С каждым щелчком ножниц еще один пучок темных волос падал на пол. Фарадж Мансур сидел перед нею на деревянном стуле, с белым банным полотенцем на плечах. Он не был похож на убийцу, но, по его собственным словам, стал им буквально в течение часа после въезда в Великобританию.

Это делало ее… кем? Соучастницей убийства? Это не имело значения. Имела значение только операция. Она достаточно слышала о Фарадже Мансуре и знала, что он был высокопрофессиональным оперативником. Если вчера ночью ему пришлось застрелить лодочника, значит, это было наилучшим выходом из создавшегося положения. И если его не беспокоило, что он лишил жизни того человека, это не должно волновать и ее.

А он, подумала она, весьма симпатичный мужчина. Правда, ей он больше нравился таким, каким был, когда проснулся, — этакий боец с всклокоченной гривой. Теперь, безбородый и аккуратно постриженный, он был похож на преуспевающего веб-дизайнера или копирайтера. Вручив ему ножницы, она взяла бинокль, вышла на берег и осмотрела горизонт. Ничего. Никого.

Книга, которую она прочитала вскоре после своего пятнадцатого дня рождения, была биографией жившего в двенадцатом столетии Саладина, предводителя сарацинов, который сражался с крестоносцами за обладание Иерусалимом. Сначала события, о которых она читала, казались отдаленными и туманными. Однако неожиданно она увлеклась предметом книги. Она представляла себе Саладина высоким, с ястребиным профилем, черной бородой и в остроконечном шлеме. Она узнала, как правильно писать по-арабски имя его жены Азимат, и стала воображать себя в ее роли. А когда она прочитала об окончательной сдаче Иерусалима сарацинскому принцу в 1187 году, она поняла, что именно такая концовка ей по душе.

Книга оказалась началом того, что она позже охарактеризует как фазу ориентализма. Она читала все без разбора о мире магометан — от подборки любовных историй, происходивших в Каире и Самарканде, до «Тысячи и одной ночи». Через пару лет, однако, любовные романы уступили место толстым томам исламского учения и истории, и она начала самостоятельно изучать арабский язык.

По существу, она жаждала преображения. В течение многих лет она мечтала забыть о своем несчастном и унылом прошлом и войти в новый мир, где ее примут с радостью. Ислам, казалось, обещал то самое преображение, которого она жаждала.

Она начала посещать местный исламский центр и, не говоря ничего родителям или учителям, стала изучать Коран. Вскоре она уже регулярно посещала мечеть и через некоторое время после того, как ей исполнилось восемнадцать, была принята в исламскую веру. Позже в том же году, уже бегло говоря по-арабски, она хорошо изучила урду. Когда ей было двадцать, ее приняли на первый курс факультета восточных языков Сорбоннского университета в Париже.

В начале второго года учебы в университете она вдруг ощутила, что ее окружает совершенно чуждая ей культура. Ислам запрещал веру в любого бога, кроме Аллаха, и этот запрет включал в себя ложных богов, олицетворяющих деньги, общественное положение или коммерцию. Но куда бы она ни смотрела, и среди мусульман, и в среде неверных она видела грубый материализм и поклонение этим самым богам.

В ответ она сделала свою жизнь аскетичной до крайности и стала посещать мечети, которые проповедовали самые строгие формы ислама. Здесь имамы проповедовали, что нужно отбросить все неисламское, и особенно то, что относилось к великому сатане — Америке. Ее вера стала ее броней, и ее отвращение ко всеобщей коммерциализации, которую она видела вокруг, переросло в тихую всепоглощающую ярость.

Однажды, возвращаясь из мечети, она присела на скамейку на станции метро, и к ней подсел молодой североафриканец с неухоженной бородой. Его лицо казалось неопределенно знакомым.

— Салам алейкум, — пробормотал он, взглянув на нее.

— Алейкум салам.

— Я видел тебя на молитвах.

Она наполовину закрыла книгу, которую читала, но не сказала ничего.

Молодой человек наклонился вперед:

— Сегодня после обеда в мечети проповедует Шейх Рухалла. Ты должна прийти.

Она удивленно посмотрела на него. Несмотря на неопрятную внешность, от него исходила спокойная властность.

— И что же проповедует этот Шейх Рухалла? — спросила она.

— Он проповедует джихад, — сказал молодой человек. — Он проповедует войну.

В начале девятого Лиз уже сидела напротив Уэдерби. Когда чуть раньше она добралась до своего стола, ее ждало телефонное сообщение из трех слов: Марципан Пять Звезд. Это, как знала Лиз, означало, что Сохэйл Дин хотел, чтобы ему срочно позвонили домой. Она набрала его номер, и, к ее облегчению, Сохэйл сам снял трубку. На заднем плане она слышала механический смех, издаваемый телевизором.

— Дэйва можно? — спросила она.

— Сожалею, — сказал Сохэйл. — Вы ошиблись номером.

— Как странно, — сказала Лиз. — Вы знаете Дэйва?

— Я знаю шестерых или семерых Дэйвов, — сказал Сохэйл, — и ни один из них здесь не живет. До свидания.

Значит, через шесть или семь минут он перезвонит ей из автомата. Она научила его никогда не пользоваться самым близким к дому автоматом. Тем временем она позвонила своему инструктору по стрельбе из тренировочной школы МИ-6 в Форт-Монктоне, и к тому времени, когда Сохэйл перезвонил, ее принтер уже печатал нужную ей информацию.

Уэдерби, подумала она, выглядит усталым. Его манеры тем не менее были изысканны, и, пока она говорила, она ощущала его абсолютное внимание.

— Я согласен с тобой насчет Истмана, — сказал он. — Его как-то используют, и похоже, что ситуация вышла из-под его контроля. Кажется бесспорным, что здесь есть какая-то связь с немцами и что связь эта указывает на Восток. Более определенно, есть вероятность, что на стоянке грузовиков что-то кому-то передали.

Лиз кивнула:

— Полиция, судя по всему, действует исходя из предположения, что была применена армейская штурмовая винтовка.

Еле заметная улыбка.

— Ты, очевидно, думаешь иначе.

— Я вспомнила кое-что из того, что нам рассказывали в Форт-Монктоне. Как КГБ разработало новое поколение пистолетов большой убойной силы. Такие, как «гюрза», весящая больше килограмма и стреляющая бронебойными пулями. Я связалась с Барри Холландом, и он рассказал мне, что у ФБР есть результаты тестовых стрельб из пистолета калибра 7,62, у которого пока нет даже названия. Он известен как просто ПСС. — Она заглянула в распечатку. — Пистолет самозарядный специальный.

— Это же бесшумное оружие, — заметил Уэдерби.

— Вот именно. Уродливая на вид вещь, но технически это большой прорыв. Самые низкие звуковые характеристики из всех существующих видов огнестрельного оружия. Можно выстрелить из кармана пальто, и человек, стоящий рядом с вами, не услышит ничего.

Левая бровь Уэдерби приподнялась.

— К нему идут бесшумные боеприпасы. Называются СП-4. Каким-то образом пороховые газы полностью удерживаются в гильзе, находящейся в корпусе оружия. Газы наружу не выходят, и поэтому нет ни шума, ни вспышки.

Уэдерби не улыбнулся, но какое-то мгновение задумчиво ее рассматривал.

— Итак, почему же наш человек обеспокоился приобрести такое экзотическое оружие? — сказал он.

— Потому что он ожидает, что ему придется стрелять по защищенным целям. Полиция. Охранники. Спецназ.

— К каким еще выводам мы можем прийти?

— То, что у него или, более вероятно, у его организации есть доступ к самому лучшему. Это штучное оружие. Пока была выпущена лишь очень ограниченная партия для подразделений российского спецназа, задействованных в настоящее время в тайных операциях против чеченских боевиков. Разумно предположить, что один или два экземпляра каким-то образом попали в руки мятежников.

— А от них в руки моджахедов… Да, я вижу, куда ты клонишь. — Уэдерби равнодушно взглянул на окно. Он, казалось, прислушивался к стуку дождя. — Что-нибудь еще?

— Боюсь, что ситуация ухудшается, — сказала Лиз. — Когда я вернулась сегодня вечером, я ответила на пятизвездочный звонок Марципана.

— Продолжай.

— Его коллеги читают в Интернете какой-то арабский информационный бюллетень. Он думает, что материал был написан членами ИТС в Саудовской Аравии — возможно, из группы аль-Сафы, — которые планируют некую символическую акцию здесь, в Великобритании. Никаких намеков на то, что, когда или где, но якобы там говорится, что «пришел человек, чье имя — Месть важнее Бога».

Уэдерби на мгновение застыл не мигая.

— И ты думаешь, что человек, о котором они говорят, может быть нашим бесшумным стрелком из Норфолка? — сказал он осторожно.

Лиз ничего не сказала. Уэдерби потянулся к одному из нижних ящиков своего стола. Открыв его, он достал бутылку виски «Лэфройг» и два стакана и плеснул понемногу в каждый. Подтолкнув один из стаканов к Лиз и подняв руку, желая указать, что она должна оставаться на месте, он снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе, и набрал номер.

Звонок, мгновенно поняла Лиз, был его жене.

— Как прошло сегодня? — пробормотал Уэдерби. — Тяжело было?

На ответ ушло некоторое время. Лиз сосредоточилась на дымном вкусе виски, на стуке дождя в окно.

— Мне придется задержаться, — говорил Уэдерби. — Да, боюсь, у нас тут что-то вроде кризиса и… Нет, я не стал бы, если бы это не было абсолютно неизбежно, я знаю, что у тебя был адский день… Позвоню, как только доберусь до машины. Нет, не жди меня.

Положив трубку, он сделал большой глоток виски, а затем повернул одну из фотографий, стоявших у него на столе, так, чтобы Лиз могла ее видеть. На фотографии была женщина в футболке в синюю и белую полоску, сидевшая за столиком в кафе с кофейной чашкой в руке. У нее были темные волосы и тонкие изысканные черты лица, и она смотрела в камеру, удивленно наклонив голову.

Больше всего Лиз поразил цвет ее лица. Хотя ей не могло быть больше тридцати пяти лет, ее кожа была цвета слоновой кости, столь бледная и бескровная, что казалась почти прозрачной.

— Это называется аплазией красных кровяных телец, — сказал Уэдерби спокойно. — Это заболевание костного мозга. Каждый месяц ей требуется переливание крови, и как раз сегодня она была в больнице.

— Я сожалею, что принесла новость, которая задержит вас здесь, — сказала Лиз.

Легкий кивок головы.

— Ты все сделала исключительно хорошо. — Он слегка покрутил «Лэфройг» и поднял стакан, криво улыбаясь. — Помимо прочего, ты дала мне повод испортить вечер Джеффри Фейну.

— Да, это кое-что.

В течение минуты-другой, допивая свое виски, они сидели в заговорщической тишине. Отдаленное гудение пылесоса подсказало Лиз, что прибыли уборщики.

— Ступай домой, — сказал он ей. — Я начну оповещать всех, кто должен знать.

— Хорошо. Сначала, однако, я вернусь на свое место, чтобы отправить несколько запросов по Перегрину Лейкби.

— Ты завтра возвращаешься в Норфолк?

— Думаю, надо будет.

Уэдерби кивнул:

— Тогда держи меня в курсе.

Лиз встала. Баржа на реке издала длинный скорбный стон.

После сырой ночи день занялся ясный. Лиз вела машину на север в сторону М-11, и дорога шипела под шинами ее «ауди». Спала она плохо. Аморфная масса беспокойства достигла критической величины, и чем более отчаянно она искала забвения на мятых простынях, тем быстрее стучало в груди ее сердце. Она знала, что под угрозой находятся жизни людей, и образ пробитой головы Рея Гантера бесконечно воспроизводился у нее в мозгу.

Она хотела выехать пораньше, чтобы побыстрее выскочить из Лондона, но, к сожалению, у большинства жителей города, похоже, появилась та же самая идея. К одиннадцати часам она все еще была в полудюжине миль от Марш-Крик, застряв на узкой дороге позади открытого грузовика, груженного сахарной свеклой.

В конечном счете она запарковалась у «Трафальгара» и, войдя внутрь, увидела, как Черисс Хоган протирает стаканы в пустом зале.

— Опять вы! — сказала Черисс, бросая Лиз ленивую улыбку. Она была одета в облегающий свитер цвета лаванды и выглядела довольно привлекательно, на цыганский манер.

— Не найдется ли у вас комнаты? — поинтересовалась Лиз.

Черисс удивленно изогнула брови и неторопливо удалилась в затененную кухню — видимо, чтобы посоветоваться с хозяином.

Несколько минут спустя она возвратилась, держа ключ, подвешенный к миниатюрному латунному якорю, и провела Лиз наверх по узкой, покрытой ковровой дорожкой лестнице к двери с надписью «Темерер».

«Темерер» оказался теплой комнатой с низким потолком, сливового цвета ковром, камином, облицованным плиткой, и диваном, покрытым толстым хлопчатобумажным покрывалом. Лиз потребовалось не больше нескольких минут, чтобы распаковать одежду. Когда она снова спустилась вниз, Черисс, которая все еще пребывала в одиночестве, подозвала Лиз кивком головы:

— Помните, я говорила вам о Митче? Который пил с Реем? Так вот, он занимался табаком.

— Вы имеете в виду, ввозил сигареты за наличные? Минуя таможню?

— Да.

— Откуда вы знаете? Он вам их предлагал?

— Нет, Рей предлагал. Он сказал, что Митч может достать столько, сколько я захочу. Он сказал, что я могу получать их по себестоимости, делать приличную наценку и сбывать посетителям по ресторанным ценам.

— Секундочку. Вы говорите, что Рей передал вам это от имени Митча?

— Да, он, очевидно, думал, что оказывает ему услугу. Но Митч просто взбесился. Сказал Рею, чтобы тот забыл и думать об этом.

— А вы когда-либо у него покупали?

— Я? Что вы! Я бы работу потеряла.

— Значит, мистер Бэджер тоже у них ничего не покупал?

Черисс покачала головой и продолжила бесцельно надраивать стаканы.

— Я все же подумала, что стоит об этом упомянуть, — сказала она. — Он тот еще гад, этот Митч.

— Похоже на то, — сказала Лиз. — Спасибо.

Она устремила свой взор в пустой бар. Бледный свет зимнего солнца проникал через освинцованные окна, освещая пятнышки пыли и золотя украшения на обшитых деревянными панелями стенах. Если Митч занимался контрабандой табака, почему он так рассердился, когда Гантер предложил товар Черисс? Единственная причина, подумала Лиз, заключалась в том, что Митч мог переключиться с контрабанды табака на более опасные игры. Игры, в которых болтовня может стоить жизни. Она позвонила Фрэнки Феррису из телефона-автомата в вестибюле паба. Феррис, как обычно, пребывал в состоянии повышенного возбуждения.

— С этим убийством дела совсем пошли вразнос, — прошептал он. — Истман заперся в своем офисе со вчерашнего утра. Вчера ночью он был там до…

— Имел ли мертвец какое-нибудь отношение к Истману?

— Не знаю и не буду спрашивать. Я просто не хочу высовываться, и, если закон постучится в дверь, я хочу получить серьезную защиту, понятно? Я сильно рискую, даже принимая этот звонок.

— Митч, — сказала Лиз. — Мне нужно знать все о человеке по имени Митч.

Короткое, напряженное молчание.

— Брейнтри, — сказал Феррис. — В восемь вечера сегодня на верхнем уровне многоэтажной стоянки. Приезжайте одна. — Телефон замолчал.

Он чувствует запах паленого, подумала Лиз, кладя телефонную трубку.

Она на мгновение захотела было пройти в сельский клуб, узнать, удалось ли Уиттену продвинуться с делом. После секундного размышления, однако, она решила съездить в Хедленд-Холл и еще раз поговорить с Перегрином Лейкби. Как только она снова присоединится к следственной группе, ей будет труднее держать информацию при себе.

С тихим шуршанием «ауди» остановилась у Хедленд-Холла. На сей раз дверь открыл сам Лейкби. Он был одет в длинный китайский халат и шейный платок.

Он слегка удивился, увидев Лиз, но быстро опомнился и провел ее на кухню. Здесь, за широким рабочим столом из выскобленной сосны, какая-то женщина протирала бокалы в неторопливой манере, которую Лиз немедленно узнала. Это наверняка была Элси Хоган, мать Черисс.

— Энн вернется из Кингз-Линн через час, — сказал он. — Кофе?

— Спасибо, не надо. — Лиз, с сожалением подумала о том, что нельзя говорить человеку то, что она собиралась сказать Перегрину Лейкби, и в то же время пить его кофе. Поэтому она просто смотрела, как он наливает дымящуюся жидкость в чашку из костяного фарфора.

— А теперь, — сказал Перегрин, когда они ушли из кухни и удобно расположились в гостиной, — скажите мне, чем я могу вам помочь.

Лиз встретила его вопрошающий, слегка удивленный взгляд.

— Я хотела бы узнать о договоренности, которую вы имели с Реем Гантером, — сказала она спокойно.

Голова Перегрина задумчиво наклонилась.

— Если вы имеете в виду договоренность, в соответствии с которой он держал свои лодки на берегу, то у меня сложилось впечатление, что мы довольно подробно обсудили этот вопрос в последний раз, когда вы здесь были.

— Нет, — сказала она. — Я имею в виду договоренность, в соответствии с которой вы согласились закрывать глаза на то, что Рей Гантер по ночам выгружал на берег незаконные грузы. Сколько он вам платил?

Улыбка Перегрина застыла.

— Не знаю, откуда вы получили информацию, мисс… э-э-э, но сама идея, что у меня могли быть криминальные отношения с таким человеком, как Рей Гантер, честно говоря, совершенно нелепа. Что привело вас к столь странному заключению?

Лиз открыла портфель и достала два отпечатанных листа бумаги.

— Могу ли я рассказать вам историю, мистер Лейкби? О женщине, известной в определенных кругах как Маркиза, настоящее имя которой Доркас Гибб?

Перегрин ничего не сказал. Выражение его лица оставалось непроницаемым, но кровь от него отхлынула.

— Уже в течение нескольких лет Маркиза является владелицей одного скромного заведения в Шеперд-Маркет, Мэйфэр, где она и ее сотрудники специализируются на… — она заглянула в бумаги, — «дисциплинировании, доминировании и телесных наказаниях».

И снова Перегрин ничего не сказал.

— Три года назад полиция нравов совершила рейд в это место, и как вы думаете, кого они нашли привязанным к козлам для бичевания со спущенными брюками?

Взгляд Перегрина превратился в лед.

— Моя частная жизнь — мое личное дело, и я не позволю шантажировать меня в моем собственном доме. — Он поднялся с дивана. — Прошу вас уйти, причем немедленно.

Лиз не двинулась с места.

— Я не шантажирую вас, мистер Лейкби, я только расспрашиваю вас о подробностях ваших коммерческих отношений с Реем Гантером. Или мы можем сделать это по-хорошему, или мы можем сделать это по-плохому. В первом случае вы сообщаете мне все факты конфиденциально; второй путь означает полицейский арест по подозрению в причастности к организованной преступной группировке.

Его глаза осторожно прищурились, и высокомерие как будто мгновенно его покинуло.

— Я предполагаю, что вы просто получали деньги от Гантера, ничего больше, — сказала Лиз спокойно. — Но речь идет об угрозе национальной безопасности. — Она сделала паузу. — Как вы договорились с Гантером?

Он уныло посмотрел в окно.

— Идея заключалась в том, чтобы я закрывал глаза на его приходы и уходы по ночам.

— Сколько они вам платили?

— Пятьсот в месяц. Наличными. Он оставлял их в шкафчике на берегу. В месте, где держал свои рыболовные снасти. Он дал мне ключ.

— Что происходило во время этих приходов и уходов?

Перегрин выдавил напряженную улыбку:

— То же, что и раньше в течение сотен лет. Это берег, где промышляют контрабандисты. Так было всегда. Чай, бренди из Франции, табак из Голландии…

— Именно это они выгружали, не так ли? Выпивку и табак?

— Так мне говорили.

— Кто? Гантер?

— Нет. Я, собственно, не имел дел с Гантером. Был другой человек, имя которого я так и не узнал.

— Митч? Это может быть Митч?

— Понятия не имею. Как я сказал…

— Вы можете описать второго человека?

— Он выглядел… опасным. Бледное лицо и стрижка наголо.

— Можете ли вы еще что-нибудь мне рассказать? Об их автомобилях? О судах, с которых они забирали груз?

— Боюсь, что ничего. Я честно соблюдал условия сделки со своей стороны и держал глаза и уши закрытыми.

Честно, подумала Лиз. Слово-то какое.

— И ваша жена никогда ничего не подозревала?

— Энн? — спросил он, почти вернув себе апломб. — Нет, с какой стати? Она слышала странные звуки по ночам, но…

Лиз кивнула. Вторым человеком должен быть Митч. И причина, по которой он так разозлился на Гантера, когда тот заговорил о контрабанде табака с Черисс, заключалась в том, что им обоим надо было скрывать нечто более серьезное.

Она посмотрела на Перегрина. Учтивый фасад почти вернулся на место. Она лишь слегка его напугала, но не более того. Уходя, она прошла мимо Элси Хоган, которая стояла в дверях кухни с нарочито пустым выражением лица. Имела ли Элси обыкновение подслушивать под дверью? Как скоро сенсационные рассказы об мазохистских оргиях, устраиваемых представителями высших классов, начнут циркулировать на местных автобусных остановках и в супермаркетах?

За тридцать шесть часов, прошедших после его прибытия, Фарадж Мансур говорил очень немного после того, как описал обстоятельства смерти рыбака. Теперь, однако, он стал проявлять расположение к беседе. Он называл женщину Люси, так как это имя стояло в ее водительских правах и других документах, и он, казалось, впервые увидел ее с близкого расстояния, полностью осознал ее присутствие. Оба они нагнулись над обеденным столом в бунгало, изучая карту. В качестве меры предосторожности они использовали вместо указок, которые могли оставлять следы, стебли сухой травы. Дорога за дорогой, перекресток за перекрестком, они планировали свой маршрут.

— Я предлагаю запарковаться здесь, — сказала она, — и пройти остальную часть пути пешком.

Он кивнул:

— Четыре мили?

— Пять, возможно. Если постараемся, то сможем сделать это за пару часов.

Он кивнул и пристально посмотрел на холмистую сельскую местность.

— Насколько хороши люди из органов безопасности? На что они будут обращать внимание?

— Было бы глупо предполагать, что они не очень хороши. Они будут искать любого, кто не вписывается в пейзаж.

— А мы впишемся?

Она взглянула на него краем глаза. Его афганская внешность, несмотря на светлую кожу, выдавала неевропейское происхождение, но его английский был безупречен, а акцент был классическим произношением Би-би-си.

— Да, — кивнула она. — Мы впишемся.

— Хорошо. — Он нацепил темно-синюю бейсболку с надписью «New York Yankees», которую она купила для него. — А ты хорошо знаешь место?

— Да. Я не была там несколько лет, но оно не могло очень сильно измениться. Эта карта новая, и все на ней точно так, как я помню.

— И у тебя не будет никаких колебаний, когда потребуется сделать то, что должно быть сделано? У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.

— У меня не будет никаких колебаний. У меня нет никаких сомнений.

Он снова кивнул и тщательно сложил карту.

— О тебе в Тахт-и-Сулеймане очень высокого мнения. — Он полез в карман. — У меня для тебя кое-что есть.

Это был пистолет. Миниатюрный автомат размером с ее ладонь. Заинтересовавшись, она подняла его, извлекла магазин с пятью патронами, передернула затвор и попробовала спуск.

— Девять миллиметров?

— Русский, — кивнул он. — «Малыш».

Она взвесила его в руке, вогнала на место магазин и пощелкала предохранителем.

— Они решили, что я должна быть вооружена?

— Да.

Достав свою водонепроницаемую куртку, она расстегнула молнию под воротником, вытащила капюшон и застегнула молнию, спрятав «малыша» внутри. Капюшон хорошо скрыл небольшую выпуклость.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — сказала она неуверенно.

— Спрашивай.

— Чего мы ждем? Теперь, когда лодочник мертв, с каждым днем увеличивается вероятность того, что…

— Что они нас найдут? — улыбнулся он.

— Людей здесь стреляют не каждый день, — настаивала она. — Люди из госбезопасности здесь не так уж глупы, Фарадж. Если они почуют неладное, когда найдут твою пулю, они начнут искать. Они пошлют своих лучших людей. И ты можешь забыть все, что когда-либо слышал о британской честной игре; если у них появится самое слабое подозрение по поводу нас, они убьют нас сразу же, будут у них доказательства или нет.

— Ты сердишься, — сказал он удивленно. Оба они переваривали тот факт, что она в первый раз назвала его по имени.

Она закрыла глаза:

— Я хочу сказать, что мы ничего не сможем достигнуть, если будем мертвы. И что с каждым днем растет вероятность того, что… что они найдут нас и убьют.

— Есть вещи, которых ты не знаешь. — Он бесстрастно смотрел на нее. — Для ожидания есть причины.

Она на миг встретилась с взглядом его светло-зеленых глаз, заглянув в которые можно было подумать, что ему пятьдесят, а не без нескольких месяцев тридцать, и покорно склонила голову.

— Я только хотела, чтобы ты не недооценивал людей, против которых мы выступаем.

— Я их не недооцениваю, поверь мне, — покачал головой Фарадж.

Взяв бинокль, она открыла дверь, вышла на пляж и осмотрела горизонт с востока на запад.

— Есть что-нибудь? — спросил он, когда она возвратилась.

— Ничего, — сказала она.

Он пристально посмотрел на нее:

— Что такое?

— Они ищут нас, — ответила она. — Я чувствую это.

— Да будет так, — медленно кивнул он.

Лиз вошла в сельский клуб как раз тогда, когда из Нориджа привезли восстановленную запись камеры видеонаблюдения. Женщина-констебль загрузила ее в видеомагнитофон.

В помещении была жуткая духота. Кругом стояли пепельницы, кипел чайник, а за сценой ровно гудела тепловая пушка. Лиз и Госс нашли себе стулья, а Уиттен и трое полицейских в штатском столпились непосредственно перед монитором. В воздухе витал слабый запах лосьонов после бритья.

— Скажи мне вот что, Стив, — произнесла она. — Насколько бросалась в глаза эта камера видеонаблюдения в кафе «Фэрмайл»?

— Совсем не бросалась. Она была закреплена на дереве. Ее невозможно увидеть, если не знаешь, где искать.

— Неплохое место для высадки, так получается?

— Так оно и выглядит, если не знать о камере. — Он мрачно посмотрел на темнеющее небо. — Будем надеяться, что мы наконец получили что-то. Нам очень нужно сдвинуть это дело с мертвой точки.

— Будем надеяться, — сказала Лиз.

— С первым автомобилем, который мы видели на пленке вчера, уже разобрались, — пробормотал он. — Это оказался какой-то тип, парковавший свой трейлер на ночь.

— Хорошо.

Когда полицейские расселись по стульям, экран заполнил общий план автостоянки и замерцал счетчик времени, начав с 04.22. Скоро в картинку вполз серебристый грузовик, встал передом к выезду и погасил фары. Несколько секунд все было неподвижно, затем из кабины выпрыгнула крупная фигура. Гантер? — подумала Лиз. Когда фигура направилась к заднему борту грузовика и исчезла, в кабине на секунду вспыхнул свет, осветив вторую фигуру на стороне водителя.

— Закурил сигарету, — пробормотал Госс.

Из кузова грузовика выбрались две тени. Одна была той самой фигурой из кабины, вторая напоминала бесформенное пятно, возможно, из-за наброшенного пальто или рюкзака. На какое-то мгновение они, казалось, слились, затем разделились. Пауза, затем более темная фигура пошла по прямой и вышла из кадра. Прошло двадцать пять секунд, и другая фигура двинулась следом.

Экран почернел, затем изображение появилось снова. Теперь счетчик времени показывал 04.26. Грузовик все еще стоял на месте, но света в кабине больше не было. Через шестьдесят секунд более темная из двух фигур возвратилась оттуда, куда ушла, и исчезла позади грузовика. Сорок секунд спустя какой-то автомобиль включил фары и быстро выехал задним ходом со своего парковочного места. В автомобиле на миг мелькнули бледные силуэты водителя и пассажира, но сама машина выглядела не более чем черным пятном, и было очевидно, что разобрать ее регистрационные номера не будет никакой возможности. Обогнув грузовик, она умчалась в сторону дороги и вышла из кадра.

Когда все кончилось, повисло долгое молчание.

— Есть какие-нибудь мысли? — спросил наконец Уиттен.

Деревня Уэст-Форд, расположенная в болотистой местности приблизительно в тридцати милях к юго-востоку от Марш-Крик и побережья, могла предложить немногое в плане развлечений. Была там мастерская по ремонту кузовов и выхлопных систем, маленький сельский магазинчик вкупе с почтовым отделением и паб «Джордж и дракон». Но немногое надо, подумал Дензил Пэрриш, чтобы разбудить воображение сексуально неудовлетворенного девятнадцатилетнего парня, располагающего временем. А Дензил в течение следующих двух недель будет иметь в своем распоряжении немало времени.

Прошлым вечером он вернулся домой из Ньюкасла, где учился в университете. Он подумал было остаться там до сочельника, но в этом году он редко виделся с матерью — фактически начиная с ее повторного брака — и чувствовал, что ему нужно попробовать провести с нею какое-то время. Он прибыл на станцию Даунхэм-Маркет после наступления темноты. Поскольку на автобус до Уэст-Форда рассчитывать было нечего, ему пришлось прошагать более четырех миль под дождем, голосуя при виде каждого проезжающего мимо автомобиля, пока его не подобрал какой-то американский летчик. Он знал деревню Уэст-Форд и даже выпил с Дензилом пива в «Джордже и драконе», прежде чем умчался дальше на юг, на авиабазу ВВС в Лейкенхите.

После того как он ушел, Дензил осмотрел паб. Как всегда, здесь не было девиц без кавалеров, и поэтому он потащился домой, где оказалось совсем пусто, за исключением бестолкового существа, которое назвало себя приходящей ночной няней. Его мать, объяснила она, не отводя взгляда от телевизора, отправилась на ужин с танцами вместе с его отчимом. И нет, никто ничего не говорил о том, что кто-нибудь может приехать из Ньюкасла. Дензил откопал замороженную пиццу и, пав духом, присоединился к няньке у телевизора.

По крайней мере сегодня светило солнце. Это был плюс. Его мать извинилась за то, что ее не было дома, когда он вернулся, быстро чмокнула его и поспешила прочь, чтобы развести бутылочку молочной смеси для младенца. О чем только думает эта женщина, лениво подумал Дензил. Завести второго ребенка в таком возрасте. Это же просто неприлично, не так ли? Но какое ему дело. Это ее деньги. Ее жизнь.

Дензил решил достать свой гидрокостюм и покататься на каноэ. У него в голове крутился смутный план, предполагавший исследование местной сети ирригационных каналов. Дренажная система Метволд-Фен была всего в десяти минутах езды и сулила много миль пустынной, но судоходной воды. Дензил был заядлым орнитологом, и бесшумное скольжение по каналам болотистой местности вознаграждало его близким знакомством с выпями, тростниковыми камышовками, болотными лунями и другими редкими видами птиц.

Бросив гидрокостюм на заднее сиденье старой «хонды-аккорд» его матери, Дензил извлек из гаража стекловолоконный каяк и пристроил его на багажные рейлинги на крыше автомобиля, закрепив эластичными шнурами.

На выезде из деревни он был вынужден притормозить из-за трактора с прицепом, который блокировал дорогу. Водитель трактора пытался задним ходом ввести на поле прицеп, нагруженный мешками с удобрениями. Понимая, что дело это займет какое-то время, Дензил выключил зажигание и откинулся на сиденье. Ожидая, когда освободится дорога, он заметил, как молодая пара в походной одежде пересекает поле, решительно направляясь к нему. По крайней мере женщина шагала решительно. Мужчина, по виду азиатского происхождения, выглядел менее напористо. Ни он, ни она не улыбались, они вообще не производили впечатления людей, находящихся в отпуске. Возможно, они были людьми, не способными полностью расслабиться даже вдали от работы.

Когда они подошли поближе, он увидел, что женщина была по-своему привлекательна — естественной, без косметики, красотой. Не хватало только улыбки на лице.

Раздался сигнал стоявшего позади него автомобиля, и Дензил увидел, что дорога впереди свободна. Запустив двигатель «хонды», он тронулся с места в клубах выхлопных газов.

— Две пикши и картошка, — скороговоркой проговорила Черисс Хоган, ставя большие овальные тарелки на стол перед Лиз и Стивом Госсом в баре «Трафальгар». Минуту спустя она возвратилась с миской, наполненной пакетиками с соусами.

— Ненавижу эти мерзкие штуки, — сказал Госс, пытаясь разорвать один из пакетиков пальцами, пока он не лопнул у него в руке. Лиз наблюдала за ним мгновение, а затем, достав из сумки ножницы, аккуратно обезглавила пакетик соуса «тартар» и выдавила его на тарелку.

— Пожалуйста, обойдемся без шуток из серии «мозг против мускулов», — предупредил Госс, вытирая пальцы.

— Да у меня и мыслей об этом не было, — заверила его Лиз, передавая ему ножницы.

Они ели в дружеском молчании, хотя Лиз не могла не чувствовать себя немного виноватой из-за того, что не сообщила сотруднику полиции о Митче, Перегрине Лейкби и звонках Зандера. Однако она не видела никакого смысла в передаче этой информации до тех пор, пока не поговорит с Фрэнки Феррисом.

— Куда лучше нориджской столовой, — заметил Госс спустя несколько минут. — А как ваша рыба?

— Хороша, — сказала Лиз. — Интересно, не Рей ли Гантер ее поймал.

— Тогда это была бы месть, — раздался знакомый голос.

Она подняла глаза. Рядом с ней стоял Бруно Маккей.

— Лиз, — сказал он, протягивая руку.

Она пожала ее, выдавив улыбку. Означало ли его присутствие то, что она думала? Несколько запоздало она взглянула на Госса, замершего напротив нее в ожидании.

— Э-э-э… Бруно Маккей, — она поспешила прервать паузу, — это Стив Госс. Специальный отдел полиции Норфолка.

Госс кивнул, положил вилку и сдержанно протянул руку.

Бруно пожал ее.

— Меня попросили приехать сюда и снять часть груза с ваших плеч, — объяснил он с широкой улыбкой. — Протянуть руку помощи.

— Что ж, как вы можете видеть, груз не так уж и неподъемен, — натянуто улыбнулась Лиз. — Вы уже поели?

— Нет. Я умираю от голода. Пойду перекинусь парой слов с Мисс Объедение. С вашего позволения…

По-хозяйски бросив ключи на стол, он зашагал к бару, где скоро погрузился в беседу с Черисс.

— Что-то говорит мне, что вы его здесь не ждали, — пробормотал Госс, наблюдая, как Маккей идет к бару.

Лиз сделала бесстрастное лицо:

— Да нет, просто я выключила свой телефон. Я, очевидно, пропустила сообщение, что он сюда направляется.

— Взять вам что-нибудь? — бодро прокричал Бруно от бара.

Лиз и Госс отрицательно покачали головами.

Остальная часть трапезы прошла в явно ощутимом напряжении. За соседними столами было слишком много слушателей, чтобы можно было свободно говорить о деле. Вместо этого Маккей расспрашивал Госса об окрестных достопримечательностях. Ведет себя с ним, подумала Лиз, как представитель управления по делам туризма Норфолка. Затем, когда с едой было покончено, Маккей с учтивой беспечностью оплатил счет за всех троих.

Стив Госс встал.

— Пожалуй, я пойду, — сказал он. — Я должен вернуться в Норидж к двум часам. — Он едва заметно подмигнул Лиз и махнул рукой Маккею. — Спасибо за ланч. Следующий за мной.

— Счастливо, — сказал Маккей.

— С вашего позволения, я отлучусь на минутку, — пробормотала Лиз Маккею, когда Госс вышел из бара. — Я мигом вернусь.

Она позвонила Уэдерби из автомата, установленного на улице со стороны моря. Он поднял трубку на втором звонке, и голос его показался усталым.

— Пожалуйста, — сказала она.

— Мне очень жаль, — ответил он. — Тебе придется работать с Маккеем. Фейн настаивает на том, чтобы он там был, и он действительно имеет полное право настаивать.

— Полное раскрытие? Полный обмен данными?

Кратчайшая из пауз.

— Таково было соглашение между нашими службами. Но заставь его тоже поработать, — предложил Уэдерби. — Заставь его заработать свою долю.

— Обязательно так и сделаю. У меня сегодня вечером встреча с Зандером, на которую я очень надеюсь. Потом я вам перезвоню.

— Не забудь. И возьми на эту встречу нашего общего друга.

Телефон замолчал, и Лиз какое-то мгновение смотрела на трубку, зажатую в руке. По правилам на встречи с агентами курирующие их сотрудники ходили только по одному.

Пожав плечами, она вернулась в бар.

— Хотите, чтобы я проинформировала вас во время прогулки, или поднимемся наверх? — спросила она.

— Лучше прогуляемся. Подозреваю, что масло для приготовления сегодняшнего ланча использовалось не в первый раз. Неплохо было бы глотнуть немного свежего воздуха, — ответил Маккей, усмехаясь.

Лиз рассказала ему все. О звонках Зандера. О выводах, которые она извлекла из бронебойной пули. Об опросе Черисс Хоган и Лейкби. О ее уверенности, что вторым человеком в кабине грузовика с Реем Гантером был Митч. О ее надежде, что Митч был сообщником Мелвина Истмана и что Зандер будет в состоянии помочь опознать его.

— А если вам действительно удастся установить личность этого Митча? — спросил Маккей.

— Сообщу полиции, пусть они его забирают, — сказала Лиз.

Маккей кивнул.

— Вы здорово поработали, — сказал он без всякого высокомерия. — А как насчет Лейкби? Его вы тоже собираетесь взять?

— Я бы сказала, что особого смысла в этом нет — он лишь одна из ниточек, ведущих к Митчу. Не думаю, что он знал, что происходило у него на берегу. Он предпочитал прятаться за идеей, что они были простыми контрабандистами и ввозили лишь по нескольку коробок выпивки и сигарет. Он, может быть, сноб и хам, но не думаю, чтобы он был предателем.

— А что, по-вашему, собирается делать здесь наш стрелок? Зачем он пошел на такие большие трудности, чтобы попасть сюда?

— Возможно, что-нибудь, что привлечет всеобщее внимание? — решилась сказать она. — В Марвелле, Милденхолле и Лейкенхите есть базы ВВС США, но все они находятся в состоянии повышенной боевой готовности и были бы очень трудными целями для одного человека или даже для небольшой группы. Есть также атомная электростанция в Сайзуэлле, но она опять же очень хорошо охраняется. Более вероятна, по моему мнению, возможность убийства: у лорда-канцлера есть дом в Олдбро, у госсекретаря Казначейства есть поместье в Торпнессе… не самые высокопоставленные цели, но, конечно, если пустить пулю в любого из них, это привлечет всеобщее внимание.

— Их люди предупреждены? — спросил Маккей.

— В общих чертах — да, им предложили усилить охрану.

— Еще, кажется, королева приезжает на Рождество в Сандринхем.

— Правильно, но это бесперспективно.

— Думаю, нам лучше пойти и посмотреть, что там еще нарыли полицейские. Во сколько вы собираетесь ехать в Брейнтри?

— Не позже пяти.

— Хорошо. Вернемся в «Трафальгар», закажем у прекрасной Черисс полный кофейник, разложим на столе карты и попробуем проникнуть в мысли этого человека.