Значение : Имей мужество, будь смелым

Swainsona Formosa / Внутренние территории Австралии

Малукуру (Пит.) известны своими изысканными кроваво-красными, по форме напоминающими листья цветами, в центре каждого из которых выпуклая черная сердцевина, похожая на глаз кенгуру. В диких условиях поляны пустынного горошка представляют собой ошеломляющее зрелище: горящее море красного. Опыляются птицами, хорошо растут в засушливых зонах, однако очень чувствительны к любым повреждениям корня, из-за чего разводить горошек непросто .

В тусклом свете перед восходом Элис и Пип шли через кусты к задней калитке. Пип виляла хвостом, а нос ее был опущен к земле и ловил запахи. Они поднялись на песчаную дюну, а потом пошли вниз по другой ее стороне по направлению к пожарным грузовикам, как, по словам Эйдана, их называли в Парксвиле. Они как волнорезы, только от огня, – объяснил он, – чтобы помешать огню перекинуться на эту сторону, если начнется лесной пожар. Элис кивнула, стараясь казаться заинтересованной, но внутри у нее все сковало холодом. Она сделала большой глоток пива, чтобы смыть воспоминания о дыме и огне.

Элис разговаривала с Эйданом, пока Лулу готовила, их компания и дом действовали на нее гипнотически: хриплый смех Лулу, шипящие тако, ярко раскрашенные горшки с алоэ вера и зеленым чили, полки с книгами, репродукции автопортретов Фриды Кало в рамах. Элис охватило чувство жажды, но чего именно она жаждала, она не могла понять. Возвращение домой, в ее почти пустое, пахнущее побелкой жилье, подействовало отрезвляюще. Она легла спать, тоскуя по цветным стенам, сияющим горшкам и книгам, которые заполнили бы ее пустые полки.

Элис и Пип пробрались через рощицу пустынных дубов и вышли к серпантину. Они перешли на другую сторону и скользнули в заросли кустарников, а там стали подниматься по тропинке, которая шла по стенке кратера вверх и растворялась в вышине.

– Вперед, Пип.

Небо стало светлеть. Под ее ботинками громко хрустели камешки.

К тому времени, как они достигли смотровой площадки, футболка вокруг шеи Элис потемнела от пота. Пип плюхнулась рядом на бок, тяжело дыша. Черные мухи вились возле лица Элис. Она отмахивалась от них, разглядывая местность вокруг. С обеих сторон от площадки стенки цвета охры расходились в стороны и наверх – круглый всплеск в камне, вызванный ударом огромной силы. В центре кратера идеальным кругом рос дикий сад пустынного горошка в цвету – сердце матери, колышущееся рябью море красного. Удивительно, но дно кратера все было покрыто лимонно-зеленой травой. Кутуту Каана производил куда более сильное впечатление, чем Элис могла представить; он заключал в себе каждую историю об оазисе посреди пустыни, какую Элис когда-либо читала, или слышала, или могла вообразить.

Имей мужество, не сдавайся.

Тоска по матери, по бабушке и по тем женщинам, которых она оставила позади, прорвалась где-то внутри с немилосердной мощью и без предупреждения. Она задохнулась от боли и с силой закусила нижнюю губу, пока не почувствовала вкус крови.

* * *

Позднее дома Элис приняла душ и подготовилась к первому дню на новой работе. Она с большой тщательностью облачилась в зеленую униформу рейнджеров, разглядывая в зеркало круглые нашивки на своей рубашке. Дотронулась кончиком пальца до пустынного горошка, изображенного в центре аборигенного флага. Как это отличалось от ее торнфилдского фартука; она никогда раньше не испытывала гордости от ношения униформы, которую получила бы благодаря своим заслугам.

Она зашнуровала свои жесткие ботинки, подхватила рюкзак и шляпу. «Не играй со змеями, хорошо?» – Элис чмокнула Пип в нос, закрыла ее в решетчатом гараже и залезла в грузовик.

Проезжая через Парксвил, она любовалась занимавшимся днем. Небо было лазурным, утренний свет – лимонным.

Когда Элис припарковала грузовик возле офиса, сердце ее зашлось. Она стала размеренно дышать, надеясь унять сердцебиение.

– Виру мулапа мутука пинта-пинта, – проговорил возле ее окна мягкий голос.

– Прошу прощения? – Элис заслонила рукой глаза от солнца.

Возле грузовика стояла женщина в такой же, как у Элис, рубашке. Ее волосы под широкополой фетровой шляпой-акуброй были завернуты в платок черного, красного и желтого цветов. На шее у нее висели ниточки, унизанные блестящими кроваво-красными семенами. Ее брюки были белые в зеленых, желтых и голубых волнистых попугайчиках в акварельной технике, смотрелось это все вместе так беспорядочно и весело, что Элис не смогла сдержать улыбку.

– Я – Руби, – женщина протянула ей руку.

Элис вылезла из грузовика и обхватила руку Руби обеими руками.

– Я просто говорила, что мне нравится ваш грузовик с бабочками.

– О, – Элис нервно рассмеялась, бросая взгляд на наклейки с бабочками и думая о том, сколько всего за ними скрывается, – спасибо, – сказала она.

– Я – главный рейнджер, и этим утром я буду тебя инструктировать. Сегодня днем ты с другими рейнджерами будешь на дежурстве. – Руби направилась к пикапу с логотипом парка. – Можешь сесть за руль, – она бросила ключи Элис.

– А, ну да. – Элис метнулась, чтобы поймать ключи.

Она села в пикап, дотянулась до пассажирской двери и открыла ее. Руби влезла внутрь:

– Поезжай на горный серпантин.

– Конечно.

Своей манерой поведения Руби сильно напоминала Элис Твиг. Она соображала, что бы ей сказать, но слова сразу высыхали на языке, оставляя только красную пыль.

– Я – главная по вопросам порядка, – начала Руби через некоторое время, – я тренирую новых рейнджеров – таких как ты. Учу вас историям, которые можно рассказывать посетителям. Я также поэт и художник. Я председательствую в Женском совете центральной пустыни и живу между Парксвилем и Дарвином. Моя семья…

– Огромный, наверное, контраст, – перебила Элис, хватаясь за любую возможность поддержать разговор, – когда ездишь между этим поселком и городом. – Она попыталась сделать паузу и перевести дыхание. – Итак, ты поэт? Я люблю книги. Люблю читать. Мне всегда нравилось писать разные истории, но я этого не очень много делала с тех пор, как была еще подростком.

К своему ужасу, Элис поняла, что становилась необычайно болтливой, когда нервничала; она никак не могла заткнуться.

Руби вежливо кивнула, но продолжать не стала. Она отвернулась. Элис закусила нижнюю губу. Она не должна была перебивать. Следовало ли ей извиниться? Или сменить тему разговора? Ждала ли от нее Руби, чтобы она задавала вопросы про Килилпитяра? Что ей следовало бы спросить? Было ли что-то, о чем ей спрашивать не стоило?

Элис постаралась сосредоточиться на том, чтобы не переходить с одной передачи на другую чересчур резко и не ехать слишком быстро. Когда она приблизились к главной автостоянке для посетителей, радио затрещало и ожило.

– Национальный парк девятнадцать, девятнадцать, это семь-семь, прием.

Тембр голоса Дилана прошел вибрацией по ее крови до самых костей. Элис вцепилась в руль. Руби наклонилась вперед и привычным жестом выключила радио.

– Остановись здесь, – Руби указала на автостоянку.

Сомнения закопошились в голове Элис. Неужели она так выдавала себя? Считала ли Руби, что она больше заинтересована в Дилане, чем в том, чтобы хорошо справиться с работой в свой первый день? Не было ли в этом доли правды? Прошу, прекрати, – взмолилась Элис, мысленно обращаясь к самой себе.

Руби открыла дверь и выбралась наружу. Элис последовала ее примеру. В начале дорожки Элис остановилась, чтобы прочитать информацию. Руби подошла к ней.

– Значит, туристы в курсе, что Сад сердца в центре кратера – священное место, и вы просите их не срывать там цветы, чтобы быть уверенными, что сад в безопасности? – спросила Элис.

Руби кивнула:

– Это во всех путеводителях, буклетах и объявлениях для туристов. Мы приглашаем посетителей прийти и узнать историю этого места, но просим не срывать цветы.

Элис вспомнила разговор, услышанный предыдущей ночью.

– Но они все равно это делают?

– Уа, да, делают, – вздохнула Руби, уходя вперед со сложенными за спиной руками.

Они шагали молча. Дорожка из красной земли шла по внешней стороне стенки кратера, мимо полей низкорослого спинифекса, страусиных кустов и буфельской травы, через рощицы высоких деревьев малги и чахлых пустынных дубов. Через некоторое время они пришли к гигантской красной глыбе, которая лежала рядом с проходом в маленькую пещеру, как открытая дверь. Руби обошла ее и вошла внутрь. Элис пошла за ней, еле дыша от жары.

– У тебя есть с собой капи? – Руби, приподняв бровь, взглянула на нее в дымчатом свете. Элис тупо уставилась на нее в ответ, ее глаза не успели привыкнуть к полумраку. – Капи, вода.

У Элис упало сердце, когда она поняла, что оставила рюкзак с водой и шляпой в грузовике возле офиса. Она выругалась на себя шепотом и покачала головой.

– На будущее: обязательно всегда носи ее с собой. – Руби покачала головой и отвернулась, подняв глаза к сводам пещеры.

Элис закатила глаза, поражаясь собственной глупости. Какой идиот отправляется в пустыню без воды?

Вскоре мысли Элис достаточно успокоились, чтобы она поняла, что Руби что-то говорит шепотом. Над головой повсюду вокруг были рисунки: белые, красные и цвета охры. Элис слушала пояснения Руби о том, что значили символы, которые женщины рисовали здесь тысячи лет назад, слушала истории о пустынном горошке, матерях, детях и звездах.

– Сюда женщины из моего рода испокон веков приносили свои истории. Чтобы оставить свидетельства. Чтобы оплакивать. Чтобы отдать дань уважению тому, что они любили. Это место сожалений. Поэтому мы здесь не живем.

Элис подошла ближе к рисункам.

– Путь внутрь Килилпитяра идет по церемониальной тропе вокруг Кутуту Каана, где из сердца звездной матери выросли малукуру, – Руби все еще говорила вполголоса. – Поэтому мы и просим людей не рвать эти цветы. Каждый из них – частица нее.

Никто из них не проронил ни слова. Руби кивнула напоследок, развернулась и ушла. Но Элис медлила, зачарованная наскальными рисунками и переполненная благодарностью судьбе за встречу с Сарой в Агнес-Блаффе.

Догнав Руби, Элис задумалась, каково было Руби постоянно биться, чтобы защитить место и его историю, вокруг которых формировалась культура ее семьи дольше, чем кто-либо знал. Где она черпала силы, чтобы продолжать сражаться? И что это были за люди, которые оставались глухи к историям ее рода и срывали цветы горошка, отрицая, что они были частью сердца звездной матери? Информационные объявления были повсюду. Никто не мог сказать, что просто не знал.

Руби ушла вперед, и Элис поспешила за ней. Из-за сомнений в себе и своей роли здесь Элис оставила при себе все свои вопросы.

* * *

Пешеходная дорожка встречалась с горным серпантином в месте под названием Кутуту Пули, где от скамейки в тени и бака с водой открывался вид на стенку кратера, которая эффектно вырывалась ввысь из земли: каскад красных скал и глыб, покрытых серебристым и мятного цвета мхом. На мгновение Элис завороженно замерла. Но потом вспомнила про бак с водой и кинулась к нему; она пила, пока больше уже не могла сделать ни глотка.

– Это место жажды, – кивнула Руби, – где сердце Нгуниджу вспыхнуло пламенем и горело, пока не упало на землю. Скалы – части ее сердца в огне. Мхи – дым, который все еще поднимается от углей, оставляя следы на стенке кратера.

Элис не решалась поднять глаза, опасаясь, что Руби увидит в них слезы и решит раз и навсегда, что эта девушка безнадежна.

– Ты тоже живешь в Парксвиле? – Элис ухватилась за первое, что пришло ей в голову.

Почему она не попыталась разузнать больше об истории кратера? Ведь именно это она должна была сделать для своей работы. Она опять пробурчала себе под нос проклятия в свой адрес.

– Уа, – Руби кивнула, – но только когда мне нужно проводить инструктаж. Я приезжаю, чтобы рассказать вам о культуре этого места. Как я уже сказала, моя семья не живет здесь. Это место для сожалений, а не для жизни. – Руби отряхнула руки. – Ты готова идти дальше?

– Ага, – откликнулась Элис, горя желанием спросить, почему, если это не было местом для жизни, все они жили здесь.

Остаток пути вокруг кратера они преодолели молча. Большая группа туристов прошла им навстречу, направляясь к главной автостоянке. Элис подозрительно окинула их взглядом: сорвал ли кто-нибудь из них горошек? Ласточки кружили над головой, распевая песни. Солнечный свет падал пятнами через купол эвкалиптовых листьев. Наконец тропа вывернула из тени и стала взбираться вверх по стенке кратера – та же тропа, которую Элис нашла утром во время прогулки с Пип. Она заслонила лицо рукой от слепящего света. Еще не дошло даже до середины утра, а температура на солнце уже была близка к сорока градусам.

На смотровой площадке Руби присела, чтобы перевести дыхание. Элис сделала то же самое, любуясь сердцем из пустынного горошка.

– Кунгка, я собираюсь рассказать тебе всю историю этого места, – начала Руби.

– О да, – встряла Элис, – я читала. В интернете. О сердце матери, которое упало сюда после того, как ее ребенок упал на Землю, – из-за него образовался другой кратер, здесь неподалеку.

В этот раз Руби даже не посмотрела на нее. Она плотно сжала губы, встала и ушла с площадки по дорожке в глубь кратера.

Элис беспомощно смотрела, как она уходит, ошеломленная своей собственной глупостью. Заткнись, черт тебя возьми! – мысленно прокричала она себе. Никогда еще она так не хотела произвести впечатление на какого-либо, как на Руби. Но ее нервозный треп все испортил.

Элис обхватила голову руками. Она никогда не была на собеседовании, никогда не проходила тест на профориентацию или инструктаж, как сейчас. Она никогда не оказывалась вне покровительственного взгляда Джун. Это был ее первый настоящий шанс сделать что-то без помощи извне, самостоятельно. И это был сказочный провал.

Имей мужество, не сдавайся.

Она выпрямилась. Поправила униформу. Решительно кивнула себе и последовала за Руби в Кутуту Каана.

* * *

Внутри кратера стоял удушающий зной. Волны жара поднимались от земли. Вверху пронеслась стая зеленых птиц.

– Эти тюльпу, – рассмеялась Руби, махнув в сторону птиц, – дерзкие мерзавцы.

Когда они приблизились к цветам, Руби указала на них, собираясь начать рассказ. На этот раз Элис помалкивала.

– Минга едут сюда, чтобы услышать историю, но, когда приезжают, оказываются глухи. Они жаждут рассказа, но не слышат его. Они могут услышать его, только если заберут кусочек его с собой. – Голос Руби был печальным, но сильным. – Число приезжающих так велико, что, сходя с пути, они становятся угрозой для корней. Эти малукуру, эти цветы, они сильные. Они растут здесь и росли так тысячи лет. Но корни, ты спускаешься сюда и портишь корни, и вся поляна тогда умрет. Это правда. Мы просим людей не заходить сюда, но они все равно это делают. Заходят в самый круг. Чтобы рвать цветы. Чтобы забрать кусочек сердца Нгуниджу с собой. Они портят корни. Плохо корням – плохо нам всем.

Элис выдержала паузу, ожидая момента, а потом заговорила:

– Корни гниют, пустынный горошек Стёрта чувствителен к гниению корней. Если их корни повредить, от этого они умрут с большей вероятностью, чем от засухи.

На лице Руби отразилась смесь удивления и удовлетворения.

– Оу, – она шутливо толкнула Элис, – ты немного нинти пулка насчет нашего пустынного горошка, а, кунгка? – Она улыбнулась. – Ты немножко умник, а?

Элис выдохнула, опустив плечи, которые до того так напряженно сутулились, что подпирали уши.

– Ты в порядке, кунгка, – хихикнула Руби, – тебе просто надо почаще держать рот закрытым, а уши открытыми. Успокой в голове мысли, которые как суетливые тюльпу, – она указала на волнистых попугайчиков на своих штанах, – тогда ты сможешь проникнуться историей этого места.

Элис кивнула, не в силах встретиться с ней взглядом.

Руби дернула Элис за рукав.

– Послушай, когда ты носишь наш флаг у себя на руках, вот здесь, – она указала на нашивки на рубашке Элис, – ты несешь ответственность за то, чтобы рассказывать ее правдиво – историю этого места. Рассказывать ее всем минга, которые приезжают сюда со всего света.

Порыв горячего ветра подул на них, зашелестев в кругу пустынного горошка.

– Это место сожалений. Священное место для любви, для грусти, отдыха и покоя. Это место хранит церемониальные истории женщин на протяжении тысячелетий. Моих предков, которые растили детей и присматривали за этой землей, а земля присматривала за ними. Малукуру, эти цветы, они сохраняют их истории живыми. Мы должны работать сообща, чтобы защищать их. Теперь это твоя работа, – сказала Руби, указывая на Элис. – Паля, кунгка пинта-пинта?

Элис посмотрела на нее.

– Хорошо, девушка-бабочка? – перевела Руби, улыбаясь.

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, зайчонок? – Сидя среди папоротников в своем саду, мать Элис запустила руки в горшок с удобрениями. Ее лицо было в тени от полей шляпы. Элис не требовалось много времени на размышления. Бабочкой или писателем, – ответила она, улыбаясь. Кем угодно, лишь бы быть рядом с садом матери или между страницами книг.

– Паля, кунгка пинта-пинта? – повторила Руби.

– Паля, – ответила Элис.

Руби удовлетворенно кивнула и отвернулась, сложив руки за спиной, когда она направилась по дорожке вокруг цветов, а потом прочь из кратера. Элис помедлила, обводя напоследок взглядом пустынный горошек, а потом тоже развернулась и ушла.

* * *

После ланча из сэндвичей и сока в кафе при туристическом центре Руби отвела Элис в сторонку. У нее было странное выражение лица.

– Прежде чем ты выйдешь в поле в эту смену, я хочу кое-что тебе показать.

Элис поднялась вслед за Руби на один лестничный пролет наверх и оказалась в складском помещении туристического центра, напоминавшем чердак. Там было тесно, жарко и душно, вокруг было множество полок с большими пластиковыми контейнерами. Руби подошла к одной из них и сняла контейнер. Она подняла крышку и жестом показала Элис, чтобы та заглянула внутрь. Он был забит письмами: некоторые были напечатаны, другие – написаны от руки. Внутри каждого из них был вложен цветок пустынного горошка, спрессованный и высушенный.

– Цветы раскаяния, – пояснила Руби, – от людей, которые сорвали их на память, забрали домой, где бы он ни был, а потом поверили, что неудачи в их жизни начались из-за того, что они не проявили уважения к нашей культуре.

Она махнула рукой в сторону полок у нее за спиной, уставленных похожими коробками.

Элис склонилась над той, что была открыта.

– Давай же, – подбодрила ее Руби.

Разбирая содержимое коробки, Элис вздрогнула от количества цветов, которые люди сорвали и вернули. На конвертах стояли марки со всего мира, и в каждом были мольбы о прощении и просьбы освободить их от проклятия. Ее взгляд привлек один конверт, надписанный от руки. Элис открыла его – высушенный и сморщенный цветок пустынного горошка упал ей на ладонь. Она стала читать вслух:

– «Мой муж заболел сразу после того, как мы покинули Килилпитяра. Когда мы вернулись домой в Италию, мы узнали, что у него рак. Несколько дней спустя наш сын попал в аварию. А потом наш дом затопило. Пожалуйста, примите наши глубочайшие извинения за неуважение, проявленное нами к вашей прекрасной стране во время нашего путешествия. Пожалуйста, избавьте нас от новых трагедий. Мы так глубоко раскаиваемся за то, что сорвали цветы в кратере и забрали то, что нам не принадлежало».

Элис качнулась на каблуках, не веря прочитанному.

– Они все об одном и том же? Просьбы о прощении и снятии «проклятия»?

Руби кивнула.

– «Проклятье» – миф, который разнесся по всему свету за то время, что минга приезжали сюда.

– Но… оно ненастоящее? – спросила Элис медленно.

– Нет! – фыркнула Руби. – Ненастоящее. Это просто шутка, которую чувство вины играет с тем, кто оступился.

Мысли Элис обратились к мрачному признанию Джун в ночь, когда она покинула Торнфилд.

– Мы не можем спрятаться, если сделали что-то не так, – сказала Элис, – даже если пытаемся похоронить это в самой глубине себя.

Почувствовав, что Руби пристально на нее смотрит, Элис положила письмо назад в коробку и потерла руки.

– Вы когда-нибудь пишете им в ответ? Говорите им, что «проклятие» они выдумали сами и оно никак не связано с вашей культурой?

– Ха! У меня есть дела поважнее, – сухо сказала Руби, – чем суетиться вокруг минга и делать их работу за них, объяснять им, что нужно было открыть глаза и уши и заметить то, что было у них под носом.

Элис кивнула, впитывая слова Руби:

– Я просто не могу поверить, что их так много. – Она еще раз пробежала пальцами по конвертам.

– Вот почему мы так обеспокоены из-за малукуру, им грозит опасность. Хуже того, в офисе на чердаке собраны еще письма. Мы стали проводить собрания, чтобы придумать, как нам быть с ними. Несколько ребят из университета выразили заинтересованность в том, чтобы каталогизировать истории. Но им надо спешить. У нас кончается место для складирования.

Элис вспомнился ее детский разговор с матерью: Огонь может действовать как заклинание, из тех, что превращают одну вещь в другую.

– Может, вы могли бы сжечь их, – проронила Элис.

Руби оценивающе посмотрела на нее:

– Может быть.

* * *

Когда Элис вернулась домой тем вечером, глаза у нее слипались. Она, пошатываясь, вошла, включила кондиционер и встала под холодный душ, наблюдая, как вода становится красной.

После обеда она работала в паре с Лулу.

– Руби показала тебе цветы раскаяния? – спросила она, когда они уже были в поле и Элис рассказала, как прошло утро.

Элис кивнула.

– Боже, ты, наверное, произвела на нее впечатление, чика. Чтобы Руби показала тебе эти цветы – надо быть у нее на очень хорошем счету.

Стоя под душем и прокручивая в голове слова Лулу, Элис светилась от удовольствия. Она произвела впечатление.

Позже Элис разделила с Пип вегетарианский бургер, который она захватила домой из кафе, и забралась в постель еще до заката. Теплый ветер приносил насыщенный аромат спекшейся земли и сладость завершения ее первого рабочего дня.

Ее сны были наполнены образами Джун. Каждый раз, как ее бабушка открывала рот, чтобы заговорить, оттуда вырывался поток коричневых высохших цветов.

* * *

Руби стояла в лучах заходящего солнца в своем патио и смотрела на радуги, которые возникали в брызгах воды, пока она поливала цветы в горшках. Мощный минеральный запах сырой красной земли напоминал ей о матери и тетушках, как могла бы напоминать песня. В палитре неба смешались цвета розовой глины, охры и серого камня. Три собаки Руби носились друг за другом по задней веранде, их уши радостно развевались на ветру. Когда день созревал и готов был пойти на убыль, они всегда дурили.

Повесив на крючок шланг, она взяла топорик и срубила в саду немного веток ванари. Ванари лучше всего подходит для огня, на котором можно готовить: оно горит жарче всего. Руби сложила ветки в яму, посасывая палец, который занозила и из которого шла кровь. Свалив вместе сухие иголки, тощие веточки и палочки малги, она забила ими просветы между ветвями в костре. Ей пришлось сжечь не одну спичку, прежде чем огонь разгорелся.

Руби села на бревно с ручкой и тетрадью в руках и расслабила плечи. Устроившись, она закрыла глаза. Вес ее потерянной семьи распределился вокруг нее. С тех пор как она была ребенком, когда ее забрали у матери, ощутимое отсутствие семьи было константой в жизни Руби. Это была особая зримая невидимость; наиболее отчетливо Руби видела тех, кого там, с ней, не было.

Пока ужин готовился на решетке над огнем, а небо темнело, Руби сняла колпачок с ручки и открыла тетрадь.

Она смотрела на пламя. Она ждала.

Звезды закручивались в спираль, собаки дремали, со стороны пустыни дул бриз. Она ждала.

Новое стихотворение спустилось со звезд в поисках нее, как большинство других ее стихов. Оно перекатывалось через дюны и, трепеща, порхало по стране ее матери, неся с собой землю, дым, любовь и скорбь.

для всех есть семена, которые нас держат

и ветром разнесенные разъединяют нас

поднимается ли ветер от корней

иль матери или отца

унесет ли потоком воздуха мои корни

или они останутся вдали, когда уйду

затаит ли дыхание ветер

останусь умирать ли я оторванным от дома

Руби отложила ручку и потерла руки. Они тряслись, как всегда, когда ее предки посылали ей стихотворение. Через некоторое время она снова взяла ручку и написала наверху страницы: «Семена».

Она посыпала приправой и перевернула стейк из малу и намазала побольше чесночного масла на жареную картошку. Потом откинулась назад и стала смотреть, как пляшет пламя. Завитки дыма поднимались в небо.

Когда Руби накладывала в тарелку ужин, ее мысли вернулись назад к тому моменту, когда она показывала Элис полки с цветами раскаяния. Руби видела больше людей, приезжающих к Килилпитяра и уезжающих отсюда, чем записала стихов в своих тетрадях. Она отличала тех, кто был потерян и не видел цели, от тех, кто был цельным и ищущим, так же легко, как доставала клещей из шерсти ее собак. С того момента, когда она впервые увидела Элис, которую Сара привела в парк, дрожащую и бледную, Руби больше не вспоминала о ней. Но после утра, которое они провели вместе, Руби изменила свое мнение. Она что-то разглядела в Элис Харт – вероятно, мужество, которое один боец замечает в другом. Руби не знала, чего ищет Элис, но эти искания горели в ней достаточно ярко, чтобы отсветы отражались в глазах.