От автора
Родился, учился. Потом еще учился.
После первого курса Родина сказала: «Пора отдохнуть. Бери академотпуск. Ты нужен Вооруженным Силам».
Умудрился быть одним из последних студентов, отслуживших в Советской Армии по полной программе.
Вскоре после армии неудержимо потянуло на Запад. Сверился с картой и убедился, что родной Калининград и так расположен на крайнем западе России. Пришлось перебираться в Калифорнию.
Для местного населения мои воспоминания о Советской Армии оказались слишком экзотичны. Слава богу, нашелся www.bigler.ru. Оказалось, не я один такой…
О РОЗОВОМ СЛОНЕ ИЛИ ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ РЕМОНТНОГО БАТАЛЬОНА
Вы, наверное, знаете легенду о Летучем Голландце. Очень популярная легенда в Советском ВМФ была. Дескать, есть специальная такая посудина для залетчиков, мотается по морям-океанам, на дембель никого не отпускает. Увидишь такой кошмар — сам на дембель не уйдешь, останешься на сверхсрочную.
Ну, на сухопутье же тоже хочется чего-нибудь такого, элегантно-призрачного. Не знаю, может, в стройбате старослужащие, понизив голос, рассказывали о волшебной лопате, в пехоте — о щедром поваре или еще тому подобную чертовщину. В ремонтном батальоне 1-ой танковой дивизии была легенда о Розовом Слоне Т-72. В отличие от всего вышеперечисленного, эта легенда имела под собой твердую почву.
Эта история имела место быть холодным январем 1988 года. Несколько недель назад из Добелевской учебки в первую роту прибыла группа из восьми молодых механиков по ремонту бронетанковой техники. Волею судьбы, на ремонт танков попал единственный молодой специалист, остальные сумели рассосаться: кто-то в кочегарку, кто-то в писари, кто-то в водители. Младший сержант Саша в учебке научился ходить в караулы, подметать плац и лихо произносить «Здравия желаю, товарищ сержант!» Танками в учебке совсем не занимались, поэтому все, что молодой специалист знал о танках, сводилось к смутному «оно большое и тяжелое» и вызывало смешанное чувство уважения и страха перед могучей машиной. Сашины учителя-наставники, старший сержант Федя, и сержант Макар, искренне удивлялись сашиной отдаленности от любой техники и боролись с этим, метко швыряя в молодого механика гаечные ключи. Иногда, для разнообразия, ключи применялись на ближней дистанции путем ударения по неловким пальцам.
Однако невысокая скорость обучения молодого механика взывала к другому подходу. И Федя и Макар понимали, что пока они не сделают из этого недоразумения Механика, на дембель их никто не отпустит. Поэтому на молодого бойца посыпались сарказм и подколки. Этот поток внезапно прекратился после того, как…
Я не знаю, может, кто-то где-то когда-то красит танки. Может, кисточкой, акварельными красками. Может быть. Не видел. В рембате этим не развлекались. Танки даже и не мыли. Задача ремонтника была, чтобы танк ездил, а как он выглядит — ну, извините…
Поздним вечером Федя лениво осмотрел танк и сказал Макару:
— Слушай, танк мы скоро закончим, если Шурик ничего не сломает. А как такой танк выпускать? Ты посмотри, грязный, обшарпанный… Стыдно.
— Не сломаю, Федя, — из-под танка раздался голос молодого механика, который не выныривал на поверхность последние часа три.
— Молчи, чудо студенческое… Завтра будем красить танк. Тебе задание — помыть.
— Как?!
— Ну, как-как… Не маленький, небось. Земляничным мылом.
Саша появился на поверхности и внимательно посмотрел на Федю. У того на лице не было ни малейшего признака улыбки. «Земляничным мылом?! Он с ума сошел… И хозяйственным сойдет… А где я столько хозяйственного мыла найду?!! Да и вообще, как я на танке на мойку попаду?!!» Последнюю мысль Саша высказал вслух. Макар вопросительно посмотрел на Федю:
— Да, Федь, погорячился ты. Ночью на танке… Его и из бокса не выпустят. Пусть он танк просто спиртом протрет и загрунтует.
— Спиртом??? А где я….
— Молчи, карась. Пойдешь к дежурному по части, прапорщику Селиванову, попросишь два ведра спирта. Пошли в казарму, Федя, холодно. А ты смотри, чтоб к утру…
Молодой механик остался один. Час ушел на отковыривание особо здоровых комьев засохшей грязи. Потом он сходил в дежурку, поговорил с прапорщиком и очень быстро вернулся в бокс, потирая ушибленную грудь. Грунтовать… Чем? Как? Так, в казарме недавно полы красили, банка краски осталась… Такая мерзкая, коричневато-красная… Картины художники чем-то подобным грунтуют, вроде… А танк? А хрен его знает. Маловато такой банки будет… Ага, там же в казарме три банки белой краски есть. Остались после того, как прапорщик Грищенко унитазы пытался покрасить… Смешаю, авось хватит. Завтра все равно закрасим нормальной защитной краской. А красить? Ну не кисточкой же… Водитель летучки, Олег, спросонья не мог понять, чего от него хочет Саша. Подогнать летучку к танку? Подсоединить воздушный баллон? Помочь что-то там покрасить? Ладно, пошли…
Усталые бойцы закончили грунтовать танк и вернулись в казарму за несколько часов до подъема.
Утром после развода первая рота пошла строиться в боксе. Последним вошел командир роты. Строя, как такового, не было. Плотная толпа бойцов облепила танк, который стоял справа и был почти готов к выпуску. Отчетливо пахло свежей краской. Старший сержант Федя бился в конвульсиях у самой двери боксов. Сержант Макар с диким матом бежал за кем-то, швыряя в этого кого-то всем, что попадало под руку — от гаечных ключей до собственных сапог. Старший лейтенант разгреб толпу, пробрался к танку и обомлел. Грозный Т-72 стоял, блистая нежно-розовым окрасом. Краски не хватило на пушку, поэтому цвет ее напоминал о том, что это — боевая машина, а не детская игрушка. До построения какая-то сволочь успела остатками белой краски нарисовать на башне вместо номеров беленькие цветочки.
Вся рота отдирала не успевшую, к счастью, намертво засохнуть краску наждачной бумагой. Потом особо отличившиеся — Федя, Макар и стахановец Саша — в противогазах терли танк растворителем. Ремонтники спешили закончить до появления зампотеха батальона. Поэтому, когда танк отправился домой в танковый полк, местами были видны розовые пятна — как семейные трусы из разодранных штанов. После этого старые сержанты прониклись уважением к начинающему механику и посодействовали в распространении легенды о Розовом Слоне рембата. Отголоски этой легенды среди танкистов дивизии Саша встречал еще целый год после того, как сам стал Старшим Механиком.
ПИНОЧЕТ РЕМОНТНОГО БАТАЛЬОНА
Четвертая рота в нашем рембате официально занималась ремонтом радиостанций. Интересная была рота… Два солдата, семь или восемь прапорщиков и командир роты, капитан. Никто не видел этих солдат работающими, они вечно куда-то спешили с озабоченными лицами, прижимая к груди паяльники (по-моему, они даже спали с паяльниками). Похоже, их основной целью было избегать нарядов, прятаться от начальства и вообще, сливаться с окружающей средой. Прапорщики исправно тащили наряды, заведовали никому неизвестными складами, трансформаторными будками и каптерками, в меру выпивали и ничем особым не прославились. Но речь не о них, а о командире четвертой роты, капитане Пиночете, прозванным так за свое пристрастие к темным очкам. Знаете, есть такая порода людей типа старухи Шапокляк: все, что им надо от жизни — это сделать гадость своему ближнему. А есть другая порода, которая все время нарывается на неприятности в результате козней вышеупомянутых шапокляков. Капитан Пиночет сочетал в себе оба этих свойства. Не было в ремонтном батальоне человека, подобного капитану Пиночету, способного тщательно, с любовью, создать крупные проблемы на свою задницу.
Довелось мне однажды пойти в наряд помдежем. Дежурным по части заступил он, капитан Пиночет. Сразу после развода я понял, что беды не избежать, и начал молиться, чтобы беда была по возможности локального масштаба. Я лично прошел по всем постам (дежурные по ротам, КПП, парк) и напомнил о повышенной бдительности. (Самый распространенный ответ был: «А не пошел бы ты со своими советами…») Вечером капитан Пиночет отправился проверять территорию батальона. Проверял он очень тщательно, часа два вместо обычного для нормального офицера получаса. Вернулся капитан с обхода очень довольный, потирая руки и насвистывая, и сразу начал что-то писать в журнале дежурства. Нормальный офицер просто предупредил бы провинившегося командира или одного из сержантов этого подразделения. Я понял, что чей-то залет состоялся, и стал гадать, кому из офицеров не повезло на этот раз.
Ночь прошла на удивление спокойно. Утром капитан Пиночет вышел на крыльцо встречать командира батальона подполковника Карандашова. Капитан браво отрапортовал:
— За время моего дежурства происшествий не случилось, за исключением…. Вечером мною обнаружено нарушение в парке: не опечатаны боксы с 41-го по 46-й!
Подполковник нахмурился и зашел в дежурку. Мы зашли за ним. Карандашов уселся на стул дежурного и стал внимательно читать его журнал. Наконец, комбат резко повернулся к капитану:
— А что, товарищ капитан, чьи это боксы?
Пиночет наморщил лоб и вдруг побледнел.
— Четвертой роты, товарищ подполковник… — упавшим голосом доложил он.
— Так… А кто у нас командует четвертой ротой?
— Я, товарищ подполковник… — совсем осипшим голосом доложил капитан.
— Так почему вы, трах-тарарах, не опечатали вчера боксы?!
— В наряд заступал…
— А ваши прапорщики?!
— Печать у меня была…
Подполковник побагровел и повернулся ко мне:
— Сержант, выйди, покури.
Я вышел на крыльцо и закурил, размышляя, как все это скажется на мне. Из дежурки донесся львиный рык комбата, слышный не только на крыльце, но и за пределами батальона:
— Товарищ капитан, вы идиот! Вы хоть понимаете, что вы сейчас сделали?! Да сколько вам лет?! Кто вас в капитаны пропустил?!
Из дежурки донеслось неразборчивое бормотание капитана.
— Вот в Чили Пиночет, так Пиночет, до генерала дослужился, диктатором стал! За что только вас солдаты так прозвали? Не Пиночет, а даун какой-то!
Неразборчивое бормотание капитана.
— Товарищ капитан, я вас снимаю с наряда! Сегодня заступите опять! Нет, не весь наряд, а только дежурного по части! Вы хоть понимаете за что?
— За не опечатанные боксы… — услышал я голос капитана.
— Нет, это невозможно! — закричал комбат, и я услышал, как в дежурке хлопнула дверь.
Встрепанный подполковник выскочил на крыльцо, закурил, и мотнув головой в сторону дежурки, обратился ко мне:
— Не, ну ты видел?! Ведь он так ни хрена и не понял!
ИСТОРИЯ ОДНОГО ДЕМБЕЛЬСКОГО АККОРДА
Я думаю, нет, я просто уверен, что одна из причин завоевания Руси татаро-монголами в 13-м веке ускользнула от ока многочисленных исследователей. Наверняка, многие проблемы Древней Руси могут быть логично объяснены, если принять за данное, что среди русских дружинников были приняты дембельские аккорды. Сделал Добрыня какой-нибудь перед дембелем крепостную стену, предварительно медов старинных укушавшись, и ушел в княжеский запас; через месяц стена рассыпалась по бревнышку, пришли татары и монголы и взяли беззащитную крепость голыми руками. Или подковал Алеша Попович триста лошадей, да уехал в свою деревеньку Старые Гадюки на дембель, весь в аксельбантах поверх кольчуги и с дембельской берестой за пазухой. Через два дня дружинникам выступать, а подковы отваливаются от копыт лошадиных, так как означенный Алеша вместо гвоздиков для ускорения процесса подковы на пластилин посадил.
Весной 1989 года наследникам Добрыни и Алеши в ремонтном батальоне довелось неоднократно поддержать славу предков. В начале мая зампотех батальона, майор Тросик, вознамерился обнести ремонтный парк бетонной стеной. Старый деревянный забор, усеянный осколками бутылочного стекла поверху, наверняка был возведен древними пруссами для защиты от тевтонских рыцарей. Поэтому местами он расшатался, и несознательные ремонтники ходили в самоход без малейшего труда. Согласно ведомости утруски и усушки ГСМ нашего зампотыла, бойцы умудрялись выкатывать бензин сквозь эти дырки цистернами. По замыслу зампотеха, рембатовская стена должна была не хуже берлинской защитить завоевания социализма в ремонтом батальоне. Стратегический просчет майора Тросика заключался в том, что для ускорения и удешевления процесса решено было доверить возведение стены группе дембелей из первой роты.
В пятницу прапорщик Грищенко привел четверых заматерелых дембелей к выделенному участку:
— Вот, хлопцы, ваши 300 метров. Здесь лежат железные столбы, там — бетонные плиты. Здесь — песок, там — цемент. Копаете ямы под столбы, столбы бетонируете, к ним на крюки подвешиваются плиты, крюки завариваются. Срок — вам решать, как сделаете, так уволитесь. Молодых с КМБ не трогать. Вопросы? Разойдись!
Поставив задачу, товарищ прапорщик удалился навстречу полувыходной субботе. Бойцы решили приступать немедленно, ибо дембель — это, товарищи, дембель, каждая минута на счету. Работа началась с совещания. Основной вопрос: отпустят ли их действительно после окончания стройки. Леша сказал:
— Если бы проект исходил от прапорщика, то ну его нафиг. А тут — от зампотеха… Майор все-таки…
Олег напомнил:
— Саша тоже от зампотеха аккорд получил: водомаслогрейку отремонтировать. Двое суток корячился, сделал лучше, чем Дворец Съездов, а его ротный обратно на танк поставил. Саша к зампотеху, а зампотех притворился, что не понимает, о чем речь…
Решили, что не может же зампотех каждый раз солдат накалывать, должен же хоть когда-то слово держать. А забор строить — всяко легче, чем под БМП валяться. Да и время до дембеля быстрее пролетит.
В пятницу вечером солдаты успели разметить места под ямы и начать копать. В субботу они вскочили при первом хриплом крике дневального и ломанулись в парк. Половину ям пришлось переделывать, так как вечером из-за наступившей темноты намеченная линия забора вылезла на шоссе. Ямы были выкопаны, и тут бойцы столкнулись с проблемой: выделенного им цемента для бетонирования столбов не хватало. А прапорщика до понедельника не будет. Военный совет постановил: прапорщика не ждать, цемент равномерно распределить между всеми столбами. Ямы углубили, основание столба засыпали камешками и песком. Все это утрамбовывалось лично сержантом Лешей. Затем наносился раствор, очень аккуратно, дабы не пролить ни капли драгоценного цементного материала. Нет, раствор замешивался согласно нормам. Вот только заливался он не глубже 2–3 миллиметров… Зато выглядело это действительно железобетонно.
В воскресенье на бойцов упала еще одна проблема. Дежурным по парку заступил опальный капитан Пиночет. Дежурными по парку всегда заступали прапорщики; единственным исключением был этот капитан, назначаемый на сей пост лично комбатом в виде наказания. Пиночет старался следовать букве закона. Воскресенье — выходной. Хотите делать забор — делайте, но кран-стрела из боксов не выйдет. Точка. Пришлось плиты таскать и устанавливать вручную.
Но всем страданиям приходит конец. В понедельник утром забор гордо возвышался над парком. Дембеля-заборщики докрашивали разведенными в воде остатками цемента особо нагло выглядывающие из-под столбов участки песка. Прапорщик Грищенко не верил глазам. А говорят, на дембелей рассчитывать нельзя… Какие молодцы! Прапорщик любовно осмотрел все триста метров забора. Похвалив бойцов, он сел на перевернутое ведро, закурил и прислонился спиной к забору. Леша в отчаянии закричал:
— Товарищ прапо…
Но было поздно. Трехсотметровый забор удивленно сказал «Ууупссс…», передернул железобетонными плечами, и в полном соответствии с принципом домино с грохотом откинулся на спину.
Изумленный прапорщик лежал на горизонтальном заборе, судорожно сжимая зубами сигарету. На грохот прибежал зампотех. Он с тоской оглядел поле боя, помог подняться прапорщику и спросил:
— Никого не придавило?
Прапорщик мрачно ответил:
— Придавило. Мы на развалинах табличку установим: «Тут похоронены надежды на дембель»…
Ребята уволились только через полтора месяца. Плиты пришлось по одной вручную красть по ночам из соседней части, так как половина старых плит побилась в хлам. Наверное, их тоже лепил какой-то дембель на свой аккорд.
КАРАУЛЬНЫЕ ХИТРОСТИ
Ноябрь 1987 года. Рембатовская учебка в Добеле, тогда все еще Латвийской ССР. Мы уже младшие сержанты, но из-за начинающейся борьбы за независимость Латвии в войска нас не отправляют. Довольно тревожно, спим в одежде, готовность если не номер 1, то номер 2 (не помню эти степени тревоги). Целый батальон новоиспеченных младших командиров… Чем занять? В караул, через день на ремень! А в караулах проверки почти каждую смену. Вы хоть знаете, что такое, 4 раза в день поспать по 20 минут? Мы полтора месяца ходили, как сомнамбулы, с одной мыслью: спать!
…На своем посту номер 2 младший сержант Саша уже давно оборудовал уютное местечко: пожарный щит. Ляжешь туда, кошмой пожарной накроешься, не дует — красота! Только можно ведь уснуть и проворонить разводящего или проверку. А с этим у нас сурово — в дисбат, может, и не отправят, но во второй роте одному лычки перед строем сорвали. Поэтому надо создать систему раннего оповещения. Саша был гуманитарий, поэтому вместо сложных инженерных конструкций он решил использовать психологию. Лучше, если проверяющий сам о своем приходе объявит. За боксом нашлась пустая консервная банка. В полтретьего ночи Саша поставил ее на асфальтовую дорожку, идущую между боксов, упал за свой пожарный щит и закемарил.
Начальник караула, капитан Петров, вместе с разводящим старшим сержантом Егоровым на цыпочках проникли на территорию второго поста. Часового не было видно.
— Щит проверим, — прошептал капитан старшему сержанту. — Только тихо, не спугни.
— Спит ведь, гад такой, — подумал Егоров с ненавистью, — а мне за него капитан абзац устроит.
В это время капитан свернул на боковую дорожку, ведущую к пожарному щиту. Прямо посередине дорожки аккуратно стояла консервная банка. Забывшись, капитан разбежался и ударом профессионального футболиста впечатал банку в железные двери бокса. Грохот… и крик часового из-за пожарного щита:
— Стой, кто идет!!!!
— Начальник караула… С разводящим… Разводящий, твою бабушку! Егоров! Егоров!
…Старший сержант Егоров даже не ржал, он булькал, хрюкал и попискивал, привалившись к стенке бокса, не в силах выполнить очередную команду часового и осветить лицо. Капитан Петров всплеснул руками и присоединился к нему. Часовой Саша терпеливо ждал с автоматом наизготовку.
ЛЕГКО НА СЕРДЦЕ ОТ ПЕСНИ ВЕСЕЛОЙ
В то далекое время, когда в СССР еще не было MTV, любил советский народ развлечь себя песней. И Советская Армия пела громче всех. И даже были Краснознаменные хоры, оркестры и ансамбли. Впрочем, сейчас речь не о них, а о суровой серой повседневной строевой песне, которая лилась из миллионов служивых глоток, невзирая на наличие слуха и голоса. А уж хочешь петь, не хочешь — твои, солдат, проблемы. Пой! А то после вечерней поверки не скоро спать попадешь…
Не был исключением и наш ремонтный батальон. Каждый вечер (если не повезло тебе загреметь на полигоны) — вечерняя поверка. Затем — прогулка. Не с девушкой прогулка, а строем, поротно. И с песней! Традиционно, дембеля компромиссно ходили строем перед сном, но рот не открывали. Обычно дежурному по части этого было достаточно, так как неплохо пели те, кто призывом помладше. В нашей первой роте были аж два запевалы (хорошо пели, черти!). Ну и слабосильный хор подмяукивал в ногу. Главное ведь не результат, а участие…
Но в тот вечер совпали две неприятности. Первая (поменьше) — оба запевалы отсутствовали по причине наряда (как и еще полроты, преимущественно младшего призыва, естественно). Вторая неприятность заключалась в том, что дежурным по части заступил капитан Пиночет. Пиночет никаких компромиссов не признавал, и никакие отмазки не пропускал. И вот, после 55-ти минутной поверки (стандартная поверка занимала 15–20 минут) первая рота пошла. Молча. Как белогвардейские цепи в психическую атаку. Пиночет решил обидеться и рявкнул:
— Первая рота, стой! Почему без песни?!
Голос из строя:
— Запевалы в наряде, товарищ капитан.
— А меня не колышет! Крутом! На исходную, марш!
Пришли. Пошли опять. Пиночет скомандовал:
— Песню!
Неуверенный шатающийся дискант проблеял первые две строки о трех танкистах. Рота угрюмо молчала, и дискант поперхнулся.
— Первая рота, стой! Кругом! На исходную, марш!
История повторилась, только на этот раз первая рота угрюмо не спела «Моя столица, моя Москва». Пиночет налился бурой краской.
— Издеваетесь?
— Никак нет, товарищ капитан, запевал нет, слов не знаем!
— Издеваетесь… Так, весь батальон будет стоять и ждать, пока оборзевшие деды первой роты не споют нам песню. Первая рота, кругом! На исходную, марш!
Остальные рембатовцы начали ворчать. В основном, про чудаков в капитанских погонах, но были и сознательные голоса, требовавшие от первой роты не валять дурака, спеть этому долбо… гм, дежурному по части, и уже пойдем, наконец, в казарму, так как время позднее.
— Разговорчики! Первая рота, марш! Первая рота, стой! Ну?
Сержант Дима сказал:
— Ладно, мужики, хорош, давайте споем уже и пойдем отсюда.
Сержант Лёша резонно возразил:
— А кто петь будет? Ты хоть одну песню знаешь? Нет? И я — нет. Да и западло… Затравит он нас сегодня. В общем, спокойной ночи, малыши.
Сержант Саша оживился:
— Есть идея. Споем. И не западло. Я запою, вы подхватите. «Спокойной ночи, малыши» в детстве все смотрели? Первая рота, шагом марш! Песню запевай!
И первая рота пошла. Хрипловатый, но громкий голос начал, еще несколько голосов подхватили.
Пиночет заулыбался: победил! В это время из строя второй роты раздался первый неуверенный смешок, быстро переросший в дружный смех. В третьей роте начали аплодировать, что капитан отнес на счет своего умения убеждать. Кто-то из эваковзвода начал подпевать, вторая рота подхватила и вот в ночи над батальоном, ширясь и крепчая, полилась бодрая, с лихим подсвистом, бессмертная песня:
О ДРУЖБЕ НАРОДОВ В РЕМБАТЕ
Прошу не рассматривать этот рассказ как разжигание, стравливание и т. п. Сам являюсь представителем нац. меньшинства, так что не корысти ради…
1988 год. Начало Карабахского противостояния. По Вооруженным Силам сверху вниз покатились директивы об усилении партполитработы, разъяснения национальной политики ЦК КПСС и т. п.
В наш ремонтный батальон прибыл целый полковник, замполит 1-й танковой дивизии. На политзанятия согнали весь рембат, включая поваров, почтальона и прочих блатных служивых. Меня, к моей радости, зампотех достал из замороженного танка и отправил в теплый клуб. Замполит батальона майор Кукушкин лично прошел по всем каптеркам и прочим нычкам. Из бани он пригнал заматеревшего дембеля-банщика, ефрейтора Курочкина. Как оказалось, это была не просто ошибка, но грубый политический просчет.
Как обычно, майор Кукушкин вылез на трибуну, толкнул речугу о происках империалистов и предоставил слово полковнику из штаба дивизии. Полковник повторил тезисы о происках империализма и заговорил о несокрушимой дружбе народов. Надо сказать, что в нашем рембате на 120 человек (включая офицеров и прапорщиков) служили представители 32-х различных национальностей. Поэтому полковник ярко и коротко описал многовековую дружбу латышского и туркменского народов и перешел к опросу присутствующих бойцов:
— Вот вы, товарищ ефрейтор, поднимитесь сюда, — и палец полковника уперся в Курочкина.
Майор Кукушкин побледнел и беспомощно посмотрел на командира первой роты, где официально числился Курочкин. Ротный, старший лейтенант Ковалев, вздохнул, вынул блокнот и приготовился писать объяснительную.
На трибуну тем временем поднялся сияющий, как олимпийский рубль, Курочкин. Полковник по-отечески задушевно спросил его:
— Вот вы, товарищ ефрейтор, знаете, представители скольких национальностей служат в вашем славном рембате?
Курочкин задумался, улыбка исчезла с его лица. Парень он был неплохой, но в своей бане за последние полгода одичал совершенно. Газеты он использовал только в туалете, не для чтения. Телевизора в бане не было. Про Славу КПСС он подзабыл… Наконец, Курочкин опять заулыбался:
— Три нации служат!
Майор Кукушкин закрыл глаза рукой и отвернулся. До пенсии ему оставался год, который майор хотел бы прожить мирно, без изматывающих бесед с дивизионным начальством. Старший лейтенант Ковалев начал писать свою объяснительную. Полковник насторожился и попросил уточнить. Курочкин бойко начал:
— Русский… нерусский (оживление в зале), — тут Курочкин замолчал, пошарил глазами по залу, взгляд его остановился на старшине роты, прапорщике Грищенко, — и один хохол есть!