Значение: Чары, колдовство

Solanum brownie/Новый Южный Уэльс

Принадлежит к семейству пасленовых, часто ядовит. В фольклоре традиционно ассоциируется со смертью и привидениями. Латинское название происходит от слова solamen, означающего « успокаивать, утешать » , что указывает на наркотические свойства части видов. Служит пищей для личинок некоторых бабочек и мотыльков .

Элис резко села в постели, содрогаясь от рвотных позывов, которые никак не могли перейти в тошноту. Ее кожа покрылась холодным потом. Во сне ее душили веревки из огня. Когда ощущение жара на лице стало ослабевать, она откинулась на мокрую подушку, щурясь в сиянии утреннего солнца. Скомканное письмо Кэнди лежало рядом. Элис взяла его и провела пальцем по завиткам почерка. Пламя из ее сна в этот раз было другим. Оно было голубым – цвета ее имени, волос Кэнди и платья женщины, превратившейся от горя в орхидею.

Она попыталась остановить слезы, но они все равно полились, подавая Гарри сигнал отчетливый, как свист. Он мягко прокрался в комнату, позвякивая ошейником, и ткнулся носом в ее голую коленку. Он был настоящей громадиной, и рядом с ним она почувствовала себя в безопасности.

Элис закрыла глаза и начала надавливать на них пальцами, пока не стало больно. Потом открыла их, и перед ней поплыли черные звездочки. Когда все прошло, она заметила, что кто-то заходил к ней, принес ее одежду и поставил поднос с завтраком на стол. Гарри лизнул ее в лицо. Элис слегка улыбнулась ему и встала.

Через спинку стула были перекинуты чистые шорты и рубашка. Носки и трусы лежали сложенными на столе, а ботинки аккуратно стояли на полу. Еще появились широкополая шляпа и маленький передник, как те, что носили Цветы. На кармане кто-то вышил ее имя лазурными нитками. Элис прикоснулась к выпуклым буквам. Таким она представляла себе цвет платья королевы из любимой истории Кэнди. От мысли о том, что слишком долгое ожидание любви может превратить тебя во что-то, у Элис заболела голова.

Она взяла с подноса дольку персика и запихнула в рот. От сладкого сока свело щеки. После еще одной дольки она вытерла руки о край пижамы и схватила футболку. Это был тот тип хлопчатобумажной ткани, которая производила впечатление, будто ее носили уже тысячу раз. У ее матери тоже были такие вещи. Элис любила надевать их, ложась спать, после того как Агнес носила их уже достаточно долго, чтобы они впитали ее запах.

– Доброе утро.

Джун стояла в дверях. Гарри счастливо засопел. Волосы Элис упали на лицо. Она даже не попыталась откинуть их или убрать за уши. Джун снова сняла простыни с кровати и ушла, не проронив ни слова. Через некоторое время она вернулась, слегка запыхавшись и неся чистый комплект белья. Щеки у Элис горели от стыда. Наклонившись к ней, Гарри слизнул слезы с ее лица. У Джун хрустнуло в коленях, когда она села на корточки перед Элис.

– Так будет не всегда, Элис, – сказала она, – я обещаю. Я знаю, что тебе больно, я знаю, что все здесь новое и пугающее. Но это место будет заботиться о тебе, если ты дашь ему хоть половинку шанса.

Элис подняла лицо и посмотрела на Джун. Впервые ее глаза не казались далекими, как горизонт. Они были прямо здесь, близкие и полностью сосредоточенные на Элис.

– Я знаю, что сейчас все кажется просто ужасным, но станет лучше. Ты здесь в безопасности. Ясно? Больше ничего плохого не случится.

Чем дольше Элис смотрела на Джун, тем сильнее пульс стучал у нее в ушах. Она закрыла руками глаза. Дышать становилось все тяжелее.

– Элис, ты в порядке? – Голос Джун прозвучал так, словно она была далеко-далеко.

Гарри наматывал круги вокруг них, лая.

Элис покачала головой. Воспоминания разваливались внутри нее. До Торнфилда, до больницы, до дыма и пепла. Дальше назад, еще раньше.

В сарае отца.

Вырезанные из дерева фигуры женщины и девочки с цветами.

Губы Джун двигались, но Элис не слышала. Звуки были приглушенными, словно она находилась под водой, тонула и плыла одновременно, глядя на Джун через фильтр моря. Ее лицо расплывалось перед глазами Элис, всего один краткий миг оно было совершенно отчетливым.

Элис наконец узнала ее.

Джун: ее мимика, ее волосы, ее фигура, ее улыбка – Элис видела их раньше.

Она силилась вдохнуть.

Джун была той женщиной, которую отец раз за разом вырезал из дерева в своем сарае.

* * *

Джун сдернула свою широкополую шляпу акубру с крючка, напялила ее на голову и схватила ключи с серванта. Она выскочила наружу, сбежала по ступенькам веранды и быстрым шагом направилась к своему грузовику, щурясь от яркого утреннего света. Распахнув дверь, она вскрикнула от удивления: Гарри уже ждал внутри. Только что он был наверху с Элис, и вот он тут, сидит, обернув ноги хвостом, весь во внимании, и смотрит на нее.

– Ну ты и трюкач, – пробормотала Джун, – тебе всякий раз удается меня удивить.

Она потрепала его большие уши. Уже в грузовике ее прошиб холодный пот при воспоминании о том, какое выражение лица было у Элис, там, наверху, а в глубине глаз – узнавание. Джун пыталась унять дрожь в руках и только с третьего раза сумела вставить ключи в зажигание. Она запустила руку в карман и вынула оттуда свою фляжку, чтобы сделать быстрый глоток.

– Джун, – позвала снаружи Твиг.

Она быстро сунула фляжку обратно в карман. Виски жгло, разливаясь в животе.

Твиг торопливо подошла к грузовику и остановилась в ожидании возле окна Джун. С самого приезда Элис они обменивались лишь короткими фразами. Джун приготовилась к новому витку их затянувшегося спора, который становился одним из тех, которые либо обрывают старую дружбу, либо делают ее еще крепче. За минувшие десятилетия у них не раз случались продолжительные споры, но вот они на новом витке очередной склоки и все еще вместе. Как и подобает семье.

Когда она опустила стекло, Твиг подчеркнуто сделала шаг назад, и Джун мысленно послала себе парочку проклятий за то, что не позаботилась о мятных конфетках.

– Она в порядке, – сказала Твиг через секунду, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. – Она отдыхает в гостиной с Кэнди. – Джун кивнула. – Я звонила в больницу.

– Еще бы ты не звонила, – произнесла Джун с горькой иронией.

Твиг пропустила это мимо ушей.

– Медсестра Брук сказала, что по описанию похоже на паническую атаку. Ей нужны отдых, компания и забота. А еще ей нужен наставник, Джун. – Твиг подошла и положила обе руки на опущенное стекло. – Ей нужно быть с кем-то.

Джун покачала головой.

– Каждому нужно свое место и нужен кто-то. – Голос Твиг был едва слышен за шумом мотора.

Джун хмыкнула; Твиг хорошо рассчитала, повторяя слова, которые Джун сама же произнесла много лет назад, когда Твиг впервые пришла в Торнфилд. Джун завела грузовик. Ею не будут манипулировать.

– Я собираюсь записать ее в школу. Где ей и место, – огрызнулась она.

Твиг отскочила как ужаленная.

Джун уносилась прочь, и по ее коже бегали мурашки, пока слова Твиг оседали. О чем, черт возьми, она думала, беря на себя ответственность за внучку? Кто она, кроме как «следующий ближайший родственник» в графе бланка? Вспышка узнавания в глазах Элис этим утром раз за разом щелкала в ее воображении. И ей не давал покоя все тот же вопрос: как Элис узнала ее лицо?

* * *

Элис лежала на кушетке у окна и прислушивалась к удаляющемуся рокоту мотора грузовика Джун. Она пыталась соединить кусочки информации. В сарае отца стояли статуи Джун. Джун была ее бабушкой, а также матерью ее отца. Почему же Элис никогда прежде не встречалась с ней? Совершенно невозможно, чтобы отец не любил ее: зачем бы тогда он тратил столько времени на то, чтобы вырезать ее статуи? Элис вздохнула, устраиваясь поудобнее на кушетке. Песня сороки струилась через окно. Она закрыла глаза и стала слушать. Тиканье дедушкиных часов. Медленное биение ее сердца. Ее ровное дыхание.

После того как Джун отнесла ее вниз и оставила на попечение Твиг, она выскользнула из дома и не вернулась. Твиг сделала Элис чашку чего-то сладкого, отчего ее тело размякло, как шоколад на солнце. Глаза ее сами собой закрылись, а когда открылись снова, Твиг в комнате уже не было. Напротив нее сидела Крошка Кэнди, ее длинные голубые волосы ниспадали волнами, как волшебные шелковые нити.

– Привет, горошинка. – усмехнулась Кэнди.

Элис пила, глядя на эти волосы, сияющий блеск на губах, облезший лак мятного цвета на ногтях и эмалевые сережки-гвоздики в форме капкейков в ушах.

– Приятно видеть, что на твое лицо вернулись краски, цветочек. – Кэнди взяла руку Элис и легонько ее сжала.

Не зная, как реагировать, Элис просто продолжила смотреть.

– Я пеку печенье, – сообщила Кэнди, – они к утреннему чаю, но мне нужно, чтобы кто-нибудь снял пробу, прежде чем я подам их к столу. Я подумала, может, ты мне поможешь?

Элис закивала с таким энтузиазмом, что Кэнди рассмеялась отрывистым и глубоким смехом, поднимавшимся из живота.

– Вы только посмотрите на это, – Кэнди убрала локон Элис за ухо, – самая прекрасная улыбка, что я видела в Торнфилде.

Никто, кроме мамы, не говорил Элис, что у нее прекрасная улыбка.

В ожидании печенья Элис барабанила пальцами по животу. Солнечный свет падал густыми яркими бликами через сплетение гигантских тропических листьев за окном. Запах табака смешивался с обрывками сахарных ароматов с кухни. Время от времени доносились звуки, свидетельствующие об энергичной деятельности Кэнди.

Наконец из кухни послышались приближающиеся шаги, вместе с которыми в комнату ворвался поток воздуха, пропитанного запахом сиропа. Элис сделала усилие, чтобы сесть.

– Не надо, горошинка. Отдыхай. – Кэнди подвинула к кушетке маленький столик и поставила на него тарелку с печеньем анзак и стакан холодного молока. – Отдыхай и угощайся.

Элис взяла печенье, теплое, только из духовки. Она сжала его уголки большим и указательным пальцами. Твердое. Таким же манером она нажала на серединку. Мягкое. Элис пораженно взглянула на Кэнди.

– О да, именно так. Хрустящие краешки, тягучая середина. Только так их и едят, – решительно кивнула Кэнди.

В этот момент Элис любила ее. Она откусила такой большой кусок, какой только могла.

– У тебя щеки раздулись, как у опоссума, – хмыкнула Кэнди.

Стеклянная дверь распахнулась, и стало слышно, как в коридоре кто-то топает и вытирает ноги о коврик при входе. Через мгновение в гостиную вошла Твиг, ее брови были сурово сдвинуты. Когда она увидела Элис и Кэнди, лицо ее просветлело.

– Ты как раз вовремя, Твигги-Маргаритка. – Кэнди протянула ей тарелку.

Твиг глянула на Элис, вопросительно вскинув бровь. Элис кивнула, застенчиво улыбаясь.

– Кто я такая, чтобы отказываться, если Элис считает, что надо. – Твиг взяла печенье с тарелки, откусила. – Кэнди, ты просто алхимик, – простонала она.

Алхимик. Элис пообещала себе найти потом это слово в словаре.

– Я смотрю, чай с ромашкой и медом сработал. Как себя чувствуешь, Элис, получше? – Твиг тепло улыбнулась Элис. Элис кивнула. – Хорошо. Это очень хорошо.

– Куда делась Джун? – спросила Кэнди и, судя по ее виду, тут же пожалела, что спросила.

– У Джун появились некоторые дела в городе. – Твиг посмотрела на Кэнди со значением и резко поменяла тему: – Все готово к утреннему чаю для Цветов?

Кэнди кивнула:

– Кофейник и чайник вместе с печеньем уже ждут на задней веранде.

– Замечательно, я… – Твиг прервал гудок машины; со стороны подъездной дорожки донесся скрежет шин.

Она вытянула шею, выглядывая в окно.

– Боряна приехала получить оплату. Можно я угощу ее печеньем? – Твиг взяла кончиками пальцев два печенья, а потом схватила третье и зажала его в зубах, улыбаясь.

Она исчезла в коридоре и через мгновение появилась, уже обутая в ботинки.

– Боже, Кэнди, они до неприличия хороши. – Твиг повернулась, чтобы уйти, но потом остановилась. – Почему бы тебе не показать Элис мастерскую, если она в настроении взглянуть? Увидимся позже, дамы.

Твиг помахала и вышла на улицу.

– Боряна тоже Цветок – единственная, кто живет не здесь, – объяснила Кэнди. – Они с сыном живут на другой стороне города. Бори приезжает каждую неделю и наводит в Торнфилде чистоту. Она болгарка и совершенно очаровательная.

Элис задумалась, что такое «болгарка». Сорт цветка, быть может?

– Слушай, давай я сейчас сбегаю за твоими ботинками и шмотками, а потом, когда оденешься, заглянем в мастерскую? – предложила Кэнди. – И я познакомлю тебя с Боряной, если ты «за».

Элис кивнула. С Кэнди она была за что угодно.

Пока Кэнди была наверху, Элис подошла к окну, чтобы посмотреть, как выглядят болгарки. Снаружи, рядом со старой и побитой машиной, Твиг разговаривала с женщиной, у которой были сильные загорелые руки, длинные черные волосы и ярко-красная помада. Они от души смеялись. Но внимание Элис привлекла не женщина, а мальчик, сидевший на переднем сиденье машины.

Элис никогда раньше не видела мальчиков вблизи.

Она могла разглядеть только его профиль, который по большей части был скрыт лохматыми волосами пшеничного цвета. Они спадали ему на лицо, совсем как у нее. Он смотрел вниз, на что-то, что держал в руках. Ей стало интересно, какие у него глаза. Он повернулся и поднял книгу, которую читал, чтобы прислонить ее к окну. Книгу!

Как будто услышав биение ее сердца, мальчик поднял взгляд и посмотрел прямо на нее. Какое-то странное ощущение прошло по всему ее телу. Руки и ноги не слушались, словно она примерзла к месту. Элис неотрывно смотрела в окно, отвечая на его взгляд. Он медленно поднял руку и помахал. Помахал ей! В полной растерянности Элис тоже подняла руку и помахала в ответ.

– Готова?

Элис обернулась. Кэнди сжимала под мышкой ее фермерскую одежду, а в другой руке держала за шнурки ее голубые ботинки. Она покачала головой. Внутри у нее все перевернулось, как будто ее внутренности достали, а потом убрали обратно не в том порядке.

– Что такое? – спросила Кэнди, подходя поближе.

Элис снова повернулась к окну, указывая пальцем на место, где стояла машина, но Боряна уже отъехала и скрылась в облаке пыли вместе с мальчиком.

– О, не волнуйся, горошинка, ты очень скоро снова сможешь с ней встретиться.

Элис прижала ладони к стеклу, глядя, как оседает пыль.

Элис пошла за Кэнди мимо общежития, где обитали Цветы.

Дойдя до мастерской, они остановились у двери, увитой густыми виноградными лозами. Кэнди раздвинула их, достала из кармана ключи и всунула один из них в замочную скважину.

– Готова? – спросила она, лукаво улыбаясь.

Дверь открылась.

Они вместе замерли на пороге. Утреннее солнце припекало со спины, но кондиционер, работавший внутри, обдал Элис нежданным холодом. Она потерла ладошки, вспоминая, как мальчик поднял руку, чтобы помахать.

– Отчего ты так тяжело вздохнула? – Кэнди глянула на Элис, подняв бровь. – Ты в порядке?

Элис так хотелось заговорить, но вместо этого она лишь еще раз вздохнула.

– Слова иногда сильно переоценивают, – сказала Кэнди, взяв Элис за руку. – Тебе так не кажется?

Элис кивнула. Кэнди пожала ей руку, прежде чем отпустить.

– Пойдем, – она придержала дверь, – давай осмотримся.

Они вошли внутрь. Первую половину мастерской занимали скамьи, составленные друг в друга башней ведра, ряд раковин и холодильники, стоящие в одну линию вдоль стены. На полках лежали инструменты, рулоны темной укрывной пленки и разнообразные бутылочки и баллончики со спреями. На крючках на стене висели широкополые шляпы, фартуки и садовые перчатки, внизу стояли рядком резиновые сапоги, словно строй невидимых цветочных солдат, замерших по стойке смирно. Элис повернулась к скамьям. Под каждой из них были дополнительные полочки, заставленные банками и контейнерами. В мастерской стоял запах жирной земли.

– Сюда мы приносим цветы после того, как срезаем их на полях. Мы проверяем каждый цветочек, прежде чем направить его дальше. Они должны быть совершенными. Мы получаем заказы от покупателей отовсюду: наши цветы доставляют на кораблях в близлежащие и отдаленные уголки, в цветочные магазины и супермаркеты, на заправочные станции и рынки. Их носят невесты, и вдовы, и, – голос Кэнди дрогнул, – женщины, только что ставшие матерями. – Она погладила рукой одну из скамеек. – Разве это не волшебство, Элис? Цветы говорят за людей, когда слова оказываются бессильны, – по любому случаю, какой только можно представить.

Элис повторила движение за Кэнди и провела рукой по рабочей поверхности. Кто эти люди, посылающие цветы вместо слов? Как может цветок сказать то же, что слова? Как бы выглядела какая-нибудь из ее книг, содержащая тысячи слов, если перевести ее на язык цветов? Никто никогда не посылал цветов ее матери.

Она села на корточки, чтобы рассмотреть хранившиеся под скамейкой банки с инструментами для резки, мотки лески и маленькие ведерки с маркерами и ручками всевозможных цветов. Сняла колпачок с синего маркера и понюхала его. На тыльной стороне ладони она провела прямую вертикальную линию и другую – с изгибом: «Я». Через мгновение она дописала рядом: «тут». Заслышав приближение Кэнди, Элис стерла слова.

– Пссс, Элис Блю, – голова Кэнди вынырнула из-за скамейки, за которой притаилась Элис, – следуй за мной.

Они проскользнули между скамьями, мимо раковин и холодильников в другую половину мастерской, в которой была обустроена художественная студия. Там стояли столы, накрытые однотонными скатертями, уставленные баночками с краской и кувшинчиками с кистями. В другом углу стояли мольберты, табуретки и коробка, полная тюбиков с краской. На одном из столов лежали рулоны медной фольги, кусочки цветного стекла и баночки с инструментами.

К тому времени, как Элис дошла до закрытого уголка в конце студии, она забыла о мальчике. Она забыла о Джун и статуях отца. Она была целиком поглощена тем, что находилось перед ней.

– Уголок под буквой «Икс», – довольно хихикнула Кэнди.

С закрепленной наверху рамки свисали десятки цветов разной степени высушенности. Вдоль стены, служившей перегородкой, тянулась одна длинная скамья. На ней валялись инструменты, ткани, почерневшие от частого использования, и сухие лепестки цветов, разбросанные, оставленные здесь за ненадобностью, как одежда, сброшенная на берегу. Элис прижала руки к деревянной поверхности, вспоминая, как руки матери плыли по чашечкам цветов в ее саду.

На краю верстака лежал кусок бархата, на котором красовались браслеты, ожерелья, серьги и кольца, в них поблескивали спрессованные цветы в смоле.

– Это рабочее место Джун, – сказала Кэнди, – здесь она творит волшебство из историй, на которых был построен Торнфилд.

Волшебство. Элис стояла перед украшениями, каждый кусочек которых переливался на солнце.

– Все цветы Джун выращивает здесь. – Кэнди взяла в руки браслет, на котором висела подвеска с бледно-персиковым лепестком. – Она прессует их и замыкает внутри прозрачной смолы, а потом запечатывает в серебро.

Кэнди вернула браслет на место. Элис внимательно рассмотрела всю радугу других цветов, спрессованных в подвесках для ожерелий, сережек и колец. Каждый из них был запечатан навеки, каждый застыл в одной точке времени и при этом сохранил краски жизни. Они никогда не станут коричневыми и не рассыплются. Они никогда не пожухнут и не умрут.

Кэнди подошла ближе и остановилась рядом с ней.

– Во времена королевы Виктории люди в Европе изъяснялись при помощи цветов. Это правда. Предки Джун – и твои, Элис, – женщины, жившие давным-давно, привезли с собой язык цветов из-за океана, из Англии, пронесли его через поколения, пока Рут Стоун не доставила его прямо сюда, в Торнфилд. Говорят, что она долгое время не прибегала к нему – до той поры, пока не влюбилась и не начала говорить на языке цветов. Вот только она, в отличие от привезенного ею из Англии наречия, использовала лишь те цветы, которые дарил ей ее любовник. – Кэнди запнулась, ее лицо пылало. – Как бы то ни было, – начала она и снова прервала себя на полуслове.

Рут Стоун. Ее предок. У Элис свело скулы от любопытства. Ей хотелось нанизать кольца на каждый палец, прижать прохладные серебряные подвески к своей теплой коже, надеть браслеты на запястья и поднести серьги к своим непроколотым ушам. Она хотела носить на себе тайный язык цветов, чтоб суметь сказать все, что не мог произнести ее голос.

На другом краю верстака лежала маленькая самодельная книга. Элис осторожно подкралась к ней. Потрепанный корешок много раз чинили, перевязывая его многочисленными алыми ленточками. Надпись на обложке была сделана от руки – золотая каллиграфия с изображением красных цветов, похожих на прядильные колеса. Торнфилд. Язык австралийских полевых цветов.

– Рут Стоун была твоей прапрабабушкой, – сказала Кэнди, – это ее словарь. Годами наследницы Рут выращивали язык, как выращивали цветы. – Она провела рукой по уголкам ветхих страниц. – Он поколениями хранился в семье Джун. Точнее, твоей семье, – поправила она себя.

Элис погладила пальцем обложку. Ей очень хотелось открыть ее, но она не была уверена, что это разрешено. Страницы пожелтели и торчали под неожиданным углом. На полях виднелись обрывки написанных от руки фраз. Элис наклонила голову. Прочесть она смогла лишь несколько целых слов. Темный. Ветви. Помятый. Душистый. Бабочки. Рай. Это была лучшая книга, какую Элис доводилось видеть.

– Элис, – Кэнди наклонилась, чтобы их глаза были на одном уровне, – ты когда-нибудь слышала раньше эту историю? О Рут Стоун? – Элис покачала головой. – Ты многое знаешь о своей семье, горошинка? – спросила Кэнди нежно. Неизъяснимое чувство стыда заставило Элис отвести взгляд. Она снова покачала головой. – О, да ты счастливчик, – грустно улыбнулась Кэнди.

Элис посмотрела на нее с непониманием. Она вытерла нос тыльной стороной ладони.

– Помнишь Элис Блю, женщину, о которой я рассказывала тебе, дочь короля? – Элис кивнула. – Ее мама тоже умерла, когда та была маленькой, как ты. – Кэнди взяла ее за руку. – Ее сердце было разбито, и ее отправили жить к тетушке, во дворец, полный книг. Позже, когда она выросла, Элис Блю рассказала, что тогда ее спасли истории, которые рассказывала тетя, и те, которые она вычитывала в книгах.

Элис представила себе Элис Блю, девушку в платье ее именного цвета, читающую в бледном свете, падающем из окна на страницы книги.

– Ты счастливица, Элис, потому что нашла это место, а вместе с ним и свою историю. Ты счастливчик, потому что можешь узнать и понять, откуда ты и где твое место.

Кэнди отвернулась. Через мгновение она вытерла щеки. В глубине мастерской щелкали и жужжали вентиляторы. Элис разглядывала старую книгу, грезя наяву о женщинах, которые склонялись над ней давным-давно, сжимая, быть может, в кулаке веточку полевых цветов, чтобы добавить новый абзац на их тайном языке.

Через некоторое время Элис заскучала и стала переминаться с ноги на ногу. Кэнди обернулась и задала вопрос, от которого все тело Элис наполнилось страстным нетерпением:

– Хочешь, я покажу тебе, как пройти к реке?