Было ровно 20:10 18 марта 1988 г., когда самолет мексиканских авиалиний рейса номер 913 коснулся взлетно-посадочной полосы в аэропорте города Мансанильо. Я посмотрел в темное окно, задавая себе вопрос: не является ли мое решение сделать Мексику своим местом жительства на следующий год импульсивным? Я считал, что это идеальный момент для того, чтобы взять отпуск, стереть из памяти информацию о людях, которая затуманивала мой когда-то ясный разум, начать писать в тишине и покое и заново оценить этот непредсказуемый и таинственный опыт под названием «жизнь».

Моя жена была на шестом месяце беременности, но я рассудил, что, если будут какие-то проблемы, мы всегда сможем добраться самолетом до Гвадалахары менее чем за полчаса. И кто знает, может быть, оборудование медицинских учреждений в Мансанильо не так уж и плохо, как я думал, судя по рассказам людей. Предварительный план состоял в том, чтобы вернуться в Соединенные Штаты, когда моя жена будет на восьмом месяце, родить ребенка и затем вернуться в Мансанильо, где и провести остаток года.

Кроме того, единственный раз в моей жизни выбор времени был идеальным. Нужная ситуация сложилась в нужное время. Приблизительно восемью годами ранее один мой приятель построил на вершине горы чуть выше отеля «Лас Адас», где снимали фильм «10», виллу площадью 25 тысяч квадратных футов, но дела не давали ему проводить там много времени в последние годы.

Всякий домовладелец в Мексике знает, что долгое отсутствие сулит проблемы. Так что это была поистине взаимовыгодная ситуация: мы заключили сделку, по которой моя жена и я согласились жить на вилле приблизительно год и присматривать за всем, попытаться вселить корпоративный дух в персонал виллы и взять под контроль местную администрацию. Это казалось нам довольно простой задачей. (Если вы когда-нибудь жили в Мексике, то последняя фраза, несомненно, заставила вас улыбнуться и покачать головой.)

Жить в Мексике означает решать сотни проблем. Это окончательный тест на изобретательность. В первую неделю нашего пребывания на вилле мы испытали «мелкие неудобства»: сначала вода из всех кранов шла темно-коричневого цвета; потом ее два дня не было вообще, это означало, что ни в одном из туалетов нельзя было смыть за собой. Мы обнаружили на кухне огромных крыс, а также вполне ожидаемых тараканов, ящериц и разнообразных жуков. Несколько дней не работала система кондиционирования, отчего в комнатах с бетонными стенами создавалось ощущение, будто находишься в герметически замурованных могилах. Телефоны отключались два или три раза. Конечно, все это покажется вам мелочью, если вы никогда не жили в Мексике и не пытались вызвать мастера, чтобы отремонтировать что-то из оборудования.

Наша вилла находилась в заливе Мансанильо, приблизительно в пятнадцати милях от одноименного города. На самом деле ближе к нам была расположена парочка небольших индейских поселков – Сантьяго и Салауа, чем Мансанильо. На второй день своего пребывания на вилле мы поняли, что психологически готовы отправиться в Сантьяго и купить продуктов. Если бы кто-то заранее сказал нам, что «Камачос» – самый худший продовольственный магазин в Мексике, это все равно было бы потрясением. Но нас уверили, что «Камачос» – самый лучший магазин в округе. Когда я вошел в этот магазин и бросил вокруг себя один взгляд, немедленно начал искать в памяти подходящую шутку. Бесполезно! На меня нашло затмение.

С самым худшим ассортиментом самый захудалый продовольственный магазин в любом гетто в Соединенных Штатах показался бы магазином для гурманов в Сантьяго. И при этом в «Камачос» люди улыбались. Я решил, что чего-то не понимаю, и тоже стал улыбаться. Там и тогда я понял, что впереди еще год и у меня есть выбор: я мог жаловаться и страдать, как обычный американец, или адаптироваться к местному образу жизни.

Вскоре я даже начал с нетерпением ожидать поездку в «Камачос» (это случалось пару раз в неделю), чтобы сделать там покупки и обменяться «испано-глийскими» шуточками с господином Камачо и его служащими. Какое было событие, когда приходил еженедельный номер газеты «США сегодня»или холодильник магазина оказывался полностью забитым новой партией пепси! Все дело в том, как мысленно рассматривать эту ситуацию.

После пары недель упорного труда с целью адаптации к радикально новому образу жизни моя жена и я приспособились к расслабленному течению бытия – ничего подобного я еще никогда не испытывал. Мы гуляли по пляжу, много читали, ездили на субботний рынок под открытым небом в Сантьяго, привели в порядок виллу и даже отважились съездить в город Мансанильо за покупками. Это было восхитительно, несмотря на наши параноидные опасения, что ядовитые скорпионы прячутся под постельным покрывалом, с нетерпением ожидая появления наших ног.

Однако новый образ жизни также требовал жертв от моей жены. Во-первых, вилла была такой большой и в ней имелось столько лестниц, что прожить в ней обычный день было равносильно тяжелому труду. Также улицы и дороги в сельскохозяйственной части Мексики были построены без учета того, что по ним будут ездить беременные женщины. Горная дорога до нашей виллы состояла главным образом из неровных камней, и большую часть пути длиной в несколько миль вверх и вниз по горе приходилось проезжать со скоростью не более десяти миль в час. И даже при таком темпе у вас было ощущение, словно вы сидите верхом на необъезженной лошади и еле движетесь. Улицы Сантьяго представляли собой смесь больших камней и грязи и были даже еще более ухабистыми, чем наша горная дорога.

Стояла середина апреля. Ребенок наш должен был родиться не раньше начала июля, но я решил, что на всякий случай будет неплохо посмотреть, как оборудованы медицинские учреждения, которые есть в окрестностях, на тот маловероятный случай, если в них возникнет острая необходимость. Мы расспросили нескольких людей, как американцев, так и местных, о родовспомогательных учреждениях и медицинском обслуживании в этой местности, и все единодушно сошлись на том, что «в Мансанильо никто не рожает». Там просто не было медицинских учреждений в том виде, в каком мы их знаем в Соединенных Штатах. В случае крайней необходимости последней надеждой, как нам сказали, был Морской госпиталь в маленьком городке Лас-Брисас, расположенном приблизительно в десяти милях.

В следующее воскресенье мы предприняли поездку, чтобы лично увидеть оборудование Морского госпиталя. И опять культурный шок. Нам не нужно было входить внутрь. Один взгляд на внешний вид – и стало понятно, что никто с какой-либо серьезной медицинской проблемой не выйдет оттуда живым. Мои первые слова были: «Ну, с непредвиденными случаями в Мансанильо все ясно. Младенцев здесь никто не рожает и живет, чтобы рассказывать об этом. По крайней мере, мы можем полностью исключить этот вариант как альтернативу, будь то экстренный или не экстренный случай». Мы смеялись и шутили об этом, когда уезжали оттуда, удивляясь, как люди во всем мире выживают в таких импровизированных больницах. Жуть! Быть американцем – значит иметь самую защищенную, безопасную жизнь на планете.

Лежа в ту ночь в постели, глядя в потолок, я мыслями возвращался к тому, что мы видели на военно-морской базе. «Что, если… нет, немыслимо!» Я даже не разрешал себе рассматривать такую возможность. Я просто не мог позволить этому случиться, невзирая ни на что. Я решил, что нам лучше запланировать поездку в США в конце мая, просто на всякий случай. А потом, когда все с ребенком будет в порядке, мы сможем возвратиться в Мансанильо на третьей неделе июля.

Я почувствовал облегчение, приняв такое решение, хотя моя жена продолжала настаивать на том, что на самом деле нет необходимости уезжать в

Штаты так рано. К сожалению, ее состояние не позволяло доверять ее протестам, потому что постепенно она стала испытывать все больший дискомфорт. Каждая поездка вверх и вниз по ухабистой горной дороге, казалось, искушала судьбу, пока я в конце концов не стал совершать большинство поездок в город один, чтобы избавить ее от этих тягот. Это создало некоторую проблему, потому что жена бегло говорила по-испански, тогда как я по-испански не говорил вообще. Попробуйте оказаться в такой ситуации в Мексике, если хотите узнать, что такое опасное положение.

К концу первой недели мая состояние моей жены стало ухудшаться все возрастающими темпами, и я стал всерьез подумывать об экстренной ситуации. Я решил, что нам лучше на следующей неделе улететь в Гвадалахару, чтобы там ее обследовали на хорошей медицинской аппаратуре, и тогда определиться, возвращаться ли в Мансанильо, оставаться в Гвадалахаре до рождения ребенка или попытаться добраться до Соединенных Штатов. К сожалению, компания «Аэромексико» только-только обанкротилась, в результате чего остались только два рейса в неделю авиакомпании «Мексиканские авиалинии» в Гвадалахару – наша единственная возможность путешествия по воздуху.

Хуже того, нам сообщили, что по международному закону женщине не разрешается летать на самолете, если она более чем на седьмом месяце беременности. В довершение всего все места на рейсы в Гвадалахару были полностью забронированы на ближайшие недели. Ситуация становилась совсем не смешной. Мое беспокойство усилилось, когда я попытался оценить наши варианты разумно.

Я рассмотрел возможность взять напрокат микроавтобус и обнаружил, что поездка будет длиться шесть часов при условии, что по дороге не возникнет никаких проблем (в Мексике это всегда плохое допущение), и она будет очень неудобной на многих отрезках пути. «Сможет ли она доехать?» – спрашивал я себя. У меня не было выбора; я должен был попытаться. Мысленный образ так называемого госпиталя в Лас-Брисас подгонял меня, заставляя делать выбор из имевшихся у нас не самых радужных вариантов.

Я заказал микроавтобус на субботу 13 мая и стал паковать предметы первой необходимости. Между тем я взял на себя ответственность удостовериться, что персонал будет присматривать за виллой, зарплату ему выдадут и все хозяйство не разойдется по швам, как только мы уедем. Я приехал в Мексику, чтобы расслабиться и писать, но обстоятельства менялись быстро. Но что я мог узнать от садовников и домработниц, которые не говорили по-английски? Хуже того, кондиционеры совершенно перестали работать, и их нужно было основательно ремонтировать или, возможно, заменять. В добавление ко всему периодически отключалась подача воды, а машина была на грани поломки.

Моя жена так измучилась к среде, что в четверг мы решили отправиться на прием к врачу в Мансанильо, чтобы просто удостовериться, что не стоит вопрос о жизни или смерти, если отправимся в микроавтобусе в Гвадалахару в субботу. Через нашего друга капитана Эухенио Гутигреса мы договорились о приеме у доктора Абрахана, который осмотрел мою жену в четверг утром. Доктор Абрахан сказал нам, что моя жена точно не выносит ребенка полный срок, но, вероятно, не родит еще в течение месяца. Он также диагностировал у нее большую, мучительно болезненную грыжу в верхней левой части живота. Тем не менее он высказал мнение, что нам следует ехать в Гвадалахару на микроавтобусе, если моей жене не станет хуже к субботе.

Однако в тот же вечер все изменилось в худшую сторону, гораздо худшую. Ночью моя жена стала корчиться от боли и кричать. И это притом, что она никогда не жаловалась и у нее был очень высокий болевой порог. По мере того как жене становилось все хуже, стала прорисовываться реальность. Это был не кошмар, не кино, не то, о чем я читал в газете. Это происходило с нами. Тот самый экстренный случай, который видится в кошмарах каждому цивилизованному человеку, был здесь и сейчас. Гвадалахара уже не была для нас альтернативой. Единственный вопрос состоял в том, что произойдет прямо здесь, в Мансанильо!

Я позвонил Гансу Ротлисбергеру, нашему лучшему другу в Мексике, который работал директором по связям с общественностью в гостинице «Лас Адас», расположенной по соседству. Последние пару недель он внимательно следил за развитием нашей ситуации и был в курсе, что дела идут не очень хорошо. Услышав крики моей жены на заднем плане, он немедленно запустил в действие мексиканскую цепную реакцию, позвонив нашему общему другу Энди Шрайеру, который в свою очередь позвонил капитану Гутигресу, а тот – в Красный Крест и доктору Абрахану.

Через тридцать минут приехала машина Красного Креста, медики вынесли мою жену на видавших виды носилках и поместили их в старенькую машину скорой помощи. И мы начали спуск с горы по ухабистой каменистой дороге, которая была нам так хорошо знакома. Я сидел рядом со своей женой в машине скорой помощи и крепко держал ее за руку. Ганс ехал следом в своей машине, пока мы со скоростью две мили в час спускались по долгой горной дороге, а моя жена стонала от боли.

Пока старая машина скорой помощи немилосердно подпрыгивала на ухабах, врач Красного Креста сказал моей жене, что нужно осмотреть ее по дороге в больницу. Я внимательно наблюдал за его лицом, когда он проводил осмотр, и сразу же увидел: что-то не так. Он заговорил с моей женой по-испански, и она передала мне его слова: «Ваш ребенок родится сегодня ночью».

«Невозможно, – подумал я. – Этого не может быть. Не здесь… Не в Мансанильо. Не на два месяца раньше… Не в Морском госпитале». Всего лишь несколько недель назад мы смеялись над тем, что не можем рассматривать Морской госпиталь как реальную альтернативу. Теперь же я просто хотел пробудиться от этого кошмара. Я хотел прикрепить к себе и своей жене волшебные крылья и перенестись в Гвадалахару, где мы будем защищены от неизвестности. Как-то, каким-нибудь образом я просто не мог позволить этому случиться. Но реальность была такова, что это происходило. Одна из неизбежностей жизни обрушилась на нас. Мы ехали в Морской госпиталь, где скоро будет решаться судьба моей жены и еще не рожденного ребенка.

Когда машина скорой помощи закончила свой путь по ухабам с горы и выехала на старое шоссе в направлении Лас-Брисас, все, что я мог увидеть через грязное лобовое стекло, – это калейдоскоп из темноты, потрепанных машин, людей, время от времени перебегавших дорогу, и дыма, который шел от костров, зажженных днем на полях, и стелился над шоссе. Сирена на машине скорой помощи гудела у меня в ушах, когда я пытался представить себе события, которые ждали нас впереди.

Когда мы наконец прибыли в Морской госпиталь, персонал немедленно подготовил мою жену к родам и укатил ее в родильное отделение. Мне велели оставаться за стеной высотой три фута, расположенной в дюжине шагов от этого помещения. В душном влажном воздухе я несколько часов мерил шагами пол, мучаясь от каждого стона и крика своей жены. Всю ночь мой разум бешено работал, пытаясь спрогнозировать все возможные сценарии. Продолжая шагать, как автомат, я рефлекторно прихлопывал москитов и наблюдал, как передо мной разбегаются тараканы.

Я думал, что никто не знает о родах так мало, как я. Я задавал себе вопрос: каковы шансы на то, что родившийся на два месяца раньше ребенок выживет при самых благоприятных обстоятельствах? Я понятия об этом не имел. И еще более важно: каковы шансы преждевременно рожденного ребенка при самых худших обстоятельствах? Страшные мысли безостановочно бомбардировали мой мозг, и моя голова раскалывалась на куски по мере того, как крики моей жены становились все громче и отчаяннее.

Наконец, около двух часов ночи доктор Абрахан вышел из родильной палаты и подошел ко мне с угрюмым выражением лица. Он сказал что-то по-испански, чего я не понял, а затем сделал мне знак позвать Ганса, который спал в своей машине снаружи. Побежав к машине, я подумал про себя: «Ребенок мертв. Ребенок умер». Я мог только надеяться, что с женой все в порядке. Когда я разбудил Ганса, мы вместе поспешили назад, и доктор Абрахан стал что-то ему объяснять. Прошло около минуты, прежде чем Ганс обернулся ко мне и объяснил мрачным и сочувствующим тоном, что они несколько раз пытались достать ребенка, но каждый раз затухало его сердцебиение. Очевидно, пуповина обмоталась вокруг его ножек. Была только одна надежда – кесарево сечение.

Мое лицо исказила гримаса, и я крепко прикусил губу. С нами происходил кошмар, и не было сказочных крыльев, чтобы улететь в Гвадалахару, как в кино. Настал решающий момент; на нас надвигалась катастрофа. Откладывать было нельзя. Мне дали документ – написанный, разумеется, по-испански – и ручку, чтобы его подписать. Такой ситуации боится каждый человек – вопрос жизни и смерти, над которым он абсолютно не властен. Жара… влажность… москиты… тараканы. умирающий ребенок, который еще не видел белого света. любимая жена, кричащая в нескольких футах от меня. документ на иностранном языке, который нужно подписать. Бывают ситуации в жизни, когда выбирать в конечном счете приходится между ужасным и еще более худшим. В этом случае ужасный выбор был – подписать документ; еще более худший – неминуемая смерть или, возможно, две смерти.

Когда они выкатили мою жену в коридор, чтобы отвезти в операционную, она едва слышно сказала мне: «Я люблю тебя, Роберт». Слезы потекли по моим щекам, когда я ответил хрипло: «Я тоже люблю тебя, Эстер». Я смотрел, как они катили ее по коридору, думая про себя, что могу больше не увидеть живым самого доброго, нежного, любящего, сострадательного человека, которого я когда-либо знал. Судьба самого важного человека в моей жизни была теперь полностью не в моих руках, а в руках чужих людей в стране третьего мира. «Как я мог позволить, чтобы мы попали в такую историю?» – спросил я себя.

Две медсестры, которые спали на кушетках, вскочили и поспешили в операционную вслед за моей женой, и за ними захлопнулись двери. Ожидание продолжилось. У меня было почти два часа, чтобы в уме проиграть три возможных сценария – и все они были ужасающими: моя жена может остаться в живых, а ребенок умрет; моя жена может умереть, а ребенок выжить; и моя жена, и ребенок могут умереть. Мое эмоциональное состояние было неустойчиво, я все еще цеплялся за надежду, что проснусь и выяснится, что ничего подобного не происходит на самом деле. Я то пытался сообразить, как смогу справиться с третьим и самым худшим сценарием, то разум совершенно покидал меня.

Апокалипсис продолжался: не было в наличии общепринятого обезболивающего, и потребовалось сорок пять минут приставать к анестезиологу, чтобы он вколол моей жене местный анестетик. В какой-то момент она перестала дышать, но они вовремя сумели помочь ей. Лежа на операционном столе с разрезанным животом, она могла своими глазами видеть всю операцию в зеркале, находившемся над ней. Это была напряженная, тяжелая борьба, но врачу в конце концов удалось вытащить из нее ребенка.

Наконец в 4:12 двери операционной распахнулись, и из них стремительно вышел молодой врач в хирургической маске, закрывавшей его лицо, который нес ребенка в изношенной ткани, похожей на полотенце. Он двигался быстро и прошел мимо меня, направляясь к допотопному инкубатору за стеклянной перегородкой. Младенец не кричал, но он дышал – едва-едва. Когда врач попытался положить ребенка в инкубатор, он случайно сбил с него крышку, которая упала прямо на лицо ребенка. И я снова крепко прикусил губу, глядя на разворачивающийся в нескольких футах от меня сценарий.

Не сумев должным образом приладить крышку инкубатора, молодой доктор взял на руки ребенка, понес его по коридору в другую комнату, в которой было еще несколько пустых инкубаторов. Тем временем из операционной вышла медсестра и уверила меня, что с моей женой все в порядке, так что я поспешил за молодым врачом. В палате интенсивной терапии он принимал экстренные меры, пытаясь сохранить ребенку жизнь. Мне пришло в голову, что, если ребенок не выживет, я могу так и не узнать, как он выглядел, так что, когда врач взял ситуацию под контроль, я нерешительно спросил, не могу ли увидеть своего новорожденного сына поближе. Врач с неохотой позволил мне быстро взглянуть на него.

Этот миг навсегда останется в моей памяти. Бедный малыш боролся за каждый глоток воздуха, который он мог сделать, и едва имел силы время от времени издавать почти неслышный крик. Тем не менее с учетом того, что он родился раньше времени, и всей ситуации он был, безусловно, красивым. Доктор Чагойя, который вынес его из операционной, объяснил, что дыхательная система младенца плохо развита и это опасно, особенно в течение первых двадцати четырех часов. Инфекция, пневмония, сердечная недостаточность – все было опасным для него на тот момент. Каким бы несовременным ни было оборудование больницы, медицинский персонал подключил ребенка к аппарату искусственного дыхания: в его трахеи были вставлены трубки, а в левую ручку через капельницу шло внутривенное питание; медики начали методично с ним работать.

После того как Ганс уехал в гостиницу, я продолжал мерить шагами душные тихие коридоры больницы и думал, думал, думал… Я шагал час за часом, прихлопывая москитов, которые безжалостно преследовали меня. Мой разум бесцельно метался, все время возвращаясь к двум словам – перспектива и относительность. В тот момент я думал, насколько мелкими и несущественными кажутся большинство повседневных проблем. Все эти мелкие проявления неуважения, обиды, случаи несправедливости, неудачи, финансовые потери, которые мы переживаем, идя по жизни, кажутся неважными, когда посмотришь на них с точки зрения относительности. При сопоставлении с ситуацией «жизнь или смерть» человека, которого мы горячо любим, какими абсурдными они выглядят!

Каждый раз, когда я проходил мимо палаты интенсивной терапии, доктор Чагойя стоял над моим сыном, наблюдая за каждым его движением, поправляя лабиринт трубочек, торчащих из него, делая ему массаж ручек и ножек, периодически подавая кислород, проверяя биение его сердца и – прежде всего – не отводя от него глаз. Всякий раз, когда доктор Чагойя отрывал взгляд от моего сына и видел меня, он говорил со мной глазами. Это один из самых сострадательных молодых людей, которых я знал, человек действительно неравнодушный.

Приблизительно в восемь часов утра доктора Чагойю сменил другой молодой врач – доктор Гектор Америко Баутиста. Я почувствовал беспокойство, но ненадолго. И опять бесконечное сострадание. Однажды, когда сердечко Эндрю перестало биться, доктор Америко умелыми действиями вновь заставил его работать. Этот удивительный молодой человек стоял рядом с инкубатором моего сына двадцать четыре часа без единого перерыва – поправляя трубочки, делая массаж, и все время наблюдал… наблюдал… наблюдал.

В этой чрезвычайно опасной ситуации было одно, что вселяло надежду: то, чего мексиканские врачи не имели в области оборудования, аппаратуры и технологий, они более чем компенсировали состраданием, уходом и заботой. Невозможно описать, как я обязан этим людям. Я был по-настоящему тронут их профессионализмом и сострадательностью. Многие могут обладать интеллектом, чтобы заниматься медициной, но лишь у небольшого процента людей есть характер заниматься медициной, испытывая сострадание к людям. Нам чрезвычайно посчастливилось, что рядом с нами оказались несколько таких врачей – самых лучших, которых я мог надеяться встретить в своей жизни.

Эти сострадательные, внимательные доктора вместе с несколькими такими же сострадательными, заботливыми медсестрами упорно уводили моих жену и сына от балансирования на грани смерти. То, что началось как суровое, кошмарное испытание, превратилось в не что иное, как чудо. Менее чем через неделю состояние и моей жены, и сына стабилизировалось, и мы получили возможность возвратиться на виллу вместе. В ту роковую ночь неделей раньше мы покинули виллу вдвоем; я запросто мог бы вернуться туда в единственном числе; вместо этого мы вернулись втроем. То, что чуть не положило конец нашим жизням, сделало нас безгранично сильнее и, несомненно, дало мне гораздо более здравый взгляд на будущее в моем собственном небольшом мире.

 

Проблемы относительно чего?

Несчастье, которое пришлось пережить моей семье в Мексике, было самым тяжелым, какое когда-либо случалось со мной в Университете Жизни, и, безусловно, самым важным. По меньшей мере, оно решительно изменило мой взгляд на жизнь. Со времени событий в Мексике многие проблемы, которые я когда-то считал серьезными, приобрели в моих глазах менее важный статус, а зачастую я вообще не считаю их проблемами.

Неспособность видеть повседневные проблемы в относительном свете – широко распространенный человеческий недостаток, который может отличать успех от неудачи. У каждого из нас есть проблемы, но важно развить тип мышления, который помешает вам безмерно раздувать их. Вы обнаружите, что обыденные проблемы вашей жизни не так уж и тяжки, если сможете культивировать у себя привычку видеть перспективу. Под перспективой я понимаю способность видеть вещи в их относительной значимости. Когда возникают проблемы, заведите привычку спрашивать себя: не относительны ли эти проблемы?

Как только мы выходим из возраста безграничных знаний, опыт учит нас, что вчерашние объедки могут быстро стать сегодняшним деликатесом. Сегодня нам не дали повышения по службе, и мы полагаем, что это конец света. Завтра мы теряем работу, и продвижение по службе для нас уже не важно; мы жаждем вернуть себе работу. Потом мы теряем здоровье и внезапно понимаем: как хорошо, что оно у нас было, когда единственной проблемой мы считали отсутствие работы. Поистине все проблемы относительны.

В этом смысле финансовые проблемы находятся в верхней строчке списка у многих людей. Большинству из нас трудно осознать реальность, что независимо от тяжести наших финансовых проблем никто не будет вытаскивать нас наружу, ставить к стенке и казнить. Поймите меня правильно. Я не хочу сказать, что финансовые проблемы не могут быть серьезными. И я, безусловно, знаю, как свидетельствует моя семейная сага в Мексике, что время от времени каждый из нас лицом к лицу сталкивается с опасными проблемами. Я хочу лишь сказать, что, вместо того чтобы преувеличивать повседневные проблемы, человек готов к любым трудностям, если использует относительно небольшое количество действительно серьезных проблем, которые у него есть, чтобы видеть относительную значимость обыденных проблем.

 

Иллюзия катастрофы

 

Как я отметил в предыдущей главе, важно осознать тот факт, что проблемы являются неотъемлемой частью человеческого опыта. Жизнь – это нескончаемый поток трудностей, препятствий, отказов, разочарований и так называемого невезения. Жизнь – это потерянная работа, непредоставленные займы, неудачные продажи, люди, которые нечестно с вами обходятся, и сделки, которые срываются в последнюю минуту. Ничто из перечисленного не смертельно, это просто жизнь.

Совершенно необходимо, чтобы человек понимал эту реальность, если он серьезно относится к тому, чтобы развить у себя привычку видеть вещи в их относительной значимости. Столь же важно понимать истину, содержащуюся в естественном законе равновесия, который мы обсуждали во второй главе. Если вы верите в то, что у каждого негативного момента есть своя положительная компенсация – а она существует, – вы должны поставить себе первоочередную задачу – развить привычку быстро и автоматически извлекать максимальную пользу из каждой негативной ситуации.

На самом деле все четыре реальности, которые я раскрыл в предыдущей главе как основу для развития и поддержания сильного позитивного мышления, в равной степени важны и для поддержания здравого взгляда на вещи в их относительной значимости.

(Чтобы освежить вашу память, еще раз перечислю эти четыре реальности: 1) проблемы – это обычная, неотъемлемая и постоянная часть жизненного опыта; 2) у каждого негативного инцидента есть своя положительная компенсация (естественный закон равновесия); 3) закон больших чисел гарантирует, что если вы будете продолжать попытки чего-либо добиться, то рано или поздно они увенчаются успехом; и 4) благодаря силе разума вы обладаете способностью притягивать к себе предметы, людей и обстоятельства, необходимые для достижения ваших целей.) Помните, понимание этих четырех реальностей дает вам веру, необходимую для поддержания настоящего позитивного мышления, а позитивное мышление – необходимый катализатор развития и использования на практике привычки видеть вещи в их относительной значимости.

 

Большое заблуждение, известное как неудача

Также важно понимать, что положительная компенсация любой негативной ситуации может не только быть едва различимой по характеру (то есть связь с изначальным негативом не всегда бывает очевидной), но и появиться гораздо позже или появляться постепенно, нарастая в течение длительного периода времени.

Иначе говоря, невезение и неудачи часто, если не всегда, не более чем иллюзии, потому что мы не связываем долгосрочный выигрыш с негативным инцидентом. Чтобы продемонстрировать неуловимую, долгосрочную компенсаторную отдачу, которую можно проследить до ситуации, воспринимаемой как несчастье, я вспомнил историю, которую однажды рассказал мне один мой ныне покойный друг. Он сказал, что во время Великой депрессии потерял свой дом, когда не смог делать выплаты по закладной банку. Из-за этого тяжелого опыта он поклялся больше никогда не занимать деньги и вел свой бизнес и личные дела, руководствуясь этой установкой на протяжении оставшихся пятидесяти лет своей жизни.

В конечном счете он скопил 500 миллионов долларов и приписывал большую часть этого успеха своей финансовой живучести в тяжелые времена. Со своими большими резервами наличных денег он имел возможность купить все, начиная от земли и кончая драгоценными металлами, по сниженным ценам, а затем придерживаться их в долгосрочных выплатах. Он платил наличными за все, что покупал, – от машин до домов, от офисного оборудования до целых компаний, – и никогда не был никому должен ни цента. В результате он сумел выдержать многочисленные рецессии совершенно без ущерба для себя.

И наоборот, подумайте о том, как миллионы людей реагируют на лишение права выкупа закладных на свою собственность. Их все время показывают по телевидению. Основные телеканалы любят демонстрировать разгневанных фермеров, которые видят в лишении права выкупа закладных конец света и полны решимости не извлекать максимальную пользу из своей негативной ситуации, а тратить свою энергию на обиду и перекладывание вины за свои проблемы на других людей. И дело тут не в отсутствии у меня сострадания к этим людям; это вопрос отсутствия у них способности видеть вещи в их относительной значимости, что не дает им увидеть решения и/или компенсирующие выгоды своего затруднительного положения. Разница между этими людьми и моим состоятельным другом состоит в том, что он использовал то, чему научился, в катастрофической на первый взгляд ситуации, чтобы заложить основу личного состояния.

Так как мой друг указал мне на неуловимую связь между своим долгосрочным мегауспехом и тяжелым опытом, приобретенным в жизни, я взял себе за правило изучать другие крупные успехи, чтобы попытаться выявить тенденцию. И я ее выявил. Фактически это гораздо больше, чем тенденция. Я убежден, что каждый успешный человек относится к своим проблемам соответствующим образом, видя их относительную значимость, и имеет привычку немедленно искать компенсирующий положительный момент в каждой негативной ситуации. Действительно успешный человек пользуется своей привычкой смотреть на происходящее в его относительной значимости, видя в бедах и возможность чему-то научиться, и замаскированную перспективу.

 

Высокие ставки

Чтобы справиться с ситуациями, в которых многое стоит на кону и высок накал эмоций, опытный участник переговоров, как бывалый карточный игрок, знает, когда нужно от чего-либо отказаться. А чтобы хорошо разбираться в том, когда наступает такой момент, вы должны иметь здравый взгляд на перспективу. Здравый взгляд на вещи в их относительной значимости дает вам возможность интеллектуально и эмоционально понимать, что ни одна сделка не является вопросом жизни и смерти. С таким подходом гораздо легче излагать ультиматумы «или – или».

Другими словами, видя денежные ситуации в должной перспективе, вы способны заранее объективно устанавливать границы, а затем придерживаться их. Ваш взгляд на вещи всегда должен быть таким: самая лучшая сделка в мире происходит каждый день. Если вы не способны развить у себя такое видение перспективы, то вероятный результат может быть следующим: вы будете уступать другой стороне очки или доллары в переговорах по мере повышения их накала. Это подготавливает условия для возникновения атмосферы, в чем-то аналогичной шантажу; то есть подобно ситуации, когда вы переоцениваете то, что принесли на стол переговоров, и чем больше ваш партнер понимает, что вы уступаете, тем больше предполагает, что вы и продолжите уступать. И как только мяч покатится в этом направлении, чрезвычайно трудно замедлить его движение.

Первый шаг к тому, чтобы уменьшить шанс вашего попадания в эту ловушку, – смотреть на деньги в их относительной значимости. Зарабатывать деньги важно, а заключать сделки – необходимый ключ к зарабатыванию денег. Поэтому логически следует, что заключать сделки важно. Тем не менее значимость денег относительна. В той мере, в какой вы видите финансовые ситуации в относительном свете, вы, вероятно, будете добиваться своего. А чем больше вы давите, тем менее вероятно, что окажетесь впереди. Когда вы начинаете чувствовать, что при переговорах вас захлестывают эмоции, возьмите себе за правило отступить и, прежде всего, напомнить себе, что ваша жизнь – буквально – не поставлена на карту в зависимости от исхода переговоров. Во-вторых, возьмите себе за правило не позволять отсутствию видения вещей в их относительной значимости увести вас за рамки благоразумных действий.

 

Как у вас с кровяным давлением?

Когда об этом заходит речь, я полагаю, что одной из основных причин наших затруднений при видении повседневных проблем в относительном свете является слишком серьезное к себе отношение. Существует тонкая грань между пафосом и юмором, и одно из многих преимуществ, которые есть у человека перед другими видами, – обладание способностью отделять себя и от ситуаций, и от своего собственного «я». И один из уникальных способов, с помощью которых он может достичь этого, – юмор. Человек – единственное «животное», которое может посмеяться над собой. Он может предпочесть не видеть каждую проблему, каждое несправедливое действие и каждую негативную ситуацию как событие огромной важности.

Например, все знают, каково это, когда тебя несправедливо обвиняют или порочат репутацию. Иногда этого достаточно, чтобы заставить вас захотеть останавливать людей на улице и вынуждать их слушать вашу горестную историю: «Правосудие должно свершиться любой ценой! Говорю вам, обвинения ложные! Мир несправедлив!» Увы, никому нет до этого дела. Мы настолько вовлечены в свою боль, настолько расстроены причиненной обидой, что не в состоянии выглянуть за рамки своего хрупкого маленького «я» и увидеть кажущиеся несправедливыми ситуации в относительном свете. Тем не менее важно завести себе привычку пробиваться сквозь свой эмоциональный стопор, делать шаг назад и посмотреть на то, что воспринимается как обида, в относительном свете. Но, сделав это, вы удивитесь тому, как это может повлиять на ваши результаты, деловитость, качество жизни, самооценку и долголетие помимо всего прочего.

Среди медиков принято считать, что не стресс убивает людей, а их реакция на него. Человек обладает способностью интеллектуально и эмоционально понимать реальность того, что жизнь несовершенна. В той степени, в какой ему удается принимать эту реальность, определяется, сколь хладнокровная он личность. Знаете ли вы какого-нибудь невозмутимого человека с кровяным давлением 120 на 80? Общение с таким человеком может вывести из себя. Но награда такому человеку может быть огромна, потому что он обладает колоссальным преимуществом перед теми, кто легко возбуждается. Чем больше вы позволяете себе расстроиться, тем больше энергии теряете зря и тем меньше вероятность того, что примете здравое решение, которое ведет к позитивным результатам.

Хуже всего, наверное, то, что человек, который не имеет привычки сохранять самообладание, глядя на вещи в свете их относительной значимости, рискует потерять доверие других. Во-первых, потому, что это ослабляет его позицию; а во-вторых, потому, что он делает явные ошибки в суждениях.

 

И что?

Наверное, самый важный вывод, который можно сделать из этой главы, такой: бесконечные жизненные проблемы и кажущиеся несправедливости не должны мешать человеку достигать свои цели. Ваш успех в большой степени зависит от вашей способности справляться с проблемами – извлекать максимум пользы из негативных ситуаций, а одно из лучших средств достижения этого – научиться видеть вещи в их относительной значимости.

Подумайте над этим серьезно в следующий раз, когда почувствуете себя жертвой какой-нибудь ужасной несправедливости: например, опоздаете на рейс, билет на который забронировали за месяц, и у вас есть подтверждение заказа. Заведите себе привычку постоянно задавать себе жесткий рациональный вопрос: и что?

«Но сегодня вечером нет других рейсов».

«И что?»

«Но мне придется лететь утренним рейсом, и я на час опоздаю на встречу».

«И что?»

«Но это может расстроить сделку».

«И что?»

Приберегите свои тревоги для действительно серьезных ситуаций, вроде той ситуации в Мексике, которую я описал в начале главы. Овладение привычкой видеть вещи в их относительной значимости позволит вам реально оценить свои повседневные проблемы – особенно все эти мелкие несправедливости, которые, на ваш взгляд, совершаются в отношении вас. Если вы будете упорно трудиться над развитием этой привычки, она отплатит вам огромными дивидендами на протяжении всей вашей жизни.

В следующий раз, когда вы обнаружите, что ведете себя так, будто начинается конец света, вспомните, что такое событие произойдет лишь один раз в истории человечества. И у меня есть для вас новость: вас в любом случае не будет поблизости, чтобы запомнить, как это было.

Так что дружите с привычкой видеть перспективу и… смотрите на вещи прооооооще.