Значение : Опасные удовольствия

Triodia / Центральная Австралия

Тянпи (Пит.) – жесткая остроконечная трава, преобладающая в большей части внутренних территорий Австралии, занятых красными песками; прекрасно себя чувствует в самых бедных и засушливых почвах, какие есть в пустыне. Растет кочками, очень глубоко пускает корни – часто на глубину до трех метров. Некоторые ее виды используются анангу в качестве клейкой ленты .

Элис полностью отдалась жизни в Килилпитяра. Она продолжала тренировки с Руби, изучала истории этой территории и была неразлучна с Лулу, с которой они вместе работали по графику десять дней и четыре дня отдыхали. Элис внимала обеим женщинам со всем возможным прилежанием и училась у них. Сильным голосом она водила экскурсии для туристов по кратеру – день внутри кратера, день снаружи, – рассказывая им истории и призывая помогать защищать Сад сердца. Понимание в глазах посетителей чрезвычайно воодушевляло ее. Недели шли, и в ней росла уверенность, что за время ее экскурсий никто не срывал пустынный горошек.

Когда дни начали понемногу остывать, Элис и Лулу взяли в привычку гулять после работы по тропам пожарной безопасности или сидеть друг у друга в патио с чашечкой крепкого кофе и шоколадом с чили, который готовила Лулу. Под небом, усыпанным драгоценными камнями, Лулу рассказывала Элис истории о своей бабушке, женщине с турецкими кольцами на каждом пальце и волосами такими густыми, что в попытках их укротить она ломала расчески. А что насчет тебя, Элис? Расскажи мне о своей семье. Элис слишком боялась рассказывать правду. С ее губ легко слетали рассказы об отце и матери, о ее семи братьях, об играх, которыми они забавлялись, пока росли вместе, о приключениях и счастливом доме у моря. Эти истории было так легко рассказывать, что в них не ощущалось лжи. Они и для самой Элис были чистой правдой – словами, среди которых она выросла, читая их на страницах книг.

Поздним вечером, когда Элис оставалась одна, она трудилась над своими тетрадями с растениями. Они стали ее утешением и успокоением, ее высушенными и зарисованными цветами – ее историями: о детских воспоминаниях, одиночестве и потерянности, о жизни без матери, о негодовании, горе, страхе и вине. О ее неосуществленных мечтах. О наказании. О ее желании быть поглощенной любовью.

После нескольких месяцев Элис уже не ощущала себя такой вопиюще некомпетентной. Она знала всех в парке по именам и хранила в памяти всю необходимую информацию: в какие дни автопоезд привозил продуктовые поставки и сколько поездок от Парксвиля до курорта и обратно она могла сделать на своем грузовике до того, как замигает лампочка, сигнализирующая, что топливо подходит к концу. Килилпитяра стала местом, где Элис чувствовала себя в безопасности. Здесь не было прошлого. Никто не знал о ее жизни среди сахарного тростника или среди цветов. В пустыне она могла просто быть частью настоящего. От работы у нее болели мышцы, волдыри вздувались на костяшках пальцев, и она ощущала себя настолько вымотанной физически, что больше не видела снов об огне. Она была очарована пустыней: ее оттенками, ее просторами, ее ошеломляющей необычной красотой. В дни, когда ей не нужно было совершать обход на рассвете, она проводила утро с Пип, взбираясь по тропе вверх к смотровой площадке. К ее глазам подкатывали слезы всякий раз, как она глядела на пустынный горошек; она верила, что он поможет ей оставаться собранной и цельной. Хотя Элис обучила Пип некоторым командам по оказанию помощи, которые выполнял Гарри, прибегать к ним необходимости не возникало – обмороки не повторялись. Сердце ее начинало учащенно биться только в тех случаях, когда рядом оказывался Дилан Риверс.

Однажды днем в конце десятидневного рабочего периода Элис и Лулу мыли свои пикапы в рабочем дворе. Они слушали громкую музыку и мечтали вслух, как вместе проведут предстоящие четыре выходных, когда в ворота въехал Дилан. Элис надвинула на глаза солнечные очки.

– Кунгкас, – сказал Дилан, подъехав к ним и опустив стекло, – как поживаете?

Элис кивнула, слегка улыбнувшись. Говорить она не могла. Лулу бросила взгляд на нее, потом на Дилана.

– Сегодня десятый день, так что все хорошо, – ответила она холодно.

– Завидую, – улыбнулся он, – я лишь на середине пути.

Он не сводил глаз с Элис. Его беспардонность заставила ее занервничать; ей казалось, он видит насквозь ее сердце и видит то, из чего оно состоит: из соли, полевых цветов, рассказов и безнадежной тяги к нему. Когда Лулу рассказала ей, что у него есть девушка Джули, работающая гидом и живущая в городе, Элис стала терзаться ревностью.

– Есть планы на эти четыре выходных? – спросил он.

Она чувствовала запах его кожи, его одеколон – свежий и сладкий, он ассоциировался у нее с молодыми зелеными листочками. Она хотела бежать, хотела запрыгнуть в его пикап и просто ехать, через столько восходов и закатов, сколько потребуется, чтобы добраться до западного побережья, где они смогут упасть на белый песок вместо красной земли и начать все снова у лазурного моря. Она знала толк в том, чтобы начинать с чистого листа.

– Не так ли, Элис? – Вопрос Лулу прервал ее мечтания.

Не имея понятия, о чем шла речь, Элис кивнула и рассеянно улыбнулась.

– Супер. Ну, я поехал. Хорошего дня! – Уезжая, Дилан медленно помахал им рукой.

На его пальцах были серебряные кольца, а на запястьях болтались кожаные ремешки.

– Не делай этого, – голос Лулу звучал тихо и серьезно, – это фигня. Это не принесет ничего, кроме боли. Не надо.

Элис отвернулась. Краем глаза она смотрела на профиль Дилана, когда он выезжал из рабочего сада. Задние фары его пикапа пронзали гаснущий дневной свет.

– Как товарищ он отличный, чика, – предупредила Лулу, – но что-то большее? В этом случае ты будешь не в большей сохранности, чем девочка из сказки, решившая погулять в темном лесу.

Элис была рада плохому освещению, надеясь, что оно скрывает ее лицо. Лулу опустила губку в ведро с мыльной водой и начала драить переднее зеркало.

– Ты спала с ним? – быстро спросила Элис.

Лулу посмотрела на нее. Отвела взгляд.

– Я просто не хочу, чтобы тебе причинили боль.

Голова у Элис шла кругом. Мысль о том, что они были вместе, была невыносима, невыносимо было думать о нем именно с ней.

Лулу вытерла переднее стекло и со вздохом снова намочила губку в ведре.

– Я не знаю, что ты оставила позади, но знаю, что ты приехала сюда, чтобы привести себя в порядок, – сказала она, – так сделай же это, чика. Ты постоянно трещишь о том, как тебе нравится мой дом и как бы ты хотела, чтобы твой был похож на него, но продолжаешь жить, как монашка. Укрась его. Добавь уюта. Используй выходные для приключений, исследуй окрестности. Здесь много всего, на что стоит взглянуть, помимо кратера. Например, тут неподалеку есть ущелье – его надо увидеть, чтобы поверить, насколько оно прекрасно. Так что, пожалуйста, развивайся. Развивай здесь свою жизнь, – Лулу показала на свое сердце, – не отдавай все, что у тебя есть, кому-то, кто этого не заслуживает.

Элис поежилась. Она никому не рассказывала о том, что оставила позади, но Лулу ее раскусила.

Собрав вещи, они вместе поехали домой под акварельным сумеречным небом.

– Хочешь зайти к нам на ужин? – спросила Лулу преувеличенно весело. – Я приготовлю энчилады с сыром. С двойной порцией гуакамоле.

Элис хмыкнула:

– Нет, не хочу. Ну просто ни капельки.

Они были уже возле дома Лулу, а их разговор все не шел у Элис из головы. Она кивала и смеялась шуткам Лулу весь вечер, но не переставала думать: Лулу и Дилан переспали? Почему она не ответила прямо?

Позже, укладываясь спать, Элис приказала себе просто не думать об этом. Как напомнила ей Лулу, она тоже не очень-то охотно рассказывала о своей жизни до пустыни. Кому, как не Элис, было знать, что некоторые истории лучше обходить молчанием.

* * *

Элис изо всех сил старалась отнестись к словам Лулу с должным вниманием. В день привоза поставок она отправилась в город и нагрузила тележку горшками с растениями, гамаком, светящимися гирляндами и несколькими садовыми лампами, заряжающимися от солнечного света. Из мастерской парка она утащила стопку ящиков и остатки краски. Ящики она покрасила в зеленый, перевернула их и использовала как подставки для горшков с цветами. Лампы она вбила глубоко в землю на заднем дворе, натянула гамак и привязала гирлянды огоньков к балкам патио. Она собирала сокровища, как птица-шалашник, и уверяла себя, что это для ее собственного благополучия. Это нужно, чтобы укрепить свое самосознание.

Она часами делала покупки через интернет. Купила новые простыни и одеяло фирмы «Дуна» в бабочках, шторки для душа – тоже разрисованные бабочками – и скатерть с бабочками-монархами. Она нашла сайт, посвященный ароматерапии, и купила горелку, годовой запас плоских чайных свечей и смесь эфирных масел. Критически оглядев свои пустые книжные полки, она зашла на сайт книжного интернет-магазина и заказала все, что мог позволить ее кошелек. Когда коробки прибыли, она распаковала их и поставила каждую книжку на полку так бережно, словно это были семена. Особенно истории о шелки.

Когда Дилан работал в другую смену, у Элис не было причин видеться с ним. Если они случайно встречались на дороге или в рабочем саду, она опускала голову. Чтобы занять себя чем-то, когда не нужно было быть на обходе, Элис начала гулять с Пип вокруг кратера после обеда. Они доходили до Кутуту Пули и смотрели, как солнце садится за покрытыми мхом красными валунами. При достаточно решительном настрое она могла при помощи работы и прогулок прекратить этот процесс сгорания, который вызывала в ней любовь. Может быть, ее чувство к нему действительно было лихорадкой. Может быть, она могла вылечиться.

* * *

В свой следующий выходной день Элис слонялась по дому как неприкаянная. Лулу и Эйдан были заняты. Руби не было дома. Элис уже сходила на утреннюю и послеобеденную прогулку, убралась дома и съездила в город за новой жевательной игрушкой для Пип. К шести часам небо потемнело достаточно, чтобы зажечь гирлянды и предаться, наконец, размышлениям о Дилане, которым она противилась весь день.

Элис вышла на улицу в дымчатые фиолетовые сумерки. С первого вечера, как она зажгла эти огоньки, они стали маленькими тайными маячками для ее сердца. Когда, лежа в постели, она смотрела на них, ее охватывала надежда, что каким-то чудом эти маленькие хрупкие огни, протянувшиеся сквозь темноту, доберутся через дюны до него, каким-то образом скажут ему все, что она сама сказать не могла.

Громкие резкие удары в дверь заставили ее подскочить на месте. Пип втянула носом воздух и залаяла.

– Иду! – крикнула Элис, спеша через весь дом.

Возможно ли это? Она распахнула дверь.

– С новосельем! – пропели в один голос Лулу и Эйдан.

– О, – на миг Элис оторопела, – это вы, ребята!

Она улыбнулась достаточно широко, что скрыть убийственное разочарование.

Лулу держала в одной руке противень с тако, из которых сочился расплавленный сыр, а сверху лежала горочка гуакамоле. Другой рукой она обнимала яркую мексиканскую вазу, которой Элис всегда восхищалась, – в ней сейчас были свежесрезанные розы пустыни. Элис вспомнила написанный от руки параграф в Словаре Торнфилда: мир. Стоя рядом с Лулу, Эйдан придерживал репродукцию Фриды Кало, на которую Элис всегда засматривалась, когда бывала у них в гостях, и упаковку «Короны» на шесть бутылок.

– Для тебя, чика, – улыбнулась Лулу, когда они с Эйданом вручили Элис подарки. – Мы знаем, как тебе пришлось потрудиться, чтобы превратить это жилье в дом, и хотим отметить твой успех с тобой.

– У меня нет слов, – выдохнула Элис со слезами на глазах.

Она шмыгнула носом, делая шаг в сторону, чтобы впустить их. Когда она уже закрывала дверь, Пип гавкнула.

– Что? – спросила у нее Элис.

Она снова гавкнула на дверь. На миг у Элис закружилась голова от надежды. Но когда она распахнула дверь, из темноты шагнула Руби.

– Тебе надо сделать освещение на улице, Пинта-Пинта, – сказала Руби, заходя в дом с караваем хлеба, от которого шел теплый чесночный запах. – Я тут испекла.

С кивком головы она передала Элис каравай и пошла занять место за столом с Лулу и Эйданом. Элис понесла хлеб и тако Лулу в кухню, заставляя себя продолжать улыбаться. Заставляя себя сдерживать слезы из-за того, что к ней в дверь постучали ее прекрасные добрые друзья, а не Дилан. Она занялась тем, что разливала напитки и искала тарелки, ошеломленная чувством глубокой благодарности и еще более глубокой глупости.

* * *

После импровизированного новоселья решимость Элис дала трещину. Она не хотела в этом признаваться, но часто она сворачивала со своего обычного пути, чтобы увидеть его пикап или услышать его голос в парковом радио. Ее обуял голод, которого она не знала прежде. Она стала нарушать предвечерние планы с Руби и лгать Лулу о том, что ей нужно больше времени, чтобы побыть наедине с собой. Что-то с тобой творится, чика. Я чувствую, – говорила ей Лулу. Но Элис лишь отмахивалась от нее.

Долгое время она говорила себе, что ее послеобеденные прогулки никак не связаны с ним. Каждый раз, как Элис гуляла по пыльной красной дорожке вокруг кратера, она мысленно отрицала, что ею управляло лишь одно обстоятельство: впереди будет поворот, заросший неряшливыми эвкалиптами, и, выйдя из-за него, она сможет коснуться взглядом лица Дилана. Она игнорировала тот факт, что она намеренно так подгадывала свою прогулку, чтобы «случайно» наткнуться на него на закате в Кутуту Пули. Он, совершенно овладев вниманием группы туристов, рассказывал им историю Килилпитяра. Но всегда поднимал на нее глаза, когда она проходила мимо, и всю ее охватывал трепет, когда его взгляд скользил по ее телу.

Так изо дня в день они и разыгрывали этот фарс. После чего Элис продолжала прогулку, сверяя свой шаг с расчетами о том, сколько времени ему потребуется, чтобы закончить с экскурсией и совершить свою последнюю за день патрульную поездку по серпантину. Если ей казалось, что надо сбавить скорость, она неспешно прохаживалась под аркой своих любимых деревьев малги, которые нависали над дорожкой и цеплялись друг за друга тонкими веточками, словно пальцами. Или же она набирала целый букет пустынных цветов, чтобы потом разложить их в тетради. Но если ей казалось, что надо двигаться быстрее, она пускалась трусцой. Она не останавливалась, чтобы насладиться солнцем или песней птиц или вдохнуть теплый аромат, поднимавшийся от пропеченной земли, когда день начинал остывать. Она не делала пауз, чтобы полюбоваться аркадой малги, и не удостаивала дикие цветы даже взгляда. В ее голове крутилась только одна мысль – о нем.

В Кутуту Пули она останавливалась, чтобы наполнить намеренно опустошенную бутылку. Она всегда садилась возле контейнера с водой, подставляя лицо заходящему солнцу. Она знала, что ее ноги и ступни видно с дороги. Он подъезжал и останавливался, чтобы поздороваться с ней. Она смотрела в красное небо, пока ждала.

Он будет тут.

Сколько бы раз она ни слышала, как его шины хрустят по земле, волнение от этого звука не убывало.

Сначала замолчит мотор. Потом дверь машины откроется.

Он тут.

И если бы кто-то видел их, то это были бы просто два приятеля, которые столкнулись совершенно случайно. Они совершенно случайно сталкивались каждый день.

– Добрый денек, – говорил он с улыбкой.

– Добрый денек, – отвечала она, всегда выражая нужную степень удивления и никогда не делая усилия, чтобы одарить его самой теплой своей улыбкой.

Солнце опускалось, а они сидели и разговаривали, неспешно и осторожно раскрывая себя друг другу понемногу: они никогда не говорили о том, кем она была до приезда в Килилпитяра, или о том, кто еще был в его жизни. Вместо этого они двигались по периметру этих тем, обходясь полуправдами и показывая себя друг другу с лучшей стороны.

– Ты когда-нибудь бывала на западном побережье? – спросил он однажды, не глядя на нее.

Он прочитал ее мысли и грезы? Она не смотрела на него.

– Пока нет, – сказала она сдержанно, отгоняя мух, устремив взгляд туда же, куда и он – на кочки спинифекса, подсвеченные солнцем, – но хотела бы. Чтобы увидеть, где красная земля встречается с белым песком и бирюзовым морем.

Он рассмеялся.

– Тогда какого черта мы здесь прохлаждаемся?

Она усмехнулась в ответ. Желтые бабочки порхали над травой, опьяненные оранжевым светом. В тени лишайники казались черными, а на стене кратера отражались краски заката.

Хотя его присутствие смягчало боль от нежеланных воспоминаний, каждый раз, как они встречались, жизнь, которую Элис оставила позади, начинала пробираться в ее сердце, как виноградная лоза, усик за усиком, листочек за листочком, пока Элис не осознала однажды, что во время их бесед она мысленно собирала для него букеты, молчаливо рассказывая ему о своих самых глубоких желаниях единственным известным ей способом – немым языком австралийских полевых цветов.