Девчушки испуганно жались к ногам Леи и громко безудержно рыдали, вымочив слезами подол её платья. Она гладила растрёпанные головки младших сестёр, стирала с пухлых щёк крупные слёзы, шептала ласковые слова, но помочь им ничем не могла. Мирцея решила отправить ненужных ей во дворце детей Палия к их родственникам. Первыми уехали к матери в Сенторию Орсула и Марсия, а сегодня настала очередь этих сиротинок.

Сердце сжалось, и глаза защипало от выступивших слёз. Теперь она оставалась во дворце одна – последняя дочь Палия. Последнее бельмо на глазу у нынешнего Повелителя.

Её старшая сестра Мистака уже пять лет, как была счастливой женой Вайдуса Тидора, наследника всех богатств Ланджлании, и готовилась в скором времени подарить ему третьего ребенка. На этот раз все надеялись, что родится мальчик.

Стронтуб Вермокс, поседевший и постаревший за последнее время и растерявший свой щегольской вид, топтался у двери, терпеливо дожидаясь окончания затянувшегося прощания. В душе он был рад не столько тому, что дети его беспутной дочери Кронарии будут воспитываться в его доме, сколько кругленькой сумме с пятью нулями, прописанной в договоре, которую Повелитель обязался отдать за каждой из дочерей Палия в качестве приданного.

Лея опустилась на колени и, вытирая с мордашек безостановочно льющийся поток, зашептала:

– Солнышки мои милые, ну, не плачьте. А знаете что! Я скоро приеду к вам в гости! И привезу в подарок самые красивые куклы, которые только найду в Остенвиле! Скоро штормы утихнут, и кораблики навезут из Солонии много-много разных интересных вещичек. Я обязательно выберу вам что-нибудь очень-очень занимательное…

Старшая Синтия, хлюпая носом и размазывая по щекам откуда-то взявшуюся грязь, пробасила:

– Не хочу я твою куклу! Дай слово, что привезёшь мне маленький меч! Только настоящий, из железа!

Лея удивлённо посмотрела на девочку. Рослая и развитая не по годам, она скорее напоминала мальчишку, для чего-то засунутого в девчачье платье. С вечно ободранными руками и коленями, Синтия терпеть не могла девчоночьи забавы, зато бесстрашно скакала на маленьком пони, доводя до сердечного приступа свою няньку.

«Как же она похожа на отца! – Девушка погладила густые непокорные волосы на круглой лобастой голове. – Они уже начинают темнеть. И упрямая ведь, как отец…» Вздохнув, Лея улыбнулась:

– А меч-то тебе зачем, милая моя? Ты же не воин.

Девочка насупила бровки и зло выпалила:

– Я хочу быть воином! Вот возьму меч, сяду на пони и поеду убивать всех, кто маму мою убил!

Лея вздрогнула. В своей сжигающей всё внутри ненависти к Кронарии она просто забыла, что эта высокомерная холодная стерва, мимоходом растоптавшая её счастье, была для девочек обожаемой мамой.

– А я хочу куклу! – тоненьким голоском, слегка охрипшим от рыданий, заявила Порсия. Одетая в серое дорожное платье, мешком висевшее на её худеньком тельце, она капризно надула губки и топнула ножкой. – Хочу! И чтоб волосы у неё были длинные и кудлявые, а глаза молгали, и она могла плакать! И колона у неё должна быть. Из золота!

«Ну-у, маменька родненькая… Только недавно ведь говорить научилась – и на тебе, „колона из золота“!»

– Будет, будет из золота! – Лея легонько подтолкнула переставших рыдать девочек к деду, который ловко ухватил их за руки и живо вывел в коридор.

Утиравшая глаза Млава показалась из-за ширмы и начала наводить в комнате порядок.

– Боги милостивые, а ты-то что ревёшь?

– Так сиротки ведь… жа-алко… – Прислужница хлюпнула носом. – Несладко, поди, без отца-матери-то…

Лея грустно улыбнулась и отвернулась к окну:

– Тогда и меня пожалей. Я тоже ведь сиротка. Ни матери, ни отца…

Млава ойкнула и испуганно уставилась на девушку:

– Ой! Простите, госпожа Лея! Брякнула, не подумавши…

– За что простить-то? Так оно и есть. – Лея развернулась и пожала плечами. – Погоди, вот сейчас Мирцея за меня возьмётся. Но так просто я ей не дамся! Я не сопливая Порсия, чтобы можно было легко спровадить меня к родственникам матери или к сестре. Это отец мог топать ногами и грозиться выдать меня замуж за первого встречного. А тётка – вот уж дудки! И закон здесь на моей сто роне!

Млава, усердно стирая пыль с каминной полки, бросила на неё косой взгляд:

– Вы бы, госпожа, на законы особо-то не уповали. Кто по нашему Закону должен сегодня на троне сидеть? Вот то-то же, а на деле что получилось? Плюнули на законы те, кому дозволено на них безнаказанно плюнуть, и сидит бедная женщина в тюрьме. А может, и того хуже… – Тут голос прислужницы превратился в заговорщицкий шёпот: – Мне нынче Турт рассказал, ну тот, у которого свояк стражником в Саркеле служит, будто два дня назад был самый высокий прилив за последние полгода. А наутро снизу выволокли чей-то труп и тайком свезли его в долину Туманов…

Лея слушала девушку с колотящимся сердцем. Если это так и Эльмы уже нет в живых, то вряд ли внезапно обретённый племянник простит Рубелию это жуткое злодеяние. Неужели никто здесь не понимает, что тогда Нумерию ждёт война?

Провожаемая удивлённым взглядом прислужницы, Лея выскочила из комнаты и быстро зашагала по коридору, направляясь в читальню. Туфин Бугвист вздрогнул всем телом и пририсовал букве «р» уродливый хвостик, когда она, тяжело дыша, рухнула на стул рядом с ним.

– Боги небесные и земные! Лея! Драгоценная моя! Ты испортила труд всей моей жизни! За тобой что, призрак Железной Дамы гнался? – Книгочей пытался сделать вид, что разгневан, при этом не скрывая своей радости.

– Я уже давно не верю в эти сказки, дорогой Туфин. Думаю, её железная челюсть – это не самое страшное, что нам грозит в скором будущем!

Туфин отложил перо, тщательно осмотрел испорченную букву и, решив, что закорючка – далеко не самый ужасный его грех, отодвинул книгу в сторону. Откинувшись на спину стула и скрестив на груди руки с длинными изящными пальцами, он наконец взглянул на Лею и приказал:

– Рассказывай!

Та торопливо пересказала ему всё только что услышанное от своей прислужницы, сдобрив рассказ изрядной порцией своих умозаключений. Книгочей внимательно выслушал, не перебивая и не комментируя, и его обычно насмешливое лицо постепенно приняло серьёзное выражение.

– Лея, во-первых, я очень прошу тебя быть крайне осторожной! – Девушка, ожидавшая от него других слов, удивлённо заморгала. – Да, да, осторожной! Иначе можешь легко погубить и себя, и своих друзей. Ведь ты ворвалась сюда и начала выдавать мне государственные секреты, даже не убедившись, что мы здесь одни. Палия больше нет, а кроме него, тебя защитить некому!

Второе и самое главное. Я не стану отрицать, что нас ждут непростые времена. Иначе какой, к дьяволу, из меня астролог! А когда они наступают, любая человеческая жизнь, я подчеркиваю – любая! – теряет свою ценность, превращаясь в дорожную пыль. Самый знатный и богатый господин в один миг может потерять всё, что уж говорить о тех, кто не может спрятаться за широкой спиной и переждать бурю… Ну, а если этот слабый, беззащитный человек ещё и владеет множеством чужих секретов… Не пора ли тебе, девочка моя, подумать о замужестве?

Лея сначала оторопела, а затем фыркнула и возмущённо вздёрнула подбородок. Она летела сюда с мыслями о неминуемой катастрофе и надвигающейся войне, а он предлагает ей выйти замуж! Этого ещё только не хватало! Негодование клокотало в ней, не давая словам вырваться наружу.

Туфин внимательно следил за выражением лица девушки и, когда понял, что она уже дошла до высшей точки кипения и сейчас взорвётся, положил ладонь на её руку и тихонько произнёс:

– Это всё для того, чтобы после очередного прилива твоё тело не хоронили в безымянной могиле, девочка. Даже если ты и не любишь Хайрела, это далеко не самый худший вариант, поверь мне!

Лея с пылающим от гнева лицом уставилась на книгочея. Тот весело улыбнулся и кивнул:

– Да, да! И не только звёздам известно, что парень к тебе давно неровно дышит.

– Но, ведь он и Кронария…

Туфин строго посмотрел на неё и отчеканил:

– Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях! Слепой, и тот видел, что Кронария, упокойте Боги её грешную душу, крутила хвостом с твоим кузеном Сидраком. Не зря Ортения сразу же отправила этого шалопая с глаз долой. На всякий случай…

Лея молчала. В глубине души она была согласна с доводами Туфина, но даже думать о замужестве ей было противно. Её любовь к Дартону жива, и никто никогда не сможет заменить его.

– Никто и не запрещает тебе его любить. – Туфин как будто прочитал её мысли, и Лея вздрогнула. – Люби, он был достойным юношей. Но услышь меня, девочка! Как бы ни был Дартон смел и хорош, сейчас он не в состоянии защитить тебя. Не дано мёртвым этого, не дано…

Слеза выкатилась и побежала по щеке. За ней вторая, третья, и Лея разрыдалась, как совсем недавно её младшие сестры.

– Поплачь, деточка, поплачь. А когда успокоишься, подумай над моими словами. А чтобы легче думалось, открою тебе ещё один страшный секрет… – Он побарабанил испачканными чернилами пальцами по своему животу. – Рубелий очень тяжело болен. И Лабус считает, что вряд ли он дотянет до праздника Первого сенокоса.

Лея метнула на книгочея испуганный взгляд в слабой надежде, что тот шутит и на его лицо сейчас выпорхнет всегдашняя ироничная усмешка. Но Туфин был абсолютно серьёзен.

– А что это значит, надеюсь, ты понимаешь и сама…

Она понимала. Если дяде её пребывание во дворце было глубоко безразлично, то Мирцея не потерпит её здесь ни одной лишней минуты.

– Что… с ним случилось? Он ведь никогда ничем не болел!

Книгочей молчал. Сказать правду он не мог – это было бы слишком опасно.

– Его отравили? – Лея была настойчива.

Туфин неодобрительно сощурился и буркнул:

– Лабус считает, что это какая-то заморская зараза. Сначала Гульмира, теперь Пальмина, ну эта танцовщица, начала чахнуть. А от неё и Рубелий подхватил… Надеюсь, я не очень тебя шокировал такими подробностями интимной жизни твоего дяди?

Лея отрицательно помотала головой. Её сейчас больше занимало другое.

– Так это значит, что заболеть во дворце может любой?

Книгочей хмыкнул:

– Не думаю. Если только он не будет крутиться у покоев Повелителя… И слишком много болтать!

Последняя фраза Туфина родила в голове новый вопрос, и Лея уже открыла рот, чтобы его задать, но тут открылась дверь, и на пороге возник, пыхтя и отдуваясь, Главный смотритель дворца Кестин Пундор с объёмистым свитком в руках.

Махнув рукой всем в знак приветствия, он рухнул на диванчик и, едва отдышавшись, принялся громко сетовать, что проходившие во дворце чуть ли не каждый месяц масштабные мероприятия уже почти довели его до несварения и нервного срыва. Особенно теперь, когда Мирцея стала совать свой нос туда, куда ей его совать совершенно не следовало. Боги свидетели, как же он устал!

Послушав пару минут рвущие душу стоны и поняв, что закончится это не скоро, Лея кивнула книгочею на прощание и отправилась к себе. То, что она узнала от Туфина, заставляло её всерьёз подумать о своём будущем.

Ей на самом деле не на кого было опереться. Дядя Грасарий явно озабочен сейчас своим весьма шатким положением, и ему не до племянницы. Если Рубелий вдруг умрёт, Мирцея сделает всё, чтобы тут же избавиться от самых близких родственников. И дядюшке придётся спасать свою шкуру… Её новому брату Юнарию, которого Лея никогда не видела и, скорее всего, никогда не увидит, она тоже не нужна – представительница гнусной семейки предателей и убийц.

Но разве можно ей сейчас умирать? Её страшная клятва не исполнена, и душа Дартона всё ещё отомщена. Боль, чуть притупившаяся, снова жарко ворохнулась в сердце.

Хайрел Беркост… Встречались они нечасто, и всегда будто случайно. И чтобы она себе там ни говорила, Лее уже начинали нравиться эти мимолетные встречи. Особенно её смущали всегда грустный взгляд его тёмно-серых глаз и словно извиняющаяся за что-то улыбка.

Молодой человек больше не признавался девушке в любви, но при её появлении в глубине его глаз мгновенно вспыхивало счастье. Он продолжал посылать ей подарки и цветы, которые она, если была в комнате, неизменно отправляла обратно. Но Млава, несмотря на строжайший приказ хозяйки, частенько этого не делала. И, округлив глаза и призывая в свидетели всех известных ей Богов, клялась, что ни сном, ни духом не знает, как они вообще сюда попали.

Вот и сейчас, зайдя в свои покои, Лея обнаружила у двери позолоченную клетку, в которой сидел маленький лопоухий щенок с грустным выражением на лохматой мордочке. Увидев девушку, он начал скакать по клетке и отчаянно скулить, выражая коротким хвостом бурю восторга, внезапно ворвавшуюся в его собачью душу.

Лея охнула и, присев на корточки, вытащила щенка на свободу. Тот сразу забрался к ней на руки и начал, скуля и лая, облизывать её лицо.

– Млава! – Лея, хохоча, уворачивалась от любвеобильного щенка. – Млава! Где тебя бесы носят, непутёвую? Скоро мне в комнату медведя приведут, а ты будешь делать вид, что ничего не заметила!

Прислужница выскочила из-за ширмы и сразу же радостно зачастила:

– Боги милостивые, прелесть-то какая! Да вы только гляньте, госпожа, какой он премиленький! Это ж надо, как он вас любит!

Лея оторвала наконец щенка от себя и поставила его на пол:

– Да он всех любит! А кухарку Гулиду как будет любить! Куда уж мне до неё!

– Смотрите, смотрите, тут ещё и письмо! – Млава отцепила от клетки перевязанный синей ленточкой листок и подала госпоже.

Несколько строк были написаны твёрдым почерком Хайрела Беркоста: «Может быть, хотя бы ему удастся растопить ваше сердце… И покрыть поцелуями ваше прекрасное, но такое холодное лицо. Он слаб и беззащитен, его можно убить или выбросить прочь. Но я верю, вы не сделаете этого… и этот ушастик станет самым преданным вашим другом! А если моя прекрасная госпожа ещё и назовёт его Хайрелом, я буду просто на вершине счастья!»

Лея задумчиво посмотрела на щенка. Тот сидел у её ног и, чуть наклонив голову, преданно глядел на неё круглыми тёмно-серыми глазами.