Десторп-Стрэнд был печальным местом и в лучшие времена, а в декабре, как казалось Диане Мандей, это был край света. Несмотря на лыжную куртку на гусином пуху, вылезая из внедорожника «чероки», она поежилась.

Диана не жила в Дерсторпе. Эта красивая женщина чуть за пятьдесят, с элегантно мелированными светлыми волосами и барбадосским загаром, обитала со своим мужем Ральфом в георгианском особняке на восточной окраине Марш-Крик. Неподалеку от Марш-Крик находились неплохие поля для гольфа, небольшой яхт-клуб и паб «Трафальгар». Если проехать по побережью чуть дальше, можно было добраться до Бранкастера и яхт-клуба получше.

В Дерсторпе, однако, даже намека ни на одно из этих благ не было. Дерсторп мог похвастать пабом в стиле кантри/вестерн, мини-маркетом «Лондис» и продуваемым всеми ветрами районом муниципальной застройки. К западу от городка протянулась пустынная береговая полоса, известная местным жителям как Стрэнд. Приблизительно в миле от города на ней расположились пять бунгало постройки 1950-х годов.

Диана Мандей купила бунгало Стрэнда год назад в инвестиционных целях. К ее удивлению, нашлось немало людей, которые жаждали пожить на Стрэнде. Непрерывные удары волн о гальку, ветер с солончаковых болот, пустота горизонта, соединяющего море с небом, — этого, как оказалось, было более чем достаточно.

Возможно, это придется по вкусу молодой женщине, стоявшей спиной к самому западному бунгало. Очевидно, это аспирантка, пишущая диссертацию. Одетая в парку, джинсы и прогулочные ботинки женщина держала справочник Управления по делам туризма, в котором размещала свою рекламу Диана, и с надеждой смотрела на горизонт, в то время как ветер бросал волосы ей в лицо. Она могла бы, вероятно, выглядеть весьма презентабельно, если бы потрудилась предпринять для этого хоть какие-то усилия, подумала Диана.

— Прекрасное место, правда? — произнесла она подобающую домовладельцу фразу.

Женщина рассеянно нахмурилась:

— Сколько за неделю, включая депозит?

Диана взвинтила цену настолько, насколько посмела. Женщина не выглядела особенно богатой, но и на человека, намеренного продолжить поиски, тоже не была похожа. Родительские деньги, почти наверняка.

— Можно заплатить наличными?

— Конечно, — сказала Диана и улыбнулась. — Тогда на этом и порешим. Меня зовут Диана Мандей, как вы знаете, а вас…

— Люси. Люси Уормби.

Они обменялись рукопожатием, и Диана заметила, что рука у женщины была удивительно сильной. Заключив сделку, Диана уехала в восточном направлении, к Марш-Крик.

Женщина, назвавшаяся Люси Уормби, наблюдала за «чероки», пока тот не скрылся в Дерсторпе. Затем, открыв пассажирскую дверцу своей «астры», она достала сумку и рюкзак и внесла их через переднюю дверь бунгало в окрашенную белой краской гостиную. На столе перед выходившим на море окном она разложила свой бумажник, бинокль, кварцевые часы для подводного плавания, складной нож, маленький компас и мобильный телефон. Было почти 15.00 по Гринвичу. Усевшись со скрещенными ногами на низком диване у стены и полуприкрыв глаза от слабого света, она начала постепенный процесс очищения мозга от всего, что не относилось к ее заданию.

Вскоре после 3.30 на столе у Лиз зазвонил телефон. Звонок прошел через центральный коммутатор, потому что звонивший набрал официальный номер МИ-5 и спросил Лиз, назвав ее псевдоним, которым она когда-то пользовалась. Звонившего, представившегося Зандером, попросили подождать, пока выясняли, захочет ли Лиз с ним разговаривать.

Как только Лиз услышала кодовое имя, она попросила ее с ним соединить, спросила его номер и перезвонила ему. Прошло уже много времени с тех пор, как она разговаривала с Фрэнки Феррисом последний раз, и она была не совсем уверена, что хотела бы возобновить это знакомство. Впервые она столкнулась с ним, когда, будучи контролером агентов в подразделении по борьбе с организованной преступностью, принимала участие в операции против босса одного из эссексских синдикатов по имени Мелвин Истман, который подозревался в контрабанде героина из Амстердама в Харидж. Наблюдение установило, что Феррис был одним из водителей Истмана, и, когда специальная служба взяла его в оборот, он согласился предоставить информацию о деятельности синдиката. Спецотдел полиции Эссекса передал его МИ-5.

С самых первых дней службы у Лиз было инстинктивное понимание динамики управления агентами. На одном конце шкалы находились такие агенты, как Марципан, которые доносили на своих коллег, исходя из патриотизма или моральных убеждений, а на другом конце были те, кто работал только из личного интереса или за деньги. Зандер находился где-то посередине. В его случае проблема по существу была эмоциональной. Он хотел, чтобы она ценила его, сидела и выслушивала его жалобы на вселенскую несправедливость.

Поняв это, Лиз набралась терпения, и постепенно информация пошла. Часть ее была сомнительной ценности, но в целом она существенно увеличила познания МИ-5 об операциях Истмана. Однако Ферриса никогда не допускали в ближний круг Истмана, и в конце концов оказалось невозможным выстроить дело против этого столь озабоченного вопросами безопасности жулика. Однако полиция Эссекса продолжила заниматься Истманом, и, когда Лиз перевели в антитеррористический отдел Уэдерби, контроль над Зандером передали одному из полицейских офицеров, бездушному ольстерцу по имени Боб Моррисон.

— Тебе следует поговорить с Бобом Моррисоном, Фрэнки, — сказала она.

— Моррисону я ничего не скажу — это для вас. В пятницу будет большая поставка, на мыс. Двадцать плюс «спецгруз» из Германии.

— Я не знаю то, что это означает, Фрэнки. Я вышла из той игры, и ты не должен мне звонить. Я не могу ничего сделать.

— Пятница, мыс, — повторил Фрэнки настойчиво. — Двадцать плюс «спецгруз». Из Германии. Запомнили?

— Я записала. А что за источник?

— Истман. Принял звонок, когда был там несколько дней назад.

— Ты в телефонной будке?

— Да.

— Позвони куда-нибудь еще, прежде чем уйдешь. Не оставляй этот номер в памяти как последний набранный.

Они оба повесили трубки, и в течение нескольких минут Лиз разглядывала обрывки фраз на лежавшем перед ней блокноте. Затем она набрала номер спецотдела полиции Эссекса и спросила Боба Моррисона. Несколько минут спустя он перезвонил ей из телефона-автомата на каком-то шоссе.

— Феррис сказал, почему он вам позвонил? — спросил ее сотрудник полиции.

— Нет, — сказала Лиз. — Но он твердо заявил, что не будет разговаривать с вами.

— Как источник, — сказал Моррисон, — Фрэнки Феррис уже никуда не годится. Девяносто процентов денег, которые платит ему Истман, идут прямо в казино, и я не удивлюсь, если он еще и колется. Он, вероятно, все это придумал.

— Возможно, — осторожно сказала Лиз.

Повисла пауза, заполненная треском разрядов и звуками автомобильных сирен.

— …собираясь получать что-нибудь полезное, пока Истман дает ему деньги. А если нет, я не много дал бы за его…

— Вы думаете, что Истман может от него избавиться?

— Думаю, он не исключает этого. Фрэнки знает достаточно, чтобы похоронить его. Но не думаю, что до этого дойдет. Истман — бизнесмен. Вероятно, он рассматривает его как накладные расходы. И просто увеличивает цену.

— Хорошо. Переслать вам то, что Фрэнки рассказал мне?

— Да, почему бы и нет?

Они повесили трубки. Лиз прикрыла себя; что касается действий на основе полученной информации, это дело другое.

Она еще раз посмотрела на фрагментарные фразы. Поставка чего? Наркотики? Оружие? Люди? Если речь шла о выгрузке на берег, а слово «мыс» говорило именно об этом, то, возможно, ей следовало бы взглянуть на северные порты.

Просто чтобы подстраховаться — могли пройти часы, прежде чем Моррисон возвратится к себе в офис, — она решила поговорить со своим знакомым из Таможенно-акцизного управления. Где ближе всего до британского берега от немецких портов? Должно быть, это Восточная Англия — территория Истмана. Небольшое судно, везущее сомнительный груз, без труда незаметно пересечет Ла-Манш; только между Феликстоу и Уошем сто с лишним миль неохраняемой береговой линии.

Двадцатидвухметровый краболовный траулер «Сюзанна Ханке» находился в море уже более тридцати часов. За это время Фарадж Мансур возненавидел каждый дюйм его проржавевшей конструкции. Он был гордым человеком, но трудно выглядеть гордо, сидя скрючившись в скользком от рвоты рыбном трюме с двадцатью такими же, как ты, пассажирами. Большинство из них, как и Фарадж, были афганцами, но были также пакистанцы, иранцы и несколько иракских курдов.

Все были одинаково одеты в поношенные синие комбинезоны. На складе около доков Бремерхафена с них сняли источавшую миазмы одежду, в которой они приехали из своих стран, и выдали поношенные джинсы, свитера и ветровки. Им также вручили комбинезоны; случайному наблюдателю они показались бы бригадой гастарбайтеров. Перед погрузкой им дали кофе, хлеб и горячую тушеную баранину — блюда, которые устраивали большинство клиентов «Каравана».

«Караван» был создан, чтобы предоставлять услуги, по словам его организаторов, по «первоклассному скрытному перемещению» экономических мигрантов из Азии в Северную Европу. За двадцать тысяч долларов клиентам обещали безопасное путешествие, соответствующие документы ЕС (включая паспорта) и, по прибытии, двадцатичетырехчасовой отдых в общежитии.

И хотя «Сюзанна Ханке» могла выстоять против любых сюрпризов Северного моря, в плохую погоду это судно качалось безбожно. А погода с того самого момента, как «Сюзанна Ханке» вышла в открытое море, была хуже некуда — беспрестанный декабрьский шторм.

Это не волновало владельца судна — бородатого немца — и двух членов его команды, которые в раскаленной рулевой рубке вели судно курсом на запад. Но для пассажиров это имело катастрофические последствия: очень скоро они стали страдать от рвоты, в то время как корпус то вздымался, то опускался и их катало, час за часом, по стальному ребристому трюму.

Фарадж Мансур сконцентрировался на выживании. С холодом он еще мог справиться; он был горцем. Но тошнота была чем-то новым, и он боялся, как бы она не ослабила его настолько, что он не сможет защищаться.

Собравшись с силами, Фарадж научился переносить взлеты и падения «Сюзанны Ханке». Ему показалось, или адские пики и пропасти начали наконец уменьшаться? Он нажал кнопку подсветки на своих часах. Было чуть больше двух ночи по британскому времени. В слабом свете часов он смог увидеть бледные, перепуганные лица своих попутчиков. Чтобы ободрить их, он предложил помолиться.

В 2.30 Рей Гантер наконец увидел ее. Свет, который испускала «Сюзанна Ханке», был слишком слаб, чтобы видеть его невооруженным глазом, но в цифровой бинокль он выглядел как яркий зеленый цветок.

— Есть, — пробормотал он, бросая окурок на гальку.

— Видишь? — спросил Кирэн Митчелл.

— Да. Пошли.

Они вместе столкнули лодки на воду. Гантер повел головное судно. Они налегли на весла, пробиваясь сквозь бурлящую прибрежную зыбь. Одеты они были в тяжелые непромокаемые плащи и спасательные жилеты. Через сотню ярдов они убрали весла и запустили подвесные моторы. Моторы взревели, но ветер уносил все звуки прочь. Десять минут спустя они уже были рядом с «Сюзанной Ханке».

Пассажирам, прижимавшим к себе свой жалкий багаж, помогли спуститься в лодки. Это было медленным и опасным процессом, учитывая почти полную темноту и бурное море, но полчаса спустя все они — двадцать один человек — были усажены в лодки. Багаж уложили на дно лодки. Однако один из них настоял на том, чтобы плыть со своим тяжелым рюкзаком на спине. «Если ты упадешь за борт, приятель, — подумал Митчелл, — дело твое хана».

Возвращения на берег Кирэн Митчелл боялся больше всего. Старые деревянные рыбацкие лодки едва могли вместить по двенадцать пассажиров и сидели в воде ужасающе низко, так что волны подчас перехлестывали через бак. Промокшие и дрожавшие люди помогли ему вытянуть лодку на берег и, как это делали все их предшественники, упали на колени на влажную гальку, чтобы возблагодарить Господа за благополучное прибытие. Все, кроме одного. Все, кроме человека с черным рюкзаком, который только стоял и смотрел по сторонам.

Как только лодки были поставлены на место, Гантер и Митчелл сняли спасательные жилеты и непромокаемые плащи. Пока Гантер отпирал маленький деревянный сарай и развешивал внутри снаряжение, Митчелл гуськом повел мужчин прочь от моря.

Галька сменилась тропинкой, которая привела их к открытым железным воротам, которые Митчелл закрыл за ними. Они поднялись по тропинке вверх, а потом она увела их влево. Наконец перед ними выросла высокая стена с дверью. Гантер открыл ее ключом, а Митчелл захлопнул после последнего человека. Ярдах в пятидесяти от них на узкой дороге вырисовывался силуэт грузовика.

Отперев кузов, Митчелл провел мигрантов внутрь. Когда все они оказались в передней части кузова, Митчелл опустил металлическую перегородку, на которой были развешены веревки и мешки, так, что она выглядела совершенно как передняя стенка кузова. Случайному наблюдателю — полицейскому с фонарем, например, смотрящему через заднюю дверь, — кузов показался бы пустым.

Митчелл повел машину, а Гантер уселся рядом с ним. Гантер достал из кармана зажигалку и сигареты. На этой стадии игры он обычно шел спать домой, но этим утром должен был ехать с Митчеллом до Кингз-Линн.

Двадцать минут спустя они свернули на стоянку для грузовиков у придорожного кафе на А-148 близ Фейкенема. Здесь, согласно инструкциям, следовало выпустить «спецгруз».

Когда тормоза грузовика тяжело выдохнули, Гантер достал из бардачка большой четырнадцатидюймовый фонарь и выпрыгнул из кабины. Открыв заднюю дверь, он вскарабкался внутрь, включил фонарь и открыл замаскированный отсек.

Появился человек с рюкзаком. Он был среднего роста, худощавый, с непослушными темными волосами и приклеенной полуулыбкой. Он спустился на землю и подбросил тяжелый рюкзак повыше на спине. Что у него в этом рюкзаке, что он с ним так носится? — спросил себя Гантер. Что-то ценное, это уж наверняка. Возможно, даже золото — он был бы не первым нелегалом, привозившим с собой слитки благородного металла.

Спустившись вслед за Мансуром на землю, Гантер запер грузовик. Мансур протянул ему руку.

— Спасибо, — сказал он.

— С нашим удовольствием, — сказал Гантер отрывисто.

Афганец кивнул, по-прежнему с полуулыбкой. С рюкзаком на спине он двинулся к туалету, стоявшему в пятидесяти с небольшим ярдах от них.

Гантер принял мгновенное решение и, когда дверь открылась и закрылась, последовал за Мансуром. Погасив фонарь, он развернул его в руке так, чтобы держать за рубчатую рукоятку. Войдя в туалет, он увидел, что только одна из кабинок занята. Опустившись на колени, он увидел через щель под дверью низ рюкзака Мансура. Он слегка подрагивал, как если бы его содержимое переупаковывалось. «Я был прав, — подумал Гантер, — у подлого ублюдка там что-то есть».

Когда через пару минут Мансур вышел из кабинки, Гантер набросился на него, замахнувшись большим фонарем как стальной дубинкой. Импровизированное оружие угодило Мансуру в плечо, опрокинув его на пол. Рюкзак упал и заскользил по полу.

Задыхаясь от боли, Мансур отчаянно попытался схватить рюкзак здоровой рукой, но рыбак успел к нему первым и замахнулся фонарем, намереваясь ударить Мансура по голове. Афганцу пришлось отскочить назад, чтобы уберечь череп.

Отпихнув рюкзак подальше, Гантер сильно пнул Мансура в живот и в промежность. Пока его жертва корчилась на полу, хватая воздух ртом, он схватил свою добычу. Рюкзак, однако, оказался слишком тяжелым. Пары секунд, пока Гантер забрасывал его на плечо, хватило Мансуру, чтобы просунуть руку во внутренний карман ветровки. Он крикнул бы, если мог — привлек бы внимание глупого английского мужлана к оружию с глушителем, — но он не мог сделать вдох. И он не мог потерять из виду рюкзак; это было бы концом всего.

Выбора у Мансура не оставалось.

Выстрел был не громче хруста сломанной палки. Больше шума произвел удар крупнокалиберной пули.

С секатором в руке, Энн Лейкби целеустремленно продвигалась вперед по краю парадного газона, срезая мертвые стебли. Было прекрасное утро, холодное и ясное, и ее резиновые сапоги оставляли четкие отпечатки в подмерзшей земле. Высокая, по плечо, трава не позволяла видеть берег, но за ней проглядывало коричневатое море.

Здравомыслящая и уравновешенная Энн была уважаемым членом общины, и ее громкий раскатистый смех был хорошо известен в Марш-Крик и его окрестностях. Как и сам Холл, она стала чем-то вроде местной достопримечательности.

За тридцать пять лет брака она так и не полюбила серое нагромождение поздневикторианских построек, которое унаследовал ее муж. Сад, однако, был ее гордостью и радостью. Она упорно трудилась, чтобы поддерживать его в блестящем состоянии, и несколько раз в год открывала двери поместья для любопытствующей публики.

Вкладом Перри в их брак был этот дом, но это был его единственный вклад. Энн происходила из семьи местных землевладельцев и унаследовала после смерти родителей очень много. Она сделала своим правилом держать свои личные счета отдельно от счетов мужа. Многие пары нашли бы такие отношения невозможными, но Энн и Перри удавалось уживаться друг с другом без особых трений. Она любила его и в определенных рамках была готова потворствовать ему в тех мелочах, которые делали его счастливым. Но она хотела знать все, что происходит в его жизни, а сейчас она этого не знала. Что-то было не так.

Убрав секатор в карман, Энн пошла по тропинке, которая вела к берегу. Она, как и газон, сильно промерзла, но Энн заметила, что недавно ее сильно истоптали. Наверное, этот мерзавец Гантер, предположила она. Почему Перри терпит его хождение взад и вперед по их земле, ночью и днем, она не знала.

Ее мысли были прерваны оглушительным ревом реактивных истребителей. Взглянув наверх, она увидела, как три истребителя ВВС США прочертили следы по темной голубизне неба. Лейкенхит, предположила она неуверенно. Или Милденхолл. Это напомнило ей, что еще задолго до завтрака перед домом сновали туда-сюда полицейские машины. Иной раз здесь становилось оживленно, как на Пиккадилли.

Энн спустилась к морю. Холл и сад занимали приподнятую косу, обрамляемую с востока и запада пустынным пляжем. Во время прилива его покрывало море, но при отливе он обнажался, превращаясь в царство бакланов, крачек и куликов. На дальнем конце косы находилась семидесятиярдовая галечная гряда, известная как Холл-Бич. Это было единственное место на несколько миль в любом направлении, где к берегу могли подходить суда. Таким образом Энн и Перри Лейкби было обеспечено уединение. Точнее, было бы обеспечено, размышляла Энн сварливо, если бы Гантер не держал здесь свои лодки и сети.

Прибыв на работу в 8.30, Лиз обнаружила сообщение с просьбой срочно связаться с Зандером. Она включила компьютер и открыла зашифрованный файл Фрэнки Ферриса. Он оставил ей номер телефона-автомата в Челмсфорде и попросил, чтобы она звонила каждый час, пока он не ответит.

Она позвонила в 9.00. Он поднял трубку на первом звонке.

— Можешь сейчас говорить? — спросила Лиз, доставая карандаш и блокнот.

— В настоящий момент — да. Я нахожусь в многоэтажном доме. Но если я повешу трубку, вы… Дело в том, что при приеме груза кое-кого уделали.

— Кого-то убили?

— Да. Вчера ночью. Не знаю где и не знаю деталей, но думаю, что была стрельба. Истман совершенно потерял голову, только и орет, мол, арабы то да пакистанцы это…

— Не отклоняйся от сути, Фрэнки. Начни с начала.

— Ну, едва я вошел в офис, как столкнулся с Кеном Перкиссом, это кладовщик Истмана. Он сказал, чтобы я не высовывался, босс, мол, совсем сошел с…

— Потому что кто-то был убит при приеме груза?

— Да. Он сказал, по словам Кена, что он говорил этим колбасникам, что они перегружают сеть. Что-то о том, что, когда их проблемы закончились, его начались.

— А ты говорил с самим Истманом?

— Нет, я внял совету Кена и слинял.

— Зачем ты рассказываешь мне все это, Фрэнки? — спросила Лиз, хотя знала ответ. Фрэнки прикрывал свою спину. Если Истмана повяжут, что вполне вероятно, когда начнется расследование убийства, Фрэнки не хочет идти на дно вместе с ним. Он хочет иметь возможность заключить сделку, пока у него еще есть кое-какие карты на руках.

— Хочу помочь вам, — сказал Фрэнки обиженным тоном.

— Ты говорил с Моррисоном?

— Я не буду разговаривать с этим ублюдком. Или вы и я, или ничего.

Лиз взвесила варианты. Она не хотела ссориться с полицией Эссекса, но Фрэнки, казалось, принял твердое решение не разговаривать с Моррисоном. К тому же она все равно сразу же передаст им всю информацию.

— Как мне с тобой связаться? — спросила она в конце концов.

— Дайте мне номер. Я сам вам позвоню.

Так Лиз и сделала, и телефон отключился. Она посмотрела на нацарапанные ею заметки. Немцы. Арабы. Пакистанцы. Сеть перегружена. Может быть, наркотики? Было очень похоже. Мелвин Истман занимался именно наркотиками. Но с другой стороны, многие наркоторговцы переключались на контрабанду людьми. Трудно отказаться, когда пограничники уже подкуплены и канал доставки работает.

Лиз сняла трубку и позвонила в спецотдел полиции в Челмсфорде. Назвав свой кодовый номер по антитеррористической группе, она спросила, не поступали ли утром рапорты об убийствах.

Повисла короткая тишина, затем раздался слабый щелчок коммутатора, и ее соединили с дежурным офицером.

— Здесь ничего, — сказал дежурный. — Но, кажется, рано утром была стрельба в Норфолке. В туалете у придорожного кафе «Фэрмайл» около Фейкенема. Криминалисты уже на месте, но мы послали туда своего человека, потому что возник вопрос относительно примененного оружия.

— Какой вопрос?

— Баллистики идентифицировала пулю, как… — послышался звук перелистываемых бумаг, — бронебойную калибра 7,62 миллиметра.

— Спасибо, — сказала Лиз, записывая калибр. — Как зовут вашего человека?

— Стив Госс. Дать его номер?

— Пожалуйста.

Он дал ей номер, и она отключилась. В течение нескольких минут она разглядывала свои заметки. Она не была экспертом, но знала, что патроны калибра 7,62 применялись обычно в армии. Прекрасно подходят для боевых действий, но слишком громоздки для убийства с близкого расстояния. А бронебойная пуля? Что все это значит?

Она прокрутила факты в голове. Как бы она их ни складывала, дело выглядело плохо. Следуя правилам, она позвонила Бобу Моррисону. И вновь он перезвонил ей из автомата, но на сей раз связь была лучше. Он слышал об убийстве в придорожном кафе, сказал он, но не во всех подробностях.

Лиз повторила то, что рассказал ей Феррис. Ответы Моррисона были короткими, и она ощутила его острое негодование тем, что его источник, каким бы бесполезным он ни казался, отрезал его от информации.

— Зандер говорит, что Истман был в ярости, — сказала она ему.

— И я был бы в ярости, будь я Истман. Последнее, что ему нужно, это проблемы на его территории.

— Я высылаю вам отчет о звонке Зандера.

— Да, конечно. Как я уже говорил, я не верю ни одному слову этого маленького негодяя, но, конечно же, сбросьте мне материал, если считаете нужным.

— Высылаю, — повторила Лиз и повесила трубку.

Сообщит ли он об этом разговоре в спецотдел в Норфолке? — подумала она. Безусловно, он обязан это сделать. Но он может и положить дело под сукно, просто со зла. Так он мог бы поставить ее, Лиз, на место, а если кто-нибудь и станет задавать вопросы впоследствии, он мог бы утверждать, что Зандер был ненадежным источником.

Потянувшись к клавиатуре, она вызвала на экран карту Великобритании с Фейкенемом в центре. Город находился приблизительно в десяти милях к югу от Прибрежного Уэллса, расположенного на северном побережье Норфолка, большая часть которого пестрела солончаковыми болотами и небольшими бухтами, с редкими пятнами деревень и больших частных поместий. Безлюдная приморская местность. Идеальный берег для контрабандистов. И меньше чем в трехстах милях от немецких портов. Достаточно выскользнуть в вечерних сумерках из Бремерхафена, и тридцать шесть часов спустя вы сможете бросить якорь на одной из здешних рек под покровом предутренней темноты.

Снова Бремерхафен. Место, где были сделаны поддельные британские права на имя Фараджа Мансура. Была ли тут связь? В уме ее постоянно крутились слова Бруно Маккея о том, что одна из террористических организаций собирается заслать «невидимку» в Великобританию.

Мог ли Фарадж Мансур быть этим «невидимкой»? Вряд ли, это почти наверняка был бы человек с внешностью англосаксонского типа. Тогда кто же такой этот Фарадж Мансур и что он делал в Бремерхафене, покупая поддельные водительские права? Тот факт, что он не пытался приобрести паспорт, позволял предположить, что паспорт ему не нужен. Значит ли это, что он уже был британским гражданином?

Мансур, написала она, затем подчеркнула имя. Гражданин Великобритании?

Потому что, если он не был британским гражданином, были возможны две вещи. Что он собирался въехать в Великобританию по поддельному паспорту, который он приобрел где-то еще. Или, что более серьезно, он был человеком, чей въезд должен был остаться неизвестным властям. Возможно, высококвалифицированный агент ИТС. Контакт Дауда аль-Сафы, работа которого в автомастерской в Пешаваре была лишь прикрытием для террористической деятельности. Кто-то, кто не мог рисковать, проходя через таможню.

Каждый инстинкт, которым обладала Лиз, каждое из чувств, которые она отточила за десятилетие работы в органах безопасности, говорили ей об угрозе. Если бы ее попросили, она не смогла бы вразумительно ответить, что это за чувства, однако она научилась доверять им. Пять минут спустя она уже сидела в кабинете Уэдерби, и Уэдерби улыбался ей своей кривой улыбкой.

— Что именно, по-твоему, ты сможешь установить, отправившись туда? — спросил он ее.

— По меньшей мере я хотела бы исключить возможность террористического аспекта, — сказала Лиз. — Меня беспокоит калибр оружия, как, впрочем, и спецотдел полиции Норфолка, судя по тому, что они направили своего человека для участия в расследовании. Инстинкт говорит мне, что организацию Истмана кто-то использовал без его ведома.

Уэдерби задумчиво покатал темно-зеленый карандаш между пальцев.

— Специальный отдел знает о звонке Зандера?

— Я передала информацию Бобу Моррисону в Эссексе, но есть основания предполагать, что он не собирается давать ей ход.

Уэдерби кивнул:

— С нашей точки зрения, это может быть не так уж и плохо, — сказал он наконец. — Я думаю, что ты должна съездить туда, приватно поговорить с местным человеком из спецотдела, посмотреть что к чему. Если тебе там что-то не понравится, я поговорю с Фейном и мы немедленно займемся этим делом. Ты уверена, что Зандер все это не придумал?

— Нет, — честно сказала Лиз. — Не уверена. Он из тех, кто любит привлекать к себе внимание, и, по словам Боба Моррисона, он играет на деньги, так что почти наверняка имеет финансовые проблемы. Но это не означает, что в данном случае он говорит неправду. — Она поколебалась. — Мне это не показалось выдумкой. Судя по голосу, он до смерти напуган.

— Если ты так считаешь, — сказал Уэдерби, возвращая карандаш в керамическую банку из-под мармелада, — то я согласен, ты должна ехать. Держи меня в курсе.

— А разве бывало иначе?

Он посмотрел на нее, слабо улыбнулся и отвернулся.