I

Если сновидение становится отчетливым и понятным – наступило утро. В последнее время ему постоянно снились вьючные животные. Невиданные в реальной жизни мулы, буйволы, ослы… Сейчас Олег почему-то скакал на коне, приземистом, с длинной гривой, в маленьком седле, воздух становился полупрозрачным и водянистым из-за поднимающегося солнца – он от кого-то или чего-то отчаянно бежал. Страх ощущался ясно, настолько, что он проснулся. Пробуждение до нудного звона огромного будильника – вообще-то, в радость. Сразу можно включать фонарик и под одеялом читать очередную книжку – сейчас фаворитами являлись Любавский, Павлов-Сильванский и Допш на английском – пока механическое чудовище противным рыком все же не подаст сигнал, что пора на пробежку. И после этих двадцати пяти интенсивных минут физического развития в противовес духовному (Допшу данное время тоже не являлось лишним) можно собираться в школу. Но сегодня, едва он разомкнул веки, юный ученик увидел на фоне разгорающихся утренних заоконных сумерек фигуру брата в кресле. Уши на голове стали непропорционально большими – из-под наушников пробивался манящий звук, на проигрывателе «Электроника» горела красная лампочка. Новая пластинка!

Олег выпрыгнул из кровати, подбежал к Игорю. Тот со вздохом стянул наушники.

– Ну и что тебе не спится?

– А тебе? – разобиделся младший. Братец, наверное, пришел вчера слишком поздно – сначала тренировка, потом альбом выменивал – вот Олег раньше нужного и заснул. Мог бы Игореша, однако, разбудить, похвастаться. Не-е-ет, все себе, единоличник! И ночью обязательно раз прослушал, и утром раньше обыкновенного поднялся.

– «Цеппелины»! – гордо ответил тот. – 79-й, свежак!

– «Вход через выход»! – восхитился соня. – С обложкой?

– На, – Игорь взял со стола четырехугольный конверт и протянул его брату.

Тот жадно схватил искомое в руки и, отодвинув штору, поднес к окну. На обложке изображался человек, сидящий за стойкой бара. В руке он сжимал клочок почти полностью сожженной записки. Рядом стояло еще пять посетителей. Олег восхищенно присвистнул.

– А самое интересное, – заерзал в кресле старший, – что если вкладыш смочить водой, то он станет цветным! Я вчера еле вытерпел, так хотелось это сделать! Но я решил, что тогда ты меня точно убьешь.

– А за что еще я должен тебя убивать? – изумился ученик, и вдруг страшная догадка вонзилась в мозг. – Ты «Лед Зеппелин» не просто так взял послушать?

Брат, скорчив расстроенную мину, покачал головой.

– Ну конечно! – продолжил развивать дедукцию Олег. – Иначе кто б тебе дал конверт и разрешил эксперимент с вкладышем! И не купил – откуда деньги?!

Старший молча кивнул.

– Обменял! – ахнул соня. Все проспал!

– Ну, он пятьдесят рублей стоит! – оправдываясь, заговорил Игорь. – А не забрать я его не мог…

– На что выменял, рожа? – заскрипел зубами Олежка.

Старший виновато развел руки:

– На «Династию» «Кисс» и на квиновский «Джаз».

Юный меломан со стоном рухнул на соседний стул.

– Две за одну! Дурак!

– Сам дурак! – обиделся старший. – «Кисс» попиленный – максимум четвертак…

– «Квин» – сороковник! – чуть не заплакал Олег. – И причем тут деньги, это же моя любимая пластинка…

– Твоя любимая, но покупал ее я, и за свои! – рассердился Игорь. – Она тоже пиленная, так что – тридцатник. Итого – 55, все по-честному. Пятерку сдачи мне дали. Значочками своими занимайся, а в мои дела не лезь.

– Ну конечно, – Олег поднялся со стула и побрел было из комнаты. Обернувшись, выдавил из себя: – Я бы «Квинов» у тебя сам выкупил. Почему не предложил?

– Я «Джаз» переписал всем, кому можно, – приложив ладонь к сердцу, что означало крайнюю степень искренности, ответил брат. – Как и «Династию». Одна запись – трояк. Я на «Цеппелинах» минимум двадцатник сделаю. А то и тридцатник. А «Джаз» на мафоне можешь слушать.

– Спекулянт! – уже у двери пробормотал младший, впрочем, уже совсем не зло.

– Сам такой! – улыбнулся брат.

– Я умоюсь и вернусь – без меня вкладыш не трогай!

– Только ты в темпе.

– Ланна!

Олег юркнул через коридор в туалет, затем зашел в ванную и принялся долго плескать себе в лицо холодной водой, потер за ушами, смочил затылок и шею. Вытерся, тихо выполз, закрыл за собой дверь, шпионом прокрался на кухню. Открыл холодильник, как назло, звякнули бутылки. Наклонился, взял бутылку кефира, осторожно, прокрутив, снял зеленую крышечку из фольги, отпил из горлышка. Вот тебе и окончательное пробуждение. Заскользил вдоль стены обратно. В узком коридоре между стен была укреплена отполированная труба из нержавейки – домашний турник. Он подпрыгнул, ухватился поудобнее, начал подтягиваться. Раз-два-три… Десять… Восемнадцать… Слез, опять не дойдя до двадцати.

«Лентяй! – подумал Олег. – Ты не достоин носить гордое имя ригориста…»

Войдя в комнату, зажег свет. Только тут он заметил стоявший на письменном столе стакан с водой и кисточку. Да, брат уже вчера готовился совершить преступление века. Есть у него все-таки совесть – вовремя остановился.

– Поехали? – спросил младший. Игорь стащил наушники, повернулся к проигрывателю, осторожно снял иглу с крутящегося диска.

– Какой-то неправильный «Лед Зеппелин», – удивленно протянул он. – Мягкий, как дискач.

– Да ну! – в свою очередь изумился Олежка. – Хорошо, вечером вынесу вердикт.

– Вынесешь, вынесешь… Садись.

Юный ученик устроился на стуле, брат, стоя, окунул кисть в воду и начал медленно водить нежной щеточкой по бумаге.

– Что-то не расцвечивается… – мигом погрустнел старший.

– Может, время нужно? – повернулся к нему Олег.

– Да какое время! – начал кипятиться Игорь. – Надули, гады!

«Ригорист» взял в руки главный конверт, перевернул, долго изучал текст, затем ткнул в него пальцем.

– Место производство – Индия! По лицензии. Ну, и чего ты хотел?

– А мне сказали – «фирма’»! И что теперь делать? – брат запустил пальцы в густые волосы и сдавил себе голову. Да какую уж теперь «голову» – башку дурную!

– Бабки отбивать! – гордо отсоветовал Олежка. – На перепродаже денег уже не сделаешь. Только запись! Лицензионные – не дороже тридцатки!

– А-а-а!.. – застонал старший.

Только тут юный ученик понял, что говорят они не как обычно по утрам, шепотом, а во весь голос. Дверь отворилась, и вошел заспанный отец.

– Ну почему у всех дети, как дети, – щурясь на свет электролампочки, сказал он, – любят поспать, поваляться, а у меня ежедневное «и вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос»? Ну что вас заставляет вскакивать ни свет, ни заря?

– Кто рано встает, тому бог дает, – спокойно ответил Игорь.

– Морока мне с вами, – произнес папа, широко зевнув. – И маму разбудили… Значит, надо провести лишние минуты с пользой!

– Ага, – ответил Игорь и включил проигрыватель. – А мы чем занимаемся?

Младший поднял руку, как перед учителем на уроке.

– Я пойду, побегаю?

– Пойдешь или побежишь? Что за построение фразы – «пойду» и одновременно «побегаю»? Как так можно поступать с русским языком? Два! Кол!

– Извини, пап… – Олежка опустил глаза, не зная, куда деться от стыда.

– И?..

– Я, пожалуй, отправлюсь на утреннюю пробежку…

– Отправляйся. Три с плюсом, – отец опять зевнул, развернулся и ушел.

Младший одевался под хихиканье брата, что только добавило скорости. Олег взял с полки ключи, вышел в коридор, быстро натянул кеды, открыл дверь и шмыгнул наружу. Сразу прыгнул на лестницу – лифт для больных и пожилых. Пятый… Третий… Первый. Выбежав на улицу, принялся делать махи руками, так и засеменил трусцой вдоль Ломоносовского. Привычный маршрут – до Николая Коперника, и по этой улице мимо цирка и музыкального театра до Университетского, затем, уже с ускорениями, обратно.

Домой он ввалился мокрый от пота. Скинув кеды, помчался под душ в ванную комнату. Как хорошо, что Игорь не успел ее занять – видимо, исследование идеологического врага продолжается.

Только, вытирая волосы полотенцем с космической скоростью, вышел, как по квартире покатился мощный зов мамы:

– Дети, завтракать!

– По дороге съем! – прокричал он в ответ, заходя в комнату. Брат по-прежнему сидел в наушниках – все правильно, с первого раза музыку никогда не распробуешь. В прошлом году, летом, Олег даже отказался от поездки в пионерский лагерь, когда Игорь притащил сразу две пластинки «Дип Перпл». Слушал все композиции подряд, пока, думается, каждую песню наизусть не выучил.

В дверях появилась мама.

– Что означает «по дороге?» А чай?

– Уже на столе? – Игореша стягивал наушники.

– На столе. Марш на кухню!

Старший легко поднялся из кресла и вышел вслед за мамой. Олег торопливо надел школьную форму, повязал пионерский галстук, открыл-закрыл портфель – все ли учебники и тетради вчера сложил, не ошибся?

Остальные уже собрались за кухонным столом. Папа, поправляя очки у переносицы, читал (очевидно, взятый на работе) свежий «Новый мир», не глядя, брал чашку и отпивал маленький глоток. Игорь роботообразно (мысли находились в плену у музыки) жевал. Мама, увидев младшего, улыбнулась, подвинула ближе к нему тарелку, на которой лежал стандартный бутерброд – белый хлеб, сливочное масло, сыр.

– А колбаса? – разочарованно произнес вошедший.

– А колбаса в гастрономе после обеда, – улыбнулась мама. – Готов к подвигу? В прошлый раз я простояла в очереди два часа.

– Не-е-ет! – возмутился Олег. Два часа драгоценного времени! Сто двадцать минут! При том, что старшего братца не будет дома, а в нем, в этом доме, лежит новый альбом «Лед Зеппелин»!

– Не надо ему в гастроном, – отец отложил журнал в сторону и сосредоточился на чае. Сделав два больших глотка, добавил: – Вечером Константин Сергеевич в гости приходит, помнишь?

– Забыла! – всплеснула руками мама.

– Наверняка копченую колбасу принесет, как обычно.

– И коньяк, – растянула губы в улыбке мама.

– И кофе! – поднял указательный палец папа.

– Обожаю кофе! – супруга сдавила ему бицепс – ну, то место, где он должен быть.

– Молодежь! – воззвал глава к младшим членам семьи. – Какие планы на вечер?

– Никаких! – немедленно отреагировал Олег. Ожидаемый сегодня гость – папин начальник, если он приходит к ним домой – значит, только что вернулся из очередной загранкомандировки, а это, в свою очередь, говорит о том, что он привез в подарок лично ему иностранный футбольный значок. А Олежка, между прочим, собирает значки на футбольную тематику с восьми лет, прошло уже четыре (ничего себе!) года, на шести вымпелах не умещаются, пора покупать седьмой…

– У меня – тренировка! – заявил Игореша.

«И свидание с Жанкой», – чуть не ляпнул «ригорист», но вовремя прикусил язык.

– Лариса, – вопрошающий обратился к супруге. – Объясни, откуда в семье ученых этот чемпион мира?

– Я нормально учусь, – пробормотал брат. – А спорт я люблю.

– И какой спорт! – не приняв во внимание замечание об учебе, продолжил папа. – Пентатлон! В шестнадцать лет – пять видов спорта! Да я на коня и не залезу! Я не стрелял ни разу!

– А еще шпага, – поддакнул младший. – Тут все просто – думаю, он в деда по маме. Раз тот закончил войну командиром разведроты, значит, до этого он просто служил, допустим, лейтенантом. Допустим, командиром взвода. А раз так, надо было переходить линию фронта и добывать языков. То есть вынимать нож и резать врагов. Четверых зарезал, пятого – в плен.

– Олег! – возмутилась мама.

– Это ты у нас – книжный червь, – продолжил юный меломан, обращаясь к папе, – а твой отец, мой дед Александр Андреевич, между прочим, на Курской дуге воевал. С одним противотанковым ружьем с двумя патронами и одной обычной винтовкой системы Мосина с пятью пулями на десять человек против двух «Тигров»! Если бы его за водой не послали, и его мина не накрыла с ранением в ногу, не появился бы на свет ни ты, ни я, ни Игорь.

– Болтать твоему Александру Андреевичу надо поменьше, вот что! – закипел папа. – Смущает мне, понимаешь, тут юные умы антисоветской пропагандой! Это он от старости уже сказки сочиняет! Что он тебе еще говорил?

– Папа! – вскочил со стула Олег. – Ты отлично знаешь, что это не пропаганда, а настоящая правда! Ты имеешь доступ почти к любой исторической литературе. Даже в твоей домашней библиотеке можно много сведений о любом периоде истории почерпнуть, в том числе и текущего века!

– Сядь! – махнул рукой Иван Александрович. – Ты же понимаешь, что для некоторых такое знание может быть обременительным?

– Понимаю! – буркнул сын и разом допил чай.

– Поэтому, – продолжил папа, – вне стен этого дома, – и он обвел вокруг рукой, – не нужно про одну винтовку на десять человек. Вырастешь, поймешь.

– Да я и сейчас уже понимаю, – «ригорист» отвернулся и стал смотреть в окно.

– А дедушка твой – тоже книжный червь. Просто война прервала его учебу. После победы он вернулся в университет и занялся наукой.

– Вот и славно, – подвела черту мама. – Дети, идите в школу, а то опоздаете.

Ребята потолкались в коридоре, взяли свои портфели, попрощались с родителями, вышли из квартиры и по лестнице сбежали вниз. Затем бодро потопали по направлению к школе.

– А-а-а-а! – крикнул Олежка, сжав и подняв вверх левый кулак. – Ненавижу его лицемерие!

– А я его понимаю.

– Слушай, я в доме уже все книги прочел, кроме тех, которые на латыни и древнегреческом. В том числе и про революцию, и про войну.

– Все – это невозможно! Их там три-четыре тысячи штук!

– Во-первых, меньше. Во-вторых, все. Еще раз: все. Некоторые по два раза. Некоторые – втайне от папы. Стащил, прочитал несколько десятков страниц, аккуратно вернул на место. На следующий день опять стащил-вернул.

– Ты даешь!

– И там столько свидетельств, что они просто количественно не могут все быть ложью. Вот я Гудериана в прошлом месяце за четыре дня проглотил. Да, он фашист – это понятно. Но ведь читаешь коммунистов, а тем более независимых исследователей, некоторые события описываются почти одинаково – черным по белому. И отнюдь не соответствуют нынешним версиям. Та же оборона Москвы. А мамин самиздатовский Гроссман, которого она прячет под кроватью? Там Сталинград немножечко другой…

– Слышишь, ты, гений малолетний! Дед на пенсии, может что угодно вспоминать. У отца же вся карьера впереди. И такие разговоры ты можешь вести только со мной!

– Или с дедом.

– Или с дедом.

– А у папы какую карьеру ты имел в виду? Он уже лет пятнадцать – обычный препод.

– Он кандидат исторических наук!

– А его начальник Константин Сергеевич, на два года младше – доктор исторических наук!

– Ну, раз они дружат – может, чем и поможет. Хотя мне он совсем не нравится. Даже противен, пожалуй.

Олег внезапно остановился.

– Ты знаешь, я с тобой почти всегда согласен. Но тут – вряд ли. Вполне себе человек.

– Ну, – Игорь почесал затылок, – может, это субъективное. На подсознательном уровне. Просто не нравится.

– Меняем тему, – младший вновь перешел на быстрый шаг. – Вчера так поздно явился, потому, что ходил на свидание с Жанкой?

– Сейчас подзатыльник получишь!

– Ах-ах-ах! С Жжжжанной!

– Ничего не буду рассказывать.

– Молчу-молчу.

– Ну да. У Грабецкого обменял пластинку – нет, гад, это же надо, так надуть! – а потом смотался с ней в кафе-мороженое. А поздно пришел, так как расстаться не могли.

– Это почему?

Старший гордо посмотрел на брата сверху вниз.

– Целовались!

– Ух ты!.. – завистливо протянул Олег. – В губы?

– Конечно, в губы. А как еще целуются?

– Долго?

– Да минут сорок.

– Заливаешь!

– Зачем? Только если скажешь кому, – Игорь поднес к его носу свой спортивный кулак, – убью.

– Я – могила! – пообещал завистник.

Повернули за ближайший дом, показалось здание школы.

– А ты ей в любви признался? – задал Олежка вопрос.

– Конечно! Думаешь, она просто так стала бы целоваться?

– А она тебе?

– Она мне – нет. Может, стесняется?

– А может, не любит?

– Да ну! Мы уже полтора года через день видимся… Не может быть.

Игорь заметил стайку своих десятиклассников у входа, ткнул младшего в плечо и сказал:

– Ладно, до вечера. С пластинкой осторожней!

– «А то убью!» – противным донельзя голосом пропищал Олег и сам засмеялся. – До скорого!

Пока брат здоровался с друзьями, ученик шестого «А» вбежал по ступенькам в школу.

 

II

Первым уроком сегодня поставили химию, которую Олежка люто ненавидел. Не преподавателя – нет, что вы! – именно предмет. Даже скучные физика, алгебра, биология – в случае чего, полистал десять минут учебник на перемене, и все, готов. А химия не поддавалась, и ее приходилось зубрить, в чем он никому не признавался – так этого стыдился.

Учительница появилась в классе раньше всех, каждого входящего с улыбкой направляла по одной ей понятному принципу за определенную парту. Юный меломан сначала удивился, потом сердцем почувствовал – готовится недоброе.

Никто не рассаживался так, как приказала в начале учебного года классный руководитель Оксана Витальевна, кроме, естественно, тех уроков, которые она вела лично – Истории средних веков и Истории России – с древнейших времен до начала XVI века.

Олег всегда садился рядом с Леной Гончаровой. Как-то, розовея, краснея и пунцовея, она на выходе из здания школы сама попросила донести ей до дома портфель. Что на языке школьников означало – ты мне нравишься. Мальчик поначалу был ошарашен и смущен, но постепенно это вошло в ежедневную привычку. Затем они оказались вместе за партой, а закрепил их необъявленный союз какой-то праздник. После торжественной части состоялось так называемое «пионерское чаепитие» – ученики принесли с собой печенье, выпечку, конфеты, кипятили воду в пузатом электросамоваре, заваривали «Трех слоников» и танцевали (конечно, одни девчонки) под музыку кассетного магнитофона. В тот раз Олежка впервые появился при одноклассниках в привезенных родителями из курортной поездки в Болгарию джинсах (которые оказались потом и не джинсы вовсе, ибо не «терлись» ни от стирки, ни от носки, а непотертые джинсы – или «самопал», или вообще туфта) «Ли Купер», и чувствовал себя первым красавцем на деревне. Лена пригласила его на «медленный» танец, и во время него он едва касался ее талии выпрямленными дрожащими руками, отодвинувшись на максимально возможное при таком расположении партнеров расстояние. В течение этого четырехминутного страшного и волнующего приключения он позабыл обо всем на свете, но что происходило в последующие дни! Ребята ему не давали расслабиться ни на секунду – «жених и невеста», и все тут! Доведенный до умопомрачения, он кидался в драку с каждым, кроме Астафьева – тот занимался хоккеем в «Спартаке» и выглядел не шестиклассником, а, скорее, выпускником ПТУ, с ним драться – что паровоз руками толкать. Друзья решили «бешеного» (Олег скорее бы сказал о себе того периода – «взрывной и излишне эмоциональный») оставить в покое. То есть получилось, что он с Гончаровой «ходит» – а это вызывало только уважение.

Но сейчас школьников рассадили по принципу равенства интеллекта – отличников с отличниками, а двоечников – с двоечниками, чтобы не списывали. Юный меломан догадался, что будет контрольная. Выстрел из-за угла, засада, снег летом. Когда учительница подтвердила его догадку и принялась выводить крошащимся мелом на доске задание, он не вытерпел.

– Руфь Натановна! – громко выкрикнул Олежка. – Перед любой контрольной сначала объявляют тему, и предлагают начинать подготовку минимум за три дня! Так, как делаете вы – нечестно!

Класс одобрительно загудел.

Химичка повернулась, отложила в сторону мел, потерла ладони и, улыбнувшись, ответила:

– Белолобов, я понимаю, что ты ярко выраженный гуманитарий, и мой предмет интересует тебя в гораздо меньшей степени, чем, например, Крымская война, но тем не менее, ты справляешься. А кое-кто, – тут она повысила голос, – не справляется! И этот «кое-кто» на прошлой контрольной был задержан со шпаргалкой! То есть, как ты правильно заметил, «заранее подготовился». Так что теперь – только экспромт. Знания или есть – тогда у вас не будет трудностей, – или их нет. Так что «спасибо» говорите не мне, а… – тут она сделала паузу, – ну же, смелее! А Жене… – класс молчал, только противная Зырянова пискнула:

– Астафьеву!

– Правильно! Еще раз!

– Жене… Астафьеву… – раздалось еще несколько нестройных голосов.

– Ну же, еще смелее! Я понимаю, урока «Пение» у вас уже нет, но навыки не должны пропасть так быстро! Итак, хором, три-четыре!

– Жене Астафьеву!!! – заревело почти две трети класса.

Сашка Лапшин по естественной кличке «Лапша», примерно совпадающий с хоккеистом в размерах, обернулся, показал тому кулак и прошипел:

– Ну, Астафа, козел!..

Жека молча сидел один за последней партой, сложив руки на груди, насупившийся и нахмурившийся, на его щеках выступили два розовых пятна.

– Итак, – Руфь Натановна посмотрела на часы, – у вас ровно сорок минут. Начали.

Рядом с Олегом она определила отличника Тригновского по кличке «Тренога», тот, не более чем за тридцать секунд изучив написанное на доске, мертвой хваткой сжал ручку и принялся яростно строчить всеми этими ненавидимыми буквами-символами-закорючками в своей тетради в клеточку.

Юный меломан тяжело вздохнул, пытаясь вспомнить рецепты получения соляной, серной и прочих кислот, что-то открылось в голове сразу, что-то позже – мучаясь, высунув язык, кусая нижнюю губу, потирая кончик носа, испачкав пальцы чернилами, он все же дописал ответы вовремя и сдал тетрадь вместе со всеми. Выйдя из класса, вдохнул полной грудью. Младшеклассники уже носились вдоль стен, играя в «сифона» – бросание друг в друга грязной губкой, предназначенной для стирания со школьных досок следов мела, девчонки прыгали через растянутые резинки, кто-то лихорадочно сверлил взглядом страницы учебника перед уроком – вчера оказалось некогда, хулиганы сбивались в стайку, чтобы спрятаться за лестницей для азартной игры на деньги «чу», десятиклассник с красной повязкой на рукаве, что означало «дежурный», отвешивал подзатыльники разбегавшимся «сифонистам», пятиклассники довели «слона» до двенадцати человек, пока все вместе не рухнули на пол с визгом и хохотом, восьмиклассники прямо на потертом паркете делили разбросанные почтовые марки.

К Олегу подошли Шило – Жорка Шиляев, и Кипиани – Леха Данилин из параллельного, получивший свое прозвище за не по-детски мудрое умение играть в футбол. Дружески ткнув соседа по подъезду в плечо, последний сообщил:

– Вождь! Я тут с ребятами из пятого дома разговаривал, они предлагают на ящик лимонада схлестнуться.

– У пятого очень приличная команда. И там двое семиклассников, – заметил Белолобов.

– Ну и что? – возразил Жорка. – И не таких гоняли.

– Когда?

– Начнем сразу, – продолжил разговор Кипиани. – Играем до двух побед, если понадобится, проводим три встречи. Первый матч – сегодня.

– Во сколько?

– В четыре.

– Нормуль. Кого еще берем?

– Думаю, – ковырнул в носу Леха, – тебе в нападение Борьку Коренева в подмогу, в защиту Шурку Гладилина, Демосфена, Жорку, – тот согласно кивнул, – а мне в центр Щетинина.

– Да Щетка же деревянный, прости, господи! – всплеснул руками Олег.

– Больше некого. Леня болеет, а если Бышу в поле выпускать, тогда в ворота никто не встанет.

– А кто в запасе – ну, на всякий случай?

– Новиков.

– Новиков без очков дальше трех метров не видит ничего, а в пенсне ему мама бегать не разрешает!

– Ребзя! – поднял руку Шило. – Давайте Астафу позовем!

– Дохлый номер! – возмутился Кипиани. – Он не из нашего дома, а это – запрещено. Да и наверняка у него в пять тренировка в «Лужниках».

– Не подумал, – почесал макушку Жорка. – Ну что, Вождь, будешь?

– Спрашиваешь.

– Тогда в 15:45 на площадке.

– Договорились.

Друзья, обнявшись, отошли в сторону, Шиляев дернул за косичку Ирку Нарубину, та глухо шлепнула его тяжелой папкой по голове. Шило сразу упал на пол и принялся дергать ногами, изображая умирающего. Ирка сначала прокричала безвременно павшему что-то нелицеприятное, потом отправилась по своим делам, пряча улыбку.

Раздалась трель звонка. Держа портфель подмышкой, Олег пошел на физику.

Лена уже заняла их обычную «третью» парту. Он плюхнулся рядом и прошептал:

– Привет! С этой контрольной даже поздороваться нормально не мог!

– Привет! – прошептала она в ответ. – Пойдем сегодня в кино?

Олежка чуть не икнул. Кино! Оказавшись рядом с ним в темноте, Гончарова всегда брала его ладонь в свою и так и сидела до окончания сеанса – даже если у ее друга от волнения эта самая ладонь начинала предательски потеть. Иногда невзначай касалась его коленкой, тогда он вовсе воспарял над миром. С ужасом он понимал, что когда-нибудь наступит момент, когда они окажутся на местах в последнем ряду, и ее придется поцеловать. Поцелуй! Он даже зажмурился от страха.

– Не могу, – ответил Олег. – К нам папин друг приходит в гости – они работают вместе. Напившись коньяку или водки, эта пара начинает яростно спорить между собой на актуальные темы исторической науки, и после двух-трех часов таких прений я у них выступаю мировым судьей или выдвигаю третий, свой, взгляд на проблему – тогда они набрасываются на меня сообща.

– Ладно, – грустно улыбнулась Лена. – Может, завтра?

– Завтра – с удовольствием.

Она пожала его руку и отвернулась – в помещение стремительной походкой ворвался учитель Федор Федорович. Он всегда считался добрым, никому не ставил «двоек» и терпеливо объяснял по двадцать раз одно и то же даже самому тупому учащемуся. С Белолобовым он любил обсуждать астрофизику, и когда вдруг на ровном месте начиналось погружение в непонятные большинству темы, большинство радостно откладывало ручки в сторону, ибо знало, что уже до конца занятия переходящая все на более и более высокие тона беседа не прекратится. Но неделю назад преподавателя смертельно обидел его же подшефный любимый 10-й «Б». Неизвестно, кому именно пришла в голову идея злой шутки, но выполнили ее с блеском: новенький «запорожец» классного руководителя на руках перенесли со школьной стоянки на газон и втиснули – очень аккуратно, без малейших повреждений – меж двух молодых, но уже крепких берез. Понятно, что самостоятельно Фёр Фёрыч выехать из западни не смог – пришлось через ГАИ вызывать спецтехнику. На следующий день учитель заводился с пол-оборота, ругался со всеми и вся, а половину Олежкиного 6-го «А» назвал за непонимание простейших уравнений, объясняющих взаимодействие тел в Солнечной системе, «одноклеточными». Затем вдруг замкнулся в себе и объявил всей школе своеобразный бойкот. Его класс в прошлом году оборудовали по последнему слову техники – одним нажатием тумблера окна закрывали тяжелые шторы, а поверх письменной доски опускался белоснежный экран, на который проецировали слайды с фотографиями и схемами, и металлический голос, воспроизводимый через огромные динамики бабинным магнитофоном, объяснял эти изображения – даже из других районов приезжали смотреть, «перенимать передовой опыт».

Теперь Федор Федорович для всех без исключения заводил свою механику – следите, не следите, мне все равно, – а сам удалялся в лабораторную. Первоначально свобода пьянила – кто вовсе убегал из класса, кто болтал, кто выполнял задания по другим предметам, но потом до всех дошло, какая глубокая обида залегла в когда-то давно прооперированном сердце старого педагога, и школьники сидели, будто воды в рот набрав, понимая, что только таким поведением можно добиться от преподавателя прощения для всех учащихся.

– Тема урока – давление в жидкости и газе. Смотрим, наслаждаемся, – сказал Фёр Фёрыч, переключил несколько тумблеров на панели управления, все вокруг задвигалось, зашумело; когда на экране спроецировался первый слайд, он удовлетворенно крякнул и пошел к себе в подсобку, даже не обернувшись.

Габела с Друяном – главные хулиганы-двоечники – тихо сползли со стульев и вдоль стеночки пошелестели на выход – курить. Астафа вскочил, яростно дошагал до двери и толчками отправил прогульщиков обратно на места. Тем не хотелось получать подзатыльники, они согласно уселись за свою парту, но тут же достали карточную колоду и принялись тихонечко перекидываться.

Олежка перерисовывал основные темы слайдов в тетрадь.

– У Дашки Филипповой горе, – зашептала Лена. – Она подобрала на улице щенка, гладкого, без шерсти, а это значит, от него появилось бы мало хлопот – ну там, волосы, все такое, – с мамой напоили его молоком, она сложила в картонную коробку старые тряпки – то есть сделала ему место для сна, а вечером пришел папа с работы, грубо взял его прямо за кожу над шеей, вынес на улицу и швырнул в кусты. Щенок до утра пищал, а Дашка ревела перед окном.

– Как можно быть таким жестоким? – скорее самому себе задал Олег вопрос.

– Он у нее главный инженер какого-то предприятия, и так постоянно на работе, а у него это второй брак, и Дашка говорит, что он с бывшей женой проводит больше времени, чем с ними.

«Ну, это уже мне неинтересно», – подумал юный меломан, но вслух сказал: – Ленчик, не сердись, но я в физике – ни бум-бум.

– Лжец, – по-доброму отреагировала подруга.

– Нет, астрономию я действительно люблю. Но эм-си-квадрат, электролиз – сама понимаешь. А нам еще годовую контрольную писать. Давай лекцию о жидкостях послушаем, а?

– О газе забыл.

– И о давлении.

– Не прощу.

– Я за тебя алгебру завтра сделаю.

– Правда? – Лена аж вспыхнула, но сразу свела брови вместе. – Это ты мне уже пообещал.

– Да? Не помню.

– Я помню…

Тут механический голос лектора пропал – случайно порвалась пленка. Из своего кабинета выбежал Федор Федорович, гневно вращая глазами и топая ногами:

– Кто?! Кто?! Кто?! Это!! Сделал?!! Одноклеточные!

Все разом заверещали:

– Никто, никто… Пленка сама порвалась…

Учитель на минуту остановил смену слайдов, поковырялся в магнитофоне, вставил пустую бабину, намотал на нее часть пленки, включил аппарат, быстро прощелкал три фотографии, убедился, что изображаемое соответствует повествуемому, и удалился.

– У Шилы овчарка, – вдруг произнес Олежка, – давай завтра вечером вместе погуляем с собакой. Пригласим с собою Дашу. Жорка расскажет ей о дрессировке животных, о том, как важно рано утром выводить питомца на улицу, во сколько вставать, как правильно кормить – может, узнав все это, у нее желание заводить собственного пса пропадет? По крайней мере, надеюсь, не так будет переживать.

– Ты гений, – Гончарова осторожно сжала его локоть, да так и оставила свою ладонь на его руке.

Проболтали до конца урока.

 

III

На перемене к Олежке подошел длиннющий, худой, с прыщами на лице незнакомый восьмиклассник.

– Это ты – Вождь Белый Лоб?

Юный меломан захлопнул Любавского и засунул книжку в стоявший на подоконнике портфель.

– Ну, я, – ответил он.

– Говорят, – противно и сопливо шмыгнул носом старшеклассник, – ты значками фарцуешь?

– Молодой человек! – жестко ответил Олег. – Фарцуют джинсами, кроссовками и пластинками – товарами, в основном, иностранного производства. Я же – коллекционер-любитель. Область приложения моих интересов узка – не просто значки на спортивную тематику, но именно на футбольную. И ценность значка определяется не местом его выпуска, а годом – отечественный, не отечественный, все равно. В основном я их обмениваю. Да, иногда продаю, но отнюдь не в спекулятивных целях. Наоборот: расстаешься с надоевшей вещью, чтобы приобрести что-то более ценное и интересное. Это хобби, а не фарцовка. – Глядя в пустые глаза оппонента, он добавил: – Сечешь?

– Да мне по фигу, – протянул восьмиклассник. – У меня есть два значка ГТО и два значка юношеского разряда по ходьбе. Будешь брать?

«Украл у родственников», – быстро сделал вывод Белолобов.

– Еще. Один. Раз. Узкая. Специализация. Футбол.

– А-а-а-а… – разочаровался парень.

– Бесплатный совет. В любой выходной день едешь на Никитский бульвар, ищешь дом «десять». Там в подвальном помещении торгуют значками и монетами. Вокруг толпятся коллекционеры. Ничего не показывай, ни к кому не подходи – стой час, два – сами спросят, что у тебя есть. Расскажи. Тебе предложат цену, смехотворную. С возмущением отказывайся, стой, жди. В конце концов, кто-нибудь захочет забрать оптом. Ходьба – редкий вид спорта, могут дать и пять рублей, но скорее всего три – три пятьдесят. ГТО – полтора-два.

– Ну, спасибо, просветил, – прыщавый юнец благодарно пожал Олегу руку и вдруг осклабился. – А чего это тебя все «Вождем» зовут?

– Играли в первых двух классах в индейцев и ковбоев. Имелись у нас и «Сёма – Быстрый Кольт», и «Шурик – Свистящая Пуля». А я был «Вождь – Белый Лоб», потому что фамилия – Белолобов. Прозвища ребят со временем из памяти стерлись, а мое – видишь – прилипло.

– А-а-а… Ладно, пошел я. Достану футбольные – сразу к тебе.

– Без вопросов.

Пока долговязая фигура удалялась, Олег вывел резюме: «Неопрятность, наглость, развязность, навязчивость, глупость. Трудно ему придется в жизни. Сдаст он свои значки по рублю – терпения не хватит».

Затрещал, заверещал звонок. Следующим уроком в расписании стоял труд.

В их классе интеллектуалов или просто эрудированных болтунов стучать молотком и снимать стружку рубанком не любил почти никто. А ему – нравилось. Маме об этом не говорил, иначе сразу бы началось: повредишь пальцы, ай-яй-яй, а как же фортепиано! Или вдруг заноза?! И-и-и! Ну что тут объяснишь? А если талант, шестое чувство? Когда Лапша, сколачивая настенную полку, чуть не отшиб себе палец, юный меломан показал ему способ: высверливаешь ручной дрелью маленькое углубление, вставляешь туда гвоздь – вот и стоит прямо, не шатается. Тогда и бей.

Трудовик в Белолобове души не чаял. На прошлой неделе школьникам показали, как изготавливается табурет, так Вождь сначала вытесал из заготовки сиденье, затем отправился в соседнюю комнату, где старшеклассники терзали за токарными станками тупыми резцами ржавые болванки, и выточил себе вместо параллелепипедных ножек длинные конусообразные. Сразу же здесь, за станками, ему помогли разделить пополам два восьмимиллиметровых винта. Он обработал края напильником, Николай Павлович оторвал от сердца электродрель, Олежка сначала выточил четыре широких углубления с обратной стороны сиденья, затем по одному – вверху каждой ножки, вставил в них подходящие по размеру гайки, соединил все вместе винтами – табурет готов. То, на что отводилось два урока, он сделал за тридцать минут.

Поэтому сегодня он сперва обработал свое изделие наждачкой-нулевкой, а потом принялся вырезать по заранее подготовленному трафарету коротким сапожным ножиком, заточенным, как бритва, замысловатый узор во всех четырех углах табурета. Осталось лишь покрыть лаком. Увидев финал работы, Никей Палыч только замычал – для выражения восхищения не хватало слов.

– Белолобов, пять с плюсом, – наконец, прорвало его. – Нет, теперь ты понимаешь, как мне трудно с твоими друзьями? – он выдернул из рук Шила деревянную скульптуру – четыре ножки разной длины, прибитые гвоздями к кривому сиденью – и показал ее Олегу. – Нет, этим только печь топить! А окажись ты один в лесу? (учитель являлся страстным любителем походов). Погиб бы на следующий день! А вот Белолобов – он бы и убежище нашел, и костер развел, и на оживленную дорогу вышел!

– Так он Вождь – сын прерий, – огрызнулся Жорка. – Ему это действительно раз плюнуть.

– Ставлю «три». Единственно за то, что не прогулял. Ну, и за старание.

– Николай Павлович?.. – вежливо, но с небольшим давлением произнес Олег.

Учитель оглядел их двоих, покачал головой.

– Ух уж эти мне друзья-побратимы… Белолобов, твой плюс переходит к Шиляеву.

– И превращается… – продолжил юный меломан.

– Ладно, ладно – в один балл. Итого – «четыре».

– Спасибо, – удивился Жорка.

– Но дипломная работа в этом году – рабочий стол. С выдвижными ящиками. Сделаете один на двоих.

Олежка поднял руку, учитель вопросительно вскинул брови.

– Стол – скучно, – произнес школьник. – По сложности то же, что и табурет, только еще допсекция для ящиков. Давайте мы лучше дачное кресло сплетем – я такое видел.

– Понимаю, о чем речь. Но плести – трудно.

– Знаю. Но я составлю чертеж и поэтапный план, а Шиляев под моим руководством будет плести. Мне, видите ли, нельзя подвергаться риску повредить пальцы – я играю на фортепиано. А тут работать нужно именно пальцами.

– Резонно, – кивнул Никей Палыч. – Даю добро. Но к лету должно быть готово!

– Сделаем, обещаю.

Педагог удовлетворенно хмыкнул, направился к другим ребятам, но вдруг повернулся и сказал:

– Я, Белолобов, про твои пальцы все знаю. Но ты же не Лапшин – самому себе их отрывать?

– Не Лапшин, – ответил за друга Шило.

– Белолобов, – вдруг задумался учитель. – Ты хоть раз, хоть по одному предмету, хоть одну «четверку» получал?

– Да по истории постоянно! – опять встрял Жорка. – Трунова хочет уничтожить его как личность!

– Георгий! – зашипел Вождь.

– Да, я скажу, а то все молчат трусливо, а ему гордость не позволяет рассказать! Оксана Витальевна его измучила! Они каждый урок спорят, а в конце классная объявляет: «Ты не прав!», и – «бах»! – «четверка»! А однажды вообще «пару» залепила – вроде как он ее оскорбил. Хотя что это за оскорбление – Белый Лоб ей говорит: вы, мол, ошибаетесь, такой и такой-то ученые писали об обсуждаемом событии по-другому. Она ему: ты еще мал, чтобы подобные вещи понимать, он ей – тут и не надо понимать, надо только читать – оп! – цитату! оп! – другую! А она ему: садись, «два»!

Николай Павлович задумчиво почесал себе подбородок огромной лапищей в опилках.

– Но это ведь хорошо, когда школьник самостоятельно изучает материал, а спор – удивительно хорошо! Не автоматически зубрит наизусть абзацы учебника, а думает, ищет… Белолобов, я с ней поговорю.

– Не надо! – зашипел Вождь.

– Поговорите, поговорите! – опять встрял Шило. – В гроб ведь загонит, как пить дать!

– А! – хлопнул себя по лбу учитель, оставив на нем несколько мельчайших стружек. – У тебя же отец в МГУ преподает, и как раз историю, да, Белолобов?

– Угу, – только и выдавил Олег.

– Тогда мне все понятно.

– Что вам понятно, Николай Павлович? – заинтересовался Жорка.

– Детям такое не говорят, – отрезал учитель и ушел к старшеклассникам.

– Ему понятно, – произнес Вождь, – что ей завидно. Пока предмет, которому она посвятила пять лет своей жизни, кто-то преподает в университете, она в средней школе сей предмет, с одной стороны, вдалбливает в головы одноклеточных Габелко с Друяном, с другой еле-еле отбивается от нападок Белолобова – а желторотый мальчик специальной литературы прочел к своим двенадцати годам раз в десять больше, чем она.

– Ерунда это все. Ей тридцать лет, а она все не замужем. Вот и бесится. Даже любовника нет. А сиськи хорошие!

– Георгий!

– Ладно ты, совесть мировой интеллигенции, пошли. Только, может, ты бы и вправду к ней не цеплялся?

– Ну она же врет! Все, что она «лепит» – неправда!

– Она говорит, что «лепит» по учебнику. А раз ты видишь почву для спора, то учебник – туфта.

– Он и вправду туфта.

– Ты договоришься до того, что тебя из пионеров исключат.

– Не посмеют. Я лучший ученик школы.

– Ты пока – лучший ученик школы. Настроишь против себя своим правдоискательством всех учителей, станешь лучшим троечником.

– О, ты прав, мудрый Улисс…

– Что?

– Ничего. Пошли на перемену.

Разговор расстроил Олега, он дал себе обещание на сегодняшнем уроке быть немым. И глухим. И слепым. Ну ее в баню! Влияние физиологии на психику неоспоримо.

Жорка увидел приятеля из параллельного, убежал.

Вождь прошелся по коридору, затем поднялся по лестнице на свой этаж, по пути в класс попил воды из фонтанчика, вынул из нагрудного кармана пиджака платок, тщательно вытерся. Только поднял с пола портфель – прямо по курсу директор. Наверное, столовую решил посетить. Вот те на!

– Здравствуй, Белолобов!

– Добрый день, Владлен Борисович!

– Как дела, Белолобов?

– Отлично, Владлен Борисович!

– Как родители?

– Отлично, Владлен Борисович!

– Как дед?

– Лучше всех, Владлен Борисович!

– Ходит?

– Потихоньку, с палочкой, но во двор почти каждый день выбирается.

– Увидишь, привет передай!

– Послезавтра увижу.

– Вот и славно. Ты в этом году в какой Олимпиаде участвуешь?

– В районной по литературе.

– А как же история?

– Два года подряд одного и того же ученика победителем не выбирают. Это закон, пусть и негласный.

– Ну что я тебе скажу? Главное не победа, главное – участие.

– Не согласен. Если нет возможности победить во всем, надо сконцентрировать силы на определенном участке.

– Хм. Стратег, тоже мне… О ком писать будешь?

– О Толстом.

Долгая пауза.

– А по плечу ли задача? Это не программа 6-го класса!

– Ну, Гоголь в программе. Что, легче?

– Да не сказал бы. Но Толстой…

– А я его еще не всего прочитал – слишком много, девяносто один том. Все впереди. А главное – мне интересно.

– Ладно, – довольно хмыкнул директор и посмотрел на часы. – Беги, хвастун.

 

IV

На историю он опоздал – еще побывал в туалете. Все давно находились в классе. Он виновато застыл на пороге – спрашивать разрешения войти было непозволительной слабостью, а просто прошагать и усесться на свой законный стул рядом с кривлякой Полубабкиной – наглостью. Оксана Витальевна даже не подняла голову – что-то писала в журнале. Наконец учительница торжествующе взглянула на вошедшего.

– А потом, – обратилась она к классу, – Белолобов возмущается излишним вниманием к своей неординарной персоне. Опаздывать хорошо или плохо, Белолобов? Почему никто себя не выделяет из коллектива и не противопоставляет коллективу, Белолобов? Почему все ученики на местах до звонка, и только ты – после? Объясняй, Белолобов, мы тебя слушаем!

Вождь, сглотнув немедленно появившийся от незаслуженной обиды ком в горле, ответил:

– Меня задержал Владлен Борисович.

– Ах, ну да – всем нужна царственная особа по фамилии Белолобов. Ты зачем так нагло врешь? Ты не думаешь, что я это могу проверить? Ты надеешься спрятаться за авторитет директора? Не выйдет!

– Я не прячусь. Он действительно меня задержал.

– Зачем?!

– Для разговора.

– О чем?

– О будущей Олимпиаде по литературе. Заодно привет деду передал.

– Ах, ну да, – Витальевна принялась покусывать кончик ручки, – деду… Деду… Ладно, садись, раз так.

Олег выдохнул и быстро прошел к своей парте.

– Приветики-салютики, – шепнула Светка. – Давно не виделись. Все равно она тебе «уд» за поведение влепит.

– А тебе-то что?

– Переживаю за соседа, – скроила на своем красивом личике удивление Полубабкина. – Ты – мой принц, ты мне дорог…

– Разговорчики! – рявкнула классная. Все затихли.

Она поднялась с места и прошлась туда-сюда вдоль доски.

– Домашним заданием у нас стояла тема… Какая тема, Нефедова?

– Культурно-историческое значение Куликовской битвы!

– Правильно! И отвечать сегодня на этот вопрос будет у нас… Будет у нас… Как всегда, лес рук…

Все старательно прятали глаза.

– Мальчики! Но ведь это сражение! Война! Это же должно быть интересно! Неужели никто не готов? Викштейн?

– Войну мы проходили на прошлом уроке, – буркнул Йося, – а это не описание самого сражения, а четкий итоговый анализ события во всем комплексе взаимодействия…

– Так, все согласятся – Викштейн готов. Впрочем, кто бы сомневался. Поэтому к доске пойдет… – она заглянула в журнал. – Пойдет… Нет вы посмотрите, я Щипачева месяц не вызывала! Щипачев, к доске!

Витька вздохнул, как будто узрел впереди десять наказаний египетских, и с трудом вынес свое тучное тело из-за парты. Добравшись до доски, сцепив пальцы, как монах в молитве, он начал:

– Культурно-историческое значение Куликовской битвы трудно переоценить…

– О да! – с ядовитейшим сарказмом вставила учительница.

– Она явилась сигналом для объединения русской нации…

– Конечно!

– С этого момента позиции Золотой Орды в России оказались серьезно подорваны… Куликовская битва продемонстрировала мощь и силу Москвы как политического и экономического центра борьбы за свержение монголо-татарского ига и объединения русских земель… Размер дани серьезно уменьшился… Разгром золотоордынцев в Куликовском сражении значительно ослабил их мощь…

– О-о-о… – невольно сам для себя простонал Олег и тут же закрыл лицо руками, поняв, какую непростительную ошибку он только что допустил.

Оксана Витальевна даже подпрыгнула от радости.

– Щипачев, стоп. Умница, садись, заметно – готовился, «пять». Белолобов, к доске!

Полубабкина хихикнула. Радостный Щипа колобком покатился на место, юный меломан, ссутулившийся от навалившегося несчастья, побрел на эшафот. Исключительность данного вида казни состояла в том, что отрубленная голова по окончании урока возвращалась обратно, и через несколько дней ее можно было рубить снова.

«Но ты же ригорист, Олег! – сказал он самому себе. – Сдашься один раз – значит, сдашься и во второй. “Выше – только истина”, – как говорит дед. Все остальное – от лукавого».

Решился. В очередной раз решился.

– А что это раздался за стон, Белолобов? – начала свой очередной жандармский допрос классная руководительница. – Ты не согласен с утверждениями Щипачева?

– Не только с утверждениями, даже с самой терминологией не согласен.

Ученики заерзали – во-первых, очередной раунд борьбы титанов, во-вторых, продлится он, как обычно, до конца урока, в-третьих, это означает, что больше никого к доске не вызовут. Ну и послушать интересно – даже Друяну.

– А подробнее?

– Не существовало тогда никакой России.

– А что же существовало? – и Оксана Витальевна повернулась к классу, лукаво улыбаясь – что нам новенького спорщик отморозит?

Часть учеников в ответ тоже заулыбалась.

– Существовали Белая Русь, Черная, Малая и Великая. То есть последняя – Московское княжество, Нижегородско-Суздальское, Тверское, Рязанское, Смоленское, Ростовское. Ну, там еще мелкие удельные княжества – Мосальск, Козельск, Одоев, Ржев… Киев, Корсунь, Чернигов, Минск, Борисов, Брянск, Курск – под Литвой. Новгород, Псков – сами по себе.

– Белолобов, ты никого не удивил. Но княжества объединились, чтобы выступить против общего врага!

– Особенно Рязанское…

– Конкретнее, Белолобов!

– Собирание русских земель под рукой сильной Москвы – процесс, начатый Иваном Калитой и продолженный Симеоном Гордым. Но только начатый и продолженный – никак не оконченный. О Московской Руси как о самостоятельном государстве можно говорить только начиная с Ивана III, и то с оговорками. Далее: правление Дмитрия Донского – одна из самых несчастных эпох в нашей истории.

«Ох!» – вздох удивления прошел над классом.

Витальевна снисходительно улыбалась.

– Бесконечные междуусобные войны, глупая попытка силой одолеть Орду – Дмитрий Иванович являлся только воином, а не политиком. А на его месте, месте царя, должен был находиться именно политик. Иван Калита не стеснялся ездить к хану Узбеку, Симеон Гордый дружил с ханом Джанибеком и побывал в Орде по одним данным восемь раз, по другим – одиннадцать, – Олег понял, что излишне волнуется и попытался взять себя в руки. – От татар откупались серебром – и ничего страшного в этом никто не видел, все равно серебро приходило в основном из Новгорода. Александр Невский первый понял, что нашествие с Запада страшнее, чем с Востока, поэтому с Тевтонским орденом он сражался, а монголам платил. Пока Дмитрий размахивал мечом за Доном, Литва расползлась от Балтики до Черного моря. Исторический итог Куликовской битвы – возросшее самомнение, из чего выросла ссора с Тохтамышем, сожженная в 1382-м Москва, двадцать четыре тысячи убитых и неизвестно сколько уведенных в рабство горожан, «покаянное посольство» к тому же Тохтамышу и все одно выплаченная дань, однако уже не только серебром, но и золотом, чего раньше даже в самые унылые времена не бывало. И дань-то татарам до Мамая почти десять лет собиралась, просто никуда не отправлялась, оставаясь в великокняжеской казне! А Тохтамышу помимо денег обязались поставлять войска, так что сражались русские потом на стороне той же Орды.

– Нет! – крикнул наивный Астафа.

– Да! – спокойно ответил Олег и продолжил: – Итог Куликовской битвы – ослабление позиций Москвы и, как следствие, принятие Литвой, до того крещеной в греческой православной вере, Кревской унии с Польшей, из чего выросла колонизация земель бывшей Южной и бывшей Западной Руси поляками, перевод правописания на латынь и распространение в этих областях католицизма. До брака литовского великого князя Ягайлы и наследницы венгерской и польской корон Ядвиги девять десятых населения Литвы являлись православными! Недовольный немцами-союзниками двоюродный брат Ягайлы Витовт крестился по православному обряду под именем Александр. Тут бы заключить с ним соглашение! Так нет же, Дмитрий – не политик, он – воин, ему бы подраться с тем же Витовтом. Ревенжь, ревенжь! И к битве Куликовской привело не желание сбросить иго татар, а долгая распря с тверским князем Михаилом Александровичем, внуком Михайлы Святого. Могли бы жить в мире изначально! Для этого нужны: слово, убеждение, союз – а они резали и резали друг друга. Дмитрий Мамая обидел, одновременно с ним поддерживая и других ханов – вот потому хозяин Золотой Орды выдал ярлык на Великое княжение Владимирское Михаилу. Потом, после визита московского князя, извинений, подарков и десяти тысяч рублей за сына князя тверского Ивана, бывшего в плену, выдал ярлык Дмитрию. То есть это борьба за власть внутри русских земель, а вовсе не противостояние иноземцам…

– Да ладно! – крикнула Зырянова.

Не обращая на нее внимания, он продолжил:

– А фактически войну развязали мы сами в 1375-м, умертвив в Нижнем Новгороде татарских послов с тысячью воинов. Зачем? В следующем году воевода князь Дмитрий Волынский с детьми Дмитрия Суздальского по наущению Москвы взял город Булгар, сделав его своим данником и заставив выплатить откуп в пять тысяч рублей. Обыкновенный грабеж, понимаете? Если бы не чума в Орде как раз в это время, Мамай вышел бы раньше! Самое интересное, что и ему эта война была без надобности – Московское княжество вполне себе могло стать его союзником в борьбе с Тохтамышем! Нет, средневековая гордыня мешала! Затем пошла цепочка: битва на реке Пьяне, гибель россиян – сожжение Нижнего Новгорода татарами и мордвой – опустошение нижегородским князем Борисом Константиновичем мордвинских земель – вторичное сожжение Нижнего – победа русских на реке Воже над мамаевским мурзой Бегичем – разорение монголами Рязани – поле Куликово, как следствие, излишняя вера в свою силу и слабость Орды – и, наконец, Тохтамыш. Кстати, уже позже – устояла бы Москва перед Вильной и Витовтом, когда возник союз Литвы с католической Польшей, без помощи татарского Сарая – еще вопрос… А культурный итог обсуждаемой битвы – сожжение нескольких тысяч книг, которые свозили отовсюду под защиту белокаменного Кремля. Книги тогда были рукописными, то есть чаще всего существовали в единственном экземпляре. Представляете, какого наследия, каких многочисленных свидетельств той эпохи мы лишились? И почему Симеон Гордый во время эпидемии чумы ни сам не оставил Москву, ни семью не отпустил – хотя кто бы его за это осудил? Видите ли, хотел и в беде быть рядом со своим народом! А его племянник взял, да уехал перед приходом Тохтамыша!

– Дмитрий Донской уехал собирать войска! – сверкнула ровным рядом белых зубов учительница.

– Какие войска? Ни в одной летописи нет указания на то, что он хоть кого-то там собрал. И зачем собирать войско в Костроме или в Вологде? Да пока эти рати добрались бы до Москвы, татары десять раз ушли бы в степи! Просто сбежал! И семья княжеская сбежала. И митрополит Киприан сбежал. А находись великий князь в городе – ну кто бы открыл татарам ворота после клятв о мире? Со времен Калки монголы предавали свои клятвы и еще смеялись над русскими: надо же – дал какое-то там обещание, а они и поверили, глупые! Героев поля Куликова в городе не осталось, чернь…

– Какая такая «чернь»? – удивленно вскинула брови педагог.

– Ну, извиняюсь, народ… принялся грабить дома бояр и богатых горожан. Вытащив из их подвалов хмельной мед, перепился. Когда войска ордынцев пошли в атаку на стены, лили на них кипяток и швыряли камни «жонки», то есть женщины – мужчины мучились похмельем…

– Ага! – вскричала начинающая феминистка страшила Бирюкова. – Слышали? Слышали?

– А вот тут написано, – тыча палец в учебник, подала голос Зырянова, – «население города организовало оборону Москвы, восстав против феодалов, в панике устремившихся из столицы…»

– Сопротивление организовал не народ и даже не какой-то русский герой, а «литвинский» князь Остей, внук Ольгерда, а тот с русскими воевал всю свою жизнь – поэтому хоть четыре дня продержались. Подводя же черту под темой о Мамае, скажу, что хотя я не то что не сторонник конспирологических теорий, а более того – их противник, но в данном случае мне представляется вполне справедливым мнение, что этого возвысившегося темника направили на Русь генуэзцы, ведущие кровавую войну с Венецией и Константинополем. Византия сильно зависела от московского серебра, и Генуя хотела пресечь этот источник. Не зря же после всех поражений Мамай бежал именно к ним, своим бывшим союзникам. Правда, они же его и умертвили – но это, уж извините, сам виноват – не оправдал ожиданий, да еще с собой казну таскал, а кому лишние деньги не нужны? Что касается личности татарского полухана – его сын потом уехал служить в Литву, где уже дальнейшие потомки выдвинулись в ряды аристократии, став князьями Глинскими. А Елена Глинская, кстати, являлась матерью Ивана IV Грозного. Вопрос – стоило ли огород городить?

– Ну что же, – подвела черту Витальевна, – пусть и ошибочный, но интересный рассказ мусье Белолобова. Очередной.

– Это не мой «рассказ». Тут нет ничего моего личного, кроме эмоций.

– А чей же это тогда рассказ?

– Да любого историка почитайте, и найдете подобные мнения.

– Историков мы почитаем позже… – учительница взяла со стола учебник и показала его Олежке. Продолжила она тоном выше: – А вот учебник ты читал? Тут нигде не написано, что Куликовская битва – ошибка!

– Учебник я не читал и не собираюсь.

– Вы слышали, – Оксана Витальевна опять обратилась к классу. – Человек признается, что не читал учебник! И при этом рассчитывает на положительную оценку! – она взглянула на мальчика. – И что же, о великий из великих, вы читали?

– Труды ученых и первоисточники.

– Каких ученых именно?

– Назову только тех, кого смогу сразу вспомнить. Приселкова, Голубинского, Хонигмана, Вернадского, Карповича, Грушевского, Покровского, Ключевского, Лихачева, Милюкова, Довнар-Запольского, Смирнова, Яковлева, Аристова, Шахматова, Савицкого, Соловьева, Рожкова, Третьякова …

– Хватит! Ты нагло врешь! Ребенок не может столько одолеть!

Когда Олега обвиняли во лжи, это его возмущало особенно больно.

– Ребенок – не может. Я – могу. Всех вышеупомянутых при желании можно «одолеть» за один летний месяц. А читаю я каждый день, и по нескольку часов.

– Дети! – учительница вновь повернулась к классу, выставив в вытянутых руках перед собой учебник, как священник библию. – Белолобов только что признался, что изучает империалистических исследователей. Это не наш взгляд на историю. Читайте учебник. А тут черным по белому написано: «Куликовская битва – величайшая победа русского оружия и отправная точка в освобождении от татаро-монгольского ига и исчезновении Золотой Орды»!

– Да! Я не спорю, что битва на поле Куликовом – славнейшая победа русского оружия! Но она, в конечном итоге, оказала на ход истории не просто нейтральное, а отрицательное воздействие! Тема-то урока – не сама битва, а ее итоги! Мы же понимаем, что победа Наполеона при Бородине в стратегическом смысле ему ничего не дала? Что первоначальные успехи Третьего Рейха в Европе и Африке, а Японии в Тихом океане во Второй мировой войне – ничто по сравнению с падением Берлина и ужасом Хиросимы? Хвастаться одномоментным успехом при общем провале избранной политики – глупость! А Орду в конечном итоге победили не русские, а Железный Хромец Тимур, и наше счастье, что при походе на Москву Тамерлан повернул после Ельца обратно, ибо сжег бы всё! При нем города сравнивались с землей, жители убивались и уводились в плен все до единого! От Москвы, Твери, Суздаля и, кто знает, Новгорода не осталось бы ничего! Вообще ничего, понимаете?

– А может быть, – Витальевна сама завелась не на шутку, – у величайшего из великих есть версия, почему Тимур ушел?

– А что написано в учебнике? – уже Олег вкладывал в слова сарказм.

– Что, узнав о выдвижении ему навстречу большого соединения русских войск, Тамерлан был вынужден отступить!

– Ха! Ха! Ха! Тимур – самый жестокий и беспощадный завоеватель всех времен и народов! Он, даже не сражаясь, «перестоял» Урус-Хана, пока тот сам не снялся с места! Он отступал только в начале своего пути, во время сражений с Ильяс-Ходжой, и только потому, что у него насчитывалось меньше людей! И лишь для того, чтобы перегруппироваться и снова напасть! Соединение русских войск? Да! Восстание черкесов и осетин в глубоком тылу Тамерлана? Да! Икона Владимирской Пречистой Богоматери, доставленная в Москву именно в тот день, когда полчища Хромца отступили – да!..

– Белолобов, – скривилась учительница, – причем тут это? Религия – опиум для народа!

– Сейчас – опиум, а тогда Дмитрий Иванович являлся проводником политики митрополита Алексия и игумена Сергия Радонежского… Да. Вернемся к нашим баранам.

Класс захихикал. Шило воздел сжатый кулак – мол, так держать. Гончарова, гордо выпрямившись, оглядывала одноклассников – мол, мой вон каков? Габела отрывал у майского жука лапки, прочие с интересом следили за полемикой.

– Наступала осень, а там и зима не за горами. Главные войска Тимура – конница. Коней-лошадей у него – ну очень много! На каждого воина приходилось три: вьючный, походный и боевой. А боевого коня мало что на одном подножном корму не продержишь – требуется еще и овес, и ячмень, то есть фураж – так если снег землю накроет (а Россия не его родной Туркестан, снег бы вскоре выпал), то и подножного корма не останется. Война – это не только регулярные части, но и обоз, и тыл, и обеспечение как боеприпасами, так и питанием. Боеприпасы мы в данном случае не рассматриваем – копье, сабля, лук, в обозе только запас стрел, все понятно. Но обоз – это тоже кони! Жен и наложниц везут тоже кони! Осадные машины везут тоже кони! Один раз Тамерлан уже ходил через Арал за Тохтамышем на огромное расстояние, но то происходило весной, хоть какая-то свеженькая травка росла… Так что генерал Мороз спасал нас не единожды. Он погубил большую часть армии Наполеона, он остановил фашистов у Москвы…

– Что ты мелешь? – взревела классная. Олежка от неожиданности вздрогнул. – Гитлера остановили советские войска!

– Да, остановили! Да, ценой собственной крови! – глупость и непонимание очевидных вещей его дико раздражали. – Конечно, вечная память героям! Только если бы Сталин не заключал сепаратных договоров, а готовил боеспособную армию, никто бы не дошел до столицы СССР! А ведь и дошел, и мог бы взять, если бы: «а» – план Барбаросса не изменили, и танковые корпуса в разгар кампании не направили бы на Киев – на этом фрицы потеряли очень много драгоценного времени, вообще они в ходе войны не могли определиться с приоритетами – то ли Ростов-на-Дону, то ли Крым, то ли Кавказ, то ли Москва, «б» – в осенней распутице не увязли бы войска обеспечения – топливо и боеприпасы, каково? «В» – не ударил бы ранний мороз. Фашисты, рассчитывавшие взять Москву быстро, даже не имели запасов зимнего обмундирования! Двигатели их танков работали на бензине, наших – на солярке, иначе – мазуте. При низких температурах немецкие бензиновые двигатели нужно было довольно сложным образом прогревать, чтобы разогрелось масло, так как в противном случае прорывало маслопровод и двигатель выходил из строя! А двигатель Т-34, работавший на менее горючеопасной солярке, можно было разогреть, просто поставив под него ведро с зажженной ветошью, пропитанной той же соляркой! От таких манипуляций немецкие, а точнее, чешские Т-IV, просто взорвались бы! Их бронетехника не могла выйти в бой! Их танки просто встали! А замерзший полуголодный фриц без танка – не вояка!

– А это чей взгляд на события?!

– Да кто об этом только не писал!

– Нет, но кто именно?

– Ну вот хотя бы недавно я читал Гейнца Гудериана… – в запальчивости проговорился Олег.

– Гудериана? – классная начала увеличиваться в размерах и заполнять собою все пространство. – Немецкого генерала бронетанковых войск? На каком языке?! Где ты взял антисоветскую литературу, отвечай!!

– На русском, – отчеканил Вождь. – «Воспоминания солдата», Воениздат, 54-й год. Доступно в любой библиотеке.

– Откровения фашистского генерала не могут служить основанием для советской исторической науки! – она сильно ударила ладонью по столу. Ученики вжали головы в плечи. – Теперь мне понятно, о чем в вашей семье якобы ученых ведутся разговоры! Я, простой советский учитель, выведу вас на чистую воду! Я напишу докладную записку в районо и в районный комитет КПСС! А ты – садись на место! За то, что пытался опорочить память героев Куликовской битвы и защитников Москвы 41-го года – «два»!

– Не надо передергивать! Я не пытался опорочить память героев! Я давал объективную оценку событий со стороны, холодным взглядом историка!

– Ты не историк, ты мальчишка! Наглый мальчишка, ставящий себя выше коллектива и оторвавшийся от него! На каждом уроке пытающийся вывалять в смоле и перьях своего учителя! Открыто издевающийся над одобренным Министерством просвещения СССР учебником по истории России! Антикоммунист! На педагогическом совете я буду ставить вопрос об исключении тебя из пионеров! «Два»! – Оксана Витальевна перешла на визг. – За опоздание на урок и нарушение дисциплины – остаешься сегодня дежурным! Полы должны быть выдраены до блеска!

Вождь, не в силах слышать этот ор, добежал до парты, схватил портфель и пулей вылетел в коридор. Он добрался до туалета, открыл кран с холодной водой и подставил под него голову – казалось, что соприкасаясь со спасительной жидкостью, она шипит, как раскаленная сковородка. Заодно и попил. Олег вынул платок и принялся вытирать лицо и шею. Волосы решил оставить мокрыми – пусть кумпол остывает. Так и стоял в туалете, не выходя в коридор – еще, чего доброго, наткнешься на дежурного по этажу, отведут к тому же Владлену Борисовичу. Хотя какая разница – все равно при первом удобном случае историчка-истеричка настучит о самовольно покинутом уроке, пусть и осторожно, пусть и через завуча.

– Олег! Олег! – снаружи раздался тонкий девичий голосок.

Елки-палки, Лена! Для чего?!

Выскочил – напротив двери, переминаясь с ноги на ногу, стояла Гончарова.

– Ну зачем ты здесь, – чуть не простонал он. – Над тобой все же теперь хихикать будут! И классная зуб наточит!

– Да мне на всех наплевать. Я отпросилась, вот и все. Хотела тебя поддержать.

– Я твердокаменный. Меня убьет только отравленная бронебойная разрывная пуля. Ну, или стрела в пятку.

– Какая стрела?

Он вздохнул.

– Лен, я в норме. Возвращайся в класс, не давай повода над собой насмехаться.

– Я и не даю…

– Да ладно. Иди, потом поговорим.

– Уверен?

– На все сто.

– Хорошо, – девочка опустила голову и понуро побрела вдоль стены обратно.

Белый Лоб вернулся к водным процедурам.

Вскоре затрещал звонок.

Постепенно помещение заполнилось народом – подошли Шиляев, Викштейн, Данилин, Лапшин, Астафьев, Тригновский.

– Ты, это… – Астафа тронул его за плечо. – Завязывай с ней бодаться. Она при всех пообещала тебе итоговую тройку по поведению.

– Тебе на следующий год следует перевестись в другой класс, – добавил Викштейн. – «Б», конечно, козлы, а «В» – нормальные.

– Сие означает – сдаться, – ответил Олежка. – Этого не будет никогда.

– Конечно, краснокожие не сдаются, – вступил в разговор Шило. – А если мозг включить?

– Я в мае все равно никуда не переведусь. А за лето, может, отойдем друг от друга.

– Хе! – вскрикнул Лапша. – Да она только что про исключение из пионеров орала!

– Ребят, – спокойно произнес Вождь. – Ну, вы что? Пока дед жив, а директором у нас сын одного из его лучших друзей, никто ничего никуда не напишет, никто никого ниоткуда не исключит. Это она для вас орет, чтобы вы не соглашались с объективными вещами.

– Но про фашистов ты зря, – заметил Лапшпа.

– Согласен, – кивнул Олег. – Завелся.

– А что, правда – Москву могли взять? – спросил напрягшийся Тренога.

– Ну, посуди. Авиации нет. Она полностью уничтожена. В небе – только «Люфтваффе». Регулярные части Красной Армии разгромлены. У нас каждый октябренок знает, что под Сталинградом мы взяли в плен 300 тысяч немцев. А фрицы под Киевом взяли наших в 41-м – 665 тысяч! Представляешь масштабы? Да, конечно, формируется множество новых дивизий – но все это неопытные солдаты без должной экипировки и вооружения: Сталин просто бросал в мясорубку свежее мясо. Дыры затыкал. Эвакуированные заводы до Сибири и Средней Азии еще не доехали, а если и доехали, то не собраны и не запущены. В штатном режиме работает только Урал. Весь армейский архив и командование – уже в Куйбышеве. Просто чудо. Чудо и мороз.

– Пошли на улицу, проветримся, – скомандовал Шило. – А то сейчас литература, опять начнется насилие над моим серым веществом.

 

V

Зоя Васильевна всегда витала в облаках, а сегодня она находилась в особо романтичном настроении. Несмотря на то, что темой нынешнего занятия являлись статьи Белинского, ученикам последовало предложение почитать по памяти или Лермонтова, или Пушкина. Олег, встретившись с ней взглядом, испуганно покачал головой – «нет-нет, меня поднимать не надо!» Читать вслух гениев «с выражением», когда на задней парте Габела тычет иголкой в найденную на улице гусеницу – увольте. Тем более все прекрасно знали, что как только вызванный к доске школьник запнется, Васильевна тут же продолжит стихотворение за него, а увлекшись, начнет декламировать не включенных в программу поэтов Серебряного века. А юному меломану сейчас было уж точно не до Пушкина.

– Белолобов, ты что, не в настроении? – удивилась учительница.

– Да я… – начал оправдываться Вождь, но Полубабкина его опередила.

– Зоя Васильевна, – крикнула пионерский лидер, – у него психологическая травма после спора на уроке истории!

– И о чем шел спор? – заинтересовалась преподаватель.

– О Куликовской битве! – поведал хмурый Викштейн.

– Ах, как замечательно! – радостно вспыхнула Зоя Васильевна и сразу принялась читать наизусть Блока.

Кто-то жидко похлопал, учительница, вдохновившись собственным чтением, рассказала подопечным несколько эпизодов биографии Сан Саныча, объяснила эстетику символизма, прочитала несколько стихотворений Цветаевой и Ахматовой, да отпустила их со звонком.

Последним уроком в расписании стояла физкультура. Физкультура до обеда означала, что Святослав Всеволодович еще не выпил пива, и всем будут определены упражнения на время и количество. Если же она проводилась последней, физрук запирался в своем кабинете, а школьников выгонял на улицу – мальчишек играть в футбол, девчонок – в пионербол на волейбольной площадке.

Поэтому половина класса убежала домой – и ой как зря! «Слава-кирпич» то ли простудил горло, то ли ему просто не хотелось, но пиво он сегодня не употреблял. Всех построил в спортзале, выписал на бумажку фамилии прогульщиков, а с пришедшими провел полноценное занятие.

Разделив ребят на две части, одних заставил лазать по канату – до потолка и вниз, других – прыгать через «козла». Олежка, имея сильные руки, канат любил, и иногда даже красовался перед девчонками, забираясь вверх без помощи ног, а то и вовсе «уголком». Так он из-под потолка и увидел, как Астафа, отталкиваясь перед прыжком, задел левой ногой матрас и до конца не долетел совсем чуть-чуть, больно ударившись о снаряд копчиком при приземлении. Больно ему стало так, что у него выступили слезы. Астафа и слезы – две вещи несовместные, поэтому оторопевший физрук отправил его домой.

– Сдался мне этот «козел»! – орал Женька. – У меня сегодня тренировка, а завтра – игра! Что я тренеру скажу, если не смогу откатать, как надо?!

Физрук, ценивший в этом классе только троих учеников – Астафьева, Лапшина и Белолобова, прочих презрительно называя «шахматистами», сам не на шутку испугался. Он предложил раненому довести его до медпункта. Тоже, блин, взрослый человек, а простых вещей не понимает – какой мальчишка согласится перед женщиной-медсестрой обнажать ягодицы, что бы там копчик и как бы сильно не болел?

Викштейн уселся точно посередине снаряда, а Тренога, наоборот, перелетел с огромным запасом, но носом вперед. Шлепнулся на мат так, что очки упали. Всеволодович потерял настроение, поставил всем «пятерки» и отправил восвояси.

Вождь, опустив бестолковую (ну зачем он сцепился с классной!) голову, пошел мыть полы. Занятие предстояло не только безрадостное, но еще и физически противное – тряпка воняла так, что впору нос прищепкой зажимать.

«Ригорист, ригорист… Пустился в сражение длинною в несколько лет, чтобы не казаться самому себе тряпкой – и вот она в руках, тряпка настоящая. Драй палубу, юнга! У Оксаны Витальевны власть, и она этой властью задавит тебя, пройдется катком туда и обратно… Но если не ты, то кто?»

От размышлений оторвал голос Гончаровой:

– Хочешь, помогу?

Белолобов, наклонившись над ведром с грязной водой, как раз отжимая смердящий рваный кусок материи, засмущался – он не хотел, чтобы подружка застала его в таком неприглядном виде.

– Лен, ты прости, – сказал юный меломан, – иди домой одна. Я не смогу тебя сегодня проводить. Пока я закончу, уже репетитор придет, а еще перекусить надо. Кто знал, что так сложится?

– Все говорят, что тебе нужно в другой класс переходить, иначе Трунова тебя съест.

– Летом подумаю.

– Я тогда тоже перейду!

– Лен, – скривил губы Вождь, – не надо крайностей! Все равно будем видеться каждый день, а то, что на уроках не придется сидеть вместе – ну и что? Может, так я по тебе еще сильней скучать буду?

Гончарова хихикнула, подошла к нему вплотную, неожиданно чмокнула в щеку, вспыхнула и убежала. У Олежки в руках была мокрая тряпка, поэтому он не смог подружку остановить. Ну и ладно. Хотя и сам засмущался.

Закончив унизительную работу, он тщательно вымыл руки и отправился домой, вновь и вновь прокручивая в голове детали спора с Оксаной Витальевной. Зря она семью задела, и отцу об этом не расскажешь – всполошится и станет зеленым на неделю. Но с дедом обязательно надо поделиться – все по полочкам разложить, он подскажет, что делать, а, может, и сам какие-то действия предпримет.

В квартире ученик-двоечник неожиданно встретил маму.

– Оп-па! – засмеялся он, увидев ее в кухне. – С работы сбежала?

– Не сбежала, а отпросилась! – мама выкладывала из хозяйственной сумки свинину, квашеную капусту, хлеб, соленые огурцы – значит, рынок посетила, выбросила на ветер лишнюю копеечку.

– Банкет по поводу прибытия высокопоставленного гостя?

– Олег! – она отряхнула ладони. – Но мы ведь не можем в грязь лицом ударить, правильно? Константин Сергеевич всегда с подарками приходит, ну так и мы его накормим, угостим. К тому же он не просто папин друг, а еще и его начальник…

– А это очень важно для его карьеры! Знаю, знаю… – сказал Вождь, сбрасывая обувь. Вдруг вспомнив что-то важное, стремглав бросился в свою комнату, открыл шкаф – вот она, пластинка «Лед Зеппелин», на месте – не забрал брат, не отнес к кому-то на запись. Испугавшись, что тот, может быть, просто еще не появлялся дома, помчался обратно.

– Мам, мам! Игорешка приходил уже, нет?

– Приходил, – задумчиво произнесла она, руками исследуя здоровый кусок мяса – не спрятана ли внутри незаметная глазу кость? Мясники, они же, нэпманы, так разрубят тушу, что поначалу не видишь ничего, а потом – бац! – половина куска – кости. – Ни минуты дома не сидит, постоянно куда-то бежит. Когда он уроки делает?

– Не ко мне вопрос, – Олег плюхнулся на стул. – Я сам еле успеваю. Покорми сына, а?

– На плите разогреты макароны «по-флотски». Выложи себе на тарелку, съешь.

Он снял крышку с огромной сковородки, по помещению сразу поплыл густой масляной запах.

– У-у-у, – голодным волком провыл Белый Лоб, – мои любимые!

Устроившись удобнее, принялся поглощать пищу, быстро орудуя вилкой.

– Ешь, как деревенщина! – сделала замечание мама. – Не торопись!

– Просто, – жуя, ответил сын, – я боюсь до прихода Аллы Игнатьевны не успеть.

Алла Игнатьевна являлась его персональным репетитором и занималась с Олегом игрой на фортепиано шесть дней в неделю. Переговоры с родителями проходили очень долго, мировое соглашение включило в себя их обязательство отпускать его на улицу для игры в футбол, несмотря на риск травмы рук и пальцев из-за возможных столкновений или падений («Да палец можно и дверью дома прищемить! – кричал тогда Вождь. – Ножом порезать во время чистки картошки!»), и данное Олежкой слово относиться к музыке серьезно, и, само собою, не пропускать занятия.

На самом деле он торопился с обедом, чтобы кинуться в свою комнату и пустить «Цеппелинов» через колонки, так «вставляло» по-настоящему – при папе рок разрешалось слушать только в наушниках. Но пока под присмотром мамы он сначала ел как «порядочный человек», потом пил чай как «порядочный человек», пришла репетитор, и начались гаммы, исполнение вчерашней пьесы, ошибка, исполнение вчерашней пьесы снова и разучивание новой пьесы.

Окончив занятие и сдержанно похвалив его за усердие, Алла Игнатьевна отправилась болтать к маме на кухню, а Белый Лоб врубил на всю мощность – пределом считался момент, когда колонки начинали дребезжать – пластинку «Вход через выход». Общее впечатление оказалось вовсе не на «пять с плюсом», но «Олл Май Лав» он прослушал три раза подряд – ни фига себе вещь!

Когда он вертел в руках старую папину гитару, на которой уже давно не имелось струн, изображая настоящего рокера, в комнату постучала мама. Он снизил громкость и вышел.

– Там к тебе Георгий с визитом.

Ох, ты – футбол! Ой-ой-ой, как он забыл!

Выключил проигрыватель, пулей вылетел в коридор. Пока он натягивал кеды, Шило змееподобно шипел:

– Пять минут пятого, а тебя нету! Гад! Я думал, может, случилось что?

– Мам! – крикнул Олег. – Я во двор!

– Хорошо! – прокричала она в ответ.

– Все пришли? – спросил Вождь уже по дороге.

– Новикова нет, да он нам и не нужен. Давай быстрей!

Добежали до площадки – ребята уже вовсю разминались. Когда все оказались в сборе, столпились кучкой, обсудили приз, правило замен, количество полевых игроков – площадка раскинулась не особо широко, свыше семи в поле и одного в «рамке» ну никак не получалось – ударили по рукам, разошлись.

Из-за плотности футболистов разыгрывать мяч приходилось в основном в одно касание, иначе сразу «накрывали», зато никто не «водился», и если комбинации проходили, получалось очень красиво – здесь не дилетанты собрались. Возиться со снарядом разрешалось одному Демосфену, единственному четверокласснику в команде – но он являлся прирожденным дриблером, так что пусть. Прозвище свое он получил за не прекращающуюся ни на секунду болтовню. Иногда казалось, что он и спит с открытым ртом, откуда раздаются все новые и новые объяснения, комментарии и поучения. Кипиани умело дирижировал игрой и «плел кружева», Щетинин раз за разом разряжал свою пушку, правда, в основном, по воробьям, нежадный Борька Коренев финтами уводил неприятеля в сторону и выкладывал друзьям «круглого» как на блюдечке, но вечные друзья-соперники из пятого дома по Университетскому проспекту тоже не лаптем щи хлебали. К тому же дом у них был больше, соответственно, рабочего материала имелось предостаточно. Так что их возможность сбить крепкую команду выглядела лучше.

Первый тайм закончили при равном счете – 3:3, в перерыве спорили до хрипоты, играл ли рукой Шиляев и фолил ли Данилин, пили воду, отдыхали. Быша рвался на поле, но в ворота вставать никто не хотел, а Демосфен убеждал товарища, что такая у него карма. Оказался он, как всегда, на высоте, и Серега Бышко вернулся в «рамку».

Второй тайм начался еще жестче первого – лимонад-лимонадом, но главное, что за разговоры потом пойдут по дворам – кто кого «сделал», да еще с каким разрывом в счете – все имело значение. На нескольких балконах ближайшего дома расположились зрители, и ударить перед ними в грязь лицом никому не хотелось. Минут за пять до конца Борька в самоотверженном броске забил головой в падении, при этом расцарапав себе локти – 7:7. Все поняли, что следующий гол в любые ворота станет последним, и принялись осторожничать. Нетерпеливому Щетке это надоело, и он неожиданно так дал по мячу, что тот перелетел и заградительную сетку спортплощадки, и забор стоявшего по соседству детского садика.

– Куда лупишь? – заорал Шило. – Беги за мячом!

– Рикошет был! – закричал, в свою очередь, Щетинин.

– Был, – подтвердил нападающий соперников Валька Дементьев.

– Ну так бегите вдвоем! – завелся Жорка.

Начались крики, кто-то кого-то толкнул в грудь, Щетка и Валя отправились за мячом, Олег пошел за ними – не любил бесполезный ор. Быстро перемахнули через ограждение, начали рыскать по кустам – «круглого» не нашлось. Вдруг в павильоне Вождь заметил двух здоровенных ребят и одну девушку. Юнцов Белолобов не знал, они казались явно не местными, девушка – тем более. На вид каждому можно было дать лет шестнадцать-семнадцать – или десятый класс, или последний курс училища. Один – в щегольской куртке, настоящих клешах и в кепке, из-под которой свисали длиннющие патлы. Второй – в настоящей водолазке, рыжем пиджаке, тоже в клешах и в остроносых ботинках на широком толстом каблуке. Девушка, несмотря на погоду, надела мини-юбку и обтягивающий свитер. Грудь у нее торчала в таком свитере – заметней заметного. На дощатом полу стояла пустая бутылка из-под портвейна – видимо, только что «вмазали» – за этим в садик и зашли. «Кепка» держал в руках их спортивный снаряд.

– Спасибо, ребята! – бодро сказал Шило. – А мы уж испугались, что не найдем.

– Что не найдем?

Девица хихикнула, «кепка» ощерился, «водолазка» вынул из пачки «Аэрофлот» сигарету и закурил.

– Ну, мяч, – удивился Жорка. – Отдайте его, это наш.

– А не хочу.

Девица заржала в голос. Щетка все понял и побежал за ребятами.

– Не поступайте опрометчиво, – выступил вперед Олежка. – Мяч принадлежит нам, и присвоение чужого имущества – не повод для шуток. Не зовите беду.

– Смотрите, мальчик нам угрожает, – театрально протянул хулиган, а девушка просто зашлась хохотом – видимо, портвейну ей досталось больше других, или он на нее лучше действовал.

– Да какие шутки! – не выдержал взрывной Жорка. – Мы тут живем! Да, он мальчик, но у него старший брат – спортсмен, он из тебя за минуту котлету сделает! Нас тут четырнадцать человек, и у каждого второго есть старшие братья! У Быши вообще – боксер-разрядник!

Второй здоровяк в модных ботинках вдруг отдал сигарету подружке, одним прыжком оказался рядом с футболистами и дал Шиле мощный щелобан – тот даже на метр отлетел в сторону. Олег сразу встал между ними:

– Эй, эй, полегче! Ровесников не пытались найти силушкой меряться?

– А нам по фигу, – заявил «кепка», – что с ровесниками, что не с ровесниками… Хочешь защитить своего друга – подерись с моим. Ссышь?

– Вождь – не такой! – Георгий чуть не плакал. – Он никогда не ссыт! Но ему на кулаках драться нельзя – он на пианино играет! Иначе бы вы все люлей получили!

Хохот «кепки» был оглушителен. Веселился он искренне, даже схватился за живот.

– Драться нельзя! Ха-ха-ха! Потому что! Ха-ха-ха! Он играет на пианино! Я такой отмазки ни разу в жизни не слышал! Ох-хо-ха-ха!

Хихикали и девица, и «водолазка».

Тем временем через забор посыпалось подкрепление. Ребята заговорили наперебой, требуя вернуть снаряд, а Борька полез отбирать его силой, но хулиган так грубо и сильно ударил его ногой, что Корень упал.

– Так, мелюзга! – крикнул здоровяк. – Будете визжать, сейчас вообще всех отметелим!

– Вы в этот двор больше не зайдете! – орал Борька, потирая ушибленное место и одновременно отбегая на безопасное расстояние. – Вас тут уроют вместе с вашей бабой!

«Водолазка» швырнул в него камнем, тот просвистел мимо, и Коренев отбежал еще дальше.

– Предлагаю следующее решение проблемы, – пристроив мяч подмышкой, сказал «кепка». – Вы можете свой мяч выкупить.

– Это как – «выкупить»? – нахмурился Быша.

– Ну, вам хочется играть, а нам – выпить портвейну. Бутылка – рубль семьдесят, две бутылки – три сорок. Ну, сорок копеек мы как-нибудь найдем, так что с вас трояк. Или, – тут он вытащил из кармана и раскрыл перочинный ножик, – я его вообще проколю.

– Как проколешь? – заорал Жорка. – Это «олимпийский» мяч, настоящий, кожаный! Он двадцать пять рублей стоит! Мы на него всем домом скидывались!

– А вот так и проколю, – спокойно ответил хулиган и картинно занес ножик над снарядом.

– Братья! – выкрикнул Демосфен. – Нас – почти полтора десятка человек! Бросим вызов асоциальным элементам, соберем силы в кулак, одолеем супостата, без приглашения шагнувшего на нашу землю! Объединим силы и обуздаем…

«Кепка» мячом ударил Демоса в лицо, и так умело, что тот отскочил пришельцу обратно в руки, оставив на носу и лбу мальчишки красные пятиугольные отпечатки.

– Стоп! – сказал Данилин. – У меня есть трояк.

– Откуда? – удивился Шило.

– Мать просила купить одну вещь.

– Тебе влетит!

– Не влетит. Я ей все объясню, она у меня добрая.

– Мы, – обернулся Олег, – завтра скинемся, отдадим.

– Ну да, я понимаю, – Кипиани полез в карман и вынул зеленую бумажку. – Держи, – протянул он деньги хулигану.

Тот спокойно, как будто все, что происходило, являлось обычным делом, забрал трояк и кинул «круглого» Шиле.

– Давайте, мелкие, двигайте домой, скоро передача «Спокойной ночи, малыши!» начнется, – подвел «кепка» черту.

«Водолазка» забрал у подружки дымящийся окурок обратно и с удовольствием затянулся, заводила обнял девицу, и все вместе они пошли на выход.

– Тебе кранты, все, капец! – орал из своего дальнего далёка Борька.

Главный хулиган бросил через плечо:

– Гуд бай, мелюзга! – а потом еще, не оборачиваясь, помахал рукой.

Демосфен тер лоб, Олег спросил его:

– Федь, ты как?

– Да с лицом ерунда, но до чего ж обидно, а?

На площадку вернулись поникшие, продолжать игру настроения не нашлось ни у кого. Договорились этот матч считать ничейным, а если по результатам двух оставшихся игр тоже будет ничья, например, каждый выиграет по разу – бить пенальти. С тем и разошлись.

С Жоркой и Лешкой направились к дому, Шило строил страшные планы жестокой мести, но Вождь понимал, что продолжения не будет – где негодяев искать? А все прошло, может, лучше, чем могло сложиться. Допустим, выпили бы до встречи наглецы не одну бутылку, а три, а «кепка» бы еще и ножиком принялся размахивать…

«Откупились серебром, как Иван Калита и Симеон Гордый, – пронеслось в голове. – Все живы, все здоровы. Нет, но прав Федька – зато как обидно!»

 

VI

Дома его ждал сюрприз.

– А к тебе Славик пришел, – сообщила мама.

Юный меломан хлопнул себя по лбу – что за денек суматошный, как он мог забыть!

Кинулся в свою комнату. Славка, единственный приятель, разделявший его страсть к значкам, сидел в кресле и листал альбом с фотографиями орденов ХIХ века. Награды они не собирали – не по Сеньке шапка, безумно дорого – но если есть альбом, то почему бы не полюбоваться?

– Здоров! – крикнул от порога Белолобов. – Давно ждешь?

– Ерунда. Минут десять, не больше. Хвастайся, что у тебя нового? Я по телефону ничего не понял. Ты, что, марки начал собирать? Это же не наша тема!

– Ха! Тема, не тема… – Олежка полез в свой шкаф, вынул коробку из-под конфет, раскрыл ее, протянул уже завернутую в полиэтилен открытку. На ней изображалась эмблема предстоящего чемпионата мира по футболу в Испании, ниже была приклеена огромная почтовая марка с той же эмблемой, а еще ниже стоял автограф.

– Ри… Ри… Да… – пытался разобрать надпись, склонив вбок голову и высунув от напряжения язык, гость. Наконец, до него дошло, – Ринат Дасаев! Подпись настоящая?! – и, не дожидаясь ответа: – Где взял?!

– Сам офонарел. Читал «Советский спорт», там объявили конкурс знатоков футбола «Испания-82», всего пять туров, пятый вообще – игра в угадайку, то есть победитель определится только в июле. Я прошел два тура, а на третьем засыпался на вопросе, кто у голландцев попал аргентинцам в штангу на прошлом мундиале…

– Ренсенбринк! Спросил бы у меня, тупица!

– Ну, Ренсенбринк, так Ренсенбринк, дело прошлое. И вот неделю назад почтовый ящик открываю – и тут такое чудо. Видимо, редакция решила меня поощрить, потому что я в каждом письме указывал: «Олег Белолобов, 12 лет».

– Ну ты моща, я обалдеваю… Сколько стоит?

– Не буду продавать. Ни за какие деньги.

– Ладно, – Славка стал развязывать особый бархатный мешочек и извлекать оттуда значки. – Зырь: тамбовский «Спартак», Универсиада в Риме и «Гурия», Ланчхути. На что махнемся?

Олег, стараясь не касаться лицевой стороны, поднес значок Универсиады ближе к глазам.

– Этот могу взять, – произнес он. – «Гурия» у меня есть – ты просто не помнишь. А тамбовский «Спартак» не хочу.

– Ты же болела «Спартака»!

– Заметь! Московского, а не тамбовского, и тем более не всего спортивного общества «Спартак»! Ты мне еще ленинградский баскетбольный предложи!

– Но этот-то – футбольный! – сделал друг обманный маневр.

– Не катит.

– Скидка!

– Нет.

– Двойная!

– Все равно ресурсы отсутствуют.

– Заливай. Ты у нас главный буржуй!

– За оскорбление и Универсиаду не возьму.

– А я и не отдам.

– Ну и ладно!

– Это не оскорбление, а констатация факта. Пять рублей!

– С ума сошел! Ему два цена!

– Обмен!

– Выбирай!

– Доставай!

Белый Лоб вздохнул и полез за вымпелами с коллекцией. Все, что он имел, Славик помнил наизусть, видимо, хитрец, что-то заранее присмотрел. Сейчас начнет крутить-вертеть, а потом будто невзначай скажет: «А это что за фигня? Могу на него обменять». А между тем «Лед Зеппелин» томится и ждет.

– Слава…

– Что?

– Говори, что нужно, не юли, у меня времени в обрез.

– «Фортуну» из Дюссельдорфа.

– Ты рехнулся! Это же «фирма’»!

– Универсиада – тоже «фирма’»! Сам знаешь, это вещи равноценные! А Универсиады у тебя ни одной нет!

«Верно, – подумал Олежка. – Но что он затеял? Не зря же ехал через пол-Москвы? С другой стороны, мне что до этого за дело?»

– Уболтал, – махнул он рукой. – Сейчас найду.

Три вымпела с наиболее ценными значками висели на стене – их трогать вообще запрещалось, другие, аккуратно свернутые, лежали в шкафу. Он взял первый снизу, развернул, тяжело вздохнул над потерей и отцепил «Фортуну» от красного атласа.

– Держи.

– Ух ты, – расцвел гость. – Зыковско!

Обменялись. Славик спрятал свои ценности в мешочек.

– Стой! – дошло до хозяина. – У тебя – заказ! «Колись»!

Приятель рассмеялся.

– Один чудик только немцев собирает, – сообщил он.

– И сколько он за Дюссельдорф дает?

– Чирик.

– То есть ты меня надул.

– Почему надул? Мы ведь обменялись – все «по чесноку».

– Конечно. Но рубля два ты бы еще добавил.

– Только так! Но тебе же некогда торговаться?

– Да, обвел вокруг пальца, – жадная печаль кольнула сердце, но Вождь прогнал ее силой воли. – Я не настроился. День поганый сложился.

– Бывает. Но ты не бзди – все будет хорошо. Так ведь в твоих книжках пишут?

– Смотря в каких. Вообще-то, в умных книжках пишут, что хорошо не будет никогда.

Олег услышал, как хлопнула дверь – Игорь на тренировке, значит, папа тоже раньше обычного с работы вернулся. Будут вместе готовить, чтоб имелось чем Сергеевича удивить.

– Отец пришел, – сказал он гостю. – Посему – надо за уроки садиться. Ты уж извини.

– Да ладно, у меня у самого так же.

– Пойдем, провожу.

Вместе вышли в коридор, Славик вежливо поздоровался с главою семьи, тот лишь кивнул – спекуляцию он не одобрял, пусть даже и значками. Когда друг оказался за дверью, Олежка поприветствовал папу и быстро скрылся с глаз долой, чтобы не отвечать на скучные вопросы.

Эх, «Цеппелин» на сегодня закончился. Что ж – быстренько разделываемся с домашним заданием, а затем можно и за Допша браться.

«Быстренько» не получилось – задача по геометрии не решалась, хоть лопни. И кефир успел попить, и чай. Наконец нашел верный путь, освободился от бремени. Полистав биологию и позевав над физикой, сразу схватился за наушники – оставшиеся географию и русский язык даже смотреть не стал, в этом не имелось никакого смысла, все давно изучено в факультативном порядке. Разрешил себе прослушать одну сторону, после чего принялся терзать не сдающегося Допша.

Через какое-то время трелью пропел звонок – вот и долгожданный гость.

Олежка выскочил в коридор – Константин Сергеевич как раз целовал руку хозяйке. Явился он в коричневом костюме в белую полоску, белой рубашке, с наимоднейшим ярким галстуком желто-оранжевого цвета с зелеными узорами и в ослепительно прекрасном бежевом двубортном плаще. До блеска начищенные ботинки он уже снимал, а папа кричал, что не надо – все, как обычно. Вождь подошел, поздоровался. Гость пожал и потряс ему руку, затем снял плащ. Все вместе прошли в кухню, где давно был накрыт кружевной скатертью и сервирован стол – Олежка с обидой заметил, что только на троих. Визитер поставил на стул портфель, открыл его и начал доставать оттуда чудеса – любой фокусник со своими кроликами удавился бы от зависти.

– Лариса Николаевна! – произнес гость, вынимая завернутый в алую с золотым орнаментом бумагу подарок. – Не откажите в любезности принять венгерский презент.

Мама разорвала упаковку и вынула фиолетовый шелковый шейный платок.

– Костик! – расцвела она от радости. – Ну зачем ты…

– Лариса Николаевна, для меня это удовольствие! Иван Александрович! – следующим кроликом оказался миниатюрный радиоприемник.

– Кость! – папа развел руки в стороны. – Полдня вместе провели. Зачем до вечера ждал?

– Чтобы сейчас не нарушать торжественность момента. Олег Иванович?

Белый Лоб подошел ближе. Гость достал из бокового кармана пиджака значок в целлофане, вынул его из пакетика, подышал на лицевую сторону, потер о пиджак, вручил мальчишке.

– Ты же еще занимаешься этой, как ее…

– Фалеристикой!

– Да, точно.

– Конечно! – Вождь повертел подарок в руке. – «Ференцварош»…

– А что огня не видно в глазах? Почему без энтузиазма? Да, «Ференцварош». Но я ведь летал в Венгрию – откуда там возьмется «Реал», Мадрид?

– Все верно. Да вы что, я все равно доволен.

– Ну и славно. Ах, да, – папин начальник выудил из другого кармана упаковку жвачки «Риглис Спирминт».

«На всех друзей не разделишь, – сразу мелькнуло в голове у Олежки, – придется каждую пластинку ломать на две-три части…»

– Спасибо! – поблагодарил он.

– Лар, старший сын дома? – следом спросил гость.

– Куда там, – нахмурился отец. – У него «первая любовь». Вчера вообще за полночь вернулся.

– Но первая любовь, – сказал Константин Сергеевич и внимательно посмотрел на маму, – это ведь прекрасно!

– Да, в десятом классе, за месяц до экзаменов и получения аттестата!

– Вань, не греши на сына – он у тебя отличный парень.

– Отличный… – пробормотал папа, но младший Белый Лоб заметил, что похвала ему приятна.

Показался очередной кролик, плоский и четырехугольный.

– На, – произнес визитер и протянул подарок Олежке. – Передашь Игорю.

Юный меломан посмотрел на альбом – гэдээровский «Пудис». Что ж, не так и плохо.

– Спасибо.

– А теперь… – и гость улыбнулся загадочно-загадочно.

– Что теперь? – кокетливо переспросила мама, хотя в семье все уже давно знали отгадку – папа не выдержал, проболтался.

– Кубик Рубика!

Ну, тут вздохи, ахи, восклицания, охи, крики.

Далее последовали: копченая колбаса, банка растворимого кофе (мама ахнула) и бутылка азербайджанского коньяку (папа довольно улыбнулся). Вождь ушел к себе и сразу поставил новую пластинку. Читать по-английски под немецкое пение невозможно, поэтому он взял в руки Любавского. Через десять минут появилась мама с тарелкой свинины с гарниром из тушеной кислой капусты. Олег снял наушники и засмеялся.

– Ты что? – удивилась мама.

– У меня сегодня немецкий день получился. Сначала споры о битве под Москвой в Великую Отечественную, затем значок с футбольной командой из Дюссельдорфа, после – рок-группа из ГДР, теперь баварское национальное блюдо. Горчицу принесешь?

– Конечно, – сказала мама. – Ты не обижайся, что мы тебя вместе с собой не усадили, но мне не нравится, когда взрослые выпивают при детях, а потом еще и спорят между собой.

– Да я все понимаю.

– Правда?

– Ага. Подрасти надо.

– Ну, не сердись. Сейчас горчица будет.

Он так и поел – в наушниках перед раскрытой книгой. Готовила мама вку-у-у-сно!

Часа через полтора она вернулась, забрала тарелку и позвала сына на кухню.

«Началось», – подумал Вождь.

– Ни одна из частей исторической науки не является настолько простой, чтобы ее можно было понять и управлять ею без абстракции. Абстракция – это замена рассматриваемого периода некоторой моделью, моделью схожей, но более простой структуры! Таким образом, построение моделей формальных, или идеальных, с одной стороны, и моделей материальных – с другой, по необходимости занимает центральное место в процедуре любого научного исследования! – кричал Константин Сергеевич.

– Построение математических исторических моделей, выяснение познавательных возможностей данного класса моделей, прикладное применение моделей в специальных исторических работах недопустимо! – отвечал папа. – Каждое событие подготавливается стечением долгого ряда обстоятельств, и формализация и количественная оценка согласно принятой заранее модели ведет к забвению одних реальных фактов и выделению других, даже менее значимых, а то и вовсе не имевших место быть!..

Тут он заметил вошедшего и предложил присесть.

– Над чем сейчас работаете, Олег Иванович? – спросил гость, блестя влажными глазками – коньяку в бутылке осталось на донышке.

– Над монетарной политикой Киевской Руси, – с готовностью ответил Вождь.

– У нас студенты, – повернулся начальник к Ивану Александровичу, – и то завоеванием Центральной и Южной Америк испанцами интересуются, или там, не знаю, Столетней войной, а твой сын – монетарной политикой русского государства начала второго тысячелетия. Ну не умница?

– А что подвигло к такой теме? – удивленно спросил отец.

– Да как-то читал Георгия Вернадского, а он высказался в том смысле, что общественный строй того времени правильней интерпретировать не как феодализм, а как торговый капитализм, частично базирующийся на рабстве. Так как по Марксу капитализма раньше феодализма не бывает, я заинтересовался. Читал, читал, вот и до товарно-денежных отношений дошел.

– Ух ты, – всплеснул руками визитер. – Тебе и «Капитал» знаком?

– Мне и ленинская работа «Развитие капитализма в России» знакома. Третий том полного собрания сочинений.

– Ну, тогда по экономике Киевской Руси тебе Довнар-Запольский нужен.

– Не нужен, – оборвал его коллега. – Только лишнюю воду лить… У мальчишки каждый день по минутам расписан. Запомни, Олег: Аристов, Греков и Юшков – все, достаточно. А потом двигайся дальше, сколько душе угодно.

Константин Сергеевич бросил на папу тяжелый взгляд, Вождю показалось, что в нем мелькнула злоба. Мама сидела раскрасневшаяся от коньяку и разговоров, ничего не замечала.

– Ладно, – кивнул гость. – Но что за нонсенс: «торговый капитализм»? Да еще при рабовладении?

– А что за феодализм, – отец сложил руки на груди, – без приоритета сельского хозяйства? А торговали города-государства каждый день! Заметь, города-государства, а не множество феодальных поместий в одном государстве!

– Но это противоречит здравому смыслу!

– Здравому смыслу противоречит попытка подогнать средневековую жизнь под теории, появившиеся спустя тысячу лет!

– Но с этими теориями все согласны!

– Хорошо – скажи тогда, какой строй был у Аттилы – первобытно-общинный или рабовладельческий?

Константин Сергеевич напрягся и вдруг выпалил:

– Переходный!

Папа расхохотался. Олег, боясь, как бы полыхавший между коллегами огонь не перекинулся на него, сославшись на усталость, откланялся, умылся, почистил зубы, нашел в родительской библиотеке Юшкова на украинском, вздохнув, вернул на место. А Грекова он уже давно прочел. «Мы пойдем своим путем», как говорил великий Ульянов-Ленин. Допш при направленном свете от настольной лампы на подушку Олежки – лучшее снотворное и способ достойно завершить день.

Как в комнату проскользнул, быстро разделся и юркнул под одеяло на свою кровать Игорек с распухшими и посиневшими от поцелуев губами, младший брат уже не видел – он крепко спал.