Первые лучи утренней зари над монгольской столицей освещают лицо изваянного из камни Всадника с поднятой вверх рукой — памятник Сухэ-Батору на центральной площади города. Восходящее солнце постепенно заливает светом всю площадь, освещая одно за другим здания, выстроившиеся в торжественном каре. Главная почта, телеграф. Дом правительства. Полиграфический комбинат. Государственный театр оперы и балета… Пятьдесят лет назад, в 1921 году, на этом месте Сухэ-Батор возвестил о победе народной революции.

Ранним утром оживает монгольская столица. Плывут позывные радио. Доносится далекий звук заводского гудка. По магистралям города засновали автобусы. Через площадь Сухэ-Батора потекли ручейки пешеходов. Девчонки и мальчишки бегут в школу, на ходу пытаясь доиграть свои нескончаемые игры, студенты направляются в университет.

Здесь, на центральной площади Улан-Батора, мы можем встретить академика Рикмена, широко шагающего в неизменном дэле, перехваченном широким кожаным поясом с серебряными накладками. Если он не в отъезде — в научной экспедиции или на международной конференции, — его можно увидеть в Академии наук, в Союзе монгольских писателей, на творческом семинаре. Интересный собеседник, он может увлекательно рассказать о встречах, событиях, отметивших страницы его жизни, но больше всего, пожалуй, он любит говорить о родной Монголии, о монгольском народе, о его культуре, традициях, обычаях. Словно ненароком он умеет приподнять завесу, сотканную из малых, казалось бы незначительных, деталей, и открыть перед вами большой мир, наполняющий жизнь монгола.

Встреча с академиком Ринченом ждет и того, кто прочитает его роман «Заря над степью». Одним из первых советских людей, познакомившихся с замыслом книги, был писатель Николай Семенович Тихонов, который посвятил автору свое стихотворение, ставшее эпиграфом к роману Б. Ринчена.

Я вижу степи и сердцем чистых Братьев монголов на конях. Восходит песня в просторах мглистых, И эта песня моложе дня.

Стихотворение это датируется 1947 годом. Первые две книги романа вышли в 1951 году. Вместо с романом «На Алтае» другого крупного монгольского писателя, Ч. Лодойдамбы, книга Б. Ринчена возвестила о появлении в современной монгольской литературе прозы крупной формы. Оба романа были подарками монгольскому читателю к 30-летию народной революции. Третья книга романа, «Заря над степью», вышла в 1955 году. Однако, как показало время, работа над романом не была закончена и почти через двадцать лет Б. Ринчен снова вернулся к этой книге, что-то дополнил, что-то изменил, по словам автора, «немного отжал, как отжимают сыр». Второе издание вышло к 50-летию монгольской народной революции.

Книги Б. Ринчена и Ч. Лодойдамбы стали значительными вехами в литературе Монголии: «Заря над степью» — как исторический роман, «На Алтае» — как роман современный. О том, как много значила каждая новая книга в Монголии в начале пятидесятых годов, свидетельствуют воспоминания писателя Л. Тудэва — в те годы ученика старших классов аймачной школы. Знаменательным оказалось для него знакомство с книгой Ч. Лодойдамбы, которую привез из столицы учитель. Единственный экземпляр романа «На Алтае» передавали из рук в руки. Лишь тот, кому удавалось надежно спрятать книгу на ночь, дочитывал ее до конца. Одним из таких счастливцев был и будущий писатель Л. Тудэв, ныне известный не только у себя в стране.

Более поздний, вышедший в 1967 г., роман Ч. Лодойдамбы — «Прозрачный Тамир» — продолжил открытую Б. Ринченом историко-революционную тему. И в том и в другом романе через личные судьбы героев показаны пути общественно-исторического развития страны. Это история жизни героев из народа и история страны одновременно, ибо в индивидуальных человеческих судьбах преломляется история нации. В обоих романах отражены узловые моменты в жизни предреволюционной и послереволюционной Монголии. И конечно же, события самой революции. Здесь поставлены сложнейшие проблемы, решавшиеся в ходе революции на всех ее этапах, показано становление нового человека, освобождающегося от старых пережитков. Оба эти произведения отмечены характерной чертой — литературные герои на их страницах встречаются с реальными героями, вошедшими в историю монгольской революции. Это не случайно. Поскольку монгольский исторический роман следует традиции историко-хроникальной литературы, его герои предстают в подлинных исторических ситуациях. Вообще традиции исторического жанра в монгольской литературе уходят в даль веков. И хотя интенсивность их влияния колебалась в разные периоды, но преемственность всегда сохранялась. Самым ярким эпическим памятником, дошедшим до нас в полном объеме, является «Сокровенное сказание монголов» (XIII в.). Как определил его в свое время выдающийся советский монголовед академик Б. Я. Владимирцев, «…эпическое богатырское сказание, любопытнейший образчик стенного эпического творчества, получившего литературную обработку, записанного по всяком случае». В XIX веке появляется «Синяя книга» Инжи-наши. Ее уже относят к жанру исторического романа. Именно эту традицию письменной монгольской литературы унаследовал современный писатель Б. Рикмен, и, как свидетельствует роман «Заря над степью», унаследовал творчески.

Действие этого многопланового романа охватывает период с конца XIX века и до сороковых годов нашего столетня, оно выходит за пределы дореволюционной Монголии и переносится то в Тибет, то в Китай, то в Россию.

В центре романа жизнь арата Ширчина, прошедшего долгий и трудный путь от сироты батрака до лучшего скотовода страны. По признанию автора, основой для этого образа послужила биография одного из передовых скотоводов Монголии. Через судьбу Ширчина высвечена историческая вертикаль в жизни народа Монголии. Из множества людей, характеров, судеб, как из огромного пространства, которое открывается с высоты полета, писательский объектив выделяет самое яркое, характерное, знаменательное. Перед читателем проходит множество образов героев: одни — как Ширчин, его жена Цэрэн, старик Батбаяр и его сын Насанбат — становятся главными, другие с развитием действия остаются где-то в пути, сыграв свою роль. Но так же, как это бывает на сцене, когда в эпизодической ролл оказывается талантливый исполнитель, образы и эпизоды, оставшиеся на заднем плане, не забываются. Необходимо обратить внимание читателя на присутствие в романе Б. Ринчена известной доли психологизма — черта, новая для монгольской прозы. В книге чередой проходят народные типы. Реальные и вымышленные герои из среды светских и духовных феодалов — ревнителей желтой (ламаистской) религии. Многоликость последних писатель обнажил до предела. Он безжалостно развенчивает тех, без кого простой арат не смел в своей жизни сделать ни шагу, без чьего благословения не мог решить ни одного дела, став жертвой слепого суеверия, религиозных предрассудков. Иногда кажется, что отдельные страницы написаны с предельной натуралистичностью, слишком жестоки кровавые сцены… А может быть, это картины из жизни без прикрас, желание показать, что пришлось вынести многострадальному монгольскому народу при феодализме.

Простая аратка Тансаг, следуя давно заведенному правилу, отдает своего старшего сына Чоймбола в учение к ламе — в монастырь. Издевательства ламы-«учителя» и полнейшая безысходность вынуждают мальчика к побегу. Помните, как сжималось наше сердце от жалости к чеховскому Ваньке Жукову, просившему дедушку сделать божескую милость — увезти его, потому что «нету никакой возможности, просто смерть одна…»? Чоймбол в отличие от Ваньки не может излить свое горе в письме к матери, но мера его мучений переполнена, и это заставляет его пересилить страх. Ничего не может быть страшнее новых побоев, жутких истязаний, которые ждут мальчика за новый, третий побег — страшнее этого только смерть. Смерть настигает его в безлюдной степи. Волки растерзали несчастного мальчика. Страшно прозрение Тансаг, прощающейся с останками сына. Писатель до предела доводит драматизм этой сцены.

Иногда в книге, как бы подтверждая достоверность случившегося, стоит примечание автора: «подлинный факт». Роман написан на основе подлинного исторического материала. Писатель поднял и архивные документы и опросил множество очевидцев, чья память хранит картины прошлого, впечатления от встреч с крупными деятелями дореволюционной Монголии или услышанный и, несомненно, много раз повторенный и потому обретший стойкость во всех главных деталях устный рассказ о том или ином событии. В монгольской литературе с давних пор бытует традиция устных рассказов. Существует и традиция пересказа литературных художественных произведений, известная как особый жанр монгольского фольклора, кстати, он описан академиком Б. Ринченом. Еще до начала 30-х годов нынешнего столетия на площадях монгольской столицы можно было видеть распевавших стариков сказителей. Но главным очевидцем революционных событий был, несомненно, сам автор. В 1921 году Б. Ринчену шел шестнадцатый год. На его глазах войска народной армии во главе с Сухэ-Батором разгромили в Кяхте, в городе, где Б. Ринчен родплся и жил, китайских оккупантов — гаминов. Юный Ринчен заполнил листки записной книжки впечатлениями от жаркого боя, от запылавшей над степью яркой, красной зари. Революционная пора отмечена и личной встречей с Сухэ-Батором, напутствовавшим молодежь на учебу. «Нам нужны образованные люди!» — сказал Сухэ-Батор Ринчену. И когда в Ленинград учиться в высших учебных заведениях поехали первые монгольские студенты. Б. Ринчен был в их числе. Ему довелось заниматься у крупнейших советских востоковедов — В. М. Алексеева, В. В. Бартольда, Б. Я. Владимирцова, Ф. И. Щербатского. В воспоминаниях Б. Ринчена об этом периоде есть интересная страница о встрече в Верхнеудинске будущих студентов с монгольским полководцем Хатан Батором Максаржабом. Узнав, что молодые люди едут учиться в Ленинград. Максаржаб напутствует их: «Есть пословица: „Дорожи на чужбине честью, на родине — дружбой“, — сказал он. — Помните эту пословицу. По вашему поведению будут судить о нас, монголах. И хорошо учитесь… Пусть никто не скажет, что у советских ученых были плохие монгольские ученики!»

А вот что пишет академик Б. Ринчен в своих воспоминаниях: «Годы учебы в Ленинграде были для меня самыми счастливыми. И тысячи воспоминании о советских академиках, моих требовательных учителях, указавших мне цель в жизни, возникают в памяти. Они живы в моей памяти, как жив наказ Хатан-Батора Максаржаба: пусть никто не скажет, что у советских ученых были плохие монгольские ученики!»

Б. Ринчен — талантливый, многогранный человек. Он — ученый и писатель одновременно, он известен как лингвист, этнограф, фольклорист, неутомимый собиратель сокровищ национальной культуры и как талантливый писатель — поэт, новеллист, романист. И все эти черты автора отчетливо проступают в его книге. На страницах романа запечатлен огромный пласт жизни на фоне бурных политических событий.

В одной из глав своей книги Б. Ринчен рассказал о встрече героя с русской экспедицией. Для автора романа, превосходно знающего работы русских ученых, исследовавших Монголию, этот эпизод не случаен. С теплотой написан им образ русского старика Ивана — работника одной из торговых фирм в Монголии. Всем сердцем верны простые русские люди дружбе с соседями — монгольскими аратами, в трудную минуту они готовы протянуть друзьям руку помощи.

Если говорить о художественных достоинствах, то книга написана неровно. Это уже отмечалось критикой. Третья часть уступает двум первым. Для русского читателя кажется непривычным обилие выступлений, собраний, речей по поводу разных событий. Автор не отступил здесь от исторической правды. Действительно, это было такое время. Народ, который веками был безмолвен, заговорил. Митинги, собрания стали частью жизни каждого. И автор не может обойти это обстоятельство, он как бы отступает перед напором документальности. Да, так оно на самом деле и было. В словах, произносимых с трибуны, — горение сердец. Во имя передачи этой атмосферы, пам думается, автор поступается и сюжетной заостренностью, и даже в какой-то мере законами художественной пропорциональности.

Еще на одно немаловажное обстоятельство хотелось бы обратить внимание читателя, прежде чем он начнет свое знакомство с героями романа. Для монгольской литературы — и в этом одна из ее особенностей — чрезвычайно важную художественную нагрузку несут на первый взгляд совсем неприметные детали. Подчас бывает достаточно одного маленького штриха, чтобы вызвать у монгольского читателя целый образ. Если русскому читателю ничего примечательного не открывает такое описание: «Человек шел к юрте медленно, вперевалку», то у монгольского читателя этот образ неизбежно ассоциируется с привычкой кочевника к седлу, походка сразу выдает скотовода. Точно так же и в других деталях. Если вошедшего в юрту приглашают сесть в северной половине, значит, это почетный гость. Прислуге же отведено место возле порога. Б. Ринчен адресует, естественно, свою книгу монгольскому читателю, он мастерски владеет искусством художественной, бытовой детали.

«Заря над степью» — не единственное произведение жанра исторической прозы в творчестве Б. Ринчена. Уже после первого издания этого романа писатель начал работу над серией исторических романов о жизни на монгольской земле с первобытных времен. Несколько книг из этой серии вышли под названием «Дзан Дзалуудай» — по имени главного героя. Первый роман этой серии был удостоен в 1965 году литературной премии Союза монгольских писателей. Еще раньше, в сороковых годах, историческое прошлое монгольского народа ожило в сценарии фильма «Цокту-тайджи», написанного Б. Ринченом. Эта работа была удостоена Государственной премии. Денежную премию писатель передал осиротевшим во время войны детям Ленинграда.

Б. Ринченом написано несколько ярких рассказов о судьбах исторических деятелей Монголии.

Ныне писатель закончил работу над новым романом «Наместник Сандо». Это тоже известная фигура в дореволюционной Монголии. Не оставляет Б. Ринчен и переводческой деятельности. Кто-то подсчитал, что маститый ученый и писатель представил монгольскому читателю творчество двадцати пяти писателей разных стран мира.

Советского читателя ждет роман «Заря над степью» в переводе на русский язык. Пожелаем ему доброго знакомства с героями романа, с самим автором, который посвятил свою книгу «русским людям, людям науки и труда, заложившим основы нерушимой традиционной дружбы русского и монгольского народов».

К. Яцковская