I

Олег Белый Лоб читал, не слезая с коня. Ахалкетинец Кара-чулмус мирно щипал траву, но когда недовольно тряс головой, отгоняя то ли редких по зиме насекомых, то ли какие-то свои особые животные мысли, древоделя покачивался, и строчки плясали. Ну, ничего, сказывают, что Ибн-Сина, считай, половину своих трудов написал в седле во время бесконечных скитаний. Написал! А ратник всего лишь читал. Что уж тут – потерпим.

Спешиваться плотницкий сын не хотел. Провинился один из его людей, и по тимуровским драконовским законам командир должен был присутствовать на казни лично. Присутствовать – ладно, но он настолько желал, чтобы это омерзительное зрелище закончилось как можно быстрее, что даже не стал покидать седло – пусть палачи видят, что начальник торопится, и завершают свою кровавую работу на скорую руку.

Книжку написал уроженец Гранады Абу Хамид ал-Гарнати, путешественник, который помимо описания впечатлений от стран Передней Азии повествовал, как от Дербента по Каспию проплыл до устья Волги, и здесь, в большом торговом городе, прожил двадцать лет, проповедуя ислам, ну и – как у этих ребят принято, «не упуская случая выгодно купить и продать». Зима у него, видите ли, в устье Волги холодная! А к Белому Морю не хош? Потом ал-Гарнати поднялся по реке до города Булгар, где поразился размерам Волги – «…она будто море, и замерзает так, что становится твердой, как земля… Города строят из сосны и дуба». Потом он доплыл до устья Нахр-ас-Сакалиб – Оки, и по ней уже – на Русь. «Вода Оки черная, будто чернила, – писал торговец, – но сладкая, хорошая, чистая. Страна славян обширная, богатая медом и пшеницей, и ячменем, и большими яблоками… И еще у них отличный белый хлеб…»

У ратника аж слеза навернулась, строчки забегали, и начали волнами приходить воспоминания. Русь – придется ли когда увидеть родину? Хорошо хоть Тимур-Ленг мучилку не заставил писать, не говоря уж о целовании креста, а то иногда становилось настолько невмоготу, что идея побега вырисовывалась все ярче и ярче. Да, конечно, он теперь бек – всем бекам бек, но… Может, ну его ко всем чертям?

После Кондурчи и семи месяцев отдыха Властелин Счастья заболел, да так, что многие принялись готовиться к худшему (или к лучшему – это с чьей колокольни, м-м-м, минарета смотреть). Однако оклемался – а что ему сделается, дьяволу? – и повел войска в очередной поход, теперь на Мазандаран, разве что сменил старое знамя с изображением трех колец на новое – с серебряным драконом. Быстро заняли Омоль, Сари и Мешхед-хазар, а уж потом пришел черед Олегу отличиться – Повелитель Мира, будто насмехаясь, дал под командование христианина обещанный тумен для борьбы с грозной сектой исмаилитов, «курителей гашиша», «ассасинов», шиитов, жестоких убийц, которых за всю их историю бил один лишь Хулагу, внук Чингисхана. Знал Хромец, что атаковать города, со стен которых швыряют камни и льют смолу в основном обычные жители, урусуту не в радость, вот и придумал задание под стать характеру нового гуляма.

Славянско-варяжское имя «Олег» давалось свежеиспеченным соратникам с трудом, «белый лоб» мог здесь иметь и вельблюд, так что с легкой руки придворного шахматиста Али Шатранджи, в партиях с которым Потрясатель Вселенной в основном и коротал свое свободное время, древоделя получил прозвище «Палван» – силач. Так к нему теперь и обращались. Ну, и раз командир тумена – «темник», куда ж без этого.

Ассасинов, после похода Хулагу разбросанных кучками по горным крепостям, плотницкий сын разбил – а так как, в отличие от своего покровителя, берег людей, то на борьбу с гашистами понадобилось целое лето. Тимур расщедрился и выдал ратнику сразу два высших знака воинского отличия – хвостов яка. Первый Олег получил за хитрый маневр с сотней скалолазов, во время которого удалось обойти горную гряду и ударить основному отряду исмаилитов в тыл, тем самым разбив его, а второй – за общие итоги кампании. Хвосты полагалось носить так: один свисает с плеча всадника, другой – с шеи коня.

Нельзя сказать, что Белого Лба это обрадовало. На него и так косо смотрели – тут же целый царский двор, завистники, карьеристы, лжецы, клеветники – а с отметками воинской доблести наглый кяфир превратился в общее бельмо на глазу. Кяфир и сам все чувствовал, и после каждой серьезной сшибки просил Железного Хромца придумать ему другую должность, на что старик неизменно отвечал: битикчи у него достаточно, тем самым подхихикивая над увлечением Олега книгами, которых в местных медресе скопилось столько, что и на несколько жизней хватит.

Но помог случай, а можно сказать – несчастный случай, после которого практически половина бывших военачальников впала Тимуру в немилость.

Из Мазандарана пошли в Луристан, и, проведя мелкие карательные походы в Дизфуле и в Шестере, подошли к Ширазу. Местный султан – Шах Мансур – не просто не боялся Властителя Поднебесной, он жаждал его убить, что и произошло бы, не будь то ли шлем эмира необычно крепок, то ли рука Музаффарида чересчур уставшей от многочасовой рубки.

Во время битвы султан лично прорвался к врагу, и, несмотря на телохранителей, дважды ударил Хромца по шлему. Потом, правда, его оттеснили, после несколько тысяч его воинов перешло на сторону противника, а в конце не единожды раненого Шаха Маннсура нашли в куче трупов и отсекли ему голову.

Белый Лоб во время атаки ширазцев вел бой на левом фланге, как и приказывал Великий Стратег, и к их прорыву через центр не имел никакого отношения, но Лев очень уж разобиделся. Полковника, на которого ранее возлагались какие-то надежды, на время позабыли, во всяком случае, для особо сложных поручений не использовали. Олег только обрадовался, особенно, когда, пройдя без боя Кирман, Язд, Фарс, Исфаган, Хамадан, Багдад – жители с плачем сдавались на милость победителей – достигли Тикрита.

Это в Багдаде пировали и забавлялись, вылив в Тигр все вино из погребов бежавшего к мамлюкам местного правителя Ахмеда-Джалаирида – охмелевшая рыба плавала кверху животом, как мертвая. В Тикрите же семьдесят тысяч жителей дали жесточайшее сражение. Город обложили дровами и подожгли – только когда стены крепости рухнули от жара, его удалось взять. Вот тогда древоделя и увидел те самые башни из человеческих голов, перед которыми в этот раз установили надписи «Зри участь нарушителей закона и злодеев». У него самого руки были по локоть в крови, но такое…

Во время очередной аудиенции у Щита Ислама ратник испытывал острое желание задушить голыми руками безумного губителя человеческих душ – теперь оружие отбирали на входе – но вместо этого он в очередной раз попросил более мирную, пусть и весьма ответственную должность. Властелин Счастья находился в добром настроении и даже посмеялся – мол, твои бывшие друзья (то есть татары) вообще выстилали изнутри черепа врагов золотом и пили из них вино, но проситель не шутил. Лев махнул здоровой рукой, и урусуту придумали особое занятие.

У Тимур-Ленга имелся талисман – подаренный когда-то ассирийцами-огнепоклонниками древний Камень, приносящий, по их поверию, удачу и дарующий здоровье (может, он и помог Мечу Аллаха выкарабкаться во время последней болезни?). Луч Славы с ним не расставался. Белый Лоб до крайности поражался, как в исламе, при его строгости и единобожии, широко распространены многочисленные суеверия. Как булыжник может принести удачу? Да, он красивый, правильных овальных очертаний, с аккуратными надписями. И что? Хотя… Ну верят же они, что с помощью особого камня – йеде – можно вызвать дождь? (Сам Покоритель Вселенной рассказывал Олегу, что перед сражением с Ильяс-Ходжой с помощью такого предмета специальный шаман у врага – ядачи – наслал на них ливень). Верят. В стену мусульманской святыни Каабы в Мекке, в сторону которой правоверные должны обращаться лицом при каждом намазе, тоже вделан камень. Причем, что тот, что имеющийся у Железного Хромца, говорят, упали с неба. Первый, правда, из рая – Ева передала его Адаму, – а вот Тимуровский взялся неизвестно откуда. Ратник теперь много читал арабских книг, в том числе и ученых-астрономов. Он считал, что оба – обломки маленьких планет, метеоритов.

И плотницкого сына назначили командиром отряда из десяти человек, охраняющего ящик с этой невидалью. Ратник, входя в должность, попросил посмотреть на чудо – один раз ему это разрешили. Талисман хранился в чехле из мягкой телячьей кожи. Олег долго смотрел на него, вертел в руках, отметил высочайшее искусство мастера, ибо форма оказалась идеальной, с интересом взглянул на чудную ассирийскую, а с другой стороны – египетскую клинопись, да и вернул на место. Сказывали, что под ладонью Великого Камень искрился и издавал тепло – ну, на то он и Великий.

Служба пошла хоть немного проще. Да, вечный поход, да, непрекращающиеся войны, но, по крайней мере, не нужно резать и жечь – уже лучше.

Он вполне себе выглядел тюрком, на постоянном солнце кожа приняла смуглый оттенок, волосы он сплетал в косичку, носил халат с выдавленными серебряными цветами, синий кафтан, золотой пояс, шаровары в красно-оранжевую полосу, заправленные в щегольские алые сапоги с низкими голенищами и донельзя – вот посетило вдохновение сапожника! – выгнутыми носами. Плов жрал руками не хуже прочих, имел в Самарканде дом, в котором у него жила девушка – оную рабыней-наложницей назвать язык не поворачивался, а женой – уж извините; персиянка по имени Шамсия, что означала «Солнечная», лично подаренная ему Мухаммедом Султаном. От подарков царевичей не отказываются, так она и осталась хозяйкой жилища. Думалось, неволя не совсем уж ее тяготила, ибо плотницкого сына она практически не видела.

После Тикрита пошли в Курдистан, где погиб от стрелы Умар-Шейх. Потеря сына ошеломила эмира – слишком долго удача следовала рядом, и он к ней слишком сильно привык. Теперь же тучи сгущались. Вести непрерывные войны требовалось не только затем, чтобы прокормить огромное войско гулямов, но и чтобы разбить сложившийся новый крепкий союз. Через плененных посланников Тохтамыша к хану тавризскому Ахмеду-Джалаириду для заключения дружбы и мира Хромец узнал, что против него решили объединиться помимо самого ордынского хана и Ахмеда-Джалаирида султан османов Баязид, мамлюкский султан Баркук, а также эмир Ахмед Бурханеддин, правитель Кара-Коюнлу Кара-Юсуф, Джалаириды и правитель Мардина. Меч Ислама раздумывал, куда направить этот самый меч, но тут оказалось, что Тохтамыш сам пошел на него войной, договорившись с царем Грузии, что тот пропустит его полчища.

Эта война совсем не нужна была Тимуру, ну совсем не нужна! Войска раскиданы на огромной территории, и как быстро их не собрать, у мятежного хана их все равно будет больше. Повелитель Вселенной вызвал тумены Алладада, эмира Шейх-Нур-ад-Дина, Миран-Шаха и Мухаммеда Султана.

Пока скакали во все стороны света гонцы, Потрясатель Вселенной с имеющимся корпусом подошел к Мардину, но пощадил его после известия о рождении внука, которого подарил ему сын Шахрух. Дальше взял Ван, несмотря на отчаянное сопротивление армян, и полки двинулись к взбунтовавшейся Грузии, царя которой, Георгия VII, скорого союзника Тохтамыша, требовалось жестоко наказать. Кровь лилась рекой, но горы помогали защитникам.

В один из дней Властелин Счастья вдруг вызвал к себе подзабытого Белого Лба.

Олег явился, сдал саблю, вошел в огромный походный шатер повелителя, и, по-восточному проведя ладонями по щекам – то еще приветствие, – уселся на корточках напротив.

– Как служба, Палван? – с сарказмом спросил Железный Хромец. – Не в тягость?

– Исполняется, – нахмурился древоделя.

– Идем через горы на твоего друга! – сообщил эмир.

– Какого такого моего друга? – произнес ратник, хотя все ясно понял.

– Тохтамыша – какого!

– Он мне не друг, ты знаешь.

– Да ну! А как же сансыз Ризван? Твой человек?

Два дня назад у одного из «хранителей ящика», как называл свой десяток плотницкий сын, нашли записку, в которой после долгого изучения признали послание от ордынского хана. Во время изнурительных даже для палачей пыток гвардеец сообщил, что прослышав о чудо-талисмане – надо же чему-то приписать победу Тимур-Ленга? не собственной же трусости? – бывший вассал Повелителя Мира страстно возжелал сим предметом обладать. У Ризвана в Орде имелись какие-то родственники, с помощью не перестающих сновать туда-сюда, несмотря на войны, торговых караванов ему передали щедрое предложение – денег вперед поколения так на три, и сансыз согласился, о чем, конечно, теперь сильно жалел. Приближенные Властителя пытались было кинуть тень и на урусута, но Лев быстро поставил их на место – он знал и про ненависть Белого Лба к Тохтамышу, и о прохладном отношении к деньгам – да просто хорошо его знал. Но возможности уколоть не упустил.

– Нет, это не мой человек. Я не сам подбирал воинов, а получил уже готовый отряд. Мое дело защищать ценность при вооруженном нападении, а не выискивать предателей. У тебя, что, мало слухачей? Выведали же измену? Вот и молодцы. Это – их работа. А у меня другая.

– Будет большая битва. Оставишь Камень, примешь тумен. Ты мне нужен. Я сказал.

Вот и все. Опять кровь, кровь, кровь…

– Когда? – только и спросил.

– Весной. За зиму пройдем вдоль хребта, по дороге накажем грузин, выйдем к Каспию, а там и Железные ворота. Теперь мальчику – никаких послаблений. Буду бить и гнать, бить и гнать. И Сарай сожгу, и все население Орды в плен уведу – хватит!

Да, Тимур в ярости всегда походил на Иблиса, как они его описывают.

– Только за Сарай не иди! – приложив руку к сердцу, попросил Олег.

– Потому что там Русь? – усмехнулся Меч Ислама. – А почему не подчинить еще и Русь? Тохтамышев улус – враг мне!

– Да какой там улус! Сами, что ль, к нему напросились? Как тот же Бату завоевал, так и передают друг другу по наследству… Зачем тебе Русь? Леса, болота, топи, реки, жители бедные, добычи никакой…

– А в Орду возят серебро!

– Ну так и собирают с миру по нитке, чтоб от татаров откупиться, а сами сидят, можно сказать, голые. Там леса! Дремучие! Как в лесах будет коннице, подумай! Как меж деревьев из луков стрелять? Жители из городов, как подойдешь, разбегутся – только лови!

– Ну-ну. Всегда про тебя говорили – лиса. Я шучу, до Сарая пока – как до звезд. Лучше скажи, как думаешь – Баязид ударит мне в спину?

– Не ударит, – мотнул головой ратник, – духу не хватит. Они все сидят поодиночке, и молятся, чтоб ты до них не добрался. Если бы мамлюки с османами против тебя на самом деле объединились, это бы огромная сила получилась. Но они же все ненавидят друг друга и враждуют между собой, хотят твоими руками своих противников уничтожить. Так и будут сидеть, пока ты их всех не перебьешь. По мне – бей, сколько душе угодно, только на Русь не иди. Лучше, как с Тохтамышем закончишь, Баязидом займись. Он пока зело Константинополем озабочен, но как разделается с Мануилом, может и на тебя окрыситься. Пока не опасен, нет. Но что будет чрез несколько лет?..

– Дипломат ты, урусут. Хочешь, чтоб я Орду разбил, османов разбил, так и Русь веру сохранит, и Византия. Хитер, хитер… Ладно. Позже я решу, как тебе тумен собрать. Может, тысяч шесть людей наскребу – не хватает воинов, ох, не хватает. И завтра разберись с предателем. Кади наказание уже назначил.

– Слушаюсь, хазрат, – сказал Олег, и, пятясь, вышел из шатра.

Кади присудил посадить Ризвана на кол – это участь являлась обычной для всех изменников.

И вот сейчас, в седле, Белый Лоб с нетерпением ждал, когда все закончится. Уйти он не мог.

 

II

На земле лежал заостренный дубовый кол в четыре сажени. Его конец был обит жестью, а поверхность густо смазана жиром. Рядом стояли готовые связанные леса, лежал деревянный молот, валялись веревки.

Только что Тимур закончил смотр войск у подножья Альборса и походным маршем повел через ущелье на северо-запад – еще придется настигать.

– Палван, смотри, – указал один из воинов, Камал, на небо. Огромная туча от горизонта наползала на голубое доселе небо. – Будет дождь, а то, по зиме, и снег. Горы, все-таки.

Олег спрятал книгу в походную суму.

– Эй, весельчаки! – обратился он к своим бойцам. – А ну-ка, шевелитесь быстрее! Нам еще своих догонять!

Кади оставил для выполнения приказа профессионального джандара, и тот чересчур щепетильно – а иначе, наверное, и не умел – подошел к своему заданию. Мрачный афганец с бородой почти до пупа кивнул добровольным помощникам – воинам того же отряда Ильгаму и Фариду – и они поволокли несчастного Ризвана к лесам.

Древоделя поражался – ну ведь правда, ничего святого! Деньги, только деньги, только желание выслужиться и добыть награду! Еще неделю назад эти двое плюс осужденный могли играть ночь напролет в кости, биться здоровыми кулачищами до крови с кашгарцами за красавицу-кумай, делить по справедливости марсум, жрать осыпанные сахаром вяленые персики, запивая щербетом, а сегодня с подобострастными улыбками – смотри, начальник, как стараемся! – помогали посадить своего бывшего друга на кол.

Когда с Ризвана стягивали одежду, он взмолился:

– Братья! Заклинаю вас этим и другим светом – заколите меня скорее! Не дайте умереть, подобно собаке!

– Ты и скулишь, как пес! – заорал Камал. – Вот и умрешь псом, предатель!

Несчастный завыл, афганец повалил его лицом вниз. Помощники связали осужденному руки за спиной, а джардан вынул длинный кривой нож и разрезал тому штаны. Фарид и Ильгам растянули веревками в стороны ноги, палач взял кол и воткнул конец сзади. Тело Ризвана содрогнулось, выгнулось дугой, будто он хотел вскочить, и упало на землю. Взяв молот, глухими неспешными ударами афганец стал ударять кол по тупому концу. После каждого толчка он подходил к лежащему осужденному, осматривал его, приказывал, каким образом тянуть веревки, и бил снова. Ризван выл, не переставая, кто-то смотрел с любопытством, кто-то отводил глаза. Олега трясло, как в лихорадке.

– Эй, давай скорее! – прикрикнул он на истязателя.

– Я делаю все, как положено, – огрызнулся тот и продолжил.

Распластанное тело переметнувшегося на сторону Тохтамыша бойца при каждом ударе выгибалось, хребет горбился, но натягивались веревки, и Ризван выпрямлялся. Белому Лбу показалось, что кости казнимого трещали. Бывший гулям бился головой о землю. Джардан подошел, посмотрел, убедился, что внутренние жизненно важные органы не повреждены, и продолжил свое страшное дело.

Вдруг стук молота оборвался. Палач увидел, что кожа над левой лопаткой шпиона вздулась бугром. Он быстро прошагал вперед, и ножом крест-накрест разрезал вздутие. Полилась кровь, и показался железный наконечник. После еще трех ударов он дошел до уха. Афганец обошел две лужи, у места входа и места выхода кола, и вгляделся в лицо преступника. Джардан удовлетворенно кивнул – тот был жив. Помощники перевернули беднягу на спину и принялись привязывать ему ноги к основанию орудия убийства. Потом втроем начали поднимать – афганец кричал, чтобы действовали осторожней, не дергали и не трясли. Когда кол прислонили к балке, палач проворно взобрался на леса и привязал кол к ней. Сзади орудие убийства укрепили подпоркой.

Лицо казнимого окаменело. Глаза бегали, но рот застыл в судорожном оскале, зубы, скрипя, стирались в порошок, на шее вздулись жилы. Вниз по колу стекала кровь. Дышал бедняга часто и прерывисто.

– Смерть!.. – вдруг прохрипел Ризван. – Всем вам смерть!.. Близко!.. Скоро!..

Голова несчастного упала на грудь, но он еще оставался живым. Смысл подобной казни в том и состоял, чтобы преступник мучался как можно дольше.

– Всё, забери тебя Иблис?!! – заорал на джарвана урусут.

– Да, сахиб, – удовлетворенно улыбаясь, ответил тот. Назвав ратника гражданским чином, пусть и самым высоким, афганец оскорбил его – намеренно или случайно, последнему разбираться не хотелось.

– Пять минут на сборы! – прокричал он и поскакал к кутарме, в которой стоял ящик с Камнем. Спрыгнул с Кара-Чулмуса, влез, открыл, проверил, на месте ли, закрыл, и тут его вырвало. Затем еще и еще. Ну сколько можно крови! Какое человеческое сердце может это все преодолеть? Бежать? Но куда?! Но как?!

Вытер губы, выполз наружу. Поднялся ветер, гоня перед собой сухие листья. Будет сильная непогода.

– Поспеши! – крикнул он своему главному пехлевану Салавату. Тот привязал боевого коня к повозке, сам устроился на козлы и, причмокнув, пустил вперед запряженную лошадь.

Джардан, сделав дело, галопом погнал своего скакуна за ушедшим войском – с чужаками ему было скучно. Как только афганец скрылся из вида, Белый Лоб приказал Камалу:

– Вернись, прикончи Ризвана.

Сказал громко, слышали все, кто-то от испуга втянул голову в плечи – а вдруг узнает Покоритель Вселенной, что его ослушались? Казнят всех!

– Давай, ну! – прикрикнул командир.

Камал повернул коня назад.

– Чу! Чо! – послышалось из-за спины.

– А где Усман? – оглядев отряд, вдруг спросил Олег. Лучший друг Ризвана – два сапога пара – исчез.

– На казни видел, – прокряхтел Фарид. – Шайтан его знает! Может, живот прихватило? Сейчас догонит.

– Дисциплинушка, мать вашу! – выругался ратник, пятками ударил коня и вырвался вперед. Скотообразные. Или просто скоты!

Струйки холодного воздуха забирались в рукава. Становилось зябко. Сначала медленно, затем быстрее закружились белые мухи. Ветер дул в одну сторону, сильно, затем рывками – в другую. Походило на начинающуюся бурю.

– …А-а-а! – донесся издали крик. – А-а-а!..

Древоделя в недоумении оглянулся – вихрем мчался, пристав на стременах, Камал. Все остановились. Как только стало можно докричаться, всадник заорал:

– Татары! Много! Сотня! Или полторы!

И, уже подъехав к своему десятку, закончил:

– Их Усман ведет!

– Значит, они вместе шпионили, шакалы! – завыл Ильгам, встретившись глазами с начальником.

– Ты! – указал на него Олег. – Быстро по ущелью, догонишь арьергард Тимура, попросишь помощи. Давай!

Тот мгновенно ускакал. Влажная от начавшегося снега земля не поднимала пыли. Белый Лоб огляделся. Ввосьмером? Против сотни?

– К Альборсу! – указал он на высившуюся двумя ледяными шапками над остальным хребтом гору.

– Палван! – сказал Салават. – Говорят, что ты один пятьдесят человек как-то раз убил! Давай драться – справимся!

– Дурак! – коротко ответил командир. – В горы, на скалы, как можно выше – пока помощь не придет!

Кутарму бросили, ящик разбили, кожаный мешок с Камнем Олег запихнул в походную суму. Во всю мочь погнали лошадей к вершине кавказского великана. После двух часов изнуряющей скачки кто-то прокричал:

– Догоняют!

Плотницкий сын обернулся – ряды татарвы в алых плащах – а это боевой порядок! – споро нагоняли маленький отряд. Да, видно очень нужен Тохтамышу талисман Увечного. Купил не только Ризвана, но и Усмана. Прошли с обратной стороны вдоль Черного моря, устроились неподалеку, и только ждали, когда эмир отправится с основными силами в поход, оставив позади ценный ящик. Наверное, Усман и подкинул записку Ризвану, чтобы в последний момент перед походом устроить казнь и тем самым задержать отряд. Он и вызвал врагов из засады.

Поднимались выше и выше, наконец, кони уже не могли идти.

– Спешиться! – приказал Олег. – На скалы – своим ходом!

Снег кружился, лип к лицу, не видно было ни черта. Кряхтя, полезли вверх. И тут посыпались стрелы. Отвыкнув за время необременительной службы по охране талисмана от настоящих боев, ратник растерялся. Они ведь – без всякого прикрытия, хоть и стреляет недруг вслепую!

Вслепую, но раздался один крик, другой, пока Белый Лоб не увидел расселину и не крикнул своим, чтобы лезли в нее. Всех вместе оказалось пятеро.

– Как фазанов, перестреляют, – завыл Фарид.

– Сначала я тебя сам зарежу, – сказал Салават, – если не перестанешь стонать. Что будем делать, Палван?

– Подыхать! – ответил начальник. – Молитесь Аллаху, чтобы снегом вообще все запружило – тогда под его покровом незаметными пройдем выше и спрячемся, пока от Тимура помощь не придет.

– А если гнусные предатели поставили заслон? – предложил версию Камал. – Если перехватили Ильгама?

– В таком случае ты говоришь с мертвецами, – усмехнулся древоделя. – Ну, ветерок, давай! Сильнее! Еще сильнее!

Снег уже сыпал вовсю, попадал за шиворот, в сапоги, резко похолодало. Олег поднял голову к небу – и поразился: для звезд вроде еще рано! Но это не звезды – редкие проблески света в начавшейся снежной буре.

– Бе-е-е-лый Ло-о-об! – вдруг раздалось снизу. – О-о-оле-е-ежка! Не губи себя! Спускайся к нам!

– Туглай!!! – заорал опешивший плотницкий сын, высунувшись из расселины. – Ты какого хрена здесь делаешь?!

– Выполняю задание! Иди вниз, приноси Камень! Он не стоит твоей жизни!

– А жизней моих людей?

– Милосердный хан Тохтамыш всех вас отблагодарит золотом!

– Сдадимся, а? – у Фарида забегали глазки. – У меня мать больная, шесть маленьких сестер… А старший брат недавно погиб в Мазандаране! И… – тут он уже хрипел: Салават вонзил ему в горло кривую арабскую саблю и вынул лезвием вверх, выпустив фонтан крови.

– Прости, Палван, – пояснил он, встретив удивленный взгляд предводителя. – Я давно хотел это сделать. Все равно он нам не считался другом. И помощи никакой.

– Угу, – кивнул ратник. – Полезли выше. Только тихо, как мышки. Сейчас только передам пару слов… – Он приподнялся из укрытия по грудь и прокричал: – Туглай!

– О!

– Слышал русскую сказку про Колобка?

– Нет! Монгольскую слышал – про волшебную стрелу!

– А про крепкий щит?

– Олег, не храбрись! Голова твоего гонца уже лежит отдельно от тела! Подмоги не будет! Я все просчитал! Помни – лучше тебя только я!

– Ну и поднимайся, проверим! – кричал древоделя, видя, как все дальше и дальше отползают его ребята. – Скрестим сабли, Бог нас рассудит!

– Эй, ты сам говорил – у нас разные боги! Не глупи! Я не хочу тебя убивать! Ты мне дорог, как сын!

– То же мне, папашка! Катись к Эрлику, баран! – и тут же втиснулся в дно расселины. Стрелы упали разом, один залп, другой – с каждым выстрелом брали левее и левее, чтобы покрыть как можно большую площадь. Пройдя один круг, пошли на второй. Когда красная монгольская стрела пробила пустой изогнутый носок левого сапога, он понял – пора.

Полез прямо вверх, зная, что никто не ждет от убегающего такой наглости. Если прячешься, спутники не нужны. Салават, Камал и Саид – крепкие ребята, сами разберутся, что к чему. А Камень в суме. Если уж Тимур его лишится, то только не для того, чтобы Тохтамыш им забавлялся.

Цеплялся руками за выступы, подтягивался, находил под ногами опору и толкался дальше. Белый Лоб уже ползал по горам во время боев с ассасинами. Вот только не ледяным. Руки жгло, рывки ветра пытались сбросить его вниз, снег залеплял глаза, уши, замерзал на ресницах. Отнять руки от выступов нельзя – тут же полетишь вниз. Полз и полз, пока почти отвесная стена не перешла в пологую, по которой можно постараться даже бежать. Так он добрался до горизонтальной площадки, плюхнулся отдышаться. Но не прошло и нескольких минут, как он вдруг услышал сурен глоток так в пять.

Вскочил на ноги, вынул саблю – так и есть: несутся с вытаращенными глазами четверо смелых, а за ними, хихикая, бодро вышагивает Туглай. На четверых затратил минуту, хотя последнему не смог пробить броню – пришлось в лицо колоть. Труп в алом плаще упал под ноги.

– Я так и знал, – сказал мин-баши, – слабая у тебя сейчас рука. Разжирел без битв на хлебной службе – эх, как морда-то разошлась!

– На себя посмотри, – ответил запыхавшийся Олег. – Вельблюд – и тот красивей.

– Ага! – захохотал Туглай и присел, подогнув ноги.

Присел и ратник.

– Зачем друг друга убивать? – поднял открытую ладонь арактырец. – Наша дружба старше, чем твоя с Тимуром.

– Особенно если учесть, что ты убил моих родителей.

– Русские говорят: кто старое помянет, тому глаз… Забыл. «Выколоть»?

– «Вон».

– Ну, «вон». Тем более, я не знал, что это твои родители. И не лично я их к предкам отправлял.

– А по твоему приказу.

– По моему приказу ты остался живой. Иначе бы изрубили на куски. Э, ну хватит! Ты же говорил, что простил меня!

– Простил, да. Потому что Христос велел прощать и миловать.

– Ну и спасибо. Ладно, давай поговорим – десять минут у нас есть.

– Почему только десять?

– Ну… Я своим перед уходом сказал – если через полчаса не прокричу, что все хорошо – ползти толпой наверх.

– Что, уже не уверен, что победишь меня в драке?

– Почему? Уверен, – осклабился Туглай. – Ты очень хорош, но я все равно лучше. Просто не хочу с другом драться.

– А что хочешь?

– Пойдешь со мной. Поднесешь Тохтамышу Камень. Он даст мне денег – столько, сколько ты и у Хромого не видел, а тебе – пайцзу до Москвы. Тебя там Алтантуяа ждет с дочерью и сыном.

Алтантуяа? Москва? Лизка! И сын все-таки родился!

Непрошеные слезы поползли по грязным щекам.

– Откуда знать, что не врешь? – прохрипел через силу.

Мин-баши полез за пазуху и вынул маленький золотой слиток из наследия Зенджир-Сараевского сеида – Олег узнал бы его среди тысячи.

– Ну и это в кучу, – протянул арактырец когда-то лично выпиленную древоделей для дочки свистульку в форме петушка, хвост которому раскрашивали под ее бдительным присмотром вместе с Алтанкой. – Русский купец ходил по Сараю, всем рассказывал про крещеную татарку, у которой на Кондурче пропал русский муж Белый Лоб. Ну, ему и объяснили, что ты – знаменитый на всю Вселенную баатур, и служишь теперь у Тимур-Ленга чуть ли не визирем.

Слезы душили и не давали говорить.

– Сына как назвала? – наконец, выдавил из себя.

– Как, как… Олегом, конечно!

– И… И как живет?..

– Да ну, все хорошо! – деланно восхитился монгол. – Дом, говорят, построила, ведет самостоятельно хозяйство, и как узнала, что ты жив, уселась у окошка ждать тебя… Пошли, Олег, не дури!

– Не могу! – помотал головой ратник.

– Что, кызык, – вскочил Туглай, – опять на десять лет крест целовал?

– Нет… Нет! Но слово дал…

– Какое, все убуры мира, слово?!

– Камень охранять…

– Твое слово! Дал – взял, дал – взял! Сколько клятв нарушил Хромой, сосчитать?

– Не надо, знаю. Но я – не он. Я так не могу.

– Эрлик, Иблис, Азраил, Сатана! – бывший старший товарищ принялся топтать рассыпающиеся из-под ичигов камни, перемешанные со льдом. – Дурной урусут! Тебя убьют! Внизу – две сотни!

Снег мел все сильнее и сильнее, мерз каждый открытый участок тела.

– Я – хороший скалолаз. Я уйду. Я смогу.

– Куда, о Великий Тэнгер?! Через горы?!

– Да. Отпусти меня. Я не хочу тебя убивать.

Туглай вынул саблю.

– Видит небо, и я не хочу тебя убивать. Но у меня тоже есть жизнь, служба, хозяин… Дьявол… Прости меня.

– И ты прости, – Олег вытер последние слезы и достал свое оружие. – Ладно, у меня все же есть оправдание. Пусть моих родителей лично ты не смерти не предавал, но Андрея зарезал.

– Какого Андрея?!

– Русского воеводу.

– Он пал с клинком в руке! Мы сражались один на один!

– Ну, вам, восточным людям, ничего не понять. Убийство – оно в любом случае убийство.

– Тупой, тупой, дурной, глупый христианин! – заскрежетал зубами бывший сотник и бросился вперед. Бил не шутя, выпад следовал за выпадом, и плотницкий сын мигом забыл мимолетную душевную слабость. Хотя… Сын! У него есть сын! Род продолжится – так что теперь можно и умереть. Честным человеком, а не продажной свиньей.

Булат Тибир-бека не брало время. Сверкал, порхал в воздухе, выписывал узоры, скользил по тяжелой самаркандской кольчуге. У Властелина Счастья древоделя пристрастился к хорезмскому оружию – саблю с изогнутой по их правилам рукоятью когда-то давно изготовили в еще существовавшем Ургенче. Клинок – крепкий, острый. Отличная сабля! Но куда ей до тибир-бековской…

Олег вдруг понял, что пятится, что полминуты такого боя – и он погибнет. Выполнил один из своих любимых приемов – соперник легко уклонился, другой – арактырец плавно ушел в сторону.

– Ты уже не помнишь, что я следил за твоим обучением, – хохотал он. – Я вижу тебя за два шага вперед! А вот это ты помнишь? – и мин-баши вдруг вынул из вторых ножен длиннющий кинжал и сжал его левой рукой. – Такой бой ты знаешь? – и принялся осыпать Белого Лба градом ударов.

Воин должен быть полуголодным… Воин должен быть полуголодным… Зажрался… Олег решил: отступит – умрет. Но отбивать выпады двух клинков разом становилось все труднее и труднее – он уставал.

– Где топорик? – хохотал Туглай. – Пузо выросло, топор не нужен, сабля козлиная, сам дурак! – и воткнул на пол-вершка кинжал в незащищенное бедро. Хлынула кровь, Олег невольно застонал и отскочил. Не давая опомниться, арактырец махнул вторым клинком – и полилась кровь из правого плеча. – Все, добрый молодец! Предлагаю в последний раз. Жизнь, деньги, родина, семья.

– Нет, – ответил ратник.

– Упрямый урусут! Погибни же тогда! К черту булат Тибир-бека! – и мин-баши начал бить и бить в одно место хорезмийской сабли, пока клинок из Ургенча сначала не треснул, а затем не раскололся пополам.

Раненый Олег, да еще оставшийся без оружия, повалился на спину и увидел небо. Нет, все-таки высыпали звезды. Все же пришла ночь.

– Дьявол, дьявол, дьявол! – орал монгол, разглядывая появившиеся зазубрины на лезвии любимого оружия, дав тем самым противнику лишнюю секунду.

Олег нащупал за стенкой ичига кривой персидский нож, из положения «лежа» выпрямил корпус и швырнул засапожник в лицо противника. Пробив переносицу, клинок воткнулся прямо меж глаз, которые успели выразить огромное удивление. Арактырец упал на колени, ноги расползлись в стороны, голова поникла на грудь. Казалось, устал путник, присел отдохнуть в дороге – но сморило в сон на миг.

«Однако. Я все-таки вошел дважды в одну и ту же реку», – подумал Белый Лоб и с трудом поднялся.

– Прощай, глупый монгол, – сказал он Туглаю и дотронулся до его плеча. Тело завалилось на спину, одна ладонь разжалась и выпустила кинжал, но другая по-прежнему крепко держала знаменитую саблю.

Булат Тибир-бека и вправду оказался заколдован шаманом. Приходи, царь касогов, забирай свой клинок.

Снизу послышался вой – то ли отряд посланцев Тохтамыша пошел в атаку на Альборс, то ли наткнулся на Салавата с друзьями.

Олег побежал дальше, ровная площадка закончилась, пришлось идти вверх и вверх, затем ползти, уже совсем стемнело, снег все сыпал и сыпал – было похоже на настоящую русскую вьюгу, кровь хлестала, оставляя кривые полоски на белом покрове – заметет к утру, не заметет?

Сурен продолжался, так что остановиться и перевязать раны не имелось никакой возможности – нужно уйти как можно дальше.

Он просто полз по льду, стараясь не соскользнуть – покатишься вниз, и несколько десятков саженей пути придется преодолевать заново.

Вдруг раздался чудовищный треск, лед подломился, и он кубарем полетел в какую-то дыру.

Когда упал на камни, понял, что попал в пещеру. И еще понял, что сломал ногу. Похоже, что настал конец. Завыл про себя, но раз есть временная передышка, надо заняться делом. Снял ненужную кольчугу, перетянул всеми тряпками – платом, кусками рубахи – ногу и руку. На плече кровь остановил, а вот из бедра она била толчками, с каждым ударом сердца. Не фонтаном, нет, но он чувствовал выплескивавшуюся жидкость, как чувствуешь пальцем ее бег по жилам на запястье.

«Это – смерть, – понял Белый Лоб, глядя на неестественно вывернутую левую стопу. – Истеку кровищей. Поделом. Из людей выпускал – так попробуй сам эту участь». Сил не оставалось ни на что. Прямо на скальном выступе откинул голову и заснул, не успев прочитать и строчку из молитвы на исход души.

Когда проснулся, сквозь узкое отверстие саженях в двенадцати вверху яркими лучами било солнце. Находившийся над ним еще один выступ, мимо которого он пролетел, свет закрывал не полностью. Он представил, как искрит радугой снег снаружи после утихнувшей бури, и застонал от тоски и боли – нога опухла, став похожей на каравай, кровь из бедра продолжала, хоть и тихо, вытекать. Слабость во всем теле ощущалась невероятная. Он подумал и отвел себе тринадцать-пятнадцать часов. Зато теперь Камень не достанется никому. Ни Тохтамышу, ни Тимуру. Пусть бьют друг друга без талисманов.

Подполз к краю площадки – пещера уходила дальше вниз, глаза из темноты уже не выхватывали глубину. Но, похоже, яма – всем ямам яма.

Он открыл суму и, не обращая внимания на мешок с булыжником, ставший причиной его гибели, вынул маленький сверток, бережно развернул его – там лежали калям, чернила в глиняном пузырьке с пробкой и превосходная бухарская бумага. Решил – вдруг Хромец пошлет на поиски своих скалолазов, вдруг они найдут труп в пещере – а им будет записка. Или еще кто найдет. Он много читал, и мечтал всегда написать сам что-нибудь, только вот не знал, что. Кое-как присел, устроился, пользуясь тем, что пока света имелось достаточно, обмакнул перо и принялся старательно выводить на листе, подложив под него книгу ал-Гарнати. Писалось быстро.

«Я, нареченный Олег, Иванов сын, Александров внук, по прозвищу Белый Лоб, пишу сие, лежа с ранами и сломанной ногой в пещере на горе Альборс. Сейчас лето от С.М. 6902-е месяца декабря. Я охранял Камень, талисман Тимура, и отдал за это жизнь. На мой отряд напали монголы под предводительством старого знакомого Туглая, которого я убил. Их послал Тохтамыш, но цели своей они не достигли. Служу я Тимуру три с половиной года, а до этого служил оглану Илыгмышу девять с лишним лет. Когда я был ребенком в селении в Нижегородском княжестве, на него напали татары, всех убили, а меня увели в плен. Там я учился ратному искусству, и когда вырос, честно сражался с Тимуром на Кондурче. Когда все убежали, моя сотня продолжала биться, и мы почти добрались до Тимура. Он пленил меня, и я сражался под его началом в Мазандаране, в Иране и в Азербайджане. Здесь, на Востоке, меня называли Палваном. Мне стыдно за то, сколько людей я убил, но никогда я не трогал мирных жителей, женщин и детей – а только воинов, и, в основном, только тех, кто нападал первым. Я родился в Москве, мой дед учился в Царьграде, а отец плотничал в Нижнем Новгороде. В Москве у меня живет жена Алтантуяа, монголка по происхождению, крещенная Анной, дочь Елизавета и сын Олег, которого я ни разу не видел. Боже, прости мне все грехи, вольные и невольные! В руки твои передаю себя, хоть и с нечистой совестью! Прости, Богородица, Дево, прости, Иисусе Христе!»

Вот и все. Вроде бы вся жизнь – а уместилась в нескольких строчках. И добавить нечего.

Но есть чернила, светит солнце, и душа еще не покинула тело.

Переписал текст по-арабски, по-тюркски и по-гречески. Пока мучился, стемнело и силы совсем пропали. Надо вот только додуматься, куда бумагу сунуть – сыро ведь, сгниет! Положил листки в книгу, а книгу решил к сухому камню в кожаный мешок – и зашнуровать его потом поплотнее. Да и, молясь, отдать душу, как положено…

Непослушными руками развязал тесемки, глаза слипались, засыпал, умирал – все одновременно! – принялся пропихивать книгу глубже, и вдруг почувствовал – Камень издает тепло! Раз ощупал, другой – теплый! Вот и вправду – диковина! Вынул его из мешка, начал вертеть на ладонях, но не видно не зги, и силушки ушли, того и жди – уронишь, постарался вернуть на место, случайно провел ладонью по шероховатой поверхности – и тот заискрился! Принялся сыпать лучами во все стороны! Не только у Великого, выходит, получается!

Олег держал предмет в ладонях, и постепенно пространство пещеры начал заполнять неведомый звук. Противный, как комариный писк, но гораздо тяжелее и глубже. Наконец он стал просто невыносимым. Ратник бросил талисман вниз и зажал уши. Упавший Камень озарил все вокруг зеленым светом – от него одно за другим расходились овальные кольца, в разных плоскостях, края колец – темно-зеленые, а сами плоскости – светлые.

«Да это же видение, – предположил плотницкий сын. – Я уже кончился, сейчас душа отделится от тела».

Он захохотал в голос, вдруг закашлялся, и понял, что не чувствует своих рук. Он попробовал поднести ладонь к глазам, но ладони не было.

«Я – умер», – пронеслась молниеносная мысль, и Олег Белый Лоб потерял сознание.