Глава 1

Поезд метро остановился с плавной неумолимостью. Тяжкий вздох тормозной гидравлики, и затем тишина.

В течение нескольких мгновений никто в переполненном вагоне не двигался. А затем, когда неподвижность и тишина усугубились, у пассажиров начали бегать глаза. Они встревоженно всматривались в черноту за окнами.

Они были где-то на полпути между станциями «Морнингтон Кресент» и «Юстон», прикинула Лиз Карлайл. Было пять минут девятого, понедельник, и она явно опаздывала на работу.

Лиз откинулась на своем сиденье и осторожно вытянула ноги. Не надо было ей надевать эти остроносые туфли сливового цвета. Она купила их пару недель назад, бездумно слоняясь по магазинам. Теперь она чувствовала, как в них хлюпает вода. По опыту она знала, что дождь оставит на коже мерзкие несмываемые следы. Не менее возмущало и то, что их невысокие каблуки оказались именно такого диаметра, что намертво застревали между булыжниками мостовой.

Проработав десять лет в Темз-Хаусе, Лиз так и не смогла решить проблему одежды. Принятый здесь внешний вид, которого придерживалось большинство сотрудников, был мрачно-незаметным. Темные брючные костюмы, аккуратные юбки и жакеты, консервативная обувь. В то время как некоторые из ее коллег доводили дело до крайности, добиваясь почти советской тусклости, Лиз инстинктивно противостояла этому. По субботам она нередко прочесывала магазины винтажной одежды в поисках интересных и недорогих вещей, которые, хотя и не нарушали правил Службы, очевидно, вызывали у некоторых явное раздражение. В свои тридцать четыре она все еще сопротивлялась серьезности и секретности своей работы.

Наклонив голову, Лиз еще раз коснулась щекой алой шелковистой поверхности своего шарфа, погрузившись в слабый запах духов, который напомнил о Марке — его глазах, его губах и волосах, — когда он влетел к ней в дом. Он купил ей духи от Герлен на Елисейских Полях и шарф от Диор на авеню Монтань. Позже он рассказал ей, что заплатил наличными, чтобы не оставить следов. У него всегда был безошибочный инстинкт во всем, что касалось любовных дел.

Она помнила каждую деталь этого вечера. Возвращаясь из Парижа, где он брал интервью у одной актрисы, Марк ввалился без предупреждения в подвальную квартиру Лиз в Кентиш-Тауне. Она принимала ванну, слушая «Богему», и внезапно там возник он, закидав пол дорогой белой оберточной бумагой, и в воздухе запахло — так восхитительно и резко — духами «Воль-де-Нюи».

Потом они открыли бутылку «Моет», купленную в дьюти-фри, и вместе забрались назад в ванну.

— Разве Шона тебя не ждет? — спросила Лиз виновато.

— Она, должно быть, спит, — ответил Марк бодро. — Весь уик-энд у нее были дети ее сестры.

— А ты тем временем…

— Знаю. Мир жесток, не так ли?

Лиз долгое время не могла понять, почему он вообще женился на Шоне. По его описаниям они, казалось, не имели ничего общего. Марк Каллендар был беззаботным любителем удовольствий, обладавшим почти кошачьей восприимчивостью — качеством, которое сделало его одним из самых популярных профилистов в печатной журналистике, — в то время как его жена была серьезным ученым феминистского толка. Она вечно подозревала его; он вечно уклонялся от ее скучных нападок. Смысла ни в том ни в другом не видно было никакого.

Но не Шона была проблемой Лиз. Проблемой Лиз был Марк. Эта связь была полным безумием, и, если быстро ничего не предпринять, она может стоить ей работы. Лиз не любила Марка и боялась даже думать о том, что случится, если все это выплывет наружу. Ей обязательно нужно с этим покончить. Само собой, она не рассказала о нем матери, и в результате всякий раз, когда она проводила уик-энд с матерью в Уилтшире, ей приходилось терпеть благонамеренные проповеди о том, как она «когда-нибудь встретит хорошего человека».

— Я знаю, как это трудно, когда ты не можешь говорить о своей работе, — начала мать позапрошлым вечером, — но на днях я прочитала в газете, что в одном здании с тобой работает более двух тысяч человек и что у вас проводят самые разные общественные мероприятия, в которых ты можешь участвовать. Почему бы тебе не поучаствовать в любительском спектакле или не заняться латиноамериканскими танцами или еще чем-нибудь?

— Мам, перестань! — Она представила себе, как на нее надвигается группа работников отдела Северной Ирландии или специалистов по наблюдению из А-4 — глаза у них сверкают, маракасы гремят, к сорочкам прикреплены кружева.

— Это только идея, — сказала мать мягко.

Процесс высвобождения из материнской паутины вчера привел к тому, что Лиз добралась до автострады лишь в десять, а в квартиру в Кентиш-Тауне попала только к полуночи. Оказавшись дома, она обнаружила, что белье, которое она зарядила стирать в субботу утром, лежит в мутной воде в машине, остановившейся посреди цикла. Было уже слишком поздно, чтобы начинать стирку снова, не потревожив соседей, поэтому ей пришлось запустить руки в кучу тряпок, собранных для химчистки, чтобы найти там что-нибудь не очень мятое из офисной одежды. Она повесила вещи над ванной и приняла душ в надежде, что пар немного восстановит их внешний вид. Был почти час ночи, когда она наконец добралась до кровати, и теперь она чувствовала, что ужасно устала, а веки у нее отекли.

Издав судорожный всхлип и содрогнувшись, поезд снова тронулся. Теперь она точно опоздает.

Темз-Хаус, где расположена штаб-квартира МИ-5, находился в Миллбанке. Это обширное и внушительное здание из портлендского камня, восьми этажей в высоту, огромным бледным призраком вырастало из земли в нескольких сотнях ярдов к югу от Вестминстерского дворца.

Кутаясь в пальто под порывами ветра и проливным дождем, Лиз пробежала по ступеням, ведущим к входу, и распахнула одну из дверей в вестибюль. Она поспешно махнула рукой, приветствуя охранников за стойкой, просунула пропуск в прорезь барьера и вошла в одну из контрольных капсул. На короткое время она оказалась в полностью закрытом пространстве. Затем внутренняя дверь скользнула в сторону, и она, как будто за миг преодолев световые годы, вступила в другое измерение. Темз-Хаус был ульем, городом из стали и дымчатого стекла, и Лиз почувствовала, как внутри ее что-то едва заметно шевельнулось, когда она пересекла порог безопасности и была бесшумно вознесена на пятый этаж.

Двери лифта открылись, она повернула налево и быстро двинулась к отделу 5/АХ, в котором работали контролеры агентов. Это был большой открытый офис, освещенный трубками дневного света, несколько захудалый вид ему придавали вешалки, стоявшие у каждого стола. Они были заполнены рабочей одеждой контролеров — в случае Лиз это была пара поношенных джинсов, черная флисовая ветровка и кожаная куртка на молнии.

— И вот, прямо на домашнюю базу выходит… — пробормотал Дэйв Армстронг из-за соседнего стола, не сводя глаз с экрана компьютера.

— Скажи спасибо этой чертовой Северной линии, — выпалила Лиз, извлекая синюю папку из запертого шкафа, стоявшего около ее стола. — Поезд просто остановился. Посреди туннеля.

— Должно быть, машинисту неловко было раскурить косячок на станции? — невинно спросил Армстронг.

Но Лиз, зажав в руке папку и избавившись от пальто и шарфа, была уже на полпути к выходу. Направляясь в комнату 6/40 этажом выше, она забежала в туалет, чтобы проверить, как выглядит. В зеркале неожиданно отразилась вполне приемлемая картина. Ее красивые светло-каштановые волосы более или менее равномерно обрамляли бледный овал лица. Усталость, пожалуй, заложила немного темноты под ее серовато-зелеными глазами, но общий вид был вполне приемлемым. Воодушевленная, она рванула наверх.

Объединенная антитеррористическая группа, членом которой она была уже более полугода, собиралась каждый понедельник в 8.30. Цель встреч состояла в том, чтобы скоординировать операции, касающиеся террористических сетей, и разработать план оперативных мероприятий на неделю. Группой руководил сорокапятилетний начальник отдела Чарльз Уэдерби, и состояла она из следователей и контролеров МИ-5, а также представителей МИ-6, Центра правительственной связи (ЦПС) и специальной службы лондонской полиции. По мере необходимости приглашались также представители министерств внутренних и иностранных дел. Группа была создана сразу же после террористической атаки на Всемирный торговый центр по настойчивому указанию премьер-министра, заявившего, что разведывательная контртеррористическая деятельность не должна страдать из-за нескоординированности действий различных ведомств или существования каких-то местнических интересов.

К своему облегчению, Лиз увидела, что двери в зал заседаний были открыты и никто еще не сел за стол. Благодарю тебя, Боже! Ей не придется сносить подчеркнуто терпеливые взгляды мужчин, провожающие ее к ее месту за длинным овальным столом. Стоя прямо в дверях, дуэт быкообразных сотрудников лондонской полиции потчевал одного из коллег Лиз подробностями передовой статьи в «Дейли миррор» — какой-то мутной истории, в которой фигурировали ведущий детской телепрограммы и оргии с крэком в одной манчестерской гостинице.

Чарльз Уэдерби расположился в ожидании у окна, его выглаженный костюм являл собой немой укор одежде Лиз, с которой насыщенный паром воздух ванной так и не смог сотворить чудо. Тень улыбки, однако, коснулась его неправильных черт.

— Мы ждем людей из Шестерки, — пробормотал он. — С ними будет кто-то новый — их человек из Пакистана. Бруно Маккей.

— И что говорят об этом Маккее?

— Он закончил Харроу.

— Как в том анекдоте: женщина входит в комнату, где находятся три выпускника разных школ. Итонец спрашивает ее, не хотела бы она присесть, винчестерец пододвигает стул, а выпускник Харроу…

— …садится на него, — сказал Уэдерби с едва заметной улыбкой. — Точно.

Лиз взглянула в окно на размазанный дождем облик громады Ламбетского моста. Она была рада, что ее начальником был человек, с которым она могла вот так просто разговаривать.

— Думаю, все наконец собрались, — пробормотал он, глядя ей через плечо.

МИ-6 представляли Джеффри Фейн, бывший там координатором антитеррористических операций, и новое лицо — Бруно Маккей. Все обменялись рукопожатиями, и Уэдерби, энергично пройдя через комнату, закрыл двери. У каждого места лежала сводка еженедельных рапортов заграничных резидентур.

Маккея поприветствовали от имени Темз-Хауса и представили группе. По словам Уэдерби, сотрудник МИ-6 только что возвратился из Исламабада, где отличился, работая заместителем резидента.

Маккей воздел руки в скромном возражении. Загорелый и сероглазый, во фланелевом костюме, явно купленном на Савил-Роу, он являл собой эффектную фигуру в этом обычно безликом собрании. Но для Лиз, проникнутой сдержанной культурой Темз-Хауса, он казался одетым слишком дорого, а его приятная внешность — густой загар, выразительный нос и рот — была слишком яркой. Это была запоминающаяся личность — и каждая унция ее профессионального самосознания восставала против этого.

Покончив с формальностями, группа приступила к разбору докладов из-за рубежа. Первым был Джеффри Фейн. Высокий, с орлиным обликом, Фейн сделал свою карьеру в Ближневосточном отделе МИ-6, где приобрел репутацию человека решительного и безжалостного. Он занимался ИТС — исламским террористическим синдикатом, — как называли совокупность таких групп, как Аль-Каида, Исламский джихад, ХАМАС и бесчисленное множество других.

Закончив говорить, Фейн бросил патрицианский взгляд на своего младшего коллегу. Подавшись вперед, Бруно Маккей поправил манжеты и начал говорить, поглядывая в свои заметки.

— Представители пакистанских спецслужб, — начал он, — сообщили об обнаружении Дауда аль-Сафы. В их рапорте говорится, что аль-Сафа посетил тренировочный лагерь около Тахт-и-Сулеймана на северо-западе страны и, возможно, вступил в контакт с группой, известной как «Дети небес».

К сильному раздражению Лиз, Маккей произносил исламские имена так, чтобы было очевидно, что он знает арабский. Что же такое с этими людьми? — подумала она. Почему все они считают себя реинкарнацией Лоуренса Аравийского?

— Мы в Воксхолле думаем, что это событие очень важно, — продолжал Маккей. — По двум причинам. Во-первых, главная роль аль-Сафы — курьер, который перевозит деньги между Эр-Риядом и азиатскими террористическими группами. Если он трогается в путь, значит, затевается что-то грязное. Во-вторых, «Дети небес» — одна из немногих групп ИТС, которые предположительно имеют европейцев в своих рядах.

Он расправил на столе перед собой загорелые пальцы.

— Мы опасаемся, что противник собирается заслать к нам «невидимку».

Он сделал небольшую паузу. «Невидимки», как называли их в ЦРУ, были настоящим кошмаром разведки: это были террористы, которые, будучи этническими уроженцами целевой страны, могли незаметно пересекать ее границы, беспрепятственно передвигаться по ее территории и легко проникать в ее учреждения.

— Исходя из этого, — плавно продолжил Маккей, — мы предлагаем привлечь к этому делу Иммиграционную службу.

Человек из министерства внутренних дел нахмурился:

— Что вы думаете относительно вероятных целей и времени нападения? Мы, скорее всего, должны будем повысить уровень безопасности во всех государственных учреждениях с черного до красного, но я не хочу начинать слишком рано.

Маккей заглянул в свои записи:

— Пакистан уже занимается этим делом. Они проверяют списки всех пассажиров, выезжающих за границу. Какие будут цели, пока не известно, но мы будем держать ухо востро. — Он взглянул через стол на Уэдерби, затем на Лиз. — И мы должны также находиться в постоянном контакте с нашими агентами здесь, в этой стране.

— Что-то уже происходит, — сказал Уэдерби, посмотрев вопросительно на представителя ЦПС. Он нерешительно сжал губы, затем сказал: — Мы наблюдаем немного больше фонового шума, чем обычно. Однако это совсем не тот уровень активности, которым должна сопровождаться такая крупная операция.

Лиз украдкой пробежала глазами по комнате, пока не встретилась взглядом с Маккеем. Он не улыбнулся, не отвел глаза, а просто посмотрел на нее. Уэдерби в свою очередь наблюдал за Маккеем. Эта немая сцена продолжалась несколько секунд, а затем Фейн разрядил обстановку вопросом об агентах МИ-5 в воинствующих исламистских кругах Великобритании.

— Насколько близко к центру событий находятся ваши люди? — спросил он. — Будут ли они посвящены в подготовку крупной операции ИТС против нашей страны?

Уэдерби предоставил Лиз возможность дать ответ.

— В большинстве случаев, вероятно, нет, — сказала она, зная, что Фейн не восприимчив к оптимизму. — Но некоторые наши люди на правильном пути. Со временем они придвинутся ближе к центру.

— Со временем?

— Мы не имеем возможности ускорить процесс.

Она решила не упоминать Марципана. Этот агент мог бы стать сильной картой, но на столь ранней стадии его карьеры она не была готова раскрыть его. Уэдерби непроницаемо постукивал по губам карандашом, но Лиз могла сказать по его позе, что он посчитал ее решение правильным.

А Маккей, поняла она с каким-то внутренним волнением, все еще смотрел на нее. Неужели она, как летучая мышь, бессознательно передавала какие-то сексуальные сигналы на его сонар? Ее это скорее раздражало, а не радовало.

Одна из трубок над их головами начала мигать. Это стало своеобразным сигналом об окончании встречи.

А в это время в миле от Темз-Хауса на другой стороне реки следующий из Парижа поезд «Евростар» подходил к перрону вокзала «Ватерлоо». Вагоны второго класса располагались в середине поезда. Из одного из них на перрон вышла молодая женщина. Бодрящий холод платформы резко контрастировал с теплом вагона. Женщина влилась в толпу пассажиров, направлявшихся к зданию вокзала.

Женщина была одета в парку и джинсы, на ногах кроссовки. На голове ее была коричневая вельветовая кепка из магазинчика с набережной Селестен, надвинутая низко на глаза, и — несмотря на пасмурный день — темные очки. Она выглядела лет на двадцать, несла сумку и большой рюкзак, и не было ничего, что отличало бы ее от других отдыхающих, вернувшихся утром в понедельник домой после длинного уикэнда.

Подойдя к стойке проката автомобилей «Эйвис», женщина присоединилась к очереди из четырех человек, и если она и знала о камере видеонаблюдения, установленной над нею на стене, то ничем не выдала этого. Вместо этого, раскрыв утренний выпуск «Интернэшнл геральд трибюн», она, казалось, полностью погрузилась в статью о моде.

Когда подошла ее очередь, оператор обслужил ее с должной любезностью, но по обломанным ногтям, неухоженным рукам и выбору автомобиля — недорогого хетчбэка — он мог сказать, что она не заслуживает полной меры его внимания. Ее водительские права и паспорт удостоились лишь мимолетного взгляда.

Бросив багаж на пассажирское сиденье, женщина устремила черный «воксхолл-астра» в поток автомобилей, пересекавших мост Ватерлоо. Свернув в туннель, она почувствовала, как быстро забилось сердце. Дыши, сказала она себе. Успокойся.

Пять минут спустя она съехала на парковку. Вынув паспорт, водительские права и прокатные документы из кармана парки, она убрала их в сумку вместе с другим паспортом — тем, который она предъявила пограничникам на вокзале. Затем, взглянув в зеркало, она снова медленно влилась в транспортный поток.

Пролистывая досье Марципана у себя в 5/АХ, Лиз Карлайл ощущала знакомое чувство болезненной неловкости. Как контролер агентов, она постоянно испытывала беспокойство. Правда была суровой до простоты: чтобы агент эффективно работал, им нужно было рисковать.

Но, спрашивала она себя, мог ли Марципан в свои двадцать лет действительно знать об опасностях, которым он подвергался? Учитывал ли он тот факт, что, если его раскроют, жить ему останется лишь несколько часов?

Имя Марципана было Сохэйл Дин, и он сам к ним пришел. Исключительно умный молодой человек пакистанского происхождения, отец которого был владельцем нескольких газетных киосков в Тоттнеме, был принят на юридический факультет Даремского университета. Будучи набожным мусульманином, он решил провести год до начала занятий, работая в маленьком исламском книжном магазине около своего дома в Хэрингее, в надежде, что это позволит ему обсуждать вопросы религии с другими такими же, как он, вдумчивыми молодыми людьми.

Однако вскоре стало ясно, что общий настрой здесь был значительно менее умеренным, чем то толкование ислама, которое Сохэйл впитывал дома и в местной мечети. Экстремистские взгляды рассматривались как нечто само собой разумеющееся, молодые люди открыто обсуждали свои намерения стать моджахедами и поднять меч джихада против Запада и предавались ликованию всякий раз, когда пресса сообщала, что террористы поразили еще одну американскую или израильскую цель.

Не желая проявлять инакомыслие, но ясно понимая, что мировоззрение, превозносящее убийство мирных граждан, отвратительно Богу, Сохэйл держался тихо. В отличие от своих коллег, он не видел причин ненавидеть страну, в которой родился. Решающий момент наступил однажды в конце лета, когда в магазин вошли три говоривших по-арабски человека, подъехавшие на старом «мерседесе». Один из коллег Сохэйла ткнул его локтем, указав на невзрачную фигуру с редеющими волосами и неряшливой бородой. Это, как узнал Сохэйл, когда троицу проводили в комнаты над магазином, был Рахман аль-Масри, выдающийся борец против союзника сатаны — Соединенных Штатов.

В этот момент Сохэйл решил действовать. В конце дня, вместо того чтобы сесть в автобус и поехать, как обычно, домой, он, справившись в телефонной книге, пришел в полицейский участок Бетнал-Грин.

Спецслужбы сработали быстро; Рахман аль-Масри был известным персонажем. Уведомили МИ-5, около книжного магазина был устроен пост наблюдения, и, когда аль-Масри уезжал на следующий день, за ним последовал хвост. Союзные разведки были уведомлены, и аль-Масри позволили свободно передвигаться. В конечном счете его взяли в аэропорту Дубая; он был арестован местной тайной полицией. После недели «интенсивного опроса» — так это было описано официально — аль-Масри признался, что приезжал в Лондон, чтобы доставить инструкции действовавшим там террористическим ячейкам. Теракты планировалось провести в Сити.

Предупрежденная заранее полиция смогла идентифицировать и арестовать всех потенциальных террористов. В процессе проведения операции особое внимание было уделено разработке легенды, которая бы уберегла от разоблачения первоисточник информации. Между Чарльзом Уэдерби и руководством спецотдела Скотленд-Ярда была достигнута договоренность о долгосрочном использовании нового агента. Уэдерби передал дело Лиз, которая съездила в Тоттнем несколько дней спустя. Первая встреча с Сохэйлом состоялась в пустой аудитории вечернего института, где тот учился на компьютерных курсах.

Его молодость поразила ее. Небольшого росточка, аккуратно одетый в пиджак с галстуком, он был очень похож на школьника. Но, беседуя с ним, она была поражена непоколебимой строгостью его морального кодекса. Ничто не оправдывает убийство, сказал он ей, и, если донос на единоверцев помог предотвратить его и защитить доброе имя ислама от тех, кто стремится к нигилистическому апокалипсису, он счастлив, что так поступил. Она спросила его, не мог бы он отложить учебу в университете еще на год, чтобы остаться работать в книжном магазине. Эта задержка серьезно угрожала мечте Сохэйла стать адвокатом.

Его недовольство было почти невидимым — мгновенный всплеск в глубине глаз. А затем со спокойной улыбкой, как будто чтобы заверить Лиз, что все будет хорошо, он согласился.

Его храбрость поразила Лиз. Она молила Бога, чтобы ей никогда не пришлось встретиться с Сарфразом и Рухсаной Дин, чтобы сообщить им, что их сын отдал жизнь за свою веру и за свою страну.

— Тяжелый случай? — спросил Дэйв Армстронг из-за соседнего стола.

— Ты знаешь, как бывает, — сказала Лиз, выходя из файла Марципана. — Иногда эта работа может быть по-настоящему грязной.

— Знаю. И тот якобы гуляш, с которым, как я видел, ты сражалась в столовой, тоже не мог улучшить тебе настроение.

Лиз рассмеялась:

— Это был вроде как случайный выбор. А что ты взял?

— Что-то куриное.

— И?

— Точно, как написано на этикетке. — Его руки быстро летали по клавиатуре. — Как прошло совещание утром?

— О-о… секунду. — Лиз снова наклонилась к экрану, где появилось изображение. Щелкнула мышкой.

— Беда?

— Уведомление от немецких коллег. У одного из изготовителей поддельных документов в Бремерхафене заказаны британские водительские права. Заплатили четыреста марок. На имя Фарадж Мансур. Говорит оно тебе о чем-нибудь?

— Нет, — сказал Армстронг. — Вероятно, какой-то незаконный мигрант, который хочет взять напрокат автомобиль. Нельзя же каждый раз кричать: «Террорист!»

— Шестерка считает, что ИТС мог запустить «невидимку».

— Откуда?

— Из одного из лагерей на северо-западе Пакистана.

— Точно?

— Нет. Только наводка. — Она сохранила сообщение.

Дверь распахнулась, и в офис ввалился суровый молодой человек в футболке с надписью «Арийское Сопротивление».

— Привет, Барни! — сказал Дэйв. — Как там мир крайне правых? Судя по стрижке, тебе предстоит поход на общественное мероприятие?

— Да. Лекция о европейских языческих традициях, а точнее, о поклонении Гитлеру нового века.

— Превосходно!

Барни ухмыльнулся:

— Хотите, покажу кое-что?

— Ты что, эксгибиционист? Быстрее давай — у меня здесь работы целый вагон.

Барни залез под стол и вытащил мягкую резиновую маску и кусок красного фетра.

— Это для рождественской вечеринки. Я нашел место, где их делают. Заказал пятьдесят штук.

Лиз, не веря своим глазам, смотрела на маску.

— Потрясающе! Так похоже, — сказала она.

— Знаю, только не говорите никому. Я хочу, чтобы это было для Уэдерби сюрпризом. Никто в этом отделе не может хранить тайну и пяти минут, поэтому я не буду раздавать их до самого праздника.

Лиз громко рассмеялась, и тяжелая судьба Сохэйла Дина временно уступила место мысли о том, как начальник их отдела окажется лицом к лицу с пятьюдесятью улыбающимися Дэвидами Шейлерами в колпаках Санта-Клауса.

Лиз вернулась в свою подвальную квартирку в Кентиш-Тауне. Зрелище было печальное. Не то чтобы там было грязно — скорее запущенно; большинство вещей так и лежали там, где она оставила их в субботу. Пульт дистанционного управления на ковре. Газеты разбросаны. На автоответчике мигает красный огонек.

В течение следующего получаса она занималась уборкой. Когда был наведен относительный порядок и она смогла передохнуть, она вынула из морозильника упаковку готовой лазаньи — там их была целая стопка, — засунула ее в духовку и сделала себе большую порцию водки с тоником.

На автоответчике было только одно сообщение. Оно было от Марка. Он звонил в 12.46 из «Нобу» на Парк-лейн, где ждал одну американскую актрису, чтобы угостить ее ланчем за казенный счет. Актриса, однако, опаздывала, и мысли Марка переключились на квартиру по адресу Инкерман-роуд NW5 и на то, что неплохо было бы провести ночь с владелицей квартиры. Может быть, после перекуса в «Игл» на Фаррингтон-роуд.

Лиз удалила сообщение. Идея встретиться в «Игле», любимом месте журналистов из «Гардиан», была безумна. Успел ли он рассказать о ней коллегам из газеты? Было ясно, что игра вышла за пределы приемлемого риска. Он играл с нею, дюйм за дюймом приближая ее к самоуничтожению.

Сделав большой глоток, Лиз позвонила ему на мобильный. Она сделает это прямо сейчас — покончит с ним раз и навсегда. Будет чертовски больно, но она хотела сама распоряжаться своей жизнью.

Она попала на голосовую почту, что, вероятно, означало, что он был дома с Шоной. Где ему и место, подумала она раздраженно.

Проснувшись, Энн Лейкби увидела, что ее муж Перри стоит перед открытым окном спальни. Окно выходило в сад, сразу за которым было море. День был ясным, воздух был свеж благодаря легкому соленому бризу, и в своем длинном китайском халате ее муж выглядел почти как священник. Его волосы были влажны и прилизаны до тусклого блеска парными расческами, инкрустированными слоновой костью, которые хранились в гардеробе. Он даже, кажется, побрился.

Старый негодник здорово начистил перышки, подумала она. Не в его духе предпринимать так много усилий в самом начале дня. Скосив глаза на будильник, она увидела, что всего семь утра.

Когда Перри закрыл окно, Энн прикрыла глаза, притворившись, что спит. Дверь закрылась, и пять минут спустя ее муж появился вновь с двумя кофейными чашками и блюдцами на подносе. Это ее по-настоящему встревожило. По своему опыту она знала, что чем заботливее муж, тем больше у него проблем.

Под позвякивание посуды Энн сымитировала пробуждение.

— Какой а-а-а… приятный сюрприз. — Она сонно поморгала и потянулась за стаканом воды, стоявшим на ночном столике. — Чему я обязана…

— Я ожидал ужасного похмелья после вчерашнего, — сказал Перри, — но милостивый Господь остановил занесенную руку. Более того, сияет солнце. Этот день создан для благодарности.

Энн уселась, откинувшись на подушки, не вполне веря в эту внимательную, приносящую кофе ипостась супруга. Он определенно что-то затевал.

— Они и правда какие-то кровожадные, — сказал Перри, имея в виду вчерашних гостей.

— Кто? Дорги и Диана? — Энн наградила прозвищем Дорги сэра Ральфа Мандэя, чья физиономия напоминала ей морду одной из королевских собак — помеси таксы с корги. Поскольку Лейкби и Мандэй владели двумя крупнейшими поместьями в Марш-Крик, они считали себя «соседями», хотя их дома находились в доброй полумиле один от другого.

— Кто же еще? Весь этот ужасный разговор о стрельбе. Взведенные курки… полный чок в пятидесяти ярдах… звучит так, как будто он вызубрил все это из книги. А она еще хуже, с нею…

— Где он стреляет?

— В каком-то заведении для поп-звезд около Хоутона. Дорги говорил мне, что один из участников сделал деньги на порно в Интернете.

— Ну а ты-то стреляешь вместе с торговцем оружием, — сказала Энн мягко.

— Верно, но в наши дни это стало очень высоконравственным делом. Теперь товар африканским диктаторам не продают прямо с борта грузовика.

Некоторое время они пили кофе в молчании.

— Ты знаешь Рея? — сказала Энн осторожно.

Перри посмотрел на нее. Рей Гантер был рыбаком, который жил в деревне и держал пару лодок и несколько сетей для ловли омаров на частном пляже в конце земли Холла.

— А что такое?

— Нам обязательно нужно терпеть, как он ходит туда-сюда по нашей земле? Меня от него дрожь пробирает.

Перри нахмурился:

— Гантеры держали там свои лодки, по крайней мере, со времен моего деда. Отец Рея…

— Знаю, но отец Рея умер. И если Бен Гантер был самым приятным стариканом, которого только можно встретить, Рей кажется настоящим злодеем. Да и собаки его не любят.

— Он, возможно, не самый блестящий собеседник в мире и, пожалуй, немного попахивает, но он ловит тебе рыбу. Думаю, мы могли бы нажить себе немало неприятностей, если бы попытались согнать его с этого места.

— По крайней мере давай узнаем, каковы наши юридические позиции в этом вопросе.

— К чему эти расходы?

— Почему бы и нет? Почему ты так… — Она поставила свою кофейную чашку на ночной столик. — Послушай, что рассказала мне Софи. Ты знаешь его сестру Кейли? Кажется, она несколько ночей в неделю работает стриптизершей в одном клубе в Кингз-Линн.

— Правда? — Перри поднял брови. — Я и не знал, что Кингз-Линн предлагает столь страшные искушения. Она не упоминала название клуба?

— Перри, перестань. Я ведь просто хочу сказать, что нынешнее поколение Гантеров вовсе не те простые рыбаки, которыми были их родители.

Перри пожал плечами:

— Tempora mutantur, et nos mutamur in illis.

— И что это должно означать?

Он прошел назад к окну. Взглянул на сияющий простор норфолкского побережья.

— Времена меняются, — пробормотал он, — и мы меняемся с ними. Рей Гантер не причиняет нам никакого вреда.

Энн вздохнула. Перри мог быть преднамеренно тупым, когда хотел. И еще она беспокоилась. Она всегда могла сказать, когда он затевал что-то, и как раз сейчас он что-то затевал.

 

Глава 2

Издательство «Нью-Селеб пабликейшнз» в Челмсфорде, Эссекс, занимало низкое модульное здание в промышленной зоне Риттл, что на юго-западе города. Помещения были обставлены скудно и утилитарно, но там было тепло, даже в девять утра. Мелвин Истман очень боялся холода, поэтому он все еще не снял пальто из верблюжьей шерсти, в котором и прибыл десять минут назад. Истман, невысокий человек с аккуратно уложенными волосами немного неестественной черноты, с невозмутимым видом уселся за свой стол и приступил к чтению газеты. Наконец, подавшись вперед, он снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе.

— Кен, сколько мы напечатали календарей «Минк Парфей»?

Сидевший уровнем ниже начальник производства поднял на него глаза:

— Тыщ сорок, босс. Должно быть, здорово будут продаваться под Рождество. А что?

— Потому что, Кен, если верить «Сан», «Минк Парфей» распадается. Мы не сможем сбыть эти календари.

— Сожалею, босс. Не знаю, что и сказать.

Истман положил трубку и нахмурился. «Нью-Селеб» не было его единственным делом — бизнес по выпуску календарей знаменитостей был создан как прикрытие для других, менее законных занятий, которые и сделали его мультимиллионером. Но его все-таки раздражало, что он мог потерять тысяч двадцать из-за капризов каких-то драных кошек вроде этих «Минк Парфей».

У стены сидел человек с узким лицом, одетый в короткую черную куртку, по имени Фрэнки Феррис — ключевой игрок одного из предприятий Истмана. Он держал в руке кружку с чаем и курил, то и дело стряхивая пепел в мусорное ведро.

Сложив и убрав газету, Истман повернулся к Феррису. Отметил про себя бледность его губ и дрожание сигареты в руках.

— Ну, Фрэнки, — сказал он, — как дела? Все платят исправно?

— Да. Без проблем.

— Какие-нибудь особые пожелания?

— Да. Экстази. Все вдруг захотели «бабочек». Говорят, они сильнее, чем «голуби».

— Чушь это, Фрэнки. Они идентичны. Как ты знаешь.

— Просто информирую, — пожал плечами Фрэнки.

Мелвин Истман кивнул и отвернулся. Он достал из ящика стола пластиковый банковский конверт и вручил его Фрэнки.

Фрэнки нахмурился. С непонимающим видом повертел конверт в руках.

— На этой неделе я даю тебе только триста пятьдесят, — сказал Истман, — потому что я явно тебе переплачиваю. В прошлую пятницу, Фрэнки, ты просадил шестьсот пятьдесят в блэк-джек в Спортивном клубе Брентвуда, а такое поведение привлекает внимание. Я не для того каждую неделю кладу тебе штуку в карман, чтобы ты швырялся деньгами на людях, понял?

Тон и выражение лица Истмана не изменились, но в глазах его мелькнула тень угрозы. Фрэнки знал, что человек, который вызвал недовольство у его работодателя в прошлый раз, утонул в море.

— Я понимаю, мистер Истман.

— Уверен?

— Да, мистер Истман. Я уверен.

— Хорошо. Тогда за работу.

Передав Фрэнки резак, вынутый из стола, Истман указал на четыре запечатанные картонные коробки, которые были сложены у одной из стен. Надписи на коробках гласили, что внутри находятся сканеры корейского производства.

Разрезав ленту, Фрэнки открыл первую коробку, в которой действительно лежало означенное оборудование. Он осторожно вынул сканер и защитную пенопластовую форму. Под ними были три плотно набитых запечатанных полиэтиленовых пакета. Он сделал небольшой надрез на первом пакете, вынул нечто, завернутое в бумагу, и передал это Истману.

Развернув бумагу, Истман коснулся беловатого кристалла кончиком языка, кивнул и вернул упаковку Фрэнки.

— Посмотрим, что прислал нам Амстердам — «голубей» или «бабочек».

— В этом, похоже, «голуби», — сказал Фрэнки нервно, всматриваясь в пакет с экстази. — Должно быть, из старых запасов.

Та же операция была проделана с другими тремя коробками. Фрэнки тщательно упаковал в свой рюкзак пакеты с экстази, темазепамом и кристаллами метамфетамина, прикрыв груз грязной футболкой.

— «Бабочки» идут в Базилдон, Челмсфорд и Саутэнд, — сказал Истман. — «Голуби» — в Харлоу, Брейнтри, Колчестер.

Зазвонил телефон, и он поднял руку, указывая, что Фрэнки должен подождать. По ходу разговора он взглянул на него несколько раз, но Фрэнки стоял, просто глядя в никуда.

Принимал ли он наркотики? — задал себе вопрос Истман. Или все дело в картах? Должен ли он сгладить утреннюю выволочку небольшой подачкой, сунув ему в задний карман пару полусотенных на выходе?

В конце концов он решил этого не делать. Урок должен быть усвоен.

— Фарадж Мансур, — сказал Чарльз Уэдерби, убирая свои черепаховые очки для чтения в нагрудный карман. — Это имя о чем-нибудь тебе говорит?

— Да, — кивнула Лиз. — Немецкие коллеги сообщили о нем вчера. В прошлый уик-энд он купил поддельные британские права в Бремерхафене. Я пробила его по базе данных и нашла в переданном пакистанцами списке людей, с которыми общался Дауд аль-Сафа во время посещения Пешавара в этом году.

— Аль-Сафа, курьер ИТС? Тот, о котором рассказывал нам Маккей?

— Да, тот самый. Этот Мансур — а имя это распространенное — идентифицирован как один из работников автомастерской на кабульском шоссе. Очевидно, аль-Сафа остановился там, чтобы взглянуть на подержанные машины.

— И это все?

— Все.

Уэдерби кивнул задумчиво:

— Причина, по которой я задаю этот вопрос, заключается в том, что по какой-то причине, которая мне пока не понятна, Джеффри Фейн позвонил мне с просьбой держать его в курсе дела.

— По поводу Мансура? — спросила Лиз удивленно.

— Да. Я сказал ему, что в настоящее время никакого дела нет. И все. Он поблагодарил меня и повесил трубку.

Лиз стала ждать, задумчиво разглядывая голые стены. Ее интересовало, почему Уэдерби вызвал ее к себе в кабинет для беседы, которую можно было легко доверить телефону.

— Прежде чем ты уйдешь, Лиз, у тебя все хорошо?

Она встретила его взгляд. Едва различимая ирония проникла, казалось, в их профессиональные отношения, как будто помимо работы они встречались в другое время и при других обстоятельствах. Но таких встреч никогда не было, и о частной жизни Уэдерби Лиз знала очень немного. Где-то там была жена, которая, кажется, чем-то там все время болела, и еще было двое мальчишек-школьников, но этим ее знания и ограничивались.

— А что, я выгляжу как-то не так?

— Ты выглядишь прекрасно. Но я знаю, что решиться на это дело с Марципаном было нелегко. Он ведь очень молод, не так ли?

— Да. Он молод.

Уэдерби неопределенно кивнул:

— Он, возможно, станет одним из наших ключевых активов, и именно поэтому я отдал его тебе. Будешь его опрашивать и докладывать мне — я хочу, чтобы какое-то время он не светился.

Лиз кивнула:

— Думаю, что пока он не попал в поле зрения Фейна.

— Пусть так и остается. С этим молодым человеком мы должны разыграть длинную партию. Просто сконцентрируйся на том, чтобы он был хорошо внедрен. Если он так хорош, как ты говоришь, результат не заставит себя ждать.

— При условии, что вы готовы ждать.

— Столько, сколько потребуется.

Она вернулась на рабочее место и увидела, что мигает лампочка автоответчика на городском телефоне. К ее удивлению, это было приглашение пообедать от Бруно Маккея.

— Я знаю, что все это ужасно скоропалительно, — раздался его голос, — но есть кое-что, что я хотел бы с вами… перетереть, если позволите.

Она покачала головой, не веря своим ушам. Это было несколько в духе Шестерки — представление о том, что все на свете, включая борьбу с терроризмом, на самом деле одна длинная вечеринка. Перетереть? Она никогда ничего ни с кем не перетирала. Но почему бы и нет? По крайней мере это будет возможность познакомиться с Маккеем поближе. Что бы там ни говорили о предполагаемом новом духе сотрудничества, Пятерка и Шестерка никогда не будут безмятежной парой. Чем лучше она будет знать своего партнера, тем меньше у него будет шансов перехитрить ее. Она набрала оставленный им номер, и он снял трубку при первом же звонке.

— Лиз! — сказал он прежде, чем она открыла рот. — Скажите мне, что согласны.

— Согласна.

— Фантастика! Я вас подхвачу. Вы сможете быть на вашем конце Ламбетского моста в двенадцать сорок пять?

— Хорошо.

Она повесила трубку. Это может оказаться очень интересно, но ей нужно будет все время быть настороже. Повернувшись к экрану компьютера, она переключилась на Фараджа Мансура. Беспокойство Фейна, предположила она, происходило из его неуверенности относительно того, был ли покупатель поддельных водительских прав в Бремерхафене тем же человеком, с которым аль-Сафа вступал в контакт в Пешаваре. Наверное, кто-то в Пакистане прямо сейчас проверял по просьбе Фейна автомастерскую. Вполне могло оказаться так, что это были два разных человека и что Мансур из Бремерхафена был просто экономическим мигрантом, который надеялся перебраться через Ла-Манш. Вполне могло оказаться, что это проблема Иммиграционной службы, не разведчиков. Она запомнила это, но задвинула в дальний уголок своей памяти.

В 12.30 она уже томилась ожиданием. К счастью, а может быть, и нет, она была потрясающе одета. Поскольку вся ее одежда или мокла в стиральной машине, или томительно ожидала химчистки, она была вынуждена нацепить платье от Ронит Зилха, которое купила «на выход». Оно стоило целое состояние и выглядело абсолютно неуместным для повседневного сбора разведданных. Более того, единственными туфлями, подходившими к платью, были шелковые балетки.

Без двадцати час она вышла из офиса в платье от Зилха, частично прикрытом пальто.

Ламбетский мост, как оказалось, был не лучшим местом для свиданий в декабре. После прекрасного утра небо потемнело. Порывистый восточный ветер гулял по реке.

Она стояла на месте встречи со слезящимися глазами уже в течение пяти минут, когда у обочины резко затормозил серебристый БМВ и его пассажирская дверца распахнулась. Под гудение автомобильных клаксонов она нырнула на сиденье, и Маккей снова влился в транспортный поток.

Когда они втиснулись в медленно ползущую ленту машин на набережной Альберта, Маккей сказал:

— Ну, как дела, Лиз?

— Прекрасно, — ответила она. — Большое спасибо.

— Хорошо.

Она взглянула на него краем глаза. На нем была светло-голубая рубашка, расстегнутая на шее и с закатанными рукавами, демонстрировавшими немалую часть его загорелых предплечий. Часы, которые на вид весили по крайней мере полкило, были марки «Брайтлинг».

— Итак, — сказала она, — чему я обязана честью…

Он пожал плечами:

— Мы партнеры, вы и я. Я подумал, что мы могли бы перекусить, выпить по бокалу вина и обменяться мнениями.

— Боюсь, что в обед я не пью, — возразила Лиз и тут же пожалела об этом. Она показалась себе сварливой, хотя не было никакой причины предполагать, что Маккей пытался как-то выйти за рамки простого дружелюбия.

— Простите, что я так внезапно… — сказал Маккей, взглянув на нее.

— Да ничего. Я вообще-то не имею привычки устраивать обеденный перерыв, если не считать бутерброда на рабочем месте.

— Не поймите меня неправильно, — сказал Маккей, снова взглянув на нее, — но вы на самом деле очень похожи на даму, направляющуюся на обед.

— Приму это как комплимент. Просто я одета так потому, что вечером у меня другая встреча.

— А. Это вы курируете агента в «Харви Николз»?

Она улыбнулась и отвела взгляд. Над ними выросла громадина здания МИ-6, и тут Маккей нырнул налево в паутину улиц Воксхолла. Две минуты спустя он припарковал БМВ в узком тупичке рядом с Саут-Ламбет-роуд.

Маккей выскочил и открыл Лиз дверцу.

— Проголодались? — спросил он.

— Пожалуй, да, — сказала Лиз.

— Превосходно. — Раскатав рукава рубашки, он надел галстук цвета индиго и темно-синий пиджак, которые достал с заднего сиденья, затем запер автомобиль, коротко пискнувший в ответ. — Сможете пройти пару сотен ярдов в этих туфлях? — спросил он.

— Если повезет.

Они вернулись к реке и прошли к новому роскошному комплексу на южной стороне моста Воксхолл. Кивнув охраннику, Маккей провел Лиз через атриум в людный, но приятный ресторан. Белые полотняные скатерти, столовое серебро и посуда блестели, а темная панорама Темзы была обрамлена сиянием зеркального стекла. Большинство столов было занято. Приглушенное гудение голосов затихло на мгновение, когда они вошли. Оставив пальто у портье, Лиз проследовала за Маккеем к столу, откуда открывался вид на реку.

— Это все так мило и неожиданно, — сказала она искренне. — Спасибо за то, что пригласили меня.

— Спасибо за то, что приняли приглашение.

— Полагаю, среди этих людей многие из вашей конторы?

— Один или двое, и, как только вы вошли, мой рейтинг повысился на несколько сот процентов. Вы можете видеть, что за нами незаметно наблюдают.

— Действительно вижу, — улыбнулась она. — Вам стоит послать своих коллег на наши курсы по контрнаблюдению.

Они изучили меню. Заговорщически подавшись вперед, Маккей сказал Лиз, что может предсказать, что она закажет. Достав из кармана ручку, он вручил ей ее и велел пометить то, что она выбрала.

Чтобы он не увидел, Лиз опустила меню под стол и отметила салат с копченой утиной грудкой. Это была закуска, но она написала рядом слова «как основное блюдо».

— Хорошо. Теперь сложите меню. Уберите его в карман.

Так она и сделала. Она была уверена, что он не видел того, что она написала.

Когда подошел официант, Маккей заказал стейк из оленины и бокал итальянского бароло.

— А для моей коллеги, — добавил он с чуть заметной улыбкой, кивнув на Лиз, — салат с утиной грудкой. Как основное блюдо.

— Очень умно, — сказала Лиз, нахмурясь. — Как вы это сделали?

— Это секрет. Выпейте немного вина.

Она бы с удовольствием выпила, но чувствовала, что ей следует придерживаться провозглашенной политики «я не пью в обед».

— Спасибо, я не буду.

— Один бокал. За компанию.

— Хорошо, но только один. Скажите мне, как вы…

— У вас нет допуска.

Лиз осмотрелась. Никто не мог видеть того, что она написала. Не было видно и никаких отражающих поверхностей.

— Ну, вы, весельчак. Ну-ка, говорите, — сказала она, одолеваемая раздражением.

— Хорошо, так и быть. Мы разработали контактные линзы, которые позволяют видеть сквозь документы. Они сейчас на мне.

Она сощурила глаза, начиная чувствовать себя по-настоящему рассерженной.

— И знаете что, — продолжил он, — они действуют так же и на ткань.

Прежде чем Лиз смогла ответить, на скатерть упала тень, и, подняв глаза, она увидела, что над ней стоит Джеффри Фейн.

— Элизабет. Как приятно видеть вас на нашей стороне реки. Надеюсь, Бруно должным образом о вас заботится?

— Да уж, — сказала она и замолчала. От неискреннего дружелюбия Фейна мороз бежал по коже.

Он отвесил легкий поклон.

— Прошу передать привет Чарльзу. Как вы знаете, мы относимся к вашему департаменту с самым глубоким уважением.

— Благодарю, — произнесла Лиз. — Непременно передам.

В этот момент подали еду. Когда Фейн двинулся прочь, Лиз посмотрела на Маккея и успела поймать заговорщические взгляды, которыми они обменялись. Не была ли эта встреча подстроена?

— Скажите мне, — попросила она. — Каково это, вернуться домой?

Маккей провел рукой по выгоревшим на солнце волосам.

— Хорошо, — сказал он. — В Исламабаде было интересно, но тяжело. Я был там сам по себе, а не в составе аккредитованной дипломатической миссии, и, хотя это означало, что я мог сделать намного больше с точки зрения контактов с агентами, опасность также была гораздо больше.

— Вы жили не в посольстве?

— Нет, на окраине. Номинально я работал в одном банке, поэтому каждое утро являлся на работу в костюме, а по вечерам вращался в местном свете. После этого я обычно всю ночь или опрашивал агентов, или шифровал и передавал отчеты в Лондон. То еще было удовольствие.

— А что вас привлекает в вашей работе в первую очередь?

Улыбка коснулась уголка его рта.

— Вероятно, то же, что и вас. Возможность заняться обманом, что у меня всегда получалось естественно.

— Так ли? Я имею в виду, всегда естественно?

— Мне говорили, что я начал лгать очень рано. И я никогда не ходил на экзамены в школе без шпаргалки. Я, бывало, всю ночь писал их тонкой ручкой на папиросной бумаге, а затем сворачивал и прятал в корпусе шариковой ручки.

— Какую причину вы назвали, объясняя желание вступить в Шестерку?

— Патриотизм. В то время это казалось правильной линией поведения.

— А это истинная причина?

— Ну, знаете, как говорят. Последнее убежище негодяя, и так далее. В действительности, конечно, это были женщины. Все эти очаровательные секретарши из министерства иностранных дел. У меня всегда был комплекс Манипенни.

— Что-то я не вижу здесь много Манипенни.

Серые глаза изумленно обежали вокруг комнаты.

— Действительно, похоже, что я был не прав? А как было с вами?

— Боюсь, у меня никогда не было комплекса секретного агента. Я была одним из первых новобранцев, откликнувшихся на объявление «В ожидании Годо?».

— Как болтливый мистер Шейлер.

— Точно.

Приблизился официант, и, прежде чем Лиз смогла возразить, Маккей указал на их бокалы, давая понять, что их пора наполнить. Лиз воспользовалась краткой паузой, чтобы оценить ситуацию. Бруно Маккей возмутительно флиртовал, но он, бесспорно, хорошо умел поддерживать компанию.

— А как вы? — спросила она. — Вы поступили на Службу прямо из университета?

— Нет. Я изучал арабский в Кембридже и начал работать в одном из инвестиционных банков в Сити аналитиком по Ближнему Востоку. Через некоторое время банковское дело потеряло для меня свою привлекательность, и я сдал экзамен в министерстве иностранных дел. Хотите пудинга?

— Нет, я ничего не хочу, спасибо, и я совсем не хочу второй бокал вина. Мне, пожалуй, пора возвращаться.

— Уверен, ваше начальство не будет возражать, если вы немного… займетесь межведомственной работой, — возразил Маккей. — По крайней мере выпейте кофе.

Она согласилась, и он махнул официанту.

— Так поведайте же мне, — сказала она, когда принесли кофе. — Как вы сумели увидеть то, что я написала в меню?

— Я не видел, — рассмеялся он. — Но каждая женщина, которую я сюда приглашал, заказывала именно это блюдо.

Лиз уставилась на него:

— Неужели мы так предсказуемы?

— Собственно говоря, я был здесь только однажды, и в компании полудюжины человек. Трое из них были женщины, и все они заказали то же, что заказали вы. Вот и все.

Она пристально посмотрела на него. Глубоко вздохнула.

— Так сколько же вам было лет, когда вы начали лгать?

— Вас, я смотрю, никак не проведешь?

— Вероятно, нет, — сказала Лиз. Она выпила свой эспрессо одним залпом. — Но, с другой стороны, то, с кем вы обедаете, совершенно меня не касается.

Он посмотрел на нее с хитрой полуулыбкой:

— Как знать.

— Мне пора, — сказала она.

Он капитулирующе поднял руки и подозвал официанта.

Небо снаружи было серо-стальное. Ветер трепал их волосы и одежду.

— Было очень приятно, — сказал он, взяв ее за руки.

— Да, — согласилась она, осторожно высвобождая руки. — Увидимся в понедельник.

Он кивнул, все с той же полуулыбкой на лице. К облегчению Лиз, кто-то рядом выходил из такси.

 

Глава 3

Десторп-Стрэнд был печальным местом и в лучшие времена, а в декабре, как казалось Диане Мандей, это был край света. Несмотря на лыжную куртку на гусином пуху, вылезая из внедорожника «чероки», она поежилась.

Диана не жила в Дерсторпе. Эта красивая женщина чуть за пятьдесят, с элегантно мелированными светлыми волосами и барбадосским загаром, обитала со своим мужем Ральфом в георгианском особняке на восточной окраине Марш-Крик. Неподалеку от Марш-Крик находились неплохие поля для гольфа, небольшой яхт-клуб и паб «Трафальгар». Если проехать по побережью чуть дальше, можно было добраться до Бранкастера и яхт-клуба получше.

В Дерсторпе, однако, даже намека ни на одно из этих благ не было. Дерсторп мог похвастать пабом в стиле кантри/вестерн, мини-маркетом «Лондис» и продуваемым всеми ветрами районом муниципальной застройки. К западу от городка протянулась пустынная береговая полоса, известная местным жителям как Стрэнд. Приблизительно в миле от города на ней расположились пять бунгало постройки 1950-х годов.

Диана Мандей купила бунгало Стрэнда год назад в инвестиционных целях. К ее удивлению, нашлось немало людей, которые жаждали пожить на Стрэнде. Непрерывные удары волн о гальку, ветер с солончаковых болот, пустота горизонта, соединяющего море с небом, — этого, как оказалось, было более чем достаточно.

Возможно, это придется по вкусу молодой женщине, стоявшей спиной к самому западному бунгало. Очевидно, это аспирантка, пишущая диссертацию. Одетая в парку, джинсы и прогулочные ботинки женщина держала справочник Управления по делам туризма, в котором размещала свою рекламу Диана, и с надеждой смотрела на горизонт, в то время как ветер бросал волосы ей в лицо. Она могла бы, вероятно, выглядеть весьма презентабельно, если бы потрудилась предпринять для этого хоть какие-то усилия, подумала Диана.

— Прекрасное место, правда? — произнесла она подобающую домовладельцу фразу.

Женщина рассеянно нахмурилась:

— Сколько за неделю, включая депозит?

Диана взвинтила цену настолько, насколько посмела. Женщина не выглядела особенно богатой, но и на человека, намеренного продолжить поиски, тоже не была похожа. Родительские деньги, почти наверняка.

— Можно заплатить наличными?

— Конечно, — сказала Диана и улыбнулась. — Тогда на этом и порешим. Меня зовут Диана Мандей, как вы знаете, а вас…

— Люси. Люси Уормби.

Они обменялись рукопожатием, и Диана заметила, что рука у женщины была удивительно сильной. Заключив сделку, Диана уехала в восточном направлении, к Марш-Крик.

Женщина, назвавшаяся Люси Уормби, наблюдала за «чероки», пока тот не скрылся в Дерсторпе. Затем, открыв пассажирскую дверцу своей «астры», она достала сумку и рюкзак и внесла их через переднюю дверь бунгало в окрашенную белой краской гостиную. На столе перед выходившим на море окном она разложила свой бумажник, бинокль, кварцевые часы для подводного плавания, складной нож, маленький компас и мобильный телефон. Было почти 15.00 по Гринвичу. Усевшись со скрещенными ногами на низком диване у стены и полуприкрыв глаза от слабого света, она начала постепенный процесс очищения мозга от всего, что не относилось к ее заданию.

Вскоре после 3.30 на столе у Лиз зазвонил телефон. Звонок прошел через центральный коммутатор, потому что звонивший набрал официальный номер МИ-5 и спросил Лиз, назвав ее псевдоним, которым она когда-то пользовалась. Звонившего, представившегося Зандером, попросили подождать, пока выясняли, захочет ли Лиз с ним разговаривать.

Как только Лиз услышала кодовое имя, она попросила ее с ним соединить, спросила его номер и перезвонила ему. Прошло уже много времени с тех пор, как она разговаривала с Фрэнки Феррисом последний раз, и она была не совсем уверена, что хотела бы возобновить это знакомство. Впервые она столкнулась с ним, когда, будучи контролером агентов в подразделении по борьбе с организованной преступностью, принимала участие в операции против босса одного из эссексских синдикатов по имени Мелвин Истман, который подозревался в контрабанде героина из Амстердама в Харидж. Наблюдение установило, что Феррис был одним из водителей Истмана, и, когда специальная служба взяла его в оборот, он согласился предоставить информацию о деятельности синдиката. Спецотдел полиции Эссекса передал его МИ-5.

С самых первых дней службы у Лиз было инстинктивное понимание динамики управления агентами. На одном конце шкалы находились такие агенты, как Марципан, которые доносили на своих коллег, исходя из патриотизма или моральных убеждений, а на другом конце были те, кто работал только из личного интереса или за деньги. Зандер находился где-то посередине. В его случае проблема по существу была эмоциональной. Он хотел, чтобы она ценила его, сидела и выслушивала его жалобы на вселенскую несправедливость.

Поняв это, Лиз набралась терпения, и постепенно информация пошла. Часть ее была сомнительной ценности, но в целом она существенно увеличила познания МИ-5 об операциях Истмана. Однако Ферриса никогда не допускали в ближний круг Истмана, и в конце концов оказалось невозможным выстроить дело против этого столь озабоченного вопросами безопасности жулика. Однако полиция Эссекса продолжила заниматься Истманом, и, когда Лиз перевели в антитеррористический отдел Уэдерби, контроль над Зандером передали одному из полицейских офицеров, бездушному ольстерцу по имени Боб Моррисон.

— Тебе следует поговорить с Бобом Моррисоном, Фрэнки, — сказала она.

— Моррисону я ничего не скажу — это для вас. В пятницу будет большая поставка, на мыс. Двадцать плюс «спецгруз» из Германии.

— Я не знаю то, что это означает, Фрэнки. Я вышла из той игры, и ты не должен мне звонить. Я не могу ничего сделать.

— Пятница, мыс, — повторил Фрэнки настойчиво. — Двадцать плюс «спецгруз». Из Германии. Запомнили?

— Я записала. А что за источник?

— Истман. Принял звонок, когда был там несколько дней назад.

— Ты в телефонной будке?

— Да.

— Позвони куда-нибудь еще, прежде чем уйдешь. Не оставляй этот номер в памяти как последний набранный.

Они оба повесили трубки, и в течение нескольких минут Лиз разглядывала обрывки фраз на лежавшем перед ней блокноте. Затем она набрала номер спецотдела полиции Эссекса и спросила Боба Моррисона. Несколько минут спустя он перезвонил ей из телефона-автомата на каком-то шоссе.

— Феррис сказал, почему он вам позвонил? — спросил ее сотрудник полиции.

— Нет, — сказала Лиз. — Но он твердо заявил, что не будет разговаривать с вами.

— Как источник, — сказал Моррисон, — Фрэнки Феррис уже никуда не годится. Девяносто процентов денег, которые платит ему Истман, идут прямо в казино, и я не удивлюсь, если он еще и колется. Он, вероятно, все это придумал.

— Возможно, — осторожно сказала Лиз.

Повисла пауза, заполненная треском разрядов и звуками автомобильных сирен.

— …собираясь получать что-нибудь полезное, пока Истман дает ему деньги. А если нет, я не много дал бы за его…

— Вы думаете, что Истман может от него избавиться?

— Думаю, он не исключает этого. Фрэнки знает достаточно, чтобы похоронить его. Но не думаю, что до этого дойдет. Истман — бизнесмен. Вероятно, он рассматривает его как накладные расходы. И просто увеличивает цену.

— Хорошо. Переслать вам то, что Фрэнки рассказал мне?

— Да, почему бы и нет?

Они повесили трубки. Лиз прикрыла себя; что касается действий на основе полученной информации, это дело другое.

Она еще раз посмотрела на фрагментарные фразы. Поставка чего? Наркотики? Оружие? Люди? Если речь шла о выгрузке на берег, а слово «мыс» говорило именно об этом, то, возможно, ей следовало бы взглянуть на северные порты.

Просто чтобы подстраховаться — могли пройти часы, прежде чем Моррисон возвратится к себе в офис, — она решила поговорить со своим знакомым из Таможенно-акцизного управления. Где ближе всего до британского берега от немецких портов? Должно быть, это Восточная Англия — территория Истмана. Небольшое судно, везущее сомнительный груз, без труда незаметно пересечет Ла-Манш; только между Феликстоу и Уошем сто с лишним миль неохраняемой береговой линии.

Двадцатидвухметровый краболовный траулер «Сюзанна Ханке» находился в море уже более тридцати часов. За это время Фарадж Мансур возненавидел каждый дюйм его проржавевшей конструкции. Он был гордым человеком, но трудно выглядеть гордо, сидя скрючившись в скользком от рвоты рыбном трюме с двадцатью такими же, как ты, пассажирами. Большинство из них, как и Фарадж, были афганцами, но были также пакистанцы, иранцы и несколько иракских курдов.

Все были одинаково одеты в поношенные синие комбинезоны. На складе около доков Бремерхафена с них сняли источавшую миазмы одежду, в которой они приехали из своих стран, и выдали поношенные джинсы, свитера и ветровки. Им также вручили комбинезоны; случайному наблюдателю они показались бы бригадой гастарбайтеров. Перед погрузкой им дали кофе, хлеб и горячую тушеную баранину — блюда, которые устраивали большинство клиентов «Каравана».

«Караван» был создан, чтобы предоставлять услуги, по словам его организаторов, по «первоклассному скрытному перемещению» экономических мигрантов из Азии в Северную Европу. За двадцать тысяч долларов клиентам обещали безопасное путешествие, соответствующие документы ЕС (включая паспорта) и, по прибытии, двадцатичетырехчасовой отдых в общежитии.

И хотя «Сюзанна Ханке» могла выстоять против любых сюрпризов Северного моря, в плохую погоду это судно качалось безбожно. А погода с того самого момента, как «Сюзанна Ханке» вышла в открытое море, была хуже некуда — беспрестанный декабрьский шторм.

Это не волновало владельца судна — бородатого немца — и двух членов его команды, которые в раскаленной рулевой рубке вели судно курсом на запад. Но для пассажиров это имело катастрофические последствия: очень скоро они стали страдать от рвоты, в то время как корпус то вздымался, то опускался и их катало, час за часом, по стальному ребристому трюму.

Фарадж Мансур сконцентрировался на выживании. С холодом он еще мог справиться; он был горцем. Но тошнота была чем-то новым, и он боялся, как бы она не ослабила его настолько, что он не сможет защищаться.

Собравшись с силами, Фарадж научился переносить взлеты и падения «Сюзанны Ханке». Ему показалось, или адские пики и пропасти начали наконец уменьшаться? Он нажал кнопку подсветки на своих часах. Было чуть больше двух ночи по британскому времени. В слабом свете часов он смог увидеть бледные, перепуганные лица своих попутчиков. Чтобы ободрить их, он предложил помолиться.

В 2.30 Рей Гантер наконец увидел ее. Свет, который испускала «Сюзанна Ханке», был слишком слаб, чтобы видеть его невооруженным глазом, но в цифровой бинокль он выглядел как яркий зеленый цветок.

— Есть, — пробормотал он, бросая окурок на гальку.

— Видишь? — спросил Кирэн Митчелл.

— Да. Пошли.

Они вместе столкнули лодки на воду. Гантер повел головное судно. Они налегли на весла, пробиваясь сквозь бурлящую прибрежную зыбь. Одеты они были в тяжелые непромокаемые плащи и спасательные жилеты. Через сотню ярдов они убрали весла и запустили подвесные моторы. Моторы взревели, но ветер уносил все звуки прочь. Десять минут спустя они уже были рядом с «Сюзанной Ханке».

Пассажирам, прижимавшим к себе свой жалкий багаж, помогли спуститься в лодки. Это было медленным и опасным процессом, учитывая почти полную темноту и бурное море, но полчаса спустя все они — двадцать один человек — были усажены в лодки. Багаж уложили на дно лодки. Однако один из них настоял на том, чтобы плыть со своим тяжелым рюкзаком на спине. «Если ты упадешь за борт, приятель, — подумал Митчелл, — дело твое хана».

Возвращения на берег Кирэн Митчелл боялся больше всего. Старые деревянные рыбацкие лодки едва могли вместить по двенадцать пассажиров и сидели в воде ужасающе низко, так что волны подчас перехлестывали через бак. Промокшие и дрожавшие люди помогли ему вытянуть лодку на берег и, как это делали все их предшественники, упали на колени на влажную гальку, чтобы возблагодарить Господа за благополучное прибытие. Все, кроме одного. Все, кроме человека с черным рюкзаком, который только стоял и смотрел по сторонам.

Как только лодки были поставлены на место, Гантер и Митчелл сняли спасательные жилеты и непромокаемые плащи. Пока Гантер отпирал маленький деревянный сарай и развешивал внутри снаряжение, Митчелл гуськом повел мужчин прочь от моря.

Галька сменилась тропинкой, которая привела их к открытым железным воротам, которые Митчелл закрыл за ними. Они поднялись по тропинке вверх, а потом она увела их влево. Наконец перед ними выросла высокая стена с дверью. Гантер открыл ее ключом, а Митчелл захлопнул после последнего человека. Ярдах в пятидесяти от них на узкой дороге вырисовывался силуэт грузовика.

Отперев кузов, Митчелл провел мигрантов внутрь. Когда все они оказались в передней части кузова, Митчелл опустил металлическую перегородку, на которой были развешены веревки и мешки, так, что она выглядела совершенно как передняя стенка кузова. Случайному наблюдателю — полицейскому с фонарем, например, смотрящему через заднюю дверь, — кузов показался бы пустым.

Митчелл повел машину, а Гантер уселся рядом с ним. Гантер достал из кармана зажигалку и сигареты. На этой стадии игры он обычно шел спать домой, но этим утром должен был ехать с Митчеллом до Кингз-Линн.

Двадцать минут спустя они свернули на стоянку для грузовиков у придорожного кафе на А-148 близ Фейкенема. Здесь, согласно инструкциям, следовало выпустить «спецгруз».

Когда тормоза грузовика тяжело выдохнули, Гантер достал из бардачка большой четырнадцатидюймовый фонарь и выпрыгнул из кабины. Открыв заднюю дверь, он вскарабкался внутрь, включил фонарь и открыл замаскированный отсек.

Появился человек с рюкзаком. Он был среднего роста, худощавый, с непослушными темными волосами и приклеенной полуулыбкой. Он спустился на землю и подбросил тяжелый рюкзак повыше на спине. Что у него в этом рюкзаке, что он с ним так носится? — спросил себя Гантер. Что-то ценное, это уж наверняка. Возможно, даже золото — он был бы не первым нелегалом, привозившим с собой слитки благородного металла.

Спустившись вслед за Мансуром на землю, Гантер запер грузовик. Мансур протянул ему руку.

— Спасибо, — сказал он.

— С нашим удовольствием, — сказал Гантер отрывисто.

Афганец кивнул, по-прежнему с полуулыбкой. С рюкзаком на спине он двинулся к туалету, стоявшему в пятидесяти с небольшим ярдах от них.

Гантер принял мгновенное решение и, когда дверь открылась и закрылась, последовал за Мансуром. Погасив фонарь, он развернул его в руке так, чтобы держать за рубчатую рукоятку. Войдя в туалет, он увидел, что только одна из кабинок занята. Опустившись на колени, он увидел через щель под дверью низ рюкзака Мансура. Он слегка подрагивал, как если бы его содержимое переупаковывалось. «Я был прав, — подумал Гантер, — у подлого ублюдка там что-то есть».

Когда через пару минут Мансур вышел из кабинки, Гантер набросился на него, замахнувшись большим фонарем как стальной дубинкой. Импровизированное оружие угодило Мансуру в плечо, опрокинув его на пол. Рюкзак упал и заскользил по полу.

Задыхаясь от боли, Мансур отчаянно попытался схватить рюкзак здоровой рукой, но рыбак успел к нему первым и замахнулся фонарем, намереваясь ударить Мансура по голове. Афганцу пришлось отскочить назад, чтобы уберечь череп.

Отпихнув рюкзак подальше, Гантер сильно пнул Мансура в живот и в промежность. Пока его жертва корчилась на полу, хватая воздух ртом, он схватил свою добычу. Рюкзак, однако, оказался слишком тяжелым. Пары секунд, пока Гантер забрасывал его на плечо, хватило Мансуру, чтобы просунуть руку во внутренний карман ветровки. Он крикнул бы, если мог — привлек бы внимание глупого английского мужлана к оружию с глушителем, — но он не мог сделать вдох. И он не мог потерять из виду рюкзак; это было бы концом всего.

Выбора у Мансура не оставалось.

Выстрел был не громче хруста сломанной палки. Больше шума произвел удар крупнокалиберной пули.

С секатором в руке, Энн Лейкби целеустремленно продвигалась вперед по краю парадного газона, срезая мертвые стебли. Было прекрасное утро, холодное и ясное, и ее резиновые сапоги оставляли четкие отпечатки в подмерзшей земле. Высокая, по плечо, трава не позволяла видеть берег, но за ней проглядывало коричневатое море.

Здравомыслящая и уравновешенная Энн была уважаемым членом общины, и ее громкий раскатистый смех был хорошо известен в Марш-Крик и его окрестностях. Как и сам Холл, она стала чем-то вроде местной достопримечательности.

За тридцать пять лет брака она так и не полюбила серое нагромождение поздневикторианских построек, которое унаследовал ее муж. Сад, однако, был ее гордостью и радостью. Она упорно трудилась, чтобы поддерживать его в блестящем состоянии, и несколько раз в год открывала двери поместья для любопытствующей публики.

Вкладом Перри в их брак был этот дом, но это был его единственный вклад. Энн происходила из семьи местных землевладельцев и унаследовала после смерти родителей очень много. Она сделала своим правилом держать свои личные счета отдельно от счетов мужа. Многие пары нашли бы такие отношения невозможными, но Энн и Перри удавалось уживаться друг с другом без особых трений. Она любила его и в определенных рамках была готова потворствовать ему в тех мелочах, которые делали его счастливым. Но она хотела знать все, что происходит в его жизни, а сейчас она этого не знала. Что-то было не так.

Убрав секатор в карман, Энн пошла по тропинке, которая вела к берегу. Она, как и газон, сильно промерзла, но Энн заметила, что недавно ее сильно истоптали. Наверное, этот мерзавец Гантер, предположила она. Почему Перри терпит его хождение взад и вперед по их земле, ночью и днем, она не знала.

Ее мысли были прерваны оглушительным ревом реактивных истребителей. Взглянув наверх, она увидела, как три истребителя ВВС США прочертили следы по темной голубизне неба. Лейкенхит, предположила она неуверенно. Или Милденхолл. Это напомнило ей, что еще задолго до завтрака перед домом сновали туда-сюда полицейские машины. Иной раз здесь становилось оживленно, как на Пиккадилли.

Энн спустилась к морю. Холл и сад занимали приподнятую косу, обрамляемую с востока и запада пустынным пляжем. Во время прилива его покрывало море, но при отливе он обнажался, превращаясь в царство бакланов, крачек и куликов. На дальнем конце косы находилась семидесятиярдовая галечная гряда, известная как Холл-Бич. Это было единственное место на несколько миль в любом направлении, где к берегу могли подходить суда. Таким образом Энн и Перри Лейкби было обеспечено уединение. Точнее, было бы обеспечено, размышляла Энн сварливо, если бы Гантер не держал здесь свои лодки и сети.

Прибыв на работу в 8.30, Лиз обнаружила сообщение с просьбой срочно связаться с Зандером. Она включила компьютер и открыла зашифрованный файл Фрэнки Ферриса. Он оставил ей номер телефона-автомата в Челмсфорде и попросил, чтобы она звонила каждый час, пока он не ответит.

Она позвонила в 9.00. Он поднял трубку на первом звонке.

— Можешь сейчас говорить? — спросила Лиз, доставая карандаш и блокнот.

— В настоящий момент — да. Я нахожусь в многоэтажном доме. Но если я повешу трубку, вы… Дело в том, что при приеме груза кое-кого уделали.

— Кого-то убили?

— Да. Вчера ночью. Не знаю где и не знаю деталей, но думаю, что была стрельба. Истман совершенно потерял голову, только и орет, мол, арабы то да пакистанцы это…

— Не отклоняйся от сути, Фрэнки. Начни с начала.

— Ну, едва я вошел в офис, как столкнулся с Кеном Перкиссом, это кладовщик Истмана. Он сказал, чтобы я не высовывался, босс, мол, совсем сошел с…

— Потому что кто-то был убит при приеме груза?

— Да. Он сказал, по словам Кена, что он говорил этим колбасникам, что они перегружают сеть. Что-то о том, что, когда их проблемы закончились, его начались.

— А ты говорил с самим Истманом?

— Нет, я внял совету Кена и слинял.

— Зачем ты рассказываешь мне все это, Фрэнки? — спросила Лиз, хотя знала ответ. Фрэнки прикрывал свою спину. Если Истмана повяжут, что вполне вероятно, когда начнется расследование убийства, Фрэнки не хочет идти на дно вместе с ним. Он хочет иметь возможность заключить сделку, пока у него еще есть кое-какие карты на руках.

— Хочу помочь вам, — сказал Фрэнки обиженным тоном.

— Ты говорил с Моррисоном?

— Я не буду разговаривать с этим ублюдком. Или вы и я, или ничего.

Лиз взвесила варианты. Она не хотела ссориться с полицией Эссекса, но Фрэнки, казалось, принял твердое решение не разговаривать с Моррисоном. К тому же она все равно сразу же передаст им всю информацию.

— Как мне с тобой связаться? — спросила она в конце концов.

— Дайте мне номер. Я сам вам позвоню.

Так Лиз и сделала, и телефон отключился. Она посмотрела на нацарапанные ею заметки. Немцы. Арабы. Пакистанцы. Сеть перегружена. Может быть, наркотики? Было очень похоже. Мелвин Истман занимался именно наркотиками. Но с другой стороны, многие наркоторговцы переключались на контрабанду людьми. Трудно отказаться, когда пограничники уже подкуплены и канал доставки работает.

Лиз сняла трубку и позвонила в спецотдел полиции в Челмсфорде. Назвав свой кодовый номер по антитеррористической группе, она спросила, не поступали ли утром рапорты об убийствах.

Повисла короткая тишина, затем раздался слабый щелчок коммутатора, и ее соединили с дежурным офицером.

— Здесь ничего, — сказал дежурный. — Но, кажется, рано утром была стрельба в Норфолке. В туалете у придорожного кафе «Фэрмайл» около Фейкенема. Криминалисты уже на месте, но мы послали туда своего человека, потому что возник вопрос относительно примененного оружия.

— Какой вопрос?

— Баллистики идентифицировала пулю, как… — послышался звук перелистываемых бумаг, — бронебойную калибра 7,62 миллиметра.

— Спасибо, — сказала Лиз, записывая калибр. — Как зовут вашего человека?

— Стив Госс. Дать его номер?

— Пожалуйста.

Он дал ей номер, и она отключилась. В течение нескольких минут она разглядывала свои заметки. Она не была экспертом, но знала, что патроны калибра 7,62 применялись обычно в армии. Прекрасно подходят для боевых действий, но слишком громоздки для убийства с близкого расстояния. А бронебойная пуля? Что все это значит?

Она прокрутила факты в голове. Как бы она их ни складывала, дело выглядело плохо. Следуя правилам, она позвонила Бобу Моррисону. И вновь он перезвонил ей из автомата, но на сей раз связь была лучше. Он слышал об убийстве в придорожном кафе, сказал он, но не во всех подробностях.

Лиз повторила то, что рассказал ей Феррис. Ответы Моррисона были короткими, и она ощутила его острое негодование тем, что его источник, каким бы бесполезным он ни казался, отрезал его от информации.

— Зандер говорит, что Истман был в ярости, — сказала она ему.

— И я был бы в ярости, будь я Истман. Последнее, что ему нужно, это проблемы на его территории.

— Я высылаю вам отчет о звонке Зандера.

— Да, конечно. Как я уже говорил, я не верю ни одному слову этого маленького негодяя, но, конечно же, сбросьте мне материал, если считаете нужным.

— Высылаю, — повторила Лиз и повесила трубку.

Сообщит ли он об этом разговоре в спецотдел в Норфолке? — подумала она. Безусловно, он обязан это сделать. Но он может и положить дело под сукно, просто со зла. Так он мог бы поставить ее, Лиз, на место, а если кто-нибудь и станет задавать вопросы впоследствии, он мог бы утверждать, что Зандер был ненадежным источником.

Потянувшись к клавиатуре, она вызвала на экран карту Великобритании с Фейкенемом в центре. Город находился приблизительно в десяти милях к югу от Прибрежного Уэллса, расположенного на северном побережье Норфолка, большая часть которого пестрела солончаковыми болотами и небольшими бухтами, с редкими пятнами деревень и больших частных поместий. Безлюдная приморская местность. Идеальный берег для контрабандистов. И меньше чем в трехстах милях от немецких портов. Достаточно выскользнуть в вечерних сумерках из Бремерхафена, и тридцать шесть часов спустя вы сможете бросить якорь на одной из здешних рек под покровом предутренней темноты.

Снова Бремерхафен. Место, где были сделаны поддельные британские права на имя Фараджа Мансура. Была ли тут связь? В уме ее постоянно крутились слова Бруно Маккея о том, что одна из террористических организаций собирается заслать «невидимку» в Великобританию.

Мог ли Фарадж Мансур быть этим «невидимкой»? Вряд ли, это почти наверняка был бы человек с внешностью англосаксонского типа. Тогда кто же такой этот Фарадж Мансур и что он делал в Бремерхафене, покупая поддельные водительские права? Тот факт, что он не пытался приобрести паспорт, позволял предположить, что паспорт ему не нужен. Значит ли это, что он уже был британским гражданином?

Мансур, написала она, затем подчеркнула имя. Гражданин Великобритании?

Потому что, если он не был британским гражданином, были возможны две вещи. Что он собирался въехать в Великобританию по поддельному паспорту, который он приобрел где-то еще. Или, что более серьезно, он был человеком, чей въезд должен был остаться неизвестным властям. Возможно, высококвалифицированный агент ИТС. Контакт Дауда аль-Сафы, работа которого в автомастерской в Пешаваре была лишь прикрытием для террористической деятельности. Кто-то, кто не мог рисковать, проходя через таможню.

Каждый инстинкт, которым обладала Лиз, каждое из чувств, которые она отточила за десятилетие работы в органах безопасности, говорили ей об угрозе. Если бы ее попросили, она не смогла бы вразумительно ответить, что это за чувства, однако она научилась доверять им. Пять минут спустя она уже сидела в кабинете Уэдерби, и Уэдерби улыбался ей своей кривой улыбкой.

— Что именно, по-твоему, ты сможешь установить, отправившись туда? — спросил он ее.

— По меньшей мере я хотела бы исключить возможность террористического аспекта, — сказала Лиз. — Меня беспокоит калибр оружия, как, впрочем, и спецотдел полиции Норфолка, судя по тому, что они направили своего человека для участия в расследовании. Инстинкт говорит мне, что организацию Истмана кто-то использовал без его ведома.

Уэдерби задумчиво покатал темно-зеленый карандаш между пальцев.

— Специальный отдел знает о звонке Зандера?

— Я передала информацию Бобу Моррисону в Эссексе, но есть основания предполагать, что он не собирается давать ей ход.

Уэдерби кивнул:

— С нашей точки зрения, это может быть не так уж и плохо, — сказал он наконец. — Я думаю, что ты должна съездить туда, приватно поговорить с местным человеком из спецотдела, посмотреть что к чему. Если тебе там что-то не понравится, я поговорю с Фейном и мы немедленно займемся этим делом. Ты уверена, что Зандер все это не придумал?

— Нет, — честно сказала Лиз. — Не уверена. Он из тех, кто любит привлекать к себе внимание, и, по словам Боба Моррисона, он играет на деньги, так что почти наверняка имеет финансовые проблемы. Но это не означает, что в данном случае он говорит неправду. — Она поколебалась. — Мне это не показалось выдумкой. Судя по голосу, он до смерти напуган.

— Если ты так считаешь, — сказал Уэдерби, возвращая карандаш в керамическую банку из-под мармелада, — то я согласен, ты должна ехать. Держи меня в курсе.

— А разве бывало иначе?

Он посмотрел на нее, слабо улыбнулся и отвернулся.

 

Глава 4

В крошечной спальне в восточной части бунгало в неподвижной тишине спал Фарадж Мансур. Интересно, его специально этому учили? — подумала женщина.

У изголовья был брошен черный рюкзак, который был при нем, когда она его встретила. Покажет ли он ей, что внутри? Считает ли он ее своим напарником? Или рассчитывает, что она, как женщина, будет идти позади него? Вести себя как его подчиненная?

По правде говоря, ей было все равно. Важно было лишь выполнить задание. Женщина гордилась своей хамелеоновой натурой, своей готовностью быть тем, кем требовалось быть в данный момент. В Тахт-и-Сулеймане она слушала, она училась и она повиновалась. Она стала никем, бездушным инструментом мести. Дитя небес.

Она улыбнулась. Только те, кто прошел через инициацию, познали жестокую радость самоотречения. Может быть — иншалла, — она переживет это задание. Может быть, нет. Аллах велик.

А пока надо было заняться делами. Проснувшись, Мансур захочет вымыться и поесть. Накануне, после отъезда домовладелицы, она наведалась в Кингз-Линн и закупила в «Теско» готовые блюда с карри — только разогреть в духовке.

Ее звали не Люси Уормби, как она сказала Диане Мандей. Но то, как ее звали, больше не имело для нее значения, как не имело значения и то, где она жила. Главное для нее теперь — движение и перемены.

Так было не всегда. В далеком прошлом было место, называвшееся домом, — крошечный домик в Южном Лондоне. Место, куда, как она думала с наивностью ребенка, она всегда будет возвращаться.

Но затем стали сгущаться тени. Из удобного лондонского дома они переехали в университетский городок в Мидлендс. Новая преподавательская работа ее отца была престижной, но для тихой семилетней девочки она означала необратимый разрыв с ее лондонскими друзьями и ужасную новую школу, где процветало хулиганство.

Она была страшно одинока, но ничего не говорила родителям, потому что к тому времени поняла по напряженному молчанию и хлопанью дверями, что у них были собственные проблемы. Когда ей было одиннадцать, родители развелись. Внешне все произошло мирно. Она перемещалась между двумя новыми семьями, но замкнулась в себе. У нее появились таинственные боли в желудке, которые приковывали ее к постели, но не поддавались никакому лечению.

Когда ей было тринадцать, родители приняли решение отправить ее в прогрессивную школу-интернат в сельской местности. Посещение уроков было необязательным, и учеников поощряли заниматься искусством и театральными проектами. На втором году новая подруга ее отца прислала ей книгу в подарок ко дню рождения. Однажды ночью, страдая от бессонницы, она наконец открыла ее и начала читать.

Когда Лиз въезжала в деревню Марш-Крик, где жил погибший и где расположился штаб следствия, она проехала мимо поля для гольфа. Никто, похоже, не играл, но несколько человек позакаленнее собрались у маленького здания клуба, покрытого окрашенным в зеленый цвет рифленым железом. Затем она проехала мимо размытых дождем бункеров с белым песком на одной стороне дороги и вилл постройки 1960-х годов на другой и оказалась у моря. Был отлив, и отступающее море обнажило неровную поверхность серо-зеленой приливной полосы.

Лиз развернула свою «ауди-кваттро» в сторону центра деревни. Марш-Крик состоял из небольшого количества домов, неровно вытянувшихся вдоль прибрежной дороги. Там имелся гараж с тремя бензиновыми колонками и промасленным автосервисом, а рядом с ними стоял паб «Трафальгар», чьи кирпично-балочные стены позволяли предположить, что построен он был после Второй мировой войны. Рядом с пабом находились сельский клуб с остроконечной крышей, деревенские магазины и лавка корабельных товаров. Позади магазинов шли несколько улиц с домами красного кирпича и стоял низкий многоквартирный дом.

Лиз припарковала «ауди» на берегу и вышла на студеный восточный ветер, спугнув стайку серебристых чаек со спинки бетонной скамьи; с жалобными криками они улетели прочь.

Над входом в сельский клуб были начертаны слова «Вечная память». Внутри было холодно и немного сыро, как в любом здании, которое использовали нерегулярно. В одном конце была небольшая сцена, а в другом на складном столе стояли ноутбук и принтер. Перед столом женщина-констебль и полицейский в штатском настраивали видеомагнитофон и монитор.

Пока Лиз озиралась, к ней подошел человек с жесткими рыжими волосами, одетый в водонепроницаемую куртку.

— Чем могу служить?

— Я ищу Стива Госса.

— Это я. Вы должно быть…

— Лиз Карлайл. Мы разговаривали по телефону.

— Да, действительно. — Он поглядел в забрызганное дождем окно. — Добро пожаловать в Норфолк!

Они обменялись улыбками и пожали друг другу руки.

— Шеф все еще торчит в придорожном кафе, где была стрельба, но фотограф только что прислал нам по электронной почте фотографии. Почему бы нам сейчас не просмотреть их, а потом дойдем до паба, съедим там по сэндвичу и поговорим?

— Прекрасная идея, — сказала Лиз. Она кивнула полицейским, которые настороженно наблюдали за нею. Переступив через пучок электронных кабелей, она проследовала за Госсом к складному столу. Полицейский подвинул ей стул, сам сел на другой и коснулся пальцами сенсорной панели ноутбука.

— Что ж, Гантер Реймонд… начнем.

На экране появились столбцы иконок.

— Я покажу вам только ключевые снимки, — пробормотал Госс. — Иначе мы здесь весь день проторчим.

Первое изображение, увеличенное Госсом, было панорамным снимком автостоянки. На дальнем ее конце припали к земле, будто страшные доисторические животные, тяжелые транспортные фуры. Слева стояло низкое панельное здание с вывеской «Фэрмайл кафе». Неоновые огни тускло светились внутри, и были видны цветные гирлянды рождественских украшений. Справа расположился бетонный туалетный блок, за которым шеренга полицейских в светоотражающих желтых дождевиках обыскивала землю.

На следующих снимках был туалетный блок. Сначала снаружи, где были видны эксперты в светло-голубых защитных комбинезонах, прочесывающие землю в поисках вещественных доказательств, затем внутри. Внутри было пусто, по крайней мере живых людей не было. Помещение было отделано белой кафельной плиткой, и там имелись раковина, два укрепленных на стене писсуара и кабинка с унитазом.

Последняя подборка показывала Рея Гантера, лежавшего на полу у стены под огромной кляксой из крови и мозговой ткани. В центре ее была черная дыра, где пуля прошла через керамическую плитку. Пуля вошла через левую бровь, оставив лицо более или менее неповрежденным. Затылок, однако, был буквально оторван от черепа.

— Кто его нашел? — спросила Лиз, сощурившись при виде кровавого кошмара на фотографии.

— Водитель грузовика. В начале седьмого утра. Патологоанатом считает, что он умер между четырьмя пятнадцатью и четырьмя сорока пятью.

— А пуля?

— Нам повезло. Она прошла сквозь стену туалета и застряла в заборе.

— Какие-нибудь улики по стрелявшему?

— Нет, хотя мы прочесали каждый дюйм пола и стен. Кто бы это ни сделал, он знал, что делает.

— Почему вы так думаете?

— Он целил в голову. Попасть в грудь было бы намного легче, но наш убийца хотел положить цель одним выстрелом. Гантер умер еще до того, как упал.

Лиз задумчиво кивнула:

— И никто ничего не слышал?

— Никто не признается, что слышал что-нибудь. Но, с другой стороны, приезжали и уезжали грузовики и было много другого шума.

— Сколько здесь было людей?

— Добрая дюжина водителей спала в своих машинах. Кафе закрывается в полночь и открывается в шесть утра. — Он выключил ноутбук и откинулся на стуле. — Мы будем знать намного больше, когда придет запись с камеры видеонаблюдения, что произойдет приблизительно через час. Так как насчет того, чтобы выпить?

— Выпить, в смысле съесть по сэндвичу?

— Ну да.

Тепло «Трафальгара» было очень кстати после унылого холода сельского клуба. Бар был обшит дубовыми панелями и украшен портретами Нельсона, связанными в узлы канатами, кораблями в бутылках и другими флотскими атрибутами. Малочисленные посетители средних лет беседовали о чем-то своем, поедая простую деревенскую пищу и запивая ее пивом.

Госс заказал пинту горького себе, чашку кофе Лиз и тарелку поджаренных сэндвичей.

— Итак, — начала она, когда они устроились с напитками за тихим угловым столиком, — эта пуля калибра 7,62.

Госс кивнул:

— Именно поэтому я здесь. Похоже на винтовку военного образца. АК или SLR.

— Вам доводилось когда-либо слышать, чтобы такое оружие использовалось в разборках между преступными группировками?

— Только не в этой стране. Слишком громоздко. Наш средний британский гангстер любит компактное оружие — предпочитает обзавестись каким-нибудь статусным пистолетом типа 9-мм «беретты» или «глока». Профессиональные убийцы предпочитают револьверы, потому что они не разбрасывают во все стороны стреляные гильзы, которые затем становятся добычей криминалистов.

— А каково ваше общее видение картины? Неофициально?

Он пожал плечами:

— Первое, о чем я подумал, с учетом того, что Гантер был рыбаком, это что он мог заниматься незаконным ввозом наркотиков или людей и с кем-то поссорился. Затем я подумал, что он мог невольно вмешаться в чью-либо операцию — возможно, какой-то очень сильной восточноевропейской группировки, — и пришлось заставить его замолчать.

— Если так и обстояло дело, зачем делать это в десяти милях от побережья в Фейкенеме, в таком оживленном месте, как придорожное кафе?

— В этом-то и загвоздка. — Он посмотрел на нее оценивающим взглядом: — Ваше присутствие здесь означает, что ваши люди думают, что тут есть связь с терроризмом?

— Мы не знаем ничего такого, чего не знали бы ваши люди, — сказала Лиз.

Технически, с учетом того, что она сообщила Бобу Моррисону о звонке Зандера, это было верно. Госс посмотрел на нее, но, какими бы ни были подозрения, которые он, возможно, собирался высказать, они так и не прозвучали, так как принесли сэндвичи.

— Вызвало ли убийство шум? — спросила она, когда барменша, крупная девушка лет восемнадцати, отошла.

— Да. Настоящий хаос. Тело нашел водитель по имени Деннис Эткинс. Вчера вечером он приехал из Глазго и запарковался в «Фэрмайле» около полуночи. Кафе только что открылось, и он собирался умыться перед завтраком.

— И все это подтверждается?

— Все выглядит достаточно правдоподобным, — кивнул Госс.

— Большой интерес со стороны прессы?

— Местные примчались в течение часа, а почти сразу за ними — общенациональные.

— Что сказал им следователь полиции?

— Мужчина обнаружен мертвым, смерть в результате огнестрельного ранения, — пожал плечами Госс. — Сделаем заявление, как только будем знать больше.

— Имя Гантера упоминалось?

— Теперь уже — да. Они потратили несколько часов, пытаясь найти его единственную родственницу, сестру, которая живет в Кингз-Линн. Очевидно, вчера ночью она была на работе — она работает в клубе «ПиДжей» — и только что возвратилась домой.

— А убитый — мы знаем, что он делал вчера ночью?

— Пока нет.

— И ни одна из машин, находящихся на стоянке, ему не принадлежит?

— Нет, полиция установила, что все они управляются другими людьми.

— Таким образом, он оказался за десять миль от дома в придорожном кафе без какого-либо средства передвижения.

— В общем и целом, да.

— Был ли Гантер известен уголовной полиции? Были ли у него проблемы с полицией?

— Не совсем. Он проходил по делу о нарушении общественного спокойствия после закрытия паба в Дерсторпе пару лет назад, но это все. Просто бывал немного болтлив и драчлив, когда выпьет.

— Насколько я понимаю, он был холостяком, — сказала Лиз сухо.

— Да, — сказал Госс, — но не геем, о чем я сразу подумал, когда узнал, что он был обнаружен в туалете в «Фэрмайле».

— А что, это кафе действительно место встречи геев?

— Здесь предлагают услуги люди любого толка.

— Может быть, Гантер оказался там, чтобы снять женщину? — спросила Лиз.

— Возможно, и, конечно, там в это время было несколько проституток, но все равно, остается вопрос, как он добрался туда без автомобиля? Кто привез его? Если мы сможем ответить на этот вопрос, думаю, мы начнем продвигаться вперед.

Лиз кивнула:

— Итак, что мы знаем о стрельбе?

— Честно говоря, не много. Никто ничего не слышал, никто ничего не видел. Если криминалисты не найдут никаких следов и улик, я сказал бы, что наша лучшая надежда — запись камеры видеонаблюдения.

— Тогда будем надеяться.

— Будем, — согласился Госс.

Когда они вошли в сельский клуб, оказалось, что детектив-суперинтендент Дон Уиттен только что вернулся из кафе «Фэрмайл». Крупный и усатый, он быстро пожал Лиз руку и извинился за спартанские условия, в которых они оказались.

— Нельзя ли как-нибудь наладить отопление? — потребовал он, осматривая голые стены. — Здесь можно околеть от холода.

Женщина-констебль, скрючившаяся перед видеомагнитофоном, неуверенно поднялась на ноги. Шеф повернулся к ней:

— Позвоните в участок и попросите, чтобы кто-нибудь привез тепловую пушку. И чайник, и чай в пакетиках, и все остальное, что полагается. Надо немного оживить это место.

Констебль кивнула и начала набирать номер на своем мобильном телефоне. Офицер в штатском протянул видеокассету.

— Норидж прислал нам копию пленки из камеры видеонаблюдения в «Фэрмайле», — объявил он. — Качество ужасное. Они работают над улучшением изображения, но результат мы сможем увидеть только завтра.

— Может быть, взглянем пока на то, что имеем? — сказал Уиттен, усаживаясь на стул.

Полицейский в штатском кивнул. Как он и говорил, большую часть записи камеры видеонаблюдения смотреть было невозможно. Время, однако, отображалось ярко и четко.

— Мы, в общем, имеем два всплеска активности между четырьмя и пятью утра, — сказал он. — Первый — этот.

Две дрожащие белые линии прочертили черноту, отмечая, как какой-то автомобиль прибыл на парковку, медленно сдал назад, остановился и погасил фары, вернув на экран черноту.

— По расстоянию между передними и задними огнями мы полагаем, что это грузовик, вероятно, не имеющий никакого отношения к нашему делу. Как вы можете видеть, время этого эпизода — 04.05. В 04.23 дела становятся немного более интересными. Взгляните на это.

Второе транспортное средство, явно короче, чем первое, остановилось в центре стоянки и погасило огни. Как и прежде, экран почернел.

— Теперь подождем, — сказал полицейский.

Они подождали. Примерно через три минуты маленький автомобиль — пассажирский седан, как предположила Лиз, — внезапно включил огни, быстро задним ходом выехал со своего места на левом краю стоянки, обогнул стоящий грузовик или фургон и исчез за воротами. Прошло еще некоторое время, по крайней мере минут пять, и за ним последовал грузовик.

— И это все до пяти утра. Итак, с учетом того, что патологоанатом назвал нам четыре тридцать как время смерти, плюс-минус пятнадцать минут…

— Что ж, «Оскара» за лучшую операторскую работу эта лента, конечно, не выиграет, — сказал Уиттен. — Что вы думаете об этом, Стив?

Госс нахмурился:

— Я сказал бы, что первый автомобиль — это обычная коммерческая фура. А вот на второй мне хотелось бы взглянуть поближе. Он не устраивается на ночевку, значит, очевидно, собирается вскоре двинуться…

Лиз тихонько достала из чехла свой ноутбук. Чуть раньше она послала по электронной почте несколько запросов в следственный отдел Темз-Хауса, и, если ей повезло, уже могли прийти ответы. Включив компьютер, она увидела, что для нее было два сообщения. Вместо имен отправителей были числа.

Лиз узнала в них коды сотрудников следственного отдела. Потребовалась пара минут, чтобы расшифровать сообщения. Они были коротки и по существу. Удалось установить только одного британского гражданина по имени Фарадж Мансур, и это был удалившийся на покой шестидесятипятилетний торговец табачными изделиями, живущий в Саутгемптоне. А пакистанские коллеги подтвердили, что Фарадж Мансур больше не работает в автомастерской «Шер Бабар» в Пешаваре. Он уехал шесть недель назад, не оставив нового адреса. Его местонахождение в настоящее время неизвестно.

Выключив ноутбук и убрав его в чехол, Лиз плотно закуталась в пальто и мысленно погрузилась в беспорядочную массу не связанных между собой фактов, которые пока что породило это дело.

Фарадж Мансур проснулся, думая, что он все еще в море. Он мог слышать удары волн, испытывать сосущее чувство внутри, когда «Сюзанна Ханке» взбиралась на гребень очередной волны, чтобы ухнуть в провал перед следующей. А затем звуки моря, казалось, отступили, и он понял, что волны шумят не так уж и близко, вяло накатываясь на каменистый берег, и что он неподвижно лежит полностью одетый в кровати.

С пониманием этого пришло осознание того, где он находится, и сюрреалистичные воспоминания о высадке на берег и нападении в туалете. Его не особенно беспокоил тот факт, что он забрал жизнь другого человека. Но убийство привлекло внимание к району, и это было плохо. Он ничего не сказал девушке об убийстве лодочника — тот факт, что скоро начнутся полномасштабные поиски убийцы, вывел бы ее из равновесия. Сам он чувствовал себя отстраненно, как если бы смотрел на себя со стороны. Как странно было оказаться на этом холодном и одиноком берегу, на земле, где он почти наверняка умрет. Чему быть, однако, того не миновать.

Он почти не помнил, как попал сюда. Он изо всех сил старался бодрствовать, но усталость спутала его чувства.

Девушку он едва замечал. В Тахт-и-Сулеймане ей приходилось туго, рассказал ему обучавший ее человек, но она не сломалась. Она была умна, что обязательно в партизанской войне, и отважна. Фарадж предпочел не спешить с выводами. Любой может быть храбрым в истеричной, заполненной лозунгами атмосфере тренировочного лагеря моджахедов. Но ответы на важные вопросы приходят только в момент совершения акций. Момент, когда боец вглядывается в свою душу и спрашивает: могу ли я сделать то, что должно быть сделано?

Он осмотрелся. Около его кровати стоял стул, на котором лежал свернутый красный махровый халат. В ногах кровати лежало полотенце. Приняв приглашение, казалось исходившее от этих предметов, он снял грязную одежду и надел халат.

Осторожно, с оружием в руке, он открыл дверь в главное помещение бунгало и босиком ступил через порог. Девушка стояла к нему спиной, наполняя чайник из крана. Обернувшись и увидев его, она сильно вздрогнула и схватилась рукой за сердце.

— Прости, ты меня так… — Она опустила голову с извиняющимся видом и взяла себя в руки. — Салам алейкум.

— Алейкум салам, — ответил он серьезно.

Какое-то мгновение они рассматривали друг друга. У нее были карие глаза и каштановые волосы, спадавшие на плечи. Черты ее лица, хотя и довольно приятные, были совершенно незапоминающимися. Она была человеком, мимо которого вы пройдете по улице, не заметив.

— Ванная? — предположила она.

Он кивнул. Зловоние трюма «Сюзанны Ханке» — рвота, трюмная вода и пот — все еще витало вокруг него. Женщина вручила ему несессер и провела в ванную. Положив пистолет на пол, он включил кран горячей воды.

Он расстегнул молнию несессера. В дополнение к обычным туалетным принадлежностям там лежал большой пакет первой помощи и такие же, как у нее, часы для подводного плавания. Одобрительно кивнув, Фарадж взялся за бритву.

Когда он наконец появился, она готовила еду. Приборы были разложены, тарелки стояли на столе, и в воздухе витал запах курятины с пряностями. В крошечной спальне он надел одежду, купленную ею для него в Кингз-Линн накануне. Вещи были хорошего качества: светло-голубая саржевая рубашка, темно-синий свитер, летние хлопчатобумажные брюки, прогулочные туфли из оленьей кожи. Чувствуя себя немного неуверенно, он возвратился в центральную комнату, где женщина в бинокль осматривала горизонт. Услышав его, она обернулась и осмотрела его сверху донизу.

— Удобно ли сидит одежда? Я использовала те размеры, что мне прислали.

— Сидит все хорошо, но одежда кажется… слишком изысканной? Люди будут обращать внимание. — Он выдвинул один из стульев и сел за стол.

— Пусть себе смотрят. Они будут видеть респектабельного профессионала, приехавшего на рождественские каникулы. Адвоката, возможно, или врача. Кого-то, чья одежда говорит, что он один из них.

— Разве я похож на такого человека?

— Будешь похож, когда я сделаю тебе правильную стрижку. Но сначала ты должен поесть.

Его брови поднялись на мгновение, но затем, видя серьезность ее лица, он согласно кивнул. Именно для этого она здесь и находилась. Принимать такие решения. Сделать его «невидимкой». Он взял нож и вилку и начал есть. Рис был переварен, но курица оказалась хороша.

Он ел молча, жуя с тщательностью человека, который долгое время привык довольствоваться малым. Закончив, он поднял на нее глаза и заговорил:

— Вчера ночью я убил человека.

— Итак, что мы знаем о Перегрине и Энн Лейкби? — спросила Лиз. — Экзотическое сочетание.

— Пожалуй, так и есть, в некотором роде, — сказал Уиттен. — Я встречался с ними несколько раз, и она вообще-то очень веселая женщина. Он же этакий типичный чопорный аристократ.

— Так что же их связывает с Гантером? — спросила Лиз.

— Он держал свои лодки на их берегу, — сказал Уиттен. — Это все, что мне известно.

Они стояли втроем под каменными сводами парадного подъезда Хедленд-Холла.

Госс нажал кнопку звонка. Изнутри донесся звон.

Дверь открыла высокая женщина с тонким лицом, в твидовой юбке и стеганом жилете, которые выглядели так, будто их долго обдирали об розовые кусты. Увидев их, она продемонстрировала полный рот длинных зубов.

— Суперинтендент Уиттен, не так ли?

— Суперинтендент уголовной полиции, мэм, да. А это — сержант уголовной полиции Госс и коллега из Лондона.

Зубастая улыбка качнулась в их сторону. За благовоспитанностью высшего сословия явно проступало острое беспокойство. «Она знает, что я не из полиции, — подумала Лиз. — Она знает, что наше появление означает неприятности».

— Вы пришли по поводу этого ужасного происшествия с Реем Гантером?

— Боюсь, что так, — сказал Уиттен. — Мы беседуем со всеми, кто знал его и, возможно, имел представление о его передвижениях.

— Конечно. Почему бы вам всем не войти и не присесть?

Они проследовали за нею по длинному коридору, пол которого был выложен узорной плиткой. Стены были увешаны головами лис, гравюрами на спортивные темы и непривлекательными фамильными портретами.

Перегрин Лейкби читал «Файнэншл таймс» у горящего камина в комнате с высоким потолком, уставленной книгами. Он встал при появлении гостей, а когда они были рассажены его женой, снова сел.

— Вы здесь, я полагаю, из-за бедного мистера Гантера? — спросил он.

Для своего возраста он очень хорошо выглядит, думала Лиз, и, судя по насмешливому, слегка надменному выражению лица и пристальному взгляду серо-голубых глаз, он прекрасно отдает себе в этом отчет.

— Да, сэр. Как я уже объяснил миссис Лейкби, мы беседуем со всеми, кто знал Гантера, — ответил Уиттен.

— Мы, собственно говоря, не так уж хорошо его знали, — нахмурилась Энн Лейкби. — Он приходил и уходил, попадаясь время от времени на глаза, но…

Ее муж встал, подошел к огню и слегка поворошил дрова старым стальным штыком.

— Энн, почему бы тебе не пойти и не сделать всем нам кофе. — Он повернулся к Уиттену и Госсу. — Или вы предпочли бы чай?

— Спасибо, мистер Лейкби, — сказал Уиттен. — Мне ничего не надо.

— Как и мне, — сказал Госс.

— Мисс…

— И мне ничего, спасибо.

— Значит, только мне, — сказал Перегрин беззаботно. — И если у нас найдется немного печенья, брось несколько штук на тарелку.

Улыбка Энн Лейкби на мгновение стала натянутой, затем она ушла. Перегрин откинулся на спинку стула.

— Так, что же, собственно, произошло? Я слышал, что беднягу застрелили. Это верно?

— Похоже на то, сэр, — сказал Уиттен.

— У вас есть какие-нибудь идеи почему?

— Именно это мы и пытаемся сейчас установить. Вы не могли бы рассказать, как близко вы знали мистера Гантера?

— Ну, в общем, как и его отец, и дед до него, он держал несколько лодок на нашем берегу. Платил нам за это некую символическую сумму и предлагал возможность первого выбора из своего улова.

— Вы знаете, когда Гантер в последний раз выходил за рыбой? Или вообще в море с любой другой целью?

Улыбка осталась на месте, но взгляд насторожился.

— Что вы имеете в виду, конкретно? Какая еще другая цель могла там быть?

— Понятия не имею, сэр, — мягко улыбнулся Уиттен. — Я не плаваю на лодках.

— Ответ «нет», я понятия не имею, когда он выходил в море в последний раз или почему. Он имел свой собственный ключ от участка и приходил и уходил, когда ему было угодно.

— Когда он выходил на рыбалку, во сколько обычно это происходило?

Перегрин задумчиво надул щеки и выдохнул. «Ты лжешь, — подумала Лиз. — Скрываешь что-то. Почему?»

— Это зависело от прилива, но обычно при первом свете. Тогда он успевал отвезти улов в Бранкастер еще утром.

— Вы покупали у него рыбу?

— Иногда. У него было разрешение на полудюжину ловушек на омаров, и, если к нам приходили на обед гости, мы могли купить у него несколько. Или окуней, если ему попадались достаточно большие — что бывало не часто.

— Значит, лов рыбы был единственным способом, которым он зарабатывал деньги?

— Насколько мне известно. У него не было другой работы.

— А почему, как вы думаете, кто-то посчитал нужным его застрелить?

Лейкби по-хозяйски положил руки на спинку дивана.

— Думаю, все это было ужасной ошибкой. Рей Гантер был парнем грубоватым. Он, должно быть, хватил лишнего в «Трафальгаре» и… кто знает? Подрался с тем, с кем не надо.

— У вас есть какие-нибудь идеи, почему он мог оказаться в кафе «Фэрмайл» в столь ранний утренний час?

— Ни одной. Как вы, вероятно, знаете, это заведение имеет репутацию места встречи гомосексуалистов.

— Может быть, Гантер пытался снять там мужчину?

— Что ж, все возможно. Должен признаться, что я никогда не думал о нем в таком свете… Энн, а что бы ты сказала?

Его жена поставила со слабым дребезжанием поднос, покрытый узорами в восточном стиле, на стол перед очагом.

— Лично я не стала бы так говорить, тем более что он встречался с Черисс Хоган.

— Ради бога, кто такая эта Черисс Хоган?

— Дочь Элси Хоган. Помнишь Элси? Нашу уборщицу?

— Я не знал, что ее зовут Хоган.

— А где бы я мог найти эту молодую особу? — спросил Уиттен.

— Она почти каждый день работает за стойкой бара в «Трафальгаре».

Лейкби в удивлении подался вперед.

— Эта толстушка? — спросил он.

— Перегрин! Это не слишком галантно, — подняла брови Энн.

— Как долго они с Гантером встречались? — вмешался Уиттен.

— Ну, — ответила Энн, — это был не такой безоблачный роман, как ему хотелось бы. По словам Элси, Черисс хотела заполучить приз побольше. А именно, Клайва Бэджера, владельца бара.

— Ты ничего мне об этом не говорила. — Перегрин выглядел удивленным.

— Ты не спрашивал, — улыбнулась Энн. — У нас здесь настоящая Гоморра, если уметь слушать. Намного интереснее, чем телевидение.

Перегрин допил свой кофе, как бы завершая встречу.

— Что ж, вот все, что я могу сказать: надеюсь, что Бэджер застраховал свою жизнь. Кажется, у него что-то с сердцем. — Он демонстративно посмотрел на часы. — Что-нибудь еще? Если нет, я мог бы… заняться различными другими делами.

— Больше ничего, — сказал Уиттен, не делая ни малейшей попытки подняться. — Большое спасибо за ваше время. — Он повернулся к Энн. — Не могу ли я, прежде чем мы пойдем, задать миссис Лейкби несколько вопросов?

Энн Лейкби снова улыбнулась:

— Конечно. Перри, ступай.

Лейкби поколебался, поднялся на ноги и с видом несчастного изгнанника оставил комнату.

— Откровенно говоря, — сказала она, когда он вышел, — я терпеть не могла Рея Гантера, и мне не нравилось, что он у нас повсюду слонялся. Только на прошлой неделе я говорила Перри, что хотела бы навсегда запретить ему ступать на нашу землю, но Перри почему-то очень к нему расположен. Отчасти это дань памяти старому Бену Гантеру, я полагаю, а отчасти… Скажем так: если бы дошло до суда, и мы бы проиграли…

— Все стало бы намного хуже?

— Вот именно. В полном смысле слова. Но что бы там ни было, Рей Гантер, конечно, что-то замышлял. Я слышала кое-что ночью. Как по дороге проезжают грузовики. Как разговаривают люди.

— А разве не этого следовало ожидать, учитывая, что ему нужно отвезти рыбу в город?

— В три ночи? — Она покачала головой и замолчала.

— Не могли бы мы взглянуть на сад и то место, где Гантер держал свои лодки?

— Конечно. Сегодня немного ветрено, но если вы против этого не возражаете…

Вчетвером они прошли через дом к выходу в сад. Это было помещение с каменным полом, где стояли в ряд резиновые сапоги и висела одежда для работы в саду. Сам сад, как увидела Лиз, был намного привлекательнее, чем можно было подумать, глядя на строгий викторианский фасад дома. Длинная прямоугольная лужайка, обрамленная клумбами и деревьями, выходила к посадкам трав и, по-видимому, имела спуск к морю. Сквозь деревья по обеим сторонам она могла видеть пляж, теперь наполовину затопленный приливом.

— Как вы, вероятно, знаете, Холл отличается тем, что обладает единственным пригодным для причаливания местом на несколько миль в любом направлении, — сказала Энн Лейкби, пока они шли через лужайку. — У парусного клуба есть небольшая приливная бухта, но в нее не может зайти ничего больше или тяжелее легкой шлюпки.

Пару минут спустя они смотрели вниз на гальку и море.

— Здесь очень уединенно, не правда ли? — сказала Лиз.

— Деревья и стены защищают от ветра не хуже, — сказала Энн. — Но вы правы. Здесь очень уединенно.

— Был кто-нибудь на берегу сегодня?

— Только я. Этим утром.

— Вы заметили что-нибудь необычное?

Энн нахмурилась.

— Пожалуй, ничего не могу припомнить, — сказала она.

— Каким путем ходил Гантер?

Энн указала на низкую дверь в стене сада справа.

— Вон там. Она ведет в переулок. У него был ключ.

— Я мог бы прислать нескольких наших ребят по-быстрому осмотреть это место, если вы не против, — сказал Уиттен.

Энн кивнула:

— Мистер Уиттен, как вы думаете, Рей Гантер был вовлечен во что-то незаконное? Я имею в виду наркотики или что-нибудь в этом роде?

— Пока еще слишком рано говорить, — сказал Уиттен. — Но нет ничего невозможного.

Энн выглядела задумчивой. Даже встревоженной.

А ведь она по поводу мужа беспокоится, подумала Лиз, а не покойного Рея Гантера. И у нее были все основания для беспокойства, потому что Перегрин, несомненно, лгал.

Когда они выезжали из Хедленд-Холла, Лиз поглядела на часы. Было три часа дня.

— Я должна вернуться в Лондон, — сказала она Уиттену. — Но до отъезда я попытаюсь поговорить с Черисс Хоган.

— Конечно. Я прикажу одному из своих людей дать вам ее адрес. — Он поднял воротник, чтобы защититься от вновь хлынувшего дождя. — Что вы думаете о Лейкби?

— Мне она понравилась больше, чем он, — сказала Лиз. — Вы были правы.

Он кивнул:

— Не надо недооценивать людей из высших сословий. Они могут оказаться намного приятнее — и намного противнее, — чем вы можете себе представить.

Лиз не потребовалось много времени, чтобы найти муниципальный квартал, где жила Черисс Хоган. Снаружи, на усыпанной мусором автостоянке, двое мальчишек бесцельно гоняли футбольный мяч. Дерсторп, возможно, находился всего в нескольких милях от Марш-Крик, подумала Лиз, но это был совершенно другой мир.

Черисс жила на третьем этаже. Она сменила рабочую одежду на мятый черный свитер и джинсы. В глубоком У-образном вырезе свитера был виден вытатуированный дьяволенок.

— Да? — спросила она, стряхивая сигаретный пепел в дверной проем.

— Я была в пабе этим утром, — сказала Лиз.

— Я помню, — осторожно кивнула Черисс.

— Я хочу поговорить о Рее Гантере. Я работаю вместе с полицией.

— Что это значит, работаю вместе с полицией?

Лиз сунула руку в пальто и нашла свое удостоверение сотрудника государственной службы.

— Я работаю в министерстве внутренних дел.

Черисс тупо посмотрела на удостоверение. Затем кивнула и сняла цепочку с двери.

— Это ваша квартира? — спросила Лиз, протискиваясь в приоткрытую щель.

— Нет. Мамина. Она сейчас на работе.

Лиз осмотрелась. В квартире было душновато, но обставлена она была с комфортом. Электрокамин «горел» под каминной полкой, где были выставлены стеклянные украшения и фотографии. Телевизор был широкоэкранный.

Черисс знала Гантера, сказала она Лиз — она знала практически всех в Марш-Крик, — но отрицала, что между ними когда-либо что-нибудь было. Сказав это, она допустила, что Гантер вполне мог распускать слухи, что что-то было.

— Почему?

— Такой он был человек, — сказала Черисс беспечно, гася сигарету в оловянной пепельнице. — В принципе Рей Гантер думал, что для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление, все, что ему нужно было сделать, это начать приставать ко мне. Ему понравилось создавать впечатление, что я ему отдалась по первому требованию.

— А на кого же Рей Гантер желал произвести впечатление?

— О, да всякий там был народ. И еще один парень… Митч. Я называла его Стаффи, потому что он был похож на бультерьера. Когда он приходил, Рей никогда не сидел у стойки, как он делал обычно.

— Где они сидели?

— В самом углу. Я спросила Рея однажды, кто это, потому что он что-то глазел на меня, и Рей сказал, что это один из его покупателей. Омары и все такое.

— Вы этому поверили?

— Взгляд у него был нехороший, — пожала плечами Черисс.

— Вы не знаете, что мог бы делать Рей в кафе «Фэрмайл» вчера ночью? — спросила Лиз.

— Понятия не имею.

— Может быть, он оказался вовлечен во что-то незаконное? Что-то, к чему могли иметь отношение его лодки?

Она снова недоуменно покачала головой.

Лиз поблагодарила ее и направилась к двери.

После жары в квартире Хоганов берег показался пронизывающе холодным. В телефонной будке пахло мочой, и Лиз обрадовалась, когда Уэдерби снял трубку на первом звонке.

— Говори, — произнес он.

— Дела плохи, — сказала Лиз. — Я возвращаюсь немедленно.

— Я буду на месте, — сказал Уэдерби.

 

Глава 5

С каждым щелчком ножниц еще один пучок темных волос падал на пол. Фарадж Мансур сидел перед нею на деревянном стуле, с белым банным полотенцем на плечах. Он не был похож на убийцу, но, по его собственным словам, стал им буквально в течение часа после въезда в Великобританию.

Это делало ее… кем? Соучастницей убийства? Это не имело значения. Имела значение только операция. Она достаточно слышала о Фарадже Мансуре и знала, что он был высокопрофессиональным оперативником. Если вчера ночью ему пришлось застрелить лодочника, значит, это было наилучшим выходом из создавшегося положения. И если его не беспокоило, что он лишил жизни того человека, это не должно волновать и ее.

А он, подумала она, весьма симпатичный мужчина. Правда, ей он больше нравился таким, каким был, когда проснулся, — этакий боец с всклокоченной гривой. Теперь, безбородый и аккуратно постриженный, он был похож на преуспевающего веб-дизайнера или копирайтера. Вручив ему ножницы, она взяла бинокль, вышла на берег и осмотрела горизонт. Ничего. Никого.

Книга, которую она прочитала вскоре после своего пятнадцатого дня рождения, была биографией жившего в двенадцатом столетии Саладина, предводителя сарацинов, который сражался с крестоносцами за обладание Иерусалимом. Сначала события, о которых она читала, казались отдаленными и туманными. Однако неожиданно она увлеклась предметом книги. Она представляла себе Саладина высоким, с ястребиным профилем, черной бородой и в остроконечном шлеме. Она узнала, как правильно писать по-арабски имя его жены Азимат, и стала воображать себя в ее роли. А когда она прочитала об окончательной сдаче Иерусалима сарацинскому принцу в 1187 году, она поняла, что именно такая концовка ей по душе.

Книга оказалась началом того, что она позже охарактеризует как фазу ориентализма. Она читала все без разбора о мире магометан — от подборки любовных историй, происходивших в Каире и Самарканде, до «Тысячи и одной ночи». Через пару лет, однако, любовные романы уступили место толстым томам исламского учения и истории, и она начала самостоятельно изучать арабский язык.

По существу, она жаждала преображения. В течение многих лет она мечтала забыть о своем несчастном и унылом прошлом и войти в новый мир, где ее примут с радостью. Ислам, казалось, обещал то самое преображение, которого она жаждала.

Она начала посещать местный исламский центр и, не говоря ничего родителям или учителям, стала изучать Коран. Вскоре она уже регулярно посещала мечеть и через некоторое время после того, как ей исполнилось восемнадцать, была принята в исламскую веру. Позже в том же году, уже бегло говоря по-арабски, она хорошо изучила урду. Когда ей было двадцать, ее приняли на первый курс факультета восточных языков Сорбоннского университета в Париже.

В начале второго года учебы в университете она вдруг ощутила, что ее окружает совершенно чуждая ей культура. Ислам запрещал веру в любого бога, кроме Аллаха, и этот запрет включал в себя ложных богов, олицетворяющих деньги, общественное положение или коммерцию. Но куда бы она ни смотрела, и среди мусульман, и в среде неверных она видела грубый материализм и поклонение этим самым богам.

В ответ она сделала свою жизнь аскетичной до крайности и стала посещать мечети, которые проповедовали самые строгие формы ислама. Здесь имамы проповедовали, что нужно отбросить все неисламское, и особенно то, что относилось к великому сатане — Америке. Ее вера стала ее броней, и ее отвращение ко всеобщей коммерциализации, которую она видела вокруг, переросло в тихую всепоглощающую ярость.

Однажды, возвращаясь из мечети, она присела на скамейку на станции метро, и к ней подсел молодой североафриканец с неухоженной бородой. Его лицо казалось неопределенно знакомым.

— Салам алейкум, — пробормотал он, взглянув на нее.

— Алейкум салам.

— Я видел тебя на молитвах.

Она наполовину закрыла книгу, которую читала, но не сказала ничего.

Молодой человек наклонился вперед:

— Сегодня после обеда в мечети проповедует Шейх Рухалла. Ты должна прийти.

Она удивленно посмотрела на него. Несмотря на неопрятную внешность, от него исходила спокойная властность.

— И что же проповедует этот Шейх Рухалла? — спросила она.

— Он проповедует джихад, — сказал молодой человек. — Он проповедует войну.

В начале девятого Лиз уже сидела напротив Уэдерби. Когда чуть раньше она добралась до своего стола, ее ждало телефонное сообщение из трех слов: Марципан Пять Звезд. Это, как знала Лиз, означало, что Сохэйл Дин хотел, чтобы ему срочно позвонили домой. Она набрала его номер, и, к ее облегчению, Сохэйл сам снял трубку. На заднем плане она слышала механический смех, издаваемый телевизором.

— Дэйва можно? — спросила она.

— Сожалею, — сказал Сохэйл. — Вы ошиблись номером.

— Как странно, — сказала Лиз. — Вы знаете Дэйва?

— Я знаю шестерых или семерых Дэйвов, — сказал Сохэйл, — и ни один из них здесь не живет. До свидания.

Значит, через шесть или семь минут он перезвонит ей из автомата. Она научила его никогда не пользоваться самым близким к дому автоматом. Тем временем она позвонила своему инструктору по стрельбе из тренировочной школы МИ-6 в Форт-Монктоне, и к тому времени, когда Сохэйл перезвонил, ее принтер уже печатал нужную ей информацию.

Уэдерби, подумала она, выглядит усталым. Его манеры тем не менее были изысканны, и, пока она говорила, она ощущала его абсолютное внимание.

— Я согласен с тобой насчет Истмана, — сказал он. — Его как-то используют, и похоже, что ситуация вышла из-под его контроля. Кажется бесспорным, что здесь есть какая-то связь с немцами и что связь эта указывает на Восток. Более определенно, есть вероятность, что на стоянке грузовиков что-то кому-то передали.

Лиз кивнула:

— Полиция, судя по всему, действует исходя из предположения, что была применена армейская штурмовая винтовка.

Еле заметная улыбка.

— Ты, очевидно, думаешь иначе.

— Я вспомнила кое-что из того, что нам рассказывали в Форт-Монктоне. Как КГБ разработало новое поколение пистолетов большой убойной силы. Такие, как «гюрза», весящая больше килограмма и стреляющая бронебойными пулями. Я связалась с Барри Холландом, и он рассказал мне, что у ФБР есть результаты тестовых стрельб из пистолета калибра 7,62, у которого пока нет даже названия. Он известен как просто ПСС. — Она заглянула в распечатку. — Пистолет самозарядный специальный.

— Это же бесшумное оружие, — заметил Уэдерби.

— Вот именно. Уродливая на вид вещь, но технически это большой прорыв. Самые низкие звуковые характеристики из всех существующих видов огнестрельного оружия. Можно выстрелить из кармана пальто, и человек, стоящий рядом с вами, не услышит ничего.

Левая бровь Уэдерби приподнялась.

— К нему идут бесшумные боеприпасы. Называются СП-4. Каким-то образом пороховые газы полностью удерживаются в гильзе, находящейся в корпусе оружия. Газы наружу не выходят, и поэтому нет ни шума, ни вспышки.

Уэдерби не улыбнулся, но какое-то мгновение задумчиво ее рассматривал.

— Итак, почему же наш человек обеспокоился приобрести такое экзотическое оружие? — сказал он.

— Потому что он ожидает, что ему придется стрелять по защищенным целям. Полиция. Охранники. Спецназ.

— К каким еще выводам мы можем прийти?

— То, что у него или, более вероятно, у его организации есть доступ к самому лучшему. Это штучное оружие. Пока была выпущена лишь очень ограниченная партия для подразделений российского спецназа, задействованных в настоящее время в тайных операциях против чеченских боевиков. Разумно предположить, что один или два экземпляра каким-то образом попали в руки мятежников.

— А от них в руки моджахедов… Да, я вижу, куда ты клонишь. — Уэдерби равнодушно взглянул на окно. Он, казалось, прислушивался к стуку дождя. — Что-нибудь еще?

— Боюсь, что ситуация ухудшается, — сказала Лиз. — Когда я вернулась сегодня вечером, я ответила на пятизвездочный звонок Марципана.

— Продолжай.

— Его коллеги читают в Интернете какой-то арабский информационный бюллетень. Он думает, что материал был написан членами ИТС в Саудовской Аравии — возможно, из группы аль-Сафы, — которые планируют некую символическую акцию здесь, в Великобритании. Никаких намеков на то, что, когда или где, но якобы там говорится, что «пришел человек, чье имя — Месть важнее Бога».

Уэдерби на мгновение застыл не мигая.

— И ты думаешь, что человек, о котором они говорят, может быть нашим бесшумным стрелком из Норфолка? — сказал он осторожно.

Лиз ничего не сказала. Уэдерби потянулся к одному из нижних ящиков своего стола. Открыв его, он достал бутылку виски «Лэфройг» и два стакана и плеснул понемногу в каждый. Подтолкнув один из стаканов к Лиз и подняв руку, желая указать, что она должна оставаться на месте, он снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе, и набрал номер.

Звонок, мгновенно поняла Лиз, был его жене.

— Как прошло сегодня? — пробормотал Уэдерби. — Тяжело было?

На ответ ушло некоторое время. Лиз сосредоточилась на дымном вкусе виски, на стуке дождя в окно.

— Мне придется задержаться, — говорил Уэдерби. — Да, боюсь, у нас тут что-то вроде кризиса и… Нет, я не стал бы, если бы это не было абсолютно неизбежно, я знаю, что у тебя был адский день… Позвоню, как только доберусь до машины. Нет, не жди меня.

Положив трубку, он сделал большой глоток виски, а затем повернул одну из фотографий, стоявших у него на столе, так, чтобы Лиз могла ее видеть. На фотографии была женщина в футболке в синюю и белую полоску, сидевшая за столиком в кафе с кофейной чашкой в руке. У нее были темные волосы и тонкие изысканные черты лица, и она смотрела в камеру, удивленно наклонив голову.

Больше всего Лиз поразил цвет ее лица. Хотя ей не могло быть больше тридцати пяти лет, ее кожа была цвета слоновой кости, столь бледная и бескровная, что казалась почти прозрачной.

— Это называется аплазией красных кровяных телец, — сказал Уэдерби спокойно. — Это заболевание костного мозга. Каждый месяц ей требуется переливание крови, и как раз сегодня она была в больнице.

— Я сожалею, что принесла новость, которая задержит вас здесь, — сказала Лиз.

Легкий кивок головы.

— Ты все сделала исключительно хорошо. — Он слегка покрутил «Лэфройг» и поднял стакан, криво улыбаясь. — Помимо прочего, ты дала мне повод испортить вечер Джеффри Фейну.

— Да, это кое-что.

В течение минуты-другой, допивая свое виски, они сидели в заговорщической тишине. Отдаленное гудение пылесоса подсказало Лиз, что прибыли уборщики.

— Ступай домой, — сказал он ей. — Я начну оповещать всех, кто должен знать.

— Хорошо. Сначала, однако, я вернусь на свое место, чтобы отправить несколько запросов по Перегрину Лейкби.

— Ты завтра возвращаешься в Норфолк?

— Думаю, надо будет.

Уэдерби кивнул:

— Тогда держи меня в курсе.

Лиз встала. Баржа на реке издала длинный скорбный стон.

После сырой ночи день занялся ясный. Лиз вела машину на север в сторону М-11, и дорога шипела под шинами ее «ауди». Спала она плохо. Аморфная масса беспокойства достигла критической величины, и чем более отчаянно она искала забвения на мятых простынях, тем быстрее стучало в груди ее сердце. Она знала, что под угрозой находятся жизни людей, и образ пробитой головы Рея Гантера бесконечно воспроизводился у нее в мозгу.

Она хотела выехать пораньше, чтобы побыстрее выскочить из Лондона, но, к сожалению, у большинства жителей города, похоже, появилась та же самая идея. К одиннадцати часам она все еще была в полудюжине миль от Марш-Крик, застряв на узкой дороге позади открытого грузовика, груженного сахарной свеклой.

В конечном счете она запарковалась у «Трафальгара» и, войдя внутрь, увидела, как Черисс Хоган протирает стаканы в пустом зале.

— Опять вы! — сказала Черисс, бросая Лиз ленивую улыбку. Она была одета в облегающий свитер цвета лаванды и выглядела довольно привлекательно, на цыганский манер.

— Не найдется ли у вас комнаты? — поинтересовалась Лиз.

Черисс удивленно изогнула брови и неторопливо удалилась в затененную кухню — видимо, чтобы посоветоваться с хозяином.

Несколько минут спустя она возвратилась, держа ключ, подвешенный к миниатюрному латунному якорю, и провела Лиз наверх по узкой, покрытой ковровой дорожкой лестнице к двери с надписью «Темерер».

«Темерер» оказался теплой комнатой с низким потолком, сливового цвета ковром, камином, облицованным плиткой, и диваном, покрытым толстым хлопчатобумажным покрывалом. Лиз потребовалось не больше нескольких минут, чтобы распаковать одежду. Когда она снова спустилась вниз, Черисс, которая все еще пребывала в одиночестве, подозвала Лиз кивком головы:

— Помните, я говорила вам о Митче? Который пил с Реем? Так вот, он занимался табаком.

— Вы имеете в виду, ввозил сигареты за наличные? Минуя таможню?

— Да.

— Откуда вы знаете? Он вам их предлагал?

— Нет, Рей предлагал. Он сказал, что Митч может достать столько, сколько я захочу. Он сказал, что я могу получать их по себестоимости, делать приличную наценку и сбывать посетителям по ресторанным ценам.

— Секундочку. Вы говорите, что Рей передал вам это от имени Митча?

— Да, он, очевидно, думал, что оказывает ему услугу. Но Митч просто взбесился. Сказал Рею, чтобы тот забыл и думать об этом.

— А вы когда-либо у него покупали?

— Я? Что вы! Я бы работу потеряла.

— Значит, мистер Бэджер тоже у них ничего не покупал?

Черисс покачала головой и продолжила бесцельно надраивать стаканы.

— Я все же подумала, что стоит об этом упомянуть, — сказала она. — Он тот еще гад, этот Митч.

— Похоже на то, — сказала Лиз. — Спасибо.

Она устремила свой взор в пустой бар. Бледный свет зимнего солнца проникал через освинцованные окна, освещая пятнышки пыли и золотя украшения на обшитых деревянными панелями стенах. Если Митч занимался контрабандой табака, почему он так рассердился, когда Гантер предложил товар Черисс? Единственная причина, подумала Лиз, заключалась в том, что Митч мог переключиться с контрабанды табака на более опасные игры. Игры, в которых болтовня может стоить жизни. Она позвонила Фрэнки Феррису из телефона-автомата в вестибюле паба. Феррис, как обычно, пребывал в состоянии повышенного возбуждения.

— С этим убийством дела совсем пошли вразнос, — прошептал он. — Истман заперся в своем офисе со вчерашнего утра. Вчера ночью он был там до…

— Имел ли мертвец какое-нибудь отношение к Истману?

— Не знаю и не буду спрашивать. Я просто не хочу высовываться, и, если закон постучится в дверь, я хочу получить серьезную защиту, понятно? Я сильно рискую, даже принимая этот звонок.

— Митч, — сказала Лиз. — Мне нужно знать все о человеке по имени Митч.

Короткое, напряженное молчание.

— Брейнтри, — сказал Феррис. — В восемь вечера сегодня на верхнем уровне многоэтажной стоянки. Приезжайте одна. — Телефон замолчал.

Он чувствует запах паленого, подумала Лиз, кладя телефонную трубку.

Она на мгновение захотела было пройти в сельский клуб, узнать, удалось ли Уиттену продвинуться с делом. После секундного размышления, однако, она решила съездить в Хедленд-Холл и еще раз поговорить с Перегрином Лейкби. Как только она снова присоединится к следственной группе, ей будет труднее держать информацию при себе.

С тихим шуршанием «ауди» остановилась у Хедленд-Холла. На сей раз дверь открыл сам Лейкби. Он был одет в длинный китайский халат и шейный платок.

Он слегка удивился, увидев Лиз, но быстро опомнился и провел ее на кухню. Здесь, за широким рабочим столом из выскобленной сосны, какая-то женщина протирала бокалы в неторопливой манере, которую Лиз немедленно узнала. Это наверняка была Элси Хоган, мать Черисс.

— Энн вернется из Кингз-Линн через час, — сказал он. — Кофе?

— Спасибо, не надо. — Лиз, с сожалением подумала о том, что нельзя говорить человеку то, что она собиралась сказать Перегрину Лейкби, и в то же время пить его кофе. Поэтому она просто смотрела, как он наливает дымящуюся жидкость в чашку из костяного фарфора.

— А теперь, — сказал Перегрин, когда они ушли из кухни и удобно расположились в гостиной, — скажите мне, чем я могу вам помочь.

Лиз встретила его вопрошающий, слегка удивленный взгляд.

— Я хотела бы узнать о договоренности, которую вы имели с Реем Гантером, — сказала она спокойно.

Голова Перегрина задумчиво наклонилась.

— Если вы имеете в виду договоренность, в соответствии с которой он держал свои лодки на берегу, то у меня сложилось впечатление, что мы довольно подробно обсудили этот вопрос в последний раз, когда вы здесь были.

— Нет, — сказала она. — Я имею в виду договоренность, в соответствии с которой вы согласились закрывать глаза на то, что Рей Гантер по ночам выгружал на берег незаконные грузы. Сколько он вам платил?

Улыбка Перегрина застыла.

— Не знаю, откуда вы получили информацию, мисс… э-э-э, но сама идея, что у меня могли быть криминальные отношения с таким человеком, как Рей Гантер, честно говоря, совершенно нелепа. Что привело вас к столь странному заключению?

Лиз открыла портфель и достала два отпечатанных листа бумаги.

— Могу ли я рассказать вам историю, мистер Лейкби? О женщине, известной в определенных кругах как Маркиза, настоящее имя которой Доркас Гибб?

Перегрин ничего не сказал. Выражение его лица оставалось непроницаемым, но кровь от него отхлынула.

— Уже в течение нескольких лет Маркиза является владелицей одного скромного заведения в Шеперд-Маркет, Мэйфэр, где она и ее сотрудники специализируются на… — она заглянула в бумаги, — «дисциплинировании, доминировании и телесных наказаниях».

И снова Перегрин ничего не сказал.

— Три года назад полиция нравов совершила рейд в это место, и как вы думаете, кого они нашли привязанным к козлам для бичевания со спущенными брюками?

Взгляд Перегрина превратился в лед.

— Моя частная жизнь — мое личное дело, и я не позволю шантажировать меня в моем собственном доме. — Он поднялся с дивана. — Прошу вас уйти, причем немедленно.

Лиз не двинулась с места.

— Я не шантажирую вас, мистер Лейкби, я только расспрашиваю вас о подробностях ваших коммерческих отношений с Реем Гантером. Или мы можем сделать это по-хорошему, или мы можем сделать это по-плохому. В первом случае вы сообщаете мне все факты конфиденциально; второй путь означает полицейский арест по подозрению в причастности к организованной преступной группировке.

Его глаза осторожно прищурились, и высокомерие как будто мгновенно его покинуло.

— Я предполагаю, что вы просто получали деньги от Гантера, ничего больше, — сказала Лиз спокойно. — Но речь идет об угрозе национальной безопасности. — Она сделала паузу. — Как вы договорились с Гантером?

Он уныло посмотрел в окно.

— Идея заключалась в том, чтобы я закрывал глаза на его приходы и уходы по ночам.

— Сколько они вам платили?

— Пятьсот в месяц. Наличными. Он оставлял их в шкафчике на берегу. В месте, где держал свои рыболовные снасти. Он дал мне ключ.

— Что происходило во время этих приходов и уходов?

Перегрин выдавил напряженную улыбку:

— То же, что и раньше в течение сотен лет. Это берег, где промышляют контрабандисты. Так было всегда. Чай, бренди из Франции, табак из Голландии…

— Именно это они выгружали, не так ли? Выпивку и табак?

— Так мне говорили.

— Кто? Гантер?

— Нет. Я, собственно, не имел дел с Гантером. Был другой человек, имя которого я так и не узнал.

— Митч? Это может быть Митч?

— Понятия не имею. Как я сказал…

— Вы можете описать второго человека?

— Он выглядел… опасным. Бледное лицо и стрижка наголо.

— Можете ли вы еще что-нибудь мне рассказать? Об их автомобилях? О судах, с которых они забирали груз?

— Боюсь, что ничего. Я честно соблюдал условия сделки со своей стороны и держал глаза и уши закрытыми.

Честно, подумала Лиз. Слово-то какое.

— И ваша жена никогда ничего не подозревала?

— Энн? — спросил он, почти вернув себе апломб. — Нет, с какой стати? Она слышала странные звуки по ночам, но…

Лиз кивнула. Вторым человеком должен быть Митч. И причина, по которой он так разозлился на Гантера, когда тот заговорил о контрабанде табака с Черисс, заключалась в том, что им обоим надо было скрывать нечто более серьезное.

Она посмотрела на Перегрина. Учтивый фасад почти вернулся на место. Она лишь слегка его напугала, но не более того. Уходя, она прошла мимо Элси Хоган, которая стояла в дверях кухни с нарочито пустым выражением лица. Имела ли Элси обыкновение подслушивать под дверью? Как скоро сенсационные рассказы об мазохистских оргиях, устраиваемых представителями высших классов, начнут циркулировать на местных автобусных остановках и в супермаркетах?

За тридцать шесть часов, прошедших после его прибытия, Фарадж Мансур говорил очень немного после того, как описал обстоятельства смерти рыбака. Теперь, однако, он стал проявлять расположение к беседе. Он называл женщину Люси, так как это имя стояло в ее водительских правах и других документах, и он, казалось, впервые увидел ее с близкого расстояния, полностью осознал ее присутствие. Оба они нагнулись над обеденным столом в бунгало, изучая карту. В качестве меры предосторожности они использовали вместо указок, которые могли оставлять следы, стебли сухой травы. Дорога за дорогой, перекресток за перекрестком, они планировали свой маршрут.

— Я предлагаю запарковаться здесь, — сказала она, — и пройти остальную часть пути пешком.

Он кивнул:

— Четыре мили?

— Пять, возможно. Если постараемся, то сможем сделать это за пару часов.

Он кивнул и пристально посмотрел на холмистую сельскую местность.

— Насколько хороши люди из органов безопасности? На что они будут обращать внимание?

— Было бы глупо предполагать, что они не очень хороши. Они будут искать любого, кто не вписывается в пейзаж.

— А мы впишемся?

Она взглянула на него краем глаза. Его афганская внешность, несмотря на светлую кожу, выдавала неевропейское происхождение, но его английский был безупречен, а акцент был классическим произношением Би-би-си.

— Да, — кивнула она. — Мы впишемся.

— Хорошо. — Он нацепил темно-синюю бейсболку с надписью «New York Yankees», которую она купила для него. — А ты хорошо знаешь место?

— Да. Я не была там несколько лет, но оно не могло очень сильно измениться. Эта карта новая, и все на ней точно так, как я помню.

— И у тебя не будет никаких колебаний, когда потребуется сделать то, что должно быть сделано? У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.

— У меня не будет никаких колебаний. У меня нет никаких сомнений.

Он снова кивнул и тщательно сложил карту.

— О тебе в Тахт-и-Сулеймане очень высокого мнения. — Он полез в карман. — У меня для тебя кое-что есть.

Это был пистолет. Миниатюрный автомат размером с ее ладонь. Заинтересовавшись, она подняла его, извлекла магазин с пятью патронами, передернула затвор и попробовала спуск.

— Девять миллиметров?

— Русский, — кивнул он. — «Малыш».

Она взвесила его в руке, вогнала на место магазин и пощелкала предохранителем.

— Они решили, что я должна быть вооружена?

— Да.

Достав свою водонепроницаемую куртку, она расстегнула молнию под воротником, вытащила капюшон и застегнула молнию, спрятав «малыша» внутри. Капюшон хорошо скрыл небольшую выпуклость.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — сказала она неуверенно.

— Спрашивай.

— Чего мы ждем? Теперь, когда лодочник мертв, с каждым днем увеличивается вероятность того, что…

— Что они нас найдут? — улыбнулся он.

— Людей здесь стреляют не каждый день, — настаивала она. — Люди из госбезопасности здесь не так уж глупы, Фарадж. Если они почуют неладное, когда найдут твою пулю, они начнут искать. Они пошлют своих лучших людей. И ты можешь забыть все, что когда-либо слышал о британской честной игре; если у них появится самое слабое подозрение по поводу нас, они убьют нас сразу же, будут у них доказательства или нет.

— Ты сердишься, — сказал он удивленно. Оба они переваривали тот факт, что она в первый раз назвала его по имени.

Она закрыла глаза:

— Я хочу сказать, что мы ничего не сможем достигнуть, если будем мертвы. И что с каждым днем растет вероятность того, что… что они найдут нас и убьют.

— Есть вещи, которых ты не знаешь. — Он бесстрастно смотрел на нее. — Для ожидания есть причины.

Она на миг встретилась с взглядом его светло-зеленых глаз, заглянув в которые можно было подумать, что ему пятьдесят, а не без нескольких месяцев тридцать, и покорно склонила голову.

— Я только хотела, чтобы ты не недооценивал людей, против которых мы выступаем.

— Я их не недооцениваю, поверь мне, — покачал головой Фарадж.

Взяв бинокль, она открыла дверь, вышла на пляж и осмотрела горизонт с востока на запад.

— Есть что-нибудь? — спросил он, когда она возвратилась.

— Ничего, — сказала она.

Он пристально посмотрел на нее:

— Что такое?

— Они ищут нас, — ответила она. — Я чувствую это.

— Да будет так, — медленно кивнул он.

Лиз вошла в сельский клуб как раз тогда, когда из Нориджа привезли восстановленную запись камеры видеонаблюдения. Женщина-констебль загрузила ее в видеомагнитофон.

В помещении была жуткая духота. Кругом стояли пепельницы, кипел чайник, а за сценой ровно гудела тепловая пушка. Лиз и Госс нашли себе стулья, а Уиттен и трое полицейских в штатском столпились непосредственно перед монитором. В воздухе витал слабый запах лосьонов после бритья.

— Скажи мне вот что, Стив, — произнесла она. — Насколько бросалась в глаза эта камера видеонаблюдения в кафе «Фэрмайл»?

— Совсем не бросалась. Она была закреплена на дереве. Ее невозможно увидеть, если не знаешь, где искать.

— Неплохое место для высадки, так получается?

— Так оно и выглядит, если не знать о камере. — Он мрачно посмотрел на темнеющее небо. — Будем надеяться, что мы наконец получили что-то. Нам очень нужно сдвинуть это дело с мертвой точки.

— Будем надеяться, — сказала Лиз.

— С первым автомобилем, который мы видели на пленке вчера, уже разобрались, — пробормотал он. — Это оказался какой-то тип, парковавший свой трейлер на ночь.

— Хорошо.

Когда полицейские расселись по стульям, экран заполнил общий план автостоянки и замерцал счетчик времени, начав с 04.22. Скоро в картинку вполз серебристый грузовик, встал передом к выезду и погасил фары. Несколько секунд все было неподвижно, затем из кабины выпрыгнула крупная фигура. Гантер? — подумала Лиз. Когда фигура направилась к заднему борту грузовика и исчезла, в кабине на секунду вспыхнул свет, осветив вторую фигуру на стороне водителя.

— Закурил сигарету, — пробормотал Госс.

Из кузова грузовика выбрались две тени. Одна была той самой фигурой из кабины, вторая напоминала бесформенное пятно, возможно, из-за наброшенного пальто или рюкзака. На какое-то мгновение они, казалось, слились, затем разделились. Пауза, затем более темная фигура пошла по прямой и вышла из кадра. Прошло двадцать пять секунд, и другая фигура двинулась следом.

Экран почернел, затем изображение появилось снова. Теперь счетчик времени показывал 04.26. Грузовик все еще стоял на месте, но света в кабине больше не было. Через шестьдесят секунд более темная из двух фигур возвратилась оттуда, куда ушла, и исчезла позади грузовика. Сорок секунд спустя какой-то автомобиль включил фары и быстро выехал задним ходом со своего парковочного места. В автомобиле на миг мелькнули бледные силуэты водителя и пассажира, но сама машина выглядела не более чем черным пятном, и было очевидно, что разобрать ее регистрационные номера не будет никакой возможности. Обогнув грузовик, она умчалась в сторону дороги и вышла из кадра.

Когда все кончилось, повисло долгое молчание.

— Есть какие-нибудь мысли? — спросил наконец Уиттен.

Деревня Уэст-Форд, расположенная в болотистой местности приблизительно в тридцати милях к юго-востоку от Марш-Крик и побережья, могла предложить немногое в плане развлечений. Была там мастерская по ремонту кузовов и выхлопных систем, маленький сельский магазинчик вкупе с почтовым отделением и паб «Джордж и дракон». Но немногое надо, подумал Дензил Пэрриш, чтобы разбудить воображение сексуально неудовлетворенного девятнадцатилетнего парня, располагающего временем. А Дензил в течение следующих двух недель будет иметь в своем распоряжении немало времени.

Прошлым вечером он вернулся домой из Ньюкасла, где учился в университете. Он подумал было остаться там до сочельника, но в этом году он редко виделся с матерью — фактически начиная с ее повторного брака — и чувствовал, что ему нужно попробовать провести с нею какое-то время. Он прибыл на станцию Даунхэм-Маркет после наступления темноты. Поскольку на автобус до Уэст-Форда рассчитывать было нечего, ему пришлось прошагать более четырех миль под дождем, голосуя при виде каждого проезжающего мимо автомобиля, пока его не подобрал какой-то американский летчик. Он знал деревню Уэст-Форд и даже выпил с Дензилом пива в «Джордже и драконе», прежде чем умчался дальше на юг, на авиабазу ВВС в Лейкенхите.

После того как он ушел, Дензил осмотрел паб. Как всегда, здесь не было девиц без кавалеров, и поэтому он потащился домой, где оказалось совсем пусто, за исключением бестолкового существа, которое назвало себя приходящей ночной няней. Его мать, объяснила она, не отводя взгляда от телевизора, отправилась на ужин с танцами вместе с его отчимом. И нет, никто ничего не говорил о том, что кто-нибудь может приехать из Ньюкасла. Дензил откопал замороженную пиццу и, пав духом, присоединился к няньке у телевизора.

По крайней мере сегодня светило солнце. Это был плюс. Его мать извинилась за то, что ее не было дома, когда он вернулся, быстро чмокнула его и поспешила прочь, чтобы развести бутылочку молочной смеси для младенца. О чем только думает эта женщина, лениво подумал Дензил. Завести второго ребенка в таком возрасте. Это же просто неприлично, не так ли? Но какое ему дело. Это ее деньги. Ее жизнь.

Дензил решил достать свой гидрокостюм и покататься на каноэ. У него в голове крутился смутный план, предполагавший исследование местной сети ирригационных каналов. Дренажная система Метволд-Фен была всего в десяти минутах езды и сулила много миль пустынной, но судоходной воды. Дензил был заядлым орнитологом, и бесшумное скольжение по каналам болотистой местности вознаграждало его близким знакомством с выпями, тростниковыми камышовками, болотными лунями и другими редкими видами птиц.

Бросив гидрокостюм на заднее сиденье старой «хонды-аккорд» его матери, Дензил извлек из гаража стекловолоконный каяк и пристроил его на багажные рейлинги на крыше автомобиля, закрепив эластичными шнурами.

На выезде из деревни он был вынужден притормозить из-за трактора с прицепом, который блокировал дорогу. Водитель трактора пытался задним ходом ввести на поле прицеп, нагруженный мешками с удобрениями. Понимая, что дело это займет какое-то время, Дензил выключил зажигание и откинулся на сиденье. Ожидая, когда освободится дорога, он заметил, как молодая пара в походной одежде пересекает поле, решительно направляясь к нему. По крайней мере женщина шагала решительно. Мужчина, по виду азиатского происхождения, выглядел менее напористо. Ни он, ни она не улыбались, они вообще не производили впечатления людей, находящихся в отпуске. Возможно, они были людьми, не способными полностью расслабиться даже вдали от работы.

Когда они подошли поближе, он увидел, что женщина была по-своему привлекательна — естественной, без косметики, красотой. Не хватало только улыбки на лице.

Раздался сигнал стоявшего позади него автомобиля, и Дензил увидел, что дорога впереди свободна. Запустив двигатель «хонды», он тронулся с места в клубах выхлопных газов.

— Две пикши и картошка, — скороговоркой проговорила Черисс Хоган, ставя большие овальные тарелки на стол перед Лиз и Стивом Госсом в баре «Трафальгар». Минуту спустя она возвратилась с миской, наполненной пакетиками с соусами.

— Ненавижу эти мерзкие штуки, — сказал Госс, пытаясь разорвать один из пакетиков пальцами, пока он не лопнул у него в руке. Лиз наблюдала за ним мгновение, а затем, достав из сумки ножницы, аккуратно обезглавила пакетик соуса «тартар» и выдавила его на тарелку.

— Пожалуйста, обойдемся без шуток из серии «мозг против мускулов», — предупредил Госс, вытирая пальцы.

— Да у меня и мыслей об этом не было, — заверила его Лиз, передавая ему ножницы.

Они ели в дружеском молчании, хотя Лиз не могла не чувствовать себя немного виноватой из-за того, что не сообщила сотруднику полиции о Митче, Перегрине Лейкби и звонках Зандера. Однако она не видела никакого смысла в передаче этой информации до тех пор, пока не поговорит с Фрэнки Феррисом.

— Куда лучше нориджской столовой, — заметил Госс спустя несколько минут. — А как ваша рыба?

— Хороша, — сказала Лиз. — Интересно, не Рей ли Гантер ее поймал.

— Тогда это была бы месть, — раздался знакомый голос.

Она подняла глаза. Рядом с ней стоял Бруно Маккей.

— Лиз, — сказал он, протягивая руку.

Она пожала ее, выдавив улыбку. Означало ли его присутствие то, что она думала? Несколько запоздало она взглянула на Госса, замершего напротив нее в ожидании.

— Э-э-э… Бруно Маккей, — она поспешила прервать паузу, — это Стив Госс. Специальный отдел полиции Норфолка.

Госс кивнул, положил вилку и сдержанно протянул руку.

Бруно пожал ее.

— Меня попросили приехать сюда и снять часть груза с ваших плеч, — объяснил он с широкой улыбкой. — Протянуть руку помощи.

— Что ж, как вы можете видеть, груз не так уж и неподъемен, — натянуто улыбнулась Лиз. — Вы уже поели?

— Нет. Я умираю от голода. Пойду перекинусь парой слов с Мисс Объедение. С вашего позволения…

По-хозяйски бросив ключи на стол, он зашагал к бару, где скоро погрузился в беседу с Черисс.

— Что-то говорит мне, что вы его здесь не ждали, — пробормотал Госс, наблюдая, как Маккей идет к бару.

Лиз сделала бесстрастное лицо:

— Да нет, просто я выключила свой телефон. Я, очевидно, пропустила сообщение, что он сюда направляется.

— Взять вам что-нибудь? — бодро прокричал Бруно от бара.

Лиз и Госс отрицательно покачали головами.

Остальная часть трапезы прошла в явно ощутимом напряжении. За соседними столами было слишком много слушателей, чтобы можно было свободно говорить о деле. Вместо этого Маккей расспрашивал Госса об окрестных достопримечательностях. Ведет себя с ним, подумала Лиз, как представитель управления по делам туризма Норфолка. Затем, когда с едой было покончено, Маккей с учтивой беспечностью оплатил счет за всех троих.

Стив Госс встал.

— Пожалуй, я пойду, — сказал он. — Я должен вернуться в Норидж к двум часам. — Он едва заметно подмигнул Лиз и махнул рукой Маккею. — Спасибо за ланч. Следующий за мной.

— Счастливо, — сказал Маккей.

— С вашего позволения, я отлучусь на минутку, — пробормотала Лиз Маккею, когда Госс вышел из бара. — Я мигом вернусь.

Она позвонила Уэдерби из автомата, установленного на улице со стороны моря. Он поднял трубку на втором звонке, и голос его показался усталым.

— Пожалуйста, — сказала она.

— Мне очень жаль, — ответил он. — Тебе придется работать с Маккеем. Фейн настаивает на том, чтобы он там был, и он действительно имеет полное право настаивать.

— Полное раскрытие? Полный обмен данными?

Кратчайшая из пауз.

— Таково было соглашение между нашими службами. Но заставь его тоже поработать, — предложил Уэдерби. — Заставь его заработать свою долю.

— Обязательно так и сделаю. У меня сегодня вечером встреча с Зандером, на которую я очень надеюсь. Потом я вам перезвоню.

— Не забудь. И возьми на эту встречу нашего общего друга.

Телефон замолчал, и Лиз какое-то мгновение смотрела на трубку, зажатую в руке. По правилам на встречи с агентами курирующие их сотрудники ходили только по одному.

Пожав плечами, она вернулась в бар.

— Хотите, чтобы я проинформировала вас во время прогулки, или поднимемся наверх? — спросила она.

— Лучше прогуляемся. Подозреваю, что масло для приготовления сегодняшнего ланча использовалось не в первый раз. Неплохо было бы глотнуть немного свежего воздуха, — ответил Маккей, усмехаясь.

Лиз рассказала ему все. О звонках Зандера. О выводах, которые она извлекла из бронебойной пули. Об опросе Черисс Хоган и Лейкби. О ее уверенности, что вторым человеком в кабине грузовика с Реем Гантером был Митч. О ее надежде, что Митч был сообщником Мелвина Истмана и что Зандер будет в состоянии помочь опознать его.

— А если вам действительно удастся установить личность этого Митча? — спросил Маккей.

— Сообщу полиции, пусть они его забирают, — сказала Лиз.

Маккей кивнул.

— Вы здорово поработали, — сказал он без всякого высокомерия. — А как насчет Лейкби? Его вы тоже собираетесь взять?

— Я бы сказала, что особого смысла в этом нет — он лишь одна из ниточек, ведущих к Митчу. Не думаю, что он знал, что происходило у него на берегу. Он предпочитал прятаться за идеей, что они были простыми контрабандистами и ввозили лишь по нескольку коробок выпивки и сигарет. Он, может быть, сноб и хам, но не думаю, чтобы он был предателем.

— А что, по-вашему, собирается делать здесь наш стрелок? Зачем он пошел на такие большие трудности, чтобы попасть сюда?

— Возможно, что-нибудь, что привлечет всеобщее внимание? — решилась сказать она. — В Марвелле, Милденхолле и Лейкенхите есть базы ВВС США, но все они находятся в состоянии повышенной боевой готовности и были бы очень трудными целями для одного человека или даже для небольшой группы. Есть также атомная электростанция в Сайзуэлле, но она опять же очень хорошо охраняется. Более вероятна, по моему мнению, возможность убийства: у лорда-канцлера есть дом в Олдбро, у госсекретаря Казначейства есть поместье в Торпнессе… не самые высокопоставленные цели, но, конечно, если пустить пулю в любого из них, это привлечет всеобщее внимание.

— Их люди предупреждены? — спросил Маккей.

— В общих чертах — да, им предложили усилить охрану.

— Еще, кажется, королева приезжает на Рождество в Сандринхем.

— Правильно, но это бесперспективно.

— Думаю, нам лучше пойти и посмотреть, что там еще нарыли полицейские. Во сколько вы собираетесь ехать в Брейнтри?

— Не позже пяти.

— Хорошо. Вернемся в «Трафальгар», закажем у прекрасной Черисс полный кофейник, разложим на столе карты и попробуем проникнуть в мысли этого человека.

 

Глава 6

— Какая необычная страна, — сказал Фарадж Мансур, — извлекая пятизарядный магазин ПСС и осторожно кладя его на стол. — Очень отличается от того, что я себе представлял.

Женщина, позаимствовавшая имя Люси Уормби, чистила картошку в раковине.

— Она не вся такая, — сказала она. — Она не вся такая голая и холодная…

Он подождал, пока она закончит. Снаружи солнце еще бросало свой бледный свет на море, но ветер уже трепал барашки волн, срывая с них мелкие брызги.

— Я думаю, что земля формирует людей, — сказал он в конце концов, нажав на спуск ПСС, прежде чем вставить назад магазин. — И я думаю, что теперь понимаю британцев лучше, увидев их страну.

— Это холодная страна, — сказала она. — Я провела детство в холодной квартире с тонкими стенами, слушая ругань родителей.

Убрав пистолет в карман, он спросил:

— Из-за чего они ругались?

— В то время я не вполне это понимала. Отец читал лекции в университете в Киле. Для него это была хорошая работа, но мать не хотела переезжать туда из Лондона. Ей не нравилось это место, и она не предпринимала никаких усилий, чтобы завести знакомство с тамошними людьми. Она кончила тем, что ее стали лечить от депрессии.

— Во что она верила? — нахмурился Фарадж.

— Она верила в… книги, и фильмы, и отпуска в Италии, и друзей, приглашенных на обед.

— А твой отец? Во что верил он?

— Он верил в себя. Он верил в свою карьеру и в важность своей работы. — Она взяла кухонный нож и короткими сердитыми движениями начала резать картофель на дольки. — Позже, когда депрессия матери обострилась, он стал считать, что имеет право спать со своими студентками.

Фарадж посмотрел на нее:

— А твоя мать знала?

— Она узнала об этом довольно быстро. Она была не глупа.

— А ты? Ты знала?

— Я догадывалась. Они отослали меня в школу в Уэльсе. — Она смахнула волосы с глаз тыльной стороной руки. — Там есть холмы, и один-два из них можно даже назвать горами.

Он посмотрел на нее, наклонив голову:

— Ты улыбаешься. Я в первый раз вижу, как ты улыбаешься. Ты была там счастлива?

— Наверное, — пожала плечами она. — Я никогда не думала об этом.

Перед ее мысленным взором возникло непрошеное воспоминание, к которому она не возвращалась много лет. Ее подруга Меган нашла волшебные грибы в ельнике за школой. Они съели штук по шесть, расстелили на земле покрывало, улеглись и стали ждать. В течение получаса ничего не происходило, но затем она начала чувствовать тошноту и страх. Тело не слушалось ее, а затем внезапно страх улетучился и стало казаться, будто она погружается в ослепительно яркие картины, которые через некоторое время начали приобретать некую утонченную структуру. Она, казалось, блуждала вокруг бесконечной и постоянно менявшейся вереницы увенчанных облаками башен, висячих садов и головокружительных колоннад.

— Да, — сказала она, — я была там счастлива.

— И чем же она закончилась? — спросил он. — История твоих родителей?

— Разводом. Семья распалась. Ничего необычного. — Подняв кухонный нож, она уронила его так, что кончик вонзился во влажную разделочную доску. — А твои родители?

— Мои родители были таджиками из Душанбе. Отец был бойцом, лейтенантом Ахмад-шаха Массуда.

— Панджирского льва.

— Его самого. Да живет он вечно. В молодости мой отец был учителем. Он хорошо знал французский и немного английский, которому научился у британских и американских солдат, приехавших, чтобы сражаться с моджахедами. Когда мне было четырнадцать, мы вслед за Массудом переехали в Афганистан, и я пошел в одну из англоязычных школ Кабула. Мой отец надеялся, что мне не придется жить жизнью, которой жил он.

— Что случилось?

— В девяносто шестом Талибан осадил Кабул. Нам удалось бежать, и отец пошел на север, чтобы присоединиться к Массуду. Я хотел пойти с ним, но он послал меня на юг с матерью и младшей сестрой, поближе к границе. Оттуда мы надеялись пробраться в Пакистан, чтобы спастись от Талибана, но, проскитавшись несколько месяцев, мы наконец осели с другими таджикскими и пуштунскими беженцами, выступавшими против Талибана, в деревне под названием Даранж, находившейся к востоку от Кандагара.

Замолчав, он, казалось, погрузился в свои мысли. Наконец он встряхнулся.

— Отец возвратился после нескольких лет борьбы. Он был ранен и больше не мог сражаться. С ним, однако, был один человек. Человек, которого мой отец убедил провести меня через границу в Пакистан. Человек влиятельный, который мог записать меня в медресе — так называются исламские духовные школы — в Пешаваре. Я попрощался с родителями и сестрой, вместе с этим человеком пересек границу в Чамане, пропутешествовал на север до Мардана и был принят в медресе.

— А кто был этот человек? Человек, настолько влиятельный?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Как много вопросов. Что бы ты сделала со своей жизнью, сложись она по-другому?

— Не могло быть ничего другого, — ответила она. — Для меня никогда не было иного пути.

Лиз настояла, чтобы они с Маккеем поехали в ее автомобиле. Встреча с Зандером была ее операцией, и она хотела, чтобы Маккей понимал, что он лишь пассажир и его там только терпят.

Маккей не спорил. Наоборот, утрированно демонстрировал свою подчиненную роль.

— Скажите, почему Зандер рискует ради нас? — спросил он. — Что ему в этом, кроме вашего одобрения?

— Я его страховой полис. Он знает, что, если предложит мне ценную информацию, я заступлюсь за него, если до него доберутся ребята из полиции. Именно поэтому он не стал разговаривать с Бобом Моррисоном. Моррисон — слишком бескомпромиссный офицер, он презирает зандеров этого мира, и Зандер знает это.

— Со стороны Моррисона это немного близоруко. Как я понимаю, если полиция возьмет Мелвина Истмана, ей потребуется кто-то вроде Зандера, чтобы давать против него показания.

Когда они прибыли в Брейнтри, у них оставалось еще сорок минут свободного времени.

— Давайте еще раз пробежимся по сценарию, — попросил Маккей, когда они повернули в сторону железнодорожной станции.

— Конечно. Он ждет, что я приеду одна на верхний уровень многоэтажной автостоянки, поэтому я высажу вас снаружи. Я въеду на верхний уровень и припаркуюсь; вы последуете на своих двоих, спрячетесь около лестницы и будете наблюдать за въезжающими машинами. Когда я увижу Зандера, я вам позвоню и опишу его автомобиль. Как только вы убедитесь, что за ним нет слежки, перезвоните мне, и я к нему подойду.

Маккей кивнул. Это была стандартная процедура. То, что Истман пошлет за Феррисом хвост, было не более чем вероятностью.

Лиз притормозила у станции, и Маккей выскочил из машины. Лиз въехала на стоянку и поднялась на последний этаж.

В течение следующего получаса с верхнего уровня уехало три автомобиля. Несколько машин въехало на автостоянку, но они заняли места пониже. Наконец без пяти восемь на верхний уровень вскарабкалась серебристая «ниссан-алмера» с Фрэнки Феррисом за рулем. Она сразу же нажала на телефоне кнопку быстрого набора.

— Дайте мне несколько минут, — раздался приглушенный голос Маккея. Фрэнки припарковался в дальнем от нее углу и заглушил двигатель.

Без трех восемь ее телефон зазвонил.

— За ним был хвост, — сказал Маккей.

— Тогда отбой, — сказала Лиз немедленно.

— Нет необходимости. Хвост Зандера столкнулся с проблемой. Он лежит без движения на лестнице. Продолжайте встречу.

— Что вы там натворили? — прошипела Лиз.

— Позаботился о ситуации. Давайте же, вперед. У вас три минуты.

Лиз осмотрелась. Не было никаких признаков движения. Она очень осторожно выбралась из «ауди». Приближаясь к серебристой «алмере», она увидела, что окно водителя опускается. Внутри сидел Фрэнки, осунувшийся и испуганный.

— Возьмите это, — сказал он дрожащим голосом. — И сделайте вид, что вы мне платите. — Он вручил ей маленький бумажный пакет, а Лиз сунула руку в карман и притворилась, что передает ему деньги.

— Митч, — сказала она настойчиво. — Расскажи мне о нем.

— Кирэн Митчелл. Перевозчик, посредник, вышибала, все, что угодно. У него большой дом близ Челмсфорда в одном из этих огороженных поместий.

— Работает на Истмана?

— С ним. У него свои люди.

— Ты знаешь его?

— Видел как-то. Он пьет с Истманом. Мерзкий на вид ублюдок. Белые ресницы, как у свиньи. Да, и он вооружен. А теперь ступайте отсюда, пожалуйста.

Лиз быстро прошла назад к «ауди» и поехала к пандусу. Уровнем ниже она подхватила Маккея, который стоял, прислонясь к барьеру.

— Что, черт возьми, происходит? — спросила она сердито.

— За Зандером следили. Истман, очевидно, что-то подозревает. Хвост запарковался на этом уровне. Он прибыл через минуту после вашего человека.

— Как вы узнали, что это хвост?

— Я последовал за ним к лестничной клетке, и он пошел вверх, а не вниз. Поэтому я его вырубил.

— Что значит вырубил?

Сунув руку в карман, Маккей извлек тонкий черный пластмассовый предмет, напоминающий мобильный телефон.

— Электрошокер производства «Орегон индастриз», модель С-6, известный также как «Маленький Друг». Дает разряд в шестьсот тысяч вольт, прямо в центральную нервную систему. Результат: цель выводится из строя на время от трех до шести минут, в зависимости от телосложения.

— И запрещенный в Великобритании, — разъяренно парировала Лиз.

— В данное время проходит испытания в лондонской полиции. Дело в том, что такие штуки широко используются преступниками, поэтому я избавил нашего гостя от часов и бумажника. Никаких повреждений эта штука не оставляет. Думаю, он вообще обо всем этом будет молчать. Он будет выглядеть довольно глупо в глазах Истмана, если признается, что не смог сделать свою работу, потому что его ограбили.

— Остается только надеяться.

— Послушайте, Зандер спалился, — сказал Маккей. — Об этом нам говорит тот факт, что за ним был хвост. Но нам важно было идентифицировать Митча. Теперь предлагаю убраться отсюда прежде, чем наш паралитик снова научится ходить.

Намеренно резко отпустив сцепление, Лиз бросила «ауди» вперед.

— А что вы собираетесь делать с часами и бумажником?

— Проверим владельца и посмотрим, не один ли это из людей Истмана, — сказал Маккей. — Затем, если хотите, можем отправить их ему с анонимной запиской, гласящей, что вещи были найдены на автостоянке. Как вам это?

Она ничего не сказала, следя за дорогой.

— Слушайте, Лиз, я знаю, вы злитесь из-за того, что я влез не в свое дело. Но в конечном счете мы оба хотим одного и того же, а именно прибить этого ублюдка прежде, чем он отнимет еще больше жизней, верно?

Она глубоко вздохнула:

— Если уж мы собираемся сотрудничать, давайте установим основные правила прямо сейчас, и первое из них — никакой самодеятельности, никакой игры в ковбоев. Там, на автостоянке, вы рисковали жизнью моего агента и соответственно — всей операцией.

Маккей начал было отвечать, но она перебила его:

— Если это дело завершится арестом и выяснится, что мы нарушили закон, защита нас по стене размажет. Это Великобритания, а не Исламабад, понятно?

Он пожал плечами:

— Зандер мертвец, и вы знаете это. — Он повернулся, чтобы посмотреть ей в лицо. — Вы думаете, что Боб Моррисон на жалованье у Истмана, да? Именно поэтому вы согласились на эту встречу, верно? Чтобы отрезать Моррисона от информации?

— Я думала, что небольшой шанс есть, — признала Лиз, — хотя у меня нет никаких улик против Моррисона. Все это чисто интуитивно.

— Будете ли вы делиться со мной своими интуитивными догадками в будущем?

— Посмотрим, как пойдут дела.

К тому времени, когда Кирэн Митчелл добрался до Брентвудского спортивного клуба, он знал, что наслаждается последним вечером на свободе. Позвонила его жена Дебби, обезумевшая от тревоги, и рассказала, что в дом нагрянула полиция, да и в голосовой почте набралась целая куча сообщений от его знакомых из по крайней мере полудюжины пабов и клубов. Его искали везде, где он обычно бывал. Это был только вопрос времени.

Осматривая столь знакомый ему антураж — игроков, сидевших на кроваво-красных кожаных банкетках, крупье в облегающих красных платьях, — он пытался запечатлеть в памяти детали. Ему нужно будет занять чем-то свой ум на много месяцев вперед.

По сути говоря, он попал в переплет.

С того момента, как он вошел в туалет в «Фэрмайле» и увидел тело Рея Гантера у кафельной стены, он знал, что контрабанде людьми пришел конец. У полиции не было выбора; они должны были следовать за этой ниточкой туда, куда она приведет. А вела она, конечно же, к нему.

И о чем, черт возьми, только думал Истман, связываясь с этими колбасниками? До контакта с ними он занимался небольшим приятным бизнесом, перевозя нелегалов для «Каравана». Выходцы из Азии, Африки, проститутки из Албании и Косово, все они были должным образом запуганы и почтительны. Никаких проблем, никаких споров. Но с того момента, как он увидел этого пакистанца, он знал, что быть беде. Очень твердый орешек.

Рей Гантер, конечно — а чего еще ждать от такого идиота, — положил глаз на рюкзак и решил отобрать его у пакистанца. И поэтому пакистанец — тот еще псих — его замочил.

Все эти события подвели Кирэна Митчелла, одетого в синевато-серый шелковый костюм и темно-синюю сорочку от Версаче, к этому моменту. Уже не в первый раз он подумал: а может, бросить все и сбежать? Но если бы он сбежал и его поймали, для него было бы еще хуже. Это уничтожило бы единственную карту, которая пока была у него в руках. Карту, которая, если разыграть ее должным образом…

В зеркале он увидел движение около входа. Целеустремленные люди в недорогих костюмах. Толпа расступается. Проглотив виски в три глотка, он нащупал в кармане брюк гардеробный номерок. На улице было холодно, поэтому он надел сегодня темно-синее кашемировое пальто.

Войдя в ситуационную комнату отделения полиции в Норидже, Лиз ощутила в воздухе скрытое напряжение. Расследование убийства Гантера шло ни шатко ни валко, и вдруг появилась приличная зацепка в лице одного из приближенных Мелвина Истмана.

Увидев Лиз, Стив Госс помахал ей рукой и отделился от группы полицейских.

— Они думают, что это я организовал арест Митчелла, — пробормотал он, проводя рукой по своим редким рыжим волосам. — Я чувствую себя совершенным мошенником.

— Наслаждайтесь этим, — предложил Маккей.

— И будем надеяться, что это не тупик, — согласилась Лиз.

Она позвонила Госсу и сообщила ему данные по Кирэну Митчеллу, как только они с Маккеем выехали из Брейнтри. Затем они двинулись на север в Норидж, остановившись по дороге, чтобы купить пиццу и по бутылке пива. Теперь, возможно в результате вспышки ярости Лиз, Маккей сбросил с себя личину романтичного соблазнителя и без нее оказался удивительно интересным собеседником. У него был практически неистощимый запас историй, большинство из которых касались героического — или недостойного — поведения его коллег по службе. В то же время, заметила Лиз, он практически никогда не называл имен.

«Он ко мне подбирается, — подумала Лиз, наслаждаясь игрой. — Он знает, что я жду, когда он совершит ошибку. И он подыгрывает мне, хочет казаться этаким беспечным любителем, потому что, если он сможет убедить меня в этом, я перестану относиться к нему серьезно. И как только это произойдет, он найдет способ обдурить меня». В этом была даже определенная элегантность.

Она рассказала Госсу по телефону о беседах с Черисс Хоган и Перегрином Лейкби, которые привели ее к Кирэну Митчеллу, и предложила, чтобы он организовал арест. Еще она хотела поделиться с ним своими опасениями относительно Боба Моррисона, но решила пока не спешить с этим. У нее не было никаких доказательств того, что он мог быть куплен Истманом. Кроме того, Истман так и так узнает, с Моррисоном или без, что Кирэна Митчелла арестовали, и подготовится соответственно. И если Митчелл расколется и будет готов дать показания в суде, Истман так или иначе окажется вне игры.

Дон Уиттен, с чашкой кофе в руке, дирижировал перепалкой в ситуационной комнате. Адвокат Митчелла подал прошение о предоставлении неприкосновенности его клиенту взамен на передачу полиции всего, что тот знал об убийстве Гантера. Уиттен ему отказал.

— Хорошая попытка, — сказал Боб Моррисон, которого прислали наблюдателем от эссексской полиции.

— Все всегда одно и то же, — пожал плечами Уиттен. — Они знают, что это пустой номер, мы знаем, что это пустой номер… Все равно Митчелла уже ведут на допрос.

Пять минут спустя Митчелл, в сопровождении дежурного сержанта и адвоката, занял место за белым ламинированным столом в допросной комнате. Была полночь.

— Расскажите нам снова о немцах, — сказал Дон Уиттен, поглаживая усы. Рядом с ним в допросной комнате сидел Боб Моррисон. В течение последнего часа допроса и Уиттен, и Митчелл непрерывно курили, и теперь над столом в комнате витал голубовато-бурый туман.

Митчелл взглянул на своего адвоката, тот кивнул. Веки Митчелла набрякли, и на строгом фоне ярко освещенной допросной комнаты он выглядел в своей дизайнерской одежде дешевым гангстером. Лиз, наблюдавшей за всем этим через одностороннее зеркало, было ясно, что он отчаянно пытается держаться, демонстрировать терпеливую услужливость, а не раздражение и усталость, которые в действительности испытывал.

— Как я уже говорил, я ничего не знаю о немцах. Я только знаю, что организация называлась «Караван». Я думаю, что это немцы организовали перевозку беженцев из материковой Европы до того места, где я и Гантер подбирали их у норфолкского побережья.

— Беженцев, в смысле мигрантов? — спросил Уиттен.

— Да, мигрантов, — подтвердил Митчелл.

— А место приписки судна?

— Я никогда не спрашивал. Было два судна, оба переделанные из рыболовецких катеров. Кажется, одно называлось «Альбертина Кью», порт приписки Куксхафен, а другое «Сюзанна-с-чем-то», порт приписки Бремен… Бременгер…

— Бремерхафен, — пробормотала Лиз.

Стоя рядом с ней, Стив Госс открыл стопку бутербродов с сыром, завернутых в вощеную бумагу. Он подтолкнул пакет в ее сторону, и она взяла один бутерброд. А существует ли в природе миссис Госс? — задумалась она.

— Честно говоря, — вещал в это время Митчелл, — название судов интересовало меня в последнюю очередь. Но я точно знаю, что организация называлась «Караван».

— И «Караван» платил Истману? — спросил Уиттен.

— Полагаю, да. Он отвечал за отрезок от выгрузки в море до пункта сдачи в Илфорде. Там нас встречала другая команда, с документами, и она доставляла их… уж и не знаю куда.

— И сколько человек, еще раз, было в каждой партии?

Уиттен повторял ранее заданные вопросы, проверяя ответы на совместимость. Пока ответы Митчелла подтверждали друг друга.

— Если это были девочки, могло доходить до двадцати восьми. Мужчины — двадцать пять максимум. Больше лодки Гантера взять не могли, особенно если море бурное.

— И Истман платил вам, а вы платили Гантеру?

— Да.

— Скажите еще раз сколько.

Голова Митчелла, казалось, резко поникла.

— Я получал по штуке за каждую девочку, полторы за мужчину, две за «спецгруз».

— Таким образом, за хорошую ночь вы могли заработать сорок тысяч?

— Что-то в этом роде.

— И сколько вы платили Гантеру?

— По фиксированной ставке. Пять штук за партию.

— Ничего себе прибыль!

— Это была опасная работа, — пожал плечами Митчелл. — Можно мне пойти отлить?

Уиттен кивнул, назвал время в магнитофон, выключил его и вызвал дежурного сержанта. Когда Митчелл вышел из комнаты в сопровождении своего адвоката, на миг воцарилась тишина.

— Мы верим ему? — спросил Маккей, протирая глаза.

— А зачем ему нам лгать? — спросил Госс. — Он лишь защитил бы человека, который убил его напарника, уничтожил доходное дело, приносившее сорок штук в месяц, и, по существу, довел его до тюремной камеры.

— Истман мог попросить его слить нам дезинформацию в рамках операции прикрытия, — сказал Маккей. — Митчелл был бы не первым преступником, взявшим на себя вину своего босса.

Митчелл возвратился в комнату, и Уиттен снова начал задавать вопросы о кафе «Фэрмайл».

— Расскажите нам о специальном грузе.

— Истман сказал мне, что это какой-то азиатский умелец, прибывающий из Европы. Он не был мигрантом, как другие; он заплатил, чтобы его ввезли и затем, через месяц, вывезли обратно.

— Такое случалось прежде? — спросил Уиттен.

— Нет. Вся эта идея о «спецгрузе» была для меня новой.

— Продолжайте, — сказал Уиттен.

— Ну, когда мы добрались до кафе «Фэрмайл», Рей выпустил «спецгруз» из грузовика и последовал за ним в туалет.

— Вы знаете, почему Гантер последовал за ним? — спросил Уиттен. — Он говорил вам что-нибудь о необходимости воспользоваться туалетом?

— Нет. Но у этого пакистанского парня был тяжелый рюкзак. Парень из рук его не выпускал.

— Таким образом, вы видели его с близкого расстояния, этого пакистанца?

— Да. Конечно, на берегу было довольно темно, но он сильно отличался от других. Как если бы не собирался никому позволить грубо с собой обращаться. Парень не крупный, но крутой. Это было видно.

— А как он выглядел… физически? Вы видели его лицо?

— Да. Кожа довольно бледная. Резкие черты лица. Бородка.

— Если увидите, сможете его узнать?

— Думаю, да. Не хотел бы ничем клясться, но если бы вы показали мне фотографию, я бы… я бы, вероятно, смог сказать, он это или не он.

Стоя за стеклом, Лиз почувствовала сильный прилив адреналина. Взглянув на Госса и Маккея, она увидела на их лицах то же сосредоточенное внимание.

— Итак, зачем, по-вашему, Гантер последовал за ним? — повторил вопрос Уиттен.

— Наверное, он подумал, что у него в рюкзаке было что-то ценное — те, кто побогаче, берут с собой золото, серебро, другие ценности, — и захотел… ну, забрать это у него, что ли.

— Хорошо. Таким образом, Гантер следует за парнем в туалет. Вы ничего не слышите. Никаких выстрелов…

— Нет. Вообще ничего. Несколько минут спустя я увидел, как пакистанец прошел через стоянку к автомобилю и сел в него. Затем автомобиль уехал.

— И вы видели автомобиль?

— Да. Это была черная «Воксхолл-Астра-1.4 LS». Я не мог видеть, кто был за рулем — мужчина или женщина. Я все же записал номера, на всякий случай.

— И какой же был номер?

Взглянув на клочок мятой бумаги, переданный ему его адвокатом, Митчелл сообщил номер.

— Почему вы записали номер?

— Потому что я не получил за парня никакой расписки. Он стоил две штуки, если помните.

— Продолжайте, — сказал Уиттен.

— Ну, я подождал минут десять, а Рей все не выходил. Тогда я вылез из кабины и пошел в туалет и нашел там Рея мертвым.

— И что вы подумали?

— Я подумал… это нелогично, потому что я видел, как парень уезжал, но я подумал, что буду следующим. Что пакистанец убрал Рея, потому что тот видел его лицо при свете, и что он собирался и меня убрать. Я до смерти перепугался, правда. Я просто хотел убраться оттуда.

— И вы уехали.

— Еще как. Прямиком до Илфорда, без остановок, и выгрузил там остальных.

— А когда вы позвонили Истману?

— Когда закончил дела в Илфорде.

— Почему вы не позвонили ему сразу же, как только нашли тело?

— Как я сказал, я просто хотел убраться оттуда.

— Какова была реакция Истмана, когда вы позвонили?

— Он совершенно вышел из себя, впрочем, как я и ожидал… совсем потерял голову.

— А потом? Чем вы сами занимались?

— Ждал, когда вы придете. Я знал, что это был только вопрос времени.

Возникла пауза, затем Уиттен кивнул. Когда он направился к двери, чтобы вызвать охрану, адвокат Митчелла коснулся локтя своего клиента, и оба они поднялись на ноги. Напротив них Боб Моррисон поглядел на свои часы. Хмурясь, он поспешил из комнаты.

— Думаешь, побежал звонить Истману? — пробормотал Маккей, касаясь лбом зеркального стекла.

— Это ведь вполне возможно? — пожала плечами Лиз.

Дон Уиттен тяжело ввалился в дверь наблюдательной комнаты.

— Ну? — спросил он. — Поверим его истории?

Госс оторвался от заметок, которые изучал.

— Она логична и, конечно, соответствует фактам, которые нам известны.

— Я здесь человек новый, — произнес Маккей. — Но я сказал бы, что парень этот говорил правду. Я хотел бы провести несколько часов с ним завтра, чтобы показать фотографии известных агентов ИТС. Посмотрим, сможем ли мы предварительно идентифицировать стрелка.

— Согласна, — сказала Лиз. — И мне кажется, что мы должны как можно скорее найти эту черную «астру».

— Хорошо, но что мы скажем людям? — спросил Уиттен. — Свяжем поиск автомобиля с убийством в «Фэрмайле»?

— Да. Объявите общенациональную тревогу, пусть автомобиль найдут и установят за ним наблюдение, но к водителю и пассажирам нельзя приближаться. Пусть немедленно свяжутся с норфолкской полицией. — Она подняла бровь, глядя на Стива Госса, который кивнул, и снова повернулась к Уиттену. — Вы знаете, куда пошел Боб Моррисон?

Уиттен незаинтересованно покачал головой:

— Думаю, стрелок все еще где-то у нас. Иначе почему он сошел у придорожного кафе, вместо того чтобы доехать до Лондона?

— Автомобиль мог отвезти его в любое место, — сказал Госс. — Возможно, он поехал на север.

Маккей наклонился вперед:

— Больше, чем что-нибудь еще, нам нужна детальная информация об этой организации — «Караване». О тех немцах, о которых рассказал нам Митчелл. Есть какая-нибудь причина, по которой мы не можем просто взять Истмана прямо сейчас и выжать из него все в течение двадцати четырех часов?

— Он просто посмеется над нами, — сказала Лиз. — Мистер Истман — человек, действительно очень хорошо подготовленный с юридической точки зрения. Как только у нас будет достаточно информации, чтобы упрятать его за решетку, мы сможем взять этого сукина сына и расколоть, устроить ему по-настоящему веселую жизнь, но до тех пор…

Маккей посмотрел на нее с любопытством.

— Мне нравится, когда вы ругаетесь, — пробормотал он.

Уиттен хмыкнул, а Госс недоуменно уставился на Маккея.

— Спасибо, — сказала Лиз, выдавливая улыбку. — Подходящее замечание, чтобы закончить разговор, я думаю.

Она продолжала улыбаться до тех пор, пока они с Маккеем не оказались в «ауди». Тогда, после того как они застегнули ремни безопасности, она повернулась к нему, бледная от ярости.

— Если ты еще раз — хотя бы раз — попробуешь подорвать мой авторитет таким образом, я добьюсь, чтобы тебя отстранили от этого дела. Ты находишься здесь с моего позволения, Маккей, и не смей забывать это.

Он невозмутимо вытянул ноги.

— Лиз, расслабьтесь. Это была шутка. Не очень хорошая шутка, я допускаю, но…

Вдавив педаль газа в пол и бросив сцепление так, что Маккея швырнуло на спинку сиденья, она вылетела с автостоянки полицейского участка.

— Никаких оправданий, Маккей. Это моя операция, и ты будешь действовать, как я скажу, понятно?

— Вообще-то говоря, — сказал он мягко, — это не совсем верно. Это совместная операция наших служб, и со всем должным уважением к вашим достижениям фактом остается то, что я старше вас по званию. Так не можем ли мы, пожалуйста, чуть-чуть сбросить напряжение? Это был красный свет, между прочим.

— Еще желтый. И мне плевать на твое звание. Я имею в виду, что, если мы хотим использовать тот мизерный шанс, что у нас есть, и поймать нашего стрелка, мы должны заручиться поддержкой местной полиции. Это включает завоевание и поддержание уважения с их стороны, что в свою очередь означает, что ты не должен обращаться со мной, как с какой-то девкой.

Сдаваясь, он поднял руки:

— Я сожалею, Лиз, хорошо? Я просто хотел пошутить.

Без всякого предупреждения «ауди» рывком свернула с дороги влево, пролетела через две лужи и резко остановилась.

— Черт возьми! — выдохнул Маккей, повиснув на ремне безопасности. — Ты что творишь?

— Я сожалею, — сказала Лиз беззаботно. — Я просто хотела пошутить. Вообще-то я съехала сюда, чтобы сделать несколько звонков. Хочу узнать, кто арендовал эту черную «астру».

 

Глава 7

Телефон разбудил Лиз в 7.45. Она неохотно перевернулась и сняла трубку.

— У нас есть результат по «астре», — проговорил один из членов следственной группы. — Ее арендовала англоговорящая женщина в «Эйвисе» на вокзале «Ватерлоо-Евростар» в прошлый понедельник. Она заплатила наличными вперед и предъявила британские водительские права. Менеджер, француз, как и большинство его клиентов, сам оформлял сделку и смутно запомнил ее, потому что она настояла на черном автомобиле и не использовала кредитную карту.

— Расскажите мне о водительских правах, — сказала Лиз, взяв ручку и блокнот на прикроватном столике.

— Имя Люси Уормби, возраст двадцать три, уроженка Великобритании, адрес: Семнадцать А, Эйвисфорд-роуд, Яптон, Западный Сассекс. На фотографии женщина европейского типа, шатенка с овальным лицом, особых примет нет.

— Продолжайте, — сказала Лиз обреченно, не сомневаясь в том, что должно было последовать.

— Водительские права вместе с кредитными картами, наличными деньгами, паспортом и другими документами были украдены в августе, о чем было сообщено в британское консульство в Карачи, Пакистан. Люси Уормби учится в Колледже искусств и дизайна Западного Сассекса в Уэртинге, и ей были выданы новые права, которыми она в настоящее время и пользуется.

— Вы с нею связались?

— Я ей позвонил. Она была дома в Яптоне, где живет со своими родителями. Она утверждает, что никогда не была в Норфолке.

— А что камера слежения в «Эйвисе»? — спросила Лиз.

— Ну, это заняло у нас немало времени, но в конечном счете мы нашли нужного человека. Я выслал вам изображение по электронной почте. Это женщина подходящего возраста, насколько я могу судить, и определенно одетая так, чтобы обмануть камеру. У нее темные очки и кепка с длинным козырьком, надвинутая на лицо так, чтобы разглядеть его было нельзя, и еще она в длинной парке, так что и фигуру не видно.

— «Невидимка», — пробормотала Лиз.

— Прошу прощения?

— Ничего… просто мысли вслух. Нам нужно продолжать держать на этом целую бригаду — вы сможете уладить это с Уэдерби?

— Конечно. Что еще?

— Я хочу, чтобы вы достали список пассажиров, прибывших поездом «Евростар» утром того понедельника — непосредственно перед визитом этой женщины в контору «Эйвис». Проверьте, нет ли в списке имени Люси Уормби, и если нет, узнайте, под каким именем она приехала. Думаю, что личность, которую мы ищем, является гражданкой Великобритании и имеет британский же паспорт. Возраст от семнадцати до тридцати. Вероятно, она использовала свой собственный паспорт для въезда в Англию. Подключите к этому всех, кого сможете, немедленно.

— Понятно. Буду держать вас в курсе.

Она откинулась на подушки, борясь с навалившейся на нее усталостью. После душа и чашки кофе вещи могут представиться в более ясном свете.

Меньше чем в полумиле от камеры, где провел ночь Кирэн Митчелл, на автостоянку в Бишопсгейте, Норидж, въехала черная «воксхолл-астра». Выбравшись с пассажирского сиденья, Фарадж Мансур огляделся и вынул из внутреннего кармана пальто написанный от руки список покупок. Заперев «астру» с помощью дистанционного пульта, женщина-водитель направилась за билетом к парковочному автомату.

Рядом с Фараджем какой-то мужчина в зелено-желтом шарфе футбольного клуба «Норидж-сити» извлекал маленькую девочку из побитого автофургона «вольво» и пристраивал ее в детскую коляску.

— Субботнее утро, — улыбнулся он, кивая на список покупок в руке Фараджа. — Разве не гнусный день?

Фарадж выдавил из себя улыбку, не понимая.

— Покупки, вот на что тратится уик-энд, — объяснил мужчина, хлопая дверцей «вольво» и отпуская тормоз детской коляски носком ноги. — С другой стороны, после обеда играет «Вилла», так что…

— Это точно, — сказал Фарадж. — Скажите, — добавил он, — вы не знаете, где здесь есть хороший магазин игрушек?

Мужчина нахмурился:

— Есть один неплохой на Сент-Бенедиктс-стрит, приблизительно в пяти минутах ходьбы. — Он стал давать сложные указания.

Вернувшись, женщина взяла Фараджа под руку, забрала у него список покупок и дослушала заключительную часть указаний.

— Это нам очень пригодится. — Она улыбнулась мужчине, затем отвернулась.

— Извините меня, вы уронили свой…

Ее сердце сбилось с ритма. Мужчина в шарфе размахивал списком покупок. Извинившись, она взяла его. На бумаге были видны слова «светлый желатин, изопропил, свечи»; остальное было закрыто его пальцами.

Сжимая список, она взяла Фараджа под руку, и они ушли. Он посмотрел на нее со сдерживаемым гневом.

— Прости, — сказала она. Глаза ее слезились от холода. Ее грудь все еще тяжело вздымалась. Список выглядел безобидно, но для любого человека с определенным военным опытом он безошибочно открывал слишком многое.

— Помни, кто ты такая, — сказал он ей спокойно, говоря на урду. — Помни, зачем мы здесь.

— Я знаю, кто я такая, — огрызнулась она на том же языке. — И мы должны найти этот магазин игрушек.

Лиз в отчаянии смотрела на изображение в ноутбуке. Кадр был сделан камерой видеонаблюдения в конторе «Эйвис» в «Ватерлоо». На нем была снята женщина, взявшая напрокат «астру». Волосы, глаза, форма тела — все было неясно.

Она бросила взгляд на свои часы — без десяти одиннадцать — и захлопнула ноутбук. Пока она ничего не могла сделать. Утром описание и регистрационный номер «астры» были разосланы по всем подразделениям полиции страны, а команда Уиттена проверяла все гаражи в радиусе пятидесяти миль от Марш-Крик.

Лиз сама позвонила в следственный отдел, чтобы проверить, как ведется поиск по списку пассажиров «Евростар». Следственный отдел возглавляла Джудит Спратт, поступившая на работу вместе с Лиз десять лет назад.

— Это займет какое-то время, — сказала ей Джудит. — Среди пассажиров того поезда было по крайней мере двести британских женщин.

— Хорошо. Менеджер «Эйвис» определенно запомнил, что той англичанке было едва за двадцать, а Люси Уормби, чьи украденные водительские права использовала наша дама, двадцать три, и она британка. Вы можете сконцентрироваться на британских женщинах в возрасте между семнадцатью и тридцатью?

— Конечно. Это снижает общее количество до, давай посмотрим… пятидесяти одного человека, с чем справиться гораздо легче.

— И еще ты можешь связаться с Люси Уормби и попросить ее прислать по электронной почте свою свежую фотографию; есть немалый шанс, что она похожа на нашу цель и что ее водительские права были украдены в Пакистане по заказу.

Когда час спустя прибыли фотографии, следственный отдел переправил их Лиз. Они подтвердили предположение Лиз и запечатлели привлекательную, но не особенно запоминающуюся молодую женщину с карими глазами и волосами до плеч.

Следственная бригада не теряла времени впустую. Из пятидесяти одной подлежащей проверке пассажирки тридцать имели адреса в сфере деятельности лондонской полиции; остальные были разбросаны по всей стране. Чтобы помочь полиции отсечь тех, кто явно не был их целью, всем подразделениям были направлены по электронной почте снимки камеры видеонаблюдения «Эйвис» и были посланы полицейские для проверки алиби.

Маккей тем временем засел в сельском клубе со Стивом Госсом и группой полицейских, лично обзванивая руководителей всех крупных гражданских и военных учреждений в Восточной Англии, которые могли бы стать целями Исламского террористического синдиката.

В полдень Лиз позвонила Джудит Спратт, которая попросила перезвонить ей, и Лиз вышла к телефонной будке на набережной. Из пятидесяти одной женщины, включенной в список полиции, двадцать восемь были опрошены и вычеркнуты, пять были чернокожими, а у семи были «размеры тела, не совместимые с существующими данными по объекту».

В результате осталось одиннадцать неопрошенных женщин, из которых пять жили по-холостяцки, а шесть в семьях с родственниками. Девять все утро отсутствовали и были недоступны по мобильному телефону, одна не вернулась с вечеринки в Ранкорне, а одна была на пути в Чертей.

— Ранкорн, — сказала Лиз.

— Стефани Пэтч, девятнадцать лет. Ученица официанта, работает в гостинице «Корона и чертополох» в Уоррингтоне. Живет дома. Мы поговорили с матерью, и та утверждает, что в ночь убийства девушка работала в гостинице и возвратилась домой до полуночи.

— Что Стефани делала в Париже?

— Концерт поп-группы, — сказала Джудит. — «Фу Файтерс». Она ездила с подругой с работы.

— Факты сходятся?

— «Фу Файтерс» действительно играли в Пале-де-Берси в интересующий нас вечер.

— Кто-нибудь говорил с подругой?

— Она, очевидно, отправилась на ту же вечеринку в Ранкорн и тоже еще не вернулась домой. Мать Стефани думает, что они не вернулись ночевать, потому что одна из них или они обе сделали себе татуировки, чем грозились давно. И она не водит машину.

— Что исключает ее. А из остальных кто-нибудь хоть немного подходит?

— Есть студентка из Бата. Салли Мэдден, двадцать шесть лет, не замужем. Живет в квартире-студии где-то в Саут-Стоук. Водительские права есть, но, по словам соседа, машины не имеет.

— Что она делала в Париже?

— Мы не знаем. Она отсутствовала все утро.

— Она годится.

— Согласна. Штурмовая группа сомерсетской полиции приведена в готовность.

— Спасибо, Джуд. Позвони, когда будет что-нибудь новое.

— Обязательно.

В 12.30, после звонка от Стива Госса, Лиз прошла в сельский клуб, где теперь уже полдюжины компьютерных экранов отбрасывали тусклый свет на сосредоточенные лица полицейских, Лиз, впрочем, не известных. Царила атмосфера неторопливой серьезности. Госс подозвал ее.

— Небольшой гараж на окраине местечка под названием Хофилд, к северу от Кингз-Линн.

— Продолжай.

— Сразу же после восемнадцати часов в день, когда стреляли в кафе «Фэрмайл», молодая женщина платит двумя пятидесятифунтовыми банкнотами за полный бак неэтилированного топлива, плюс несколько литров, которые она забирает в пластмассовой канистре с завинчивающейся пробкой. Продавец особо запомнил ее, потому что, заполняя канистру, она пролила топливо на руки и пальто — у него отложилось в памяти что-то вроде зеленой туристской куртки. Он отпускает какую-то шутку в этой связи, но она его игнорирует и сует ему деньги, как будто ничего не слышала. Она также покупает — обрати внимание — телефонный справочник Норфолка.

— Это она. Это должна быть она. Не было там камеры видеонаблюдения?

— Нет, и, по-видимому, поэтому она и выбрала то место. Но парень хорошо запомнил ее внешность. Чуть больше двадцати, широко расставленные глаза, не очень темные каштановые волосы, схваченные чем-то вроде резинки. Весьма привлекательная, по его словам, и с «полуаристократическим акцентом», по крайней мере так он его описывает.

— Эти пятидесятифунтовые банкноты все еще в гараже?

— Нет. Он инкассировал их несколько дней назад. Но Уиттен посадил работать с ним художника. Портрет должен появиться на наших экранах в течение часа.

— Она у нас прямо под носом, Стив. Я почти чую ее.

— Да, как и я, бензин и все такое. Лондон дал нам что-нибудь?

— У них осталась дюжина или около того подозреваемых. Никаких следов «астры», полагаю?

— Нет. Мы разослали информацию, но с автомобилями нужна невероятная удача. Мы обычно находим их только тогда, когда их бросают.

— Хорошо. Можем мы расставить наблюдателей в автомобилях без опознавательных знаков на подъездных путях к американским авиабазам?

— Маккей уже предложил это, и Уиттен взялся за дело.

Лиз огляделась вокруг:

— А где Маккей?

— Он уехал в Лейкенхит поговорить с тамошним командующим.

— Хорошо, — сказала Лиз. «Вот как он держит меня в курсе», — подумала она.

— Я слышал, что там делают очень хорошие гамбургеры, — сказал Госс.

Лиз поглядела на свои часы:

— Тебя устроит крестьянская еда в «Трафальгаре»?

— Пожалуй, — кивнул он.

Возвращаясь из Нориджа, они увидели патрульную машину. Они приближались к деревне Бодесвелл, когда в четверти мили впереди на перекрестке сверкнули полицейские огни. Коротко взвыв сиреной, полицейский автомобиль свернул на полосу, ведущую к съезду в западном направлении, и исчез. Она почувствовала внутри тошнотворный прилив страха и глубоко задышала, пытаясь справиться с ним.

— Думаю, пришло время избавиться от этой машины, — сказала она. — Она была на стоянке, когда ты убил вора. Кто-то может связать одно с другим.

Он на мгновение задумался и кивнул. Она знала, что он видел и слышал патрульную машину.

— Нам потребуется другая.

— Это было предусмотрено, — сказала она. — Я арендую ее на свое собственное имя.

— А что мы сделаем с этой?

— Избавимся от нее. Я знаю место.

Он кивнул, и они продолжили путь в тишине.

В бунгало, когда они поели и она провела несколько минут, обозревая в бинокль береговую линию с востока на запад, он разложил на кухонном столе сделанные утром покупки. В тишине они закатали рукава. Она хорошо знала эту работу — в Тахт-и-Сулеймане ей обучали всех, кого готовили для войны в городе. Любопытно было, однако, наблюдать все это здесь.

Они работали в тишине. Это была утомительная и грязная работа, но наконец смесь приобрела необходимую тягучую консистенцию и ареометр показал нужное значение. Они оба знали, что следующая стадия, в ходе которой должны были быть соединены две очень непостоянные смеси, была самой опасной. Фарадж бесстрастно положил ареометр на стол.

— Я закончу, — сказала она спокойно, кладя руку на его запястье.

Он перевел взгляд на ее руку.

— Возьми оружие, документы и деньги, — продолжила она, — и жди в нескольких сотнях ярдов дальше по дороге. Если… если что-то пойдет не так, как надо, быстро уезжай. Продолжишь борьбу без меня.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Ты должен жить, — сказала она. Она сжала его запястье сильнее, что почему-то потребовало от нее больше храбрости, чем что-либо, сделанное ею раньше. — Иди. Как только я закончу, ты увидишь, что я спускаюсь к морю.

Он быстро пришел в движение. Ему потребовалось не больше минуты, чтобы собрать все, что необходимо. У двери он заколебался и повернулся к ней:

— Азимат?

Она встретила его пустой невыразительный взгляд.

— В Тахт-и-Сулеймане сделали хороший выбор.

— Ступай, — сказала она.

Она подождала, пока перестала слышать шелест гравия под шинами «астры», и двинулась к холодильнику. Достав из морозильника охлажденную коробку, она извлекла желатиновую смесь, приготовленную Фараджем, и добавила ее к содержимому миски. Мягко, но уверенно, бормоча молитву, чтобы успокоить руки, она смешала оба состава вместе.

Си-4, пробормотала она про себя. Северный, южный, восточный и западный ветры джихада. Взрывчатое вещество «Композиция Си-4». Взяв нож из ящика со столовыми приборами и продолжая молиться, она разрезала пластичную массу на три равных куска. С помощью чайной ложки она придала каждому куску форму шара размером с теннисный мяч. Сферические заряды, как ее учили, обеспечивали самую высокую скорость взрыва.

Расплавив несколько свечей в поцарапанной тефлоновой кастрюле, она позволила себе перевести дыхание. Худшее было позади, но оставался еще один тест. «Слишком горячий воск, — вспомнила она слова инструктора в Тахт-и-Сулеймане, — и ба-бах». Тогда он затряс головой, явно придя в возбуждение от этой идеи.

Сняв кастрюлю с огня и дождавшись, пока воск не подернется бледной пленкой, она с помощью чайной ложки положила все три шара в кастрюлю и осторожно покатала их. Когда они оказались равномерно покрыты воском, она соединила их вместе так, чтобы они были как бы нанизаны на одну ось. Постепенно воск застыл, стал непрозрачным. Теперь заряды были похожи на гигантские конфеты из белого шоколада, как те бельгийские, что ее мать…

Не лезь туда, сказала она себе. Та жизнь умерла.

Но она не вполне умерла, и молитва, которую она повторяла про себя, каким-то образом вплелась в мотив песни «Богемская рапсодия» группы «Куин», которую так любили слушать ее родители в машине, до того как разошлись. И теперь их туманные фигуры парили неспешно в кухне бунгало, вместе смеясь и называя ее старым именем, именем, которое ей дали они. В ярости она отступила от стола, на секунду-другую крепко зажмурила глаза и пробормотала свое исламское имя. Азимат. Меня зовут Азимат. Меня зовут Азимат.

Сильное удовольствие, последовавшее вслед за похвалой Фараджа, теперь улетучилось. Она снова переключила свое внимание на взрывчатку. Взяв три ершика для чистки трубок, она стала пропихивать их через остывающий воск центральной сферы, пока они не вышли с другой стороны, и затем скрутила их концами вместе; получились контакты для подключения детонатора.

Чувствуя себя более уравновешенной, она отнесла взрывчатку к холодильнику и благоговейно положила ее на верхнюю полку. После этого она вышла с черного хода и направилась по гальке к морю. Ветер разметал волосы на ее лице.

В своей комнате в «Трафальгаре» Лиз просматривала в ноутбуке список пассажиров. Было 14.30. Они ничего не нашли.

Что же мы упустили? — спрашивала она себя, глядя на экран. Что же мы упустили? Где-то в этом аккуратном черно-белом списке было имя «невидимки». Думай. Анализируй. Почему она въехала в страну под своим собственным именем?

Потому что тот, на кого она работала, кем бы он ни был, настоял на этом. Они никогда не рискуют, используя фальшивые документы и ставя под угрозу свои операции, если в этом нет абсолютной необходимости.

Зачем использовать краденые права для аренды автомобиля? Потому что, как только она прошла пограничников и оказалась в стране, не осталось ничего, что могло бы связать ее с этой процедурой. Даже если бы на автомобиль обратили внимание, его арендатора было бы невозможно отследить, и это позволяло женщине беспрепятственно пользоваться своими собственными документами. Если бы не Рей Гантер, план этот был бы совершенен. Но Гантер позволил себя убить, и с того момента клубок начал распутываться.

Но недостаточно быстро. Планировала ли террористическая ячейка нападение на одну из американских авиабаз? Если так, то что могли предпринять два человека? К базам и близко не подойдешь. Может быть, бомба? Но как ее доставить? Каждая поступающая партия бейсбольных мячей, автозапчастей или булочек для гамбургеров просвечивалась рентгеном или досматривалась вручную. Ни одна машина, выезжающая за пределы базы, теперь не оставлялась без присмотра или на открытом месте так, чтобы можно быть прикрепить какое-нибудь устройство. Выпустить по воротам реактивный снаряд? Только с невероятными трудностями, подозревала она. И ты не переживешь атаку, чтобы рассказать о ней.

Нет, сказала себе Лиз. Лучше подойти в проблеме с другого конца. Найти женщину. Поймать ее. Остановить ее. Пока она листала экран к началу списка, ее посетила мысль. А что, если менеджер «Эйвис» был не прав? Что, если женщина фактически была француженкой, но бегло говорила по-английски?

Инстинкт сказал: нет. Хотя деталей на нечеткой записи с камеры видеонаблюдения «Эйвис» видеть было нельзя, но каким-то странным образом можно было видеть личность. Что-то в неуверенных движениях верхней части тела говорило Лиз о чисто английской смеси интеллектуального высокомерия и приглушенной физической неловкости.

К 17.00 свет за окном погас и день превратился в вечер. Прислали портрет, нарисованный художником, но он оказался неутешительно безликим и неопределенным. Женщина была изображена в сине-черной бейсболке и оливкового цвета темных очках; в чем-то она походила на Люси Уормби, хотя глаза ее были расставлены немного пошире.

Портрет был отослан по электронной почте в следственный отдел и всем подразделениям полиции, вовлеченным в операцию. Джудит Спратт попросила перезвонить и, когда Лиз снова добралась до телефонной будки, сказала ей, что полиция потерпела неудачу в отношении всех британок и женщин неграждан ЕС от семнадцати до тридцати.

Проверены восемьдесят с лишним женщин. И ни одна из них не подходит.

— Как ты можешь сказать, является ли женщина француженкой, Джуд? По паспорту?

— Нет. И британцы, и французы имеют паспорта ЕС. Я делаю это главным образом по имени. Итак, что мне теперь делать? — спросила Джудит. — Хочешь, чтобы я прошлась по француженкам?

— Я просто не верю, что она француженка. Инстинктивно я знаю, что она англичанка. Однако, думаю, надо это сделать.

— Тогда вперед, Лиз?

— Да. Вперед.

Когда Лиз возвратилась в «Трафальгар», там уже сидел Маккей, разглядывая стакан с виски в свете ламп.

— Лиз. Что тебе заказать?

— То же, что себе.

— Я пью солодовое. «Талискер».

— Звучит соблазнительно. — И возможно, поможет напасть на след нашей призрачной пассажирки с «Евростара», подумала она устало.

— Как день прошел? — спросил он, когда они уселись за спокойным угловым столиком.

— По большей части плохо. Потратила впустую время полудюжины подразделений полиции. И не сумела идентифицировать нашего «невидимку». Из хорошего: я съела на ланч вкусный сэндвич со Стивом Госсом.

— Пытаешься заставить меня ревновать? — улыбнулся он.

Она вздернула подбородок:

— Ты ему не конкурент. Стив внимательный парень. Он не высокомерен. Он держит меня в курсе событий.

— А, вот в чем беда. — Он глотнул виски. — Мне казалось, что я оставил сообщение.

— Да, и оно еще в пути. Звони мне, Бруно. Держи меня в курсе. Не сбегай просто так.

Он бросил на нее спокойный взгляд, который она интерпретировала как его версию извинения.

— Позволь мне тебя проинформировать, — сказал он. — Я пообщался с нашими друзьями в Лейкенхите, все они, похоже, полностью в курсе дела и вообще подготовлены… и я подчеркнул необходимость того, чтобы они были очень бдительны. Когда видишь размеры этих баз, по-настоящему начинаешь задаваться вопросом, а что, собственно, могут там испортить парень с девчонкой.

— Я видела эти базы и думаю почти так же. Инстинкт говорит мне, что они охотятся за более доступной целью.

— Например?

— Например, не знаю. За чем-то. — Она покачала головой. — Проклятье!

— Послушай, Лиз, сейчас мы ничего не можем сделать. Расслабься. Почему бы нам не поинтересоваться, какой ужин могла бы приготовить для нас Бетани…

— Кто такая эта Бетани? Та угрюмая девица в баре?

— Ей вообще-то двадцать три. Пойдем, ланч был уже давным-давно.

Почему бы и нет? — подумала Лиз. Он был прав; пока не проверят француженок, делать было действительно нечего. И ей действительно нужно попробовать снять немного напряжение.

— Ну ладно, — улыбнулась она. — Давай посмотрим, на что способны мистер Бэджер и его повара.

— Как твоя рыба? — спросил Бруно Маккей.

— Кости у нее выдающиеся, а вот вкус не очень, — сказала Лиз. — Зато вино изумительное.

— В подвалах этих богом забытых мест иногда можно найти неплохие вещи. Их никто никогда не заказывает, вот они и лежат там годами.

— Дожидаясь такого разборчивого парня, как ты? — сказала Лиз насмешливо.

— В общем, да. А, вот и Бетани с соусом «тартар».

— Которая, как и вино, тихо созревает внизу…

— Знаешь что, ты очень склонная к критике женщина.

Лиз подыскивала ответ, когда зазвонил ее телефон. Это был Госс.

— Просто звоню сказать, что у нас, похоже, есть имя нашего стрелка. Митчелл весь день смотрел фотографии и наконец произвел предварительную идентификацию. Выслать тебе данные по электронной почте?

— Обязательно. И пошли копию Маккею. — Она вручила телефон Маккею. — Дай Стиву Госсу адрес твоей электронной почты. У него есть данные на стрелка.

Минут через десять пришли фотографии. Они сидели в комнате Маккея. Он принес снизу оставшееся вино и бокалы, но запах дешевого освежителя воздуха отбил у Лиз желание пить.

Она кивнула на компьютер, стоявший на туалетном столике:

— Ты ведь знаешь, кто это будет, да?

— Нет, а ты? — нахмурился он.

— У меня есть довольно неплохая идея, — сказала она, пока на экране материализовывался сероватый портрет человека в шапке моджахеда.

— Фарадж Мансур, — прочитал он. — Кто такой этот Фарадж Мансур?

— Бывший рабочий гаража в Пешаваре. Установленный контакт Дауда аль-Сафы и владелец поддельных британских водительских прав, изготовленных в Бремерхафене.

Он уставился на изображение на экране.

— Откуда ты знаешь? О чем еще ты мне не рассказала?

— А о чем тебе не рассказал Джеффри Фейн? Ведь он тот, кто указал нам на этого парня после того, как немецкие коллеги просветили нас о водительских правах. Ты что, действительно хочешь сказать мне, что ничего не знаешь об этом человеке? Ведь ты мистер Пакистан в конце концов.

— Именно это я тебе и говорю. Кто он?

Она рассказала ему то немногое, что знала.

— Таким образом, в конечном счете все, что мы имеем, это имя и лицо, — сказал Маккей. — И больше ничего. Никаких известных контактов, никаких…

— Больше мне ничего не известно.

— Проклятье! — Он упал на кровать. — Проклятье!

— По крайней мере мы знаем, как он выглядит, — сказала Лиз. — Очень симпатичный, я бы сказала. Интересно, есть что-нибудь между ним и этой девчонкой?

— Интересно, — сказал Маккей сухо.

— Ну а что со списком пассажиров «Евростара»? Есть какие-нибудь идеи?

— Только подтверждение того, что жизнь полна несправедливостей.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — спросила она.

— Ты можешь себе представить, каково это жить, имея такое имя как Адриэнн Фантони-Бризар или Жан Д’Альвейдр? — спросил Маккей. — Каждое представление было бы объяснением в любви.

— А эти два имени были в списке? — спросила Лиз. Что-то, какой-то важный фрагмент мысли…

— Насколько я помню, да? А что?

— Не знаю. Что-то… — Она зажмурила глаза. — Да. — Проклятье. — Нет. Упустила.

— Я знаю это чувство, — сказал Бруно сочувственно. — Лучше всего оставить эту мысль в покое. Она сама всплывет в памяти, когда будет готова.

Она кивнула:

— Я знаю, что сегодня ты ездил в Лейкенхит; а в два других места, Милденхолл или Марвелл, ездил?

— Нет. Я надеялся попасть в Милденхолл, но командир базы был в отъезде. Я должен быть там завтра утром. Хочешь со мной?

— Нет, я останусь здесь. Рано или поздно кто-нибудь заметит эту прокатную машину. Уиттен направил своих людей искать ее. — Лиз внезапно встала. — Жди здесь, — сказала она. — Хочу взглянуть на тот список в ноутбуке. Через секунду вернусь.

Выйдя из комнаты Маккея, она пересекла коридор и вошла в «Темерер». Включив ноутбук, она открыла список своей входящей электронной почты. Ей потребовалось меньше минуты, чтобы найти то, что она хотела.

— Ты был прав, — сказала она Маккею, вернувшись в его комнату. — Там есть Жан Д’Альвейдр. — Она заглянула в рукописный список. — А также Жан Буассевэн, Жан Беар, Жан Фове, Жан Д’Обиньи и Жан Сустель.

— Верно.

— И поставлю что угодно на то, что среди этих Жанов, которые пишутся по-французски Jean, найдется девица, чье имя пишется так же, но произносится «Джин».

Маккей нахмурился:

— И которая была включена в список мужчин, потому что ее фамилия пишется на французский лад, это ты хочешь сказать?

— Точно.

— О боже, — пробормотал он. — А ведь ты можешь быть абсолютно права.

Она схватила свою сумку.

— Жди здесь. Дай мне пять минут.

Цементный пол телефонной будки был покрыт окурками, а трубка воняла пивным перегаром.

— Джуд, — начала Лиз.

— Боюсь, что ответ пока отрицательный, — сказала Джудит Спратт. — Приблизительно шестьдесят процентов французских имен проверено, и по ним ничего нет.

Лиз быстро попросила, чтобы та проверила всех включенных в список Жанов, и объяснила почему.

Возникла пауза.

— О боже. Да. Я вижу, что ты имеешь в виду. Это легко может оказаться старое английское имя. Я тебе перезвоню.

Им с Маккеем хватило времени на то, чтобы прикончить вино и выпить по чашке кофе. Когда Джудит Спратт наконец перезвонила, Лиз услышала по ее тону, что была права. В телефонной будке ее спина оказалась прижатой к груди Маккея, но ей на это было совершенно наплевать.

— Джин Д’Обиньи, двадцати четырех лет, — сказала Спратт. — Гражданство: Великобритания, нынешний адрес: Семнадцать, переулок де-л’Оле-Наиль, Корентэн-Карью, Париж. Числится студенткой факультета Дофин в Сорбонне, изучает литературу урду. Поздравляю!

— Спасибо, — сказала Лиз, поворачиваясь, чтобы кивнуть Маккею, который ответил ей широкой улыбкой и приветствием в виде сжатого кулака. Попалась! — подумала она.

— Родители живут раздельно, и они не ждали Джин на Рождество, поскольку она сообщила им, что останется в Париже с университетскими друзьями. Мы только что закончили разговор с ее наставником в Дофине. Он сказал нам, что не видел Джин с конца позапрошлого семестра, и предположил, что она бросила его курс.

— Могут родители дать нам фотографии? Нам потребуется на нее все, — сказала Лиз. — Друзья, знакомые, люди, с которыми она училась в школе…

— Мы сейчас же всем этим займемся, — сказала Джудит. — Проверяй электронную почту почаще. Ты будешь пока в Норфолке?

— Да. Она находится где-то здесь, уверена.

— Тогда еще созвонимся.

Лиз повесила трубку и поколебалась, поднеся палец к диску. Сначала Стив Госс, решила она, а затем Уиттен. Да!

 

Глава 8

Для чего люди снимают бунгало на Стрэнде, было выше понимания Элси Хоган. Они были убогие и холодные, нужно было ехать в Дерсторп за любым пустяком, типа пачки чая, и ни в одном из них не было ни телевизора, ни телефона! Однако Диана Мандей, должно быть, знала, что делала. Она не держалась бы за них, если бы они не приносили ей прибыли.

Элси подрабатывала у Мандеев в те дни, когда не была занята у Лейкби. Она не слишком любила Диану Мандей, которая любила поспорить, когда дело доходило до подсчета отработанных часов. Но деньги есть деньги, и она не могла прожить лишь на то, что платили ей Лейкби.

В воскресенье утром Элси должна была проверить все бунгало. Медленно катясь по неровной дороге под проливным дождем на своем десятилетнем «фордике», она видела лишь нос черного автомобиля, принадлежавшего женщине из первого номера.

Сидя за рулем «астры», Джин Д’Обиньи наблюдала в бинокль за медленным приближением «фиесты». Она выехала на пару футов на дорогу, чтобы иметь достаточное поле обзора в любом направлении, и уже в течение часа слушала по радио местную Би-би-си, надеясь услышать новости об убийстве Гантера и пытаясь подавить свое растущее волнение. Последний раз новости передавали несколько минут назад, в 10.20 утра.

Медленно, как мираж, к ней подползала потрепанная «фиеста». Она была слишком старой, как Джин могла теперь видеть, чтобы на ней ездили полицейские. Но на всякий случай она достала «малыша» и положила его на колени.

«Фиеста» почти поравнялась с ней, и теперь Джин могла видеть водителя — крепкую женщину средних лет. Включив передачу, она нажала на газ, намереваясь сдать назад, чтобы освободить дорогу другому автомобилю. Но все произошло наоборот. Каким-то образом она включила первую скорость, и автомобиль прыгнул вперед и ударил подъехавшую «фиесту» в крыло. Раздался хруст, судорожный кашель заглохшей «астры» и звон разбитого стекла.

Вот дерьмо, подумала Джин. Дерьмо! Засунув «малыша» за пояс джинсов, она выпрыгнула из автомобиля с бешено бьющимся сердцем. Бампер «астры» немного помялся, и одна фара разбилась. Что касается «фиесты», то все крыло на пассажирской стороне было повреждено так, что не подлежало восстановлению. Женщина за рулем машины сидела неподвижно, глядя прямо перед собой.

— Вы целы? — прокричала Джин через закрытое окно «фиесты». Дождь припустил еще сильнее, ее волосы намокли.

Окно приоткрылось на несколько дюймов, но женщина продолжала смотреть прямо перед собой.

— Я повредила шею, — прохныкала она жалобно. — Из-за удара.

Как же, повредила, подумала Джин жестоко.

— Послушайте, мы не так уж сильно стукнулись, — взмолилась она. — Почему бы нам не…

— Я никого не била, — сказала женщина. — Это вы меня ударили.

— Ну хорошо. Я вас ударила. Мне очень жаль. Я готова заплатить вам прямо сейчас сто пятьдесят фунтов — наличными, видите, — и мы сможем…

Но, к своему ужасу, Джин увидела, что в руке у женщины появился телефон и что двухдюймовая щель в окне закрывается. Она схватилась за ручку дверцы «фиесты», но та была надежно заперта, и сквозь залитое дождем стекло она увидела, как женщина тыкает пальцами в телефонную клавиатуру.

Времени на раздумье не было. Выхватив «малыша» из-за пояса и сняв его с предохранителя, Джин закричала:

— Бросай телефон!

Два щелчка по лобовому стеклу были едва ли громче стука дождя, и женщина повисла на ремне безопасности. На мгновение Джин подумала, что она каким-то образом неосознанно выстрелила из «малыша», но затем подбежал Фарадж с ПСС, отпихнул ее в сторону и выстрелил еще два раза через водительское окно. Тело женщины еще более подалось вперед.

Подняв с земли большой камень, Фарадж бросил его в пробитое пулями стекло, просунул руку внутрь, отпер дверцу и стал шарить по полу под телом женщины. Его рука оказалась в крови по локоть. Вытерев телефон о блузку женщины, он взглянул на дисплей и прервал соединение.

— Грузи машину, — сказал он. Дождевая вода текла по его лицу. — Уходим.

Подбежав к воде, он швырнул в море телефон Элси Хоган и четыре гильзы от патронов калибра 7,62 мм. А в бунгало Джин набила одеждой два мусорных мешка и запихнула их в рюкзак вместе с боеприпасами для «малыша», картами, компасом, складным ножом, телефоном, двумя пакетами с туалетными принадлежностями и бумажником. Она изо всех сил старалась подавить охватившую ее панику. Фарадж тем временем осторожно достал из холодильника взрывное устройство, поместил его в жестяную коробку из-под печенья, которую выложил изнутри полотенцем, и отнес все это в автомобиль.

Все остальное, что могло бы помочь полицейскому расследованию — их одежда, простыни и одеяла, оставшаяся пища, — было свалено в кучу в центре гостиной и облито бензином из канистры, которую Джин наполнила в гараже в Хофилде. Затем пропитанным бензином материалом обложили тело Элси Хоган в «фиесте».

— Готова? — спросил Фарадж, осматривая беспорядок в гостиной.

— Готова, — сказала Джин, поднося пластмассовую зажигалку к пропитанному бензином рукаву одной из рубашек, что она купила Фараджу в Кингз-Линн. Они выбежали из дома. Пока она возилась около «фиесты» с зажигалкой, он забросил рюкзаки на заднее сиденье «астры».

Наконец она села за руль. Слава богу, они заранее спланировали быстрый уход. Она точно знала, куда ехать.

Диане Мандей потребовалось несколько минут, чтобы принять решение. Когда позвонила Элси Хоган, она не подняла трубку сразу, а позволила включиться автоответчику, как она делала всегда.

Когда раздался голос: «Миссис М…? Миссис М…», — что-то удержало ее руку.

— Это Элси, миссис М… — продолжал дрожащий голос. — Я около бунгало, и я…

Затем какой-то крик. Голос постороннего человека, но приглушенный и неясный. Два звонких щелчка, как будто чайной ложкой по костяному фарфору, и долгий задыхающийся стон. Звонкий щелчок повторился, удар — и тишина.

Диана попыталась перезвонить Элси, но у той было занято. Она знала, что должна как-то отреагировать. Подъехать туда, возможно. Но она отвергла эту идею. Она боялась, что там возникла какая-то медицинская проблема и ей придется везти Элси в больницу, застрять в Кингз-Линн и таким образом полностью и окончательно испортить воскресное утро.

«Еще чего, — подумала она. — Я ей не сиделка». Она потягивала кофе, говоря себе, что нужно просто подождать, пока Элси не перезвонит сама.

По прошествии пяти минут, в течение которых телефон оставался безмолвным, Диана неохотно набрала номер Элси снова. Электронный голос сообщил ей, что данный мобильный телефон находится вне зоны приема.

Прислуга, размышляла Диана раздраженно, пытаясь вспомнить, где она оставила ключи от внедорожника. Без нее никак не прожить, но боже, сколько же она доставляет проблем.

Уходя, она взглянула на кухонные часы. Было 10.30.

Первую машину они решили пропустить. Это был «фиат-уно», весь покрытый заплатками из неокрашенной шпатлевки; ему, похоже, недолго осталось бегать. Они поставили «астру» на придорожной площадке между Дерсторпом и Марш-Крик. Это был сознательный риск. Если бы появилась патрульная машина, всему, вероятно, пришел бы конец.

Но патрульная машина не появилась. За «фиатом» проехал «ниссан», в таком же плохом состоянии, а когда он исчез, в небо за Дерсторпом взлетел гриб огненно-красного дыма. Бензобак «фиесты», подумала Джин, наблюдая, как дым сливается с густеющими серыми клубами, поднимающимися от дома. Пожарные уже почти наверняка в пути — кто-то, должно быть, видел, как занялось бунгало, — но они, скорее всего, приедут из Фейкенема. Если повезет, пройдет еще не меньше пяти минут, прежде чем к делу подключится полиция.

Показался серебристый спортивный автомобиль, и она вышла на дорогу, размахивая руками.

Водителю было около тридцати, в ухе серьга, волосы напомаженные с пробором посередине.

— Тебе что, жить надоело? — прокричал он сердито, наполовину приоткрыв дверь. — Что случилось?

Выхватив «малыша» из джинсов, она направила его ему в лицо.

— Вылезай, — приказала она. — Живо! Или схлопочешь пулю.

Он замешкался, разинув рот, и тогда, на мгновение опустив дуло, она вогнала 9-мм пулю в сиденье между его ног.

— Вылезай!

Он наполовину выпал, наполовину выбрался из автомобиля, с выпученными от ужаса глазами, оставив ключ в замке зажигания и даже не заглушив двигатель.

— На пассажирское сиденье, живо. Шевелись!

Он неуверенно забрался внутрь.

— Ремень безопасности. Руки на колени.

Он безмолвно кивнул, и она держала его под прицелом, пока Фарадж вылезал из «астры», перегружал рюкзаки в багажник серебристого автомобиля и устраивался сзади с картой и жестянкой из-под печенья на коленях. Его лицо было скрыто бейсболкой.

— Ну ладно, — сказала она, резко задним ходом развернувшись на площадке назад, в сторону Марш-Крик. — Как я сказала, сиди тихо, понимаешь? Попробуй дернуться, и он прострелит тебе голову.

Фарадж вынул из кармана свой тупорылый ПСС, перезарядил его патронами СП-4 и вогнал назад магазин, который встал на место с аккуратным щелчком. Мужчина, бледный как смерть, еле заметно кивнул. Джин отпустила сцепление. Отъезжая, они миновали «чероки» Дианы Мандей, несшийся в противоположном направлении.

— Подсказывай, куда ехать, — сказала она Фараджу на урду.

Звонок Дианы Мандей был зарегистрирован в 10.39. Его приняла констебль Уэнди Клиссолд, и Лиз увидела, как лицо ее застыло при осознании значения того, что она услышала. Прикрыв трубку рукой, она повернулась и закричала на весь клуб:

— Шеф! В Дерсторп-Стрэнде горят дом и автомобиль. В автомобиле находится неопознанная мертвая женщина.

В течение нескольких минут была снаряжена и послана в Дерсторп-Стрэнд следственная бригада. В то время как криминалисты тащились из Нориджа, местная пожарная команда, как оказалось, выехала из депо в Бернэм-Маркет. Горящий автомобиль был идентифицирован пребывавшей на грани истерики Дианой Мандей как принадлежащий Элси Хоган. Впрочем, она была практически уверена, что обгоревшее тело внутри автомобиля — это Элси.

В 10.45 был принят звонок от одного из членов следственной группы, которая по дороге к бунгало в Стрэнде обнаружила черную «воксхолл-астру», соответствующую описанию транспортного средства, разыскиваемого в связи с убийством Гантера. Двигатель был еще теплый.

Пока Уиттен докладывал обстановку начальнику полиции Нориджа, Лиз позвонила Уэдерби. Уэдерби молча выслушал Лиз, которая кратко изложила развитие событий в Дерсторп-Стрэнде.

— Я назначаю совещание КОБРЫ, — сказал он спокойно, когда она закончила. — Могу ли я что-нибудь сообщить им относительно вероятной цели наших террористов?

— Пока есть только догадки, — ответила Лиз, — но наиболее вероятно, это одна из баз ВВС США. Бруно Маккей сейчас в Милденхолле, беседует с тамошним командиром.

— Хорошо, пойду с этим. Постоянно держи меня в курсе и будь осторожна.

— Обязательно.

Улыбаясь, она положила трубку. От любого другого она, возможно, такую заботу не приняла бы, но Уэдерби не был любым другим.

Она взглянула на Уиттена. Если подключается КОБРА, то почти наверняка в скором времени дело ускользнет из его рук. Под этим сокращением подразумевалось межведомственное совещание на высоком уровне, проходившее в зале заседаний секретариата кабинета министров в Уайтхолле. Встреча, вероятно, будет проходить под председательством представителя министерства внутренних дел с участием представителей министерства обороны, полиции и спецназа. Там, вероятно, будет и Джеффри Фейн, который, как всегда, будет пытаться доминировать. Если ситуацию посчитают достаточно острой, дело будет поднято до уровня министров.

Большую часть ночи Лиз просидела в сельском клубе с Уиттеном, Госсом и Маккеем, анализируя поступавшую информацию о Джин Д’Обиньи, которой оказалось весьма немало, и о Фарадже Мансуре, о котором не было почти ничего, кроме информации от пакистанских коллег, согласно которой кто-то под этим именем посещал одно из самых радикальных медресе.

Приблизительно в пять утра Лиз вернулась в «Трафальгар» и попыталась заснуть. Но мозг ее работал не переставая, и, пока она лежала без сна, серый унылый рассвет медленно проник в щель между шторами. Наконец она задремала, но почти немедленно была разбужена телефонным звонком от заместителя Джудит Спратт с предупреждением о поступающем сообщении.

Лиз в полусне включила ноутбук, просмотрела и расшифровала сообщение. После нескольких часов ночного допроса родители Д’Обиньи, похоже, начали понимать, что их дочь была скорее не потенциальной жертвой терроризма, а разыскиваемой подозреваемой, и стали проявлять большую осторожность. Наконец они отказались от дальнейшего сотрудничества и обратились к услугам известного радикального адвоката Джулиана Ледворда.

«Срочно нужны связи Д’Обиньи в Восточной Англии, если они есть», — напечатала Лиз в ответ. По работе? На отдыхе? Друзья? Школьные подруги? (Училась ли Д’Обиньи в частной школе или британском университете?)

Она зашифровала и отослала ответ, надеясь на лучшее. После душа и завтрака в «Трафальгаре» она к 7.30 вернулась в сельский клуб. Маккей уехал на базу ВВС США в Милденхолл, вооружившись пачкой фотографий Фараджа Мансура и Джин Д’Обиньи.

В клубе она обнаружила Дона Уиттена, в одиночестве. Полная до краев пепельница у его локтя позволяла предположить, что он так и не уходил домой после того, как она распрощалась с ним в пять утра. Они сидели и смотрели вместе на большую фотографию Джин Д’Обиньи. Снимок был сделан четыре года назад, качество было неважное, и видна на нем была неприветливая молодая женщина. Короткие каштановые волосы обрамляли бледное овальное лицо с выразительными широко посаженными глазами.

— Хорошо бы взять ее живой, — пробормотала Лиз.

— Думаете, не сумеем?

Она всмотрелась в глаза двадцатилетней Джин Д’Обиньи.

— Не думаю, что такая выйдет с поднятыми руками, если можно так сказать. Она скорее захочет стать мученицей.

Уиттен скривил губы. Седина его усов, заметила Лиз, пожелтела от никотина. Он выглядел уставшим.

Теперь, три часа спустя, она наблюдала, как он мрачно втыкал булавки в местную карту масштаба 1:10 000. Каждая булавка, а всего их было двенадцать, означала блокпост.

— Я также запросил вертолеты и штурмовые отряды, — сказал он ей. — Штурмовые отряды будут готовы в течение часа, кроме того, к нам прибывает заместитель начальника полиции Джим Данстэн. Теперь я буду вторым по старшинству.

— Что он за человек? — спросила Лиз сочувственно.

— Вполне адекватный, я думаю, — сказал Уиттен. — Не слишком, однако, любит вашу братию, как я слышал.

— Хорошо, спасибо за предупреждение. — Она снова посмотрела на портрет Джин Д’Обиньи. Это был их враг. Эти люди были готовы убить даже такое безобидное существо, как Элси Хоган, только потому, что та оказалась не в то время и не в том месте.

Их нужно было остановить. Остановить прежде, чем они заберут еще больше жизней и причинят еще больше ненужного горя.

Джин вела машину в течение двадцати минут, и тут они увидели блокпост. Они ехали на юг осторожно, с умеренной скоростью двадцать пять миль в час, по изрытой колеями однополосной дороге, заключенной меж высоких оград.

Сидевший около нее молодой человек, автомобиль которого она вела, впал в тихое и безнадежное оцепенение. Джин увидела синий свет одновременно с ним, сквозь разрыв в ограде; разрыв, который на мгновение открыл пересечение с дорогой на Бердхоу в полумиле впереди.

— Полиция, — испуганно пробормотал молодой человек с напомаженными волосами.

— Заткнись! — приказала ему Джин кратко. Ее сердце часто забилось. Заметили ли их? Был неплохой шанс, что не заметили.

— Разворачивайся, — приказал Фарадж.

Джин колебалась. Еще один проезд мимо разрыва дал бы полицейским второй шанс увидеть их.

— Разворачивайся, — повторил Фарадж сердито.

Она приняла решение. Совсем рядом, с правой стороны, имелась узкая дорога, ведущая к группе сараев и сельскохозяйственных построек. Жилья видно не было. Не обращая внимания на протесты Фараджа, она свернула на эту дорогу. С блокпоста их видеть было нельзя. Проехав тридцать ярдов по земле, они очутились в огороженном забором дворе. В центре двора стоял ржавый трактор и находилась силосная куча, прикрытая пленкой и старыми шинами.

Объехав вокруг силосной кучи, она остановилась с дальней стороны так, чтобы автомобиль не был виден с дороги. Она повернулась к Фараджу, и тот кивнул, запоздало признав, что ее идея была хороша.

— Выходи, — сказала Джин парню, в испуганных глазах которого промелькнула слабая искра надежды. — Полезай в багажник.

Он кивнул и подчинился, забившись поглубже в покрытое ковром пространство. Дождь хлестал вовсю, и Джин остро ощущала его холод на лице после тепла автомобиля. На мгновение ее глаза встретились с его откровенно молящим взглядом, а затем она почувствовала, как Фарадж вложил ей в руку рукоятку ПСС, и поняла, что момент наступал. «Убить врага ислама означает родиться заново, — говорил ее инструктор в Тахт-и-Сулеймане. — Ты узнаешь этот момент, когда он наступит».

Она ощутила тяжесть ПСС в руке за спиной. Она улыбнулась молодому человеку. Его колени были подтянуты к лицу, закрывая грудь.

— Не мог бы ты на секунду закрыть глаза? — попросила она.

Выстрел был беззвучен, а отдача почти не ощущалась. Парень дернулся разок и умер. Это оказалось проще всего на свете. Багажник закрылся со слабым шипением, и, когда она повернулась к Фараджу, чтобы возвратить оружие, она уже знала, что теперь между ними ничто не стоит.

Они схватили пленку за углы и, стянув ее с силосной кучи, накрыли автомобиль. С кучи при этом скатилась полудюжина шин, и тремя они придавили края пленки. После этого картина приобрела совершенно неприметный вид.

Затем она провела Фараджа через двор и вниз к узкой дренажной канаве. Рюкзаки были у них на спинах, а дождевики были застегнуты до подбородков. Жестяная банка из-под печенья, в которой лежала сформованная и покрытая воском взрывчатка Си-4, на самом верху рюкзака Фараджа.

Вода в канаве показалась ей убийственно холодной, особенно когда она поднялась от промежности до талии, но сердце Джин все еще радостно стучало от облегчения. Убийство, в сущности, оказалось очень простым делом.

Теперь она родилась заново, преобразилась.

Через сто ярдов они остановились и выглянули из-за пожухлой растительности, обрамлявшей канаву. Фарадж передал ей бинокль. На блокпосте какой-то полицейский карабкался по синим мешкам с удобрениями на крышу грузовика.

— Нас заметят, если мы пойдем по открытой местности, — пробормотал Фарадж, осматривая простиравшиеся перед ними поля.

— Это местная полиция, не солдаты, — сказала Джин, взглянув на часы. — Думаю, у нас есть еще минут двадцать-тридцать. Потом будут вертолеты, собаки, армия и все остальное.

— Тогда пойдем.

Они двинулись вперед по пояс в воде, увязая в иле, под проливным дождем. Нижняя половина тела Джин теперь полностью онемела, и время от времени в ее мозгу воспроизводилась сцена в багажнике. Того взгляда длиной в четверть секунды оказалось достаточно. Картина навсегда отпечаталась в ее памяти.

 

Глава 9

Ремонтный ангар корпуса армейской авиации в Свонли-Хит был впечатляюще просторным и, учитывая его размер, поразительно теплым. В 11 утра заместитель начальника полиции Норфолка Джим Данстэн принял командование антитеррористической операцией. Первым делом Данстэн потребовал, чтобы база Свонли-Хит, расположенная на полпути между Бранкастером на севере и базами ВВС США Марвелл, Милденхолл и Лейкенхит на юге, выделила помещение для штаба межведомственной опергруппы. Сотрудники теперь находились, как можно было надеяться, в центре района, по которому перемещался противник.

К полудню полицейские численностью пятнадцать человек, возглавляемые Данстэном, обосновались в помещении, центральное место в котором занимала электронная карта региона площадью десять квадратных ярдов — на ней были отмечены контрольно-пропускные пункты, вертолеты и поисковые отряды. Перед каждым членом опергруппы стояла целая батарея ноутбуков, проводных и мобильных телефонов. Около Дона Уиттена была еще и пепельница.

Рядом, выстроившись в линию в полной готовности, стояли три «рейндж-ровера» без опознавательных надписей штурмового отряда SO-19 полицейских сил Норфолка. Девять его членов, все мужчины, скучали на скамьях в своих темно-синих комбинезонах и башмаках, передавая по кругу экземпляр газеты «Сан» и перепроверяя свои пистолеты «Глок-17» и карабины МП-5. Снаружи доносился отдаленный гул винтов вертолетов армейской авиации «газель» и «линкс», взлетавших с поля.

По официальной предварительной оценке, целью двух террористов была или одна из баз ВВС США, или королевская резиденция в Сандринхеме, где пребывала сейчас королева, как она делала каждое Рождество. Что касалось вооружения, находившегося в распоряжении этой парочки, исходили из худшего. Ни химическое, ни биологическое оружие, ни так называемая «грязная бомба» не исключались.

Уиттен был уверен, что Д’Обиньи и Мансур все еще находятся в семидесятимильном квадрате, северной границей которого был залив Бранкастер, а западной — Уош. Но Лиз не была в этом уверена. Если исключить излишнюю кровожадность, эти двое пока справлялись с делом не так уж плохо, особенно когда речь шла о том, чтобы прятаться и передвигаться по территории врага. Эта Д’Обиньи, очевидно, хорошо знала местность.

Что связывает ее с этими местами? — спрашивала себя Лиз в сотый раза. Почему выбрали именно Джин? Следственный отдел проверял каждый из ее известных контактов, но больше всего досаждало молчание родителей. Неужели они не понимают, что единственный шанс спасти их дочь заключался в том, чтобы поймать ее прежде, чем она дойдет до конца?

Она увидела, как на другой стороне комнаты Дон Уиттен указывает в ее направлении. Аккуратно одетый молодой человек в зеленом пальто подошел к складному столу, на котором стоял ее ноутбук.

— Извините, — сказал он, протягивая руку. — Я Джейми Керсли, капитан 22-го полка войск специального назначения. Я ищу Бруно Маккея.

Она пожала ему руку.

— Он должен прибыть с минуты на минуту. Присядьте, я направлю его к вам, как только он появится.

— Э-э-э… спасибо. У меня снаружи восемь человек разгружают «пуму». С вашего позволения, я дам им указания и сразу же вернусь.

Она посмотрела, как он уходит, затем вернулась к ноутбуку. Здесь куча спецназа, напечатала она. Но цель ИТС до сих пор неизвестна. Необычно, конечно. М.б., есть что-то, что я должна знать?

Закодировав сообщение несколькими быстрыми нажатиями клавиш, она послала его Уэдерби. Ответ пришел меньше чем через минуту.

Согласен, необычно. Полк прислан по требованию Дж. Фейна. Он сказал КОБРЕ, что необходима готовность к развертыванию в кратчайшие сроки. Ломаю голову, как и ты.

Она смотрела, как восемь спецназовцев вошли в ангар, неся самое разнообразное оружие, включая карабины и снайперские винтовки. В ход был пущен адский объем огневой мощи. Против чего именно? — задумалась Лиз.

К 12.30 автостоянка паба «Плау» в Бердхоу была почти полна; в воскресенье на ланч стекалось много народу, а на три или четыре мили вокруг другого паба не было.

Выйдя из женского туалета в углу автостоянки, где она дожидалась, пока на берегу никого не останется, Джин Д’Обиньи осмотрелась вокруг. К счастью, все еще шел дождь. Никто не слонялся по автостоянке. Старый гоночный зеленый MGB, про который она решила, что его легче всего украсть, не был самым подходящим. Но его большим преимуществом было то, что из-за преклонного возраста у него не было блока в замке зажигания, который иначе нужно было бы ломать, а эту операцию трудно выполнить, не привлекая внимания.

Она открыто подошла к MGB, ловко разрезала влажную виниловую крышу своим складным ножом, просунула руку, открыла замок и села на место водителя. Оглядевшись вокруг, чтобы удостовериться, что за ней не смотрят, она выдернула четыре провода из основания замка зажигания и очистила их ножом от изоляции. Взяв красный провод — зажигание, она быстро по очереди коснулась им других проводов. На третьем, зеленом проводе, машина слегка дернулась оттого, что провернулся стартер. Изолировав зеленый провод, она быстро соединила другие два с красным. Приборная панель ожила.

«Хорошо, — сказала она себе. — Поехали. Иншалла!»

Коснувшись зеленым проводом стартера трех других, она слегка нажала на педаль акселератора. MGB ужасающе громко взревел, но это не привело к появлению в дверях паба разъяренного владельца. Джин включила заднюю передачу, отпустила ручной тормоз и выехала с места на стоянке. Казалось, что даже самый деликатный маневр вызывал возмущенный рык у старого автомобиля, и сердце Джин мучительно забилось в груди, когда она включила первую передачу и двинулась к выезду с парковки.

На открытой дороге она чувствовала себя не менее неуверенно. Местные жители, конечно, хорошо знают эту машину и будут узнавать. Но вокруг было пустынно. Отъехав милю от деревни, она попала в то место, где, как они определили по карте, канава, по которой они шли, ныряла в дренажную трубу под дорогой. Она съехала с дороги и остановилась, не выключая двигатель. Через несколько мгновений Фарадж плюхнулся на пассажирское сиденье и стал пристраивать рюкзаки под ногами.

— Шабаш! — пробормотал он. — Поздравляю!

— Она не идеальна, — признала она, — но ее было легче всего угнать.

Она снова выехала на дорогу. Бензина осталось только четверть бака, и ее краткий восторг испарился, когда она поняла, что они не смогут заправиться, тем более что наверняка двигатель этой машины работал только на этилированном топливе. Прямо сейчас, однако, она была не в силах объяснять это. Ее чувства, казалось, были одновременно приподняты и подавлены, что создавало эффект заторможенности. Запасы питавшей ее энергии тоже подходили к концу.

— Поехали отсюда, — сказала она.

— Но почему этот человек? — спросила Лиз. — Зачем посылать именно этого человека? Он никогда здесь не был, у него здесь нет никаких родственников… Насколько мы знаем, он вообще никак не связан с Великобританией.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал Маккей. — Я и правда понятия не имею. И он, конечно, никогда не привлекал нашего внимания в Пакистане. Если он там и участвовал в чем-то, это происходило на слишком низком уровне, чтобы попасть в поле нашего зрения.

— Но у пакистанцев было на него досье.

— Выходит, так. Но я склонен предполагать, что это скорее совпадение, чем что-то, основанное на серьезной информации.

Они ехали в БМВ Маккея к базе ВВС США Марвелл. Он возвратился из Милденхолла в Свонли-Хит вскоре после полудня, и после того, как они обменялись номерами телефонов с капитаном спецназа Джейми Керсли, он проглотил пару бутербродов в компании Лиз и полицейских и стал собираться в поездку на последнюю и самую близкую из трех баз ВВС США. Маккей спросил Лиз, не хочет ли она составить ему компанию, и, поскольку ей не было чем особо заняться, эта поездка показалась вполне конструктивным занятием. Отчасти из-за отвратительной погоды поиск Д’Обиньи и Мансура застопорился, несмотря на прибытие подразделений регулярной и территориальной армии.

— Они совершат ошибку, — сказал Маккей уверенно. — Так бывает всегда. И кто-нибудь их засечет.

— Ты думаешь, что они все еще находятся в районе поиска?

— Должны быть. Один Мансур еще мог бы выбраться, но не вдвоем…

— Не недооценивай Д’Обиньи, — сказала Лиз, непонятно почему раздражаясь. — Это не какая-то там ищущая острых ощущений старшеклассница, а человек, тренировавшийся на северо-западе Пакистана. Если кто из них двоих и делал ошибки до сих пор, так это Мансур. Он допустил, что Рей Гантер на него напал, и оставил нам жизненно важную баллистическую улику.

— Неужели я слышу ноту сочувствия? Или даже восхищения?

— Ни в коем случае. Думаю, что она тоже убийца, почти наверняка. Но я начинаю понимать, кто она и как она действует. Я хочу, чтобы она начала ощущать круглосуточное давление — чувство, что она не может позволить себе отдохнуть, не может позволить себе остановиться, не может позволить себе даже думать. Я хочу, чтобы это добавилось к тому давлению, которое уже есть, — ощущению того, как тебя разрывает между двумя совершенно противоположными мирами.

— А мне не кажется, что ее так уж разрывает.

— Снаружи, может быть, и нет. Но внутри, поверь мне, она буквально распадается, и именно это делает ее такой опасной. Потребность доказать себе через насильственные действия, что она предана пути воина.

Он позволил себе криво улыбнуться:

— А что, ты скорее предпочла бы, чтобы все мы ушли, предоставив тебе одной продолжать это дело?

— Очень смешно. В любой кампании первая крепость, которую нужно захватить, — это сознание врага.

— Похоже на цитату.

— Это и есть цитата. Феликс Дзержинский.

— Основатель КГБ. Подходящий наставник.

— Мне нравится так думать.

Маккей нажал на газ, чтобы обогнать зеленый MGB. Они только что проехали деревню Нарборо.

— У меня когда-то был похожий автомобиль, — сказал он. — Старый «МГ-миджет» семьдесят четвертого года выпуска. Боже, вот это была машина. Цвета морской волны, с бежевым салоном, хромированными бамперами…

— Вот уж девицы липли, наверное, — сказала Лиз.

— Ну, она уж их точно не отпугивала. — На мгновение он задумался. — Чтобы ты была в курсе дела, парень, которого мы собираемся навестить, носит имя Делвс. Он англичанин, потому что номинально Марвелл является базой ВВС Великобритании. Американского же командующего — полковника ВВС США — зовут Грили.

— Так это больше чем простой визит вежливости?

— Не простой. Мы должны увидеть базу и ее систему безопасности глазами террористов. Встать на их место. Решить, какие есть слабые места. Решить, что атаковать.

— Ты пришел к каким-нибудь заключениям после двух предыдущих баз?

— Только что охрану практически невозможно пробить. Эти базы, судя по тому, что я видел, запечатаны так, что и мышь не проскочит.

— Любую систему безопасности можно взломать, — сказала Лиз.

— Согласен. И люди, за которыми мы охотимся, не вступили бы в игру, если не было бы где-нибудь уязвимого места. Я лишь хочу сказать, что пока такого места не нашел.

Пятнадцать минут спустя у моста через реку Уисси их остановили трое полицейских в форме; у одного был карабин «хеклер и кох», другой держал собаку. Под углом к дороге на обочине стоял «рейндж-ровер», где сидели еще несколько человек в форме. До базы было еще более мили, и ее даже не было видно.

Лиз и Маккей показали свои пропуска и подождали, выйдя из БМВ, пока по радио шла проверка документов. Человек с собакой тем временем тщательно обыскал автомобиль.

— Теперь я вижу, что ты имел в виду, говоря о безопасности, — сказала Лиз.

Еще через две минуты показался внешний периметр Марвелла. Маккей остановил автомобиль у стальных ворот.

— Улыбнись! — сказал он, когда к ним повернулась камера видеонаблюдения, установленная над забором из колючей проволоки.

Скоро они сидели в большом, хорошо отапливаемом кабинете. Мебель была не новой, но удобной. На стенах висели портрет королевы и знаки отличия эскадрилий, а также фотографии людей и самолетов, сделанные на Диего-Гарсии, в Саудовской Аравии и Афганистане.

Их принимали подполковник авиации Колин Делвс, розовощекий мужчина, одетый в форменные синие брюки и пуловер, который командовал базой с британской стороны, и его коллега из ВВС США полковник Клайд Грили, солидный и загорелый, в одежде для игры в гольф.

— Мы чертовски рады видеть вас, ребята, — говорил Грили, потягивая кофе. — И мы ценим ваши усилия, но просто не знаю, что еще мы можем сделать.

— Готов поспорить, этой паре и на милю не подобраться к нашему периметру, — сказал Делвс. — Серьезно, здесь ни одна былинка не шелохнется без того, чтобы мы этого не заметили.

— Полковник, как по вашему мнению, вы являетесь целью террористов? — спросил Маккей.

— Конечно, да! — сказал Грили. — У меня нет никаких сомнений в том, что мы — самая подходящая цель для террористов. — Грили развел руками. — Все факты широко известны. Из трех баз, расположенных в Восточной Англии, только мы развертывались в Центральной Азии.

— Где именно? — спросила Лиз.

— Что ж, до самого недавнего времени одна из наших эскадрилий штурмовиков А-10 была размещена в Узгене в Кыргызстане, три тяжелых самолета огневой поддержки АС-130 в Ваграме и, хотя об этом писали меньше, еще пара АС-130 поддерживала операции спецназа из Ферганы, Узбекистан. Полицейская работа, можно сказать.

— А вы развертывались в Пакистане? — спросила Лиз.

— Мы развертывались на афганской границе, — сказал Грили.

— А вы случайно не завели там новых врагов? — спросила Лиз мягко. — Если это не наивный вопрос?

— Это совершенно не наивный вопрос, — сказал Грили. — Но я могу честно сказать, что, возможно за исключением нескольких неубиваемых бандитов, которых мы выкурили из пещер нашими ракетами «сайдуиндер», мы заводили только новых друзей.

— Так почему же именно этот конкретный человек пересек полмира, двинувшись из Пакистана, чтобы напасть именно на этот аэродром? — настаивала она.

— Возможно, мы символическая цель, — сказал Грили. — Мы американские военные, и мы находимся на британской земле, символизируя союз, который сверг Талибан.

— Но ничего… более конкретного? — спросила Лиз.

— Со всем уважением, как можно знать наверняка? Некоторые люди были очень недовольны нашим присутствием, но были и люди — гораздо больше людей, — которые были очень рады нас видеть. — Он указал на портреты Д’Обиньи и Мансура. — Что касается этой воинственной парочки и их обид, то я должен сказать, что полностью уверен в системе безопасности нашей базы.

— Что вы можете рассказать о служащих ВВС США, живущих вне базы? — спросил Маккей. — Они, конечно же, уязвимы для нападения? Наверное, всем известно, где они живут.

На этот вопрос ответил Делвс.

— Если вы здесь посторонний, — сказал он, улыбаясь свысока, — вам будет чертовски трудно заполучить такую информацию. У нас очень близкие отношения с местной общиной, и любой, кто начнет задавать вопросы такого рода, очень быстро окажется лицом к лицу с военным полицейским.

— Но должны же ваши люди время от времени расслабляться, верно? — настаивал Маккей.

— Конечно, — сказал Грили, широко улыбаясь вопреки мрачности своего тона. — Но после одиннадцатого сентября многое изменилось. Дни, когда наша молодежь — мужчины и женщины — входила в местные команды по игре в дартс, безвозвратно ушли в прошлое.

— Проходят ли они специальную подготовку по вопросам безопасности и контрнаблюдения? — спросила Лиз. — Я имею в виду, предположим, что я решила последовать за какой-нибудь парочкой от паба до того места, где они живут…

— Вы продержитесь приблизительно минут пять, я думаю, прежде чем испытаете на себе весьма недружественную реакцию с участием автомобилей службы безопасности и, весьма возможно, вертолетов. Если наши люди хотят выпить пивка, они едут в какое-нибудь место на расстоянии по крайней мере семь-восемь миль, так, чтобы у них было достаточно времени на то, чтобы засечь любое транспортное средство, предположительно следующее за ними домой.

— А как вы сами, полковник? — спросила Лиз.

— Я живу на базе.

— Подполковник?

— Я с семьей живу более чем в дюжине миль отсюда в одной из деревень, — нахмурился Колин Делвс. — Я никогда не выезжаю отсюда в форме и сомневаюсь, что в деревне наберется человек пять, имеющих хотя бы приблизительное представление о том, чем я занимаюсь. Дом, в котором я живу, является архитектурным памятником второй категории, принадлежит он министерству обороны. Это последнее место, где кто-нибудь станет искать офицера военно-воздушных сил.

— А он находится под наблюдением полиции?

— В общем и целом, да. Но не так, чтобы привлекать к этому месту внимание.

Он замолчал, и снова вступил Грили, теперь уже без широкой улыбки:

— Мы можем защитить своих людей, и мы можем защитить свои самолеты. Я взял в Центральную Азию триста семьдесят шесть человек и двадцать четыре самолета, мы отработали свой срок, и я всех их привел назад. Каждого человека, каждый самолет. Я горжусь этим достижением и не дам запятнать его паре психов, которым нравится стрелять в старух. Вы уж поверьте нам в этом, хорошо? — Он указал на Делвса, который уверенно кивнул. — Мы полностью контролируем ситуацию.

Двадцать минут спустя Лиз и Маккей возвращались на БМВ в Свонли-Хит. Они ехали в тишине. Маккей поставил было компакт-диск, но Лиз попросила его выключить. Что-то беспокоило ее на подсознательном уровне.

— Что имел в виду Грили, когда говорил об «обидах» Д’Обиньи и Мансура? — спросила она в конечном счете.

— Что ты хочешь сказать?

— Он произнес что-то вроде «эта воинственная парочка и их обиды». Почему он сказал это? Какие обиды?

— Вероятно, он подразумевал те же самые обиды, которые побуждают ИТС бросать бомбы и стрелять в невинных граждан по всему миру.

— А я вот так не думаю. Такие слова не используют, говоря о членах профессиональной террористической ячейки. Они убили Рея Гантера и Элси Хоган не из-за обиды. Почему он использовал это слово, Бруно?

— Обида, шмабида, откуда мне знать? Я никогда этого парня раньше не встречал.

— Я этого и не говорила.

— Послушай, Лиз, я правда в восторге от того, как ты продвинула дело, но тебе нужно немного остыть. Ты не можешь все брать на себя, иначе ты не выдержишь, понятно? Я уверен, ты считаешь меня этаким пройдохой в плаще и с кинжалом, но не будь так строга — я ведь не враг.

Она моргнула. Над длинным ровным горизонтом висело серо-стальное небо.

— Прости, — сказала она. — Ты прав. Я действительно слишком глубоко копаю.

Но он, вполне возможно, раньше встречался с Грили, подумала она. Мы развертывались на афганской границе… Почему она чувствовала, будто находится в свободном падении? Истощение? Нехватка сна? Чего она не знала?

В молчании они продолжили свой путь к Свонли-Хит и были уже в пяти минутах от него, когда пронзительный писк мобильника сообщил Лиз о приходе текстового сообщения. Оно гласило: «Позвони Джуд». Они остановились у придорожной телефонной будки, Маккей откинул назад спинку своего сиденья, а Лиз выбралась на мокрую обочину и позвонила в следственный отдел.

— Итак, — начала Джудит Спратт, — вот что мы имеем. От родителей мы узнали, что с тринадцати лет Джин Д’Обиньи училась в школе-интернате под названием Гарт-Хаус близ Трегарона в Уэльсе. Небольшое заведение с совместным обучением, прогрессивное по своему характеру, которым руководит бывший священник-иезуит Энтони Прайс-Лэсселс. Школа известна тем, что принимает проблемных детей. Мы послали своих людей в школу, но она оказалась закрыта на рождественские каникулы, а сам Прайс-Лэсселс находится в Марокко, в местечке Аземмур, где у него есть квартира. Сегодня утром Шестерка послала в квартиру своего человека, но тот узнал от прислуги, что Прайс-Лэсселс на весь день уехал в Касабланку. Человека оставили ждать его приезда у дверей квартиры.

— А больше некого расспросить о школе? Бывших учителей, может быть?

— Мы не смогли разыскать никого, кто помнил бы о ней что-нибудь существенное. У нас создается впечатление, что заведение это очень маленькое и оно испытывает довольно серьезные финансовые проблемы. Текучесть кадров там очень высокая.

— А полиция не может просто открыть его и пройтись по архивам? Закон о предотвращении терроризма делает это возможным, не так ли?

— Конечно, и именно это прямо сейчас происходит. Как только у нас будет что-нибудь, я сообщу.

— Что-нибудь из Парижа?

— Опять же ничего существенного. Ее довольно хорошо знал один студент по имени Хамидулла Сауд. Они несколько раз ходили в кино, но перестали встречаться после того, как она сказала ему, что не одобряет его образ жизни.

— Таким образом, мы по-прежнему не имеем никакой связи с Восточной Англией?

— Ничего. А должно у нее что-нибудь там быть?

— Нет, она может быть просто прикрытием Мансура, и тогда все, что от нее требуется, это быть англичанкой. Но если она когда-либо бывала здесь прежде, это могло бы нам подсказать, где она залегла или даже какова ее цель. Так что не сбавляйте темпа, Джуд, пожалуйста.

— Не будем.

Глубоко расстроенная, Лиз повесила трубку. Им ужасно была нужна удача. Но в данный момент это было лучшее, на что они могли рассчитывать.

— Вылезай! — сказал Фарадж резко. — Сложи сумки под деревом и помоги мне с машиной.

Джин пристроила рюкзаки у корней ивы. Снова пошел дождь, свет стал меркнуть. Кругом было безлюдно.

Джин Д’Обиньи знала это место — там, где пересекались дренажные каналы Лессер-Уз и Метволд-Фен. Она знала, что вода здесь была глубока, а люди заходили редко. Вспышка памяти, яркая почти до боли, извлекла картину, каково это, когда тебе шестнадцать лет, пахнет зеленью, речным илом, а в голову ударяет смесь водки и сигарет на пустой желудок.

Им потребовалось некоторое время, чтобы найти это место, но теперь они были на целых двадцать пять миль к югу от деревни, где угнали MGB, и после того блокпоста они не видели никакой полиции, кроме проблеска огней военного вертолета далеко на севере. С учетом естественного предположения, что об угоне MGB должны были быстро сообщить, они были благодарны судьбе.

Фарадж опустил стекла MGB и откинул виниловую крышу. Автомобиль стоял около старого моста через реку. Прямо перед ним начинался пролет потрескавшихся бетонных ступеней, ведущих вниз к узкой тропинке. От дальнего берега реки уходил на север более узкий дренажный канал. Река здесь была глубокой, но медленной.

Поворачиваясь, она осмотрелась вокруг. Ничего. Затем Фарадж с силой сжал ее запястье, и она вздрогнула, отступив от моста. В дренажной канаве было какое-то движение. Что-то тихо раздвигало камыши и тростник. Животное? — спросила она себя. Полицейская собака? Ничего не было видно, кроме медленного, пугающего колебания тростника.

Они уже были довольно далеко от берега, присев за машиной с оружием в руках.

Тростник разошелся, и показался острый нос бесшумно двигавшегося каяка. В нем сидела неподвижная фигура, упакованная в водонепроницаемый плащ защитного цвета с капюшоном. Первым предположением Джин, буквально парализовавшим ее, было то, что это солдат спецназа, и, когда фигура медленно поднесла к лицу бинокль, предположение это, казалось, подтвердилось.

Но человек осматривал растительность на краю берега, полностью игнорируя MGB, стоявший у моста. Внезапно маленькая непримечательная птица вылетела из-под моста и уселась на сломанный стебель камыша. Плавно и неторопливо бинокль повернулся в сторону птицы, и теперь на скрытом капюшоном лице сидевшего в каяке человека стала видна довольная улыбка.

Джин поставила «малыша» на предохранитель и скосила взгляд, чтобы посмотреть, заметил ли Фарадж, что молодой человек не представляет угрозы. Птица, должно быть, заметила ее слабое движение, потому что быстро вспорхнула с камышинки и метнулась обратно под мост. Молодой человек недолго смотрел ей вслед, затем развернул каяк и исчез так же, как появился.

— Мы должны избавиться от автомобиля, — сказала Джин, когда они убедились, что молодой человек не вернется. — Вертолеты, которые мы видели раньше, были военными, и на их тепловых видеокамерах машина будет видна даже сквозь деревья.

— Так и сделаем, — кивнул Фарадж.

Просунувшись в автомобиль, он поставил его на нейтральную передачу и отпустил ручной тормоз. Они стали толкать его сзади. Старый MGB был тяжелее, чем казался на вид, и потребовалось несколько секунд, чтобы сдвинуть его с места в скользкой от дождя грязи. Затем он как будто неохотно двинулся к началу лестницы, покачнулся на первой ступеньке и с громким скрежетом застрял.

— Мост зацепился, — пробормотал Фарадж. — Вот зараза. Надо еще толкать.

И они толкали его, упираясь плечами в хромированный задний бампер и глубоко зарываясь в землю рифлеными подошвам ботинок. Сначала ничего не происходило, затем цементное покрытие кирпичных ступеней раскрошилось, зад MGB взлетел вверх, выбив Джин из равновесия так, что Фараджу пришлось схватить ее, чтобы она не соскользнула в реку, и автомобиль начал медленный спуск по ступеням. В самом низу он как-то даже величественно перевернулся на крышу, с сильным всплеском упал в воду и начал погружаться на глубину под мостом. Задыхаясь, Джин и Фарадж смотрели с нижних ступеней, как хромированные бамперы становились все бледнее, пока наконец не исчезли совсем.

Они снова поднялись по лестнице, и Фарадж проверил жестяную банку, в которой находился заряд Си-4.

— Все в порядке?

Фарадж пожал плечами:

— Он все еще там. А мы все еще здесь.

Джин взяла вещи. Она чувствовала себя замерзшей, грязной, голодной и промокшей до нитки. Кроме того, ужасные события дня — повторяющиеся выбросы и отливы адреналина — довели ее до почти галлюциногенного истощения. Она ощущала, теперь уже в течение нескольких дней, присутствие неумолимо преследующей ее фигуры. Фигуры, которая тянулась за ней как тень, нашептывая в уши вещи, которые ввергали ее в сомнения. Возможно, подумала она, это было ее прежнее «я», пытавшееся вернуть ее душу. Фарадж в отличие от нее казался свежим как огурчик. Казалось, что его физическое состояние полностью зависит от его воли. Не было ни боли, ни страха, ни усталости.

Джин наблюдала за ним, и сила его самообладания производила на нее впечатление. Она глубоко пугала ее. Было время, когда она была уверена, что вера и решимость дадут ей такие же силы. Теперь она ни в чем не была уверена. Она родилась заново, конечно, но вступила в мир чрезвычайной жестокости. Фарадж, как она поняла, жил в этом мире уже в течение долгого времени.

В отдалении, возможно милях в пяти, застрекотал вертолет. Какой-то миг ни один из них не двигался.

— Быстро! — сказала Джин. — Под мост.

Они скатились вниз по ступенькам на узкую тропинку и бросились прямо в намокшие кусты ежевики. Шипы впивались Джин в лицо и руки, но наконец они продрались сквозь кусты и скорчились в темноте под аркой.

Примерно через минуту звук вертолета вернулся, на сей раз громче, возможно, на расстоянии трех-четырех миль, и хотя она знала, что для него невидима, она прижалась к мосту. Почти плача от истощения и дрожа от холода, она сказала без всякого выражения:

— Думаю, что мы должны снять рюкзаки и заночевать здесь. Инфракрасные камеры вертолетов не смогут уловить тепло через кирпич.

Он поглядел на нее подозрительно, почувствовав в ее голосе пораженческие нотки.

— Если нас поймают на открытом месте, — взмолилась она, — нам конец, Фарадж.

Он помолчал, обдумывая ситуацию. В конце концов он согласно кивнул.

Лиз как раз собиралась включить ноутбук и расшифровать входящую электронную почту, когда уголком глаза увидела, как Дон Уиттен подался вперед и закрыл лицо руками. Где-то через секунду его искаженное от разочарования лицо появилось снова, и он стиснул кулаки, беззвучно ругаясь.

В ангаре в этот момент было восемнадцать мужчин и три женщины. Шестеро мужчин были армейскими, и все они, кроме капитана спецназа Керсли, были в полевой форме. Все, как один, затихли и повернулись к Уиттену.

— Расскажите, что там, — сказал Данстэн спокойным голосом.

— Молодой человек по имени Джеймс Мартиндейл только что сообщил об угоне зеленого гоночного двадцатипятилетнего MGB от паба «Плау» в Бердхоу. Это могло произойти в любое время после двенадцати пятнадцати, когда он приехал в паб, чтобы перекусить. Потом он долго смотрел регби по телевизору.

Раздался коллективный вздох — звук крайнего разочарования. Было слишком наивно надеяться, что угон автомобиля не связан с Д’Обиньи и Мансуром. Уиттен хмуро потянулся за сигаретами.

— Бердхоу находится в полумиле за внешней стороной круга оцепления. Они, должно быть, удрали от нас по полям, пока мы организовывали блокаду. И теперь у них есть целых четыре часа форы.

Армейские офицеры молча посмотрели друг на друга. Два батальона регулярных войск и резервистов и полудюжина вертолетов «газель» и «линкс» все еще продолжали развертывание в северо-западном секторе.

— Секунду, — сказал Маккей, поворачивая голову туда, где сидела Лиз. — Гоночный зеленый MGB? Мы один такой обогнали! Помнишь, я говорил тебе, что когда-то у меня…

— Цвета морской волны? К которому девицы липли?

— Да, тот самый. Так где же мы были? Взглянем на экран. Отсюда мы двинулись на юго-запад, и сколько мы ехали, минут пятнадцать? Это должно было быть где-нибудь рядом с Касл-Эйкр или Нарборо. Итак, если наша встреча в Марвелле была назначена на два часа дня и это был тот самый автомобиль, тогда два наших террориста были около Нарборо приблизительно в час сорок пять. Два с четвертью часа назад. Вы правы, — обратился он к Уиттену, — они могут быть где угодно.

— Но зачем угонять такой легко узнаваемый автомобиль? — спросила Лиз.

Полицейские посмотрели друг на друга.

— Потому что его легче увести, дорогуша, — сказал Уиттен. — У большинства автомобилей моложе двадцати лет есть автоматический замок рулевого управления.

— Ну ладно, понятно. Получается, однако, что они схватились за соломинку? Отчаянный рывок, лишь бы убраться подальше от блокпоста. Они не рискнули бы въехать в город в автомобиле, который опознали бы немедленно, ведь они должны исходить из того, что об угоне уже сообщено.

— Согласен, — кивнул Данстэн. — Они могли позволить себе ехать самое большее час, придерживаясь второстепенных дорог, затем они должны были избавиться от автомобиля.

— Час езды по второстепенным дорогам приводит их к авиабазе Марвелл, — сказал Маккей спокойно.

— Хорошо, предположим, что их цель — Марвелл, — сказал Данстэн, глядя по сторонам. — Мы можем обоснованно предположить, что, во-первых, они не собираются подъезжать в угнанном автомобиле слишком близко к охраняемому правительственному учреждению и, во-вторых, они избавились от автомобиля в течение часа после того, как миновали Нарборо. Это означает, что прямо сейчас они находятся или к востоку, или к западу от пятимильной зоны вокруг Марвелла. Где-нибудь залегли и отдыхают, полагаю, — день у них был довольно напряженный. Или они готовятся приблизиться к цели.

Уиттен погасил сигарету.

— Итак, что вы предлагаете?

— Очертим два круга вокруг Марвелла. Внутренний круг, радиусом пять миль, мы нашпигуем полицией, армией и резервистами, прямо сейчас. Дадим им приборы ночного видения, прожекторы, все, что потребуется… Так, чтобы в принципе никто не мог пройти.

Лысеющий человек со знаками различия подполковника произвел быстрый расчет.

— Это приблизительно восемьдесят квадратных миль. Если мы стянем все поисковые группы из северо-западного сектора, добавим еще один батальон…

— А вокруг этого, — продолжил Данстэн, — будет кольцо в пять миль шириной, площадью двести квадратных миль, над которым мы будем летать всю ночь, используя тепловизоры… — Он осмотрелся, ожидая увидеть знаки одобрения. — Есть идеи получше?

Тишина.

— Вполне приемлемо, — сказал подполковник.

— Сержант Госс, — продолжил Данстэн, — я хотел бы, чтобы вы направились в Марвелл для связи с полковником Грили. Я позвоню ему прямо сейчас и обрисую картину.

Госс кивнул и быстро покинул ангар, только махнул Лиз рукой на прощание, пробегая мимо. Каким-то образом, хотя как именно, она пока не могла точно определить, события, похоже, выходили из-под контроля. Участвовало слишком много людей, и было представлено слишком много ведомств.

С удивлением она поняла, что еще не прочитала пришедшее ей сообщение, сразу открыла экран ноутбука и начала работу. Сообщение, которое она расшифровала, оказалось длинным и было помечено как срочное и предназначенное только для нее, Маккея и Данстэна. Она открыла приложенный документ.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО — ТОЛЬКО ДЛЯ УКАЗАННЫХ АДРЕСАТОВ

КАСАТЕЛЬНО: МАНСУР, Фарадж

В полночь 17 декабря 2002 г., после получения донесения о деятельности ИТС на пакистано-афганской границе близ Чамана, самолет АС-130 усиленной огневой поддержки взлетел с базы ВВС США в Узбекистане (предположительно в Фергане) с заданием найти и уничтожить противника. На борту АС-130 была команда плюс 12 бойцов спецназа…

По мере того как она читала, она перестала замечать, что происходит вокруг, и пространство ангара погружалось в тишину.

— Как ты думаешь, много они знают? — спросил Фарадж, когда они сменили мокрую одежду на сухую, которую Джин упаковала в рюкзаки утром.

— Думаю, мы должны исходить из того, что они знают, кто мы такие, — сказала Джин после некоторого раздумья. — Слабыми звеньями цепи являются водитель грузовика, который видел тебя, и женщина, сдавшая мне дом, которая может меня узнать. Они знают, кто мы, поверь мне. Мы имеем дело с британцами, а они мстительные люди. И офицеры, которые руководят операцией против нас, наверняка лучшие из тех, что есть.

— Посмотрим. Пусть выставляют своего лучшего бойца. Он нас не остановит.

— Они уже выставили своего лучшего бойца, — нахмурилась Джин. — Их лучший боец — женщина.

Фарадж подвинулся на узкой мощеной тропинке под мостом.

— Что значит женщина?

— Они направили женщину. Я чувствую ее тень.

— Ты с ума сошла! Что за глупости?

Она пожала плечами:

— Это не имеет значения.

Она слышала его слабое, раздраженное дыхание. Они лежали голова к голове, завернувшись в одеяла, которые предоставляла своим жильцам Диана Мандей. Теперь, когда она была в сухой одежде, холод уже не казался таким убийственным. В Тахт-и-Сулеймане бывало и хуже.

— Сегодня мы убили двух человек, — сказала она, снова увидев полузакрытыми глазами, как лопается голова того парня.

— Это было необходимо. Там и думать было не о чем.

— Я уже не тот человек, которым проснулась этим утром.

— Теперь ты более сильный человек.

Была ли это сила? — задумалась она. Этот настороженный сон. Эта холодная отстраненность от событий? Возможно.

— Рай ждет нас, — сказал Фарадж. — Но еще не время.

Верит ли он в это? — подумала она. Что-то в его голосе — слабая, слегка ироничная нотка — заставило ее ощутить неуверенность.

— Кто ждет тебя в этом мире? — спросила она. Он упоминал о родителях и сестре. А была ли жена?

— Никто не ждет.

— Ты никогда не был женат?

Он молчал. Сквозь темноту она ощущала сильное сопротивление своим вопросам.

— Завтра мы можем умереть, — сказала она. — Почему бы нам сегодня ночью не поговорить?

— Я никогда не был женат, — сказал он, но она поняла по его тону, что кто-то был. — Она умерла, — добавил он наконец.

— Мне жаль.

— Ей было двадцать лет. Ее звали Фарзана, она была швеей. Мои родители хотели, чтобы я женился на образованной и чтобы это была таджичка, а она не была ни тем ни другим, но они… они очень ее полюбили. — Он затих.

— Расскажи мне о ней, — попросила она, чувствуя, что на каком-то уровне, несмотря на всю свою сдержанность, он хотел поговорить.

Он пошевелился и почти минуту молчал.

— Я был в Мардане, — начал он. — В медресе. Я был старше, чем большинство других учеников, — мне уже было двадцать три, когда я пошел туда, — и в религиозном отношении я был гораздо менее нетерпимым. Я пробыл там почти два года, когда пришло письмо из Афганистана, в котором говорилось, что готовится помолвка моей сестры Лайлы и по этому случаю будет устроен праздник.

Я вернулся в Даранж в кузове грузовика, направлявшегося в Кандагар. Я прибыл в день помолвки, познакомился с Халидом, за которого должна была выйти моя сестра, и той же ночью начались празднества. Как всегда в таких случаях, люди много ели и веселились. Нельзя забывать, что в жизни этих людей это была драгоценная и редкая возможность поразвлечься, и шанс потанцевать, или спеть, или запустить фатакарс — самодельный фейерверк — нельзя было упускать.

Я первым заметил американский самолет. Вообще они пролетали над этим районом довольно часто — под Кандагаром и на границе регулярно проводились боевые операции, — но необычным было то, что этот самолет шел очень низко. Это была огромная машина — самолет огневой поддержки АС-130, как я позднее узнал. Церемония помолвки проводилась в небольшом селении за городом, и я пошел побродить по окрестностям и поднялся на соседний холм, чтобы собраться с мыслями. Я чувствовал себя счастливее, чем когда-либо в своей жизни. Я сделал предложение Фарзане, и она приняла его. Внизу полным ходом шло чествование Лайлы и Халида, ее нареченного. Взрывались петарды, играла музыка, и стреляли ружья.

Когда включились прожекторы, я подумал, дурак, что они посылают какой-то сигнал. Отвечают на фейерверк и музыку своего рода дружественным приветствием. Война против Талибана, в конце концов, закончилась. Я стоял там, глядел на самолет, и тут он открыл огонь.

Через пару секунд я, конечно, понял, что происходит. Я побежал, размахивая руками и крича тем, в самолете, — как будто кто-то там мог меня услышать, — что люди просто запускали фейерверк. А все это время самолет двигался медленными, методичными кругами, поливая каждый дюйм пространства орудийным огнем. Повсюду были мертвые и умирающие, а раненые, крича, корчились на земле. Я бегал сквозь огонь, как будто это был дождь, невредимый, но не мог найти никого, кого знал. И я не мог найти Фарзану. Я выкрикивал ее имя, пока не лишился голоса, а затем почувствовал, как меня оторвало от земли и бросило на камни. В меня попали.

Следующее, что я помню, был Халид, мой будущий зять, который пытался поставить меня на ноги и заставить бежать. Каким-то образом он сумел вытащить меня из зоны обстрела и поднять на холм, где я стоял ранее. Я был ранен в бок шрапнелью, но смог заползти под какой-то обломок скалы. После этого я потерял сознание.

Я пришел в себя уже в госпитале в Кандагаре. Халид погрузил восьмерых из нас в грузовик и гнал всю ночь. Моя сестра Лайла осталась жива, но потеряла руку, а моя мать получила серьезные ожоги. Она умерла неделю спустя. Отец, Фарзана и дюжина других были убиты во время нападения.

В тот вечер по телевидению показали репортаж Си-эн-эн о «перестрелке» близ Даранжа. По словам репортера, боевики Аль-Каиды попытались сбить американский транспортный самолет ракетой «земля-воздух». Попытка потерпела неудачу, террористы были обстреляны, и несколько из них убиты. Двадцать четыре часа спустя «Аль-Джазира» выступила с другой версией. Сообщалось, что американский самолет, похоже, совершил неспровоцированное нападение на празднование помолвки в афганской деревне, в ходе которого было убито четырнадцать и тяжело ранено восемь афганских гражданских лиц. Из убитых шестеро были женщины, а трое — дети. Никто из пострадавших не имел связей с какой-либо террористической организацией.

После отказа прокомментировать инцидент в течение почти недели представитель ВВС США признал, что происшествие имело место более или менее так, как описала «Аль-Джазира», и охарактеризовал гибель людей как «трагическую». В оправдание он сказал, что, по словам членов экипажа самолета, они оказались под длительным огнем из стрелкового оружия, а пилот заявил, что по ним была выпущена ракета «земля-воздух». Были опубликованы фотографии, на которых командир подразделения полковник Грили указывает на, по его утверждению, следы пуль на фюзеляже самолета АС-130. Последовавшее военное расследование полностью реабилитировало экипаж самолета.

— Это было два года назад?

— Это было почти ровно два года назад. Как только мои раны исцелились, я возвратился в Мардан, но внутри я умер. Все, что осталось, — это жажда мести. Это было дело чести — иззат. В медресе мне сочувствовали. Они на несколько месяцев послали меня в один из лагерей на северо-западе и затем переправили через границу в Афганистан. Я стал работать в мастерской по ремонту грузовиков, которая была прикрытием для одной из джихадистских организаций, и там несколько месяцев спустя меня представили человеку по имени аль-Сафа.

— Дауд аль-Сафа?

— Он самый. Аль-Сафа в течение некоторого времени обдумывал, как отомстить тем, кто был виновен в резне в Даранже. Не общая операция, а узконаправленная, целевая репрессия. Он сказал мне, что как раз познакомился с молодой англичанкой, которая осмелилась взять имя Азимат — невесты Сала-ад-дина. Эта женщина имела специфические знания, которые могли позволить нам отомстить.

— Я ничего этого не знала, — сказала она. — Почему мне не рассказали?

— Для твоей собственной безопасности и для безопасности нашей миссии.

— А теперь я все знаю?

— Еще нет. Когда придет время, ты будешь знать все.

— Это будет завтра, не так ли?

— Верь мне, Азимат.

Она обратила свой взор в темноту. В тот миг окруженное дождем пространство под мостом стало для нее целым миром. И если это была ее последняя ночь на земле, пусть так и будет. Она протянула руку и ощутила щетину на его щеке.

— Я не Фарзана, — сказала она спокойно, — но я твоя.

Молчание, и из-за пределов окружавшей их тишины раздался долгий вздох болотного ветра.

— Тогда иди сюда, — сказал он.

 

Глава 10

— По крайней мере теперь мы знаем, какова их цель, — сказал Джим Данстэн.

— Это точно, что АС-130, участвовавший в даранжском инциденте, один из тех, что базируются в Марвелле? — спросил Уиттен.

— Никаких сомнений, если верить рапорту, — сказала Лиз.

— Каково происхождение этого рапорта? — спросил Маккей немного раздраженно.

— Все в нем, кроме причастности Фараджа Мансура, является открыто опубликованной информацией, — сказала Лиз уклончиво. Она повернулась к Маккею: — Я удивлена, что эти рапорты не попали к тебе на стол.

— Попасть-то они попали, — сказал Маккей. — И насколько я помню, исламабадские сжигатели американских флагов вдоволь насладились этим инцидентом. Мне было просто любопытно, откуда здесь всплыл Мансур. Он не упоминался ни в одном файле, которые мы когда-либо получали от пакистанских коллег.

— Меня заверили, что источник надежен, — сказала Лиз, с некоторым удовольствием наблюдая явное раздражение Маккея.

— И как раз завтра будет годовщина, — сказал Джим Данстэн. — Как вы думаете, они попытаются привязать все к ней?

— Символичность и годовщины чрезвычайно важны для ИТС, — сказал Маккей. — Одиннадцатого сентября была годовщина британского мандата в Палестине. Двенадцатого октября, когда взорвали ночной клуб на Бали, была годовщина начала кэмп-дэвидских мирных переговоров между Египтом и Израилем. Думаю, мы можем ожидать, что они сделают все возможное, чтобы и дальше придерживаться этого подхода.

— Следует ли нам отбросить возможность использования грязной бомбы? — спросил Джим Данстэн.

— Мы не нашли никаких следов радиоактивных материалов вокруг бунгало в Дерсторпе или в «воксхолл-астре», которую они использовали, — сказал Уиттен.

— Готов побиться об заклад, что они используют Си-4, — сказал Маккей. — Это классическая взрывчатка ИТС, и большинство ее компонентов можно купить в любом магазине. Вопрос: как они планируют доставить ее к цели?

— Джин Д’Обиньи, — сказала Лиз. — Она — ключ.

— Продолжайте, — сказал Джим Данстэн.

— Кураторы Мансура не стали бы тратить впустую такой актив, как она, на бессмысленное нападение на хорошо защищенный объект. Она должна располагать какой-то эксклюзивной информацией.

— Ваши люди уже сумели проникнуть за двери той уэльской школы? — спросил Маккей со значением.

— Да. Они отправят мне по электронной почте список одноклассников Д’Обиньи, как только смогут.

— Честно говоря, — сказал Джим Данстэн, — я не вижу, как, черт возьми, история школьной жизни этой молодой женщины может нам помочь. Мы знаем, за кем они охотятся, и мы знаем, как они выглядят. У нас есть цель, у нас есть мотив, и у нас есть дата. У нас есть стратегия противодействия, и у нас есть люди, готовые осуществить ее. Все, что мы должны теперь делать, это ждать, так почему бы вам не пойти и не вздремнуть, юная леди?

«Не слишком жалует вашу братию», — сказал Уиттен о Джиме Данстэне, и сначала она думала, что в этом отношении он ошибался. Но суперинтендент оказался прав. Старые обиды были живы. Высокопоставленные полицейские, с учетом их общественного положения и уровня ответственности, с давних времен не доверяли тайным слугам государства.

Лиз огляделась. Лица были вполне дружелюбными, но выражение каждого из них говорило одно и то же. Наступил эндшпиль, тот момент, когда теория претворялась в практику. Работа серого вещества — сбор и анализ разведданных — окончилась.

И она ощутила еще кое-что. Скрываемое, но явное предвкушение. Военные, в частности, походили на акул, почуявших запах крови. Они хотят, чтобы Мансур и Д’Обиньи попытались атаковать Марвелл, осознала она. Они хотят, чтобы эта пара разбилась о неприступную стену вооруженных людей, которые встали на защиту авиабазы. Они хотят их убить.

Дензил Пэрриш вернулся в Уэст-Форд уже в темноте, зная, что его ждет беспросветный вечер. Мать предупредила его заранее, что ее новые родственники были не самыми легкими в общении людьми, но то, что родители его отчима потребуют внимания в течение целой недели, дошло до него только тогда, когда он прибыл домой из Тайнсайда, и это было ему неприятно. В душе, однако, он понимал затруднительное положение матери и был вынужден признать, что после того, как она повторно вышла замуж, она выглядит счастливее, чем когда-либо на его памяти, и Дензил был рад этому.

Он завел «аккорд» на подъездную дорожку. На полпути он остановился и вышел из автомобиля, чтобы отпереть гараж и снять каяк с крыши. Это был по-своему фантастический день. На дренажном канале Метволд он видел болотного луня, который в наши дни встречается очень редко. Сначала он услышал его зов — пронзительное «кви, кви», затем, мгновение спустя, он увидел самого хищника, почти небрежно парящего на крыле. Затем он резко упал в тростники и взлетел мгновение спустя с кричащей шотландской куропаткой в когтях. С красным клювом, с окровавленными когтями. Такие моменты запоминаются навсегда.

Момент, сосуществующий, каким-то странным образом, с вертолетами, которые время от времени появлялись в отдалении на севере. Что там происходило? Маневры какие-то?

Подняв дверь гаража, он занес каяк внутрь и пристроил его под стропилами. Затем, загнав автомобиль и закрыв двери гаража, он вернулся на подъездную дорожку и поднялся по каменным ступеням к парадной двери. Стянул с себя влажный плащ и повесил его сохнуть в прихожей. Мать он нашел на кухне, она открывала банку детского сливового желе. Рядом с матерью стоял полицейский в форме.

Полицейский улыбался, и Дензил узнал в нем Джека Хобхауса. Солидный человек средних лет, державший в руках фуражку с кокардой норфолкской полиции, он заходил к ним и прежде, когда Дензил еще жил дома.

— Дензил, дорогой, сержант Хобхаус предупреждает нас, что в округе бродит пара террористов. Не совсем рядом, но они вооружены, и они предположительно… — Нырнув вниз в ответ на внезапный резкий крик Джессики, которая лежала на полу на ковре, она подняла девочку, устроила ее на левом плече и стала похлопывать по спине.

— Предположительно?.. — спросил Дензил.

— Они убили двух человек на северном побережье, — сказала она, когда Джессика, срыгнув, пустила струю молока вниз по спине дорогого черного кардигана матери.

— Фейкенем, — сказал Дензил, глядя на спину матери в брезгливом ужасе. — Я читал что-то об этом в местной газете. Разыскивают англичанку и пакистанца, да?

— Так думают, — сказал Хобхаус. — А теперь, как сказала твоя мама, нет никакой причины предполагать, что они могут быть где-то поблизости, но…

Его прервал звонок телефона. Мать схватила трубку, прослушала сообщение и положила ее обратно. Одновременно начал кричать ребенок.

— На дороге пробка в милю длиной из-за блокпостов, — сказала она. — Он думает, что опоздает по крайней мере на час. А его чертовы родители прибудут с минуты на минуту. Кстати, я вспомнила, нам еще потребуется вино… Боже мой, Дензил, неужели это они?

— Я э-э-э… оставлю вот это, — пробормотал Хобхаус, вручая Дензилу две ксерокопии формата А4 и надевая фуражку, — и пойду. Разумеется, если вы заметите кого-то…

Дензил взял листки, распрощался с полицейским и выглянул в окно. Судя по «ягуару» и раздраженному поведению вылезавшей из него пары, это были действительно «они».

— Мам, она срыгнула тебе на спину. — Он глубоко вздохнул и принес высшую жертву. — Дай мне Джессику. Иди наверх и переоденься. Я буду держать позиции.

Фарадж бесстрастно смотрел, как под мостом Джин опустилась на колени на мощенную камнем тропинку и склонилась вперед, чтобы промыть в реке волосы. За арками моста лежал серый мрачный рассвет.

Настал тот самый день.

Спрятав на мгновение ладони под мышками, чтобы согреть их, она покопалась в сумке с туалетными принадлежностями, извлекла стальные парикмахерские ножницы и вручила их вместе с расческой Фараджу.

— Моя очередь стричься, — сказала она немного застенчиво.

Он кивнул. Хмурясь, он попробовал пощелкать ножницами.

— Это просто, — сказала она. — Двигаешься сзади вперед, подрезая так, чтобы каждая прядь, — она подняла указательный палец, — была вот такой длины.

По-прежнему хмурясь, Фарадж уселся позади нее и начал стричь, аккуратно бросая отрезанные пряди в реку. Пятнадцать минут спустя он положил ножницы.

— Готово.

— Как получилось? — спросила она. — Я выгляжу по-другому?

Слово нежности. Достаточно одного слова.

— Ты выглядишь по-другому, — сказал он резко. — Ты готова?

— Я только хочу бросить последний взгляд на карту, — сказала она, глядя на него искоса. Она потянулась за атласом. По прямой они были всего в трех милях от цели.

— Я все еще беспокоюсь по поводу вертолетов, — призналась она. — Если мы пойдем по полям и они засекут нас, нам конец.

— Это менее опасно, чем красть еще один автомобиль, — сказал он. — И если они так умны, как ты говоришь, они все равно здесь не будут искать. Они сосредоточатся на подходах к американским базам.

— Мы, вероятно, в пятнадцати милях от Марвелла, — признала она.

Но пятнадцать миль все же не так уж далеко.

— Думаю, мы должны пойти в Уэст-Форд по тропинке вдоль реки, — сказала она, сознательным усилием успокаивая голос. — Тогда, если мы услышим вертолеты, у нас… у нас будет шанс спрятаться под следующим мостом.

Он невыразительно посмотрел на ее руки, которые начали снова дрожать.

— Хорошо, — сказал он. — Пусть будет тропинка. Упакуй сумки.

Лиз сидела в столовой Свонли-Хит перед нетронутым куском намазанного маслом тоста и чашкой черного кофе. Следственный отдел наконец-то заполучил список учеников школы Гарт-Хаус, но не смог извлечь из него ничего интересного. Некоторые ученики жили в Норфолке или Саффолке сейчас, а некоторые в прошлом, но, хотя большинство помнило Джин Д’Обиньи, ни один из них не поддерживал с нею сколь-нибудь близких отношений. Одиночка — таков был общий приговор.

Родители Д’Обиньи все еще отказывались хоть как-то помочь полиции, скорее всего, подозревала Лиз, по совету адвоката.

И несмотря на обширную поисковую операцию с участием нескольких подразделений марокканской полиции, МИ-6 все еще не определила местонахождение Прайс-Лэсселса, который, как теперь полагали, уехал в Атласские горы.

Лиз оглядела комнату. Полиция и бойцы штурмового отряда были в одной группе, армейские офицеры в другой, спецназ в третьей. Бруно Маккей, увидела она, стоял с командой спецназа и шумно смеялся над чем-то, сказанным Джейми Керсли.

Лиз села рядом с констеблем Уэнди Клиссолд, которая потратила большую часть обеденного перерыва, со смехом разговаривая по телефону, очевидно с приятелем.

— Значит, они считают, что сегодня большой день, — сказала Клиссолд, — что они врежут по базе янки.

— Да, так они считают, — сказала Лиз.

— Зато я так не считаю, — сказал знакомый голос у нее за спиной.

Лиз обернулась. Это был Дон Уиттен, и, судя по налитым кровью глазам, у него явно была плохая ночь.

— Не забывай напоминать мне, чтобы я сторонился армии, Клиссолд. Койки мне совершенно не подходят. Начнем с того, что в них не разрешают курить.

— Разве это не нарушение ваших гражданских прав, шеф?

— У тебя правильный ход мыслей, — сказал Уиттен мрачно. — Клиссолд, с тобой этим утром не связывался Брайан Мьюди?

— Что вы имеете в виду, шеф?

Он посмотрел на нее устало:

— Когда он позвонит, скажи ему, что я жду опись вещественных доказательств из сгоревшего бунгало. Особенно меня интересует упаковка.

Клиссолд опустила глаза на свои пальцы:

— Так уж получилось, что я только что разговаривала с сержантом Мьюди. Они все еще составляют опись…

— Продолжай.

— Он сказал, что там было кое-что. Они нашли больше дюжины расплавившихся упаковок из-под пластилина. Все пустые, шеф.

Глаза Уиттена встретились с Лиз.

— Сколько из этого получится? — спросил он бесцветным голосом.

— Достаточно, чтобы сровнять с землей это здание.

Уэнди непонимающе переводила взгляд с одного на другого.

— Взрывчатка Си-4, — объяснила Лиз. — Пластилин — один из основных компонентов. Лучше всего покупать в магазинах игрушек.

— А что насчет цели? — задал вопрос Уиттен.

— Сейчас самым популярным местом кажется авиабаза Марвелл.

Уиттен покачал головой.

— Вот те ребята, — он кивнул в сторону армейских офицеров, — думают, что Мансур и Д’Обиньи просто напорются на одну из наших поисковых команд. Они думают, что у тех вообще ума нет. — Он пожал плечами. — Возможно, они правы. Возможно, те двое просто хотят найти толпу людей побольше, и… — Он развел руки в характерном жесте.

Лиз попробовала куснуть свой тост, но, казалось, утратила вкусовые ощущения. Она хотела выйти к своей машине и уехать. Подвести черту под этим делом. Оставить его полиции и армии. Она сделала все, что могла.

Если не считать того, что, как она знала, кое-что еще оставалось. Все еще оставалась одна ниточка, незначительная, но, однако, логически обоснованная, которую следовало потянуть. Если бы родители Д’Обиньи думали, что у их дочери не было никаких связей с Восточной Англией, они, безусловно, так и сказали бы, независимо от того, что сказал Джулиан Ледуорд. И учитывая, что они очень немногое знали о жизни своей дочери после того, как она покинула дом, было вполне возможно, что такая связь была еще до того, как она покинула родительский дом. Что возвращало ее — и Лиз — обратно в школу и Гарт-Хаус.

Они миновали нескольких человек на берегу реки. Там были туристы, упакованные в пузатые куртки и пальто, была пара пожилых рыбаков, несущих вахту под своими зонтами, и была женщина в бирюзовой ветровке, тащившая вдоль тропинки престарелого лабрадора. Никто из них не обратил на Фараджа или Джин внимания.

Наконец показалась граница деревни Уэст-Форд. Первая дюжина домов у тропинки состояла из довольно новых коробок в псевдогеоргианском стиле. За ними река сужалась и проходила между отмечавшей границу кладбища стеной старых тисов на северной стороне и рощей буйных вечнозеленых растений, разделенной пополам общественной тропой, на южной стороне.

Джин и Фарадж были на южном берегу Лессер-Уз, и лестница с каменными ступенями привела их прямо в лес. Все было так, как Джин запомнила тем летом десять лет назад, когда это место было пронизано косыми лучами зеленого света и клубами гашишного дыма. В декабре, однако, магии было немного. Тропа была болотистой и замусоренной бутылками и обертками от еды, а деревья выглядели какими-то сырыми, насквозь промокшими.

За деревьями была деревенская площадка для крикета. Идя по тропе через лес, можно было подойти к черному ходу крикетного павильона.

Замок на задней двери был дешевым, как они отметили во время разведки тремя днями ранее, и вряд ли мог создать какие-либо проблемы.

Джин быстро открыла его кредитной карточкой, и, протиснувшись в полумрак с рюкзаками, они закрыли за собой дверь и плюхнулись на скамью.

Джин осмотрелась. Они были в какой-то раздевалке, свет в которую проникал через два маленьких, покрытых паутиной окна под потолком. Над деревянной скамьей вдоль стены была прибита доска с крючками, а в одном углу стояла тяжелая керамическая раковина. Дверь рядом с раковиной вела в туалет.

Она осторожно открыла дверь в переднюю часть павильона. Это было просторное помещение с деревянным полом, в наружной стене которого имелась запертая дверь и два ряда зеленых ставней, закрывавших окна, через которые игроки могли следить за игрой. На стене висела пара судейских пиджаков и несколько пыльных фотографий.

— Играй, играй, играй игру! — пробормотал Фарадж.

— Что?

— Просто из стихотворения, которое я учил в школе.

Джин непонимающе на него посмотрела:

— Мы должны устроить наблюдательный пункт. Может быть, просверлить дырку в ставнях.

Он покачал головой:

— Слишком опасно. И у нас нет инструментов для этого. — Взобравшись на стопку шезлонгов, он посмотрел в боковое окошко. — Попробуй отсюда.

Он спустился вниз, и она заняла его место. Через маленькое окошко она могла видеть северо-западный сектор площадки для крикета, вплоть до затуманенного дождем изгиба Террасы и «Джорджа и дракона». Фарадж исчез в задней комнате и возвратился с биноклем, который передал ей. Около дома номер один по Террасе стоял темно-красный «ягуар». Сквозь окна первого этажа она могла видеть высокую неподвижную фигуру. Неужели это он? — задумалась она. Человек, которого приговорили к смерти на другом краю света. К смерти вместе с семьей, как умерли многие невинные граждане в Ираке, Афганистане и других государствах.

Высокий человек отошел от окна, и Джин хотела уже опустить бинокль, когда внимание ее привлекла другая фигура на дороге. Человек в блеклом плаще вылез из черного автомобиля, чтобы размять руки и ноги.

— Там есть охрана, — прошептала она встревоженно. — Человек вылез из машины, и… да, еще один в автомобиле.

— Этого следовало ожидать, — кивнул Фарадж. — Нам придется подбираться к дому через сад на заднем дворе.

— Когда стемнеет, я проберусь туда из переулка, который идет между двумя домами. Мне нужно будет опустить устройство по ту сторону стены.

— Возможно, так мы всех их не убьем.

— Это единственный путь, который у нас есть, Фарадж.

— Дай мне подумать об этом. А ты переоденься. Сходишь за едой.

Она кивнула и пошла в заднюю комнату. Там она вымыла лицо и руки, используя потрескавшийся обмылок, который нашла в блюдце на раковине. Затем, нашарив сумку с туалетными принадлежностями, она вынула свой скудный запас косметики и выполнила полузабытый ритуал. Тонкий слой основы, легкие тени на веках и бледное прикосновение помады. Из рюкзака она достала один из пакетов с одеждой. Там был мягкий сиреневый кашемировый свитер, серые брюки и приталенная джинсовая куртка, все купленное в парижском универмаге. Когда она была готова, она осмотрела себя в зеркале, висевшем в раздевалке. Трансформация была потрясающей. Она нерешительно вышла и показалась Фараджу. Он кивнул и ничего не сказал, но какие-то неясные чувства отразились в его взгляде.

— Я подготовлю взрывное устройство, — сказал он. — Постарайся, чтобы тебя не заметили на выходе.

— Впусти меня, когда я постучу шесть раз. Любое другое число ударов — это не я или меня взяли.

— Понял. Иди.

Магазин в Уэст-Форде находился в начале Террасы. Когда Джин шла через дорогу, она увидела светловолосого молодого человека, не спеша спускавшегося по ступеням дома номер один. Похоже, что он, как и она, направлялся в магазин. Это, должно быть, сын того человека, подумала она с нехорошим предчувствием.

Она одернула себя. В долгосрочной перспективе то, что она сделает сегодня, спасет жизни. Последовательный тройной взрыв, в котором умрет британская семья, заставит Запад дважды подумать, прежде чем сыпать бомбы на тех, на чьи жизни ему плевать. Молодой человек должен будет отдать свою жизнь, как и все остальные.

Они подошли к магазину одновременно, и он вежливо отступил в сторону, пока она входила в дверь. Внутри, пока она набивала корзину хлебом, минеральной водой, фруктами, сыром, шоколадом и, для антуража, несколькими рождественскими открытками, она чувствовала, что молодой человек не сводит с нее глаз. Стрельнув в него глазами в проходе между стеллажами, она увидела, что он дружелюбно ей улыбнулся, и отвела взгляд. Она была готова убить его, но не могла заставить себя ему улыбаться. И почему, почему она думает, что знает его?

Сердце ее судорожно забилось, когда, подойдя к прилавку, она увидела свою фотографию на первой полосе «Дейли телеграф». Это был неудачный портрет, сделанный ее матерью три или четыре года назад. РАЗЫСКИВАЕТСЯ 23-ЛЕТНЯЯ ЖЕНЩИНА… Взяв газету и заставив себя не читать далее, она свернула ее так, чтобы фотографии оказались внутри.

— А дождь-то кончился, однако! — Это был тот самый молодой человек, оказавшийся теперь перед нею в очереди.

— Это верно, — сказала она невыразительно. — Но вот надолго ли?

Вопрос, как она и хотела, не требовал ответа, и он не стал отвечать, просто передвинулся вперед. Когда кассирша просканировала его чипсы и упаковку пива, он попросил, чтобы сумму записали на счет миссис Делвс.

У Джин внезапно появилась идея. Поставив корзину на прилавок и предоставив кассирше возможность просканировать и упаковать покупки, она подалась вперед и коснулась руки парня, который как раз собирался уходить. Он с удивлением оглянулся на нее.

— Можно спросить у вас кое-что? — прошептала она. — На улице?

— Э-э-э, конечно, — пробормотал он.

Кассирша не обратила внимания на этот обмен репликами.

За дверями магазина Джин постаралась придать своему лицу самое дружелюбное выражение. Это было нелегко. Улыбка получилась почти болезненной.

— Простите, что так вот… вцепилась в вас, — сказала она. — Но не подскажете ли вы, где здесь можно найти какой-нибудь приличный паб? Я остановилась тут неподалеку, — она неопределенно кивнула на запад, — а мест здешних не знаю, поэтому…

Он с энтузиазмом почесал голову.

— Что ж, посмотрим… вон там «Джордж», — он ткнул пальцем, — но он немного старомодный, если понимаете, о чем я. Я обычно хожу в паб «Зеленый человек», это приблизительно в миле отсюда по Даунхэм-роуд. По-моему, это лучшее заведение в округе.

— Понятно, — сказала Джин, встречая его застенчивый взгляд теплой улыбкой. — Еще вот что… Вы не подскажете, как добраться туда пешком? Я не уверена, что смогу взять родительскую машину.

Она была поражена тем, как легко выстроила этот изощренный обман.

Как и в случае убийства, когда дошло до дела, все оказалось так легко.

— Ну, вам нужно будет пересечь площадку для крикета, и… — Он глубоко вздохнул. — Послушайте… Я могу… подбросить вас туда, если хотите. Я сам туда сегодня вечером собирался, так что, если вы, э-э-э… — Он неловко повел плечами.

Она коснулась его предплечья:

— Звучит просто замечательно. Во сколько?

— О, э-э-э… после восьми? — Он смотрел на нее не веря своей удаче. — Скажем, восемь тридцать? Здесь? Подойдет?

— Прекрасно! — Она быстро сжала его руку и ушла.

На площадке у ангара спецназовцы играли в футбол с бойцами штурмового отряда, которым проигрывали. Без сомнения, игроки проводили время значительно лучше, чем их непосредственные начальники, которые сидели в ангаре в ожидании новостей.

Все утро, по мере того как из каждого сектора приходили отрицательные результаты, Лиз испытывала все нарастающее чувство собственной бесполезности, и только невероятная притягательность процесса завершения операции не давала ей все бросить и уехать в Лондон.

В 15.30 один из армейских офицеров озвучил мысль, которую никто больше не посмел облечь в слова. А не могло ли так получиться, отважился спросить он, что им подсунули пустышку? Что, следуя ложным выводам, они охраняют не тот объект?

Вопрос был встречен молчанием, и все присутствующие повернулись к Джиму Данстэну.

— Мы продолжаем операцию без изменений, — сказал он. — Мистер Маккей уверяет меня, что отношение мусульман к памятным датам не знает исключений, и у нас есть еще несколько часов до полуночи. Сам я подозреваю, что Мансур и Д’Обиньи где-то скрываются, дожидаясь, когда можно будет прорвать кордон под покровом темноты. Так что продолжаем.

Вскоре после четырех пошел дождь, барабаня по крыше ангара и размывая силуэты вертолетов, застывших в ожидании.

— Его только нам не хватало, — поморщился Дон Уиттен, в отчаянии засовывая руки в карманы кителя. — Говорят, что дождь — друг полицейского, но теперь он наш враг, это уж точно.

Лиз собиралась ответить, когда запищал ее телефон. Текстовое сообщение предупредило о приходе электронной почты из следственного отдела.

Поиски Прайс-Лэсселса в Марокко все еще продолжаются, но мы идентифицировали некую Морин Кахилл, ранее работавшую экономкой в школе Гарт-Хаус. МК утверждает, что самой близкой подругой Д’Обиньи была Меган Дэйвис, исключенная из Гарт-Хауса в возрасте 16 лет после ряда инцидентов, связанных с наркотиками. Согласно школьным архивам, семья Дэйвис жила близ Гедни-Хилл, Линкольншир. Современных данных о местонахождении семьи Дэйвис нет. Развивать это направление?

Лиз мгновение смотрела на экран. Она хваталась за соломинку, но, по правде говоря, ничего другого ей не оставалось. Если был хоть какой-нибудь шанс, пусть самый призрачный, спасти жизни людей, приказав установить местонахождение семьи Дэйвис, она должна была использовать его. Вперед, напечатала Лиз. Используйте все. Найдите их. Она выглянула наружу. Дождь лил как из ведра. Надвигалась темнота.

— Еще раз, — сказал Фарадж.

— Когда мы приезжаем в паб, я прошу разрешения оставить свое пальто в автомобиле. Я оставляю и сумку — под пальто. Я уговариваю его остаться в пабе как можно дольше, предпочтительно до закрытия, и затем отвезти меня к его дому. Когда наступает время уходить из паба, я ставлю таймер на один час. В автомобиле я роняю несколько монет и лезу на заднее сиденье, чтобы собрать их. Находясь там, я засовываю рюкзак под пассажирское сиденье. Когда мы возвращаемся к его дому, я остаюсь там максимум на десять минут, возможно договариваюсь встретиться завтра, и затем ухожу. Я шагаю к крикетному павильону и стучу шесть раз в дверь. После этого у нас будет приблизительно тридцать пять минут, чтобы уйти.

— Хорошо. Помни, что после возвращения он не должен выводить машину из гаража. Именно поэтому я хочу, чтобы вы вернулись как можно позже. Если тебе покажется, что есть малейшая вероятность, что он или любой другой член семьи снова воспользуется автомобилем, ты должна предотвратить это. Или укради ключи от машины, или повреди сам автомобиль. Если ты не сможешь сделать этого, тогда занеси рюкзак в дом и спрячь бомбу где-нибудь там.

— Понятно.

— Хорошо. Надевай рюкзак.

Фарадж уже соединил компоненты взрывного устройства, и теперь, вместе с цифровым таймером и электронным детонатором, оно было уложено в алюминиевый корпус. На одном конце корпуса была красная кнопка, включавшая таймер, а из другого торчала короткая антенна около дюйма длиной. В случае необходимости таймер можно было обойти и взорвать устройство на расстоянии с помощью передатчика размером со спичечную коробку, уложенного во внутренний нагрудный карман куртки Фараджа. Однако радиус действия передатчика составлял всего четыреста ярдов.

Обернув взрывное устройство в грязные джинсы, которые она сняла утром, Джин засунула его на дно рюкзака. На джинсы она положила косметичку и застегнула молнию на рюкзаке. Затем она продела свой водонепроницаемый плащ через ремни рюкзака, так, чтобы он висел перед нею.

Он с подозрением взглянул на нее:

— Ты и вправду готова сделать это, Азимат?

— Я готова, — сказала она спокойно.

Он взял ее за руку:

— Все у нас получится, а потом мы убежим.

Она улыбнулась. Невероятное спокойствие, казалось, обволокло ее.

— Я знаю это, Фарадж, — сказала она.

Он кивнул, держа ее за руку в темноте. Снаружи ветер стегал павильон и темные влажные деревья.

— Пора, — сказал он.

У Дензила Пэрриша не было никакого желания соответствовать стереотипу, согласно которому студент-естественник должен выглядеть неухоженно. Он тщательно вымылся и побрился, с головы до пят оделся в чистую одежду. Такие встречи, как сегодня, бывают раз в жизни, и он не собирался испортить эту. Девушка возникла как будто из ниоткуда — спокойная, шикарная и уверенная в себе. Он не знал ее имени, он не знал, где она остановилась… Он не знал о ней ничего.

— Прекрасно выглядишь, — сказал его отчим, выходя из кухни в гостиную со своей первой за этот вечер кружкой пива. Из соображений безопасности Колин Делвс переодевался в военную форму на базе в Марвелле, а сейчас был в джинсах, легких туфлях и коричневой кожаной куртке, которую обычно надевал, выезжая с базы. Однако, несмотря на свободную одежду, его окружала ощутимая аура напряженности.

— А вы выглядите немного усталым, — сказал Дензил.

— День был тяжелый, — сказал Делвс. — Снова была боевая тревога. На сей раз решили, что террористы могли выбрать базу из-за работы крыла истребителей в Афганистане. Поэтому Клайд Грили и я решили, что весь живущий вне базы персонал, включая меня, должен отправиться домой, с тем чтобы силы безопасности могли блокировать объект.

— Это секретная информация? — спросил Дензил.

— Трудно удержать все полностью в тайне, — пожал плечами отчим, — учитывая, что местным жителям раздали листовки, вокруг базы развернули контрольно-пропускные пункты и ввели в район три батальона войск.

— А что будет с ними? С террористами, я имею в виду.

— Ну, к базе они подобраться никак не могут, скажем так. А ты что собираешься делать сегодня вечером?

— Пойду в паб, — сказал Дензил, садясь на диван. — «Зеленый человек».

Родители Колина Делвса вошли в комнату и осмотрелись с вопрошающим видом людей, которым необходимо выпить. Воодушевленный неведомыми другим мыслями о предстоящем вечере, Дензил сам принял у них заказы.

— Черт! — сказала Шарлотта Делвс несколько минут спустя. — Тут джина достаточно, чтобы свалить лошадь.

— А ты разве с нами не выпьешь? — Ройстон Делвс, сделавший деньги на товарных биржах, был более румяной, более мясистой версией своего сына.

— Я за рулем, — сказал Дензил благочестиво.

— Ага, прямиком в паб, — сказал Колин.

Они все еще смеялись, когда вошла мать Дензила с Джессикой. Ребенка выкупали, накормили и одели в чистый белый комбинезон. Теперь сонную и пахнущую тальком девочку можно было продемонстрировать, прежде чем уложить спать.

Это был тот момент, которого ждал Дензил. Пока все ворковали и кудахтали, он ускользнул из дома. Девушка ждала у магазина, как и обещала.

— Извините, — сказал он, когда она пристегивалась ремнем в «хонде». — Машинка так себе. Попробуйте представить себе, что это «порше».

— Не уверена, что мне так уж нравятся «порше», — сказала она. — Слишком быстрые, вы не находите?

Он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она была одета, как и в прошлый раз, в руках у нее был зеленый плащ.

— Что ж, я рад, что вы так на это смотрите, — усмехнулся он. — Хорошо провели сегодняшний день?

— Спокойный день. А как вы? Меня, между прочим, зовут Люси.

— Я — Дензил. Чем вы занимаетесь, Люси?

— Боюсь это очень скучно. Я работаю в компании, которая делает экономические прогнозы.

— Подумать только, это… это действительно кажется весьма скучным!

— У меня есть мечта, — сказала она.

— Какая?

— Я хотела бы путешествовать. Азия, Дальний Восток. Там, где жарко. А вы?

— Я изучаю геологию в Ньюкасле.

— Интересно?

— Я бы так не сказал. Но зато можно побывать в интересных местах. В следующем году будет поездка в Гренландию.

— Классно.

— Да, скорее даже холодно. Но я люблю холод, если вы понимаете, о чем я, так же, как вы явно любительница жарких стран.

— Какая жалость.

— Ну, возможно, мы могли бы встречаться посередине. В какой-нибудь умеренной зоне. Типа паба.

Дензил свернул на автостоянку.

— Приехали. «Зеленый человек».

— Выглядит мило, — пробормотала она. — Вы не возражаете, если я оставлю плащ и сумку в багажнике?

 

Глава 11

Бруно Маккей прикрыл трубку и подозвал Лиз:

— Прайс-Лэсселс. Директор школы. Наш человек нашел его. Слышно плохо.

Глаза Лиз взволнованно расширились.

— Хорошо. Не переключай.

Она подошла к его столу. Голос директора школы был еле слышен:

— …поживаете. Насколько я понимаю, вы… говорить со мной.

— Мне нужно кое-что узнать об одной вашей бывшей ученице. Джин Д’Обиньи…

— …помню ее очень хорошо. Что я могу?..

— У нее были близкие друзья? Люди, с которыми она, возможно, поддерживала отношения?

— …трудная девочка, с ней не так-то просто было сойтись. Ее самой близкой подругой, как я припоминаю, была проблемно… по имени Меган Дэйвис. Ее семья… в Линкольне, я думаю. Ее отец был военным. Военно-воздушные силы.

— Вы в этом уверены?

— Хорошая пара. Джон и Дон, я думаю их… с места на место… Меган совсем распустилась.

— А Джин Д’Обиньи не жила с семьей Дэйвисов?

— …насколько мне известно. Но она, возможно, жила у них после того, как Меган покинула Гарт-Хаус.

— Куда отправилась семья Дэйвисов после Гедни-Хилл?

— Простите, но с этим помочь вам не могу.

— Вы знаете, куда потом перевели Меган? В какую школу? Мистер Прайс-Лэсселс? Алло? — Но линия замолчала. Все в комнате смотрели на нее. Маккей демонстрировал особенно снисходительную улыбку.

Неужели она запуталась совсем? Неужели это просто смешно?

Положив трубку и ни на кого не глядя, Лиз возвратилась к своему столу. Открыв файл контактов в своем ноутбуке, она позвонила в министерство обороны. Назвавшись дежурному офицеру, она попросила его подключиться к архивам.

— Я, собственно, как раз закрываю лавочку. Так что побыстрее.

— Будем работать столько, сколько надо, — сказала Лиз ровным голосом. — Это вопрос национальной безопасности, поэтому, если вы не желаете оказаться у дверей бюро по трудоустройству на следующей неделе, предлагаю вам оставаться на месте до тех пор, пока мы не закончим, ясно?

— Слушаю вас, — сказал молодой человек обиженно.

— Архивы ВВС, — сказала Лиз. — Джон Дэйвис, Д-Э-Й-В-И-С, старший офицер, вероятно командующий, имя жены — Дон.

Раздался стук по клавиатуре.

— Джон Дэйвис, говорите… Да, есть. Женат на Дон, урожденной Летерби. Служит в Стратегической авиации.

— Он когда-либо служил в Линкольншире?

— Да. Давайте, посмотрим… два с половиной года командовал базой ВВС в Гедни-Хилл. Затем… В течение шести месяцев был командирован на Кипр, а после этого получил под свое командование базу ВВС Марвелл в Восточной Англии.

Лиз почувствовала, что рука ее, державшая трубку, напряглась. Она заставила свой голос оставаться спокойным.

— Где жили он и его семья, когда он там находился?

— В местечке под названием Уэст-Форд. Дать вам адрес?

— Через минуту. Сначала я хочу, чтобы вы нашли человека по имени Делвс, Колин Делвс, Д-Е-Л-В-С, занимающего этот пост в Марвелле сегодня. Узнайте, живет ли он по тому же адресу.

Еще несколько приглушенных ударов по клавиатуре. Краткая тишина.

— Адрес тот же. Дом номер один, Терраса, Уэст-Форд.

— Спасибо, — сказала Лиз.

Положив трубку, она огляделась вокруг:

— Мы охраняем не ту цель, — сказала она.

Ледяное молчание, совершенно враждебное.

— Приданое Джин Д’Обиньи. Причина, по которой ее так быстро повысили до статуса оперативника. Она знала секретную информацию, жизненно важную для ИТС, а именно, где был расквартирован командующий базой ВВС Марвелл. Она жила там со школьной подругой. Они хотят уничтожить семью Колина Делвса.

Джим Данстэн заморгал. Кровь отхлынула от его лица.

Капитан спецназа первым пришел в движение, отстучав номер внутренней связи:

— Всем командам срочный взлет, боевая тревога. Повторяю, срочный взлет, боевая тревога.

— Уэст-Форд, — сказала Лиз. — Деревня называется Уэст-Форд.

Дюжина голосов, срывающихся на крик. Бегущие ноги, рев вертолетных винтов и освещенный ангар, проваливающийся в бездну.

«Зеленый человек» оказался большим, пропахшим пивом местом, с длинным дубовым баром и внушительным количеством насосов. Клиентура была молода и громкоголоса, уровень шума высок. После недолгого поиска Джин и Дензил нашли столик у стены, и Дензил пошел за первой порцией.

Он возвратился с пинтой саффолкского горького для каждого из них. Став мусульманкой, Джин не употребляла алкоголя уже в течение нескольких лет, но Фарадж велел, чтобы она выпила хотя бы один бокал, чтобы поддержать компанию. Пиво имело кисловатую мыльную текстуру, но не было совсем уж неприятным. Оно позволило занять ей руки, и, что не менее важно, ей было куда смотреть, пока они говорили. Ранее этим вечером она сделала ошибку, посмотрев Дензилу в глаза — встретившись с его открытым пытливым взглядом, — и это было почти невыносимо.

Не смотри на него, смотри сквозь него, говорила она себе, но это не срабатывало. Она делила ограниченное пространство с молодым человеком, который был чувствительным и добрым. Который ей очень нравился. И которого она собиралась убить.

Когда пришла ее очередь покупать напитки, она возвратилась с пинтой в каждой руке и дала их ему. Ее первая пинта была выпита только наполовину.

— Чтобы сэкономить время, — объяснила она. — Там немного тесновато.

— Здесь становится гораздо теснее, когда приезжают американцы, — сказал он ей. — Не говоря уже о том, что это очень осложняет отношения с девушками для нас, местных ребят.

— А почему американцев нет сегодня вечером?

— Сидят у себя, вероятно. Говорят, объявлена тревога из-за угрозы терроризма. В районе Бранкастера произошло несколько убийств, и подозревают, что это может иметь какое-то отношение к Марвеллу.

— Что такое Марвелл?

— Одна из наших баз, используемых ВВС США.

— А какое отношение они имеют к Бранкастеру? Я думала, что это место, куда люди приезжают, чтобы походить под парусом.

— Честно говоря, я не очень-то следил за всем этим. Наверное, предполагают, что люди, совершившие убийства на побережье, хотят каким-то образом напасть на Марвелл.

— Это далеко?

— Марвелл? Приблизительно тринадцать миль. — Он поднял свой стакан, как будто проверяя не дрожит ли рука. — И с учетом того, что между нами и ними стоят три батальона солдат, я сказал бы, что мы, вероятно, весьма…

Она повернулась к нему. Она чувствовала слабое головокружение от алкоголя.

— Предположим, что мы не в безопасности? Предположим, что все это закончится сегодня вечером? Мог бы ты сказать, что пожил… достаточно?

— Ух ты! Непростой вопрос… Ты это серьезно?

Она повела плечами:

— Да.

— Ну хорошо. Моя мама снова вышла замуж пару лет назад и счастлива впервые на моей памяти, и у меня теперь есть младшая сестренка, которая пока не имела возможности узнать меня, так что моя смерть не причинит ей боли, но у мамы все же останется живой ребенок. И я пока не начал ничего делать в плане карьеры. Получается, что да, если бы мне пришлось сейчас умереть, время это было бы ничем не хуже любого другого.

— А твой отец? Твой настоящий отец?

— Ну… Он ушел от нас много лет назад, когда я был мальчишкой, и, в общем, он никогда о нас по-настоящему не заботился… — Он потер глаза. — Люси, ты мне очень нравишься, но к чему вообще весь этот разговор?

Она покачала головой, глядя в никуда. Затем, осушив свой стакан, она подтолкнула его к нему:

— Ты не сходишь?..

— Да, конечно.

В голове ее звучал отдаленный гул, как будто она прижала ухо к гигантской морской раковине. Вчера утром она убила парня почти такого же возраста, как этот. Она улыбнулась ему и нажала на спусковой крючок. Теперь она возродилась заново, она теперь Дитя небес, и наконец она поняла, что инструктор в Тахт-и-Сулеймане всегда считал таким смешным — настолько смешным, что это постоянно доводило его до истеричного смеха.

Она возродилась мертвой. Тот момент, как и было обещано, изменил все. Он повернул в ней какой-то выключатель, закоротивший схемы и парализовавший сети. Она боялась, что будет чувствовать слишком много; вместо этого, и это оказалось бесконечно хуже, она теперь не чувствовала ничего.

— …Еще пинту для мадемуазель Люси. Ты случайно не замужем?

— Случайно — нет. — Она отхлебнула.

— Тогда скажи мне, незамужняя Люси, почему ты гуляешь по пабам с незнакомцами?

Близкое общение, как она видела, ободрило и успокоило его.

— Хороший вопрос, — сказала она. — Но на него трудно ответить.

Он наклонился вперед:

— Попробуй.

Она помолчала. Сделала большой глоток пива.

— Или не надо, если не хочешь, — пробормотал он, отводя взгляд.

Алкоголь бушевал в ее кровеносной системе. В былые дни, с Меган, ей никогда не требовалось много. Пара стаканов, и она улетала.

— Если бы я сказала тебе, что разговор, который у нас только что состоялся, был самым важным в твоей жизни…

— Я бы… — Он пожал плечами. — Я думаю, что это возможно.

Она видела, как в его глазах просыпается осознание, что она лишь еще одна шикарная труднодоступная женщина, которая не для него.

Она взяла его руку и всмотрелась в ладонь. И после этого что-то — точнее, все — стало ослепительно ясно. Она рассмеялась вслух.

— Смотри, — сказала она. — Какая длинная линия жизни!

— Я из семьи долгожителей, — сказал он осторожно.

Она улыбнулась ему и, выпустив его руку, осушила свой стакан.

— Дай мне ключи от машины, — сказала она. — Мне нужно кое-что взять.

На улице около автомобиля она надела рюкзак и застегнула поверх свой плащ. Когда она вернулась, в дождевике, Дензил посмотрел на нее покорным взглядом.

— Ты собираешься исчезнуть? И я никогда ничего о тебе не узнаю.

— Посмотрим, — сказала она. И, на мгновение коснувшись рукой его щеки, она ушла.

На улице дождь мягко ласкал ее лицо. Она не чувствовала, как ноги ее касались земли; она, казалось, плыла, поддерживаемая легкостью духа, который пришел с осознанием того, что она навсегда избавилась от необходимости повиноваться какому-либо человеку или какой-нибудь вере. Они не могли убить ее; ни Фарадж и его люди, ни ее преследовательница и ее люди. Она уже была мертва.

Как долго она шла, она не знала. Не больше пятнадцати минут, вероятно. Пиво переполнило ее мочевой пузырь, и когда она присела у дороги, спустив штаны, то видела, как Дензил пронесся мимо в «хонде-аккорд». Она снова пошла, улыбаясь, и слезы бежали по ее щекам, смешиваясь с дождем.

Сначала шум вертолетов был слабым, а затем окружил ее со всех сторон рычащей стремительной яростью. Перед нею была площадка для крикета, освещенная с неба, — сцена неземной театральности и красоты. В ее центре, раскачиваясь на своих опорах, стоял армейский вертолет «пума», из которого горохом сыпались одетые в черное фигуры. Спецназ. А на дороге позади них сапфирами мигали полицейские машины.

Джин Д’Обиньи продолжала идти. Она хотела бы перестать плакать, но все это было безумно красиво. Сквозь туман, клубившийся в ее голове, она едва услышала многократное передергивание винтовочных затворов. Полицейские-снайперы, подумала она, но быстро забыла о них, ибо в центре сцены, освещенная падающим сверху светом вертолетного прожектора, стояла небольшая, решительного вида фигура, которую она немедленно узнала. Темные волосы женщины были убраны с лица назад, а ее кожаная куртка была застегнута до подбородка.

Джин улыбнулась. Все было почему-то ужасно знакомо. Как будто сцена эта уже проигрывалась бессчетное количество раз.

— Я знала, что ты будешь здесь! — выкрикнула она, но ветер и восходящие струи воздуха от вертолетов далеко унесли ее слова.

Сидя в павильоне, Фарадж наблюдал, как силы безопасности заполоняют все вокруг, и знал, что он, по существу, уже мертв. Он видел, как солдаты выпрыгивали из «пумы», как крикетное поле залило светом и как полицейские-снайперы соскальзывали вниз по веревкам, свисавшим из паривших «газелей», на окружающие крыши. Благодаря биноклю он наверняка знал еще кое-что: несколько минут назад тот парень завел «хонду» в гараж. Бомба должна быть в автомобиле. Где находится девушка, он понятия не имел, но должен был действовать прежде, чем полиция эвакуирует всех оттуда, иначе вся операция была напрасной. Он вынул из кармана куртки дистанционный пульт, поцеловал его, попрощался с бойцом Азимат и произнес имена своего отца и Фарзаны, которых любил.

Глядя на женщину, неуверенно ступившую на освещенную площадку для крикета, Лиз поняла, что смотрит на Джин Д’Обиньи. Лицо было намного тоньше, чем у подростка на листовках, но вполне узнаваемо.

Когда глаза их встретились, женщина улыбнулась, как будто узнала ее, и губы ее шевельнулись на мокром от дождя лице. Она выглядит моложе своих двадцати четырех лет, подумала Лиз. Почти как ребенок.

Связь между ними держалась всего мгновение, и затем ночь содрогнулась и взорвалась. Волна тьмы с ревом бросилась к Лиз — чистая сила, чистая ненависть, — подняла ее и швырнула в воздух. Она ударилась о землю, и какое-то мгновение, пока взрывная волна катилась по ней, выбив дух из груди, она не знала и не понимала ничего.

Затем была долгая тишина, во время которой вниз сыпались куски земли, одежды и фрагменты тел, а затем, повернув голову, которая болела ужасно, она увидела людей, двигавшихся вокруг нее беззвучно, подобно призракам, в колеблющемся свете прожекторов. С одной стороны стоял на четвереньках полицейский; с тела его свисали обрывки формы. С другой лицом вниз лежала, вздрагивая, одетая в пальто фигура Дона Уиттена, а за ним на земле сидел армейский офицер с ничего не выражающими глазами, из его ушей шла кровь. В собственных ушах она слышала высокий, тонкий, как нить, крик. Не человеческий, а какое-то эхо.

К ней подбежал полицейский и что-то прокричал, но она ничего не смогла услышать и отмахнулась от него. Затем вертолеты и огни переместились с них на крикетный павильон и лес на дальней стороне площадки для крикета. Они, должно быть, нашли Мансура.

— Живым! — попыталась она прокричать, поднимаясь на колени. — Взять живым! — Но она не слышала собственного голоса.

Теперь она бежала, бежала под острым углом к одной из групп спецназа, которая целеустремленно подбиралась к павильону. Каждый шаг, который она делала, отзывался сокрушительным ударом в ее голове. Она все еще почти ничего не могла слышать, кроме тонкого крика в ушах, и не ощущала присутствия Бруно Маккея до тех пор, пока он не бросился на нее сзади и, обхватив руками ее икры во влажных джинсах, повалил ее на землю.

— Бруно, мы… неужели ты не видишь, мы… — ошеломленная, простонала она.

— Не двигайся, Лиз, — приказал он, с силой прижав ее за запястья к земле. — Пожалуйста. Ты сейчас не в себе.

Она лежала там, обездвиженная. Наблюдала, как прожектор полицейского вертолета добела высветил павильон. День посреди ночи. Она не знала даже наверняка, что пыталась сделать до этого.

— Со мной все хорошо, — пробормотала она.

— С тобой не все хорошо, — прохрипел он. — У тебя серьезная контузия. И мы должны уйти отсюда.

— Нам нужно взять Мансура живым.

— Знаю. Но не лезь теперь, пожалуйста. Пусть спецназ делает свою работу.

Четверо солдат двинулись к павильону с карабинами МП-5 у плеча, но тут передняя дверь медленно открылась и на залитую светом террасу выступила жилистая фигура в джинсах и футболке. Руки человека были подняты. В них не было оружия.

Лиз зачарованно смотрела на Фараджа Мансура. Смотрела, как первые капли дождя оставили темные пятна на его футболке. Маккей, однако, едва взглянул на него. Лиз внезапно с ужасом осознала, что именно должно было произойти и почему.

На какой-то миг все замерли, и затем один из спецназовцев завопил:

— Граната!

С расстояния не больше полудюжины ярдов четверо мужчин выпустили в грудь Мансура по очереди. Онемев, Лиз наблюдала, как его тело, судорожно дергаясь, падает на землю.

Она смотрела на залитое светом табло, почти плача от ярости.

— Ты понимаешь, черт тебя дери, понимаешь, что ты наделал?

Голос Маккея был терпелив:

— Лиз, вернись к реальности.

Шаги, которые она проигнорировала. Это чья-то еще проблема. Она снова начала куда-то уплывать, но услышала — как будто с большого расстояния, — как кто-то зовет ее по имени. Затем снова шаги.

Лиз неохотно открыла глаза. Комната, в которой она лежала, была просторна. Между ее кроватью и окном стояла капельница из нержавеющей стали и кислородный баллон на тележке. В ноздрях у нее была дыхательная трубка, а кровать утопала в подушках.

Постепенно туман расчистился. Дело было кончено, Фарадж Мансур и Джин Д’Обиньи были мертвы. Но Лиз знала, что некоторые моменты предыдущего вечера потеряны для нее навсегда. Причиной этого стали взрыв бомбы и последующая контузия.

Она вытащила дыхательную трубку из ноздрей. Голова ее болела, а во рту ощущался неприятный несвежий вкус.

Дверь открылась. Вошла молодая светловолосая женщина в военных брюках и футболке ВВС США.

— Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, я думаю. — Лиз попыталась принять вертикальное положение. — Где я?

— Марвелл. Госпиталь авиабазы. Я — доктор Бет Уилдор. — У нее была живая манера поведения и великолепные зубы.

— А-а, хорошо, — кивнула Лиз. — Гм… Я могу встать?

— Я только вас быстренько осмотрю.

В течение следующих десяти минут доктор Уилдор осматривала ее глаза и уши, проверяла слух, измерила давление и провела другие тесты, записав результаты в карту.

— У вас замечательные способности к восстановлению, мисс Карлайл. Вы были не в самом лучшем состоянии, когда вас принесли сюда прошлой ночью.

— Боюсь, я помню об этом немногое.

— Мы называем это постэксплозивной травмой. Некоторые элементы пережитого вы, вероятно, так и не сможете вспомнить, но это, может быть, не так уж и плохо.

— Кто-нибудь погиб?

— Кроме террористов, вы хотите сказать? Нет. Несколько человек были ранены, но никто не умер.

— Слава богу. Теперь я могу встать?

— Знаете что, мисс Карлайл, я бы на вашем месте не спешила. Почему бы вам пока не принять посетителя, а когда я закончу обход, мы поговорим?

— У меня посетитель?

— Ну да, — сказала она, заговорщически улыбнувшись. — И мистер Уэдерби, похоже, очень о вас беспокоится.

— Уэдерби? — Она почувствовала необъяснимый трепет. — Он здесь?

— Прямо за дверью. — Она посмотрела на Лиз. — Можно ли считать, что вы хотите его видеть?

— Очень хочу, — сказала Лиз, улыбаясь.

— Хорошо! Возможно, вы хотели бы иметь в своем распоряжении минуту-другую, чтобы освежиться?

— Пожалуй.

— Я скажу ему — пять.

Когда доктор Уилдор ушла, Лиз перебросила ноги через край кровати и подошла к раковине. Ее пошатывало. Большим шоком оказалось лицо, которое смотрело на нее из зеркала. Она выглядела так, как будто ее избили, вокруг глаз залегли темные круги. Она сделала, что могла, с помощью косметички, которую нашла у изголовья, и затем устроилась поприличнее в кровати.

Вошел Уэдерби с букетом цветов. Ей нелегко было бы вообразить нечто подобное.

— Куда их можно поставить? — спросил он, оглядываясь.

— В раковину, возможно? Они очень красивы, спасибо.

Занимаясь цветами, он на мгновение повернулся к ней спиной.

— Ну… как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Лучше, чем выгляжу.

Он неловко присел в ногах кровати.

— Ты выглядишь… В общем, я рад, что не хуже.

— Как я понимаю, с нашей стороны никто не погиб? — сказала она.

— Суперинтендент Уиттен лежит в соседней палате. Он был ранен осколком и потерял много крови. Несколько солдат также получили тяжелые ранения, и есть полудюжина контуженых вроде тебя. Но никто не погиб. За что в значительной степени мы должны благодарить тебя.

— Я полагаю, вы в курсе всего, что случилось?

— Я был в КОБРЕ, когда ты позвонила и сказала, что летишь в Уэст-Форд вертолетом. Пять минут спустя полицейские сообщили, что произошел взрыв и по крайней мере дюжина человек убиты или ранены, а затем почти сразу поступил другой рапорт о том, что спецназ вступил в перестрелку. На Даунинг-стрит к этому времени все уже стояли на ушах, как ты можешь себе представить, но, к счастью, к тому времени, когда я туда добрался, я смог извлечь из Джима Данстэна некоторые достоверные факты — включая тот факт, что один из моих офицеров ранен. — Он сухо улыбнулся. — Премьер-министр был, естественно, чрезвычайно озабочен. Он сказал мне, что будет за тебя молиться.

— Должно быть, это меня и спасло. Но скажите, хватило ли времени, чтобы эвакуировать семью Делвсов?

Уэдерби кивнул:

— Данстэн успел предупредить охранников Делвса, и они перевели семью в сельский клуб, насколько я помню.

— Тем временем все мы приземляемся на крикетной площадке. Появляется Джин Д’Обиньи. Я помню, как она шла ко мне. Что случилось? Почему она уходила от цели?

— Мы не знаем. Дело выглядит так, как если бы она передумала. Она несла бомбу, а у Мансура был дистанционный пульт. Мы думаем, что он, очевидно, взорвал ее. Мансура активно искали с вертолетов. Кто-то сообщил о тепловых следах в районе павильона, и одна из групп спецназа двинулась туда на разведку. — Он криво улыбнулся. — Как мне сообщили, ты наблюдала за этим процессом с близкого расстояния.

— Я подробно опишу это в своем рапорте, — пробормотала Лиз.

— Буду ждать с нетерпением. — Он посмотрел на нее вопросительно. — Ты не хотела бы позавтракать?

— Еще как. Давайте найдем какую-нибудь столовую или что-нибудь в этом роде.

— А тебе разрешают выходить? Я не хотел бы оказаться недругом той женщины с зубами.

— А я вот рискну. — Лиз улыбнулась, испытывая слабую неловкость из-за протокола, не разрешавшего им называть друг друга по имени. Под влиянием внезапного беззаботного возбуждения она соскочила с кровати и, как была в бесформенной больничной сорочке, описала пируэт.

Уэдерби встал, поклонился с ироничной галантностью и направился к двери.

Она посмотрела ему вслед, а затем, осознав, что ее сорочка была полностью открыта сзади, начала хохотать. Возможно, она была еще не вполне в норме.

В шкафчике у кровати чья-то заботливая рука положила совершенно новое нижнее белье, кроссовки и серый тренировочный костюм. Все подошло отлично. Одевшись таким образом, она открыла дверь.

— Следуй за мной, — сказал Уэдерби. — Отличный костюмчик, между прочим.

Столовая была огромна — сияющий океан торговых автоматов и чисто вытертых столов. В середине утра там почти никого не было, и они двое были единственными посетителями. Лиз взяла себе кофе, апельсиновый сок и тост. Уэдерби ограничился кофе.

— Полагаю, вы знаете, кем на самом деле был Фарадж Мансур, — сказала она, помешивая кофе.

— Да. Джеффри Фейн сказал мне сегодня утром. Я летел сюда на вертолете вместе с ним.

— И где же теперь Фейн? — спросила она.

— Летит домой, опрашивает Маккея, я думаю.

— Ублюдки. Ублюдки! Они преднамеренно держали нас в неведении. Смотрели, как мы лезем из кожи вон. Смотрели, как умирают люди.

— Похоже, так и было, — сказал Уэдерби. — Как ты догадалась?

— По поведению Маккея вчера вечером. Когда Мансур вышел из крикетного павильона с поднятыми руками, Маккей отвернулся, как будто не хотел, чтобы его узнали. Они знали друг друга. Это было единственное возможное объяснение.

— Фарадж Мансур был человеком МИ-6, как и его отец до него. По всем стандартам он был первоклассным агентом. Очень храбрым и надежным.

— И Маккей его курировал?

— Он достался ему по наследству. Маккей прибыл в Исламабад примерно в то время, когда началась американская интервенция в Афганистане, и, если читать между строк, слишком нажимал на Мансура. Мансур сказал, что за ним установлено слишком пристальное наблюдение, и настоял, чтобы они прекратили контакты.

— И Маккей отступил?

— У него не было особого выбора. Мансура нужно было ублажать.

— И затем ВВС США расстреляли его семью.

— Верно. Что бы это ни было — трагический несчастный случай или фатальная некомпетентность — в зависимости от того, как интерпретировать факты, но Мансур посчитал это местью. Наказанием за то, что он прервал контакты с Маккеем. Поэтому неудивительно, что он встал под знамена джихада. Это был вопрос чести, помимо всего прочего.

— Око за око.

— Вот именно.

— И тут появляется Д’Обиньи.

— И тут появляется Д’Обиньи. Где-то в Париже, примерно в то же время, она сообщает своим кураторам, что располагает ценной информацией: она знает, где находится личная резиденция командующего Марвеллом. Руководители ИТС понимают, что могут убить одним выстрелом несколько символических зайцев. Такой шанс нельзя было упускать.

— Судя по тому, как вел себя Мансур, я сказала бы, что для него это было почти полностью личным делом, — покачала головой Лиз. — Когда он увидел, что устранение семьи Делвса невозможно, он сдался. — Она пожала плечами. — Он, вероятно, даже не слишком ненавидел Запад.

— Вполне вероятно, что ты права, — пожал плечами Уэдерби.

— Скажите мне еще вот что, — нахмурилась Лиз. — Если информация о Пакистане поступала к нам через Шестерку и они придерживали информацию о Мансуре, как вы узнали, что именно его семья была убита ВВС США?

Уэдерби посмотрел на нее с кривой улыбкой:

— Главным контрагентом Шестерки в Пакистане, как ты знаешь, является Управление межведомственной разведки, которое подчиняется министерству обороны. Шестерка гораздо меньше общается с Бюро полицейской разведки, подчиняющимся министерству внутренних дел, чье отношение к УМР, скажем так, не слишком дружественное.

— И у вас есть друзья в БПР? — спросила Лиз.

— Я поддерживаю кое с кем дружеские отношения, конечно. Я сообщил им имя — Фарадж Мансур, — и их банк данных выдал предполагаемого террориста, чьи отец и невеста были убиты в Даранже. Разумеется, они не знали, что Мансур был британским агентом.

— Но почему, почему Фейн и Маккей не сказали нам обо всем этом?

— Это вопрос допуска к информации, — сказал Уэдерби. — Как это видит Фейн, рассказывать нужно было или всем — включая американцев, — или никому. И они решили, что лучше никому. Вообрази только, что Мансуру удалось взорвать какой-нибудь лондонский ночной клуб или, скажем, нанести серьезные повреждения военному объекту, а затем весь мир узнает, что он бывший агент МИ-6. Ущерб был бы неисчислимым. Намного лучше было молчать в тряпочку, позволить нам найти его, а затем устранить, прежде чем у него будет шанс заговорить.

— Мне очень жаль, — покачала головой Лиз. — Я понимаю политическую сторону дела, но все же считаю случившееся вчера вечером делом непростительным. Не было там никакой гранаты. Человек стоял с поднятыми руками.

— Боюсь, вопрос это чисто академический. Мансур и Д’Обиньи убили нескольких невинных людей. В отношении действий спецназа будет проведено расследование, но ты можешь догадаться, к какому заключению оно придет.

Она снова покачала головой. После минутного раздумья она сказала:

— Значит, мы проиграли, да?

Уэдерби наклонился через стол и взял ее руки в свои:

— Мы победили, Лиз. Ты спасла жизнь той семье. Никто не смог бы сделать большего.

— Мы все время были на шаг позади. Я пробовала проникнуть в мысли Д’Обиньи, но не смогла. Я просто не могла понять, что у нее на уме.

— Ты подобралась так близко, как только возможно.

— В момент, когда ее жизнь оборвалась, мы стояли лицом к лицу. Кажется, она даже что-то мне говорила. Но я не могла услышать, что она говорила.

Уэдерби ничего не сказал. Он не выпускал ее рук, да и она не пыталась освободить их.

— Что будем делать? — спросила Лиз наконец.

— Думаю, мы могли бы найти кого-нибудь, кто отвез бы нас в Свонли-Хит, чтобы забрать твою машину. А оттуда я мог бы отвезти тебя в Лондон.

— Хорошо, — сказала Лиз.

 

Стелла Римингтон

Дебютная книга Стеллы Римингтон, бывшего директора МИ-5, — автобиография «Открытые секреты», вышедшая в свет в 2001 году, — произвела настоящий фурор. Сразу после ее публикации в СМИ разгорелись ожесточенные дебаты о том, стоило ли разглашать тайны британской разведки. Один из авторов «Таймс» даже назвал Римингтон «позором для страны». Эта точка зрения озадачила весьма осмотрительную Стеллу Римингтон.

— Моя книга носит в основном личностный характер, — поясняет она в одном из своих интервью, — но в ней есть и рассказы о некоторых эпизодах моей работы. Книгу, конечно же, проверили на предмет неразглашения. Все, что посчитали нужным, из нее убрали. Не понимаю, почему вокруг нее поднялся такой шум.

В течение своей выдающейся, почти тридцатилетней, карьеры Римингтон удалось поработать во всех главных областях разведки, включая антитеррористическую деятельность и контрразведку, и она стала своеобразным образцом для подражания в глазах других женщин.

Когда в 1969 году она поступила в МИ-5 на скромную административную должность, это был, по ее словам, «мужской клуб», где беседовали исключительно на шпионские темы. Считалось, что женщины там никогда не смогут сделать карьеру.

Однако эта система начала распадаться в конце семидесятых — начале восьмидесятых, и сейчас женщины составляют ядро Службы. И именно Стелла Римингтон стала первой женщиной, которая заняла пост генерального директора МИ-5.

Для читателей Стеллы Римингтон наиболее ценным является то, что она обладает уникальной информацией о том мире, который описывает в романах.

— Хотя то, что я пишу — чистая выдумка, материалом мне служит жизнь. И не только жизнь в МИ-5.