(Старая ирландская песня, римейк)
Автор книги — капитан 3-го ранга Олег Рыков — в прошлом военный моряк, служил на Тихоокеанском флоте на самом «ходящем» корабле ВМФ СССР того времени с бортовым номером ССВ (на американский манер «Чарли-Чарли-Браво»), совершил семь дальних морских походов в пиковый этап «холодной войны». Сборник рассказов, который вы держите в руках, — написанные с доброй улыбкой воспоминания о «военных играх для больших мальчиков» на Тихом океане. Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.
(Старая ирландская песня, римейк)
К БЕРЕГАМ АМЕРИКЕИ
Вдруг был звук — очень привычный рев реактивных двигателей. Так американские самолеты обычно подкрадывались к кораблю с кормы, включая форсаж на траверзе, что было не психологическим давлением, а хулиганской, очень понятной нам, молодым, бравадой. Оттого и не страшной.
А в этот раз мы не поняли. Мы этого ожидать-то ожидали, но… совсем не ожидали. Мы не могли поверить в свою удачу! Мы кричали от радости, потому что в ста метрах от нашего борта пролетела крылатая ракета «Томагавк»! Какой прекрасный мартовский бред!
— Андрюша, ты его видел?
— Да, — флегматично улыбаясь, ответил оперативный дежурный, все еще стоящий у открытой фрамуги.
И как он пролетел? — задал кто-то глупый вопрос.
Андрей присел, надул щеки и, молниеносно выбросив вперед ладонь, зашипел: «Фффшшш-шшшь!»
— И все?
— Нет! — ответил все еще не оттаявший дежурный. Он опять присел, надул щеки, выбросил вперед обе ладони и захохотал.
Только тогда мы ринулись на ходовой, чтобы успеть увидеть ярко-оранжевую точку в сопровождении двух серебристых истребителей «Супер Сейбр», несущуюся на 15-метровой высоте куда-то на север.
Понимание того, что случилось, пришло позже. Даже не тогда, когда увидел пробоину в корме корабля-мишени — огромный пятиметровый пролом, — а когда, обработав пленки и записи от руки, лег в койку, закрыл глаза, но не смог уснуть до утра, постоянно еще и еще раз прокручивая в уме события прошедших трех дней и предшествовавших им месяцев.
Я так ждал «Азию»! Я сидел в душной, пропахшей дохлой крысятиной каюте «Приморья» и слушал шум воды. Но вода плескалась не за бортом, а здесь — по палубе моего убогого жилища на четыре койки, с плесенью на переборках и заваренными иллюминаторами. Я стоял в нелепом дежурстве на юте этого бездушного железа, вылавливая из страховочной сетки под трапом пьяного старпома, но ждал свой корабль. Я слушал крик командира моей тюрьмы: «Лейтенант, я сломаю тебе карьеру, если ты не останешься служить здесь!», но не боялся. Я ждал… Почему — не знаю. Я чувствовал, что ко мне идет мой корабль. А когда он вернулся к стенке 37-го причала, я был далеко — меня отправили на береговую базу, участвовать в формировании экипажа нового корабля — очень большого и атомного. Когда же удалось оттуда вырваться и прибежать на бригаду, «Азия», отдав швартовые, уже отходила от причала. Я увидел ее тогда впервые и понял, что не ошибался. Но она ушла доковаться перед новым походом; а я догонял ее, трясясь в дизеле, возглавляя двадцать испуганных мальчишек в матросских шинелях, которые, высадившись в Шкотове, безмолвно и послушно месили грязь за мной следом, стуча зубами от осеннего дождя. Пройдя долгие семь километров по засасывающей трясине, мы безмолвно встали на причале, грустно глядя на далекую «Азию», стоящую на рейде. Но веселый буксирок лихо домчал нас к ее серому высокому борту, на котором стояли улыбающиеся офицеры и матросы, уже подготовившие для нас шторм-трап. Нос портового буксира, ювелирно удерживаемый в метре от него, гулял тогда с двухметровой амплитудой, обещая нам очередное испытание. И старый капитан крикнул нам: «Сынки, подходим по одному к носу, дожидаемся, когда он будет в верхней точке, прыгаем и лезем быстрее визга на вашу коробку. Лейтенант — ты первый!» Прыжок — треск ушитой сзади шинели — пальцы, сбитые о мореное дерево, — услужливо протянутые руки, втаскивающие тебя… Вот и все остальные двадцать почти уже моряков на борту, в тепле, в безопасности. Тогда-то и я наконец почувствовал себя пришедшим домой. Чубастый веселый старлей Юрка, оказавшийся вахтенным офицером, переложил гитару в левую руку, хлопнул меня по плечу и проводил в кают-компанию, в которой при свечах играли в бильярд еще незнакомые мне офицеры. Потом были песни под гитару, графин съеденного спирта и выдох облегчения. Но ненадолго…
Скоро пришлось глубоко вдохнуть и задержать дыхание. Меня теперь никто не называл студентом и сапогом, мне помогли смастерить настоящую мицу и обжечь на огне спички ее краб, подарили слегка поношенный китель, который я не успел себе пошить, и… поставили вечным дублером дежурного, так как из всех шести лейтенантов, пришедших на корабль, я был самым дремуче-нефлотским. Мне говорили: «Сходи на бак — проверь место для курения». Я отлавливал первого матроса и сурово его спрашивал:
— Куда бежим, боец?
— На бак, тащ, покурить.
— А откуда бежишь?
— С юта!
Так я и узнавал: где бак, а где полубак, что такое рында и пелорус, с какого борта горит зеленый огонь, а с какого — красный. Дошло даже до того, что я узнал, что такое секстан, очень смутившись, так как я думал, что он или сектан, или секстам. Запомнить помогла тренировка у штурмана, когда я неудачно обсервировался и на меня напало ужасное обсервение. Похож этот прибор на совмещенные серп и треугольник с приделанным микроскопом. Штормя вместе с палубой, ты пытаешься поймать солнце в его маленькое зеркало и, качая серпом вправо-влево, посадить светило на линию горизонта или туда, где она, предположительно, должна быть. Посадив солнце в лужу, ты получаешь нужный угол и радуешься, не зная, что это — только прелюдия к пытке, так как потом надо: ввести в полученный результат ряд поправок, учитывающих понижение видимого горизонта; полудиаметр наблюдаемого светила; определить графически поправки к счислимым координатам, пользуясь формулами и приемами морской астрономии, с трудом найденными в дюжине толстенных гроссбухов, и, взглянув на точные спутниковые координаты, вдруг понять, что Колумб плавал «на глаз». Моим лучшим достижением была неувязка в 70 миль от истинного места… Но это не важно — ты уже отращиваешь усы и прошел свой первый пролив — Лаперуза. Тебя почти не тошнит, пальцы ног не хватаются за палубу, а сгибаются-разгибаются вместе с ее качанием. Самое время заняться работой по специальности. Я сел за приемник, надел лопухи наушников и стал слушать. Меня попросили записывать все, что я услышу. Три часа я записывал эфирные помехи… Но, когда в сети что-то забулькало, я впал в ступор. Это не был английский язык с американским произношением. Это был искаженный помехами крик кашалота на амхарском языке. Единственное, что я смог понять, — это то, что какой-то «корабль Ноа вызывает порт Ситка». Словарь Мюллера четко сказал, что есть только один «корабль Ноа» — Noah's Ark — Ноев ковчег. В смятении я не знал, что доложить начальнику, лишь подивившись долгожительству основателя Гринписа и армянского коньячного дела. Начальник же сказал, что я молодец и если не буду снимать лопухи до конца похода, то стану понимать, что это — NOAA ship — судно американской Национальной администрации по изучению океана и атмосферы. Пришлось с готовностью воспринять «дружеское пожелание» шефа, да так, что через месяц мои уши почернели от резинок наушников, но научились понимать переговоры американских истребителей на УКВ, а рука успевала их записывать. Даже каждый растянутый перегрузками «Shiiiiit»…
А пока мы только начали свой долгий путь в сторону Америки, немного уклоняясь на север от намеченного маршрута. Помогал нам в этом тайфун, тогда еще далекий, но обещающий поймать нас на большой воде Тихого.
— Товарищ командир, — настаивает старпом, — вот же метеокарта с нашего спутника! Тайфун на Корею идет! Пойдемте прямо — время сбережем! Смотрите, чайки на воде сидят!
— И среди чаек бывают подлецы! — суровеет командир, доставая другую, заветную метеосводку, которой он верит. На листке крупный логотип — NOAA. Через сутки нас кидало и швыряло адски. Администрация Ноя оказалась точнее…
Вскоре тайфун нас отпустил, лишь лизнув. И вот мы бежим по пустыне, вдали от любых судоходных линий. Здесь только вода и небо, но и они иногда сливаются в сферу, в космос. Жителей у этого космоса нет, их на полном ходу не видно. Есть только такие же, как мы, кочевники — дельфины, но пересекают они океан без явной военной или коммерческой причины. Их причина — неограниченная свобода. Потому и бывают они всегда в хорошем настроении. Нашу военную железяку они считают передвижным аквапарком, принимая джакузи в кильватерном следе, делая сальто с трамплинов волн, создаваемых корпусом корабля и плавая наперегонки перед бульбой стальной чудорыбы. Один из них встал на хвост, похлопал себя по бокам плавниками и, глядя мне в глаза, сказал: «Лохматоголовый, шумите сильно — американцы вас услышат».
Но американцы нас не услышали, как бы ни гремели наши дизели, не послав за две недели ни одного самолета «Орион» в нашу сторону. Они прилетели позже, когда до берега Америкен осталось миль пятьдесят. Больше они нас без внимания не оставляли…
Очень интересно ожидание встречи с Новой Индией: ты ждешь башни скайскрейперов, вырастающие из песчаного пляжа, а реально получаешь невзрачный обрывистый берег из глины. Это Калифорния. Ты не веришь своим разочарованным глазам, ведь появившиеся телевизионные каналы показывают другое — что здесь живут ковбои, рэмбы, мыши-маусы, утки-даки и бэтмены. Но на берегах их не видно. Наверное, они еще спят…
Спят и местные военные — полигон Пойнт Мугу тих и чист. Спят курганы темные, в воду погруженные — острова Сан-Николас, Сан-Мигель, Санта-Роза, Санта-Круз. Идиллия. Санта-Барбара тоже храпит голосом ковбоя Рональда. Рону снятся звездные войны против Империи Зла. Ну, что ж, горбатого Йоду ему в помощь.
Но вот и солнце совсем проснулось. Странно, что в этих местах оно встает совсем не со стороны Японии. Когда его лучи осветили прибрежные холмы, из-за них сразу же появились ковбои, рэмбы и бэтмены. Как говорится по-американски: the hell broke out, то есть — адская военная машина вырвалась наружу. Вокруг все летало, ныряло и стреляло. Вот вертолет «Си Стэллион» заправляется в воздухе от самолета-заправщика КС-130, вот атомный крейсер «Тракстан» поливает из носового орудия полигон на южной оконечности острова Сан-Клементе, корректируемый самолетом «Бронко», но на двести десятом выстреле чахнет — снаряд застревает в стволе. Вот «Томкэты» носятся за скоростной воздушной мишенью, а рядом вертолеты и «Орионы» гоняют подводную лодку «Лос-Анджелес», отрабатывая противолодочную оборону. А почти у борта «морские котики» прыгают в воду со своих скоростных лодок. Только верто-летоносец «Окинава» в печали — ищет матроса, «прыгнувшего за борт». Через сутки его найдут в фальш-трубе, где он спрятался от побоев.
И что-то вдруг начинает голова кружиться от такого обилия информации, не испорченной любимым флотским словом «предположительно».
Но круговерть через неделю закончилась — на полигон вышли игроки более значимые, игроки, которых мы ждали, ради которых сюда пришли.
В понедельник полигон вдруг затих, на его огромной акватории от мыса Консепшн до границы с Мексикой не было ни одного корабля или судна. Запоздавших убраться восвояси уже оттеснили в океан или загнали в порты трудолюбивые пчелы Пойнт Мугу — горбатые радиолокационной станцией бокового обзора «Орионы» вспомогательной эскадрильи Центра испытаний оружия ВМС США. Все как в театре: прозвенел последний звонок, зрители расселись, затихли и ждут выхода актеров на сцену. И когда вышел главный герой, мы поняли, что поймали золотую рыбку за хвост. Актер был красив и строен. Эсминцы класса «Спрюенс» вообще отличаются архитектурной грацией. А «Меррилл» был одним из них, но пользовался особыми привилегиями. Этот красавец не ходил в дальние походы, качаясь месяцами в кильватере авианосцев — он служил экспериментальным кораблем, испытывающим крылатую ракету «Томагавк», поэтому дальше 200 миль от Сан-Диего не ходил уже. много лет. Даже команда его была странной: наполовину истинно флотской, наполовину — гражданскими инженерами компаний «Хьюз» и «Боинг».
Больших доказательств готовящейся операции, чем пустынность полигона и выход «Меррилла», нам было не надо настолько, как не надо было американцам наше присутствие здесь. Вытеснить нас из международных вод они не могли, не объявив район закрытым для ракетных стрельб, поэтому началась игра в кошки-мышки: «Меррилл» проходил мерную милю, стрелял из носового орудия по плавающей мишени, отрабатывал спасение человека за бортом, делая все, чтобы убедить нас в невинности своего выхода в море — на банальную боевую подготовку. Мы с ироничной улыбкой смотрели на все это и терпеливо ждали. Но полигон ждать не мог — тянулись дни, а русский не отставал от их корабля ни на секунду. Финальные испытания тактической противокорабельной крылатой ракеты «Томагавк» были под угрозой срыва… Ее пусковыми установками уже оснащались линкоры и крейсера ВМС США, ожидающие поступления ракет в свой боезапас, но русский настырно сидел под Сан-Диего, ожидая, когда зашедший туда от безысходности опытовый корабль опять выйдет в море. Он не мог на предельной скорости убежать от нас, выйти в точку и плюнуть ракетой — все этапы развертывания операции были строго регламентированы, заставляя «Меррилл» медленно передвигаться по четкому графику из района в район, проверяя свои системы и системы слежения, расположенные на островах полигона.
Тогда Пойнт Мугу занялся маленькими хитростями. Как назойливо жужжание над головой… Уже четыре часа на высоте всего пятидесяти метров висит «валенок» — вертолет «Си Найт» с подвешенной под брюхом телекамерой, по телеметрии передающей картинку «Азии» и ее каждого шага диспетчеру полигона. Лица вертолетчиков сдержанны, через блистер или боковой люк ни единого приветственного взмаха рукой — все говорит о напряженности игры. А вот и пешки на шахматной доске — из маленького порта Уайниме, где базируются вспомогательные плавсредства Пойнт Мугу, буксиры тащат приманку для нас: ржавый и замученный эсминец «Хигби» 45-го года постройки и еще более ржавый, но непонятный своей архитектурой эсминец «Стоддард», сохранивший на борту номер «566» и оставшийся последним из семейства «Флетчеров» в строю ВМС США, хоть и в качестве мишени. Неприятно смотреть на ржавые неухоженные корабли, похожие на сидящих на цепи заброшенных дворовых псов. «Хигби» не успел повоевать во Вторую мировую, но был в Корее и во Вьетнаме. В последнем в 1972 году получил бомбу в корму от вьетнамского истребителя Миг-17. Других заслуг не имеет. Через два года после нашей встречи его оттащат от берега, и линкор «Миссури» пошлет в его борт прощальную ракету. «Стоддард» другой — он полон заслуг, он боец: год войны на Тихом, два сбитых камикадзе закалили его характер. Его будут топить «Томагавками» долгие 10 лет, но не смогут — он особенный. Он, как теперь говорят, оттюнингованная классика. Внешне неказистый, при приближении он оказывается чудом современной технологии — автономным самоходным кораблем-мишенью. На его корме стоят два мощных электродвигателя, валы которых с винтами опускаются и поднимаются гидравликой, по бортам дюжина мощных видеокамер, на надстройке автоматы: американский «Вулкан Фаланкс» и английский «Голкипер» — их испытывают в сравнении. На «Стоддард» достаточно прилететь'на вертолете инженеру, запустить дизель-генератор, и корабль становится роботом, управляемым с земли по телеметрии. Он пройдет через десятки испытаний, но ни один «Томагавк» не пробьет его борт. А пока он — пешка в игре с русскими.
Разбежавшись в стороны, мишени начали маневрировать, как будто выбирая место дрейфа для испытаний. Озадачило ли это нас? Нисколько… Мы уже приняли свое решение — не выпускать стреляющий корабль из поля зрения, но показали американцам, что наживу «заглотили». Бегая от «Хигби» к «Стоддарду», «Азия» постоянно отслеживала «Меррилл», ожидая, когда он пойдет на север — в точку пуска. Мы не знали, есть ли в единственной бронированной пусковой установке эсминца, установленной в носу по левому борту, «Томагавки» или нет. Но скоро узнали. Поздно вечером в море вышла плавбаза эсминцев «Акадия» и встретилась с «Мерриллом». Ее топовые огни, говорящие о проведении опасных работ, подсказали нам ответ: пришвартовавшийся к плавбазе эсминец наконец-то получил оружие. Это значило, что завтра все и случится.
С рассветом мы уже были в миле от эсминца и больше его от себя не отпускали. Полигон теперь понял, что бегать за отвлекающими нас мишенями мы не будем, и, поджимаемый сроками испытаний, решился на начало операции.
Вспоминаю тот день часто. Главное его ощущение — ощущение праздника, большая мужская радость ожидания добычи.
Четыре часа плетемся строго на север — по носу в полумиле «Меррилл». Он уже объявил боевую готовность и начал отсчет времени. В готовности и мы: аэрофотоаппараты расчехлены, группы визуальной разведки на местах, все часы сверены, аппаратура в рабочем состоянии в соответствии с планом операции «Дыня». Вооб-ще-то командир хотел назвать ее «Подержите арбуз», но передумал.
Когда, дойдя до мыса Консепшн, эсминец начал разворот, напряженность достигла предела — «Меррилл» начал финальный отчет перед пуском:
— Event time Т-30. Stand by for my final count down!
Одновременно эсминец поднял свою единственную пусковую установку, отсчитывая время перед пуском.
— Диапазон 100–350 МГц! Грубо на всех приемниках вправо — лево! Искать все появляющиеся частоты! — закричал тогда я своим матросам, сидящим за приемниками, — Включить магнитофоны и секундомеры!
Ах, какой был азарт! Наверное, такой бывает у людей, сплавляющихся на байдарках по порогам.
— Event time Т-10! Stand by for my missile launch! — прокричал лейтенант Арнольд, готовясь нажать кнопку пуска. Это событие изменит его жизнь — его карьера впоследствии пойдет в гору. Сейчас он — начальник Штаба сил ВМС США в Японии, а тогда — такой же, как и мы, азартный юноша.
Но что это? Реактивные самолеты над головой? За пять секунд до старта между нами и идущим впереди в нескольких кабельтовых «Мерриллом» пронеслись два «Корсара», отстрелив гирлянду осветительных ракет, боясь, что русские смогут провести спектральный анализ ракетного топлива.
— 5..4..3..2..1 Missile away! — ускоритель «Томагавка» окутал нос эсминца облаком серого дыма и понес ракету вверх под углом 45 градусов. Позже я рассматривал фотографии, сделанные нами, не веря успеху. Впервые советский корабль стал очевидцем реального пуска этой крылатой ракеты. Есть и американское фото «Меррилла» в этот момент, сделанное пролетающими «Корсарами». На нем — эсминец от миделя до носа в момент пуска. Жаль, что они не публикуют другие фотографии события — ведь, — отмотав два кадра назад, можно было бы увидеть «Азию».
— Тащ, есть новая частота! — закричал матрос. Надев наушники, я тут же понял, что удача все еще с нами — в сети работал оператор слежения за «Томагавком» и истребители сопровождения — те самые серебристые «Супер Сейбры». Вот ракета отстрелила ускоритель и начала выполнять горку, расправляя крылья, вот она включила свой турбовентиляторный двигатель и, снизившись, начала рысканье, выходя на маршрут.
— Не вижу «птичку»! — закричал один из пилотов, — Дайте вектор на нее!
— Левее — на 10 часов от вас! Снижается!
Потом было долгое молчание, прерываемое
короткими докладами самолетов о прохождении маршрута и поворотных точек, но наш магнитофон исправно писал все. Позже он поможет нам точно определить маршрут полета «Томагавка», дальность, высоту и скорость до момента, когда он врежется в борт корабля-мишени.
— Тащ, пленка оборвалась! — закричал матрос, показывая на быстро закрутившуюся бобину пленки «Свема». В груди появился холод, но решение пришло быстро. — Считать время! И раз, и два, и три… Склеить обрыв! Живо!
Когда хором досчитали до пятнадцати, пленка была склеена. Вовремя, так как ракета, сделав последний поворот, выпустила глаз телекамеры и, нырнув еще ниже, понеслась в цель.
В конце дня чуть южнее острова Сан Диего мы нашли этот корабль-мишень — отслуживший свой срок десантный корабль «Кэбилдо». Он стоял на киле прямо, но в его корме слева зиял гигантский пролом с зазубренными краями, вогнутыми внутрь корпуса. Этот почти сорокалетний гигант получал такие «пощечины» неоднократно: в 1950 году, участвуя в операции «Greenhouse», испытал на себе адский жар атомного взрыва и был облучен; дезактивировавшись, в 1951 году он ушел воевать в Корею и подорвался на мине; а в 1962 году опять участвовал в ядерных испытаниях у Маршалловых островов в операции «Dominic». Но теперь его путь закончен — завтра он получит вторую ракету в борт; буксиры попытаются оттащить его в порт Уай-ниме, но поднимется волнение, и «Кэбилдо» навсегда ляжет на дно у западной оконечности острова Сан-Николас. Но это будет завтра…
Завтра. Ветрено, слегка покачивает, но видимость отменная. Мы лежим в дрейфе в самом глухом углу огромной акватории Пойнт Мугу — треугольнике, дополнительно закрытом американскими властями для опасных операций. Нам понятно, что «Томагавк» будут испытывать на максимальную дальность, поэтому и увеличили район на добрые 50 миль — тут ракета должна развернуться, пролетев две трети маршрута. Мы в полудреме, но сенсоры начеку. Над головой жужжит «Орион», загоняя коммерсанта-мексиканца в порт. Когда загнал — занялся нами.
— Soviet naval vessel, you are in the area of dangerous missile firings! Please, proceed west 60 miles to clear the area! — устало просит пилот «Ориона» на 16-м канале международной связи. Не дождавшись ответа, повторяет свое требование на русском:
— Совьетски военни корабл, ви накодитэс в апасни эриа. Пожалста, идите на запад!
И это не действует — мы находимся в международных водах и отвечать не намерены. Тогда американец начинает нервничать — он носится на уровне палубы и повторяет свое требование через внешние динамики громкой связи. Нас это начинает нервировать тоже. Командир смотрит на стоящего снаружи сигнальщика и говорит старпому:
— Наденьте на него ушанку, и пусть клапаны вниз опустит! А когда «Орион» будет пролетать, пусть показывает жестами, что его не слышат!
Смешно, но это подействовало: на нас просто махнули рукой — заканчивался последний день, отведенный на испытания. Через 15 минут в коротковолновой сети полигона прошло сообщение о том, что вторая ракета запущена. И наступила звенящая тишина — для УКВ связи мы были слишком далеко.
А еще через 15 минут появился тот самый звук реактивных двигателей — и те «Супер Сейбры» за «Томагавком», которые дистанционно отклонили ракету и не дали ей врезаться нам в корму. Мы не могли поверить своей удаче — то, ради чего мы пересекли океан, теперь было у нас в кармане. Оттого мы и радовались.
И я радовался, напевая римейк старинной ирландской песни, которую перевел на русский язык:
ЧАРЛИ-ЧАРЛИ-БРАВО!
У каждой шутки бывает предыстория. Когда шутят политики — всегда стоит искать контекст, который может стать завуалированным посланием противной стороне.
Нам не известен контекст оговорки президента Буша-старшего, однажды заявившего на пресс-конференции: «Семь лет я работал плечом к плечу с президентом Рейганом. Были у нас триумфы. Были и ошибки. Кое-что нам удалось изъеб… хм…избежать…» Что-то он имел в виду. Имел, несомненно, хотя и посыпались на него со всех сторон упреки в психической слабости, ставшей следствием стресса, пережитого в воздушном бою над Тихим океаном, когда молодой пилот Буш был сбит японским истребителем и чудом спасся.
Вспомнилась и «шутка» президента Рейгана в 1984 году, когда уже прославившийся своими речевыми фортелями «красавец ковбой» заявил в прямом эфире радиостанции Санта-Барбары следующее: «Сограждане-американцы, рад сообщить вам, что я только что подписал директиву, ставящую Россию вне закона. Мы начинаем бомбардировки через пять минут».
А наш корабль в те минуты лежал в дрейфе под Сан-Диего, и мы «вспотевшими» глазами читали ленту американского информационного агентства, приславшего нам подписанный приговор. Друг с другом не прощались, но было очень грустно… Не дано нам было знать тогда, что это была хотя и трагически опасная, но шутка. Шутка с контекстом! Рейган должен был бы продолжить свое выступление, сказав: «Я заявляю это потому, что извещен о начале перевода советских ракетно-ядерных сил в высшую степень готовности. Прощайте, сограждане-американцы!» Но он не продолжил. Мы же, только возвратившись в базу, узнали причину президентской русофобии — молодой боец на нашем советском узле связи, опечаленный изменой подруги и обозленный на весь свет, передал такое распоряжение в эфир. Благо что он не мог его продублировать! Иначе — большой КАБУМ и ничья в финале «холодной войны».
А пока шел полуфинал, и преимущество оказывалось то на одной стороне, то на другой. Это и имел в виду Джордж Буш. Конечно же, он Должен был знать об одном из многочисленных эпизодов Великого противостояния, в котором, как считалось противной стороной, флот США сыграл со счетом 2:1. Мне это представляется сомнительным. Назовем данный эпизод как «Леги против Чарли» и проследим за развитием событий и счетом в ходе «игры».
Место действия — прибрежные воды США в районе Сан-Диего.
Первый тайм. Счет 0:0.
Выход в море на боевую подготовку в пятницу всегда неприятен для экипажей кораблей вне зависимости — советский это флот или американский. Такое на нашем флоте чаще всего «светит» якорной стоянкой на рейде до понедельника, у американцев — лишением бонуса к жалованью за невыполнение недельного плана. Провести же уик-энд на борту, когда в бинокль можно разглядеть прелестниц в бикини на пляжах Байя Калифорния, для них немыслимо.
В то утро пятницы мы лежали в дрейфе в точке, с которой хорошо просматривались Норт Айленд и торчащие за ним топы мачт ошвартованных в ВМБ Сан-Диего кораблей, ожидая ежедневный мини-парад — выход американских «боевиков» в море. Как по расписанию в 09.00 «поплыл» фок большого крейсера, за ним — узнаваемые «низкорослые» мачты фрегатов типа «Нокс» и «Перри». Недолгое ожидание — и вот уже под мостом, соединяющим город и остров Норт Айленд, появились «мышиные» силуэты отряда боевых кораблей, возглавляемых нашим старым знакомым — крейсером «Леги» — металлической реинкарнацией Уильяма Леги, начальника штаба ВМС США при президенте Франклине Рузвельте, кораблем таким же подтянутым и строгим до вздорности, как и сам почивший адмирал. Это он за три дня до описываемой встречи сыграл злую шутку, целенаправленно включив на полную мощность средства радиоэлектронной борьбы и прервав нашу связь с Владивостоком на долгие пять часов. Встретившись опять, мы не думали, что этот день станет днем реванша!
«Чарли», не удостоившись приветствия чопорного «Леги», пристроился в кильватере американских кораблей, следующих малым ходом курсом, ведущим на главную игровую площадку 3-го флота ВМС США — тихоокеанский ракетный полигон «Пойнт Мугу». Здесь на тридцати шести тысячах квадратных миль, водной поверхности Калифорнийского залива проводится большинство учебных и испытательных стрельб; здесь запускаются зенитные и противокорабельные, противоспутниковые и баллистические ракеты корабельного и воздушного базирования. Сердце и нервный центр этого монстра — остров Сан-Николас, с которого осуществляется наблюдение за акваторией и воздушным пространством и управление всеми силами и средствами, находящимися в зоне ответственности главного диспетчера полигона, «бессмертное» имя которого — «Плид Контрол».
Вступив на «шахматную доску» Пойнт Мугу, виртуально расчерченную квадратами боевой подготовки, отряд «Леги» отметился в сети «Плид Контрола», сообщившего «удивленному» флагману, что на хвосте у него висит советский «Чарли-Чарли-Браво» (так в устах американцев на военный манер звучал наш бортовой номер «ССВ»). Крейсер и фрегаты в ответ плотоядно улыбнулись белоснежными ракетами «Стандарт» и «Си Спэрроу», выехавшими на направляющие пусковых установок, впрочем не для устрашения «Чарли», а для проверки оружия перед операцией, и начали движение в район стрельб севернее Сан-Николаса ближе к островам Сан-Мигель и Санта-Роза, которые, как естественные укрытия, создавали тепличные условия для стреляющих, прикрывая их собой от ветра, волнения и течения. На них же размещались три вертолета и радиопеленгаторы, сыгравшие в Последующих событиях важную роль. А пока лазурное небо Калифорнии не подозревало, что через час его начнут дырявить с той же тщательностью, что и мультяшная эскадра из «Приключений капитана Врунгеля».
Придя в точку, отряд рассредоточился в боевой порядок треугольником со стороной в 3 мили, милостиво позволив «Чарли» занять безопасное место в его центре после того, как «Леги» рутинно предупредил нас о нахождении в районе опасных ракетных стрельб. Сделано это было полусонно-безразлично, как и подобает «железному адмиралу». Ну и слава богу! Значит, не будет назойливых облетов «Орионами», опасного маневрирования и попыток вытеснения из района. Пятница! В ней все дело!
И карусель закрутилась. С материка были запущены радиоуправляемые мишени, которые устремились к «Леги» и его отряду, имитируя атаку крылатых ракет. Навстречу им с крейсера и фрегатов начали взмывать «птички» с головками теплового наведения, взрываясь далеко впереди и вверху и оставляя очередную дырку в небе в виде белесого облачка. «Отразив» первую волну нападения, «Леги» задробил стрельбу, позволяя вертолетам, прилетевшим с островов, эвакуировать приводнившиеся на парашютах мишени. Три целехонькие оранжевые «сигары» дрейфовали в зеленых пятнах разлившейся маркирующей краски, ожидая, что подлетевший вертолет зависнет, подхватит стропы крюком и унесет их на берег для обслуживания, заправки и последующего использования, так как не в них целились ракеты с кораблей, а в горящие магниевые шашки, сбрасываемые мишенями по радиокоманде с Сан-Николаса.
Быстро сделав дело, вертолеты улетели, дав возможность «Лети» отстреляться по второй волне и, немного подождав, по третьей, после чего крейсер и его отряд «вышли на редан»и помчались домой в Сан-Диего, забыв, что «Макдоналдс» работает круглосуточно. «Плид Контрол» «зевнул» им на прощание и тоже закрылся. Два вертолета сообщили, что горючее на исходе, и смылись занимать очередь за двойным чизбургером, оставив, видимо, самого молодого собирать два все еще плавающих «сигарных окурка».
Нам же до похода в пельменную на Ленинской улице оставалось еще месяца три, поэтому мы продолжили курсировать самым малым ходом в том же районе, с интересом наблюдая за трудягой-вертолетом и делая ставки — уложится он в 30 секунд для захвата мишени крюком или нет? Первый раз уложился. Мой друг Колька выиграл банку черешневого компота. Прилетев за второй мишенью, вертолет замешкался, выловив «рыбку» только со второй попытки и на второй минуте.
— Нервничает! — сказал Николай, отдавая банку обратно. Он болел за вертолетчика, так как сам был страстным рыбаком.
— Тащ капнант, — раздался голос сигнальщика, — еще одна приводняется у нас по курсу!
— Стоп машинам! Право на борт! — крикнул вахтенный, экстренно переведя «Чарли» в циркуляцию, иначе американская ракета приземлилась бы к нам на бак или повисла на фок-мачте, зацепившись стропами. Вовремя отвернув корму от опасной для винтов медузы упавшего парашюта, корабль лег в дрейф всего в двух кабельтовых от плавающей мишени.
Вертолет, сволочь, на подлете! — сглотнув слюну и закатав губы обратно, сказал вахтенный, в глазах которого отражалась картина — оркестр на стенке, встречающий героя с ракетой под мышкой, и радостно плачущие адмиралы! Картина помутнела и исчезла, как только вертолет завис над зеленым пятном. Но американский пилот (привет, Брайан!) возродил нашу надежду: стрекоза «Белл-206» с позывным «Aspen» — «Осина» (скажите мне теперь, что только у нас нелепые позывные!) трижды пытался поймать мишень, чему не мешали ни волны, ни ветер, но так и улетел пустой. Часы показывали 18.00 местного времени, на календаре все еще числилась пятница.
— Вернется! Заправится и прилетит! — сказал Колька, продолжая симпатизировать пилоту-«рыбаку». Но он так и не прилетел ни через час, ни через полтора. Солнце стало моргать, предупреждая о скором выключении, а соблазнительная «рыбка» дрейфовала уже в одном кабельтовом от «Чарли».
— Вахтенный, самый малый вперед. Руль лево на борт. Сигнальщику следить за мишенью! — первым принял решение старпом, желая приблизиться вплотную, сделать фотографии и… подумать над дальнейшими действиями. Срочно созванный консилиум, бубнящий как последователи культа вуду, окружил старшего офицера.
— Владимыч, это ж… почти «Гарпун»…Тащ третьего ранга, она ж из композитных материалов! Кусочек отломать бы!.. Что композитка… там цифровой компьютер на борту… и горючки образцы бы взять! — доставала старпома толпа, не заметив, что командир прошел из штурманской рубки на ходовой, бросив через плечо: «Товарищи офицеры, буй вам в руки вместо ракеты!» Опытный и осторожный моряк знал, чем может кончиться попытка слямзить американскую собственность. Прецеденты на бригаде уже были. Оценив обстановку, он спустился в свою каюту и через пять минут вызвал к себе командиров боевых частей. Чутье его редко подводило, но доводы «бычков» и наш мальчишеский азарт заставили изменить решение. Как он позже жалел об этом! И так нас жалел, и этак! Но это было позже. А пока корабль подошел бортом к мишени, закрывая ее собой от визуального наблюдения с островов, а окрыленный старпом уже строил боцманскую команду на юте, сжимая в руке кошку. Его первый бросок не достиг цели. Второй был точен, зацепив стропы. Тащили ракету из воды десять человек, легко выдернув на палубу 230-килограммовую «сигару». И вот «золотая рыбка» у наших ног — четырехметровый прототип противокорабельной ракеты «Гарпун», радиоуправляемая мишень ВQМ-74Е, произведенная корпорацией «Нортроп» на заводе в Вентуре. Помните свое детство и то ощущение, когда получаешь Долгожданную игрушку? Щенячий восторг! Это мы и чувствовали, поглаживая мокрую спину «рыбки» и стараясь разглядеть каждую деталь, но солнце уже ушло за горизонт, и никто не заметил текущую из нее маркерную краску, и никто не вспомнил о все еще работающем радиомаяке, встроенном в ракету, зато нащупали крупную табличку на ее борту, подсветили фонарем и прочли: «Данная мишень является собственностью американского правительства. Просьба возвратить ее представителям американских властей или любому кораблю ВМС США. Вознаграждение — пятьсот долларов».
— Пятьсот разделить на сто восемьдесят… Маловато будет! — меркантильно заметил инженер РТС по кличке Пчел, не зная, что закупка каждой ВQМ-74 обходится американскому флоту в двести восемьдесят тысяч.
— Слесаря вызывали? — вздохнул Пчел, бросив на палубу сумку с инструментами, так как получил приказ командира «разделать рыбку», фюзеляж которой был более чем габаритен для того, чтобы поместиться в пустующих внутренних помещениях. Осмотр показал, что болты изделия слишком высокотехнологичны для его советских инструментов. Послали за механиком. Умный дядя Миша все понял сразу и пришел с кувалдой и долотом. Зрительно нарезав ракету на три отсека, он приложил долото с первому шву и занес кувалду… В этот момент палуба завибрировала — и корабль дал ход!
— Что же он, ля, делает! — обреченно заорал Пчел в лицо старпому, показывая в сторону ходового, на котором «рулил» командир, — Радиомаяк же еще работает! Ломайте антенну или тащите фольгу, чтобы ее заэкранировать. Все, ля, повяжут нас янки!
Через десять минут корабль шел средним ходом, сводя с ума операторов американских станций слежения, у которых пеленг на мишень вдруг начал перемещаться со скоростью 15 узлов.
— Иваныч, ломай ее скорее на хрен! — понял ошибку старпом, и механик заработал кувалдой как отбойным молотком. Кто-то прибежал с пожарным топором, и работа закипела! Через полчаса тело было расчленено на три части: первую — головную с пенопластовыми муляжами бортовой радиолокационной станции и боезаряда, вторую — отсек управления с кучей «вкусных» внутренностей, приправленных главной изюминкой — тогда еще невиданным портативным цифровым компьютером, и третью — двигательный отсек с миниатюрным турбовентиляторным джетом, который впору было устанавливать на велосипед!
Разнося «расчлененку» по разным помещениям, недосчитались двигателя и парашюта.
— Хрен с ним, с парашютом! У матросов трусы поизносились. Пусть новые нашьют! — пошутил старпом, не ведая, что глаголет истину. — Где движок, волки?
Движок, естественно, нашелся в зиповой запасливого Пчела, который ныл, отдавая его: «Я аэросани хотел сделать дома!», за что получил подзатыльник и ходовую вахту вне очереди. Знал бы старпом, как это чревато!
День закончился тихо, принеся нам одно очко в первом тайме. Все, кроме Пчела, заступившего на вахту, разбрелись по своим каютам. Пора было отдыхать после дня, полного событий. Верное решение, так как не ведали мы, что последующие три дня станут бессонными для большинства из нас. Проходя мимо своего заведования, заглянул не боевой пост, чтобы узнать обстановку.
— Ребята, где «Леги»?
— Тащ, крейсер на подходе к Сан-Диеге и уже заказал буксир.
— Добро! Если отметится в связи опять, немедленно доложите на ходовой.
А на ходовом стоял Пчел, поэтому многие ворочались в койках не в состоянии заснуть от беспокойства. Пчел был талисманом, нет — черной меткой корабля! Практически все нештатные ситуации происходили на борту, когда «рулил» он. Сейчас же «Чарли» шел полным ходом под Лос-Анджелес, и мы знали, что завтра там будет проводиться парусная регата, для участия в которой многие яхты вышли в море с ночи и лежали в дрейфе. Говорят, Пчел поработал на славу, создав панику среди яхтсменов и едва не задавив двух из них, пройдя всего в пятнадцати метрах. Но мы узнали об этом утром, когда было уже не до этого…
Место действия — пятнадцать миль западнее ВМБ Лонг Бич.
Второй тайм. Счет 1:0 в пользу «Чарли». Пока…
Ужасно хотелось спать, но колокола громкого боя не давали. Мозг пытался вспомнить, были ли вначале три коротких звонка, которые означали бы учебную тревогу, но получал отрицательный ответ. Когда же корабельная трансляция голосом самого командира гаркнула: «Боевая тревога!», мозг сказал: «Опа!» — и приказал телу бежать со всех ног на ходовой мостик. Там он, окончательно и активировался, оценив обстановку и вынеся вердикт: «Погано все, брат!» Действительно, поганее не бывает: хмурый командир сидит в своем кресле с лицом, лишенным следов сна, рядом курит смущенно печальный старпом, вахтенный офицер «морщит мужественную репу», своим видом показывая, что все «по-взрослому», что он не нажимал кнопку локтем, заснув на вахте.
— Толя, что? — тихо спросил его, невольно пригнувшись от воя реактивных самолетов, побривших наши мачты.
— Гинтрудеры, ять! — вздохнул вахтенный, кивнув в сторону делающей разворот для повторного захода пары американских штурмовиков «Интрудер». — Была, тащ; но очень короткая…
— Ну-ка, «сыграй» ее мне! — рявкнул, уже зная, что услышу.
Динамик захрипел возмущенным голосом «Плид Контрола», забывшим в своей ненависти о любых правилах радиообмена: «“Леги”, запрещаю заход в Сан-Диего, пока ракета не будет найдена и возвращена!»
Получив фитиль, разъяренный «адмирал», лишенный субботних радостей, всю ночь рыскал по обширному району, чтобы найти нас затерявшимися среди частных яхт. Найдя, пыхтел в трех кабельтовых от лежащего в дрейфе «Чарли», не зная, с чего начать экзекуцию, чему мешала презумпция невиновности — видимые признаки «преступления», скрытые туманом, пока отсутствовали. Подсказали мы сами, объявив протест и заметив, что нам трудно дышать в «тесных объятиях братского американского флота». Казалось, «Лети» просто взорвется от такого нахальства. В ответ «боевики» плотнее прижались к нам с трех сторон, намекая, что текущий счет 1:1 и играть нам, сердешным, теперь сугубо в обороне.
— «Чарли», мишень у вас?
— «Леги», вопрос не понял.
— Вчера она приводнилась у вашего борта. Вы ее видели?
— Видели! И что?
— Вы взяли?
— Нет. Она отдрейфовала от нас на… хм… в сторону. А что, вертолетчики ее все же утопили?!
— Спасибо за помощь! — обреченно процедил сквозь зубы «адмирал».
И тут включился величайший демаскира-тор всех времен и народов — солнце, рассеивая остатки дымки и ярко освещая корму «Чарли», левая часть которой оказалась не шарового, а ядовито-зеленого цвета. «Рыбкина» кровь разбрызгалась!
— «Чарли», прошу возвратить американскую собственность, — воспрянул духом крейсер..
— «Леги», вас не слышу. Самолеты шумят. Повторите по слогам.
О, чудо! «Викинги» отвернули на юг и улетели, чтобы больше не показываться.
— Советский корабль, повторяю! Отдайте мишень!
— Что говорить? — посмотрел на черного как туча командира.
— Пошел он в Сан-Диего вопросы задавать! Ври дальше! Вахтенный, курс 270 на Владивосток. Командира БЧ-4 ко мне! — начал звереть Прокопыч.
— «Леги», повторяю — мишень на борту не имеем! — огрызнулся на «адмирала», и это прозвучало как каламбур в контексте ситуации.
Примчался Вова Пряник, главный связист, и, подходя к командирскому креслу, завернул влево ручку громкости радиостанции, пригасив занудное бормотание «Леги»: «Прошу… Требую… Настоятельно требую!»
— Срочно дать связь с оперативным штаба! — приказал Прокопыч.
Лучше бы не давал, так как совет дежурного из Владивостока оказался столь же бесполезен, как ветер для повесившегося слесаря Петрова.
— Что делать? — спросил командир перебиваемого атмосферными помехами оперативного.
— Что — что! Завернуть в брезент, положить груза и тихонечко ее за борт! Как в песне!
— Не могу — обложили со всех сторон!
— Тогда сообщайте в Москву и крутите… винты!
Опять прибежал Пряник и получил распоряжение кэпа «звонить» в Главный штаб.
Разговор с москвичами тоже ничего не принес — там мрачно выслушали доклад и дали лишь одну рекомендацию: «Морду топором, курс на Владивосток!», что уже почти шесть часов и делалось. Мимо проплыл Сан-Николас, на котором «скрежетал зубами и ломал об колено подзорную трубу» главный диспетчер полигона, уже получивший нагоняй от своей «бэби» и простившийся с личными субботними планами. Тут-то американцы и осознали: еще часов шесть этой гонки — и воскресенье накроется тоже! Давить русских за пределами полигона будет гораздо сложнее, а ночь поможет им при желании скинуть «рыбку» туда, где глубины более километра, компьютер — в карман — и концы в воду. Опять позвонила «бэби» и сообщила о поломке газонокосилки, которой она пыталась «подстричь» выброшенную на улицу одежду мужа. И «Плид Контрол» вышел из себя, попутно вспомнив о долге!
— «Леги», на борту ракеты находится цифровой компьютер, пропажа которого чревата для вас! Приказываю провести специальную операцию против русских! — заорал он без стеснения, забыв, что «приговоренный» тоже слышит.
— Добро, — зверски улыбнулся Прокопыч, приняв доклад о планах американцев. — Старший помощник, играйте боевую тревогу!
Через десять минут по бортам «Чарли» лежали матросы с автоматами в руках, а на полубаке офицер и двое мичманов безуспешно пытались зарядить единственное достойное оружие корабля — шестиствольную «фукалку» АК, которая с момента постройки корабля всегда клини-ла после третьего выстрела. Отчаявшись зарядить ее, нештатные «артиллеристы» показали «Леги» средний палец и направили пустые стволы в его борт. «Адмирал» оценил жест и дал фрегатам отбой. Стволы американских орудий медленно поползли в исходное положение.
Дальнейшее совместное плавание стало приятной прогулкой под руки с холодно-галантными фрегатами, за действиями которых следил чапающий в кильватере крейсер. Теперь он молчал, смирившись с судьбой и надеясь на Всевышнего. По курсу лежал бескрайний Тихий океан, давно «утопивший» за горизонтом американское побережье и шумом волн заглушивший отборный мат нервного центра полигона.
Тут-то и подключился «Всевышний» — Большой Белый Вождь из Вашингтона, приславший приглашение советскому военному атташе посетить пятиугольный дом на берегу Потомака. Тот нагладился, надел ордена и прибыл… искать пятый угол. «Найдя» его, обиженно позвонил «Двенадцати Толстякам» из Политбюро. Выслушав атташе, они пригласили «на чашку чая» своего главного флотоводца, лучший друг которого, «Главный Толстяк», уже давно лежал у стены, и. поэтому Горшкову стало сложнее защищать честь флота. Получив вводную, адмирал начал действовать. Действие в тех высоких сферах — это бесконечные разговоры по телефону, позволяющие выяснить степень угрозы своему положению-, найти рычаги для его сбалансирования и, уже исходя из этого, найти виновных и наказать невиновных. Горшкову же нужен был компромисс — сохранение «невинности» командира «Чарли», — ибо кто, как не сам Сергей Георгиевич, утверждал руководящие документы, сделавшие экипажи кораблей «клептоманами», прикарманивающими любую найденную железяку и делающими это настойчиво и последовательно!
Последним звонком в его списке стал звонок нашему кэпу. С приговором!
— Тащ командир, главком на связи! — всхлипнул Вова Пряник, нервно почесывая «обожженную» руку, которая только что держала трубку «красного» телефона, печально глядя во внезапно ссутулившуюся спину Прокопыча. Зачем-то кэп взял в радиорубку и меня. Видимо, чтобы было кому вынести его грузное обесчещенное тело и бросить за борт в пустынные воды Тихого океана. До американского берега уже было миль триста…
Попрощавшись глазами с окружающими, кэп собрался, взял трубку и ЗАОРАЛ: «Товарищ Адмирал Флота Советского Союза, докладывает командир…» Слова кэпа и Горшкова репитовались включенным динамиком, откуда донеслось в ответ: «Командир, ракета действительно у вас?»
— Так точно, товарищ Ад…
— Какого хрена вы ее взяли на борт?
— Добывали образцы оружия и боевой техники, тащ Ад… Флота.
— Приказываю! Срок полчаса!! Возвратить ракету американцам!!! Доложить об исполнении!
— Не могу, тащ Ад… С… С…
— Почему?
— Волнение пять баллов и ракета… эта-а… не в порядке… разобрана.
— Собрать и возвратить! — завизжал динамик.
— Не могу, тащ Ад… Союза! — и это было уже второе «не могу»!
— Па-а-а-чему?!!
— Мы ее топором ломали…
— Так бы сразу и сказал! Договорись с американцами о времени и условиях передачи груза. Об исполнении доложить! — почему-то смягчился Горшков, услышав о топоре. Ассоциации… Тяжела жизнь на Олимпе!
Усталый, но довольный тем, что кровь не пролилась, командир махнул мне рукой: «Иди, трепись со своим “друганом”! Обрадуй “Леги”, что мишень случайно нашлась».
Третьи сутки бесцельно телепающийся за нами обиженный крейсер на вызов отвечать не хотел. Ответил лишь тогда, когда я «оставил на его автоответчике» давно ожидаемое: “Леги”, мишень у меня на борту. Готов обсудить процедуру ее возвращения».
Сказать, что американцы оживились, значит ничего не сказать. Они возбудились, заулыбались, закудрявились и побежали звонить своим «бэбям».
— «Чарли», а как передавать будем? Ошвартуемся бортами? — спросил командир крейсера, подразумевая братание и «большой бэмс» с русскими. Ну их, «бэбей» этих! Мужской выбор!
— Он что, головой ударился?! — заорал едва выживший Прокопыч. — Скажи, что передачи не будет. Вернее, будет, но потом… когда возвратимся на Пойнт Мугу и прикроемся островами.
Это сообщение не омрачило радость американцев, которые расступились и позволили нам беспрепятственно лечь на курс, ведущий обратно к Америке.
Возвратившись на почти штилевую воду восточнее Сан-Николаса, «Чарли» и его почетный эскорт легли в дрейф.
— Швартоваться бортами будем? — не потерял надежду «Леги».
От крейсера отвалил катер с сидящими офицерами и матросами в касках и спасательных жилетах. Подцепив наше убогое плавсредство багром, американцы подтащили его к борту, ловко подняли и поставили на ют, завершив второй тайм со счетом 2:1 в свою пользу.
Третий тайм был скоротечен и принес неожиданные результаты: «Леги» вышел на связь, сладким голосом предлагая поговорить на прощание.
— «Чарли», благодарю вас за содействие и СВОЕВРЕМЕННУЮ помощь! — восторженно пропел командир крейсера. — Считаю инцидент исчерпанным. Желаю приятного плавания!
Мы чуть не всхлипнули от такой душевности и помахали ему пилотками на прощание. В наших глазах стоял большой знак вопроса. Что было позже, когда мишень привезли на Пойнт Мугу и собрали «кубики» воедино, нам неизвестно.
А к вечеру прибежал боец с информационной лентой агентства «Ассошиэйтед Пресс», которое сообщило: «Пример плодотворного сотрудничества. Советский военный корабль, находившийся в районе стрельб американского флота, поднял приводнившуюся ракету-мишень и ПО ПЕРВОМУ требованию возвратил ее кораблю ВМС США. Командование флота сообщает, что передача произошла без инцидентов, в дружественной атмосфере».
Возвратившись домой, наш командир не получил ни выговора, ни благодарности. А через год «Чарли» опять сходил на Пойнт Мугу и привез оттуда еще более навороченную ракету-мишень, которая долго лежала под забором бригады не нужная никому. Начиналась Перестройка! Я же иногда достаю кусок обшивки хвостового оперения той первой «рыбки» с надписью «Northrop Ventura division» и следами корабельного мазута «Чарли», вспоминая. «Чарли», мой «Чарли», за что же они тебя порезали в расцвете сил?! У тебя отняли будущее, но какое яркое прошлое за кормой!
Тебе, мой корабль…
ЧАРЛИ-ЧАРЛИ-БРАВО 2 (Послесловие)
Описывая события того далекого 1985 года, я не переставал думать, что чувствовал экипаж крейсера «Леги», и особенно его командир, кэп-тэн Фред Уилкин Бэйли, маленький взрывной, но добродушный человек с ярко выраженной поведенческой флотскостью — бравадой, настоянной на опыте и умении, человек из тех командиров, который, услышав анекдот об инвалиде-скопце, пришедшем вербоваться на военный корабль, не строил брови домиком, а ухмылялся, брал 1МС (микрофон громкого корабельного оповещения) и пересказывал его всему экипажу:
— Вербовщик говорит этому парню, что он подходит флоту по всем параметрам. А на вопрос, когда явиться на службу, отвечает: «Рабочий день на корабле — с 08.00 до 16.00, но вы приходите часам к десяти».
— Почему? — удивляется новобранец.
— Вы знаете, с 08.00 до 10.00 все сидят по каютам и чешут яйца, а вам это ни к чему. Парни, мне не хватает таких моряков! Хватит чесать яйца — пора работать!
Да, Фред Бэйли был хохмач и забияка, каких любят экипажи. Хотите представить, как оц выглядел? Пожалуйста, вспомните миллионера — владельца яхты из комедии «Some like it hot» («В джазе только девушки»), ухаживавшего за… тьфу… Джеком Леммоном, — это вылитый кэптэн Бэйли — лицом и статью.
Я очень хотел выяснить его судьбу. И вот…
У «Леги», в отличие от других кораблей ВМС США, долгое время не было своего сайта, пока один из ветеранов крейсера, Кен Дэшаиз, не решил создать его. Сайт еще тестировался, когда в его почтовый ящик пришло сообщение: «Поздравляю с открытием долгожданной странички. Посылаю привет от советских матросов и офицеров ССВ-493, три дня проведших в почетном эскорте “Адмирала Леги” на Пойнт Му-гу под Сан-Диего. Те, кто был там и помнит, отзовитесь!»
Две последующие недели убедили меня, что ответа не будет — «холодная война» в виде изрядно подтаявшего айсберга еще плавала между Приморьем и Калифорнией. Старик Кен меня подбадривал, но тоже не верил, что кто-то отзовется.
А в следующий понедельник мой почтовый ящик чуть не взорвался — в нем сидели: Крэйг О'Нил, Майк Шнайдер, Джэйми Кон и Дин Дженнингс. Сидели и ждали, когда я «распечатаю» ящик гнева на mail.ru, чтобы высказать все, что наболело за 18 лет:
— Мы чуть не начали войну!
— Вы думали о своих и наших семьях, сволочи?!
— Краснопузый, засунь свой партбилет…
Теперь открываем и читаем:
— ТЫ ИСПОРТИЛ НАШИ ВЫХОДНЫЕ!
А где война, порушенные семьи и партбилет? Остались плавать на айсберге?
Вот пишет Крэйг О'Нил, бывший котельный машинист 2-го класса крейсера, ныне прозябающий строительным рабочим в Иллиной-ском университете:
«Привет, друг. Дали вы нам тогда ниже ватерлинии. Хочу рассказать о той погоне, какой ее видел я, сидя в машинном отделении, лишь изредка высовывая нос на верхнюю палубу. Где-то в 7 утра мы снялись с якоря, чтобы к 11.00 прибыть на Пойнт Мугу. Мы шли на полигон, чтобы в третий раз отстреляться новым ракетным комплексом по воздушным мишеням. Слава богу, я провел ту ночь со своей девушкой, в отличие от артиллеристов, пахавших на консервной банке всю ночь. Они у нас были молодцы — могли любую задницу намылить своими ракетами, в отличие от других кораблей, постоянно мазавших на стрельбах. А это не нравилось начальнику полигона, который имел зуб на нашего командира Бэйли. Позже это сыграло роль: он продержал нас в ожидании до 14.00, постоянно ругаясь с кэпом. Сухопутный пердун! Но мы, хорошо поработали — завалили все три мишени. Командир после стрельбы повернул нос на Сан-Диего и дал полный ход, как он это делал всегда. Говорят, что у него было назначено свидание на тот вечер. И что делает этот гад с Пойнт Мугу?! Он приказывает, как старший по званию, возвратиться и поднять плавающую мишень! Наверное, знал о планах Бэйли на вечер! А что мы видим, возвратившись? Мы видим русский корабль, который поднял нашу “птичку”, собственность США, и намылил задницу в сторону матери-Родины! Еще и быстро так намылил! Мы едва держали такой режим хода более двух суток на своих газотурбинных двигателях! Прислали нам на подмогу эсминец класса “Спрюэнс” и дали приказ преследовать вас хоть до самой России. Говорят, что в один из моментов поступил приказ стрелять по вашему носу. Второй день прошел рутинно — мы висели у вас на хвосте, делая 5-долларовые ставки, отдадите вы ракету или нам придется вас топить, начав Третью мировую. В тот день парни с ходового мостика сказали нам, что русские матросы сидят на юте вокруг костра, поют песни и пьют водку! Черт, а нам выпивки никто не выдавал! На третий день наши капитаны вроде договорились между собой и повели корабли обратно на полигон, где вы передали нам мишень в брезенте на плоту из бочек. Я видел те останки — таблички о вознаграждении в 500 долларов там не оказалось. Вот думаю — смогли вы ее потом обналичить?
Это — правдивая история, но мои друзья до сих пор поднимают брови, не веря мне. Понимаю их мысли, что такого быть не могло. Для меня случившееся — один из самых незабываемых моментов жизни. Всего тебе самого хорошего!»
Крэйг так и не получил достойного образования, хотя работает в университете, убирая снег с дорожек и делая мелкий ремонт. Но у него есть страсть — каждый вечер он садится за верстак и делает потрясающие военные модели. Правда, все они — немецкие танки со свастикой. Что-то у него в жизни не сложилось…
А вот весельчак Джэйми Кон из Филадельфии. Его слог по-флотски безупречен, в письме нет ни единой ошибки.
«Ахой, коммандер! Мое участие в этом событии невелико — на уровне созерцателя, так как я служил в машине крейсера королем воды и масла. Мы в тот день испытывали нашу ракетную систему, пока не вышел из строя ее гироскоп, отчего пусковые установки грустно повисли в бездействии. Последняя мишень, так и не сбитая нами, приводнилась, дав нам возможность вернуться в Сан-Диего. Как я понимаю, для подъема плавающей “птички” полигон выделил вертолет. “Леги” же вернулся в порт в районе. 19.00, после чего часть команды пошла на сход. Большинство из нас сидели в пабе рядом с базой, когда примчалась военная полиция и приказала срочно возвращаться на крейсер. На борту уже было сыграно срочное приготовление к бою и походу, и уже через два часа мы опять вышли в море. Командир сообщил, что вертолет не выполнил свою задачу, а русский корабль оказался более ловким. Теперь мы должны найти его. Всю ночь мы шли полным ходом, пока не нашли вас. Все последующие дни мы висели на хвосте “Чарли”, имея задачу возвратить ракету, что явно было не в ваших планах.
Тогда, на пике “холодной войны”, я свято верил, что Советский Союз — это Великий Медведь, страшный и злой. Напомню, что мне шел всего 21-й год. Я был убежден, что экипаж вашего корабля состоял исключительно из злодеев, не имеющих человеческого обличья. Сейчас я понимаю, насколько смешно мое тогдашнее мировоззрение, но я, правда, верил, что вы — далекие от цивилизации существа, лишенные чувств и желаний. А теперь я мог часами разглядывать вас, пробравшись к сигнальщикам и одолжив у них бинокль. Я был сражен! Ваши матросы вели себя так же, как мы, американские моряки: хорошо работали на верхней палубе, в солнечные дни загорали на верхней надстройке в одних плавках. Я был смущен и подавлен. Мне говорили, что мы преследуем страшнейшего врага, а мои глаза видели иное. Это были люди, которые честно служили своей стране и своей вере. Эти личные наблюдения чуть не ввели меня в состояние депрессии.
Тогда я выполнял свои обязанности чисто автоматически, сейчас уже даже не помня, что происходило в машинном отделении. Помню, что несколько раз игралась боевая тревога, и наш командир, Фред Бэйли, объявлял по громкой связи, что русский корабль навел на наш крейсер свою пушку. Я точно помню его слова в тот момент: “Если они хотят поиграть в жесткий футбол, они его получат!” Кэптэн Бэйли был заводным человеком, знавшим очень крепкие выражения, диссонировавшие с его маленьким ростом. Но он был прекрасным командиром.
Сыграв боевую тревогу в последний раз, он объявил, что русские возвращают ракету, которая будет передана на плоту из бочек. Слава богу, эта гонка закончилась! Когда мишень подняли на борт “Леги”, я был среди тех, кто мог потрогать и разглядеть ее останки — каждая деталь была разобрана вами, аккуратно упакована и помечена биркой. Уверен, что вы успели проанализировать все, что вам было необходимо.
Я никогда раньше не делился мыслями об этом событии с кем-либо. Я рассказывал эту историю своим друзьям как шутку, но никогда не выдавал свои чувства. Увидев твое послание на сайте, я не мог уснуть до часа ночи, настолько оно всколыхнуло меня. Желаю тебе мира, счастья и успеха!»
А потом пришла фотография моего «Чарли», присланная Майком Шнайдером с припиской: «Парень, вы постарались от души, чтобы разрушить наши выходные!» Он был очень краток, сдержан, но он ОТВЕТИЛ! Тогда, 18 лет назад, их было 400 человек на борту…
Письмо последнего из них (четвертого из четырехсот) оказалось самым важным для меня. Оно было написано капитаном 3-го ранга запаса Дином Дженнингсом, тогда, в 1985 году, служившим офицером РЭБ крейсера «Леги» и стоявшим долгие ходовые вахты, держа корпус крейсера в трех кабельтовых от кормы моего «Чарли». Как настоящий офицер, он был краток, но точен. А еще он прислал отсканированную вырезку из газеты «Сан Диего Юнион», в которой говорилось:
«Сегодня представитель Тихоокеанского флота ВМС США заявил, что командир советского корабля класса “Бальзам” согласился возвратить реактивный самолет-мишень стоимостью 125 000 долларов командиру крейсера “Леги”. Инцидент произошел в пятницу в 16 милях от острова Сан-Николас в 75 милях к северо-западу от Сан-Диего после того, как вертолет увидел беспилотную мишень на палубе советского корабля.
“Леги” установил радиоконтакт с “Бальзамом”, попросив советского командира возвратить ракету. Русский офицер пошел навстречу и выкинул мишень за борт, после чего она была поднята катером крейсера».
Ну что ж, официальный представитель флота оказался, как всегда, «точен до мелочей». Это их общая болезнь скрывать и умалчивать. Дин не стал комментировать ту статью, но я почувствовал, как он усмехнулся, посылая ее. В свое время агентство «Ассошиэйтед Пресс» было столь же «точно».
Но меня волновала судьба кэптэна Бэйли: почему сразу после инцидента он был переведен на ремонтируемый крейсер «Стерретт», которым прокомандовал всего месяц, а после отправлен преподавателем на курсы ВМС и через два года ушел в отставку? Как повлияли те события на его судьбу? Дженнингс не подтвердил мои догадки, что его вынудили это сделать. Поломали ли мы его флотскую карьеру? Может быть… Но, слава богу, мы не поломали судьбу наших стран. И это главное.
Спасибо, Крэйг, Майк, Джэйми и Дин. Честь имею, кэптэн Бэйли.
БРАТЬЯ ЛЭФТ
С детства, подрастая в авиационных гарнизонах и на слух определяя тип пролетающего борта, мечтал создать свой самолет и завидовал славе Можайского и братьев Райт.
Мечту детства сменили реалии флотских будней, но латентная тяга к самолетам сохранилась…
Наш «Чарли» (так его называли американцы), наш славный корабль, пасся уже месяц у берегов Канады и США, наблюдая за активностью их флотов. Активность вскоре сдохла и уступила место скуке. Скуку развеивали канадские либо американские корабли, лазающие как привязанные на кормовых курсовых углах «Чарли». Американцы вели себя сдержанно-холодно, ребята из Королевских ВМС были повеселее. Служба у них такая райская. Думаю, что, когда душа моряка попадает в рай, у ворот (для проверки) его встречает американский флотский, организует его распорядок дня немецкий криг-смаринер, кормит французский кок и развлекает матрос Ее Величества ВМС Канады. Службу канадцы несли в основном прибрежную; корабли их в большинстве были отслужившими свой срок британскими фрегатами и деревянными тральщиками. Нашим любимцем был малыш-тралец по имени «Фанди». Даже имя игрушечное! На «Фанди» служили счастливые люди: утром убегали от берега и жен на 20 миль, ложились в дрейф, выносили на ют огромную стереосистему «Сони», разворачивали шикарные спиннинги и, начинали рыбалку под веселый рок-н-ролл. Рыбалка прерывалась лишь на 2 минуты, когда с борта «Чарли» доносился Гимн Советского Союза, говорящий о начале дня в стране Советов, и канадцы вставали по стойке «смирно» для отдания чести нашему флагу. Наши же матросты дико смотрели на «Фанди», перекатывая «шары» руками в карманах и доводя старпома до истерики. Когда же с «Фанди» однажды зазвучало «Боже, храни королеву», старпому хватило всего пять секунд для построения «воинов» на правом шкафуте. «Воины» не просто стояли по стойке «смирно», но и приветливо улыбались. Думаю, что канадцы приняли рев и мат старпома за отдание воинских команд.
Однажды на «Фанди» случился особый день — кленовая страна праздновала День авиации. По этому случаю канадцы устроили конкурс, суть которого — каждому члену экипажа сделать своими руками модель самолета и запустить ее с кормы. Дальность полета определяла победителя. Соревнования проходили весело, но малорезультативно: бумажные самолетики, сдуваемые ветром, падали под корму тральщика. Глядя на веселых канадцев, мы кидали «косяка» на замполита и вспоминали его маму.
Вечером, гоняя чаи в каюте, я и друг Викентьич решили строить самолет. Не просто планер, а с двигателем, и не для того, чтобы улететь подальше от замполита, а во исполнение мечты детства.
Планер лежал на мне как на сыне летчика, двигатель создавал и доводил Викентьич как корабельный механик.
Через два дня на корабле пропали все расчески и офицерские линейки из «пороховой» пластмассы. По вечерам на полуюте раздавались шипение и мини-взрывы. Викентьич, вытирая закопченное лицо черными руками, осматривал развороченный корпус «двигателя» (тюбика от зубной пасты) и шел выпрашивать очередной тюбик у штурмана Кости. Еще через два дня двигун был доведен, набит последними расческами, найденными на корабле, и прикреплен под брюхо склеенного мной планера длиной около метра с блестящими объемными крыльями, обклеенными штурманской калькой с ацетоновым покрытием. Обмыв свое создание, назначили день и время пуска, когда старпом будет на обходе в низах, а кэп — «давить» в своей каюте.
За эти четыре дня корабль спустился значительно южнее и оказался в зоне ответственности американского З-го флота. Соответственно, на корме «Чарли» висел фрегат US Navy типа «Оливер X. Перри» — «Линд МакКормик».
Ближе к заходу солнца на надстройку за фальштрубой выбрались братья Лэфт (левые). Так нас назвал штурман Костя по ассоциации с братьями Райт. Он же обеспечивал скрытность испытаний, находясь на ходовом мостике.
Викентьич положил на кап наклонную доску, с которой должен был стартовать наш су-перджет, установил изделие и поджег фитиль в сопле двигателя.
Раздалось шипение десяти удавов, повалил густой белый дым, «МакКормик» заерзал у нас в кильватере и увеличил ход. Действия русских были ему непонятны…
Суперджет не взлетал! Викентьич быстро определил причину — слишком шершавая доска, — схватил самолет в руку и стал ждать достижения максимальной тяги двигателя.
«Валера, бросай!!!» — крикнул я, жалея жену друга.
Брошенный им самолет пролетел короткое расстояние в направлении американца и упал в воду. Мы отвернулись и потеряли к нему интерес.
Но, когда услышали крики со шкафута: «Во-о-о! Ля, хорошо пошел!» и так далее, обернулись и опупели: наш джет, отчаянно дымя, мчался по воде прямо на фрегат бледнолицых. «МакКормик» начал циркуляцию, уклоняясь от советской торпеды, отдавая какие-то команды по внешней трансляции, звеня корабельными колоколами громкого боя… Я и Валера присели и заползли за фальштрубу. Наш же джет оказался слабоват — не дотянул до американца метров 20.
Спасло нас то, что фрегат рассмотрел все еще плавающий самолет в бинокль и не стал заявлять протест, щелкнув два раза по тангете на 16-м канале международной связи, давая знать, что шутку понял.
Сейчас Викентьич — седой капраз, но вспоминает тот пуск со слезами на глазах. От смеха.
КИНУТЫЙ РОДИНОЙ
Корабли — как человеки. Есть яркие, удачливые, долгоживущие, есть малозаметные, серые и рано уходящие «под нож».
Вспоминая танцующую у берегов Канады «Терра Нову», представляю беззаботную, легкохарактерную барышню без возраста, привлекательную даже в военном фраке мышиного окраса.
А вот — Оно. Зовут «Гитарро». «Сальса, фиеста, текила!» — подумаете вы. Нет! Звучит красиво, на деле — сплошной брейк-дэнс, потому что ломалась часто, тонула у причала и горела эта американская подводная лодка, которую родной экипаж называл не иначе как «дочерью сумасшедшего конструктора».
Другой пример — корабль, похожий на менеджера мелкой оптовой компании, суетящийся и постоянно оказывающийся в передрягах. Служил бы в русском флоте, назывался бы фрегатом «Облом». В американских ВМС он носил имя «Кирк». Сейчас называется «Фен Янг» и служит Тайваню перед уходом на пенсию.
А тогда полный сил «Кирк» шустрил под вывеской 7-го американского флота, выведывая секреты конкурента своей конторы — Тихоокеанского флота СССР.
Я много раз встречался с ним в море, но первый раз всегда самый интересный.
Мой корабль только что возвратился в базу после 4 месяцев отсутствия, последовавших с двухнедельной передышкой за шестимесячным походом. Впереди пара недель послепоходовых отчетов и — долгожданный отпуск! Но осуществимы ли личные планы на флоте? Осуществимы, если ты умеешь шхериться. Если ты юн и прямолинеен, место твоего отпуска — боевой поход в море!
И вот я стою перед комбригом, которому явно неловко, но и наплевать одновременно.
— За неделю успел отдохнуть? — участливо спрашивает он, смело глядя мне в затылок рикошетом от переборки.
— Ничего, тащ каперанг, скоро отпуск…
— Правильно… Но лучший отдых — в море! Собирайся, сбегаешь на недельку к Находке — рыбу половишь!
— Тащ капи…
Утром я, мичман и двое матросов стояли на юте этого железа, которое обещало прокатить нас 30-узловым ходом. Довольно скоро по флотским меркам, часов в 10, но вечера, отвязались, дали ход и действительно пошли очень быстро. Но недолго…
Сидя в каюте помощника командира, спросил у усатого каплея:
— Долго под Находкой шкиряться будем?
— Паренек, мы в Индийский океан на боевую службу идем! — отозвался он.
Уснул я умиротворенным: что воля, что неволя… Ночью снилась Индира Ганди, но не как женщина, а как символ моего нескорого возвращения домой. Ее насильно везли к Брежневу, но не как символ, а как женщину…
Утром, проснувшись от шума аврала, увидел в иллюминаторе не Ватинанунантапурам, а Техас (Шкотово-17) под Находкой. У слишком разогнавшегося БПК полетел котел, и его экипаж «очень сожалел» о невозможности выполнения боевой задачи.
Старпом «Ташкента» вывел нас на стенку и показал, куда нам дальше идти. Лучше бы к стенке поставил! Или бы послал, куда обычно посылают! Его палец указывал на полуржавый тральщик, именовавшийся «Запал», но выглядевший как «Попал».
Таким он и оказался.
Вам приходилось плавать на Корабле Дураков? Нет, нет — экипаж тральца был юным и славным. Каждый по отдельности член… Но вместе они были бандой из «Ералаша»: к концу первых суток в море при волнении в 5 баллов у них отказал дизель-генератор, топливо которого почему-то смешалось с питьевой водой в цистернах; на завтрак, обед и ужин подавались только сухари, когда в тюрьмах дают еще и воду; молодой летеха-штурманец (неделя в должности) валялся в ногах у командира — старшего лейтенанта, умоляя подойти к берегу для определения места корабля, но не знал, в какой стороне она — земля! Когда наконец нашли американца, за которым, как оказалось, мы должны были следить, то послали в базу сообщение:
«Обнаружил фрегат “Кирк”. Прошу сообщить его координаты».
База удивилась, но дала и координаты и… замену. На смену «погибающему, но не сдающемуся» «Попаду» прибежал красавец «Федор Литке» — почти гражданское научно-исследовательское судно. Белый флот! А тралец убежал в ночь. Добрался ли до базы?.
Вот и наступила работа в семейных умиротворяющих условиях. Задач у команды «Литке» было две: держать визуальный контакт с американцем, который и так валялся в дрейфе, и не дать молодому механику убить свою еще более юную жену-буфетчицу, пользующуюся вниманием капитана. Капитана убивать было нельзя — он ведь капитан и единственный военный на судне, а военные имеют личные пистолеты. Вот почему их убивать нельзя.
Пока они все бегали друг за другом и громко кричали, я сидел на ходовом мостике и вел журнал наблюдений:
09.00 — фрегат ВМС США «Кирк» начал подготовку к полетным операциям.
09.10–09.30 — прогрев двигателя вертолета «Си Спрайт» 33-й эскадрильи, бортовой 17.
10.00 — взлет вертолета в направлении госграницы.
10.00–12.00 — полет вдоль тервод. Ведение фото и радиолокационной разведки.
12.15 — посадка вертолета на борт фрегата «Кирк».
Один из «налетчиков» машет в нашу сторону, улыбается. Зовут Гордон Перманн — фотограф эскадрильи. Дедушка с бабушкой у него «с Одессы». Хороший парень — сейчас переписываемся, а тогда я, конечно же, не знал его имени. Тогда я называл его «янк поганый», а он меня «краснопузый комми». Тогда было весело… Тогда за свои слова и поступки отвечали.
Вот «Кирк» и поступал, а мы отвечали. Послал вертолет по кромке тервод раз, второй, третий — мы ответили, вызвав истребитель Миг-23. Тот полетал над «Кирком», поревел двигателями, предупреждая, и довольный улетел. А «Си Спрайт» опять подскочил и — к тер-водам! Но мы же предупреждали… И произошло то, о чем Гордон до сих пор рассказывает со страхом, хотя и побывал в разных передрягах. Прилетели два «крокодила» — боевые вертолеты Ми-24 эскадрильи, только что выведенной из Афганистана. И началось то, от чего даже у меня, стороннего наблюдателя, тапки вспотели. Гордон же сегодня говорит, что думал: «Как жаль погибать от рук соплеменников».
Первым делом «крокодилы» зажали американца в «бутерброд». Очень плотно, но без масла. Когда верхний Ми-24 с ревом ушел с набором высоты, прячась на фоне солнца, нижний начал пытаться подравнять американцу брюхо своими лопастями. «Си Спрайту» было щекотно, и он подпрыгивал вверх под «циркулярную пилу» второго «крокодила», который ложился на крыло и с ревом проносился в нескольких метрах от носа янколета. Устав, Ми-24 затеяли игру — кто срубит его хвостовой винт? Когда же американский «валенок» взмолился в эфире, что ему срочно нужна посадка, так как топлива осталось всего на десять минут «до всплеска», «опричники» сжалились, но ненадолго. Один из них завис над кормой «Кирка» и задумался. Очнулся он, когда «Си Спрайт» «запел о майском дне». Почему май? Зима на дворе, а он все: «Мэйдэй, мэйдэй». Приземлился американец, чуть не подломив стойки шасси. А «крокодилы» встали парой и начали отрабатывать боевые заходы на фрегат. В том месяце Гордон больше не летал…
Потом «Литке» ушел в базу, а я остался еще на две недели следить за фрегатом с борта гидрографического судна «Галс». Так ровно через тридцать дней я возвратился во Владивосток, а «Кирк» унес Гордона Перманна к новым приключениям…
На его голову свалился тяжелый авианесущий крейсер «Новороссийск» и… чуть не придавил. Ударное соединение крейсера «промахнулось» мимо Японии и почему-то пошло в сторону Мидуэя и дальше к Гавайям, что для американцев было непривычно и «не по исторически сложившимся правилам». Слегка не дойдя до Оаху, «Новороссийск» развернулся и потащил бедного «Кирка» к Камчатке, показывая, как надо воевать. Вокруг все летало и стреляло. Гордону понравилось. Его грудь наполнилась гордостью за «историческую родину». Но на родине, если «кинут» на Привозе, то «кинут» по-крупному.
Возвращаясь на юг, советское соединение решило сократить путь и не идти вдоль Курильской гряды, а прорваться в Охотское море через льды ее проливов между островами Симушир и Итуруп. Здесь его встретил атомный ледокол «Родина». Вот эта «Родина» и «кинула» Гордона, а вместе с ним и весь экипаж американского фрегата. Ледокол, легко пробив проход во льдах, пробасил «маленьким боевым кораблям»: «Чего встали? Ласты за спину, в колонну по одному, вперед марш!»
И тут случилось чудо — «Новороссийск» вызвал на связь американца и предложил встать третьим (с конца) в колонне из двенадцати кораблей. Какая честь быть третьим (хоть и с конца) после «Новороссийска» и крейсеров его сопровождения! Какие милые эти русские! Один за другим начали втягиваться в пролив, ширина которого между островами составляла семь миль. В эйфории забыли, что советские терводы — 12 миль! Советский авианосец в сопровождении пяти боевиков быстро проскочил узкость и скрылся за горизонтом, а седьмой, восьмой, девятый, одиннадцатый и двенадцатый корабли его соединения почему-то остановились, зажав десятого, которым был «Кирк»!
— Ребята, мы же не дети в игрушки играть! — возмутился фрегат.
— Прости, старик, но… фрегат ВМС США! Вы находитесь в территориальных водах Союза Советских Социалистических Республик! Немедленно покиньте их! — заржали с советских кораблей, продолживших движение вперед мимо обрастающего льдом, как слезами обиды, «Кирка».
Американцу пришлось развернуться и поплестись домой в Йокосуку малым ходом — на среднем ходу не хватило бы горючего. А сзади его «пинал в спину» советский сторожевик-конвоир, оставленный для присмотра. «Пинал» и издевался, бегая вокруг двадцатиузловыми ходами, восемь дней. Дойдя до широты Владивостока, показал средний палец и скрылся в тумане.
«Кирку» повезло — ему хватило топлива дотянуть до Японии.
Гордон, правда, интересные времена были?
ГИТАРРО
— Так что случилось с лодкой?
— Она утонула…
Так однажды разговаривали два пижона, совершенно не знающие и не чувствующие предмета обсуждения. Я — тоже пижон, но с привилегией. Я получил ее от офицеров подплава, с которыми воевал в «холодную» плечом к плечу?… килем к перископу! и пил на монобрудершафт, когда не руки соединяются серьгой, а пальцы, выбивая стаккато вниз по кружке за погружение и щелчок по донышку — за всплытие. И когда выпьешь — получается стройное легато, переходящее в вальс по кругу. Подводный вальс.
Однажды был приглашен на него.
Мы стояли на Камчатке, и было прекрасное теплое лето. Тайфун уже пронесся… и стало тепло. А «Нэнси» помчалась дальше — крушить Чукотку. Очень неугомонная Нэнси… Рэйган. Постштормовая зыбь улеглась и дала нам встать к стенке Петропавловска совсем рядом со знаменитой сопкой Любви. Для кого-то Любви, для нас — Любителей выпить.
Спустившись с нее, на борт «Чарли» поднялись два бледных ангела с темными нимбами вокруг глаз. Один из них представился: «Сися. С РТМов. КВВМУ. Есть желание вас, надводных чмырей, перепить». Смелый ангел!
Сися был сильным: сам взобрался на сопку, тяжело глотая воздух, пил наравне, но спускался вниз головой, бережно поддерживаемый нами за ласты. Ангельского ничего не осталось, только рыбье. Рыба стремилась домой под воду, в аквариум.
Позже, когда мы шли в поход, зная, что где-то рядом внизу плывет тот «аквариум», а в нем — Сися, я имел возможность наблюдать за его собратьями и удивляться… и восхищаться… и жалеть этих неземных людей. Подводных инопланетян. Инопланетных рыбов.
Вот один из них — ихтиологический командор, одетый в разуху без знаков отличия. Худой, невысокий, лысый, естественно, лицо бледное до зелени, глаза раскосые. Это от перископа. По-первости пытались назвать его пареньком, но он улыбнулся и назвался контрадмиралом. Позже мы оказывали ему все возможные знаки внимания, но он лишь смущался и шел на пелорус, где часами смотрел на звезды. Солнца он не видел — он его боялся. Его кожа боялась. Он называл нас счастливцами, а сам с тоской смотрел вниз… в глубину, мысленно пересчитывая своих «рыбок». Улыбался он, только увидев кильватерный след иностранного корабля. Торпеды пускал… губами: «Пу-у… полета. раз… полета два». Попадал всегда.
Попал и тогда: его «аквариумы» сели на хвост иноземному бомбовозу и протащили его через пол-океана. Вот такая работа была у Сиси. И мало о ней кто что знает. Знают другое: «Флот развален! Катастрофическая аварийность! Вы посмотрите, как все гладко на американском флоте!»
Расскажу вам об американском флоте. Об их «безаварийности»…
Раннее утро у стенки завода. Никто не играет с гидроприводом… Все наглаживаются, напомаживаются, строятся и убывают слушать речь заместителя министра. А у причала судоверфи лежит, покачиваясь, атомная подводная лодка. И не осталось у нее ни охраны, ни верхней вахты.
А в 4 часа дня, устав ждать начальство с политического собрания, на борт атомохода прибывают две группы: акустики и ядерщики. Прибывают раздельно, о присутствии друг друга не ведая. И начинают играть с гидроприводом…
Ядерщики: «Что-то у нас нос провис? Эй, сбегай, добавь пять тонн воды в кормовые цистерны!» Парень сбегал в центральный пост лодки и добавил.
Акустики, влезая в открытый носовой люк и спотыкаясь о тянущийся через него в глубь корабля тугой жгут кабелей: «Бараны, коффердам не поставили! Люк-то открыт! Чего это у нас нос приподнят? Бардак! Брат, сгоняй, добавь воды в носовые цистерны». Брат сгонял и добавил.
Ядерщики: «Да, что ж за…! Мы ж дифферентовались только что. Ну-ка, слетай — добавь еще воды в корму». Слетал.
Акустики: «Нет, так работать нельзя! Опять носом кверху. Пулей! Еще воды в нос!»
Так они и вывешивали лодку четыре часа!!! А в 8 часов вечера, когда акустики пошли ужинать, ядерщики тоже решили закрыть море на замок. Закрыли, предварительно продув кормовые цистерны, которые они закачивали водой все это время.
Что сказал бы Архимед в такой ситуации? Он сказал бы: «Она утонет!»
Правильно, она и утонула в 8 часов 55 минут. Сильно булькала и фонтанировала. Пытались рубить топорами кабели, чтобы закрыть тот носовой люк, но не успели.
А возвратившееся со встречи с заместителем министра ВМС США Джеймсом Д. Литтлом флотские начальники вместо боевого корабля увидели 30 миллионов долларов, утопленных в водах реки Нала, впадающей в залив Сан-Франциско. Лодка называлась «Гитарро»…
Так бы и закончил рассказ на этом, но память не позволяет. Бегает вокруг, хвостом машет и скулит: «А помнишь?»
Помню-помню. Успокойся! Рассказываю.
«Гитарро» была атомной многоцелевой подводной лодкой класса «Стерджен». Ей в свое время дали бортовой номер 665, который был цифрой близкой к… Сложно дать этому определение. Американцы придумали наиболее точную формулировку: on the edge of fucking up, то есть — совсем на грани. А когда она еще и утонула у пирса и из нее после подъема три месяца вычерпывали ил и грязь, терпение экипажа лопнуло — лодка получила официальное прозвище Mud Puppy — «Грязесос». А что такое «Гитарро»? Это гитарный скат, проводящий свою жизнь, медленно плавая у дна или лежа в илистом грунте, в который он закапывается. А еще его можно схватить за хвост. Он неопасен. Все сходится, кроме последнего. Она была опасной. И сделали ее такой люди, дав «Гитарро» темную родословную. Она им мстила, но всегда на грани. Еще бы одну единицу в ее номер, и все — Total FUBAR!
— А помнишь май 1984 года?
— Отстань, помню и никогда не забуду.
Весь май того года мы встречали «Гитарро» на выходе из Сан-Диего и тащились за ней к Сан-Клементе. Там, у северного побережья острова, на гидроакустическом полигоне ВМС США лодка испытывала новое оружие, первой пустив из подводного положения крылатую ракету «Томагавк». А в том мае она стреляла новыми торпедами. «Чарли» крутился рядом и облизывался.
И 17 мая «Гитарро» стреляла, а мы облизывались. Как чувствовали…
Она вдруг всплыла, открыла верхние люки и стала дымиться! Повторюсь — атомная лодка дымилась под Сан-Диего. Нет, не так — у огромного города Сан-Диего горела атомная лодка. А у нас сразу захлопнулся рот, чуть не откусив язык. «Гитарро» же, наоборот, рот раскрыла на ширину рулей глубины и закричала в открытом эфире: «Всем кораблям! Пожар в аккумуляторном отсеке! Сломанная стрела!»
Через десять минут у лодки кружились пять боевых американских кораблей. Через час их было уже двадцать пять, потому что «Сломанная стрела» — это сигнал об аварии с участием ядерного оружия.
Пытавшемуся приблизиться и предложить помощь «Чарли» тут же ответил атомный крейсер «Тракстан»:
— Лучшая помощь с вашей стороны — отойти миль на десять!
Мы отошли… на три и получили возможность поименно переписать все крупные американские корабли, базирующиеся в Сан-Диего, чувствуя себя карманниками в паникующей толпе. Забыв о правилах связи, крейсера и эсминцы орали друг на друга, как шопники на сезонной распродаже: атомный крейсер «Калифорния» орал на «Тракстана», отвоевывая право управления спасательной операцией, «Траке-тан» грозился командованием 3-го флота, эсминцы отжимали фрегаты, борясь за место в ближнем охранении. А «Гитарро» звала на помощь и дымила. И тут ее вырвало — лодка отстрелила двенадцать торпед, находившихся у нее на борту, самостоятельно борясь за живучесть. И победила! „
Уже слегка покуривающую и атипично подкашливающую «Гитарро» подцепил буксир и потащил к Сан-Диего! Не в море, а к огромному городу! Остальные бросились собирать плавающие торпеды. Мы тоже хотели помочь, но нас оттеснили от прилавка.
Что же на самом деле произошло и насколько серьезна была ситуация — неизвестно до сих пор. Любые попытки найти информацию об этой аварии окончились одним — скупой строкой на официальном сайте ВМС США: «17 мая 1984 года — пожар на ПЛА “Гитарро” в ходе учений».
Один из многих, оставшихся неизвестными до сих пор. Ведь только за десять лет, с 1980 по 1990 год, у американцев случилось 1600 аварий (крупных и мелких) на атомных кораблях. Есть в том списке и «Тракстан», и «Калифорния», и сама «Гитарро», сбрасывавшие радиоактивную воду в Сан-Франциско, Сан-Диего, на Гуаме и Филиппинах.
Вот пишу, а мне за Сисю и его братьев обидно! Зря их освистывали…
Не только у нас случался FUBAR — Fucked Up Beyond Any Recognition. У них и FUBAB случался — Fucked Up Beyond Any Belief.
ABORT!
Мы были теми, кто должен был появляться в нужном месте в нужное время. Мы были теми, кто уходил в море в ночь, пересекая океан в любой шторм, проходя проливы в кромешном тумане, не включая радиолокационную станцию и двигаясь вслепую там, где «безжалостные» супертанкеры двигаются с плотностью поездов московского метро. Мы шли, «закрыв глаза и зажав рот», только слушая, слушая, слушая и с тревогой ожидая, что в любой момент над головой пронесется тень американского патрульного самолета. Игра в кошки-мышки, прятки и казаки-разбойники! Выигрывает тот, у кого крепче нервы: один «мазок» корабельной РЛС и — ВВВЖЖЖ двигателей патрульного «Ориона» над головой. Это не для нас! Мы — адепты внезапности, своевременности и скрытности, мы же их заложники. Мы — те, кто, выйдя из-за угла, спрашивает у застигнутых врасплох: «А что это вы здесь делаете?» Но иногда за углом оказывается «несущийся на полной скорости поезд»…
По-человечески правильно сказать спасибо тому, кто выдергивает вас за шиворот из-под колес. Тогда это было невозможно. Сейчас пользуюсь возможностью.
Январь у берегов Калифорнии — не январь. Так, московский сентябрь, поэтому, спустившись с севера от штата Вашингтон до Сан-Франциско, экипаж «Чарли» тут же переоделся в тропическую форму: уставной верх — синяя пилотка с козырьком и куртка с короткими рукавами, анархично-произвольный низ — обрезанные джинсы и вьетнамки на босу ногу. Хиппи в погонах? Нет — военные без порток! Наш командир не может себе позволить носить капиталистический прикид. Его смущают даже шорты замполита, сделанные из «правильных» советских джинсов. Прокопыч — истинный патриот, поэтому закатывает выданные Родиной безразмерные штаны до колен и не понимает, почему у заглядывающих на ходовой мостик офицеров и мичманов судороги на лице и слезы в глазах. Яснолиц только помощник по снабжению. Это он, Гога, забыл получить положенное обмундирование в базе, а кэп надолго отбил у него желание веселиться. Помощник грустен отЧАЯнно. Последнее время он пьет исключительно ЧАЙ, ибо отстранен начмедом от своего любимого напитка — сильно разведенного спирта с плавающими обрезками бинтов, ежесуточно выдаваемых экипажу для протирки лица и рук. Остатки его, называемые старпомом «Гогин коктейль», не пьет даже прагматичный док. Другие корабельные заботы для помощника вторичны, но существенны: командир не дремлет — в продовольственной баталерке начали взрываться банки с супом-солянкой, полученные еще в период постройки корабля. За шесть лет он не успел скормить этот бурый «оксидант» экипажу; теперь предстоит его списание и затопление в американской экономической зоне, что грозит уничтожением популяции голубых акул у берегов Калифорнии. Наш боцман ему не чета. Боцман — отличник Гринписа. Он мастерит на юте печку для сжигания мусора — три поставленные одна на другую бочки, приваренные под углом 45 градусов к срезу кормы.
Скажите, если вы пилот американского «Ориона», пролетающего над советским кораблем, и видите, что у него на корме дымящаяся «пусковая установка», что вы подумаете? А если этот корабль в пяти милях от Центра американского тихоокеанского ракетного полигона авиабазы Ванденберг?
Правильно! Вы подумаете, что русские жгут мусор, но, после того как сообщите на свою базу Моффетт-Филд о неминуемой ракетной атаке, «получите» ответ от своего командира, посоветовавшегося с психиатром, и, протерев получше иллюминатор, еще раз взглянете в бинокль — и с облегчением засмеетесь.
Занятное это дело — пугать летунов!
Вот этот бардак и муравейник и есть боевой корабль, выполняющий важные задачи на переднем краю. А край, вон он — невооруженным взглядом видно новенький пусковой стенд для американских «челноков», а там левее — шахты для испытательных пусков «Минитменов», «Пи-скиперов» и «Трайдентов», а правее — установка для запуска «Титанов». А где же местные индейцы — чумаши? Нет их, полковник Кук вывел в середине XIX века. Теперь на этих 20 000 акрах земли местные — это американские летуны и флотские, да еще зеки из соседней тюрьмы «Ломпок». Веселое место… У Ванденберга даже позывной подходящий — «Ненормальный» (АЬпоrmаl).
Поэтому решили долго здесь не задерживаться, чур нас! Как только забрезжило утро понедельника, дали полный вперед и легли на зюйд, чтобы обогнуть мыс Аргуэлло и в 09.00 неожиданно, выскочив из-за угла, оказаться на полигоне ВМС США Пойнт Мугу с вопросом: «Что это вы здесь делаете? А?»
— Вахтенный, через пять минут ложимся на курс 160. Пройдем через пролив Санта-Барбара. Рейган, интересно, у себя на даче? — спросил старпом, знающий, что американский президент прибыл сюда в отпуск.
— Погода шепчет… А что? Полигон еще спит? Запроси у ГКП! — дважды сглазил он.
— Все тихо! — отозвался дежурный.
Я сидел на своем посту, тупо глядя в зеленый экран. Чисто. Ни одной «палки» работающей УКВ-частоты. Принайтованное кресло подо мной слегка съехало влево — корабль ложился на новый курс, чтобы обогнуть «угол» — мыс Аргуэлло.
И тут эфир взорвался! Один за другим посыпались доклады:
— По пеленгу 160 работает радиолокационная станция АN/АРS — 125!
— Тот же пеленг! Захрюкал АTDS! — доложили соседи. И это значило только одно — в районе летает палубный самолет дальнего радиолокационного обнаружения «Хокай», автоматически передающий данные воздушной и надводной обстановки на свой авианосец, который тоже тут и отвечает своей «птичке».
Краткий анализ — и картина почти ясна: на полигоне под управлением нашего «любимого» диспетчера полигона «Плид Контрол» пасется «Серый орел», гоняющий «Золотого ястреба» с тремя «Самозванцами». Бред? Поясню — авианосец «Рэнджер» запустил самолет ДРЛО Е-2С и звено штурмовиков А-6Е «Интрудер». Зачем? Чтобы «подтянуть» пилотов-резервистов из 30-го авиакрыла, тех, для кого полеты на штурмовиках — не профессия, а хобби в свободное от бизнеса время. С какой задачей? А вот это предстоит выяснить.
Но погода перестала шептать — на траверзе мыса Консепшн нос «Чарли» врезался в кисель. Именно кисель, а не туман, с видимостью в один кабельтов. Срочно включенная корабельная РЛС показала, что по курсу «Чарли» в 5 милях лежит в дрейфе малоразмерная цель. Слегка отвернув вправо, корабль продолжил движение «полным вперед». И тут грянул гром!
Авианосец «Рэнджер» получил «зеленый свет» от диспетчера полигона на проведение операции, цель которой все еще была загадкой для нас. Самолет ДРЛО вызвал на связь штурмовики и начал давать распоряжения:
— 503-й, вы в 60 милях по пеленгу 220 от цели.
— 507-й в 58 милях по пеленгу 180 от цели.
— 501-й в 67 милях по пеленгу 140. Всем «зеленый свет» на нанесение удара!
Я быстро прикинул на планшете примерное направление движения штурмовиков, и руки мои слегка вспотели; палец потянулся к кнопке, чтобы доложить на ходовой, как вдруг услышал:
— «Золотой ястреб», говорит 507-й. Цель захвачена. Сброс оружия через 5 секунд. 5… 4… 3… 2… 1… «Бульдог Альфа» в полете!
— Говорит 503-й 5… 4… 3… 2… 1… «Бульдог Браво» запущен!
— 501-й «Ястребу». Захват цели по пеленгу 310 в 37 милях от меня. Пуск «Бульдог Чарли» через 5 секунд. 5… 4… 3…
Но он недоговорил, недосчитал… Его перебил оператор самолета ДРЛО, который заорал нечеловеческим голосом:
— Отменить пуск! Отменить пуск! Отменить пуск! Это не ваша цель! Это — советский военный корабль! Ваша мишень по пеленгу 320 в 42 милях… Всем дробь! Полигон закрыт для стрельб!
Теперь у меня вспотели не только руки, но и спина: «бульдогами» в ВМС США принято называть противокорабельную ракету «Гарпун». Третий пуск был отложен, но куда летят две первые ракеты? Где гарантия, что через четыре минуты «Чарли» не будет иметь в своем борту два «вентиляционных отверстия» диаметром в пять метров каждое?
— Ходовой! Американские самолеты произвели пуски двух ПКР «Гарпун». Не исключен ложный захват цели.
— В смысле? — тревожно ответил старпом.
— Возможно, они идут на нас по пеленгам 180 и 220…
В ответ корабль начал резко доворачивать вправо, чтобы лечь на встречный курс 200 градусов, и зазвенел учебной тревогой. И это все, что мы могли сделать. Оставалось только ждать… 4… 3… 2… 1… минута… И!
— «Серый орел», первая ракета поразила Цель. Вторая упала в воду в середине маршрута, — звонко доложил оператор «Хокая» авианосцу.
«Встречный поезд» промчался мимо. Парень, не знаю, как тебя зовут, но спустя годы хочу сказать спасибо! Thank you, guy. You saved our asses! He знаю, что случилось со вторым «Гарпуном», но подозреваю, что у нее, летящей нам в борт, был активирован самоликвидатор.
Получив успокоительный доклад, наш командир помассировал сердце, получившее уже не первый микроинфаркт, закурил любимый «Беломор» и заложил крутую циркуляцию влево. «Чарли», не сбрасывая ход, помчался к ранее обнаруженной дрейфующей цели, в которую попала первая ракета. Прокопыч был настроен очень решительно!
Теперь настало время массировать сердце американским начальникам.
— «Рэнджер», — открытым текстом закричал диспетчер полигона, — «Бульдог» пробил радиоотражающую сетку корабля-мишени и упал в воду в 1000 ярдах севернее. Он все еще на плаву, и к нему направляется советский корабль! Приказываю поднять штурмовики и нанести бомбовый удар по плавающей ракете!
Когда до объекта нашего интереса оставалось всего две мили, мы услышали серию приглушенных сильным туманом взрывов. Американские летчики, наведенные самолетом ДРЛО, работали эффективно. А спустя десять минут мы увидели и сам корабль-мишень — пятнадцатиметровый десантный катер с натянутой стальной сеткой. В сетке зияла огромная дыра…
Через два года, в ноябре 1988-го, «удача» наконец повернулась лицом к американским летчикам. Штурмовик с авианосца «Констеллейшн», участвующего в учении «Римпак» у Гавайских островов, запустил ракету «Гарпун» без боезаряда. Она была нацелена на дрейфующий корабль-мишень, но почему-то решила попасть в мирный индийский сухогруз, двигающийся в Гонолулу. Погиб радист судна, в рубку которого влетела эта дура.
И никто не успел крикнуть: «Abort!» («Отменить пуск!»). Судьба…
ДЕНЬ КАК ДЕНЬ
«12.00. Корабль в дрейфе-в 15 милях западнее — северо-западнее мыса Флаттери. Левый двигатель — в 5-минутной готовности к даче хода. В работе дизель-генераторы № 1, 2, 4. Море — 1 балл, ветер — 3 метра в секунду, видимость — 10 миль. Горизонт визуально чист».
Доложил командиру, отдыхающему в своей каюте, о заступлении на вахту. В ответ — привычное: «Добро!»
Огляделся… Сигнальщик? На месте. Ежится на свежем осеннем воздухе. Жалко парня — отпустил за альпаком. Еще раз оглядел горизонт, как всегда ударившись надбровием об окуляр. Чисто, целей нет, только вдали прямо по курсу оскалился высоким каменным берегом американский мыс Флаттери — клык в пасти пролива Хуан-де-Фука. Суровые фениморокуперовские края, внешне, со стороны моря, не изменившиеся с тех пор, как мимо них проплывал командор Резанов на пути в Калифорнию. Даже население этого района исконное — индейское племя татуш.
Повернул бинокуляр чуть левее: «Где у нас Канада? Ага, не видна из-за дымки».
Вышел на правый пелорус, закурил. «Черт, табак “Космоса” Моршанской фабрики совсем отсырел!» С отвращением выкинул сигарету за борт вместе с пачкой. Заглянул в штурманскую рубку. «Кость, будь гадом, согрей чайку!» — крикнул штурману, преодолевая шум гироскопа. Четырехчасовая рутина началась…
Через 15 минут щелкнул «Каштан» и засвистел, фоня «бананом», лежащим на железе:
— Сигнал, какого?!
— Тащ, гости к нам. Слева 10 — 8 миль. Боевик, но тип определить не могу. Доложу, когда подойдет ближе.
Пришел Костя с чаем. Отдал мне стакан, сам прильнул к бинокуляру.
— Канадец, — сказал сквозь усы, — Голубые они… шаровая краска с голубизной. Ты, это… заходи вечером чайку попить. Мы с Викентьичем настойку сделали — апельсиновку.
Внутри потеплело.
«Потеплело» было оборвано повторным свистом микрофона «Лиственницы»:
— Сигнальщик ходовому! Тащ, эсминец ВМС Канады «Терра Нова». Бортовой 259. Пеленг не меняется.
Доложил командиру, — что на подходе корабль слежения. Дал механикам команду перевести левый двигатель в немедленную готовность.
На ходовом появились люди: старпом залез в командирское кресло и выслушивает мой доклад; рулевой, довольный, что успел покурить до прихода начальства, индифферентно поглаживает рулевую колонку. Ждем гостя.
Вот он уже в двух милях. Костя прав — серо-голубой корпус непривычного «аглицкого» покроя 60-х годов, высокая ажурная мачта, срезанная корма. На эсминец не похож — вооружение слабовато: спаренная артустановка на носу, «АСРОК» на корме и доисторический бомбомет «Лимбо». Все! С авиацией бороться нечем. Слабо тянет на фрегат. Маленький и субтильный флот Канады хочет казаться значимым? Пусть их.
«Терра Нова» сбросила ход. Накатившая волна приподняла корму эсминца и оставила его лежать в дрейфе. Слегка качнуло и нас.
Час уже лежим в ожидании, «воспитанно» игнорируя друг друга. Становится скучно: старпом ушел в низы, рулевой лоботрясничает вместе с сигнальщиком на пелорусе.
Первым не выдержал паузы канадец — пустил белое кольцо дыма из трубы и начал лазать вокруг нас. На его палубе — человек пятьдесят экипажа. Машут руками, фотографируют. Все солидные дядьки лет под тридцать. Задницы не показывают, как это любят американцы, — культуры больше у флота Ее Величества.
Динамик «Рейда» зашумел и «заспикал»:
— «Чарли», для вас маленькое шоу! Флотский вальс.
Дети с игристой кровью французских предков! У них что, командиры кораблей назначаются по семейному принципу — родственники Бурвиля, де Фюнеса и Ришара?
Без аккомпанемента «Терра Нова» начала танец. Красота! Стометровый корабль действительно вальсировал! Работали не только его форсированные турбины, пущенные враздрай, но и подруливающие винты. Сделав три полных оборота «на пяточке» против часовой стрелки, эсминец остановился лишь на мгновение и пустился в обратное вращение. Стоящий рядом старпом завороженно-завидующе хмыкнул, не отрывая глаз от этого эстетичного действа.
— Ну, уроды… — влюбленно пробасил он.
«Терра Нова» опять сменила «шаг», продолжая ввинчиваться в воду, и вдруг что-то у нее внутри бабахнуло; из трубы повалил черный шлейф; люди на ходовом мостике забегали быстро-быстро.
— Уроды! — подтвердил свое впечатление наш старпом.
Канадец вызвал на связь свою базу в Эску-аймолте и, доложив о выходе из строя правого двигателя, смущенно поплелся домой.
Сдавая вахту, я еще раз услышал «Терра Нову». Вызвав базу, она сказала только два слова: «Закажите русского». Мы долго ломали голову, что она имела в виду, но командир быстро во всем разобрался: «Пришлют смену, а на борту будет разведчик из русских эмигрантов».
Когда на смену «Терра Нове» прибежал эсминец «Саскачеван», наш командир остался на ходовом мостике, глядя на канадца с большим подозрением по двум причинам: во-первых, еще в 82-м году «Саскачеван» был занесен в наш «черный список», когда, опасно маневрируя, столкнулся своей левой скулой с «Чарли», оставив на корме «пожизненную» вмятину; во-вторых — он жаждал увидеть на его борту того «русского шпиона», которого «заказала» «Терра Нова».
Канадец, чувствуя вину за позапрошлогоднее столкновение, смирно лежал в дрейфе, не подтверждая своего французского темперамента. День заканчивался. Солнце уходило за горизонт…
В каюте номер 3 собрались трое: Викеньтич, Костя и я. Костик разлил в мензурки апельсиновку… Внутри потеплело.
«Потеплело» было оборвано командой мне прибыть на ходовой.
Прибыл; кэп мечется по мостику, радостно выкрикивая:
— Мля, я же говорил, что пришлют «русского». Вон он, кранец ему в корму, лазает на эсминце, обвешанный микрофонами! Смотри, сынок!
Посмотрел и подумал «Если сейчас начну ржать — убьет!»
Кэп сзади:
— Видишь! Аж три направленных микрофона у него! Нее? Баба, что ли? Зачем юбка?
Я еще раз взглянул на «Саскачеван», чтобы убедиться, что на эсминце проходит ритуал спуска флага! На фоне красного солнца стоял, покачиваясь из стороны в сторону, шотландец в килте и клетчатом берете со «снежком». В руках он держал волынку, наигрывая марш, принятый в Королевских ВМС при спуске флага. Трубки волынки и были приняты за микрофоны.
Есть ли смысл объяснять, почему кэп мне не поверил?! Он и по возвращении в базу продолжал рассказывать, как нас «подслушивал шпион-эмигрант».
На следующий день «Саскачеван» ушел. Он вызвал свою базу и «заказал русского»… борща, пельменей и котлет по-киевски. О том, что у них в Эскуаймолте есть русский ресторан, я командиру уже не стал рассказывать. Зачем расстраивать «старика»?
КАК БОРОТЬСЯ С ВРАГОМ
Добрый старый флот ушел. Новый не родился, а просто отпочковался и завял…
Будущим потомкам, которые будут ходить в моря, а по приходу — в кабак (если жалованье позволит), передаю несколько полезных советов по борьбе с надводными и воздушными целями противника (в наше время — ВМС США) в условиях ограниченного оснащения вашего корабля оружием и боевой техникой.
Все испробовано на собственной шкуре:
1. Борьба с надводными кораблями.
Тихий океан. 80-е годы. Наш корабль преследуется фрегатом ВМС США. До американского берега всего 5 миль, что и беспокоит фрегат. Он опасно маневрирует и пытается вызвать нас на 16-м канале международной связи. Из динамика станции ежеминутно раздается смазанное помехами и несовершенством нашей станции «Рейд»: «Ю-Эс-Эс Махлон Спиздейл коллинг совьет шип».
Мало знающие английский язык старпом и вахтенный офицер угрюмо переглядываются. Наконец старпом спрашивает: «Что он подразумевает, называя “совьет шип” “махлон спиздейлом”?» Вахтенный лишь пожимает плечами. (USS Mahlon S. Tisdale, или фрегат «Мэлон С. Тиздейл», названный в честь американского вице-адмирала времен Первой мировой войны, тогда только что вошел в состав 3-го флота и еще даже не числился в справочнике «Джейн».)
Покурив и помолчав с минуту, старпом грустно говорит: «Обидно, мля» — и приказывает прибыть на ходовой продбаталеру и ответственному за арсенал.
Оба прибывают, выслушивают указания, убывают на время и появляются вновь для доклада о выполнении распоряжения, имея в руках: продбаталер — пустую банку из-под сухарей, арсеналыцик — 5 противодиверсионных гранат и штык-нож. Вся процессия во главе со старпомом, обрастающая по пути зеваками, прибывает на ют и вызывает нарастающие подозрения о готовящейся диверсии против Америка зе бьютифул у фрегата ВМС США, чапающего в кильватере на удалении 3 кабельтовых.
Старпом мелко и густо дырявит ножом банку, предусмотрительно повернувшись к американцу спиной, выставляет на гранатах максимальную глубину подрыва, кладет их в дырявую тару и бросает за борт.
«Тиздейл» в панике — русские у пляжей Калифорнии, да еще и спускают в воду неизвестное!!!
Фрегат увеличивает обороты и начинает сближаться с тонущей банкой, но тщетно — она уже под водой. Янк явно включает гидроакустическую станцию для прослушивания, наезжает на место затопления супер-пупер-бомбы и… КААБЗЗДЫК!
Даже старпом прищурился. Гранаты подорвались гулко, но сердито.
Гидроакустики с «Тиздейла», отзовитесь! Напишите, что вы чувствовали. Понимаю, что вы ничего не слышите, но читать-то вы можете.
А фрегат… Ну, что — обиделся просто и больше не выходил на связь.
2. Борьба с воздушными Целями.
а) Вертолеты.
Фролыч с детства обожал рогатки… Сохранилась эта страсть и в звании каплея. К походу к западному побережью США Фролыч подготовился: могучая рогатка из дуба в рундуке и запас болтов в кармане для воспитания матросов, высовывающих головы из иллюминаторов, и в ожидании более крупной добычи. А она всегда попадется настоящему охотнику.
У Сан-Диего она и прилетела, настырно жужжа и обдавая запахом керосина.
Фролыч — не чукча, но охотник. Знает, что бить птицу в глаз тяжело, лучше — в бочину. Вертолет же оказался не US NAVY, а гражданский, телевизионщиками местных новостей. Во времена Рейгана любое советское западло было им в радость, а уж военный корабль у Сан-Диего — просто Holy shit. Вертолет зависает над нами и чуть в стороне; парень-оператор (на тросе-страховке) вываливается из бокового люка и нагло начинает снимать советскую боевую технику!!! И ржавые борта!!! И матросов в семейных трусах!!! Замполит с особистом умные — спрятались.
Глаза Фролыча сузились, левая рука сжала рогатку в пролетарском гневе, правая оттянула резину и… Бздынь! Ребята, минимум 20 метров до вертолета!!!
Флотский болт, обладая неизвестными до того момента баллистическими характеристиками, но явными убойными качествами советской стали, угодил бедняге оператору прямо в лоб, закрытый шлемом. Удар оглушил обалдевшего американца, который разжал руки; и профессиональная камера стоимостью несколько тысяч зеленых денег булькнула и ушла на дно.
Фролыч даже не улыбнулся победе: он лишь удовлетворенно кивнул и пошел строить личный состав для беседы об американской военной угрозе.
б) Самолеты («Орионы», «Викинги», «Ин-трудеры», «Проулеры» и прочая сволочь).
Рецепт от старпома нашего парохода прост. Имей при себе отрезок железной трубы диаметром 10 см и длиной 150–180 см. При назойливом поведении иностранного летающего средства положи трубу на правое плечо и води ею за самолетом. Почему они пугаются и улетают, до сих пор не знаю… Память предков, наверное?!
БИГ ФИШ
То были дни тотального, настоянного на истерии противостояния двух флотов: «Великого Белого» (US Navy) и «Великого Ржавого» (ВМФ СССР). Обычный ход вещей поменялся — склонные к нагнетанию военного психоза военные уступили место политикам. Подгоняемый Рейганом министр ВМС США Леман, которого за его безрассудность послал на три буквы папа американского ядерного флота адмирал Рико-вер, отправлял ракетные ударные группы атомного крейсера «Лонг Бич», линкоров «Нью-Джерси» и «Миссури», только что оснащенные «Томагавками», в Японское море под Владивосток и к Петропавловску-Камчатскому, где они выполняли реальные стрельбы крылатыми ракетами в сторону Японии и Алеутских островов. Цинизм ситуации заключался в том, что, повернув пеленг стрельбы на 180 градусов, вы получали в качестве целей «Томагавков» любимый Джерибосток (точнее — ресторан «Челюскин» в центре Владивостока) и братский Петропавловск (точнее — сопку Любви). Обидно? Нет, досадно! Но за «ржавыми» в те годы не ржавело: дали оповещение об учебных пусках баллистических ракет, объявили закрытыми два квадрата — в 200 милях севернее и южнее острова Оаху (Гавайские острова) — и плюнули ракетой с разделяемой боеголовкой. Получилось очень точно и эффектно — Леман поутих, а вскоре и вовсе был отправлен в отставку на радость Риковеру. Так и вижу, как старый щуплый адмирал потирал руки!
Но на другом берегу сидел еще один старичок морячок, который это западло не простил и злю флотскую затаил. Звали старичка Сергей Георгиевич… Горшков. Замечу, мощный был Дед, авторитетный. Но годы давили, а «братва» требовала подтвердить авторитет, иначе — черная метка. И дед отважился на невыполнимое — «взять» американскую ПЛАРБ (атомную ракетную лодку) «Огайо» на выходе из базы, тем показать американцам большой фак и шит, а «братву» протащить через канифас-блок и харей их по палубе.
И вот, получив боевое распоряжение, наш корабль выдвинулся в Аляскинский, залив и далее к проливу Хуан-де-Фука (большому водоразделу между США и Канадой). Пролив длиной 70 миль, окруженный цепью гор вулканического происхождения, заканчивается группой заливов, один из которых с американской стороны, носящий название Адмиралти Инлет, приютил военно-морскую базу Бангор — дом атомных подводных лодок. Отсюда «бумеры» стартуют в Тихий на боевое патрулирование, предварительно погрузившись в проливе и пройдя его в подводном положении. Если лодку, излучаемые шумы которой близки к естественному фону океана, не взять на выходе — дальше ее ищи-свищи.
Поставленная нам задача была трудноразрешимой — сродни иллюзионизму, аферизму и престидижитации. Как услышать «бумера»? Гидроакустика бесполезна: его связь на УКВ с базой и портовыми службами скрыта горами Олимпия и дальностью в 70 миль… Осталось одно — встать в створе Хуан-де-Фука и слушать все переговоры по международным каналам связи на «Рейде», установленном на ходовом, а там их 99 и десятки одновременных сеансов связи коммерческих судов, портовых служб, диспетчеров Ванкувера, Сиэттла, Виктории и… рыбаков!
Начали «чесать» по все каналам, пытаясь разобраться в этой мешанине и, молясь флотскому Богу, не съехать умом. И Бог помог! На одном из каналов вдруг прорвалось:
— Микыта, так то я тэбе бачу на плэжер крафте (прогулочном катере)? Фишингуешь малехо?
— Так то я, бразер. Салмона (лосося) фишингую с киндерами.
— Файно! Салмона бачишь?
— Та не що. Стэнд бай на связи, а то мой собако шо-то развылся.
Испуганный голос Микыты через пять минут:
— Микыта коллинг Павло. Павло, що было — не поверишь! Воить мой собако и воить, на вотер бачит. Та, разумляю, факинг кобелина. Чу, бачу на вотер… БИГ ФИШ под нами проплываеть. Та ну, якой фиш — субмарина с мой апартмент билдинг. Якой не бачил вовсе бефор. Мериканьска то, разумляю.
Вот он, момент истины! Нам осталось дать команду «фас!» (кому — догадайтесь сами) и, с теплом думая о братьях-хохлах, отправиться восвояси.
Дома командир получил орден…
НЕ ТАК ИДЕМ, КАК ВЕТЕР ДУЕТ, А КАК ПАРУСА СТАВИМ
Роберт Фултон, отец парохода, не ведал, что творил. Его авантюрный гений дал дорогу «айронклэдам»: паровым мониторам, дредноутам, броненосцам и крейсерам-монстрам, жадно раздававшимся в длину и ширину и требующим новых жертв: все большего количества угля и чернеющих от их копоти парусов.
— Уберите их, — раздраженно говорили машины в сторону увядающей парусной оснастки.
— Зачем вам бом-брамселя? Отдайте их. ящики под уголь! — шипели форсунки.
— Да-да… и последний фок тоже снимайте. Он тормозит наше движение вперед! — визжали редукторы.
— Кливера почему еще тут? Вы не поняли! Мы — двигатели цивилизации. Дайте время — летать скоро будем! И не на привязи, как ЭТИ безродные тряпки. Наш отец — Фултон, а у парусов кто? Неизвестный дикарь?
— И мачты? Их… тоже… пилить?
— Оставьте пока. Может, пригодятся… Да, бушприт срубите — это теперь немодный аксессуар.
И низвергнуты были марсовые в кочегарки. Имя им теперь — механики. Но и они иногда продолжают вспоминать о Парусе. С надеждой… Потому и говорят до сих пор «I`m sailing» («Иду под парусами») чаще, чем «I`m steaming» («Иду под паром»), 9 градусов 30 минут северной широты, 167 градусов 30 минут восточной долготы — точка в Тихом океане, у которой хотя бы один раз побывал каждый корабль нашей бригады. Причина не в том, что это место отдания флотских почестей, хотя на дне лежат семь японских «Мару», потопленных в годы Второй мировой, и даже тяжелый немецкий крейсер «Prinz Eugen», славно сражавшийся с британскими «Худом» и «Принцом Уэльским», но ставший жертвой ядерных испытаний 1946 года. Причина даже не в том, что здесь шикарное место для рыбалки и загара. Атолл Кваджалейн — парадиз на Земле, искрящийся разметанными в океане бусинками ожерелья красавицы Льен — 96 коралловыми островками, помнящими легкую походку этой сказочной феи, перепрыгивавшей с Эбадона на Табик и с Бигеля на Омелек. Но сказке всегда приходит конец. Атолл остался раем, но раем падшим, соответствующим другой легенде — о демоне острова Адри, сожравшем детей Лики-туту, старухи-матери с острова Эбадон. Современного демона зовут мистер «Минитмен». Он более грозен, чем пращур; он летает быстрее звука и извергает огонь, он межконтинентально-баллистический. Ради встречи с ним мы и ходили в эти края, чтобы однажды, пролежав в дрейфе неделю-другую, увидеть его и ужаснуться. Не из космоса, а почти из-за ночного горизонта с шипением появляются его две первые горящие головы, освещая острова Рой и Намур. И вдруг, обгоняя их в стремительном змеином броске, появляется третья, взбивая спящую лагуну Кваджалейна. Никогда в жизни не видел ничего более красивого и страшного. В голове еще долго звучит Вагнер… Ждешь включения света после окончания сеанса фантастического фильма, но он не включается… Грустно… Жутко. Не хотел бы больше туда…
Но были корабли, которые ходили в этот район как на работу. Их было два близнеца, поэтому объединю их названия в одно — «Заморье».
«Заморье» — крупный корабль, созданный на базе океанского рыболовецкого траулера, коробка (именно почти прямоугольная коробка) с высокими бортами и развитой до неуклюжести надстройкой. Приводилась в движение эта махина единственным двигателем и винтом, что являлось причиной нежелания многих служить на нем — и так в море полно опасностей.
Уходя на боевую службу, «Заморье» долго шаркало двенадцатиузловым ходом до Маршалловых островов. Придя, ложилось в дрейф у «ног» атолла Меншикова (так назывался в XIX веке Кваджалейн) и начинало шестимесячную работу — слежение за деятельностью американского Тихоокеанского ракетного полигона, простирающегося на 4000 км от авиабазы Ванденберг в Калифорнии.
Внешне это было мирно лежащее в дрейфе судно, за многие годы ставшее привычным атрибутом местного пейзажа. Что творилось внутри его? Об этом расскажут позже — лет через 30–50.
Но что-то можно уже сегодня — о «романтике» его походов.
Лежа на линии Рой — Намур, «Заморье» тяжело дышало: тяжело дышал и его экипаж, знающий только «рашн кондишн» — кусок картона в иллюминаторе и вентилятор, бесцельно вдувающий внутрь «плазму» экваториального бриза, «сипела» и машина корабля, потеющая от адской влажности. Матросы в кубриках вообще не дышали: их иллюминаторы были заварены во время последнего заводского ремонта — валкий корпус имел тенденцию черпать воду бортом. Изыски райской службы!
Но в один из дней конца семидесятых годов их райская служба чуть не превратилась в рабскую. Как всегда шутили члены экипажа «Заморья», главное в их походах было — «не стать рабами, окучивающими пальмы Кваджа». Сглазили!
В тот день, дав ход, корабль намеревался отскочить подальше от территориальных вод атолла, к которому его, лежащего в дрейфе, несло. Но неожиданно корабль передернуло от сильного удара и вибрации — полетел распределительный вал главного и единственного двигателя!
Паники не было, так как расстояние до тервод было еще приличным. Пока механики разбирали двигатель, решили спустить рабочий катер и взять «Заморье» на буксир. Тщетно! Сообщив командованию флота, стали готовиться к возможному уничтожению документов и аппаратуры и оставлению корабля на плотах и шлюпках, зная, что в полете находится бомбардировщик Ту-95, получивший задание потопить его, если ремонт окажется невозможным.
Тогда-то и вспомнили о парусе! Командир приказал достать все брезентовые чехлы и вешать их на мачты, ловя отжимной ветер. И это домогло — «Заморье» потянуло от рифов, но… уже через территориальные воды, в которых недоуменно паслись два американских фрегата, катер береговой охраны и срочно вызванный морской буксир, предлагающий помощь. От помощи отказались — кто его знает, что у них на уме? А тут еще и механики дали ход, заварив треснувший вал.
Кораблю хватило тех нескольких минут, пока машина не сломалась окончательно, чтобы отскочить от Кваджалейна и начать дрейф в сторону экватора. Через пару недель к ним прибежал наш морской буксир и, взяв за ноздрю, отбуксировал «Заморье» во Владивосток.
— Сорри! — только и сказал бы Фултон.
ДЕД МОРОЗ И АКУЛА
Мы, флотские, тоже люди и, хотя многое человеческое (кидалово, каталово, попалово и разведение кроликов) нам чуждо, солидарны с остальным человечеством в отношении празднования Нового года. Даже если застает он нас в районе экватора…
История эта — из разряда тех, что на американском флоте рассказывается, начинаясь со слов: «This is no shit!» На нашем флоте такие истории обычно начинаются с фразы: «Не служил бы я на флоте, если б не было смешно!»
Ступим на борт большого корабля, который назовем, скажем, «Заморье», и встретим с его экипажем Новый год при весьма «нештатных» для этого праздника условиях: температура воздуха +35, воды +30; вместо снегирей порхают летучие рыбы, а елка выращена боцманом из швабры и украшена «снегом» — распушенным пропиленовым швартовым концом. По флотской традиции в столовой личного состава дружно, всем экипажем, лепятся пельмени-мутанты. Каждый — размером с кулак. Лепят все: и командир, и замполит, и чистюли штурмана, и не очень чистюли механики, выдавая «пятнистые» пельмени, в которые уже нет нужды добавлять масло.
Чем занят старпом? Старпом «строит» и инструктирует Деда Мороза и Снегурочку.
— Снегур, почему харя не нарумянена?.. Вахтенный, вызовите кока!.. Вот, теперь тебя весь экипаж любить будет! — раздается голос старпома, мажущего «Снегурочкины» щеки свежей свеклой, — Теперь иди, но скажи механикам, чтобы брови подкрасили мазутом!
— Так, Мороз! Мороз!! Мля!!! Поздравления докладывать четко, а то, смотри, каплея тебе задержу!
Дед Мороз, люто ненавидевший старпома, за что и был выбран последним на эту роль, ходил в старлеях уже четыре годя. Угроза была реальной!
Наконец звучит малый сбор, и свободный от вахты экипаж строится на юте, выслушивая поздравления командира и Деда Мороза, получая от последнего подарки — почетные грамоты, украшенные профилем тоже «дедушки», но… не Мороза. Далее — перетягивание каната под хихиканье «залапанной» Снегурочки, пожирание пельменей и —…обратно на вахту? Нет! Впереди главный подарок командира — долгожданное купание за бортом!
Напомню, корабль в южных широтах, «земля» под килем на глубине полутора километров, акул — как голубей на улицах Москвы. Потому и соответствующие приготовления: по бортам — два матроса с автоматами, вокруг корабля курсирует рабочий катер с «бандой», вооруженной стрелковым оружием и противодиверсионными гранатами. Осмотрелись — акул нет.
— Добро, — говорит старпом, инструктируя «купальщиков», — Бойцы, купается только тот, кто ныряет головой с борта. Это — флотская традиция! Кто не умеет плавать — выйти из строя.
Но в строю остаются все: и «хлопкороб» из Узбекистана, и «тракторист» из Хатанги, и «шахтер» из Караганды. Они знают, что их не бросят, что их спасут. Тяга к воде выше страха. Она снится и манит, эта голубая бездна.
Вот уже отдан трап; и первый ныряльщик встал на леера, чтобы высота была повыше — метров пять от ватерлинии. Кто он, этот смельчак? Дед Мороз в плавках! Нагнулся вперед, чтобы нырять, но вовремя схватился за поручни рукой, услышав крик вахтенного с автоматом: «Акула!»
Осмотрелись, дали подзатыльник матросу, которому «померещилось», и…
— Добро купаться! — крикнул старпом.
Дед Мороз встал на леера и прыгнул. Его красивые прыжки всегда изумляли экипаж, но не в этот раз…
В момент отрыва его застал повторный крик «Акула!», и это было страшной правдой!
Мороз забыл, что надо группироваться перед эффектным распрямлением и входом в воду. Какой вход? Он мечтал о выходе, но… его не было! И начал он бороться за живучесть, «раскрыв все тормозные щитки» — пальцы рук и ног и даже рот, но такое помогает только в мультфильмах. В воду он упал в стиле «колдыба» — очень популярного в Севастополе прыжка, когда ныряльщик перед входом в воду прижимает голову к согнутым коленям, охватив их руками. В Севастополе это любимое средство «уничтожения» причесок купающихся наивных москвичек; Мороз выбрал этот «стиль», чтобы ему… не откусили руки и ноги. Упал-то он, бедняга, прямо перед носом небольшой трехметровой акулы!
Печальное зрелище… Трусами оказались оба: и Мороз, и акула! Вторая, войдя в вираж, понеслась жаловаться маме, первый — плыл по пояс. Хотел бежать по воде, но скорость была недостаточной. Когда он пузом вылетел на нижнюю площадку опущенного трапа, то плыл по нему вверх, размахивая руками, еще несколько метров.
Больше никто не купался…
Возвратившись в базу, «Дед Мороз» каплеяполучил, но вскоре завершил свою службу в плавсоставе, навсегда сойдя на берег. Интересно, читает он внукам перед сном «Не ходите дети в Африку гулять»?
СВЯТОЙ ЗАПАСА
Он появился внезапно. Еще вчера, когда корабль возвратился из похода, его не было. А сегодня он уже стоял с нами в строю на подъеме флага одетый по-щегольски в ни с чем не сравнимые шинель и фуражку «калиниградского кроя», белоснежное кашне, со взглядом честнейшего херувима и славнейшего серафима. Ангел, но явно не из плавсостава…
— Так, буйные хари! — обратился к нам Сан Владимыч, оставив офицеров своей службы на юте для представления вновь явившегося. — Лиитинант… прикомандирован к нашей банде. Прошу жаловать — любить не обязательно! Р-разойдись! Замам прибыть в мою каюту.
В каюте Сан Владимыч нас огорошил: «Осторожнее с этим летехой — “косарь” он. Пинали его из части в часть с самой Камчатки и вот допинали до нас! Он там год отказывался получать деньги, прося замполита перевести его получку в Фонд защиты мира. Письма писал вплоть до министра обороны! Так ему эти деньги вставили плашмя и бросили к нам на бригаду для перевоспитания. Пусть кэп с замом его воспитывают! Серьезных поручений ему не давать, держаться миролюбиво, но на расстоянии. Может, он действительно псих?!»
Но прошло всего три дня, и святая вера человеческая преодолела, как преодолевает она страх перед неизвестным, предубеждение и недоверие, сказав: «Нормальный парень. Взгляд странноват? Да все мы странноватые».
Внушительных размеров «новоявленный» офицер показывал пример во всем: его белоснежная рубашка (кремовые он не носил), выглаженные брюки и тужурка, комсомольский значок на груди выглядели «мечтой ОУСаи политотдела» на фоне наших засаленных кителей и пузырящихся клешей, его готовность получить любое распоряжение и поручение впечатляла, так как в первые дни их выполнение не проверялось. Когда проверили — ахнули!
Лейтенанту приказали отвезти провинившегося матроса на гауптвахту. Он сказал: «Есть!» — и отвел матроса в ближайший кабак, где оба успешно и надрались, проснувшись на нарах в месте назначения. Приказ был выполнен!.
Получив десять суток «кичи», наш герой умудрился перепоить караул в первый вечер и делал это все последующие девять дней, проводя ночи не на «вертолете», а в теплой постели своей подружки. Узнавший об этом комендант вызвал старпома корабля. Старпом предложил добавить лейтенанту еще десять, но комендант уговорил его забрать лейтенанта домой — или товарищ капитан 2-го ранга сам сядет на неделю.
На корабле за него взялся командир — наш великий воспитатель, ибо замполит сразу понял, взглянув в голубые глаза лейтенанта, что тот — скрытая, но явная угроза для его перевода в политуправление. В ответ на задушевные беседы кэпа проказник начал создавать Комитет защиты прав личного состава, пропадая весь рабочий день в низах и квася с матросами. Кто финансировал? А Фонд защиты мира и финансировал, отказавшись от его годовых пожертвований! Пьянка шла — фонд Сороса отдыхает: дежурные по кораблю теперь спускались в низы только с пистолетом в руках.
Кэп терпел неделю, потом вызвал председателя Комитета и предложил джентльменское соглашение: «Я тебя впредь в упор не вижу, гад!
Сиди в каюте и не высовывайся, а то за борт выкину!» Лейтенант приказ понял…
Он прочно сел в каюте, выходя из нее только в ночное время. Мы не видели его вечность и были счастливы! Но через месяц о нем вспомнил начальник политотдела, прибывший лично проверить результаты перевоспитания заблудшего и заодно узнать, не желает ли лейтенант написать рапорт о своем увольнении в запас. Ха, надо ему это было?! Надо! Но не сейчас, так как ждал «косарь» момента, когда о нем узнает весь флот и скажет голосом комфлота: «Па-а-ашел он… на Запад!»
Тук-тук… бум-бум… бам-бам-бам — затряслась дверь каюты от ударов кулаков настоящего коммуниста, вопящего: «Та-арищ литина-ант! Открыть дверь!»
Замок щелкнул, дверь открылась, и кулак начпо… застыл в воздухе — на него голубыми всепрощающими глазами смотрели два Христа: один с иконы в углу каюты, другой — лично… во плоти! Сама каюта была переоборудована в алтарь, служйл за которым лейтенант — Сын… Отца… нашего Главного… Он по-прежнему был одет в наглаженную форму офицера флота, но имел вьющиеся волосы до плеч, изрядную бороденку и крест на груди поверх галстука. Комсомольский значок покоился на своем обычном месте. И главное — глаза, пронзительные всепрощающие глаза!
— Вы что? — промямлил главный коммунист, — Вы зачем?
В ответ донеслось: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь! Уже не Я живу, но живет во мне Бог наш».
— А почему носки красные? — начал сходить с ума начпо.
— Смирись в своей гордыне! — ответил «святой». — Ибо сам ты одет в неуставные ботинки!
И хлопнул дверью перед носом капраза. Начпо сдуло, но его визг обогнал тело.
Следующим очередь на исповедь занял комбриг, выслушавший лекцию о мире во Святом Духе и радости зрящих красоту лица Господня. Узря, комбриг был отправлен в госпиталь лечить «рану сердечную». Вылечившись, ушел в капитаны-наставники. Так его проняло!
А «Святого» после этого уволили в недельный срок. Тогда! в середине 80-х! Чудны деяния твои, Господи!
СЛУЧИЛОСЬ
Могло ли это не случиться? Могло, но случилось.
Мог ли он пройти мимо? Конечно же, не мог!
Совесть коммуниста? Нет, просто молодость…
Советская молодость. О ней — смешной, незатейливой, но честной.
Валера был молодым коммунистом, а мы — молодыми офицерами.
Он был мичманом, а мы — аполитичными юношами, желающими получить деньги. И пропить…
А Валера оправдывал флотскую поговорку о мичманах как о золотом песке в подшипнике боевой подготовки. У него фамилия была благородная — почти золотая. И должность денежная — корабельный финансист.
Инвестор?!!
Нет, скорее аутвестор. Подрыватель финансовой дисциплины. Не по призванию, а по безалаберности. И по молодости советской.
Он был нам должен денег. Много. Сейчас хватило бы на новенький «ниссан». Он нес морские деньги. Они назывались «бонами», сейчас зовутся «бонусами». Много морских денег нес… за весь шестимесячный поход… всему экипажу, но вдруг пропал. Пропал и сопровождающий его старшина с пистолетом.
Слышали, намедни инкассатор перестрелял сослуживцев и скрылся с деньгами. Теперь ег, о ищут.
А Валеру не искали — его ждали. Кто ж в наше время мог подумать, что он с этими бонусами рванет в Гонконг? Единственный вариант того времени — Одесса. Но надежный! И дальше — на Брайтон Бич.
Валеру ждали сутки, а он не появился. Появился старшина с пистолетом и рассказал то, что рассказывать было не надо. И так все догадывались.
Проходя мимо рыбного порта, «банкиры» увидели ошвартованное судно — плавбазу «Советская Россия», только что вернувшуюся из ох… длительного плавания. Просто ох! Население этого плавгорода было на 90 % Евами. Остальные 10 % были Адамами, сдавшимися Змею. Много Ев и Евушек стояли на юте этого мастодонта и наядами пели проходящим финансистам: «Скорее лев откажется от мяса, чем девушка от ласки моряка».
Валера вздрогнул, старшина вошел в резонанс. Валера побежал вверх по трапу, охраняющий кинулся за ним. За Валерой? За опечатанным портфелем? За резонансом, забыв о резонерстве! Такой вот соглашатель… Соглаед. Лучше так.
Что ж там у них, на судне, мусульманский рай был? Да, рай! Но без девственниц.
Оба были сразу схвачены и утащены. Через сутки старшина, как малоопытный, сумел вырваться и доползти до своих, но без портфеля. С пистолетом… с кривым стволом.
За Валерой тут же снарядили экспедицию из старпома. Экспедиция работала двое суток и Валеру нашла, а «бонус» не получила. Портфелек оказался утерянным в череде десятков кают, которые поменял мичман. Он еще и пил, гад. Поэтому ничего не помнил. Лежал в каюте, стонал и готовился к суду Линча. Прокуратура казалась ему детским садом.
Но красота спасает мир. Она и Валеру спасла… от прокуратуры.
Три грации стояли на причале и просили вахтенного вызвать командира нашего корабля. Чертили так скромно ножками сорок третьего размера по асфальту, выводя дугу вокруг кожаного портфеля.
— Гражданин капитан, мы вам денежки принесли. Там все! И еще тыщу сверху девчонки собрали. Вы нам только Валерчика еще на пару суток отдайте…
Отдали… на десять суток… на гауптвахту. Там и вылечили.
КАРТ-БЛАНШ
Карт-бланш для политиков, юристов и моряков — понятие разное. Даже для моряков это разное понятие. Для штурманов «бланковка», чистый лист морской карты, — конец всех ограничений — чистая вода, дающая немного свободного времени: можно незаметно вздремнуть, уткнувшись головой в автопрокладчик, можно сыграть милую шутку с молодым вахтенным офицером, но тут нужна серьезность во взгляде! Самая серьезная из серьезнейших серьезностей серьезности! Не улыбаясь, поменять карту вахтенному офицеру с бланковой на почти бланковую. Пусть там в центре листа будет маленький такой остров. Еще, сильно нажимая на правый палец своей ноги, серьезно поговорить с лейтенантом о бдительности несения вахты, не предупреждая его о виртуальности надвигающейся земли. Отпустить правый палец, расслабиться и, выждав, насладиться паникой молодого, орущего о неотвратимой посадке корабля на мель. Значит, карт-бланш для штурманов — рекреационное антистрессовое средство.
Для всех остальных «бланковка» — расходный материал:
для замполитов — средство наглядной агитации,
для прочих (офицеров и мичманов) — оберточная бумага, в которую заворачивается кета, кижуч или чавыча перед отправкой на… опа, не поймаете… в Украину или на родину,
для старых садистов (командиров боевых частей) карт-бланш — самогонный аппарат. Вы мне не верите? Не верите…
Устройство этого аппарата — знакомая до боли кастрюля со змеевиком. В нем применен принцип холодного самогоноварения. И брагу не надо разводить, так как разводят лейтенанта.
Я был лейтенантом. Из меня тоже гнали спирт. Самому понравилось.
Меня вызвал мой начальник, старый боевой конь… из сказки Ершова, и предложил ускоренно «свальсировать в темпе румбы» в Гидрографию флота для получения карт на поход. В основном — бланковых.
Взявшего низкий старт меня схватил за шиворот и спросил участливо:
— Ты туда без шила пойдешь, глупый?
— А что, Сан Владимыч, так не дадут?
— Не дадут. Там женщины работают, у которых мужья флотские. А они все пьющие! Вот, возьми бутылку, но обратно без нее… хм… карт не возвращайся!
Я надел соответствующие весне шинель и шапку, засунул в рукав бутылку и, делая высокие выПАды ногами, попылил в горку, держа пеленг чуть правее ресторана «Океан» на Ленинской улице. Пеленг лежал точно на здание Владивостокского цирка, веселящего толпу через улицу от Управления гидрографической службы Тихоокеанского флота.
Открыв резные дореволюционные двери, помнящие растрелли… расстрелянных офицеров штаба царского флота, был очарован испоганенной красотой когда-то чудного фойе с обязательной широкой мраморной лестницей. Она была не прямолинейно марксистской, а витой, напоминающей кудрявую бороду адмирала Макарова.
Оглядываясь, поднялся на второй этаж, где, постучавшись в «тюремное» окошко выдачи готовых карт, услышал:
— Ваши карты еще не отредактированы. Лейтенантик, приходите с бутылкой завтра. Если не женаты, приходите с шампанским.
Вставив бутылку в правый рукав, я весело запрыгал по лестнице. Обратный путь лежал под горку!
Вот и фойе, и за резной дверью путь на свободу, который оказался перегорожен шикарным, каким-то несоветским контр-адмиралом! Он выглядел как контра: хлыщеват, узколиц, длиннопалец, хрустящеманжетен, «третий шар в центральную лузу», «Вестовой, пару вдов в каюту! Клико, пейзанин!». И самое страшное — перченые ироничные глаза Колчака! Начальник Гидрографии флота! Житие мое!
Правая рука пошла вверх, но честь отдать не успела, так как потянулась за бутылкой, летящей под ноги Колчака и угрожающей разбиться вдребезги о половую плитку. Описав дугу, она мягко упала под одной ей известным углом самосохранения и покатилась под ноги адмирала.
Остановив ее блестящим полуботинком, Колчак очень естественно улыбнулся и спросил:
— Пьешь? Или за картами приходил?
— Пью… за картами, тащ контрамирал.
Моя детская паника умилила старого волка.
Хмыкнув, он ступил на «бороду Макарова», открывая мне фарватер.
Я опять вставил бутылку, но уже в левый рукав, и через пятнадцать минут пытался отдышаться в своей каюте. Бутылка зло сопела в рундуке. Сопение выдало…
В дверь постучались. На пороге стоял улыбающийся механик:
— Шило есть?
— Нет, дядя Миша.
— Не ***** («обманывать» — разговорный русский). Доставай!
— Меня начальник через клюз протащит! Смилуйтесь!
От неравноправного диалога нас отвлек повторный стук в дверь. Механик юркнул на шконку и задернул штору. На пороге стоял помощник Гога. Неравноправный диалог на разговорном русском повторился.
— Гога, этот шкет не понимает, что Саня, его начальник, — наш друг и что Саня дал «добро» это шило съесть, — сказал механик, откинув полог. — Наливай!
— Можно, я у Сан Владимыча узнаю?
— Узнай, он сейчас у комбрига на совещании. Наливай же!
Через полчаса довольные садисты ушли, унося с собой полстакана «необходимых для протирки рефмашины». Но я-то знал, что у моего шефа суточная норма — полстакана чистого без закуски враз. И не более, но и не менее.
Зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Облом! Быстро в мою каюту!
— Где карты?
— Не готовы. Завтра.
— А где шило? — дохнул шеф знакомым перегаром.
— Ваши друзья схарчили.
— Что-о-о? К 18.00 бутылку на стол! Сход на берег — через шило!
Поняв, что со мной сыграли одну из флотских шуток, начал действовать. Сход на берег был нужен как воздух!
— Дима, пол-литра шила срочно! Отдам через неделю! — кинулся к корабельному стоматологу, зная, что тот только что получил 10 литров чистого медицинского на поход.
— Бутылка моего спирта — это бутылка хорошего коньяка! — заупрямился док.
Через полчаса мы уже разливали бутылку грузинского «чая». В 18.00 шило сопело на столе моего шефа.
— Люблю военных! — крякнул он. — Добро на сход! Впредь будь бдительнее!
ФЛОТСКИЕ КООРДИНАТЫ
Лейтенант, попавший на борт корабля, первым делам обживает свою каюту. Он сидит в ней и глупо улыбается фотографии бросившей его девушки под плексигласом. Улыбается недолго — команда, и он уже бежит в одну из четырех сторон: на ют строиться, на ходовой сдавать зачеты, на боевой пост изучать заведование или в кают-компанию, чтобы иногда поесть, а чаще — на совещание или суд офицерской чести. Блаженны вы, нынешние, ибо партсобрания временно отменили.
Изредка он опять приседает на шконку в своем утлом жилище и глупо улыбается, глядя на дыру в кармане кителя, в котором он забыл семечки. Сначала он списывает все на стасиков (тараканов), своих первых подчиненных, которых подвергнет злостной воспитательной работе. В его руках появляется спичечный коробок… Счастливец — с ларисками (крысами) он пока еще не встречался.
Его каюта — это центр перекрестка четырех дорог, которые графически можно изобразить в виде буквы «X». Отсюда он и идет дальше в избранном направлении, лишь два из которых правильные и заканчиваются, если идти вверх, старлейским погоном. Две дороги вниз ведут в рестораны «Парус» и «Чайка».
Получив старлея, наш лейтенант уже не сидит, а лежит на шконке в обуви! Уже можно. Из-под стекла на переборке ему улыбается молодая Барбара Брыльска. Крысиная нора в углу его каюты забита битыми стеклами и зацементирована; у раковины стоит ловушка для тараканов. Сам он теперь не бегает, а быстро ходит, так как направлений движения у него теперь меньше — всего три, что графически можно изобразить буквой «У». Два направления ведут вверх к кап-лейскому погону — они проходят через боевой пост или ходовой мостик. Третье направление ведет криво вниз — в или из ресторана «Океан».
А вот он уже капитан-лейтенант! Он спит исключительно на нижней шконке обутыми ногами на подушке и головой на палубе, в его кулаке зажато что-то шелковое, явно женское, но он не помнит, откуда это. Вчера, сегодня и завтра он передвигался по маршруту, который смело изобразим в виде. латинской буквы «Й». Вообще-то, это перевернутая буква «2», на которую села птица, но наш герой лежит вниз головой и видит ее отраженной в зеркале над умывальником, в котором вода и его единственная надежда убить этого дятла, клюющего в висок.
Кап-кап-кап. Каптри — капдва — капраз — утекает вода из водонаборного бачка, но уже по другой системе координат, по другим физическим законам, отличным от вышеописанных «Икс — Игрек — Й латинское», по которым передвигается лейтенант, — каплей. Его посылают, и он идет: орать, рулить, строить, снимать кулаками отпечатки зубов. Все это время он борется с матросом, переворачивая его с ног на голову, с бока на спину в поисках умного лица, которое надежно спрятано последним до дембеля.
— Тр-р-р-р! — трещит телефон в лейтенантской каюте, в звонок которого подложен деревянный чопик. Подложил не сам лейтенант, а его предшественник, который переселился в каюту палубой выше.
— Я не буду брать трубку! — упрямствует он. — Не позволю над собой издеваться!
— Тр-р-р-р-р-р!
— Не возьму! А если это старпом?
Щелчок — трубка у уха:
— Каюта 15. Лейте…
— Лейтенант, пошел на…!
— Тр-р-р-р-р-р!
— Каюта…
— Летеха, пошел в…!
Пытаемся отговорить Левана, но он срывается с места, бум-бум по трапу вниз, бам-бам-бам-бам-брэк-бам-бам-бам в кубрике под нами.
— Тр-р-р-р! — снова звонок.
— Тащ, пра-а-астите мени-иа! Зачем же вы и Ваньку отметелили?!
— В злэдужий рас вэз кубрык вырэжу! — оттеняет свой легчайший кавказский акцент милейший и добрейший питерец Леван. Мы знаем, что он это не сделает, если маму не упомянут. Все, теперь до пенсии таких звонков в его каюту не будет. В своих координатах он выбрал верный вектор.
А в это время за столиком ресторана «Челюскин» сидит печальный капраз, поднявшийся в своей системе координат до каппятьсот. Он грустит о потерянной власти — его большой противолодочный корабль терпит крушение: он стоит в среднем ремонте в заводе и захвачен обу-ревшими годками.
За его столик садятся двое: невысокие, коренастые, коротко остриженные.
— Бандиты! — вздыхает каппятьсотпятьдесят и наливает всем по пятьдесят.
— Спецназ ВМФ! — представляется один из них, почесывая подмышку. И капшестьсот с облегчением понимает, что это действительно бандиты, но военно-морские. А почесывает этот «тюлень» жабры, которые под мышкой у него и находятся. И еще он понимает, что пришло спасение.
— Братцы, каждому по альпаку и накрытую поляну во флагманской каюте! Только один визит, братцы! — падает им на грудь капсемьсот.
Утром, подписав у своего медведеподобного командира план занятий по теме «Захват надводного корабля», «тюлени» прибывают на борт БПК в объятия капраза. Тот выдает им матросские робы и играет большой сбор, на который годки величаво забивают болт. Это командиру и надо! В низы спускаются два новоиспеченных «матроса» и начинают «воспитательную работу».
Позже в командирском коридоре строят тех старослужащих, которые смогли сами подняться по трапу, поддерживая друг друга. Капсто выходит из своей каюты, и «годки» испуганно' отшатываются, увидев за его спиной улыбающихся «бурых карасей».
— Бойцы, — радостно молвит командир, — в следующий раз они придут вчетвером и на сутки! Разойдись!
Позже, напившись и наевшись, довольные «тюлени» вываливаются из флагманской каюты и говорят капдевятьсот:
— Если что — зови! Но в следующий раз оттяни пароход на якорях от стенки, а то пару годков успели уйти.
Прошел год, но сигнала SOS с БПК не поступило.
ОНИ СРАЖАЛИСЬ ЗА…
Лейтенант шел в полный рост, сняв фуражку и расстегнув флотскую тужурку, сжимая холодный, колющий руку металл. Его первые нетвердые шаги сменились более уверенной, по-флотски раскидистой поступью. И, когда дистанция до цели сократилась, он побежал, грозным криком «За Родину!» заглушая страх ожидания — ожидания яркой вспышки света и резкого, рвущего вечерний воздух звука. Взглянув перед собой вновь, лейтенант увидел жерло орудийного ствола и жало курсового пулемета танка.
— Где же они, эта вспышка света и душераздирающий звук? — ныло его затуманенное сознание. — Я смогу! Я обязательно смогу! Ведь смогли же мои друзья и тот офицер-тихоокеанец. Тот, который сумел держать оборону добрый час, отстреливаясь от врагов из пулемета. Он даже нашел силы целых пять минут висеть на рукоятках «Максима», когда нападающие, схватив его за ноги, пытались скинуть с занимаемой высоты. А позже, когда ему крутили руки, он плевал во врагов и обзывал их козлами!
Размахнувшись, лейтенант невольно зацепил краем глаза островок оставшейся за спиной мирной жизни — светящиеся окна ресторана «Парус», но потерял ориентацию и, поскользнувшись в грязи, упал спиной на землю, предусмотрительно подняв вверх правую руку. Поднявшись, он, спотыкаясь, побежал на танк и увидел вспышку света и услышал тот «лающий» звук, которого он боялся, но бросил гранату в холодное тело боевой машины, хотя и услышал крики друзей за спиной: «Болт, шухер! Менты!» Граната глухо звякнула о броню, разбрызгивая шампанское по башне танка — памятника «Т-34», когда-то первым ворвавшегося в этот немецкий город, ныне — Балтийск.
Позже, когда лейтенанта вязали сержанты, выбежавшие из противно орущей и мигающей милицейской машины, он думал: «Тому каплею во Владивостоке, залезшему на памятник героям революции на центральной площади города, ничего не дали — его увезли лечиться от белой горячки. Ну, а мне-то червонец точно светит!»
Десять суток на гауптвахте пролетели быстро. На одиннадцатые лейтенант ушел в море.
СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА
(Бондарчук — гений, но сегодня отдыхает.)
Механики выжимали из дизеля остатки моторесурса. Корабль шел домой! Одетые по первому сроку матросы, бородатые офицеры и мичмана (растили пять месяцев) в парадной форме стояли на шкафутах, ласковым взглядом обнимая очертания мыса Поворотный и вдыхая божественный запах земли.
Вот уже и залив Петра Великого, и до Владивостока — рукой подать. Пережить бы это еще раз!
Механики «подкинули сена лошадям», и хотя время замедляется в такие минуты в 10 раз, вскоре на траверзе левого борта уже был остров Русский, а там — 20 минут по Золотому Рогу, бросили яшку, сдали кормой, привязались и — в «Челюскин» (тогда — главный флотский кабак, ныне — пятизвездочный отель «Версаль»),
Но что это? Командир сообщает по громкой связи, что из-за тумана заход в базу задроблен и встречу с берегом придется перенести до утра!
Каюта командира. В каюте сидят два друга (редкий случай) — сам кэп и старпом.
— Пить будем за возвращение?
— Неа, утром начальства понаедет на разбор похода…
— Тогда… распорядись спустить рабочий катер. Съезжу на Русский, зайцев настреляю, — говорит старпом.
— Добро, но быстро.
Старпом (охотник-рецидивист) не расставался со своим винторезом даже на время походов, тренируясь в стрельбе по банкам. Надев болотные сапоги и ватник, он спрыгнул в катер и почапал к острову. Спрыгнув на берег, приказал матросу возвратиться за ним через два часа…
— Каюта командира — ходовой! Товарищ командир, оперативный флота приказал сниматься с якорной стоянки и идти в базу. На стенке ждет командир соединения…
Что делать? Кэп начал тянуть резину: светом пытался вызвать старпома, послал катер, но он возвратился пустым… Охота засасывает!
Оперативный же дежурный начал задыхаться, умоляя, требуя и приказывая срочно начать передвижение.
Делать нечего: снялись с яшки и втянулись в Золотой Рог.
А на стенке уже оркестр, жены, дети, начальство! Бригада выстроена в струнку! Значит, ждали ведь, сукины дети.
Сходня на стенке, доклад, рукопожимание, заслушивание начальством (2 часа). Семьи терпеливо ждут. Наконец звучит команда «Добро на сход!», и толпа бросается душить друг друга (в объятиях).
Но одна женщина стоит в стороне, плачет и выискивает глазами «своего», а его и нет!!!
Вдруг!!! За ее спиной!!! Открываются ворота бригадного КПП!!! И на причал входит бородатый мужик в ватнике с берданом на плече. Он сзади подходит к женщине, дотрагивается до плеча и говорит:
— Здравствуй, мать!
«Мать» откидывает голову назад, делает шаг в сторону и со всей дури бьет «охотнику» в глаз, истерично крича: «Ты где гулял все эти пять месяцев, сволочь?!!»
Как старпом успел добраться с Русского острова через весь город с берданом на плече до причала, известно одному Богу. Бердан, видимо, пригодился.
А «мать» долго убеждали, что супруг — верный флотский муж.
ЗАВТРАК A LA NAVAL
Горнитский был легендарный капитан, прославившийся не только как отменный навигатор, спаситель тонущего американского моряка (это — отдельная история ниже), но и как большой флотский демократ.
Бригадное начальство давно опустило руки в попытке привести этого «капитана Ахава» в божеский (то есть флотский) вид: Горнитский признавал только водолазный свитер и альпак как дома, так и на службе; своего старпома он прилюдно называл не иначе как «Петькой»; был любим личным составом, что и приводило политотдел в ярость. Отменно же совершенные походы и отсутствие неуставных отношений на борту не позволяли политбойцам взять его «на каркалыгу». Но они ждали и… дождались.
Несчастье обрушилось на корабль в виде молодого пополнения с Русского острова. Худющие и забитые призраки — руководство Германии в 45-м году все же перебралось не в Аргентину и Парагвай, а прямо под Владивосток — орднунг был восстановлен — стояли на юте и ждали только одной команды: «Начать прием пищи!»
Корабль только что возвратился из автономки, и накрытые столы ломились от яств. Матросы Пупкин и Урюков приступили к «приему» со всей основательностью Гаргантюа и Пантагрюэля. Их давний спор в отношении «священной бутылки» в данном случае перешел в спор вокруг остатков каши в лагуне.
Более голодный Пупкин обошел на трассе более совестливого Урюкова. Задержавшийся на пит-стопе Урюков решил выйти в лидеры и восстановить справедливость: чумичка, чугунная флотская поварешка, взлетела вверх и обрушилась на голову Пупкина…
«Товарищ капитан 2-го ранга, мы же вас предупреждали… У вас бардак на борту… Вы видели конспекты ваших офицеров… XXV съезд на носу, а кто кого съест у вас на борту — неизвестно… Партбюро состоится завтра. Милости просим…» Набежавшие на ЧП политрабочие начали свое камлание. В бубен же должен был бить сам комбриг, приглашенный возглавить судилище.
Горнитский пришел в свитере и альпаке, чем (по мнению киевских орлов) окончательно подписал себе приговор — строгача в учетную карточку.
Долго разбирались, красиво выступали, пороли чушь, чушь визжала, но Горнитский сидел молча и безмятежно улыбался.
Устав, начальник политотдела мягко посмотрел на «Ахава» и по-отечески спросил:
— Так какие меры вы предприняли, чтобы предотвратить подобные случаи?!
Встать, суд идет! Последнее слово предоставляется!
— Тащ каперанг, меры приняты!
— Какие?
— С сегодняшнего дня личный состав завтракает, обедает и ужинает только в касках!
Люди плакали… Комбриг упал под стол…
Горнитский стал еще популярнее на бригаде.
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ (SINKEX)
Это первая история, свидетелем событий которой я не был (читал в то время букварь и еще не выкурил свою первую сигарету). Пишу со слов флотских дедушек, бывших там и медпиво пивших. Однако случай совершенно реальный и уже упоминавшийся (в несколько искаженном виде) в прессе.
В 1973 году Горнитский был молод, но уже командовал своим первым кораблем.
Южно-Китайское море. Пароход Горнитско-го осуществляет визуальное слежение за ДЕСО (десантное соединение) ВМС США во главе со штабным кораблем «Блю Ридж», совершающим переход в Субик Бэй. Все единички ДЕСО Воєнно-Мерзких Сил в хорошем состоянии, держат походный ордер и назначенную скорость в 17 узлов, притормаживая только для полетных операций бортовых вертолетов. Хренов ковчег Горнитского не претендовал на приз «Голубой ленты», имея парадный ход в 14 узлов. При этом гайки вылетали из дизеля, а механики держали пожарные шланги наготове для тушения постоянно возгорающейся фальштрубы.
Американцы — отменные моряки и умеют быть душевными людьми. Поняв, что русский кэп скорее взорвется, чем сбросит ход, вышли с ним на связь, дали место в ордере и позывной для экстренной связи на международном канале. ДЕСО пополнился еще одним юнитом, чапающем в кильватере, и дружно повалил дальше курсом на Филиппины.
У среза полетной палубы «Блю Риджа» стоял «чиф петти оффисер» Майкл Лоу, курил сигарету, думал свою афроамериканскую думу о nucking FAVY и троих детишках, оставленных в далеком Балтиморе.
Вспоминалось Майклу, как гуляли они всей семьей по бульвару Мартина Лютера Кинга (их младшенький — в коляске), как нагнулась жена к карапузу, прислушалась и сказала: «Майки, наш сын только что сказал свои первые полслова!»
— Какие?
— Mother!
— Good boy, mother-fucker!
Екнуло Майклово сердце, но не от воспоминаний, а от… отсутствия палубы под ногами. Не заметил, как «Блю Ридж» начал циркуляцию. Только и успел крикнуть первые (или последние?) полслова.
Высоко было орлу лететь — двадцать метров от ватерлинии, но спасли надетый спасательный жилет и шлем вертолетного техника.
Вынырнул, поорал, помутил воду вокруг, но вспомнил об акулах и успокоился, печально глядя вслед уходящему солнцу и родному ДЕСО.
Падения человека за борт никто не заметил…
А сзади чапал пароход Горнитского…
— Сигнальщик ходовому! Вижу цель по курсу!
— Сигнал, определить цель!
— Тащ, типа буек какой-то… только… руками машет!
Вахтенный вышел на пелорус, где уже стоял Горнитский, нагнувшись к бинокуляру.
— То не буек, а целый БУЙ, — проворчал Он. — «Червь» до места, флаг до половины! Будем спасать буя.
Спасли! Подошли правым бортом, бросили кранец; Лоу схватил его хваткой кошака и был вытянут на борт. Но что делать с американским военнослужащим на борту советского боевого корабля?!
— Как зовут тебя, пришелец? Нэйм? — спросил Горнитский.
— Майкл, сэр.
— Так, Мишку в каюту ближе к гальюну! Объясните, что его перемещения по кораблю — только до гальюна и обратно. В противном случае — кирдык и нихтшиссен! Начмеда ко мне в каюту!
Начмед на ватных ногах приполз в каюту командира, думая, что поступит приказ ввести янка в состояние анабиоза. И не ошибся!
— Сынок, отрываю от сердца три литра шила. Пей, сынок, от души, но вместе с Мишкой. Помни, он должен постоянно быть не готов произнести слова «мама» и «кыш». На закусь требуйте все, что пожелаете, от помощника по снабжению. Задание партии и народа, сынок!
— Благославенны дела твои, Господи, — прошептал начмед и подумал: целовать руки кэпу или нет?
Задание исполнялось изрядно: над просторами Тихого лился песняк на двух языках; помеха сбился с ног, поставляя бычков в томате в пьяную каюту; офицеры скрежетали зубами, завидуя.
Между тем Горнитский доложил во Владивосток и Москву о находке и связался с ДЕСО, обрадовав их спасением офицера Лоу. Москва долго просыпалась и пережевывала сообщение, связывалась с Вашингтоном. И наконец, через три дня, приказала передать пострадавшего на борт «Блю Риджа».
Сказано — сделано. Вскоре у борта покачивался катер с американского корабля, а несколько советских матросов тащили «прозрачного» Мишку по правому шкафуту к отваленной сходне. Мишка безобразничал — лез обниматься и целоваться. Братался, стало быть!
Бережно на руках передали его на катер и следом — подарок от старпома (бутылку шила и бычков в томате). Помни, брат! Святое отдаем!
Через полчаса над кораблем Горнитского завис американский вертолет и сбросил на палубу вымпел. Внутри оказалась письменная благодарность от командующего 7-м флотом США за спасение человека.
По приходу в базу Горнитский получил и от наших — неполное служебное соответствие за создание шухера на высшем уровне.
— Ну, плавал себе американец… И плыл бы дальше!
МОЛОТОК
Был проездом Брат — друг с корабля. Сели, вспомнили былое. Вспомнили и «капитана Ахава» — Горнитского (героя моих рассказов «Человек за бортом» и «Завтрак a la Naval»).
Брат с ним ходил в Индийский океан. Хорошо знает и любит этого командира, капитана и человека. Добрый флотский! Не любил только замполитов…
Случалось это в наши годы. Часто случалось. Вы же помните.
В одно воскресное утро привел Горнитский свой корабль на якорную стоянку — рыбки половить. Народ начал налаживать снасти из подручных средств. Кто-то нашел кусок свинцовой оплетки. Принесли ножовку — начали резать на грузила.
Узнав, прибежал замполит, которому, естественно, тоже надо было. Свинцовую трубу дали, а ножовку заныкали, сказав, что командир попросил принести. Обманули, хотя Горнитский действительно еще тот рыбак!
Зам метнулся к командиру, прося ножовку, о которой Горнитский ни слухом ни духом. Зам настаивает, кэп говорит, что нет ножовки у него. Печальный политрабочий поворачивается уходить.
Горнитский ему в спину, протягивая инструмент:
— А ты молоток возьми!
— Для чего? — удивляется зам.
— Ну, так… Ходить будешь, стучать…
ГУАМАНИСТЫ
— Сереж, еще пива?
— Давай!
— «Клинского»?
— Нет, «Балтику»!
— Слушай, а жителя Гуама как называют? Гуамец?
— Думаю, да. Гуамянин? Гуамнюк? Нет, это нашему замполиту подошло бы.
Так что же было самым ярким в этой истории — случившееся с вашим кораблем или поведение замполита?
То, что случилось, было обыденной работой. А вот наш замуля… Это ярко! Рассказываю!
Шел 1979 год. Земля чувствовала себя плохо. Ее температурило от вьетнамских войск, свергающих режим красных кхмеров, танзанийцев, вторгающихся в Уганду, от Китая, проводящего карательную экспедицию во Вьетнаме. Тут еще Север и Юг Йемена решили победоносно вступить друг в друга. Фуф!
Краткая передышка. Шарик покрутился, нашел соринку на своем боку и назвал ее независимым государством Сент-Люсия, но тут же забыл, где она находится. Нет времени следить за гардеробом — время убирать и расставлять новые фишки на мировой карте.
Зульфикар Али Бхутто? Пакистан! Казнить!
Президент Анголы Агостиньо Нето? Умереть!
Президент Южной Кореи Пак Чжон Хи убит агентами секретной службы? Без моего ведома?! И Амин в Афганистане?! Ладно, начнем новые назначения! Тэтчер — в премьер-министры, Хусейна — в президенты. Так, кто там еще? Актер — губернатор Калифорнии хочет стать президентом? Странные нравы в Мексике! США? Вспомнила-вспомнила! Пусть попробует… Не наломал бы дров… Россия? Союзный Советск? По-моему, так. Здесь все тихо: рубль тверд, генсек бодр! Под руки поддерживают? Не вижу — подслеповата. К этим одна претензия — у меня развился поллиноз от их спутников, а их «Салют-6» может упасть и убить мою маленькую Сент-Люсию! Где она? Опять потерялась… Что еще сделать? А, поднять цены на нефть на 88 процентов, чтобы перестали меня загрязнять. Ты смотри, в Америке очереди на бензоколонках, а у этих в Советске будто ничего и не произошло! Упрямые! Ладно, дайте время… Скорее бы Новый год!
А пока шел август, дождливый субтропический август в районе Гуама. Малыш-гидрограф «Анероид» длиной 54 метра и водоизмещением всего 680 тонн лежал на траверзе залива Апра, имея целью всего два незамысловатых занятия: поохотиться вволю и успешно порыбачить. Для кого-то тривиальное событие было превращено экипажем кораблика в смысл существования. Охотился «Анероид» на облака, но не с целью составления метеорологического портрета района, а чтобы помыться. Очень мал он был для установки опреснителей воды и дополнительных водяных цистерн, поэтому использовал естественные ресурсы. Завидев дождевую тучку поблизости, ходовая вахта оповещала свободный от дежурства экипаж и давала полный 12-узловый ход в сторону «небесного душа». Чаще всего моряки успевали только намылиться, поэтому обмывались опостылевшей морской водой. Обмывались и шли охотиться. А охотиться у них получалось лучше! Торпед у Гуама было все же больше, чем облаков. Разных… Вот в начале года утащили из-под носа американского торпедолова «рыбку» МК37 и успешно доставили во Владивосток. А уже в этом походе упустили МК48. Больно длинная — не решились нырять на шестиметровую глубину, чтобы подцепить ее затопленный хвост.
«На выходе из залива ГТЛАРБ типа «Джордж Вашингтон». За ней следует торпедолов TWR-І» — доложил сигнальщик. А это значило — охоте быть! Следуя за «подводной лодкой атомной, ракетами беременной», «Анероид» вскоре оказался в районе, отведенном ВМС США для торпедных стрельб, переместившись к его дальней границе. Алгоритм «рыбалки» был настолько отработан его экипажем, что никто не удивился, когда выпущенная лодкой учебная торпеда «вылупилась» из воды всего в кабельтове от борта гидрографа. Что делать дальше, не сомневались ни секунды: быстро прикрыли ее бортом, размотали швартовые концы со вьюшек, притащили кусок брезента и приготовили в углублении под надстройкой заветное место. Шесть офицеров разделись и прыгнули в воду. Очень быстро завели огон на нос торпеды и, поднырнув, зацепили ее хвост. Тащили МК37 длиной 4,5 метра и весом 950 килограммов всего шесть человек, но выдернули «рыбку», даже не заметив ее тяжести. Брезент сверху — все, «рыбалка» завершена? Нет, так просто и рыбку не съесть, и на торпеду не сесть. Над головой проревел гражданский «Боинг», заходящий на посадку в аэропорт Аганья.
«Ходовой, пилот самолета сообщил диспетчеру, что видит русский корабль, вытаскивающий из воды торпеду!» — обрадовал вахтенный телеграфист. А через полчаса на хвосте «Анероида» уже висели: ПЛАРБ «Патрик Генри» в надводном положении, плавбаза Береговой охраны США «Бассвуд» и катер «Пойнт Харрис». Зажали со всех сторон и вырваться не дают. Посчитали соотношение сил.
Мы. Ход — 12 узлов. Оружие — только стрелковое. Американцы. Лодка — ход 20 узлов, шесть торпедных аппаратов; плавбаза — ход 15 узлов, 76 мм пушка; катер — 15 узлов, один миномет и три пулемета. Ребята-а-а, нужны дипломатические усилия! Да и зачем нам еще одна торпеда 37-й модели?
Начались дипломатические «усилия» и закончились телеграммой из Москвы: «Сохранять выдержку! Связаться с американским кораблем и договориться о возврате изделия, Устинов».
— Кто такой, мля, Устинов? — недоуменно прорычал командир, читая телеграмму. Не вылезая из морей, он еще не ведал, кто был назначен министром обороны СССР. Запросили еще раз — получили подтверждение. Но связаться с американцами не смогли: шкалы УКВ-радио-станций разные, флажные и световые таблицы не соответствуют, — поэтому просто помахали руками и объяснили свое желание возвратить торпеду на пальцах.
Я еще им и записку написал на английском языке: «Товарищ командир ПЛАРБ “Патрик Генри”, указываю вам на недостаточную подготовку вашей минно-торпедной боевой части! Если это был выстрел нам в борт, то выстрел хреновый», — улыбнулся Сергей. Потом торпеду вывалили за борт, прыгнули в воду и помогли торпедолову TWR-1 подцепить ее.
— И это все, Сереж?
— Нет, главное впереди — о нашем замполите. Мы ж русские люди, поэтому передали американцам еще и бутылку. Хотели шила, но командир сказал, что это пошло. Зам долго мялся, а потом пришел и принес бутылку «Столичной». Ее и передали. Вечером сидим в кают-компании, снимаем стресс. Молча заходит замполит и ставит на стол магнитофон. Выпивает предложенную рюмку и нажимает на кнопку: «Корреспондент “Голоса Америки” сообщает. Близится к концу вахта советского космического экипажа Рюмина и Волкова на борту станции “Салют-6”… Вместе с тем не прекращались дипломатические усилия по разрешению конфликта, возникшего в районе острова Гуам. Сегодня советский корабль возвратил украденную торпеду американскому флоту, присовокупив бутылку водки».
Бледный зам обвел присутствующих тяжелым взглядом и сказал:
— Запомните! Я — непьющий! У меня гастрит!
Дома замполиту ничего не было, а командиру по совокупности деяний дали орден.
УБИЙСТВО ЧЕКИСТА
Они только что убили особиста и теперь не знали, что делать.
— Пошел я топиться! — подумал Фролыч и повернулся к двери каюты, не в силах больше смотреть на лежащего чекиста с закатившимися глазами, — Не ботаник ты, Василия, не ботаник! — вздохнул он, взглянув на белое сморщенное полотно, когда-то бывшее румяным анфасом и волевым профилем его друга.
— Думаешь, ошиблись? — ойкнул Василия.
— А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? — тужился Фролыч.
В тот день, за сутки до выхода «Азии» в первый поход, они пошли на окраину Балтийска, чтобы отметить на природе предстоящий переход через три океана. Посидев, как полагается советским офицерам, в кустах с двумя белыми подругами по фамилии Литр, друзья, почувствовав, что солнце совсем опустилось, даже больше, чем они сами, ломанулись тропой хунвейбина через лесопосадку домой, на еще пахнущий заводской краской ССВ-493. В этой гуще Василия и заметил куст изрядно беременный ягодой.
— Облепиха! — обрадовался Василия, но тут же засомневался. — Это ж не Приморье! Здесь она растет? Похожа, однако… Давай нарвем!
Быстро нарезав веток ножом и набив ими целлофановый пакет, друзья вскоре были на борту корабля в своей каюте. Ягоду отделили от веток, засыпали ею трехлитровую банку и, естественно, залили спиртом. Именно так и никак иначе готовится варенье на флоте!
Достали напиток из рундука нескоро, только услышав контрольную команду: «Широта ноль градусов… Товсь… Ноль! Есть пересечение экватора! Команде построиться на юте для празднования дня Нептуна!» Изможденные после лазания через чистилище под знойным африканским солнцем, отмывшись от мазута, Фролыч и Василич наконец закрыли дверь каюты, наслаждаясь прохладой от кондиционера и предвкушая, ибо не вкушать в такой день — преступление. В банке же оказалась жидкость ярко-желтого цвета, подобная современному апельсиновому соку, что и вызвало их первое подозрение — советский орандж джюс тех времен был более надежного, унитарного для всех соков светло-коричневого цвета. Понюхали и застыли — не пахло ничем, совсем, даже шилом. Разлили по полстакана и, зажмурившись, отпили по глотку…
— Амброзия! — крякнул Фролыч и всадил остаток в место для приема пищи.
Чудо-настойка была легка, в меру сладка и пилась, как чай! Потянувшись к банке для повтора, он услышал страшное, почти приговор.
— Фролыч, что-то мне кажется, что это была волчья ягода! — убил его Василич. Оттенка сатиры или юмора в его голосе не было. Были только кости с черепом на голубом фоне его глаз.
— Да нет, фигня! Мы же пока живы! — неудачно попытался успокоить его Фролыч, — Во-обще-то странный какой-то вкус… А давай кого-нибудь, кто в ботанике разбирается, позовем попробовать.
Выглянули в коридор. Там, естественно, оказался особист.
— Витьк, а Витьк? Выпить хочешь? — неуверенно спросили его.
Витька захотел. Очень! Поэтому предложенные полстакана хряпнул разом, после чего и ответил на их вопрос: «Однозначно — облепиха! У сливы другой вкус! Наливай еще!»
Обрадованные, друзья налили чекисту полный стакан. Тот сел поудобнее на койку и благостно влил жидкость в святая святых, то есть в себя.
Стало так хорошо и тепло на душе, что, проигнорировав присутствие контролирующего органа, налили по стакану и себе. Чокнулись, включили подъемные механизмы рук и ЗАСТЫЛИ: Витек, пустив слюну, закатил глаза и медленно сполз по переборке! Дальше была тишина — жуткая, зверская тишина.
— Кажется, это была волчья ягода… Отморячились! — прошептал Фролыч, подумав, что пора топиться.
— Кто? — не понял друг.
— Он — точно, а мы — наверняка. Не ботаник ты, Василия, не ботаник…
— Думаешь — ошиблись? — ойкнул Василия.
— А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? — тужился Фролыч.
— Бог его знает, вроде желтый. Может, обойдется? — всхлипнул друг.
— Нет, это редкий песец, стопроцентный. Смотри, как побелел!
Несчастные еще минуту стояли как вкопанные, пока не поняли, что, перед тем как топиться, надо сбегать за доктором. Они уже были в двери, когда вдруг услышали: «Хррррррр» — протяжный богатырский храп из угла каюты.
— Ты знаешь, — сказал мне Фролыч при встрече, — с тех пор я люблю храпящих особистов. Храпит — значит, что жив!
КАК СТАТЬ МОРЯКОМ
Моряком стать очень просто. Нужно лишь произнести заветное слово, не подумав о последствиях…
Мой друг Сергей именно так и попал на флот:
«Я родился и жил на Дону. Это по моему шнобелю и усам видно. Увлекался математикой и мечтал поступить в Бауманку. Но однажды на моем нелюбимом предмете истории наша училка Нина Тимофеевна рассказывала о русских флотоводцах, показывая слайды. Когда на экране появилось изображение памятника адмиралу Невельскому во Владивостоке, я, будучи шалопаем, боролся на задней парте со своим соседом. Нина Тимофеевна, дама строгая, удивленно подняла брови и сказала:
— Сережа, тебе не интересно, что я рассказываю об этом замечательном адмирале? Ты ведь этот памятник никогда своими глазами не увидишь!
И меня как прорвало:
— А может, Нина Тимофеевна, я его каждый день видеть буду!
И вот через 8 лет я, лейтенант, закончивший сухопутное училище, в июльскую жару с двумя чемоданами в руках в парадной форме офицера… ФЛОТА стою в сквере Жертв революции у ПАМЯТНИКА НЕВЕЛЬСКОМУ! А вниз ведет длинная лестница, заканчивающаяся воротами с якорями, за которыми покачиваются корабли нашей с тобой бригады! Идиот, лучше бы я тогда на уроке молчал!»
Это — сущая правда. Хотите — верьте, хотите — нет. Не верьте только одному — он очень счастлив, что попал служить на флот.
РАЗУМ В ТАРЕЛКЕ
Хочется прикоснуться к таинственному, непознанному. Тянут нас детские мечты вверх, приподнимая подбородок к небу и расширяя зрачки для поиска. Вспомните, как хотелось принять пролетающий в ночи вертолет с освещенными законцовками лопастей за инопланетный разум в тарелке.
— Дяденька, а вы их видели? — спрашивает вас мальчик, «обкурившийся» «Стар треком».
И вы вдруг задумываетесь: «Вроде бы видел. Да нет, точно видел!» Но отвечаете:
— Пойди вон к тому дяде в голубом костюме. Да-да, к тому, который идет расставив руки как крылья.
— Он взлететь хочет?
— Нет, он уже летит… на автопилоте. Помнишь песню Боярского «Дорога к дому»? «Там-мам-там-там-там-там-там, Ты улетай-улетай, улетай, как птица». Он летчик! Они — братья братьев Райт — точны и наблюдательны. Они их, тарелки, видят постоянно, но никому не говорят. Боятся, что спишут на медкомиссии. Моряки же люди ветреные, непостоянные. У них даже курс всегда зигзагообразный, кобелиный какой-то. Ведь, если задан курс 60 градусов, корабль им не идет, он вихляет от 50 до 70 градусов, крутя попокормой, но среднеарифметически дает искомые 60 градусов. Так и моряк ходит по берегу с отворотами, доворотами и оверштагами, ибо не уверен, куда идти после кабака: домой или потом, потом или к бабе, к бабе или опять в кабак. Если он потом идет на корабль, что тоже верное решение для уклонения от летающих тарелок, то видит их уже внизу за бортом, подпирая живот леерами: крутящиеся светящиеся лопасти или там плавающих чудовищ — зависит от степени опьянения. Замечу, что подводный вертолет более естественен, более прозаичен. С чудовищами отношения складываются не у всех. Единицы им братья…
Но это — на земле! А вот если на корабле посреди океана?! Тут тебе этот зеленый разум и преподносится на тарелке десертом к китам, акулам и летучим рыбам.
— Вы ох… шило… ели, что ли? — спрашивает база.
— Нет, видел весь экипаж, тащ контрами-рал. И эти… черти… с фрегата «Фэннинг» рядом были.
— А они подтверждают?
— Нет, тащ, они ж американе. У них политика — ничего не подтверждать.
— Пишите донесение!
— Есть!
— Настоящим докладываю. В период с… по… 198… года, находясь в дрейфе на траверзе Оаху в точке Ш…Д., наблюдал появление звезднообразного объекта в апогее. В период с… по… данный объект находился в состоянии стационарного зависания. Зачеркни, пиши — в дрейфе. В период с… по… объект совершил вертикальный маневр со снижением в перигей с высотой 2–3 мили, увеличив свой размер до… Старпом, сколько наш корабельный пес в холке? Так, до видимых 300–400 мм, интефи… интерф… усилив свечение в несколько раз. Старпом, у тебя глаза еще режет? А как пес выл, писать? Нет, обвинят в трусости. Движение объекта наблюдалось большей частью экипажа, находившегося на верхней палубе… Не так — выдерут. Объект наблюдался силами корабельно-вахтенной службы и большой частью экипажа американского фрегата «Фэннинг», бездельничающего на верхней палубе. Зависнув на 5 минут, объект приступил к резкому набору высоты, достигнув апогея в течение 5–6 секунд, после чего исчез и более не наблюдался. Прошу сообщить дальнейшие действия. Командир СРЗК «Сарычев».
— Петр Степаныч, ответ пришел. Читать? «На ваш исходящий… приказываю:
1. Начать экстренное движение в базу кратчайшим курсом.
2. Начальнику медицинской службы взять анализы крови у всего экипажа. Результаты анализов хранить в личном сейфе до возвращения.
3. Сволочи пьяные!
НР».
Так и закончился их поход — всего месяц-то в море и провели. Дома их обнюхали, психиатры молотками постучали, но дырок в головах не обнаружили. Списали все на гадких американцев, а команду отправили в отпуск, порекомендовав употребление алкоголя. Была то тарелка или нет — никто не знает. Вот так и развеиваются мифы… Разум не может летать в тарелке!
— А сами тарелки? Летают?
— Еще как! В шторм на камбузе, в голову гарсунщика, не знающего, как правильно носить борщ, не макая в него пальцы.
ЛЕТАЮЩАЯ КУРИЦА
Читая, вы можете подумать, что эта история опять про шило. Нет, она про птицу. Шило тоже есть, ибо флотский найдет его в любом стоге сена, но оно здесь лишь повод и средство превращения реальности в фантастику. Летает ли курица? Некоторые летают…
А вот летает ли жареная курица?
Вообще-то общеизвестно, что курица — не птица, а любимое блюдо моряков. В море они могут отказаться от всего ради сочной ножки или хрустящего крылышка. Как продукт скоропортящийся, курятина на корабле истребляется в первую очередь и очень охотно. Поэтому полакомиться цыпленком-табака на четвертом месяце похода очень проблематично: все оставшиеся в морозильнике тушки учтены и контролируются старпомом, из-за плеча которого их пересчитывает командир, за спиной которого облизывается комбриг, оказавшийся в том походе у нас на борту. Комбриг — неистовый курощуп, требующий, как минимум, одну сочную курятину в сутки. Останься он без нее — съест поочередно весь экипаж. Но курятина нужна и для именинников, празднующих свой день рождения в море. Это святая традиция… Итак, подсчитаем баланс: впереди 60 дней похода. Это 60 тушек комбригу плюс где-то 50 чикенов новорожденным офицерам и матросам. Заглянем в холодильник.
— 70 штук! — сосчитав, бодро рапортует помощник командира.
— Чего?! Я насчитал 75! — кричит старпом.
— А по моим данным, их должно быть 90! — бьет кулаком по столу командир.
Как ни странно, счет каждого из них, исходя из индивидуальных потребностей, верен. Но честно ли учтены потребности остального экипажа? Конечно же! Да хоть 300 курей найдется — было бы шило. А оно было? Было-было. Только у помощника Толи его не было — его кран был надежно перекрыт по всей цепочке спиртотранзита «командир — старпом — замполит — командиры боевых частей». Но ведь были еще начальники служб! Вот на них страдающий Толя ставку и сделал — его блуждающий взгляд сфокусировался на большом доке — начальнике медицинской службы корабля, двухметровом питерце Генке. Генка тоже страдал. Жил бы он в Монголии со своим запасом шила — ел бы по барану в день, что было его нормой. На корабле же он получал двойную порцию, но и этого было мало, поэтому малый док, наш стоматолог, иногда недосчитывался куска домашнего сала, неосторожно охлаждаемого в холодильнике лазарета — рядом с баночками вырезанных в ходе операций и заспиртованных аппендиксов. Но маленький док оставался бессловесным, так как «волшебный белый друг» — 10-литровая канистра чистого медицинского — хранился в каюте его начальника. За ней Толик и пришел…
— Геныч, — ломал нетвердой рукой свой подбородок помощник, — наливай!
— Толян, уйди — я в печали! — отнекивался Генка.
— Ген, давай я твою печаль утолю, а ты мою! А?
— Это как? Опять колбасой? Она у тебя в плесени.
— Курицей, — испугавшись своей смелости, прошептал абстинент.
— Толик, ты на «Варяге» не служил?
— А что?
— Смелый ты. Если не шутишь, то давай! — сказал начмед и набулькал полный стакан чистяка.
Помощник потянулся к нему, но получил по руке.
— Сначала курица! — рявкнул большой док.
Палец Толяна накрутил заветный номер:
— Юсупов, шлангом в мой загашник. Возьмешь курицу, зажаришь, завернешь в газету и тихонько по шкафуту, чтобы никто не видел, к каюте дока. Иллюминатор будет открыт. Незаметно бросишь в него и обратно на камбуз! Все понял?!
— Так тошна, тащ. Сдэлаэм.
Дальше сидели молча: Толик уставился на стакан, а Генка — на иллюминатор. Оба сглатывали от волнения.
— Помоха, полчаса уже прошло! — ерзал голодный док.
— Рано…
— Толян, гад, час сидим! — взвился начмед.
Палец помощника потянулся к диску телефона:
— Юсупов, где курица?
— Тащ, гдэ-гдэ — пажарыл и доку отнес. В люминатыр бросыл.
Лицо Толи побледнело, он выскочил из каюты Гены и бросился к соседней.
— Димон, сволочь, открывай! — начал бить ногами дверь, за которой жил маленький док. Но оттуда донесся лишь хруст костей. Через пять минут она открылась. В каюте стоял довольный стоматолог, подбородок и руки которого лоснились от жира.
— Помоха, ты не поверишь — чудо случилось! — хрюкал от удовольствия докторенок. — Сижу, смотрю на звезды и мечтаю о жареной курице, как что-то в газете влетает в иллюминатор. Развернул — она, родная. Толь, ты в волшебство веришь?
Помощник лишь грустно повернулся и побрел в свою каюту. К начмеду возвращаться смысла уже не было.
До конца похода каждый именинник исправно получал свою курятину. Последнему вручили крупную тушку с аномально длинной шеей. В тот день фауна Калифорнии лишилась одного белоснежного пеликана…
ЗОРКИЙ СОКОЛ
Вы когда-нибудь видели птицу, бьющуюся в окно? Она бьется яро, но глупо. Птица видит цель — небо, но не видит препятствия, причины, вызывающей ее недоумение и бессильный гнев.
Гавайская сова, которую ветром унесло далеко от берега Гонолулу, была такой же: обязанная выглядеть философски, она выглядела запуганным фридом файтером. Сова сидела в теплом уютном углу на ходовом мостике, куда ее принес спасший от гибели в штормовом море сигнальщик, и с ужасом глядела на стоящих перед ней больших и лысых коммунистов.
— Съедят! — подумала птица.
— Жалко птицу! — подумал осовевший от качки командир и приказал принести воду и сырого мяса.
— Накормят и убьют! — решила сова и еще раз попробовала разбить толстое стекло.
— Что ж ты такая мелкая? Не кормят американцы? — спросил этот толстый коммунист, пытаясь привлечь внимание птицы к куску мяса. — Так просто меня не съешь! — крикнула сова на пернатом языке с гавайским акцентом и нагадила.
— Ладно, — сказал толстый, — сиди, сохни. Высохнешь — полетишь домой. Штурман, рассчитай курс — подскочим поближе к Оаху. Сильный ветер — боюсь, не долетит.
— Пора. Сейчас или никогда! — решилась сова и, увидев берег, стала биться в стекло, едва не ломая крылья.
— Выпустите ее! — приказал командир. Откинулись барашки, рама пошла вверх, давая свободу.
— Фак ю! — победоносно крикнула птица, взлетая вверх.
— Жалко птицу! — повторил командир, увидев ее падение в воду.
Поведение этой птицы так мне напоминает молодого политработника, недоумевающего в бессильном гневе от невозможности преодолеть невидимое препятствие, отделяющее его от осовевших слушателей.
Его, молодого выпускника Киевской школы полиморсоса, взяли в море на стажировку. Он помогал нашему заму клекотать на комсомольских собраниях, а в короткие перерывы — учиться пить кровь у командира. Стоял он птицей на ходовом справа от командирского кресла и соколиным взглядом пялился в океан — пытался вспомнить заданный ему в этой школе штурманский уклон. Но это был не уклон, а дифферент, переходящий в девиацию с моральным склонением.
Молодой политработник верил в свою звезду Он был лучшим и самым зорким. Однажды клюющий носом в своем кресле командир подскочил от крика, едва не разбив головой репитер гирокомпаса.
— Перископ! — бился в стекло лейтенант.
— Где? — ошалел Прокопыч.
— Справа на траверзе!
— Сигнальщик, перископ видишь?
— Нет, товарищ командир. Да то гребень волны просто был!
— Усилить наблюдение!
— Есть.
Когда командир в течение суток четвертый раз услышал знакомый крик «Перископ!», он застонал и заорал:
— Доложить госпринадлежность подводной лодки!
— Товарищ командир, явно американская! — не смущаясь, ответил лейтенант.
— Как узнал?
— Ну, он такой… черный, с наконечником, напоминающим… вантуз для туалета!
— Понял! Так ты сантехник? — прохрипел Прокопыч. — Шел бы ты, зоркий сокол, на правый пеДорус через левый борт! И не забудь по дороге в ленинскую комнату заглянуть!
А через несколько суток лейтенант праздновал свой день рождения. В назначенное время после ужина раздался стук в его каюту. Немного выждав, политработник открыл дверь и увидел две традиционные бутылки «Токайского», стоящие у комингса. Принесший их замполит уже скрылся в темном коридоре. Шаги затихли — свет загорелся. Довольный вниманием лейтенант присел на койку и стал думать, кого пригласить «на нарды с кофе». Список был короткий: замполит и особист. Выбрал замполита после особиста и пригласил обоих по телефону. Через две минуты опять раздался стук в дверь. Открыв ее и желая увидеть еще одну бутылку, он увидел стоящий туалетный вантуз. На его ручке черной краской через трафарет было написано: «Собственность ВМС США. Хранить вечно».
Как долго потом наш командир искал украденный из его персонального гальюна вантуз, вспоминая сов и перископы в марксистско-ленинскую их душу!
ГОША
Гоша Бухарин просыпался как подводная лодка: пощупал руками вокруг — чисто! приоткрыл полузалитый глаз — мутно! приподнялся и открыл его пошире — но голова, как будто пришитая за уши к подушке, далеко не пускала. Две молнии, ударившие в виски острой болью, принудили Гошу к погружению, выполнить которое полностью не получилось — балластные цистерны были сухи до отрезвления, а язык…
— Пенопластом закусывали? — не поверил себе Гоша.
— Нет, ерунда! Или пенопластом?! — Его неверящая рука ощупала губы, между пальцами противно зашуршало. Не открывая глаз, он ткнул в знакомое место — палец мягко вошел в слизь на тумбочке у кровати. Сплюнув крошки и намазав губы, Гоша подумал о языке, но думать было больно. Пальцы без команды потянулись ко рту и намазали язык вазелином.
— Нюша! Обрез! — спокойно, без суеты заорал Бухарин.
Шурша воздушной подушкой, тазик вылетел из коридора и встал точно у изголовья кровати. Следом из-за угла высунулись кровавые глаза, неудовлетворенно зафиксировавшие промах, и зашипели:
— Обрезами ты шило жрешь! А травишь-то в тазик для детского белья, стервь!
— Спасибо тебе, Ню! — удивился неожиданной нежности жены Гоша и понял, что дню быть, — Нюш, зарплата в кармане кителя. Ты возьми себе… сколько надо…
— Докладываю, ТЫ — ангина, военноморской урод — вчера позвонил с корабля, сказал, что купил телевизор, а вечером приперся с пустой коробкой! И без денег!
— Пустой?!
— Нет, полупустой! С пенопластовой крошкой внутри! Я тебя ею на ужин и кормила! Помнишь, придурок? А сейчас мы ею будем завтракать! Готовься!
— Нет, сегодня солнечно не будет, — вздохнул Бухарин и начал пытаться встать.
— Слышь, Скорпени моей жизни, — бухтела жена, — когда Петр Первый строил флот, он сделал ошибку!
— Какую? — забеспокоился Гоша.
— Он не знал, что на этом флоте будешь служить ты, урод! Уже, между прочим, 07.30 утра!
— Флаг! Подъем! Успею! — обреченно воодушевился Бухарин и легко натянул черные штаны, удивившись их мягкости. — Ню успела постирать? Добро! Вечером поцелую, если даст. Надев синий китель с двумя звездами вдоль погона и сунув ноги в чьи-то расплывающиеся ботинки, Гоша полетел на службу.
Трамвай микроадмиралу подали вовремя, а пассажиры, проявив неожиданное уважение к военному, на места в хвосте вагона не претендовали, хмурясь носами и обмахиваясь газетами у передней подножки. Когда мичман икнул, пассажиры уговорили водителя остановиться за 200 метров от остановки, и у Жертв революции Гоша сошел в одиночестве, величественно, лишь слегка запутавшись в поручне на выходе из трамвая. Дальше шел горнолыжный спуск вниз, алгоритм которого был отработан в деталях до автопилотизма: ноги выставляем вперед, тело откидываем назад, перила под мышку, держась обеими руками за железо, ремень фуражки в зубы, закрываем глаза и считаем ступеньки — их должно быть 88. На 78-й ступеньке Бухарин услышал: «На флаг и гюйс смирно!», поэтому разжал руки и побежал… навстречу «ЗИЛу», выезжающему из ворот родной бригады. Благо что Гошин путь шел с горки — неповоротливый тяжелый грузовик уступил мичману всего полметра.
— Флаг и гюйс поднять! — услышал Бухарин. Он повернулся лицом к своему кораблю, приложил лапу к уху и преданно вытянул тело вперед. Потому и упал…
— Личному составу, разойдись! Офицерам и мичманам остаться на юте! Вы и вы, принесите ЭТО сюда! — рявкнул командир корабля…
— Здравствуйте! — нежно заглянул офицер в лицо Гоши. — Мы вас ждали! Дааа! Нам без цирка скучно! У нас мичмана-артиллеристы есть, а вот эквилибристов нет. Ага?! Вы ведь гимнаст?
— Тащ, старшина трюмной команды мичман Бухарин! Я!
— Ты — гимнаст и будешь гимнастить в цистернах неделю без схода на берег! Поняяял, гимнаст Дуров?! Цирковым медведям будешь завидовать!
Гоша печально опустил глаза — ему было стыдно. И даже вдвойне стыдно, потому что его клеш заканчивался золотой бахромой, а на колене блестела надпись «Kiss», черные ботинки оказались лакированными и на высокой платформе с подъемом.
— Вот почему я упал! — понял мичман. — В чем же Нюрка на работу пошла?
А войдя в свою каюту, Бухарин едва не завыл — на столе стоял злополучный телевизор, но был он уже не новым: на верхней крышке в масляных пятнах лежали остатки воблы, вместо усиков антенны торчали два затушенных о пластмассу бычка. И он выпил…
— Вставай, скотина! Учебная тревога! — тряс Бухарина за плечо командир группы лейтенант Ползунов. Династические повадки этого механика в седьмом поколении раздражали, но всегда помогали его подчиненным понять бесперспективность фехтования с поршнем — кулак Ползунова сдвигал вагоны, Гошу бы он запустил на орбиту, — Пожар на верхней палубе!
— Зачем? — вспомнил Гоша.
— Создать рубеж в районе шпангоута… Возгорание пневмокранцев… группе прибыть… — орала трансляция.
— Пошел ты в зад! — сказал Ползунов с особой злостью и выбежал из каюты, забыв на койке изолирующий противогаз.
— Яяяя! В?!. Ко мне, лейтенант! — проснулся Бухарин и вспомнил о горящих пневмокранцах — толстых черных резиновых колбасах, лежащих у фальштрубы. — Фее! В! Щас!
Гоша открыл зеленую сумку, вытащил маску, надел ее, продолжительно выдохнул и дернул чеку — в нос ударил кислород, давший его пьяному мозгу фору. Он побежал по трапам, не сознавая, что эту фору быстро пожирают озверевшие от бега частицы спирта. Когда Бухарин оказался наверху, фора оказалась съеденной. Падая головой вперед в промежность между чем-то круглым и мягким, он услышал противный звук «чпок» и забылся.
Проснувшись от кислородного голодания, Гоша снял маску и открыл глаза. Глаза ничего не увидели. Тогда он пощупал рукой и почувствовал что-то мягкое и липкое. И тогда он вспомнил крик лейтенанта, его страшные глаза и обидные пророческие слова.
— Я… в… заду?! — дыша мелко и редко, чтобы сэкономить кислород, ужаснулся мичман.
Гошу искали всем экипажем и весь световой день. Портовые водолазы оказались без работы, поэтому приехали быстро. Под килем они Гошу не нашли, но засекли богатые залежи пустых бутылок на перспективу. А вечером пришло водоналивное судно для заправки корабля. Боцмана стянули с пневмокранцев брезент, натянутый после учений, и стали поднимать один из них стрелой, чтобы бросить между бортами. Там Бухарина и обнаружили, спросив его:
— Ты куда, в зад, пропал?
Гоша вопроса не понял. Но пить Бухарин перестал… до перехода на службу в милицию.
ЖИВЕТЕ ВО РЦЫ
Зайдите на корабль, наденьте повязку дежурного, именуемую «Рцы», и вы услышите вот это:
— Рубка дежурного — каюте старпома, рассыльного ко мне.
— Есть!
— Дзынь!
— Рубка дежурного — ют, тащ, к Керимбабекову земляки приехали. Прошу добро спустить Бабека на стенку.
— Только в сопровождении дежурного по низам. Вызывай сам!
— Дзыынь-дзынь!
— Дежурный, я долго буду ждать рассыльного?!
— Уже летит, тащ третьего ранга.
— Дзынь!
— Таварищт старыши лэтнант, матрос Керимбабеков. Там зэмэлы ка мнэ пршлы. Пращю дабро на схот!
— Бабек, я же сказал, Ъ, только в присутствии дежурного по низам! Дзыынь-дзынь!
— Тащ, второй статьи Кузин. Прибыл с почты. Посылки раздавать будем?
— Сколько?
— Двадцать…
— Дежурным по боевым частям и службам наверх!
— Тащ, рассыльного вызывали?
— Ты где, ступидо, был?
— Бабека искал — к нему земели приехали.
— Так вот же он стоит!!! Пулей к старпому!
— Тащ, мэнэ зэмэлы ждют. Прщю добро схот.
— Где твои пойс и берет, чувырло?! Марш вниз — через минуту у меня!
— Дежурному по низам прибыть в рубку дежурного!
— Дзыынь-дзынь.
— Каюта 12, мичман Побегайло слуша-а-а-ик-ет.
— Павло, где эта сволочь?!
— Хто?
— Вовка — мой дежурный по низам, Ъ!
— Га? Якой?
— Поцикайло, Ъ!
— Тю, не знаю!
— Открывай дверь, гад! Открой, киевский шлепок, постреляю на хрен!
— Ну, шо ты, выпить хочешь?
— Ой, мама мины. Когда ж он успел заложить за шкентель?
— Брааатан, захди! Павлуха, налей ему, Ъ.
— Рынду набью, урод! Урод! Сиди не высовывайся — смена через три часа. Появишься — трупом сделаю!
— Рубка дежурного — каюте старпома. Почему на борту моего корабля, мля, подаются неуставные команды!?
— Какие, тащ?
— Где дежурный по низам?! Почему вызываете его по трансляции?!
— На камбузе. Проверяет качество пищи!
— Хрен там, здесь я!
— Хохол, я ж тебе сказал в каюте сидеть! Урод! Веди Бабека на стенку. И не возвращайся! Оба! На хрен оба скройтесь в тумане!
— Рубка — старпому. Кто там бубнит? Бубнило порвать?
— Да нет, тащ третьего ранга. Это механик мимо проходил.
— Вахтенный журнал мне на проверку! Срочно!
— Вы что, дежурный, большую приборку на корабле отменили собственным приказом, Ъ?!
— Есть! Будет исполнено!
— Уроды, уберите посылки из рубки! Рассыльный, попробуй дотянуться до «Лиственницы». Держись, Ъ! Больно?
— Тащ, счассс…
— Дзыыыынь! Начать малую приборку!
— Гад! Га-а-ад! БОЛЬШУЮ! На!……Больно? Потерпи, сынок, я тебя через час совсем урою! Сволочи, посылки за борт! Сволочи!
— Тащ лэтнант, матрос Керимбабеков. Мэ-нэ зэмэлы ждют.
— А-А-А где Поцикайло?!
— Сказал мэнэ у каюта ждат.
— Дежурному по БЧ-5 наверх! Ваня, тащи раздвижной упор к каюте 12. Ломай ее, Ваня!
— Тащ, так это… Сломали… а она это…
— Что?
— Пустая!
— Дежурный — старпому! Срочно ко мне!
— Почему в вахтенном журнале нет записей о прибытии на борт и сходе капитана 1-го ранга Волобуева, в буй его?! Сдать дежурство! Сегодня заступаете по новой!
— Тарщ, дети…
— Еще наделаете, если этих жена отсудит.
…
— Заступающей вахте построиться на юте!
— Поцикайло, а ты куда, кабан?!
— Тю, на сход!
— Убью, «вассер» не успеешь крикнуть! Сволочь! Сволочь!
…
— Пап, а почему тебя два дня не было?
— Папа, а мы на почту за посылкой от бабушки сходим?
— А мама сказала, чтобы ты нам пищу приготовил, вместо того чтобы шило глотать! Пап, это — фокус?
— Пап, а пап, распишись в моем днеЬнике за полгода — училка ругается.
— Скажи… своей… бабушке: посылки за борт! Училку — в расход! Маму вашу — к узбекам! Поци-ик-ик-кайло, убью!
…
— Дяденька доктор, он у нас вообще-то папка хороший. Вы его сильно не связывайте, а то у него шило внутри. Он его проглотил. Больна…
— Воды!
— На, пей, старлей.
— Не этой! В море отпустите, сволочи!
…
— Аврал! По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься!
— Вахтенный офицер — каюте старпома. Почему, Ъ…
— Папочка, у мамы все хорошо. Дядя Сирежа мелицанер ее возит на работу и дамой. Бабушка приехала и сама наканец палучила пасылку. Она тебя любит: когда видет твою фатографию на сирванте — чмокает губами, но очень смешно: «Чмо-чмо-чмо!» Папуль, возвращайся скорее…
ЗВУКИ A LA NAVAL
А так звучит утро на корабле. Непонятно? Зато загадочно!
«Таммммммм… Фшшшшшшшпуммм… Хр-ррмммм… Фшшшшшшпуммм… Хрррмммм…»
Команде вставать, койки заправить-ить-ить…
«Дан-дын-дан-дын-дан-дын…»
Начать физзарядку…
«Дундундундундундунду…»
Бегом!
«Тамдымтамдымтамдымтамдым…»
Левым шкафутовым на шкафут! Принять корабль с левого борта!
«Баммммм! Иуууухррммммм!» Быстро кранец сюда! На «Пеленге» швартоваться учили? Оттягивайся назад, коняра! «Йййййо! Ииизззз-ззззз!» Понг! Понг! «Дамммм…» «Леера», мля! До стенки 15. Пошла выброска! Куууда! Под огон заводи, тундра! Пошел шпиль… Влево! «Хрррмммм…» Обтягивайся! «Хрр…хр…хр…» Федорыч, засунь теперь мои леера себе плашмя… Солдат морской, мля!
Закончить физзарядку! Команде умываться!
А че, кранцев на борту нема? А те че, пять мало, козлодоев! В бурсе попой швартоваться не учили?
Шкафутовым отойти от мест!
«Фшшшшшшпуммм… Хрррмммм… Фшш-шшшшшпуммм… Хрррмммм… Дзынь-дзынь-дзынь…»
Товарищ командир, во время моего дежурства на корабле происшествий…
Ты куда смотрел?! Пять метров лееров Нептуну подарил на челюсти железные! Тащ, «Пеленг»…
Дежурный, флаг без меня поднимай. Федорыч, не убегай! Я к тебе в гости, мля! Прокопыч, да я… Пять кило шила хватит? Хватит! И бочку сурика!
Выключить якорные огни! Начать малую приборку! Где мыло, карась?! Больше пены! Тяни палубу! Ветоши нет? Проси мамку — пусть твою школьную форму пришлет!
Тащ, осторожно… Бдынь… Твоююю… Так в мыле все, тащ. Типа каток… Медео! Ой, гадыыы… Брюки все…
Почему медь не драите, а?!., малую приборку… к построению на юте… форма одежды…
«Дзынь-дзыыынь-дзынь-дзыыынь-дзынь-дзыыынь…»
Большой сбор!
«Дан-дын-дан-дын-дан-дын… Тамдымтам-дымтамдымтамдым… Фшшшшшшшпуммм… Хрррмммм… Фшшшшшшшпуммм… Хрррм-ммм…»
Становись! На флаг и гюйс… смирнааа!
«Пик-пик-пик-пик-пик…»
Тащ капитан 2-го ранга, время вышло! Командуйте! Флаг и гюйс паааднять!
«Тутутутутутутутутутутуту.»
Флаг поднят! Вольнааа!
«Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзыннннннь.»
Товарищи матросы, посмотрите на «Пеленг». Кого мы видим на его борту? Банду пижонов и козлов! Да, Федорыч, именно тебе! Чтоооо? Это не швартовка, а казнь комсомолки Дуни Кулаковой! Ладно-ладно, поговорим еще!
Товарищи матросы… Да сам ты! Чеши грудь, плесень морская! Экипаж, объявляю учение по отработке постановки корабля кормой к стенке! Аврал! Баковым на бак! Ютовым на ют! Шкафу-товым на шкафут! Федорыч, смотри, как это делается! «Иииззззззззз!»
Понг! Понг! «Дамммм…»
Леера, мля! Федорыч, сурик верну-верну! Шило? Какое?
Товарищи матросы, посмотрите на действия экипажа «Азии»! Посмотрите и забудьте! Так делать нельзя! Объявляю учение по борьбе за живучесть! Возгорание командирского катера! Вооружить шланги по правому борту! Включить систему орошения! Федорыч, гад, я ж только что покрасился! Ладно, война! Отразить нападение с левого борта!
Вы, конечно же, ничего не поняли, но ведь почувствовали? Правда?
ЖЕНИХ ALA NAVAL
— Девоньки, садитесь в кружок поближе. Милая, вам не хватило стула? Садитесь ко мне на колено, я буду выдавать вам военную тайну. Никаких конспектов — только слушать!
— Ой, а я эту тайну знаю! Девочки, можно скажу?
— Нет!
— Нет, скажу! Все мужики — козлы!
— Ну, у этой-то тайны гриф давно снят! Я же вам открою самую свежую и рейтинговую тайну! Вот скажите, какой мужик сейчас самый богатый и перспективный?
— Тоже мне тайна! Якут из «Алросы»!
— Увы! Даже не баблотраффиконефтегонщик, а военный моряк! Они, военные моряки, по уши в деньгах. По ночам в своих подземных бункерах они клепают будущее мира, строя гиперзвуковые подводные лодки космического базирования. Уж эти космоподводники станут самой выгодной партией: за каждый полет они будут получать Звезду и все поголовно будут стожды героями! А стожды героям положен участок земли на Луне- каждому нарежут по сотке!
— Всего-то!
— Успокойтесь — гектаров!
— А надводникам?
— О-о-о! Для этих строят атомные тральщики на магнитной подушке и крейсера с жабро-плавниковыми движителями. Крейсера будут оснащаться наноракетами. Взрываясь, они будут посылать противнику воздушные поцелуи. А у противника к тому времени все моряки уже станут нетрадиционно ориентированными и будут от нанопоцелуев немедленно сдаваться. Теперь запоминайте, как определить потенциального жениха. Назовем его КГЗПККБНР.
— Это что за конь?
— Это — командир гиперзвукового подводного крейсера космического базирования с наноракетами. Еще один секрет вам выдал! Итак, внешне он неприметен, выражение лица — далекое от решительного. Он маскируется. Его выдают только две вещи: небритость в 07.30 утра и засаленные манжеты форменной кремовой рубашки. Это говорит о том, что он спешит на подъем флага не из дому и что стирать его рубашку некому, а сам он не умеет. Но будьте внимательны — такие отличительные признаки могут быть не только у КГЗПККБНР, но и у КПСБК.
— Ой, а он, этот бэка, тоже получает сотку на Луне?
— Нет, только на берегу Волги и только водкой. Будьте внимательны — он особо опасен для вашего пола. Вот пример его коварства — служил один КПСБК на ПСБК.
— А нельзя ли выдать военную тайну?
— Вам, если сядете мне на второе колено, можно! Но не записывайте! КПСБК — это командир плавсклада с бетонным корпусом. Такие мастодонты строили в Нижнем… Горьком и отправляли служить на флот, сплавляя по реке, которая «издалека долго течет» — по Волге и далее — по Дону через Азов, например, в Севастополь. Сажали на него самых лучших флотских специалистов, замаскированных под двоечников боевой и политической подготовки: двоих офицеров, тройку мичманов и десяток матросов, — цепляли буксирком и тащили месяц вдоль чудных волжских мест с певучими названиями Горбатово, Рылово, Жолохово. Долго тащили, скучно. Иногда к берегу приставали и стояли несколько дней. Когда же останавливались в таких местах, как Память Парижской Коммуны или Сельская Маза, грех был не сойти на берег и не вмазать. А когда моряк вмажет, его на грех тянет. Все больше и больше с каждым днем долгого перехода… Но просто вмазывать или просто грешить неинтересно — необходимо слить эти два процесса воедино, проходя такие поэтические места, как Сероглазка, Дурасово или Разне-жье. Эти названия — как этапы флотского разложения: увидел — охмурил — победил. Вот и наш КПСБК увидел Сероглазку и решил оба процесса слить воедино: рассказал про перспективные крейсеры, про сотку на Луне и оказался в Разнежье. Но Разнежье поутру решило землей на Луне завладеть и попросилось замуж. Срочно собранное совещание из двух офицеров решило чалки не рубить, свадьбу не отменять, а погулять, попить и поплясать.
Утром жених в сопровождении свидетеля (оба при звезде и шпаге) явился в местный сельсовет для бракосочетания, предъявив секретный личный документ — «Книжку боевой номер», куда были вписаны ФИО командующего того флота, который их на эту пытку послал. Отсутствие офицерского удостоверения объяснили выполнением секретного задания и опасностью пленения силами НАТО в районе Азовского моря. Ах, какая свадьба была — гармони рвали пачками, самогонные аппараты плакали от радости! Потом и медовые три дня были, после чего но-вомуж проснулся со слезами на глазах и объявил о необходимости продолжения выполнения секретного задания. Но он обещал вернуться! И так он обещал семь раз по маршруту следования, пока наконец не прибыл в Севастополь.
— Ужас! Я тогда лучше за кого-нибудь победнее и менее перспективнего выйду! За банкира, например: И жить лучше буду на Рублевке, а не на Луне! Поскромнее будет, зато надежнее!
— Ну, милая, это уж вам выбирать. А вы, девушки, как думаете?
СЕКС В МОРЕ, ИЛИ ВСЕ МОРЯКИ СВО…
В море все моряки свободны до возвращения в родной порт — секс в море возможен только виртуально-бинокулярно при двадцатикратном. увеличении естественной похотливости и близости пляжа. А с увеличением территориальных вод и двадцати крат не хватит. Тогда они ждут чуда.
Чудо редко, но приплывает на белом прогулочном катере. На его юте накрыт стол с шампанским и двумя блондинками, вокруг поп которых крутятся калифорния дримеры — яппи из Сан-Диего. И вот подходит этот ковчег разврата метров на десять к нашему борту и ложится в дрейф, вызывая звон по всему кораблю — это скребки выпадают из рук моряков, работающих на верхней палубе.
Когда на катере раздается музыка и блондинки начинают плясать танец «хула», наш старпом орет:
— Отойти от лееров! Погнете, сволочи!
Появление банды загорелых и лысых русских топлесс в синих семейных трусах — сигнал блондинкам: их руки ныряют за спину, и вот уже бюстгальтеры крутятся над нежными головками, ожидающими от русской аудитории гула и восхищенных свистов.
Никак нет! Русские стоят фонарными столбами, на вершине которых блестят остекленевшие глаза. Некоторые украдкой плачут…
— Док, ахтунг! — говорит старпом. — Срочно вниз! Подсыпь свое чудо-зелье в питьевую цистерну, а то быть беде. Бойцы, разойдись по местам работ!
Но матросы недвижимы! Какие они сейчас бойцы?!
— Педа… разы… — кричит наш механик Леван, осекшись под взглядом замполита, — Тащ, беда… разы так можьно?! Разрешите принять меры!
— Разрешаю! — отвечает замполит, сканируя биноклем корму катера, и натыкается на белые попы веселой американской компании. — Хххады!
А Леван уже внизу и тычет в исполнительную кнопку на пульте. Есть сброс! Схватив противогаз, бежит обратно на правый шкафут, на котором уже пусто. Вырвавшиеся из фановой системы фекалии дружно и весело обволокли американский катер. Девчонкам-то хорошо — их бюстгальтеры оказались хорошими респираторами, — а вот с яппи беда — плачут, рыдают, не попадая пальцами в кнопку пуска двигателя. А вот и попали! Счастливого пути, ребята!
И снова на корабле воинский порядок, и вахтенный офицер дает команду:
— Подать питьевую воду в систему! Экипажу наполнить питьевые бачки!
Все бросаются к кранам, и лишь наш доктор сидит в своей каюте, поглаживая заранее наполненный графин и загадочно улыбаясь… Но вечером механик докладывает командиру о возникновении мелкой вибрации в районе матросских кубриков. На суровый взгляд командира начмед отвечает тонко и визгливо:
— Да нет у меня никакого брома! Только хлорка!
А завтра опять катер приплыл. Большой и атомный — крейсер УРО «Калифорния». Его командир — Гейлорд Паулсон — большой весельчак с темпераментом, соответствующим его неприличному имени: выглядит как лорд, а ведет себя как гей. И экипаж его гейский — американцы системы афро по борту и американцы системы евро на ходовом мостике. Первые дружно нагнулись и выставили в нашу сторону шахтерские попы, вторые сверху их в бинокли разглядывают. Радуются!
Но что это! На русском корабле какой-то мелкий в офицерской фуражке плакат развернул. Так, читаем:
— Эм-эн-пи-уай эм-эн-пи. Что это? Так, ниже голубь с ракетой в клюве! Поняли — эмблема русского корабля! А снизу еще что-то написано! Кто знает русский?
— Я!
— Читай!
— Сверху — миру мир. А под голубем — писе. Тьфу, peace по-нашему. Надо же, они своих диссидентов на военные корабли упрятали! Умно! До Москвы далеко, а чайки — не аудитория.
— А вы знаете, господа, когда я атташе служил в Москве, видел вот что — стоит здание, а на нем вывеска на английском, по-русски читаемая как «Пектопа». Спросил сопровождающих чекистов, что это значит. Оказывается, они так слово «ресторан» пишут!
— Да уж, дикие эти руские. На юте, повторить приветствие!
И опять нам заулыбались черные то ли лица, то ли задницы. Стоящий с плакатом замполит обмяк и стал скатывать лист ватмана. Его не поняли! Но что это — американцы вдруг загалдели, захлопали в ладоши и стали показывать пальцами в наш борт. Замполит лег на леера и глянул вниз — из иллюминатора матросского кубрика выглядывала задница корабельного пса Клапана, приветствующего американцев взмахами хвоста. Из глубины кубрика раздался голос:
— Целься! Дави Клапану на пузо! Товсь! Охонь!
Вечером секс в море состоялся… В каюте замполита… И в море есть место сексу.
ВИНОВАТА ВЕСНА
Помню, что это было в марте. Коты не орали, но калифорнийские каланы резвились вовсю, нежно обнимаясь с поднятыми со дна камнями. Грустно было глядеть на морских бобров, лежащих на спине в теплой воде с булыжниками на пузах и работающих волосатыми лапами вверх-вниз, сладостно прикрывая глаза. Было искушение поймать одного из них, чтобы избавиться от упрямо лезущих в голову весенних мыслей, обостренных четырехмесячным пребыванием в море, но вспоминалось старое флотское предание: «Не брать на борт корабля зайцев, поросят и других покрытых шерстью животных, а также священников и женщин, особенно рыжих девственниц, отличающихся дурным глазом».
Так и не стали брать калана, а женщину взять на борт все же пришлось. Рыжую. Когда пресная вода стала подаваться в бачки в каютах все реже и реже, командир вызвал к себе механика и сказал:
— Иваныч, пора заправляться!
— Пора! — сказал Иваныч и ушел в запой.
Командира это не смутило, ибо, когда механик впадал в легкий делириум, его БЧ-5 работала еще эффективнее — будучи пьяным до тременса, дядя Миша становился настолько бдительным, что для контроля мог и в фекальную цистерну сам залезть. Говорят, что даже без противогаза.
Там о весне и ее влиянии на организм как-то не думается, да и мозги прочищаются лучше, чем нашатырем, — главное не дышать. Ну, не более одного вздоха и наверх! Два вздоха — потеря сознания, три — конвульсии и пена изо рта. Так и было однажды: залез матрос без противогаза цистерну чистить да и упал подкошенный, за ним мичман залез в противогазе — снял с себя маску, натянул на матроса и вытащил его, но сам упал рядом, исполняя танец чилийских пастухов, лежа на спине.
Вот что бы мы делали без питерских? А? Без этих алкашей?! Пришел наш док Гена, посмотрел на танцующую зеленую пару чечеточников и спас. Благо что сварочный баллон с кислородом был рядом — надулись как шарики, но порозовели. Слава питерским докторам, лечащим нас! Прозит!
— Николай Прокопович, получена телеграмма от танкера, — сказал старпом.
— Добро, поехали! Ложимся на курс 210,— ответил командир, с сожалением глядя на зеркало Калифорнийского залива, от которого предстояло отскочить на 200 миль, — Дай танкеру «шэ-дэ» в мексиканской экономической зоне. Так мы время и топливо сэкономим.
А почему ж нет?! Кораблей ВМС или Береговой охраны Мексики мы там сроду не видывали — в их водах что топливо качай, что выкачивай — все одно.
Известие о предстоящей заправке экипаж всколыхнуло: все начали доставать пустую посуду и становиться в очередь у каюты старпома для получения давно положенной гидрозарплаты. Получив, вдохновленно стали ожидать от встречи с танкером: а) получения писем из дому, б) свежей картошки, лука, яблок, молока и апельсинов, в) небескорыстного пьянства с гражданскими моряками.
И далее по списку. Все «пришили пуговички ко лбу, пристегнули к ним закатанные губы» и получили все, но наоборот: х) письма из дому, е) кормовые фрукты-овощи, используемые мексиканцами для кормления местных ослов, р) заправку кильватерным способом без долгожданной швартовки борт о борт. И далее по списку.
— Ходовой, «Волге». Наблюдаю цель по пеленгу 170, дальность 15. Похоже, что лежит в дрейфе.
— Ходовой, сигнальщику. Вижу наш танкер прямо по курсу!
Вот и он, ржавая калоша, валяется «Ванькой с Танькой», обнажая заросшее ракушками днище, то есть занимается любимым делом водо- и жидковозов — кобылу целовать и жену запрягать. Чужую. Ибо состояние танкера соответствовало беспробудному пьянству экипажа, затарившегося дешевым мексиканским спиртом, пробы с которого к моменту встречи с нами снимались уже третьи сутки.
— «Новозалетск», ответь «бугелю»! — зашипел голос старпома на 16-м канале.
И это «ответь» летало над тихим Тихим океаном, отражая эхо «еть-еть-еть» от Луны, еще долгие 30 минут.
— Механики, подать воздух на тифон! — заволновался командир, забыв оставить недокуренную беломорину старпому Смотрящие бакланами на бычок вахтенный офицер и рулевой нервно сглотнули. А там, на танкере, курева было полно и дешево — всего стакан шила за пачку «Мальборо»!
— Ууу-ааа! — заорал тифон, услышанный китами, но не танкером.
— Тащ, у них на мостике… пусто! — ошалело доложил сигнальщик.
— Ууу-ааа-ххх! — орал теряющий голос ти-фон. — Ххх! Ххх! — осип он через полчаса.
— Тащ, на шкафут танкера кто-то вывалился! — крикнул сигнальщик, преданно глядя на дымящуюся самокрутку старшего помощника.
— Вахтенный, дать сигнальную ракету! — рявкнул СПК, оставляя покурить рулевому.
— Ракета тоже сигнальная, как и я, но дымит! — грустно подумал матрос о сигарете, и его острые глаза затупились.
— Ушел, гад! Слил за борт и ушел! Николай Прокопович, может, из пушки очередь дадим? — обессилил старший помощник. В глазах командира появилось сомнение…
— «Бугель», я «Новозалетск». К передаче топлива пока не готов. Есть проблема — пришлите катер, — густо дохнул перегаром 16-й канал радиостанции.
На переговоры уехали старпом и механик, так как первому пить было нельзя, а второму — полезно. Катер возвратился без них и без писем, но забитый доверху долгожданными витаминами. Вскоре командир лично раздавал по два апельсина, четыре яблока и пачке молока каждому члену экипажа. Я помню, что пил молоко из этого 300-граммового пакета два дня. Разбавлял водой и пил, разбавлял и пил, пока не понял, что пью чистую воду. Апельсины мы с соседом по каюте заперли в сейф — их должно было хватить на месяц, а их корки вообще бессрочны. Что им в спирте сделается?
Потом прозвучала команда убрать личный состав с верхней палубы, и пришел вельбот с танкера: в нем лежал механик, а на нем сидел старший помощник, понурив голову. Оказалось, что ему пить тоже можно и полезно.
Пока замполит дезактивировал переговорщиков, на танкер уехал командир. Гостил недолго — всего четыре часа. И опять была команда убрать личный состав с палубы, и пришел катер, и было нам видение: сидит в нем как дед Мороз наш Прокопыч с красным носом, а о его правую руку Снегурочка. Рыжая!
— Ййо..?! — вопиюще проговорился замполит.
— Нет, — ответил кэп, — Лечить буду! Начмеда ко мне!
Прибывший Гена на красноглазого командира дышал смело. Так же смело доложил о готовности провести операцию без дополнительной дезинфекции. Дезинфекцию Гена провел ранее, уединившись с механиком, но ему потребовались сутки, чтобы унять вибрацию в руках, и еще час, чтобы изучить по учебнику предстоящую операцию.
— Гена, что резать будешь? — спрашивали мы.
— Врачебная тайна! Могут у гинеколога быть тайны? — отвечал лукавый док.
А пока Прокопыч лично отвел девицу-буфет-чицу, которую мы даже не успели рассмотреть, в лазарет, запер на амбарный замок и выставил у двери вахтенного — невинного молодого парубка из Киевской школы мичманов.
— Товарищи офицеры, если кто, Ъ, вдруг, Ъ, я, Ъ, тому, ЪЪЪЪ! — порадовал нас командир в кают-компании. Но уже вечером у лазарета был отловлен прикомандированный старший лейтенант Миха, брюки которого подозрительно оттопыривались спереди. В его карманах нашли апельсин и яблоко, которыми этот змей хотел искусить. Искушенная хотя и билась в дверь, но сломать ее не смогла. А потом была успешная операция, в которой участвовал механик. Он что-то потом говорил о передаточном механизме, то есть редукторе, на что доктор, возмущенный незнанием терминологии, возмущенно фыркал, но клятва Гиммлера… тьфу… Гиппократа точный диагноз назвать не позволяла.
И был праздник! У механика и начмеда — командир выдал им премиальную банку шила. А Снегурочку кэп заточил обратно в лазарет. Под замок. На неделю. Гора апельсинов под ее дверью росла с каждым днем, что Прокопыча тревожило безмерно. И Миху тоже.
Через неделю, когда Снегурочка зализала рану и пришла в себя, командир решился вывести ее в свет. Ой, как вспомню! Может, не надо дальше рассказывать, а?
— Народ, сегодня за обедом прошу выражаться… Как бы это сказать? А, по-интеллигентски, Ъ! — огорошил старпом собравшихся в кают-компании офицеров, многие из которых почему-то надели белые рубашки. Их брюки топорщились спереди…
— Николай Прокопович, офицеры приглашают вас на обед! — положил трубку телефона СПК.
Помню, когда ждали, ноги тряслись от нетерпения.
— Софи? Лорен? Марсо? Долорес Ибаррури? — работал мозг. Оба мозга.
Шаги.
— Товарищи офицеры! — крикнул старпом.
— Товарищи офицеры, приятного аппетита! — ответил Прокопыч, держа за руку страшного рыжего мальчика в платьице. За пазухой у мальчика было два апельсина.
— Товарищи офицеры, садитесь! — повторил командир, и все сели, кроме старпома.
Место по правую руку от командира оказалось занятым страшной девочкой! Глаза самурая сузились, стрельнув в командира. Рикошетом выбило из «седла» старшего инженера, который уступил СПК свое кресло и понуро подсел к лейтенантам. Правда, страшно?!
A-а, ясно, вы на флоте не служили… Ну, это — как посадить на место премьер-министра уборщицу на заседании кабинета, а министру дать в руки швабру.
И пытка эта для старпома и для нас, влюбленно смотрящих на сие творение Гойя (пасты, а не художника), длилось еще неделю. Так и апельсины кончились, которых мы так и не попробовали.
Говорят: «Страшных женщин не бывает — бывает мало водки».
А я бы сказал: «В море страшных женщин не бывает!» — и, подняв рюмку, произнес бы тост: «За тех, кто в море 8 Марта!»
А «мальчика» в целости отдали на танкер, от которого и заправились топливом и куревом.
MADONNA SULLA SEDIA
1485 год от Рождества Христова.
— Инквизиция не способна ошибаться, — подумал брат Томас, с ненавистью глядя на полотно Сандро Боттичелли «Рождение Венеры».
— Жаль, что его патронирует Лоренцо Великолепный… Пригрели Медичи всякую ересь: да Винчи, Микеланджело. Поговорю с Папой. Этим красного креста на спину и пешеходной прогулки в Палестину для отпущения грехов будет мало, — недобро прохрипел инквизитор и засеменил к городским воротам вывешивать письменное объявление о своем прибытии как предупреждение для еретиков.
Во Флоренции запахло паленым…
1985 год от Рождества Христова.
Запах гари ударил в нос. В безветренном воздухе дым из фальштрубы образовал гриб, обволакивающий надстройку. На корабле дым в раннюю субботу — это начало банно-прачечного дня, ненавистного для механиков, за недостатком времени предпочитающих сухую стирку, и блаженного для остальных.
— Начать помывку первой очереди, — пробасил голос вахтенного по трансляции. Я же поплелся на боевой пост — отбывать еженедельную повинность, надеясь успеть ко второй очереди. Моей барщиной был перевод для Папы (как мы звали командира) и замполита утренних телевизионных новостей Сан-Диего, под которым на расстоянии пяти миль пасся наш корабль. Командира интересовали последние военно-морские новости, замполита — очаровательная ведущая местного ТВ-канала.
Не нарушая рутины, за десять минут до начала новостного блока в помещение вошли Папа и его тень, от которой командир мечтал избавиться. Но разве избавишься от тени? Ее же надо бросать за борт, а это — восстание против партии. Прокопыч сел в приготовленное кресло перед телевизором; его тень встала за спиной в неправильном по отношению к падающему свету ракурсе.
Распаренный в сауне до благодушия и явно принявший «сотку», командир вставил в зубы беломорину и махнул мне: «Включай!»
Телевизор взорвался цветами формата NTSC и заорал: «Через минуту для вас всемирная премьера новейшего суперклипа Мадонны “Like a Virgin”. Оставайтесь с нами!»
Папа затянулся и спросил в мою сторону:
— Что враг сказал?
— Тащ кмндир, ждут премьеру нового песняка Мадонны. Называется «Аки дейка».
— Добро! Мадонна — она оперная певица, что ли?
Тень за спиной знающе пожала плечами. Я не успел дать комментарий, как на экране появилась она, чертовка, в одном боди верхом на стуле. И началось!
После первых же телодвижений злостной нимфоманки глаза командира налились томатным соком, который смешался с ранее принятым шилом. У замполита индикаторы правильного курса партии сначала загорелись, потом вспыхнули и обуглились.
— Блиади… — прохрипел Прокопыч. Глядя в его томатные глаза, я хотел было поправить: «Влади… Влади Мэри, тащ кмндир», но Папа повторил: — Блиади! Все они… она ж со стулом сношается!
Вскочив с кресла, он помчался на ходовой и дальше — на пелорус — хлебнуть свежего воздуха, по пути крикнув заждавшимся сублимации голосом:
— Валерий Ссаныч, наведите порядок с просмотром телевизора!
— Умри-замерзни! — посмотрели на меня угольки глаз замполита, их же хозяин уже ссыпался вниз по трапу для принятия… шила, потом — мер.
XV век
Ловкий политик Лоренцо Медичи сумел-таки примириться с Папой Сикстом IV, послав в Ватикан своих лучших мастеров во главе с Боттичелли. Роспись стен «великой капеллы» Ватикана привела Папу в экстаз. Он так разнервничался от увиденного, что потребовал вывести себя на балкон — вдохнуть свежего воздуха.
На балконе он распорядился:
— Передайте брату Томасу — пусть палит Савонаролу и его последователей-республиканцев. Боттичелли же оставить в покое!
Томас, узнав о воле экселенца, сорвал инквизиторскую грамоту с ворот и запил. Боттичелли же, написавший множество мадонн, подумал:
— Может, создать Madonna sulla sedia — Мадонна на стуле? Нет, пошло…
XX век
В воскресенье офицеры собрались посмотреть телевизор. Их встретила табличка-объявление на двери поста «Список допущенных к просмотру: 1. командир, 2. ЗКПЧ». Убойный список был подписан обеими. Сам же телевизор был завешен плотной шторой, прикрепленной бечевой к столу. На бечеве покоилась пластилиновая печать!
— А как же «Том и Джерри»? — растерянно прошептал один из нас.
«Тома и Джерри» Папа теперь смотрел каждое утро в одиночестве…
АНТИФЛОТСКАЯ МЫШЬ
— Товарищи, наш корабль следует курсом 90 со скоростью 18 узлов. За время похода пройдено 2540 морских миль. Международные новости: президент США Рейган предложил оборонный бюджет, в котором втрое увеличены расходы на программу «Звездные войны»… Новости корабля: в заведовании боевой части один найден акулий плавник, спрятанный матросом Падлюком в распределительный щит, питающий репитеры гирокомпасов. Покрытый серебряной краской плавник создал аварийную ситуацию и привел к нарушению курса корабля, что замедлило выполнение поставленных нам партией и командованием задач! Личное дело Падлюка будет рассмотрено на ближайшем комсомольском собрании. О приятном: сегодня у лейтенанта Побегайло день рождения. Ему исполнилось 24 года. Поздравим его всем экипажем с наступлением солидного возраста. В его честь звучит песня народной артистки Эстонской ССР Анне Тынисовны Веске «Позади крутой поворот». Заявку на эту песню прислали также наши коки матросы Керимов и Буренко.
На экране телевизора, установленного в кают-компании, вместо «героического» лица замполита, появилась табличка «Телестудия ССВ-493», но вдруг упала, являя вместо рекламной заставки безмятежное лицо матроса-оператора, вальяжно сидящего в кресле в робе без гюйса. Уголок рта командира корабля спикировал вниз, старпом прикусил губу и быстро вышел в направлении телестудии. Через минуту мы с наслаждением смотрели новое по формату ток-шоу: с кратким, но информативным экше-ном и мастерски подобранным звукорядом. Камера съехала вправо; мелькнул чей-то тяжелый волосатый кулак; командир корабля сложил руки на пузе и прикрыл глаза.
— Паззады круты-ой пауррот… фсе пазза-ды! — завыла тогда народная, сегодня «звезда за полторы тысяч у. е. за вечер» Веске.
— А позади у нее, точно, крутой обвод, плавный! — вздохнул механик, с сожалением проведя рукой по свежевыбритой голове. Глаза других сидящих офицеров были как иллюминаторы — круглые и стеклянные. Никто не улыбнулся реплике, боясь пустить слюну.
…
— Товарищи, сегодня 161 сутки похода, наш корабль следует в базу курсом 270, со скоростью 19 узлов, покидая Гавайские острова — оплот американского милитаризма, — где мы стали свидетелями испытаний противоракетного оружия зонтичного типа, доказав, что действия американской военщины — блеф, направленный на раскручивание нового витка гонки вооружений. Международные новости: продолжается международная акция в поддержку лидера Африканского национального конгресса Нельсона Манделы, томящегося в застенках апартеида… Новости корабля: лучшей боевой частью признана БЧ-1, уверенно ведущая нас домой. Лучший специалист по итогам недели — старший матрос Падлюк. В его честь звучит песня Анне Веске «Позади крутой поворот»! — не моргнув глазом, закончил замполит.
— Паззады круты-ой пауррот…
Уголок рта старпома рухнул до подбородка; экшеном занялся командир.
— Валерий Ссаныч, вы издеваетесь над нами?! — орал кэп в трубку телефона, — Да что угодно! Хоть «огурцы» ставьте! Выполняйте!
— А зря! — прошептал механик, с сожалением проведя рукой по густой седой шевелюре.
— Ведь я сажаю алюминиевые огурцы, а-а, на брезентовом поле, — начал тошнить неизвестный корейский певец. Кто ж тогда знал, что это — будущий великий Цой. Командир взвыл и понесся в сторону телестудии. Экран удалил певца, показал открывающуюся дверь, львиное лицо кэпа и внезапно погас. Лесин, вы — пацан!
Вечером, устав от Малежиков, деревни Комарове и Фридрихштаттпалацов, я поднялся палубой выше, сел в кресло и включил «специальный» телевизор, все еще уверенно принимающий эфирное вещание с острова Оаху. На экране резвились пузатые мыши и вислоухая собака.
Хлопнула дверь — в помещение вошел замполит, ненавидяще глядя на питомцев Диснея.
— Кстати, Валерий Ссаныч, почему бы нам не записать несколько мультфильмов о Микки Маусе и не пустить в корабельную трансляцию? Люди уж больно устали смотреть одну видеокассету пять месяцев! — наивно посоветовал я нашему медиамагнату.
Глаза замполита стали как иллюминаторы в лазарете: матовые и стеклянные.
— Я смотрю, вы чего-то не понимаете, товарищ капитан-лейтенант! — угрожающе прохрипел он.
…
Через месяц мы швартовались к стенке 37-го причала в бухте Золотой Рог. Корабль встречали с оркестром, выказывая уважение экипажу, отлично выполнившему задачи боевого похода. Улыбки адмиралов подтверждали это. Потом была встреча с семьями и совместный ужин в ресторане «Челюскин». Замполит на него не пришел…
Утром, возвращаясь с подъема флага, я услышал команду по корабельной трансляции:
— Офицерам корабля собраться в кают-компании на экстренное партийное собрание!
Удивленно собрались, сели, увидев в президиуме рыбоглазого инструктора из политуправы флота. Встал замполит, и я… услышал:
— Слушается личное дело коммуниста, пытавшегося проводить буржуазную пропаганду на борту корабля в боевом походе!
Потом он съел Микки и Минни, а от Плуто остался один хвост. Я был в ступоре, но меня отстояли друзья и командир. Медаль «За боевые заслуги» мне тогда не дали, подарив ее заму, который вскоре ушел на повышение в Политуправление. Позже он пару раз появлялся на парадных мероприятиях бригады, и я не мог сдержать улыбки, видя матовый железный кругляш на его груди. Мне мерещилось, что на аверсе медали четко проступают мышиные уши.
КЛЯЙНЕ МАКС
У каждого из американских авианосцев, за которым мы следили, было свое радийное имя-позывной: «Мидуэй» откликался на «Школьника», «Рэнджер» — на «Серого орла», «Карл Винсон» парил на золотых крыльях, «Констеллейшн» бил в грудь и кричал, что он — «Боевой вождь» индейцев, а у «Нимитца» тогда «уличного» имени не было, хотя его экипаж, оглядываясь на тень адмирала Честера, и пытался дать авианосцу «приличное» для ВМС США имя. Сходив в северные широты, матросы стали называть флэттоп «Синеносым», бурно погуляв в Японии — «Пьяницей Гонзо», а «пошалив» в Персидском заливе в 1997 году, авианосец получил от офицеров экипажа ник «911» — «Скорая помощь». Вспомним 11 сентября и вздохнем…
А вот у «Энтерпрайза» народное имя было такое, что лучше при женщинах не вспоминать. Значение-то его не без героики — «Кульминация»… всему, а вот звучание для русского уха подкачало.
И вот однажды, в один весенний сентябрьский день декабря, «Кульминация» засобиралась в море — сделать шоппинг в саудовских супермаркетах с последующим битьем посуды у их соседей по пустыне.
Мы, естественно, напряглись, поднатужились — и «Энтерпрайз» вылез к нашему облегчению из Сан-Диего. А когда это серое сооружение вылезает — на него сразу же слетаются «мухи»: «Томкеты», «Хорнеты», «Интрудеры», «Проулеры», «Викинги» и «Хокаи». Называется это действие — перебазированием авиакрыла с береговых аэродромов на борт авианосца. И длилось оно два-три часа, в ходе которых наш экипаж вставал в позу акробатического снаряда для прыжков: кто-то снимал излучения радиолокационных станций, кто-то фотографировал заходящие на посадку самолеты, другие зарисовывали их раскраску, а я с бойцами считал их по радиосвязи, фиксируя номера и эскадрильи: услышал «101» или «210» — знаешь, что летит очередной «Томкет»; просвистел «600-й» или «700-й» — идет на посадку самолет ДРЛО «Хо-кай» или противолодочный «Викинг». Работали они на множестве разных частот, поэтому и матросов, слушающих их, как всегда, не хватало. Пришлось просить о подкреплении из непрофильной боевой части — матросе с хорошим слухом и знанием английского языка. Вы поняли, да?
И его мне прислали — мальчика-переростка со слухом, испорченным работой в машинном отделении, но явным желанием служить подальше от дизеля. Знание же этим матросом языка мне предстояло проверить. Боец оказался ладный — тракторист из Сибири из тех, кто плуг носит под мышкой, а сапоги сушит на выхлопной трубе трактора. Глаза его кричали о желании пахать.
Занятый посадкой очередного «Интрудера» на «Энтерпрайз», я лишь на мгновение отвлекся от увлекательного занятия, спросив матроса:
— Язык учил?
— Дык, в школе.
— Посчитай от 1 до 10 на английском! — приказал я, зная, что все, что мне от него надо, — записывать номера выходящих на связь самолетов. Все остальное записывалось на магнитофон для последующей детальной обработки.
— Ван, ту, — начал сибиряк, но на «сри» осекся и зарделся лицом.
— Добро, бери карандаш, бланк и записывай все цифры, которые услышишь! — сказал я с сомнением и возвратился к «Хорнету», взлетевшему с авиабазы Ле Мур. «Посадив» же почти все авиакрыло, побежал на ходовой — посмотреть на заход последних самолетов, кружащих в ожидании над авианосцем, и не прогадал.
— Тащ, смотрите — сейчас «Хорнет» гробанется! — закричал мне в ухо сигнальщик. Я посмотрел вверх и не поверил своим глазам: самолет F/A-18, делая последний разворот перед заходом на посадку, неожиданно начал складывать законцовки крыльев, остановив их в положении 70 градусов. Но он летел как ни в чем не бывало!!! Завершив разворот над реперным фрегатом, истребитель расправил крылья и мягко приземлился на палубу.
— Еще один! — закричал матрос. Второй «Хорнет» повторил трюк и вскоре ткнулся носом на аэрофинишере. Ничего подобного я больше никогда не видел, но понял, что асы показывали класс русскому кораблю — умело гася скорость таким захватывающим дух финтом и усиливая горизонтальную остойчивость самолета на развороте.
Посадив всех, я спустился на свой боевой пост — заняться «бухгалтерией» и подвести баланс под численностью американского авиакрыла. И в первую очередь я подошел к своему новичку…
Взяв в руки бланк, исписанный каллиграфическим почерком, недостойным тракториста, я взглянул на него и упал в кресло, извиваясь в судорогах. Первая же запись на странном готическом языке гласила:
— 101, их бин Кляйне Макс!
Позже, допросив бойца с пристрастием, я выяснил, что учил он в своей сибирской деревушке неизвестный язык, преподаваемый стариком немцем, неудачно завершившим «Драг нах Остен» и полюбившим водку больше Фатерлянда, и что таинственный Кляйне Макс — Climax (позывной «Энтерпрайза»), вызывающий на связь истребитель «Томкет» с бортовым 101.
А через два года мой тракторист демобилизовался специалистом 1-го класса в звании старшины 1-й статьи. И оставил он после себя целое отделение классных специалистов, уважительно ловящих каждое слово своего командира. А если нет, то надевал он их как сапоги на выхлопную трубу. Для просушки…
Вот такая «Кульминация»…
КРИВОЙ ПЕЛЕНГ
Вам доводилось брать пеленг?
Давайте вместе возьмем его! У вас есть нейлоновая нить? Нет? Возьмите леску. Один конец привяжите к ручке двери, второй — к зубу. Теперь толкаем дверь вперед и сопровождаем ее глазами. Не моргайте и не зажмуривайтесь! Почувствовали резкую боль? Вот оно! Вы взяли истинный пеленг! И не надо называть меня генетически неправильным мужчиной и слать между ног — я объясню свое зверство!
Правильный прямой пеленг — вещь насущная. Взятие его — дело нервное. Он поможет вам в море не нарваться на скалу, правильно рассчитать расхождение с тупым носорогом — японским судном Ро-Ро, везущим машины «Тойота» в страну, в которой их ждут ковбои с бейсбольными битами. Это сейчас ковбои привыкли, а тогда очень нервничали.
Разошлись левыми бортами? На дистанции полумили? Ух, лихо!
Зачем еще нужен пеленг? Чтобы найти корабль потенциального противника!
— «Баклан», я — «Бугель». Дай пеленг на Костю-еврея! — кричите вы по открытой связи разведчику Ил-20, приданному вам в Японском море.
— «Бугель», — кричит он, — я хоть и баклан, но что такое пеленг и кто такой Костя?
Вы нервничаете, но все же говорите в трубку, повторяя каждое слово дважды:
— «Баклан-баклан», дайте-дайте направление-ление и дистанцию-цию на Лейшена-шена.
— На кого?
— На авианосец «Констеллейшн», вашу-мять-вашумять!
— Аааа! Добро! Азимут 160, удаление 34 км.
Друзья, то, что сказал этот авиатор, — не только плевок в добродушное военно-морское лицо. Это еще и неправильный пеленг!
Пеленг — это горизонтальный угол между северным меридианом и направлением на объект. А азимут — это горизонтальный угол между северным меридианом и направлением на объект! Видите разницу? То-то! Если не видите — не произносите это арабское слово «ас-су-мут» на расстоянии ближе чем 185,2 метра от ближайшего флотского — эту дистанцию в один кабельтов он бегает быстро, но потом выдыхается и тяжело дышит. Почему? Он сейчас меряет этот самый угол. Он берет радиопеленг, а значит, он не уверен в его правильности. Почему? Пеленгатор может быть не откалиброван, но чаще — его берет матрос Керимбабеков!
— Частота 7777! Срочно дать пеленг на объект! — кричите вы.
— Тащ, чистата сэм-сэм-сэм-сэм, пэ-лынг — тарыста двацыть!
— Уверен, что прямой?
— Тащ, обыратнный пэлынг — тарыста пьят!
Что скажешь в такой момент? Да, ничего… Скорее споешь:
— Бабек, обратный пеленг от 320–140 градусов! — бьетесь вы головой о переборку.
— Нэт, тащ, уже дывэсты дэвьяносто!
— Самолет, что ли?
— Ай, тащ! Это наш корабэль поворачывае-ця, цырыкулирует!
Ну что ж, придется провести с Керимбабековым дополнительные занятия. На камбузе. И счастье, если он там останется навсегда, а на его место сядет литовец матрос Борзутис. Это двойное счастье, ибо пеленг становится очень прямым! Но берется очень медленно…
К кому же обратиться, чтобы этот арабский азимут вычислялся верно и быстро?
К кому же еще? К Юрке! Юрка — «глобальный тральщик» по всему стратегическому. У него даже карта есть в проекции Меркатора! Этот глобалист, например, знает, что радиопеленг является ортодромическим! Вы знаете, что это? Я нет.
А Юрасик сидит перед своей чудо-картой, нарисованной от руки, и шмалит «Беломор». В этот момент он глобально тралит! Иногда ему даже пеленг не нужен — он гоняет самолеты, лодки и корабли экстрасенсорно, на мутный военно-морской глаз, он вяжет пеленга пачками, протягивая резинки с иголками на концах по всей мировой карте, нещадно искривленной Меркатором.
— Вижу! — кричит он, — Нет, ошибся…
— Что-то не нравятся мне вот тут! Бабек, что есть по пеленгу 270?
— Тащ, нэту ничыго!
— Найти и доложить!
— Эст! Тащ, эст обэкт по пэлэнгу 90!
— Умница! — кричит Юрасик, — Но пеленг обратный! 270! Понял, обратный!
— Эст обратный! — соглашается замученный на камбузе узбек.
И Юрик уже бежит к командиру, доказывая наличие авианосца «Констеллейшн» в Персидском заливе.
— Уверен?
— Так точно! Вернее не бывает! Он, зараза! Разрешите сообщить в базу?
— Добро!
А вечером грустный командир вызвал глобалиста на ходовой. Подвел его к бинокуляру, навел по пеленгу 90 и говорит:
— Смотри, радуйся! А потом я тебя драть буду!
Посмотрел глобалист и увидел — он, «Констеллейшн». Стоит себе в ремонте в Сан-Диего.
А командир карту ту порвал. Да. В порыве ярости. Зря, конечно…
ШУТКА A LA NAVAL
Корабль в походе: три месяца за плечами, впереди еще три. Народ устал друг от друга и непроизвольно готовится к неминуемым ссорам и профессиональным конфликтам. Средство избежать их одно — флотская шутка в отношении ближнего своего. Удачно исполненный «прикол» становится известен всем (от низов до командирской каюты) и позволяет «спустить пар» у экипажа хотя бы на несколько дней. Будь замполиты поумней и обладай чувством юмора, напрочь выбитым из их конспекто-марксистско-политподготовленных голов в Киеве, могли бы стать популярней на флоте, занимаясь исключительно пропагандой здорового смеха и организацией массовых розыгрышей. Народ же не ждал милости от партии и развлекался по-своему…
Сан Саныч, воплощенный Дэнни де Вито (по стати) и ангел во плоти (если ангелы так грязно матерятся), любимец экипажа, отмеченный скорбью всего белорусского народа на лице, правил специальную вахту, требующую обхода боевых постов ежечасно для «закручивания гаек»: отлова личного состава, жарящего картошку в блоках радиооборудования, несанкционированно курящего на вахте и давящего на массу (сиречь спящего). Сан Саныч спускается в низы на обход и открывает ногой дверь «лабалатории» (лаборатория — слово артикуляционно сложное для нашего командира) со своей обычной присказкой: «Ну что, буйные хари? Не ждали?» Но бойцы все в работе: никто не курит, не спит, не «чифанят картофан»… Более того, их лица имеют выражение озабоченности боевой обстановкой в районе. Странно… Проверяя вахтенные журналы, Сан Саныч проходит от одного матроса к другому и утыкается взглядом в маленький цветной календарь с изображением грустнолицего шимпанзе, прилепленный одним из бойцов-москвичей на переборку для украшения серых будней покрашенного в шаровый цвет боевого поста. Дав бойцу отеческий подзатыльник, де Вито приказывает снять обезьяну, обещая проверить исполнение через час.
Через час — бум-бум по трапу; один из матросов, узнав поступь хозяина, услужливо открывает дверь. «Ну, буйные хари! Я же сказал снять обезьяну!» — Сан Саныч закричал уже с комингса, пальцем показывая на все еще висящий на переборке календарь. Матрос, виновато, но как-то хитро улыбаясь, срывает календарь и рапортует: «Тащ, принимал радиограмму и не успел выполнить ваше приказание. Виноват, тащ».
Удовлетворенный своей маленькой флотской победой, де Вито величественно удаляется (на самом деле — перекурить в соседней каюте у помощника, через пять минут неожиданно появиться в проблемной «лабалатории» и поймать «гадов» с поличным). Флотское чутье его не обмануло. Через пять минут он опять увидел картинку на переборке и рявкнул: «Я же сказал снять обезьяну!» Его голос вдруг сел, строго вытянутый вперед палец увял, а морда лица густо покраснела… Картинка почему-то была не цветной, а черно-белой… И был это вовсе не календарь с шимпанзе, а фотография самого Сан Са-ныча (в полном параде и с медалями)… Матросы начали хрюкать, сдерживая смех, однако думая при этом: «Алее капут! Или батон будет крошить, или наши морды». Но краснота лица старшего по званию оказалась не следствием подступающего гнева, а следствием удушающего смеха: Сан Саныч ржал как конь. Вытерев слезы с глаз, он с трудом выдохнул: «Люблю военных» — и с достоинством удалился. Флотский порядок и моральное состояние личного состава были восстановлены, как минимум, на неделю.
Через неделю жертвой пал стоматолог Дима, праздновавший свой день рождения и посланный одним из шутников к командиру на ходовой мостик получить бутылку шила по этому случаю. Якобы командир, вдруг изменивший своим хохляцким правилам и благорасположенный к студенту-стоматологу, согласился стать одним из волхвов, дары несущих, и отрезать бедному медику полкило драгоценного сырья для пропоя в боевом походе. Дима поднялся на ходовой, имея пустую бутылку за поясом штанов, сверху укрытую кителем. Он долго кряхтел и покашливал за спиной кэпа, сидящего в командирском кресле, пытаясь привлечь внимание.
Щенячья возня наконец привлекла внимание Николая Прокопыча — он повернул голову и уставился на стоматолога с немым вопросом:
— Солнце, штиль, видимость 10 миль, опасных целей нет, какого хрена тебе надо, сынок?!
— Тащ командир, дык, я пришел… спирт получить… на день рождения…
Пауза… Буря!!! Вскоре Дима стал самым часто стоящим ходовую вахту офицером, а к концу похода — еще и лучшим.
СПАСЕНИЕ «ЧЕЛЮСКИНА»
Первый Семен Иванович, буксируемый собачьей упряжкой, достиг северо-восточной оконечности Азии и стал мысом.
Второй Семен Иванович до мыса не доплыл, «раздавился» и стал устным памятником.
И только Семен Иванович Третий повторил подвиг деда. Он тоже достиг края Азии, и тоже на буксире.
Все они были Челюскиными: первый — первопроходцем, второй — ледоколом, третий — научно-исследовательским судном с генетически и механически переданными повадками торосокрушителя.
«Семен Челюскин» — добротный корабль второго ранга с крепким ледовым корпусом — был соседом и хорошим другом нашей «Азии». Они нежно терлись бортами, стоя у стенки Дальзавода, и косили друг на друга раскосыми глазами клюзов. «Сене» делали ремонт на дизельном сердце; он постанывал, но терпел — ведь рядом стояла красавица «Азия» с пышным бюстом из двух радиопрозрачных шаров и широкой кормой. Ее вид анестезировал…
Заводские же айболиты в замасленных робах, сделавшие разрез грудины и досрочно получившие премиальные, быстро дошли до состояния тянитолкаев — их ноги бессознательно гуляли в разные стороны, уводя тела все дальше от цехов. «Сенин» выход в море оказался под вопросом. Его командир, Петр Степанович Рябов, был весь в гневе! Гнев свалился на него сверху, из штаба. И еще немного гнева принес с собой каперанг Сухов, вежливо передавший его Петру Степановичу. Гена Сухов был «антиллигентным» офицером: интеллигентным по сути, но анти — по должности.
Это он, однажды проверяя флотскую часть, наткнулся на отдельно стоящего матроса с книжкой в руках.
— Матрос, ко мне! Чем занимаемся в рабочее время?
Матрос подошел строевым шагом с боевым до бесстрашия взглядом и по-уставному доложил:
— Товарищ капитан 1-го ранга, командир 1-го отделения 2-го взвода 3-й роты 4-го батальона 5-го полка 6-й дивизии морской пехоты Краснознаменного Тихоокеанского флота младший сержант Борзов. Докладываю! Изучаю Устав Военно-Морского Флота, утвержденный постановлением Верховного Совета СССР от 7 ноября 1917 года, во устранение замечаний, сделанных командиром роты капитаном Дрю-киным на основании статей 10, 20, 30 и 40 Устава ВМФ за нарушение статей 50, 60, 70 и 80. Докладываю статью 10… Разрешите идти? — шепотом спросил Сухов. Раздался щелчок. Это у его «антиллигентности» отпала отрицательная приставка, а оставшаяся один на один с борзостью интеллигентность поступила в соответствии с мировой традицией — дала команду ретироваться.
Сейчас, стоя на ходовом мостике, Гена был решительнее:
— Петруха, нам в Славянку приказано идти для окончания ремонта. Я — старший, — передав пакет с гневом, сказал командиру «Челюскина».
— Так в чем же дело?! Пойдем, товарищ Сухов! — улыбнулся Рябов.
— Буксир дадут?
— Уже дали — «Азию».
Петр Степанович с сомнением поглядел на льдины, плавающие в свинцовых февральских водах залива Золотой Рог, и с сожалением — на свежевыкрашенный борт соседнего корабля.
— Не пройдем… У нее корпус не для льдов, да и бульбу помнем.
— Пройдем! Я льды авторитетом давить буду.
И ведь пошли… Наш командир, Николай Прокопович, злющий, курил свой неизменный «Беломор», сидя на боковом диванчике ходового мостика и бросая косой взгляд на развалившегося в ЕГО кресле Сухова. Он отказался от управления кораблем, отдав весь переход в руки Гениного авторитета.
«Челюскин», вихляя галсами, легко катился за нашей кормой, и только опасно натянутый до струнного звона буксирный конец дымился и постанывал: «Сейчас лопну и ноги вам переломаю!» Мы с Колькой, командиры шкафутовой и ютовой партий, отправили бойцов на полуют, где уже обосновался хитрый Шура Пчел, поставленный для связи с ходовым мостиком. А когда раздался пушечный выстрел порвавшегося буксирного конца, ласточками взлетели следом.
Сращивать его пришел боцман. Человек основательный, он не сразу принялся за работу: прицелившись в «Сенин» форштевень, он дал длинную очередь веером, в которой трассирующим было слово «мать», зажигательным — «хрен», а бронебойным — «баааля… сина». Поняв, что промахнулся, боцманмат откинул суффикс и стал просто боцманом, раздающим подзатыльники и команды.
Срастались и пошли дальше… Впереди уже было видно Славянку. О ее близости наглядно говорили и рыбаки, сидящие на льду и удивленно глядящие на борт «Азии», ломающий тонкий полуметровый лед всего в пяти метрах от их лунок. Зачарованные, они еще не понимали, что их рыбалка обречена, но заволновались, когда с нашего борта посыпался дружеский чат в одну сторону: «Пацаны, кто ж корюшку на блесну ловит?.. Подсекай, дурень… Дядя, у тебя корма к баночке примерзла…» Раздался гул! Это не рыбаки роптали, это «Азия» уткнулась носом в полутораметровый лед и задрожала всем корпусом. Пчел встал, отряхнулся и восстановил связь:
— Ходовой, дистанция до «Челюскина» резко сокращается.
— Дистанция 70… 50… 20 метров! Есть касание! — запоздал с докладом поднимающийся с палубы Шурка.
«Сенин» усиленный форштевень достиг-та-ки «Азии», прорезав край ее кормы и снеся стальную стойку передающей антенны.
Через пять минут на ют стали прибывать официальные делегации: пришел связист Вова Пряник, глянул вниз на ловящую рыбу антенну и ушел «устанавливать связь с подводными лодками»; следующим пожаловал механик дядя Миша: его великорусское лицо приобрело греческие черты Прометея с выклевыванной печенью. Как и подобает огнекраду, механик матерился более пламенно, чем искрил уже работающий сварочный аппарат. Последним прибыл старпом, который спустился по штормтрапу на лед и пошел ругаться на «Челюскин». Но ушлые «челюскинцы» нечестно сыграли церемонию встречи старшего начальника — захождение с правого борта — и отвалили трап. Старпома скорчило от смеха, и он не смог попасть ногой на нижнюю ступеньку. Через полчаса с видом центуриона, принявшего свою сотню (не воинов, а миллилитров), он заскользил обратно, сделав круг вокруг рыбаков и дав им ценное указание сматывать удочки.
По носу «Азии» уже пыхтел на выручку трудяга-буксир, ломая лед, как вафли. Рыбаки позорно бежали! Вспоров белый саван вокруг нашего корабля, буксир вывел нас на чистую воду и, подцепив «Челюскина», потащил его в Славянский завод. Мы же пошли в другую сторону — во Владивосток становиться в док для ремонта пробитой бульбы. Странно, но впоследствии «Сеня» больше ни разу не стоял борт о борт с «Азией». Девочка рассердилась! Я же говорил, корабли — они как люди.
ОБЯСНИТИЛЬНЫЙ
Рылся недавно в старых бумагах и нашел ее, старую пожухлую бумажку, написанную в 1984 году.
Не хочу комментировать. Синтаксис сохранил. Просто прочтите…
Обяснитильный. «Я — мотрос Доемамедов. А нарушил ваенному уставы мы карочи мотрос Февралев Л месте пили водка. Февралев тот день 21 июля Дежурный по камбузе был я патом расхотке (мое — расходка — маленький продсклад) карочи картовел чистка зашол и хател праверт там парядик или нет. Патом картовел чистке бумага весят я сматрел чо бумага хател сматрет там был бутилке вотка аткрите я патом Февралева сказал там вотка лежит. Февралев мне нверил патом паказал я сказал будеш пит. Февралев сказал ладна будем. Потом мы пили я всего три сткана пил потом будике (мое — бутылки) бросили на воде и Февралев ушол. Я патом на чайо (мое — на чай) воды паставил на завтрка и камбузы закрил и ушел кубрике спат. Кубрике минуми (мое — минимум) 30 — минут лежал патом мне начила ташнит. Патом стал и ешо паднялса камбузе памылса и патом ним-ношка сдел (мое — сидел) и уснулса. Патом мне искали. Я патом стал спустился кубрике и патом спал. Патом я ничво низнаю».
Досмамедов, прости — я все же поставил в некоторых местах точки, иначе читать нельзя.
Где ты, Досмамедов? Хорошо ли продаются мандарины? Или ты теперь командующий флотом своей независимой страны?
ЭКСПЕРИМЕНТ ДОКТОРА АБСТА
Помните этот фильм детства? Конечно же, помните! Злой гений доктор Абст вербовал военнопленных, которых накачивал озверином и страхокордином, сажал на управляемые торпеды и приказывал совершить суицид, подрывая себя и вражеские корабли.
На нашем корабле служил доктор Абст…
Абстом он стал позже, а пока носил кличку Пчел — как производное от фамилии и исполняемых обязанностей инженера радиотехнической службы. В обслуживании Пчела находилось множество оборудования, размещенного от киля до клотика, но главное — 1,5-тонный пеленгатор на грот-мачте, постоянно вращающийся с огромной скоростью на 20-метровой высоте. Время от времени у пеленгатора что-то сгорало, и Пчелу под возгласы делающих ставки зрителей и недобрый взгляд командира приходилось пчелой лететь на мачту, амплитуда колебаний которой даже в легкую качку составляла метров десять. Положиться же ему было не на кого, ибо был в его подчинении всего один матрос — сын гор и внук Болта Забое-ва. Забоев был не только тупым, хотя и преданным, но и изрядно пьющим горцем. Однажды, когда Пчел в очередной раз пресек «разпитие дикалона» своим подчиненным, утерявшим совесть и часть воинского обмундирования, он принес командиру следующую объяснительную записку, позже скопированную и размноженную по кораблю: (цитирую частично) «…ми дикалон пиль-пиль камбус… я уснулься и асталься без казирка…» Пчел был командиром топтан и отправлен на голгофу — смазывать подшипник пеленгатора.
С тех пор его взгляд потух, сам он замкнулся и начал недобро хихикать. Ему, уроженцу Кенигсберга, претило нарушение дисциплины. Его внутреннему орднунгу была нанесена пощечина. Скопившийся внутричерепной пар грозил взорвать черепицу его дома. И он начал сублимировать, воспитывая спартанскую дисциплину у существа слабого и зависимого…
Рыб был декоративным сомиком длиной сантиметров пять, одолженным у одного корабельного любителя-аквариумиста и досаженным Пчелом в банку для получения шила. Получал он ежемесячно немного — всего стакан спирта, который тут же менял на колбасу у помощника по снабжению. Вместе с помощником он этот спирт и выпивал, пряча колбасу в сейф. Банка же пустовала и наконец пригодилась.
С первых дней Пчел поставил перед Рыбом сверхзадачу — стать автономным хищным Суперыбом — убийцей пираний. Метода была проста — минимум кормления (один раз в два дня), отказ от смены или фильтрации воды в банке (вплоть до превращения ее в болото), исключение побочных средств к существованию (водорослей и улиток) и тренировки-тренировки. Пчел брал нитку и опускал ее к воде, постепенно, от недели к неделе, увеличивая высоту. В первые дни Рыб шарахался в сторону, прижимаясь к стенке банки, через неделю начал хватать нитку, выпрыгивая на Полсантиметра из воды, через три недели сомик научился чернеть как ночь при появлении мучителя, выпрыгивать за ниткой на два сантиметра и (главное!) висеть на ней несколько секунд, сжимая голодный рот. Теперь приглашенные зрители уже боялись опустить палец в банку — Рыб был отчаянно голоден. Попытки подкормить бедного сома пресекались агрессивно настроенным Пчелом.
В тот печальный день он опять начал восхождение на голгофу, проведя на мачте несколько часов в сопровождении верного Забоева. Спустившись вниз и зайдя в каюту, Пчел обнаружил бездыханного Рыба лежащим на палубе. Бедняга совершил самоубийство, выпрыгнув из банки!
Хоронили Рыба в соответствии с морскими традициями и отданием чести. Пчел получил новое прозвище — доктор Абст.
ОЛИГАРХ ОБЛОМОВ
Шура был гением Облома, и Облом это очень ценил и Шуру берег. Он сидел у Шуры на плече, заботливо сдувая с его погон медленно нарастающие звездочки. Но любя, Облом все же патернально завидовал везению этого неудачника, ибо сам был супернеудачником и конкуренцию тяжело переживал. Шура Облом нивелировал, делал его никчемной величиной, унизительно низкой.
Сидя на грот-мачте рядом с работающим на высоте Шурой, Облом с завистью смотрел на расстегнутый карабин страховочного пояса и вспоминал…
Вот день Нептуна. Вот сидит командир корабля — он круче Нептуна, поэтому его никто не трогает. А вот офицеры и матросы уже побывали в чистилище и потели на солнце мазутом. Только Шуры здесь нет — он заперся в каюте, обложенной злыми дикарями в набедренных повязках, кричащими:
— Товарищ старший лейтенант, откройте на секунду! Ну, тащ лейтенант!
Но Шура не открывал, хотя охранной грамоты от Нептуна, дающей право остаться бледнолицым, у него не было. Тогда пришел большой коренастый вождь этих дикарей, зло ударил кулаком в дверь и голосом еще жившего в нем старпома крикнул:
— Лейтенант, немедленно открыть!
А потом Облом, поскальзываясь в пятнах мазута, полз за Шурой в чистилище, кляня судьбу, и видел, как его экселенца схватили матросы и потащили к бассейну из брезента, но не донесли, уронив на палубу. Облом улыбнулся тогда от чувства нежности к хозяину, еще раз понимая его превосходство, которое признал не сразу.
Признание пришло, когда от смеха слегла вся оставшаяся на «большой сид» смена. Шуру тогда отправили в культпоход — обеспечивать безаварийное катание матросов на коньках в городском парке. Шура — молодец, молод душой. Он тоже пошел кататься…
В 18 же 00, когда группа должна была возвратиться на борт, офицеры «большого сида» сидели в кают-компании, играя в нарды и пере-озвучивая диктора программы «Сельский час». Показывали табун скачущих кабанов, когда звук на правом шкафуте отвлек сидельцев от любимого занятия — по палубе что-то цокало железом.
— Какая военно-морская серость — скалывать лед с палубы ломом! — подумали офицеры и радостно-злобно рванулись наружу. Но по палубе стучал не лом, а Шура в коньках, поддерживаемый под руки матросами с серьезными глазами, из которых сочились слезы.
Знаете, когда два каре со штуцерами встречаются под Аустерлицем и стреляют — падают все разом, вповалку. И тут упали все, кроме Шуры, который продолжал клясть алчных гражданских забулдыг, укравших его офицерские шкары. Он один не понимал правды…
Ведь те, кто вел его под руки, когда-то были им лично взяты с поличным за распитием спиртомал осодержащей браги, но в особо крупных размерах. Когда Шура, обломав их праздник, выкинул за борт трехлитровую банку и пришел за второй, они восстали и пошли всей толпой на него. Но Шура подпрыгнул тогда, схватился руками за кабель-трассу и вдавил каблуки в нос впередкривосмотрящего «годка», забыв о пистолете в кобуре, которым тоже, в принципе, можно было бы сломать нос. Но это неэстетично! Чего ж теперь удивляться, что среди конькобежцев на катке один был кривонос?!
А потом было море… Пожар на камбузе, взрыв главного двигателя, беспечно разогнанная регата американских яхт, погоня американского крейсера. И все это время Облом был рядом с Шурой, стоящим вахтенным офицером. Море их сплотило. Поэтому, когда вернулись на берег и Шура на него сошел, Облом, покачиваясь, шел рядом. Странно, но он не помешал хозяину встретить девушку и влюбиться — Облом почувствовал в ней хозяйку!
А когда Шура устроил предсвадебный мальчишник для друзей-офицеров, Облом, как настоящий друг, был рядом и вместе со всеми пил «Черного капитана», который дает обоснованное право купаться под вывеской «Осторожно — крестовик! Опасно для жизни!». И опять мы не удивимся, что только Шура был укушен за детородный орган этой оголтелой медузой, хотя купались все. И только он с комфортом поехал обратно в «скорой помощи», когда остальные тряслись в электричке.
Боюсь, что Облом тогда пал, защищая хозяина от жалящих спор крестовика. Через месяц Шура все же женился, а еще через восемь у него родился сын.
Зря он не назвал его в честь… Могла родиться династия. Олигархическая в своем роде…
СВАДЬБА A LA NAVAL
— Скажи, я — баран?
— Нет, ты — муфлон, готовый прыгнуть рогами вниз.
Шура улыбнулся, но улыбки не получилось. Два стакана шила вместо обеда превратили его в автопортрет Ван Гога: глаза, живущие отдельно от лица, улыбались и одновременно просили о помощи, нижние веки отвисли и превратились в щеки, шершавые губы царапали поднесенный стакан.
— Бабахнем? — дыхнул в меня дизельноамбулаторным выхлопом. Это физическое усилие нарушило его координацию — локоть сорвался с края стола, и Шурин глаз оказался в стакане. Я уложил бредящего «завтра… приходи… с… п…пассанами… гульбанить… будем…» друга в койку, с интересом прогулялся по правому борту ракетного крейсера «Владивосток» и пошел на борт своего «Чарли», стоящего через пять корпусов.
В тот день к нам на борт прибежал рассыльный с «Владивостока» с приглашением мне прибыть в каюту старшего лейтенанта…… Шурки — друга со школьной скамьи. Обрадовавшись, что числящийся на Камчатке внезапно объявился совсем под боком, собрался и уже через десять минут ступил на ют крейсера, стоящего в ремонте в «Дальзаводе».
В сидящем в одних трусах алкоголике я не сразу признал бывшего примерного комсомольца и устойчивого хорошиста.
— Я женюсь… Свадьба завтра… Приходи в кафе «***» и возьми с собой массовку. Цирк обещаю, — сказал Шура и перешел к рассказу о своем «залете».
«Помогла» мама. Получив первую в своей жизни отдельную квартиру, мама ушла в море отрабатывать расходы на ее ремонт. Оставить сына одного без домашнего питания и постиранных рубашек она не могла, поэтому приняла чисто женское решение — нужна квартирантка. По первому же объявлению пришла смуглая девушка с горбатым носом родом с пика Коммунизма или Арарата.
— Ну, эта подойдет. На эту он не полезет, — подумала мама и ушла в море на долгих семь месяцев. В первую же ночь смуглянка сама заползла в Шуркину постель… Через месяц она сказала, чтоей нужна прописка, так как она от него беременна.
— Скажи, я — баран? — спросил меня друг, закончив рассказ.
На моем пароходе с интересом отнеслись к предложению «погулять свадьбу на халяву». В назначенное время, обгоняя удивленный вагон фуникулера, на сопку неслась золотопогонная толпа. Тяжело сопя от тяжести шинелей, офицеры с «Чарли» и крейсера «Владивосток» на бегу знакомились друг с другом, вспоминали однокашников и распределяли роли в предстоящем действе.
— Тамада — однозначно «владивостокский» старпом! Механик — старший Шуркин брат. Боцман — племянник.
— А драка заказана? — басил «племянник».
— Драка, боцман, включена в меню ходом событий!
Вот и кафе — стандартная советская стекляшка, жизнь которой по планам архитекторов — свадеб 300 и не более. Наша была 298-й.
— Выдержит ли? — спросил взгляд помощника с крейсера, ставящего в угол две трехлитровые банки шила.
— А те поставь ближе к жениху и невесте, — указал он вносящему еще два «баллона» офицеру….
Шел третий час. Свадьба вяло текла по стандартному сценарию, но шило уже впиталось в кровь. Официоз закончился — пора переходить к драке. Кто-то должен сделать первый шаг. Кавказская сторона невесты хмуро поглядывала на жениха («Э-э-э, какой из него продавец гвоздик?!») й на флотских, сидящих с его стороны.
— Поцман, иди — выпьем, — сказал один из горбоносцев, фонетика языка которого подразумевала палатализацию согласных.
Боцман — оглянулся вокруг, ища глазами «поцмана».
— Иди-иди. И мехмана возьми с собой, — сделал роковую ошибку упрямец. Оба передвинулись и приняли предложенные рюмки. Брови у обоих были сдвинуты домиком.
— Слишь, человек, — крикнул кавказец официанту, — черным тоже налей! — Его палец величественно указал в сторону флотских тужурок.
Ответом был кулак боцмана, который не свистел в полете, но ущерб наделал изрядный. Жертвами оказались брат невесты и стол, за которым он сидел.
— Ну, слава богу! — хищно улыбнулся старпом и пошел махаться. Бились сначала в зале, покрошив одно из окон, потом переместились на улицу. «Беременная» невеста почему-то пьяно хихикала; ее подруга-свидетельница истерично взвизгнула и принялась танцевать на столах, но была подхвачена на руки и выброшена в сугроб охладиться.
Через десять минут алкотория кафе была очищена и превращена в достойное офицерское собрание — за сдвинутыми столами сидели флотские братья, горько пили и громко пели.
Через пару часов Шурка был отнесен на руках обратно на крейсер, где и провел медовый месяц. Его жена не родила ни через год, ни через два. Да и не должна была.
Возвращаясь на свой пароход, мы прошли мимо горящего зеленым глазом такси, упершегося капотом в ворота бригады.
— Док на борту? — спросили у вахтенного. — Так точно, тащ. Вон на том такси приехал и очень долго полз по трапу.
Утром дока не могли найти ни в одной каюте правого борта, пока не услышали его рев: «Лишенцы, где моя новая куртка?!» Дима брел, опираясь руками о переборку, на его плечи была накинута мичманская шинель.
Проведенное расследование показало, что доктор приехал со свадьбы на такси, оставил водителю в залог свою новую куртку «Аляску» и пополз на корабль занять денег. По пути он забыт, кто он и где он, где левый и где правый борт, упав на койку в пустовавшей мичманской каюте.
— Такси долго ждало? — спросили у вахтенного.
— Дык, часов до пяти утра, — улыбнулся боец.
Вот такие таксисты были в наше время… И такие свадьбы!
А доктор сходил в еще один поход и за шесть месяцев заработал денег на новую куртку.
НЕ ОБИЖАЙТЕ ЛЯГУШЕК
Их обзывают по-всякому: амфибиями, лягушками, котиками. Последнее наиболее обидно — как же надо разозлить домашнего любимца, чтобы он, плюнув на природу и вековые повадки, сам прыгнул в воду? Поэтому оставим девушкам право называть их так. Второе, «лягушки», как-то пренебрежительно, но отчасти правдиво из-за их тяги к воде и наличия ласт. Однако настоящие лягушки ломать кирпичи ластами не обучены. И в отношении ко всему французскому есть у них обоих некоторая двоя-кость, хоть и тянет их к французам: первых — гастрономически, вторых — милитари… стически. Поэтому прыгают они, вторые, в воду и мигрируют несколько недель на юг, чтобы выползти потом на берег одинокого острова, затаившись сердцем от услышанной в ночи «парлевуфранцы», набрать песочку в мешочек и ускакать обратно в воду. Все же есть в них и что-то кошачье — любовь к песку, например. Плохо только, что от этого французского песка шерсть вылезает. Клоками. Девушки не любят лысых котиков. А французы таких лягушек не едят — не по зубам они им. И американцам…
Даже в нелепом 1995 году, когда случились совместные учения заокеанских котиков и наших, тихоокеанских, человеков-амфибий. Начали с разминки — волейбола и баскетбола, к которым котики расположены генетически — потому и продули амфибии позорно, вчистую. Нельзя так расстраивать амфибий. Их коман- дир с лицом и повадками севильского быка обиженно сопел, прихлебывая чай из кружки, сделанной из половины 32-килограммовой гири. Реваншистски сопел… А его бойцы стояли по стойке «смирно» и молчали два часа, так как молчание в такие моменты — гарантия сохранения здоровья. И когда утром начались соревнования по рукопашному бою (семь котиков против семи амфибий), котики летали по палубе, оставляя кровавые следы, как швабры-русалки в руках вздрюченных матросов. Первые шесть негров пали бодро и решительно. Последними должны были выступать командиры групп. Двухметровый американец влез гирями рук в боксерские перчатки и повернулся, чтобы встретиться с кровавыми глазами быка-убийцы. Взгляд и сопение русского были так неприятны, что, бросив перчатки на палубу и плюнув, котик отказался от боя. Согласитесь, нелепо бросаться под паровой каток. И бессмысленно. Да и счет пока оставался в американскую пользу — 2:1. Ведь в баскетбол не проиграли — значит, не опозорились!
— Завтра поквитаемся! — сказал котик быку.
Утром обе группы были посажены в вертолеты, которые направились в сторону фрегата Береговой охраны США, участвующего в учении. Поставленной задачей была высадка на борт с зависшего вертолета и досмотр корабля.
Первыми пошли семь американцев, успешно съехав один за другим по канату за семь минут, перекрыв свой норматив (три минуты на человека) втрое. Готовясь праздновать победу, они с напряжением вглядывались в подлетающий вертолет с русскими. Рядом с ними улыбался Командир фрегата. Что случилось потом — котики не поняли: русские просто ссыпались один за другим за 30 секунд, быстро разбежавшись по кораблю с автоматами наперевес.
— Господа, — закричал командир фрегата, — это досмотр или захват?!
Успокоившись, он подошел к командиру русских и поздравил с победой, протянув руку для рукопожатия, но русский руку не принял, спрятав свои ладони за спиной… Они были перебинтованы ветошью, густо смазанной свиным жиром…
Позже, дома на берегу, то, что осталось от свиньи, пошло в дело — на шашлыки. Два уставших от учений амфибийных офицера сидели на берегу бухты, которая на всех картах отмечена «скрещенными костями и черепом». Зашел в нее без разрешения — готовься стать скелетом, не успев даже черепом поморщить. Но для офицеров бухта была домом родным, вход в который посторонних без стука очень сильно их раздражал. Особенно когда шашлыки почти готовы и есть чем их запивать. А тут неладное — в бухту заходит белоснежный прогулочный пароходик под гражданским флагом. Аж поперхнулись тем, чем запивают шашлыки… Аж чуть не захлебнулись! Свистнули дежурному бойцу, тот на тузике под мотором подлетел; сели и понеслись к нарушителю с голыми руками. Подойдя к борту, залезли на пароходик, а там мужики с пистолетами в подмышках! Пришлось обезоружить… Крикнули бойцу, чтобы летел к берегу и поднимал тревогу в части, а сами вниз спускаются. Смотрят — шикарный салон с накрытым столом, а кто сидит за ним — не разглядели сразу, так как перекрыли им путь здоровые, даже по их меркам, пацаны в белых рубашках, галстуках и пистолетах. Такие обвешанные упряжью и железом быки.
Стоят, сопят и твердят одно:
— Нельзя!
Амфибии возмутились в ответ:
— Вон там и там, пацаны, пулеметы ДШК стоят. Покрошат вас в морскую капусту, которую потом скормят местным коровам, которых потом мы зарежем на шашлыки и которые мы с удовольствием съедим, если через пять минут не дадим отмашку своим на берегу, что все чисто.
Почесали подбородки быки и расступились, чтобы показать на секунду своих хозяев. И видят офицеры — сидят за шикарным столом пьяные в дым пожилые господа со знакомыми лицами, на амфибий даже не смотрят. Теперь пришла очередь им подбородки чесать. Почесав, побежали на верхнюю палубу, нырнули за борт и поплыли домой.
— Слышь, — рассекая воду, спросил один другого, — ну, этого-то, которого Мерсом кличут, я узнал, а вот второго… Как же его? Трускавец, Сукавец… Нет, не помню. Может, надо было их покрошить, а? Как думаешь?
КОТ-ПРЕДАТЕЛЬ
Люблю ли я котов так, как любите их вы? Да, люблю и пользуюсь их взаимностью. Они признают во мне своего. Особенно в марте.
Пройдя обязательные детские курсы «Притащи в дом кошака, и мама не скажет тебе спасибо», я все же обзавелся к четвертому классу штатным микротигром Шустриком, который научил меня презирать собак. Собак с тех пор я не люблю. Всяких. Шустрик же, переженившись на всех окрестных кошках и выцарапав глаза всем дворовым псам, перебрался со мной в город. Из города он пошел на повышение — в кошачий рай, пытаясь перейти центральную дорогу в час пик, чтобы по обычаю встретить меня из школы. Надеюсь, что там он стал святым Шустриком, покровителем сибиряков.
А вот корабельному коту Секстану не везло с самого детства, хотя рожден он был от животного высшей касты — кошки подволочной крысоядной. Его мама тяжело трудилась в кабель-трассах и отчаянно надеялась на отпуск, предоставляемый по традиции флота за 50 добытых крысиных хвостов, гордо брошенных к каюте старпома. Но хвосты отнимали жадные матросы. Кошка же продолжала верить и охотиться, уходя в отпуск без оставления части один раз в год, чтобы родить котят в офицерской кают-компании. Обучив окрепших детей на учебном крысенке, кошка-мать уводила свое неполное боевое отделение обратно в подволок, чтобы наконец заработать честный сход на берег.
А Секс-котенок в кают-компании прижился. Он был ленив и рыж, но симпатичен. Вы его видели в мультфильме про попугая Кешу. Но таким толстым, живя в гарсунке, он стал не сразу. Толстыми на флоте становятся, только пройдя суровое корабельное обучение правилам «этикета на боевом посту, на верхней палубе и в кубрике», сдав зачеты и оморячившись. И то через два года! А Секс этикет соблюдал не всегда, гадя даже в кают-компании, поэтому зачет от матро-сов-приборщиков не получил и сразу приступил к оморячиванию.
Его посвящение в моряки прошло буднично — озверевший подтирать за ним палубу матрос взял за шкирку и бросил за борт. А мне пришлось его, плавающего в мазуте у правого борта, спасать, вызвав дежурного боцмана с кранцем. Ах, эти плетеные «груши»: что на абордаж с ними ходи, что кошаков вылавливай — универсальны! Секс, к этому времени уже научившийся плавать по-собачьи, немедленно вцепился в кранец когтями, чтобы быть отмытым, накормленным и взятым под опеку вечно скучающим особистом. С тех пор зажилось Сексу, ныне называемому матросами Сексотом, как у Дзержинского за пазухой. Кто ж на него теперь вражескую руку поднимет?! Не ведал только наш особняк, что пригрел у своего горячего сердца, что ниже холодной головы, затаившегося врага.
Ожиревший до состояния сумоиста из сопредельной Японии Секс вальяжно валялся у открытого иллюминатора и снисходительно сплевывал на своих бывших мучителей — матросов, пробегающих по шкафуту с кранцами в руках — корабль уходил в море. А выход в море — это начало корабельного турнира по нардам. И вот, пока корабль пересекал Японское море, в каютах и кубриках стал все чаще раздаваться стук, что особиста крайне радовало.
Фу, господа! Он сам обожал гонять кошу, стуча фишками, и был корабельным чемпионом. А почему? Думаете, что мастер? Нет, когда он увлеченно кидал кости, на пароходе жизнь текла… как в сопредельной Японии: кто-то сакэ начинал кушать, а кто-то уже заканчивал. А Саня «мочил костями» и радовался. Секс лежал рядом у иллюминатора и подсказывал хозяину правильные ходы подергиванием хвоста. Сейчас понятно, что он просто втирался в доверие. Но тогда Саня и Секс выглядели влюбленной парочкой.
Вот и пройдено Японское море, и корабль (почему-то ночью?) втянулся в вечно штормящий и сложный характером Сангарский пролив: слева подмигивал редкими огоньками остров Хоккайдо, справа «наряжал новогоднюю елку» Хонсю. Втянулись, чапаем, борясь с волной и течением, командир на мостике заправляет — матом ругается и беломорину нервно кусает. А внизу — что Хонсю, то и делаю: кто-то сакэ по привычке пьет, а кто-то кошу добивает. Финал! В каюте особиста! Играют сам особист и матрос-узбек за главный приз «Спасибо, товарищ!» В тесной каюте не протолкнуться, двое даже на столе стоят, и лишь Секс валяется на своем законном месте у открытого иллюминатора.
Пас переходит…! Бросок! Шесть кош! Заткнута еще одна дыра! Белые начинают выбрасывать кости! Черные догоняют!
Особист, теснимый узбеком, дрожащей рукой берет кубики, бросает…
— Йесссс! Кошшшш!
До этого индифферентно лежащий на своем месте Секс принял свистящие и шипящие за команду и вместе с хвостом дружно сиганул в иллюминатор. Резко и неожиданно.
Особист подбежал к иллюминатору и заорал:
— Ушел, гад! Шпион! Невозвращенец!
Конечно же, он шутил, ведь поплыл Секс в сторону Владивостока, а не Хоккайдо. В кильватерной струе… метров десять. И далее — к Нептуну. У него он сейчас служит дельфином.
БИТУМ НА МАРСОВОМ ПОЛЕ
— Бодук стар, и я дряхл. Пхит затупился, а кандон совсем не родит! — вздыхал старик Дык, пуская кхой в лазурное небо, — Все ксяу! Где Бак Хо, обещавший другую жизнь?
— А у донти совиет какие буонбаны и линтуев полно! — шептал Дык, глядя вслед проехавшей грузовой машине, пылящей в сторону залива Камрань, — Мне бы четверку линтуев — я бы с кандоном живо справился!
Но машина удалялась, увозя к лазури залива русских матросов.
Сидящий в кузове офицер последний раз взглянул в сторону вьетнамца, переводя взгляд в другую, более оптимистичную сторону — на белый пляж в голубых барашках наката, но успел подумать:
— Бык у него старый, да и сам он дряхл. Плохо все! И где Дядюшка Хо, обещавший ему другую жизнь?
— Тащ, вы это… осторожнее! — привстал на корточках один из четырех матросов, показывая пальцем на бидон в черных подтеках, стоящий справа от сидящего офицера. Поздно, черная жижа уже оставила свою отметину на голубых тропических штанах.
— Какого…! — вскрикнул он, но не продолжил. Лишь достал беломорину, закурил и выпустил дым в лазурное небо.
Прибыв на стенку пункта базирования Камрань, офицер Валера проследил за выгрузкой доставленных бидонов, отпустил машину и пошел на плавбазу «Иван Кучеренко» — выполнять свои прямые и более приятные, чем доставка жидкого битума, обязанности: подавать пар и воду, загружать торпеды и ракеты и пить шило в перерывах со знакомыми механиками с ошвартованных по бортам атомных подводных лодок.
Матросы же, покурив, начали распечатывать бидоны, исполняя приказ комдива, уставшего чистить запылившиеся ботинки. Приказ гласил:
— К утру…дь…стенку…чую…превратить… как у кота…чего…штоб блестела! После подъема флага…тыть…буду всех…ать…аком…как последних солдат на этом…ном плацу! Начальник штаба, план строевых занятий мне на стол к концу дня, пжалыста…ять!
Валера подошел к своей каюте и увидел открытую дверь — гости! На диванчике у иллюминатора сидел крайне приятный человек — доброжелательный и толковый флагмех.
— Тащ первого ранга, чем могу служить?
— Валерий Викентьевич, у тебя шила нет?
— Ну, для вас-то достанем. Сколько надо?
— Одного хватит. Валер, я у себя в каюте буду. Достанешь — принеси, ладно?
— Добро!
Слегка вздохнув, Викентьевич надел на плечо сумку из-под противогаза, сунул в нее пустую бутылку и пошел к старпому получать полкило спирта из своей обильной месячной нормы. Получив, поднялся палубой выше и постучался в дверь флагмана.
Услышав «добро» и открыв ее, увидел капитана 1-го ранга, сидящего за письменным столом в ворохе бумаг.
— Тащ перворанга, вот, пожалуйста! — улыбнулся Валера, вытаскивая из сумки и ставя на стол бутылку.
Флагмех же почему-то прыснул и ударил кулаком по столу. Несильно. Из его глаз потекли слезы.
— Обидел? Мало? Килограмм надо было? — не понимая, подумал Викентьевич.
— Валер, я ШИЛО просил! Такое железное и острое — бумаги прокалывать и подшивать! — заржал морской полковник.
Ссыпавшись в низы, в машинное отделение, смущенный механик нашел сварочный электрод и приказал бойцу срочно превратить его на шлифовальном станке в: «Железное шило! Понял? Железное… острое… с ручкой!» Через пятнадцать минут он уже нес готовый дырокол флагмеху. Принес и смутился повторно, увидев на столе все еще стоящую бутылку.
— Тащ каперанг, бутылку можно забрать?
— Зачем? — улыбнулся тот. — Оставь и вечером заходи. Закуску я обеспечу.
Утром, стоя в строю своего экипажа на блестящем плацу, Викентьевич был мягче разлитого битума, вопросительно прислушиваясь к работе своего внутреннего котла. Очень жарко! Котел явно кипел, так как свистели клапаны в ушах.
— Мирно! К маршу отверженных! На одного ленивого дистанция! Первый корпус прямо, остальные — право на борт! Шлагом арш! — паясничал начштаба.
Первая коробка дружно ударила левой ногой, но так и увязла, вопросительно подняв правую над растекающейся горячей массой. Сразу вспомнились вечерний киносеанс и студент Шурик…
Почему не состоялись строевые занятия, комдиву объясняли долго. Всем штабом. Поняв, тот сам объяснил присутствующим, что такое битум… в бочке… плашмя. И порекомендовал выход из ситуации… раком, но быстрее последнего.
И вот на Марсовом поле, названном в честь расплавленных шоколадок, закипела работа: линтуи, вооруженные лопатами, пахали как бодуки на поле Дыка — медленно и непроизводительно. Битум, закрыв грудью многострадальную вьетнамскую землю, не хотел сдаваться, отплевываясь.
За безынициативной работой черных матросов печально наблюдали стоящие на юте плавбазы Валера и флагмех. Курили, выпуская кхой в лазурное небо.
— Плуг нужен, — сказал капраз.
— А машину дадите? — воспрянул Викентьевич.
Дык не верил своим глазам: по его невспаханному кандону несся русский буонбан с ЧЕТЫРЬМЯ ЛИНТУЯМИ в кузове! «ЗИЛа остановился и выплюнул русского офицера; матросы сгрузили на землю два деревянных ящика и кусок пропиленового конца.
— Дык, бать, плугом помоги! — сказал русский, показывая пальцем на пхит, — А мы тебе мыла хозяйственного и тушенки дадим. И конец… тебе… тоже.
Умный Дык все понял сразу и потер пальцами:
— Кхонг вам. Тра тьен мат! (Нет! Платите деньги.)
Ответ его обескуражил — он не знал значения слова «хрен». Значит, быть торгу…
Показав пальцем на линтуев, вьетнамец сразу определил цену вопроса.
Через два дня Валера привез плуг обратно: он был хорошо заточен, до блеска, и покрашен в блестящий черный цвет.
— Бать, ну, как мои быки? — спросил он у старика, кивая в сторону четырех матросов, заканчивающих вскапывать поле.
— Линтуй совиет — мот нгуой бодук!
— Дык, а я чего говорил? Лучший бык — советский матрос!
ПРО НОГИ В ВОДЕ И ПИВО НА ЮТЕ
Знаете, чего всегда хотелось в море, когда оно в мажоре, а не в минорном буйстве; когда оно ровное как стол и блестящее как зеркало? Чтобы корабль был поменьше — настолько, чтобы можно было сесть на носу и свесить ноги в воду, наблюдая фонтанчики за пятками. Плывешь себе и тормозишь бег корабля ногами. И чтобы камушки были под рукой, которые можно бросать в воду, крича летучим рыбам: «Фас!» Именно так! А еще — сигару в зубы…
А завтрак, обед и ужин чтобы сервировали на юте под тентом. Персонально. Сел ты за стол, взял кружку холодного пива, поднял ее; а тут вестовой из-за спины: весь в белом, с галунами, пробор посередине — подходит и вдруг орет:
— Хватит спать! Тебе на вахту заступать пора!
И ты вскакиваешь, пробив лбом подволок, стираешь со лба липкий пот, прыгаешь через штаны в дырявые морские тапочки, фиксируя себя пилоткой, и бежишь по трапу вверх, судорожно натягивая рубашку. Благо — бежать недолго. Корабль настолько мал, что бегун-спринтер, не успев разогнаться, финишировал бы за бортом. Это — «малыш», или МРЗК (малый, решающий всякие странные задачи, корабль). И вот, ты на мостике, который выглядит, как самый что ни на есть правильный моряцкий мостик с большим деревянным штурвалом, медными переговорными трубами, магнитным компасом и ветром в лицо.
— Тащ командир, шэ-дэ, корабль в точке. Прошу добро стоп машине!
— Добро! «Дон», цели есть?
— Так точно, тащ, пеленг-дистанция, пеленг не меняется, дистанция сокращается.
— Наши чапают? Быстро пришли!
— Нет, американец какой-то — к острову, похоже, бежит. По силуэту — чистый кабелеукладчик.
— Добро! Появятся наши — разбудите.
И стоишь ты, блаженно подремывая на солнце, мечтая о гальке и кружке пива, как раздается крик сигнальщика:
— Наши идут! 120 градусов левого борта!
А что это значит? То, что встречаются два корабля одного соединения, чтобы сменить друг друга в районе; что сейчас встретится масса людей, которые вместе учились, служили и дружили. Поэтому они радуются. А почему не радуется командир? Потому что по приходе в базу его сдаст замполит за массовую пьянку. Но изменить ничего нельзя, невозможно, не по-русски, не по-человечески, стыдно-с.
Вот и ошвартовались бортами: штурмана разобрали штурманов, механики — механиков, боцман — боцмана, лоцман… Откуда там лоцман? Нет лоцмана, зато есть те, кто решает всякие странные задачи. Каюта, броняшка на иллюминаторе, шило на столе, за столом двое обмениваются опытом:
— Петруша, пощупай-ка ты одну сеть!
— Какую? Частота, позывные?
— Ты чего — шпион, что ли, Петька? Не налил, а уже спрашиваешь!
— Будем!
— Так о чем мы?
— Про эту… Ну, часто… ту!
— Ааа! Та была класс! Помнишь? В «Челюстях» сняли, в «Рогах» догуливали, в «Океане»у морпехов отбивали. Только ты молчи! Ладно? Тайна!
— Ну, хоть позывной какой?.
— Ты чего? Вместе же были! Наташкой ее звали! Слушай, кончай ты о делах говорить — давай о бабах, а? Я их пять месяцев не видел!
И вдруг БАБА-Х за бортом, и еще бабах; и все стало светлым вокруг; разноцветные звезды по черному небу летают — это встретились два однокашника — командиры кораблей. Выпили (имеют право, когда все вокруг красноглазые и шатаются в унисон с кораблем) и пошли опустошать запасы арсенала от сигнальных ракет, списывать их за борт.
А потом утро было. Минорное — предстоит расставание, и голова очень болит. Нужны положительные эмоции.
— Тащ командир, буй!
— Сам такой!
— Буй справа на траверзе!
— Зачем?
— А буй его знает!
Точно! Большой белый буй у борта. Очень белый — значит, не наш. Появились положительные эмоции; даже боцман появился. Но без эмоций. А когда приказали ему нырнуть и сплавать к бую — повеселел, хоть и акулы кругом, и до дна 20 минут на трамвае ехать. И что он видит? Буй! Американский, да еще и с радиомаяком. Маяк сняли, а какой-то кабель, прикрепленный к бую, завели на брашпиль, чтобы вытянуть. Крутили долго, и брашпиль устал подтаскивать к себе западное побережье США, к которому другой конец того кабеля был привязан. Но они ж не знали! Да и в Калифорнии подумали, что обычное землетрясение случилось.
А тут радиометрист кричит:
— Вижу цель! Американец идет от острова к нам пятнадцатью узлами!
Командир даже думать не стал:
— Боцман, руби его — от греха подальше.
Булькнул кабель и ушел — километров шесть глубины там уж точно было.
А через полчаса американский кабелеукладчик прибежал — он заходил в конечный пункт, чтобы взять на борт очередную партию оптоволоконного кабеля, который долго и упорно тянул от материка. Ему оставалось проложить всего несколько миль из двух тысяч запланированных…
Но наши ни в чем не признались. Море все спишет.
А может, мне это приснилось, как снятся ноги в воде, летающие рыбы и холодное пиво под тентом на юте? Думаю, что да.
МОЙ ДОМ — КОРАБЛЬ
(семейная игра)
Инструкция по организации внутрисемейной флотской жизни.
Рекомендуется для больных клаустрофобией и взрослых, отягощенных морской болезнью на почве флотских воспоминаний. Женщинам рекомендуется как пособие по укреплению семейного коллектива и повышению личного авторитета сверхсрочнослужащей (служба в рядах семьи — от 3 лет и более).
Ролевое распределение игроков: Тесть — комбриг, Муж — временно исполняющий обязанности командира корабля (3—1-го ранга в зависимости от занимаемой семьей жилплощади одно-трехкомнатной квартиры). Загородный дом считать Тяжелым Авианесущим Крейсером, Теща — старпом. Играющая эту роль не подлежит дисквалификации в интересах сохранения азартности, Жена — совмещает должности помощника по снабжению и заместителя командира по воспитанию личного состава, дети, друзья — личный состав.
Эпизод 1. Оснащение корабля. Подготовка к выходу в море.
A. Организовать построение личного состава на лестничной площадке (в саду) для представления командования и объявления задач. Разослать оповестителей для срочного прибытия остальных членов экипажа (30–50 друзей семьи).
Б. По их прибытии задраить (забить гвоздями) все двери и объявить организационный период. Доложить о выполнении тестю, пьющему во флагманской каюте (отдельной комнате). Выпить с ним стакан и получить распоряжение на пополнение запасов.
B. Организовать пополнение запасов под руководством помощника по снабжению. Помощнику (жене) обойти соседей и уговорить их выстроиться в живую цепь от ближайшего ларька до дверей квартиры (дома). Обеспечить перегрузку топлива и закуски без потерь.
Г. Организовать подготовку внутрикорабельных помещений: ободрать стены до оголения водопроводных труб; выкрасить все в шаровый (серый) цвет; трубы отмаркировать как главную пожарную магистраль красным цветом. Доложить тестю и получить распоряжение о повторной перекраске с грунтовкой. Раздать личному составу кухонные ершики и зубные щетки для выполнения приказания. Дать подзатыльник сыну, нагло называющему «баночку» стулом. Дополнительно объяснить молодому, что такое «сметка, голяк, обрез и русалка».
Д. Выставить вахту, поставив еще трезвую подругу тещи у дверного звонка. Старпому (теще) проинструктировать ее, что при сходе комбрига (тестя) на берег она должна дать четыре длинных звонка. По его прибытии подать соответствующий сигнал и вызвать старпома для встречи.
Эпизод 2. Тренировки и учения.
А. Провести тренировки с женой по управлению своим заведованием: машинная стирка должна осуществляться один раз в неделю. Порошок не использовать, а расходовать только наструганное хозяйственное мыло. Слив льяль-ных вод осуществлять только в ванну во избежание конфликта в чужой экономической зоне.
Откачку грязной воды из ванны за борт проводить скрытно ночью назначенным трюмным (друг Сеня) с использованием велосипедного насоса. Холодильник должна быть выкрашен «слоновкой» и отмаркирован. На двери вывесить список допущенных и амбарный замок. Выдачу продуктов осуществлять в присутствии комбрига и командира. И только им лично! Вахтенным у электроплиты назначить найденного на ближайшем рынке выходца с Востока. Ему же доверить обязанности кока и хлебопека. Объяснить Султанбекову, что плов из овсянки не варится, а варится из перловки, что флотский хлеб выпекается в формах, а не путем наклеивания теста на стенки духовки. Провести тренировки боцманской команды. Привлечь соседних байкеров и рокеров к имитации подъема и отдачи якоря, для чего последние должны звенеть своими цепями и бить кувалдой по крыше. Их же привлечь к имитации боевых стрельб главным калибром. Допуская, что ваша квартира на последнем этаже (или дом с плоской крышей), можно привлечь эту братву на личных мотоциклах для имитации посадки и взлета палубной авиации. Дополнительные удары кувалдой и мат — обязательны! Отработать спуск плавсредств (командирского катера в первую очередь). Оборудовать балкон шлюп-балками и лебедками. Личный «Москвич» покрасить в шаровый цвет, его заднюю часть крыши срезать. Постоянно напоминать, что настоящий флотский в плавсредстве должен стоять даже при спуске с седьмого этажа. Спустив катер (личное авто), начать максимально быстрое передвижение, не предупредив стоящих. Впрочем, можно матернуться на матроса с багром на капоте. Это дисциплинирует. Его падение на асфальт должен смягчить надутый спасательный жилет. Раз в день докладывать комбригу о моральном и физическом состоянии экипажа, проведя телесный осмотр. Хихиканье незамужних подруг жены в строю пресекать! Найдя на теле синяки, заставить признаться в падении с трапа на комингс. Проводя индивидуальные беседы, говорить, что четыре месяца уже позади. Осталось всего три. Письма из дома затерялись где-то в Камрани (во Вьетнаме), но скоро будут доставлены танкером — месяца через полтора. (Не забыть после спуститься к почтовому ящику и поджечь его.) В случае явного недоверия в глазах заорать: «Почему не стрижены?!» — и вызвать пятилетнего сына шурина с садовыми ножницами. Проследить за приведением стрижки в уставной порядок. И главное! Прикажите всем грязно материться все шесть месяцев. Объясните, что это облегчает тяготы флотских будней. Закончив слаживание экипажа и отработку службы, представьте экипажу нового командира в связи со своим переводом в распоряжение штаба для последующего возможного назначения в новую семью… Проводите свой корабль в очередное шестимесячное плавание и, смахнув слезу, смело отправляйтесь пить пиво. Вы свободны и счастливы!
И теперь любой из вас не против хоть всю жизнь служить в военном флоте!'
НАВСЕГДА
13 февраля — именины моего корабля.
Он носил имя «Азия»; мы его называли «Чарли» — «Чарли-Чарли-Браво 493». Это был мой дом долгие семь лет: родной, обжитый, любимый. Любимый многими за красоту, мореходность, жизнепригодность и нелюбимый другими, лишенными всего этого на своих стареющих кораблях. Но что они могли сделать обожаемому детищу вице-адмирала Хурса, который, приезжая во Владивосток, неизменно останавливался на его борту. В эти дни корабль вскидывал на грот-стеньге красный брейд-вымпел и пел от счастья короткими и длинными пятитрелями:
— Папа пришел! Папа сошел!
А суровый Иван Кузьмич виду не показывал, бросая «Азию» в нескончаемые походы, делая ее самым ходящим кораблем того времени в ВМФ. Он доказывал нужность и пригодность этого проекта. Хурс не ошибся, хотя и был «Чарли» рожден не в лучший по флотским меркам день, но оказался фартовым: не потеряв ни одного из членов экипажа, прошел полторы сотни тысяч миль через Атлантику, Индийский и Тихий океаны, однажды едва не совершил кругосветку, когда, обогнув Африку, был направлен в огонь Фолклендского конфликта, но не успел — огонь и Аргентину загасили.
Сегодня они сядут за один стол: Коляныч, Андрюша, Вовчик, Кнюча, дядя Миша, Воробей, Прокопыч, друзья с других кораблей, когда-либо ходившие с нами в походы. И будет у них весело. Так приятно весело, когда душа поет не от выпитого, а от радости видеть родные лица братьев. Они однажды взгрустнут, выпивая третий тост, который, конечно же, первым поднимет наш командир. Но это будет светлая грусть — грусть не по погибшим, а грусть по ушедшему от нас кораблю.
А я позвоню Викентьичу. Он будет ждать.
— Валер, за девочку!
— За нее, родную!
И подниму рюмку со сложенного, еще пахнущего кораблем последнего флага ВМФ СССР, спущенного на «Азии», и выпью. Возьму флаг и поднесу к лицу…
И услышу: ментоловый запах холодной воды бухты Провидения, ванильной отдушки морозных скал острова Шемия, сандалового одора шикарного Оаху, корицы безмолвного зноя экватора, амбры селедочных банок Калифорнийского залива и мазутно-нефтяного «шипра» бухты Золотой Рог. Все это собрано в нем и пахнет домом.
В который раз отгоню от себя глупое желание постирать флаг и попросить жену погладить его. Он посерел, но он чист. Ему нечего стыдиться. Каждая отметина на нем — память. Он как карта тех походов.
Вот маленькая клякса в центре его полотнища — точка в центре океана — 29 севера на 140 востока — скала Софу Ган в цепи архипелага Нампо — хищный каменцый клык, поджидающий ночные корабли. Здесь когда-то пряталась американская подводная лодка «Бэтфиш», охотясь за авианосцами Императорского флота Японии, чтобы всадить веером торпеды в борт отклоняющегося от препятствия «гункана». А теперь «сорен гункан» мчался в сторону Софу, чтобы перехватить американский авианосец «Мидуэй», считающий Японию и все японское, включая море, своей законной вотчиной.
— Вы не должны допустить прорыв авианосной группы через Корейский пролив в сторону Приморья! — кричали приказы из Владивостока, Улан-Удэ и Москвы.
И «Чарли» старался, выполняя их: он рвал воду винтами, делал сеппуку океану своим форштевнем в безумной гонке на время, чтобы успеть разглядеть на горизонте приземистый остроносый силуэт «Мидуэя» и вцепиться в него всеми сенсорами. Устав в изматывающем четырехмесячном походе, он мчался в ночь, веря своему измотанному экипажу, клюющему носом на затемненном мостике, у экранов РЛС, у штурманских прокладчиков. Он гнал самым полным вперед, тщетно пытаясь обойти японский эсминец слежения «Юбецу», легко делающий 19 узлов по правому борту «Чарли», для которого это был почти предел.
Мы подвели тебя тогда, корабль, но ты исправил нашу ошибку. Мы сделали тебе больно, но ты терпел. Прости, что вахтенный штурман пропустил один лист при переходе с карты на карту, продолжая быть уверенным, что впереди — чистый океан; что вахтенный офицер плохо заточил свой карандаш, отчего скала Софу на планшете превратилась в «корабль на ходу, медленно смещающийся влево»; что никто не знал японского языка, когда «Юбецу», заложив 15-градусный поворот вправо, что-то «проханасил» на международном канале связи.
Ты все исправил, мистически заставив старшего помощника почувствовать опасность, и, упав на правый борт в немыслимом коордонате, прошел всего в одной миле от нашей смерти. Ты спас нас всех… Даже японец, восхищенный такой маневренностью «Чарли», вежливо закрыл глаза на нарушение территориальных вод своей страны, списав все на навигационную ошибку.
И призом стала ажурная мачта «Мидуэя», показавшаяся на горизонте после долгих дней этой гонки. Но воды Восточно-Китайского моря не принесли тебе долгожданного отдыха: ты опять мчался по шестибалльному морю, удерживая авианосец на визуальном контакте, ты тяжело прыгал на коротких губительных волнах, давая нам возможность считать самолетовылеты американца, снимать его излучения и, главное, не позволять остаться ему незамеченным для полков дальней авиации, готовых сжечь авианосец по первому приказу.
А потом был страшный треск…
Трещина, похожая на сердечный шрам уставшего от жизненной гонки человека, прошла через твою надстройку — совсем рядом с тем местом, где сидели на боевом посту мои матросы и я. Было больно, я знаю, было очень больно. Эту трещину потом долго заваривали на заводе, но шрам остался на всю твою короткую, но яркую жизнь. Но ты продолжил бег: раненный, почти ослепший из-за того, что «Мидуэй» выключил всю электронику, посадил неспособные летать в такую погоду самолеты и ушел ходом, который «Чарли» дать уже не мог. Выжимая критические 12 узлов, ты все же плелся по следу авианосца и нашел большой корабль с ярко освещенной полетной палубой и высокой центральной надстройкой. Но радость сменилась очередным ударом в сердце: чтобы сбросить со спины «навязчивого русского», американцы подставили тебе танкер, закамуфлированный под «Мидуэй».
Не грусти — это было единственное поражение в твоих многочисленных кампаниях. Это был трагический поход, отразившийся на твоей карьере и вошедший в военно-морской учебник, чтобы не дать американскому флоту повторить подобное.
Ты забыл походы «один против всех» на учения Тим Спирит, Римпак, Асвекс, Коуп Норт, плавание в ордерах «Миссури», «Энтер-прайза», «Нимитца», «Карла Винсона», «Бел-лью Вуда», «Таравы», «Триполи» и десятков других боевых кораблей Тихоокеанского флота США? Вспомни, как уважительно относились к тебе канадские «Рестигуш», «Терра Нова» и «Фанди», австралийские «Дарвин» и «Хобарт», как построилась для приветствия команда джентльменов английского фрегата «Эктив», с которым ты разминулся у Фолклендов, но случайно встретился в Тихом океане.
Мы виделись с тобой в последний раз в жарком июле 1992 года. Ты был, как всегда, красив и ухожен, хотя на борту сохранилась всего треть экипажа. Внутри тебя были непривычная тишина и полумрак. Я зашел на ходовой мостик, дал обесточенному телеграфу «Самый полный вперед» и не стал возвращать его на «Стоп машинам» — я знал, что открытого океана ты уже не увидишь, но не хотел тебе этого говорить. Подошел к бинокуляру и навел его в сторону того балкона, на который, прыгая от радости, выскочила моя жена, заметив с четырнадцатого этажа серый силуэт «Чарли», втягивающийся в бухту Золотой Рог. Я знал, что и этого больше не будет. Все позади…
И тогда я решил сделать то, что собирался сделать давно — залез на фок-мачту под самый клотик, сел на площадку, обнял железо и стал говорить с тобой, мой «Чарли». Те слова — только тебе.
А потом была встреча в моей каюте номер 15. Друзья понимающе посмотрели на мои красные глаза и налили мутной флотской жидкости, от которой я все не мог опьянеть. Вечером мы расстались. Навсегда.
АНКЛСЭМИТИЗМЫ
Пошутил про своих, теперь возьмусь за других — за ВМС США, ибо нет более шалопайского по духу флота, нежели он — US Navy. Не верите? Читайте.
Залп 1
Я не Задорнов, но слежу за ними пристально. Я не пытаюсь обвинить американских моряков в тупости, как это делает наш сатирик, а просто хочу убедить себя и окружающих в том, что нет в их службе и поведении ничего, что отличало бы их флот от нашего. Иногда они нам даже фору дают.
Вот попытайтесь определить, с кем могло произойти следующее.
Глубокой ночью крепко загулявший капитан 2-го ранга возвращается походкой ужа к воротам. военно-морской базы, в которую зашел для отдыха и пополнения запасов его корабль. А в базе объявлены учения, введена повышенная готовность, ворота охраняются вооруженными моряками. «Махнуть через забор? — думает капдва, — Нет, так пулю получить обидно, ибо не изобретена еще каска для мягкого места». А вот и ливень проливной пошел. Помните себя в такой ситуации? А то!
Нашел тогда офицер домик местных жителей — заброшенный и без крыши. Мокро. А рядом собачья будка стоит. С крышей! Там и проспал всю ночь, а утром явился на ковер адмирала — командира соединения.
— Почему, господин-товарищ второго ранга, вы не удосужились хотя бы позвонить дежурному своего корабля?! Я уже не говорю о том, что вы не явились на ПОДЪЕМ ФЛАГА! — заорал командир.
— Товарищ-господин адмирал, там, где я ночевал, не было телефона, — ответил кавторанг, угрюмо уставившись в грязные колени своих испорченных флотских брюк.
Вот еще.
Приятный теплый вечер в чужом порту. Кают-компания, легкий смех со звоном бокалов, переходящий в бурный гогот и визг, — это на встречу с военными моряками пришли активистки местного литературного клуба. Знакомо? А то!
Самая активная из активисток читает стихи про любовь и, зардевшись, просит вывести себя на берег подышать. Укачанную Изольду выводят на пирс сразу три Тристана: командир корабля, старпом и механик. Почему трое? А потому, что старпом держит мадам-гражданку под локти, а его самого под локти подпирают кэп и механик. Уф, по трапу спустились без происшествий!
— Я ж на полкорпуса ближе к цели, чем папа и маслопуп! — радостно думает старпом и, поглаживая нежную женскую спинку, начинает «гнать за флот»! Дама в полуобмороке. Но тут сзади подходит механик, кладет свою медвежью лапу на плечо Изольды и четко докладывает в вопросительной форме:
— А чего ты, мать, не отвезешь Жорку домой и не оттрахаешь его до невозможности явиться на ПОДЪЕМ ФЛАГА?
Изольда в обмороке, но ее приводит в чувство всхлип командира:
— Да! Я вам приказываю! А мои приказы не обсуждаются!
Итак! Слушай приказ по флоту!
В последнее время успешная деятельность крейсера «Рог» (USS Ноrnе) омрачена рядом происшествий. Так, ворвался в пределы частной собственности одной филиппинской семьи капитан 2-го ранга Мейсбауэр (Meisbauer), напугав охранявшую виллу собаку и не оплатив стоимость проживания за ночь хозяевам. Капитаны 3-го ранга Жорж Низкорогов (George Lowhom) и Джон Рейли (John Reilly) ослушались приказа командира крейсера капитана 1-го ранга Длинного (Captain Long), требующего садистфак… сатисфакции. Исправленному верить.
Приказываю! Внимательно отслеживать грубые проступки личного состава ВМС США и помещать их в рубрике «Анклсэмитизмы» (UncleSamitisms).
Залп 2
Хороший был экипаж у фрегата «Иосиф Хьюз» (USS Joseph Hewes), дружный: офицеры — братья друг другу, старшины — отцы матросам, матросы — дети старшинам. И как любые любящие отцы называли старшины матросов ласково, но не «наши поросятки, кролики или зайчики», а «наши палубные обезьяны». Впрочем, это — давняя традиция ВМС США. Но самым любящим отцом на фрегате «И. X.» был главный старшина Вебер. Если добавить в его фамилию одну Ы, то получается зловеще, а так — мил чел, папа «обезьянам». Как любой папа Вебер очень следил за правильным питанием своих детей, поэтому присутствовал на каждом их приеме пищи. «Все лучшее — детям, а особенно — младшим!» — думал он, останавливаясь напротив самого юного матроса, только прибывшего из учебки. Останавливался и не мигая смотрел минут пять ему в рот. Потом, улыбнувшись, спрашивал: «Вкусно, сынок?» Разомлевший от отеческой ласки матрос честно отвечал:
— Да нет, старшина, дерьмо какое-то!
Вебер вскидывал глаза и громко объявлял присутствующим в столовой:
— Ребята, у нас в экипаже завелся дерьмоед!
Ну, а дальше — вы знаете — звучит песня
«Отец сыну» в исполнении Фила Коллинза. Все вокруг рыдают и обнимаются.
А вот кают-компания фрегата «И. X.», и на боковом диванчике, сложив руки на груди, мирно почивает капитан 3-го ранга рогатый. Это не фамилия его — должность командира артиллерийской боевой части. Но почему же он не на своей койке в каюте? Он очень устал, возвращаясь из города. Встретившие его на борту дежурный офицер младший лейтенант Шварц и курсант Лундхольм очень обеспокоились, заметив, что глаза старшего офицера вопросительно смотрят друг на друга, а уставшие ноги стремятся выполнить простейшие упражнения из комплекса физической подготовки: ноги врозь — ноги вместе — присесть — встать. А встать у него не получалось! Вот и зазиповали временно капитана 3-го ранга в кают-компании. Но они же братья! А с кем играть младшим братьям как не со старшим. Переглянулись младшенькие и разбежались: Шварц — в свою каюту, Лундхольм — к боцману Веберу. И вот они присели рядом с сопящим старшим братом и принялись за работу: курсант достал кисточку и белую краску, покрасив ногти спящего, а потом вставил в сложенные руки розу, предварительно покрашенную из пульверизатора в черный цвет; младший лейтенант вытащил фотоаппарат «Кодак» и сделал фотографию.
На следующее утро на борт фрегата прибыл адмирал Кихун для срочного совещания. Сев во главе стола, адмирал увидел перед собой печальное фото на переборке и уже хотел было обратиться к командиру корабля с соболезнованиями, когда слева от себя увидел живого «покойника», хотя и тяжело дышащего и с синяками под глазами, но живого!
Ну а дальше — вы знаете — звучит песня «Я хочу жить вечно» в исполнении Фредди Меркьюри. Артиллерист весело бежит за Шварцом и Лундхольмом, делая странные па ногой; адмирал под руку ведет командира фрегата в каюту, что-то нежно нашептывая ему на ухо.
И не спрашивайте теперь, почему командир «И. X.» кэптэн Буелл был таким нервным — мало того что детвора шалит, а тут еще русские навалились, будто Индийский океан их дом родной, а не наш, американский! А тут еще ему буй в руки дали — новый совсекретный гидроакустический, чтобы испытать в боевой обстановке на них, клятых рускиз. А вот и Рускиз — советский малый противолодочный корабль, заправляющийся от танкера. Йееха — одним буем сразу двух зайцев — записать их шумы и в аудиотеку Пентагона послать. Хорошее дело? Кихун знает!
— Капитан, они типа в дрейфе, не на ходу! Типа стоит ли — рускиз на якоре стоят — вон, у них соответствующий флажный сигнал трепещется, — сказал вахтенный офицер.
И у Буелла задергалась щека.
— Все. Типа молчу, — отшатнулся лейтенант Шварц.
— Лейтенант, малый вперед! Начинаем сближение с русскими. Приготовить буй к сбросу на минимальной дистанции по моей команде!
— Держать руль! Не рыскать! Дистанция?
— 800 метров, тьфу, ярдов!
— Так держать! — орет Буелл, прикрыв щеку рукой.
— Ходовой, вспышка по курсу! Рускиз выстрелил из носового орудия! Есть всплеск по носу, дистанция 50 метров, тьфу, ярдов.
— Лево на борт, обе машины полный вперед! — орет Буелл, — Дать связь с Пентагоном!
— Тащ Пентагон, русские в нас типа пульнули! — докладывает Кихуну.
— Это Москау? Говорит Пентагон. Вы в нас стреляли? — кричит в трубку Кихун.
— Счас спросим! — отвечает Москва.
— МПК «Заброшенный», это Масква. Ты в кокосов стрелял?
— Ни-иккакнет!
— Пентагон, адмирала Кихуна будь любезен. Кихун, не стреляли мы!
— Добро! Буелл, слышал? Не стреляли они! Ты мне кредитную карточку на стол положишь! Данные давай! Буй применил? Применить немедленно!
— Шварц, ты ж не неггер! Слышал? Самый малый вперед! Активировать буй! Сброс по моей команде на дистанции 900 метров, тьфу, ярдов!
— Зачем типа?
— Течением подгонит к рускиз! А когда они закончат заправку — дадут ход. Вот тут мы их и попишем! Буй за борт!
— Акустики? Есть контакт?
— Так точно!
— Вывести на громкую! Что за звон?
— Якорь-цепи русские звенят! Контакт потерян!
— Ходовой, русские спустили катер и подняли буй на борт! — доложил сигнальщик.
— Акустики, что русские говорят?
— Говорят: «Спасибо на… за буй на… и их скорое внеплановое возвращение домой», — доложил старший гидроакустик Чак Митчелл.
— Командир, вас Кихун на связь требует!
— Буелл, у тебя какие карточки есть?
— Ну, «Америкэн Экспресс», «Виза»… А что?
— А то, что ты их все мне на стол положишь! — заорал адмирал.
Читатель, извини за некоторые придуманные диалоги, написанные на основе реальных событий. Я все же уверен, что они были и звучали примерно так же, как их написал я.
Залп 3
День моллюска
Busy as a bee on the Big «Е» — «Тружусь как пчела на “Энтерпрайзе” я». Таков был первый матросский лозунг авианосца «Enterprise».
Но Big «Е» в их устах скоро превратилось в Biggy, палатализовавшись в Piggy и опустившись до просто Pig. Ужасно, что «Свиньей» свой корабль называли не какие-то квазипанки, а благородные моряки, исправно посещающие капеллана. Они же называли гордость ВМС США не иначе как «Enterprison» — «Войди в тюрьму».
Странно, чем им не угодило командование этого блестящего корабля? Оно делало все для развлечения своих матросов, катая их до Берингова пролива посмотреть на айсберги и страшных русских на том берегу, спускаясь на юг для контраста — побомбить ливийцев и поплевать в иранцев. И все это бесплатно, в отличие от Диснейленда, где тебя пугают, а не ты их.
Им не хватало теплоты и душевности в этом узком пятитысячном коллективе. Что коллективу для сплочения нужно? Общие радости, праздники и ритуалы. Ритуалы характерны для племен? Да! Они и были племенем! Диким! Ритуальным!
Ритуал № 1. «Награждение Орденом Синего Носа».
Для этого Piggy должен забраться далеко и высоко на север и пересечь Полярный круг. Если добрался и пересек — заслуживает ордена. Для награждения выбирается молодой матрос, одетый в соответствии со сложившейся церемонией, отработанной годами: матрос должен быть в трусах и спасательном жилете, в левой руке он сжимает банку с синей краской, в правой — кисточку из свиной щетины. И вот среди бела Полярна дня этот член племени должен добраться до самого носа корабля и покрасить его в синий цвет, символизирующий презрение к 20-градусному морозу на верхней палубе. И что странно — многим это удается. Хороший ритуал, нужный! Очень сплачивает… матроса с примерзшим жилетом.
Ритуал № 2. «День моллюска».
А вот для этого Piggy должен забраться далеко на юг и пересечь экватор. Если добрался, то юные члены его племени, называемые «моллюсками», могут стать «черепахами». Вот так они называют морских волков — shellbacks. Это русские — волки, а мы — черепахи! Но стать «черепахой» сложно — надо пройти ритуал инициации.
Утром Biggy шумит как улей, и «моллюски» носятся пулей. На торжественное построение. Вы посмотрите только — они все нарушили форму: верхняя одежда вывернута шиворот навыворот, нижнее белье надето на верхнее, на коленях наколенники.
— Что это?
— Это день моллюска — Wog Day! Отойти всем с прохода — сшибут!
Встав на четвереньки в своем кубрике, «моллюски» должны проползти на верхнюю палубу в корму и закончить свой путь на носу авианосца.
— И всего-то?!
— Отнюдь! Каждая «черепаха» может облить «моллюска» помоями с камбуза, забросать мусором или просто пнуть. А у наших пожарных особая привилегия — им разрешается дать молодому по заду брандспойтом. Легонько, чтобы нарастающий панцирь не треснул. И все! Прополз метров 500 на четвереньках — моряк, «черепах»!
— Нет, я лучше на эсминцы пойду служить.
— Зря. Эсминцы — это надводные подлодки! Их качает, да и в «черепахи» там посвящают так же, только ползти меньше.
— Вот-вот, потому на эсминцы и пойду.
— Слабак! Приходи на смокер — поговорим!
— А это что?
— Товарищеский боксерский матч на юте… «моллюска» с «черепахой»! Как думаешь, кто победит?
Всплеск 4
Плохо все… Тонут и тонут… Тащит их на дно черный адмирал… И помогает ему черный матрос по имени «Морская могила»! Стрррррашно?!
Страшно! Но только не Центру технической безопасности ВМС США! Там четко работают над проблемой забортопадания. И не только написанием новых инструкций! Они используют все технические инновации в области человекоспасения: создали новый спасательный жилет, надувающийся при попадании на него соленой воды, и портативную рацию к нему, позволяющую запеленговать кирдыкнувшегося заборт-ника! 600 долларов на человека! 30 миллионов на весь флот, на все 200 кораблей! Каждому! Но с маленьким условием — выдавать их только тем матросам, которые работают в опасных местах на верхней палубе…
— Весь корабль опасный? Фигня! Почитайте статью лейтенанта Мерфи из нашего Центра!
— Он… не… родственник… того… Мерфи? А?
— Ноу, однофамилец! Но у него смешнее получилось. Читаю: «Спускайтесь по трапу вперед лицом, если у него есть поручни. Если их НЕТ!!! повернитесь лицом к трапу и держитесь за ступени». А? Как?! То-то. Официальное наставление, fuck! Сэйфти!
— А для кого вы их писали?
— Ну, у нас филиппинцев много служит…
— А они понимают английский?
— Не понял…
— Можно еще вопрос? А эти новые жилеты… от морских брызг… не срабатывают у техников авианосцев, работающих в кабинах самолетов?
— Следующий вопрос! Нет? Пошел на фиг!
— Есть!
И скрылся! Ушел за борт.
— 17 октября 1998 года матрос Альфонсо Амос, уроженец Филиппин, сошел за борт авианосца «Китти Хок» в 340 милях восточнее Окинавы. Искали два вертолета и крейсера, фрегат БОХР «Джарвис». Следов не найдено. Падение не замечено…
— 8 ноября 2001 года неназванный матрос филиппинского происхождения сошел за борт все того же «Китти Хока», находящегося в Аравийском море. Подняты вертолеты! Следов не найдено.
— 22 января 2002 года с борта ПЛА «Эш-вилль», стоящей в доке Пьюджет Саунда, отправился в свободное плавание матрос Джеймс Уичт. Бесследно. Центр безопасности ВМС США от комментариев отказался.
— 12 февраля 2002 года очередной неназванный матрос был утащен черным адмиралом за борт авианосца «Джордж Вашингтон», стыдливо проводившего учения у берегов Северной Каролины. Вспотевшие летчики вертолета и самолета Береговой охраны следов матросских прогаров на поверхности не обнаружили.
Но вот пришел 2003 год, и матрос «Морская могила» разбушевался, отводя душу на амфибийных силах ВМС США.
В декабре этого злобного года матрос-филиппинец Роберт Контрерас, находившийся в спасательном жилете на верхней палубе авианосца-вертолетоносца «Беллью Вуд», решил спуститься в гальюн. Он приветливо помахал друзьям, работавшим с ним на надстройке, и весело побежал по трапу правого борта. Но читал ли он наставление лейтенанта Мерфи?! Возможно… А дальше был всплеск. Бедный Контрерас упал в воду лицом вниз и утонул, утащенный черным матросом.
— А жилет? Самонадувающийся? Где?
— У боцмана под замком! Хранились для проведения особо опасных работ!
— Но матрос же был в жилете!
— Йес, но это был старый жилет, надуваемый самим забортопаденцем.
— А что ж он его не надул — метров 20 же было падать!
— Нерасторопный! Не успел!
А сейчас я вам расскажу самую страшную придумывалку про тоже вертолетоносец — про АВВ «Нассау». Это такое Нассау!
В тот ласковый майский день 2003 года вер-толетоносец резал 18-узловым ходом зеркало океана в 900 милях от побережья Вирджинии, возвращаясь домой из Персидского залива. А на его вертолетной палубе матросы играли в любимую американскую игру — футбол. Кто-то подал неловкий пас матросу Дуэйну Уильямсу, и, погнавшись за мячом, азартный афроамериканец улетел за борт! 20 метров пролетели быстро. Вынырнув, Уильямс помахал руками и приготовился к спасению. Спасательный катер спустили через 5 минут; вертолет взлетел через 10, ориентируясь на сброшенные спасательный круг, фальшфейер и футбольный мяч. Через час прилетели еще три. Но матрос исчез бесследно. Но поиски продолжались! Но матрос исчез… еще один! Ровно через двое суток сиганул за борт медбрат 1-го класса Шон Дэйл. Кто ж ночью это заметит! И опять были 72-часовые поиски, рев вертолетов и самолетов, мат капитана 1 — го ранга О'Брайена. Не помогло. А через сутки еще один ушел за борт, но его нашли и спасли.
Хрен вам, черный адмирал!
Вам интересно, кто они — черный адмирал и матрос «Морская могила»?
В апреле 1972 года в 12.00 дня с вертолетоносца «Триполи», идущего пятью узлами по штилевому морю в 24 милях от берега, бесследно пропал матрос Мелвил Сигрэйвз (Seagraves), то есть Sea — море, a Grave — могила. А кто его утащил? Черный адмирал! Это кто? Это — контр-адмирал Джон Уилкокс, командующий 39-м оперативным соединением ВМС США, который в 1942 году держал свой флаг на линкоре «Вашингтон» (44 000 тонн водоизмещения, 220 метров длиной). В тот год линкор, сопровождаемый крейсером «Тускалуза» и двумя эсминцами, шел в Скапа Флоу на помощь британцам. Море было так себе — 5 баллов, то есть штиль для линкора. В три часа ночи сигнальщик сообщил о падении человека за борт. Долго искали — провели сверку экипажа. Отсутствующим оказался контр-адмирал Уилкокс. Что с ним случилось — неизвестно до сих пор. А я думаю — черный матрос помог!
DUM SPIRO SPERO
«Пока живу — надеюсь», — сказал Сенека и определил на долгие столетия философию волевых людей тех галантных времен — времен бронзы и мрамора.
Так, наверное, думал и майор ВВС США Джон Пол Стрэпп, хотя жил во времена алюминия и пластмассы. В том далеком 1948 году он, с трудом влезая в кресло, усаживался в тележку-ускоритель, чему мешал громоздкий экспериментальный костюм, разработанный для первых летчиков реактивной авиации. Его и дорабатывал Стрэпп, на себе испытывая адские перегрузки резкого ускорения, достигая скорости в 1000 км/час за пять секунд. Это можно было пережить. Но, когда реактивная тележка останавливалась всего за 1,4 секунды, майору оставалось только надеяться, что «слон, сидящий у него на груди», — перегрузки в 30 g — не раздавит его.
Сегодня он решил преодолеть «планку» — достичь 31 g! Зафиксировать рекорд должны были шесть датчиков, установленных на реактивных санях. Разгон по рельсам — направляющим, сброс тормозного ковша, брызги воды, опять «слон» на груди, но в этот раз по-настоящему тяжелый и остановка. Собрав щеки с затылка и поместив их на «штатное» место, Джон спросил у техника:
— Сколько g сегодня?
— Ноль… — ответил тот.
— На всех шести датчиках?
— На всех…
— Звоните Эду! Пусть приезжает и разбирается!
Скоро приехал Эд и выяснил, что все без исключения датчики были установлены в направлении, противоположном вектору торможения. Вздохнув, он сказал:
— Если для выполнения работы есть несколько способов и один из них приведет к катастрофе, то всегда найдется человек, который им воспользуется.
Так родился один из главных афоризмов XX века — закон Мерфи… капитана ВВС США Эдварда Мерфи. А майор Стрэпп его упростил до «Если что-либо может быть сделано неправильно, оно будет сделано неправильно!».
Сегодня, когда вспоминают взрыв топливного бака «Аполлона-13» на полпути к Луне, говорят, что причина — число «13»: тринадцатая миссия стартовала в 13.13 местного времени и взрыв произошел 13 апреля 1970 года.
Бросьте! Вспомните капитана Мерфи! Все, что может сломаться, сломается!.
Теперь попробуйте найти несчастливое число в следующей истории.
9 июля 1991 года с борта авианосца «Авраам Линкольн» (бортовой 72) в свой сотый полет взлетел экипаж самолета-заправщика KA-6D «Интрудер» (бортовой 515) из состава 95-й штурмовой эскадрильи ВМС США. Пилотировали «танкер» два лейтенанта: Марк Баден — командир и Кейт Галлахер — штурман-оператор. Тот день был двадцать шестым днем рождения ирландца Галлахера.
Нашли число «13»? Нет, потому что все случившееся далее подпадает исключительно под закон Мерфи!
Итак, взлетев, экипаж «зеленых ящериц» (Green Lizard — 515) занял эшелон 2400 метров при скорости 415 км/час и начал нарезать круги над авианосцем, ожидая самолеты своего авиакрыла, нуждающиеся в дозаправке в воздухе. Заканчивая третий круг над «Линкольном», экипаж самолета решил проверить подачу топлива из подвесного бака, в котором все еще оставалось 500 килограммов. Подачи не было — заел клапан. (Помни закон Мерфи!) Когда пилот танкера, следуя инструкциям, начал бросать машину вверх и вниз в попытке перегрузками открыть упрямую железяку (и опять Мерфи!), раздался громкий хлопок. Повернув лицо вправо, Марк Баден вместо приветливой улыбки своего штурмана увидел… пустоту, а взглянув вверх, наконец увидел… друга-ирландца сидящим верхом на кокпите. Согласитесь — ужас?! Нет, ужас — впереди…
Галлахер сидел в кресле верхом на фонаре самолета, в плексигласе которого зияла огромная зазубренная дыра. Лицо и голова несчастного были оголены; его щеки раздувались так, как будто в его рот был вставлен пожарный брандспойт и подача воды включена. Внутри самолета оставались только ноги штурмана, болтающиеся как игрушка-талисман в кабине такси. Присмотревшись, пилот Баден был поражен еще более: ремни не удерживали его друга — они были автоматически отстегнуты, как это случается при катапультировании; Галлахера удерживали в кресле только захлестнувшие его грудь стропы парашюта. Счастье, что Баден не знал, где его купол — «потухший» шелк висел на хвостовом оперении, не дотянувшись до рулей высоты всего несколько сантиметров. Счастье и то, что штурман подавал признаки жизни: он пытался удерживать голову, но вскоре сдался под мощным напором воздуха и уронил ее на плечо. Лицо его, если можно было назвать лицом надутый противогаз, стало белеть. И это стало окончательным сигналом к действию: Баден перевел ручки сектора газа в нижнее положение, выпустил закрылки и щитки воздушного тормоза, постепенно доведя скорость почти до скорости сваливания — 290 км/ час и сообщил на авианосец об аварийной ситуации — частичном катапультировании члена экипажа. Авиадиспетчер «Линкольна» тихо и печально спросил:
— Штурман — в кабине?
— Нет, только его ноги, — ответил пилот.
На другом конце линии раздался стук — это упал в обморок диспетчер авианосца, представивший забрызганную кровью кабину и падающую в океан верхнюю часть туловища штурмана.
«Интрудер» начал делать плавный разворот, находясь в 14 километрах на траверзе авианосца. Оказавшись в 10 километрах от кормы корабля, Баден запросил разрешение на аварийную посадку — времени не было: голова Галлахера была неподвижна, его лицо позеленело.
Когда самолет вышел на глиссаду, находясь в пяти километрах от авианосца на высоте всего 90 метров, пилот начал верить в удачу — ноги Галлахера шевелились. Значит, он все еще жив!
Но закон Мерфи… Он забыл о нем! Внезапно начало запотевать лобовое стекло, когда до посадочной палубы оставалось совсем немного. Баден включил обогрев и, когда стекло очистилось, увидел, что «Линкольн» начал циркуляцию влево!!! Идти на второй круг он не мог — это убило бы его штурмана, поэтому, круто довернув влево и едва не свалив самолет, Баден «поймал» красный огонь системы визуальной посадки авианосца, выровнял «Интрудер», сбросил газ и плюхнул самолет задолго до первой линии аэрофинишеров. Держа переднюю стойку в воздухе, он дождался захвата троса хвостовым гаком и вздохнул с облегчением — прочно опутавшие Галлахера стропы не дали тому упасть грудью на «ножи» разбитого плексигласа. Баден вскочил со своего сиденья и бросился к другу. Когда тот прошептал: «Я уже на палубе?», Марк понял, что все позади.
Последующее разбирательство показало, что:
— катапультное кресло штурмовика было изготовлено в Англии в 1963 году и у него ни разу за 28 лет не менялся механизм отстрела;
— из-за принудительно созданных перегрузок сломалась прижимная пружина кресла, которое резко приподнялось и пробило фонарь самолета;
— поднятие кресла инициировало срабатывание пиропатрона и часового механизма катапульты, выпустившего парашют;
— кресло, пробив кокпит, поднялось недостаточно высоко, чтобы дернуть трос включения стартового двигателя катапульты.
Капитан Мерфи был бы доволен: этот случай подтвердил его теорию, — а на всех без исключения американских «Интрудерах» срочно поменяли механизмы катапультирования.
Верил ли Мерфи в удачу? Этого мы не знаем…
ЮЭС НАВАЛЕННЫЙ
Иstoryя
Неустанно хочется писать об американском флоте, ибо…
Абы нельзя не писать о молочном брате, который хотя и катается на более совершенном авто, более удачлив в бизнесе, но в душе — такой же охламон. Ну, сосал ты левую грудь (пик Коммунизма), а он — правую (пик Капитализма) — молоко-то одно в районе Твин Пике — нефть. И спирт один — что в виски, что в водке. Вот здесь-то настоящая борьба за лидерство и начинается! Дашь фунт гидромотиватора на грудь, и все — ты впереди планеты, если найдешь ее глазами в вертящемся параде. Найдя, надо еще и приземлиться штатно или нештатно. Штатно — это в Казахстане или во Флориде. Нештатно — это в Сингапуре или в Малаге.
Оба приземлились в Малаге. Нештатно. Так говорилось в циркуляре командующего, который однажды, в далеком 87-м году, довелось прочесть.
Командующий вспомогательным флотом ВМС США сидел и писал. Писал и вздыхал. Вздыхал и вспоминал. Вспоминал свою лейтенантскую юность. Рука тянулабь написать о веселой попойке в японском баррио, что за углом ворот военно-морской базы Йокосука, а тяжелый адмиральский погон подглядывал из-за плеча и требовал строгости поведения и наказания.
Поэтому приказ вышел сухим, но все равно веселым. Вобла — она тоже сухая, но размочишь в пиве — весело.
Написал и вызвал адъютанта:
— Джордж Стивенович, вы, голубчик, пошлите сей циркуляр в открытой радиосети. Думаю, русским тоже полезно будет почитать.
Русские почитали, но ничего полезного не нашли, зато посмеялись:
— Шкертня! Гордон Чарльзович, бывало, искуснее поступал: засечет нашу лодку в Аляскинском заливе и шлет открытую благодарность своим противолодочным силам — нам намек про болт с резьбой. А мы намек понимаем: заглотили американцы подставу — можно разводить. А тут — надрались два моряка?! П-ф-ф… Шкертня! Хотя… сообщите в ГлавПУР — пусть встретят этот танкер.
Этот танкер вспомогательного «черного» флота СССР уже вышел из Малаги и взял курс на родину, которая ему нравилась. Не нравились только замполиты, которые от нетерпения прыгали на причале и посылали «молнии» за горизонт:
— Когда на судне последний раз проводилось партсобрание?
— Застрелился ли секретарь парторганизации танкера-предателя?
— Есть ли родственники за границей у провинившегося коммуниста-алкоголика?
— Как допустили швартовку в иностранном порту борт о борт с кораблем ВМС США?
Как допустили? Просто: стояли на топливном причале этого испанского порта, когда буксир приволок и поставил к левому борту ЮЭС Нэйвал шип — танкер ВМС США. Можно, конечно, было его баграми оттолкнуть, но постеснялись. Только приказали вахтенному на юте стоять спиной к империалисту. А империалисты приказали своему вахтенному стать лицом к Вашингтону, к коммунисту — спиной.
Обе стороны сделали трагическую ошибку, бикоз моряки чувствуют все спинным мозгом. Хордовые они и гибкие. Даже политически, если с флотским пьешь. А «пьешь» они спиной слышат.
Вот и американский вахтенный стоял и вдруг, вот ведь, услышал спиной:
— Дринк-дринк-дринк, — якорь-цепи будто звенят.
Нет, ничто не звенело. Это у русского вахтенного были пальцы разведены на 10 сантиметров, а между ними разряд электрический, горящий неоновой рекламой «Дринк Столишная!» Это у русских такой софт-дринк. Нет, сов-дринк. А американцы рекламопадкие. Сэйлор улыбнулся и отрепитовал флажным семафором из пальцев:
— Ньет проублем. 30 мин-нет watch оувер. Хер кам. Эй, и «Столишная» не забудь!
— Понял, брат! — ответили пальцы русского.
Через тридцать две минуты коммунист, сиганув через леера, уже разливал сов-дринк в каюте империалиста, оказавшегося корабельным радистом.
Выпили? Конечно же! За «холодную войну», за здоровье Рэйгачева, за море (три раза) и за баб (семь… на каждого). Нет, песняка не пели — недосуг, так как устроили порносуг. Что ж наш подумал, увидев видеомагнитофон в каюте обычного сэйлора? А кассеты какие!!! Он подумал:
— Счас и я его удивлю!
И добавил:
— Джей Джонович, добро на мой шип!
На своем шипе он достал большую банку с прозрачной жидкостью.
— Таежное виски! — сказал коммунист и поджег налитый стакан для демонстрации качества.
— Джоныч, давай!
Джоныч дал, и планеты закрутились. Перед его глазами кружились яркие звезды испанского неба, сливаясь в кольцо вертолетного винта. Когда слились, он забылся… где он.
А был он в страховочной сетке под трапом своего танкера. Удачно упал — мимо моря. Потом были вызовы в каюту капитана, построение команды на юте и вот теперь еще и приказ командующего: «Категорически запретить общение с экипажами советских кораблей. Провинившемуся радисту снять все денежные премии и запретить сход на берег на месяц».
Командующий поставил точку и вызвал адьютанта:
— Джордж Стивенович, принесите-ка мне карту Токио — район Йокосуки. Пора проверить готовность наших сил в Японии.
Найдя на карте ту улицу и то старое баррио, адмирал улыбнулся украдкой, как лейтенант.
БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ
Общеизвестно, что Бог благоволит морякам, имея под боком ярого лоббиста флотских — святого Николая. Кто не верит — приведу доказательство…
Встретились как-то пехотинец, авиатор и военмор за чаркой и стали горячо обсуждать извечный вопрос — какой из видов вооруженных сил почетней, важней и нужней. Ни уговоры, ни доводы, ни битье лица не помогли прийти к консенсусу. И обратили они взоры в небеса, и взмолились: «Боже, рассуди нас!» И расступились облака, и опустился к ним на стол, брезгливо перебирая лапками в луже пива, голубь белый со свитком в клюве. Развернули свиток алчущие и прочли:
«Всему личному составу вооруженных сил
Служебная записка
Товарищи рядовые и офицеры!
Все виды вооруженных сил являются равно почетными, важными и нужными для службы своему Отечеству.
Капитан 1 — го ранга запаса Бог Всевышний». -
Но, как всякий истинный флотский, и БоГ допускает разгильдяйство и халатное отношение к выполнению своих обязанностей, чему есть немало примеров.
В тот день еще молодой и полный сил капитан 2-го ранга Бог явно расслабился и не заметил бардака, происходящего в низах на его заведовании.
Далее — реальная история, незаслуженно покрытая слоем пыли.
8 сентября 1923 года из военно-морской базы Сан-Франциско вышел отряд боевых кораблей в составе 14 эсминцев, возглавляемый флагманским кораблем «Дэлфи», для суточного перехода в военно-морскую базу Сан-Диего. Корабли трех дивизионов эсминцев (31-, 32-и 33-го) ВМС США встали в строй кильватера и ходом в 20 узлов начали резать океан курсом строго на юг. Прочапав весь день, к вечеру американские эсминцы имели на траверзе мыс Ар-гуэлло (там сейчас расположена знаменитая авиабаза Ванденберг, с которой производятся испытательные пуски всякой межконтинентальной, Противоспутниковой, противоракетной и прочей противогадости). Здесь отряд решил подвернуть на ост и пройти вдоль береговой черты через пролив Санта-Барбара, не сбрасывая скорости. Зачем, непонятно?! Есть же прямой путь мимо острова Сан-Николас: путь с приличными глубинами и не столь плотным судоходством (особенно в те годы). Здесь-то их и поджидали плотный туман и тупость штурмана головного корабля (позже он объяснял случившееся не своей ошибкой, а влиянием подводного возмущения, вызванного землетрясением в Токио!!! произошедшим за неделю до этого. Боец!).
В 21.05, через пять минут после поворота на ост, «Дэлфи» на полной дури (20 узлов) выехал на берег в районе Хонда Пойнт (не японская ли диверсия!), за ним послушно влетел на рифы эсминец «Ли» — и пошло, и поехало! «Флотский цирк приехал», — думали окрестные фермеры. Едва не срезав корму «Дэлфи», на пляж выскочил эсминец «Янг», отброшенный в сторону еще работающими винтами флагмана. Следом пропороли прибрежные скалы «Николас», «Вудбь-юри», «Фуллер» и «Чэнси». Думаю, что командир соединения удовлетворенно крякнул — эсминцы выстроились в линеечку!
— Но, где же «Сомерс» и «Фарагю»? — подумал он и вздохнул с облегчением: два запоздалых эсминца под предупреждающий вой корабельных тифонов, как под аплодисменты зрителей, грациозно сели на камни (но схалтурили, так как смогли впоследствии самостоятельно слезть с камней и отойти от берега). Итого: 9 эсминцев «пошли на сход на берег», 7 из них так там и остались! Форевер!! И сейчас там!!! Вчера, во всяком случае, были там. Позже они были вычеркнуты из списков ВМС и проданы (кому? Нептуну?) за 1035 зеленых США.
Капитану 2-го ранга Всевышнему было задержано присвоение очередного звания…
ЛЮБЛЮ АВИАНОСЦЫ
Люблю авианосцы — эти узаконенные пиратские острова, воплощенные мечты Жюля Верна. Они плавают, как предсказывал великий француз, но пока не летают. И слава богу! Но скоро научатся, и тогда анекдот о порхающей корове станет страшной явью. Очень близко уже…
Раньше я любил наблюдать за их стремительным полетом над волной и, ступив на землю, продолжаю следить за их похождениями, сравнивая.
Вот когда-то было так:
— Ради всего святого, Гарри! — недоуменно воскликнул Габриэль, — Ведь мы вернулись всего два месяца назад. Как они умудрились спустить все, что привезли из Пуэрто-Белло, за такой короткий срок?
— Ты же знаешь ребят, — посетовал Морган, — женщины, выпивка…
Стало:
28 апреля 2002 года на морской порт Австралии Перт обрушился «ураган» — авианосное ударное соединение во главе с атомным авианосцем «Джон Стеннис», возвращающееся домой после шести месяцев похода. По пути заглянули в Австралию — для снятия стресса.
Местный дом свиданий «Лангтриз» перевыполнил годовой план, успев обслужить пять с половиной тысяч «морских волков». Но по требованию работниц «конвейера», от которых начал валить дым и запахло паленой резиной, администрация «предприятия» вынуждена была его закрыть и занять оборону.
Еще было и так:
Картахена — самый богатый город на материке — считался наиболее укрепленным из всех городов побережья, и даже Морган признавал, что взять его будет намного тяжелее, чем Пуэр-то-Белло. Но добыча обещала быть такой богатой, что при одном упоминании города в глазах пиратов появлялся жадный блеск. Имея мощный корабль во главе флота, они считали, что город уже у них в кармане.
Стало:
В апреле 1999 года к австралийскому порту Хобарт подошел атомный авианосец «Карл Винсон». И город вздрогнул! В радиусе 6 миль от побережья размеренная жизнь гражданского населения была парализована: машины орали сигнализацией и отказывались заводиться, ворота частных гаражей «хлопали ресницами», опускаясь и поднимаясь с непонятной строгой периодичностью. А периодичность эту задавала мощная радиолокационная станция авианосца: мазок — ворота пошли вверх, другой — закрылись, еще один — заорала сигнализация. И все просто — для взятия города нужен всего лишь мощный корабль. Куда ж мощнее? Ему надо просто появиться и взять город.
Случались у буканьеров и казусы:
Покинув Моргана и не имея никаких конкретных планов, дю Буа провел несколько недель, бесцельно бороздя прибрежные воды Эспаньолы и пытаясь придумать нечто такое, что принесло бы ему славу и заставило других пиратов взирать на него с уважением и восхищением, а Моргана поставило в глупое положение. Однажды ранним утром вахтенный матрос разбудил его и сообщил о том, что на горизонте появились паруса испанских кораблей.
Случались они и у современных каперов:
— Вахтенный офицер, усилить наблюдение за выходом из Сан-Диего! По всем признакам «Карлуччо» собрался в море.
— Есть! — ответил я — Сигнальщик, смотреть в четыре глаза!
«Карлуша», «Винсоняра», «Винстон» — вспомнились прозвища, которые мы дали авианосцу «Карл Винсон». Навел бинокуляр на Норт Айленд и сразу увидел размытую горячим воздухом, но читаемую квадратную надстройку с вращающимся «чемоданом» РЛС. Она постояла минут десять и поплыла. Ждем. Сейчас под мостом появится мачта, потом — корпус, как это бывает при выходе из Сан-Диего эсминцев и крейсеров. Нет, этот «слон» показался сразу и весь. Не узнать невозможно, хотя очертания корабля пока абстрактны — нарисованы шариковой ручкой школьника, мечтающего о море. Через пять миль проявится во всей резкости, как фото в реактиве. До нас как раз пять миль. Ждем — не убежал бы только по скорости на север или юг.
— ПЭЖ, двигатели в немедленную готовность!
Вспомнилось прошлогоднее унижение, когда весь флот ловил «Карлушину» тень, выключившую связь и посадившую авиацию на борт на весь период марафонского пробега от Сан-Франциско до Японии. Тогда мы уже только в Сангарском проливе на входе в Японское море успели взять его, готовящегося начать массовый подъем авиации для нанесения учебного удара по Приморью.
А сейчас мы под Сан-Диего, чтобы не дать «Винсоняре» «развести очередной бандустан на мирных просторах Тихого океана».
— Всем кораблям в районе, вызывает военный корабль США на выходе из Сан-Диего! — укрепила нашу уверенность в завтрашнем дне бортовая станция «Рейд». Лежащие неподалеку американские рыболовецкие траулеры вызов «вояки» проигнорировали.
— Корабль по моему курсу в пяти милях, отзовитесь! Вызывает авианосец «Карл Винсон»!
Это уже нам. Посмотрел в сторону старпома:
— Отвечать?
— Давай!
— Ю-эс-эс «Карл Винсон», отвечает корабль по вашему курсу. Перейдите на канал 11 для дальнейшей связи, — вставил трубку в гнездо и несколько раз нажал на кнопку, пока не высветилась цифра «11».
— Спасибо, сэр! Пожалуйста, сообщите, не видите ли вы советский корабль в своем районе? — вынырнул на новом канале «Карлуччо».
— Нет, шкипер. Только рыболовецкие суда под американским флагом. Можете спокойно следовать взятым курсом.
— Спасибо за помощь, сэр! — обрадовался авианосец, — Сообщите тип вашего корабля.
— Вспомогательное Военно-морского флота. Конец связи, — побыстрее закончив ненужные расспросы, отправил трубку на свое место.
«Винсон» заметно прибавил ходу и через 15 минут уже проходил по нашему левому борту всего в полумиле. На его мостике стоял обалдевший вахтенный офицер, уже не ждущий ничего хорошего от столь приятно начинавшегося дня.
Я опять посмотрел на старпома.
— Давай! — улыбнулся он.
— «Карл Винсон», удалось ли вам найти советский корабль? — очень серьезным голосом спросил я.
— Советский корабль, говорит командир авианосца. Прекратите любые попытки выхода с нами на связь! — голос адмирала звучал как голос вампира, наткнувшегося на связку чеснока.
Позже «Винсоняра» посадил на борт авиацию с Норт Айленда, Ле Мура и Аламеды и убежал в сторону Японии, но мы уже знали, как и куда он пойдет и даже когда он возвратится домой через многие месяцы.
Люблю авианосцы! Нежно…
[1] Траверз — направление, перпендикулярное курсу корабля.
[2] Мица — облегченная «неуставная» летняя фуражка.
[3] Краб — морская кокарда.
[4] Рында — корабельный колокол.
[5] Пелорус — площадка под пеленгатор на крыле ходового мостика.
[6] Секстан — астронавигационный прибор для определения места.
[7] Shit (англ.) — дерьмо.
[8] Бульба — каплевидное обтекаемое утолщение корпуса в носовой подводной оконечности корабля, предназначенное для снижения волнового сопротивления.
[9] Скайскрепер (англ.) — небоскреб.
[10] Мерная миля (линия) — район для проверки максимально развиваемой кораблем скорости и его шумности.
[11] ЗАК «Вулкан Фаланкс» и «Голкипер» — зенитные артиллерийские комплексы ближнего радиуса действия.
[12] «Корсар» — штурмовик А-7 ВМС США.
[13] Норт Айленд — остров на входе в военно-морскую базу Сан-Диего.
[14] Задробить — прекратить (официальная флотская команда).
[15] Выйти на редан — двигаться с отрывом корпуса от воды.
[16] Кабельтов — 0,1 мили (морской) — 185,2 м.
[17] «Гарпун» — противокорабельная ракета ВМС США.
[18] РТС — радиотехническая служба.
[19] Лонг Бич — военно-морская база в районе Лос-Анджелеса.
[20] Ахой! — Ahoy! Приветствие, принятое в ВМС США.
[21] РЭБ — радиоэлектронная борьба.
[22] Кап — крышка, люк.
[23] Капраз — капитан 1-го ранга (жаргон).
[24] «Терра Нова» — эсминец ВМС Канады.
[25] Шхериться, шкериться — прятаться (морск. жаргон.).
[26] Валенок — вертолет (морск. жаргон).
[27] Mayday! — официальный международный сигнал бедствия.
[28] Йокосука — военно-морская база ВМС США в Японии.
[29] РТМ — название одного из типов советских подводных лодок.
[30] КВВМУ — Калининградское высшее военноморское училище.
[31] Разуха — сменная форма одежды в подплаве.
[32] FUBAR — изнасилованный до полной неузнаваемости.
[33] FUBAB — невозможно поверить, до чего изнасилованный.
[34] Названия американских межконтиненталь- ных баллистических ракет.
[35] ГКП — главный командный пост.
[36] Альпак — флотская куртка.
[37] «Асрок» — противолодочная управляемая ракета.
[38] America the beautiful — «Америка прекрасная», песня Рэя Чарльза.
[39] Holy shit! — Святое дерьмо! (амер. жаронг.).
[40] Биг фиш (big fish) — большая рыба.
[41] Каплей — капитан-лейтенант (морск. жаргон.).
[42] ОУС — отдел устройства службы.
[43] Шило — спирт.
[44] Лагун — миска.
[45] Субик Бэй — база ВМС США на Филиппинах.
[46] Nucking FAVY — fucking NAVY.
[47] Команда, подаваемая при падении человека за борт. Флаг «Червь» обозначает человека за бортом. Спускается только после спасения упавшего.
[48] СРЗК — средний разведывательный корабль.
[49] Гарсунщик — вестовой в кают-компании.
[50] Дежурный по низам — мичман или старшина, помощник дежурного по кораблю.
[51] Заложить за шкентель — выпить (морск. жарг.).
[52] БЧ-5 — механическая боевая часть.
[53] Чалки — швартовые канаты.
[54] Шэдэ — широта и долгота.
[55] «Волга», «Дон» — корабельные РЛС обнаружения надводных целей.
[56] Бугель — принятое обращение к военным кораблям.
[57] Тифон — корабельная сирена.
[58] Сухая стирка — выбор наименее грязной одежды из общей кучи, приготовленной для стирки.
[59] БЧ-1 — штурманская боевая часть.
[60] Гюйс — матросский синий воротник.
[61] Названия самолетов палубной авиации ВМС США.
[62] Ро-ро — ролкер, разновидность сухогруза.
[63] Большой Сид — смена обеспечения на корабле, заступающая на выходные (морск. жаргон.).
[64] Крестовик — вид медузы.
[65] Традиция флота — предоставлять отпуск за 50 пойманных на борту крыс. Доказательством являются их хвосты.
[66] Владивостокские рестораны «Челюскин», «Золотой Рог», «Океан».
[67] Щетка, веник, тазик, швабра (морск. жарг.).
[68] Вице-адмирал Хурс — начальник разведки ВМФ СССР.
[69] Гункан — военный корабль, Ханасу — говорить (японск.).
[70] ГлавПУР — Главное политическое управление ВС СССР.
[71] US Naval ship — вспомогательное судно ВМС США.
[72] ПЭЖ — пост энергоживучести корабля.