаты этого исследования были предоставлены экономистом Ларсом Свенссоном в 2003 году. Свенссон был коллегой Бернанке и Кругмана в Принстоне, а позже сам стал одним из руководителей центрального банка Швеции. Свенссоновская работа стала Розеттским камнем для исследователей истории валютных войн, потому что она показывает связь между обесцениванием валюты и отрицательными реальными процентными курсами как вариант стимуляции экономики за счет других стран[48].

Свенссон говорит о преимуществах валютных войн:

Свенссон также описывает сложности манипуляции людьми во время проведения подобной политики.

В этом и заключались все идеи Бернанке – держать процентные ставки на нуле, девальвировать доллар «количественным смягчением» и манипулировать мнениями, чтобы создать страх перед инфляцией. Политика нулевых процентных ставок и «количественного смягчения» Бернанке создавала топливо для инфляции. Забавно, что самые ярые критики Бернанке помогали ему, поддерживая в людях страх перед инфляцией.

Так выглядят действия центрального банка без маски. Это вовсе не было спокойным, рациональным, научным диалогом с незаинтересованными экономистами, сидящими в мраморном храме ФРС в Вашингтоне. Это было упражнение в надежде на лучшее. Когда цены на нефть, серебро, золото и другие товары начали подниматься в 2011 году, Бернанке был невозмутим и объяснил, что реальные ставки процента останутся низкими. На самом деле усиление волнения по поводу инфляции по всему миру в сочетании с падением курса было именно тем, что предсказывала теория Бернанке, Кругмана и Свенссона. Америка стала нацией подопытных кроликов в огромном денежном эксперименте, зародившемся в чашке Петри экономического факультета Принстона.

Эта теория объясняет, почему попытки ФРС отделить денежную политику от валютных войн неискренни. Дешевые деньги и девальвация доллара – две стороны одной монеты, и валютные войны – часть плана. Оба этих фактора созданы, чтобы существовать вместе для создания инфляции и поднятия ожидаемой инфляции при низких процентных ставках. Это понятно китайцам, арабам и другим развивающимся рынкам в Азии и Латинской Америке, которые жаловались на единовластие ФРС. Вопрос в том, понятно ли это американцам.

Вообще говоря, монетаризм неэффективен в качестве политического инструмента не потому, что он неправильно выбирает рычаги, но потому, что рычаги эти слишком сложно контролировать. Скорость денежного оборота – это зеркало уровня потребительского страха или доверия. Механизм передачи денежного оборота из денежной базы в банковские займы может сломаться из-за недоверия заемщиков. Опасность в том, что ФРС не понимает этих поведенческих ограничений и пытается преодолевать их с помощью пропаганды. Что еще хуже, когда люди понимают, что их обманули, они совсем перестают верить, и даже если им сообщают правду, они принимают ее за ложь. США находятся в опасной близости к этой точке.

Кейнсианство

Джон Мейнард Кейнс умер в 1946 году и так никогда и не увидел ошибок, совершенных под его именем. Он умер всего за год до публикации «Основ экономического анализа» Самуэльсона, которая заложила теоретическую базу для того, что мы сейчас называем экономикой неокейнсианства. Сам Кейнс использовал несколько уравнений в своих трудах, но в основном выполнял анализ в прозе. Только в конце 1940–1950‑х годов появились те модели и графики, которые сейчас ассоциируются с кейнсианством. Именно тогда появились ошибки, никак не связанные с Кейнсом, но ассоциируемые с кейнсианством; вопрос о том, что бы о них сказал сам Кейнс, остается открытым.

Ближе к концу жизни Кейнс предложил ввести новую валюту, которую он назвал «банкор», с ценностью, связанной с товарами, включающими золото. Он, конечно, был ярым критиком золотого стандарта 1920‑х годов, но отчетливо сознавал, что валюта должна быть к чему-то привязана, и поэтому предпочитал всемирный товарный стандарт золотовалютному стандарту (с долларом в качестве резервной валюты), созданному в 1944 году Бреттон-Вудским соглашением.

Наша цель здесь не объяснить досконально суть кейнсианства, но рассмотреть то, что касается валютных войн. Если говорить о монетаризме, то мы обсуждали непостоянство скорости денежного оборота, связанного с выбором покупателей. В контексте кейнсианства мы будем говорить о знаменитом «мультипликаторе» – множителе.

Кейнсианская теория множителей стоит на предположении, что доллар государственных расходов из дефицита может производить в общем объеме производства более чем на один доллар – когда принимаются во внимание все вторичные эффекты. Множитель – это йети экономики: многие утверждают, что он существует, но почти никто его не видел. Основа кейнсианской социальной политики называется совокупным спросом, или общим итогом всех трат и вкладов во внутренней экономике. Например, если рабочего уволили, он не только теряет доход, но и перестает тратить, так что многие другие люди тоже теряют доход. Потерянный доход и потерянные траты вызывают уменьшение совокупного спроса, создавая порочный круг – работодатели увольняют служащих, которые в итоге перестают тратить деньги, и так далее. Кейнсианская теория говорит о том, что правительство может включиться в работу и тратить деньги, которые частные лица не могут (или не будут) тратить, таким образом увеличивая совокупный спрос. Правительственные расходы могут помочь экономическому росту.

Проблема с этой теорией заключается в том, что правительство не зарабатывает собственных денег. Правительства должны печатать деньги, собирать их в форме налогов или заимствовать у своих граждан либо из-за границы. Печатание денег вызывает номинальный рост спроса, но может вызвать и инфляцию, так что реальный рост не меняется.

Налоги и займы могут помочь государству тратить больше, но это значит, что у народа, отдавшего налог и потратившегося на гособлигации, будет меньше денег, чтобы тратить или инвестировать, так что непонятно, как именно повысится совокупный спрос. Именно тут нужен множитель. Идея множителя заключается в том, что один доллар государственных расходов будет провоцировать новые траты, и результатом станет больше чем один доллар, и это – еще один плюс в пользу того, чтобы забрать этот доллар из частного сектора.

Во сколько раз можно увеличить доллар правительственных расходов? Иначе говоря, каков множитель? В известном исследовании, написанном незадолго до президентства Обамы, двое советников Обамы, Кристина Ромер и Джаред Бернстайн, рассматривали множитель в связи с предложенной стимулирующей программой 2009 года[49]. Ромер и Бернстайн предлагали множитель в 1,54, учитывая, что новые траты все увеличивались. Это значит, что за каждыми $100 млрд в программе расходов Обамы ожидался результат в $154 млрд. Когда результатом программы стали $787 млрд, превышающий результат этой стимулирующей программы составил $425 млрд. Целью такой стимуляции было смягчить эффект депрессии, начавшейся в конце 2007 года, и сохранить рабочие места.

Администрация Обамы вывела дефициты фискального года к $1,4 трлн в 2009 году и $1,2 трлн в 2010‑м. Администрация предполагала, что дефицит в 2011 году составит $1,6 трлн, а в 2012‑м – $1,1 трлн – ошеломляющая сумма в $5,4 трлн всего за четыре года. Чтобы объяснить эту стимулирующую программу, надо было показать, что все было бы хуже без трат. Доказательство кейнсианского множителя должно было быть абсолютно несомненным.

И это доказательство не замедлило появиться. Через месяц после появления исследования Ромер и Бернстайна было проведено еще одно исследование той же программы – Джоном Тэйлором и Джоном Коганом из Стэнфордского университета[50]. Центральным местом в результатах, показанных Тэйлором и Коганом, было то, что все множители меньше единицы. А это значит, что с каждым долларом бюджетного «стимулирования» количество товаров, производимых в частном секторе, уменьшается. Тэйлор и Коган использовали более современную модель множителя, которая получила широкое признание среди экономистов и использовала более реальные модели. Исследование Тэйлора и Когана показало, что сначала множитель был равен 0,96, к концу 2009 года упал до 0,67, а к концу 2010‑го – до 0,48. Также оно показало, что к 2011 году с каждым потраченным долларом доход частного сектора упадет почти на 60 центов. Стимулирующая программа Обамы чуть не уничтожила частный сектор и сильно затронула способность создавать рабочие места.

Исследование Тэйлора и Когана не впервые приводит к выводу, что кейнсианские множители на самом деле меньше единицы, а программы стимулирования уничтожают производство в частном секторе. Джон Тэйлор приходил к аналогичным выводам в отдельном исследовании еще в 1993 году. В некоторых работах об этом же говорили Майкл Вудфорд из Колумбийского университета, Роберт Барро из Гарварда и Майкл Камхоф из Стэнфорда[51]. Обзор экономической литературы показывает, что методы, использованные Ромер и Бернстайном, не соответствовали большинству экономических трудов, и поддерживать подобные методы можно только по идеологическим причинам.

Теория Кейнса о том, что правительство может стимулировать совокупный спрос, требует ограниченных условий, делая это скорее частной теорией, чем приложимой ко всему. Стимулирующие программы лучше работают в краткие сроки. Они лучше работают во время кризиса ликвидности, чем во время кризиса платежеспособности, и лучше в условиях мягкого кризиса, чем серьезного. Также эти программы хороши для экономики, которая вошла в состояние кризиса с маленьким уровнем долга. В плодотворной, но все еще недооцененной эконометрической работе профессора Карла Ф. Крайста, написанной аж в 1960 году, содержится предположение, что оба инструмента – и кейнсианство, и монетаризм – работают с наибольшей силой в странах, стартующих со сбалансированным бюджетом. Крайст был первым человеком, сказавшим о «сдержанности государственного бюджета» – концепте, который сегодня забыт. Он писал: «Результаты показывают, что оба радикальных течения – и адвокаты монетаризма, и адвокаты фискальной политики – не правы; фискальные инструменты влияют на эффект изменений на бирже, а операции на свободном рынке влияют на изменения в государственных расходах и налогах». Крайст говорил, что влияние кейнсианской стимуляции не может появиться при наличии дефицита[52].

В начале 2009 года никаких благоприятных условий для кейнсианства в США не было. Страна была буквально закопана в долгах, испытывала огромный дефицит и страдала от кризиса платежеспособности, который мог продолжаться еще много лет, – идеально неблагоприятные условия для кейнсианства. Бюджетное стимулирование усилило бы дефицит, но ничего более.

Через два года после публикации исследования Ромер и Бернстайна появились экономические результаты, и они не подтверждали выдвинутый тезис. Советники президента предполагали, что трудовая занятость населения к концу 2010 года превысит 137 млн человек, а на самом деле она составила 130 млн. Предполагалось, что ВВП увеличится на 3,7 %, а на самом деле он почти не вырос. Также предполагалось, что максимальный уровень безработицы будет равен 8 %, однако в октябре 2009 года он был равен 10,1 %. По каждому показателю реальные итоги были хуже предсказанных Ромер и Бернстайном с учетом кейнсианского множителя. С самого начала стимулирующая программа Обамы была не более чем идеологически обусловленным списком пожеланий, завуалированных доктриной Кейнса.

План Ромер – Бернстайна почти точно сохранил некоторые рабочие места в профсоюзе госсектора. Тем не менее мало кто спорил с тем, что стимулирующая программа не создаст никаких рабочих мест, а скрытые затраты бюджета слишком высоки. Комбинация дефицитного финансирования, снятия денежных ограничений и вывода банков из кризиса подтолкнула экономику на краткие сроки. Проблема была в том, что этот толчок был искусственным и не мог продолжаться самостоятельно, потому что его причинами были государственные расходы, а не потребление и инвестиции частного сектора. Это привело к ответной политической реакции против дефицитного финансирования и «количественного смягчения».

И в истории валютных войн увеличенный долг как последствие ошибок в восприятии кейнсианской теории стал известным случаем. Эти войны были обычно связаны с девальвацией валюты страны, что является формой дефолта. Страна нарушает свои обязательства по отношению к иностранным кредиторам, когда ее платежные требования теряют в цене из-за девальвации. Страна нарушает обязательства по отношению к своим гражданам в результате инфляции и увеличения цен на импортируемые товары. Если долг по отношению к иностранным инвесторам достигает беспрецедентного уровня, а международная девальвация была достаточно велика, то валютные войны становятся очень напряженными.

Из-за того, что сейчас в США долг и дефицит очень велики, у них закончился порох. Если сейчас случится еще один финансовый кризис или природная катастрофа уровня урагана «Катрина» или больше, возможности США прибегать к дефицитному финансированию будет нанесен непоправимый ущерб. Если Штатам будет угрожать война в Средней или Восточной Азии, у них не будет возможности поддержать войну, как они сделали это во время Второй мировой. Уязвимость перед иностранными кредиторами сейчас очень высока. Перед лицом любого кризиса США придется прибегнуть к крайним мерам, как сделал Рузвельт в 1933‑м и Никсон в 1971 годах. Закрытие банков, конфискация золота, тарифы на импорт и контроль капитала станут нормальным явлением. Американское страстное увлечение кейнсианской иллюзией привело к иллюзорности самой власти США. Теперь они могут лишь надеяться, что не случится ничего плохого. Однако, учитывая происходящее, такая надежда достаточно несостоятельна.

Финансовая экономика

Примерно в то же время, когда Пол Самуэльсон и другие разрабатывали свои кейнсианские теории, другая группа экономистов разрабатывала теорию рынков капитала. С факультетов Йеля, Массачусетского технологического института и Университета Чикаго стали приходить потоки исследований, написанных будущими лауреатами Нобелевской премии, среди которых, например, Гарри Марковиц, Мертон Миллер, Уильям Шарп и Джеймс Тобин. Их работы, опубликованные в 1950–1960‑х годах, оспаривали то, что инвесторы не могут превзойти рынок при наличии основательной базы, и то, что разносторонний портфель акций, который следит за рынком, через какое-то время произведет лучшие результаты. Десятилетие спустя более молодое поколение ученых, среди которых были Мирон Шольц, Роберт Кархарт Мертон (сын известного социолога Роберта Кинга Мертона) и Фишер Блэк, создали новую теорию о курсах по сделкам с премией, открыв дверь перед взрывом роста финансов и срочных контрактов. Работа этих и других ученых, начавшаяся 50 лет назад и продолжающаяся сейчас, создала ответвление экономической науки, сейчас известное как финансовая экономика.

Биологи, работающие с инфекционными вирусами, герметизируют образцы, чтобы быть уверенными, что объекты их изучения не сбегут из лаборатории и не нанесут вред населению. К сожалению, в экономике нет таких мер предосторожности. На каждый экономический бриллиант приходится множество опасных и неправильных концепций, отравляющих мировой кровеносный финансовый поток и вызывающих неисчислимый вред. Ни одна из этих идей не принесла большего вреда, чем двойной токсин финансовой экономики, который называется «эффективный рынок» и «нормальное распределение риска».

За словами «эффективный рынок» стоит идея о том, что инвесторы заинтересованы лишь в том, чтобы увеличить свое богатство, и адекватно отреагируют на ценовые сигналы и новую информацию. Теория утверждает, что когда появляется новая материальная информация, она сразу распределяется по ценам, так что цены плавно двигаются с одного уровня на другой, основываясь на новостях. Когда рынок оценил всю новую информацию, ни один инвестор не может уже превзойти рынок, кроме как на чистой удаче, потому что любая информация, которую инвестор захотел бы использовать, уже отражена в ценах. Учитывая, что каждая новая порция информации заранее неизвестна, последующие изменения в ценах непредсказуемы и случайны.

Идея «нормально распределенного риска» заключается в том, что так как изменения цен случайны, то и частота, и уровень изменений тоже случайны, как при подбрасывании монетки или при игре в кости. Средние изменения происходят часто, сильные – редко. Если нанести оба вида событий на график, то он выглядит как колокол. Большое количество конечных результатов сгруппировано в месте средней серьезности изменений, с гораздо меньшим количеством событий – в месте высокой серьезности изменений. В силу того, что кривая падает достаточно резко, очень серьезные изменения настолько редки, что почти невозможны.

На рис. 1 высота кривой показывает, как часто происходят события, а ширина – во‑первых, насколько они серьезны, и, во‑вторых, положительны они или отрицательны. Та часть кривой, что находится над отметкой «ноль», показывает, что чаще всего происходят события не слишком серьезные. Посмотрите на части графика за отметками «–3» и «3». Чем выше серьезность происходящих событий (хоть с положительными последствиями, хоть с отрицательными), тем реже они случаются. А очень серьезные («третьей степени») события, как, например, падение рынка или взрыв пузыря на рынке недвижимости, согласно графику, почти никогда не происходят. Видите? Кривая почти касается горизонтальной линии, что показывает: такие события почти никогда не происходят.

Рис. 1. Колокол-кривая нормального распределения риска.

Проблема с теориями лауреатов Нобелевской премии, основанными на кривой «нормального распределения», заключается в том, что эмпирические данные показывают: они не согласуются с реальным миром рынков и поведением человека. Огромные массивы статистической информации и данных социальных исследований ясно показывают, что рынок не эффективен, движения цен не являются случайными, а у риска нет «нормального распределения».

Контратака ученых на эти догматы финансовой экономики шла из двух источников. Во‑первых, появились тысячи психологических, биологических и социологических исследований, показывающих, что инвесторы не могут быть рациональными, особенно с точки зрения увеличения состояния. Математический гений-иконоборец Бенуа Мандельброт доказал, что цены в будущем зависят от прошлого, что у рынка есть что-то типа памяти, которая может заставить его реагировать периодами падения и подъема.

Даниэль Канеман и его коллега Амос Тверски в серии простых, но очень наглядных экспериментов показали, что у простых людей есть множество предубеждений. Субъекты их эксперимента больше волновались по поводу потери денег, чем пытались достичь некой прибыли, хотя экономист сказал бы, что оба исхода имеют равную ценность. Эта черта, называемая неприятием риска, помогает объяснить, почему инвесторы в панике могут продать акции, но будут медлить перед входом на рынок, когда все вернется на свои места.

Когда экономисты начали искать данные по рынку капитала для доказательств подобных иррациональных поступков, все это сразу было найдено. Среди прочего они увидели, что тренды чаще продолжаются, чем заканчиваются – из-за инерционного инвестирования. Также выяснилось, что акции мелких компаний превосходят акции крупных компаний. Был открыт так называемый январский эффект, который показал, что рынок лучше работает в январе. Ни один из этих факторов никак не сочетается с эффективным рынком или случайным распределением цен.

Споры между сторонниками эффективного рынка и учеными социальных наук – это лишь очередной теоретический спор. Теория эффективного рынка сбежала из лаборатории и инфицировала весь торговый аппарат Уолл-стрит и современную банковскую систему. Приложение этой теории к реальному миру привело к обрушению рынка в 1987 году и к самой большой катастрофе – панике 2008 года. Один вирус, который распространил заразу финансовой экономики, был назван мерой рисковой стоимости (value at risk, VaR).

Мера рисковой стоимости – это метод, который Уолл-стрит использовал, чтобы контролировать риск в течение декады, приведшей к панике 2008 года. Этот метод все еще используется сегодня. Это способ общего измерения риска – некоторые опасные позиции засчитываются в счет других позиций, чтобы снизить риск, а мера рисковой стоимости измеряет эту компенсацию. Например, длинные позиции в десятилетних среднесрочных казначейских облигациях могут быть компенсированы короткой позицией в пятилетних облигациях, так что, согласно мере рисковой стоимости, риск гораздо меньше, чем совместный риск по обеим облигациям. Нет предела числу компенсаций. Количество этих компенсаций быстро стало ошеломляющим, потому что простые отношения, такие как лонги и шорты, быстро уступили сложным отношениям типа компенсаций.

Мера рисковой стоимости стала математической кульминацией пятидесяти лет финансовой экономики. Это говорит о том, что будущие отношения между ценами будут напоминать прошлое. Мера рисковой стоимости утверждает, что изменения в ценах случайны и что риск появляется в чистых, а не в грубых позициях. Мера рисковой стоимости несет идею эффективного рынка в мир рискового менеджмента.

Роль меры рисковой стоимости в панике 2008 года несомненна, но никто не изучал этого[53]. Комиссия по изучению причин финансового кризиса вряд ли рассматривала рисковые модели торговли. Жульническая роль брокеров недвижимости, инвестиционных банкиров и рейтинговых агентств была исследована, а вот роль меры рисковой стоимости осталась за кадром. В любом случае она была невидимой угрозой, которая в итоге привела к взрыву. Что же заставило банки и инвесторов думать, что их позиции безопасны? Что дало ФРС уверенность в том, что у банков был стабильный капитал? Почему рисковые менеджеры уверяли советы директоров в том, что все под контролем? Ответы лежат вокруг меры рисковой стоимости. Ее модели дали зеленый свет повышению разницы между акциями и облигациями и обнародованию забалансовых обязательств.

Учитывая, что законодатели не знали о мере рисковой стоимости столько же, сколько и банки, они и не могли ничего спрашивать о возможных рисках. Законодатели разрешили банкам самим разбираться с внутренним управлением, когда дело дошло до рисков. Это было, как если бы Комиссия по регулированию ядерной энергетики США разрешила строителям ядерных электростанций устанавливать собственные правила безопасности.

Множество ученых и практиков были в курсе ограничений по мерам рисковой стоимости. Правда была в том, что все были осведомлены о недостатках этой теории, которые много раз обсуждались на Уолл-стрит. Банки продолжали использовать меру рисковой стоимости не потому, что она работала, а потому, что она создавала ощущение безопасности, которое позволяло использовать избыточное соотношение между акциями и облигациями и получать большую прибыль, при этом используя налогоплательщиков как заслон, если что-то шло не так. А ведь использовать меру рисковой стоимости, чтобы управлять рисками, это, в сущности, то же, что вести машину на скорости 140 км/ч, когда спидометр настроен так, чтобы показывать только 70 км/ч. Законодатели на заднем сиденье, взглянув на спидометр, видят 50 км/ч и снова засыпают, а машина в это время несется с такой скоростью, как будто это сцена из фильма «Безумный Макс».

Разрушающее влияние финансовой экономики, с ее ложными заявлениями про случайность, эффективность и нормальное распределение риска, сложно оценить, но убытки в $60 трлн после паники 2008 года – это прекрасный показатель. Контракты по производственным финансовым инструментам не переместили риск в руки тех, кто может этот риск вынести, но сконцентрировали риск в руках тех, кто «слишком большие, чтобы провалиться». Мера рисковой стоимости не измеряла риск, она хоронила его под стеной высказываний, которые убеждали законодателей, что все в порядке. Человеческая натура и человеческие заскоки были проигнорированы как банками, так и работодателями. Пока финансовая экономика находилась в руинах, двигатель роста переключился на первую скорость и остался там же.

Вашингтон и Уолл-стрит – башни-близнецы отчаяния

К началу новой валютной войны в 2010 году деятельность центральных банков была основана не только на принципах «здоровой» денежно-кредитной политики, но и на возможности центральных банков использовать коммуникации, чтобы запутать граждан. Фундаментом монетаризма были нестабильные отношения между скоростью денежного оборота и деньгами, которые сделали его неэффективным политическим инструментом. Кейнсианство было основано на мифическом множителе, который, как предполагалось, увеличит доход, но на самом деле почти уничтожил его. А финансовая экономика была небоскребом, построенным на зыбучих песках эффективного рынка и нормального распределения риска, которые не имели никакого отношения к реальному миру. Вся система налоговой, денежной политики, банковского дела и рискового менеджмента была коррумпирована и нечестна, и ее дефекты существуют и по сей день.

Недавно появились более адекватные экономические парадигмы. Тем не менее и Вашингтон, и Уолл-стрит держатся за старые модели. Для Вашингтона кейнсианство – это предлог для увеличения трат, а монетаризм – объяснение всеобъемлющей власти ФРС. Для Уолл-стрит теория финансовой экономики обеспечивает прикрытие высокой разницы между акциями и облигациями и мошеннической практики для забалансовых счетов. На Уолл-стрит сначала идет прибыль, а потом уже – наука. Если бы какая-нибудь теория (неважно, насколько старая или ненадежная) могла бы объяснить нужду в рисках, она тут же была бы принята на вооружение. Если бы политики и законодатели находились дальше за кривой роста выработки, чем Уолл-стрит, – тоже прекрасно. Пока Уолл-стрит нуждается в прибыли, никакие вопросы не дождутся ответа.

Глава 10

Валюта, капитал и сложность

Несмотря на теоретические и реальные убытки от кейнсианского множителя и монетаристского подхода к деньгам, все равно существуют основные парадигмы, используемые в политике, когда возникают проблемы с экономическим ростом. Стоит только посмотреть на стимулирующую программу Обамы и «количественное смягчение» Бернанке, чтобы увидеть руку Джона Кейнса и Милтона Фридмана. Такое влияние старой школы является еще одной причиной валютных войн из-за увеличения внешнего долга. Этот долг может быть выплачен только с помощью инфляции и девальвации. Когда возникают проблемы с экономическим ростом, сложно удержаться от того, чтобы брать деньги из других стран с помощью девальвации валют. Нужны решения получше.

К счастью, экономические науки не стоят на месте. В последние 20 лет появилась новая парадигма, включающая поведенческую экономику и теорию сложности. Это новое мышление приходит с некой дозой смирения – практики часто признают границы возможного даже при наличии инструментов. Новые школы избегают претензий на «общую теорию» (как в кейнсианстве) и заявлений о том, что «инфляция везде и всегда является монетаристской» (как у Фридмана).

Самая многообещающая новая школа – это теория сложности. Несмотря на название, теория сложности основана на вполне простых понятиях. Первое заключается в том, что сложные системы не «спущены сверху». Сложные системы создаются в процессе эволюции или с помощью взаимодействия множества автономных частей. Второй принцип – это то, что у сложных систем есть эмерджентные свойства, что, грубо говоря, означает, что целое больше, чем просто сумма частей – вся система будет вести себя таким образом, какой сложно предположить, просто посмотрев на ее части. Третий принцип в том, что сложные системы управляются экспоненциально растущим количеством энергии. Эта энергия может принять множество форм, но суть в том, что когда охват системы увеличивается на 10, то требования к энергии увеличиваются на 1000 и так далее. Четвертый принцип – что сложные системы подвержены катастрофическим крушениям. Третий и четвертый принципы связаны. Когда система достигает определенного уровня, энергия иссякает, потому что отношения между охватом и результатом истощают доступные ресурсы. Вкратце, сложные системы возникают спонтанно, ведут себя непредсказуемо, истощают ресурсы и могут потерпеть сокрушительный крах. Если приложить эту парадигму к финансам, становится видно, куда ведут валютные войны.

Теория сложности имеет сильную эмпирическую базу и широко использовалась в разных областях науки, включая изучение климата, сейсмологию, а также Интернет. Был сделан значительный прогресс в разработке теории сложности для рынков валют и капитала. Тем не менее, когда кто-то рассматривает взаимосвязь человеческого поведения и динамики рынка, появляются некоторые вопросы. Сложность человеческой натуры становится турбокомпрессором для рынка. Человеческая натура, рынки и цивилизация в целом – все это сложные системы, заключенные одна в другой, как русская матрешка. Введение в поведенческую экономику перекинет мост к более широкому рассмотрению теории сложности и того, как основная динамика может предопределить будущее доллара и конец валютных войн.

Поведенческая экономика и сложность

Современная поведенческая экономика зародилась в середине XX века, в социальных науках. Социологами-пионерами в этой отрасли знаний были, например, Стэнли Милгрэм и Роберт К. Мертон, которые проводили эксперименты широкого охвата и анализировали данные, чтобы получить новые знания о человеческом поведении.

Самым большим вкладом Мертона была формализация идеи самореализующегося пророчества[54]. Смысл ее в том, что утверждение, объявленное верным, даже будучи ложным, может стать верным, если само утверждение меняется так, чтобы ратифицировать ложное исходное допущение. Чтобы это доказать, Мертон использовал пример массового изъятия вкладов из банка еще до появления депозитной страховки. Банк может начать день с надежной базы достаточного капитала. Слух о том, что банк ненадежен, пусть и ложный, может заставить инвесторов вывести деньги. Даже лучшие банки не держат у себя 100 % валюты, которую можно выдать на руки, так что настоящее массовое изъятие может заставить банк закрыться. К концу дня банк становится банкротом, делая таким образом ложные слухи правдой. Взаимодействие слухов, отклика, результата и итогового банковского краха – это иллюстрация позитивного контура обратной связи между информацией и поведением.

Мертон и прочие ведущие социологи того времени не были экономистами. Хотя в каком-то смысле, конечно, были, потому что экономика – это изучение человеческих решений, связанных с условиями дефицита. Социологи пролили яркий свет на процесс принятия решений. Бывший гендиректор Bear Stearns Алан Шварц может подтвердить силу самореализующегося пророчества Мертона. 12 марта 2008 года Шварц сообщил телеканалу CNBS: «Мы не наблюдаем никаких проблем с ликвидностью, оставьте уже в покое кризис ликвидности». Сорок восемь часов спустя Bear Stearns дошел до банкротства после угрозы Уолл-стрит вывести миллиарды долларов с кредитных линий. Это стало реальной версией мысленного эксперимента Мертона.

Прорыв во вкладе социальной психологии в экономику произошел с опубликованием результатов экспериментов, проведенных в 1950–60‑х годах Даниэлем Канеманом, Амосом Тверски, Полом Словичем и другими[55]. В наиболее известной серии экспериментов Канеман и Тверски доказали, что субъекты исследования при выборе из двух денежных вкладов выбирают тот, у которого есть бо́льшая вероятность быть полученным, даже если доход по нему будет не так велик. Типичный реальный пример подобного – это предложить субъекту такой выбор: а) $4000 с 80‑процентной вероятностью выигрыша и б) $3000 со 100‑процентной вероятностью выигрыша. Для сторонников теории эффективного рынка это – весьма тривиальная проблема. Выбор $4000 с 80‑процентной вероятностью выигрыша имеет ожидаемую ценность в $3200 (4 000 х 0,80). Так как 3200 – это больше, чем 3000, субъект, мыслящий рационально, выберет вариант «а». Оказалось, однако, что 80 % участников выбирают «б». Понятно, что они предпочитают стопроцентный выигрыш, даже если его теоретическая ценность ниже. Иначе говоря, это просто перефразированная пословица «Лучше синица в руке, чем журавль в небе». Однако этот результат произвел эффект разорвавшейся бомбы – это была прямая атака на краеугольный камень финансовой экономики.

С помощью ряда других элегантно построенных и обманчиво простых экспериментов Канеман и его коллеги показали, что субъекты исследований явно предпочитают определенные варианты на основе того, как они подаются, хотя альтернативный вариант принесет точно такой же результат. Эти эксперименты предоставили экономике совершенно новый набор терминов, включая уверенность (желание избежать убытка, также называется избеганием риска), фиксирование (чрезмерное влияние предыдущих результатов эксперимента), изоляция (чрезмерный упор на уникальные характеристики, при этом игнорирование общих характеристик), обрамление (чрезмерный упор на то, как вещи представлены, при этом игнорирование реальных характеристик) и эвристика (эмпирическое правило приближенного расчета). Основная часть работы была представлена под названием перспективной теории, что отсылало к критике теории полезности, используемой финансовой экономикой.

К сожалению, поведенческая экономика использовалась законодателями, чтобы манипулировать, а не для того, чтобы объяснять поведение. Кампания Бернанке по изменению инфляционных ожиданий с помощью печатания денег и девальвации доллара была самой наглой современной версией подобной манипуляции. Однако были и другие. Пропагандистские кампании включали еще и тайные встречи корпоративных генеральных директоров с бизнес-репортерами, которых просили придавать более благоприятный вид бизнес-новостям. У этих манипуляций была и совершенно абсурдная сторона, например, фраза «признаки роста», повторяемая по всем каналам весной 2009 года, когда уровень безработицы в Америке рос ежедневно. Программа Тима Гайтнера «Лето восстановления» в 2010 году – еще один пример: лето пришло и ушло без каких-либо признаков восстановления, но зато с 44 млн американцев, пользующихся продуктовыми талонами. Все эти примеры – это то, что Канеман называл обрамлением, попытки прикрыть происходящее вместо борьбы за результат.

То, что просмотрели Бернанке, Гайтнер и прочие политические бихевиористы, было замечено Мертоном – позитивный эффект, появляющийся от обрамления без повода. Если в экономике все хорошо, то факты будут говорить сами за себя, даже если возникнут проблемы. Наоборот, если с валютой все плохо, а банки закрываются, речи про признаки роста имеют максимум ограниченный и временный эффект, иначе доверие граждан будет полностью потеряно. Когда карта обрамления разыграна несколько раз с нулевым эффектом, граждане автоматически перестанут верить словам официальных представителей, даже когда все улучшится. Это показывает не столько крах поведенческой экономики, сколько ее неправильное использование законодателями.

Поведенческая экономика владеет прекрасными инструментами и может выдавать результат, несмотря на периодически неправильное использование. Ее надо использовать не тогда, когда требуется улучшить результат, а когда нужно ответить на вопрос. Объяснение парадокса кейнсианства – это всего лишь одно из многих возможных приложений поведенческой экономики, которое потом может помочь разобраться с валютными войнами. Кейнсианство ставило своей целью преодолеть парадокс бережливости. Кейнс говорил, что во время экономических кризисов человек может реагировать уменьшением расходов и увеличением накоплений. Однако же, если все делают одно и то же, кризис становится хуже, потому что совокупный спрос отсутствует, что может вызвать закрытие производств и рост безработицы. Предполагалось, что правительственные расходы по кейнсианству закроют эту недостачу частных расходов. Сегодня правительственные расходы выросли так сильно, а государственный долг настолько обременителен, что граждане совершенно правильно ожидают того, что комбинация инфляции, повышенных налогов и дефолта потребуется для того, чтобы закрыть этот долг с помощью средств, достаточных, чтобы его выплатить. Правительственные расходы, не стимулируя частные расходы, просто делают долг еще больше и могут увеличить склонность граждан к накоплению средств. Это загадка, которую, как казалось, решили поведенческие экономисты. Результатом может быть открытие того, что краткосрочная строгая экономия правительства помогает долгосрочным экономическим перспективам, увеличивая доверие и желание тратить.

Теория сложности

Наше определение сложных систем включало спонтанное возникновение, непредсказуемость, наличие экспоненциально возрастающей энергии и потенциал для катастрофического краха. Еще один способ понять сложность – это сравнить ее с тем, что совсем не отличается сложностью. Швейцарские часы могут быть сложными для воспроизведения, но они не сложны по организованности. Количество пружин, спиралей, шестеренок – вот что делает их сложными. Но части не работают вместе. Они соприкасаются, но не взаимодействуют. Один механизм не увеличивается потому, что другой считает, что это хорошая идея. Пружины не превращаются внезапно в жидкий металл. Часы сложны числом деталек, но вот сложность в организации и взаимодействии – это больше, чем просто запутанность.

Сложные системы начинаются с отдельных компонентов, которые называются автономными агентами, принимающими решения и доставляющими результат в систему. Эти агенты могут быть различными видами рыб в пищевой цепи или частными инвесторами на валютном рынке – динамика одинаковая. Чтобы система стала сложной, требуется разнообразие агентов. Если агенты одинаковые, ничего интересного не произойдет. Если они разнообразные, они будут по-разному реагировать на различные раздражители, что, в свою очередь, даст различные результаты[56].

Второй элемент – это связанность. Суть в том, что агенты связаны друг с другом через какой-то канал. Это могут быть провода в случае с электрической сетью или репосты, если говорить о социальных сетях, но каким-то образом у агентов должны быть каналы связи.

Третий элемент – это взаимозависимость, что значит, что агенты влияют друг на друга. Если кто-то не уверен, насколько холодно на улице, и он или она смотрит в окно и видит, что все надели пуховики, он или она тоже могут надеть пуховик. Решение не является автоматическим – можно просто надеть свитер, но в этом случае решение надеть пуховик частично зависит от решения других.

Последний элемент – это адаптация. В сложных системах адаптация важнее изменений, она скорее отсылает нас к обучению. Инвесторы, которые неоднократно теряют деньги на стратегии «покупай и храни», через какое-то время могут понять, что им надо бы рассмотреть другие стратегии. Такое обучение может быть коллективным, если эти уроки распространяются сразу среди всех – без необходимости каждому учиться на своих ошибках. Разнообразные, связанные, взаимозависимые и адаптирующиеся агенты – это основание сложной системы.

Чтобы понять, как работает сложная система, необходимо подумать о силе каждого из четырех элементов. Вообразите, что у каждого есть шкала, на которой значения можно менять от нуля до десяти. При значении, равном одному, система неинтересна. Она может иметь элементы сложности, но там ничего не происходит. Разнообразие почти отсутствует, связанность и взаимозависимость – слабые, и никакой адаптивности нет. При значении, равном десяти, система хаотична. Агенты получают слишком много информации из слишком большого количества источников и не могут принять решения из-за большого количества сигналов.

Сложность наиболее интересна в ситуациях, которые Скотт Пэйдж из Мичиганского университета называет «интересно в промежутках». Это значит, что значение на шкале находится между тремя и семью, и каждое значение отличается друг от друга. Это позволяет иметь приличный объем информации и высокий уровень связи и обучения между агентами, но не так много, чтобы система стала хаотичной. В этом суть сложности – система, которая постоянно выдает результат, не ломаясь при этом.

Еще две характеристики сложных систем для нас являются наиболее важными, так как они приложимы к валютным рынкам и к доллару. Это – эмерджентные свойства и фазовый переход.

Говорить о том, что у системы есть эмерджентные свойства, – это как говорить, что целое больше, чем просто сумма его частей. Вспомним о синергетическом эффекте. Пробовать вкусный, теплый яблочный пирог гораздо привлекательнее, чем смотреть на муку, сахар и яблоки. Когда система обладает высокой сложностью, эмерджентные свойства очень сильны и непредсказуемы. Климат – одна из наиболее сложных систем, когда-либо изучавшихся. Очень сложно составить модель, а достоверные прогнозы можно составлять только за четыре дня. Ураганы – это эмерджентные свойства климата. Их составляющие, такие как низкое давление воздуха, теплая вода, конвекция и тому подобное, можно наблюдать, но невозможно предсказать, когда и где он появится. Мы узнаем о них, только когда видим.

Лучший пример эмерджентного свойства – это, пожалуй, человеческое сознание. Человеческое тело состоит из кислорода, углерода и водорода, с вкраплениями меди и цинка. Если бы кто-то смешал эти ингредиенты в баке, перемешал и даже пропустил бы электричество, ничего бы не произошло. Те же самые ингредиенты, соединенные с помощью ДНК, создают человека. В молекуле углерода нет ничего, что предполагало бы мысль, а в молекуле кислорода – ничего, что предполагало бы речь. Однако сила сложности приводит именно к этим способностям, используя именно эти ингредиенты. Мысль вырывается из человеческого сознания таким же сложным, динамическим образом, как и ураганы – из климата.

Фазовый переход – это способ описать, что происходит, когда сложная система меняет свое состояние. Когда вулкан извергается, он из спящего становится действующим. Когда биржа падает на 20 % в день, она из стабильной становится беспорядочной. Если цена золота удвоится за две недели, доллар из стабильного состояния перейдет в свободное падение. Это все – примеры фазового перехода.

Не каждая сложная система готова к фазовому переходу. Прежде всего, она должна находиться в «критическом состоянии». Это значит, что агенты в системе находятся в таком состоянии, что действия одного приводят к действиям другого так, что в итоге вся система меняется. Хорошим примером фазового перехода системы, находящейся в критическом состоянии, служит лавина. Нормальный снежный покров на плоской поверхности достаточно стабилен, однако такое же количество снега на наклонной поверхности может вызвать лавину. Новый снег может падать, но всего одна снежинка может привести систему в нестабильное состояние. Тогда маленькое количество снега соскользнет вниз и захватит с собой еще и еще, до тех пор, пока весь снег не придет в движение. Можно винить одну снежинку, но на самом деле виновато нестабильное состояние внутренней стороны снега. Снежный покров был в критическом состоянии, и рано или поздно он бы обрушился, и если одна снежинка не вызовет лавину, то ее вызовет следующая.

Такой же процесс происходит во время падения биржи. Покупка и продажа ордеров влияет на рынок так же, как снегопад на лавину. Иногда покупатели и продавцы находятся в нестабильных отношениях, так что один продает нескольким, затем происходит обмен, и в итоге еще больше народу продают ордера инвесторам. Скоро этот каскад выходит из-под контроля, и появляется все больше предварительных ордеров, а стоп-лоссы (поручения закрыть позицию для ограничения убытков) исполняются автоматически. Процесс замыкается. Иногда процесс умирает, в конце концов, и в снегу много маленьких раздражителей, не приносящих вреда. Иногда процесс растет экспоненциально, пока не вмешается что-то извне. Это может принять форму временной приостановки торговли на бирже или даже закрытия продаж. Когда падение останавливается, сложная система может вернуться в стабильное, некритическое состояние – до следующего раза.

Недавние множественные катастрофы в Японии являются прекрасным примером того, как фазовый переход проявляет себя в природе и обществе, и того, как этот переход может перейти из одной системы в другую, когда все они находятся в критическом состоянии. Тектонические плиты, океаны, ураган и биржа – это все примеры раздельных сложных систем. Тем не менее они могут взаимодействовать в межсистемном крахе. В марте 2011 года смещение тектонических плит под Тихим океаном около восточного побережья Японии вызвало сильнейшее землетрясение мощностью в девять баллов. Затем энергия от землетрясения перешла в другую систему – в океан – и вызвала десятиметровое цунами. Цунами ударило по нескольким реакторам, еще раз переместив энергию и вызвав еще одну катастрофу, на этот раз – распад урана и плутония, использованных в реакторах. В конце концов страх перед ядерным заражением привел к падению биржи в Токио, которая упала на 20 % за два дня. Землетрясение и цунами были естественными системами. Реактор – гибридом натурального урана и творением рук человека, а вот биржа – это целиком искусственная система. Тем не менее все они подверглись одному и тому же влиянию.

Важно то, что фазовые переходы могут производить ужасные разрушения из-за незначительных причин – маленькая снежинка может разрушить всю деревню, вызвав лавину. Есть один секрет о так называемых «черных лебедях». Нассим Николя Талеб популяризировал термин «черный лебедь» в своей книге под таким же названием. В этой книге Талеб продемонстрировал «нормальное распределение» как способ понимания риска. Проблема в том, что он разрушил одну парадигму, не предложив замены. Талеб выразил некоторое презрение по поводу математического моделирования, предпочитая надеть мантию философа. Он назвал все возможные катастрофические события «черными лебедями», как если бы сказав: «Все бывает», и – оставил все в таком виде. Термин широко используется аналитиками и политиками, которые понимают сам термин, но не понимают динамики критических состояний и сложностей, стоящих за ней. Однако можно сделать кое-что получше, чем просто передать это кому-то.

Лесной пожар, вызванный молнией, – это достаточно поучительный пример. Неважно, уничтожает огонь одно дерево или миллион акров леса, и то и другое вызвано одним ударом молнии. Простая интуиция может предположить, что большая молния вызовет сильный пожар, а маленькая – слабый, но это не так. Одна и та же молния может вообще не привести к пожару или спалить весь лес – в зависимости от критического состояния. Это та причина, по которой «черные лебеди» застают нас врасплох. Называется это предельными случаями, но точнее будет сказать, что это предельные результаты, полученные в связи с ежедневными событиями. Предельные результаты будут появляться с определенной частотой, потому что именно ежедневные события позволяют им случаться. Мы этого не предвидим, так как события происходят ежедневно. Изучение системы показывает, как ежедневные события становятся черными лебедями. Как и в случае с лавиной, важна не снежинка – важен весь покров.

Стоит упомянуть еще две концепции, связанные с нашим пониманием теории сложности. Первая включает частоту предельных событий по отношению к частоте обычных событий в сложной системе, показанную в виде распределения по уровню. Вторая концепция – это концепция шкалы.

Распределение степеней в виде колокола-кривой, используемое в финансовой экономике, говорит, что обычные события происходят все время, а предельные – почти никогда. Однако колоколообразная кривая – это лишь один вид распределения, есть еще множество других. Распределение степеней по уровням силы, мощности, описывающее множество событий в сложных системах, называется «степенная зависимость». Кривая, соответствующая этой зависимости, показана на рис. 2.

Рис. 2. Кривая, иллюстрирующая распределение степенной зависимости.

Здесь распределение по уровням частоты событий показано на вертикальной оси, а их сила – на горизонтальной. Как и в колоколообразной кривой, предельные события происходят реже, чем обычные. Поэтому кривая снижается, когда двигается вправо. Тем не менее есть несколько важных различий между колоколообразной кривой и степенной зависимостью. Во‑первых, колоколообразная кривая (см. рис. 1) «толще» около вертикальной оси. Это значит, что, согласно ей, обычные события происходят чаще, чем при степенной зависимости. Что еще важнее, кривая степенной зависимости не подходит так близко к горизонтальной оси, как колоколообразная. Хвост кривой продолжается вправо и остается отделенным от горизонтальной оси. Это называется «курдюк», что контрастирует с хвостом колоколообразной кривой. Это значит, что предельные события происходят чаще согласно степенной зависимости.

Телевидение и блоги переполнены дискуссиями про «курдюки», хотя это больше похоже на клише, чем на реальное понимание. Что понимается еще меньше, так это роль шкалы. Кривая, показанная на рис. 2, в какой-то момент завершается. Однако в теории она может продолжаться бесконечно, не касаясь горизонтальной оси. Это продолжение обозначает катастрофы очень малой степени вероятности, например десятибалльное землетрясение, никогда не случавшееся.

Есть ли предел длине хвоста? Да, в каком-то месте курдюк коснется горизонтальной оси. Это место будет пределом системы. Размер самой большой катастрофы в системе ограничен размером самой системы. Примером может послужить активный вулкан на удаленном острове. Вулкан и остров представляют собой комплексную динамическую систему в критическом состоянии. Извержения могут происходить раз в несколько столетий, причиняя вред различной степени. Наконец вулкан полностью извергается и остров тонет, ничего не оставляя на поверхности. Событие будет предельным, но ограниченным размером системы – одним островом. Катастрофа не может быть больше самой системы.

Это хорошая новость. Плохая новость в том, что системы, созданные человеком, все время увеличиваются. Энергосистемы становятся больше, дорожные системы расширяются, в Интернете появляются новые узловые точки. Худшая новость в том, что отношение между катастрофическим риском и шкалой экспоненциально. Это значит, что если размер системы удваивается, то риск увеличивается не в два, а в десять раз. Если система еще раз удваивается, риск увеличивается в сто раз. Если еще раз удвоить размер системы, то риск будет больше в тысячу раз, и так далее.

Финансовые рынки – это непревзойденно сложные системы. Миллионы трейдеров, инвесторов и спекулянтов являются автономными агентами. Эти агенты разнообразны по своим ресурсам, риску и предпочтениям. Кто-то будет рисковать миллиардами долларов, кто-то – всего несколькими сотнями. Эти агенты связаны между собой. Они продают и инвестируют в рамках сети обмена, брокерства, автоматических систем и потоков информации.

Взаимозависимость – это тоже характеристика рынков. Когда в начале августа 2007 года запахло кризисом недвижимости, биржа в Токио резко упала. Некоторые японские аналитики удивлялись, почему кризис недвижимости в США влияет на японскую биржу. Причина была в том, что японские ценные бумаги были нестабильны и их можно было продать, чтобы получить валюту для требований маржи в позициях недвижимости США. Этот вид финансовой инфекции взаимозависит от мести.

Наконец, трейдеры и инвесторы обязаны уметь адаптироваться. Они наблюдают внешнеторговые потоки и групповые реакции, учатся с помощью информации, телевидения, цен на рынке, социальных сетей и лицом к лицу – и реагируют соответственно.

Капитал и валютные рынки представляют собой другую разновидность сложных систем. Эмерджентные свойства можно увидеть в ценовых графиках, которые так любят специалисты. Взлеты и падения, «двойные пики», «плечи и голова» и тому подобные кривые и графики – это примеры эмерджентности, исходящей из сложности всей системы. Фазовые переходы – быстрые предельные изменения – присутствуют в форме провалов и рыночных пузырей.

Большая часть работы на рынках капитала в их качестве сложных систем все еще теоретическая. Однако существует убедительное эмпирическое доказательство, впервые приведенное Бенуа Мандельбротом, что амплитуда и частота некоторых цен на рынке выглядит как распределение по степенной зависимости[57]. Мандельброт показал, что временной график движений цены показывает то, что он называл фрактальным измерением. Фрактальное измерение – это измерение, больше одного и меньше двух, выражаемое как частица типа 1,5. У линии есть одно измерение – длина, у квадрата – два, длина и ширина. Фрактальное измерение 1,5 – это что-то посередине.

Хороший пример – это повсеместно известный график биржи, появляющийся во всех газетах и на финансовых веб-сайтах. График сам по себе состоит более чем из одной линии, там сотни маленьких линий, но он меньше, чем полный квадрат – там очень много пустого места между линиями. Так что он имеет фрактальное измерение между одним и двумя. Непостоянный узор падений и подъемов – это эмерджентное свойство, а острые пики – это фазовые переходы.

Похожая фрактальная модель появляется вне зависимости от того, показывает ли график годы, месяцы, дни или часы, и такие же результаты показывают другие графики – валют и производных рынков. Такие графики показывают движение цен и риск, распределенный согласно степенной зависимости, а модель графика с фрактальным измерением значительно больше одного. Эти черты противоречат нормальному распределению риска и соответствуют степенной зависимости событий в сложных системах. Хотя по этой теории не произведены все нужные исследования, понимание рынков капитала как сложной системы вскоре наступит.

Это снова отодвигает анализ к вопросу об охвате. Какова масштабная линейка валют и рынков капитала и как они влияют на риск? Если катастрофический крах является экспоненциальной функцией шкалы, то каждое увеличение масштаба вызовет увеличение риска. Рынки капитала постепенно увеличивают масштаб, поэтому «черные лебеди» и появляются все в бо́льших количествах и с большей интенсивностью.

Сейчас думать о масштабной линейке рынков капитала – это все равно что пытаться измерить поле до изобретения метра, ярда или фута. Нет никакого измерителя для риска на рынках, учитывающего сложность и динамику критического состояния.

Рис. 3. Образец сейсмографической кривой.

Такие ситуации уже случались. Землетрясения были известны с начала времен, однако шкала Рихтера, которую используют, чтобы измерить интенсивность и частоту землетрясений, появилась только в 1935 году. Землетрясения – это фазовые переходы в сложных системах тектонических плит, а их частота и интенсивность, измеренные по шкале Рихтера, тоже отвечают степенной зависимости. Схожесть биржевых и сейсмографических кривых – не просто совпадение.

Потребуется некоторое время, чтобы соотнести теорию и практику. Кстати, Нобелевская премия по экономике ожидает, скорее всего, того, кто изобретет наилучшую систему координат и внимательно подсчитает угловой коэффициент графика степенной зависимости. Однако нет нужды в том, чтобы ждать этого открытия, не предпринимая никаких исследований. Строить здания на геологических разломах было плохой идеей еще до шкалы Рихтера. Игнорирование сложности и степенной зависимости на рынках капитала – тоже плохая идея. Здание капитализма может рухнуть в любой момент.

Даже сейчас человек может сделать ценные выводы о статистической вероятности риска на рынках капитала и валют. Нет никакой тайны в том, что масштаб этих рынков, вполне хорошо измеренный, сильно увеличился за последние десять лет. Несколько биржевых слияний образовали международную мегабиржу. Дерегулирование разрешило коммерческим и инвестиционным банкам сочетать варианты действий. Забалансовые операции и разделенные потайные средства доставки создали теневую систему банков – такую же огромную, как и видимая ее часть. Между июнем 2000 года и июнем 2007‑го, как раз в начале рыночного краха, количество незаконных заграничных биржевых ценных бумаг выросло с $15,7 трлн до $57,6 трлн, то есть увеличилось на 367 %. Между этими датами количество незаконных процентных деривативов выросло с $64,7 трлн до $381,4 трлн, увеличившись на 589 %. Количество незаконных вторичных ценных бумаг выросло с $1,9 трлн до $9,5 трлн, увеличившись на 503 %.

При обычных методах анализа риска Уолл-стрит такие увеличения не опасны. Так как они состоят из долго– и краткосрочных позиций, все это связано между собой мерой рисковой стоимости. Для Уолл-стрит риск всегда в чистой позиции. Если есть длинная позиция стоимостью в $1 млрд, при этом защищенная, и короткая позиция стоимостью в $1 млрд, при этом защищенная почти так же, мера рисковой стоимости вычтет короткую из длинной и заключит, что риск очень низок, почти равен нулю.

Если смотреть с точки зрения теории сложности, все выглядит иначе. В анализе сложных систем короткие позиции не вычитаются из длинных, они добавляются друг к другу. Каждый доллар условной суммы представляет собой связку между агентами в системе. Каждый доллар в условной сумме создает некую взаимозависимость. Если противная сторона приходит к поражению, тогда то, что начиналось как чистая позиция, становится грубой позицией, потому что граница исчезает. На самом деле риск заключается в грубой позиции, а не в чистой. Когда грубая позиция увеличивается на 500 %, теоретический риск возрастает на 5000 % или больше из-за экспоненциальных отношений между шкалой и размером события.

Именно поэтому финансовая система так сильно пострадала в 2008 году. Кредиты ненадежным заемщикам были как снежинки, начинающие лавину. Актуальные потери по таким кредитам все-таки меньше $300 млрд – не так уж и много, если сравнить с общими потерями. Тем не менее, когда лавина началась, все остальное понеслось вместе с ней, и вся банковская система оказалась в зоне риска. Когда были включены ценные бумаги и прочие инструменты, общие убытки составили более $6 трлн, гораздо больше, чем убытки по реальным кредитам. Именно отказ учитывать критическое состояние системы, ее динамики, метрической шкалы объясняет, почему регуляторы «не видели его пришествия» и почему для банкиров масштабы убытков стали «сюрпризом». Они просто использовали не те инструменты и не ту систему расчетов. К сожалению, они все еще делают это.

Когда естественная система достигает критической точки и разрушается с помощью фазового перехода, она проходит через процесс упрощения, который в итоге приводит к сильно уменьшенному масштабу системы, что также уменьшает риск следующего предельного события. Это не является правдой во всех искусственных сложных системах. Помощь государства в виде помощи при кризисе и печатания денег может ненадолго остановить череду неудач, однако не способна полностью убрать риск. Риск связан с системой и никогда не исчезнет.

Решение проблемы риска – сделать систему меньше. Поэтому горнолыжный патруль кидает динамит в те места, где может образоваться лавина, до начала дня. Это снижает риск лавины с помощью уменьшения снежной массы. В мировой финансовой системе сегодня все происходит наоборот. Финансовый лыжный патруль, состоящий из банкиров центрального банка, кидает еще больше снега на гору. Финансовая система сейчас массивнее и сконцентрирована гораздо больше, чем существовавшая в начале рыночного кризиса в 2007 году.

В дополнение к уменьшению мировой финансовой системы есть еще одно решение – сохранить размер, но сделать ее крепче, удерживая агентов от роста. Эквивалентом такого в банковской системе будет увеличение количества банков, но не самих банков. Ведь существовал же (и не так давно) JPMorgan Chase как четыре разных банка: J. P. Morgan, Chase Manhattan, Manufacturers Hanover и Chemical. Раскол сделает финансовую систему более устойчивой. Однако вместо этого банки разрастаются, а их пакеты акций сегодня больше, чем в 2008 году. Это предполагает новый коллапс, больший, чем в 2008 году, и он точно случится. В следующий раз, тем не менее, он будет совершенно другим. Основанный на теоретической метрической шкале, следующий коллапс не будет остановлен государством, так как он будет больше правительств. Пятиметровая морская волна встретится с десятиметровым цунами – и стена падет.

Сложность, энергия и деньги

Использование одновременно инструментов теории сложности и поведенческой теории обеспечивает качественное понимание того, как войны валют будут развиваться, если увеличение долга и печатание денег вскоре не остановятся. Валютные войны будут продолжаться серией побед доллара, за которыми последует его падение. Победы – по крайней мере, ФРС так их называет – будут выглядеть как снятие денежных ограничений, вызывающее инфляцию, которая заставляет остальные страны ревальвировать их валюту. Результатом станет обесценивание доллара – то, чего хочет ФРС. Падение доллара проявится через всемирное политическое согласие заменить доллар как резервную валюту и частное согласие оставить его всем вместе.

Когда случится падение доллара, оно произойдет в двух вариантах – постепенно, а затем неожиданно. Эта формула, использованная Хемингуэем для описания того, как кто-то становится банкротом, – это возможное описание динамики критического состояния в сложных системах. Постепенная часть – это снежинка, которая заставляет двигаться малую часть снега, а внезапная часть – это лавина. Снежинка случайна, лавина – необратима. Обе идеи достаточно просто понять. Что сложно понять – это критическое состояние системы, в которой появляется это случайное событие.

В случае войны валют система – это международная денежная система, основанная на долларе. Все рынки – биржа, рынок ценных бумаг и рынки деривативных инструментов – основаны на этой системе, потому что она обеспечивает долларовую ценность ценных бумаг. Так что когда доллар рухнет, вся финансовая система рухнет вместе с ним.

Вера в доллар среди иностранных инвесторов может оставаться сильной, пока граждане США обеспечивают эту веру. Однако потеря доверия к доллару среди американцев влечет за собой всемирную потерю доверия. Простой пример покажет, как маленькая потеря веры в доллар может привести к полной потере веры.

Начнем с рассмотрения населения США как системы. Для удобства будем считать, что население равно 311 001 000 человек, почти точное число. Все население можно разделить на основе индивидуальных критических порогов – назовем их в нашей модели значением «П». Критический порог «П» каждого человека в системе показывает количество людей, которые должны потерять доверие к доллару прежде, чем этот человек тоже его потеряет. Значение «П» – это мера того, отреагирует ли человек на первый признак изменений или будет ждать более четких признаков перед тем, как отреагировать. Это последняя капля, и у всех эти последние капли разные. Это все равно что спрашивать, сколько людей должно выбежать из загоревшегося театра, прежде чем определенный человек решит выбежать. Некоторые убегут при первом признаке опасности, другие будут нервно сидеть и не двигаться до тех пор, пока бо́льшая часть людей не убежит. А кто-то станет и последним выбежавшим. Индивидуальных критических взглядов может быть столько же, сколько и агентов в системе.

Значения «П» разделяются на пять частей, чтобы показать потенциальное влияние одной группы на другую. В первом случае, показанном в таблице 1, части разделены от самой низкой критической оценки до самой высокой следующим образом:

Табл. 1

Гипотетический критический порог (П) доверия к доллару в США

Вымышленная ситуация начинается с вопроса о том, что случится, если сто человек внезапно перестанут признавать доллар. Перестать признавать здесь значит, что человек отрицает традиционную функцию доллара как посредника обмена, ориентир для оценки и инструмента для установления цен и выполнения прочих счетных функций. Эти сто человек не будут держать свои накопления в долларах, а поменяют все доллары, которые у них есть, на физические активы – такие, как драгоценные металлы, земля, дом и предметы искусства. Они не будут полагаться на возможность продать это имущество за доллары, они будут смотреть только на внутреннюю ценность физических активов. Они будут избегать бумажных активов в долларах, таких, как биржевые, банковские и облигационные счета.

Результатом подобной ситуации будет то, что… ничего не произойдет. Это потому, что самая низкая критическая оценка, разделяемая группой людей в системе, равна: П=500. Это значит, что пятьсот и более людей должны разделять такое мнение. Если только сто человек участвуют в нашем эмпирическом опыте, критическое значение 500 не будет достигнуто и группа в целом не испытает влияния ста человек. Так как оставшиеся значения «П» будут больше 500, то и поведение этих групп не испытает влияния. Ни одна из критических точек не будет задействована. Это пример случайного события, не влияющего на систему. Что-то где-то случилось, но в результате ничего не произошло. Если группа людей, не признающих доллар, не превысит сто человек, такая система будет называться докритической, что значит, что она неуязвима к цепной реакции непризнания доллара.

Рассмотрим второй гипотетический случай, отраженный в таблице 2. Группировка людей по размеру группы совпадает с таблицей 1. Эта система критической точки зрения идентична первому варианту, но с двумя маленькими отличиями. Критический порог для первой группы снижен до показателя 100, критический порог второй группы – до 1000. Остальные значения остаются неизменными. Иначе говоря, мы изменили предпочтения 0,3 % населения и оставили предпочтения 99,7 % неизменными. Вот новая таблица критических порогов, с двумя маленькими изменениями.

Табл. 2

Гипотетический критический порог (П) доверия к доллару в США

Что произойдет теперь, если те же сто человек не будут доверять доллару? Во втором случае сто таких человек запустят цепную реакцию для тысячи. Вспомнив метафору, скажем: теперь из театра убегает больше людей. Смотрите вторую строку таблицы: недоверие тысячи человек спровоцирует недоверие миллиона, а для паники 10 млн достаточно недоверия 100 тысяч человек, так что уже и 10 млн перестанут доверять доллару. Теперь реакцию не остановить. Если 10 млн не доверяют доллару, вскоре уже и 100 млн ему не доверяют и, наконец, присоединяются последние 200 млн. Таким образом, в это вовлечено все население США. Доллар как денежная единица потерпел крах и как внутренняя, и как международная валюта. Такая система будет называться сверхкритической, она подвержена катастрофическому обрушению.

Впрочем, стоит привести несколько важных оговорок.

Эти пороги – гипотетические, настоящие значения «П» неизвестны и, вероятно, их невозможно найти. Значения «П» были разбиты на пять групп для удобства. В реальном мире будут существовать миллионы разных критических порогов, так как реальность гораздо сложнее, чем показано выше. Процесс падения системы может быть не резким – от одного порога до другого, – но может распространяться со временем, так как информация распространяется медленно и время реакции отличается.

Однако ни одна из этих оговорок не отрицает главного постулата – самые маленькие изменения в изначальных условиях могут привести к катастрофическому результату. В первом случае не было никакой реакции, а во втором – вся система рухнула, хотя катализатор был таким же, как и предпочтения 99,7 % людей. Маленьких изменений в предпочтениях 0,3 % населения хватило, чтобы изменить результат от нулевого до полного краха. Система эволюционировала от докритической к сверхкритической с помощью совсем незаметных изменений.

Это отрезвляющая мысль для центральных банков и сторонников дефицита. Законодатели часто работают, исходя из постулата о том, что политика может продолжаться как бы по ступеням, без непредсказуемых нелинейных срывов. Печатание денег и инфляция считаются ответом на недостаток совокупного спроса. Дефицит считается приемлемым политическим инструментом для поднятия совокупного спроса, при увеличении бюджетного стимулирования в частном секторе. Печатание денег и дефицитное финансирование продолжаются из года в год, как если бы система всегда была докритической и на нее не было бы никакого внешнего влияния. Вышеприведенная модель показывает, что это не всегда правда. Фазовый переход от стабильности к коллапсу может начаться очень незаметно, с крошечных изменений в восприятии, которые невозможно зафиксировать в реальном времени. Эти слабые места невозможно будет увидеть, пока не произойдет сход лавины. Но тогда будет слишком поздно.

С таким примером того, как работают сложные системы и как может быть уязвим доллар при потере доверия, мы сейчас можем посмотреть на передовую валютной войны, чтобы увидеть, как такие теоретические выкладки могут выглядеть в реальном мире.

История Первой и Второй Валютных войн показывает, что валютные войны – это отчаянный ответ на огромные макроэкономические проблемы. В течение последних ста лет эти проблемы включали избыточные и неоплатные долги. Сегодня, в третий раз за век, излишек задолженности замедляет рост и разжигает валютную войну, и проблема становится глобальной. Европейские государства-заемщики и банки находятся в худшей форме, чем американские. Подъем на рынке недвижимости в Ирландии, Испании и в других местах был таким же отчаянным, как и в США. Даже в Китае, имеющем постепенный рост экономики и обладающем большими торговыми излишками, есть огромная теневая банковская система, которой управляют местные власти, а также – постоянно увеличивающаяся денежная масса и пузырь на рынке недвижимости, который может лопнуть в любой момент.

Мир после 2010‑х годов может сильно отличаться от мира 1920‑х и 70‑х, но огромные не выплачиваемые долги приводят к той же динамике сокращения рискованных рыночных позиций и дефляции офсетных сделок частного сектора путем инфляции и девальвации, исходящих от правительства. Факт того, что именно эта политика в прошлом привела к экономической катастрофе, не заставил правительство остановиться.

Каковы перспективы избегания этих неблагоприятных исходов? Каким способом, провоцирующим рост, может быть снижен общий излишек задолженности? Некоторые аналитики считают, что политическая борьба за государственные расходы – лишь поза, и что однажды вопрос встанет ребром, а ответственные люди, наконец, начнут делать верные вещи. Другие полагаются на очень спорные прогнозы роста, процентные ставки, уровень безработицы и прочие ключевые факторы, которые, как предполагается, проложат путь от дефицита к стабильности. Есть некоторые веские причины, чтобы смотреть на эти прогнозы критически или даже с некоторой долей пессимизма. Причина связана с динамикой самого общества. Как валютные войны и рынки капитала являются примерами сложных систем, так и эти системы формируют часть еще бо́льших систем, с которыми они связаны. Структура и динамика этих бо́льших систем точно такая же – кроме того, что масштаб больше, а риск выше.

Ученые, изучающие теорию сложности, Эрик Чейссон и Джозеф Тэйнтер, объяснили, почему политика расходов, скорее всего, не принесет дохода и почему за этим могут последовать валютные войны и крах доллара. Чейссон, астрофизик, является ведущим теоретиком в области сложности в эволюции. Тэйнтер, антрополог, также ведущий теоретик в той же области, но с точки зрения краха цивилизации. Их теории, сложенные вместе и рассматриваемые в связи с рынками капитала, на которые влияет современная политика, должны дать нам паузу.

Чейссон рассматривал все сложные системы – от космических до субатомных – и сфокусировался на таком объекте, как жизнь в целом и человечество в частности, назвав его одной из самых сложных систем из всех, когда-либо обнаруженных. В своей книге «Космическая эволюция» он рассматривает энергетическую потребность, ассоциируемую с увеличивающейся сложностью, и, в частности, энергетическую плотность системы, которая связана с энергией, временем, сложностью и масштабом.

Чейссон постулирует, что вселенную лучше всего рассматривать как постоянный поток энергии между радиацией и материей[58]. Динамика потока создает больше энергии, чем необходимо для конверсии, обеспечивая «свободную энергию», необходимую для поддержки сложности. Вклад Чейссона был в том, чтобы эмпирически определить сложность как отношение свободного потока энергии к плотности в системе. Иначе говоря, чем проще система, тем больше энергии ей требуется, чтобы поддерживать свой размер и занимаемое место. Теории Чейссона аргументированны, начиная от базовых законов термодинамики и заканчивая более новыми сложными наблюдениями увеличения порядка и сложности во вселенной.

Вполне понятно, что Солнце использует больше энергии, чем человеческий мозг, так как оно намного больше мозга. Однако если принять во внимание разницу масс, то, если измерять в стандартных чейссоновских единицах, оказывается, что мозг использует в 75 000 раз больше энергии, чем Солнце. Чейссон также определил сущность, гораздо более сложную, чем человеческий мозг, – само общество в цивилизованной форме. Это неудивительно – в конце концов, общество, состоящее из личностей с мозгом, должно вылиться во что-то большее, чем сами личности. Это полностью соответствует теории сложности – ведь цивилизация обретает при слиянии отдельных агентов в одно целое эмерджентное свойство, то есть целое – больше, чем просто сумма его частей. Главной находкой Чейссона стало то, что цивилизация использует в 250 000 раз больше энергии, чем Солнце, и в миллион раз больше, чем Млечный Путь.

Чтобы увидеть связь этого с макроэкономикой и рынками капитала, надо начать с понимания того, что деньги – это запасенная энергия. Классическое определение денег включает выражение «запас ценностей», но какая именно ценность запасена? Обычно ценность – это продукт труда и капитала, при этом и то, и другое энергетически интенсивно. В самом простом случае пекарь делает буханку хлеба, используя ингредиенты, оборудование и свой собственный труд. Всё из перечисленного использует энергию или является продуктом других форм энергии. Когда пекарь продает буханку за деньги, деньги представляют собой запас энергии, пошедшей на выпекание хлеба. Эта энергия может быть выпущена, когда пекарь приобретает товары или услуги (например, покраску дома, давая деньги маляру). Денежная энергия теперь выпущена в форме времени, усилий, оборудования и материалов маляра. Деньги работают как батарейка. Батарейка берет энергию, хранит ее какое-то время и снова выпускает, когда она нужна. Деньги запасают энергию точно так же.

Этот перевод энергии в деньги нужен, чтобы приложить работу Чейссона к реальным операциям рынков и общества. Чейссон рассуждает на самом высоком макроуровне, устанавливая общую массу, плотность и поток энергии в обществе. На уровне индивидуальных экономических отношений внутри общества обязательно нужно иметь что-то для измерения свободных потоков энергии Чейссона. Деньги – это самый удобный и измеримый количественно инструмент для этой цели.

Антрополог Джозеф Тэйнтер продолжает эту тему, предлагая связанный, но более тонкий анализ потока, который тоже основан на теории сложности. Понимание теории Тэйнтера упрощается с помощью использования ассоциативной модели «деньги = энергия».

Специализация Тэйнтера – крах цивилизаций. Это было любимой темой историков и ученых с того момента, как Геродот задокументировал подъем и падение древней Персии в V веке до н. э. Тэйнтер в своей наиболее амбициозной работе «Крах сложных систем» анализирует падение двадцати семи различных цивилизаций за период 4500 лет, начиная от почти неизвестной цивилизации Качин в верхней Бирме (III тысячелетие до н. э.) до широко известных Римской империи и Древнего Египта[59]. Он рассматривает огромное количество факторов, которые могут объяснить коллапс, включая истощение ресурсов, природные катастрофы, вторжения, экономический упадок, проблемы в социальной сфере, религию и бюрократию. Его работа – это проявление изобретательности истории, причин и процессов падения цивилизаций.

Тэйнтер стоит на той же почве, что и Чейссон и прочие теоретики от теории сложности, демонстрируя, что цивилизации – это сложные системы[60]. Он показывает, что, поскольку сложность системы увеличивается, вклады, которые требуются для поддержания системы, увеличиваются экспоненциально – именно то явление, которое Чейссон позже определит с точки зрения сложности в целом. Говоря о вкладе для поддержания системы, Тэйнтер имеет в виду не совсем те единицы измерения энергии, которые использует Чейссон, но, скорее, разнообразные запасы энергии, включая труд, урожай, орошение и продукты, и всё из этого может быть переведено в деньги и использоваться для транзакций. Тэйнтер даже пошел дальше в своем анализе и показал, что не только вклады увеличиваются экспоненциально вместе с масштабом цивилизации, но и продукция цивилизаций и государств уменьшается с каждым увеличением вклада, если измерять в предоставляемых услугах и общественных благах.

Это феномен, знакомый любому экономисту-первокурснику – закон сокращающихся доходов. В сущности, общество просит своих членов платить больше налогов, и они получают меньше государственных услуг. Феномен сокращающихся доходов представляет собой арку, которая сначала поднимается, затем становится плоской и, наконец, снижается. Таким образом, арка-кривая сокращающихся доходов совпадает с кривой зарождения, упадка и разрушения цивилизаций.

Основная идея Тэйнтера заключается в том, что отношения между людьми и обществом с точки зрения прибыли и расходов со временем меняются. Споры о том, «хорошее» ли правительство или «плохое», налоги «высокие» или «низкие», лучше всего разрешаются помещением общества на обратную кривую. В начале цивилизации доходы от вкладов в развитие очень высоки. Относительно малый вклад времени и усилий в проект орошения может принести достаточно большой доход в виде еды фермеру. Краткие периоды военной службы, поделенные между всеми членами общества, могут принести мир и безопасность. Сравнительно малые бюрократические усилия для организации орошения, защиты и прочих услуг того же рода могут быть весьма эффективными – в отличие от ситуационного наблюдения.

В начале цивилизации бюджет, использованный для изобретения огня, был равен нулю, а вот преимущества от его изобретения были неисчислимы. Сравним это с затратами на разработку нового поколения «Боингов», которые не оказали особого влияния на развитие воздушных путешествий. Эта динамика имеет неразрывную связь с предполагаемой выгодой от увеличения государственных расходов.

С течением времени и с увеличением сложности доходы от инвестирования в общество начинают снижаться и становятся отрицательными. Когда завершены простые проекты орошения, общество переключается на более крупные проекты, покрывающие большее пространство, но с гораздо меньшим количеством воды. Бюрократические организации, вначале эффективные, превращаются в препятствия на пути к улучшению и больше заботятся о собственной сохранности, чем о том, чтобы служить обществу. Элита, управляющая общественными институтами, постепенно начинает пристальнее следить за своим куском пирога, чем за благосостоянием общества в целом. Элита общества идет от управления к паразитированию. Она ведет себя как пиявка на теле общества и принимает участие в том, что экономисты называют мздоимством, или аккумуляцией богатства с помощью непродуктивных способов – например, финансовое дело в эпоху постмодерна.

К 2011 году скопилось достаточно доказательств того, что США опустили обратную кривую до того уровня, где усилия большего количества людей приводили к тому, что общество получало меньшую, тогда как элита – бо́льшую часть дохода. 25 менеджеров фондов хеджирования имели на счетах более $22 млрд в 2010 году, тогда как 44 млн американцев пользовались продуктовыми талонами. Зарплата директоров за год (с 2009‑го до 2010‑го) увеличилась на 27 %, тогда как более 20 млн американцев были безработными или хотели работать, но найти работу не могли. Среди занятых американцев на государство работало большее количество людей, чем в сферах строительства, земледелия, рыболовства, шахтерского дела и прочих.

Один из лучших способов измерить отношения мздоимства между элитой и обычными гражданами в экономике в эпоху стагнации – это коэффициент Джини, мера неравенства доходов; чем выше коэффициент, тем больше неравенство. В 2006 году, вскоре после того, как начался кризис, коэффициент в США достиг пика в 47, что сильно отличалось от самого низкого показателя в 38,6, установленного в 1968 году после двух десятилетий стабильного доллара, привязанного к золоту. В 2007 году коэффициент Джини стал снижаться, но опять поднялся в 2009‑м и продолжал расти. Коэффициент Джини для США приближается к коэффициенту для Мексики, которая является классическим олигархическим обществом, характеризующимся неравномерным распределением доходов и концентрацией богатства в руках элиты.

Другой вариант измерения мздоимства элиты – это коэффициент количества денег, заработанных 20 % американцев, в сравнении с количеством, заработанным теми, кто живет за чертой бедности. Эта пропорция изменилась с 7,7: 1 в 1968 году до 14,5: 1 в 2010‑м. Эти тренды в обоих коэффициентах совпадают с исследованиями Тэйнтера по поводу падения цивилизаций. Когда общество предлагает своей основной части отрицательный доход, эта часть выходит из игры, что дестабилизирует общество.

В своей теории сокращающихся доходов Тэйнтер находит независимую переменную для краха цивилизации. Более традиционные историки указывали на такие факторы, как землетрясения, засухи или нашествия варваров, но Тэйнтер показывает, что цивилизации, которые были побеждены варварами, до этого отражали нашествия варваров не один раз, а цивилизации, разрушенные землетрясениями, и до этого отстраивались после землетрясений. Что в итоге важно, так это не нашествие или землетрясение, но – ответ на это. Те общества, которые не перегружены налогами, могут спокойно восстановиться после кризиса, а те, что перегружены, быстро сдаются. Когда варвары в конце концов победили Римскую империю, они были встречены с распростертыми объятиями; не было никакого сопротивления. Фермеры, веками страдавшие от римской политики обесценивания валюты и огромных налогов, считали, что варвары не могут быть хуже римлян. На самом деле в силу того, что варвары оперировали гораздо более простыми понятиями, чем римляне, они могли предложить земледельцам защиту по низкой цене.

Тэйнтер добавляет еще одно важное наблюдение, которое имеет явное отношение к обществу XXI века. Есть разница между крахом всей цивилизации и крахом отдельных обществ или наций внутри цивилизации. Когда Рим пал, это был крах всей цивилизации, потому что не было никакого независимого общества, чтобы занять его место. Напротив, европейская цивилизация не рухнула снова после XVI века, так как каждую освобождающуюся нишу тут же занимало другое государство. Падение Испании или Венеции совпало с подъемом Англии или Нидерландов. С точки зрения теории сложности сегодняшний глобализированный мир скорее напоминает зависимые районы Римской империи, чем автономные государства средневековой и современной Европы. С точки зрения Тэйнтера, «коллапс, если и когда он снова случится, в этот раз будет всемирным. Государство не сможет потерпеть крах в одиночестве. Оно потянет за собой всю мировую цивилизацию».

Суммируем сказанное выше. Чейссон показывает, как и зачем сложным системам, например цивилизациям, требуется экспоненциально возрастающее количество энергии, чтобы увеличиваться, а Тэйнтер показывает, как эти цивилизации начинают приносить отрицательный доход в обмен на вклады и в итоге терпят крах. С точки зрения модели Чейссона, деньги служат как мера отношений между инвестициями и доходом, так как с их помощью можно запасать энергию. Рынки валюты и капитала – это тоже сложные системы, вписанные в еще большую тэйнтеровскую модель цивилизации. Когда общество становится более сложным, ему требуется все больше денег, чтобы расти. В какой-то момент выпуск продукции и налоги больше не могут поддерживать общество, и элита пускается на всяческие ухищрения, например кредиты, обесценивание валюты, увеличение дохода или стоимости без увеличения капиталовложений и прочие формы псевдоденег, которые делают мздоимство проще, чем производство чего-либо. Эти методы работают краткий период времени – до того, пока иллюзия псевдороста не исчезает под натиском угрозы потери богатства и неравенства доходов.

В этот момент общество располагает выбором из трех вариантов – упрощение, завоевание или крах. Упрощение – это добровольная попытка уменьшить масштаб общества и вернуть отношение между инвестициями и доходом на более приемлемый и устойчивый уровень. Примером современного системного упрощения будет девальвирование политической власти и экономических ресурсов в Вашингтоне и распределение этого между пятьюдесятью штатами в рамках укрепленной федеральной системы. Завоевание – это попытка забрать ресурсы у соседей силой с целью обеспечить новый доход. Валютные войны – это лишь попытка бескровного завоевания. Крах – это внезапная, не добровольная и хаотическая форма упрощения.

Является ли Вашингтон новым Римом? Зашел ли Вашингтон так далеко по дороге высоких налогов, увеличения бюрократии и работы себе на благо, чтобы социальные инвестиции давали отрицательные результаты? Правда ли то, что некоторые финансовые, организационные и бизнес-верхи так связаны с правительством, что они участвуют в огромном заговоре для создания негативных социальных последствий? Правда ли, что так называемые рынки так развалены вмешательствами, манипуляциями и кризисами, что больше не могут предложить адекватных ценовых сигналов для распределения ресурсов? Когда в следующий раз появятся варвары, в какой бы то ни было форме, каким будет сопротивление среднего гражданина, учитывая то, что можно либо дать коллапсу продолжаться, либо заставить элиту платить за себя?

История и теория сложности предполагают, что эти вопросы – не идеологические. Это аналитические вопросы, уместность которых родилась из опыта цивилизаций за пять тысячелетий и увеличения сложности в природе за десять миллиардов лет. Наука и история предоставили полный набор знаний, используя энергию, деньги и сложность для понимания риска краха доллара в середине войны валют.

Самое важное тут – это то, что система безотлагательной проблемы – валют, рынков капитала и деривативов – это социальные изобретения и могут быть изменены обществом. Самая худшая динамика пугает, но ее можно избежать. Еще не поздно отойти от края бездны и обеспечить безопасность мировой денежной системы, основанной на долларе. К сожалению, простые решения не рассматриваются элитой, которая контролирует систему и кормится ее сложностью. Сокращающийся предельный доход вреден для общества, но полезен для тех, кто находится на другом конце доходов – как минимум, пока эти доходы не иссякнут. Сегодня финансовые ресурсы извлечены из общества и направлены прямо к элите в форме налогов, ипотечного мошенничества, ростовщических потребительских кредитов, кризисных цен и бонусов. Пока граждане раздавлены весом этих налогов, коллапс все более вероятен. Финансовая система должна быть возвращена к своей роли координатора торговых операций, а не завязываться сама на себе. Теория сложности указывает путь к безопасности с помощью упрощенных и маленьких организаций. Удивительно, но министр финансов Гайтнер и Белый дом способствуют развитию масштабной и концентрированной банковской индустрии, включая прото-глобальный центральный банк, размещающийся в МВФ. Любой успех в этом начинании просто ускорит падение доллара.

Глава 11

Завершающий этап войны – купюры, золото или хаос?

Лишь немногие экономисты и управленцы МВФ или мировых центробанков следуют многокомпонентной модели «деньги как энергия», речь о которой велась в предыдущей главе. Несмотря на обоснованность физики и бихевиоризма, подавляющее большинство экономистов не приветствуют междисциплинарные подходы. Центральные банки не приемлют резкое падение курса доллара. Однако экономистам, подобно служащим центробанка, хорошо известно о нестабильности доллара и о риске для устойчивости международного курса валют, вызванном валютными войнами. Рассматривая диапазон взглядов, от общепринятых до ультрасовременных, мы можем предвидеть четыре возможных исхода для доллара, так называемые «Четыре Всадника Долларового Апокалипсиса». Этих «Всадников» можно расположить в порядке возрастания их разрушающего потенциала следующим образом: несколько резервных валют, специальные права заимствования, золото и хаос.

Несколько резервных валют

Резервы страны можно сравнить со сберегательным счетом физического лица. Физическое лицо может обладать текущим доходом, получаемым на работе, а также иметь долги разного вида, но при этом сохранять некоторые сбережения – либо для будущего использования, либо на черный день. Эти сбережения могут быть вложены в акции и сырьевые товары или просто храниться в банке. Аналогичные опции есть и у государства с его резервами. Государство может использовать суверенный фонд государственного имущества для вкладов в акции или другие классы активов либо хранить часть в ликвидных активах и золотом стандарте. Ликвидные активы могут включать в себя облигации, деноминированные в различных валютах, каждая из которых называется резервной, так как государство использует их, чтобы инвестировать и диверсифицировать свои резервы.

Со времен Бреттон-Вудского соглашения 1944 года доллар остается лидирующей резервной валютой, однако он никогда не был единственной резервной валютой. МВФ ведет глобальную базу данных, которая отображает структуру официальных резервов, включая доллар США, евро, фунт стерлингов, иену и швейцарский франк. Недавние (видимо, 2011 года. – Примеч. ред.) данные показывают, что доллар составляет чуть свыше 61 % установленных резервов, в то время как следующий крупнейший элемент – евро – всего лишь чуть более 26 %. МВФ сообщает о медленном, но уверенном падении курса доллара за последнее десятилетие; в 2000 году доллар составлял 71 % общих установленных резервов. Это падение в статусе резерва происходит постепенно, без резких изменений, и оно соответствует расширению торговли между Европой и Азией, как и торговли внутри самой Азии.

Продолжение тенденции к уменьшению роли доллара на мировом рынке и изменению баланса резервов вызывает вопрос – что же станет с долларом, когда он перестанет лидировать и станет лишь очередной резервной валютой среди других подобных валют? И еще вопрос: а когда наступит переломный момент в преобладании доллара – когда он достигнет отметки 49 % общих резервов или же когда он станет равным следующей крупнейшей валюте, предположим, евро?

Барри Айхенгрин, видный специалист в этом вопросе, является ведущим приверженцем убеждения, что впереди нас ждет мир с многочисленными резервными валютами[61]. В ряде научных исследований и недавних популярных книг и статей Айхенгрин и его сотрудники продемонстрировали, что роль доллара как лидирующей резервной валюты не возросла спонтанно в 1944 году в результате Бреттон-Вудского соглашения, а на самом деле была достигнута еще в середине 20‑х годов прошлого века. Он также показал, что роль лидирующей резервной валюты смещалась то в сторону доллара, то в сторону фунта стерлингов – фунт терял лидерство в 1920‑х годах, однако преимущество было восстановлено в 1933 году после рузвельтовской девальвации доллара. В общих чертах, это дает основание полагать, что мир нескольких резервных валют не только осуществим, но уже возникал во время Первой Валютной войны.

Эти исследования привели Айхенгрина к правдоподобному и довольно приятному выводу, что в перспективе вновь существует возможность мира с несколькими резервными валютами, без единой преобладающей, и на сей раз на первом плане будут уже доллар и евро, а не доллар и фунт. Этот взгляд также открывает путь к дальнейшим изменениям с течением времени, где, в конечном итоге, китайский юань займет лидирующее место – совместно с долларом и евро.

Чего не хватает в оптимистичной интерпретации Айхенгрина, так это роли системного якоря, которую с успехом играют доллар или золото. Поскольку доллар и фунт менялись местами в 1920‑е и 30‑е годы, не было ни одного раза, когда хотя бы один из них не был привязан к золоту. В самом деле, доллар и фунт были взаимозаменяемы благодаря их совместной эквивалентности золоту. Девальвации хотя и возникали, однако, после каждой девальвации якорь возвращался в исходное положение. После Бреттон-Вудса якорь представлял собой доллар и золото, а с 1971 года якорь представлял собой доллар как лидирующую резервную валюту. Так что, даже когда золото перестало играть роль якоря, в послевоенное время всегда существовала опора. Никогда ранее несколько бумажных резервных валют не использовались без единого якоря. Следовательно, мир, который представляет себе Айхенгрин, – это мир резервных валют, брошенный на произвол судьбы. Вместо одного центрального банка, как злоупотребляющая своими привилегиями ФРС, в этом мире будет открыт сезон охоты для нескольких центральных банков, которые будут делать то же самое одновременно. По этому сценарию места для безопасной стабильной резервной валюты не будет, и рынки станут более изменчивыми и неустойчивыми.

Еще одно беспокоящее отклонение от оптимистичного взгляда Айхенгрина заключается в региональных валютных блоках, с местным преобладанием доллара, евро и юаня (и, возможно, рубля в российских сферах влияния в Восточной Европе и Средней Азии). Такие блоки могут возникать спонтанно, согласно известным моделям самоорганизации в сложных системах. Региональные валютные блоки могут быстро перерасти в региональные торговые блоки с ослабленной мировой торговлей, что, несомненно, является противоположностью тому, что представляют себе поборники идеи нескольких резервных валют, такие, как Айхенгрин.

Айхенгрин ожидает того, что он называет здоровой конкуренцией среди нескольких резервных валют. Он не принимает в расчет модели нездоровой конкуренции и дисфункции – то, что экономисты называют «гонкой уступок», которая может возникнуть, когда передовые центральные банки блокируют региональное господство через сетевой эффект и одновременно злоупотребляют своим резервным статусом, печатая деньги. Лучший совет для сторонников идеи нескольких резервных валют – «Будьте осторожны в своих желаниях». Это непроверенная и неиспробованная модель, без якоря в виде золота или единой валюты. Проблема отсутствия якоря может быть причиной, по которой доллар продолжает лидировать, несмотря на все трудности.

Специальные права заимствования

Пожалуй, не существует такой особенности международной валютной системы, которая была бы настолько покрыта тайной и мраком для неспециалиста, как специальные права заимствования или СПЗ. Для тех, кто в курсе, это совсем не так, да и неспециалистам разобраться не так уж сложно, поскольку СПЗ – вполне незамысловатое средство. СПЗ – это мировые деньги, контролируемые МВФ, ничем не подкрепленные и печатаемые по желанию. Как только МВФ выпускает СПЗ, они удобно устраиваются в резервных счетах получателя, как и любая другая резервная валюта. В международной финансовой системе СПЗ улавливают настроение популярного в 1985‑м хита британской группы «Dire Straits» – «Деньги даром».

Эксперты возражают против использования слова «деньги» применительно к специальным правам заимствования. В конце концов, физические лица не могут получить их, и если вы попытаетесь расплатиться СПЗ за пару бутылок вина в винном магазине, вряд ли у вас что получится. Однако СПЗ во многих отношениях соответствуют традиционному понятию о деньгах. СПЗ являются средством сбережения, поскольку нации хранят часть своих сбережений в активах, выраженных в СПЗ. Они являются средством международных расчетов, поскольку нации, которые имеют торговые дефициты или излишки, могут установить свои местные валютные торговые балансы с другими государствами с помощью средств, выраженных в СПЗ. Наконец, СПЗ являются расчетной денежной единицей, поскольку МВФ хранит свои бухгалтерские книги и документы, свои активы и задолженности в единицах СПЗ. Единственное отличие СПЗ от денег лишь в том, что лица и корпорации пока не могут использовать СПЗ в своих частных финансовых операциях. Однако планы о создании такого частного рынка внутри МВФ находятся в процессе подготовки.

Еще одно возражение применительно к трактовке СПЗ в качестве денег основано на том, что СПЗ определяются как корзина других валют, таких как евро и доллар. Аналитики, придерживающиеся этого взгляда, считают, что СПЗ не имеют собственной ценности или назначения, которые не зависимы от валюты в корзине, и, таким образом, они не являются отдельной формой денег. Это утверждение неверно по двум причинам. Первая заключается в том, что величина эмиссии СПЗ не ограничена какой бы то ни было величиной основных валют в корзине. Эти основные валюты используются для расчета ценности, а не для ограничения количества – СПЗ могут выпускаться в предположительно неограниченных количествах. Это дает СПЗ величину (или же «поплавок»), которая не привязана к валютам в корзине. Вторая причина заключается в том, что валютную корзину можно изменить. В самом деле, МВФ вынашивает план изменения валютной корзины таким образом, чтобы уменьшить роль доллара США и увеличить роль китайского юаня. Эти два элемента – безграничная эмиссия и изменение валютной корзины – дают СПЗ роль денег в международной финансовой системе, не зависимых от основной валюты, находящейся в корзине в любой период времени.

МВФ создал СПЗ в 1969 году во времена международного валютного спада. Повторяющиеся кризисы курса валют, буйная инфляция и девальвация доллара оказывали давление на глобальную ликвидность и резервные позиции многих членов МВФ. Несколько выпусков СПЗ были распределены в 1969–1981 годах; однако суммы были относительно небольшими и составляли приблизительно $33,8 млрд по валютному курсу на апрель 2011 года. После этого выпуск СПЗ прекратился на последующие 28 лет. Что интересно, исходные СПЗ 1969 года были оценены, ориентируясь на вес золота. Золотые СПЗ вышли из оборота в 1973 году, и им на смену пришла валютная корзина бумажных СПЗ, которая используется и по сей день.

В 2009 году мир вновь столкнулся с экстренным дефицитом ликвидности из-за потерь, понесенных в панике 2008 года, с последующим уменьшением доли долгового финансирования финансовых институтов и потребителей. Миру срочно нужны были деньги, и лидеры международной валютной системы обратились к сценарию 70‑х годов, чтобы их найти. На этот раз усилия направлялись не самим МВФ, а G20, которая использовала МВФ как инструмент глобальной валютной политики. Суммы были огромны и равнялись $289 млрд по валютному курсу на апрель 2011 года. Это глобальное чрезвычайное печатание денег прошло почти незамеченным финансовой прессой, которая была занята одновременным падением фондовых бирж и цен на недвижимость. Тем не менее это стало началом новых согласованных усилий «Большой двадцатки» и МВФ по продвижению использования СПЗ в качестве глобальной резервной валюты как альтернативы доллару.

Доллары, евро и юани не исчезнут под этим новым глобальным валютным режимом СПЗ; они, скорее, пригодятся во внутренних финансовых операциях. Американцы все равно будут покупать молоко и бензин, расплачиваясь долларами, так же как и сирийцы будут использовать свои сирийские фунты для тех же целей. Однако в таких глобально важных операциях, как фактурирование, международные синдицированные кредиты, финансовая помощь банкам и баланс выравнивания платежей, СПЗ будут новыми мировыми денежными единицами, а доллар, подверженный периодическим девальвациям и спадам, будет, согласно требованиям «Большой двадцатки», играть второстепенную роль в финансовой корзине.

Вдобавок к непосредственной печати СПЗ МВФ более чем вдвое увеличил кредитоспособность СПЗ – от докризисного уровня в $250 млрд до нового уровня в $580 млрд по курсу на март 2011 года. Эти расширенные кредиты и займы осуществляются за счет кредитования членами МВФ самого МВФ, который взамен выпускает СПЗ. Займы были придуманы для того, чтобы дать МВФ способность предоставлять ссуды членам, находящимся в бедственном положении. Теперь МВФ ориентируется на выполнение двух ключевых функций истинного центрального банка – функция создания денег и функция кредитора последней инстанции. СПЗ – своя форма денег, а «Большая двадцатка» – фактически совет управляющих. Так что предсказания создателей СПЗ в 1969 году теперь сбываются с еще большим размахом. День создания глобального центрального банка действительно и окончательно настал.

Даже при условии этих расширенных возможностей выпуска и займа СПЗ еще далеки от того, чтобы заменить доллар как преобладающую международную резервную валюту. Для успеха СПЗ как резервной валюты обладателям СПЗ потребуется крупный пул ликвидности потенциально инвестиционных активов с различными сроками платежа, в которые акционеры могут инвестировать свои балансы резервов, чтобы извлечь прибыль и сохранить стоимость. Для этого требуется облигационный рынок СПЗ с государственными и частными финансовыми инструментами и с сетью первичных дилеров и производных ценных бумаг, чтобы обеспечить ликвидность и леверидж. Такие рынки могут возникать постепенно в течение продолжительного периода времени. Однако ни МВФ, ни G20 не могут себе позволить такую роскошь, как время, поскольку другие источники ликвидности истощаются. К 2011 году Федеральная резервная система США сталкивалась с ограничениями своей способности обеспечения ликвидности без посторонней помощи. Китайский юань еще не был готов принять на себя роль резервной валюты. У евро были свои проблемы, обуславливаемые кризисом государственного долга своих периферийных членов. МВФ было необходимо ускорить появление СПЗ. Для этого требовался некий план действий. И этот план был предоставлен МВФ 7 января 2011 года.

В работе, озаглавленной «Увеличение международной валютной стабильности – задача СПЗ?», МВФ предоставил план по созданию ликвидного облигационного рынка СПЗ. Этот план, в сущности, предшествует идее заменить доллар как глобальную резервную валюту на СПЗ. Исследование МВФ определяет как потенциальных эмитентов, включая Всемирный банк и региональные банки развития, так и потенциальных покупателей, включая суверенные фонды благосостояния и глобальные корпорации. Исследование содержит рекомендуемые структуры сроков погашения и механизмы ценообразования, а также детальные диаграммы погашения, уплаты и финансирования таких облигаций. Было предложено изменить со временем корзину СПЗ с тем, чтобы увеличить значимость китайского юаня и уменьшить значимость доллара.

Исследование МВФ выражает оптимизм по поводу скорости и незаметности, с которыми это может быть достигнуто. «Опыт… подсказывает, что сам процесс может протекать быстро, и он не потребует существенной государственной поддержки», говорится в работе. И МВФ не приложил никаких усилий, чтобы скрыть свои намерения, объясняя, что «эти средства защиты могут стать зачатком глобальной валюты». Исследование также представляет график печатания СПЗ, показывая, что запуск в обращение новых СПЗ в размере $200 млрд в год положит удачное начало для мировой валюты.

Частные организации и ученые также внесли свою лепту в эти обсуждения. Одна группа многонациональных экономистов и служащих центральных банков, ведомая лауреатом Нобелевской премии Джозефом Стиглицем, высказала мнение, согласно которому СПЗ могут быть выпущены в государствах – членах МВФ, а затем быть трансформированы в депозиты, которые МВФ мог бы использовать для финансирования своих программ кредитования. Это могло бы ускорить подъем МВФ до статуса глобального центрального банка даже сильнее, чем предполагалось самим МВФ. Роль банка-депозитария, вместе с уже осуществляемой ролью валютного эмитента и последней кредиторской инстанции, по сути, могла бы сделать МВФ глобальным центральным банком. Подъем глобального центрального банка и мировой валюты автоматически поставит американский доллар и Федеральную резервную систему в зависимое положение.

С технической точки зрения, здесь МВФ поет славу глобальной мощи элиты в ответ на валютные войны и потенциальный крах доллара. Дилемма Триффина будет решена раз и навсегда, потому что ни одна страна больше не будет нести бремя обеспечения глобальной ликвидности. Отныне деньги будут печататься в мировом масштабе, не ограничиваемые активным балансом ведущего эмитента резервной валюты.

Но лучше всего, с позиции МВФ, это то, что не будет ни демократического надзора, ни учета операций по печатанию денег. Пока МВФ выстраивал свои планы по глобальной валюте в виде СПЗ, он также предложил увеличить более чем вдвое избирательное право члена МВФ коммунистического Китая – за счет таких демократических членов‑государств, как Франция, Соединенное Королевство и Нидерланды, наряду с прочими. Что любопытно, благодаря этой новой избирательной схеме двадцать стран – членов МВФ стали сильно напоминать список из двадцати стран – членов «Большой двадцатки».

МВФ придерживается явных антидемократических симпатий, или, как их еще можно назвать, «политических соображений». План СПЗ призывает к образованию «совещательного совета ведущих экспертов» для обеспечения руководства над количеством печатаемых денег в новой системе СПЗ. Вероятно, эти «ведущие эксперты» будут избраны из числа тех экономистов и служащих центральных банков, которые чуть не разрушили международную валютную систему в 2008 году. В любом случае они будут избраны без публичного слушания и тщательного рассмотрения прессой, как это бывает в демократическом обществе, и они смогут работать тайно, как только будут назначены.

Как замечательно выразился Джон Мейнард Кейнс: «Нет более тонкого, более верного средства уничтожения существующего базиса общества, чем безудержное печатание денег. Оно разворачивает законы экономики в сторону разрушения, причем настолько незаметно, что ни один из миллиарда не замечает этого». Если ни один из миллиарда не может осмыслить понижение качества, то, возможно, ни один из десятка миллиардов не будет в состоянии понять внутреннее устройство МВФ. Так и остается неизвестным вопрос, сможем ли мы заполучить более общую картину этого внутреннего устройства до того, как МВФ осуществит свой план по замене доллара СПЗ.

В конечном счете, план МВФ по СПЗ, как он был объявлен в черновом варианте документа, является методом, а не решением. Он ставит человечество перед неминуемым последовательным отказом от режима бумажных денег, создавая новые бумажные деньги. Этот план застилает проблемы бумажной валюты новым видом бумаги.

Однако у этого плана есть два потенциально роковых недостатка, которые могут помешать его выполнению. Первый недостаток – выбор времени. Сможет ли новое решение МВФ касательно СПЗ быть осуществлено до следующего финансового кризиса? Создание новой валюты, как это представляется МВФ, займет по меньшей мере пять лет, а возможно, и дольше. При возрастающем дефиците бюджета США, при кризисе государственного долга в Европе и при экономических пузырях активов в Китае мир может и не дожить до повсеместно доступных СПЗ без изначального краха валютной системы.

Второй недостаток в плане МВФ касается роли Соединенных Штатов. У Штатов хватает права голоса в МВФ, чтобы остановить план по СПЗ в его развитии. Расширение печатания и ссуд СПЗ с 2009 года было достигнуто с согласия США, в соответствии с предпочтениями администрации Обамы, многосторонним, нежели односторонним, решением по глобальным проблемам. Возможно, у новой администрации США 2012 года будет другой взгляд. К тому же существует простор для стратегии МВФ по замене доллара, которая может возникнуть как один из пунктов предвыборной кампании 2012 года. Однако сейчас СПЗ живы и здоровы и являются сильным участником глобальной валютной лотереи.

Возвращение к золотому стандарту

Золото рождает больше ярых мнений «за» и «против», чем любая другая тема в международном финансовом деле. У противников золотого стандарта всегда наготове старая цитата Кейнса о том, что золото – это «варварский пережиток». Легендарный инвестор Уоррен Баффет отмечает, что если поместить все золото мира в одно место, то это будет лишь огромная глыба сияющего металла, не дающая прибыль, как и не имеющая потенциала давать прибыль. Видный банковский деятель Роберт Зеллик довел до обморока элиту в ноябре 2010 года, просто упомянув слово «золото» в своей речи, однако он не отважился призвать к золотому стандарту. Среди элиты в целом поддержка золота считается чертой людей недалеких, несообразительных, тех, кто не может оценить преимущества «гибких» и «расширяющихся» современных денежных ресурсов.

Сторонники золота не менее непоколебимы в своем видении работников центральных банков как волшебников, которые производят деньги из ниоткуда, чтобы принизить с трудом заработанные деньги рабочего класса. Сложно представить себе другую такую финансовую проблему, в которой было бы меньше взаимопонимания между спорящими сторонами.

К сожалению, устоявшиеся позиции, как «за», так и «против», мешают новым идеям о том, как золото может послужить валютной системе двадцать первого века. Здесь имеет место нежелание (уходящее корнями в идеологию) находить пути примирения демонстрируемой стабильности золота с необходимостью некоторой степени свободы в управлении денежными ресурсами для того, чтобы реагировать на кризисы и исправлять ошибки. Примирение, таким образом, запаздывает.

Золото – не предмет потребления. Золото – не инвестиция. Золото – это деньги в полном смысле слова. Оно действительно в нехватке – все золото, произведенное за историю человечества, поместилось бы в кубе со стороной в 20 метров (около шести футов), примерно размером с маленькое пригородное офисное здание. Поставка золота из новой добычи растет в довольно медленном и предсказуемом темпе – около 1,5 % в год. Это слишком медленно, чтобы допустить сильную инфляцию; в сущности, небольшая стойкая дефляция станет наиболее вероятным исходом при золотом стандарте.

Золото обладает высокой плотностью; значительная часть меры веса сжимается до небольших размеров по сравнению с другими металлами, которые могут быть использованы в качестве денежной базы. Золото также обладает единообразной структурой и является элементом с определенными свойствами, занимая атомный номер 79 в таблице Периодической системы элементов. Такие продукты потребления, как нефть или пшеница, которые могут быть использованы для поддержки денежных ресурсов, имеют множество различных форм, что значительно усложняет их использование. Золото не ржавеет и не блекнет, его практически невозможно уничтожить, разве что особыми кислотами и взрывчатыми веществами. Оно ковко и поэтому может легко принимать форму монет и слитков. Наконец, золото имеет самую долгую историю использования в качестве денег, по сравнению с другими своими соперниками – более пяти тысяч лет, что показывает его пользу многим цивилизациям и культурам при разнообразных обстоятельствах.

Учитывая эти свойства нехватки, износоустойчивости, однообразности и прочего, позиция золота как денег кажется устойчивой. Тем не менее современные служащие центральных банков и экономисты не воспринимают золото как форму денег всерьез. Причины коренятся в Первой и Второй Валютных войнах, Великой депрессии и провале Бреттон-Вудских соглашений. Ведущий специалист по Великой депрессии Бен Бернанке, ныне председатель Федерального резерва, – один из наиболее влиятельных интеллектуальных оппонентов золота как валютного стандарта. Его доводы должны быть приняты к сведению сторонниками золота, а затем быть в конечном итоге отвергнуты, если спор продолжится.

Работа Бернанке по золоту и Великой депрессии опирается, прежде всего, на исследования Питера Темина (одного из ведущих исследователей Великой депрессии), Барри Айхенгрина и других, которые продемонстрировали взаимосвязь между золотовалютным стандартом с 1924 по 1936 год и мировой экономикой в целом. Бернанке резюмирует работу следующим образом:

Эмпирические данные подкрепляют выводы Бернанке, но эти данные лишь демонстрируют динамику «разорения соседа» в центре всех валютных войн. Точно так же можно сказать, что когда одна страна вторгается и разоряет другую, она станет богаче, в то время как потерпевшая сторона беднее – что, по сути, так же верно. Вопрос заключается в том, желаемая ли это экономическая модель или нет.

Если бы Франция сошла с золотого стандарта в 1931 году, как и Англия, преимущество Англии по отношению к Франции было бы опровергнуто. На самом деле Франция ждала до 1936 года, чтобы произвести девальвацию, позволяя Англии тем временем овладевать подъемом Франции. Никаких особенностей в результате нет – по сути, все довольно ожидаемо.

Сегодня, под руководством Бернанке, Соединенные Штаты собираются сделать то же, что сделала Англия в 1931 году, – произвести девальвацию. Бернанке удалось девальвировать доллар на абсолютной основе, что подтверждается многолетним подъемом цены на золото. Однако его попытка девальвировать доллар на относительной основе – по отношению к другим валютам – была более затяжной. Доллар колеблется по отношению к другим валютам, однако он значительно и последовательно не обесценивался по отношению к ним всем. Вместо этого сейчас происходит одновременное обесценивание всех валют по отношению к золоту. Результат этого – глобальная инфляция предметов потребления, и таким образом «разорение соседа» было заменено на «разорение мира».

В поддержку своего положения о том, что золото частично виновно в суровости и затяжном характере Великой депрессии, Бернанке создал практичную шестифакторную модель[63]. Она показывает взаимосвязь между денежной базой страны, созданной центральным банком, бо́льшей денежной массой, созданной банковской системой, золотовалютными запасами, с разбивкой по количеству и цене, и иностранными валютными резервами.

Модель Бернанке представляет собой перевернутую пирамиду, у которой золото и иностранная валюта находятся внизу, деньги, созданные Федеральным резервом, находятся выше золота, а еще больше денег, выпущенных банками, находятся в самом верху. Вся загвоздка заключается в том, что нужно достаточно золота, чтобы пирамида не перевернулась. До 1968 года закон США требовал минимального количества золота внизу пирамиды. Во времена Великой депрессии ценность золота по фиксированной цене должна была составлять 40 % от денежного запаса ФРС. Однако не существовало никакого максимума. Это значило, что денежный запас Федерального резерва мог сократиться, даже если запас золота повышался. Так и случилось, когда банкиры сокращали свой леверидж.

Как замечает Бернанке:

Бернанке формулирует две причины сокращения денежных запасов, даже при избытке золота. Первая причина включает в себя выбор стратегии центральных банков, а вторая – предпочтения инвесторов и частных банков в ответ на банковскую панику. Основываясь на этом выборе, Бернанке делает вывод, что при золотовалютном стандарте существует два равновесия денежного запаса. Одно равновесие существует, если уровень доверия высок, а соотношение заемных средств к стоимости активов расширено. Другое существует, если уровень доверия низок, а соотношение заемных средств к стоимости активов сокращено. Если отсутствие доверия служит причиной уменьшения количества денег через дегиринг, этот процесс может снизить уровень доверия, что приведет к последующим сокращениям банковских балансов и спадам в расходах и вложениях. Бернанке делает вывод: «В своей ранимости к самоподтверждающимся надеждам золотой стандарт, по всей видимости, породил прочную аналогию с… банковской системой, при отсутствии страхования депозитов». И вот перед нами вновь самоисполняющееся предсказание Мертона.

Для Бернанке, Айхенгрина, Кругмана и целого поколения специалистов, которые добились признания с 1980‑х годов, всё это было бесспорным доказательством. Золото было в основе денежного запаса; таким образом, золото являлось ограничивающим фактором расширения денежного объема в тот период, когда нужно было больше денег. Существовало аналитическое и историческое подтверждение, поддержанное эмпирическими данными Айхенгрина и моделью Бернанке, того, что золото было решающим фактором Великой депрессии.

По их видению, данные показывали, что золото помогло спровоцировать Великую депрессию, и те, кто первыми отказались от золота, первыми же и оправились от депрессии. С тех пор доверие к золоту как к денежному инструменту было потеряно. Дело закрыто.

Однако, несмотря на практически единодушный взгляд по этому вопросу, теория против золота имеет один огромный недостаток. Доводы против золота не имеют ничего общего с непосредственно золотом; все они связаны с политикой. Это можно увидеть, принимая модель Бернанке, а затем рассматривая альтернативные сценарии в контексте Великой депрессии.

Например, Бернанке заостряет внимание на соотношении монетарной базы к общему запасу золота и иностранной валюты, которое иногда называется «коэффициент покрытия». Пока золото лилось потоком в Соединенные Штаты в начале 1930‑х годов, ФРС могла бы позволить запасу монетарной базы расшириться до 2,5 единицы ценности золота. Однако Федеральному резерву это не удалось, напротив, монетарная база была сокращена, в частности, чтобы нейтрализовать расширительное воздействие на притоки золота. Таким образом, это был выбор курса Федеральным резервом. Сокращение денежного запаса ниже запланированного уровня может произойти при вмешательстве золота и без него, а также является выбором курса, не зависимого от запасов золота. Исторически и аналитически неверно обвинять золото в сокращении денежного запаса.

Бернанке указывает на банковскую панику начала 30‑х и на желание банков и вкладчиков сократить соотношение широкой денежной массы к монетарной базе. В свою очередь, банкиры выразили свое предпочтение золота иностранной валюте в формировании своих резервов. Оба наблюдения исторически верны, но не обязательно имеют отношение к золоту. Сокращение в соотношении широкой денежной массы к узкой денежной массе вовсе не обязательно включало в себя золото и могло произойти в любой момент – на самом деле это и в XXI веке происходит как последствие паники 2008 года. Замена центральными банками золота иностранной валютой затрагивает золото, но также представляет собой еще один выбор курса центральных банков. Эти банки точно так же могли бы выразить противоположное желание и повысить резервы.

Вдобавок к опровержению конкретного исторического анализа, существует несколько мер, которые центральные банки могли бы предпринять в 1930‑е годы, чтобы смягчить сложную денежную ситуацию, не стесненную золотом. Федеральный резерв мог бы приобрести иностранную валюту за счет свеже-напечатанных долларов – операции, сравнимой с современными валютными своп-линиями центробанков, – таким образом расширяя как американские, так и иностранные резервные позиции, которые могли бы обеспечить более усиленный выпуск денег. СПЗ были специально созданы в 1960‑х годах, чтобы разрешить проблему недостаточного резерва, возникшую в 30‑х. Если бы кризис глобальной ликвидности возник вновь, подобно 1930‑м годам, СПЗ могли бы быть выпущены, чтобы предоставить иностранную валютную базу, из которой могли бы проистекать выпуск денег и торговое финансирование – как и случилось в 2009 году. Это могло бы быть выполнено, чтобы предотвратить глобальный упадок в мировой торговле и глобальную депрессию. Опять же, этот тип выпуска денег может произойти совершенно без всякой связи с золотом. Любая неудача – это не вина золота, это вина выбранной стратегии.

Центральные банки 30‑х годов, особенно Федеральный резерв и Банк Франции, не смогли расширить денежный запас настолько, насколько возможно, даже при золотообменном стандарте. Это была одна из основных причин Великой депрессии; однако ограничивающим фактором было не золото, а, скорее, недостаток дальновидности и воображения со стороны центральных банков.

Можно подумать, что истинное возражение Бернанке по поводу золота заключается не в том, что оно было действительным препятствием к увеличению денежного запаса в 30‑е годы, а в том, что оно может стать таковым в наши дни. Во время Великой депрессии банкам не удалось использовать выпуск денег на полную мощь, хотя эта мощь никогда и не была безгранична. Бернанке, вероятно, хочет сохранить способность банков создавать потенциально безграничные запасы денег, что подразумевает отказ от золота. С 2009 года Бернанке и ФРС имеют возможность проверить свою стратегию безграничного выпуска денег в реальных условиях.

Обвинять золото в Великой депрессии – то же самое, что обвинять несчастную девушку-кассира в ограблении ее банка. Она могла присутствовать при ограблении, но не она совершала преступление. В случае с Великой депрессией преступление, выразившееся в недостаточном количестве денег, было совершено не золотом, а центральными банками, совершившими целый ряд грубых ошибок, которых можно было избежать. В международной финансовой системе золото – не стратегия, золото – инструмент. Обвинение золотого стандарта во всех бедах Великой депрессии было очень удобно центральным банкам, стремившимся получить возможность безграничного печатания денег. Центральные банки, а не золото, виноваты в Великой депрессии. А экономисты, которые продолжают обвинять золото, всего лишь ищут повод оправдать безграничные бумажные деньги.

Если золото реабилитируется от ложных обвинений в том, что оно являлось причиной Великой депрессии, сможет ли оно сыграть конструктивную роль сегодня? Как будет выглядеть золотой стандарт XXI века?

Некоторые из наиболее громогласных сторонников золотого стандарта на вездесущих блогах и форумах не могут объяснить, что именно они имели в виду. Общее понимание, что деньги должны быть привязаны к чему-то материальному и что банки не должны иметь возможность выпускать деньги без границ, всем ясно. Превратить это мнение в конкретную валютную систему, которая может справиться с периодическими трудностями – такими, как паника и депрессия, – гораздо сложнее.

Самый простой вид золотого стандарта – назовем его чистый золотой стандарт – это такой вид, в котором доллар определен как особое количество золота, и орган, который выпускает доллары, обладает достаточным количеством золота, чтобы выкупить доллары, не оплаченные на взаимно однозначной основе по установленной цене. В системе такого типа бумажный доллар действительно является складской распиской на количество золота, хранимое по доверенности владельца доллара, и подлежит погашению по своему усмотрению. При этом чистом золотом стандарте становится невозможно расширить денежную массу, не расширяя при этом запасы золота (посредством разработки золоторудных месторождений или другими средствами). Эта система введет умеренную дефляционную тенденцию в экономику, поскольку мировой запас золота возрастает на 1,5 % за год, в то время как реальная экономика, по-видимому, способна на 3,5‑процентный устойчивый рост при идеальных условиях. Если все уравняется, ценам придется падать на 2 % в год, чтобы выравнять 3,5‑процентный реальный рост с 1,5‑процентным увеличением в денежной массе. Эта дефляция может препятствовать займам с разницей. Чистый золотой стандарт допустит возможность создания кредита и долга посредством замены денег на долговые расписки, но не допустит возможности выпуска денег, выходящего за пределы количества золота на хранении. Такие долговые обязательства могут функционировать в экономике как замена деньгам или как «почти деньги», но они не станут деньгами в узком смысле этого слова.

Все другие формы золотого стандарта включают в себя некоторые формы левериджа вне существующего золотого запаса, и они могут принять две формы. Первая форма подразумевает денежную эмиссию, превышающую золотой запас. Вторая форма подразумевает использование денежных заменителей, таких, как иностранная валюта или СПЗ, в золотом пуле, на котором основаны деньги. Эти две формы левериджа могут быть использованы отдельно или в тандеме.

Этот тип золотого стандарта – назовем его гибкий золотой стандарт – требует внимания по ряду некоторых вопросов его формата. Каково минимальное процентное отношение денежной массы должно быть в виде золота? Достаточно ли 20 %? Внушат ли доверие 40 %? Исторически Федеральный резерв сохранял примерно 40‑процентный частичный золотой запас по отношению к базе денежной массы. В начале апреля 2011 года это соотношение все еще составляло примерно 17,5 %. Хотя США уже давно сошли с формального золотого стандарта, в соотношении золота и денежной базы остается нечто вроде теневого золотого стандарта, даже в начале XXI века.

Другие проблемы включают в себя определение денег с целью вычисления соотношения денег к золоту. В банковской системе существует несколько определений понятия «деньги», в зависимости от доступности и ликвидности учитываемых инструментов. Так называемая денежная база, или агрегат М0, состоит из банкнот и монет в обращении плюс резервы, которые банки хранят в ФРС. Более широкое определение денег – агрегат М1, который включает текущие чековые счета и дорожные чеки, но не учитывает банковские резервы. Федеральный резерв также вычисляет агрегат М2, что по сути является аналогом М1, в который, однако, включаются сберегательные счета, а иногда и депозиты. Аналогичные определения используются иностранными центральными банками. В апреле 2011 года американский М1 составлял около $1,9 трлн, а М2 – около $8,9 трлн. Поскольку М2 намного больше М1, выбор определенного понятия «деньги» будет иметь огромное влияние на подразумеваемую цену золота при расчете соотношения золота к деньгам.

Похожие проблемы возникают при решении вопроса о том, сколько золота должно учитываться при расчете. Должно ли учитываться только официальное золото для этой цели, или же сюда нужно включить золото, которым владеют частные лица? Должен ли расчет происходить единственно с учетом Соединенных Штатов или нужно так же предпринять попытку установить этот стандарт, используя золото, которым владеют все основные экономики?

Здесь стоит уделить внимание юридическому механизму, по которому новый золотой стандарт вступит в силу. Возможно, достаточно будет юридического статута, но статуты можно изменить. Поправка к Конституции США была бы предпочтительнее, поскольку ее сложнее изменить, следовательно, она будет внушать больше доверия. Какова должна быть долларовая цена золота при этом новом стандарте? Выбор неправильной цены был единственной огромнейшей ошибкой в золотовалютном стандарте 1920‑х годов прошлого века. Ценовой уровень в $20,67 за унцию золота, использованный в 1925 году, был в высшей степени дефляционным, так как ему не удалось принять во внимание массовое печатание денег, возникшее в Европе во время Первой мировой войны. Ценовой уровень в, предположим, $50 за унцию или даже больше в 1925 году мог бы быть немного инфляционным и, скорее всего, помог бы избежать некоторых из худших последствий Великой депрессии.

Принимая все вышеупомянутые факторы во внимание, мы можем прийти к ошеломляющим результатам. Не предполагая, что существует какой бы то ни было особый «правильный» уровень, следующие результаты подразумеваемых цен на золото, используя упомянутые факторы, показывают:

Чтобы добиться соблюдения дисциплины в каком бы то ни было режиме, свободный рынок золота должен иметь право существовать бок о бок с официальным курсом. Центральному курсу может затем потребоваться провести операции на открытом рынке по официальному курсу или приблизительно по нему.

Положим, что выбранный коэффициент покрытия – это тот, который был использован в Соединенных Штатах в 1930‑е годы, когда от ФРС требовалось удержать золотые резервы на отметке 40 % от денежной базы. Используя данные на апрель 2011 года, этот стандарт заставит цену золота быть установленной на отметке $3,337 за унцию. Федеральный резерв сможет установить узкий диапазон колебания валюты на, предположим, 2,5 % вверх или вниз относительно этой цены. Это значит, что если бы рыночная цена упала на 2,5 %, до $3,254 за унцию, то ФРС пришлось бы выйти на рынок и купить золото, пока цена не стабилизировалась бы ближе к $3,337 за унцию. И наоборот, если бы цена выросла на 2,5 %, до $3,420 за унцию, ФРС вышла бы на рынок как продавец, пока цена снова не составила бы $3,337 за унцию. Федеральный резерв может сохранять свою свободу регулировать денежную массу либо повышать или понижать процентные ставки, как он считает нужным, при учете, что коэффициент покрытия сохраняется и свободная рыночная цена золота остается стабильной или приблизительно на уровне официального курса.

Последняя проблема, которую стоит рассмотреть, – это степень гибкости, которую нужно позволить центральным банкам, чтобы они могли отклоняться от строгих коэффициентов покрытия в случаях чрезвычайного экономического положения. Существуют случаи, хотя и редкие, когда возникает истинный кризис ликвидности, или дефляционная спираль, и тогда быстрое печатание денег, превышающее коэффициент покрытия «деньги – золото», может быть желательно. Этот исключительный потенциал напрямую относится к вопросам, имеющим отношение к золоту, как утверждает Бернанке в своих исследованиях денежно-кредитной политики во времена Великой депрессии. Очень сложная политическая проблема, так как она сводится к вопросу доверия между центральными банками и гражданами, которых они якобы обслуживают. История системы центральных банков в целом являлась историей нарушенных обещаний, когда дело доходило до обращения денег в золото. История системы центрального банка – ФРС – в Соединенных Штатах, в частности, являлась историей продвижения банковских интересов за счет общих интересов. Как в условиях этой истории и сопернических отношений между центральными банками и гражданами может быть достигнуто необходимое доверие?

Два существенных элемента достижения доверия в новой системе, поддерживаемой золотом, уже были упомянуты: мощный правовой режим и обязательные операции на открытом рынке для стабилизации цен. Когда две эти опоры стоят на месте, мы можем рассматривать обстоятельства, при которых Федеральному резерву можно будет создавать бумажные деньги и превышать предельный уровень коэффициента покрытия.

Один из подходов будет заключаться в том, чтобы позволить ФРС превысить предельный уровень по своей собственной инициативе и предать это публичной огласке. Предполагается, что Федеральный резерв поступит так только в крайнем случае, как, например, при дефляционном спаде, подобном тому, который Англия испытывала в 1920‑х годах. В этих обстоятельствах операции на открытом рынке установят что-то наподобие демократического референдума по решению Федерального резерва. Если бы рынок сходился с ФРС во мнении относительно дефляции, тогда не было бы такого спроса на золото – по сути, Федрезерву, возможно, пришлось бы купить золото, чтобы сохранить ценовой уровень. Наоборот, если бы рынок подвергал сомнению, тогда бы спешка выкупить деньги за золото могла бы иметь результат, что могло бы стать мощным сигналом Федрезерву о том, что ему нужно возвращаться к первоначальному соотношению денег и золота. Основываясь на том, какие выводы сделали бихевиористские экономисты и социологи относительно «мудрости толпы», отражающейся в рыночных ценах, это может показаться более надежным руководством, чем доверие ограниченным суждениям нескольких экономистов и юристов, собравшихся в зале заседания советов директоров с высоким потолком.

Разновидность этого подхода будет заключаться в том, чтобы позволить Федеральному резерву превысить предельный уровень коэффициента покрытия золота по объявлению истинного чрезвычайного финансового положения совместным заявлением президента Соединенных Штатов и спикера палаты. Это помешает ФРС принять участие в односторонней финансовой помощи и валютных экспериментах и склонит ее к демократичному надзору, если ей потребуется расширить денежную массу в случае настоящих чрезвычайных положений. Процедура будет равняться «двойной дозе» демократии, поскольку выборные лица объявят подлинное чрезвычайное положение, и участники рынка будут голосовать своими кошельками, чтобы ратифицировать решение ФРС своим решением – покупать золото или нет.

Также необходимо обратиться к последствиям нового золотого стандарта для международной валютной системы. История Первой и Второй Валютных войн заключается в том, что международные золотые стандарты жизнеспособны только до тех пор, пока один из членов системы испытывает экономические затруднения (обычно из-за огромного долга), достаточные для того, что он решает искать одностороннее преимущество против своих торговых партнеров путем отказа от золота и девальвации своей валюты. Одним из решений этой модели односторонних прорывов может послужить создание мировой валюты, подкрепляемой золотом, подобной той, которую предложил Кейнс в Бреттон-Вудсе. Мы могли бы вновь использовать название, предложенное Кейнсом, – банкор. Банкоры не станут искусственными бумажными деньгами, как сегодняшние СПЗ, а станут настоящими деньгами, поддерживаемыми золотом. Банкор может быть определен как единственный вид валюты, который будет разрешено использовать в международной торговле и установлении платежных балансов. Отечественные валюты будут прикреплены к банкору, используясь для внутренних операций, и могут быть девальвированы по отношению к банкору только с согласия МВФ. Это может сделать одностороннюю (или беспорядочную) девальвацию (а следовательно, валютные войны) невозможной.

Проблемы, которые касаются возобновления золотого стандарта с гибкостью, достаточной, чтобы согласовывать деятельность современных центральных банков, заслуживают тщательного исследования, а не пренебрежения. Специальный институт, созданный американским Белым домом и Конгрессом, или, возможно, «Большой двадцаткой», мог бы пригласить самых блестящих экспертов и поручить им выполнить задачу по развитию доходного золотого стандарта чуть более чем за 5 лет. Этот институт занялся бы именно теми вопросами, о которых говорилось выше, уделяя особое внимание надлежащей фиксации цен, дабы избежать ошибок, совершенных в 1920‑е годы.

Основываясь на денежной массе США и размере их золотого запаса, а также используя критерий 40‑процентного коэффициента покрытия, цена золота дойдет примерно до отметки $3,500 за унцию. Учитывая недоверие граждан по отношению к центральным банкам и продолжительный опыт понижения ценности этими банками, вероятно, потребуются более широкая формулировка денежной массы и более высокий коэффициент покрытия, чтобы гарантировать уверенность в новом золотом стандарте. Проведение этой работы в мировом масштабе потребует еще более высоких цен, так как такие передовые экономики мира, как китайская, обладают запасами бумажной валюты, намного бо́льшими, по сравнению с США, однако намного меньшими, чем запасы золота. Этот вопрос заслуживает всестороннего исследования. Однако, основываясь на ожидаемой потребности в возобновлении доверия в мировом масштабе, наиболее вероятный исход – $7,500 за унцию. Некоторым наблюдателям это может показаться большим изменением в стоимости доллара, однако это изменение уже, по сути, имеет место. Просто оно еще не было признано рынками, центральными банками и экономистами.

Одно только объявление о такой попытке может иметь моментальное благотворное и стабилизирующее влияние на мировую экономику, поскольку рынки начнут ставить на будущую стабильность. Подобно тому, как рынки делали ставки на слияние европейских валют задолго до того, как евро вступил в силу. Как только подходящий ценовой уровень был установлен, он может быть заранее объявлен, и операции на открытом рынке могут начаться незамедлительно, чтобы стабилизировать валюты по новому золотому эквиваленту. Наконец, сами валюты могут быть привязаны к золоту, или новая мировая валюта, поддерживаемая золотом, может войти в оборот вместе с другими валютами, привязанными к нему. На этом этапе мировая деятельность и креативность, может быть, сменит курс с эксплуатации посредством манипуляций с бумажной валютой в сторону технологий, улучшения производительности и других инноваций. Глобальный подъем будет поддерживаться созданием истинного, а не бумажного богатства.

Хаос

Возможно, наиболее вероятный исход валютных войн и снижения стоимости доллара заключается в хаотичном, катастрофическом упадке доверия инвесторов, результатом которого станут чрезвычайные меры правительства для поддержания некой видимости функционирующей системы денег, торговли и инвестиций. Это не будет чьим-либо намерением или планом, скорее, это просто произойдет, подобно снежной лавине, спровоцированной падением последней финансовой снежинки на неустойчивый горный склон долга.

Нестабильность финансовой системы в последние годы была вызвана значительно возросшим разнообразием и взаимосвязью между участниками рынка. Встроенный риск возрастал в геометрической прогрессии благодаря значительно расширенному масштабу значимых срочных контрактов и левериджа в системных банках. Точная совокупность критических порогов всех участников рынка неизвестна, но система в целом определенно близка к критическому состоянию более, чем когда бы то ни было, по причинам, уже детально разобранным. Все, что нужно для того, чтобы спровоцировать обвал, – это подходящий катализатор, имеющий отношение к самым низким критическим порогам. Это необязательно должно быть важное событие. Помните, что небольшой и крупный пожар может быть вызван одним и тем же разрядом молнии, и не молния причастна к крупным возгораниям, а состояние мира.

Катализатор сам по себе мог бы заслуживать внимания. Тем не менее связь между катализатором и крахом не всегда может быть моментально очевидна. Ниже приведен один из сценариев образования цепи, ведущей к обвалу.

Инициирующее событие произошло в самом начале торгового дня в Европе. Аукцион правительственных облигаций в Испании неожиданно потерпел провал, и Испания оказалась не в состоянии отложить выплату своего долга, срок которой уже подошел, несмотря на обещания Европейского центрального банка и Китая поддерживать испанский рынок облигаций. Необходимые меры по выходу из этой ситуации были предприняты Францией и Германией, однако подрыв доверия уже был силен. В тот же день из Франции поступило не слишком ясное сообщение о банкротстве значительного дилера по облигациям. Обычно проблемы в Европе выгодны для доллара, однако в этот раз и доллар, и евро попали в осаду. Этих двух совместных плохих новостей из Франции и Испании было достаточно для того, чтобы несколько приверженцев доллара в голландских пенсионных фондах поменяли свои предпочтения в сторону золота. Хотя голландцы обычно неактивны в долларовой торговле в обоих направлениях, они нажимают на кнопку «продать доллар», и – несколько снежинок начинают падать. Вслед за этим в Женеве, в хеджевом фонде, был пересечен еще один критический для доллара порог, и этот фонд тоже нажимает кнопку «продать доллары». Теперь снежинки падают сильнее; теперь начинается снежная лавина.

Доллар быстро выходит из предыдущего установленного колебания цен и начинает достигать новых низких отметок, сопоставимых с ведущими показателями. Участники торгов с предварительно установленными пределами стоп-лосс вынуждены вести торговлю, как только эти пределы достигнуты, и эта торговля стоп-лосс всего лишь способствует общему импульсу, снижающему стоимость доллара. Когда убытки накапливаются, хеджевые фонды, застигнутые по другую сторону рынка, начинают продавать американские акции, чтобы заработать наличные для покрытия требований маржи. Золото, серебро, платина и нефть начинают подниматься в цене. Бразильские, австралийские и китайские фонды начинают выглядеть как безопасные убежища.

Как только участники торгов из банков и хеджевых фондов понимают, что масштабное падение курса доллара началось, им приходит в голову еще одна мысль. Если базовая ценная бумага оценивается долларами, а доллар при этом падает, тогда ценность этой бумаги также падает. На этом этапе напряжение на рынках иностранной валюты сразу же передается фондовым биржам, рынкам долговых инструментов и рынкам опционов, имеющим в своей основе доллар, подобно тому, как землетрясение перерастает в цунами. Этот процесс более не целесообразен и больше не рассматривается. На это больше нет времени. Выкрики «Продавайте все!» слышны по всем торговым залам биржи. Долларовые рынки и финансовые долларовые инструменты огульно обрушаются, в то время как товарные рынки и неамериканские фонды начинают оживать. Демпинг облигаций, выраженных в долларовом эквиваленте, является причиной подъема процентной ставки. Все это случилось до полудня в Лондоне.

Нью-йоркские трейдеры, банкиры и регулирующие органы были оторваны ото сна ожесточенными звонками от своих европейских коллег. Все они проснулись прямо к огромному дефициту и помчались на работу. В пригородном поезде в 6 утра, обычно наполненном сонными гражданами, негде яблоку упасть. Привычное правило «мобильным телефоном пользоваться запрещено» забыто. Поезд напоминает торговый зал биржи на колесах, коим он и стал теперь. К тому времени, когда банкиры прибывают в Манхэттен и на Уолл-стрит, долларовый показатель упал на 20 %, а срочные сделки с акциями снизились на 1000 единиц. Золото поднялось до $200 за унцию, пока инвесторы пробивали свой путь к безопасному убежищу, чтобы сохранить свое состояние. Противоположных инвесторов и любителей легкой наживы нигде не видно; они отказываются прыгать перед стремительно несущимся поездом. Торговля некоторыми ценными бумагами прекратилась, поскольку не было никакой предлагаемой цены. Долларовая паника распространилась полным ходом.

Некоторые рынки, в особенности фондовые биржи, делают автоматическую паузу, когда убытки превышают определенную величину. Другие рынки, как фьючерсные биржи, предоставляют официальные исключительные полномочия, чтобы справляться с беспорядочными спадами, включая увеличения маржи и ограничение позиции. Эти правила тут же не применяются к валютам и материальному золоту. Чтобы прекратить панику, центральные банки и правительства должны напрямую вмешаться, чтобы бороться с волнами частной торговли. В только что описанной панической ситуации масштабная согласованная скупка долларов и американских правительственных долговых обязательств центральными банками станет первой линией обороны.

Федеральная резервная система США, Европейский центральный банк и Банк Японии быстро организовывают телефонные переговоры на 10 утра по нью-йоркскому времени, чтобы обсудить согласованную скупку долларов США и погашение долга американского казначейства. Перед звонком центральные банки совещаются со своими министерствами финансов и с Минфином США, чтобы получить необходимые одобрение и параметры. Официальная кампания по скупке началась в 2 часа дня по нью-йоркскому времени, к моменту, когда Федрезерв засыпал отделы торговых операций крупнейших банков распоряжениями о «покупке» (касательно доллара и американских казначейских векселей) и «продаже» (евро, иен, фунтов стерлингов, канадских долларов и швейцарских франков). До начала покупки служащие ФРС сливают информацию своим любимым репортерам о том, что центральные банки сделают «все возможное», чтобы поддержать доллар, причем источники Федерального резерва особо используют фразу «без границ», описывая покупательную способность центральных банков. Утечка информации вскоре достигает все информационные агентства, новость становится известной во всех биржевых залах по всему миру.

Ранее игроки частных рынков начинали отступать, когда правительство вмешивалось в их дела. Частные инвесторы обладают меньшими средствами, чем государство, и хорошо знают извечное предупреждение: «Не пытайся идти против Федрезерва». В такие моменты, во многих ситуациях экономической паники, трейдеры рады сойти со своей выигрышной позиции, получить прибыль и уйти домой. Центральные банки могут затем прибрать весь этот беспорядок за счет налогоплательщиков, пока трейдеры продолжат жить, чтобы с новым днем идти в новый бой. Паника вскоре начинает идти своим чередом.

В этот раз, однако, все по-другому. Покупка облигаций Федеральным резервом рассматривается как подливание масла в огонь, поскольку ФРС печатает деньги, покупая облигации – то, чем рынки были обеспокоены прежде всего. Более того, Федрезерв напечатал так много денег и купил так много облигаций до начала паники, что, впервые, рынок засомневался в стойкости ФРС. К тому же способность обеспечения сбыта во время паники перевешивает покупательную способность Федрезерва. Торговцы не боятся ФРС и покупают «по предложенной цене», оставляя Федрезерв со всё бо́льшим и бо́льшим мешком облигаций. Трейдеры незамедлительно отказываются от своих долларовых доходов от продажи облигаций и скупают канадскую, австралийскую, швейцарскую и корейскую валюты вдобавок к азиатским акциям. Обрушение доллара продолжается, и американские процентные ставки еще сильнее взлетают вверх. К концу первого дня Федрезерв тушит костер уже не водой, а бензином.

Второй день начинается в Азии, и облегчения здесь не предвидится. Даже фондовые биржи в странах с предположительно сильными валютами, как в Австралии и в Китае, начинают обрушаться, поскольку инвесторы вынуждены продавать свои ведущие позиции, чтобы загладить убытки, и потому как другие инвесторы потеряли доверие ко всем фондам, облигациям и государственным долгам. Драка за золото, серебро, нефть и обрабатываемую землю обернулась паникой покупок, идущей в ногу с паникой продаж со стороны бумажных активов. Цена золота за ночь увеличилась вдвое. Один за другим чиновники закрывают азиатские и европейские фондовые биржи, чтобы дать рынкам возможность остыть и дать инвесторам время передумать насчет определения ценности. Но эффект получился совсем противоположный ожидаемому. Инвесторы делают вывод, что биржи, возможно, никогда не откроются снова и что хранение их запасов было, по сути, преобразовано в неликвидные частные акции. Некоторые банки закрывают свои двери, а некоторые крупные хеджевые фонды приостанавливают погашение долга. Многие счета не могут отвечать требованиям маржи и закрываются своими брокерами. Но это всего лишь преобразует недействительные активы в брокерские счета, и некоторые из них теперь сталкиваются со своим собственным банкротством. Пока паника распространяется по Европе уже второй день, все взоры оборачиваются к Белому дому. Обвал доллара равносилен потере доверия к США. Федеральный резерв и Казначейство сокрушены, и теперь только президент США мог восстановить доверие.

Военный жаргон усыпан такими выражениями, как «крайнее средство» и «машина судного дня» и другими подобными выражениями в прямом и переносном смыслах. В международной финансовой системе президент имеет малоизвестное крайнее средство невероятной силы. Это средство называется «Закон о чрезвычайных экономических полномочиях» 1997 года, принятый во время правления Картера как улучшенная версия «Закона о запрещении торговли с вероятным противником» 1917 года. Президент Франклин Делано Рузвельт использовал этот закон, чтобы закрыть банки и конфисковать золото в 1933 году. И теперь президент, столкнувшись с кризисом аналогичного масштаба, использует новую версию этого закона, чтобы принять аналогичные крайние меры.

Впрочем, использование этого закона ограничено двумя условиями. Во‑первых, должна существовать угроза национальной безопасности или экономике США, и эта угроза должна исходить из зарубежных государств. Второе условие – президент должен уведомить Конгресс уже после принятия мер. Однако в целом у президента есть почти диктаторские полномочия для реакции на чрезвычайное положение в стране. Сложившиеся теперь условия отвечают требованиям закона. Президент встретился со своими советниками по экономике и национальной безопасности и с составителями речей, чтобы подготовить наиболее драматичное экономическое обращение со времен Никсон-шока 1971 года. В 18.00 по нью-йоркскому времени, на второй день глобальной долларовой паники, президент вживую обратился к взволнованному мировому сообществу и издал приказ, состоящий из следующих действий, которые сразу же должны быть осуществлены:

• Президент назначит двухпартийную комиссию, состоящую из бывалых знатоков фондовых рынков и «ведущих экономистов», для того чтобы они изучили ситуацию и предложили подходящие рекомендации по реформированию в течение 30 дней.

• Все частное и иностранное золото, хранящееся в Федеральном резервном банке Нью-Йорка или в таких хранилищах, как HSBC или Scotiabank в Нью-Йорке, будет преобразовано в собственность американского Министерства финансов и перемещено в золотое хранилище в Вест-Пойнте. Предыдущие владельцы получат соответствующие компенсации, которые будут определены чуть позднее.

• Все переводы иностранных финансовых активов по казначейским обязательствам в форме электронных бухгалтерских записей в системе, обслуживаемой ФРС, будут незамедлительно приостановлены.

• Все финансовые институты внесут все казначейские обязательства в свои реестры по номинальной стоимости, и такие ценные бумаги будут храниться до срока платежа.

• Финансовые институты и Федеральная резервная система будут согласовывать усилия по приобретению всего нового выпуска казначейских обязательств, чтобы продолжать спокойное финансирование дефицитов США и повторное финансирование или выкуп любого невыполненного обязательства.

• Фондовые биржи будут немедленно закрыты и не откроются до следующего извещения.

• Весь экспорт золота США будет запрещен.

Этот промежуточный план предотвратит моментальный крах на рынке облигаций Казначейства за счет того, что не даст владельцам акций свободы движения, зато предоставит полномочия банкам по дальнейшим приобретениям. Конечно, постоянным решением эти меры не назовешь, они от силы выиграют пару недель, в течение которых можно будет придумать более длительное решение проблемы.

К этому моменту высокопоставленные политики признают, что бумажный доллар в его текущем понимании уже пережил свою пригодность. Его претензии на то, что он является средством сбережения, рухнули из-за отсутствия уверенности в нем и доверия к нему, и в результате все его другие функции как средства международных расчетов и как расчетной единицы исчезли. На данный момент необходима другая валюта. Сохранение текущего положения вещей недопустимо, следовательно, новая валюта должна поддерживаться золотом.

Теперь скрытый потенциал американской финансовой позиции будет раскрыт. За счет конфискации официального и большей части частного золота на территории США Казначейство будет владеть более чем 17 тысячами тонн золота, что составляет 57 % всего официального золотого запаса в мире. Это поставит США в почти схожее положение с тем, в которое они вошли в 1945 году после Бреттон-Вудса, когда страна контролировала 63 % всего официального золота. Такой запас позволит США поступить так же, как они поступили в Бреттон-Вудсе – диктовать очертания новой глобальной финансовой системы.

США могут объявить о выпуске «Нового доллара Соединенных Штатов», равного 10 прежним долларам. Новый доллар может быть конвертируем в золото по цене в 1000 новых долларов за унцию – что равняется $10 000 за унцию по старой долларовой системе. Это будет представлять собой 85‑процентную девальвацию доллара, оцененную в сопоставлении с рыночной ценой по состоянию на апрель 2011 года, и будет слегка больше, чем 70‑процентная девальвация от золота, разработанная Рузвельтом в 1933 году, но с аналогичным порядком величины. Это составит чуть меньше 95‑процентной девальвации, оцененной золотом, которая имела место при Никсоне, Форде и Картере в 1971–1980 годах.

Вследствие поддержки золотом Новый Доллар Соединенных Штатов будет единственной желательной валютой в мире – окончательный победитель в валютных войнах. Федрезерву будет отдано распоряжение проводить операции на открытом рынке, чтобы поддерживать новую цену золота, под гибким золотовалютным стандартом, как было описано выше. Налог на сверхприбыль в 90 % будет введен на все частные доходы от поднимающейся ревальвации золота. Соединенные Штаты затем пообещают щедрые льготные займы и гранты Европе и Китаю, чтобы обеспечить ликвидность для облегчения мировой торговли – почти так же, как это было сделано при осуществлении плана Маршалла. Постепенно тем сторонам, чье золото было конфисковано, преимущественно европейским странам, будет позволено выкупить их золото по новой, более высокой цене. Не возникает сомнения, что они предпочтут хранить его в Европе в будущем.

Уверенность будет постепенно восстановлена, рынки откроются вновь, появятся новые цены на товары и услуги, и жизнь продолжится с Новым Королем-Долларом в центре финансовой вселенной.

Или же нет.

Сценарий хаоса, который быстро следует за подъемом нового, поддерживаемого золотом, доллара, возникшего подобно фениксу из пепла, – всего лишь один возможный исход. Другие возможные сценарии будут включать непреклонный финансовый крах, за которым последует масштабный развал гражданского порядка, а в конечном итоге – крах материальной инфраструктуры. Эти сценарии знакомы нам из известных фильмов и романов, таких, как роман Кормака Маккарти «Дорога». Разные истории, включающие в себя предания о выживании после Апокалипсиса, рассматривают обычно Апокалипсис как следствие разрушения, причиненного вооруженными конфликтами, природными катастрофами и враждебными нашествиями инопланетян. В принципе, разрушение богатств, сбережений, доверительной собственности и уверенности как последствия валютных войн и падения доллара могут быть не менее разрушительными, чем враждебное нашествие инопланетян. Чистый капитал персоны будет состоять из тех вещей, которые она сможет унести на своей спине.

Еще одной из возможных реакций на обвал доллара будет вмешательство правительства куда более крайнего и принудительного типа, чем акты исполнительной власти, допускаемые Законом о чрезвычайном экономическом положении, как было описано выше. Подобное принуждение, вероятнее всего, возникнет в Азии или России и может включать в себя оптовую национализацию акционерного капитала и интеллектуальной собственности, закрытые границы и перенаправление производительности в сторону внутренних нужд, а не экспорта. Мир отступит в ряд полуизоляционистских зон, и мировая торговля рухнет. Результат будет прямо противоположен глобализации. Это будет представлять собой «Китайский консенсус» без свободной езды – ездить, правда, уже будет некому.

Название книги

Валютные войны

Рикардс Джеймс

Часть третья

Следующий всемирный кризис