Из открытой ванной комнаты доносились булькающие всхлипывания и завывание. В огромной светлой комнате, обставленной со вкусом, присущим только очень богатым людям, были открыты все окна, сквозняком легкие шторы вытянуло на шумную улицу, и они развевались. Где-то вдалеке сигналил клаксон, и пронеслась скорая, оповещая весь город о своем движении.

На полу валялись разбросанные вещи, битое стекло перемешалось с землей, высыпавшейся из горшка, валялись две бутылки от шампанского Дом Периньон, большое зеркало в позолоченной раме было разбито. По маленькому журнальному столику с резными ножками были рассыпаны таблетки. Мужчина лет тридцати с хорошей фигурой надевал рубашку и одной рукой пытался застегнуть пуговицы, в левой руке у него дымилась докуренная почти до фильтра сигарета. Пуговицы упорно не поддавались, он нервно затушил окурок о мраморную столешницу, мгновенно натянул брюки и ловким движением застегнул ремень. Из ванной истерическим охрипшим голосом вопила на французском языке девушка, возраст которой было трудно определить из-за растекшейся по лицу косметики, из одежды на ней были только трусы. Она сидела на полу с согнутыми и раздвинутыми в коленях ногами. Руками она держалась за голову.

— Я ненавижу, ненавижу тебя! Будь ты проклят, я выброшусь, я умру! Мне душно, открой окно! Не смей уходить! Не смей, слышишь! Будь ты проклят! — И что-то еще, но было неразборчиво из-за вновь накатившей волны рыданий.

Мужчина, прыгая на одной ноге, надел второй носок, впрыгнул в туфли и выскочил из квартиры как ошпаренный, хлопнув тяжелой дверью.

Сделав глубокий глоток свежего воздуха, мужчина, стоявший на улице д'Альже, достал из кармана брюк пачку сигарет и закурил. С последнего этажа доносились угрожающие вопли, и полетел на проезжую часть мужской пиджак.

— Ах да, пиджак забыл, блин.

Мужчина ловким прыжком подхватил летящий пиджак, мимо него секунд через пять пронеслась машина.

— Надо прогуляться, — не глядя на окно, из которого кричала голая женщина, сказал сам себе мужчина, все прохожие смотрели на неё.

Он шел решительным шагом, куря на ходу.

Полетт! Как же она меня достала, с самого детства она была неврастеничкой. Что ей вообще от меня надо? Ей что, любовников не хватает? Как же ее ненаглядный шейх из Арабских Эмиратов, который ей снимает дорогущую квартиру в центре Парижа? Раз в месяц его посещения ее вполне устраивают, можно в другие дни пользоваться другими игрушками. А кто игрушка — я или она. В нашем случае, скорее, ей был я. Она мучила меня с самого детства, когда я еще был мальчиком и не вполне хорошо разговаривал на ее языке. Она в первый же день нашего знакомства на очередном кастинге, куда привела ее мать-наркоманка, закатила мне истерику, когда на ее вопрос: «Кто красивее — я или вон та девочка?» — я честно ответил, что та! Она действительно мне больше понравилась, она была ниже ростом и брюнетка с грустными зелеными глазами, мне такие и сейчас больше нравятся, чем идеальной красоты Полетт. В свои двадцать девять лет она выглядела грациозной ланью с огромными, на пол-лица, синими глазами… Он вспомнил, как она, маленькой субтильной девочкой с прозрачной кожей, через которую, казалось, можно увидеть ее насквозь, получила внушительную оплеуху от своей мамаши, когда не прошла пробы моделей на какой-то показ. Она упала на пол и заплакала. Я подал ей руку, чтобы она встала, с тех пор и началась наша странная дружба. Мать, которая с раннего детства ее использовала, чтобы заработать на дозу, и в прошлом которая тоже имела отношение к этому бизнесу, слава богу, уже лет восемь, как умерла. Оставив Полетт навсегда истеричной девочкой, пристрастившейся к транквилизаторам и страдающей анорексией.

Француз, думающий на русском языке, на ходу прикуривая сигарету, вышел на улицу Сент-Оноре.

«Сегодня вечером надо ехать к Луи, туда нельзя ехать одному, надо взять с собой кого-нибудь. С тех пор как выяснилось, что у Дидье рак, он сам не свой. Мне на него больно смотреть. Надо взять кого-нибудь для поддержки». Подходя к улице Камбон, он вспомнил про Аннет, она его всегда выручала в таких ситуациях, может, и сегодня выручит? С надеждой он решительно повернул направо и вышел на нужную одну из самых дорогих улиц в мире. На узкой улице, вдоль которой были припаркованы автомобили, было не очень многолюдно. Там и тут мелькали в витринах логотипы дорогих брендов. Думая, как начать с Аннет разговор, ведь они после их последней встречи не виделись полгода, он подошел к светло-пастельному четырехэтажному старинному дому с резными барельефами, остановившись с другой стороны улицы и глядя на приоткрытый рот лепной девы над цифрами тридцать один, начал проигрывать предстоящий разговор. Снова закурив, он заметил невысокую, но хорошо сложенную девушку с упругой задницей в черном брючном костюме, в светло-бежевых лаковых туфлях и с небольшой бежевой сумкой на ярко-золотой цепочке через плечо. Она, как завороженная, смотрела на витрину, в которой на золотом манекене было надето ярко-красное платье. Вроде она уже стояла, когда он подошел.

Хоть бы Аннет была на работе!

Так, он придумал речь, выкинул окурок и двинулся к входу, девушка стояла, как оцепеневшая. Замедляя шаг и поравнявшись с ней, он повернул голову направо, чтобы посмотреть на ее лицо. Четко выраженный профиль с подтянутым подбородком, небольшим совершенно прямым носом с кончиком, по-детски чуть задранным вверх. Совершенно ровная спина, можно было подумать, что на ней под пиджаком корсет. Высокая грудь второго размера — это он мог определить сходу, ему такие нравились. На правой руке, придерживающей сумку, не было обручального кольца. Лицо ее было чересчур бледным без грамма косметики.

«Парижанка», — подумал он про себя и, сам не зная, почему, заговорил с ней.

Девушка ответила не сразу, пришлось повторять дважды:

— Бонжур.

— Бонжур, — ответила она, рассеянно улыбнувшись, повернув ко мне лицо.

«Лет тридцать, ну, может, чуть больше», — мгновенно оценил он. Игриво широко открытые зелено-карие глаза весело засверкали на солнце, любопытно разглядывая меня, она сняла сумку с плеча и взяла ее перед собой в обе руки.

— Почему вы не входите внутрь?

По-мальчишески открытая улыбка сползла с ее лица. Она сосредоточилась, будто что-то вспоминала.

— Я есть немного шмотреть, — ответила она мне погодя.

«А, туристка, ну конечно, в праздник тут можно увидеть только туристов», — подумал я.

— Откуда вы?

— Из России.

О, русская, прикольно, у него в голове начал рождаться совершенно безумный план.