Значение: Злосчастная красота
Daviesia ulicifolia / Все штаты
Колючий куст с обычными для горошка цветами ярко-желтого и красного цвета. Цветет летом. Легко вырастить из семян после скарификации. Семена сохраняют жизнеспособность многие годы. Из-за колючек садоводы его недолюбливают, зато мелким птицам он служит прекрасным убежищем от хищников .
Элис стояла на задней веранде и смотрела, как над цветочными полями темнеет полуденное небо. Она спрятала лицо в складки шарфа. Бури пугали ее в двадцать шесть лет точно так же, как в девять.
Февраль был сумасшедшим месяцем для всех в Торнфилде. Горячие летние ветряные бури приходили с северо-запада и несли с собой разрушение, грозя поднять на воздух поля и разметать парники и огород. Дни, которые приходили после сухой жары и бешеных ветров, были невыносимы: они вытряхивали наружу пыль и пепел давно забытого прошлого, бередили старые раны и тревожили нерассказанные истории, спавшие в забытых уголках, среди мечтаний и незаконченных книг. Душными ночами чаще снились кошмары. К середине февраля это не обошло стороной ни одну женщину в Торнфилде.
Для Элис хуже всего был ветер, который завывал в цветочных полях и звал ее по имени. Изменчивая погода всегда напоминала ей о том роковом дне, когда она вошла в сарай отца.
Она достала свой медальон из-под рабочей рубашки. Через черно-белую зернистость глаза матери глянули на нее. Элис до сих пор помнила, какого они были цвета, как менялись при разном освещении, как вспыхивали, когда она рассказывала свои истории, какими далекими они были, когда она у себя в саду наполняла карманы цветами.
Элис стукнула ботинком о ботинок, глядя, как перекрестные ветра сотрясают цветочные поля. Она сказала себе, что она никогда не смогла бы покинуть Торнфилд, место, где ее мать нашла покой и утешение, где она научилась говорить на языке цветов. Место, где ее родители познакомились и, как хотелось думать Элис, какое-то время любили друг друга так же, как она любила Огги.
Элис выработала у себя привычку не думать об Огги. Она не позволяла себе размышлять о том, «что, если». Что, если бы она пошла за ним, когда он не появился у реки той ночью? Что, если бы она поехала в Долину роз одна? Что, если бы она разыскала его, что, если бы они составили совершенно новые планы? Что, если бы она училась в каком-нибудь университете за океаном, вроде Оксфорда, – где, как она читала, здания выстроены из песчаника медового цвета, – вместо того, чтобы получать знания, разбирая корреспонденцию за кухонным столом Джун? Что, если бы, когда ей исполнилось восемнадцать, она сказала Джун «нет» и не согласилась бы взять на себя управление Торнфилдом? Что, если бы она никогда не заходила в сарай отца? Что, если бы ее мать оставила отца и вырастила Элис в Торнфилде, с Кэнди, и Твиг, и Джун? С младшим братом Элис?
Что, если… что, если… что, если?
Элис взглянула на часы. Днем ранее Джун с еще несколькими Цветами уехала в город на цветочные рынки и должна была вернуться в полдень, но, если Элис прождет их еще некоторое время, чтобы помочь разгрузиться, она пропустит почту. После Рождества бизнес стал набирать темпы, так что скопилась гора корреспонденции, которую нужно было отправить; украшения Джун были популярны как никогда.
Элис прошла через дом и остановилась возле парадной двери, чтобы надеть свою шляпу акубру. На земле, у самых ступеней, закручивались пыльные воронки цвета охры. Она медленно толкнула дверь.
– Песчаный дьявол, – прошептала она.
Некоторое время он, приняв почти отчетливую форму и рост мощного человека, колебался на фоне неба, а потом рассыпался и рассеялся. Элис громко выдохнула, напоминая себе, что сейчас февраль – время, когда вместе со сквозняком врывалось прошлое и повсюду были призраки.
Она забралась в грузовик, испытав облегчение от того, как спокойно было внутри. Посмотрела на пассажирское сиденье: ей хотелось бы, чтобы Гарри составил ей компанию. Элис все еще не могла привыкнуть к тому, какую огромную пустоту создавало его отсутствие. Джун, в свою очередь, после смерти Гарри стала искать утешение на дне бутылки, и теперь она прибегала к этому средству, не ограничивая себя и не таясь.
Это было последним поворотным моментом. С годами Джун сделалась невыносимо беспокойной, любая мелочь могла вывести ее из равновесия, будь то письмо, ветер с запада или цветение акации Бейли. Периодически Элис слышала, как она бормочет себе под нос имя Клема, а украшения она стала делать только из тех цветов, которые рассказывали истории потерь и скорби. Все чаще и чаще взгляд Джун останавливался на чем-то очень далеком, что Элис не могла разглядеть. О чем она вспоминала? Горевала ли она, наконец, по отцу Элис? Каждый раз, как Элис хотела ее спросить о чем-то подобном, она решала, что проще промолчать. Молчание и цветы. Иногда она оставляла их на верстаке Джун. Букет фиолетовой сцеволы: Я чувствую твою доброту. Джун всегда оставляла ответ на подушке Элис. Пучок калектазий синецветковых: Ты всех радуешь.
Элис сидела в грузовике и смотрела на пятнистые эвкалипты, дом, поросшую виноградом мастерскую, траву пшеничного цвета, дикие цветы, выросшие в трещинах камней. Торнфилд стал для нее всей жизнью. Язык цветов стал той речью, на которую она больше всего полагалась.
Она тяжело вздохнула и повернула ключ в зажигании. Небо темнело. Отъезжая, Элис смотрела в зеркало заднего вида, как Торнфилд растворяется вдали.
Раскат грома прокатился по небу, в то время как Элис подъехала к почте и стала разгружать корзину с письмами. Она просунула конверты в почтовый ящик и забрала свою корреспонденцию. Когда она вернулась, свет дня стал пугающего зеленого оттенка. Вспышка молнии заставила Элис вжаться в водительское сиденье. Она завела двигатель и стала рыться в стопке писем, чтобы отвлечься от содроганий в животе. Извещения из банка, счета за телефон, накладные, рекламная вкладка. И конверт, надписанный от руки. Адресованный лично ей. Элис перевернула его. В бланке обратного адреса была вписана Болгария.
Она разорвала конверт. Очень быстро пробежала глазами по черным каракулям, успевая прочесть лишь каждое третье или четвертое слово. Внизу было его имя, написанное его рукой. Огги.
Она начала сначала, заставляя себя читать медленно, впитывать каждое слово.
Zdravey, Элис,Vsichko nai-hubavo, Элис. Всего наилучшего.
я потерял счет попыткам написать тебе это письмо. Мои черновики могли бы, наверное, заполнить целую коробку – письма, полные вещей, о которых я не решаюсь тебе сказать. Но верно говорят: время справляется с болью как никакое другое средство. Теперь, похоже, прошло достаточно лет. Это письмо я собираюсь написать и действительно отправить тебе.Огги
Честно говоря, с той ночи, когда мы должны были встретиться у реки, я постоянно думал о тебе. Я читал в интернете, что ты взяла в свои руки бразды правления Торнфилдом и под твоим руководством бизнес процветает. Я видел, как год за годом в твоем профиле меняется фотография. В твоих глазах я все еще вижу ту девочку, которую я помню.
Но это было давно. Мы теперь другие люди. У нас другие жизни.
Я живу и работаю в Софии, с моей женой Лилией. Пять лет назад у нас родилась дочь. Ее зовут Ива. Она очень похожа на тебя времен нашего детства. Она дикая и любопытная, мечтательная и чувствительная, и она любит книги. Особенно сказки. Ее любимая – известная болгарская сказка о добром наивном волке и подлой хитрой лисице. Мораль в том, что хитрецы всегда будут пользоваться твоей слабостью, если ты им это позволишь. Ива просит меня перечитывать ее снова и снова. И я читаю ее столько раз, сколько выдерживаю; Ива все время плачет из-за волка. Она каждый раз меня спрашивает, как же волк не замечает, какая на самом деле хитрая лиса. Я не знаю, что ей ответить.
После стольких лет я пишу тебе, чтобы рана зажила. Я хочу, чтобы ты была счастлива. После всего случившегося я желаю тебе благополучной жизни.
Береги себя. Присматривай за Торнфилдом.
Элис с силой закусила нижнюю губу. Уронила письмо и склонилась на руль, глядя, как молнии разрывают грозовые облака. Стая розовых какаду прокричала с серебристо-зеленой кроны эвкалипта. Впереди манила дорога, уводящая из города. Как бы ей хотелось узнать, куда этот путь мог ее привести. Что, если бы она прямо сейчас поехала по нему и не останавливалась бы? Ее несбывшиеся мечты повисли тяжелым грузом у нее на ребрах, и его лишь слегка облегчали вздохи. Она представила, что каждая из них была спрессованным цветком, каждая была раздавлена, когда еще была жива, – сувениры на память о том, чего так и не произошло. С силой пнув дверь, она вытерла слезы и пустила грузовик полным ходом. Правда была в том, что винить ей было некого, кроме себя. За то, что не поехала следом за Огги. За то, что не бросила все, пока было можно. Почему она осталась? Такой она сделала свою жизнь, отдав себя возделыванию земли, в которой росли секреты и цветы. Однажды она достанется ей, но Элис не нужно было ни квадратного сантиметра этой земли.
Она опять схватила его письмо с горестным стоном, снова и снова пробегая глазами по строкам.
В твоих глазах я все еще вижу ту девочку, которую я помню. Но это было давно. Мы теперь другие люди. У нас другие жизни.
Не вполне понимая, что она делает, Элис вдавила в пол педаль газа, шины разбрасывали в стороны камни. Повинуясь прихоти, она, вместо того чтобы повернуть домой, поехала в противоположном направлении по Главной улице. Резко свернула влево на темную дорожку, скрытую за кустами. Прорвалась через густые заросли, а потом ехала по аллее эвкалиптов, пока не достигла дома Огги. Она не возвращалась сюда восемь лет.
Когда Элис въехала на площадку перед домом, она ахнула и выскочила из грузовика в крепнущую бурю. Огненные розы поглотили дом. Они заползли со всех сторон, покрыли стены и крышу. Везде, куда бы ни посмотрела Элис, одичавшие кусты буйно цвели, пламя роз душило дом. Аромат был ошеломляющим.
Элис выкрикнула его имя в никуда. Ветер ужалил ее лицо. Она стала шагать туда-сюда. Восемь лет он знал, где она была и что делала со своей жизнью. Ему понадобилось восемь лет, чтобы написать ей. Почему той ночью он не пришел к реке на встречу с ней? Что случилось с ним? Почему он так долго ждал, прежде чем выйти на связь? Для какого признания ему не хватало смелости? Как мог он прожить с другой женщиной ту жизнь, которую они планировали вместе? Почему в своем письме он отвел столько места для рассказа о любимой сказке своей дочери? Все эти годы он знал, где она была, в то время как она ничего о нем не знала, даже не имела понятия, все ли с ним в порядке; она годами прочесывала интернет в поисках его имени, но ничего не находила. Для Элис это было так, как будто Огги всего лишь приснился ей.
Ветер отрывал розовые бутоны от стеблей, бросая их к ногам Элис. Она загребла пригоршню лепестков и порвала их на кусочки. Она набросилась на увитый розами дом, стала отдирать лозы, резавшие ей руки своими шипами. Она рвала, и хватала, и плакала, отдаваясь приступу ярости, и горя, и унижения.
Неожиданный поток дождя разрушил ее транс. Элис пораженно остановилась, как будто вдруг пришла в чувство. Дождь разбивался в брызги о ветровое стекло. Она села, переводя дыхание. Посмотрела на дом из-за дворников.
Стрела молнии поразила куст рядом. За этим последовал оглушительный треск, когда ветвь эвкалипта упала на землю. Элис вскрикнула и развернула свой грузовик. Она поехала прочь, с лепестками роз, прилипшими к коже.
* * *
Когда Элис вернулась в Торнфилд, все были в тревоге и суетились, стараясь защитить дом, общежитие и мастерскую, привязывая разные предметы и перетаскивая в дом все, что привязать было нельзя.
– Что происходит? – спросила Элис у Джун, прикрывая свои припухшие глаза.
– Буря! – крикнула Джун. – Мы бежали от нее всю дорогу из города. В прогнозе погоды сказали, что ожидаются циклонные наводнения.
– Наводнения? – Элис в ужасе посмотрела на цветочные поля.
– Так сказали. Надо двигаться поживее, Элис. Давай же.
* * *
Дождь не прекращался. Они трудились изо всех сил, чтобы защитить ферму, но они не так уж много могли сделать, чтобы оградить грядки от прихоти ветра и всхлипывающего дождя. Электричество отключилось вскоре после заката. Окна общежития были наполнены светом фонарей и свечей, то же было в столовой дома. Кэнди, Твиг, Джун и Элис доедали то, что осталось от карри с кассава, которое Кэнди подогрела на походной газовой плите.
– У тебя все нормально, горошинка? – спросила Кэнди, предлагая Элис миску с порезанным кориандром. – Ты такая тихая.
Элис отказалась, отмахнувшись вилкой.
– Это просто из-за бури.
Слова Огги не выходили у нее из головы. Что-то в любимой сказке его дочери не давало ей покоя. В растерянности она бросила свой столовый прибор на стол, он звякнул громче, чем она предполагала.
– Извините, – сказала она, прижимая пальцы к вискам.
Ветер завывал под дверью и дребезжал стеклами в окнах. Буря становилась сильнее. Грозила ли Торнфилду опасность?
– Боже, мне кажется, что я не могу дышать. – Элис отодвинула стул назад.
Она поднялась с места и стала мерить шагами пол.
– Элис? – В лице Джун читалась тревога. – В чем дело?
– Ни в чем, – ответила Элис резко, отмахиваясь от заботливого тона Джун.
Она зажмурилась, прежде чем слезы потекли из глаз. Она старалась отогнать образ дома Огги, который душили огненные розы.
– Дело не только в шторме, и что-то явно неладно, Элис. В чем дело? – спросила Твиг.
Элис вспомнила, как возле дома Огги с дерева рухнул сук.
– О чем ты не хочешь мне рассказывать? – проговорила она. – Чего я не знаю?
– Что? – Джун побледнела.
– Я не знаю. Я просто, я не… – Элис мотнула головой. – Прости. – Она выдохнула и на миг снова зажмурилась. – Я получила письмо от Огги сегодня, это было как гром среди ясного неба, и я расстроена. – Она подняла взгляд.
Кэнди растерянно переводила взгляд с Твиг на Джун. Твиг спокойно посмотрела на Элис. По лицу Джун ничего нельзя было прочесть.
– Что было в письме? – Твиг опустила вилку.
– Немногое. – Элис покачала головой. – Только то, что он хотел, чтобы старые раны зажили. Он женат, и он стал отцом. Он хочет, чтобы у меня «была благополучная жизнь», – голос Элис дрогнул, – но он не сказал, почему бросил меня или что заставило его уехать. И я просто не понимаю… Я не знаю, почему я здесь, как моя жизнь превратилась в это.
Она сделала глубокий прерывистый вдох.
– Я не знаю, кем мне суждено быть и где я должна быть, – продолжила она. – А теперь еще и надвигается гребаное наводнение с циклоном, и мне страшно. Я не знаю, кто я без этого места. Что будет, если мы лишимся цветов? Почему бы нам не начать разговаривать больше? О чем угодно? Я так устала от всего, чего мы не говорим друг другу. Я хочу знать больше. Я хочу по-настоящему поговорить, а не получать букет цветов каждый раз, когда я слишком близко подбираюсь к больному вопросу. Я хочу знать, Джун. – Она умоляюще посмотрела на бабушку. – Я хочу услышать это от тебя. Все. О моих родителях. О том, откуда я родом. У меня просто это огромное чувство, ощущение… – Она запнулась, подыскивая слова и рисуя руками в воздухе пустые круги. – Чувство ожидания чего-то, что никогда не случится. Ты говорила, Джун, что, если я найду свой голос, ты найдешь ответы…
Ее плечи безнадежно поникли.
В скулах Джун залегли тени.
– Элис, – начала она, вставая и делая несколько шагов к ней.
Элис с надеждой всматривалась в ее лицо. Снаружи завывал дождь.
– Я не ухожу никуда. Ты поймала меня, – тихо сказала Джун.
Элис почувствовала укол разочарования.
– Это и есть твой ответ на все, не так ли? – горько проговорила она. – Отмести это все прочь, потому что я поймала тебя.
Видя, как ее колкие слова врезаются в бабушку, Элис содрогнулась.
– Прости, – сказала она, беря себя в руки. – Мне жаль, Джун.
– Нет, – пробормотала Джун. – Ты имеешь полное право злиться.
Она сложила свою салфетку и вышла из комнаты. Через мгновение Твиг отодвинула стул и вышла следом.
Элис положила голову на руки. Джун лишь пыталась заботиться о ней. Почему бы просто не перестать к ней цепляться и не оставить все, как есть? Но тут же возникал другой вопрос. Почему бы Джун просто не рассказать все, что Элис хотела знать? И почему этого не мог сделать Огги? Если уж после восьми лет тщетных попыток он наконец написал ей письмо, уже живя своей сложившейся жизнью и имея собственную семью, почему ему понадобилось что-то от нее скрывать?
Кэнди начала убирать со стола.
– Мне жаль, – снова сказала Элис.
Кэнди кивнула.
– Тут никто не виноват, горошинка. У всех есть свои грустные истории. Для этого места это обычное дело, и так было всегда. Из этих историй и растут наши цветы. – Она неловко звякнула вилками. – Внутри у Джун перепуталось так много этих историй, что она, думаю, даже не представляет, с чего начать.
– Ну так, может, с самых простых вещей? – простонала Элис. – Например, «Элис, вот так твои родители познакомились», или «Элис, вот почему твой папа уехал», или «Элис, вот кем был твой дедушка».
– Я понимаю тебя. Но она, вероятно, считает, что если она расскажет одну историю, то ей придется рассказать еще десять, связанных с этой. Вытащи один корень, и все растение окажется в опасности. Эта мысль, должно быть, ужасает ее. Можешь себе представить, каково это – иметь дело со всеми этими корнями и отростками, если ты кто-то, кто так любит контроль, как Джун?
Кэнди помедлила в дверном проеме с букетом вилок в одной руке и керосиновой лампой в другой.
– Ужасно, наверное, постоянно таскать на себе бремя желания рассказать кому-то что-то – что-то, что ему нужно узнать, но что пугает тебя до одури, потому что тебе нужно спуститься в такие глубины себя, в которые тебе спускаться совсем не хочется, найти там историю, которую ты уже никак, черт возьми, переписать не можешь.
– Но в какое положение это ставит меня? Единственный член семьи, который у меня остался, не желает рассказывать о нашей семье. У меня есть только истории из вторых рук, и, как бы я ни ценила все, что об этом месте и о моей семье рассказываешь мне ты, или Твиг, или даже Огги, это не то же самое, как если бы мне это рассказывала Джун. Ваши истории не то же самое, что ее.
– Да, не то же, – кивнула Кэнди. – Но как я всегда говорила тебе, горошинка, у тебя, по крайней мере, история есть. Ты хотя бы знаешь свое происхождение. Не надо недооценивать то, какой дар…
– Я так и не делаю, – прервала ее Элис, стараясь говорить ровным голосом. – Я знаю, что ты желаешь мне добра, Кэнди, но мне начинает надоедать, что меня все время затыкают советом быть благодарной за ту историю, что у меня есть, вместо того, чтобы дать мне те истории, которых у меня нет. Истории, которые Джун обещала мне, когда я еще была ребенком. И так и не дала.
Комната наполнилась шумом ливня. Через некоторое время Кэнди откашлялась.
– Мне правда жаль, что так вышло с Огги.
Элис не ответила.
Кэнди вышла из комнаты и забрала большую часть света с собой.
* * *
В ту ночь Элис билась и металась в огненном море снов. Снова и снова она пыталась докричаться до матери, которая оставила одежду на берегу. Снова и снова море огня не пропускало ее. На выжженном пляже волк и лиса бегали друг за другом по дюнам, их хвосты горели. На отмели мальчик играл с бумажной лодкой, ее края обугливались и подергивались пламенем. Проснувшись в холодном поту, Элис поднялась с постели. От нервного истощения виски вибрировали. Она включила лампу и пошла вниз сделать себе чашку чая.
Она замерла посреди коридора. Из кухни доносились голоса, а воздух отяжелел от запаха виски. Элис подкралась поближе.
– Ты вот на столечко от того, чтобы потерять ее, Джун, – шипела Твиг, – ты этого хочешь? Ты должна рассказать ей правду. Ты должна.
– Замолси, Тфиг, – отмахнулась Джун.
Элис подошла ближе, прижимаясь к стене.
– Тебе казесся, что ты фсе знаешь, но ты ни черта не знаешь. Ты просто ещщщ одна, кому известны все истории, и тебе казесся, что ты знаешь фсе.
– Я не могу так с тобой разговаривать. Тебе надо лечь спать.
– Я знаю, как сильно ты ее любишь, думаешь, я не снаю? Думаешь, я не понимаю, что она одна из детей, которых тебе не дано было вырастить?
– Осторожно, Джун.
– Оооо, «осторошно, Джун», – передразнила она.
Элис стояла возле дверного проема.
– Я спасла эту девочку, – прошипела Джун, взяв себя в руки, – я спасла ее. Огги украл бы ее будущее и разбил бы ей сердце. Мы с тобой уже видели такое, Твиг. Не говори, что не видели. Мой звонок в иммиграционную службу в тот день – лучшее, что я сделала для нее.
Шок от предательства Джун прошел по телу Элис, словно это был физический удар. Потом она вспоминала эту ночь так, словно она наблюдала за происходящим из окна, а не участвовала. То, как она ворвалась в кухню, с горящими глазами и трясущимися руками. Ужас и сожаление в глазах Твиг, когда та поняла, что Элис все слышала. Пьяная улыбка Джун, пытавшейся сохранить самообладание. Крики Элис. Попытки Твиг успокоить ее. Слезы Джун. Глубокая скорбь в глазах Твиг, когда она рассказывала Элис правду.
– Их депортировали, – голос Твиг срывался, – его и Боряну отправили обратно в Болгарию.
Кипя от ярости, Элис повернулась к Джун.
– Ты донесла на них? – крикнула она.
Джун приподняла подбородок, ее глаза не могли сфокусироваться.
– Что тут происходит? – спросила Кэнди, влетая в кухню, лицо ее выглядело помятым со сна.
Выброс адреналина заставил Элис действовать. Она выскочила из кухни и метнулась вверх по лестнице в свою комнату. Она схватила свой рюкзак и набила в него все, что ей было дорого, из попавшихся на глаза вещей. Потом сбежала вниз, протолкнулась между женщинами в коридоре и сдернула с крючка ключи и шляпу. Элис распахнула входную дверь, и ее отбросило назад мощным порывом ветра с дождем. Она пошатнулась, силясь удержать равновесие. Твиг и Кэнди умоляли ее не уходить. Последовавшая за тем сцена всегда проигрывалась в ее воображении искаженной и в замедленном темпе: она обернулась, чтобы взглянуть на их лица, полные тревоги. За ними в темноте колебался силуэт Джун.
Элис рассерженно посмотрела на трех женщин. Через мгновение она отвернулась и шагнула в бурю, хлопнув за собой дверью.
* * *
Дворники на лобовом стекле не справлялись с таким мощным ливнем. Элис вцепилась в руль. Грузовик мотало из стороны в сторону на грязной затопленной дороге. Ее руки тряслись от напряжения; ногой она выжимала педаль газа, боясь, что иначе она застрянет или, хуже того, сдастся и повернет назад.
Она собиралась проехать прямо через город. Мимо городских ограничительных знаков и дальше сквозь бушленд на восток. Но всего через пару километров она надавила на тормоз: в свете фар низина, в которую спускалось шоссе, скрылась под прибывающей водой. Река вышла из берегов. Элис уронила голову на грудь. Цветочные поля будут уничтожены; семена начисто вымоет из грядок.
Она стала всматриваться в темноту в зеркале заднего вида. Что, если не ехать на восток, а поехать в глубину материка? Подальше от воды. Она дала по газам. Прошел еще миг. Элис выкрутила руль и понеслась туда, откуда приехала. На повороте к Торнфилду ее нога дрогнула на педали газа. Она вдавила ее в пол, крепче хватаясь за руль, стремительно удаляясь на запад, в темноту.
* * *
Несмотря на слезы и мольбы Твиг и Кэнди, Джун отказывалась вернуться в дом. Она маячила на одном месте, в темноте, пока ее хлестала непогода. Элис вернется. Джун неотрывно смотрела вперед, чтобы не пропустить момент, когда появятся фары грузовика Элис. Элис вернется. И тогда Джун сможет ей все объяснить.
Виски начало выветриваться. Она почувствовала пронизывающий холод. Когда налетел новый порыв ветра, она упала на колени. Входная дверь распахнулась, и выбежала Твиг с пальто в руках.
– Поднимайся, Джун, – она старалась перекричать ветер, – поднимай свою сожалеющую задницу и иди внутрь!
Твиг набросила на нее пальто и помогла ей подняться на ноги.
– Нет. Она вот-вот вернется, и, когда это произойдет, я буду здесь. – Джун дрожала. – Элис вернется домой, и я ей все объясню.
Твиг поглядела на нее. Джун встала крепче, приготовившись получить беспощадный ответ от Твиг.
Они простояли так некоторое время – рядом, но каждая сама по себе, пока Твиг не обняла одной рукой Джун. И когда небо всплакнуло над ними, они вместе повернулись, чтобы встретить надвигающийся ливень.