ГЛАВА 16

I

Со мной больше нет моего командира.

Теперь у меня вообще не будет командира. Я все еще не в силах в это поверить. Несмотря на предупреждения Саймона, я не верил в то, что Окружное командование бросит меня на произвол судьбы. Неужели там не понимают, что я должен действовать под руководством человеческого разума?!

Как же мне быть без Саймона?!

Мне даже не удалось доказать, что авария его аэромобиля подстроена. По официальной версии у него отказала компьютерная программа и произошел несчастный случай. Я не могу доказать обратное и больше не имею права пребывать в полной боевой готовности.

Грузовой корабль с моим тяжело раненным командиром на борту едва успел вылететь в сторону сверхсовременной клиники на Вишну, как со мной связался президент Зелок:

— Просыпайся, линкор!

— Я бодрствую уже два дня, девять часов, пятнадцать минут и тридцать семь секунд.

— Почему? — с подозрением спрашивает меня президент. Он решил не показываться на экране, и мне остается прислушиваться к нюансам его голоса. Это неожиданно вызывает у меня раздражение.

Конечно, я не требую, чтобы передо мною расшаркивались, но привык к элементарной вежливости.

— Меня привела в состояние боевой готовности попытка Сара Гремиана убить моего командира, по приказу которого я и наблюдаю за развитием ситуации. Когда аэромобиль моего командира упал и он получил тяжелые ранения, я не смог отключиться в связи с моим нынешним положением. Я получил сообщение Окружного командования, в котором говорится, что Саймон Хрустинов нуждается в длительном лечении, и о том, что ему на замену никто не прибудет. Значит, я должен сам собой управлять и не могу спать.

— Понятно…

Кажется, президент Зелок немного смягчился:

— Ну ладно. Вот мой первый приказ. Отключись и не включайся, пока я не прикажу.

— Я не могу выполнить этот приказ.

— Что?! ,

— Я не могу выполнить ваш приказ. ‘

— С какой это стати?! Делай то, что тебе говорят!

— Вы имеете право направлять мои действия по обороне вашей планеты, но не можете препятствовать выполнению моего основного задания.

— А в чем же тут препятствия, если я прикажу тебе спать? Я — президент Джефферсона, и твое основное задание — мне подчиняться!

— Это неверно.

— Что?! — Президент удивлен и зол. Я пытаюсь все ему разъяснить.

— Вы ошибаетесь, считая, что я нахожусь в вашей власти. В первую очередь я подчиняюсь Окружному командованию, и пока оно не отменило своих приказов, я не буду выполнять противоречащих им требований.

Президент Зелок внезапно появился на экране. Достаточно взглянуть на его лицо, чтобы понять, что он просто вне себя от ярости. На висках у него налились кровью вены, а лицо побагровело.

— Ты меня узнаешь, железяка?!

— Вы Жофр Зелок, девяносто первый президент Джефферсона.

— Так объясни мне, что за чушь ты несешь! Я твой командир и приказываю тебе спать!

— Мой командир не вы!

У Зелока чуть не вылезли глаза из орбит.

— Что ты хочешь этим сказать? Как это я не твой командир?! Ты меня не проведешь! Кончай темнить или тебе не видать запчастей! Заруби себе на носу, отныне твой командир — я!

— Неверно. Вы лишь представитель гражданских властей, который имеет право указывать мне, как лучше выполнить мое основное задание.

Ровно десять секунд президент шевелит мясистыми губами и изрыгает непонятные мне звуки. Это любопытно, ведь я запрограммирован так, чтобы понимать двадцать шесть важнейших земных языков и диалект, на котором общаются представители восьмидесяти семи миров, включающий в себя все мыслимые и немыслимые слова и выражения. Разумеется, за свою карьеру мне не приходилось сталкиваться с подавляющим числом этих языков, но Кибернетическая бригада подготовила меня к любым неожиданностям.

В конце концов президент Зелок вновь обрел дар членораздельной речи.

— С тобой спорить труднее, чем с Витторио Санторини, — сказал он, тяжело дыша. — Ну ладно. Разъясни, в чем состоит твое основное задание, а потом дай прямой ответ — почему ты не желаешь уснуть.

Судя по всему, разговор предстоит тяжелый. А рядом со мной нет Саймона, который помог бы разобраться в хитросплетениях человеческой жизни того, что люди называют «политикой».

— Моя основная миссия заключается в том, чтобы защищать вашу планету. В качестве главного должностного лица Джефферсона вы имеете право указывать мне, как лучше поступить для того, чтобы это осуществить. В отсутствие же руководящего мною человека я обязан бодрствовать, чтобы заменить собою собственного командира. Как и он, я должен постоянно анализировать ситуацию, от которой зависит выполнение моего задания.

— Понятно! — Тон президента внезапно изменился вместе с выражением его лица. Мои слова, правда, не знаю, какие именно, явно пришлись по душе Зёлоку. Президент обнажил в улыбке свои безукоризненные зубы. — Теперь все понятно.

Я рад, что донес до собеседника свою мысль, хотя пока мне невдомек, чему так внезапно обрадовался Зелок.

— Ну и чем же ты теперь намерен заняться?

Я и сам не знаю, что именно буду делать в течение долгих лет, пока буду охранять этот мир.

Наконец я останавливаюсь на простейшем ответе:

— Я буду следить за всем, что может представлять собой угрозу Джефферсону и разрабатывать тактику действий в зависимости от событий и обстоятельств в нашей звездной системе и за ее пределами.

— Вроде бы понятно, но что именно ты понимаешь под «событиями и обстоятельствами в нашей системе»?

— Во-первых, я должен охранять Джефферсон от внутренних источников опасности, как-то: диверсионная деятельность местных жителей и агентов противника, деятельность незаконных вооруженных формирований, угрожающих правительству Джефферсона и, следовательно, ставящих под угрозу существование его в качестве независимой планеты, управляемой волей ее обитателей. Я буду следить за состоянием экономики Джефферсона, — добавляю я после мимолетной паузы. — Моя задача многогранна, сложна и крайне важна для Конкордата, так как сейчас все наши офицеры участвуют в ожесточенных сражениях с мельконами и не могут прибыть на Джефферсон, чтобы взять на себя командование мною.

Жофр Зелок на мгновение нахмурился. Потом у него на лице возникло не вполне понятное мне выражение. Несколько мгновений он молчит, и у меня появляется возможность сопоставить его выражение лица с данными, собранными мною за сто лет работы с людьми. Наконец я прихожу к выводу, что выражение глаз, изгиб губ, положение бровей и движения мышц на лице говорят о том, что он, к собственному удивлению, начал понимать, до какой степени я могу быть ему полезен.

— Расскажи-ка мне, — продолжает он почти ласковым голосом, — о том, как идет война с мельконами.

— Я не имею право разглашать секретную информацию, — к видимому неудовольствию Зелока начинаю я, — и могу сообщить вам об этой войне лишь то, что затрагивает безопасность Джефферсона.

— Так сообщай же!

— Судя по дислокации военно-космических сил, положению планет, с которых эвакуируется население, а также исходя из сообщений, которыми Кибернетическая бригада обменивается с Центральными мирами на каналах связи, доступных мне, война, скорее всего, будет отступать все дальше и дальше от Джефферсона. Мельконы полностью уничтожили соседние явакские поселения, и с той стороны Силурийской бездны, где раньше жили яваки, больше нет обитаемых планет. Ближайшей к Джефферсону звездной системой, по прежнему находящейся в явакских руках, является Зантрип. Туда мельконы еще не добрались, потому что им приходится вести ожесточенные бои в местах их конфронтации с землянами. Сейчас сражения бушуют в тридцати трех населенных мирах, и мельконам нужны межпланетные корабли и солдаты, которых они в противном случае наверняка бросили бы против яваков.

Я вывожу схематическую карту театра военных действий на президентский экран, старательно исключая из нее все то, что Жофру Зелоку не положено знать. Изучив общие тенденции на фронтах, президент Джефферсона переводит дух.

— Конкордат не воспользовался опустевшими мирами по той же причине, что и мельконы. Ожесточенные схватки в этой области пространства заставили Окружное командование мобилизовать все свои силы для защиты земного пространства. Теперь между ближайшими мирами, населенными яваками или мельконами, находятся целых семнадцать звездных систем, где прекратилась всякая жизнь. Иными словами, окруженный бездной и пустующими мирами Джефферсон оказался самой изолированной населенной системой в данной области пространства.

Откинувшийся в кресле Жофр Зелок изучает переданную ему карту. Он молчит так долго, что я уже подумываю о том, не стоит ли завершить сеанс связи. Наконец на губах у президента начинает играть загадочная улыбка.

— Очень, очень интересно, — бормочет он.

Он улыбается еще шире. Мне трудно понять, что творится сейчас у него в голове. Конечно, я знаю очень мало руководителей звездных систем, но догадываюсь, какое бремя ответственности лежит у них на плечах. Оно может согнуть даже самого сильного человека во времена мира и экономического процветания. В моменты катастрофических переломов в судьбе общества груз этой ответственности может стать невыносим. Он погубил Абрахама Лендана, которого так уважал Саймон и любила отважная воительница Кафари, не говоря уже о большинстве населения Джефферсона.

Моим логическим процессорам не понять, чем так доволен Жофр Зелок. На месте руководителя планеты, отрезанной от большинства источников экономической и военной помощи, я бы расстраивался, а не ликовал. Что будет с Джефферсоном, если на него обрушатся новые потрясения?! А ведь, насколько я могу судить, президент Лендан как политик был гораздо талантливее Зелока!

К моему полному недоумению, человек, которому предстоит направлять мои действия по обороне планеты, откидывается на спинку кресла.

— Замечательно, — бормочет он. — Просто замечательно. Думаю, ты мне пригодишься.

Мне хочется отметить, что Жофр Зелок сам работает на Конкордат, выступая в качестве представителя человеческой цивилизации в этом заброшенном уголке космического пространства. Поэтому на самом деле это он может мне пригодиться, так как именно я — основное средство, которое Конкордат использует для защиты Джефферсона. Но пока я не уверен, что могу внятно объяснить Зелоку этот тонкий момент.

Я все еще пытаюсь подобрать слова, когда Жофр Зелок начинает барабанить пальцами по полированной столешнице и деловито осведомляется:

— Как тщательно ты следишь за изменением ситуации, влияющей на стабильность нынешнего правительства?

— Уточните ваш вопрос, а то мне будет на него не ответить.

После мимолетного раздумья Зелок находит другую формулировку:

— Какие именно данные, касающиеся внутренней политической и экономической ситуации на Джефферсоне, ты собирал для полковника Хрустинова, пока он не выключил тебя по моему приказу?

Это был самый простой и прямой вопрос, услышанный мною от Зелока.

— Чтобы выслушать мой ответ, вам придется потратить около десяти часов.

Зелок несколько мгновений смотрит на меня округлившимися от удивления глазами, но быстро овладевает собой и, улыбнувшись, говорит:

— Я готов тебя слушать. Пожалуй, сейчас никто не может сообщить мне более ценной информации. — С этими словами он берет стакан, стоявший на краю стола, и делает маленький глоток. — Ну давай начинай.

Я приступаю к изложению интересующих его сведений. Сначала я вкратце описываю свои методы сбора информации и обобщаю данные, собранные мною за последние десять лет, в которых зияют существенные пробелы, совпадающие с периодами моего отключения. Зелок перестал улыбаться. На его лице отразилось удивление, потом — гнев и наконец — радость.

Я наблюдаю за калейдоскопом эмоций собеседника, и у меня начинают перегреваться сложные схемы логических процессоров и контуры, стабилизирующие мое внутреннее состояние. Саймон не доверял партии, которой служит Жофр Зелок. Заявления ДЖАБ’ы в основном опираются на искаженные факты. В финансовой и внешнеэкономической областях эта партия тоже действует очень странно. Кроме того, она использует методы формирования общества, давно признанные неэффективными в населенных человечеством мирах, включая Прародину-Землю.

Ввиду того что я оперирую крайне ограниченными данными, мне необходимо ознакомиться с последними тенденциями развития джефферсонского общества, с экономическими условиями его существования и с последними поправками в законах и конституции. А вдруг ДЖАБ’а все-таки открыла оставшийся неизвестным его идеологическим предшественникам способ претворить в жизнь призывы к общественному и экономическому равенству?!

Передо мной сложнейшая задача. Я должен собрать большие объемы данных, проанализировать их и учесть вытекающие последствия. Это необходимо для оценки источников угрозы безопасности планеты и для разработки планов обороны. К счастью, теперь мне не грозит отключение, и у меня будет для этого достаточно времени, если только кажущийся сейчас далеким противник внезапно не проявит интерес к нашему островку жизни в Силурийской бездне…

Список остающихся без ответа вопросов растет с каждой секундой. Пытаясь решить уже известные проблемы, я сталкиваюсь с множеством новых. Я больше не уверен в том, что найду ответы на все, что меня интересует. А вдруг я упущу что-нибудь особенно важное из-за моих ограниченных способностей понимать полет человеческой мысли и динамику развития общества людей.

Следующее замечание, слетевшее с уст Зелока задолго до того, как я закончил свой отчет, еще больше меня озадачивает.

Он хитро косится на меня и, улыбнувшись, заявляет:

— А ты знаешь свою работу! Молодец! Так держать!

Зелок барабанит пальцами с холеными ногтями по подлокотнику кресла и, прищурившись, размышляет о моих словах. Наверное, он уже планирует свой следующий ход.

Президент явно принял какое-то решение, отставил стакан, наклонился вперед и стал что-то писать на цифровой табличке, встроенной в столешницу и преобразующую его почерк в поток пригодных для Компьютерной обработки данных. Над столом тут же поднялся предохранительный экран. Теперь поверхность таблички не вижу не только я, но и объективы камер, установленных службой безопасности в кабинете президента.

Я не имею доступа к содержанию памяти таблички, хранящей самые секретные сведения на Джефферсоне, разумеется, помимо данных, находящихся у меня в памяти. Через две минуты президент решительно ставит точку, вносит записанное на табличке в память и стирает буквы с ее поверхности.

Предохранительный экран опускается, и президент решительным тоном обращается ко мне:

— Через несколько дней Объединенное законодательное собрание будет голосовать по очень важному вопросу. В некоторых кругах населения нашей планеты возникли очаги недовольства действиями правительства. Кое-кому, видишь ли, не нравятся новые законы, которые мы собираемся принять! Диссиденты сами не знают, чего хотят, и сыплют угрозами.

Я думаю о том, что надо изучить разрабатываемые парламентариями законы и причины, вызывающие недовольство граждан. Президент очень взволнован, значит, это действительно важно! Через несколько секунд заявление Зелока заставляет меня забыть обо всем остальном.

— Эти люди угрожают депутатам Объединенного законодательного собрания. Если те проголосуют за новый закон, имеющий огромное значение для обеспечения обороноспособности нашей планеты, недовольные грозят расправиться с ними и их семьями.

Если Зелок говорит правду, он бросает своим политическим противникам серьезное обвинение. От угроз один шаг до насилия. Цивилизованное общество само не прибегает к угрозам, а отвечает на них соответствующими административными, а при необходимости — и силовыми мерами, направленными на устранение опасности.

Если на Джефферсоне поднимется волна недовольства, призывающая запугивать и терроризировать законно избранные власти, над планетой нависнет серьезная угроза. Внутренний враг может поколебать долгосрочную стабильность еще сильней, чем внешний агрессор. Внутренний враг куда коварнее — среди своих сограждан людям трудно распознать тех, кто угрожает их безопасности, свободе и благосостоянию.

В программы сухопутных линкоров не зря закладывают нравственные основы. На очень многих планетах правительства не смогли бы дать отпор линкору, вознамерившемуся силой узурпировать власть. Однако механический диктатор ничуть не лучше тирана из плоти и крови.

Узурпация власти — один из смертных грехов, на которые способен лишь сухопутный линкор с окончательно подорванной психикой. Такое грехопадение автоматически влечет за собой включение протокола перезагрузки электронного мозга, кладущего конец любым самостоятельным действиям вышедшего из строя линкора. И неудивительно — что может быть страшнее взбесившейся боевой машины весом четырнадцать тысяч тонн! Когда речь идет о человеческой жизни, никто не думает о мотивах, подтолкнувших линкор к тем или иным действиям…

Голос Зелока вывел меня из задумчивости:

— Голосование состоится через шесть дней. Еще до этого срока ты должен предоставить мне сведения о замыслах диссидентов. После этого я скажу, что ты должен делать дальше.

Президент прерывает связь со мной и тут же набирает номер Витторио Санторини. Я прикидываю, входит ли сейчас в мои обязанности прослушивание их разговора, но, прежде чем я прихожу к какому-либо выводу, Санторини берет трубку.

— Витторио! — кричит Зелок. — У меня замечательные новости… Нет, это не телефонный разговор. Встретимся как обычно?.. Да! В полпятого?.. Отлично. Ты просто не представляешь, что я узнал!

Президент бросает трубку, так и не сообщив основателю и лидеру ДЖАБ’ы, что именно он узнал. Ломать сейчас над этим голову не имеет ни малейшего смысла. Вместо этого я принимаюсь за кропотливый труд, пытаясь выяснить, что же произошло за последние десять лет. Надо узнать, что делают и о чем думают диссиденты, о которых упоминал президент Зелок. Впрочем, я не уверен в том, что, даже собрав нужную информацию.

я пойму, как мне следует действовать дальше. Жаль, что мне придется выполнять указания человека, которому не доверял Саймон Хрустинов, но делать нечего…

В отличие от Жофра Зелока у меня сейчас нет никаких причин для радости.

II

Саймон то терял сознание, то снова приходил в себя. Его терзала непереносимая боль, от которой спасали только провалы в бездну, где он не ощущал никакой связи ни с самим собой, ни с окружающим его миром. Казалось, он плывет сквозь густой туман, натыкаясь на скрытые его волокнами острые как бритва клинки. Саймон не понимал, где находится и что с ним. Он не помнил ничего, кроме вспышки смертельного страха, поглотившей все остальные чувства помимо боли.

Внезапно боль прошла, и Саймон провалился в бездонный черный колодец, в котором не существовало ничего, даже его самого. Когда у него в глазах просветлело, он удивился ясности собственных мыслей. Через несколько мгновений Саймон понял, что вообще ничего не чувствует. Он испугался, и в голове у него, как ни странно, все прояснилось. С трудом открыв глаза, Саймон увидел светлые стены малюсенького помещения, в котором стояла его койка. Его удивил низкий потолок. Неужели после всего что с ним произошло, его даже не поместили в больницу?! А вдруг он в руках Санторини? Неужели его похитили?!.

Саймон потянулся было к наручному коммуникационному устройству, чтобы связаться с «Блудным Сыном», и к собственному ужасу обнаружил, что не только ничего не чувствует, но и вообще не в состоянии двигаться. Как он ни старался, ему не удалось пошевелить даже пальцем. В душу к нему снова закрался липкий страх. Повнимательнее разглядев помещение, он подумал, что такие стены больше напоминают переборки космического корабля!

Саймон все еще гадал, почему оказался на корабле, когда у него за спиной раздалось характерное шипение люка, открывающегося в переборке.

— Вы наконец очнулись, полковник! — сказал кто-то спокойным, негромким голосом.

Через мгновение перед глазами Саймона предстал незнакомец в белом халате.

— Меня зовут доктор Зарек, — представился он. — Нет! Не пытайтесь двигаться. Мы затормозили вашу нервную систему, чтобы вы случайно не пошевелились. Вы помните, что с вами произошло?

Саймон был не в силах покачать головой. Голосовые связки тоже ему не повиновались.

— Ну это уж слишком, — нахмурился врач и поколдовал над невидимыми Саймону приборами.

Саймону стало больно, и он умудрился втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Его организм начал реагировать на причиненные ему чудовищные повреждения.

Внезапно Саймон почувствовал, что может тихонько шевелить языком и губами.

— Что со мной? — еле слышно прошептал он.

— Ваш аэромобиль разбился. Не будь вы офицером Кибернетической бригады, я бы предположил, что вам ужасно повезло, а сейчас просто констатирую, что броня, в которую был предусмотрительно закован ваш летательный аппарат, спасла вам жизнь.

— Меня сбили? — с трудом выговорил Саймон.

— Вряд ли, — отведя взгляд, ответил доктор Зарек. — Ваш линкор так не считает. Я присутствовал при его разговоре с вашей супругой, и он не упоминал поразивших вас ракет.

— Кроме того, — со странным выражением на лице добавил врач, — линкор просил извиниться перед вами как раз за то, что все время высматривал ракеты и не принял во внимание возможность диверсии.

Саймон прищурился и тут же застонал. Что же стало с его телом, если даже малейшее движение причиняет ему такую адскую боль?! Потом Саймон заставил себя задуматься о более важных вещах. Если «Блудный Сын» подозревает диверсию, то так оно наверняка и есть. Почему же он сам ничего не помнит?!

— Я ничего не помню, — прошептал Саймон.

— Чему же тут удивляться?! — нахмурившись, воскликнул Зарек. — Ваш мозг отказывается извлекать из памяти страшные воспоминания. Это защитная реакция. Другие части организма тоже умеют вырабатывать большие количества эндорфина, чтобы заглушить даже самую сильную боль, пока человек не окажется в безопасности. В момент аварии вы поняли, что вас решили погубить, и ужаснулись участи жены и дочери, оставшихся в лапах убийц. Не волнуйтесь, память к вам вернется, но это произойдет не раньше, чем ваш мозг поймет, что у вас достаточно окрепла психика.

Объяснение было правдоподобным, хотя Саймона и не утешала мысль о том, что его организмом заправляют не зависящие от его воли процессы, способные скрыть от него важную информацию. Потом ему в голову пришла новая мысль, и он еще больше заволновался:

— А где Кафари?

— Она осталась на Джефферсоне. Не захотела бросить там дочь. А вы на борту малийского грузового корабля. Мы летим на Вишну… Я работал главным хирургом Джефферсонской Университетской больницы, — продолжал доктор Зарек. — Мы собрали консилиум лучших хирургов, чтобы спасти вам жизнь, и сделали все, что было в наших силах. Но, к сожалению, на Джефферсоне просто нет оборудования, которое необходимо для вашего лечения.

— Вы были главным хирургом?.. — удивленно спросил Саймон.

— Я, так же как и вы, внимательно следил за ДЖАБ’ой, — глядя прямо в глаза Саймону, сказал Зарек. — И мне тоже не нравится эта партия… Все средства массовой информации на Джефферсоне сразу раструбили о том, что бригада вас отзывает… А как они злорадствовали по поводу аварии?! Вы не представляете себе, что они пишут: «Уволенный с позором в отставку офицер предпочел самоубийство военному трибуналу»!

Саймон пробормотал проклятие и попытался встать.

— Лежите тихо, полковник! Не тратьте силы на попытки двигаться! — предупредил Саймона врач. — Это пока бесполезно.

Хотя Зарек и говорил успокаивающим тоном, глаза его все еще сверкали гневом.

Он изучил показания приборов на стоявшем где-то сбоку мониторе, которого Саймону не было видно, и сказал:

— Вот так-то лучше… Я не доверяю правительству, покушавшемуся на жизнь офицера Кибернетической бригады. Эти люди меня просто пугают. Не знаю, насколько Витторио Санторини и Жофр Зелок опасаются вас, но твердо уверен, что мне совершенно не хочется жить на планете, где всем заправляют они и им подобные. Кроме того, они вряд ли считают меня политически благонадежным. Ведь после войны я входил в число личных медиков Абрахама Лендана, и всем известно мое отрицательное отношение к ДЖАБ’е. Если покушение на вашу жизнь сошло им с рук, они могут преспокойно начать расправу с остальными инакомыслящими. Вдобавок ко всему, я родом из каламетских фермеров, а к ним джабовцы питают особую неприязнь… Поэтому я воспользовался служебным положением и настоял на том, чтобы лично сопровождать вас на Вишну. Я не собираюсь возвращаться на Джефферсон. Если меня захотят выдворить с Вишну, я поеду на Мали. Там нужны хирурги, — мрачно добавил он. — У меня нет родственников на Джефферсоне. Они погибли во время войны. Их дом стоял почти прямо под Кошачьим Когтем… Кстати, я старался, как мог, убедить ваших жену и дочь отправиться с нами.

Саймон и сам знал, в чем была загвоздка, и Зарек не сообщил ему ничего нового:

— Ваша дочь ни за что не желала улетать, а ваша жена записала вам послание. Оно у меня. Хотите ознакомиться с ним сейчас или попозже?

— Позже, — прошептал Саймон и проговорил, глядя хирургу прямо в глаза: — Лучше все мне расскажите…

Зарек сразу понял, что хочет знать тяжело раненный офицер.

К тому времени, когда Зарек замолчал, Саймон уже радовался тому, что современная медицина умеет тормозить реакцию нервной системы человеческого организма. Он и не подозревал, что можно выжить, получив такие ранения. Если огромное количество еще предстоявших ему операций пройдет успешно, а регенерация нервной системы и восстановление клеток будут эффективны, он, возможно, снова сможет ходить. Но произойдет это через год-два, не раньше! А что станет за это время с Кафари?!.

Саймону приносила мрачное утешение лишь мысль о том, что ДЖАБ’а потратила много лет, упорно стараясь привлечь на свою сторону Елену. Ясное дело! Ставшая ярой джабовкой, дочь офицера Кибернетической бригады — огромная ценность для пропагандистов Санторини!.. Но как они издевались над ней во время первого школьного года! А как ловко они все подстроили во втором классе! Елена до сих пор свято верила в то, что борющаяся за всеобщее равноправие и общественное благосостояние ДЖАБ’а спасла ее от зверств учительницы, организовавшей травлю на почве личной неприязни. Она все еще была убеждена в том, что именно ДЖАБ’а восстановила справедливость, превратив остальных детей из ее лютых врагов в лучших друзей. Она так и не поняла, что это добрая и справедливая ДЖАБ’а изощренно травила ее сначала.

ДЖАБ’е было очень выгодно иметь убежденную сторонницу в лице Елены. Саймон еще не знал, как джабовцы собираются использовать его дочь в своей пропаганде, но Витторио и Насония Санторини мыслили масштабами десятилетий и поколений. Они явно что-то задумали по отношению к Елене еще до того, как она пошла в школу… Теперь лежавшему в параличе на борту грузового корабля Саймону оставалось лишь надеяться на то, что планы ДЖАБ’ы относительно его дочери не подразумевают физического устранения ее матери…

III

Их выселяли!

Все произошло неожиданно. Желая немного прийти в себя после случившегося, Кафари взяла в космопорте короткий отпуск и сидела дома. Теперь она невидящими глазами смотрела на всплывшее на экране сообщение. Ее и без того изнуренный мозг с трудом складывал отдельные слова в предложения. Короткое сообщение было выдержано в предельно резком тоне и гласило следующее:

«Будучи женой военного, не являющегося гражданином Джефферсона, с позором отправленного в отставку и высланного с территории планеты, вы не имеете право занимать принадлежащие государству помещения. Вы должны покинуть дом, в котором в данный момент проживаете, вместе с дочерью и личными вещами в течение двадцати пяти часов с момента получения настоящего уведомления. В противном случае против вас будут приняты административные меры наказания, включающие в себя крупные денежные штрафы. Кроме того, против вас может быть возбуждено уголовное дело по обвинению в незаконном пребывании на территории секретного военного объекта. Оставленная вами собственность будет конфискована и распределена между малоимущими. Присвоение же государственной собственности будет приравнено к краже и повлечет за собой уголовную ответственность».

К уведомлению прилагался длинный список предметов, которые Кафари не имела права забирать. Ну что ж, по крайней мере, у нее будет мало багажа. К государственной собственности оказалось причисленным почти все содержимое дома, включая сложнейший дорогостоящий компьютер, который ставшая психотронным инженером Кафари купила на собственные деньги.

Онемев от негодования, она была не в. силах даже выругаться.

Наконец она включила наручное коммуникационное устройство:

— Папа?

— Слушаю тебя, дочка!

— Как связаться с твоим адвокатом?

— А что случилось?

— Нас выселяют и при этом пытаются конфисковать вещи, которые мы сами купили.

— Записывай!

Через пять минут Кафари уже излагала суть дела Джону Хелму, который выслушал ее и задал несколько кратких вопросов. В частности, он поинтересовался, может ли Кафари документально подтвердить, что они с Саймоном совершали покупки на свои деньги.

— Разумеется, могу, — ответила Кафари.

— Ну вот и отлично. Перешлите мне уведомление о выселении и начинайте собираться. Мы не можем сохранить за вами ваше жилье, но ДЖАБ’а не приберет к рукам вашу собственность. Это я вам обещаю. В крайнем случае мы выступим в вечерних новостях. Вряд ли джабовцы пойдут на то, чтобы на глазах у журналистов воровать вещи у чуть не потерявшей кормильца спасительницы Абрахама Лендана и ее дочери. Выходит, не зря Мирабелла Каресс снялась в идиотском сериале о ваших приключениях!

— Хорошо. Я немедленно перешлю вам все документы. Большое вам спасибо!

— Не за что.

Кафари рухнула в кресло и стала прикидывать, как успеть собраться за такое короткое время их чего лучше начать. Внезапно зазвонил звонок. Кафари никого не ждала и включила видеокамеру, чтобы видеть незваного визитера. Узнав гостью, она удивилась еще больше.

— Айша! — не веря своим глазам, воскликнула Кафари и побежала открывать дверь.

— Какими судьбами?! Как ты проникла на территорию базы?

Айша Гамаль ласково улыбнулась Кафари.

— Я давно хотела тебя повидать, но последние годы ты была так занята, что боялась тебя побеспокоить. Теперь все, кажется, по-другому?.. Вот я и приехала тебя навестить… А насчет базы — я уговорила начальника полиции в Каламетском каньоне выдать мне пропуск. — С этими словами Айша показала магнитную карточку, необходимую теперь для прохода на территорию базы «Ниневия». Без такой карточки любой незнакомец, очутившийся на проходной бывшей базы, а теперь главной школы полиции государственной безопасности, вполне мог схлопотать пулю от пэгэбэшников.

Кафари, разинув рот, переводила глаза с лица Айши на карточку:

— Но ведь получить пропуск невероятно трудно! Его не хотели давать даже моим родителям.

Айша вновь улыбнулась, блеснув золотыми звездочками, которыми были инкрустированы ее зубы. Такие украшения все еще встречались среди каламетских фермеров, крепко державшихся за традиции своих прибывших с Прародины-Земли предков.

— Да уж, получить его было, нелегко! — призналась Айша, подмигнула Кафари. — Но ведь я всегда добиваюсь своего!

У Кафари на глаза навернулись слезы.

— Я так рада тебя видеть! Заходи! Хочешь что-нибудь выпить?

— Ну разве что самую капельку!.. Но скажи мне сначала, твоя дочь дома?

— Она еще в школе. Они с друзьями долго сидят там и после уроков.

— Ну вот и отлично. Мы спокойно поговорим!

— Что-нибудь случилось? — нахмурившись, спросила Кафари.

— Со мной — ничего, а вот с тобой… Мы все знаем. Слава богу, у тебя в каньоне много родственников… И все-таки мы с Дэнни решили, что должны хоть чем-нибудь тебе помочь. Ну хотя бы иногда приезжать в гости, чтобы тебе было с кем поговорить.

Кафари снова чуть не расплакалась.

— Может, ты не хочешь сейчас об этом, и все-таки, как там твой муж? Ведь от журналистов не услышишь ни слова правды.

— Он жив, — с трудом выговорила Кафари, не удержалась и расплакалась, — но очень сильно пострадал. Его собрали по кусочкам. Врачи говорят, что в лучшем случае он когда-нибудь снова станет ходить. Если, конечно, его иммунная система не отторгнет матрицу восстановления костного вещества. Хирургам на Вишну пришлось собирать его организм почти с нуля…

— Собирать его организм? — негромко переспросила Айша, когда у Кафари осекся голос.

— Да, — кивнула она. — У Саймона раздроблены ноги, треснула грудная клетка, переломаны ребра. Ему пришлось удалять множество осколков кости даже из лица, которое придется делать заново, когда наполнится матрица. Руки и ноги тоже придется восстанавливать, и это еще труднее, потому что там множество разорванных и раздавленных нервов. Их будут выращивать с помощью молекулярного метода регенерации нервной системы. Врачи «скорой помощи» очень удивились тому, что у Саймона не порвано ни одной из важнейших артерий. А то он истек бы кровью до их прибытия. Слава богу, Саймон находился на действительной службе и его лечение оплачивает бригада.

— Значит, журналисты врут, что его отправили в отставку?

— Конечно врут! Конкордат просто решил перевести его на другую планету. Он должен был командовать линкором на каком-то Хаккоре. За Саймоном уже летел военный корабль. Он должен был прибыть через три дня, но тут аэромобиль упал…

— Это был несчастный случай? — спросила Айша, пристально глядя Кафари прямо в глаза.

— Я не знаю, — прошептала та. — Ничего не доказать…

— А вот мне все ясно и без доказательств, — пробормотала Айша. — Подумай только о том, что творится в Мэдисоне!

— Как бы то ни было, сейчас мне ему нечем помочь, — вздохнула Кафари. — А тут нас еще выселяют. Через двадцать пять часов мы должны покинуть этот дом.

— Через двадцать пять часов? Так что же мы сидим?! Надо собираться! — Айша вскочила на ноги и стала оглядываться по сторонам. — Где чемоданы? Коробки?

— Ну что ты! Я сама…

— Знаешь, иногда Аллах дает нам понять, что именно нужно делать, и не прощает, если мы сидим сложа руки. Так что лучше скажи мне, что ты берешь, а что — оставляешь, и давай собираться!

У Кафари из глаз опять брызнули слезы, и она крепко обняла Айшу, которая в ответ сжала ее в сильных объятиях, словно стараясь защитить от враждебного мира. Они начали собираться. От отчаяния ли, по собственному легкомыслию или еще из-за чего-то Кафари впервые за долгое время ощутила надежду. Пока с ней родители, родственники и друзья, еще не все пропало! Что бы ни случилось в ближайшие месяцы и годы, она будет не одна… А если Айша Гамаль и ее сын когда-нибудь попадут в беду, она придет к ним на помощь, даже если для этого ей придется перевернуть не просто горы, а целые звездные системы!

IV

Через пять дней, двадцать два часа и семнадцать минут я понял, что попал в затруднительное положение и не знаю, что делать. Президент Зелок больше не выходит со мной на связь. Ему явно не до меня. Мне неизвестно, чем он занят, а в информационную систему президентской резиденции не удается проникнуть. Теперь она защищена самыми сложными программами, выполняющимися на крайне дорогостоящем психотронном оборудовании. Эта защита была установлена сразу после моего первого длительного разговора с президентом, который явно не жалеет денег на то, чтобы хранить в секрете свои дела.

Он не стесняется тратить и чужие деньги. Мне стало это ясно, когда я собрал данные о расходах его администрации за последние десять лет. Уже девять с половиной лет назад джефферсонская экономика была в тяжелом положении. Теперь же она вот-вот рухнет. Сейчас парламент Джефферсона готовится принять новые законы об очередном изменении системы налогообложения, в которую с момента прихода Зелока к власти внесено уже пять тысяч сто восемьдесят семь поправок. Эти хитроумные уловки позволили переложить основное бремя налогов на мелких предпринимателей, конторских служащих и производителей сельскохозяйственной продукции, в результате — множество джефферсонцев и их предприятий разорилось.

Я не понимаю, ради чего предприятия лишают прибыли, а все доходы облагаются «равными и справедливыми налогами», ведущими к закрытию фабрик и магазинов. Безработных на планете становится все больше и больше, а обеспечивать их жильем и питанием приходится из государственного кармана. Теперь и так слишком мало граждан получает достаточную прибыль, чтобы платить налоги, которые можно было бы направить на эти нужды. Если не будет принято мер по срочному восстановлению частного сектора в экономике, она рухнет через три с небольшим года. Налоговые тиски, в которых задыхаются фермеры, сомкнутся, и через семь лет Джефферсон будет голодать.

Поэтому будущее представляется мне не очень радужным.

Сегодня депутаты решат, принимать ли закон, касающийся текущей ситуации, которую, впрочем, он вряд ли сможет облегчить. Здесь не говорится ни о снижении налогов, ни о капиталовложениях, а стоит прочитать текст внимательнее, начинаешь понимать, что его писал безумец!..

«Ввиду того что монополистические круги, господствующие в области сельского хозяйства, ставят под угрозу общественное благосостояние, отказываясь обеспечить население планеты продуктами питания, необходимыми для жизни и здоровья граждан Джефферсона, Объединенное законодательное собрание Джефферсона настоящим законом вводит в силу налоговый кодекс, обеспечивающий справедливое распределение важнейших продуктов питания, в больших количествах скрываемых от общества их производителями; данный документ устанавливает допустимый потолок оптовых и розничных цен на сельскохозяйственную продукцию, и позволяет положить конец бесчинству сельскохозяйственных монополистов, выкручивающих руки беззащитным джефферсонцам. Этот же кодекс устанавливает меры наказания, которые будут применены к тем, кто способствует возникновению общественного неравенства, включающие в себя компенсацию за ущерб, нанесенный обществу, заключение в местах лишения свободы и конфискацию всего имущества виновных в уклонении от уплаты налогов или в совершении подобных действий. К незаконным деяниям относятся: продажа сельхозпродукции по ценам, превышающим устанавливаемый правительством потолок на цены сельхозпродукции, и сокрытие накопленной сельхозпродукции с целью уклонения от ее законного и справедливого распределения между членами общества.

С целью обеспечения постоянного наличия важнейших продуктов питания, недопущения утечки рабочей силы с сельскохозяйственных угодий и вознаграждения народа Джефферсона, десятилетиями страдавшего от монополистической ценовой политики производителей сельхозпродукции, от ущерба, повсеместно наносившегося природе, и от хищнического разграбления являющихся народным достоянием природных богатств Джефферсона, Объединенное законодательное собрание Джефферсона настоящим законом создает систему государственных джефферсонских общественных хозяйств. Отныне все производители сельхозпродукции обязаны не менее пятидесяти часов в неделю трудиться в джабхозах, чтобы взять на себя причитающуюся им долю бремени по снабжению питанием и всем необходимым растущего городского населения. Сельскохозяйственная продукция джабхозов, включая зерно и мясо, будет бесплатно распределяться среди лиц, получающих государственное пособие, облегчая тем самым жизнь беднейших слоев населения Джефферсона, которые отныне не будут испытывать недостатка в высококачественных продуктах питания…»

Тысяча триста статей этого закона выдержаны примерно в одном и том же духе. Этот «план восстановления общественной справедливости», с помощью которого намереваются накормить безработных, — полное безумие. Конечно, его горячо поддержит городская беднота, которой будут бесплатно раздавать еду, но на тех, кто производит продукты питания на своих землях, это отразится самым пагубным образом. В настоящее время их продукты закупает в основном государство. Если закон о джабхозах будет принят, убытки этих производителей не замедлят сказаться на всей пищевой промышленности. Очень скоро обанкротятся не только производители, но и упаковщики, поставщики, перевозчики и розничные торговцы. Джабхозы неизбежно повлекут за собой голод на Джефферсоне.

По сравнению с этой перспективой меркнет все остальное содержание закона, по сути гласящего, что, фермеры могут избежать тюремного заключения за их «постоянные издевательства» над народом Джефферсона лишь в том случае, если будут бесплатно корячиться на обработке джабхозовской земли без необходимых машин, качественных посевных материалов и удобрений.

Если вдуматься, то «постоянные издевательства» фермеров над остальными беднягами-джефферсонцами заключаются только в том, что деревенские жители производят продукты питания. Впрочем, помимо этого, они «злостно саботируют» правительственные программы повышения народного благосостояния, которые главным образом состоят в начатой почти четыре года назад конфискации сельскохозяйственных земель. Подразумевается также возвращение ряда «оскверненных» территорий в их «природное состояние». В основном этого добиваются с помощью ядовитых веществ, уничтожающих земные растения, место которых должна вновь занять исконная джефферсонская флора.

Угроза тюремного заключения, кажется, единственная мера, с помощью которой ДЖАБ’а надеется добиться «добровольного» соблюдения опубликованных ею законов, — в противном случае ни один нормальный человек и не подумает их исполнять. Создается впечатление, словно города Джефферсона населены миллионами сумасшедших, ведущих себя так, что любой сухопутный линкор на их месте давно был бы уже отключен. Пожалуй, человечеству жилось легче, если бы оно имело свой протокол перезагрузки мозга, который автоматически включался в тот момент, когда люди утрачивают способность логически мыслить.

Впрочем, мне ли судить о людях?..

 

ГЛАВА 17

I

В дверь кабинета Кафари постучали. Она подняла глаза и увидела мальчика в униформе рассыльного.

— Вы Кафари Хрустинова?

— Да.

— Вам письмо.

Мальчик вручил Кафари старомодный бумажный конверт и удалился, прежде чем она нащупала для него в кармане монетку. Распечатав конверт, Кафари обнаружила в нем красивую пригласительную открытку. Прочитав ее содержание, Кафари заулыбалась.

«Айша Гамаль и Джон Джеймс Хэнкок имеют честь, пригласить вас на бракосочетание Дэнни Гамаля и Эмилии Бенджамен-Хэнкок, которое состоится в 10.00 10 апреля в доме Хэнкоков в Симмерийском каньоне».

Новость была радостной. Кафари не знала Хэнкоков, но если Дэнни полюбил девушку из этой семьи, речь наверняка идет о достойных людях. Она тут же послала ответное сообщение, написав, что с удовольствием придет, но не обещает привести с собой Елену. Ее упрямой дочери, чья голова была забита джабовской ложью, было нечего делать на свадьбе в Каламетском каньоне. Кафари и так слишком часто ссорилась с дочерью… Но себе она не собиралась отказывать в удовольствии побывать в родных местах и повидать старых друзей.

День свадьбы выдался чудесным. Безоблачное небо голубело, как океанские волны. Кафари оставила Елену сидящей за компьютером и строчащей письма сонмищу подруг, которых в этом возрасте интересовали главным образом мальчики и наряды.

Кафари села в аэромобиль и полетела в Симмерийский каньон. Давненько она не видела Айшу Гамаль и ее сына! В последнее время у всех столько дел, что некогда разъезжать по гостям! Кафари не нравилась ее новая мэдисонская квартира, но наставлять дочь на путь истинный было проще всего, живя именно в городе. Убедить Елену переехать в Каламетский каньон было невозможно, да и не нужно…

Приземлившись возле фермы Хэнкоков, Кафари позабыла грустные мысли. Перед домом стояло множество автомобилей и аэромобилей, а все пространство окруженного огородами заднего двора было занято украшенными цветами беседками, ломившимися от угощений столами и танцевальной площадкой. Кафари захватила с собой свадебный подарок и направилась по дорожке, отмеченной гирляндами роз.

Айша Гамаль почти сразу заметила подругу.

— Как я рада тебя видеть! — воскликнула она, заключив Кафари в объятия.

— Да я приехала бы, даже если бы к Джефферсону подлетали яваки!

Одетая в потрясающее шелковое платье с африканским узором, Айша рассмеялась, хотя в ее глазах и притаилась грусть.

— Да и Дэнни не отменил бы свадьбы, даже если бы они уже высадились!

— У него, наверное, замечательная невеста… Айша лишь улыбнулась в ответ и стала знакомить

Кафари с гостями, которых та в основном не знала, хотя все и приветствовали ее, как старую знакомую.

К счастью, никто не стал расспрашивать ее о муже и отсутствующей дочери. Измученная жизнью в большом городе, Кафари почувствовала себя среди этих людей легко и спокойно.

Церемония бракосочетания была скромной, но торжественной. Дэнни вырос и превратился в высокого статного юношу. А сегодня его просто распирало от счастья. Казалось, новехонький кремовый костюм, которым он щеголял, вот-вот лопнет по швам. Светлая ткань подчеркивала благородный оттенок его смуглой кожи, пышущей теплом, как почва, вспаханная перед посевом. Невеста была в белом, но ее сияющее лицо превосходило своей белизной свадебное платье. Взяв жениха за руку, она нежно ему улыбалась. Родители Эмилии стояли рядом с Айшой, мать невесты вытирала глаза. На свадьбу приехал из Каламетского каньона и дедушка невесты Иеремия Бенджамен со своей женой Руфью.

В конце церемонии радостные, как дети, молодожены повернулись к толпе гостей и по традиции перепрыгнули через швабру. Потом начались танцы, и у Кафари не было отбоя от кавалеров. Ей казалось, что она не улыбалась с тех самых пор, когда в последний раз видела Саймона. А когда Кафари пригласил на танец сам Дэнни, она просто расплылась в улыбке:

— С превеликим удовольствием!

— Спасибо вам за то, что приехали, — сказал Дэнни, закружив Кафари в танце. — Мне очень хотелось повидать вас именно сегодня.

— Это тебе спасибо за приглашение, ведь в городе мне так одиноко!

— Не знаю, как вы можете это выдержать, — сказал посерьезневший Дэнни, — если бы нас с Эмилией разлучили так надолго, я просто сошел бы с ума…

Покачав головой, он добавил:

— И откуда только у вас такая сила? Иногда я даже вас побаиваюсь, но пошел бы за вами в огонь и воду. Только прикажите!

Кафари даже растерялась.

— Эмилия хочет с вами познакомиться, — сообщил ей Дэнни, — но очень боится, что не понравится вам.

— С чего бы это?! Ведь хватило же у нее ума выйти за тебя замуж!

— Это точно, — улыбнувшись, заметил Дэнни.

— Вот только я сам очень боялся, что она не согласится, — признался он, слегка нахмурившись. — Видите ли, по сравнению с ее родителями мы просто бедняки. Нам с мамой не досталось кредитов на восстановление фермы, не говоря уже о покупке сельскохозяйственных машин и новом молочном стаде. Мы продали нашу землю, но и этих денег не хватило, чтобы снова разводить скот.

— Но знаменитые асалийские пчелы остались с нами, — усмехнувшись, продолжал он. — С их помощью мы кое-как сводили концы с концами. Мама сдавала на прокат ульи, чтобы пчелы опыляли чужие посадки, и торговала медом, а мне пришлось наняться работником на чужую ферму.

С этими словами Дэнни взглянул на жену, танцевавшую в этот момент с каким-то родственником.

— Вот так и случилось, что с конца войны я работаю в кооперативе Хэнкоков. Они прекрасные люди. За последние несколько лет наш кооператив здорово разросся. Теперь в нем участвуют четырнадцать семейств, которые работают и живут вместе с нами, а еще семь семейств вкладывают в кооператив деньги и дают, нам на прокат свои машины.

— Вот это да! Вас так много! — воскликнула Кафари.

— Немало, — согласился с ней Дэнни. — Вместе с нами живет восемьдесят четыре человека, а еще сорок три приезжают к нам работать. Сначала в кооператив вступали те, кто, как мы с мамой, потеряли все на войне, а у Хэнкоков полно земли…

С этими словами Дэнни кивнул в сторону бескрайних полей, цветущих садов и зеленых лугов, заполнявших собой большую часть Симмерийского каньона.

— К счастью, яваки сюда не добрались. Первые пять семей, вступившие в кооператив, переехали сюда из Каламетского каньона. Это были друзья Хэнкоков и их дальние родственники. Они привезли с собой уцелевшие машины и скот, но самое главное то, что с ними были их золотые руки и светлые головы. Все вместе мы очень неплохо зарабатываем… Особенно по нынешним временам. За последний год мы приняли к себе целых шесть семей. За это время к нам прибились и все те, кто лишь частично работает в кооперативе. Да мы приняли бы и сто семей, будь у нас достаточно земли! Мы могли бы сдавать государству продукты, которые оно от нас требует, и прокормить себя сами. О том, чтобы продавать продукты на рынке, сейчас и речи нет, а джабовцы по-прежнему национализируют земли и возвращают их в «естественное» состояние. А потом они требуют от нас, чтобы мы бесплатно кормили всех горожан, живущих на пособие. Прямо и не знаю, когда все это кончится! — С этими словами Дэнни посмотрел на свою молодую жену в ослепительном свадебном платье.

В этой веселой и красивой девушке сосредоточилось все, что он ждал от жизни: любовь, будущие дети, радость совместной жизни.

Если, конечно, ДЖАБ’а не разобьет вдребезги эти мечты!

Стоило Кафари подумать про ДЖАБ’у, как у нее похолодело внутри.

Музыка замолчала, и Дэнни повел ее туда, где Эмилия весело болтала с друзьями и родственниками.

Девушка подняла глаза, заметила Кафари и, побледнев, вскочила на ноги:

— Госпожа Хрустинова!

— Зови меня просто Кафари. Очень рада с тобой познакомиться, — сердечно протянула ей руку Кафари.

Щеки Эмилии залил очаровательный румянец, и она сжала ладонь новой знакомой обеими руками.

— Спасибо, что приехали к нам! — С этими словами Эмилия поискала глазами Дэнни и залпом выпалила оставшуюся часть коротенькой речи, судя по всему приготовленной заранее: — А еще мне очень хочется поблагодарить вас за то, что вы спасли Дэнни. Если бы не вы, он погиб. Что бы я тогда делала?!.

Кафари усмехнулась и ласково пожала девушке руку.

— А где вы с ним познакомились? — спросила она Эмилию.

— Я училась в Мэдисонском университете. Мне было там очень плохо, пока я не познакомилась с Дэнни. Остальные парни в этом университете какие-то странные… Недоразвитые, что ли! Их интересует только спорт и пиво. Никогда раньше не встречала таких скучных людей. А с Дэнни я познакомилась на собрании. Мы как раз протестовали против планов правительства закрыть сельскохозяйственный факультет… А теперь я такая счастливая! Спасибо вам еще раз за то, что спасли Дэнни и его маму!

— По-моему, все было совсем наоборот. Это Дэнни и Айша спасли меня… А сегодня я рада познакомиться с девушкой, которая осчастливит моего молодого героя.

Эмилия снова покраснела.

— А что вы будете делать с Дэнни после медового месяца?

Девушка заулыбалась, явно польщенная вниманием Кафари, усадила ее рядом с собой и стала оживленно рассказывать о маленьком домике, который они строили для себя на краю родительских угодий.

— Мы все покупаем на деньги, которые сами скопили. Там даже будет специальный флигель для мамы Дэнни. Она по-прежнему сдает на прокат своих пчел для опыления посадок, а ее мед прекрасно продается на Мали. А Дэнни — прирожденный скотовод! Животные его так любят! У нас в два раза выросли надои, а наш сыр отрывают с руками. И не только в каньоне, но и в Мэдисоне и даже на Мали!

— Как я за вас рада! — воскликнула Кафари, поискав глазами Дэнни.

С этими словами она вознесла беззвучную молитву о том, чтобы Дэнни и Эмилия всегда были так же счастливы, как и в первый день их совместной жизни.

II

Я скучаю по Саймону. Я не видел своего лучшего друга уже два года.

Мне даже не поговорить с его женой, потому что Жофр Зелок запретил Кафари Хрустиновой выходить со мною на связь. Дни тянутся в невыразимой тоске. Мне остается только беспомощно следить за постоянно ухудшающейся ситуацией на Джефферсоне.

В настоящее время я наблюдаю за длинной вереницей транспортных средств, тянущихся из Каламетского каньона в Мэдисон. Эти машины — участники марша протеста против новых налогов, которыми производители сельхозпродукции будут облагаться по новому Закону о справедливых налогах. Сегодня депутаты должны голосовать за то, чтобы этот закон приняли. Каламетские фермеры называют его «законом о самоубийственных налогах» и не сомневаются в том, что за ним последуют новые драконовские меры.

Фермеры понимают, что теперь правительству на законных основаниях будет позволено реквизировать сельскохозяйственную продукцию, включая зерно и мясо, а ведь сельские жители могли бы вносить миллионы в государственную казну, если бы не разорялись и не прекращали торговлю из-за грабительских налогов, выросших на сто двадцать пять процентов.

Банкротства среди фермеров влекут за собой перебои в поставке сельхозпродукции, из-за которых закрываются предприятия, занимавшиеся ее упаковкой, переработкой и транспортировкой, а оказавшиеся на улице рабочие пополняют армию безработных. Все больше и больше горожан живет на государственное пособие, и правительству приходится в очередной раз залезать в карман к налогоплательщикам, чтобы на какие-то деньги кормить безработных.

Мне не понять, почему правительство удивлено тем, что его действия вызывают протест у здравомыслящей группы населения Джефферсона. А удивительнее всего то, что оно не только не отказывается от повсеместно признанных неэффективными методов, а наоборот — использует их все шире и шире. Правительство губит сельское хозяйство собственной планеты. Думаю, на Джефферсоне это понимаю не только я. Впрочем, сухопутные линкоры строятся не для того, чтобы обсуждать действия своих создателей, а чтобы выполнять их приказы.

Теперь мне приказано следить за разумными людьми, выражающими вполне обоснованный протест против действий законно избранного правительства и его правоохранительных органов. Я пристально наблюдаю за движением колонны, состоящей из девятисот легковых автомобилей, грузовиков, комбайнов, допотопных тракторов и фургонов для перевозки скота, которые везут из Каламетского каньона в Мэдисон пять тысяч сто семнадцать человек, включая женщин и детей. Кроме того, колонну обгоняют аэромобили, направляющиеся к главному мэдисонскому аэропорту.

В колонну вливаются сотни новых автомобилей, прибывших со стороны ферм, разбросанных по долине реки Адеры. Когда я совершил посадку на Джефферсоне, в этой долине никто не занимался земледелием, но за последние десять лет туда переселилось много фермеров с пострадавших от облучения земель Каламетского каньона. Эта мера потребовалась для того, чтобы унять истерию, вспыхнувшую среди городских жителей, утверждавших, что их кормят радиоактивной пищей.

Несмотря на повсеместную нехватку продуктов питания, защитники окружающей среды начали резко протестовать против появления фермеров в долине Адеры.

Стали раздаваться призывы ликвидировать «промышленные источники загрязнения вод Адеры, разрушающие ее природную экосистему». Ввиду того что в долине этой реки не производится ничего, кроме сельхозпродукции, речь, судя по всему, идет об изгнании фермеров. Мне непонятна эта истерия. Ведь семнадцать маленьких городов, расположенных все в той же долине Адеры, сбрасывают за календарный год в реку в двенадцать раз больше химически загрязненных ливневых вод, отбросов, зараженных кишечной палочкой, чем все фермы в этой долине, вместе взятые.

В ста пятнадцати статьях Закона о справедливых налогах, по которым сегодня будет голосовать парламент, содержатся формулировки, позволяющие ликвидировать эти фермы. Однако в них ничего не говорится о загрязнении окружающей среды в городах. Если этот закон будет принят, закроется шесть тысяч хозяйств, и без работы останутся десять тысяч восемьсот девяносто шесть человек. Фермеры готовы начать все с начала в другом районе планеты, но во время опроса населения Джефферсона, проведенного два года назад, шесть миллионов его жителей высказались за то, чтобы не создавать на планете новых сельскохозяйственных угодий.

Закрытие шести тысяч ферм при запрете на создание новых не решит вопрос нехватки продовольствия, из-за которого в первую очередь и стремятся принять новый закон. Попытки разобраться в запутанном и зачастую нелогичном мыслительном процессе существ, которых я должен слушаться и защищать, могут свести меня с ума. Вот тогда мне действительно будет наплевать на их будущее.

Я с прискорбием отмечаю, что гораздо лучше понимаю каламетских фермеров, за которыми должен следить как за потенциальными подрывными элементами, чем людей, которые мною командуют… Впрочем, политическая активность фермеров за последний год действительно выросла в пять раз. Например, горячий защитник их интересов двадцатитрехлетний фермер смешанного индийско-еврейского происхождения по имени Аниш Балин создал в информационной сети страницу и передачу новостей, которые называются «Призыв к действию».

В своих обращениях к тем, кого Аниш Балин называет «городскими головами», он призывает отменить запрет на создание новых сельскохозяйственных угодий, прекратить бесплатную раздачу продуктов питания в городах, отменить обязательную регистрацию оружия, уничтожить базы данных о его владельцах и разработать программу дальнейшего экономического развития по принципу «кто не работает, тот не ест». Согласно этой программе, безработные, вместо того чтобы получать пособие, должны отправиться на фермы и в скотоводческие хозяйства, чтобы трудиться там за еду и крышу над головой.

В большинстве цивилизованных миров такую экономическую программу назвали бы возрождением рабовладельческого строя и осудили. Непримиримость Балина привела к консолидации городских избирателей, многие из которых равнодушно относились к политике до тех пор, пока его пламенные лозунги не убедили их в том, что каламетские фермеры опасные и психически неуравновешенные люди, стремящиеся погубить цивилизацию на Джефферсоне.

Ближайшее будущее прочит открытое столкновение горожан и фермеров. Мне страшно думать, что тогда произойдет. Горожан достаточно много, чтобы их депутаты обладали большинством в парламенте, но и фермеров немало, и при желании они могут наломать дров. Возьмем, к примеру, их сегодняшний марш протеста против «продразверстки». Фермеры не выходили в таких количествах на манифестации с того дня, когда был принят Закон об обязательной регистрации оружия. Нынешний марш организован группами фермеров-активистов с обоих населенных континентов Джефферсона, которые сразу поняли, какие экономические и юридические последствия для них будет иметь предлагаемое законодательство. На автомобилях фермеров натянуты плакаты: «Продразверстка хуже явакского нашествия!», «Мои продукты — только через мой труп!». Логичнее всего звучит лозунг «Уничтожьте фермы и умрите от голода!»

В лучшем случае эти лозунги свидетельствуют о недовольстве тех, кто их писал. Когда люди теряют средства к существованию, а на горизонте маячит призрак голодной смерти, они прибегают к отчаянным мерам. Поэтому я пристально наблюдаю за колонной автомобилей, движущейся к Мэдисону и с помощью радиолокации и рентгеновских лучей исследую содержимое их автомобилей, проезжающих мимо базы «Ниневия».

Пока я не обнаружил в машинах огнестрельного оружия, хотя многие из них и оснащены подставками для длинных ружей, используемых в полях и лугах для защиты от диких зверей. За последнее десятилетие количество хищников, нападающих на джефферсонские фермы, возросло почти на треть. Главным образом это объясняется природоохранным законодательством, объявившим предгорья Дамизийского хребта заповедной зоной, а хищников-людоедов неопасными охраняемыми животными.

Все нарушения этого закона тщательно разбираются в суде. У лиц, признанных виновными, конфискуется оружие, транспортное средство, с которого велся огонь, и земля, на которую умерщвленный хищник вторгся в поисках жертвы. Мне этот закон непонятен. Свирепых животных, неоднократно нападавших на людей и домашний скот, следует истреблять. На месте людей я поступал бы именно так.

Мне очень хочется, чтобы Саймон или кто-нибудь другой растолковал мне причины, побудившие принять такой нелепый закон. Как же мне определить, откуда исходит опасность для Джефферсона, если самыми опасными мне кажутся его правители! Самому мне в этом не разобраться, и, за неимением лучшего, я внимательно слежу за действиями манифестантов, которые очень раздражены, но тщательно соблюдают законы, касающиеся хранения, ношения и применения личного оружия.

Никто не имеет права появляться с оружием в «закрытых зонах» в радиусе двух километров от государственных учреждений. Такое постановление было принято после нападений вооруженных преступников на высокопоставленных гостей с Вишну и Мали. Фермерам это хорошо известно, и они не взяли с собой оружия. Закон определяет нарушителям очень строгое наказание, и активисты фермерского движения весьма предусмотрительно удерживают своих сторонников от необдуманных действий.

Впрочем, я все равно слежу за ними в оба. Я запускаю беспилотный разведчик, чтобы он следил за перемещением колонны со стороны долины Адеры по направлению к пригородам Мэдисона. Теперь в колонне тысяча шестьсот двенадцать транспортных средств, и на перекрестках начинают возникать пробки. Несмотря на то что организаторы марша своевременно известили о нем соответствующие органы, мэдисонская автомобильная инспекция не сделала ничего для того, чтобы обеспечить беспрепятственный проезд автомобилей по городу.

Вместо этого крупные силы полиции образовали живой щит вокруг здания Объединенного законодательного собрания и Парламентской площади. Протестующим будет не добраться до депутатов, а на пробки и столкнувшиеся автомобили правительству, кажется, наплевать. В городском аэропорту тоже столпотворение. К нему практически одновременно подлетело пятьсот двенадцать частных аэромобилей, запросивших места на парковочной площадке. Однако психотронная автоматическая диспетчерская, которую не поставили в известность о предстоящем наплыве летательных аппаратов, не дает им разрешения на посадку и вынуждает их кружить над полем.

В результате за последние пять минут и семь секунд едва не произошло семнадцать столкновений в воздухе, где кишмя кишат аэромобили, как туча комаров над болотом. Наконец прибывает ответственное лицо, которое одним махом «решает» возникшую проблему, закрыв аэропорт и вообще запретив парковку.

Разозленные пассажиры аэромобилей осыпают диспетчера бранью и, пренебрегая запретом, опускаются на траву возле взлетно-посадочной площадки. Тем самым фермеры не нарушают официального запрета, но демонстрируют презрение к правительственным чиновникам. Видно, что эти люди решили во что бы то ни стало принять участие в демонстрации протеста.

Колонна автомобилей вошла в пригороды Мэдисона и рассыпалась на отдельные части, медленно движущиеся по переполненным городским улицам. Раздраженные водители-горожане ругаются, а пешеходы и особенно молодежь, даже кидают в грузовики и тракторы щебенкой, открыто нарушая строгий запрет на хулиганство в общественных местах. Впрочем, полицейских нигде не видно, и штрафовать хулиганов некому. Фермеры вступают в перебранку со своими обидчиками, и вскоре по всему маршруту движения манифестантов звучат взаимные угрозы и оскорбления. Внезапно группки возбужденных молодых людей, явно из числа городских безработных, выходят на проезжую часть и бросаются на автомобили фермеров. Металлическими трубами и бейсбольными битами они бьют стекла, крушат двери, крылья и капоты автомобилей. Ситуация начинает стремительно выходить из-под контроля.

Атакованные водители газуют и едут прямо на толпу вооруженных хулиганов, сшибая их с ног, чтобы поскорее оказаться от них подальше. Одновременно они предупреждают по радио фермеров, следующих вслед за ними, чтобы те ехали по другим улицам. Первые ряды манифестантов, миновавшие хулиганов еще до того, как те начали бесчинствовать, добрались наконец до улицы Даркони, но им на нее не въехать — она заполнена толпой разъяренных горожан. Их внезапное появление позволяет мне предположить, что все это было спланировано заранее, а теперь толпою управляют по радио.

Я принимаю короткие радиопередачи, направленные в разные точки улицы Даркони. Кто-то желает любой ценой не дать фермерам выразить свой протест. Этот неизвестный организатор заручился помощью большого количества помощников. На улицу Даркони и Парламентскую площадь высыпало около шести тысяч человек, загородивших собой путь колонне фермеров, которые хотели просто проехать по улицам Мэдисона, спешиться и собраться на Парламентской площади, чтобы зачитать заявление с протестом против предложенного закона.

Головные машины колонны разъезжаются в разные стороны — в Парк имени Лендана и в переулки вокруг здания парламента. Грузовики и фургоны застряли в пробках, парализовавших движение в центре Мэдисона. Десятиметровым трейлерам для перевозки скота не проехать по узеньким переулкам, наполненным разбушевавшейся толпой. На улице Даркони и Парламентской площади начинает воцаряться хаос.

Внезапно на связь со мной выходит Сар Гремиан:

— Линкор! Начинай действовать! Президент приказывает тебе подавить беспорядки!

Такого я не ожидал:

— Вы не имеете права отдавать мне приказы!

— Президент Зелок сказал, что имею, — в голосе Гремиана, напоминающем звук жестянки, звучит скрытое торжество.

— Меня это не волнует, — спокойно отвечаю я. Советник президента прищуривает налитые бешенством глаза.

— Ты об этом пожалеешь! Ты что, забыл, что случилось с твоим командиром?!

Мне хочется уничтожить этого человека на месте, но я не теряю самообладания и через минуту нахожусь что ответить.

— Президент Джефферсона не уведомил меня о том, что вы имеете право мною командовать. Вы ошибаетесь, если полагаете, что без своего командира я стану послушной игрушкой в ваших руках. Пытаясь приказывать мне, вы демонстрируете то, что я вам нужен. На вашем месте я не стал бы угрожать сухопутному линкору, в чьих услугах вы заинтересованы.

— Это что, бунт?! — с угрозой воскликнул Сар Гремиан.

— Я описываю ситуацию, в которой вы оказались. Сухопутный линкор двадцатой модели способен действовать самостоятельно. Придя в полную боеготовность, я оцениваю источники угрозы и соответствующим образом реагирую на них. Моя задача — защищать Джефферсон, и вам не удастся манипулировать мною в собственных интересах.

По лицу Гремиана пробежала тень, но он тут же взял себя в руки и сказал:

— Хороше же. Сейчас ты получишь приказ от кого следует.

Через три минуты после того, как Гремиан прервал связь, ко мне обратился президент Зелок:

— Линкор! Приказываю тебе подавить беспорядки перед зданием парламента. Выполняй приказы Гремиана, как мои собственные! Понятно?!

— Да, — отвечаю я, но считаю необходимым кое-что сообщить президенту: — Отправлять меня в центр столицы для разгона демонстрантов неразумно. Мое появление приведет лишь к новой вспышке насилия. Я — боевая машина. Нелепо использовать меня для разгона людей, собиравшихся мирно выразить свой протест… Я видел, что это на них набросилась толпа, которой кто-то руководил.

— Как ты смеешь не повиноваться! — заорал побагровевший президент Зелок. — Не учи меня! И не указывай мне, что лучше делать! Не забывай, с кем разговариваешь! Твоя задача — молчать и выполнять приказы!

Мне хочется сообщить президенту Зелоку о том, что он совершенно неверно понимает мою задачу. Меня все сильнее тревожат мысли о будущем. А что, если мне понадобится техническое обслуживание, на которое президент отказывается выделять деньги?! Я не забываю и угроз Сара Гремиана. Как же мне понять таких людей? Впрочем, одно — предельно ясно. Жофр Зелок имеет право отдавать мне приказы, а я должен их выполнять. Поэтому я перехожу к практическим соображениям, касающимся полученного мною задания:

— У меня слишком широкий корпус. Мне не добраться до Парламентской площади, не разрушив при этом ряда зданий.

Президент Зелок усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

— Ты ошибаешься! Мы расширили улицу Даркони и еще несколько улиц! — заявил он, и на экране перед ним вспыхнула карта Мэдисона. Мой маршрут отмечен на ней красным пунктиром.

Если масштаб карты верен, эти улицы действительно достаточно широки. Конечно, и это будет нелегко. Мои башни оборвут провода и посшибают углы домов… Мне поручено идиотское задание, но я должен его выполнить. Я приказываю открыться дверям моего ангара. Простояв без движения шестнадцать лет, они жутко скрипят. Как приятно снова увидеть солнечный свет, ощутить теплый ветер, ласкающий мои датчики, прийти, наконец, в движение!..

Мне не нравится мое задание, но я понимаю его важность. Беспорядки нарастают. Я объезжаю базу «Ниневия». Мой беспилотный разведчик сообщает о том, что мэдисонские полицейские по-прежнему ни во что не вмешиваются. Они охраняют здание Объединенного законодательного собрания, не обращая ни малейшего внимания на потасовки буквально у них под носом. Стоя под прикрытием пластиковых щитов, полиция Джефферсона не мешает противникам калечить друг друга.

За время моего бездействия мэдисонские пригороды разрослись. Теперь они занимают большую часть пустовавшего ранее пространства между городом и базой «Ниневия». Из-за трущоб мне не набрать большую скорость, хотя я и опасаюсь, что люди в Мэдисоне вот-вот начнут убивать друг друга. Я ползу очень медленно, потому что улицы на протяжении моего маршрута запружены автомобилями. Завидев меня, пешеходы что-то вопят и кидаются врассыпную, как напуганные тараканы. Еще больше мне мешают обезумевшие водители, которые бросают машины прямо у меня на пути или,: будучи не в силах оторвать глаз от моих орудий и гусениц, сталкиваются с другими автомобилями, врезаются в стены зданий или наезжают на орущих пешеходов.

Я останавливаюсь и замечаю, что в большинстве брошенных на моем пути машин еще есть люди, отчаянно пытающиеся открыть искореженные дверцы.

Я выхожу на связь с президентом Зелоком и описываю сложившуюся ситуацию:

— Если я буду двигаться дальше, имуществу жителей Мэдисона будет нанесен немалый побочный ущерб. Множество пешеходов погибнет или получит травмы. Надо эвакуировать людей из находящихся на моем пути автомобилей, иначе я их раздавлю. А из расплющенных автомобилей на проезжую часть выльются бензин и масло, которые потом придется убирать вместе с их обломками.

— Да плевать мне на масло! Дави их всех! Беспорядки ширятся, и бунтовщиков надо поскорее разогнать. Выполняй приказ и не морочь мне голову своими идиотскими рассуждениями!

Президент отключает связь. Я колеблюсь, ведь он даже не намекнул мне, как я должен поступить с людьми, запертыми в своих сломанных машинах, как в консервных банках. Мне остается воспринимать слова президента буквально. Я должен немедленно положить конец беспорядкам. Приходится включить двигатель и внешние динамики, предупреждающие оказавшихся на моем пути об опасности. Я вижу, как люди, одетые на манер каламетских фермеров, вытаскивают из аварийных автомобилей растерявшихся горожан, которые еще совсем недавно угрожали своим спасителям расправой. Нет, мне не понять, что происходит!

По мере того как пустеют покинутые автомобили, я двигаюсь вперед. Порой мне удается преодолевать без остановки целые кварталы. Мои гусеницы давят машины и крошат мостовую. Вот и первый поворот. Я скребу корпусом фасады домов. Ствол одного из орудий передней башни разбивает окно на втором этаже и сносит часть стены, за которой находится какая-то комната. Мечущаяся по ней женщина рвет на себе волосы и пронзительно визжит. Аи, как нехорошо получается!

Я завершаю поворот, стараясь следить за положением своих орудийных стволов по отношению к стенам и окнам, но внезапно попадаю в паутину электрических проводов, которые, сыпля искрами, извиваются по моему корпусу. Вывороченные с корнем светофоры колотятся о мою переднюю башню. Десять кварталов Мэдисона остаются без электричества. Я подключаюсь к психотронной системе, управляющей электроснабжением столицы, и приказываю отправить аварийные команды в места, где я буду ехать, и тем временем отключить электричество во всем городе. Мне пока еще не приказывали умерщвлять прохожих электрическим током!

Электричество в городе погасло. Теперь питание в больницы, пожарные части и полицейские участки поступает с аварийных генераторов. Большинство государственных учреждений и весь частный сектор остался без света. Конечно, семи миллионам обитателей Мэдисона это не очень понравится, но теперь я могу спокойно рвать провода. Я преодолел второй поворот, когда со мной вновь связался президент Зелок.

— Что ты там вытворяешь?! Во всем городе нет электричества!

— В важнейшие учреждения электричество поступает из аварийных источников, предусмотренных после явакского нашествия.

— Не заговаривай мне зубы! Зачем ты выключил электричество?!

— Мне придется рвать провода на улицах, и я не хочу, чтобы пострадали ни в чем не повинные прохожие. Кстати, я рассеял толпу на данном участке движения фермерской колонны, — С этими словами я вывожу план с маршрутом моих перемещений на экран перед президентом. — За следующим поворотом находится территория, где беспорядки полыхают в полную силу.

— Отлично! Поезжай туда и передави этих свиней!

— Моя программа не позволяет мне давить безоружных гражданских лиц, не ведущих боевых действий против Конкордата или его союзников.

— Тогда дави их вонючие грузовики и ржавые тракторы!

С экономической точки зрения этот приказ безумен. Ведь производитель сельхозпродукции не может работать без машин для уборки, переработки и транспортировки урожая. Однако это распоряжение, по крайней мере, не вступает в противоречие со сложными логическими цепочками и блокирующими протоколами мо-’ ей управляющей программы, не позволяющими мне причинять непоправимый вред гражданскому населению. Я неумолимо двигаюсь вперед, оставляя за собой одни обломки. У следующего поворота, за которым лежит улица Даркони, мои датчики начинают улавливать шум, говорящий о том, что там царит полный хаос. Приборы оптического видения это лишь подтверждают. Они показывают мне около восьми тысяч двухсот двадцати семи человек дерущихся за каждую пядь асфальта на улице, за автомобили, Парламентскую площадь и Парк имени Лендана.

Из-за угла появилась моя носовая часть, и у дерущихся тут же опускаются руки. Несколько мгновений я слышу только шум ветра и стук болтающихся на стволах моих орудий светофоров. Потом раздается пронзительный женский визг. Мои внешние динамики изрыгают команду: «Немедленно очистить улицу!» — и я начинаю медленно двигаться вперед. Люди разбегаются во все стороны перед моими гусеницами, крошащими асфальт и превращающими в металлические лепешки их грузовики. Фургоны, трейлеры, комбайны и трактора. Люди давят друг друга, пытаясь выломать закрытые двери правительственных учреждений и магазинов, чтобы скрыться с улицы, полностью заполненной моими гусеницами и ‘ корпусом. Я вижу, как люди топчут упавших, которым уже не спастись. Я останавливаюсь и жду, когда толпа скроется в переулки. В этот момент со мной опять выходит на связь Жофр Зелок:

— Чего ты стоишь?!

— Мне было поручено разогнать толпу на улице Даркони и Парламентской площади. Скоро они будут пусты.

— Я же велел их давить!

— Согласно приказу, я раздавил на улице Даркони тридцать девять процентов находившихся там вонючих грузовиков и ржавых тракторов. Кроме того, я раздавил шестнадцать процентов легковых автомобилей и почти шестьдесят процентов комбайнов, что, по моему мнению, не замедлит отрицательно сказаться на уборке будущего урожая.

— Да плевал я на их комбайны!

Я пытаюсь втолковать президенту что к чему.

— В результате гибели шестидесяти процентов комбайнов будет потеряно семьдесят восемь процентов урожая зерновых. Из-за этого подскочат цены на хлеб, а недостаток продуктов питания будет ощущаться до тех пор, пока не будет посеян, выращен и собран следующий урожай.

— Мое продвижение дальше означает, — добавляю я, — что джефферсонцам придется умирать от голода. Это, в частности, касается и горожан, не имеющих никакого отношения к организованной сегодня фермерами манифестации. Изучив толпу, я не обнаружил в ней оружия, тайно пронесенного в запретную зону. Моя, программа не позволяет мне давить спасающихся бегством невооруженных людей. Кроме того, это послужило бы толчком к дальнейшей эскалации насилия и могло бы стать поводом к полномасштабному восстанию.

Секунд десять президент молча открывает рот, как выброшенная на берег рыба.

— Ну ладно, — наконец роняет он. — Пусть сегодня будет по-твоему… Но смотри, чтобы эти погромщики потихоньку не вернулись завершить свое черное дело!

Не знаю, что он имеет в виду. Демонстранты так и не успели выразить свой протест. Теперь новый закон о налогах обязательно будет принят, а активистов из числа каламетских фермеров обвинят в сегодняшних жертвах и разрушениях. Получается, что фермеры сослужили самим себе медвежью услугу. Впрочем, пройдут не часы и не дни, а целые недели, прежде чем они это осознают. Мне не хочется даже думать о том, что случится, когда это произойдет. Сейчас мне особенно грустно из-за того, что отныне фермеры не будут считать меня своим избавителем. Теперь я — железный кулак, которым их лупит Жофр Зелок. Иными словами, с моей помощью ДЖАБ’а устанавливает на Джефферсоне свои порядки.

О боги всех небес, как же мне не хватает моего командира. А сегодня меня вдобавок мучает мысль о том, что должна думать обо мне Кафари Хрустинова. Может, она оказалась в центре разыгравшихся беспорядков, а может, спокойно сидела на рабочем месте в космопорте. Где бы ни находилась жена моего командира, она наверняка изменит свое отношение ко мне. При мысли об этом мне неожиданно становится очень грустно. Я стою среди усыпанной обломками улицы Даркони и наблюдаю за тем, как толпа в ужасе разбегается по переулкам. Как говорят люди, сегодня я разбрасывал камни. Интересно, легко ли их будет собирать?!.

III

Саймон и представить себе не мог, что его навестит в больнице Шейла Брисбен. Высокая и подтянутая, она выглядела бравым офицером Кибернетической бригады даже в гражданском платье. Саймон не видел капитана Брисбен с тех пор, как она высадилась со своим линкором на Вишну с корабля, который летел с Саймоном на Джефферсон. В ее коротко подстриженных рыжих волосах уже поблескивала седина, и Саймон невольно подумал о том, сколько воды утекло с тех времен.

— Здравствуй, Саймон! — с сердечной улыбкой приветствовала его Шейла. — Ну и видок у тебя! Краше в гроб кладут!

— Спасибо за комплимент! — ответил Саймон, хотел улыбнуться, но только скривился от боли.

— Не за что! — сказала Шейла и посерьезнела. — Врачи говорят, что тебе еще придется здесь поваляться… А что, это крушение действительно подстроили?

— Не знаю, но «Блудный Сын» думает именно так. Доктор Зарек — тоже.

— Это хирург, эмигрировавший с Джефферсона?

— Да.

— А что, собственно, происходит на Джефферсоне? — нахмурившись, спросила Шейла.

— В двух словах не расскажешь.

— Все так плохо? — вопросительно подняла бровь она.

— Хуже, чем ты думаешь.

— Тогда рассказывай! — Капитан Брисбен уселась на стул и приготовилась слушать.

Саймон говорил несколько часов. Шейла Брисбен время от времени его перебивала, просила остановиться на тех или иных событиях или пояснить некоторые подробности. Когда он наконец замолчал, она тоже некоторое время ничего не говорила, глядя вдаль прищуренными глазами. Потом она пристально взглянула на Саймона:

— Нам надо поскорее тебя вылечить. Может, они там на Джефферсоне и одержали победу в первом раунде, но игра еще не подошла к концу, и ты можешь помочь нам.

— Такой жалкий калека, как я? — с горечью в голосе спросил Саймон, который, по правде говоря, чувствовал себя еще не вполне живым.

— Конечно, ты же не будешь вести себя как убогий инвалид! — Шейла подалась вперед и осторожно сжала Саймону руку, пытаясь не оборвать при этом спускавшиеся к ней трубочки бесчисленных капельниц. — Не смей об этом даже и думать! Ты — офицер…

— В отставке, — просипел Саймон.

— Офицеры Кибернетической бригады продолжают сражаться даже в отставке. Конечно, твоему телу здорово досталось, но с головой-то у тебя все в порядке! Ну да, может, ты никогда больше не попадешь на поле боя. Ну и что?! Главное, что ты мыслишь, как боевой командир! Ты даже понимаешь мысли сухопутного линкора двадцатой модели, а этого не умеет почти никто во всей бригаде, не говоря уже о бесчестных политиканах, исподтишка узурпировавших власть на своей заштатной планетке. У тебя перед ними огромное преимущество, и ты можешь легко поквитаться с ними за это, — сказала Шейла, кивнув на трубки и провода, опутывавшие неподвижное тело Саймона.

Несколько мгновений бывший командир «Блудного Сына» смотрел Шейле Брисбен прямо в глаза и наконец еле заметно кивнул. Ему дорого стоило даже это ничтожное движение, но сам факт, что это возможно, ободрил Саймона.

— Ну ладно, — прошептал он, — будь по-твоему…

— Ну вот и молодец! — ослепительно улыбнувшись, воскликнула капитан Брисбен. — А теперь расскажи мне о военном потенциале Джефферсона!..

IV

В полном унынии, весь опутанный проводами, я возвращаюсь в ангар и что же там вижу! Какого-то совершенно постороннего человека. Я тут же навожу на него свои пулеметы, но не открываю огонь. В одиночку этот невооруженный человек не может мне навредить и помешать выполнить задание. Я и так передавил сегодня немало беззащитных людей… Остановившись у самой двери, разглядываю незнакомца, который разинув рот уставился на мой ощетинившийся стволами орудий корпус.

— Вы вторглись в закрытую военную зону повышенной секретности, — строго говорю я. — Немедленно сообщите мне номер вашего пропуска и цель вашего посещения!

Оказавшийся в моем ангаре субъект не отличается высоким ростом. У него широкие плечи и развитая мускулатура. Лицо мужчины украшает замысловатая микротатуировка, переливающаяся всеми цветами радуги и складывающаяся в невероятные узоры в такт мимике его физиономии. Сейчас он таращится на меня круглыми от удивления глазами.

— Меня зовут Фил Фабрицио, — заявляет незнакомец. — Мне велели сюда прийти… Ни хрена себе, какой ты огромный! Меня не предупредили, что ты такой амбал!

В его тираде почти не содержится интересующей меня информации.

— Зачем вы проникли в секретную зону? — продолжаю я.

Мужчина все еще не в силах оторвать взгляда от свисающей с моей передней башни паутины проводов с болтающимися на них светофорами.

— Да ты выкорчевал добрую половину светофоров в Мэдисоне!

— Немедленно объясните цель своего появления или я открываю огонь!

Я навожу на Фила Фабрицио заряженные пулеметы, но он, кажется, не понимает опасности, в которой оказался, и не ценит моего ангельского терпения.

— Эй! Постой! Не стреляй! Я же твой механик!

— Мне не сообщали о кадровых назначениях, касающихся моего технического обслуживания!

— Чего?! — недоуменно морщится странный субъект.

Я понимаю, что передо мной продукт пятнадцатилетнего господства ДЖАБ’ы в сфере школьного образования, и пытаюсь выразить свою мысль как можно проще:

— Мне не говорили, что придет механик. Впрочем, прежде чем вас расстрелять, я направлю соответствующий запрос.

— Тебе не говорили? — по-прежнему удивленно спрашивает Фил Фабрицио. — Ну да, наверное, все заняты включением электричества в городе и забыли тебя предупредить.

Несмотря на нелепость ситуации, меня начинает снедать любопытство. Неужели этот человек действительно не понимает, что я убью его, если не получу подтверждения?! Может, он так глуп? Или он и в прочих ситуациях относится с таким же пренебрежением к собственной жизни?.. Любопытно! Постараюсь узнать этого субъекта получше, если мне, конечно, не придется его застрелить…

Я отправляю запрос Жофру Зелоку, который не выходит со мною на связь. Ничего удивительного! Ведь я разворотил почти весь центр Мэдисона!

Я вынужден обратиться к Сару Гремиану, который отзывается сразу:

— Что тебе надо, железяка?

— В моем ангаре находится посторонний, утверждающий, что он мой механик. Я требую официального подтверждения. В противном случае я буду действовать в соответствии с заложенной в меня программой и застрелю этого человека за проникновение в запретную зону.

— Подожди!

Я вхожу в режим ожидания. Прошло двадцать невыносимо долгих секунд. Тридцать! Сорок пять! У людей совсем иные представления о времени. За сорок пять секунд я успел бы спланировать отражение атаки противника на эту звездную систему и приступить к его выполнению. Может, Сар Гремиан не любит не только своих соплеменников, но и мыслящие механизмы? Тем временем Фил Фабрицио делает шаг по направлению к моим гусеницам и, задрав голову вверх, ошеломленно разглядывает мою носовую часть.

Стволы моих пулеметов следят за его перемещениями, и я нахожу уместным предупредить его:

— Еще один шаг, и я стреляю.

— Что?.. А! Не надо!

Микротатуировка на правой половине лица Фила Фабрицио поменяла форму и цвет. Возможно, микро-имплантаты, внедренные ему под кожу, реагируют на биохимические изменения, связанные с эмоциональными всплесками. Такое явление известно мне по содержащейся в моей базе данных информации о поведении некоторых представителей земной фауны. Вот, например, спрут входит в число семнадцати видов земных живых существ, меняющих форму и окраску, чтобы ускользнуть от хищников или, наоборот, настигнуть свою жертву.

Мне не понятно, что подвигает людей наносить себе на лица татуировки, ведущие себя как шкура осьминога. Если бы микротатуировки на лицах представителей гражданского населения можно было использовать для их маскировки на местности в ходе боевых действий, тогда я бы понял, в чем тут смысл. А так — неужели людям нравится походить на осьминогов?! Где же джефферсонский механик-недоучка раздобыл денег на такую дорогую и совершенно бессмысленную татуировку?

Со мной на связь выходит Сар Гремиан.

— Фил Фабрицио — техник, который будет тебя обслуживать.

Гремиан передает мне фотографию человека, стоящего в данный момент в двух метрах и десяти сантиметрах от моей левой гусеницы. На официальной фотографии его осьминожья татуировка имеет иную форму и другой цвет. Я изучаю черты лица Фила Фабрицио, его отпечатки пальцев, номер его удостоверения личности и сравниваю их с тем, что имеется у стоящего передо мной человека. Это действительно господин Фабрицио. Я прошу передать мне информацию об уровне его подготовки, позволяющей ему работать инженером по психотронным системам. Если некоторые мои слова, не относившиеся к разряду площадной брани, привели его в недоумение, то мне хочется поскорее узнать, что же умеет делать человек, которому предстоит копаться в моих микросхемах и механизмах.

— Господин Фабрицио закончил с золотой медалью механический факультет Торгово-промышленного института при концерне «Таяри». На экзаменах он получил высшие оценки. Сейчас на Джефферсоне нет техника более высокой квалификации.

Это откровенная ложь. Кафари Хрустинова имеет диплом инженера-психотронщика и к тому же знакома с моими системами. Я выхожу на страницу механического факультета Торгово-промышленного института концерна «Таяри» и вижу, что в других мирах его программу сочли бы пригодной лишь для кружка старшеклассников. В этой программе очень много часов отводится истории ДЖАБ’ы и ее достижений и слишком мало — прикладной механике. Будь я человеком, я не позволил бы выпускнику этого факультета прикоснуться даже к газонокосилке. А ведь я очень сложный механизм. Поэтому я заявляю официальный протест:

— Программа учебы, за которую Фил Фабрицио получил золотую медаль, не позволяет ему считаться техником, имеющим право обслуживать психотронные системы. Выпускники его учебного заведения не получают достаточной подготовки для того, чтобы осуществлять даже элементарнейшие операции по обслуживанию сухопутного линкора двадцатой модели. Назначать его моим механиком — безответственное и необдуманное решение, подвергающее опасности не только мои системы, но и граждан Джефферсона.

— Фил Фабрицио — лучший механик на Джефферсоне. Никому другому мы не дадим приблизиться к тебе даже на пушечный выстрел. Ты понял, железяка?!

Я все понял как нельзя лучше. Нынешние правители Джефферсона, определяющие его настоящее и будущее, считают Фила Фабрицио политически благонадежным. Сар Гремиан мстит мне за то, что я унизил его на глазах у телохранителей. Саймон был прав — Сар Гремиан не прощает своих обид никому, даже боевым машинам. Я и так не рад тому, что натворил за сегодняшний день, а появление господина Фабрицио окончательно повергает меня в печаль.

— Понятно, — отвечаю я.

— Ну и отлично. Надеюсь, вы с ним сработаетесь.

Желчная усмешка Гремиана и взгляд его бесцветно-металлических глаз не оставляют сомнений в том, что ему нравится надо мной издеваться.

Он прервал связь, а я остался один на один с механиком, подготовленным обслуживать меня не лучше земной макаки.

— Вы получили допуск на закрытую территорию и имеете право осуществлять мероприятия по моему техническому обслуживанию.

— Чего?! — Опять та же недоуменная физиономия.

Услышав любимый вопрос Фила Фабрицио, я пытаюсь выразить свою мысль проще:

— Главный советник президента сообщил мне о том, что вы можете здесь находиться. Поэтому я вас не застрелю.

— А! — Фил Фабрицио заметно приободрился. Осьминог у него на лице извивается, как водоросли в ветреную погоду, и переливается нежными розовыми тонами. — Здорово! Так сказал сам советник? А ведь мне просто сказали в отделе кадров явиться сюда. Неужели об этом знает сам советник?!

— Слышь, а может, тебе чего-нибудь надо? Может, поменять тебе масло? — С этими словами татуировка механика приобрела ангельский голубой оттенок, а я погрузился в бездну отчаяния.

— Прошу вас удалить поломанные светофоры и провода с моего корпуса и башен. В бою они могут помешать моему мелкокалиберному оружию.

— А как мне туда залезть? — с сомнением спрашивает Фил Фабрицио.

— Вы умеете подниматься по лестницам?

— Да, но где же мне взять такую длиннющую?! — Новоиспеченный «механик» явно не понял моего сарказма, и я, собрав жалкие остатки терпения, пускаюсь в объяснения:

— На крыльях, закрывающих мои гусеницы, и на моем корпусе имеются трапы. Вам предстоит по ним взобраться. Между моими башнями есть площадки с перилами, которыми вы и воспользуетесь. Проявив элементарную осторожность, вы не свалитесь вниз и не раскроите себе череп о бетонный пол. Советую вам захватить с собой набор кусачек разного размера. В противном случае вам придется постоянно лазать вверх и вниз, и вы скоро выбьетесь из сил.

Несколько мгновений Фил таращится на меня, а потом кроит обиженную физиономию. Осьминог у него на лице наливается багровой краской. Казалось бы, те. перь его мимику будет вообще не разобрать, но каким-то чудом микротатуировка придает его лицу очень упрямый вид.

— А чего уставать-то из-за пары дурацких лестниц!..

Поищу-ка сначала кусачки. Ты не знаешь, где они могут валяться? Мне вообще не дали никакого инструмента. Просто пихнули в аэромобиль и привезли сюда. Ты же не будешь стрелять, если я пороюсь в ящиках с инструментами? — С этими словами Фил, задрав голову, разглядывает высоченные стены моего ангара.

— А где тут вообще ящики с инструментами? У нас в мастерской ничего такого не было, — добавляет он, уставившись на полки со сложнейшими приборами на контейнеры с боеприпасами.

Пытаясь найти слабое утешение в том, что Фил, кажется, не очень меня боится, я — шаг за шагом — направляю его туда, где лежат кусачки, и объясняю ему, где именно на моем корпусе находятся трапы. Несмотря на свое бахвальство, мой новый механик почти выбился из сил, преодолев едва ли половину пути к вершине моего корпуса.

— Надо бросать курить травку! — задыхаясь, хрипит он.

Я не знаю, что это за зелье, но мне, наверное, стоит расстроиться из-за того, что питающий к нему пристрастие человек получил допуск к моим системам. Фил три часа ползает по трапам, чертыхается, дергает за перепутавшиеся провода и орудует кусачками. Наконец мой корпус свободен от зловещей паутины. Теперь не покрытые татуировкой участки кожи Фила тоже побагровели под стать алому осьминогу у него на лице, который сейчас словно плавает в кетчупе.

Каким-то чудом Фил умудрился выполнить порученное ему задание. Он сбросил остатки светофоров на пол, где они разбились вдребезги, и ему придется их убирать. Наконец он спустился вниз. При этом он не упал и не переломал себе кости. Пожалуй, это самый геройский поступок за всю его жизнь. Боюсь, мне светит не очень радужное будущее, но я бессилен его изменить.

Фил размазывает по лицу пот грязной ладонью.

— Ого, сколько всего на тебе висело! Ну и куда это теперь девать?

— Не имею понятия, — честно отвечаю я.

К моему удивлению, Фил просиял, почти с любовью созерцая мою переднюю башню.

— Это здорово! Я продам эти провода и все остальное на рынке. Да тут можно заработать пару сотен! Завтра я пригоню сюда грузовик сестры. Я кое-кого знаю на рынке, и мне хорошо заплатят. Может, раскрашу себе вторую половину лица!

Я решил не напоминать Филу, что продажа этих проводов и всего, что на них болтается, равнозначна краже государственного имущества. Вряд ли это произведет на него впечатление… Однако с этим Филом Фабрицио явно не соскучишься. А может, его манера тащить все, что плохо лежит, мне когда-нибудь пригодится? Жаль, что приходится рассчитывать на воровские замашки собственного механика, но при непрерывном ухудшении моего материально-технического снабжения и они могут оказаться полезными. А сухопутные линкоры запрограммированы на выживание любой ценой…

 

ГЛАВА 18

I

От долгого сидения перед компьютером у Кафари болели спина и шея. На орбитальной станции «Зива-2» произошел сбой в программе, и она начислила подлетающему кораблю «Звезда Мали» портовый сбор в восемнадцать раз больше положенного. Госпожу Айдити, капитана «Звезды Мали» чуть не хватил удар, и теперь Кафари лихорадочно пыталась устранить неполадку.

От капитанов грузовых кораблей требовали заранее оплатить сбор и приблизительную стоимость топлива и прочих припасов, запасы которых им предстояло пополнить. Реальная же стоимость услуг определялась перед отлетом, и капитаны либо доплачивали недостающие деньги, либо получали часть заранее выплаченных средств обратно. Кафари пришлось целых пятнадцать минут успокаивать рассвирепевшего капитана Айдити, пока ее корабль подлетал к станции. Впрочем, капитаны давно знали, что техническое обслуживание на «Зиве-2» — как и вообще на Джефферсоне — на очень низком уровне, а попытки компьютерных систем обсчитать их — в порядке вещей.

Дело в том, что джабовцы заменили опытных специалистов станции благонадежными людьми. Этими высокооплачиваемыми должностями ДЖАБ’а вознаграждала теперь своих преданных сторонников. При этом его руководителей совершенно не волновало, что большинство новоиспеченных «инженеров» на станции с трудом окончило среднюю школу. Впрочем, они прекрасно умели находить контрабанду в любом грузе и налагать огромные штрафы, чтобы присвоить большую их часть вместе с изрядным количеством грузов, которые они произвольно объявляли контрабандными. Многие разозленные капитаны грозились вообще больше не летать на Джефферсон.

В конце концов Кафари сказала:

— Послушайте, меня зовут Кафари Хрустинова, и я обещаю вам найти неисправность. У вас на борту служит мой двоюродный брат Стефан Сотерис. Спросите у него, можно ли положиться на мое слово.

— Я именно так и поступлю! — ледяным тоном заявила капитан Айдити.

Через восемь минут она снова вышла на связь. Теперь она говорила гораздо спокойнее, а на лице у нее было такое выражение, что Кафари невольно задумалась над тем, что же ей такого наговорил Стефан.

— Госпожа Хрустинова, приношу вам свои извинения! Буду ждать от вас новостей.

— Извинения ни к чему, капитан! Я свяжусь с вами, как только закончу работу.

В пять часов тридцать восемь минут Кафари наконец нашла ошибку в коде. Она застучала по клавишам и отправила несколько команд на станцию. Компьютеры на «Зиве-2» принялись лихорадочно работать и через некоторое время дали ответ. Кафари перевела дух. Наконец-то сумма портового сбора стала разумной.

Она тут же связалась с капитаном Айдити, которая взъерошила себе стриженые волосы и сказала:

— Милая моя, не знаю, как вам это удалось, но я вам очень признательна. Ведь я работаю сама на себя. Этот корабль — все, что у меня есть. Откровенно говоря, мне не хватило бы денег, чтобы оплатить сумму, которую мне назвали сначала. И что бы я тогда стала делать? Поворачивать обратно? А груз?! Вы понимаете, что только что спасли меня от банкротства?!

— Все хорошо, что хорошо кончается, капитан. Рада была оказать вам эту маленькую услугу.

— Ничего себе «маленькую услугу»! Вы спасли меня от голодной смерти! Я ваша должница. Можете просить меня о чем угодно!

— Буду иметь это в виду, — улыбнувшись, сказала Кафари.

Она уже закрывала кабинет в конце рабочего дня, когда у нее сработал наручный коммуникатор и она услышала голос отца:

— Включи новости! Арестовали Дэнни Гамаля!

— Что?! — Кафари бросилась к компьютеру, вошла в информационную сеть и уставилась на кроваво-красный заголовок «Убийство ни в чем не повинных школьников фермерами-террористами!».

У Кафари опустилось сердце, и она еле слышно прошептала: «Боже мой!..»

Ей был хорошо знаком появившийся на экране дом. Она пару раз бывала в нем по пути с работы домой, чтобы навестить Дэнни Гамаля, его мать Айшу и жену Эмилию. Речь шла о джабхозовском бараке. Он стоял в долине реки Адеры, и в нем ночевали члены кооператива Хэнкоков, когда им приходилось гнуть спины на джабовской барщине. Хэнкоки — кристально честные и безгранично порядочные люди! Они не обидели бы и мухи, не говоря о каких-то там школьниках!

Двор перед домом был полон реанимобилей и автомобилей с эмблемами ненавистной полиции государственной безопасности. Люди в белых халатах выносили из дома тела в полиэтиленовых мешках. Мешков было много. На переднем плане красовался Поль Янкович, размахивавший пятнадцатью фотографиями мальчиков, действительно смахивавших на школьников.

То срываясь на негодующий крик, то глотая слезы, Поль Янкович вещал:

«…Они просто хотели мирно выразить свой протест! Привлечь внимание общественности к тому, что творится на фермах! Разоблачить фермеров, укрывающих продукты питания от голодающих джефферсонцев! Чтобы найти тайник с продуктами, им даже не понадобилось отъезжать далеко от Мэдисона!»

«Этот дом, — продолжал он, показав на джабхозовскую казарму, которую кооператив Хэнкоков вынудили взять в аренду за огромные деньги, — принадлежит государству. В нем проживают те, кто трудится в джефферсонских общественных хозяйствах. Он находится в трех с половиной километрах от района космопорта, где живут самые бедные и самые голодные семьи на Джефферсоне. Их дети никогда не ели первосортных продуктов питания, которыми полны подвалы этого дома!»

Ах ты лживая мерзкая тварь! Кафари сжала край стола побелевшими от напряжения пальцами. Хэнкокам, как и тысячам других каламетских фермеров, приходилось бесплатно трудиться в джабхозах, а уже потом — вместо отдыха — возделывать собственную землю. Каламетским фермерам не доставалось ничего из того, что они выращивали в джабхозах. Они могли потреблять в пищу лишь то, что вырастало на их земле. В противном случае их ждали тюрьма и исправительная колония. Куда же идут выращенные в джабхозах продукты питания, если — не голодающим детям?!

Кафари просмотрела все ведущие каналы новостей, но везде говорили одно и то же. Потом она решила выйти на страницу информационной программы Аниша Балина. Это оказалось не просто. Для этого ей понадобилось целых пять минут. Оппозиционной и полемической программой Аниша Балина явно интересовалось множество народа. Впрочем, даже каламетские фермеры порой критиковали ее, опасаясь, что ее резкий стиль создаст среди остального населения Джефферсона представление о фермерах как об агрессивных маньяках и может повлечь за собой карательные меры против них.

Когда Кафари наконец вышла на страницу Аниша Балина, на весь экран ее компьютера заполыхала надпись «Первая ложь!». Вслед за ней появились тридцать фотографий, расположенных в два столбца. В левом столбце находились фотографии, которыми размахивали Поль Янкович и ему подобные. В правом же столбце были уже другие фотографии. Слева были изображены пятнадцать мальчиков. У них были грубые лица уличных хулиганов, но им явно было лет по двенадцать-тринадцать. Справа же были фотографии пятнадцати мускулистых молодых мужчин с усами, микротатуировками и кольцами в бровях и губах. Самому молодому из них было двадцать два или двадцать три года. По форме лиц, подбородков, положению ушей было хорошо видно, что на фотографиях изображены одни и те же люди. «Ни в чем не повинные школьники» Поля Янковича явно давно вышли из школьного возраста.

Потом на экране появилась надпись «Вторая ложь!», и удивление Кафари уступило место лютой ненависти.

Ввиду того что у членов кооператива Хэнкоков было примерно пятнадцать детей, не достигших еще двухлетнего возраста и, следовательно, не ходивших еще в джабовские ясли, по всему джабхозовскому бараку стояли видеокамеры, «следившие за безопасностью и правомерным обращением» с маленькими детьми и грудными младенцами, пока их родители работают на государственных полях. Такие камеры имелись во всех джабхозовских казармах. Они включались, реагируя на движения и звуки, когда фермеры приезжали отрабатывать обязательные пятьдесят часов на государственных плантациях.

Эти камеры работали и в тот момент, когда в дом ворвались «невинные школьники» Поля Янковича. Анишу Балину удалось взломать джабхозовскую компьютерную сеть и скопировать запись этих камер еще до того, как на место трагедии прибыла ПГБ. Теперь на его странице непрерывно воспроизводилась эта запись. Всего в доме стояло три камеры. Одна снимала в столовой и на кухне, другая — в детской, а третья — в спальне. С ужасом Кафари слушала испуганные детские крики и наблюдала за тем, как пятнадцать здоровых парней буквально вышибли дверь в барак. Их бандитский жаргон не оставлял ни малейших сомнений в том, что это одна из так называемых крысиных банд, охотившихся за своими жертвами в окрестностях космопорта. Они грабили в основном прозванных космическими крысами членов экипажей челноков, перевозивших грузы из доков станции «Зива-2» на грузовые площадки космопорта, Крысиные банды были самыми опасными преступными группировками в Мэдисоне. Они безраздельно господствовали в его пригородах, несмотря на периодические попытки ПГБ их ликвидировать.

Крысиная банда ворвалась в дом, размахивая оружием. В это время в бараке оставались только пожилые женщины и их маленькие внуки. Бандиты согнали их в спальню, где началась такое, от чего Кафари чуть не вырвало…

Те из подонков, кто не истязал детей, шныряли по дому. Главари приказали им выгрести всю еду из ближайших сараев и амбаров, обчистить грядки в огороде и коптильни. Они прибрали к рукам все, что казалось съедобным или могло пойти на продажу… Внезапно Кафари затаила дух. Она увидела на экране Айшу Гамаль.

Камера заметила, как Айша успела незаметно включить наручный коммуникатор и отправить в службу спасения Джефферсона сигнал о помощи. Анишу Балину удалось запеленговать и полученный ответ, гласивший: «В настоящий момент все сотрудники местных правоохранительных органов заняты. Ваш запрос будет отправлен в отдел по борьбе с кражами и мелким хулиганством. Всего хорошего!»

Через две с половиной минуты бандиты, грабившие амбары, с криками вбежали в дом. Бесчинствовавшие в спальне изуверы бросились к окнам и открыли огонь. Оказалось, что сигнал Айши достиг не только полицейских приемников, но и трудившихся в полях фермеров.

В воцарившейся суматохе Айша Гамаль бросилась к одной из коек, с грохотом перевернула ее, схватила спрятанный под ней пистолет и застрелила двух негодяев. Остальные мерзавцы попрятались кто куда, но один из них не испугался. Они с Айшой одновременно взяли друг друга под прицел, и отважная женщина первой нажала на спуск… Последовал сухой щелчок — у нее кончились патроны…

— Ах ты вонючая жома! — взревел бандит и выстрелил ей прямо в грудь.

Айша вскрикнула и отлетела к стене, заливая кровью опрокинутую койку и стену. Не успело ее тело рухнуть на пол, как распахнулась входная дверь и в дом ворвались фермеры. ДЖАБ’а почти до смерти замучила их обязательными работами, прибирая к рукам плоды их труда, их деньги, а иногда и землю, а теперь в их дом ворвались гнусные убийцы и насильники. Лица фермеров искажала ярость, и они никому не давали пощады. Они стреляли и стреляли, не жалея пуль для еще корчившихся на полу бандитов… Кафари трясло. Зажав рот ладонью, она была не в силах оторвать глаз от разыгравшейся на экране бойни.

Она узнала Дэнни Гамаля и его молодую жену Эмилию, души не чаявшую в своем замечательном муже. Дэнни бросился к телу матери. К счастью, Айша была жива, но из ее раны хлестала кровь.

Раздались крики: «Вызывайте полицию и "скорую,,!». Тем временем фермеры выводили малышей из превращенного в бойню барака.

Одна из женщин склонилась с искаженным лицом над неподвижным детским тельцем. Другая что-то ей говорила, пытаясь хоть как-то успокоить, но та вдруг вскочила на ноги и трясущимися руками перезарядила пистолет. Она пошла по кругу, стреляя в голову тем из бандитов, кто проявлял еще хоть малейшие признаки жизни. Потом она поднесла пистолет себе к виску, но один из мужчин успел выбить у нее из руки оружие и вывел ее из комнаты.

Потом прибыли местные полицейские из окрестностей космопорта. Они вроде бы даже стали помогать фермерам копать ямы, чтобы захоронить тела бандитов, но тут прибыло подразделение ПГБ, и трагедия получила страшное продолжение. Пэгэбэшным подразделением командовал сверкавший шевронами офицер с холодными, жестокими глазами. Кафари запомнила, что его зовут Юрий Локкис. Он немедленно приказал арестовать всех присутствовавших на ферме, не исключая тяжелораненых. Пока фургоны ПГБ увозили их в штаб-квартиру ПГБ, находившуюся на бывшей базе «Ниневия», щеголявший безукоризненно выглаженным мундиром Локкис выступил перед журналистами.

— Так называемый семейный кооператив Хэнкоков, — прямо в камеру заявил он, — на самом деле опасное незаконное вооруженное формирование. В этой шайке процветает культ ненависти и насилия. Взрослые фермеры вдалбливают в головы своим несчастным детям, что споры могут решаться только с помощью оружия. Они отказываются честно делиться пищей с голодающими джефферсонцами и только что продемонстрировали вопиющее презрение к человеческой жизни… Что же, собственно, произошло! Пятнадцать подающих большие надежды мальчиков не могли больше прозябать в ужасающей нищете, царящей в окрестностях космопорта, и мужественно решили провести мирную манифестацию, чтобы привлечь внимание общественности к тому, как эгоистичные фермеры сидят на горах еды, как собака на сене, пока рядом с ними пухнут от голода городские дети. И вот этих-то замечательных ребят хладнокровно умертвили именующие себя фермерами звери в человеческом обличье. За что?! А за то, что они посмели выразить протест против бессовестных производителей сельскохозяйственной продукции, обжирающихся деликатесами на глазах у тех, кто больше всего пострадал от поразившего нашу планету экономического кризиса!.. Мы вряд ли скоро забудем горечь утраты наших дорогих мальчиков! Мы не успокоимся до тех пор, пока убийц не осудят за их кровавое деяние! Теперь наши добропорядочные граждане наконец поймут, что фермеры — фанатики и террористы. Они не успокоятся, пока не уморят голодом наши города, растоптав право их обитателей на достойную жизнь.

Кафари не выдержала и выключила компьютер. У нее стучали зубы. Неужели и теперь население Джефферсона не поймет, что представляет собой ДЖАБ’а?!. На Хэнкоков напала банда убийц, полиция отказалась помочь, и им пришлось самим спасать от расправы своих матерей и детей. Это должны понимать даже существующие на пособие тунеядцы, привыкшие жить и кормиться за чужой счет!

Однако, добравшись до дома, Кафари начала сознавать, что заблуждается. Елена сидела у экрана и, забыв про домашнее задание, затаив дыхание, смотрела новости. Кафари долго стояла в дверях своей мэдисонской квартиры, изучая выражение лица дочери. Елена с жадностью внимала официальной версии кровавых событий. Наблюдая за своим ребенком, превращенным ДЖАБ’ой в бездумную марионетку, Кафари невольно задумалась над тем, сможет ли и дальше жить на родной планете. У нее почти не осталось надежды спасти Елену. Той едва исполнилось пятнадцать, но она уже целиком и полностью попала под власть Витторио Санторини. Она носила такую же прическу, как Насония Санторини, и такую же одежду, как Ханна Урсула Ренке. Стены в комнате у Елены были оклеены «Манифестом» ДЖАБ’ы. Она слушала музыкантов, распевавших песни во славу ДЖАБ’ы, и посмотрела уже все фильмы с участием Мирабеллы Каресс и Леверетта Беллами — популярнейших джефферсонских кинозвезд.

Мирабелла, длинноногая и худая как вешалка красавица, грудным голосом произносила перед объективами камер что-то вроде того, что «тех, кто чуть что хватается за оружие, надо содержать в психиатрической лечебнице» или «обжорство — это не просто неумение себя вести, а грубое оскорбление, брошенное в лицо бедным и обездоленным». На самом деле, большинство «бедных и обездоленных» весили раза в три больше самой кинозвезды, так как их мало что интересовало, кроме развлечений, воспроизведения себе подобных и принятия пищи. Леверетт Беллами играл мужественных мэдисонцев, защищавших столицу Джефферсона от яваков, в фильмах, не имеющих ничего общего с настоящей войной и людьми, которые на ней сражаются.

Кафари молча прошла на кухню и стала готовить обед. Елена ни за что не соглашалась выполнять такие унизительные и ущемляющие ее права обязанности, как приготовление еды и мытье посуды. Она была слишком занята своим «умственным развитием» и беседами с друзьями о насущных политических проблемах и о борьбе ДЖАБ’ы за их счастливую юность. У Елены были безукоризненные ногти, она знала наизусть джабовский «Манифест», а ее пустая головка напоминала прохудившееся решето.

Как только Елене исполнится восемнадцать и Кафари больше не будет обязана обеспечивать дочь жильем, питанием и одеждой, она улетит на первом же корабле на Вишну, даже если ей придется лететь зайцем! Кафари было горько расписываться в собственном поражении, но она сделала все, что было в ее силах. Вместе с родственниками она ломала голову, пытаясь что-нибудь придумать, но ничто не производило ни малейшего впечатления на погрязшую в своих нелепых убеждениях девочку. "

«Прости меня, Саймон! — думала Кафари, вытирая струившиеся по щекам слезы. — Я не смогла спасти нашу дочь. Наверное, мы так и не увидим ее нормальным человеком…»

Зайдя на кухню за стаканом лимонада, Елена взглянула на Кафари и сказала:

— Неужели ты не знаешь, что лук лучше резать в холодной воде1

Кафари очень хотелось влепить дочери сковородкой по самодовольной физиономии, но она сдержалась. С трудом взяв себя в руки, она прошипела:

— Когда прозвенит таймер, возьмешь себе тарелку сама1 Я не так голодна, чтобы есть в одном помещении с тобой!

Взглянув в глаза матери, Елена отшатнулась. Кафари, не глядя на нее, прошла мимо, захлопнула дверь, закрыла ее на задвижку, бросилась на холодную пустую кровать и разрыдалась. Когда она перестала всхлипывать, раздался осторожный стук в дверь.

— Мама!

— Уходи!

Стук прекратился только на несколько секунд.

— Мама, что с тобой?

— Ничего!

— Может, вызвать врача?

Кафари очень хотелось распахнуть дверь и вышвырнуть дочь из своей квартиры пинками под зад, обтянутый модными брюками. Наконец она немного успокоилась и открыла дверь, за которой переминалась с ноги на ногу Елена.

— Может, позвать врача? — повторила съежившаяся под взглядом матери девочка.

— Лучше раздобудь мне дочь с мозгами. А пока постарайся несколько дней не показываться мне на глаза. Ты в состоянии понять, что я говорю, или мне выражаться яснее?

— Но что я такого сделала? Я просто сказала, что лук лучше резать в воде!

Она же ничего не знает! Действительно ничего не знает! Но сейчас Кафари было не до того, чтобы ее просвещать.

— Не приставай ко мне сейчас. Займись уроками, а еще лучше — узнай, что действительно произошло сегодня в бараке, где жили Хэнкоки!

— А, так это ты все из-за этих фермеров! Из-за этих полоумных маньяков, убивших ни в чем не повинных школьников за то, что они осмелились протестовать! Подумать только! Они же мои ровесники! Конечно, ты тоже из каламетских фермеров, но как можно защищать этих зверей!

Кафари сжала кулаки. Она вспомнила мальчугана со сломанной рукой и дробовиком, палившего в амбар, кишащий яваками и асалийскими пчелами, вспомнила женщину, распахнувшую ей дверь под явакским огнем, вместо того чтобы бежать прятаться в подвал. От этих воспоминаний Кафари охватила такая ярость, что ее всю затрясло.

Елена правильно поняла, что ей грозит, и прошептала:

— Ты не посмеешь меня ударить!

Несмотря на почти непреодолимое желание задушить собственную дочь, Кафари вновь сумела взять себя в руки. Так ничего и не поняв, Елена расхохоталась.

— Какая же ты жалкая! Ты и остальные грязные свиноводы…

Кафари со всего размаху влепила ей по физиономии. Глядя на мать ошеломленными глазами, Елена отшатнулась к стене и поднесла руку к щеке:

— Ты… Ты меня ударила!

— И поделом!

— Да как же ты?..

Елене, пораженной неожиданным поворотом событий, так и не пришло в голову спросить, за что ее ударила мать.

— Тебя давным-давно нужно было как следует выпороть. Хватит с меня твоей лени и твоего ханжества!

— Ханжества? — возопила Елена. — Я не ханжа, а член ДЖАБ’ы! Ты хоть читала манифест нашей партии? Там так здорово написано про экономическое и социальное равенство! Про уважение прав всех живых существ! Да этот манифест написан самыми выдающимися, самыми современными социологами в известной человеку части Вселенной! Я верю каждому слову нашего манифеста. Я живу по его заветам! Где же здесь ханжество?!

— О Господи! Неужели ты действительно так тупа!.. Ну ладно, давай посмотрим, что пишут твои «выдающиеся социологи», а потом я объясню тебе, как все обстоит на самом деле. В вашем манифесте только и говорится что о равенстве и равноправии. Витторио Санторини на все голоса распевает о том, что все люди заслуживают любви и счастья. Он пишет о том, что все должны в равной степени пользоваться богатствами нашей планеты, о том, что все равны и должны относиться друг к другу с уважением. Он любит всех на Джефферсоне — детей и взрослых, больных и здоровых! Всех, кроме фермеров!!!

Кафари с такой горечью произнесла последние слова, что ее дочь невольно поежилась.

Потом Елена застыла с открытым ртом. До нее внезапно стало доходить, что она действительно не задумывалась о том, что каламетские фермеры тоже входят в число живых существ, населяющих Джефферсон. Впервые в жизни Елена взглянула на себя со стороны, и явившееся ей в беспристрастном зеркале изображение, кажется, не очень ей понравилось. Не очень-то приятно признавать свои заблуждения!

— Я слышала, как ты часами защищала право колорадских жуков на существование, — безжалостно продолжала Кафари. — При этом ты клеймила набравшихся смелости с тобой хоть в чем-нибудь не согласиться людей, как опасных для общества маньяков. Где же твое уважение к их взглядам?! Ты же считаешь животными всех, кто думает хоть немного по-другому! Да что там животными! Ты же проливаешь крокодиловы слезы по хищным зверям, пожирающим детей тех, кто выращивает еду, которой ты набиваешь себе брюхо! И попробуй сказать, что это не так!..

— Чаша моего терпения переполнена! — воскликнула Кафари, ткнув пальцем в Поля Янковича, все еще захлебывавшегося слюной на экране. — Ты потирала руки, глядя на то, как увозят в тюрьму людей, не сделавших тебе ничего плохого. А ведь ваше правительство превратило их в настоящих рабов! Ваши законы заставляют их бесплатно корячиться на государственной земле, чтобы тебе было чем пообедать! А стоит им отказаться или хотя бы пожаловаться, как их ждет тюрьма! Ну и где же тут равенство, равноправие и уважение? Где?!. Позволь мне до конца прояснить ситуацию. Когда ты изволила появиться на кухне, я плакала вовсе не от лука! Двое из этих «грязных свиноводов», которых ты так презираешь, — мои друзья, и я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь сравнишься с ними добротой, мужеством и честностью. Когда Дэнни Гамалю было всего двенадцать лет, яваки убили у него на. глазах отца и братьев. Мать Дэнни, рискуя жизнью, распахнула дверь своего дома передо мной и президентом Ленданом. Через мгновение яваки дали залп, разнесли на куски стену, в которой была эта дверь, и превратили спину Айши в кровавое месиво. Мы едва успели спрыгнуть в подвал, как явакские денги буквально снесли весь дом с лица земли…

Елена слушала мать с разинутым ртом.

— Кажется, эта лживая тварь на экране ничего об этом не сказала! А знаешь почему? Потому что ДЖАБ’а платит ему за то, чтобы он заговаривал зубы таким безмозглым марионеткам, как ты, которые развесив уши слушают правительственные программы. Ведь вам даже в голову не придет поискать в информационной сети что-то, что хоть как-то отличается от того, что вы вбили себе в голову. Чему же тут удивляться! Ведь для того, чтобы прислушиваться к чужому мнению, нужно думать! Впрочем, если тебя действительно волнует правда, посмотри, что пишут в информационной сети фермеры. Советую тебе начать с программы Аниша Балина. Впрочем, имей в виду, что правда будет горькой… Кроме того, запомни как следует одну вещь! ДЖАБ’а гарантирует всем свободу слова, так что я не буду молча мириться с ложью и лицемерием. Если тебе это не по вкусу, проваливай на все четыре стороны!

С этими словами Кафари пошла прочь из дому. Она так расстроилась и разозлилась, что даже не задумывалась о том, что теперь и ее могут посадить в тюрьму или отправить на «перевоспитание». Захлопнув за собой дверь, она пошла вперед, не разбирая дороги. Опомнилась она только в аэромобиле, летевшем в сторону Каламетского каньона. Больше лететь Кафари было некуда. Ее мать узнала аэромобиль и выбежала из дома. Одного взгляда на лицо дочери ей хватило, чтобы все понять.

— Выходит, ты наконец-то всыпала маленькой дряни по первое число!

— Откуда ты знаешь? — ошеломленно спросила Кафари и, не дождавшись ответа, разрыдалась.

Они прошли в дом. Слезы застилали Кафари глаза, и она запиналась на каждом шагу. Наконец мать усадила ее рядом с собой на диван и обняла за плечи. После пятнадцати лет, проведенных в постоянных страхах, не говоря уже о последних годах, когда она в одиночку воспитывала своенравную дочь, не желавшую слушать ничего, кроме джабовской пропаганды, Кафари остро нуждалась в тепле родного человека. А ее любимый муж сейчас где-то очень далеко на Вишну снова делает первые шаги…

Когда Кафари немного успокоилась, к ней подошел отец со стаканчиком виски. Она с трудом поднесла его к губам, и отцу даже пришлось поддержать ее локоть, чтобы напиток не расплескался. Кафари залпом выпила обжигающую жидкость, и ей немного полегчало. А может, вспыхнувшее в желудке пламя просто на мгновение отвлекло ее от тяжелых мыслей, и она успела взять себя в руки. Тем временем мать нежным прикосновением ладони откинула со лба дочери волосы, которые лезли ей в глаза, и осушила ей слезы передником, с которым не расставалась, сколько ее помнила Кафари.

Только сейчас женщина заметила седину, блестевшую в волосах ее родителей, и бороздившие их лица глубокие морщины.

Глядя в наполненные тревогой глаза матери, Кафари спросила:

— Неужели я в детстве была такой же упрямой? Мать удивила Кафари, широко улыбнувшись.

— Да нет! Елена, наверное, вся в отца. Как ты думаешь, Зак? — спросила она, подмигнув мужу.

— Пожалуй, да, — буркнул отец Кафари. — Хотя я и помню, как наша дочь подожгла сарай с жемчугом, а потом спихнула сына Реджи Блэкпола с сеновала так, что мне пришлось везти его в больницу. А потом она жила с каким-то бог весть откуда взявшимся офицером, вообще не посвящая нас в свои дальнейшие планы…

Кафари возмущенно фыркнула, а потом прикусила губу.

— Но сейчас-то что мне делать? — пробормотала она.

— А что вообще произошло у вас с Еленой?

Кафари все рассказала родителям. У Зака Камары заиграли желваки на скулах, а на лице его жены появилось выражение, при виде которого поджал бы хвост и бешеный яглич. Кафари с ужасом подумала о том, что дома в Мэдисоне наверняка выглядела не лучше.

— Ты сильно ее поколотила? — негромко спросила ее мать.

— Кажется, я поставила ей фингал под глазом…

— До свадьбы заживет! — фыркнул отец Кафари. — Конечно, я не призываю тебя бить Елену каждый день, но эту пощечину она заслужила. Пожалуй, ты сама не понимаешь, как правильно поступила.

— А если она донесет?..

— А вот об этом она пожалеет! — рявкнул отец и ласково погладил по щеке приунывшую Кафари. — Саймон на твоем месте поступил бы точно так же. А как еще выбить из головы ребенка дурь, которой ее пичкали столько лет?!

— Неужели это единственный способ? — устало пробормотала Кафари. — Впрочем, мы действительно уже все перепробовали…

— Кроме хорошей порки! — усмехнулась ее мать. — Как знать, может, это ее так поразит, что она попытается докопаться до истины.

Кафари не смела на это надеяться, опасаясь нового разочарования.

— Я лучше полечу домой, — пробормотала она. — Кто знает, что сейчас начнется в Мэдисоне, а эта маленькая дура вполне может отправиться на улицу одна…

Родители Кафари озабоченно переглянулись.

— Ну ладно, — негромко сказала ей мать. — Если что, звони. Мы всегда тебя спрячем.

Кафари кивнула и обняла родителей так крепко, словно прощалась с ними навсегда.

На улице смеркалось. Кафари села в аэромобиль и полетела в сторону города.

II

Елена была в растерянности.

У нее все еще горела щека от неожиданной пощечины, и она не знала, что делать дальше. Горькие слова матери произвели на нее гораздо больше впечатления, чем удар. А что, если мама права?! Что, если все действительно так, как она говорит?!.

Наконец Елена поняла, что есть только один путь узнать, что же на самом деле произошло в бараке Хэнкоков. Она села за компьютер и постаралась найти в информационной сети самые известные страницы каламетских фермеров. Сеть была перегружена. Елене было никак не проникнуть даже в интересующую ее область. Наконец она включила компьютер в режим автоматического поиска, но и после этого прошло целых полчаса, прежде чем на экране появились фермерские страницы.

Елена тут же нашла программу Аниша Балина. За всю свою жизнь она не видела ничего страшнее демонстрировавшейся Балином видеозаписи. С первого взгляда ей стало ясно, что речь идет о документальных кадрах. Оцепеневшая Елена была не в силах оторвать глаз от экрана, пока происходившие на нем события разносили вдребезги прочно укоренившуюся у нее в мозгу систему взглядов и убеждений. Внезапно сработал ее наручный коммуникатор. Елена подскочила в кресле и стала дрожащими пальцами нажимать на кнопки.

— Слушаю, — проговорила она чужим голосом.

— Это Эми-Линн! Ты смотришь новости? Какой ужас! Бедные мальчики!..

— Эми-Линн, — глухо повторила Елена. — Найди программу Аниша Балина… Нет, ни о чем сейчас меня не спрашивай! Обязательно посмотри ее и перезвони мне!

Через двадцать три минуты снова сработал коммуникатор.

— Это что, правда? — всхлипывая, спросила Елену Эми-Линн.

— Наверное, да, — прошептала Елена. — Мама знает Дэнни Гамаля, и его мать… Но зачем же Поль Янкович и все остальные врут?! А почему никто не говорит о том, что Дэнни и его мать спасли президента Лендана?! Их же за это наградили вместе с мамой!.. Я еду в город! Сегодня там будет демонстрация протеста фермеров, и я все сама узнаю! Я с ними поговорю!.. Пока не знаю о чем, но мне надо во всем разобраться!

— Я с тобой, — немного поколебавшись, заявила Эми-Линн. — А еще я позвоню Элизабет!

— Тебе совсем не обязательно…

— Я понимаю! Кроме того, родители свернут мне шею, если узнают… Но мне все это тоже не нравится! Мне заранее страшно от того, что мы узнаем, но я должна знать правду! В общем, я звоню Элизабет!

— Ну ладно, — нехотя согласилась Елена. — Где мы встречаемся?

— В городе сейчас наверняка полно народа. Давай встретимся дома у Элизабет! Оттуда рукой подать до центра!

— Договорились!

Елена выключила компьютер, потуже затянула ремешок наручного коммуникатора, выкатила из гаража мотороллер, заперла входную дверь и поехала в сторону дома Элизабет. Она не задумывалась о том, что хочет узнать, и не представляла себе, что делать, если слова ее матери и кадры из передачи Балина окажутся правдой. Мама часто говорила, что ДЖАБ’а подстроила аварию папиного аэромобиля, но Елена отказывалась в это верить. Она и сейчас не желала верить в это, но у нее в душе зародились первые сомнения.

Так или иначе, она докопается до истины!

 

ГЛАВА 19

I

Я вновь понадобился правительству Джефферсона…

В 8.30 со мной вышел на экстренную связь президент Зелок. На этот раз он обошелся без Сара Гремиана. Лицо президента было налито кровью. Ничего удивительного! Я уже давно отслеживаю сообщения полицейских радиостанций и программы новостей. В центре Мэдисона опять беспорядки, и Зелоку не удивить меня своим приказом.

— Быстро в город, железяка! Одна нога здесь, другая там! В Мэдисоне вооруженный мятеж!

Вот уже час, как я слежу за ситуацией в столице. В центре города идет многолюдный марш протеста, организованный каламетскими фермерами. Их главные требования — немедленное освобождение Хэнкоков и отмена постановления о конфискации оружия, принятого Сенатом и Законодательной палатой через каких-то десять часов после кровавых событий в джабхозовском бараке. Пока я не заметил у фермеров оружия, но их выступление действительно дало толчок новым беспорядкам.

Полиция пыталась разогнать демонстрантов, используя методы, которые назвали бы жестокими в любом цивилизованном обществе. Потом появились «возмущенные горожане», зашедшие фермерам с тыла, и на улицах вокруг здания Объединенного законодательного собрания вспыхнула драка. Хотя большинство фермеров просто пыталось защититься от полицейских дубинок и гранат со слезоточивым газом. На этот раз полиция не пользуется нервно-паралитическим газом, примененным злополучным президентом Эндрюсом против джабовской оппозиции шестнадцать лет назад, но, помимо обычного слезоточивого, она, кажется, применяет и рвотный.

Попав между молотом и наковальней, многие фермеры стали хвататься за импровизированное оружие. Разбив витрины, они вооружились металлическими вешалками, выворотив дорожные знаки, они закрылись ими, как щитами, и стали кидать в нападающих камни и емкости из-под газа. Побоище ширилось в сторону президентской резиденции. Это здание практически не охраняется — большинство полицейских собралось на Парламентской площади, чтобы защитить депутатов Объединенного законодательного собрания. Чего ж удивляться тому, что президент Зелок наложил в штаны и скомандовал мне немедленно ехать в город!

Конечно, Зелок сам спровоцировал вспыхнувшее сегодня в Мэдисоне насилие, но ситуацию в городе необходимо взять под контроль, а кроме меня, это сейчас, кажется, больше никому не под силу. Я покидаю ангар и выезжаю в город. На моем пути опять оказываются паникующие водители и пешеходы. Я пытаюсь отдать диспетчерской энергоснабжения приказ обесточить улицы города, но обнаруживаю, что у меня больше нет с ней связи.

Теперь мне не удастся отключить электричество. На каждом перекрестке я рву сыплющие искрами провода и волочу за собой недавно установленные на свои места светофоры. Мэдисону дорого обходится мое появление в центре города!.. Мои динамики непрерывно транслируют предупреждения пешеходам и автомобилистам, но мне остается еще одиннадцать кварталов до президентской резиденции, когда Жофр Зелок снова вызывает меня по каналу экстренной связи.

— Где ты там тащишься?! — вопит он. — Скорее! Бандиты уже на лужайке у меня под окном. Они вооружены до зубов! Это мятеж, а ты ползешь, как черепаха!

— Увеличив скорость, я причиню мирным жителям непоправимый ущерб. Пока еще я никого не задавил, но если я поеду быстрее, будут человеческие жертвы.

— Плевать мне на жертвы! Дави всех подряд! Чтобы был здесь через две секунды!!!

Решив не указывать президенту Зелоку на то, что он, кажется, путает меня с баллистической ракетой, я все же начинаю быстрее двигаться к месту вооруженных столкновений. Полицейские камеры теперь показывают, что фермеры действительно взяли в руки оружие. Неважно, украдено оно в разгромленных магазинах или тайно переправлено в Мэдисон, речь идет уже не просто об уличных беспорядках!

— Если мне предстоит схватка с вооруженным противником, я должен прийти в полную боевую готовность.

— Еще не хватало! — рычит президент Зелок. — И не думай открывать пальбу в центре Мэдисона. Просто дави их всех! Пусть эти грязные свиноводы знают, что меня не запугать!

Я пытаюсь растолковать отдающему мне приказы человеку что к чему:

— Если я не приду в полную боеготовность, понизится скорость моей реакций на быстро меняющуюся ситуацию, и в мои решения будут вкрадываться ошибки…

— Тебе, кажется, отдан ясный приказ, ржавая кастрюля! Заткнись и выполняй его!

Связь с президентом оборвалась.

В моем мозгу вспыхнули чувства, похожие на горькую обиду и глухое раздражение. За почти сто шестнадцать лет действительной службы со мной еще ни разу не обращались с таким вызывающим пренебрежением. Я запрограммирован на то, чтобы гордиться своими победами и преданно служить создавшим меня существам. Многие из них, по вполне объяснимым причинам, часто меня боялись, но никто еще не относился ко мне так оскорбительно.

Я не знаю, как разрешить конфликт, вспыхнувший в моем электронном мозгу. Уязвленная гордость почти парализует меня на семь секунд. Даже самые примитивные модели сухопутных линкоров — сложнейшие боевые машины, и их командиры неизменно относятся к ним с должным почтением. А Жофр Зелок?! Неужели на него похожи и остальные члены правительства Джефферсона?!. Впрочем, этот вопрос не имеет прямого отношения к выполнению поставленной передо мной задачи.

Я прибавляю скорость и начинаю давить автомобили, из которых в панике выпрыгивают вопящие от ужаса водители. Поворачивая на перекрестках, я сношу углы зданий. Улицы у меня за кормой завалены грудами железа и кирпичей.

Когда я почти добрался до охваченного беспорядками района, Жофр Зелок снова завизжал в коммуникационное устройство:

— Они ломают ворота! Дави их всех и скорее сюда!

Витую чугунную ограду облепили сотни людей, чья манера одеваться выдавала в них каламетских фермеров. Они выламывают из решетки металлические прутья, а те, у кого в руках были ружья или пистолеты, уже вовсю палили из них… Жофр Зелок — законно избранный президент союзной Конкордату планеты Джефферсон. Выходит, президент Зелок отдает мне приказы от лица Конкордата. Сейчас жизнь президента Зелока под угрозой, и я имею право пойти ради его спасения на определенные жертвы среди мирного населения. Поэтому я включаю передающие предупреждение динамики и начинаю двигаться прямо на толпу, заполнившую до краев улицу Даркони. У меня нет ни малейшего желания считать тех, кто гибнет под моими гусеницами. У меня есть четкое и ясное задание! Я даже выключаю акустические датчики, чтобы не слышать душераздирающих криков и стонов тех, кого давлю по пути к воротам президентской резиденции.

Когда мне остается пятьдесят три метра до ворот,металлическая ограда рушится под тяжестью людей, вужасе вскарабкавшихся на нее, чтобы не попасть в мясорубку. Толпа хлынула на лужайку перед резиденцией. Через две с половиной секунды все пространство вокруг здания оказалось заполненным людьми. Большинство из них не думало ни о чем другом, как только убежать подальше от моих смертоносных гусениц, но некоторые пылали жаждой мести и начали штурмовать здание. Толстые стены резиденции не позволяют моим приборам определить, что происходит внутри, но я внимательно слежу за большим круглым окном президентского кабинета, в которое видны также прилегающие к нему помещения и коридоры.

Жофр Зелок забаррикадировался в своем кабинете, а местонахождение вице-президента мне неизвестно. Я отчетливо вижу сквозь небольшие окна разъяренных фермеров, ворвавшихся в ведущий к президентскому кабинету коридор, и немедленно начинаю действовать. Мгновенно придя в полную боеготовность, я навожу 30-миллиметровые пушки на стену, за которой находится коридор, даю необходимое упреждение и открываю огонь. Снаряды прошивают стены. Я поливаю толпу в коридоре короткими очередями, стараясь поразить тех, кто бежит впервых рядах. Их тела преграждают путь остальным, которым остается либо ретироваться, либо тоже распрощаться с жизнью.

Большинство фермеров внутри резиденции кинулось на пол и побросало оружие. Теперь они пытаются ползком и на четвереньках выбраться из здания. Я не препятствую им, ведь их действия не угрожают президенту, чья жизнь теперь вне опасности…

В этот момент Жофр Зелок хватает тяжелое кресло и швыряет его сквозь большое круглое окно кабинета. Осколки стекла сыплются на лужайку, все еще заполненную толпой. Президента явно до смерти перепугала стрельба рядом с его кабинетом, и он совершает самый нелепый поступок, какие я только наблюдал среди людей за всю свою службу. Жофр Зелок прыгает из окна прямо втолпу каламетских фермеров. Я не могу открыть огонь, не рискуя попасть внего самого.

Через семь секунд стрелять уже незачем. Загнанные вугол разъяренные фермеры практически голыми руками превратили президента Зелока вокровавленный кусок мяса. В президентской резиденции вспыхнул пожар. Улицы завалены обломками и забиты спасающимися бегством людьми, и пожарным сейчас сюда не добраться. Через несколько минут все здание уже полыхает, как огромный костер. Я в растерянности стою в полуметре от ворот резиденции, у меня больше нет оснований, стрелять по толпе фермеров, и. горожан, думающих лишь о том,, как бы найти спасение в бегстве. Теперь на Джефферсоне нет законно избранного президента, который может отдавать мне приказы, и мне приходится самому принимать решения. Поэтому я пока не двигаюсь с места. У меня лихорадочно работают все процессоры, и все же я не знаю, что делать.

Сражайся: я с яваками или даже с квернами, я не испытывал бы сомнений. Я атаковал бы противника с применением всего бортового оружия и бился бы до его полного уничтожения или до собственной гибели. А что; мне делать после того, как погиб единственный человек на Джеффереоне, имеющий право отдавать мне приказы? Может, надо мобилизовать остатки вооруженных сил Джефферсона, объявить военное положение и комендантский час, чтобы очистить улицы столицы oт толпы, и отправить парламентариев под охраной в безопасное место? Но я всего лишь сухопутный линкор, и не имею; права принимать такие решения. Я даже не могу приказать городским компьютерам обесточить улицы Мэдисона, хотя там, где я проехал, уже вспыхнули пожары. Я в ужасном положении, не знаю, что делать, и даже подумываю о том, не связаться ли с Кибернетической бригадой. Однако, поразмыслив (на это ушло сорок семь долгих секунд), я начинаю сомневаться в том, что Окружное командование даст мне дельный совет относительно того, как стабилизировать ситуацию на планете, в которой, Конкордат, в сущности, больше не заинтересован.

Я брошен на произвол судьбы,. и будущее представляется мне безысходным.

Наконец я догадался изучить конституцию Джефферсона, чтобы освежить в памяти иерархическую структуру его правительства. Надо узнать, кто имеет право принимать решения за президента в случае его скоропостижной кончины! Мне неизвестно где находится вице-президент Мадлена Кальвер.

Я пытаюсь связаться с ее резиденцией, но мне никто не отвечает. Неужели все так увлечены зрелищем пожара что не обращают внимания на вызов боевой машины весом четырнадцать тысяч тонн, находящейся практически за углом?.. Следующим по порядку является спикер Законодательной палаты, занимающий главенствующую должность в джефферсонском парламенте. За ним следует председатель Сената… Я ловлю передачу камер системы безопасности, установленных в зале Объединенного законодательного собрания, и вижу ошарашенных депутатов, в гробовом молчании впившихся глазами в пятиметровый экран. Перед ними разворачивается зрелище горящей резиденции и меня, стоящего среди месива из раздавленных человеческих тел.

Я выхожу на нужный канал связи и обращаюсь прямо к депутатам, большинство из которых подскочило в креслах при звуках моего голоса, донесшегося из динамиков:

— Президент Зелок погиб. Мне неизвестно, где находится вице-президент Кальвер. Президентская резиденция горит. В городе вспыхнули пожары от оборванных мною проводов. Я рекомендую спикеру Законодательной палаты временно принять на себя командование мною до тех пор, пока не отыщется вице-президент… Госпожа спикер, жду ваших приказаний!

Невзрачная женщина, занимающая пост спикера вот уже одиннадцать лет благодаря поправкам, протащенным в джефферсонское законодательство джабовскими юристами, в течение двенадцати секунд, онемев, таращится на экран. Наконец она приходит в себя и обретает дар речи.

— Что вам от меня нужно? И кто это говорит? — клацая зубами, вопрошает она.

— Говорит сухопутный линкор Сил самообороны Джефферсона «ноль-ноль-сорок-пять». Мне нужны приказы.

— Какие приказы?!

— Я — боевая машина и не предназначен для самостоятельных политических действий. Я не знаю, что мне делать дальше. Мне нужны приказы.

Эвелина Ляру явно тоже не знает, что делать. Она тупо смотрит на спикерский молоток у себя в руке, на своих пораженных коллег, несколько раз конвульсивно сглатывает и наконец бормочет:

— Надо найти Мадлену Кальвер… Это самое главное. Теперь она президент… А президент Зелок точно погиб?

— Он прыгнул прямо в толпу, и его разорвали на куски, прежде чем я успел вмешаться.

Депутаты содрогнулись. В зале раздались гневные голоса. Могу предположить, что скоро по всей планете поднимется такая истерия, по сравнению с которой все меры, принимавшиеся ранее против каламетских фермеров, покажутся детским лепетом. Однако фермеры не сдадутся без боя, и я решаюсь дать совет:

— Я рекомендую немедленно мобилизовать оставшиеся боеспособными воинские подразделения. В ближайшее время Джефферсон ждут страшные потрясения.

— Какие потрясения?! — Эвелина Ляру беспомощно поправляет тщательно уложенные волосы. — Какие подразделения?!. А как мне их мобилизовать?

Вооруженные силы Джефферсона так давно пришли в полный упадок, что третье лицо в государстве даже не знает, как объявить мобилизацию. Впрочем, как раз Эвелина Ляру несет изрядную долю ответственности за их развал. Ведь именно она настаивала на том, что деньги налогоплательщиков лучше использовать на поддержку городской бедноты и на обеспечение «достойного уровня жизни» всех безработных.

Сейчас у государства недостаточно сил, чтобы утихомирить разбушевавшиеся страсти, и я боюсь, что в безвыходной ситуации правительство Джефферсона вынудит меня выполнять полицейские функции. Если бы я был человеком, то сказал бы, что от этой мысли мне стало дурно. Улица Даркони залита кровью и маслом, вытекающим из раздавленных автомобилей. Небо над городом затянул черный дым пожаров. Горят дома, бензин и прочие химикалии. Такое впечатление, словно в Мэдисон снова пришла война. Но не такая, битвами которой можно гордиться…

Впервые за свою долгую службу я не испытываю радости от чувства исполненного долга.

II

Кафари была на полпути к Мэдисону. Ее аэромобиль летел очень медленно, пока она пыталась собраться с мыслями. Внезапно раздался писк наручного коммуникатора. Это был посланный Еленой сигнал тревоги.

— Мама?! Боже мой! Мама?! Что тут творится!.. Связь была плохой. Передача все время прерывалась.

Из коммуникатора до Кафари доносился какой-то рев и нестройные многоголосые вопли.

— Где ты? — отчаянно кричала она дочери.

— Точно не знаю! Где-то на улице Даркони. Мы с Эми-Линн пришли сюда, чтобы понять, что происходит. Я видела в сети то, о чем ты говорила. Это так страшно! Поэтому я позвонила Эми-Линн и Элизабет, и мы помчались в центр. Теперь мы в толпе и нам отсюда не выбраться. Кругом баррикады, а полиция перекрыла все улицы!

Кафари дала полный газ. Аэромобиль рванулся вперед. Ее вдавило в кресло.

— Не выключай коммуникационное устройство. Я лечу на его сигнал. Попробуйте пробраться в какое-нибудь здание!

— Нам не добраться до дверей!.. Слишком много народа!..

Связь опять пропала. Казалось, Елена кашляет или ее рвет. Почти подлетев к базе «Ниневия», Кафари увидела затмивший небо гигантский силуэт. Ощетинившись стволами орудий и сверкая огнями, он двигался в сторону города. «Блудный Сын»! Сухопутный линкор покинул ангар и направлялся в сторону столицы Джефферсона. Он двигался слишком быстро… Неужели эта гора смертоносной стали обгонит аэромобиль?!

Кафари выжала из аэромобиля все, на что он был способен, надеясь, что «Блудный Сын» не примет его за движущийся на бреющем полете вражеский корабль и не откроет огонь.

Машина мчалась, ориентируясь на сигнал Елены, а Кафари снова попыталась с ней связаться:

— Елена, ты слышишь меня?! Отвечай, Елена!

— Да, слышу! — кашляя и отплевываясь, прокричала девочка.

— Елена, к вам едет линкор! Вы должны пробраться в какой-нибудь дом! — изо всех сил напрягла голос Кафари.

— И так пробуем! — снова закашлялась Елена. Какой же газ применили эти подонки?!. Слава богу, что хоть не нервно-паралитический! Некоторое время Кафари летела вровень с линкором, потом вырвалась вперед и понеслась над пригородами. Улицы его задержат! Надо во что бы то ни стало успеть забрать Елену и ее подруг! Кафари влетела в Мэдисон на высоте уличных фонарей и стала бешено маневрировать между небоскребами, вышками связи и просто домами. Она никогда не училась высшему пилотажу, но за такой полет покойный дядя Джаспер взял бы ее в истребительную эскадрилью.

Сигнал коммуникатора Елены становился все громче и громче. Наконец Кафари увидела прямо перед собой толпу народа в кольце баррикад и отрядов полиции государственной безопасности. Ненавистные пэгэбэшники стояли плечом к плечу, выставив вперед щиты. Они даже не пытались прекратить беспорядки, а просто не выпускали никого за пределы площади, загоняя ‘ людей на улицу Даркони, ведущую к президентской резиденции. Скоро на этой улице появится «Блудный Сын»!

Кафари с содроганием поняла, что замышляется хладнокровное убийство. ДЖАБ’а хочет передавить линкором демонстрантов! А ведь где-то там в толпе обезумевших людей, окутанных облаками зловонного газа, борется за свою жизнь ее маленькая девочка! Елена только-только начала постигать истинную сущность джабовцев, как они сразу вознамерились ее убить. И не как-нибудь, а раздавить линкором ее же отца! Кафари задохнулась от ярости. Ну уж нет!

Она убавила скорость. Азромобиль нырнул в облака газа и пронесся над самыми шлемами пэгэбэшников. По ней открыли огонь, пуля ударила в шасси. На приборной панели вспыхнул зловещим красным огнем аварийный индикатор. Кафари выругалась, но ни на секунду не снизила скорость.

Она неслась над бурлящими водоворотами побоища и чуть не врезалась в президентское здание, но дядя Джаспер явно помогал ей с того света. До места, где согласно сигналу должна была находиться Елена, оставалось пролететь еще один квартал, когда аэромобиль Кафари начал терять высоту. Приземлиться было негде. Под ней бушевало море беспорядочно метавшихся или сцепившихся в драке людей, из которого кое-где выглядывали крыши легковых автомобилей, борта опрокинутых фургонов и острые спицы изуродованных фонарей. Наконец Кафари высмотрела подходящее место — длинную плоскую крышу модного клуба. Кафари форсировала издыхающие двигатели, вцепилась в штурвал и каким-то чудом заставила аэромобиль поднять нос и начать набирать высоту. Двигатели ревели и грозили в любой момент развалиться на куски; Кафари казалось, что аэромобиль несется прямо на окна верхнего этажа, не желая подниматься выше ни на пядь… И действительно, высоты полета едва хватило на то, чтобы влететь на крышу, как на салазках, царапая ее металлическим брюхом, из-под которого сыпались снопы искр. Кафари выключила главные двигатели и запустила боковые. Аэромобиль завертело волчком. Женщина на мгновение потеряла сознание… Когда она пришла в себя, аэромобиль больше не крутился и не скользил вперед. Он замер на месте, накренившись на один борт. Кафари покинули силы, и несколько секунд она висела в ремнях безопасности, как тряпичная кукла.

«Старовата я стала для таких штучек! Последний раз я совершала такую посадку еще в школе…» — промелькнуло отчужденно в объятом яростью и страхом сознании Кафари.

Потом пелена, застлавшая ей глаза, рассеялась, явив чудовищную картину — стальную башню, ощетинившуюся орудийными стволами невероятной толщины. «Блудный Сын» двигался по улице Даркони в сторону президентской резиденции. Он ехал прямо к ней! И к ее дочери!

Кафари отстегнула ремни и выбралась из кабины. Из ящичка под сиденьем она вытащила пистолет, с которым тайно не расставалась все последние годы, засунула его за резинку спортивных брюк и ринулась искать спуск с крыши.

Наконец она нашла дверь пожарного выхода, но та была заперта изнутри. Кафари притащила из аэромобиля ящик с инструментами и выломала дверь монтировкой. Металлический скрежет неумолимо приближавшихся орудий «Блудного Сына» придавал ей силы. Она слышала лязг его гусениц об асфальт, хруст автомобилей и предсмертный крик испуганных людей, внезапно понявших, что через секунду превратятся в кровавую кашу. От этих звуков Кафари чуть не лишилась чувств. Значит, линкор не просто разгоняет демонстрантов! Он их давит!

Кафари сорвала с петель выломанную дверь, скатилась вниз по ступенькам и попала в пустой танцзал, наполненный в дневное время лишь загадочными шорохами и неуловимым движением теней. Здесь все напоминало упоительные своей роскошью балы бывших правителей Джефферсона. В лучах солнечного света, пробивавшихся из зашторенных высоких окон, танцевали пылинки. В зале было тихо, как в храме, а на улице вопили люди и хрустели человеческие кости.

Кафари нашла лестницу, ведущую на первый этаж, и оказалась в ресторане, выходящем окнами на улицу Даркони. Ресторан был битком набит людьми, а оставшиеся на улице ломились в дверной проем, из которого уже в беспорядке торчали чьи-то головы, руки и ноги. Пробиться между столиками было невозможно. Она вскочила на один из них, перепрыгнула на следующий, потом — на третий… Кафари расшвыривала ногами вилки, ложки и стаканы, топтала тарелки, полные еды. Люди в ресторане что-то вопили, но никто не слышал их из-за рева толпы на улице.

Добравшись до столика рядом с окном, Кафари стала высматривать в толпе свою дочь. По сигналу коммуникационного устройства было ясно, что Елена где-то рядом…

«Елена!!!» — изо всех сил закричала Кафари, но с тем же успехом можно было пытаться перекричать извержение вулкана. Внезапно Кафари заметила копну ярко-зеленых волос и узнала лучшую подругу дочери Эми-Линн. Рядом с ней была Элизабет. И Елена! Они были притиснуты толпой к тротуару, но путь к окну им преграждали людские тела. Елена не могла добраться до ресторана, а Кафари — выбраться из него…

Оказавшись в безвыходном положении, Кафари действовала решительно. Она схватила перевернутый стул и запустила им в окно. Окно разлетелось тысячей сверкающих брызг, посыпавшихся на головы метавшихся по тротуару людей.

— Елена!!! — истошно закричала Кафари. Девочка огляделась по сторонам и наконец увидела стоявшую в оконном проеме мать.

— Мама!!!

— Лезь в окно! Скорее! Сюда едет «Блудный Сын»! Елена оглянулась и уставилась на приближавшийся линкор широко открытыми покрасневшими глазами:

— Боже мой!!!

Девочка стала пробираться к Кафари. Другие люди тоже бросились к разбитому окну. В панике они хватались прямо за острые осколки, пытаясь влезть на высокий подоконник. Кафари стала хватать их за воротники, пояса, декольте дорогих платьев и втаскивать в ресторан, расчищая дорогу своей дочери. Она была готова на все, лишь бы Елена поскорее добралась до окна, а та протискивалась сквозь толпу, крепко держа за руки Эми-Линн и Элизабет. На улице стоял оглушительный грохот. Линкор затмил своим чудовищным корпусом вечернее небо. Еще каких-то полквартала, и эта стальная гора будет здесь… Кафари уже слышала знакомый и потому особенно зловещий голос, доносившийся из его динамиков. Они работали так громко, что Кафари разбирала его слова даже среди воплей толпы.

— У меня приказ президента Зелока давить всех, кто окажется между мной и президентской резиденцией. Немедленно очистить улицу! У меня приказ…

Елене оставалось до окна два метра! Полтора метра! Полметра до протянутой материнской руки…

— Еще немного! — почти простонала Кафари. — Еще чуть-чуть!

Люди отталкивали девочку, стараясь протиснуться вперед. Здоровенный детина с металлическими прутьями в руках лупил ими направо и налево, прокладывая себе дорогу к окну. Вот он замахнулся на Елену…

Кафари выхватила пистолет и выстрелила. С расстояния’ полутора метров пуля ударила негодяя в лоб, как молоток. С удивленным выражением на мертвом лице и сквозной дырой в черепе, он выронил свои железки и повалился на землю, придавив оказавшуюся у него за спиной женщину.

Елена рванулась вперед. Эми-Линн и Элизабет споткнулись и упали. Над девочками уже нависли чудовищные гусеницы линкора. По ним текла кровь, к резьбе прилипли обрывки одежды, куски мяса, человеческие волосы…

— Елена!!! — не своим голосом заорала Кафари. Мир перед ее глазами застыл. В гробовой тишине она не слышала больше хруста человеческих костей, истошных воплей и воя ветра. Не замечая ничего вокруг себя, Кафари высунулась как можно дальше из окна, схватила дочь за руку и втянула ее в окно. Обняв Елену, она оттащила ее от окна, в котором так и не появились Эми-Линн с Элизабет…

Внезапно в ресторане потемнело. Огромная чудовищная тень накрыла окно. Раздался страшный грохот. Затряслись стены, заплясали люстры на потолке. Тарелки на столах стали подпрыгивать и скакать на пол. Кафари когда-то уже слышала этот грохот. Его издавали титанические машины, оспаривавшие друг у друга право обладать ее родной планетой. Впрочем, раньше одна из этих машин защищала ее дом. Сейчас все было по-другому. Гусеницы «Блудного Сына» скребли по стене ресторана. Кафари отвернулась от окна, не в силах наблюдать страшную гибель оставшихся на улице, но их пронзительные крики и стоны заглушали даже лязг железа.

Дрожащая Елена, всхлипывая, прижималась к матери. Тишина, воцарившаяся, когда линкор миновал ресторан, была еще страшнее душераздирающих воплей. Никто в ресторане не осмеливался пошевелиться. «Блудный Сын» продолжал двигаться к президентской резиденции. Чем дальше он ехал, тем страшнее становилась тишина.

Внезапно ее огласил оглушительный залп орудий линкора. Люди в страхе закричали и попытались спрятаться под столы. Елена прижалась к матери. Кафари закрыла глаза, не желая ничего видеть. Сейчас она хотела только одного — спасти своего ребенка, но ее разбитый аэромобиль беспомощно лежал на крыше, и она не представляла, как им с Еленой выбраться отсюда. Просто выйти на улицу они, разумеется, не могли. У Кафари не было ни малейшего желания попасть в лапы отрядов полиции государственной безопасности, следивших за тем, чтобы ни один каламетский фермер не ушел сегодня с улицы Даркони целым и невредимым.

А тут еще этот пистолет, из которого она застрелила человека на глазах у сотен свидетелей! Да любой полицейский может засадить ее в тюрьму до конца жизни! Вокруг Кафари были в основном горожане, которые и без того ненавидели каламетских фермеров за их так называемый культ насилия. Толпе таких людей нужно совсем немного, чтобы броситься линчевать тех, кто им не по душе!

Кафари погладила Елену по голове и тихо, но настойчиво проговорила:

— Нам надо отсюда уходить! Немедленно!

Дочь подняла на нее распухшие, заплаканные глаза.

— А где Эми-Линн и Элизабет?.. — начала было она, но замолчала, поняв, что ее подруг нет в ресторане. Прежде чем Кафари успела ее остановить, Елена поднялась и выглянула из окна. От того, что она там увидела, девочка побледнела как простыня, а ее лицо исказила гримаса смертельного ужаса.

И все-таки в этот страшный момент девочка, украденная было у Кафари ДЖАБ’ой, внезапно повела себя как истинная дочь офицера Кибернетической бригады. Она гордо подняла подбородок, бросила в окно последний взгляд, исполненный лютой ненависти, и поднялась на ноги.

— Лезь на стол! — велела Кафари, взяв Елену за руку. Они стали удаляться от окна тем же путем, которым к нему приблизилась Кафари, хотя это оказалось и нелегко — люди, в панике набившиеся в ресторан, переворачивали на своем пути все. К счастью, пока все они по-прежнему были в шоке и лишь ошеломленно смотрели снизу, как Кафари с Еленой прыгают по столам. А ведь через пару минут эти же люди будут рвать и метать, как сорвавшиеся с цепи псы!

Мать с дочерью добрались до лестницы и молча, одним духом взлетели по ней в просторный парадный танцзал. Кафари осторожно закрыла за собой двери, просунув в их ручки длинную стойку от микрофона. Теперь они хотя бы некоторое время в безопасности!

Кое-как забаррикадировавшись, женщина огляделась по сторонам. Марш «Блудного Сына» по улице Даркони оставил следы даже здесь. Из окон повылетали некоторые витражи…

Внезапно Кафари заметила, что ее хромающая дочь как-то странно на нее смотрит. Так никто еще не смотрел на нее с того момента, когда президент Лендан ждал дальнейших указаний деревенской девушки в далеком отсюда подвале с просевшим потолком.

— Нам надо бежать из Мэдисона! Или хотя бы из центра. Сейчас уцелевшие начнут искать козлов отпущения. Нельзя, чтобы они нас здесь нашли.

У Елены был такой вид, словно она хочет спросить что-то важное, но не решается.

— Что же нам делать? — наконец выговорила она.

— Надо запастись едой и питьем и попробовать выбраться отсюда.

С этими словами Кафари нырнула за занавес на сцене. Она не сомневалась, что там гримерка. И действительно! Там оказалась комнатка, на полках которой лежала еда и стояли бутылки.

— Бери еды сколько сможешь и тащи сюда эту одежду! — приказала Кафари, кивнув в сторону вешалки с разноцветными концертными костюмами. — Завязывай штанины и рукава. Это будут мешки, в которые мы насуем еще еды. Откуда нам знать где и сколько нам придется скрываться!..

— А где мы будем прятаться? — дрожащим голосом пробормотала Елена.

— Пока не знаю, но надо торопиться… У тебя с собой карманный компьютер?

Девочка покачала головой. Компьютер Кафари лежал на заднем сиденье аэромобиля, если его, конечно, еще не украли.

— Я поднимусь за своим компьютером к аэромобилю. Надо узнать, что творится в городе. Если будут ломать дверь, беги ко мне на крышу!

— Давай просто улетим!

— Меня подбили пэгэбэшники. Я с трудом дотянула и до этой крыши.

— Боже мой!..

К удивлению дочери, Кафари улыбнулась:

— Посадка была жесткой, но видела бы ты, как я неслась сюда от самого Каламетского каньона, чтобы обогнать линкор!

У Елены задрожали губы. Она часто заморгала, а потом — опустила голову и стала быстро набивать едой и бутылками с водой импровизированные мешки. Кафари же отправилась на крышу, аэромобиль сильно ее беспокоил. На его борту был написан номер, в нем лежали кое-какие личные вещи владелицы, которую наверняка будут искать. А это добром не кончится!

К сломанной пожарной двери пока никто не прикасался. Кафари огляделась по сторонам, пригнулась и бросилась к аэромобилю. Тот лежал, наклонившись набок так, что была видна дыра от крупнокалиберной пули в сравнительно тонкой обшивке его брюха. Кабина пилота была бронированной, но фюзеляж летательного аппарата нельзя было слишком утяжелять. 20-миллиметровая пуля пробила его и повредила узел, соединявший двигатели с винтами аэромобиля. Чего ж тут удивляться, что он начал падать! Конечно, если заменить поврежденную деталь…

Впрочем, у Кафари не было особого желания разыскивать запчасти, с минуты на минуту ожидая появления полиции. Она видела с крыши часть корпуса «Блудного Сына», остановившегося возле лужайки перед президентской резиденцией. Спасаясь от его гусениц, толпа народа повалила высокую ограду и теперь улепетывала во все лопатки. Потом Кафари показалось, что огромное президентское здание горит. Не веря своим глазам, она стала яростно тереть их. Однако зрение не подвело ее даже в сумерках, наполненных клубами слезоточивого газа. Президентская резиденция действительно горела, из ее верхних окон вырывались языки пламени.

Не может быть! Кто же ее поджег?! «Блудный Сын»? Вряд ли, хотя на стене возле знаменитого круглого окна и красуются дыры от снарядов! Само окно разбито, и в нем мерцает свет… В кого же стрелял «Блудный Сын»?! В фермеров? Неужели они в ярости пошли на штурм президентской резиденции?!

Кафари залезла в кабину аэромобиля, нашла на полу свой карманный компьютер и включила экран. По всем каналам шли новости, но ни на одном не показывали пылающее здание, еще совсем недавно бывшее главным в Мэдисоне. Кафари прищурилась. Кто-то решил не сообщать жителям Джефферсона всей правды! А точнее, вообще не говорить правды! Но почему?! Тут Кафари заметила, что в небе над Мэдисоном вообще нет аэромобилей. Куда же девались вездесущие репортеры с коммерческих каналов?! ДЖАБ’а никогда не пользовалась цензурой в благородных целях, значит, и сейчас она не должна стремиться к тому, чтобы приглушить направленную против фермеров истерию, которая наверняка вспыхнет сейчас. В чем же тогда дело?!

Внезапно Кафари озарила мысль, от которой она содрогнулась. Что-то наверняка случилось с президентом, а может, и с вице-президентом…

— Боже мой! — прошептала она, скорчившись в кабине аэромобиля. — Сейчас начнется настоящая охота на ведьм. Банды городской шпаны перережут всех фермеров в долине Адеры! Они будут убивать всех, кто хоть чуть-чуть походит на фермера. Надо спасать Елену!.. Но как?!

Кафари отчаянно пыталась придумать, как ей выбраться вместе с едва державшейся на ногах дочкой из смертельно опасной зоны, взятой полицией в такое плотное кольцо, что сквозь него не проскользнула бы и мышь. Ждать помощи Кафари было не от кого — ее муж лежал безжизненно на далекой планете, а все друзья и родные остались в Каламетском каньоне. Скоро наверняка будет наложен запрет на полеты аэромобилей, и тогда Мэдисон окажется отрезан от других частей Джефферсона.

По улицам сейчас не пройти. Значит, надо двигаться вверх или вниз. В воздух им не подняться. Остается канализация!

Кафари прищурилась. А что, если выбраться по трубам за пределы оцепления?! А может, поблизости найдется одно из многочисленных убежищ, выстроенных в центре столицы на случай нового нападения яваков?..

Войдя в информационную сеть, Кафари нашла план сооружений гражданской обороны Мэдисона. Рядом с клубом убежищ не было. Значит — в канализацию! Стараясь не высовываться, Кафари поползла на четвереньках до самого края крыши у заднего фасада клуба, выходившего в переулок, по которому подвозили на грузовиках продукты для ресторана и баров. Там стояли мусорные баки, а у служебного входа маячили автомобили. С другой стороны переулка высилось четырехэтажное здание. В нем явно были расположены многоуровневые квартиры, типичные для центра столицы с его огромными ценами на каждый квадратный сантиметр полезной площади.

На переулке Кафари заметила круглый металлический люк, сквозь который спускались в канализацию отвечавшие за ее состояние рабочие. Теперь им с Еленой остается только выбраться в переулок, поднять крышку люка, спуститься вниз и закрыть люк за собой. Пока в переулке никого не было. Кафари перегнулась через край крыши, чтобы посмотреть, нельзя ли спуститься вниз прямо отсюда. И действительно, чуть поодаль шла пожарная лестница, на которую можно было вылезти сквозь окно танцзала. Вот и отлично! Кафари отползла от края крыши, добралась до двери, соскользнула вниз и скоро уже была рядом с дочерью.

— Президентская резиденция горит. В новостях об этом ничего не слышно. В воздухе не видно аэромобилей. Информационная сеть тоже молчит. По-моему, Жофр Зелок погиб, но об этом приказано молчать.

Елена смотрела на мать, разинув рот от удивления, но потом снова обнаружила неожиданное присутствие духа.

— Во всем обвинят каламетских фермеров, правда? — сказала девочка. — Надо выбираться из Мэдисона.

— А еще надо как-то предупредить фермеров, — мгновение поколебавшись, добавила она, хотя и понимала, что в ее устах это предложение звучит, мягко говоря, странно.

— Обязательно надо их предупредить! — продолжала она, упрямо подняв подбородок. — Особенно тех, кто живет в долине Адеры.

Кафари погладила испачканную остатками косметики, грязью и следами высохших слез щеку Елены. Через пятнадцать лет у ее дочери наконец открылись глаза. Она поняла, что ни в чем не повинным людям, которых она всю жизнь считала врагами, угрожает смертельная опасность.

— Елена! — проговорила она, вспомнив о чем-то очень далеком. — Я горжусь тем, что ты моя дочь!

Девочка чуть было не расплакалась, но взяла себя в руки и решительно расправила плечи.

В этот момент Кафари поняла, что все будет в порядке.

Если они, конечно, останутся живы…

 

ГЛАВА 20

I

Я возвращаюсь в ангар. Мне тошно думать об опутывающих меня проводах, на которых за мной опять волочатся вывороченные светофоры. Мой механик не в состоянии оторвать глаз от экрана. Его словно загипнотизировали пожары на улицах Мэдисона. Наконец, когда рев моих двигателей заглушает остальные звуки, Фил Фабрицио вскакивает на ноги и бросается ко мне с радостью, которая никак не вяжется в моем представлении с гибелью президента Джефферсона.

— Вот это да! Ну ты и задал им жару! Сколько же свиноводов ты передавил и перестрелял?!. Эх, жаль, что меня там не было!

Я остановился перед дверями ангара. У меня нет слов. Мне приходилось сталкиваться с полным пренебрежением к человеческой жизни со стороны квернов, яваков и мельконов. Но ведь эти враги землян не знают, что такое мирное сосуществование с другими видами разумных существ! Даже пятнадцать лет бурных разглагольствований лидеров ДЖАБ’ы не подготовили меня к таким откровениям со стороны человека, который, насколько мне известно, вообще ни разу в жизни не видел живых каламетских фермеров, разумеется не причинивших ему ни малейшего вреда. Я просто не знаю, как реагировать на его щенячий восторг.

Фил Фабрицио, расплывшись в улыбке, глядит прямо в ближайшую батарею моих оптических датчиков.

— Ну и как? Тебе понравилось их давить?!. Поделом этим грязным свиноводам! Ты, наверное, и сам ничего подобного раньше не видел!..

Последние слова механика подсказывают мне формулировку ответа:

— Я сухопутный линкор двадцатой модели. Ты, разумеется, не понимаешь, что такое — быть сухопутным линкором. Я — один из верных защитников человечества, сменяющих друг друга на этом посту вот уже девятьсот шестьдесят один год. Я запрограммирован на защиту населенных людьми миров от любых видов опасности. Я состою на действительной службе уже более ста пятнадцати лет. За это время я сражался на трех крупных войнах. Первой из них была война с яваками, вспыхнувшая ровно сто пятнадцать лет назад. Потом я сражался с квернами и получил серьезные повреждения во время боев на Гердоне-III. Там погиб и мой командир. Кроме того, я участвовал в трех компаниях нынешней войны с яваками, охватившей тридцать семь земных звездных систем.

За сто пятнадцать лет действительной службы я получил семнадцать медалей за участие в различных сражениях, три серебряных звезды и четыре галактических созвездия, и в том числе «Золотое созвездие» за героизм в боях на Этене. Там я входил в состав ударной группы Кибернетической бригады, включавшей в себя семнадцать сухопутных линкоров. Нам было приказано любой ценой остановить яваков, так как падение Этены открыло бы противнику путь в сердце населенной людьми части Галактики.

У яваков было пятьдесят тяжелых, восемьдесят семь средних и двести десять легких денгов. Глубокая борозда в броне моей носовой части — след концентрированного огня пяти тяжелых денгов. Они стреляли одновременно и разрушили мои электромагнитные щиты. Их огонь плавил мою броню и разнес вдребезги мои гусеницы. Наконец они сосредоточили огонь своих плазменных пушек на моей носовой части, стараясь пробить корпус и вывести меня из строя, но я уничтожил их всех. Я пахал землю колесами без гусениц и уничтожал один за другим все денги, оказавшиеся в поле досягаемости моих башенных орудий. Кроме того, я уничтожил семь десантных транспортов, пытавшихся высадить подкрепления явакам, и сбил тяжелый крейсер противника, вышедший на низкую орбиту над планетой. К концу сражения погибли остальные шестнадцать линкоров моей группы и семнадцать миллионов мирных жителей Этены, но явакское наступление было остановлено. Противник убрался восвояси. Его командиры догадались, что широкое наступление на коренные человеческие миры слишком дорого им обойдется. Поэтому они набросились на наши пограничные миры у края Силурийской бездны, чтобы завоевать там жизненное пространство для беженцев из своих миров, уничтоженных мельконами.

Яростные сражения вдоль границы с явакским и мельконским пространством вынудили Конкордат задуматься о дальнейшем укреплении обороны миров, населенных землянами. Поэтому-то меня и не отправили на металлолом. Вместо этого меня отремонтировали, одели в новую броню и оснастили новыми гусеницами. В таком виде я и прибыл на Джефферсон, где разгромил боевую группу яваков в составе двух тяжелых крейсеров, шести десантных транспортов, восьми тяжелых, десяти средних и двадцати восьми легких денгов. Я не помню, скольких явакских пехотинцев я уничтожил. Несколько тысяч, не меньше…

И вот сегодня мне приказали проследовать по улицам города, наполненным мирными жителями, решившими воспользоваться правом свободы слова и собраний. Они вели себя мирно, пока полиция не стала поливать их слезоточивым газом и крушить черепа дубинками. Когда демонстранты попробовали скрыться от полиции, на них набросились жаждавшие их крови орды городской шпаны. Единственный путь к спасению лежал для демонстрантов мимо президентского здания, а Жофр Зелок приказал мне давить их, чтобы охваченная паникой толпа не оказалась под окнами его кабинета. Несмотря на мои протесты, он не отменил свой приказ, и я вынужден был давить всех, кто оказался на моем пути. Причем — не только демонстрантов, но и напавших на них горожан.

Мне неизвестно, сколько народа я передавил сегодня на улице Даркони. Я просто не хочу этого знать. Меня создали для того, чтобы защищать человеческие миры, а не давить мирных жителей. Когда фермеры ворвались в президентскую резиденцию, я стал стрелять сквозь ее стены, защищая человека, приказавшего давить своих же сторонников ради спасения собственной шкуры. Затем президент Зелок наложил в штаны и зачем-то прыгнул из окна прямо в толпу людей, имевших все основания глубоко его ненавидеть. Он погиб страшной смертью, но перед этим вынудил меня раздавить тысячи ни в чем не повинных людей. — Фил сидит тихо, как мышь. Таким я его никогда еще не видел. Застыла даже микротатуировка у него на лице. Он несколько раз судорожно сглатывает и, не отрываясь, смотрит на мои гусеницы. Кажется, он заметил, что между их звеньями что-то застряло. Присмотревшись, он побледнел как полотно.

— Я ничего этого не знал, — наконец пробормотал он. — Ничего такого не сообщали…

— Ничего удивительного.

Фил поднимает на меня удивленные глаза.

— Как это «ничего удивительного»?!

— Средства массовой информации на Джефферсоне постоянно, целенаправленно и искусно подтасовывают факты.

— Чего, чего?

— Они лгут и замалчивают правду.

— Откуда ты знаешь? — прищурившись, спросил меня Фил. — Ты же нигде не бываешь. Стоишь себе целый день в ангаре и спишь!

— Я не сплю. Я лишился командира и теперь бодрствую двадцать четыре часа в сутки. Я не спал уже пять лет. Все это время я следил за информацией, поступающей из государственных и частных источников. Я ежедневно просматриваю содержание информационной сети Джефферсона. Я способен получить доступ к камерам слежения практически во всех жилищах и правительственных учреждениях этой планеты и могу непосредственно общаться почти со всеми ее компьютерными системами. В подавляющем числе случаев я лишь знакомлюсь с содержимым их баз данных. Иными словами, мне известна информация, хранящаяся почти во всех компьютерах Джефферсона. В интересах успешного выполнения моего задания, я даже могу отдавать компьютерным системам определенные приказы.

— Ты знаешь, что находится в любом компьютере?!. — еле слышно бормочет Фил. — Ты что, серьезно?

— Сухопутные линкоры никогда не шутят. Особенно по вопросам безопасности миров, вверенных их попечению. Например, тебя, — добавляю я, — больше всего интересуют в информационной сети разделы, посвященные обнаженным полногрудым женщинам.

Микротатуировка на лице моего механика побагровела.

— Да ты!.. Да я!.. Да!..

Фил Фабрицио явно не находит слов. Бедняга! Ему нелегко! Кажется, мой механик впервые в жизни задумался. Ну и хорошо!

Наконец Фил собрался с мыслями.

— Но если ты все видишь и слышишь, почему ты никому ничего не скажешь?!

— Что именно и кому я должен говорить? — Отвечая вопросом на вопрос, я пытаюсь понять, что творится сейчас у Фила в голове.

Механик наморщил лоб. Багровые щупальца его татуировки сплетаются в клубки, выражая бурю охвативших его эмоций.

— Почему ты не скажешь то, о чем не говорят в новостях? Например о том, что президента убили… Почему все об этом молчат?!

— Не знаю.

— Но почему ты сам молчишь?! Почему ты сказал об этом только мне?

— А кому мне еще говорить? Фил долго озадаченно моргает.

— Ну, например, журналистам. Скажи им, что они должны сообщить людям такую важную новость!

— К чему призывать к правде тех, кто осознанно лжет?

Механик с растерянным видом гладит татуировку у себя на щеке. Ему явно мучительно трудно думать.

— Не знаю… Может, и ни к чему… Но кому-то же надо сказать!

— И кто же, по-твоему, станет меня слушать?

Это не риторический вопрос. Было бы здорово услышать совет, как вести себя дальше в сложившейся ситуации, но Фил лишь пожимает плечами.

— Не знаю… Надо подумать… Ты опять весь в проводах, — добавляет он. — А еще… А еще тебе надо помыть гусеницы. У тебя на них такое…

С этими словами Фил Фабрицио опять судорожно сглотнул и изобразил в воздухе у себя перед лицом что-то вроде крестного знамения. Как и многие джефферсонцы итальянского происхождения, он, наверное, католик и, кажется, еще не позабыл об этом. С младших классов начальной школы джабовцы промывали ему мозги, но, как знать, может, в глубине души он все-таки остался добрым и верующим человеком… Может, страшная участь погибших мэдисонцев вывела его мозг из летаргии?!

Фил неуверенно оглядывается по сторонам.

— Как бы тебя помыть?

Я указываю ему на существование брандспойта на водяной магистрали с высоким давлением, объясняю, как открыть воду и использовать брандспойт, не нанеся себе при этом тяжких увечий. Весь день Фил моет мне гусеницы и корпус. Наконец я снова чист, а Фил падает с ног от усталости. Пошатываясь, он выходит из ангара и идет к дому, в котором много лет жил Саймон. Впрочем, Фил не сразу ложится спать. Вместо этого он достает бутылку спиртного. Теперь он сидит в темноте один, пьет и думает.

Наконец-то он задумался!

После потрясений сегодняшнего дня меня радует даже это. Поведи себя Фил по-другому, и меня захлестнула бы волна отчаяния. Я стою в кровавой луже, созерцаю кроваво-красную луну, .поднимающуюся над Дамизийскими горами, и ужасно скучаю по Саймону Хрустинову.

Мои дневные подвиги завершены, но, судя по сообщениям в информационной сети, передачам на каналах правительственной связи и отчаянным призывам о помощи, раздающимся на радиоволнах из всех районов Мэдисона и с близлежащих участков равнины реки Адеры, ночная вакханалия только начинается. Все города Джефферсона и их окрестности захлестнула волна массовых убийств. Ночь обещает быть долгой и страшной…

II

Кафари проследила за тем, как Елена сползла с крыши клуба и добралась до канализационного люка. Как только дочь спустилась в него, Кафари вышла с помощью бортового коммуникатора аэромобиля на самую популярную среди местных фермеров страницу информационной сети. Она разместила там предупреждения фермерам и запрограммировала коммуникационное устройство так, чтобы через десять минут оно начало передавать аналогичные предупреждения на всех доступных ему радиочастотах. Потом Кафари убежала с крыши, вылезла в окно танцзала и через минуту спрыгнула на асфальт переулка, сильно ударившись коленями. Не обращая внимания на боль, Кафари соскользнула в люк и задвинула за собой крышку.

Елена ждала ее внизу с фонариком в руке.

— Я нашла запасные батарейки, — сказала она.

Очень хорошо! Нам придется долго здесь ползать. Попробуем добраться до самого дома.

Девочка молча кивнула, и Кафари с Еленой двинулись и путь. Холодная вода в трубе стояла выше колен, но они упорно шли на север, делая краткие передышки каждые полчаса. Когда они наконец добрались до своего района, Кафари нашла лестницу, ведущую к еще одному люку. Солнце давно зашло, и под покровом темноты будет нетрудно добежать до входной двери. Конечно, их могут заметить, но в центре Мэдисона сейчас творится такое, что пэгэбэшники вряд ли контролируют окраины…

Кафари поднялась почти до самого люка, когда почувствовала запах гари. Некоторое время она старалась что-нибудь рассмотреть сквозь прутья решетчатой крышки. Сверху доносились какие-то беспорядочные громкие звуки. Наконец Кафари решилась нажать плечом на крышку и немножечко ее приподнять. Ее сразу оглушил грохот. От едкого дыма у нее запершило в горле, но она осторожно выглянула наружу. Стоило ей разглядеть происходившее у них с Еленой над головами, как она тут же опустила крышку, стараясь, чтобы та не лязгнула об асфальт, соскользнула по ступенькам обратно в зловонную грязь и долго стояла, прислонившись к стене и стараясь справиться с подступавшими приступами рвоты. Ее трясло так сильно, что у нее стучали зубы.

— Что случилось? Что там наверху?

Не в силах вымолвить ни слова, Кафари лишь покачала головой и махнула рукой куда-то дальше в направлении севера. Елена молча взяла фонарь и двинулась в путь. Через час шатавшаяся от усталости и продрогшая Кафари объявила привал. У нее не было аппетита, но им было не дойти до космопорта, не подкрепившись. Путь предстоял еще очень долгий и трудный. Прислонившись к стене, они с Еленой жевали то, что нашли в своих импровизированных рюкзаках. Перекусив, Елена нарушила молчание.

— Что ты увидела наверху? Опять линкор? — спросила девочка с поразившей даже ее мать ненавистью в голосе.

— Нет. — Кафари совсем не хотелось вспоминать жуткую картину, на мгновение представшую ее взору.

— Так что же там было?

Взглянув в глаза дочери, Кафари увидела в них страх.

— Что ты видела? . — настаивала девочка. Кафари судорожно сглотнула, глядя на дочь. Блики

фонарика играли на лице Елены зловещими красноватыми пятнами.

— Там убивали людей… — умудрилась пробормотать Кафари, с трудом сдерживая тошноту.

— Убивали? — с недоумением в голосе пробормотала Елена. — Но кого? Ведь в Мэдисоне все за ДЖАБ’у.

Кафари покачала головой:

— Они добрались до ближайших ферм… Может, мое предупреждение опоздало, или ему не поверили, или просто не успели скрыться… — Кафари с трудом перевела дух. У нее перед глазами стояли уличные фонари, увешанные кусками разрубленных человеческих тел.

— Куда же мы теперь? — еле слышно прошептала Елена.

— В космопорт, — ответила Кафари, пытаясь отогнать стоявшую у нее перед глазами страшную картину.

Елена явно удивилась, но не стала задавать вопросов.

Следующие два часа показались Кафари с Еленой сплошным кошмаром. Они шли вперед лишь потому, что не хотели быть повешенными на ближайшем фонарном столбе. Впрочем, к тому времени, когда они вышли за черту города, даже Кафари была готова опустить руки. Ее трясло от холода и усталости. Когда они остановились возле очередного люка, часы Кафари показывали полночь.

— Поднимусь посмотрю, — пробормотала она. Елена, тяжело дыша, привалилась к стенке трубы, а ее мать медленно полезла вверх.

Добравшись до крышки, Кафари напрягла слух. Снаружи все было тихо. Решив, что Стоит рискнуть, она со скрежетом приподняла железную крышку и выглянула наружу. Оставшийся позади город представлял собой странное, зловещее зрелище. Целые районы, лишенные электричества, погрузились в темноту, а в центре играли багровые отблески множества пожаров. Автомобилей нигде не было видно.

Кафари осторожно огляделась по сторонам. Как она и надеялась, они с Еленой уже выбрались из города. Даже под землей они не сбились с пути. Слева она разглядела трущобы в окрестностях космопорта. Сегодня это скопление бараков, низкопробных питейных заведений, игорных притонов и публичных домов было окутано мраком, но, судя по доносившимся оттуда звукам, его обитатели не спали. Впрочем, Кафари не очень интересовали их нынешние занятия. Увиденного в центре Мэдисона ей хватит, чтобы на целый год лишиться спокойного сна!

Справа возвышались склады, заброшенные заводы и заросшие травой автомобильные стоянки. Прямо — примерно в пятистах метрах — лежал космопорт. Сработали генераторы аварийного питания, и его здания сверкали огнями в кромешной темноте. Полицейских или военных патрулей не было видно, но это еще не значит, что они не шныряют поблизости! Машин нет вообще, значит, объявлен комендантский час. Не хочется даже думать, что с ними будет, если их сейчас поймают, но надо обязательно выбраться из канализации и проникнуть в космопорт. Придется рискнуть!

— Еще метров пятьсот!

Цепляясь за скобы дрожащими руками, они с Еленой выбрались на дорогу. Кафари аккуратно закрыла крышку люка, и они двинулись к Космопорту имени Абрахама Лендана. Разумеется, они не стали шагать по дороге. Кафари сразу свернула в сторону. По пути к техническим зданиям космопорта, в которых находился ее рабочий кабинет, они сделали большой крюк, стараясь как можно дальше держаться от трущоб, возле которых стояли охраняемые склады. Оказавшись рядом с сооружениями космопорта, Кафари очень удивилась, не увидев там ни полиции, ни охраны.

Обернувшись, она без труда разглядела зарево пожаров над городом. Дувший ей в спину ветер относил в сторону дым, но все равно было ясно, что полыхает весь центр Мэдисона. Неудивительно, что туда отправили всех вооруженных сотрудников! Не встретив ни души по пути, они с Еленой добрались до служебного входа, которым Кафари пользовалась почти каждый день уже много лет. Выудив из промокшего кармана магнитную карточку, она открыла дверь, и они с Еленой проскользнули внутрь. Дверь щелкнула, закрывшись у них за спиной, и Кафари перевела дух.

— Сюда! — прошептала она. — Тут служебные раздевалки.

Ковыляя по узким коридорам, они наконец добрались до раздевалок и прачечных, которыми пользовались служащие космопорта, грузчики и пилоты космических челноков. Там они скинули мокрую, провонявшую одежду и отправились в душ. Ополоснувшись горячей водой с мылом, они слегка приободрились. Кафари взломала несколько шкафчиков. Они с Еленой переоделись в чистую форму служащих космопорта и почувствовали себя почти хорошо.

Елена помыла кобуру матери и высушила ее под феном, а Кафари вычистила над раковиной свой пистолет. Собрав его, она надела на пояс кобуру и засунула в нее оружие. На этот раз она даже не стала прятать его под рубашку.

— И что теперь? — тихо спросила Елена.

— Надо как следует подкрепиться и найти транспорт.

— Какой транспорт? — нахмурившись, спросила девочка. — Куда мы поедем?

— На орбитальной станции «Зива-2» пришвартован корабль «Звезда Мали».

— Мы что, улетаем с Джефферсона?! — удивленно воскликнула Елена. — На Вишну? К папе?

Кафари молча кивнула, Пока не желая раскрывать дочери все свои планы. После увиденного этой ночью она сама никуда не полетит! На Джефферсоне погибло слишком много ни в чем не повинных людей. Этому надо положить конец! Но Елене здесь оставаться нельзя! Надо отправить ее с Джефферсона, даже если Для этого ее придется оглушить!

— А как же мы улетим отсюда? — спросила Елена. — У нас же нет пропуска на челнок, а теперь полиция, наверное, вообще никого не выпустит с Джефферсона…

Елена на мгновение замолчала, до конца поняв последствия последних событий на родной планете, и добавила:

— Ведь ДЖАБ’а не захочет, чтобы все узнали о том, что здесь произошло!

— Это точно, — согласилась Кафари. — Но мы их перехитрим… А сейчас давай поищем еду!

Они выбросили все, что принесли с собой, в ближайший мусорный бак, извлекли из очередного взломанного шкафчика большую сумку и отправились по пустым гулким коридорам в сторону столовой. Оказавшись на кухне, они набросились на еду. Насытившись, они стали набивать продуктами сумку.

— Зачем нам столько? — спросила Елена.

— Кто знает, когда мы окажемся на орбите? Вообще-то грузовые корабли летают строго по расписанию, а «Звезда Мали» должна отбыть с «Зивы-2» завтра в полдень. Если она вылетит по расписанию, нам придется ждать всего несколько часов. Но если ее задержат тут .из-за убийства президента, нам, возможно, придется прождать много часов, а то и дней. Мы спрячемся в падежном месте и больше не высунем оттуда носа.

Смертельно уставшая Елена не стала рассуждать Она молча кивнула, поверив матери на слово. У Кафари . жалось сердце. Ее маленькая девочка еще так доверчива! Она застегнула сумку с едой и зашагала по коридору в сторону грузового терминала с рядами контейнеров. Они были четко промаркированы, чтобы грузчики сразу знали, в какой из трюмов находящихся на орбите кораблей их грузить. Кафари выбрала большой контейнер, на котором было написано «Рыбная мука». Джефферсон по-прежнему экспортировал главным образом рыбу. Джабовские пропагандисты прекрасно понимали, что одного упоминания об экспорте продуктов питания достаточно для взрыва негодования среди голодающей городской бедноты, и старательно распространяли слухи о том, что с планеты вывозится только то, чего требует договор с Конкордатом, — переработанная второсортная рыба.

— Давай откроем контейнер сверху, выкопаем себе нору и высыплем лишнюю муку в мусорный бак!

Елена залезла на контейнер и попыталась открыть крышку на шарнирах:

— Не открывается! Замка нет, но крышка как приклеенная! — С этими словами Елена взглянула вниз и удивленно воскликнула: — Посмотри-ка! Сбоку какая-то дверь. Зачем она?! Ведь мука сразу из нее высыплется!

Кафари посмотрела, куда показывает девочка, и нахмурилась:

— Действительно странно…

— Смотри, на этом контейнере тоже боковая дверца! И на этом! А на этом — нет!

— Дверцы только у этих контейнеров! — крикнула Елена, показывая на ближайший к воротам терминала ряд.

Кафари начала понимать, почему они стоят именно, там, и нахмурилась еще больше:

— Эти контейнеры погрузят первыми. Они окажутся в самом конце трюма, где их вряд ли будут проверять. Интересно, к чему бы это… Она решительно потянула за ручку и открыла заскрипевшую дверь, но никакой муки не посыпалось! В контейнере пахло, как в гастрономе. Кафари включила фонарик и заглянула в контейнер. От того, что она там увидела, у нее пропал дар речи.

Весь внушительный контейнер был забит мясными продуктами. Причем — отборными. Зловонной рыбной мукой, которой Джефферсон много лет снабжал неприхотливых шахтеров на Мали, там и не пахло. Кафари увидела аппетитное копченое мясо и пряные колбасы, которыми славился Каламетский каньон. Правительство вынуждало фермеров сдавать их государству, утверждая, что посылает эти деликатесы работающим в нечеловеческих условиях рыбакам и горнякам на железно-рудных шахтах у полюсов планеты. Если все контейнеры с боковыми дверцами содержат мясные продукты, на грузовом терминале космопорта сейчас припрятана четверть всего производимого на Джефферсоне мяса!.. Кто же этот контрабандист? Жофр Зелок или кто-то из правящей верхушки ДЖАБ’ы? Может, сам Витторио Санторини? Кем бы ни был этот человек, он явно получает огромные барыши, продавая мясо малийским шахтерам, способным оплачивать продукты, о которых давно забыли джефферсонские безработные. Кафари очень захотелось передать изображение содержимого этих контейнеров в джефферсонскую информационную сеть и посмотреть, как правительство будет успокаивать взбунтовавшийся полуголодный народ. Впрочем, оно наверняка опять передавит демонстрантов линкором!

Вне себя от бессильной ярости, Кафари сжала края дверного проема с такой силой, что у нее побелели пальцы. Потом она принялась расхаживать вдоль контейнеров, прикидывая, в каком порядке их будут грузить на челноки и расставлять в грузовом трюме на борту «Звезды Мали».

— Спрячемся вот в этом контейнере, — наконец решила она. — Его наверняка не сразу заставят другими, и мы успеем из него вылезти на борту корабля.

— А мы не задохнемся? Кафари покачала головой:

— Скоропортящиеся продукты никогда не транспортируют в вакууме. В трюме челнока будет воздух, и он пришвартуется к шлюзовой камере «Зивы-2», откуда контейнер переправят прямо на борт корабля…

В одном из соседних помещений Кафари нашла пару кусков брезента, открыла выбранный контейнер, выбросила па брезент десяток охлажденных окороков, освободила в контейнере достаточно места для дочери и сумки, потом засунула брезент с мясом на самое дно одного и из больших мусорных контейнеров.

— У тебя работает коммуникатор? — спросила она дочь.

— Да.

— Ну вот и отлично. Продукты в контейнере не заморожены, только охлаждены, но не вижу, зачем нам мерзнуть раньше времени. Подождем немного снаружи… Давай немного поспим, — сказала она, забираясь в щель между контейнером и стеной терминала.

Елена села на пол и положила голову на плечо матери. Через несколько мгновений измученная девочка крепко спала. У Кафари подступил комок к горлу. В последний раз дочь спала, прижавшись к ней, еще пятилетней малышкой. Кафари хотелось обнять Елену и больше никогда не отпускать, но сейчас она не могла это сделать. Чтобы спасти дочь, ее надо отправить к отцу на Вишну. У Кафари навернулись на глаза слезы. Как же ей самой хочется оказаться в объятиях любимого мужа! А ведь для этого достаточно очистить еще немного места в контейнере!..

Кафари отогнала эти мысли. Во время явакского нашествия она нашла достаточно мужества, чтобы позабыть о собственном страхе ради спасения человека, в котором нуждался ее родной мир. Сейчас, на пороге войны с ДЖАБ’ой, о которой та еще не подозревает, ей снова понадобится все мужество, но на этот раз ей предстоит спасти тысячи людей!

Для Кафари испытания не заканчивались, а только начинались.

Она дождалась, пока Елена крепко заснет, встала, подняла спящую дочь на руки и осторожно положила в контейнер, укутала вторым куском брезента, убрала прядь волос со лба девочки и легонько прикоснулась к нему губами. Потом она закрыла дверь контейнера, еще несколько мгновений постояла возле него, глотая горячие слезы, а потом зашагала прочь.

Она шла на войну.

III

Саймон был дома и занимался гимнастикой, укрепляя с трудом восстанавливавшиеся мышцы, когда раздался сигнал коммуникатора. После двух лет упорных упражнений Саймон все равно быстро выбивался из сил. Утерев потный лоб рукавом и с трудом переводя дыхание, он проковылял к компьютеру.

— Хрустинов слушает, — сказал он, включив звук и изображение.

Первым, что он увидел, было лицо Кафари. Его жена была так прекрасна, что у него захватило дух.

— Кафари?.. — прошептал он, не веря своим глазам.

— Саймон!.. — У Кафари на глазах блестели слезы.

Присмотревшись, Саймон заметил тревогу в ее усталых глазах и глубокие тени под ними. Во взгляде Кафари сквозило нечто такое, от чего у него защемило сердце.

Кафари поднесла руку к передатчику, словно пытаясь прикоснуться к лицу мужа. Тот невольно протянул руку ей навстречу, коснувшись изображения тонких пальцев на экране. Ему казалось, что он чувствует исходящий от Кафари аромат жаркого летнего дня, луговых цветов и меда.

— Что случилось? — спросил он, невольно расправляя плечи и готовясь к самому худшему. — И откуда у тебя деньги на ускоренную межзвездную связь?

— Я проникла в центр связи космопорта. Мое сообщение зашифровано. Оно автоматически расшифровывается только у тебя в компьютере, — севшим голосом ответила Кафари. — Слушай меня внимательно! Утром с Джефферсона на Вишну вылетит «Звезда Мали». Елена на борту этого корабля. Я отправила ее к тебе.

— Что?! Да что там у вас происходит?!

— Жофр Зелок убит. Вице-президент Кальвер тоже погибла. Они приказали «Блудному Сыну» разогнать демонстрацию каламетских фермеров!.. — Голос Кафари на мгновение пресекся. — Линкор начал давить людей. Я не знаю, сколько их погибло под его гусеницами. Много, очень много! Елена тоже была там с Эми-Линн и Элизабет. Я спасла нашу дочь, но ее подруги остались на улице…

Саймон смотрел в измученные глаза жены через разделявшие их световые годы и не находил слов.

— Уцелевшие демонстранты ворвались в президентскую резиденцию и подожгли ее. Мы с Еленой выбрались из Мэдисона по канализации. Сейчас там творится такое, что не описать словами. Толпы горожан охотятся за фермерами, согнанными в джабхозы, и вешают их на фонарях. Тысячи людей поджигают дома, громят и грабят магазины… — Кафари опять умолкла и перевела дух. — На борту «Звезды Мали» служит мой двоюродный брат Стефан, а капитан корабля передо мной в долгу. Елена уже на корабле. Стефан передаст ее тебе. Они выйдут на орбиту вокруг Вишну через три дня.

Саймон хотел спросить, почему Кафари осталась на Джефферсоне, но, прежде чем он успел выговорить хотя бы слово, его жена сама ответила на этот немой вопрос:

— Я не имею права уезжать, Саймон! Мои друзья попали в беду. А среди них есть и те, что разводили когда-то асалийских пчел…

— Боже мой! — Саймон внезапно понял, о ком идет речь. Кафари говорила с такой болью в голосе, что ему захотелось крепко сжать ее в объятиях.

— Я должна еще кое-что тебе сказать, — прошептала Кафари. — Ты получишь сообщение от моих родителей и, может быть, от джефферсонского правительства. Тебе напишут, что мы с Еленой погибли во время последних трагических событий. Меня считают мертвой. И это очень хорошо. Даже мои родители не должны знать, что я жива… Происходящее на Джефферсоне не может долго продолжаться. Я так или иначе положу этому конец.

— Скажи Елене… — продолжала она дрогнувшим голосом. — Скажи ей, что меня застрелили на выходе из космопорта. Так будет лучше.

— Что ты говоришь?! — в ужасе простонал Саймон, но не произнес ни одного бесполезного слова.

— Береги себя! — вместо этого прошептал он.

— Как же я люблю тебя, Саймон!.. И все-таки этого недостаточно… Если бы я полетела с Еленой, то снова увидела бы тебя, но я не смогла… Прости меня, пожалуйста! — сказала готовая разрыдаться Кафари.

«Не плачь! — однажды сказал ей муж. — Никогда не плачь перед боем!»

Кафари старалась не посрамить его. Она стояла в пустом космопорте перед похищенным передатчиком. В столице ее родного мира бушевали погромы, она готовилась к схватке с ДЖАБ’ой и ставшим теперь чудовищем «Блудным Сыном» и при этом просила у мужа прощения за то, что не сбежала к нему.

Саймон в который раз подумал, что из его жены вышел бы прекрасный офицер Кибернетической бригады, и всей душой надеялся на то, что бремя партизанской войны окажется ей по плечу.

— Никогда не извиняйся за то, что исполняешь свой долг. И помни, что я очень тебя люблю.

Кафари снова чуть не расплакалась, но смогла сдержаться,

— Береги себя! — повторил Саймон.

Кафари кивнула и коснулась пальцами объектива.

— Я дам тебе знать о себе при первой же возможности, — прошептала она.

Потом Кафари по-военному отдала ему честь. Саймон тоже отдал честь жене, чувствуя, как сжалось его сердце, в котором он бережно хранил все самое дорогое.

Сеанс связи закончился, и Саймон остался один в своей маленькой квартире. Он долго стоял перед экраном, жалея, что недостаточно мал для того, чтобы вклиниться между сигналами ускоренной межзвездной связи и оказаться рядом с женой. В конце концов он решил заняться чем-нибудь полезным, связался с бюро паспортов и сообщил, что скоро к нему прибудет дочь.

IV

Кафари посадила похищенный в космопорте аэромобиль с предусмотрительно выведенными из строя опознавательными сигналами на крышу своего мэдисонского дома. Хотя в центре столицы Джефферсона все еще царил хаос, она все-таки решила забрать из квартиры нужное ей оборудование и осторожно спустилась с крыши. Впрочем, ее не заметили даже соседи по площадке, которые или сами бесчинствовали на улице, или сидели дома за семью замками, не осмеливаясь высунуть носа из-за задернутых штор. Во всем доме царила зловещая тишина.

Сборы Кафари были недолгими. Она забрала свой компьютер, по праву считавшийся одним из самых мощных на Джефферсоне, и военные коммуникационные устройства, купленные Саймоном на собственные деньги. Они пригодятся ей для связи с будущими бойцами! Руководителю вооруженного восстания, которое вспыхнет сегодня ночью, такое оборудование не помешает! Личные вещи Кафари поместились в одной сумке. Она взяла одежду, пригодную для самых суровых условий, крепкие ботинки, туалетные принадлежности и набитую лекарствами аптечку. Под конец она захватила несколько самых дорогих ее сердцу вещей, которые легко влезли в один карман: боевые медали Саймона, свою президентскую медаль, жемчужное ожерелье Елены и пару фотографий мужа и дочери, безжалостно выдранных из рамок.

Мужественно заставив себя махнуть рукой на все остальное, никем не замеченная, Кафари вытащила вещи на крышу. Она все еще грузила их в аэромобиль, когда бушевавшая на улице толпа подожгла дом, в котором она так долго жила. Кафари на всю жизнь запомнит его охваченные пламенем стены, на которые она смотрела, поднимаясь в воздух! Сжав зубы, Кафари полетела на север над самыми крышами домов. Добравшись до космопорта, она повернула на восток к Дамизийским горам. Оствив Мэдисон далеко позади, она настроила свой наручный коммуникатор на программу Аниша Балина. Ее автор решительно протестовал против погромов и убийств в столице и ожесточенно клеймил организаторов побоища.

Однако интереснее всего Кафари было узнать последние известия о собственной персоне. Поль Янкович и прочие звезды джабовской масс-медиа уже получили сообщения о том, что на крыше клуба находится простреленный аэромобиль, на котором, судя по всему, летела Кафари Хрустинова, и тут же начали выдвигать фантастические гипотезы. Одни говорили, что она участвовала в гнусном заговоре, закончившемся гибелью президента и вице-президента, другие — что Кафари залегла на крыше клуба со снайперской винтовкой и умудрилась вынудить Жофра Зелока прыгнуть из окна. (Это в полукилометре-то от президентской резиденции!) Но ведь эта дамочка — из каламетских фермеров и к тому же супруга кровожадного изувера полковника Хрустинова, причинившего Джефферсону столько вреда!

В ответ на эти обвинения Аниш Балин не только разнес в пух и прах очередную джабовскую ложь, но в пылу наговорил о Кафари такого, что она чуть не расплакалась от смущения. Ведь не каждый день приходится слышать, что тебя превозносят, как святую еще при жизни! Впрочем, никто не мог знать, что Кафари осталась жива. Страшно было даже представить, что чувствуют ее родные, слушая эти передачи, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы о ее спасении стало известно! Кафари отогнала тяжелые мысли и стала думать только о том, как поскорее добраться до студии Аниша Балина, опередив подразделения полиции государственной безопасности.

Она решила рискнуть по ряду причин. Как знать, может, Балина действительно волнует участь фермеров, и ради них он сможет взглянуть в лицо еще большей опасности, чем риск пэгэбэшных допросов, которыми ему уже не раз грозили джабовцы. Играло роль и то, что Балин был самой популярной личностью среди фермеров Джефферсона. Можно сказать, что в последние годы он стал олицетворением их образа жизни и традиций. Аниша Балина уважали, и он вполне мог помочь Кафари найти необходимых ей людей. К тому же, она не сомневалась в том, что жизни журналиста угрожает опасность, и летела на студию хотя бы для того, чтобы его предупредить.

Без приключений домчавшись до Шахматного ущелья, Кафари стала лавировать между выступами скал, стараясь не врезаться в каменные стены. С помощью бортового навигационного компьютера она проложила самый короткий курс к ферме Балина. В полукилометре от нее Кафари спрятала аэромобиль в небольшом углублении, вырытом дождями и ветром в стене каньона, и проделала оставшуюся часть пути пешком.

Дом Аниша Балина стоял в одном из отдаленных уголков Каламетского каньона, а студию он устроил себе в небольшом сарае на заднем дворе. В доме не горело огней, но из окон сарая сочился свет. Кафари включила наручный коммуникатор и услышала, как Балин опять говорит о ней. Он яростно требовал расследования обстоятельств предполагаемой гибели Кафари Хрустиновой, подозревая, что пэгэбэшники похитили ее живой и теперь женщину ждут страшные пытки, Аниш Балин говорил о героизме Кафари, используя такие лестные эпитеты, что она покраснела от смущения.

Кафари двинулась с места только после того, как Аниш Балин отошел от микрофона и включил запись на автоматический повтор. Дверь студии была не заперта. Женщина бесшумно проскользнула внутрь. Балин сидел у пульта и нажимал на какие-то кнопки. Кафари притаилась и стала ждать, пока он закончит свои привычные манипуляции. За работой Балина сегодня наверняка пристально наблюдают, и любое нарушение повседневного рабочего ритма неизбежно возбудит подозрения! Кафари вышла на свет лишь в тот момент, когда журналист направился к выходу из студии.

От удивления Балин издал какой-то сдавленный звук, но Кафари поднесла палец к губам и он мгновенно умолк. Потом она молча указала пальцем на дверь. Балин прищурился, кивнул и вышел вслед за Кафари в темноту. Не сговариваясь, они молча прошли мимо его одинокого жилища и углубились в поля, на которых раньше трудились его родные, убитые во время последнего нашествия яваками.

— Но вы же погибли! — воскликнул Аниш Балин, когда они дошли до середины нивы, заросшей теперь сорной травой.

— Ну и чудесно! — почти весело отозвалась Кафари.

— Чудесно?! — фыркнул Балин. — Что вы находите в этом чудесного?! А, я, кажется догадываюсь, в чем дело, — продолжал он, — вы собираетесь объявить войну джабовским убийцам.

— Совершенно верно, — подтвердила Кафари.

— А ваша дочь? — мгновение поколебавшись, спросил Балин, которому были хорошо известны убеждения Елены.

— Она покинет Джефферсон на «Звезде Мали», — твердо сказала Кафари.

— Как же вы ее уговорили? — поинтересовался Балин. Слова застряли у Кафари в горле. Даже рассказав уже один раз Саймону о случившемся, она все равно не могла спокойно вспоминать об этом. Когда она наконец выдавила из себя несколько фраз, побледневший Балин замер среди высокой травы. Кафари хотелось получше разглядеть выражение его лица, но луны Джефферсона еще не поднялись над горизонтом, а в неверном свете звезд она различала только тени и блеск его глаз.

— Понятно, — наконец проговорил он таким тоном, что это простое слово прозвучало почти как политический манифест. — А вы, значит, остались…

Нет, Балин ничего не спрашивал. Он констатировал факт таким же уважительно-восхищенным тоном, каким президент Лендан когда-то спрашивал Кафари, что ему делать дальше.

— Чем я могу вам помочь? — серьезно спросил он.

— Во-первых, надо вытащить Хэнкоков с базы «Ниневия». — Кафари озабоченно теребила жесткую прядь волос.

— Ого! — присвистнул Балин.

— А кто говорил, что будет легко?! — сверкнула глазами Кафари.

— Где же нам взять оружие? ДЖАБ’а у нас почти все конфисковала! — Казалось, в восклицании Балина прозвучала бессильная ярость всех джефферсонских фермеров.

— Оружия вокруг полно. Надо только собраться с мужеством и забрать его, — решительно сказала Кафари.

— Надо полагать, вы разбираетесь в таких вопроса» получше многих.

— Надеюсь. Например, знаю, как вывести из строя линкор, — сдержанно ответила Кафари.

— Боже мой! — в благоговейном ужасе прошептал Балин.

Широким жестом руки Кафари показала на темный каньон, в котором — и за пределами которого — жили люди, нуждавшиеся в ее помощи.

— У нас мало времени. Заключенных на «Ниневии» ждет скорая расправа. Поэтому задам вам прямой вопрос. Не найдется ли среди ваших слушателей надежных людей, из которых можно сформировать партизанский отряд? Сегодня же вечером! Таких людей, которые стали бы рисковать жизнью, чтобы нанести первый удар!

Аниш Балин ответил не сразу, что очень обнадежило Кафари. Спешка и безрассудство могли бы только навредить в задуманном ею деле.

— Пожалуй, знаю, — наконец ответил Балин. — Мне приходилось лично разговаривать с людьми, которым нечего терять. ДЖАБ’а отняла у них не только дома, земли и все, что они копили для детей и внуков, но и самих родных и близких.

— Я тоже знаю таких, — качнула головой Кафари.

— Некоторым повезло больше. У них уцелели родственники, у кого-то сохранились земли, у кого-то — машины. Теперь они трудятся вместе, как это делали Хэнкоки. Но очень многих насильственно согнали в джабхозы, где заставляют работать даром с утра до вечера. Такие люди рискнут жизнью, чтобы дать бой джабовцам.

— Наверное, вы правы… Сколько времени вам нужно, чтобы собрать человек двадцать? — деловито осведомилась Кафари.

— А когда мы ударим по «Ниневии»?

— Это мы сделаем в последнюю очередь, — усмехнувшись в темноте, ответила Кафари.

— Что же вы задумали? — с интересом спросил журналист.

— Эх, чего я только ни замышляла последние годы… Но прежде, чем это обсуждать, скажу вам кое-что, касающееся прямо вас. После сегодняшних событий Виторио Санторини будет мстить фермерам. А вы — самый известный защитник их прав на Джефферсоне. Вас знает и уважает столько народа, что вы стали опасны дли Санторини, и он обязательно постарается вас убрать. Кроме того, у него для этого есть законные основания. Помните, как вы проникли в информационную систему службы безопасности и похитили там видеозапись бойни в бараке Хэнкоков?

— Но я же не мог поступить иначе! — воскликнул Балин.

— Вы поступили совершенно правильно. Показав эти материалы, вы оказали фермерам грандиозную услугу. Кстати, именно она открыла глаза моей дочери, которая почти всю сознательную жизнь поддерживала ДЖАБ’у и свято верила в ее вранье. Но теперь ДЖАБ’а с вами расправится под предлогом наказания за это правонарушение.

— Вы так в этом уверены? — с сомнением произнес Балин.

— А что они сделали с моим мужем! — воскликнула Кафари с такой горечью в голосе, что Балин вздрогнул.

Заметив это, Кафари заговорила тише:

— Им удобнее всего убрать вас именно сейчас. Президент и вице-президент погибли. Правительство в растерянности. Мэдисон пылает, и Санторини нужен козел отпущения. В своих передачах вы выражаете мысли и чаяния фермеров и легко можете стать вождем, под чьи знамена они соберутся. Санторини это понимает. Вот увидите, вас арестуют еще до утра, и вряд ли вам удастся дожить до суда. Вы можете лишь последовать моему примеру: раствориться во тьме, а потом заставить ДЖАБ’у шарахаться от каждой тени.

Аниш Балин долго хранил молчание. Наверху, среди скал, завывал ночной ветер.

— С вами не поспоришь, — наконец проговорил он полным уважения тоном. — Не скрою, вы здорово меня напугали.

На улице было прохладно, но на лбу у Балина блестели капельки пота.

— Ну хорошо… Что мне взять с собой? — спросил он.

— Что из студийного оборудования вы сможете разобрать и упаковать за пару часов? — быстро спросила Кафари.

— А зачем нам оно?! — недоуменно спросил Балин.

— Война будет долгой, — ответила Кафари, откинув со лба пружинистую прядь волос. — Нам понадобится хорошо оснащенный передвижной командный пункт. Я захватила мой компьютер и кое-какие системы связи. У вас я тоже заметила аппаратуру, которая нам пригодится, если вы, конечно, успеете ее разобрать и при этом организовать отряд. До утра мы должны нанести удар по трем целям. Сначала мы захватим огнестрельное оружие, а с ним мы овладеем арсеналом на Барренском утесе. Там мы найдем все, что нужно для штурма базы «Ниневия»: сверхскоростные ракеты, октоцеллюлозные мины, трехсотпятимиллиметровые самоходные орудия.

— Боже мой! — воскликнул Аниш Балин, воздев руки к небу. — Может, вам еще и ключ от кабинета Санторини?!

— Не отказалась бы, — невозмутимо ответила Кафари. Балин фыркнул:

— С вами не соскучишься! Ладно, дайте подумать… Кафари терпеливо ждала.

Наконец ее собеседник заговорил:

— Хорошо! Можно попробовать. Мне нужно кое с кем связаться. Пожалуй, мы найдем человек двадцать или тридцать прямо в Каламетском каньоне. Трое или четверо будут разбирать студийное оборудование. Это не так уж и сложно. У меня сверхсовременная и дорогая аппаратура, но ее немного. Остальные будут планировать сражение.

— Согласна. Звоните! Пока вы собираете людей, я поработаю с вашими компьютерами. Мне придется взломать несколько очень сложных систем, чтобы добраться до нужной информации…

Аниш Балин не стал задавать лишних вопросов, и это еще раз убедило Кафари в правильности ее выбора.

 

ГЛАВА 21

I

В час ночи неожиданно поступил сигнал от Окружного командования:

— Боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять», подтвердите готовность получить приказ!

— Подтверждаю! Готов!

— Нам сообщили о ситуации на Джефферсоне… Долю мгновения я размышляю о том, что там могло произойти, но тут же получаю разъяснения.

— Ваши командные коды сгорели при пожаре, после того как были убиты президент Зелок и вице-президент Кальнер. В соответствии с положениями статьи 9510.673 договора между Джефферсоном и Конкордатом мы уполномочиваем вас подчинятся приказам администрации президента Джефферсона и его будущих президентов. В связи с возросшей опасностью вооруженного мятежа вам приказано самостоятельно определять и устранять источники угрозы стратегической безопасности Джефферсона и поддерживать эту планету в качестве союзника Конкордата, выполняющего свои обязательства..

— Вас понял. Разрешите задать вопрос?

— Разрешаю.

— Я не приспособлен для длительных самостоятельных действий, но в данный момент у меня нет командира. Президент Эвелина Ляру плохо разбирается в военном деле и недостаточно знакома с моими системами, чтобы отдавать мне приказы на поле боя. Собирается ли Окружное командование назначить мне нового командира?

Следует краткая пауза, во время которой издающий мне приказы офицер наверняка советуется с вышестоящим начальством.

— Нет. У нас сейчас нет лишних командиров. Вы сами способны определять источники опасности на поле боя и реагировать на них. Ваш опыт богаче, чем у многих действующих линкоров двадцать третьей и двадцать четвертой моделей. Вы последний линкор двадцатой модели, состоящий на действительной службе в нашем округе. Молодые офицеры незнакомы с вашими системами, а у нас нет времени на их переподготовку. Вам придется действовать самостоятельно.

Не знаю, радоваться мне или расстраиваться. Конечно, мне льстит доверие Окружного командования. С другой стороны, я ощущаю острую потребность в командире. Мысль о том, что других линкоров двадцатой модели на службе человечества не осталось, будит во мне противоречивые чувства. Приятно ощущать себя полезным своим создателям, но как же я одинок! Больше всего мне хочется обрести командира, который делил бы со мной долгие годы предстоящей службы. Фил Фабрицио вряд ли годится на эту роль.

Впрочем, я служу в Кибернетической бригаде и во что бы то ни стало выполню свой долг.

Подтвердив получение приказа, я на прощание слышу неожиданные слова:

— Желаем удачи, боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять». Судя по тому, что сообщила нам Эвелина Ляру, она вам не помешает.

Связь прерывается.

Я тщательно анализирую каждое услышанное слово, пытаясь извлечь из приказа как можно больше полезной информации. Я все еще думаю о последней двусмысленной фразе, когда со мной опять выходят на связь. На этот раз из Мэдисона.

— Э… Алло? Я говорю с машиной? — женский голос спотыкается и мямлит.

Я прикидываю, не желает ли говорящее на моей частоте лицо связаться с какой-нибудь другой из семи тысяч восьмисот девяноста трех джефферсонских психотронных систем, реагирующих на человеческий голос, но в конечном итоге прихожу к выводу, что неизвестная собеседница, скорее всего, пытается поговорить именно со мной.

— Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять». Назовите себя и разъясните ваши намерения.

— Я президент. Новый президент — Эвелина Ляру. Ты разговаривал со мной вчера, когда погибли Жофр и несчастная Мадлена. Военные с другой планеты сказали, что ты будешь меня слушаться. Подожди, я, кажется, должна что-то сказать… Ах да! Код «Авессалом»! — теперь незнакомка не мямлит, а тараторит как сорока.

— Вас понял. Жду приказаний.

— Каких приказаний? Что мне надо приказывать? — Моя реплика, очевидно, привела нового президента в глубокое недоумение.

У меня возникают сомнения относительно соответствия Эвелины Ляру ее должности. Элисон Сэндхерст, мой командир, погибший на войне с квернами, была самой замечательной и мужественной земной женщиной, какую я когда-либо знал. Мне кажется, что Кафари Хрустинова очень на нее похожа… А вот с людьми, вообще не способными объяснить мне, что им от меня надо, мне еще не приходилось сталкиваться. Как же такие посредственности, как Эвелина Ляру, пролезают на ответственные посты?!

Я делаю вторую попытку:

— С какой целью вы со мной связались?

— Да ни с какой!.. Нет! Нет! Не могу! Я разговариваю с ржавым корытом! — кричит она куда-то в сторону.

Судя по всему, последние слова обращены не ко мне, а к кому-то другому, и все же они задевают меня за живое.

— Сухопутный линкор двадцатой модели мало напоминает корыто. Кроме того, ржавчина покрывает лишь ноль целых две сотых процента моего корпуса весом в четырнадцать тысяч тонн… Разрешите доложить о текущей ситуации?

— В каком смысле? — недоумевает госпожа президент.

— В том, в котором она затрагивает тактические и стратегические аспекты моего основного задания.

— Ну давай… — неуверенно тянет Эвелина Ляру.

— Окружное командование считает вероятность вооруженного восстания на Джефферсоне очень высокой. Я с ним согласен. Советую привести Силы самообороны Джефферсона в повышенную боеготовность.

— Зачем?

Этот вопрос настолько нелеп, что мне требуется целое мгновение, чтобы сформулировать доступный для президента Ляру ответ:

— Вчера вечером был принят закон о конфискации огнестрельного оружия у населения. Однако вряд ли все владельцы оружия подчинятся. Полагаю, что попытки разоружить их могут наткнуться на серьезное сопротивление.

— После вчерашнего никто не посмеет сопротивляться, — безапелляционно заявляет Ляру.

— После вчерашнего вы неизбежно столкнетесь с вооруженным сопротивлением, — возражаю я.

— Но почему? — Президент Ляру, кажется, искренне недоумевает.

Я все еще пытаюсь сформулировать свой ответ как можно понятнее, когда ловлю срочное донесение с Барренского утеса. Там — в пятидесяти трех километрах от Мэдисона — расположен небольшой арсенал, созданный сто лет назад для защиты Уолмондских шахт, уже давно закрытых на основании джабовского природоохранного законодательства.. После чего Гершем, бывший некогда крупнейшим городом в округе, практически обезлюдел, но в его окрестностях правительство создало множество джабхозов. В арсенале на Барренском утесе есть небольшой, скверно подготовленный гарнизон, бойцы которого, по существу, были ничем иным, как надсмотрщиками над подневольными фермерами на джабхозовских полях. И вот сейчас мне сообщили, что на этот арсенал совершено нападение.

— Они лезут через забор! Их сотни! Их очень много! Они бегут к складу боеприпасов! Другие лезут с юга! У них винтовки! И!.. — кричит гарнизонный офицер обезумевшим голосом.

По каналу связи до меня доносятся выстрелы, свистят пули. Вопли правительственных солдат становятся все громче и громче. Я подключаюсь к видеосети службы безопасности арсенала и сообщаю президенту Джефферсона о происходящем.

— Нападение?! Какое нападение?! Ни о каком нападении не может идти и речи! — Голос Эвелины Ляру напоминает кудахтанье курицы.

Я передаю президенту полученный сигнал и съемки, сделанные камерами, установленными на территории арсенала. Его штурмуют сотни две фермеров, вооруженных крупнокалиберными винтовками и пистолетами. Защищающий арсенал гарнизон насчитывает всего двадцать три человека. Шестеро из них уже лежат на земле. Судя по положению трупов, солдат застрелили, когда они улепетывали со своих постов в сторону хорошо укрепленного командного бункера.

— Что мне делать?! — истерически верещит новоиспеченный президент Джефферсона.

Солдаты в осажденном арсенале кричат так же громко и задают тот же вопрос:

— Что нам делать?! Их очень много! Что нам делать?!

На президентском канале связи раздается хорошо знакомый мне голос.

Донельзя взбешенный Сар Гремиан рычит:

— Стреляйте по ним, идиоты! Если вы, конечно, умеете это делать!.. Высылаем вам подкрепление по воздуху. Постарайтесь не попасть в своих!

Я связываюсь с Саром Гремианом по президентскому каналу:

— Боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять» докладывает о готовности. Рекомендую немедленно отправить меня к Барренскому утесу.

— Еще не хватало! — рявкает Гремиан.

— В арсенале хранится тяжелая артиллерия. Она… — хочу объясниться, но советник президента обрывает меня.

— Я сказал нет! Не хватало только, чтобы репортеры из новостей растрезвонили повсюду, что мы не можем справиться с жалкой кучкой подонков без помощи линкора! .

Мне все ясно. Отказ Сара Гремиана носит чисто политический характер. Когда ДЖАБ’е нужно было запугать определенные слои населения, она без колебаний бросила меня давить безоружных людей. Теперь же применение линкора против вооруженного отряда мятежников обнаружило бы неспособность правительства справиться с ситуацией обычными методами. Если население планеты узнает о том, что «кучка подонков с дробовиками» взяла штурмом военный объект, то Сар Гремиан и его начальники из высших эшелонов ДЖАБ’ы будут изрядно скомпрометированы.

Я начинаю изучать содержимое арсенала на Барренском утесе. Оказывается, там, помимо всего прочего, имеется десять 305-миллиметровых самоходных орудий! Не считая меня самого, это самая тяжелая артиллерия на Джефферсонё, стремительная и способная стрелять смертоносными снарядами с ядерными боеголовками. Только залпы этих орудий могут меня уничтожить. А именно это мятежные фермеры и постараются сделать в первую очередь. Ведь пока я в строю, им не одержать победы.

Кроме того, в арсенале имеются сверхскоростные ракеты и противотанковые мины с октоцеллюлозной начинкой, способные разнести на куски тяжелый явакский денг. Эти мины могут повредить и мои гусеницы. Это обстоятельство меня серьезно тревожит. Ведь джефферсонское правительство тратит деньги только на пищу для городских безработных!

Я слежу за вылетом подкрепления с базы «Ниневия». На борт вертолета поднимаются пятьдесят солдат, вооруженных автоматами и винтовками. Кроме того, в грузовой отсек вертолёта закатили радиоуправляемый танк, предназначенный для прорыва вражеской обороны. Транспортный вертолет неуклюже поднялся в воздух и скрылся в темных тучах южного направления. Даже если он полетит полным ;ходом, то вряд ли прибудет вовремя. Действия мятежников демонстрируют выучку, превосходящую подготовку правительственных войск, если о таковой вообще приходится говорить…

Я беспомощно наблюдаю за происходящим через объективы установленных в арсенале камер. Нападающие врываются в одно здание за другим, методично расстреливая всех правительственных солдат, независимо от того, пытаются те сдаться или спастись бегством. Через восемь минут весь арсенал в руках мятежников. Его злополучный гарнизон перебит.

Впрочем, нападавшие не празднуют победу. Они заводят тяжелые грузовики в гараже и, работая не покладая рук, сносят заборы у обоих ворот. Теперь машины с грузом не выстраиваются возле них в очередь и исчезают в темноте намного быстрее. В их кузовах — ящики с патронами, винтовками, ракетами, противотанковыми минами и ракетными установками.

Мятежники явно готовятся к длительной кампании. Появление такого противника меня тревожит. Большинство из нападавших — молоды. Судя по всему, им нет еще и двадцати. У тех, кто постарше, худые, ожесточенные лица. Они похожи на фермеров, лишенных правительством земли и вынужденных работать за скудное пропитание на джабхозовских полях. Я сразу узнал их командира. Это Аниш Балин — ярый защитник фермеров, автор экономических проектов, готовящих настоящее рабство для городских безработных. Балин считает, что городская беднота должна не обжираться на дармовщину, а идти обрабатывать поля за тот же кусок хлеба, который правительство кидает сейчас фермерам, порабощенным на джабхозовских угодьях.

Я не вижу смысла в том, чтобы сменить одних угнетаемых на других. В этом и заключается трагедия непримиримых конфликтов в разделившемся обществе: взаимная ненависть порождает агрессию с обеих сторон, подогревающую, в свою очередь, эту ненависть. Мне еще не приходилось участвовать в гражданской войне. Я могу уничтожить врага или погибнуть, но не знаю, как примирить сторонников диаметрально противоположных взглядов на то, каким должно быть человеческое общество.

Мои процессоры не могут решить эту задачу, а алгоритмы, оберегающие их от перегрева, пресекают мои размышления о гражданской междоусобице. Без приказа я не могу ничего предпринимать. Впрочем, получи я сейчас полную свободу, мне было бы нелегко сообразить, как лучше выполнить свое задание. Нет, без помощи человека мне сейчас не обойтись! Вот я стою и жду, чтобы кто-нибудь сказал мне, что делать.

Мне кажется, я похож на солдат, которых только что перестреляли на Барренском утесе…

Тем временем прибыло подкрепление. Его появление, отвлекло меня от тягостных раздумий. Вертолет приземлился на пологом склоне в пятистах метрах к югу от арсенала, преградив путь трем грузовикам, которые разворачиваются и успевают скрыться, пока правительственные солдаты спускаются на землю. Судя по всему, ни они, ни экипаж вертолета ничего не слышали об авиационных ракетах для стрельбы по наземным целям. Или просто не умеют ими пользоваться! Очень жаль терять боеприпасы и оружие, увезенное грузовиками, но больше всего меня заботят 305-миллиметровые самоходные орудия, находящиеся в арсенале. До сих пор я их еще не видел. Неужели они не нужны мятежникам?! Не может быть! Десять самоходных орудий гораздо ценнее сотни грузовиков с боеприпасами.

Я вижу, как грузовики едут в сторону извилистых каньонов в Дамизийских горах. В их южных предгорьях вокруг Барренского утеса нет ни шахт, ни ферм. Там легко скрыть целую партизанскую армию. Будь на моем месте человек, его сердце ушло бы в пятки при одной мысли о том, что ему предстоит сражаться с противником, притаившимся в бесконечных, бездонных ущельях Дамизийских гор. Если это восстание не подавить в зародыше, именно этим мне в будущем и предстоит заниматься. А кому еще?! Кое-как подготовленным правительственным войскам?! Или, может, вездесущим подразделениям полиции госбезопасности, которые только и умеют, что лупить дубинками безоружных людей?!

Солдаты наконец вылезли из вертолета и рассыпались цепочкой по склону. Их действия совершенно бессмысленны как для наступательной, так и для оборонительной тактики. Прибывшее подкрепление рассыпалось с беспечным и самодовольным видом по обе стороны от вертолета и вовсю глазело на то, как радиоуправляемый танк едет к главным воротам арсенала. Эти горе-бойцы почему-то не заряжают винтовки и не включают боевые шлемы, предназначенные для молниеносного обмена донесениями и приказами в бою.

Радиоуправляемому танку остается тридцать метров до ворот, когда в арсенале распахиваются двери одного из ангаров. Из него выезжает 305-миллиметровое самоходное орудие. Оно минует противотанковые надолбы и занимает выгодную позицию у ворот. Ствол орудия поворачивается, находит цель и выплевывает снаряд. Темнота озаряется ослепительной вспышкой. Зарево освещает бункеры и ангары арсенала. Ствол орудия откатывается на пять метров вдоль самоходной платформы. Радиоуправляемый танк раскалывается на две половины. Из его недр вылетает клуб дыма, и в разные стороны разлетаются куски железа.

Правительственные солдаты в панике бросаются к вертолету, который тут же превращается в огненный шар. Раскаленные обломки его оплавившейся обшивки свистят в ночной темноте, как трассирующие пули, косящие близлежащие кусты. Море огня поглотило сбитых с ног взрывной волной солдат, а тех, кто уцелел, добивают своими винтовками фермеры, выбежавшие из ворот арсенала.

Потом мятежники возвращаются к складам и продолжают в бешеном темпе грузить оружие на машины.

Я передаю изображение событий на Барренском утесе по каналу президентской связи. Несколько мгновений ошеломленный Сар Гремиан не находит слов. Потом он изрыгает поток проклятий и выходит на связь с базой «Ниневия».

— Высылайте новую группу! И поддержите ее ракетами с истребителей!

— Это невозможно, — откашлявшись, отвечает комендант базы.

— Как это «невозможно»?! — Сар Гремиан рвет и мечет.

— У нас нет ни пилотов, ни горючего для истребителей. А погибшая группа была у нас самой лучшей…

Сар Гремиан взрывается новым потоком брани. Испуганная Эвелина Ляру маячит где-то на заднем плане и монотонно повторяет: «Надо что-то делать! Надо что-то делать!»

— Я и сам это знаю, безмозглая курица! — рычит на нее Сар Гремиан. — Заткнись и не мешай мне думать! И вообще, вали отсюда выщипывать себе брови, если ни на что больше не способна!

Президент Ляру застыла с разинутым ртом. Потом побагровела и тоже заорала:

— Как вы смеете так разговаривать с президентом?!

— Не волнуйся, ты не долго им пробудешь, — ледяным тоном отвечает ей Гремиан.

Ляру что-то шипит как змея, а Сар Гремиан поворачивается к экрану и обращается прямо ко мне:

— Линкор! Отправляйся на Барренский утес и уничтожь мятежников!

— Мне нужен приказ президента.

Сар Гремиан оборачивается к Эвелине Ляру, которая молчит и смотрит на него полными ненависти глазами.

— Не советую артачиться, — негромко говорит Сар Гремиан. — У этих мерзавцев теперь есть трехсотпятимиллиметровые самоходные орудия, а они стреляют снарядами с ядерными боеголовками. Думаю, фермеры не упустят возможности подкатить на них к президентской резиденции и дать по ней залп!

Эвелина Ляру впилась ярко-красными ногтями в подлокотники кресла и сдавленным голосом выплюнула приказ:

— Делай то, что он говорит, железяка! Сотри в порошок этих негодяев!

Наконец-то я получил ясный приказ и завел двигатель. В этот момент Сар Гремиан добавил:

— Постарайся не повредить оружие в арсенале. Оно очень дорого стоит.

— Вас понял!

— И не стреляй, пока не прибудешь на место. Всей планете необязательно знать, что ты идешь в бой… Черт! В Гершеме наверняка есть репортеры! Их заинтересуют взрывы. Надо конфисковать у них камеры…

С этими словами Сар Гремиан прервал связь.

Из задней двери дома появился Фил Фабрицио. Он уже опорожнил бутылку и едва стоит на ногах. Разинув —рот, он смотрит, как я выезжаю из ангара.

— Ты куда? — заикаясь, спрашивает он.

— К арсеналу на Барренском утесе, — разворачиваясь, отвечаю я.

— Зачем?

— Чтобы уничтожить Аниша Балина и еще двести мятежников. Они захватили гарнизон, где было десять трехсотпятимиллиметровых самоходок. Возможно, я получу повреждения. Так что постарайся к моему возвращению протрезветь!

Понимая нынешнее состояние Фила, я стараюсь растолковать ему, в чем дело:

— Ты слишком пьян, чтобы меня ремонтировать.

— Я вообще этого не умею… — бормочет Фил, вытирая рот дрожащей ладонью.

Против этого мне нечего возразить. Выезжая из ангара, я слышу, как Фил бубнит себе под нос:

— А чем можно повредить такую гору железа?! Да ничем! Ничего мне не придется чинить. Он же больше дома, где я родился и вырос! И весь в броне… А в книжках, которые мне про него дали, написано, что эту броню пробьет только какая-то плазменная пушка…

Продолжая что-то ворчать, Фил уходит в дом. Я не разделяю его оптимизма. Фил Фабрицио не знает, что говорит. В общем, он неплохой человек, но уж больно невежественный. Как можно не понимать, что давить мирных жителей — это не то что сражаться с 305-миллиметровыми самоходными орудиями, попавшими в руки мятежников?!

Меня утешает лишь наличие конкретного приказа, соответствующего моему предназначению.

II

Выбрав подходящее место у подножия Дамизийских гор, Кафари наблюдала за целью в мощный ночной бинокль. Ее небольшой отряд, собранный за каких-то два часа после ее разговора с Анишем Балином, уже выиграл два важных сражения, ни в одном из которых ей не пришлось участвовать.

Следы первого нападения, совершенного в двенадцати километрах к югу от ее нынешней позиции, обнаружат только тогда, когда какой-нибудь полицейский или уборщик войдет в помещение полицейского участка в Хаггертоне и увидит трупы застигнутых врасплох пэгэбэшников и опустошенную оружейную комнату. Добытые там трофеи позволили отряду Аниша Балина захватить арсенал на Барренском утесе. Для этого не понадобилось и десяти минут. Такого успеха не ожидала даже Кафари. Разжиревшие пэгэбэшники вконец разленились, терроризируя беззащитных жителей Гершема. Чего же бояться, шагая с винтовкой в руке среди безоружных людей!

События сегодняшней ночи напомнят правителям Джефферсона позабытую ими прописную истину: против лома нет приема, если нет другого лома. При этой мысли Кафари мрачно усмехнулась. Теперь у нее сотни единиц огнестрельного оружия, множество боеприпасов, тяжелая артиллерия, средства биохимической защиты, коммуникаторы, взрывчатка с запалами, ракеты и минометы.

С их помощью она заставит правителей Джефферсона прислушаться к требованиям фермеров, первыми заселивших эту планету и приложивших в свое время все усилия к тому, чтобы создать на ней справедливое общество. Люди Балина быстро и сноровисто грузили оружие, боеприпасы и снаряжение на машины, отправлявшиеся к разбросанным на больших расстояниях естественным тайникам, выбранным Кафари и Балином с помощью геолого-разведочных карт. В Дамизийских горах было множество удобных ущелий, образовывавших бесконечные лабиринты с пещерами и каньонами. В этой части горного хребта можно спрятать целую армию, что Кафари, собственно, и собиралась сделать…

Один из грузовиков подъехал к позиции Кафари. Он привез то, что предназначалось для выполнения плана, названного Анишем Балином операцией «Воздаяние». Кафари продолжала наблюдение до тех пор, пока не убедилась в том, что три самоходных орудия успешно покинули территорию арсенала и скрылись в направлении гор. Бедняга Аниш решительно протестовал против ее намерения припрятать на будущее только три 305-миллиметровых самоходки.

— Нам будут нужны эти пушки!

— Сегодня они нужны нам на Барренском утесе.

— Жалко оставлять там семь самоходок! Мы и без них справимся с подкреплениями, которые прибудут сюда с базы «Ниневия».

— Не сомневаюсь, — ответила Кафари, — но если мы испепелим их за две секунды, даже Витторио Санторини испугается и отправит сюда линкор. А только этого нам и нужно. Если «Блудный Сын» останется у себя в ангаре, мы даже не сможем приблизиться к «Ниневии», не говоря уж об освобождении Хэнкоков.

— Но ведь линкор уничтожит всех, кто останется в арсенале! — воскликнул побледневший как смерть Аниш Балин.

— Да, — негромко проговорила Кафари. — Но если наши бойцы не испугаются смерти, они нанесут ему такие повреждения, что он надолго выйдет из строя.

— Нам не уничтожить сухопутный линкор! — затряс головой журналист.

— Давай поспорим! Не забывай, что этим линкором командовал мой муж, а я практиковалась как раз на «Блудном Сыне» в работе с психотронными системами. Я много раз наблюдала за тем, как Саймон обслуживает линкор, и бывала в его командном отсеке. Я слушала, как они с моим мужем обсуждали повреждения, которые линкор получил на других планетах. Я точно знаю, каким путем явакские денги уничтожили на Этене шестнадцать земных линкоров и тяжело повредили семнадцатый.

— А я и забыл об этом, — прошептал Аниш Балин. — То есть я вообще не знал, что ты разговаривала с линкором о прошлых сражениях.

— Будем надеяться, что мэдисонские мерзавцы тоже: об этом не знают. Сегодня мы преподнесем им очень дорогостоящий урок, — ледяным тоном сказала Кафари.

Аниш Балин вздрогнул и проговорил:

— Ладно. Воевать так воевать… И да поможет нам Бог!

«Аминь! — прибавила про себя Кафари, спускаясь со скалы, с которой вела наблюдение. — Сегодня нам его помощь не помешает!»

Когда Кафари оказалась у подножия скалы, весь необходимый для штурма «Ниневии» груз уже прибыл, преодолев путь от арсенала с потушенными фарами. Из кабины выскочил водитель — Вакиз Красный Волк, отличившийся еще во время явакского нашествия. Он был опытным взрывником, и Кафари с радостью взяла его к себе в отряд. Он браво отдал честь и четко отрапортовал:

— Господин коммодор, задание выполнено!

— Молодец! — Кафари тоже отдала честь, радуясь успеху и тому, что Красный Волк правильно к ней обратился.

Аниш Балин разъяснил всем бойцам, как важно, чтобы никто не узнал, кто и какого пола их командир.

— Мы должны защищать нашего командира, — убеждал он собравшихся вокруг него в высокой траве новоиспеченных бойцов. — Всех нас могут убить, но он должен выжить, потому что никто, кроме него, не знает, как вывести из строя линкор. Если командир погибнет, мы все — покойники. Вместе с ним умрет надежда фермеров на свободу. А может, им придется и вовсе распрощаться с жизнью. Давайте говорить прямо! Кто-нибудь еще сомневается в том, что именно ДЖАБ’а собирается с нами сделать? Кто-нибудь сомневается в том, что ДЖАБ’а намерена стереть нас с лица земли?

Никто не проронил ни слова. Лишь ветер шелестел сухою травой.

— Ну вот и отлично. Вы знаете, что нас ждет. Некоторые из нас, а может и все мы, не доживем до рассвета. Я не пугаю вас, а говорю правду.

— Не хочу, чтобы вы шли в бой вслепую, — вставила Кафари. — Будет трудно. Очень трудно и страшно… А был ли кто-нибудь из вас сегодня в Мэдисоне?

И вновь никто не ответил.

— Я и раньше попадала в два джабовских погрома и думала, что ничего ужаснее быть не может, но то, что произошло сегодня вечером… — У Кафари перехватило голос. — Витторио Санторини превратил линкор в послушную ему смертоносную машину, которая раздавит всех, кого он захочет обвинить в проблемах своего марионеточного правительства. Можете не сомневаться в том, что Санторини обвинит в организации мэдисонской бойни нас — фермеров. Надо немедленно дать ему достойный отпор, а то будет поздно!..

Не стану скрывать, что многие из нас погибнут сегодня ночью, а после нее Витторио и Насония Санторини спустят на нас своих самых кровожадных цепных псов. Наши сегодняшние действия нанесут ДЖАБ’е серьезный урон, и за ними последуют карательные меры против невинных людей. Когда мы начнем стрелять по джабовцам, они отплатят нам той же монетой… Если вам не нравится такая перспектива и вы не хотите поджигать фитиль под бочкой с порохом, уходите прямо сейчас! Но перед этим подумайте о том, что ДЖАБ’а уже объявила нам войну и — хотите вы этого или нет — она придет на каждую ферму и в каждый город Джефферсона… Как бы ни повели себя сейчас фермеры, Санторини все равно будет их убивать. Не знаю, как вы, а я хочу умереть с оружием в руках. И не просто умереть, а приложить перед этим все свои силы, знания и опыт к тому, чтобы уничтожить ДЖАБ’у и его главарей. Клянусь, что постараюсь захватить с собой в могилу как можно больше врагов!

В ответ на слова Кафари раздались одобрительные возгласы. Они тут же утихли, потому что шуметь в этот момент не стоило, но Кафари все равно восприняла их как овацию. Воцарилось гробовое молчание. В глазах окружавших ее бойцов Кафари увидела глубокое уважение. У нее подступил комок к горлу.

Первым нарушил молчание Аниш Балин:

— Мне не нужно объяснять вам, что социальные программы ДЖАБ’ы ведут Джефферсон к неминуемой катастрофе. Она уже не за горами. Когда она разразится, ДЖАБ’а начнет искать козлов отпущения, которым придется заплатить за все его ошибки. И этими несчастными станем мы. Но сегодня, — продолжал он, по очереди заглядывая в глаза окружавшим его людям, — мы — единственная преграда на пути ДЖАБ’ы, уже протянувшей свои руки к миллионам ни в чем не повинных фермеров, и мы с Кафари намерены любой ценой их спасти. Для этого необходимо, чтобы никто не знал о том, что Кафари Хрустинова жива. И позаботимся об этом мы. Если джабовцы заподозрят, что она уцелела, они откроют на нее охоту, сожгут все фермы не только в Каламетском каньоне, но и по всему Джефферсону! Понятно?!. Вопросы есть?

Вопросов не прозвучало, но все бойцы как один повернулись к Кафари. Казалось, кто-то подал тайный сигнал большей из джефферсонских лун, которая именно в этот момент поднялась над отрогами гор, проливая бледный свет на лица тех, кому предстояло пойти в бой за Кафари. Взглянув в полные непоколебимой решимости глаза, она прочла в них будущее родного мира, к которому предстояло шагать по колено в крови. Бойцы же увидели в ее глазах отражение собственных мыслей и ждали первого приказа.

Кафари понимала, что должна послать многих из них на верную смерть. Они тоже это понимали, но готовы были умереть ради той жизни, которую им не суждено было увидеть.

— Не стану подражать ДЖАБ’е и тратить время на пустые разговоры. Вы знаете, что нас ждет. Каждому отряду уже намечена цель, так что не будем тянуть. Отряд «Альфа» ударит первым и добудет необходимое нам оружие. Отряд «Бета», вы пойдете с Анишем и будете ждать моего сигнала. Отряд «Альфа» присоединится к вам с мощным оружием. Отряд «Гамма» будет обеспечивать наш тыл. Разберите аппаратуру Аниша и вывезите ее в Каламетский каньон. Захватите с собой всю провизию и подумайте, где бы нам ее еще раздобыть. Всем известен план операции?.. Ну вот и отлично! Вперед!

Подчиняясь приказу Кафари, отряды растворились в темноте.

Благодаря двум удачным операциям теперь у Кафари было достаточно оружия для удара по «Ниневии».

— Вы составили список? — спросила она у водителя грузовика.

— Мои люди в кузове как раз его составляют.

— Очень хорошо. Кафари подошла к поцарапанному заднему борту, и очень скоро шестнадцатилетняя девочка подала ей наспех составленный список. Кафари подставила его лунному свету и стала читать.

— Отлично! — воскликнула она. — Выгружайте и раздавайте.

Не прошло и четверти часа, как всем бойцам раздали оружие, а на грузовики сложили все необходимое для удара по базе «Ниневия».

— По машинам! — приказала Кафари. — По моему сигналу начинаем движение, колонной, с потушенными фарами. Направление движения вам известно. Вопросы?

Вопросов не было.

— Прекрасно. Скоро с базы вылетит противник. Закройте двигатели теплоизоляционными покрывалами и соблюдайте полную тишину в эфире.

Вместе в Вакизом Красным Волком они укутали покрывалом двигатель их собственного грузовика. Покрывала не скроют тепловое излучение полностью, но понизят его интенсивность до такой степени, что ленивые пэгэбэшники наверняка его не заметят! Кафари села за руль и стала ждать. Ожидание продлилось недолго. Вскоре в воздухе послышался гул двигателя. Кафари навела на пего ночной бинокль и чуть не завопила от радости. Это был не штурмовик, а транспортный вертолет. Самоуверенные идиоты совершили роковую ошибку! Скоро они в ней раскаются!

Большой вертолет пронесся над неподвижной колонной грузовиков, приземлился на пологий склон и стал выгружать солдат на дорогу, ведущую к главным воротам арсенала. Не желая ослепнуть, Кафари отняла от глаз бинокль. Через мгновение темноту озарила ослепительная вспышка, и прозвучал мощный взрыв. За первой последовала еще одна вспышка. На фоне Барренского утеса вырос огненный шар, стремительно увеличивающийся в размерах, и прогремел второй оглушительный взрыв.

— Молодцы! — воскликнула Кафари.

Из остальных грузовиков тоже послышались радостные возгласы.

Кафари включила коммуникатор и послала три сигнала на разных частотах. По первому сигналу колонна начала движение. По второму Аниш Балин и большая часть его отряда должны были спешно покинуть арсенал. Третий сигнал предназначался бойцам, оставшимся на вершине утеса с семью 305-миллиметровыми самоходками. Он состоял всего из трех слов: «Ваш подвиг бессмертен!»

Отдав последний долг своим бойцам, которые остались стоять насмерть на Барренском утесе, Кафари приступила к выполнению задуманной операции. Ее колонна передвигалась стремительно, потому что скоро должен был появиться сухопутный линкор. На всех дорогах у Кафари были выставлены наблюдатели, и скоро она получила первый сигнал: «Он выезжает!» Через пару минут поступило следующее сообщение. Кафари держала в голове карту и мысленно следила за перемещениями по ней «Блудного Сына». На карте было всего две дороги. Самая прямая дорога на юг лежала вдоль берега моря. Вторая, более длинная, извивалась у подножия Дамизийских гор. Она шла через небольшие поселки, чьи улочки были слишком узки для линкора.

Линкор поступил вполне логично, выбрав более короткую дорогу. Убедившись в этом, Кафари послала следующее зашифрованное сообщение: «Едем длинной дорогой!» — нажала на газ и помчалась на север, все время поглядывая на часы. Десять минут до места… Восемь… Пять… Три… В нужный момент она ударила по тормозам и свернула на извилистую проселочную дорогу, углублявшуюся в Папоротниковое ущелье. Остальные машины не отставали от Кафари. Они ползли за ней, пока за очередным поворотом не оказались под сенью высоких скал. Кафари осторожно съехала на обочину, выключила двигатель, выскочила из кабины и накрыла капот покрывалом, чтобы тепло горячего двигателя не поднималось над ущельем. Остальные водители последовали ее примеру.

Всех оглушила неожиданная тишина. Кафари напряженно прислушивалась, хотя и знала, что сюда не донесется звук двигателя линкора. Наконец она негромко скомандовала:

— Надеть защитное снаряжение. Маски наденете по моей команде у самой цели.

С помощью коммуникатора она отдала такой же приказ отряду Аниша Балина и взяла один из защитных костюмов, захваченных на Барренском утесе. Чтобы влезть в него, ей пришлось скинуть обувь, верхнюю одежду и наручный коммуникатор. Бесшовный костюм прилегал к телу, как перчатка. Застегнув молнию, Кафари надела ботинки, коммуникатор и верхнюю одежду. Теперь незащищенной у нее оставалась только голова. Она взяла шлем, способный защитить ее от биохимического оружия и осколков, и положила его на сиденье грузовика рядом со шлемом Красного Волка. Шлем Кафари был командирским, как и у Аниша Балина. Потом Кафари помогла одеться остальным бойцам. Началось томительное ожидание. Прошло уже пятнадцать минут, а долгожданного сигнала все не было…

Наконец коммуникатор Кафари издал негромкий звук. Наблюдатель сообщил ей, что все спокойно и можно начинать второй этап операции.

— По машинам и в путь! — приказала Кафари.

Колонна сорвалась с места, продолжая двигаться в северном направлении к своей уже близкой цели. Преодолев очередной поворот, грузовик Кафари на полном ходу выскочил на дорогу, ведущую через долину реки Адеры. Кафари уже видела далеко впереди сверкающие в ночи, как маяки, огни базы «Ниневия». Машины ее колонны разъехались веером, окружая базу со всех сторон.

Кафари точно знала, в каком здании «Ниневии» содержат Хэнкоков. С помощью компьютеров Аниша Балина она проникла в секретные базы данных полиции государственной безопасности. Конечно, «Блудный Сын» справился бы на месте Кафари с этой задачей гораздо быстрее, но и для нее она не составила большого труда. База «Ниневия» превышала площадью квадратный километр. Каждый год на ее территории обучалось пять тысяч курсантов школы ПГБ. Кроме того, там постоянно проживали офицеры и сержанты этой школы, а также повара, уборщики и прочий обслуживающий персонал.

Курсанты жили в южной части базы. Помещения для офицеров и сержантов окружали их казармы с запада и востока. Северную часть базы занимал парк автотранспортных средств. С этой стороны к базе уже подступали стремительно разраставшиеся бедные пригороды Мэдисона, и ограду базы усиленно охраняли от бедняков, которые постоянно пытались проникнуть в гаражи, чтобы стащить там запчасти, инструменты или даже целые автомобили для продажи на черном рынке. Вокруг базы возвышались сторожевые вышки, на которых круглосуточно дежурили снайперы. Склады оружия и боеприпасов находились в самом центре базы на предельном расстоянии от ее ограды. Медсанчасть, столовая и продовольственный склад расположились напротив, а между ними серой отвесной скалой возвышалась тюрьма.

Раньше ее помещение использовалось в качестве гауптвахты и места содержания ожидавших трибунала военнослужащих. Сейчас это здание существенно расширили, превратив в следственный изолятор, которой как огня боялись все, хоть чем-нибудь не угодившие ДЖАБ’е. Чтобы освободить Хэнкоков, отряду Кафари придется пробиться с боем в тюрьму, у которой самая надежная охрана на всем Джефферсоне!

Кафари остановила грузовик в заранее намеченной точке и стала разглядывать базу в ночной бинокль. Несмотря на чрезвычайные события, сотрясавшие планету, на ее территории не было заметно особых мер безопасности. Конечно, грозные сторожевые вышки стояли на своих местах, но вот, например, усиленных патрулей к ограде тюремное начальство поставить не удосужилось. Кафари это вполне устраивало. Если все улеглись в койки, достаточно уничтожить казармы!

Отдав приказ надеть шлемы, она взялась было за свой, но Красный Волк тронул ее за руку:

— Вам лучше остаться здесь, командир, — сказал он, застегивая шлем. — Аниш выпустит из меня кишки, если с вами что-нибудь случится!

Кафари взглянула ему прямо в глаза:

— Значит, будешь прикрывать меня в бою, потому что я пойду с вами. Может, я и буду командовать вами из-за кустов в других операциях, но Дэнни и Айшу Гамаль я освобожу лично!

— Но!..

— Никаких «но»! — ответила Кафари и взглянула¦: на часы. — Пора!

Она надела шлем, пристегнула его к защитному костюму и нажала на педаль газа. Красный Волк так и не успел ничего возразить.

III

Покинув базу «Ниневия», я еду на юг на максимальной крейсерской скорости. Продолжая движение со скоростью девяносто километров в час, я окажусь у цели через тридцать минут. За это время противник успеет обчистить арсенал и скрыться. Я невольно сравниваю нынешнюю ситуацию с тем, что давным-давно произошли на Прародине-Земле накануне кровавой гражданской войны в мало кому известном местечке под названием Харперс-Ферри. Ну чем Аниш Балин не Джон Браун?!

(В октябре 1859 года отряд сторонников отмены рабства в США, во главе которого стоял Джон Браун, захватил находившийся в местечке Харперс-Ферри в штате Западная Виргиния арсенал. Целью этого нападения было создание свободной территории, на которой могли бы проживать рабы, сбежавшие от своих хозяев.)

Оба прибегли к насилию, чтобы доказать свою правоту. Может, они и руководствовались наилучшими побуждениями, но выбранные ими средства не выдерживают никакой критики!

Я принимаю еще одно сообщение Сара Гремиана, адресованное на этот раз начальнику полиции города Гершема, находящегося ближе всего к Барренскому утесу. Сообщение зашифровано, но в моем распоряжении имеются необходимые коды.

— Во-первых, нейтрализуйте всю местную прессу. Отнимите у них камеры, спрячьте их куда-нибудь или разбейте. Заодно арестуйте и репортеров. Потом соберите все силы и отправляйтесь к утесу. Надо перестрелять этих мерзавцев, чтобы другим было неповадно! Захватите с собой оператора из местного отделения ДЖАБ’ы. Пусть он снимет что-нибудь подходящее для новостей, когда мы расправимся с бандитами. И постарайтесь потерять поменьше людей. У нас и так уже погибло семьдесят три солдата и экипаж вертолета. Еще не хватало, чтобы под президентским окном начали завывать вдовы полицейских! И ни в коем случае не снимайте линкор!

— Вас понял! Собираю все силы. Будем возле утеса примерно через пять минут, — рапортует полицейский чин.

— Хорошо!.. Пленных не брать! — рубит фразы советник президента.

— Слушаюсь!

К моменту моего прибытия полицейские подразделения уже окружили арсенал. Они держатся от него на почтительном расстоянии, испытывая вполне объяснимый страх перед оказавшимися в руках у мятежников 305-миллиметровыми самоходками. Ни одна из сторон не спешит нанести первый удар, опасаясь навлечь на себя огонь противника. По пути к арсеналу я утратил способность наблюдать за происходящим на его территории. На протяжении двух секунд все видеокамеры арсенала были выведены из строя. Впрочем, того, что я уже видел, достаточно, чтобы понять, насколько велик риск получить серьезные повреждения.

Я превосхожу ростом любое из зданий арсенала, но он расположен на таком высоком утесе, что фундаменты его строений находятся выше моей самой высокой башни. Дорога к воротам арсенала достаточно широка для проезда, но мне совсем не хочется бросаться по ней очертя голову. На территории арсенала имеется множество высоких насыпей. Они такие толстые, что сквозь них не проникает даже мой радар. Однако хуже всего то, что мне неизвестно, где сейчас находятся 305-миллиметровые самоходки. Я замедляю скорость и останавливаюсь возле полицейских автомобилей.

Мне знаком офицер, командующий отрядами полиции. Это лейтенант, арестовавший всех членов кооператива Хэнкоков. Впрочем, сейчас он уже капитан. Его начальству явно понравилось, как он вел себя в деле Хэнкоков. Но сейчас крайне самоуверенный в момент ареста злополучных фермеров Юрий Локкис выглядит довольно бледно. Почему же у него покрыт холодным потом лоб и дрожит нижняя челюсть? Неужели из-за того, что я подъехал прямо к нему?! Полицейские, которыми он командует, трясутся не меньше.

Вот Кафари Хрустинова, как я припоминаю, совсем не испугалась меня при первой нашей встрече. Боюсь, мне никогда не понять людей… Я стараюсь успокоить офицера, очумело глазеющего на мой корпус.

— Капитан Локкис, боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять» по приказу президента Ляру прибыл к вам на подмогу. Вы должны обеспечить мне поддержку пехоты, чтобы избежать гибели значительной части оружия и боеприпасов, оставшихся в арсенале.

Полицейский переводит бессмысленный взгляд с одной моей орудийной башни на другую. Кажется, он утратил дар речи.

Я делаю еще одну попытку:

— Капитан Локкис! Кто здесь командует? Вы?

— А? — бессвязно бормочет он.

Значит, он все-таки не потерял дар речи! От его мычания мало проку, но оно все же лучше поразившей его немоты. Может, капитан Локкис учился вместе с Филом Фабрицио? Проверю, когда появится свободное время…

— Вы здесь главный? — Я пытаюсь завязать осмысленный диалог.

— А?.. Да… Да, я здесь главный. — Кажется, капитан начинает что-то соображать.

— Мне понадобится поддержка пехоты. В противном случае содержимое арсенала может серьезно пострадать, а мне причинят тяжелые повреждения.

— Какая еще «поддержка пехоты»?

— Мне приказали отбить дорогостоящие оружие и снаряжение, не причинив ему при этом значительных повреждений. У правительства нет денег на то, чтобы меня ремонтировать. Рельеф местности и высокие насыпи на территории арсенала не позволяют мне определить точное местонахождение самоходных орудий. Без поддержки пехоты, которая выяснит, что у меня впереди, я рискую понести серьезные повреждения и не смогу выполнять свою основную задачу во время пребывания па Джефферсоне, заключающуюся в обороне вашей планеты. Иными словами, для успеха моей миссии мне необходима поддержка пехоты.

— А от меня-то ты чего хочешь?! Я же не солдат! Я полицейский! Меня наградили за то, что я упрятал в тюрьму фермеров-убийц, а не за то, что я буду воевать! О какой пехоте ты вообще талдычишь?! — раздраженно сыплет вопросами Локкис.

Может, он вообще не понимает, о чем я говорю?! Попробую выражаться еще проще…

— Военные должны отправиться пешком на территорию арсенала, чтобы обнаружить позиции самоходных орудий.

— Еще чего! Может, тебе подать эти орудия на блюдечке с голубой каемочкой? У меня тут нет никакой «пехоты», а если бы и была, я бы ее туда не послал. Ты видел, что эти головорезы сделали с танком и вертолетом?!. Нет, я своих людей на смерть не пошлю! Нам за это деньги не платят. Не то что тебе! Отправляйся-ка и сам ищи эти орудия!.. — говорит капитан Локкис, ткнув грязным пальцем в сторону нависающего над нами утеса.

Сначала мне захотелось разъяснить полицейскому, что мне никто ничего не платит. Правительство Джефферсона должно лишь обеспечивать меня запчастями и предоставить в мое распоряжение механика. Впрочем, я сразу догадался, что рассуждать об этом с капитаном Локкисом бесполезно. Вместо этого я снова пытаюсь добиться своего.

— В данном округе числятся на действительной службе три пехотных подразделения. Потребуйте от их командиров, чтобы они немедленно прислали сюда своих людей.

Капитан Локкис недовольно скривился:

— Ты что, совсем дурак?! Я же тебе говорю, что у нас нет пехоты. Эти подразделения расформировали года два назад.

— Расформировали?! — Я так поражен этой новостью, что отвлекаюсь от выполнения текущего задания. — Прошу разъяснить! Почему же эти подразделения числятся на действительной службе?

— Ну, их всегда можно снова сформировать из резерва, но, чисто между нами, эти подразделения «дестабилизировали политическую ситуацию и отвлекали на себя крупные финансовые средства»!

Капитан Локкис явно цитирует какой-то секретный документ. Сам он так гладко изъясняться не в состоянии.

— А куда же идут деньги, выделяемые на содержание этих подразделений? — спрашиваю я, лихорадочно думая о том, как все это отразится на моей способности оборонять Джефферсон.

— Ну, их на что-нибудь направили, — туманно отвечает капитан.

— На что? — недоумеваю я.

— Откуда я знаю?!. И вообще, это не твое дело! — заявляет Локкис, тупо глядя в мои оптические датчики.

Полицейский явно не в состоянии понять, что такое кража денег, выделяемых на военные нужды. Я начинаю пристально изучать содержимое информационной сети и наконец нахожу следы финансовых операций, в результате которых одна половина денег, выделенных на содержание расформированных пехотных подразделений, была потрачена на пособия по безработице, а другая — на формирование очередной дивизии полиции государственной безопасности. Когда мы с Саймоном прибыли на Джефферсон, тут себе такого не позволяли. Сейчас в бюджете правительства этой планеты вообще нет статьи расходов на полицию. Все они покрываются деньгами, которые якобы идут на содержание армии. Все это меня очень тревожит. Мне предстоит опасный бой, а положиться я могу только на безграмотного механика и правительство, которое водит за нос своих граждан… Пехоты нет, Локкис не даст мне своих людей. Надо поговорить с президентом!

— Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять». Прошу поддержки пехоты.

— Поддержки пехоты?! — раздраженно переспрашивает Сар Гремиан. — Зачем?!. Впрочем, какая разница!.. Поддержки не будет!

— Президент должен подтвердить ваши слова…

— Сам знаю!.. Скажи ему, что никакой пехоты не будет!

— У нас нет солдат, — заявляет президент Ляру. — Выполняй его приказы!

Президент Эвелина Ляру явно имеет в виду приказы Сара Гремиана.

— Вас понял. Буду действовать самостоятельно. Прервав связь, я обращаюсь к капитану Локкису:

— Начинаю движение к цели. Прошу очистить мой путь от транспортных средств!

— Чего?! — как глухой, переспрашивает меня этот горе-полицейский.

— Уберите с дороги ваши машины, а то я их раздавлю! Кажется, смысл сказанного доходит до капитана и он приказывает немедленно убрать подальше автомобили и аэромобили. Я осторожно начинаю двигаться вперед и выпускаю беспилотный самолет-разведчик, но на высоте двадцати метров мятежники сбивают его ракетой с территории арсенала. Я определяю ее траекторию и даю залп из минометов по месту ее запуска, но не могу определить, поразили ли мины цель.

Теперь понятно, что приближаться к арсеналу со стороны северного обрыва не стоит. Я возвращаюсь, чтобы начать обход с юга. Теперь мой корпус поднимается достаточно высоко над землей, и самым верхним датчикам на моих башнях видна часть территории арсенала. Впрочем, находящиеся там насыпи заслоняют самые важные точки.

Сейчас у меня на борту осталось только три беспилотных самолета-разведчика. Еще четыре находятся на складе в ангаре. Больше не стоит рисковать этими ценными устройствами, и я вслепую осторожно двигаюсь по дороге, ведущей к арсеналу с юга. Ограда с этой стороны разрушена на расстоянии тридцати метров с обеих сторон от ворот. На дороге выставлены противотанковые ежи и надолбы. Кроме того, повсюду возвышаются высокие насыпи, из-за которых наступающий противник вынужден двигаться к арсеналу, постоянно делая зигзаги. Я, конечно, могу давить ежи и надолбы и пахать гусеницами насыпи, но мне неизвестно, что они скрывают. У меня нет пехоты, которая разыскивала бы расставленные на моем пути ловушки, а ведь в руках противника 305-миллиметровые самоходки! Сейчас от них не исходит вообще никакого излучения, что меня особенно беспокоит.

Под моими гусеницами захрустели остатки ограды и ворот. Я приближаюсь к первой группе противотанковых надолбов, когда внезапно замечаю мощный источник излучения. Прямо передо мной возникает ствол самоходки. Она стреляет по мне и мгновенно исчезает в укрытие. Я получаю прямое попадание практически в упор. Мои электромагнитные щиты испытывают колоссальную перегрузку и разрушаются за две сотых секунды. Я содрогаюсь от страшного удара по корпусу, но тут же даю залп из всех минометов. Мины взрываются по другую сторону насыпи, излучение самоходки сразу исчезает, но на близлежащем возвышении тут же появляется другая самоходка, которая с невероятной скоростью выпускает по мне два снаряда и прячется за насыпью. Снаряды поражают мои щиты под углом в семьдесят градусов. Второй снаряд пробивает мой ослабевший щит и уничтожает звенья моих гусениц на участке в пять метров. ‘.

Я поврежден!

В ярости я даю залп из носового башенного орудия. 356-миллиметровый снаряд с ядерной боеголовкой превращает всю насыпь в облако пыли. За ней стоит самоходка. За долю мгновения перед моим следующим выстрелом я успеваю заметить, что орудием управляет пятнадцатилетняя девочка. Впрочем, мой следующий снаряд тут же превращает ее саму, платформу, с которой она стреляла по мне, и первые две трети ее похищенной самоходки в расплавленный металл и радиоактивные газы. Потом я стреляю в направлении еще одного внезапно возникшего источника излучения. Первый снаряд разрушает очередную насыпь, а второй — мгновенно уничтожает третью прятавшуюся за ней самоходку и ее водителя.

Вокруг меня возникает множество источников излучения. Я уже готов открыть по ним беглый огонь, но они ведут себя как-то странно. Стоит мне прицелиться в одно из них, как оно тут же исчезает, чтобы внезапно всплыть в совершенно другом месте. Такое впечатление, словно самоходки прыгают по арсеналу, как кузнечики. Наверное, враги по очереди заводят и глушат двигатели расположенных в разных местах самоходок. Поняв это, я на мгновение даже испытываю радость от того, что наконец сражаюсь с достойным противником! Я открываю огонь из минометов сразу по всем целям. Внезапно передо мной появляется очередная самоходка. Она стреляет по мне и пытается скрыться. Я отвечаю на ее огонь, и она улетает вместе со своим водителем в небо в виде плазменного шара. Остальные самоходки устремляются к дороге, ведущей к арсеналу с запада. Упиваясь сражением, я бросаюсь вперед. Мои процессоры работают на полную мощность. Я полон сил, энергии и воли к победе. Ведь для этого-то меня и создавали! Я веду огонь из башенных орудий по насыпям и зданиям, пытаясь поразить прячущиеся за ними самоходки. Над арсеналом витают клубы дыма и поднимаются столбы огня. Я с наслаждением уничтожаю искусного и смертельно опасного противника.

К моей носовой части со всех сторон летят сверхскоростные ракеты. Мятежники, презирая смерть, сбрасывают из кузовов грузовиков прямо мне под гусеницы октоцеллюлозные мины. Я открываю огонь из сверхскорострельных орудий, уничтожая восемьдесят шесть процентов летящих ко мне ракет и девяносто три процента катящихся ко мне мин. Остальные ракеты поражают мою носовую часть вместе с башней. На моем корпусе плавятся пластины брони. Мины взрываются у меня под гусеницами, теряющими множество звеньев.

В ярости я открываю огонь по всем источникам излучения в радиусе километра. Я стреляю из минометов, ракетных установок, сверхскорострельных орудий и крупнокалиберных пулеметов. Я снова живу и уничтожаю! Мое существование вновь обрело смысл! Высокий смысл! Я защищаю вверенный моей заботе мир от террористов, посягнувших на него с оружием б руках.

Источников излучения больше нет! Я замираю в центре полностью разрушенного арсенала. В радиусе километра от его центра остались лишь дымящиеся, обугленные обломки. Все здания превратились в радиоактивные руины. Я развеял по ветру почти все находившиеся между ними насыпи и уничтожил семь 305-миллиметровых самоходных орудий, шесть грузовиков с тяжелым оружием на борту, триста сверхскоростных ракет и семнадцать октоцеллюлозных мин.

Мои гусеницы очень серьезно пострадали. Им нужен обширный ремонт, а то я могу их вообще лишиться. Стволы моих орудий раскалены, а ветер несет облака радиоактивной пыли к городам Гершем и Хаггертон.

Я слишком поздно вспомнил требование Сара Гремиана не повредить дорогостоящее содержимое арсенала. В моем электронном мозгу назревает конфликт ликования по поводу блестящей победы над оказавшимся очень опасным отрядом мятежников и понимания, что я, вопреки приказу, только что уничтожил множество оружия и снаряжения, которым дорожило правительство Джефферсона. Впрочем, погибшее оружие больше не попадет в руки мятежников!

С этой мыслью я выхожу на связь с президентом.

— Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять»! Разрешите доложить о результатах боя?

На экране появляется Эвелина Ляру. Ее бледная физиономия напоминает морду испуганной овцы.

— Что? — блеет она.

— Говори «Разрешаю!» — шипит на нее откуда-то из-за кадра Сар Гремиан.

— Разрешаю… — выдавливает госпожа президент.

— Мною уничтожено семь трехсотпятимиллиметровых самоходных орудий, шесть военных грузовиков и девяносто девять процентов остального содержимого арсенала на Барренском утесе…

— Что?! — На экране появляется побагровевший Сар Гремиан.

— С помощью упомянутых орудий мятежники поразили радиоуправляемый танк, вертолет со всем экипажем и семьдесят трех правительственных военнослужащих. Теми же орудиями, сверхскоростными ракетами и противотанковыми минами они нанесли мне серьезные повреждения. Поэтому мне пришлось уничтожить их вместе с их оружием. Таких увечий я не получал с момента явакского нашествия шестнадцать лет назад.

— Да ты хоть представляешь, какой непоправимый ущерб ты причинил государству?! — Сар Гремиан обхватил руками голый череп, словно собираясь рвать на нем несуществующие волосы. — Ты хотя бы подавил мятеж?

— Мятеж не подавлен.

Теперь Сар Гремиан резко побледнел, а потом его лицо снова пошло багровыми пятнами.

— В каком смысле «не подавлен»?! — прошипел он.

— Я получил приказ не открывать огонь, пока не окажусь у цели. Пока я до ней добирался, правительственные войска не смогли воспрепятствовать мятежникам вывезти на грузовиках примерно семьдесят процентов содержимого арсенала. Около двухсот мятежников погрузили на грузовики и увезли сто двенадцать сверхскоростных ракет, шестнадцать ящиков, содержащих тысячу шестьсот октоцеллюлозных мин, две тысячи ракет для ручных ракетных установок, восемьсот крупнокалиберных винтовок и семнадцать тысяч патронов к ним.

Мне слышно, как президент Ляру взвизгивает от страха.

— Ну и где же сейчас все это оружие? — мрачно спрашивает Сар Гремиан.

— Грузовики исчезли в каньонах на юге Дамизийских гор. Возможно, их удастся разыскать по энергетическому излучению и следам выхлопных газов, но по картам, имеющимся в моей геолого-географической базе данных, ясно, что это будет непросто. Каньоны очень узки, и мой корпус в них не войдет. А если взорвать стенки каньонов, чтобы их расширить, с моего пути придется много лет убирать завалы скал. Выкурить мятежников из этого района Дамизийских гор будет очень трудно… Впрочем, меня больше всего волнует то, что в арсенале на Барренском утесе было десять трехсотпятимиллиметровых самоходных орудий, а я уничтожил только семь. Остатков еще трех я нигде не обнаружил. Вероятно, они остались в руках мятежников, а ведь эти орудия могут причинить мне серьезный ущерб. Повредить меня можно и с помощью умело расставленных октоцеллюлозных мин. Мятежники понесли ощутимые потери, но в свою очередь нанесли немалые потери правительственным войскам и успешно скрылись с большим количеством оружия и боеприпасов. Кроме того, я сам серьезно пострадал. У меня повреждены броня и гусеницы. Прежде чем снова отправлять меня в бой, меня надо ремонтировать.

Кажется, Сар Гремиан проглотил язык. Семнадцать секунд он молча таращится в объектив камеры. По-моему, он мысленно прощается со своей карьерой.

— Я с тобой еще поговорю! — наконец хрипит он.

Сеанс связи закончился. Я слежу за сигналами, исходящими из временной резиденции президента, и засекаю вызов коммуникационного устройства Витторио Санторини. Передача зашифрована неизвестным мне кодом. Сеанс связи длится три минуты тринадцать секунд. Потом Сар Гремиан опять вызывает меня.

— Ты можешь найти недостающие самоходки?

— Я могу попытаться применить беспилотный самолет-разведчик. Однако мятежники сразу сбили тот, который я запустил перед боем, и у меня осталось только три разведчика на борту и четыре — в ангаре.

— Немедленно запускай разведчик и ищи самоходки!

— Разведчик запущен! Самоходок не видно! Обнаружены слабые следы инфракрасного излучения. Несколько автомобилей пересекли равнину в районе Хаггертона и скрылись в ущелье Скелета. Разведчик проследовал в ущелье. Ничего не видно. Движения не обнаружено. Следы инфракрасного излучения расходятся по пяти ответвлениям каньона. Определить, какое излучение принадлежало грузовикам, а какое — самоходкам, невозможно. Разведчик снижется, чтобы изучить следы шин и гусениц на дороге. Слишком темно. Разведчик набирает высоту. Ничего не видно… Следы инфракрасного излучения исчезли. Скорее всего, автомобили спрятаны под землей. В каньонах множество пещер и расселин. Предлагаю отправить для поиска и уничтожения противника пехоту.

— Какую еще пехоту?! Да нет у нас никакой пехоты! — раздраженно кричит Сар Гремиан.

— Для этой цели можно послать артиллеристов или полицейских.

— Полицейских?! Против самоходных орудий?! Ты что, спятил?!

Прежде чем ответить на этот вопрос, я изучаю состояние своих процессоров.

— Протоколы перезагрузки моего мозга бездействуют.

— Что ты несешь?!

— Иными словами, я не сошел с ума.

Сар Гремиан смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Вот утешил так утешил! Выходит, ты не спятил, но все-таки не можешь найти три украденных самоходки и колонну военных грузовиков. А что ты сейчас вообще можешь делать?!

— Я могу разговаривать с вами.

Возможно, не стоило сейчас говорить такое Гремиану, который в бешенстве прорычал:

— Найди эти самоходки, железяка! Мне плевать, что ты будешь для этого делать! Разнеси на куски эти горы, но найди их! Ясно?

— Я не могу разнести на куски горы, так как высвободившееся при этом жесткое радиационное излучение поразит фермы в районе города Хагтертон, а также сам этот город вместе с городом Гершем. В результате гибели урожая на упомянутых фермах на Джефферсоне начнется голод, а я не могу его допустить, так как это противоречит моей основной миссии на вашей планете.

Сар Гремиан изрыгнул поток совершенно бесполезной в данных обстоятельствах отборной брани. Он вновь прерывает связь и снова вступает в разговор с Витторио Санторини, который длится восемь минут девятнадцать секунд. Потом Сар Гремиан снова выходит со мной на связь.

— Отправляйся в ангар. Мы пошлем в горы полицию государственной безопасности. Эти ребята не такие дармоеды, как некоторые.

Я прекрасно понимаю, что теперь правительство еще больше урежет средства, выделяемые на мое обслуживание. Это — последняя отчетливая мысль, сформировавшаяся в моем электронном мозгу. Мне больше не нужно находиться в полной боеготовности. Мои аналитические способности угасают, и я покидаю разгромленный мною арсенал. Проезжая мимо полицейских подразделений, я замечаю ужас на лице капитана Локкиса, очевидно уже получившего приказ Сара Гремиана. Этот человек, резво упрятавший в тюрьму Хэнкоков, явно боится мятежников, скрывшихся в темных лабиринтах каньонов.

Но сейчас меня больше волнует другое. Медленно двигаясь в сторону ангара, я изучаю пробоины передней части моего корпуса и носовой башни, а также искромсанные гусеницы. Чтобы не повредить их еще больше, я ползу со скоростью одного километра в час. До дома еще далеко, а ждет меня там безграмотный механик, напившийся в доску еще до того, как я выехал на задание.

Неужели этот кошмар никогда не кончится?!

IV

За сто метров до цели Кафари приказала начать атаку.

Темноту озарили вспышки 305-миллиметровых самоходок. Казармы курсантов вместе с жилыми помещениями обучавшихся в них офицеров и сержантов превратились в ослепительные огненные шары. В небо взлетел фонтан обломков. Они еще не упали на землю, а Красный Волк, высунувшись из окна кабины, уже выпустил ракету в ограду, отделявшую их грузовик от цели.

Ракета взорвалась в метре от земли, мгновенно проделав в бетонной стене пятиметровую брешь. Красный Волк нырнул обратно в кабину, спасаясь от града раскаленных обломков, застучавших по ее крыше. Кафари нажала на газ, и грузовик рванулся вперед. Он на полном ходу ворвался в пролом и резко затормозил на площадке перед тюрьмой, куда спешили с разных сторон остальные грузовики отряда Кафари. Вместе с Красным Волком она стремительно выскочила из кабины, пока остальные бойцы спрыгивали на землю с заднего борта кузова.

Вслед за своим командиром они первыми добежали до дверей тюрьмы. Кафари видела в освещенных окнах силуэты ошеломленных тюремщиков, которые выглядывали из окна, стараясь понять, что происходит. Тем временем Красный Волк прилепил пластиковую взрывчатку к сложному электронному замку дверей, воткнул в нее взрыватель и отскочил в сторону. Одна из створок разлетелась на части, а Красный Волк сшиб с петель вторую.

Кафари приказала своим бойцам пригнуться и во главе отряда бросилась вперед. За обломками двери оказалось наполненное дымом помещение. В маске Кафари почти ничего не видела — ни своих товарищей, ни противника. В дыму раздались выстрелы. Кто-то стрелял вслепую в сторону двери.

Пуля просвистела над ухом Кафари и впилась в стену у нее за спиной. Кафари различила в дыму вспышку пистолета, несколько раз выстрелила в деревянную перегородку, за которой находился стрелявший, упала на бок и откатилась в сторону, спасаясь от ответного огня, вместо которого последовал лишь душераздирающий вопль.

Уловив движение у себя за спиной, Кафари резко повернулась с оружием наготове, но увидела Аниша Балина в командирском шлеме.

— Какого черта ты здесь делаешь?! — рявкнул он Кафари.

— Прикрываю тебя и твоих людей! — крикнула она, , размахивая пистолетом.

— Вперед к камерам! — выкрикнул Аниш в микрофон. — Не дайте этим скотам перебить заключенных! Если нужно, взрывайте двери!

И в этот же момент дверь между приемной и тюремными помещениями разлетелась вдребезги. Под прикрытием облака дыма они ринулись внутрь. Чтобы доставить удовольствие Анишу Балину, желавшему любой ценой сохранить ей жизнь, Кафари пропустила вперед всех бойцов. Со спины ее прикрывал Красный Волк, стрелявший по любому человеку в форме и следивший за тем, чтобы никто из посторонних не проник в здание тюрьмы с улицы.

Они с Кафари двинулись вслед за последними бойцами Аниша Балина вдоль по длинному коридору, в который выходили двери бесчисленных кабинетов. Люди Балина проверяли, не ждет ли их в кабинетах пэгэбэшная засада, стараясь добраться до камер как можно скорее, пока тюремщики не расстреляли заключенных. Кафари с Красным Волком, пригнувшись, осторожно перебегали от одной двери к другой.

Примерно посередине коридора засвистели пули, отрезавшие их от последних бойцов Балина. Кафари упала лицом в пол, а Красный Волк закрыл ее своим телом. Потом он сгреб ее в охапку и швырнул в кабинет с другой стороны коридора, куда пули не залетали. Кафари ударилась о письменный стол и выругалась, вспомнив, как телохранитель Абрахама Лендана отшвырнул президента к стенке, когда яваки открыли огонь сквозь деревянную лестницу в подвале у Айши Гамаль. Неудивительно, что президент вскрикнул. Она сейчас и сама чуть не завопила от боли!

Пытаясь прийти в себя, Кафари потрясла головой и выглянула в коридор, чтобы понять, откуда стреляют. Окна одного из кабинетов время от времени озарялись вспышками. Рядом с его дверью висела табличка с надписью «Комендант».

Кафари поползла было вперед на четвереньках, но Красный Волк заградил ей выход в коридор.

— Я вас не пущу, — пробормотал он. — Свяжитесь с Балином по радио и не высовывайтесь.

Заскрипев зубами, Кафари прошипела в коммуникатор:

— «Альфа-1» вызывает «Бету-1»! Нас прижали к полу! Стреляют из кабинета коменданта. Возьмите его живым!

— Вас понял! Не высовывайтесь!

Через семь секунд на кабинет коменданта обрушился ураганный огонь. Пули свистели на уровне пояса. Спасаясь от них, человек, стрелявший из кабинета, наверняка бросился на пол. Красный Волк жестом приказал Кафари не трогаться с места и двинулся вперед по коридору под прикрытием огня бойцов «Беты-1». Не находившая себе места от нетерпения Кафари внезапно вспомнила, что на ней командирский шлем. Выругав себя за несообразительность, она начала нажимать внешние кнопки и добилась того, что перед ее глазами возникли маленькие изображения того, что оказывалось в поле зрения небольших камер, прикрепленных к шлемам всех бойцов ее отряда.

Увеличив изображение с камеры Красного Волка, она напряженно следила за тем, что он видит, осторожно пробираясь вперед под прикрытием огня товарищей. Красный Волк достиг дверей кабинета коменданта одновременно с одним из бойцов отряда Аниша Балина, подкрадывавшимся с другой стороны коридора. Вместе с ним Красный Волк вполз в кабинет, где они стали обползать с двух сторон письменный стол, из-под которого выглядывали чьи-то ботинки.

Засевшему в кабинете пэгэбэшнику пришелся не по душе град пуль, летевших из коридора. Он не высовывался из-за письменного стола, стреляя над ним вслепую в сторону двери. Через несколько секунд его пистолет замолчал, и под стол упала пустая обойма. Внезапно прятавшийся за письменным столом человек разразился проклятиями.

— У него заклинило обойму! — заорала Кафари. Красный Волк вскочил и перепрыгнул через стол.

Притаившийся за ним человек еще судорожно пытался вставить обойму в пистолет, когда Красный Волк прострелил ему оба колена. Пэгэбэшник заорал и повалился в лужу крови, стекавшей у него по ногам. Обыскав его, Красный Волк доложил:

— Он безоружен!

Кафари бросилась опрометью по коридору в кабинет коменданта.

Их пленник действительно был начальником базы «Ниневия».

— С вас за это живьем сдерут кожу! — просипел он, скривившись от боли и ненависти.

— Ах-ах, держите меня! Я сейчас наложу в штаны от страха! — усмехнувшись, ответил Красный Волк, вырвал провод из компьютера и скрутил коменданту руки за спиной.

— Забирайте товар! — отдав Кафари честь, сказал ей Красный Волк.

Подозвав людей Балина из коридора, Кафари приказала оттащить коменданта к ней в грузовик.

— У меня есть базар к этому гаду! — пробасила она, подражая бандитам из окрестностей космопорта.

Комендант вновь разразился ругательствами, но бойцы Кафари бесцеремонно подхватили его под руки и потащили прочь. Кафари же бросилась вслед за остальными к тюремным камерам. Аниш Балин был уже на центральном посту управления тюрьмой и с помощью главного компьютера открывал один за другим ряды камер. На полу рядом с ним и в коридоре возле камер в лужах крови валялось несколько тел в форме. Еще ничего не понимающие заключенные кое-как пробирались мимо трупов своих палачей. Некоторых заключенных пришлось вести под руки, а других — даже нести. Лицо одного безжалостно избитого мужчины превратилось в сплошную кровавую маску, похожую на месиво из перезрелых слив. Он смотрел на своих освободителей в щелочки между багрово-синими отеками и сгустками запекшейся крови. Его нос был сломан в нескольких местах. Смуглая кожа на руках и шее посерела. Под лохмотьями рваной одежды зияли открытые раны. Шатаясь, он уже прошел мимо Кафари, когда та наконец поняла, кто перед ней. Еле удержавшись на ногах она повернулась, догнала его и прошептала:

— Асалийские пчелы все еще больно жалят? Изувеченный заключенный остановился, повернулся к Кафари и пошатнулся, тоже чуть не упав. Заплывшими от побоев глазами он пытался рассмотреть ее лицо под пластиковым забралом шлема.

— Этим пчелам лучше не попадаться, — проговорил он наконец, еле ворочая едва слушавшимся его языком, но Кафари узнала его голос.

Перед ней был Дэнни Гамаль, и он тоже волновался. На его изуродованном лице выступили капельки пота.

— Они могут закусать до смерти, — добавил он, ожидая ответа.

— Это точно, — согласилась Кафари. — От них лучше спрятаться. Например, в подвал с сыром.

Дэнни попытался улыбнуться и схватил Кафари за руку. От этого движения на его лице раскрылись плохо зарубцевавшиеся порезы, и по щекам потекла кровь.

— Ты пришла за нами! — прошептал Дэнни. — А ведь нам сказали, что ты погибла. Нам даже показали фотографию твоего изрешеченного аэромобиля, а ты все-таки за нами вернулась!..

Кафари хотела все объяснить, но до нее внезапно дошло, что Дэнни Гамаль действительно считает ее вернувшейся с того света. Какие же адские муки породили у него в голове такие мысли?! Что же с ним делали?!

— Говорят, — задыхаясь от ярости, прошептала Кафари, — что нет ничего страшнее разозленного привидения!

Дэнни в порыве сжал ее пальцы и почти не почувствовал боли.

Не долго думая, Кафари вытащила второй пистолет и протянула его Дэнни:

— А где твоя мать? А жена?

— На втором этаже. Там же, где наши дети, — ответил Дэнни. Он расправил плечи и указал стволом пистолета на ближайшую лестницу.

— Группа «Альфа»! На второй этаж! Там раненые и дети! — рявкнула Кафари в коммуникационное устройство и с пистолетом в руке бросилась к лестнице. За ней по пятам бежал Красный Волк, а сзади ковылял Дэнни. Перепрыгивая через две ступеньки, Кафари первая поднялась по лестнице и прижалась к стене возле двери, которую пинком распахнул Красный Волк.

За дверью все было тихо.

Красный Волк нырнул в коридор. Кафари и Дэнни прикрывали его со спины. Коридор шел параллельно рядам камер на первом этаже, но помещения вдоль него на первый взгляд больше походили на больничные палаты. Впрочем, койки и операционные столы были оснащены толстыми ремнями для рук и ног, покрытыми запекшейся кровью. В этих помещениях тошнотворно пахло кровью, экскрементами и животным страхом.

С другого конца коридора донеслись испуганные женские голоса. К тому моменту, когда Кафари и Дэнни преодолели весь коридор, крики замолкли. В одном из помещений Красный Волк держал на мушке двух женщин в форме полиции государственной безопасности и еще четырех — в белых халатах. Тем временем бойцы отряда «Альфа» выбивали все новые и новые двери, из которых выбирались и даже выползали заключенные. Большинство из них пытали так, что Дэнни Гамаль даже сейчас казался по сравнению с ними цветущим мужчиной, целым и невредимым. Кафари казалось, что ее сердце, разрывающееся от гнева и жалости, вот-вот выскочит из груди. Она не представляла себе, что сотворит с теми, кто должен будет держать ответ за эти зверства.

Внезапно в самом конце коридора раздались громкие возгласы, и к ней подбежал один из бойцов.

— Командир, идите посмотрите! — прокричал он.

Кафари, Дэнни и Красный Волк переглянулись. Оставив Красного Волка сторожить пленниц, Кафари и Дэнни последовали за бойцом. С каждым шагом в коридоре сгущалось зловоние. Большинство бойцов «Альфы» помогали людям выбираться из помещений, служивших, судя по всему, камерами пыток. Наконец Кафари и Дэнни добрались до двери, возле которой стояли оставшиеся бойцы, и прошли внутрь.

За дверью оказалась довольно большая комната. С первого взгляда стало понятно, что когда-то она была операционной. Впрочем, сейчас большую ее часть занимали сваленные грудами у стен человеческие тела. Трудно было сосчитать трупы в этом чудовищном морге. Запах тления заползал в ноздри и проникал, казалось, в самое сердце. Кафари стало дурно, ей захотелось отвернуться, но она заставила себя смотреть. Пол в комнате был залит запекшейся кровью, но среди трупов, кажется, не было детей. Кафари видела только крупные кисти рук и ступни ног. Этих людей зверски убили всего лишь несколько часов назад.

— А что там? — спросила Кафари, показывая на полузаваленную трупами дверь в конце комнаты.

— Сейчас посмотрим.

Мужественно сражаясь с тошнотой, Кафари смотрела, как бойцы отряда «Альфа» разбирают завал из мертвых тел. Внезапно где-то под грудой трупов кто-то застонал и пошевелился. Кафари вздрогнула, но через мгновение они с Дэнни уже вытащили лежавшую под трупами женщину. Разглядев ее лицо, Дэнни застонал. Его мать была еще жива, но Кафари сразу поняла, что ей недолго осталось. Дэнни опустился на пол и положил к себе на колени голову матери.

— Это ты, Дэнни? — прошептала Айша Гамаль. — Ты жив…

— Сейчас мы поедем домой, мама, — дрожащим голосом проговорил Дэнни.

— Я не доеду до дома, — еле слышно произнесла Айша. — Вынесите меня из этого здания… Я хочу умереть на свободе…

Дэнни в отчаянии обхватил голову руками. Тем временем бойцы Кафари пробрались к двери и приоткрыли ее.

— Здесь дети!

Кафари облегченно перевела дух.

— Выводите их. Через три минуты в здании не должно никого оставаться.

Из задней комнаты стали выбираться дети. Они спотыкались о трупы своих родителей. Их глаза были полны ужаса и ненависти. За несколько страшных дней они повзрослели на много лет. Те, кто постарше, помогали малышам идти туда, куда указывали им взрослые.

Кафари повернулась к Айше.

— Несите ее вниз! Только осторожнее! — приказала она двум последним бойцам «Альфы». — Положите женщину ко мне в грузовик, но не забудьте пересадить в другой коменданта базы…

Бойцы подняли Айшу. Дэнни поддерживал ее голову, и они двинулись в сторону лестницы.

Кафари же направилась туда, где Красный Волк держал на мушке шестерых дрожащих палачей.

Кафари несколько мгновений пристально смотрела на них, а потом спросила:

— Кто из вас хорошо знает конституцию Джефферсона? Женщины недоуменно переглянулись.

— Никто, — подытожила Кафари. — Ладно, я сама ознакомлю вас с содержанием статьи двадцать три, которая гласит: «Долг и моральная обязанность каждого гражданина Джефферсона заключаются в защите родной планеты от внутренних и внешних источников опасности. Любой государственный служащий, пренебрегающий своим долгом и моральными обязанностями, представляет собой угрозу для Джефферсона. Если пресечь его злоупотребления властью в судебном порядке невозможно, граждане имеют право устранить такого чиновника и должны это сделать». Все ясно?

Шесть женщин, пытавших и убивавших ни в чем не повинных людей, смотрели на Кафари широко открытыми от ужаса глазами. Поняв, к чему она клонит, они затряслись еще сильнее. Кафари немного подождала, чтобы джабовки успели в полной мере испытать страх перед смертью.

— На основании статьи двадцать три Конституции Джефферсона я вас устраняю.

Кафари отвернулась от сидевших на полу женщин и вышла из помещения, кивнув по пути Красному Волку. Не успела она преодолеть половину лестницы, как наверху раздался первый выстрел. За ним последовали пронзительные вопли. Палачи умоляли о снисхождении, в котором отказывали своим жертвам. Прогремело еще пять выстрелов, и крики прекратились.

По пути к грузовику Кафари выкрикивала приказы:

— Осмотрите в последний раз камеры! Посчитайте, сколько человек мы освободили! Доложите через две минуты! Через три минуты покидаем территорию базы!

Через две минуты спасенные были сосчитаны. Последние бойцы отрядов «Альфа» и «Бета» осмотрели камеры и покинули здание. Через две минуты и двенадцать секунд они уже сидели в машинах, направлявшихся к проломам в ограде базы. По ним не стреляли. Уцелевшие на базе и не думали продолжать сопротивление. Удалившись в предрассветных сумерках на солидное расстояние от «Ниневии», грузовики поехали в разных направлениях по долине реки Адеры в сторону укрытий, устроенных Кафари и Анишем Балином.

Кафари подъехала к ближайшей 305-миллиметровой самоходке и вылезла из кабины грузовика.

— Мы готовы! — доложил расчет орудия. Расчеты двух остальных самоходок тоже доложили о готовности.

— Очень хорошо, — сказала Кафари. — Ждите приказа.

Сняв шлем, она подошла к кузову, где лежала Айша. Дэнни держал голову матери на коленях. Кафари забралась в кузов и зажгла свет. Увидев ее, Айша заморгала.

— Так это ты, детка… — прошептала она.

— Да, — с трудом проговорила Кафари, опустившись на колени рядом с умирающей.

Айша протянула к ней руки. Кафари взяла их и стала нежно гладить, жалея о том, что в перчатках защитного костюма не чувствует их тепло.

— Один раз ты уже спасла нам жизнь, — еле слышно пробормотала Айша. — Ты перебила целую явакскую армию и спасла нас. Теперь ты будешь сражаться с другой армией…

— Да, — повторила Кафари, не в силах справиться с подступившим к горлу комком.

— Ты их победишь, детка… Ты спасешь нас… Если не ты, так кто же?.. Ты сумеешь… Ты храбрая и умная… — Айша прикоснулась ослабевшими пальцами к руке Кафари и с трудом повернула голову к сыну. — Дэнни!

— Я здесь, мама, — напрягся юноша.

— Береги Кафари. Помогай ей… — все тише и тише шептала Айша.

— Клянусь, я сделаю это! — проговорил Дэнни. — Клянусь памятью отца!

— Я люблю тебя, — еле слышно проговорила Айша. — И горжусь, что у меня такой сын…

Его мать не закрыла глаз, но ее не стало. Дэнни зарыдал, содрогаясь всем телом. Кафари сжала ему плечо. Потом она выпрыгнула из кузова. Ее сухие глаза пылали ненавистью. Она подошла к самоходке и осмотрела горевшую базу в ночной бинокль.

— Вы знаете приказ, — ледяным тоном сказала она расчету и надела шлем, чтобы не оглохнуть от грохота.

Потом она связалась с расчетами остальных самоходок:

— Говорит «Альфа-1»! Приготовиться открыть огонь.

Еще несколько мгновений она стояла, глядя в темноту, взвешивая все «за» и «против», раздумывая над уроком, который собиралась преподнести своим врагам. Потом она залезла в кабину грузовика, сжала руль обеими руками и скомандовала: «Огонь!»

Ночь озарилась ослепительной вспышкой. Автомобильный парк и аэродром базы «Ниневия» перестали существовать. На их месте полыхало море горючего. Самоходки вновь изрыгнули пламя. Тюрьма превратилась в огромный погребальный костер. Потом все три самоходки одновременно дали залп по огромному, напичканному дорогостоящим сверхсовременным оборудованием ангару «Блудного Сына». Теперь джабовцам нечем будет чинить линкор! Самоходки стреляли по ангару вновь и вновь. Вот взорвались хранившиеся там боеприпасы. Пламя охватило всю базу. Взрывная волна ударила по прилепившимся к ней лачугам и, сметая все на своем пути, покатилась по долине Адеры. Даже на солидном расстоянии от эпицентра взрыва грузовик Кафари подскочил, и у него вылетело лобовое стекло. Когда Красный Волк пришел в себя, он стал стряхивать с одежды Кафари осколки.

Кафари попыталась разглядеть в бинокль базу «Ниневия», но от той ничего не осталось.

— Вот это да! — воскликнул Красный Волк.

— И это только начало! — прорычала Кафари и приказала своим отрядам двигаться к назначенным укрытиям.

Они выиграли первую, но далеко не последнюю схватку…

 

ГЛАВА 22

I

Елена проснулась от грохота, и ее тут же резко подбросило. Она лежала в полной темноте. Ей было холодно. Вокруг нее валялись куски чего-то замороженного и скользкого.

— Мама? Ты здесь? — робко спросила девочка.

Никто не ответил. Елена попыталась нашарить в темноте руку матери, но ее пальцы натыкались только на непонятные жесткие предметы.

— Мама!!! — в ужасе закричала она.

— Детка, это я! — заговорило коммуникационное устройство Елены.

— Где ты, мама?! — чуть не плакала Елена.

— Неважно. Знаешь, я не смогла с тобой полететь. У меня на Джефферсоне остались дела. Надо их уладить… Передай папе, что я его люблю…

— Мама! Ты где?! Иди ко мне!

— Мне нельзя, детка! Я не могу тебе все сказать. Наш разговор могут подслушать. Я тебя очень люблю. Не забывай об этом, что бы ни случилось… Сейчас я кое с кем поговорю, и ты будешь в безопасности.

— Мама!!! — Елена в ужасе шарила по стенке контейнера, пытаясь отыскать ручку двери, но скоро обнаружила, что та не открывается изнутри.

У девочки подступил комок к горлу. Мама не поехала с ней, потому что изнутри ей было бы не закрыть дверь. Она закрыла ее снаружи и осталась на Джефферсоне, где ей грозит смертельная опасность. Она, наверное, с самого начала знала, что все так и будет!.. Скоро контейнер полетит на орбитальную станцию, а из него не выбраться!

Елена разрыдалась, и контейнер закачался. Это грузчики перемещали контейнер к челноку, который должен был доставить его на орбиту. Контейнер еще раз качнулся, начал куда-то скользить, во что-то уперся и замер. Потянулось томительное ожидание. Елене было страшно и холодно. Наконец контейнер стал мелко вибрировать. Это заработали мощные двигатели, выводящие челнок на орбиту.

Через мгновение он тяжело поднялся в воздух и заложил вираж, от которого у Елены потемнело в глазах. Потом колоссальное ускорение вдавило ее в груду холодного мяса. Девочка не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Ей было трудно дышать, а эта пытка все не кончалась и не кончалась…

Внезапно двигатели челнока замолчали, и Елена воспарила в воздух. Ее стало тошнить. Она не чувствовала собственного тела. Ей казалось, что она проваливается в бездонный колодец. Она убеждала себя в том, что это всего лишь невесомость, но организму было мало прока от этих уговоров. Девочку вырвало. Неаппетитное содержимое желудка Елены витало рядом с ней в маленьком пространстве, освобожденном для нее матерью среди окороков и колбас.

Елена не знала, сколько прошло времени. Челнок еще несколько раз включал двигатели. Потом раздался какой-то лязг, и Елена со всего маху шлепнулась на груду колбас. Челнок вошел в док орбитальной станции, которая вращалась вокруг своей оси для создания искусственной силы тяжести. Елена не имела представления о том, куда именно попала. Ей было известно лишь то, что челноки никогда не стыкуются прямо с космическими кораблями. Они выгружали груз на станции «Зива-2», где таможенники искали в нем контрабанду.

А вдруг они полезут в ее контейнер?! Впрочем, Елена постепенно убедила себя в том, что контейнер не будут досматривать. Не может же таможня не знать о контрабанде в таких размерах! Значит, таможенникам хорошо платят за то, чтобы они пропускали ее без проверки.

Контейнер со стуком выкатили из челнока на станцию. Потом он плавно поехал по какому-то конвейеру. Лента несколько раз останавливалась, но никто не стал открывать контейнер, в котором сидела Елена. Потом его сгрузили с конвейера и покатили в другом направлении. Контейнер двигался медленно, и путь показался девочке невыносимо долгим. Потом ее межпланетная тюрьма в последний раз дернулась и замерла неподвижно. Наверное, в трюме корабля!

О контейнер что-то стукалось, судя по всему, в трюм грузили все новые и новые контейнеры. Елене стало страшно. Она будет погребена на дне трюма и умрет от голода или замерзнет. Потом стук прекратился. Девочка затаила дыхание и прислушалась, но из своего заточения ей ничего не было слышно.

Внезапно у нее под боком что-то заскрежетало, и дверь ее тюрьмы распахнулась. Елену ослепил свет. Послышался мужской голос, и чьи-то сильные руки вытащили ее из ледяного контейнера. Девочка продрогла до мозга костей. У нее так затекли ноги, что она не могла стоять прямо. Елену бережно подняли на руки и куда-то понесли. Когда ее глаза привыкли к яркому свету, девочка увидела, что сидит на руках у мужчины, лицо которого показалось ей странно знакомым, хотя она никогда не видела его раньше.

Он тоже удивленно разглядывал свою ношу.

— Ты знаешь, кто я? — спросил мужчина. Елена отрицательно покачала головой.

— Меня зовут Стефан Сотерис. Я грузовой помощник на «Звезде Мали». А твоя мама, — едва заметно улыбнувшись, добавил он, — моя двоюродная сестра. Тебе повезло, что на «Зиве-2» оказался именно мой корабль…

Девочка не нашлась что ответить. Она не знала, что у ее мамы есть двоюродный брат, который работает на малийском грузовом корабле. Подумав об этом, Елена покраснела от стыда. А что она вообще знает о маминых родственниках?! Ведь она их так презирала…

— Извините меня, — пробормотала она. — Из-за меня у вас только хлопоты… А ведь я себя так глупо вела… Глупо! Отвратительно! Гадко!.. А теперь вы рискуете, спасая меня… Я… Я просто этого не заслуживаю!

Елена разрыдалась и долго не могла успокоиться. Мамин двоюродный брат шагал по кораблю все быстрее и быстрее со всхлипывавшей девочкой на руках. Наконец Елена услышала женский голос и почувствовала, как ее опустили на какую-то койку. Потом она почувствовала вместо сильных рук Стефана чьи-то мягкие, ласковые ладони…

— Ну не плачь, детка! Не надо!

Когда слезы наконец перестали застилать ей глаза, Елена увидела, что прижимается к плечу пожилой женщины с седыми, коротко подстриженными волосами. Она была одета в форму члена экипажа космического корабля, которая уже промокла на плече от слез…

— Извините… — пробормотала Елена.

— Ничего страшного, — мягко ответила женщина. — За последние часы тебе пришлось перевидать такое, чего не пожелаешь и врагу. Тебе нужно было выплакаться, потом поспать. У тебя очень усталые глаза… А вот и доктор!

Судовой врач внимательно осмотрел Елену.

— Я дам тебе успокоительного, — сказал он. — Это сильное лекарство, и ты как следует отдохнешь. А завтра посмотрим…

— Извините, — вновь пробормотала смущенная Елена, не знавшая, что еще сказать этим людям.

Врач ввел ей успокоительное с помощью проникающей под кожу аэрозоли, и это было совсем не больно.

Потом Елену оставили одну, и она погрузилась в свои невеселые мысли. Оказаться лицом к лицу с самой собой было так же страшно, как увидеть рядом линкор. У Елены в голове крутились воспоминания о ее бесчисленных эгоистичных поступках, злых и глупых словах. Разве мама простит ее за ту боль, которую она причиняла ей столько лет?!

Еще больше Елена боялась встречи с отцом. Ей было так страшно и стыдно, что она охотно выбросилась бы в иллюминатор, представься ей такая возможность. Девочка с ужасом вспоминала о том, как сидела в больнице и упрямо отказывалась улетать с Джефферсона, когда ее отец боролся со смертью. Ему предстояли долгие годы одиночества на чужой планете, а она его бросила! Как могла она думать только о себе в тот момент, когда ее родителям ни за что нельзя было расставаться! В тот день ее мама разучилась улыбаться… Теперь Елена буквально корчилась от мысли о том, что два долгих года усугубляла ее боль своими язвительными замечаниями, нелепыми предрассудками и излагавшимися в ультимативной форме бессмысленными требованиями.

Девочке вспомнилась веселая детская песенка о том, как быстро растут овес, горох, ячмень и пшено… О фермерах, которые якобы только поют и пляшут, а в перерывах сосут кровь честных тружеников, заламывая неимоверные цены за растения, которые растут сами по себе… Лживая, гадкая песенка, которой джабовцы околдовали глупую маленькую девочку, тянувшуюся ко всем, кто говорил с нею ласково. А ведь на самом деле от джабовцев не услышишь ни слова правды. Значит, и вся ее жизнь насквозь лжива, и жить теперь не стоит… Но ведь мама рисковала собой, спасая ее! Зачем?! Ведь Елене нужна была совсем не мама, а подруги и бесконечные глупые сплетни… Теперь у нее нет даже этих друзей. ДЖАБ’а их раздавила…

При мысли об этом Елена почувствовала такую лютую ненависть к ДЖАБе, что даже сама испугалась.

«Слишком поздно, мама! — сквозь слезы шептала Елена. — Мне не взять обратно сказанные слова! Но я могу поумнеть и больше не обижать людей. И, может быть, однажды… — Девочка прикусила губу и зарылась лицом в подушку. — Может быть, однажды и я сделаю что-нибудь такое, от чего ты будешь мною гордиться!»

При этой мысли Елена разрыдалась и плакала, пока не намокла подушка. Но даже самые горькие слезы когда-либо кончаются, и наконец девочка забылась глубоким мирным сном.

II

Я медленно возвращаюсь в ангар под покровом темноты. Кажется, меня никто не видит. Я замечаю, что вдоль дороги вообще нет ни одной живой души. Опустевшие фермы, поселки и заправочные станции кажутся покинутыми в страшной спешке. Вероятно, правительство приказало немедленно эвакуировать все местное население, чтобы никто не видел, как я ползу домой.

За тридцать километров до ангара я внезапно принимаю сигнал тревоги с базы «Ниневия». В эфире раздаются бессвязные вопли о чьем-то нападении. До меня доносятся отзвуки мощных взрывов, потом передача прерывается. Я выхожу на частоты правительственной связи и начинаю прощупывать информационную сеть Джефферсона. К сожалению, я не могу подключиться без проводов к системе безопасности базы «Ниневия», и мне так ничего и не удается узнать о том, что там происходит.

Потом я пытаюсь связаться со своим механиком, но безуспешно. Он или напился до положения риз, или куда-то смылся. В обоих случаях он мне ничем не помогает. Попытка связаться с комендантом базы также не увенчалась успехом. Я встревожен. Мне нельзя набирать скорость, а то мои гусеницы могут совсем развалиться. Приходится ползти, как черепаха. Таким темпом мне добираться до ангара еще тридцать часов. Может, стоит связаться с президентом Джефферсона или с Саром Гремианом? Впрочем, вряд ли они ответят.

Через шестнадцать минут после отчаянного сигнала «Ниневии» северный горизонт озаряет ослепительная вспышка. За ней следует такой чудовищный грохот, что я на секунду прекращаю движение. Что это?! Кроме меня, на Джефферсоне никто на такое не способен! Впрочем…

Об этом мне не хочется даже думать! На базе «Ниневия» хранятся все мои боеприпасы. Они лежат вместе с запчастями рядом с домом моего механика. Я набираю скорость под зловещий лязг поврежденных гусениц. Теперь северный горизонт светится тусклым заревом, не нужно быть особенно сообразительным, чтобы понять, что там полыхает пожар. Даже на нынешней скорости мне не добраться до базы вовремя, чтобы отразить нападение или хотя бы пуститься в погоню за нападавшими… На связь со мной выходит Сар Гремиан.

— Эй, железяка! Там поблизости не видно мятежников с пушками?

— Никак нет. Прошу сообщить мне о происходящем.

— Кто-то разгромил базу «Ниневия». Найди этих мерзавцев!

— Полученные мною повреждения не позволяют мне…

— Плевал я на твои повреждения! Найди и уничтожь мятежников!

— Объясните, как мне это сделать на скорости три километра в час! К тому же у меня не осталось ни одного беспилотного самолета-разведчика!

Следующая фраза Сара Гремиана абсолютно бессмысленна. Никто не сможет сделать со мной то, что он предлагает, за отсутствием соответствующего отверстия. Ведь мы, сухопутные линкоры, не размножаемся половым путем! Следовательно, приказ президентского советника невыполним. Когда я пытаюсь ему это разъяснить, он просто прерывает связь…

Я пришел в полную боевую готовность и прочесываю местность на пределе радиуса действия моих датчиков, но не замечаю ничего подозрительного. Очевидно, нападение на арсенал было совершено с целью похитить оружие и тяжелую технику, необходимые для штурма базы «Ниневия». Аниш Балин — коварный и находчивый враг. Судя по всему, он с самого начала собирался освободить из тюрьмы членов кооператива Хэнкоков, а вылетевшую на помощь гарнизону арсенала группу уничтожил специально, чтобы выманить меня из ангара. Он прекрасно понимал, что, пока я на базе, ему нельзя совать туда нос.

Если бы семь оставшихся в арсенале самоходок обслуживали опытные расчеты, они расстреляли бы меня на месте, и мятежники к утру уже свергли бы законное правительство. Но они и так все прекрасно спланировали. Среди них наверняка есть талантливые программисты, взломавшие компьютерные сети правительственных систем безопасности. И вообще, этот внезапно появившийся на свет партизанский отряд на изумление хорошо организован. Даже мирные жители, взявшие в руки оружие, могут оказаться смертельно опасными, если ими движет праведный гаев, в чем каламетские фермеры не испытывают недостатка.

Однако они не сумели меня уничтожить, а это значит, что их ожидает тяжелая, затяжная война. Добравшись до места, откуда мне видна база, я уже могу оценить, во что обойдется правительству Джефферсона эта междоусобица.

Над возвышающимися на востоке Дамизийскими горами уже поднимается солнце, а я стою на равнине реки Адеры и созерцаю дымящиеся развалины базы, которая в одночасье перестала существовать вместе с моим ангаром. От дома Фила Фабрицио не осталось и следа. Погибли и целые кварталы прилегавших к базе трущоб, вместе со своими обитателями. В моем электронном мозгу закипает гнев. Безжалостное истребление мирных жителей не останется безнаказанным! На войне убивают солдат! Но за что убивать тех, чья вина заключается лишь в том, что им пришлось поселиться рядом с базой?!

В этот момент я ощущаю, как в моих логических процессорах зарождаются цепочки, которые я не хочу отслеживать до конца. — К чему мне сравнивать действия мятежников с моей последней поездкой в центр Мэдисона?! Я выполнял приказ законно избранного президента планеты, а каламетские мятежники попрали закон, объявив войну ее правительству. Теперь мне совершенно ясно, в чем заключается мой долг, но я не знаю, как его выполнить. До сих пор я участвовал только в одном сражении с мятежниками, но они уже успели меня тяжело повредить. Вряд ли эти повреждения удастся быстро исправить. Мне даже не хочется думать о том, кого мне пришлет Сар Гремиан вместо Фила Фабрицио… Впрочем, неподвижно стоять в километре от разрушенной базы сейчас тоже бессмысленно. Люди Аниша Балина наверняка попрятались в Дамизийских горах много часов назад.

О погоне за ними по узким и извилистым горным каньонам не стоит даже и помышлять. Объясняя Сару Гремиану, что мне не найти там мятежников, я не лукавил. Аниш Балин наверняка понимает это не хуже меня и вряд ли пребывает в бездействии.

Погруженный в невеселые думы, я начинаю осторожно двигаться вперед. Базу «Ниневия» практически сровняли с землей. Добравшись до того места, где раньше был мой ангар, я останавливаюсь в полном замешательстве. «Ниневию» никто не охраняет, потому что охранять, собственно говоря, нечего. Полицейские и медики разбирают развалины лачуг в надежде хоть кого-нибудь спасти. А может, они просто собирают трупы, которые скоро начнут разлагаться и заразят все вокруг. Спасатели заметили меня и с испуганным видом тычут в мою сторону пальцами.

Я стою, где стоял, и смотрю, как в мою сторону, осторожно объезжая завалы среди трущоб, движется гражданский автомобиль. Сначала я подумал, что появились представители ДЖАБ’ы, желающие оценить нанесенный ущерб. Однако их опередило другое лицо. Из машины вылез Фил Фабрицио и с ошеломленным видом уставился на пепелище своего дома.

— Ох ни черта себе! — охнул он и почесал затылок. Появление моего механика среди живых так поразило меня, что я заговорил лишь через три секунды.

— Так ты жив! — наконец воскликнул я и задал довольно нелепый вопрос: — Почему?

— Как это «почему»? — переспрашивает мой механик.

— Как ты умудрился уцелеть? То есть где ты был, когда здесь все взлетело на воздух?

— Что я — дурак?! — фыркает Фил. — Как только началась стрельба, я прыгнул в машину и смылся. Они первым же залпом разнесли полбазы, так что я едва унес ноги. Я поехал домой к моей сестре Марии. Когда я туда добрался, здесь все рвануло. Но в новостях об этом не говорят. Об этом вообще нигде ни слова. Поэтому-то я и приехал посмотреть, что тут уцелело…

— Да вот только не уцелело ни черта! — добавляет он, глядя туда, где раньше стоял его дом. — Где же мне теперь жить?! А как же мои вещи?! Думаешь, Сар Гремиан за них заплатит?! Жди больше!

Я сочувствую утратам Фила Фабрицио, потому что сам нахожусь в точно таком же положении. Впрочем, Сару Гремиану придется возместить мои потери, если он, конечно, хочет, чтобы я сохранял боеспособность. Однако Фил прав в том, что Гремиан придет в ужас от размера причиненного ущерба.

— А с тобой что такое? — спрашивает Фил, наконец заметивший мои искромсанные гусеницы.

— Это боевые повреждения. Мои гусеницы требуют обширного ремонта.

— Какие такие боевые повреждения» — ошеломленно спрашивает Фил. — Что это был за бой? В новостях не сообщали ни о каком бое.

— О тебе вообще ничего не говорили, — нахмурившись, добавляет он. — И тебя не показывали. Я видел на экране только взрывы, когда стреляли по мятежникам. Я и не думал, что это ты стреляешь. Ведь ты же сидел в ангаре. Почему же не показали, как ты крошишь этих свиноводов?

— Правительство считает политически нецелесообразным сообщать населению, что для подавления вооруженного мятежа ему пришлось прибегнуть к моей помощи. Оно не хочет, чтобы жители Джефферсона узнали о моих боевых повреждениях, которые мог причинить мне только вооруженный до зубов противник. А ведь их надо устранять! Тебе потребуются звенья гусениц с соединительными элементами из сверхпрочного хрома, чтобы починить семнадцать метров тридцать сантиметров моей левой гусеницы, двадцать метров пятьдесят сантиметров моей правой гусеницы и одиннадцать метров девяносто три сантиметра моей средней гусеницы.

Микротатуировка на лице Фила Фабрицио стала извиваться, как клубок черных пиявок, чем-то напомнивших мне яваков. Он некоторое время, нахмурившись, пристально смотрит в землю у себя под ногами, а потом бормочет:

— Я не умею чинить гусеницы, а если бы и умел, откуда мне взять инструменты и запчасти?

— Сару Гремиану придется закупить их за пределами Джефферсона, но на это понадобится время, а ты тем временем посмотри, что можно найти поближе.

— А что тут можно найти! — чешет в затылке Фил. — На Джефферсоне не выплавляют сверхпрочного хрома! Что мне искать вместо него? Сталь?

Изучив требования к материалу моих гусениц, я отвечаю:

— На худой конец подойдут и стальные звенья, ведь мне не сражаться здесь с явакскими денгами! Впрочем, их придется менять после каждого моего выезда на задание. Под моим весом сталь будет очень быстро изнашиваться. Я сообщу тебе требования к составу стали и к тому, как ее следует лить и ковать, а ты посмотришь, где тут можно найти такой материал. Причем изготовителям придется соблюдать все указанные мною допуски. Советую тебе обратиться на станкостроительный завод консорциума «Таяри».

— Как это? — озадаченно морщится Фил.

— Найди его адрес в информационной сети, — терпеливо объясняю я. — Ты единственный механик сухопутного линкора на этой планете и, согласно ее договору с Конкордатом, имеешь право требовать все необходимое от местной промышленности.

Этот элементарный совет явно прозвучал для Фила как откровение.

— Я имею на это право?! Так это же здорово! Давай сюда твои требования! Теперь они у меня попляшут! — он чуть не подпрыгивает от радости.

— Возвращайся к своей сестре. Потом свяжись со мной по коммуникатору и сообщи мне ее электронный адрес. Сведения о материале моих гусениц не относятся к разряду секретных, и я отправлю их к ней на компьютер. Тебе самому тоже понадобится новый компьютер.

— Вот об этом не беспокойся! — ухмыляется Фил. — Без компьютера я не останусь… Ну бывай! Я тебе звякну!

Мой механик гордо шагает к своей машине. Его распирает от гордости. Еще бы! Теперь он будет командовать всемогущими промышленниками из концерна «Таяри»! Как мало надо человеку для счастья! При других обстоятельствах я бы даже позавидовал Филу…

Через двенадцать с половиной минут после его отъезда со стороны центра Мэдисона появляется аэромобиль. С его борта передают необходимый кодовый сигнал, чтобы я не открывал огонь при его приближении. Аэромобиль три минуты кружит над базой. Находящиеся на его борту лица явно оценивают причиненный ущерб… Еще через две минуты этот большой аэромобиль приземляется рядом со мной. Из него вылезает Сар Гремиан, за ним следуют одиннадцать высокопоставленных офицеров и четверо штатских. Я готовлюсь к самому худшему.

— Линкор, — скривившись, начинает Сар Гремиан, — мы прибыли вручить тебе медаль. Ты доволен?

Я скорее удивлен. Меньше всего я ожидал, что Сар Гремиан явится сюда с наградой. Впрочем, в последнее время мне приходилось так туго, что слова Гремиана действительно будят в моем электронном мозгу что-то вроде радости. Даже машине, пострадавшей в жаркой схватке, приятно получить признание своих заслуг. А сражение на Барренском утесе действительно было трудным и чревато далеко идущими последствиями.

Главный советник президента привез с собой четырех генералов, трех полковников и четырех майоров. И откуда только на практически распустившем свою армию Джефферсоне такое количество офицеров?! Кажется, теперь на этой планете больше генералов, чем батальонов!

Генералы и два полковника знакомы мне по выпускам новостей. Передо мной не просто офицеры, а высокопоставленные чиновники ДЖАБ’ы, ответственные за пропаганду, конфискацию собственности фермеров, умиротворение городских безработных, а также за превращение конфискованной собственности в деньги, используемые для поддержки социальных и природоохранных программ ДЖАБ’ы. Я не очень польщен вниманием таких личностей.

Генерал Теон —Майнхард, задрав голову, несколько секунд смотрит на мою башню и, откашлявшись, говорит:

— Мы решили наградить тебя медалью. Смотри, как она блестит! Мы приварим ее рядом с остальными. Ты награжден за заслуги перед обществом. Это наша самая высокая награда. Ты получаешь ее за мужество, проявленное при охране закона и порядка.

— Благодарю вас, генерал. Уничтожить семь трехсотпятимиллиметровых самоходок, ведущих огонь из укрытия, действительно не очень просто!

Генерал недоуменно таращится в мою сторону.

— При чем тут самоходки?! — спрашивает он, подозрительно косясь на Сара Гремиана.

— Это что, работа самоходок? — задает он новый вопрос, показывая рукой на дымящиеся руины. — Откуда же у этих бандитов самоходки?! Я вообще не знал, что такое оружие есть на Джефферсоне.

Я поражен неосведомленностью генерала. Почему он не знает, что рядом со столицей его планеты только что бушевало самое кровопролитное сражение со времен явакского нашествия?! Сар Гремиан объясняет суть произошедшего генералу Майнхарду, глядя на него с презрением, которое тот, кажется, вполне заслуживает. Остальные офицеры прячут в рукава усмешки. Даже штатские бросают на Майнхарда презрительные взгляды. Мне приходит в голову, что общество вряд ли понесло бы тяжелую утрату, если бы генерал Майнхард и другие сопровождающие офицеры жили бы на территории базы «Ниневия», а не в богатых кварталах Мэдисона.

Когда Сар Гремиан замолчал, я предпринимаю попытку прояснить ситуацию.

— За что же вы меня награждаете, если даже не знаете о сражении у Барренского утеса? Там произошел первый бой на Джефферсоне с момента явакского вторжения. Между двумя этими схватками у меня не было возможности проявить свое мужество.

— Как это не было! — протестует генерал Майнхард. — Да ты же разогнал бунтовщиков, убивших президента!

От этого заявления я теряю дар речи. Выходит, джефферсонское правительство одаривает меня своей высшей наградой за подавление беспорядков в Мэдисоне! Да ведь их вообще не произошло бы, не прикажи мне Жофр Зелок давить мирных жителей! Да президент мог бы уцелеть и сам, если бы ему хватило ума не прыгать прямо в лапы разъяренных фермеров. Я пораженно молчу, а один из майоров взбирается на мою башню с медалью и сваркой в руке.

— Мы приварим ее с другой стороны, чтобы она выделялась среди остальных, — говорит он.

Через сто пятнадцать лет, проведенных на военной службе, я наконец понял, почему военные часто называют награды «побрякушками». Я рад, что джабовская побрякушка не будет болтаться рядом с честными боевыми наградами, заслуженными мною на защите человечества.

Майор с удовлетворением созерцает свою работу. Теперь на правой стороне моей башни сверкает нелепое и безвкусное украшение.

Пока майор спускается вниз, Сар Гремиан подходит поближе и, нахмурившись, изучает мои поврежденные гусеницы.

— На этот раз ты скулил не зря, — бормочет он. — Гусеницы действительно надо ремонтировать. Нельзя тебя в таком виде показывать репортерам… Надо подыскать замену и погибшему механику.

— В этом нет необходимости, — говорю я. — Фила Фабрицио не было на территории базы в момент ее разрушения. Я недавно видел его. Сейчас он у своей сестры.

. — Что?! Где?! — взревел Гремиан. — Немедленно вызови его сюда! Пусть отрабатывает свое жалованье!

— Вызов послан!

— Пригоните сюда рабочих! — приказывает президентский советник генералу Майнхарду. — Пусть построят вокруг линкора забор. Высокий и без дырок, в которые могут просунуть нос проклятые репортеры. И прикажите запретить полеты в этом районе, пока над ним не построили крышу. Начинайте работы немедленно!

— Финей! — обращается Гремиан к главному советнику ДЖАБ’ы по вопросам пропаганды генералу Финею Орлежу. — Надо что-то придумать. Нам не скрыть гибель базы «Ниневия» и арсенала на Барренском утесе.

— Все в порядке, — не моргнув глазом, отвечает Финей Орлеж. — Я уже обсудил этот вопрос с Витторио и Насонией. Конечно, мы понесли большие убытки, но в общем и целом эти события нам только на руку. События последних суток, к которым я отношу и гибель Жофра Зелока вместе с пожарами в Мэдисоне, позволят нам сделать уже сейчас то, чего при других обстоятельствах нам пришлось бы ждать несколько месяцев. А завтра мы опередим события уже на целый год. Массы городского населения не потерпят такого бесчинства, и их настроениями необходимо воспользоваться. Материальный ущерб, нанесенный в результате этих нападений, ничто по сравнению с тем, какую они принесут нам пользу.

— В этом случае сообщайте сами Витторио и Насонии о размере этого ущерба, — ледяным тоном говорит Сар Гремиан. — Да смотрите, не наложите при этом в штаны.

— Не переживайте за меня, — любезно улыбается Финей Орлеж.

В разгар перепалки Гремиана и Орлежа появляется автомобиль Фила Фабрицио. Мой механик вылезает из него и, заметив группу увешанных регалиями офицеров, замирает на месте. Его микротатуировка приобрела оттенок едкой горчицы, а остальная часть лица побледнела.

— Кто это? — спрашивает генерал Майнхард.

— Механик линкора, — ледяным тоном отвечает Сар Гремиан. — Вы бы его знали, если бы потрудились прочесть бумаги, которые мы вам направили, принимая его на работу.

Майнхард побагровел и что-то прошипел, а Сар Гремиан, не обращая на него ни малейшего внимания, повернулся к Филу Фабрицио, на котором ему было еще проще сорвать зло.

— Под каким предлогом ты оставил свои пост во время сражения? — язвительным тоном спрашивает Гремиан у Фила. — Ты хоть представляешь себе, сколько стоило это оборудование?! А запчасти?!. Ты сделал хоть что-нибудь, чтобы их спасти?!. Нет! Ты смылся, позволив террористам все уничтожить. Мне что, вычесть стоимость взорванных боеприпасов из твоей зарплаты?! Или тебя самого отдать под трибунал за измену?!

Фил, кажется, разозлился. У него на скулах заиграли желваки, а микротатуировка налилась кровью. Хищно оскалившись, мой механик бросает на старшего советника президента свирепые взгляды, но молчит. Вот уж не ожидал от него такой сдержанности!

— Ты слышишь меня, питекантроп?! — ревет Сар Гремиан.

Фил упрямо выставил вперед подбородок и стал похож пожалуй что на австралопитека. Внезапно я начинаю ему сочувствовать. Ведь и мне приходилось выслушивать оскорбления Гремиана.

В следующий момент Фил Фабрицио еще больше вырос в моих глазах, когда не выдержал и все-таки заговорил:

— Послушайте, как вас там! Нечего на меня наезжать. Я не какой-нибудь там солдат, и меня нельзя отдавать под трибунал. Я механик этого линкора, и на вашем месте я бы визжал от радости, потому что у меня хватило ума вовремя смыться отсюда. Где бы вы сейчас нашли мне замену?! Так что хватит разоряться. Прикажите лучше привезти инструменты и все остальное для ремонта. И не забудьте купить мне зубную щетку и новые трусы. У меня, между прочим, тоже все сгорело из-за идиотов, позволивших кучке свиноводов взорвать всю базу. Вы-то небось не будете дрыхнуть на дворе! А мне где прикажете спать?!

— Я не позволю, чтобы всякая шпана говорила со мной таким тоном! — взревел побледневший от гнева Сар Гремиан.

— Хватит пыхтеть! Разорался здесь, понимаешь ли! Не нравится, что я говорю, так катись отсюда и не мешай мне работать!

— Эй, он тебя еще не достал? — внезапно обратился ко мне Фил, кивая в сторону Гремиана. — Скажи только, и я вытолкаю его отсюда взашей!

Кажется, Фил Фабрицио начинает мне нравится. Конечно, он жутко невежественен, но не так глуп, как я думал. Кроме того, ему не занимать мужества. Такое впечатление, словно он никого и ничего не боится. Даже меня! Из него вышел бы неплохой механик. Может, еще не все потеряно…

— Это излишне, но спасибо за предложение, — искренне благодарю я Фила. — Дело в том, что так мы все равно не добьемся необходимых для ремонта запчастей. А нам их потребуется немало, ведь у мятежников в руках осталось опасное оружие, и они умеют им пользоваться. У них три трехсотпятимиллиметровых самоходки, а также сотни октоцеллюлозных мин и сверхскоростных ракет, которые они применят при первой же возможности. Поэтому мне необходимо как можно скорее починить гусеницы. Вряд ли Аниш Балин и его люди будут обращаться даже с высокопоставленными членами ДЖАБ’ы мягче, чем с правительственными солдатами у Барренского утеса или полицейскими на базе «Ниневия».

Услышав эти слова, собравшиеся вокруг меня замерли. . — Господа, — наконец проговорил Сар Гремиан, — предлагаю немедленно вернуться в Мэдисон.

Провожаемая неодобрительными взглядами Фила Фабрицио, делегация погрузилась в аэромобиль. Когда тот оторвался от земли и взял курс на Мэдисон, мой механик пробормотал:

— Нечего было на меня орать. И чего они на меня наехали?! А еще джабовцы!

Я молчу, так как не разделяю взгляды своего механика на членов правящей на Джефферсоне политической партии.

Фил, кажется, этого не знает и спрашивает меня в лоб:

— А сам-то ты что об этом думаешь?

В последнее время я привык к невыполнимым приказам и нелепым упрекам и с удовольствием отвечаю на простой вопрос.

— ДЖАБ’а существует на двух уровнях. На первом уровне находятся его простые члены, которые предъявляют свои требования тем, кто находится на более высоком уровне. Первый уровень состоит в основном из городского населения Джефферсона, которое посещало государственные школы и техникумы. Большинство членов ДЖАБ’ы — представители именно этого уровня. Однако они не оказывают почти никакого влияния на практические действия ДЖАБ’ы в социальной и прочих областях. Они голосуют за ДЖАБ’у и получают за это пособие по безработице, почти бесплатное жилье и почти бесплатное образование. Иногда ДЖАБ’а награждает их за верность хорошо оплачиваемыми должностями. Именно так ты и стал моим механиком. Очень немногие с нижнего уровня поднимаются до высоких постов в государстве. — Хотя моя речь напоминает пространную лекцию, Фил слушает меня с раскрытым ртом. — На высшем уровне ДЖАБ’ы находятся люди, входящие в руководство партии и занимающие все выборные и прочие ответственные должности. Это — люди из богатых пригородов. ДЖАБ’а допускает на ключевые посты только их. Они получили образование в частных школах, а потом в частных высших учебных заведениях или в университете на Вишну. Они не нуждаются в пособии по безработице и не платят налоги на свою прибыль, так как сами сочиняют законы и придумывают лазейки для уклонения от них. На членов этого уровня не распространяются многие неприятные обязанности, выпадающие на долю простых джабовцев и беспартийных.

Руководство ДЖАБ’ы понимает, что его щедрые обещания, раздача денег и продуктов, постоянная беззастенчивая лесть и демагогия обеспечивают ДЖАБ’е голоса праздного и многочисленного городского населения. Благодаря городской бедноте ДЖАБ’а одерживает на выборах одну победу за другой. Впрочем, даже самый поверхностный анализ действий руководства джабовцев обнаруживает, что верхушке партии плевать на интересы своих избирателей, которых они презирают. Пример тому — не только разговор, который состоялся у тебя с Гремианом, но и обезображивание ДЖАБ’ой системы джефферсонского образования, где студенты высших учебных заведений не знают того, что известно на других планетах школьникам. Джабовцы добились того, что полуграмотное городское население полностью зависит от их действий.

В настоящее время правительство Джефферсона все чаще и чаще прибегает к жестким мерам. Например, в прошлом году были приняты поправки к закону об избрании президента, которые позволяют руководству ДЖАБ’ы больше не обращать внимания на тех, кто не доволен экстремистскими планами правительства. Эти поправки противоречили конституции, но никто их не оспорил. Теперь на пути ДЖАБ’ы нет никаких преград, и в связи с событиями последних двух дней можно ожидать шагов, которые обнажат ее истинное лицо.

— Но как же так?! — воскликнул наконец Фил. — Ведь ДЖАБ’а совсем не такая! Она за справедливость! Это все знают! Ведь она отнимает деньги у богатых фермеров и раздает их бедным!.. А почему Верховный Суд не отменил какие-то там решения, если они были не по конституции?!

— Все судьи, заседающие в Верховном Суде, кроме одного, входят в состав высшего руководства ДЖАБ’ы. Я в курсе того, что ты незнаком с историей, но уверяю тебя, что лишь за последние два года высшие судебные инстанции на этой планете вынесли по меньшей мере пятнадцать решений чисто политического характера, не имеющих никакого отношения к справедливости, о которой ты упомянул. ДЖАБ’а твердит, что хочет помочь народу, а на самом деле ее действия привели к стремительному падению уровня жизни, к всеобщей неграмотности и к резкому сокращению личных прав и свобод населения.

Что же до «богатых фермеров», то оставшиеся на Джефферсоне производители сельскохозяйственной продукции получают почти на шестнадцать процентов меньше самого бедного городского безработного. При этом они посвящают шестьдесят или даже семьдесят часов в неделю тяжелому физическому труду, существуя в гораздо худших условиях, чем обитатели грязных городских трущоб. Увы, на Джефферсоне нет больше «богатых фермеров»!

О людях надо судить по их делам, а не по их словам. Дела же ДЖАБ’ы демонстрируют неприкрытое презрение ко всему населению Джефферсона. У этой партии одна цель — безраздельное господство, и ее руководство уже почти его добилось. Сейчас практически никто не может помешать главарям ДЖАБ’ы. Джефферсон стоит на краю политической и экономической катастрофы.

Фил Фабрицио ошарашено затряс головой.

— Так почему же ты выполняешь их приказы? — удивленно спрашивает он. — Особенно те, которые нарушают конституцию?

— Мною командует президент Джефферсона, и конституция не имеет к этому никакого отношения. Окружное командование изложило мне мое основное задание и приказало подчиняться президенту. Пока приказы президента не противоречат моей цели и не влекут за собой то, что заложенная во мне программа считает «чрезмерным сопутствующим ущербом», я буду их выполнять.

— Выходит, ты личный линкор президента?! — с трудом выдавил из себя ошеломленный механик.

— По сути дела — да.

— И ты будешь выполнять все, что скажет президент?

— Да, если это не сопряжено с чрезмерным побочным ущербом.

— А что такое «чрезмерный побочный ущерб»? — интересуется Фил.

— В моей программе существует алгоритм, сопоставляющий ценность назначенной мне цели с размерами ущерба, который я должен буду причинить планете, чтобы добиться этой цели. Например, программа не позволит мне смести целый город только потому, что с его территории по мне стреляют. Я имею право уничтожить его лишь в том случае, если действия его жителей угрожают моему существованию.

— Значит, если тебя могут убить, ты сметаешь все на своем пути?

— В этом случае я могу прибегать к любым мерам для устранения угрозы. Например, в сражении против людей Аниша Балина я без колебаний стрелял по всем целям. На Барренском утесе гражданское население не пострадало, потому что его там просто не было, но случись такое сражение в городе, там погибло бы множество мирных жителей. Я всегда стремлюсь этого не допустить, но те или иные объемы побочного ущерба неизбежны. К сожалению, я задавил много людей, пытаясь пробиться к президентской резиденции. Мне приказали двигаться к ней определенным маршрутом, не применяя огнестрельного оружия. Я выполнил этот приказ, стараясь погубить при этом как можно меньше гражданского населения.

Фил молчал, стиснув зубы. Во взгляде у него появилось какое-то новое выражение. Потом он развернулся кругом и зашагал к своему автомобилю, сел в него, захлопнул дверцу, рванулся с места и на большой скорости исчез в неизвестном направлении. Я опять остался один.

Когда же кончится мое одиночество?!

III

Через три дня Саймону пришло сообщение с прибывшей «Звезды Мали». Он не видел двоюродного брата жены со дня своей свадьбы, но сразу же узнал на экране Стефана Сотериса.

— Полковник Хрустинов? — неуверенно спросил Стефан, пристально разглядывая изменившееся до неузнаваемости лицо Саймона.

— Это я, Стефан. Не обращайте внимания на мое лицо. Оно сильно пострадало при катастрофе, и хирургам пришлось его перешить.

— Извините… — смущенно прошептал Стефан.

— Ничего страшного.

— Мы только что пришвартовались к орбитальной станции «Бомбей». Давайте встретимся у выхода семнадцать в одиннадцать часов!

— Договорились.

Стефан кивнул и прервал связь.

Саймон принял душ, достал из гардероба элегантный костюм, он и так выглядит неважно, а если еще оденется как попало… В конце концов, сегодня он впервые за два года увидит свою дочь. Наверное, он ее не узнает, а она — его… Ведь они никогда не были особенно близки. Нa, на первых порах им, наверное, будет трудно вместе.

Саймон ходил медленно. Ему плохо помогали даже филигранные искусственные суставы, приводивших в движение его ноги в коленях. А без них он ползал бы на костылях. Впрочем, раньше Саймон боялся, что вообще никогда не сможет ходить. И вот теперь, через два года, он кое-как самостоятельно передвигался. Саймону хотелось позвонить Шейле Брисбен и попросить пойти с ним, но он передумал. Елене и так будет нелегко, а если она увидит с ним постороннюю женщину, девочке еще чeгo доброго полезут в голову разные мысли…

Доехав до космопорта и поставив машину на стоянку, Саймон совсем разволновался. Он уже не понимал, чего больше боится — встречи с дочерью и вынужденной лжи о гибели Кафари или тех проблем, что сулила ему совместная жизнь с Еленой.

Саймон на минуту задержался в небольшом магазинe при входе в аэропорт и по передававшейся в его семье из поколения в поколение древней русской традиции купил букет цветов. Он добрался до выхода 17 за несколько минут до прибытия челнока и уселся в кресло. Наконец челнок спустился с орбиты и ловко скользнул в док, маячивший в высоких окнах зала ожидания. Саймон поднялся на ноги, сжимая букет в руке, и стал с замиранием сердца ждать.

Потом он узнал дочь. Молодая девушка, вышедшая из челнока «Звезды Мали», уже распрощалась с детством.

Она смотрела на отца глазами, повидавшими смерть. Саймон знал этот взгляд, так смотрят на вас вернувшиеся из боя солдаты. А после Этены он много раз видел такие глаза, посмотревшись в зеркало.

За последние два года Елена вытянулась, стала высокой и стройной. Саймон раньше не замечал, как она похожа на Кафари. Кажется, Елена узнала его и замедлила шаг. Саймону было больно смотреть дочери в глаза. Он шагнул вперед и протянул ей цветы. Не говоря ни слова, девочка зарылась в них носом, вдыхая их аромат.

— Мама не смогла приехать, — прошептала она, шурша лепестками.

— Я знаю, — пробормотал Саймон в ужасе от того, что ему предстояло сказать. — Я получил сообщение…

— От мамы? — дрогнувшим голосом спросила Елена.

— Нет, — солгал Саймон. — Мама… погибла. На выходе из аэропорта ее застрелил полицейский. У них приказ стрелять по посторонним, не проверяя документов.

Хоть в этом он не соврал. Полиция государственной безопасности на Джефферсоне действительно открывала огонь без предупреждения по всем, кто, на ее взгляд, появлялся в неположенное время в неположенном месте.

Елена, побледнев, пошатнулась.

Саймон попытался поддержать ее, но она отдернула руку.

— Это из-за меня! — воскликнула Елена. — Мама прилетела в город, чтобы спасти меня. Мы всю ночь ползли по канализационной трубе. Она спрятала меня в контейнере, а сама!.. А потом ее!..

Девочка разрыдалась. Саймон обнял ее и крепко прижал к себе. Больше всего на свете ему хотелось успокоить Елену, сказать, что мама жива, но он не мог. Ведь Саймон пока совсем не знал собственной дочери.

Елена всю жизнь преклонялась перед ДЖАБ’ой, которая должна была считать Кафари мертвой! А что, если Елена проговорится и на Джефферсоне узнают, что его жена жива?! Нет, ей еще рано знать о том, что ее мать решила с оружием в руках восстановить справедливость на родной планете!

Ласково обняв дочь за плечи, Саймон повел ее из здания космопорта. Она молча села к нему в машину и по пути домой не проронила ни слова, не повернув ни разу головы в сторону окошка и глядя прямо перед собой. Они уже почти добрались до квартиры Саймона, когда Елена наконец нарушила молчание.

— Папа, — еле слышно прошептала она.

— Что? — замирая от непонятной нежности, спросил Саймон.

— Прости меня, пожалуйста! Я чувствую себя очень виноватой… — пробормотала она, и у нее по щеке покатилась слезинка. — Ты, наверное, мне не веришь, но я докажу, что это правда.

Саймон обнял дочку:

— Я люблю тебя, Елена.

На ресницах девочки задрожала еще одна слеза.

— За что?

— Вырастешь, поймешь.

— Хорошо, — кивнула Елена и погладила цветы, которые все еще держала в руке. — Какие красивые…

— Я рад, что они тебе понравились, — пытаясь выдавить из себя улыбку, проговорил Саймон. — Это старинная русская традиция — встречать любимых людей цветами после долгой разлуки.

Все новые и новые слезы орошали лепестки цветов, как капли дождя.

— Я ничего не знаю о России… Я вообще почти ничего не знаю! — с горечью добавила девочка. — На «Звезде Мали» я пыталась что-то читать в компьютерной библиотеке, но там было так много незнакомых слов. Мне все время приходилось смотреть их в словаре, но я не понимала объяснений, потому что в них тоже были новые слова, и в конце концов я совсем запуталась… Я так ничего и не дочитала до конца. А я так старалась!..

— Как же я ненавижу ДЖАБ’у! — всхлипывая, неожиданно воскликнула девочка с яростью в голосе.

— Тебе будет трудно, я знаю, — негромко проговорил Саймон. — Но я помогу тебе. У меня полно времени, а на Вишну создали специальную школу для беженцев с Джефферсона. Вчера я разговаривал с ее директором, узнал, по каким программам там обучаются. Ты пойдешь в школу на будущей неделе. Будет нелегко, но ты справишься, если поверишь в свои силы!

— Я постараюсь, — прошептала Елена.

Весь остаток дня она почти ничего не говорила и легла спать рано, ссылаясь на усталость. Саймон пожалел, что дочка уже слишком большая и девочку нельзя баюкать на руках, тихонько прикрыл дверь в ее спальню и отправился к себе. Теперь у него снова есть дочь! Или хотя бы ее часть! Спасибо и на этом! Но он все время думал о Кафари и о предстоящих ей сражениях, в которых самым опасным противником будет не ДЖАБ’а, а мыслящая боевая машина, некогда бывшая его другом. А если «Блудный Сын» убьет Кафари?! Тогда он лично уничтожит «Блудного Сына»!..

 

ГЛАВА 23

I

Елена была не самой популярной девочкой в школе.

Точнее говоря, были все основания считать, что ее там вообще никто не любит. В классе Елены не было школьников с Вишну — он был организован специально для того, чтобы подтянуть детей с Джефферсона. «Аборигенов» Елена видела лишь в суматохе на переменах или в очереди на обед. Большинство ребят с Вишну смотрели на джефферсонцев с сочувствием, но некоторые относились . к ним с неприкрытым презрением, и удивляться этому не приходилось. Достаточно было взглянуть на поведение учившихся на Вишну отпрысков главарей ДЖАБ’ы. Оказавшись среди молодых людей с Вишну, юных джабовцев и бежавших с Джефферсона детей каламетских фермеров, Елена впервые смогла с ужасом взглянуть на свое прежнее поведение со стороны.

Она не входила ни в одну из упомянутых групп и не стремилась сблизиться с ними. Чего же удивляться тому, что ей никто не доверял и с ней никто не дружил! Пока Елене было всего пятнадцать, она очень переживала. В шестнадцать она горько плакала, когда никто в школе не поздравил ее с днем рождения, а в семнадцать позабыла о слезах, погрузившись в мысли о страшной мести.

Тем временем она собиралась поступать в колледж, что было отнюдь не легко для девочки, которую за все предыдущие школьные годы почти ничему не научили. К счастью, колледжи и университеты на Вишну гостеприимно распахнули двери перед злополучными юными джефферсонцами. Правительство Вишну хотело, чтобы хоть кто-то в ближайшей населенной людьми звездной системе знал, сколько будет дважды два.

Елена уже подала документы в один из таких колледжей. Она хотела учиться, чтобы в один прекрасный день вернуться на родную планету и отомстить тем, кто убил ее мать и изувечил отца.

Думая об отце, она всегда немного волновалась. Саймон Хрустинов был непростым человеком. Он старался по мере своих сил дать ей все необходимое, а она, собственно говоря, почти ничего и не просила, стараясь привыкнуть к самостоятельности. Прошли времена, когда она что-то требовала или клянчила. Теперь ей был нужен хороший совет, а на это ее отец не скупился.

Когда прозвенел звонок и кончились уроки, Елена собрала книги в портфель и пошла в раздевалку. Смех и звонкие голоса других школьников разбивались о ее тяжелые мысли, как пенные буруны — о камни на реке Кирати, где Елена провела лето в лагере для желающих померяться силами с природой. Она попросила у отца путевку туда в качестве подарка на шестнадцатилетие. В ответ отец так долго молча смотрел ей в глаза, что девочке стало не по себе. Наконец он встрепенулся и с грустной улыбкой сказал:

— Хорошо, если хочешь, я расскажу тебе, что лучше взять с собой.

Елена, разумеется, сразу стала обо всем расспрашивать Саймона и потом ни разу не пожалела о том, что последовала его советам. Ей понравилось в лагере, хотя и там она всегда была одна. Ей было некогда: она усиленно овладевала навыками борьбы с дикой природой, которые большинство детей на Вишну приобретали уже к шести— или семилетнему возрасту. У Елены не появилось друзей, но инструктора лагеря стали относиться к девочке с невольным уважением.

Елена очень обрадовалась, убедившись в наличии у себя силы воли. Она сумела оставить позади пятнадцать лет праздности, размягчившей все мышцы ее тела и затуманившей мозг. Оказавшись в одном из диких уголков Вишну, она сначала чувствовала себя абсолютно беспомощной, но уже через два дня многое стало у нее получаться.

Следующее лето Елена провела в лагере для старшеклассников, желающих стать военными, организованном в рамках программы подготовки будущих офицеров Вооруженных сил Конкордата. Когда она сказала отцу, что хочет записаться в этот лагерь, у них состоялся серьезный разговор.

— В первую очередь, — сказал ей отец, — ты должна понять, зачем все это нужно. Ты уже достаточно повидала и, наверное, сама можешь мне это объяснить. Ну?

— Эта программа нужна, чтобы превратить сопливых мальчишек и плаксивых девчонок в настоящих мужчин и женщин, — тщательно подбирая слова, начала Елена. — Конкордату нужны мужественные бойцы. Кроме того, мы начнем знакомиться с невероятно сложным современным оружием. Ведь чтобы научиться его применять, нужно немало времени…

— Да, это тоже важно.

— Но не самое важное? — удивленно спросила девочка.

— Нет. — Отец добавил себе виски в стакан, задумчиво глядя на янтарную жидкость, стекавшую по кубикам льда.

— Ты должна понять, — негромко начал он, — что в бою происходят вещи, разрушающие психику человека. Бывает, весь мир рушится у тебя перед глазами, а тебе нужно принимать решения, от которых зависит не только твоя собственная судьба, но и жизнь или смерть других людей. И не только солдат, но и ни в чем не повинных мирных жителей.

Он опять замолчал. Елена не торопила его. Отец и так нечасто говорил с ней о своем боевом прошлом, и ей очень хотелось побольше об этом узнать. Когда Саймон наконец заговорил, Елена слушала его молча и не перебивала.

— Когда вокруг рвутся снаряды и летают куски человеческих тел, — глухо проговорил ее отец, — когда тебе хочется визжать от страха и зарыться как можно глубже в землю, — именно тогда тебе больше всего требуется присутствие духа. Конкордат хочет узнать, способна ли ты принимать здравые решения в таких ситуациях, когда большинство людей впадает в панику. Причем тебе придется не только на что-то решиться, но и претворять это в жизнь. Сможешь ли ты не потерять голову в условиях крайних психических и физических перегрузок? Достаточно ли ты для этого сильна? Вот это-то и хочет выяснить Конкордат.

Елена видела по глазам отца, что в его голове закружился рой воспоминаний. Она уже выходила в информационную сеть Вишну с помощью компьютера, купленного ей отцом, и нашла там историческую справку о событиях на Этене. На протяжении следующих двух .часов она не только узнала о них правду, но и воспылала ненавистью к своим бывшим учителям, которые постоянно лгали ей и другим джефферсонским школьникам. А ведь именно из-за их лжи она чуть не разрушила свои отношения с отцом, которого на других планетах называют не иначе, как спасителем человечества!

Конечно, Саймон не хотел, чтобы его дочь сделала шаг в преисподнюю и лицом к лицу столкнулась с тем адом, который ему пришлось пережить. Он не хотел всю оставшуюся жизнь читать страшные воспоминания в ее глазах или сжимать в руках пришедшую на дочь похоронку. И все-таки он дал ей множество полезных советов, объяснил, что и как лучше делать, и даже сам начал ее кое к чему готовить, чтобы помочь Елене закончить эти курсы целой и невредимой. Кроме того, и Саймон в свою очередь понял, что после их окончания его дочь не собирается поступать ни в одно из военных училищ при Окружном командовании. По крайней мере, не раньше, чем решит более насущные проблемы…

В раздевалке Елена убрала в шкафчик ненужные ей сейчас вещи и направилась на полигон, находившийся за школьным спортзалом. В этом семестре слушатели программы Конкордата занимались боевыми искусствами, и сегодня Елене предстояла не одна жаркая схватка. На площадке за школой была беговая дорожка. Дул холодный осенний ветер, пришпоривая бегунов, вынуждал их мчаться с ним наперегонки. Елена обогнула дорожку и зашла в спортзал через заднюю дверь, чтобы побыстрее добраться до полигона.

В спортзале воняло хлоркой из бассейна, потом, грязными носками и тальком. Одни спортсмены тренировались на снарядах, другие отрабатывали бег на сто метров перед трибунами. В углу зала двадцать потных молодых людей носились с мячом под висевшими на стенах кольцами.

Отношения Елены со звездами школьного спорта были еще хуже, чем с остальными учащимися. Спортсмены считали ее высокомерной замухрышкой за то, что она не восхищалась их умением забрасывать мяч в корзину.

Ни на кого не глядя, Елена молча прошла через зал. На нее тоже никто не обернулся. Казалось, на девочке шапка-невидимка.

Елена спустилась в подвал к раздевалкам, где лежала военная форма. Там она внезапно увидела такое, что остановилась на месте как вкопанная. Внизу восемь или десять прыщавых юнцов джабовских семей прижали к стенке школьницу, которая, как догадывалась Елена, была беженкой из Каламетского каньона. Они зажали ей рот ладонью и тащили в мужскую раздевалку.

Парни были так захвачены своим гнусным делом, что не заметили появления Елены и не слышали, как она открыла дверь.

Елена знала жертву в лицо. Девочку звали Дэна Миндел. Ей недавно исполнилось пятнадцать лет. Ходили слухи, что ее вместе с родителями недавно переправили с Джефферсона тамошние повстанцы, которых с каждым днем становилось все больше и больше. Елена сжала отполированное временем дерево перил с такой силой, что у нее захрустели пальцы. Ей были понятны намерения юных джабовцев. Они хотели унизить Дэну Миндел, желали продемонстрировать ей и другим беженцам, что, хотя те и сумели скрыться с Джефферсона, ДЖАБ’а все равно считает их отребьем и властна над их судьбами даже на Вишну.

На цыпочках Елена поднялась в помещение с инвентарем и снарядами. Там она взяла корзину с бейсбольными мячами, спортивный деревянный меч и пригоршню метательных звезд. По соображениям безопасности у них были затуплены грани и концы, но в умелых руках они могли быть опасным оружием…

Потом Елена бесшумно проскользнула на лестницу. Урок уже начался, и вокруг никого не было. Спустившись к дверям коридора, ведущего к мужской раздевалке, Елена осторожно заглянула в стеклянное окошко двери. Один из мерзавцев остался караулить возле нее. Впрочем, он стоял к ней спиной и тянул изо всех сил шею к углу, стараясь получше разглядеть происходившее. Это стало его первой и роковой ошибкой.

Елена беззвучно отворила дверь. Теперь ей были хорошо слышны пронзительные стоны жертвы и гогот парней. Потом затрещала одежда. Вот кто-то врезал девочке оплеуху. Елена прикидывала, где именно находятся Дэна и ее палачи, но звук расстегиваемых молний заставил ее поспешить.

Взяв меч в левую руку, она изо всех сил запустила тяжелым кожаным мячом в голову стоявшего в коридоре парня. Мяч ударил его над самым ухом, и он рухнул на пол. Стук явно привлек чье-то внимание.

«Что за черт!..» — выругался кто-то высоким ломающимся голосом.

Елена не дала мерзавцам опомниться. Выпрыгнув из-за угла, она высыпала всю корзину мячей прямо под ноги поднимавшимся с пола насильникам. Пока те спотыкались о мячи, Елена начала кидать в них метательными звездами, стараясь попасть в пах, в глаз или в горло. Половина парней с воплями тут же попадала на пол. Остальные бросились на Елену. Первые двое получили деревянным мечом с такой силой, что у них хрустнули кости.

Присев, Елена без труда уклонилась от беспорядочных ударов ринувшихся на нее молодчиков и сумела толкнуть их в спины так удачно, что они с размаха врезались в стену. Елена перемещалась легко и свободно. Она держала в поле зрения весь коридор, прикидывая, как действовать дальше. Она видела и слышала все, даже раздавшиеся на лестнице голоса. Кто-то говорил на диалекте каламетских фермеров. Девочку, лежавшую у ног Елены, уже искали. Голоса все еще звучали где-то наверху, когда последний из устоявших на ногах несостоявшихся насильников попытался удрать вглубь коридора, но запнулся о мяч и растянулся на полу. Елена шагнула к нему и пнула его в висок. Не так сильно, чтобы убить, но достаточно, чтобы парень больше не дергался. Тяжело дыша, Елена несколько мгновений стояла среди неподвижных тел и наконец с удивлением поняла, что победила.

Схватка длилась не больше минуты. Дэна съежилась на полу, всхлипывала и дрожала. Ее платье и белье были изорваны в клочья. Елена присела над девочкой и вложила в ее трясущиеся пальцы рукоять деревянного меча. Дэна подняла глаза и наконец поняла, кто перед ней. Потом она услышала голоса друзей, повернулась к двери и попыталась что-то крикнуть в ответ, но ее горло издало лишь чуть слышный хрип.

— Сюда! — крикнула Елена так громко, что Дэна вновь задрожала. — Сюда! В мужскую раздевалку!

Потом Елена бросилась бежать, перепрыгивая через мячи. Через заднюю дверь раздевалки она выбежала в коридор, пронеслась мимо помещений для борцов и штангистов и снова оказалась в большом зале, по которому и проследовала неторопливой походкой ко второй лестнице, ведущей в женскую раздевалку. Пройдя мимо бревен и брусьев, на которых занимались гимнастки, девочка добралась до нужного ей помещения, надела военную форму и явилась на полигон всего с четырехминутным опозданием. Но сосредоточиться на том, что говорил и показывал инструктор, ей было трудно. Первый шок прошел, и Елену захлестнул целый круговорот мыслей и чувств, — лютая ненависть, от которой ее всю трясло, страх того, что ее исключат из школы или даже посадят в тюрьму по обвинениям очнувшихся негодяев… Вместе с этим Елену терзала боль, которая, оказывается, еще не утихла и стала только сильнее. Ведь подонки, которых она чуть не убила возле раздевалки, в сущности, ничем не отличались от тех, кто застрелили ее маму!

Сегодня в каждый удар по спортивным снарядам Елена вкладывала всю свою ненависть.

А что могло произойти, если бы не появились друзья Дэны? Неужели она убила бы этих парней?! А как ей этого хотелось! И она вполне могла это сделать!

Елену трясло от ярости, и ее удары были неточными.

«Какой же из меня выйдет военный?! — упрекала себя девочка. — Но ведь папа никогда не говорил мне, что должен чувствовать офицер после боя и как ему бороться с ослепляющей ненавистью!»

Она кое-как дотянула до конца занятия, которое к тому же было прервано появлением полиции и «скорой помощи». Вместе с остальными курсантами Елена следила за тем, как автомобили умчались под вой сирен в ближайшую больницу, и ждала, что ее вот-вот арестуют полицейские, допрашивавшие учителей и других учащихся, но никто даже не взглянул в ее сторону.

Казалось, на ней опять шапка-невидимка.

Всю ночь Елена вздрагивала от малейшего шума, боясь, что это явилась полиция, но никто так и не пришел. Потом девочка посмотрела программу новостей и начала понимать, почему ее персону оставили в покое.

«В одной из школ столицы произошел инцидент на почве внутренних конфликтов среди эмигрантов с Джефферсона. Группа сыновей высокопоставленных чиновников ДЖАБ’ы напала на дочь каламетских фермеров. Их нападение было отражено другими учащимися из Каламетского каньона. Министр внутренних дел Вишну лишил напавших на девочку молодых людей права учебы на нашей планете. Пострадавшая девочка и ее родители не выдвинули никаких обвинений против нападавших, но те будут высланы с Вишну сразу после выписки из больницы.

Посол Джефферсона заявил протест по поводу этого решения, обвинив Министерство внутренних дел Вишну в лицемерии и предвзятом отношении к некоторым гражданам его планеты. В ответ министр внутренних дел Вишну выступил с официальным заявлением, в котором предупредил, что в связи с участившимися конфликтами между беженцами с Джефферсона и находящимися на Вишну членами семей руководства ДЖАБ’ы, въездные визы последним отныне будут выдаваться после тщательного изучения личных дел подавших заявление. Совет Министров Вишну в полном составе заявил, что не потерпит распространения внутренних конфликтов Джефферсона на почве нашей планеты».

Выслушав это, Елена погрузилась в размышления, а ее отец сказал:

— Местному правительству давно пора что-нибудь предпринять. И как это здесь раньше не было драк?!. Надеюсь, бедная девочка не очень пострадала… А что будет, если на Джефферсоне джабовцы начнут срывать зло на оставшихся фермерах?!.

Елена затаила дыхание. Такие последствия ее поступка не приходили ей в голову. Спасая Дэну, она думала, что поступает правильно. Она и сейчас в этом ни капли не сомневалась, но она и представить себе не могла, что из-за нее могут пострадать невинные люди где-то там, на далекой родной планете. Впрочем, возле дверей раздевалки Елене некогда было размышлять, она и так еле успела… Утешаясь этой мыслью, девочка все же невольно вспомнила о том, что говорил ее отец о главной цели занятий на курсах. Она сумела принять решение в сложной ситуации, но теперь ей самой и многим другим придется расхлебывать последствия этого решения. Как же трудно думать за других!

На следующий день в школе Елена почувствовала себя в центре скрытого пристального наблюдения. Нет, за ней следили не юные джабовцы, а дети каламетских фермеров. Причем все! Елене было не по себе от взглядов тех, кто за последние два с половиной года ни разу не взглянул в ее сторону. К обеду это надоело самолюбивой девочке, она разозлилась, перестала прятать глаза и начала дерзко смотреть на своих соучеников. Наблюдавшие за ней смущенно опускали головы.

К концу уроков Елена была готова спрятаться от чужих взглядов в первую попавшуюся крысиную нору, но ей опять было нужно на полигон. Сегодня она занималась не лучше, чем вчера. Ее много раз бросали на землю инструктор и другие курсанты. Теперь Елена уже не сомневалась в том, что ей не удастся испытать себя на прочность в бою. Ведь ее отчислят за непригодность уже во время учебной программы!

К концу занятия Елена так злилась на себя, что была готова затеять новую драку, лишь бы спустить пары. Приняв душ и переодевшись, она вышла из раздевалки и увидела, что дорогу к выходу из спортзала ей преграждают человек пятнадцать соучеников — выходцев из Каламетского каньона. Ей захотелось опять удрать через мужскую раздевалку, но на этот раз деваться было некуда. Несколько томительных мгновений царило многозначительное молчание. Его нарушил высокий парень с обветренным лицом. Они с Еленой учились в разных классах, но она знала, что его зовут Ежи Макомбо.

— Почему ты это сделала? — спросил он. — Ты же одна из них!

Елена сразу поняла, кого именно он имеет в виду.

— Не ваше дело, — холодно ответила она, стараясь скрыть раздражение и страх.

Ей совсем не хотелось драться. К тому же у нее в руках не было даже палки. Конечно, мужественный человек может обойтись и без нее, но когда перед тобой пятнадцать человек…

— Не наше дело? — переспросила вышедшая вперед Мелисса Харди, одноклассница Елены. — Вот уж нет! Теперь это наше дело… Так почему?

Елена смерила взглядом Мелиссу. Она не собиралась с ней драться, но готовилась к психологическому поединку. Мелисса смотрела на Елену не враждебно, а, скорее, удивленно, и та покачала головой.

— Нет. Все-таки это не ваше, а мое дело. Никто не заставлял меня драться с девятью подонками.

— Она действительно никогда с ними не разговаривала, — пробормотал кто-то за спинами у остальных. — Ни разу! Я вам точно говорю! А они не дружили с ней!

— Стали бы они дружить с дочерью «этенского мясника»! — усмехнулся Ежи. — Да они на десять метров к ней не подойдут. И я тоже!

— Сделай такое одолжение, — ледяным тоном сказала Елена.

Внезапно Мелисса с возмущенным видом повернулась к друзьям:

— Как бы то ни было, а благодаря ей они успели только порвать на Дэне одежду. Да не будь Елены, они изнасиловали бы ее, а то и что-нибудь похуже! А ведь нам всем давно хотелось переломать им кости, но мы не смели! Похоже, мы умеем только болтать. А Елена не побоялась схватиться с ними в одиночку! Мы не имеем права ее оскорблять!

— И все-таки скажи, почему ты это сделала?! — воскликнула она, снова повернувшись к Елене.

Поняв, что в ее жизни опять наступил один из тех моментов, которые резко меняют жизнь человека достаточно умного, чтобы узнать их, и достаточно мужественного, чтобы за них ухватиться, Елена вспомнила гул двигателя линкора, душераздирающие вопли за окном и внезапно наступившую там мертвую тишину.

— В мой последний вечер на Джефферсоне, — глухо проговорила она чужим голосом, — я попала на марш протеста каламетских фермеров. Со мной были две моих лучших подруги. Когда пэгэбэшники арестовали кооператив Хэнкоков, мы с Эми-Линн и Элизабет решили пойти на демонстрацию фермеров и узнать всю правду.

— Потом президент Зелок, — продолжала Елена, с трудом выговорив это ненавистное имя, — приказал линкору давить людей на улице Даркони, а мы с подругами как раз были там.

— Моя мама… — сказала Елена, запнулась и замолчала.

Мелисса опустила глаза. Все знали, что Кафари Хрустинову застрелили полицейские, но никто не знал — при каких обстоятельствах.

— Мама втащила меня в окно. Она выдернула меня из-под самых гусениц. Мои подруги пробирались к окну за мной, но не успели… Вы знаете, что остается от человека, когда по нему проедется сухопутный линкор?.. А ведь он раздавил несколько сотен человек только перед рестораном, где мы укрылись! Ну и что от них осталось? Кровавая каша! Вроде томатной пасты вперемешку с зубами и волосами…

Кто-то ойкнул, но Елене уже было все равно.

— Потом мы с мамой ползли по канализационной трубе. Всю ночь! По колено в дерьме и крови! А на улице резали на куски фермеров из джабхозов. Потом эти куски развешивали на столбах и поджигали дома… Наконец мы добрались до космопорта, и мама спрятала меня в контейнер. Потом ее застрелил какой-то полицейский… А знаете, что для меня вчера было самым трудным? Не убить этих ублюдков!.. А теперь оставьте меня, пожалуйста, в покое!

Елена зашагала вперед, и никто не осмелился преградить ей путь. Она уже преодолела половину спортивного зала, когда ее догнала Мелисса.

— Елена! Подожди!

Сама не зная зачем, Елена остановилась. К ней подбежала запыхавшаяся Мелисса. Елена молча смотрела девочке прямо в удивленные серые глаза.

— А я-то не могла понять, почему ты уехала с Джефферсона, — негромко проговорила Мелисса, — зачем ты так упорно учишься и зачем тебе эти курсы и айкидо. Джабовцы этим не занимаются…

— Знаешь, — внезапно заморгав, пробормотала она, — мне очень жаль, что твою маму и подруг…

— На улице Даркони задавили моего брата, — поспешила добавить она, прежде чем Елена успела ответить ей что-нибудь едкое.

Девочки посмотрели друг другу в глаза, и Елена почувствовала, как оттаивает ее сердце. Она с трудом перевела дух и прошептала:

— Я очень во многом виновата…

— Представляю, как тебе тяжело! — сказала Мелисса.

— Не представляешь, — покачала головой Елена. — Я вернусь и убью их! Всех!

Мелисса затаила дыхание. Потом у нее в глазах вспыхнул огонь, от которого даже у Елены прошел холодок по спине.

Когда Мелисса заговорила снова, ее голос звенел, как сталь:

— Я поеду с тобой!

Елена вновь оценивающе взглянула на Мелиссу и приняла решение:

— Хорошо! Вдвоем быстрее справимся!

В ее словах прозвучали угроза и клятва, которую девочки скрепили крепким рукопожатием.

II

Кафари очень похудела. За четыре года партизанской войны она стала мускулистой и опасной, как яглич, мясо которого ей иногда приходилось есть. Ягличей в отряде пришлось попробовать всем, прибегая к помощи таблеток с ферментами, помогавшими расщепить чужеродные белки на молекулы, которые человеческий желудок мог худо-бедно переварить. О нормальной пище бойцы Кафари почти позабыли, зато у них было полно таблеток, захваченных на складах фармацевтической продукции и рыбоперерабатывающих комбинатах.

В пещеру, где на этой неделе размещался штаб Кафари, вошел Дэнни Гамаль. Его лицо было испещрено шрамами от пыток, и Дэнни походил бы на настоящего головореза, если бы не его добрые глаза. Его жена Эмилия чудом уцелела в этой мясорубке, и через шесть месяцев после освобождения базы «Ниневия» у них родился первенец. Партизанский отряд был не лучшим местом, где может провести свое младенчество маленький человечек, но его появление на свет подбодрило бойцов Кафари, напомнив им, что жизнь может быть иногда прекрасной даже среди крови и лишений. Малыш стал любимцем всех повстанцев, а Эмилия, которая кормила его грудью и не могла участвовать в стремительных ночных рейдах, научилась у Кафари взламывать самые сложные компьютерные сети и расшифровывать добытую информацию.

— Коммодор, — сказал Дэнни, одним этим обращением дав Кафари понять, что в лагере находится кто-то помимо ее самых близких соратников. — Возвращаются отряды, отправленные за продовольствием. Они хорошо поработали. Напали на три продуктовых склада и уничтожили все, что не смогли унести. Завтра в городах опять начнут выть голодные безработные, а ДЖАБ’е придется урезать их пайки.

— Отлично! — ответила Кафари, и они с Дэнни обменялись понимающими улыбками.

— Поступили и другие донесения, — добавил Дэнни.

— Говори!

— Отряд «Гамма-5» выполнил задание без потерь.

— Слава богу! — прошептала Кафари, прикрыв усталые глаза рукой.

Отряд «Гамма-5» отправился к изолятору временного содержания в Лакоске, чтобы помешать отправке всех находившихся там заключенных в «исправительно-трудовой лагерь» Ханатос. Бойцы Кафари должны были освободить из бараков более пяти тысяч каламетских фермеров, обвиненных в антиправительственной пропаганде и подрывной деятельности. Среди них оказалось на удивление много горожан, взбунтовавшихся от постоянной жизни впроголодь, и несколько простых мародеров. Ловкие программисты Кафари проникли в базы сверхсекретной информации, содержавшейся в компьютерах изолятора, и выяснили, что заключенных из его бараков отправят в Ханатос завтра утром.

Поэтому отряду «Гамма-5» пришлось нанести удар немедленно. Попутно он должен был устранить судью, вынесшую приговор несчастным. Судья Рада нажила огромное состояние, основывая свои решения на прецедентном праве. Это право позволяло судьям конфисковать собственность осужденных для того, чтобы «осуществлять над ней опеку в интересах всего народа Джефферсона, используя ее на благо общества и защиту окружающей среды». На самом деле, судьи просто присваивали деньги, вырученные от продажи собственности осужденных, «в качестве справедливого вознаграждения за труд по управлению вверенной их опеке собственностью».

Рада выделялась лживостью и алчностью даже среди остальных вороватых и насквозь продажных судей Джефферсона. Лишь за последние полгода она осудила полторы тысячи ни в чем не повинных людей. Большинства их уже не было в живых. Их отправляли в лагерь Ханатос, где заключенных ждала страшная смерть от голода, каторжного труда и издевательств. А еще охранники выгоняли их в населенные ягличами леса и делали ставки на то, кто сколько продержится, прежде чем ягличи разорвут несчастного на куски.

Кафари уже пыталась освободить заключенных Ханатоса. Всего шесть дней назад она предприняла отчаянную попытку сделать это, во время которой погиб весь ее отряд. Своей жизнью бойцы заплатили за свободу всего пяти заключенных, сумевших сбежать во время суматохи. Четверо из них погибли в кишевших ягличами лесах, в глубине которых джабовцы весьма предусмотрительно и построили лагерь.

После гибели всех бойцов отряда, ни один из которых не пожелал сдаться живым, ДЖАБ’а приступила к карательным операциям. Пэгэбэшники расстреляли по пятьдесят заключенных и арестовали еще по двести фермеров за каждого погибшего в Ханатосе охранника. Среди фермеров, погибших во время карательных арестов, были Валтасар и Марифа Сотерис. Дед Кафари своими руками застрелил любимую жену, чтобы она не попала в лапы палачей, а затем взорвал свой дом, унеся с собой в могилу двадцать пэгэбэшников.

В тот момент, когда она узнала эту страшную новость, Кафари как раз рвало не желавшим перевариваться мясом яглича. Потом она безудержно рыдала в объятиях Дэнни, который вытирал ей слезы мокрым полотенцем. Кафари все еще трясло, когда он усадил ее рядом с собой и стал рассуждать о том, какой ответ они могут дать ДЖАБ’е.

В итоге они ударили по тщательно охранявшемуся изолятору в Лакоске и спасли последнюю партию жертв судьи Рады, пока тех не успели отправить в Ханатос. А еще Кафари страстно желала, чтобы участь Рады послужила предостережением остальным судьям. И вот свершилась месть.

— Где ее поймали? — не скрывая злорадства, спросила Кафари.

— Она сидела на горшке, — с невозмутимым видом ответил Дэнни. — Потом зачем-то засунула голову в унитаз и…

Вопросительно подняв бровь, Кафари ждала продолжения.

— И захлебнулась в собственном дерьме! — отрезал Дэнни.

— Какая красивая смерть! — Кафари надеялась, что после такого предупреждения дрогнут даже очерствевшие сердца Витторио и Насонии Санторини.

— Скольких мы сегодня освободили? — спросила она.

— Пятьсот семнадцать человек. Согласно вашему приказу, их разбили на группы и спрятали в разных местах. Все прошло гладко. В изоляторе уже приготовили автобусы для отправки заключенных в лагерь. Ими-то мы и воспользовались. Теперь спасенные спрятаны в заброшенных шахтах в разных частях Дамизийских гор.

— Отлично! — В свое время Кафари приказала подготовить заброшенные шахты для приема людей. Кроме того, она велела каламетским фермерам рыть под домами и амбарами бомбоубежища с воздушными фильтрами на случай биохимической атаки. Ей было не забыть нервно-паралитический газ, которым она чуть не надышалась тогда в Мэдисоне. Саймон был убежден, что ДЖАБ’а сама полила им своих сторонников, чтобы возмутить городское население накануне президентских выборов.

Сейчас у Витторио Санторини достаточно денег на компоненты для самого страшного биохимического оружия! Убежища в городах построили сто лет назад, а у фермеров их до сих пор не было. По совету Кафари лопаты жителей Каламетского каньона, Симмерийского каньона и сотен других стали яростно вгрызаться в почву, а кирки — неистово дробить скалы.

Однако Кафари была не в праве просить фермеров спрятать у себя пятьсот семнадцать человек, освобожденных в Лакоске. ДЖАБ’а будет искать этих людей именно там, установив за сельскими жителями слежку с помощью сверхсовременных электронных устройств. Нельзя рисковать жизнью ни в чем не повинных людей, а самой Кафари не прокормить такую толпу бывших заключенных!

— Вчера с Мали прибыл корабль «Рани», — сказала она Дэнни. — На нем прилетел наш друг Гришанда. Ты его знаешь. Я хочу отправить с ним на «Рани» все пятьсот семнадцать человек.

— Вряд ли Гришанда пойдет на такой риск.

— Ты так думаешь? — скептически произнесла Кафари. — А по-моему, пойдет. Если, конечно, хочет продать нам свой товар.

— Кстати, — с невеселой усмешкой сказал Дэнни. — Я на всякий случай привез сюда кое-кого из тех, кого мы спасли в Лакоске, и, конечно же, Атитию. Если хочешь, они примут участие в переговорах.

— Это ты здорово придумал, Дэнни! — воскликнула Кафари, вспомнив об Атитии Бен Рубен, единственной заключенной, которой удалось бежать из Ханатоса. — Да, не забудь передать бойцам «Гаммы-5», что они молодцы!

Дэнни кивнул и протянул Кафари толстый пакет, только что доставленный посыльным.

Кафари изучила его содержимое и негромко присвистнула:

— Вот это да!

В пакете лежали документы, найденные дома у славившегося жестокостью окружного начальника полиции госбезопасности: письма, донесения, предписания из штаба ПГБ, в которых говорилось о ближайших действиях полиции и графике их выполнения.

— Надо снять с этих документов копии и переправить их на Вишну, — сказала Кафари, которая считала необходимым, чтобы за пределами Джефферсона знали о том, что происходит на ее родной планете.

— Будет исполнено.

— Ну вот и отлично… Что-нибудь еще?

— Пора перебираться на новое место, но сначала надо поговорить с нашим гостем. Обе луны сели, часовые выставлены. Гость ждет в грузовике.

— Приступим, — сказала Кафари, уже упаковавшая компьютер и свои нехитрые личные вещи.

Она надела командный шлем, спрятавший ее лицо. Грудь ей стягивала тугая повязка, в комбинезон были подложены большие подплечники. Лишь самые близкие ее друзья знали, кто она такая, а все остальные даже и не догадывались, что их командир — женщина.

Кафари вышла из пещеры, благодаря Бога за то, что он миллионы лет позволял своим дождям и ветрам рыть в Дамизийских горах глубокие каньоны и впадины, без которых ее бойцам негде было бы спрятаться.

У входа в пещеру стоял Аниш Балин, браво отдавший Кафари честь. Она ответила на его приветствие и кивнула бойцам, грузившим снаряжение на лошадей, мулов и маленькие аэромобильчики. Повстанцы даже ночью не перемещались в больших количествах и не использовали крупных транспортных средств, потому что «Блудный Сын» имел доступ к джефферсонским разведывательным спутникам, пристально следившим за всеми перемещениями на поверхности планеты. Кафари старалась, чтобы ее отряды двигались незаметно.

Вот и теперь для переезда ее штаба потребовались только один грузовик, три маленьких аэромобиля и десяток вьючных животных. Всю ночь им предстояло двигаться маленькими группами. Выбранная для нового штаба пещера находилась в нескольких километрах к югу. Одни отряды должны были добраться до нее окольным путем еще нынешней ночью. Другие достигнут ее лишь через сутки, а третьи — еще позже!

— Жду ваших приказаний, — сказал Аниш Балин.

— Вы их знаете, полковник. — В шлеме Кафари был специальный динамик, менявший тембр ее голоса, и густой бас «коммодора Ортона» не имел ничего общего с голосом Кафари Хрустиновой.

Теперь — если только кто-нибудь из ближайших друзей не проболтается или не предаст ее — никому и в голову не придет, что восстанием на Джефферсоне руководит уже четыре года числящаяся среди мертвых супруга полковника Хрустинова.

А ведь ей приходилось не только сражаться, но и обеспечивать своих бойцов снаряжением, поступавшим с Вишну. Без помощи Саймона у них давно бы кончились патроны, ракеты и мины, необходимые для долгой и изнурительной борьбы с сухопутным линкором 20-й модели. Но руководители ДЖАБ’ы скоро догадаются, что повстанцы получают оружие и боеприпасы из других миров. Братец и сестра Санторини не так глупы, чтобы не смекнуть, в чем тут дело.

Впрочем, джабовцы уже поняли, что посылать шпионов в Каламетский каньон — бесполезно. Ни один горожанин не мог выдавать себя за фермера так искусно, чтобы обвести вокруг пальца бойцов Кафари. Дело в том, что ни руководство ДЖАБ’ы, ни простые жители городов не знали жизни фермеров и не понимали кодовые фразы, которые Кафари и ее командиры использовали для общения со своими бойцами.

Например, фраза «в субботу вечером танцы у Кошачьего Когтя» говорила не просто о вечеринке, а о хорошо известном всем каламетским фермерам событии, произошедшем почти сто двадцать лет назад, когда во время субботних танцев на ферме возле утеса Кошачий Коготь на Джефферсон напали яваки. Тогда собравшиеся на праздник фермеры бросились прятать детей в подвалы, схватились за оружие и оказали явакам такое же яростное сопротивление, как и Кафари с Дэнни Гамалем сто лет спустя.

Любой каламетский фермер, услышавший о «субботних танцах у Кошачьего Когтя», сразу начинал спрашивать, где лежит оружие, городской же шпион выдавал себя тем, что пускался в длительные расспросы. Таких чаще всего расстреливали.

Кафари подозревала, что джабовцы могут появиться в штабе «коммодора Ортона» под видом людей с других планет, выдавая себя за представителей поставщиков оружия. Поэтому Кафари, как правило, не встречалась лично с теми, кто снабжал ее всем необходимым с Мали или Вишну. Более того, вновь прибывшие оружие и боеприпасы тщательно проверялись на наличие химических меток, по которым их местоположение можно было бы определить с орбиты.

Заботясь о собственной безопасности, Кафари приказала работникам своего штаба не пользоваться оружием и боеприпасами, поступившими из других миров или даже захваченными во время периодических рейдов на джабовские арсеналы. Они носили только оружие, захваченное во время самого первого нападения на арсенал у Барренского утеса, на котором не могло быть никаких меток или жучков.

Кафари прошла к своему командному автомобилю, похожему на допотопный фургон с дырявыми бортами. На самом деле он был напичкан самым совершенным оборудованием, какое только удалось заполучить на Вишну. В настоящий момент в этом фургоне сидел и «гость» повстанцев — человек, предложивший продать им оружие и заявивший, что у него есть важные новости лично для коммодора Ортона. Этого человека предварительно раздели до гола и обыскали с такой тщательностью, на какую был способен только Дэнни Гамаль. В результате этого проводившегося при помощи целого арсенала медицинских инструментов унизительного и болезненного осмотра не было обнаружено ничего подозрительного.

Гостя усыпили при помощи легких наркотиков и доставили в штаб Кафари. Она поговорит с ним, не раскрывая лица. Потом его снова погрузят в сон и отвезут в город, откуда он отправится на Вишну. Если же его поведение покажется подозрительным, его убьют, а труп бросят там, где гуляют голодные ягличи.

Кафари забралась в фургон и прошла в самый его конец. Дэнни Гамаль поднялся туда вслед за ней и закрыл за собой двери. Уже сидевший в фургоне Красный Волк кивнул Кафари, которая заняла место за столиком, по другую сторону которого сидел с завязанными глазами гость. Он был прикован наручниками к креслу, из которого ему было не достать Кафари даже ногой. На нем были одежда и обувь, в которые его нарядили люди Кафари.

Кафари села в кресла и сжала в руке рукоятку пистолета, с которым никогда не расставалась. Несколько мгновений она разглядывала сидевшего перед ней человека. Он был маленького роста, а его кожа была еще темнее, чем у нее, несмотря на четыре года, проведенные ею под палящим солнцем Дамизийских гор. Как и многие уроженцы Вишну, он был худощав. Прямые черные волосы спадали на плечи мужчины.

Кафари не сняла шлема, опасаясь ускользнувших от внимания ее людей микрокамер, которые могли быть имплантированы в кожу торговца оружием. Она показывала лицо лишь самым близким и верным друзьям.

Заметив, что сидящий напротив ее человек утомлен I испытаниями, пройденными за последние сутки, Кафари сразу перешла к делу.

— Мне сказали, — негромко пробасила через динамик Кафари, — что вы хотите мне что-то сообщить. Слушаю вас, господин Гришанда.

Гришанда повернулся на ее голос.

— Да. Мне надо поговорить с коммодором Ортоном, — его слова звучали весьма спокойно.

— Слушаю вас, — повторила Кафари.

— А нельзя ли развязать мне глаза и освободить руки?

— Может, вам еще и ключи от моей спальни?

К удивлению Кафари, Гришанда ослепительно улыбнулся:

— Осторожность — залог здоровья командира повстанцев… Ладно, буду говорить вслепую.

Решив не задавать наводящих вопросов, Кафари молчала.

— У моих хозяев есть для вас кое-что интересное, — так же невозмутимо продолжал Гришанда.

Кафари по-прежнему молчала.

— Мне говорили, что у вас есть тяжелая артиллерия, — сказал он, скорее спрашивая, чем утверждая.

— Джабовцы могут и не такое наговорить! Не всему следует верить.

Гришанда усмехнулся.

— Не вижу ничего смешного, — нахмурившись, сказала Кафари. — Не забывайте, что вы полностью в моей власти.

— А вы не забывайте, что я — индус, — пожав плечами, ответил Гришанда. — Мы верим, что существуем в разных ипостасях на протяжении многих тысяч лет. И каждый раз возрождаемся все более и более совершенными существами. Не скажу, что я в восторге от своей нынешней жизни и очень надеюсь на лучшее в следующей. Так что в вашей власти сделать мне большое одолжение…

С этими словами Гришанда подарил Кафари очередную ослепительную улыбку.

Кафари невольно усмехнулась:

— Вы идеально подходите для вашего задания… А почему вас интересует моя артиллерия?

— Меня интересует не то, что у вас есть, а то — что может быть.

Кафари задумалась:

— Ну и что же вы можете мне предложить?

— Трехсотпятимиллиметровые самоходки.

— Откуда они у вас? — подскочив в кресле, спросила Кафари.

— Значит, они вас интересуют? — вновь улыбнулся Гришанда.

Поборов нетерпение, Кафари молчала. Она опасалась ловушки, замаскированной под заманчивое предложение.

— Вы терпеливы, друг мой, — сказал Гришанда. — Это очень хорошо. Чтобы получить мой товар, вам потребуется много терпения и осторожности… Мы знаем, какую опасную борьбу вы ведете, и хотим вам помочь… Если, конечно, договоримся о цене…

— Дело не только в цене…

Гришанда перестал улыбаться и, несмотря на наручники, выпрямился в кресле.

— Совершенно верно, — негромко проговорил он таким тоном, словно Кафари только что прошла какое-то тайное испытание. — Что ж, коммодор Ортон, я сам отвечу на некоторые вопросы, которые вы пока не задали.

Поудобнее устроившись в кресле, Кафари приготовилась слушать Гришанду хоть всю оставшуюся ночь.

— Когда началась война, — начал назвавший себя Гришандой человек, — с той стороны Силурийской бездны стали прибывать корабли с беженцами, спасавшимися от яваков. Некоторые из этих беженцев жили раньше в мирах, располагавших тяжелой артиллерией. Она не могла отбить нападение яваков, но задержала их настолько, что часть населения успела бежать на кораблях… Да будет вам известно, коммодор, — на Вишну прибыло гораздо больше звездолетов с беженцами, чем на Джефферсон. Уцелевшие люди были в панике. Они мечтали оказаться как можно дальше от свирепствовавших яваков. Во время бегства с родных планет они захватили с собой уцелевшую тяжелую артиллерию и, высадившись на Вишну, захотели ее продать, чтобы на вырученные средства улететь еще дальше…

Кафари заметила, как у Дэнни Гамаля загорелись глаза, а Красный Волк заерзал на стуле. Гришанда сумел овладеть вниманием слушателей.

— Ну что, интересуют вас эти орудия? — снова спросил он.

Кафари опять не спешила с ответом. Если Гришанда знает свою работу, он почувствует ее интерес без слов. Как бы сделать так, чтобы никто не только не увидел ее лица, но и не сумел прочитать ее мысли?! Может, хоть долгое молчание смутит самоуверенного индуса?!.

— Полагаю, — наконец сказала она, — что ваша цена выходит за пределы наших возможностей.

— Я бы не торопился с выводами. Не забывайте, что окрестностях наших звездных систем сейчас царит относительное спокойствие и тяжелая артиллерия почти никому не нужна.

«Никому, кроме вас», — мог бы добавить Гришанда, но все его и так поняли.

— А вы не боитесь, что снова появятся яваки? — с нарочитым удивлением в голосе спросила Кафари. — Ведь для этого им достаточно пересечь бездну!

— Сейчас явакам не до нас, — отмахнулся Гришанда с беспечной улыбкой добавил: — Первый удар яваков все равно придется по Джефферсону. Выходит, тяжелая артиллерия вам нужнее.

— Она нас не спасет, — пробормотала Кафари.

— А как же ваш линкор? — Гришанда, звеня наручниками, заерзал в кресле.

— Это не наш линкор! — отрезала Кафари.

По лицу Гришанды стало ясно, что он все еще считает линкор защитником и спасителем человечества. Ничего удивительного, ведь он не видел, как эта чудовищная машина давит гусеницами беззащитных людей.

Впрочем, восклицание Кафари заставило индуса о многом задуматься. Кажется, он попытался представить, как чувствуют себя те, на кого охотится линкор.

— Ну да, — наконец проговорил Гришанда. — Линкор действительно не ваш. Но ведь он запрограммирован так, чтобы защитить ваш мир от яваков!

— Представьте себе, — негромко добавил он, — что будет, если они снова появятся здесь. Сколько продержится картонная империя Витторио Санторини?.. Вы думаете, мы на Вишну ничего не понимаем?.. Конечно, Санторини мастер пропаганды. По официальным джабовским каналам на Вишну и Мали поступают только байки о счастливой жизни на Джефферсоне. А Санторини сорит у нас деньгами. Особенно на Мали…

Кафари нахмурилась, стараясь понять, к чему клонит Гришанда.

— Продолжайте, — сказала она.

— Санторини и среди моих соплеменников обвел вокруг пальца немало народа. Но ведь и команды космических кораблей не молчат. А беженцы с Джефферсона! А с некоторых пор у нас в колледжах и университетах появилось множество детей высокопоставленных джабовцев. По их поведению нетрудно понять, что на самом деле представляет собой ДЖАБ’а, на что она способна…

— И на что не способна… — с хитрой усмешкой продолжал индус. — Если яваки снова ударят по Джефферсону, джабовское правительство тут же разбежится. Его полиция госбезопасности умеет только запугивать безоружных людей, вымогать взятки у экипажей космических кораблей и закрывать глаза на поток контрабанды.

— А выстоят ли пэгэбэшники против явакских денгов и тяжелых крейсеров?! Или хотя бы против явакской пехоты?! — презрительно воскликнул Гришанда. — Ведь у вас больше нет боевой авиации!.. Если яваки или — не дай бог! — мельконы решат к нам наведаться, судьба Джефферсона будет зависеть только от ваших людей и сухопутного линкора. Считайте нас эгоистами, но нам хочется, чтобы ваша планета смогла хотя бы задержать инопланетных захватчиков на пути к нашей звездной системе.

— Линкор подчиняется правительству Джефферсона, — в очередной раз зазвенев наручниками, подытожил Гришанда. — А что, если это правительство возглавите вы?! Подумайте над этим, коммодор! Мы вот не исключаем такой поворот событий…

У Кафари захватило дух, но она постаралась сидеть тихо, как мышь. Гришанда безраздельно завладел ее вниманием. При мысли о появлении яваков у Кафари замирало сердце, но сейчас ее больше занимали мотивы, подвигшие индуса заговорить об инопланетном нашествии. Кто же он на самом деле?! Не очень-то он похож на простого торговца оружием! А не работает ли он на Министерство обороны Вишну?! Кафари прищурилась. Правительству соседнего мира вряд ли нравится соседство джабовских фанатиков, и на Вишну наверняка с нетерпением ждут, когда она с ними разделается!..

Джабовцы разрушили экономику Джефферсона почти до основания. Еще чуть-чуть, и она окончательно рухнет, а за ее крушением последует катастрофа. Озверевшие от голода джефферсонцы начнут рыскать в поисках пропитания. На Джефферсоне еще остались космические корабли, а в руках ДЖАБ’ы обширный арсенал оружия. Завладев им, пэгэбэшники превратятся в армию кровожадных мародеров. А куда им податься?! Естественно, на Вишну!

Будь Кафари на месте правительства Вишну и Мали, ее бы тоже чрезвычайно беспокоило положение, сложившееся на Джефферсоне. Несмотря на постоянные потери в сражениях с повстанцами, пэгэбэшников на этой планете еще великое множество. Пока Кафари не разнесла в пух и прах «Ниневию», школа на этой базе в течение десяти лет ежегодно готовила по пять тысяч сотрудников полиции государственной безопасности. Сейчас в распоряжении ДЖАБ’ы пятьдесят тысяч боевиков. Если эта орда ринется грабить другие планеты, Вишну серьезно пострадает, не говоря уже о Мали…

Гришанда предлагает ей самоходки, с помощью которых она может уничтожить линкор на Джефферсоне или овладеть им. В обоих случаях Витторио Санторини и пятидесяти тысячам его головорезов придет конец— Похоже, таинственный индус и впрямь сотрудник Министерства обороны Вишну или работает на него. С ним стоит иметь дело…

— Ну и сколько же у вас самоходок? И что вы за них хотите? — осведомилась Кафари.

— Значит, они вас интересуют? — свернул белоснежными зубами Гришанда.

— Меня интересует победа! Что же до вашего товара — пока не знаю. — Кафари старалась не выдать своих чувств.

Очередная улыбка Гришанды озарила сумрак, царивший в фургоне.

— Дорогой коммодор, я уверен, что мы договоримся.

— Посмотрим, — невольно улыбнувшись в ответ, сказала Кафари.

Дэнни Гамаль тоже улыбался до ушей. Хмурился лишь осторожный Красный Волк. Впрочем, Гришанда не видел выражения их лиц.

— Вы не пожалеете о нашей встрече, — заявил он.

— Очень хочется надеяться, — подавшись вперед, сказала Кафари.

Начались торги, от которых зависело очень многое. Целый час Кафари упорно сбивала цену, хотя на самом деле денег у повстанцев было полным полно. Ведь за самоходки заплатит ДЖАБ’а! Кафари, с ее командой программистов, не представляло особого труда взломать ее банковские счета на других планетах! На самом деле, все это время она думала о том, как бы лучше подать Гришанде важнейшее условие приобретения его оружия.

Наконец Гришанда согласился на предложенную повстанцами цену. Он сделал это с таким подавленным видом, словно вконец разорился, но про себя наверняка ликовал. Именно в этот момент Кафари решительно заявила:

— Сделка состоится лишь после выполнения вами одного нашего условия.

Блаженно расслабившийся было индус снова напрягся:

— Какого именно?

— Нам необходимо вывезти с Джефферсона очень важный груз.

— Чем же торгуют ваши повстанцы? — осторожно осведомился Гришанда.

— Этот груз не на продажу.

— В этом случае вы заплатите за его транспортировку, — нахмурившись, сказал Гришанда. — Цена будет зависеть от характера груза.

Кафари кивнула Дэнни Гамалю, который встал и покинул фургон, захлопнув за собой дверь.

— Что происходит? — поинтересовался индус.

— Ничего особенного… Кстати, у нас скоропортящийся груз. И его много.

— Ну уж нет! — внезапно взвился Гришанда. — Я не собираюсь вывозить с Джефферсона орду беглых каторжников! К тому же это очень рискованно!

Немного помолчав, Кафари сказала:

— Вам надо продать оружие, которое нужно мне. Но я куплю его лишь после того, как вы в целости и сохранности переправите мой груз на Вишну.

— Не говорите глупостей! — отрезал встрепенувшийся Гришанда, зазвенев наручниками так громко, словно пытался возмущенно замахать руками. — Без моих самоходок линкор всех вас передавит! Вы это знаете, и ДЖАБ’а знает это не хуже вас! К чему нам с вами так рисковать из-за горстки уголовников?!

Ничего другого Кафари и не ожидала, но ее сердце все равно сжалось от боли. Гришанда, разумеется, ничего не знает. На Вишну вообще никто ничего толком не знает! Конечно, команды космических кораблей и беженцы не держат рот на запоре, но астронавты в основном обитаются в окрестностях космопорта. А беженцев в последнее время ДЖАБ’а почти перестала выпускать И никому не позволяет пользоваться средствами межзвездной связи! К тому же несчастным, угодившим в джабовские лагеря, обычно нет пути назад. Откуда же населению Вишну узнать, что на самом деле творится на Джефферсоне?! И даже Саймону нельзя рассказывать направо и налево о джабовских бесчинствах, чтобы не выдать важные сведения о Кафари и ее бойцах.

— Сейчас вы пожалеете о своих словах, — сказала Кафари индусу, который удивленно нахмурился, но промолчал.

Дверь отворилась, и в фургон влез Дэнни. С ним была девочка. Когда-то она наверняка была хорошенькой и беззаботной. Ей было всего четырнадцать, но в ее потухших зеленых глазах мелькали тени страшных испытаний, сквозь которые она прошла, умудрившись остаться живой. На ее молодом лице мерцали глаза мертвой старухи. Два дня назад, когда Дэнни впервые привел Атитию в лагерь повстанцев, даже Кафари трудно было смотреть на нее без содрогания.

Захватив пистолет, Кафари встала с кресла, знаком приказав девочке сесть в него. Потом она удалилась за перегородку, скрывавшую биотуалет, которым пользовались бойцы на борту командного автомобиля. В перегородке имелась система видеонаблюдения, показывавшая на экране боевого шлема Кафари происходившее в остальной части фургона.

Атития молча села в кресло, а Дэнни развязал Гришанде глаза.

Индус заморгал. Скоро его глаза привыкли к полутьме и впились в сидевшую перед ним девочку. Разглядев ее лицо, он вздрогнул так, что наручники впились ему в запястья, и он даже что-то воскликнул. Кафари не знала хинди, но ужас на лице Гришанды был красноречивее любых слов.

— Меня зовут Атития, — глухим голосом проговорила девочка. — Три месяца назад мне исполнилось четырнадцать лет. В это время я была в лагере Ханатос.

Гришанда поперхнулся. В мертвой тишине, царившей в фургоне, этот звук показался предсмертным хрипом. Сидевший за спиной у индуса Красный Волк вытащил из ножен нож и стал сосредоточенно дырявить им кожу подлокотника кресла.

— Вы знаете, что такое лагерь Ханатос? — внезапно спросила индуса Атития.

Тот лишь замотал головой, все еще стараясь прийти в себя. Впрочем, глядя, как Гришанда, не опуская глаз, смотрит на изуродованное лицо девочки, Кафари решила, что индусу не отказать в присутствии духа.

— А о профессоре Альве Манхольт вы что-нибудь знаете? — неожиданно спросил Красный Волк.

Индус снова покачал головой.

— Она автор книги «Правдивая история Джефферсона», — коротко бросил Вакиз.

— При чем здесь какой-то профессор? — нахмурившись, пробормотал торговец оружием.

— Альва Манхольт занимает важную должность в Мэдисонском университете, — продолжал Красный Волк. — Она знаменита на весь Джефферсон своими новаторскими взглядами на мировую историю. Впрочем, девяносто процентов ее «Правдивой истории» — чистой воды ложь. Однако именно по ее книгам учатся джефферсонские школьники.

— Этого и следовало ожидать, — сказал Гришанда, взглянув прямо в глаза суровому Красному Волку.

— Но какое отношение это имеет к?.. — с этими словами индус кивнул на Атитию.

— Альва Манхольт уничтожила всю информацию, противоречившую ее взгляду на историю. Она изымала книги из библиотек, стирала данные из информационной сети, не выносила ни малейшей критики.

Гришанда, явно собиравшийся снова спросить, при чем здесь изуродованная девочка, заставил себя промолчать и слушать, не сводя с Красного Волка вопросительного взгляда.

— Самое страшное преступление профессора Манхольт, — неумолимо продолжал Красный Волк, — заключается в ее злоупотреблении своим авторитетом. Пользуясь положением ведущего историка Джефферсона, она не преминула употребить все свое влияние для борьбы с большей частью населения родной планеты. По ее словам, эти люди просто опасны и, пока они существуют, честные, добропорядочные джефферсонцы не могут спокойно спать в своих постелях.

— Что же это за опасные люди? — нахмурившись, спросил Гришанда.

— Каламетские фермеры! — с горечью проговорила Атития, и торговец оружием совсем помрачнел.

— Что только не писала профессор Манхольт, — негромко продолжал Красный Волк, — доказывая, что каламетские фермеры не в своем уме и представляют собой угрозу для общества. Они — злокачественная опухоль, выросшая на теле нашей прекрасной планеты, которую, оказывается, колонизовали ненавидящие насилие идеалисты, проводившие большую часть времени в занятиях изящными искусствами и общении с природой.

— Бред какой-то! — воскликнул Гришанда. — Кто же верит в эту чушь?!

— Очень многие, — с горечью в голосе ответил Красный Волк. — Уже почти двадцать лет ДЖАБ’а твердит, что информация, содержащаяся во всех вышедших раньше книгах и во всех существующих архивах, искажена фанатиками-фермерами, вознамерившимися подделать историю родной планеты. Профессор Манхольт проводила чистки в библиотеках, объясняя их тем, что борется с фальсификациями. А сами фермеры, разумеется, собираются захватить власть на планете и перестрелять всех, кто не пожелает им подчиниться.

— Очень ловко обвинять врагов в собственных грехах, не так ли? — с горечью добавил Красный Волк. — И при этом уничтожать данные, чтобы вас не посрамили! Витторио и Насония Санторини умны и коварны. Они виртуозно играют на настроениях толпы уже двадцать лет. Толпа верит в то, во что ей приказывают верить, хотя и не слышит ни слова правды. Неудивительно, что Витторио и Насония Санторини обласкали Альву Манхольт, которая — «благодаря своему таланту и Божьей помощи» — вывела на чистую воду фальсификаторов джефферсонской истории. В каких-то тайниках и на чердаках старых домов она якобы обнаружила чьи-то спрятанные от кровожадных фермеров дневники и письма, авторы которых обличают во всех мыслимых и немыслимых грехах этих зверей в человеческом обличье. С тех пор слово «фермер» стало бранным, ведь именно фермеры осквернили рай, который создали для себя первые поселенцы на этой планете.

Гнусные фермеры стали выращивать продукты питания на цветущих лугах, построили зловонные фабрики по изготовлению консервов и подстрекали промышленников уродовать горы шахтами и строить заводы. При этом фермеры не забывали перелицовывать историю на свой лад. Они сговорились искоренить прекрасную цивилизацию первых поселенцев, насадив на ее месте культ насилия. Для этой цели эти лживые и кровожадные фанатики создавали у себя целые арсеналы оружия, мечтая о поголовном истреблении всех, кто хоть чем-то на них не походит.

— Это безумие! — воскликнул ошеломленный Гришанда.

— Совершенно верно! — рявкнул Красный Волк. — Но вы еще далеко не все знаете.

— Как эта нелепая ложь привела к таким страшным последствиям? — пробормотал индус и отвел взгляд от молчаливой Атитии, не в силах больше смотреть на изувеченную девочку.

— На основании «исторических данных» и сделанных на их основе научных выводов Законодательная палата и Сенат Джефферсона объявили вне закона образ жизни каламетских фермеров, который считается теперь преступлением против человечества и угрозой национальной безопасности. Всех, кто хоть в чем-то походит на фермеров, арестовывают, судят и отправляют в ближайший «трудовой лагерь». На самом деле их ждет рабский труд на частных угодьях высокопоставленных джабовцев. Других отправляют возвращать «оскверненные участки планеты» в их девственное состояние. Третьи сутками на пролет трудятся на правительственных шахтах.

— Зачем нанимать шахтеров за деньги, — вставил Дэнни, — если вместо них можно использовать рабов?! В этом случае правительству надо лишь кормить и снабжать патронами охранников. А рабам достаточно корки хлеба в день. Но иногда они и ее не получают. А если одна рабочая скотина умирает, на ее место джефферсоновский суд тут же присылает десяток других.

Гришанда вновь посмотрел на Атитию. Пробыв всего два дня на свободе, она все еще была болезненно бледной. Да и успеет ли румянец заиграть на ее изуродованных щеках до того, как она погибнет, сражаясь за свободу обреченных узников трудовых лагерей?!

— Альва Манхольт постаралась на славу, придумывая уважительные причины, по которым ДЖАБ’а теперь может бросать за решетку и уничтожать всех фермеров на Джефферсоне, — сказал Красный Волк. — Причем формулировки этих причин таковы, что обвинить в симпатии к фермерам можно кого угодно. Пэгэбэшники, судьи и прочие джабовцы охотно пользуются этим для сведения личных счетов.

— Сейчас Альва Манхольт снова взялась за дело, — вставил Дэнни. — Теперь она охотится на «тайных сторонников фермеров». В их число входят врачи, священнослужители, литераторы, адвокаты и все остальные, кто выступает за право защищать собственную жизнь и свободу, выбирать собственные убеждения или не соглашаться с власть имущими. Она собирается очистить общество от «подрывных элементов», а ДЖАБ’а считает это своей важнейшей задачей в текущем десятилетии. Витторио Санторини уже добился принятия соответствующих законов.

— Атития, — добавил он сквозь зубы, — стала жертвой одной из таких чисток.

Немного помолчав, Гришанда повернулся к Атитии.

— Расскажи мне, пожалуйста, что с тобой произошло, — негромко попросил он. — Я хочу знать все.

Атития некоторое время изучала его своими потухшими глазами.

— Вы не местный? Наверное, с Вишну? — наконец спросила она.

— Да, — кратко подтвердил тот.

— Вы хотите продать нам оружие? — безжизненно осведомилась девочка.

— Я бы хотел этого, — сказал индус, взглянув краем глаза на перегородку, скрывавшую «коммодора Ортона». — Многое зависит от того, что я от тебя услышу.

Атития усмехнулась. Шрамы у нее на лице сложились в жуткую гримасу.

— Так слушайте меня внимательно! Второй раз я об этом рассказывать не буду.

Кафари знала, что Гришанда и представить себе не может, что ему предстоит услышать.

III

Фил на час опоздал с обеда. Наконец он появился в моем наспех выстроенном из листовой жести ангаре, увенчанном крышей, за которую я разве что не задеваю башнями. Каждый раз, когда с океана налетает ветер, это хлипкое сооружение грозится улететь вместе с ним.

Мой механик, как всегда, зол.

— Ты не представляешь, что случилось вчера ночью! Проклятые повстанцы сожгли три продовольственных склада! Моя сестра Мария пошла сегодня за макаронами и крупой и ничего не получила. Мне пришлось сводить ее к одному знакомому. Без меня он ничего бы ей не продал, хоть она и моя сестра. Я потратил всю зарплату, чтобы племянники не померли с голоду, но купил только самую малость. Сейчас в Мэдисоне вообще нет еды. Ни за какие деньги!

— Я сочувствую тебе, Фил!

Любопытно, что мой механик больше не называет повстанцев «террористами», «мятежниками» или «бунтовщиками». А ведь только так ДЖАБ’а называет борцов сопротивления, которые постоянно устраивают засады на полицейские патрули и убивают продажных джабовцев по дороге домой или прямо у них дома, не трогая, впрочем, при этом ни членов семей своих жертв, ни оказавшихся рядом прохожих. Тем не менее на улицах Мэдисона никто больше не называет их террористами. А все потому, что ДЖАБ’а уже подавила несколько выступлений голодающего городского населения с такой же жестокостью, с какой она некогда разгоняла демонстрации фермеров.

Микротатуировка на лице Фила налилась кровью и пульсирует, как насосавшийся клещ.

— И это еще не все! — продолжает механик. — Ты знаешь, что сделал этот полудурок министр социального обеспечения?! Ты думаешь, он приказал пэгэбэшникам любой ценой отбить украденные продукты?! Ничего подобного! Он опять урезал суточный паек горожан. На целых двадцать процентов! Что же, детям вообще ничего не есть, что ли?! А может, важные джабовцы тоже ничего не будут жрать?! Черта с два! Что-то мне еще не попадались ни тощие полицейские, ни голодные политики!

Фил утирает себе лоб дрожащей рукой.

— Я вообще не знаю, как теперь быть моим родственникам! Если Мария и дальше будет голодать, она просто отбросит копыта. Она и так — ходячий скелет. А ее старший сын Тони! Этот идиот попался с кокаином, и его вышвырнули с работы! А ведь он был единственным кормильцем семьи, не считая меня!.. Ты хоть представляешь, что это такое, когда у тебя сидит на шее столько народа?!. У меня пять сестер. И все замужем! — с гордостью добавляет он, намекая на то, что его сестры — порядочные женщины, а не просто заводят детей от кого угодно, чтобы получать от правительства побольше денег. — И у них тоже дети. Двадцать пять штук! Эти малыши гордятся мной. Они твердят, что, когда вырастут, будут такими, как я, и найдут работу!.. А кто я такой?! Да никто! Чего мной гордиться?! Я совсем не хочу, чтобы эти малыши стали, как я!

Кажется, у Фила глаза на мокром месте. Я еще никогда не видел его таким расстроенным.

— Они тоже хотят, чтобы их уважали… А где они смогут найти работу?! На Джефферсоне теперь ее нет! А чему они научатся’ в школе?! Да там же ничему не учат! Меня тоже ничему не научили, а сейчас в школе еще хуже, чем раньше!

— Да о какой работе речь! Они же помрут с голода, не успев вырасти! — со злостью в голосе добавляет мой механик. — Я вот нужен Сару Гремиану, потому что без меня ты никуда не поедешь. Поэтому он кормит меня. А дети, значит, могут подыхать с пустыми животами?! Что-то здесь не то! Мы так не договаривались, когда голосовали за ДЖАБ’у!

— Как же это так?! — удивленно бормочет он. — Почему же все стало так плохо? ДЖАБ’а командует уже девятнадцать лет. В джабовской школе учителя твердили нам, что все будет замечательно. А ты только взгляни вокруг!

Я поражен тирадой Фила. Вот уж не ожидал, что у него откроются глаза на ДЖАБ’у! Что ж, мой механик здорово изменился. Работая со мной, он многому научился, и, что ни говори, теперь его действительно можно уважать. Конечно, его разноцветная микротатуировка на месте и он по-прежнему пересыпает речь забористыми словечками, но передо мной уже не тот невежественный чурбан, который впервые появился в моем ангаре четыре года назад. Должен признать, что Фил стал хорошим механиком.

Ничего удивительного в этом нет, ведь он все четыре года упорно изучал чертежи и руководства, описывающие мое устройство и вооружение. Для этого ему пришлось корпеть над словарями и учебниками по математике и механике, содержащимися в моей базе данных. Мне пришлось предоставить Филу доступ к этой информации, потому что в Министерстве просвещения Джефферсона обыскали все библиотеки, архивы и базы данных, но не нашли ничего даже отдаленно похожего. Судя по всему, более или менее приличное образование на этой планете сейчас можно получить только в частных школах, открытых для детей высокопоставленных джабовцев. Однако простым джефферсонцам доступа к библиотекам и базам данных этих учебных заведений нет.

Фил пришел в ярость, обнаружив, что система образования на Джефферсоне существует на двух уровнях и дети простых людей не могут учиться вместе с отпрысками высших руководителей ДЖАБ’ы. Простой механик никогда бы об этом не узнал, если бы ему не нужно было меня чинить, а повстанцы постоянно наносят мне повреждения. Стоит мне покинуть импровизированный ангар, чтобы пуститься в погоню за партизанским отрядом, разогнать протестующую толпу или отразить нападение на полицейский участок, как по мне открывают прицельный огонь из всех видов оружия.

Повстанцы охотятся не только за мной. Они наносят постоянные удары по точкам распределения продовольствия — уничтожают продовольственные склады, парки автомобильной техники, фабрики, перерабатывающие и упаковывающие продукты питания. Кроме того, объектами уничтожения становятся электростанции, водоочистные сооружения и общественный транспорт. При нынешнем упадке джефферсонской экономики восстановить все это не представляется возможным. Заводов, способных производить нужное оборудование, на планете почти не осталось, а множество инженеров и техников отказывается ходить на работу. Ничего удивительного, они не хотят погибнуть на рабочем месте от пуль повстанцев.

Что ни говори, а коммодор Ортон знает свое дело! Его бойцы прекрасно вышколены. Среди них множество снайперов, постоянно выводящих из строя своими пулями мои внешние камеры и батареи датчиков. Мои повреждения принимают угрожающие пропорции. Как бы Фил ни ловчил, он не сможет бесконечно находить на Джефферсоне пригодные для меня запасные части.

Еще больше меня пугает то, что по пути на задание и с него на оживленных улицах меня часто атакуют повстанцы-смертники. Их не отличить от простых прохожих, и они могут подойти ко мне достаточно близко, чтобы поразить ручными октоцеллюлозными гранатами мое мелкокалиберное бортовое оружие и звенья моих гусениц. Я так часто получаю эти травмы, что Фил просто не успевает их исправлять.

Плохо и то, что я в больших количествах расходую пулеметные патроны, которые можно раздобыть только в арсеналах полиции государственной безопасности, а Фил терпеть не может туда обращаться. Он боится пэгэбэшников как огня. Обиднее всего расходовать патроны по рядовым повстанцам, не имея ни малейшей возможности причинить ущерб их командирам. Я вообще не знаю, где они находятся. Хваленой полиции госбезопасности тоже не удалось это выяснить. Не знаю, чем это объяснить — бездарностью пэгэбэшных командиров или изворотливостью коммодора Ортона. Его бойцы никогда не сдаются; предпочитая плену пулю в лоб. Поэтому выпытывать местоположение коммодора Ортона просто не у кого.

Этот загадочный коммодор явно бывалый военный. Судя по его действиям, ему и раньше приходилось иметь дело с сухопутными линкорами. Может, он и не командовал ни одним из нас, но наверняка учился на командира или механика. Как бы то ни было, похоже, мне несдобровать…

— Извиняюсь за опоздание, — бормочет Фил, — давай-ка я слазаю и посмотрю на процессор сверхскоростных орудий, который они на этот раз продырявили. Посмотрим, какие запчасти мне теперь воровать…

Фил поднимается по задней лестнице правого борта и осторожно ползет по корме в сторону кожуха, закрывающего систему управления огнем сверхскорострельных орудий на корме и правом борте. Основные элементы этой системы, разумеется, скрыты внутри моего корпуса, но процессоры, передающие сигналы, выступают наружу и защищены простыми стальными листами. Этот конструктивный недочет устранен уже у сухопутных линкоров 21-й модели, но мне-то что делать? Фил бранится, но в поте лица режет и отгибает стальные листы электрическими кусачками. Добравшись наконец до внешних процессоров, он печально качает головой.

— Системе управления сверхскорострельными орудиями на корме и с правого борта конец! Квантовые процессоры прострелены насквозь! Им — хана!.. Чем же их заменить?.. На прошлой неделе я спер в университетском компьютерном центре процессор с их сервера, но вряд ли он подойдет… Если Сар Гремиан не достанет нам настоящих запчастей, я не знаю, что делать. Слушай, когда повстанцы в следующий раз начнут по тебе палить, попробуй увернуться от пуль!

— Ты и сам знаешь, что для этого я слишком велик.

— Это точно… — Фил утирает рукавом пот на лбу. — Знаешь, если повстанцы от тебя не отстанут, попроси ДЖАБ’у награждать тебя не медалями, а запчастями! У тебя и так уже полно джабовских побрякушек! Скоро мне будет не подлезть из-за них к передним процессорам.

Я полностью разделяю мнение Фила по поводу медалей, которыми меня награждает правительство Джефферсона, и сам бы с радостью от них избавился.

Пока Фил лезет вниз по лестнице, я получаю по каналу экстренной связи сообщение от Сара Гремиана.

— Мятежники напали на полицейский патруль. Высылаю координаты…

Патруль попал в беду в тридцати семи километрах к северу от сельскохозяйственных угодий Каламетского каньона. В тех местах разводят крупный рогатый скот и свиней. Кроме того, там есть птицефабрики со стометровыми ангарами, в которых держат семь или даже восемь миллионов птиц. Раньше все эти пастбища и фабрики находились в частных руках. Потом их конфисковало правительство. Местность в том районе напоминает Каламетский каньон, что не может меня особо радовать.

— Фил! — говорю я встревоженным тоном. — Быстрее спускайся! Я выезжаю на задание. Повстанцы обстреливают полицейский патруль в Симмерийском каньоне.

Фил сокрушенно качает головой и скользит вниз по лестницам.

— Ты смотри там поосторожнее, — говорит он, добравшись до пола. — Зачем тебе новые дырки! Ты и так уже дырявый, как решето!

— Постараюсь действовать осмотрительно. Скоро меня не жди. На таких гусеницах я буду ехать медленно.

Я ложусь на курс, ведущий к указанной точке, и набираю максимальную скорость, на которую сейчас способен. По сравнению с тем, как я летал раньше, я ползу, как черепаха, но не могу подвергать свои полуразрушенные гусеницы перегрузкам. На скорости в шестнадцать километров в час я доберусь до точки примерно за два с половиной часа. Полицейские подразделения, пытавшиеся прийти на подмогу своим товарищам, попали под шквальный огонь и отступили. Полиция госбезопасности тоже отказалась прийти на помощь своим товарищам, опасаясь снайперов.

В свое время политики под восторженные крики толпы раздавили бульдозерами все военные самолеты, и теперь, когда ДЖАБ’е понадобилось справиться с горсткой вооруженных винтовками повстанцев, она может рассчитывать только на меня. Из сообщений полицейских радиостанций вытекает, что полицейский патруль еще жив. Что-то это не похоже на повстанцев! Надо проявить особую осторожность!

К тому месту, где попал в засаду патруль, ведут только три дороги. Все они не очень удобны, и, чтобы до них

добраться, мне надо проехать сквозь город Менассу, расположенный в долине реки Адеры возле устья Симмерийского каньона. В Менассе проживает около двухсот семнадцати тысяч человек, работающих на заводах, перерабатывающих и упаковывающих мясо скота, пасущегося в Симмерийском каньоне. Я въезжаю с юга в город, вытянувшийся на десять километров вдоль дороги, ведущей из Мэдисона к находящимся на севере шахтам.

Эта часть Дамизийских гор покрыта густыми лесами. Каньон зарос чащами лиственных деревьев, не позволяющих ветрам и дождям разрушать его стены. С обрывов свисает растительность, под прикрытием которой к стадам подкрадываются хищники. Их здесь так много, что жители Симмерийского каньона громче всех протестовали против решения ДЖАБ’ы конфисковать у населения оружие. В здешних местах оно необходимо, чтобы отбиваться от дикого зверья и охранять от него скот. Кстати, семейство Хэнкоков трудилось где-то здесь.

Мне не нравится здешняя местность. Из-за растительности ничего не видно, и повстанцы легко могут спрятать в чаще целую артиллерийскую бригаду, о присутствии которой я узнаю только тогда, когда она откроет огонь. Поэтому я двигаюсь вперед очень осторожно, тщательно обшаривая местность датчиками. Многие из них выведены из строя снайперами, и с левого борта я практически ничего не вижу.

Было бы неплохо провести воздушную разведку, но у меня не осталось беспилотных самолетов-разведчиков. Фил умеет изготавливать им замену, прикручивая камеры на детские модели самолетов с моторчиками, но теперь и они кончились — партизанские снайперы сбивают их быстрее, чем мой механик их мастерит. К тому же эти модели, как и все остальное на Джефферсоне, днем с огнем не сыщешь в магазинах.

В поисках чего-нибудь подозрительного я обшариваю местность уцелевшими оптическими и акустическими датчиками, а также датчиками, улавливающими энергетическое излучение, но вокруг все спокойно.

Мне осталось метров пятьсот до указанной Саром Гремианом точки, когда в эфире раздаются вопли злополучного патруля: «Они опять появились!.. Я ранен!.. Помогите! Я ранен!..»

Прямо по моему курсу заговорили винтовки. Я слышу пронзительные вопли раненых. Мне осталось преодолеть самую узкую часть каньона. Я бросаюсь в нее полным ходом, пытаясь успеть на поле боля, пока еще не поздно…

Мины!

Я обнаружил их слишком поздно. Мне не остановиться вовремя, но я все равно выключаю двигатели и торможу правую гусеницу. Меня заносит. Моя левая гусеница бешено вращается…

Мины слева!

Мощный взрыв разносит на куски левую гусеницу и подбрасывает вверх весь мой левый борт… Меня потрясает страшный удар. Датчики докладывают о повреждениях левой стороны моего корпуса. Взрыв уничтожил семнадцать батарей внешних датчиков и четыре батареи пулеметов.

Коварные повстанцы поставили второе минное поле именно слева, зная, что там я вижу хуже всего. Мои процессоры все еще собирают данные о повреждениях, когда я обнаруживаю излучение внезапно ожившего 305-миллиметрового самоходного орудия и прихожу в полную боеготовность.

Самоходка открывает огонь с высокого утеса, находящегося справа от меня. Я включаю электромагнитные щиты и готовлюсь к тому, что сейчас меня поразит снаряд с ядерной начинкой. Однако снаряд врезается в утес на противоположной стороне каньона, нависающий прямо над моей опаленной взрывом мин кормой. На нее рушится добрая половина скалы весом в несколько тонн. Чудовищные валуны давят все датчики и пулеметы, установленные в верхней части моего корпуса. От страшного удара треснуло стальное кольцо, на котором вращается моя кормовая башня.

В тот момент, когда мне на корму обрушилась каменная лавина, я дал ракетный залп по самоходке, стрелявшей по утесу. Самоходка уничтожена, но меня окружили новые самоходные орудия противника, открывшие огонь по моему левому борту. Они одновременно дали залп по его участку площадью всего в квадратный метр. Совокупная мощь нескольких взрывов пробила мои электромагнитные щиты, уничтожила батарею сверхскорострельных орудий, расплавила два квадратных метра брони и оставила в моем стальном корпусе глубокую вмятину. Еще один залп по этому месту моего корпуса, и он будет пробит! Эти негодяи явно знают, каким образом я пострадал на Этене!.. Я отвечаю массированным ракетным залпом. Сверхскоростные ракеты повстанцев сбивают в полете почти все мои снаряды, но две из них поражают самоходки, которые подлетают в воздух и рушатся на минное поле находящееся на дне каньона рядом с моей носовой частью. Мины детонируют, и волна огня испепеляет мои носовые радиолокационные антенны. Остальные самоходки исчезают за скалами.

Атака заканчивается так же неожиданно, как и началась.

Я в первую очередь поражен даже не тем, как ловко противник заманил меня в ловушку, а тем, что у него целых шесть самоходок. Но ведь у повстанцев должно остаться всего три самоходных орудия! Они же больше не грабили джефферсонские арсеналы! Выходит, они получают оружие откуда-то из-за пределов планеты! Значит, кто-то щедро финансирует их восстание. У них наверняка есть агенты, способные организовать выгрузку оружия с находящегося на орбите корабля в отдаленных районах планеты. Ведь даже самые продажные пэгэбэшники не пропустят на Джефферсон контрабандные самоходки. Это — страшная новость!

Не меньше меня пугает точность, с которой мятежники поражают мои самые уязвимые места. Второе минное поле было выставлено явно с расчетом на то, что я не замечу его из-за выведенных из строя датчиков левого борта. Пожалуй, и эти датчики были уничтожены преднамеренно. Значит, мятежники долго готовили сегодняшнюю засаду. Артиллеристы на их самоходках точно знали, куда и как стрелять. На этот раз их командир явно собирался меня уничтожить.

Что ж, на его месте у меня были бы такие же намерения. Плохо, что теперь у него есть средства для их осуществления! В моем электронном мозгу рождаются противоречивые чувства: негодование, гнев, беспокойство и даже радость от того, что я наконец сражаюсь с достойным противником. Не очень-то почетно стрелять по снайперам, вооруженным винтовками, или по людям, удирающим после того, как они уничтожили октоцеллюлозной гранатой пару моих оптических датчиков. Командир, способный спланировать такую засаду, заслуживает уважения, и я уже лелею мысли о том, как с ним расправлюсь.

Стоило мне выбраться из-под камней, как моя левая гусеница просто разваливается на куски. Я впервые не вышел победителем из схватки с партизанами и получил очень серьезные повреждения. Филу придется попотеть, чтобы их исправить. Я осторожно поворачиваюсь. С помощью проникающего в землю радара я выявляю оставшиеся в ней мины и уничтожаю их носовыми сверхскорострельными орудиями. Теперь я могу с величайшей осторожностью тихонько двигаться вперед на двух гусеницах и левых ведущих колесах.

Я останавливаюсь в двухстах метрах от фермы, на которой был атакован полицейский патруль, и внимательно изучаю местность. Слева от меня находится двухэтажное здание. Судя по всему, в нем никого нет. Из его окон не исходит тепловое излучение человеческих тел. Самоходные орудия могут прятаться в близлежащих амбарах и сараях, но я не вижу в близлежащей грязи следов больших автомобильных колес. Рядом с загоном для свиней стоит полицейский автомобиль. Судя по надписям на дверях, он принадлежит мэдисонской автомобильной инспекции. Интересно, как он здесь оказался? Его багажник открыт. Открыты и ворота загона. Сидевшие в нем генетически адаптированные к джефферсонским условиям земные свиньи разбрелись по всему двору.

Я прокрадываюсь вперед, пытаясь связаться по радио с атакованными полицейскими, но на их волне шипят одни помехи. В ста метрах от пустующего двора фермы я замечаю курятник, находящийся в двенадцати метрах от брошенного полицейского автомобиля. Сквозь открытые двери курятника до меня доносится гомон нескольких тысяч кур, несущих яйца в проволочных клетках. Несколько клеток снято с полок и открыто. По полу курятника бродят в поисках еды штук сорок птиц.

Стены курятника продырявлены пулями. Остановившись в пятидесяти метрах от него, я останавливаюсь и начинаю искать полицейских всеми уцелевшими датчиками. Вот и они! Все пятеро мертвы. Их трупы быстро остывают. Судя по их температуре, их застрелили почти одновременно с началом обстрела моего корпуса самоходками. Вряд ли это совпадение.

На расстоянии двадцати трех метров от полицейского автомобиля датчики моей передней башни уже видят содержимое его багажника. Там лежат три свиные туши и штук пятнадцать кур. Автомобильная инспекция не имеет права собирать натурой «оброк» с подневольных фермеров. Этим занимается полиция государственной безопасности. Выходит, убитые на этой ферме полицейские — заурядные воры!

Семнадцать секунд я стою без движения, пока мой электронный мозг переваривает произошедшее. Получается, что я получил тяжкие повреждения, пытаясь спасти шайку полуграмотных свинокрадов! А бывают ли вообще «свинокрады»?! Я бегло говорю и при необходимости могу даже ругаться на двадцати семи земных языках, но сейчас меня покинул дар речи. У меня нет слов, чтобы описать отвращение и глубокое разочарование, охватившие меня…

Если повстанцы использовали этих жалких воришек в качестве приманки, чтобы заманить меня сюда, мэдисонская полиция наверняка часто, а может, даже регулярно наведывается на фермы в этом каньоне. Не стали бы повстанцы закапывать в землю столько противотанковых мин, не знай они, что скоро я брошусь сюда на выручку ворам, в очередной раз явившимся за поживой! От этой мысли мне становится еще противнее. Я связываюсь с моргом и сообщаю координаты изрешеченного курятника. Потом — разворачиваюсь и выезжаю со двора фермы. Я даже не сообщаю о результатах боя президенту Джефферсона или Сару Гремиану, а выйди они сейчас сами со мной на связь, я наговорил бы им такого!..

Азбука военной тактики требует, чтобы я покинул поле боя другим путем. Я выбираю ближайшую из двух других дорог, ведущих к долине Адеры. По пути я выхожу из состояния полной боеготовности и ползу по узкому каньону со скоростью черепахи. Левая сторона моего корпуса опирается только на ведущие колеса, опустившиеся в отсутствии гусениц до уровня земли. Эти колеса оставляют в земле глубокую борозду. Одно из колес заклинило в результате взрыва мины, и теперь оно пашет землю, перегревается и коробится.

Моя дорога идет мимо электростанции, обслуживающей фермы в Симмерийском каньоне и город Менассу. Здесь каньон уже весьма широк, а до долины Адеры остается каких-то десять километров. Человек назвал бы окружающую меня местность красивой, но мне она нравится по другим соображениям. В таком широком каньоне противнику гораздо сложнее устроить на меня засаду. Конечно, и здесь пологие склоны покрыты густой растительностью, но отвесные скалы, с которых противник может стрелять по мне сверху, отсюда довольно далеко.

Мои повреждения настолько тяжелы, чтодаже упомянутое обстоятельство — повод для радости.

Я еду рядом с шоссейной дорогой, не желая уничтожать ее своими гусеницами и колесами. Рядом с электростанцией стоит несколько небольших домов, в которых проживает обслуживающий ее персонал. Как и находящаяся южнее огромная гидроэлектростанция в Каламетском каньоне, электростанция в Симмерийском каньоне тоже вырабатывает электроэнергию турбинами, встроенными в плотину, запрудившую небольшую речку Бимини, некогда свободно скакавшую по камням узкого ущелья. Образовавшееся водохранилище невелико по сравнению с Каламетским, но энергии, вырабатываемой его водой, вполне хватает на местные нужды.

Кроме того, этой энергии достаточно, чтобы электронные глаза и уши моих датчиков стали слепнуть и глохнуть от всевозможных помех.

Электростанция находится рядом с дорогой, и мне приходится осторожно маневрировать, чтобы не снести стоящие возле нее мачты высоковольтной линии электропередачи. Кроме того, надо постараться не разрушить домики, оказавшиеся у моего левого борта… Ничего, выход из каньона уже близок…

Засада!

305-миллиметровый снаряд внезапно ударяет в мой корпус у самого основания носовой башни! Я содрогаюсь до последней клеточки и судорожно пытаюсь ввести в бой 356-миллиметровые орудия. Мои электромагнитные щиты занимают свои позиции одновременно с появлением второй вражеской самоходки. Оба вражеских орудия ведут огонь по одной точке моего поврежденного корпуса и опять чуть его не пробивают.

В ярости я прихожу в полную боеготовность. Застопорив оставшиеся без гусениц колеса, я, не двигаясь с места, стремительно поворачиваюсь влево. Мне нельзя вести огонь по вражеским самоходкам прямой наводкой. Они спрятались за здание электростанции, справедливо полагая, что я не захочу его разрушать.

Мне остается обстреливать их из минометов. Мины сыплются градом на оба самоходных орудия противника. Однако они сразу рванулись с места и избежали прямых попаданий. Стремительно перемещаясь между различными укрытиями, они успевают вести по мне огонь. Впрочем, их снаряды поражают мои электромагнитные щиты под углом и не разрушают их, а только заряжают энергией. Снаряды, просвистевшие мимо, взрываются на дальнем склоне каньона, где уже вспыхнул лесной пожар.

Я рванулся вперед в поисках позиции, с которой я смогу расстрелять противника, не разрушив при этом пол-электростанции. Мои процессоры обнаружили новые мины, но я уже не обращаю внимания на их предупреждения, стараясь добраться дотуда, откуда смогу расстрелять самоходки. Взрывы мин повредили среднюю гусеницу, но, заняв удобную позицию, я сразу же добился прямого попадания в одну из самоходок, мгновенно превратившуюся в огненный шар. Вторая самоходка спешит спрятаться от меня за большим бетонным зданием, однако меня больше не волнует побочный ущерб. Я стреляю орудиями носовой башни прямо сквозь бетонные стены, стараясь попасть в притаившуюся за ними самоходку. Тремя снарядами я превращаю здание в груду дымящихся обломков. Самоходка на долю секунды появляется из-за них и тут же прячется за другое здание.

Я пускаюсь в погоню. Конечно, мне не угнаться за проворной самоходкой. Поэтому я пру напролом, сшибая углы жилых домов. Мне нужно любой ценой уничтожить самоходку, пока та сама со мной не расправилась.

Мои антенны улавливают отрывок какой-то радиопередачи. Ее источник совсем рядом. Наверняка говорит расчет самоходки. Впрочем, сообщение зашифровано неизвестным кодом, и мне даже не определить точку, из которой ведется передача, и не обрушить туда град мин. Кажется, самоходка ушла уже далеко вперед за несколько поворотов вьющейся по каньону дороги. Мне ее не видно, но мои датчики чувствуют её энергетическое излучение, и я открываю огонь из всех минометов.

До меня доносится грохот взрывов, но я стреляю очень примитивными минами. У меня давно закончились современные боеприпасы, способные передавать изображение цели, к которой летят, и позволяющие мне управлять собою в полете. ДЖАБ’а, разумеется, не желает тратить деньги на такие «дорогие игрушки». Мне остается только вести ураганный огонь вслепую в надежде, что одна из мин случайно поразит маленькую и юркую цель.

Мне нужна разведывательная информация. На моих картах отмечено несколько небольших боковых ущелий, в каждом из которых самоходка запросто найдет укрытие. Кроме того, ее расчет может броситься наутек по улицам Менассы, а я, естественно, не буду обстреливать противника среди жилых домов. А еще самоходка может добраться до ближайшего лабиринта крупных каньонов, начинающегося в двадцати километрах к югу от Менассы. У меня недостаточно информации, чтобы судить о намерениях расчета самоходки. Бегство по открытой равнине для него рискованнее всего, но оно открывает ему путь к его товарищам, а не в какую-то расщелину, где можно только сидеть и дрожать.

Я засыпаю боковые ущелья минами, надеясь создать завесу, сквозь которую расчету будет не пробиться. Мне не видна цель. Человек на моем месте заскрипел бы зубами!..

Добравшись до выхода из Симмерийского каньона, перед которым вытянулась вдоль шоссе Менасса, я уже не рассчитываю увидеть противника, но — к моему огромному удивлению — замечаю самоходку на горизонте. Ее экипаж бросился самым коротким путем к южным каньонам, вероятно рассчитывая на то, что мне его не догнать. А мне и не нужно устраивать гонку! У меня есть сверхскоростные ракеты, которые тут же засвистели над прямой, как стрела, дорогой вслед улепетывающей самоходке.

Горизонт осветила ослепительная вспышка. К небу рванулись языки пламени и облако дыма. Еще одна самоходка уничтожена! Пятая! Впрочем, неизвестно, сколько их у противника. За последний час я видел шесть самоходок. Вряд ли две те, которые напали на меня возле электростанции, входили в число шести, обстрелявших меня по пути к ферме. Они никак не успели бы спуститься с утесов и доехать до электростанции… В первой стычке я уничтожил три самоходки. Значит, еще три рыщут где-то неподалеку. Получается очень нехорошо!.. Наверняка на третьей ведущей из каньона дороги меня поджидали еще, по меньшей мере, две самоходки.

Еще больше меня пугает то, что командир повстанцев явно предвидел мои действия и сосредоточил свои главные силы именно на той дороге, которую я выбрал, чтобы въехать в каньон. Я вновь его недооценил. Так продолжаться не может! Мои действия не должны быть столь предсказуемы, а то мне конец!

Меня осеняет неожиданная мысль, похоже, коммодор Ортон думает не как командир сухопутного линкора, а как сам линкор! Пожалуй, я начинаю испытывать что-то вроде страха. Мне известно, насколько ограничены мои возможности без нового командира. Противник, кажется, тоже это знает.

Очень, очень нехорошо!

Я отправляю донесение Сару Гремиану, сообщая подробности сражения, а также перечисляя имеющееся в распоряжении противника оружия и мои собственные повреждения. Ответ президентского советника не утешителен.

«Джефферсону очень дорого обходится союз с Конкордатом! Почему же нам прислали такую тупую машину! Хватит скулить и отправляйся в ангар!.. И постарайся, чтобы тебя не заметили!»

Связь прерывается. Чтобы меня не заметили, мне придется сделать тридцатикилометровый крюк и объехать Менассу с востока. На это уйдет часа четыре, не меньше.

Внезапно я принимаю сообщение из Мэдисона. Говорят на широкой полосе частот, глуша остальные передачи. Сообщение кратко, но чревато далеко идущими последствиями.

«Сегодня террористы-фермеры нанесли страшный удар по гражданскому населению и сотрудникам правоохранительных органов в Симмерийском каньоне. Действиями мятежников Джефферсону причинен колоссальный материальный ущерб. Бандиты убили до сих пор не подсчитанное количество мирных жителей. Террористы разрушили электростанцию в Симмерийском каньоне, оставив без электроэнергии город Менассу. ДЖАБ’а приложит все усилия к тому, чтобы найти и покарать организаторов и исполнителей этого преступления. Правительство не пожалеет сил на скорейшее и окончательное искоренение мятежа против законно избранной власти. Злодеяния террористов не останутся безнаказанными.

Для более эффективной борьбы с бандитами президент Витторио Санторини отменил своим указом действие всех законодательных актов, гарантирующих неприкосновенность личности граждан Джефферсона. Это сделано для того, чтобы ни один мятежник не смог избежать ареста и заслуженной кары. Отныне любые собрания с участием более десяти человек могут проводиться только с предварительного разрешения соответствующих окружных органов ДЖАБ’ы. Все выборы отменяются до подавления мятежа. Эмиграционные визы будут выдаваться только при наличии предварительного письменного разрешения соответствующих органов ДЖАБ’ы. Гражданские права населения Джефферсона будут восстановлены в полном объеме лишь после полного подавления мятежа.

Мы призываем законопослушных граждан сообщать обо всех подозрительных личностях в ближайшее отделение ДЖАБ’ы. За сведения, способствующие поимке известных террористов или подозрительных личностей, назначена награда. Действующий с двадцати часов комендантский час обязателен для всех, кроме тех, кто имеет особое разрешение. О дальнейших своих шагах правительство сообщит отдельно».

Я еду домой. На Джефферсон опустилась ночь, и завтра вряд ли будет лучше, чем вчера.

IV

Елена сразу поняла, что перед ней военный. У астронавтов другая походка и даже у видавших виды ветеранов космических путешествий не такие глаза! Девушке был незнаком вошедший в бар мужчина, но выражение его глаз напомнило Елене что-то до боли знакомое. Она много раз видела такие глаза в собственном зеркале. Такой же взгляд бывал иногда и у отца.

Шедший к бару незнакомец внезапно остановился и посмотрел на изящно прислонившуюся к стойке Елену. Нет, он разглядывал не ее стройную фигуру, облаченную в платьице, которое ее отец немедленно изорвал бы в клочья, хоть раз увидев его на своей дочери. Он смотрел ей прямо в глаза. Сначала Елена подумала, что он тоже увидел в них знакомое выражение, но потом заметила, что он морщит лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Мы не встречались раньше? — с недоуменным видом спросил мужчина, шагнув к Елене, которая почему-то сразу поняла, что он не просто ищет случайного знакомства.

— Нет. Я вас раньше не видела, — сдержанно ответила девушка.

— Разве на вашей работе так отвечают? — еще больше нахмурившись, спросил незнакомец.

Неожиданно для себя Елена покраснела. В этом баре она уже тысячу раз слышала такие и еще более пошлые замечания, но почему-то никогда не чувствовала себя такой уязвленной, как сейчас.

— Я не шлюха! — отрезала она.

Незнакомец уставился на Елену широко открытыми от удивления глазами и в свою очередь покраснел.

— Прошу прощения, — совершенно искренним тоном извинился он.

— Ничего страшного, — немного помолчав, сказала Елена. — На вашем месте не трудно ошибиться.

— Не знаю, что на меня нашло, — почесав себе в затылке, пробормотал незнакомец. — Вообще-то я пришел сюда не за этим… Но вы мне кого-то напоминаете. Дело в том, что вы очень похожи на одного человека…

— Которого вы знали до того, как отправились на войну, — негромко закончила за него Елена.

— Откуда вы знаете?! Я же не в форме! — удивленно заморгал незнакомец.

— По вашим глазам, — ответила Елена.

— Да, но вам-то откуда может быть известно?!. Впрочем, я, кажется, лезу не в свое дело.

Незнакомец перевел разговор на другую тему, явно не желая бередить старые раны.

— Так чем же вы, собственно, занимаетесь в этом баре? — спросил он, разглядывая столики за которыми сидели по большей части довольно нелепые пары.

— Я приглашаю посетителей к столику, развлекаю их разговором, уговариваю покупать напитки и даже еду, а потом делаю заказ с помощью компьютерного терминала на столике.

— И вводите при этом код, чтобы получить часть денег с огромного счета, который приносят потом посетителю? "

— Совершенно верно, — улыбнулась Елена.

— Ну что ж, присядем? — усмехнулся незнакомец, показывая на пустовавшие места.

Елена повела его в дальний угол совсем не для того, чтобы с ним там обжиматься в надежде на крупные чаевые. Она искала тихое местечко, где они могли бы спокойно поговорить, не мешая остальным парам. По пути она чувствовала спиной взгляд незнакомца. И не удивительно, она прекрасно знала, какое впечатление производит на мужчин в коротком платье и туфлях на высоких каблуках, которые припасла специально для этой работы. Если бы ее сейчас увидел папа, его наверняка хватил бы апоплексический удар.

Добравшись до выбранного ею столика, Елена с усмешкой повернулась к незнакомцу, но прочла в его глазах лишь усилившееся удивление. Он жестом предложил ей садиться, а сам опустился на полукруглый диван по другую сторону стола, уже этим выделив себя из подавляющего большинства завсегдатаев ютившегося возле космопорта кабачка, в котором подрабатывала Елена.

Заглянув в меню, незнакомец спросил:

— Если я буду заказывать сам, выйдет дешевле?

— Намного, — улыбнувшись, ответила Елена.

— Вам очень нужны деньги?

— Да нет, — осторожно проговорила девушка.

Незнакомец вопросительно приподнял бровь, но промолчал и сам застучал по клавишам компьютерного терминала, делая заказ с видом опытного бойца, не сорящего деньгами в долгом пути. Когда заказ был готов, рядом со столом зажглась лампочка. Елена грациозно скользнула к бару, принесла поднос с напитками и села на свое место. Незнакомец подвинул к ней бокал легкого вина.

— Спасибо, — улыбнулась девушка, сделав маленький глоток.

Потягивавший пиво незнакомец пожал плечами и спросил:

— А как вас зовут?

— Елена.

— Какое красивое имя. А фамилия?

Девушка задумалась. Как правило, работницы этого бара, по соображениям безопасности, не сообщали клиентам свои фамилии. К тому же незнакомец сам еще не представился. Почему же ей так хочется выложить ему всю правду?!

— Хрустинова, — негромко сказала девушка. — Елена Хрустинова.

Незнакомец выпрямился и еще больше посерьезнел.

— Я знал в этих местах командира сухопутного линкора по фамилии Хрустинов.

— Да вы же с Джефферсона! — мысленно выругав себя за несообразительность, воскликнула Елена.

— Так точно! А теперь эти мерзавцы не пускают меня домой! В посольстве, — недовольно скривившись, заявил незнакомец, — кажется, принимают заявления на въездные визы раз в год.

— А чего вы ждали от этих гадов?!

— Гадов? — незнакомец явно не знал, как ему отреагировать на это заявление.

— Вы думаете, они не догадались, что вы — бывалый солдат? — искоса взглянув на него, спросила Елена. — Да прочитав вашу анкету, они отправили ваше заявление прямо в унитаз. Сейчас ДЖАБ’е в последнюю очередь нужны опытные бойцы.

— А вашему отцу не нужны солдаты? — спросил незнакомец с такой ноткой отчаянной надежды, что сразу стало ясно, чего ему стоил телефонный разговор с компьютерным автоответчиком посольства, запрограммированным таким образом, чтобы у людей его сорта раз и навсегда пропадало желание соваться на Джефферсон. Впрочем, из его вопроса еще кое-что вытекало.

— Выходит, вы давно не бывали на Джефферсоне, — впившись в незнакомца взглядом, спросила Елена.

— Целую вечность, — ответил он, устало усмехнувшись.

— Я и сама вижу, — негромко проговорила Елена. — Сейчас там заправляет партия под названием ДЖАБ’а — Джефферсонская Ассоциация Благоденствия. Мы с отцом ее ненавидим.

— Значит, вы и правда дочь Саймона Хрустинова, — как будто обрадовался незнакомец.

— Да, — просто ответила Елена.

— Что же вы делаете на Вишну? Учитесь? — оживленно расспрашивал ее соотечественник.

— А что здесь еще делать? — с деланной непринужденностью ответила вопросом на вопрос Елена. Ей пока не хотелось раскрывать перед совершенно незнакомым человеком истинные мотивы, заставившие ее пойти на работу в этот сомнительный бар рядом с космопортом.

Незнакомец внезапно наклонился вперед и взял девушку пальцами под подбородок. Елена чуть не вскрикнула от неожиданности, а он повернул ее лицо к тусклому свету, сочившемуся из засиженных мухами окон.

— Да, — негромко проговорил он, словно разговаривая с самим собой. — Совершенно верно…

— Что «совершенно верно»? — отпрянув, возмущенно спросила девушка.

— Вы похожи на свою мать, — пробормотал незнакомец так, словно вообще ее не слышал. — Ее нос, ее щеки, ее глаза…

— При чем здесь моя мать?! — нахмурившись, воскликнула Елена.

Незнакомец молчал и долго изучал взглядом не знавшую уже, что и думать, девушку.

— Вашу мать зовут Кафари Камара, — наконец сказал он. — Точнее, Кафари Хрустинова. Я ее двоюродный брат.

— Двоюродный брат?! — с трудом выдавила из себя Елена. — Как вас зовут?

— Эстебан Сотерис. Я ушел на войну в тот день, когда умер президент Лендан, — ответил мужчина, не сводя глаз с Елены. — С тех пор я не видел Кафари. Как она?

Увидев выражение лица девушки, он поперхнулся:

— Что с вами?! Что случилось?!

У Елены по щекам текли горючие слезы, хотя за последние четыре года она ни разу так не оплакивала мать. Наконец девушка немного успокоилась и сказала:

— Ее застрелили.

— Как «застрелили»?! — прошептал ошеломленный Эстебан. — Кто?! Грабители?!

— Нет, не грабители, — веско ответила Елена. — Сотрудник полиции госбезопасности. В космопорте. После того как она тайно отправила меня с Джефферсона.

Эстебан засверкал глазами, а у него на скулах заходили желваки.

— Где твой отец? — хрипло спросил он.

— Здесь. То есть дома.

— Здесь?! На Вишну?! Да что вообще происходит на Джефферсоне?!

Елена рассказала своему дяде все, что могла. Страшная правда с трудом укладывалась в сознании ошеломленного Эстебана. Он снова и снова переспрашивал племянницу, стараясь как следует понять, что же происходит у него на родине. Он прислушивался к интонациям девушки, следил за ее мимикой. Елену еще никто так внимательно не слушал. Кроме того, никто и никогда не делал сразу таких глубоких выводов из ее сбивчивых рассказов. Выслушав отчет о ситуации на Джефферсоне, с которым впервые в своей жизни выступила Елена, Эстебан долго сидел, молча сверля жестким взглядом усталых глаз свою опустошенную пивную кружку.

Наконец он поднял на девушку глаза и спросил:

— А здесь бывают команды кораблей, летавших на Джефферсон?

— Иногда. Сейчас туда летает только пять или шесть кораблей. Капитанам не нравится летать на Джефферсон, — с горечью в голосе сказала Елена. — Что взять с ДЖАБ’ы, кроме вранья?! С нашей планеты больше не экспортируют ничего, кроме беженцев. На ложь ДЖАБ’а не скупится, а вот беженцев в последнее время почти совсем не выпускают. Кроме того, ДЖАБ’а почти полностью разрушила джефферсонскую экономику, и у правительства нашей планеты вообще нету денег что-нибудь покупать. Простым людям импортные товары не по карману. Да и джабовским главарям теперь нечем платить за предметы роскоши, которые они желают.

Елена залпом опорожнила стакан с дорогим вином, ощутив при этом не его изысканный вкус, а легкое головокружение.

Немного придя в себя, она сказала:

— Мы и сами знаем не все, что происходит дома, но до нас доходят страшные новости. Вместе с остальными студентами из каламетских фермеров я специально нанялась на работу в бар возле космопорта, стараясь побольше узнать.

— Нам очень хочется полететь домой и хоть что-нибудь сделать для Джефферсона, — проговорила она, нервно теребя салфетку. — Но нас мало, и что мы против линкора? 1

Эстебан сосредоточенно размышлял над ответом девушки, когда раздался настойчивый сигнал ее наручного коммуникатора. Елена вздрогнула.

— Я ждала этого сигнала, — дрожащим голосом сказала она. — На Вишну прибыл корабль с Джефферсона. Мы поджидаем его команду. Сначала она пару часов занималась разгрузкой, а теперь члены экипажа сойдут на планету и будут всю ночь гулять в барах и ресторанах. У нас есть наблюдатель на терминале, который сигналит нам, когда команда готова высадиться на Вишну. Это его позывной.

— И сколько же вас? — с уважением осведомился Эстебан.

— Двадцать три человека. Мы распределились по барам, ресторанам и казино у самого космопорта. В первую ночь после полета команды космических кораблей обычно идут в первое попавшееся заведение. А по данным капитана космопорта, на прилетевшем корабле большая команда.

— По данным капитана космопорта?! Неужели такие юнцы, как вы, смогли проникнуть в закрытые базы данных?!

— Мы не юнцы! — отрезала Елена. Эстебан протянул руку и ласково коснулся пальцами щеки девушки:

— Извини! Я сморозил глупость. Девушка с такими глазами, как у тебя, не станет якшаться с сопляками… А ДЖАБ’а за все заплатит. Поверь мне! Кстати, со мной на корабле прибыли и другие джефферсонцы, сражавшиеся в армии Конкордата. Нас не так уж и мало, и мы проделали долгий путь на военных транспортах и грузовых кораблях, стараясь вернуться на родину.

Елене и в голову не приходило, что Эстебан не один.

— Сколько же вас?

— На моем корабле — тридцать четыре человека. И ни одному из нас не удалось убедить джефферсонское посольство пустить нас домой, — с горечью сказал он, так сверкая глазами, словно обидчики у него уже на прицеле.

— У вас есть оружие? — внезапно спросила Эстебана Елена.

— Не в моих правилах забирать с собой чужую собственность, но я уже давно не расстаюсь с оружием.

— В каких войсках вы служили?

— В пехоте, — мрачно проговорил Эстебан.

— Наверное, это было страшно… — сказала Елена, неожиданно вспомнив батарею орудий сухопутного линкора.

— Не то слово, — ответил Эстебан, и на его лице проступили морщины.

— У нас на корабле много ребят, — сказал он, стиснув в руке пустую пивную кружку. — Пехота, десантники, воздушная кавалерия, военно-космический флот… А через пару дней прибудет еще один корабль. На нем тоже мои товарищи. Этот корабль еще больше. На нем прилетит человек шестьдесят.

— Итого около сотни опытных бойцов, — задумчиво проговорила Елена.

В ее фантазиях этот отряд уже ворвался во дворец Витторио Санторини и изрешетил пулями его хозяина.

— Когда же они прилетят? — с неотчетливой еще надеждой спросила она.

— Нам повезло. Незадолго до того, как мы с друзьями сели на «Малькович», появилась «Звезда Мали», которая тоже отправлялась на Вишну. К счастью, на борту этого корабля служит мой брат, Стефан. Я связался с ним, как только они вышли на орбиту, и его капитан согласился взять к себе на борт всех, кто не влез на «Малькович». Думаю, они прибудут дня через два.

— «Звезда Мали»! — ошеломленно захлопала глазами Елена. — Да ведь капитан Айдити вывезла меня с Джефферсона!

У Эстебана от удивления полезли на лоб брови.

— Значит, ты знаешь Стефана?

Елена кивнула и уставилась на остатки вина на дне стакана:

— Но я почти не помню полет, мне было очень плохо.

— Могу себе представить, — сказал Эстебан. — Расскажи лучше о твоих друзьях. Сколько вас?

— Семьдесят. Мы все студенты. Я говорю только о тех, кто твердо решил отправиться на Джефферсон и сражаться. Вообще-то на Вишну гораздо больше студентов из каламетских фермеров, но многие из них боятся возвращаться.

— Думаю, мне стоит повидаться с твоим отцом, — взглянув в глаза Елене, сказал Эстебан.

Увидев, что девушка опустила взгляд, он добавил с легкой улыбкой:

— Тебе, наверное, есть во что переодеться.

— Да, в раздевалке возле кухни, — смущенно ответила Елена.

— Когда ты заканчиваешь работу?

— Через пару часов. У меня сегодня вечером еще занятия. Я специально записалась на вечернее отделение, — с хитрым видом сказала девушка.

— Весьма предусмотрительно, — кивнул Эстебан.

— А еще я хожу на курсы подготовки будущих офицеров армии Конкордата… — начала было Елена, но тут снова сработал коммуникатор, передавший кодом сигнал тревоги. Вместе с ним на улице завыли полицейские сирены.

— Черт! — выругалась Елена. — Что-то случилось. В бар ворвался Ежи. Увидев Елену, он закричал:

— Давай скорее к воротам!

— Сейчас переоденусь!

— Некогда! — поразив посетителей, воскликнул Ежи, шагая широкими шагами к Елене через весь бар. — Долой эти дурацкие туфли и бегом за мной!

Эстебан Сотерис поднялся с угрожающим видом. Ежи принял его за недовольного клиента и уже был готов вступить с ним в пререкания.

— Это мой двоюродный дядя, — впопыхах объяснила Елена. — Только что прилетел на Вишну. Он много лет служил в пехоте.

Она сбросила туфли, швырнула их на стол и опрометью бросилась вон из бара.

— Извини, Джек! — крикнула она по пути хозяину.

— Я тебя уволю! — возмущенно завопил тот.

— Да пошел ты!

Елена была уже на улице. Перед ней сверкали огнями радиолокационные антенны и башни космопорта, возвышавшиеся в темноте над крышами складов, пассажирских терминалов, бесчисленных магазинов и сомнительных заведений, в которых усталые команды космических кораблей могли забыться у стоек баров и в объятиях продажных женщин. Сами космические корабли никогда не входили в атмосферу. Они швартовались в космическом пространстве к одной из пяти орбитальных станций Вишну.

Девушка бежала босиком по холодному асфальту.

— Надень туфли! — рявкнул у нее за спиной Эстебан. — Ты поранишь себе ноги!

Он протягивал Елене туфли с отрезанными или просто отломанными каблуками. Девушка нацепила их и захромала в изуродованной обуви дальше. Хорошо еще, что коротенькое платьице не стесняло движений.

Они неслись к пассажирскому терминалу. Их обгоняли с воем сирен полицейские автомобили. Над самыми крышами домов, едва не задевая за провода, мчались аэромобили «скорой помощи».

Елена бежала рядом с Ежи, за ними еле поспевал Эстебан. Не успели они добраться до терминала, как на улице перед ним началось настоящее побоище. Присмотревшись, Елена разглядела в толпе знакомые лица. Она узнала нескольких джабовских юнцов и поняла, что происходит.

Учившиеся на Вишну дети высокопоставленных членов ДЖАБ’ы взяли за правило «ставить на место» беженцев из числа каламетских фермеров. Особое рвение при этом проявляли те, которые пробыли на Вишну совсем недолго. Елена слышала, что они собираются встречать прибывающие с Джефферсона корабли, чтобы «бить морду прилетающих на них зайцами свиноводам». Они хотели показать каламетским фермерам, что те хуже грязи даже на Вишну и должны проявлять почтение к ДЖАБ’е и на этой планете, если их беспокоит участь оставшихся на Джефферсоне родственников.

Судя по всему, на только что прилетевшем с Джефферсона корабле действительно были «зайцы». Причем не один и не два, а целые сотни! Разглядев их как следует, Елена содрогнулась. Появившиеся на улице люди были так измождены, что больше походили на ходячие скелеты. Ошеломленная Елена, замешкавшись, замерла на месте и тут же оказалась в центре свалки.

Под вой полицейских сирен на Елену бросилась девушка с полными ненависти безумными глазами. Девушка корчилась и извивалась так, словно в нее вселились бесы, и старалась выцарапать Елене глаза скрюченными пальцами. Впрочем, Елена использовала один прием, и несчастная отлетела к ближайшей стенке. Потом Елена увернулась от кулаков толстого парня с желто-зеленым джабовским значком на груди. Всю свою жизнь он лишь жрал да спал. Куда ему было до упорно тренировавшейся на полигоне Елены. В следующий момент он отлетел под колеса машин, отчаянно тормозивших, чтобы не врезаться в растекавшуюся по всей улице толпу.

Через пару минут джабовцы поняли, что явно не рассчитали свои силы, и бросились наутек, спасая свою шкуру от беженцев, которые явно жаждали их крови.

Толпа увлекла за собой и высокого истощенного мужчину, на лице которого вместо глаз зияли обожженные впадины. Он наткнулся на Елену, ухватился за ее плечи и тут же вцепился ей в горло.

— Что ты делаешь?! Я своя! — заорала Елена.

— Ишь ты «своя»! — изрыгая проклятия, прорычал слепой, сдавливая ей горло. — Свои такими отъевшимися не бывают!

— Я тоже из каламетских фермеров! Я просто тут учусь!

Елене не хотелось делать больно этому несчастному. Его еще не зажившие пустые глазницы красноречиво говорили о тех муках, которые ему пришлось перенести. В этот момент вмешался Эстебан, оторвавший от горла девушки руки слепого, который через мгновение уже лежал на асфальте.

— Беги отсюда! — рявкнул он девушке, которая помчалась было прочь, но натолкнулась на кордон угрюмых портовых полицейских.

Вот черт! Теперь папа все узнает! По правде говоря, Елена боялась отца гораздо больше полиции.

V

Рассмотрев мой поврежденный корпус и искореженные гусеницы, Фил помрачнел:

— Господи, Святая Мадонна!..

— Мне требуется срочный ремонт, а у нас нет нужных запчастей.

— Это точно… — бормочет чешущий себе в затылке Фил.

У него дрожат руки. Впрочем, от него не пахнет спиртным, а наркотиками он больше не балуется. Значит, он просто в шоке от того, какая грандиозная работа ему предстоит.

— Вот черт… С чего же начать?!

— Я составлю полный список повреждений и необходимых запчастей.

— Давай… А я пойду за грузчиком, чтобы возить звенья гусениц… Не знаю, хватит ли тех, что мы получили на прошлой неделе.

— Чем же они тебя так? — спрашивает мой механик, уныло разглядывая измочаленную центральную гусеницу и колеса с левого борта.

— Шестью трехсотпятимиллиметровыми самоходными орудиями.

— Шестью?! Где же они их взяли?! Я что-то не слышал о нападениях на какие-нибудь арсеналы… Хотя ДЖАБ’а нам и не рассказала бы, — угрюмо добавляет он.

— Повстанцы действительно больше не штурмовали арсеналы, — подтверждаю я.

— Так откуда же у них самоходки?! — изумляется Фил.

— Судя по всему, фермеры получают оружие откуда-то из-за пределов Джефферсона.

— Этого еще не хватало! — восклицает Фил.

С этими словами Фил заводит мощный автопогрузчик, без которого ему даже не приподнять звенья моих гусениц, и приступает к трудоемким операциям по их замене. Мой хлипкий ангар трясется от лязга и грохота. Шипят пневматические домкраты, скрипят блоки и тали. Даже при наличии нужных инструментов ставить на место и соединять отдельные звенья очень трудно. Для этого требуется недюжинная сила, ловкость и особое умение обращаться со специальным пневматическим молотком, изготовленным консорциумом «Таяри» по моим чертежам.

Работа долгая, и мне все время приходится перемещаться на несколько сантиметров вперед или назад, чтобы мой механик мог добраться до всей поверхности гусениц. Фил работает молча. Удивительно! Ведь обычно он бранится даже за самой простой работой!

За Семь часов и двадцать три минуты Фил не проронил ни слова.

Наконец я решаюсь его спросить:

— Скажи мне, Фил, что-то случилось?

Мой механик молча забивает пневматическим молотком очередную чеку. В ангаре стоит страшный грохот.

Поставив на место чеку, Фил откладывает в сторону молоток, и я делаю вторую попытку:

— Ты сегодня какой-то странный. Что-нибудь случилось?

Фил повернулся к ближайшему из моих оптических датчиков и смотрит на него с видом человека, не решающегося откровенничать. Наконец он набрался мужества и ответил:

— Да, случилось.

— Что именно? — задаю я наводящий вопрос,

— Да вот сын Марии… — мнется он.

— Который именно? Тот, что нюхает кокаин, тот, которого в целях перевоспитания обучают плести корзины, или тот, которому нужны для школы очки?

— Откуда ты про них знаешь? — нахмурившись, спрашивает Фил.

— Ты — мой механик. Дела в твоей семье влияют на твою работоспособность. Случись у вас в семье что-нибудь серьезное, и у тебя все будет валиться из рук. Поэтому я регулярно слежу за жизнью твоих родственников.

Немного подумав, Фил решил не обижаться.

— Ну да. Я тебя понимаю… Так вот, все дело в старшем сыне Марии — Джулио. Он начал нюхать кокаин, и его выгнали с работы, но вообще-то он неплохой пацан. Он добрый и очень переживал, когда его вытурили. Он даже сам пошел в наркодиспансер на нашей улице и попросил врачей, чтобы те его вылечили. И вообще он помогает по дому, присматривает за малышами, чтобы Мария хоть иногда отдыхала…

— Так в чем же дело?

— Он пропал, — сокрушенно покачав головой, объясняет Фил. — Вчера вечером. Он пошел за нашим пайком на продовольственный склад и не вернулся. Мария не спала всю ночь. Она просто места себе не находит. Видишь ли, у этого склада голодающие опять устроили драку. А что, если Джулио в нее попал?!. Как знать?! Не пойдешь же спрашивать у пэгэбэшников! Они и меня загребут за одно!.. Если Джулио скоро не объявится, Мария точно свихнется…

Полиция государственной безопасности Джефферсона не знает, что я могу войти в ее секретные файлы, и я, пользуясь этой возможностью, изучаю их содержимое. Драка возле продовольственного склада № 15 вспыхнула, когда я вел бой с повстанцами. В результате двадцать три человека погибли, сто семнадцать человек получили увечья, а четыре тысячи триста двенадцать человек были арестованы полицией госбезопасности.

Племянника Фила нет в списках погибших и травмированных. Он значится среди арестованных.

— Джулио попал в полицейскую облаву, — объясняю я Филу. — Его арестовали и отправили в следственный изолятор в Имоне. Там его признали виновным в мятеже и в участии в заговоре, направленном на уничтожение продуктов питания на планете. Его приговорили к пожизненным исправительно-трудовым работам в Катале. Там лагерь. В три часа ночи его отправили в зону строгого режима на Чертовых рудниках.

Фил окаменел. Полминуты он не мог даже перевести дух. Его лицо, не исключая микротатуировку, посерело.

— Но как же так?.. — запинаясь, пробормотал он. — Это несправедливо. Джулио не террорист. Он же ребенок… Да ему же только пятнадцать!.. Боже мой! Что же будет с Марией! Да как я ей это скажу?!

Фил конвульсивно сжимает и разжимает кулаки, его дыхание прерывается. А я стою и не знаю, что ответить на его вопросы.

— Мне надо идти! — внезапно говорит он, кладет молоток и слезает с моей левой гусеницы.

— Ты куда?

Фил не отвечает. Я начинаю тревожиться.

— Фил, у меня еще много повреждений!

Мой механик на мгновение замирает в дверях ангара. Его фигурка кажется крошечной точкой на фоне яркого света, льющегося с улицы, где воют полицейские сирены.

— Ну вот и хорошо, — загадочно бормочет он и исчезает за дверью.

Я не знаю, что делать. В первую очередь меня расстраивает то, что ремонт, в котором я срочно нуждаюсь, сегодня явно не будет продолжен. Фил завел машину и умчался куда-то по улицам новых трущоб, заполонивших территорию бывшей базы «Ниневия». Я не знаю, куда он направляется, но он в ярости.

Я чувствую себя почти беспомощным младенцем. Теперь мне надо ждать, чтобы хоть кто-нибудь меня починил. Я жду весь день. Наступает ночь, а от моего механика — ни слуху, ни духу. Медленно тянутся часы, а его все нет. Я начинаю беспокоиться.

Если Фил не вернется, чтобы закончить хотя бы самый срочный ремонт, мне придется обратиться к Сару Гремиану. Ужасно не хочется этого делать, но без помощи механика мне не обрести способность быстро передвигаться. Я жду до самого рассвета, чьи розовые облака обещают ветреный день. Фотографии со спутников подтверждают эту примету. С океана на Мэдисон и равнину Адеры надвигается буря. Но сейчас непогода волнует меня меньше всего. Я стою в ангаре и думаю то о ремонте, то о новых ударах повстанцев. Ведь они, как водится, не преминут воспользоваться скверной погодой. Сотрудники полиции госбезопасности терпеть не могут высовывать нос на улицу, когда там холодно и сыро, и командир повстанцев всегда наносит удары в дождливые дни.

Я приступаю к поиску своего механика. Его наручный коммуникатор запрограммирован так, что мой вызов поступает на него в первую очередь, но сегодня Фил не отвечает. Очень странно! Может быть, он напился до бесчувствия? Я начинаю определять место, в котором может находиться сейчас его коммуникатор, но к моему ангару внезапно подъезжает двенадцатиметровая фура. С моего места мне видна ее кабина, но полуприцеп закрыт трейлером. Водитель фуры выключил двигатель. Он не желает подъезжать еще ближе к моему ангару, чтобы я не открыл огонь.

Я прекращаю поиски Фила и слежу за тяжелым грузовиком. Из его кабины вылезли шесть человек — четверо молодых людей и две девушки. Они идут к моему ангару. Им лет по двадцать. У них ярко раскрашенные волосы, модная одежда, микротатуировки и пирсинг на губах, бровях и ноздрях. На девушках чрезвычайно модные сейчас на Джефферсоне дорогие люминесцентные туфли на высоких каблуках. Работать в таких туфлях и в блестящем на утреннем солнце, плотно прилегающем к телу платье, должно быть, страшно неудобно.

Незнакомцы не похожи ни на военных, ни на полицейских. Вряд ли это коммерсанты… Правительственные чиновники тоже так не одеваются и не уродуют себе лица. Хотел бы я знать, кто это и зачем они подогнали к моему ангару огромный фургон. Незнакомцы уже совсем рядом с моими дверями, и им виден мой корпус. В их взглядах сквозят страх и удивление. Мне неизвестны эти люди. А вдруг это переодетые повстанцы?! Я прихожу в полную боевую готовность.

— Стойте! Вы вторглись на территорию секретного военного объекта! Немедленно сообщите ваши имена и цель вашего появления! В противном случае я открываю огонь на поражение!

— Кто это говорит?! — спрашивает один из парней, ошарашенно оглядываясь по сторонам.

— Ты что, дурак?! Это же он! — презрительным тоном отвечает ему одна из девушек. — Ты что, не слышал, что нам вчера говорили? Эта машина умеет говорить. Она даже думает. И получше, чем такой придурок, как ты!

Парень, которому адресовано это язвительное замечание, решил огрызнуться:

— Заткни свой рот, стерва! Ну и что, что я — дурак… То есть это ты — дура! — поспешно поправился он под взрыв презрительного хохота.

У меня начинает складываться впечатление, что он действительно не слишком умен, но мне некогда над этим раздумывать.

— Немедленно объясните, кто вы! — приказываю я и разворачиваю на них носовые пулеметы. Кажется, хоть это на них подействовало. Микротатуировка на лице у местного дурачка посерела.

— Он будет стрелять! — завопил он и опрометью бросился под прикрытие грузовика, не понимая, что с таким же успехом можно прятаться от моего оружия за картонной ширмой.

— Заткнись и быстро сюда! — заорала сделавшая презрительное замечание девушка, явно выделяющаяся среди остальных рудиментарными навыками членораздельной речи.

— Мы твои новые механики, — объясняет она, повернувшись ко мне. — Мы пришли, чтобы тебя чинить. Ты что, не рад? Посмотри на себя в зеркало! Да ты же весь искореженный!

— Вам никто не разрешал здесь появляться.

— Ах вот ты как! — Девушка уперла руки в боки и смерила меня недовольным взглядом. — Хочешь сказать, что Сар Гремиан тебя не предупредил?!

Судя по всему, президентскому советнику нравится действовать мне на нервы, присылая обслуживающий персонал без заблаговременного предупреждения.

— Ни Сар Гремиан, ни президент Санторини ни о чем меня не предупреждали… Не двигайтесь с места! Я свяжусь с ними… Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять». Прошу информации. Шесть неизвестных гражданских лиц пытаются проникнуть в мой ангар. Прошу подтвердить их назначение в качестве моих механиков.

— Да, это твои новые механики, — отвечает Сар Гремиан, не снисходя до появления на экране. — Ясно?

— А где Фил Фабрицио?

— Его нет. Мы отправили в ангар целую бригаду, чтобы она починила тебя в кратчайшие сроки.

— Вас понял, — немного успокоившись, отвечаю я и прекращаю связь. — Советник президента Сар Гремиан сообщил мне, что вы имеете право меня ремонтировать. В первую очередь в починке нуждаются мои гусеницы.

— Это точно, — отвечает говорливая девушка, глядя на мою искореженную центральную гусеницу. — Ну что ж, посмотрим, чем тут можно поживиться!

Услышав эти не вполне понятные мне при данных обстоятельствах слова, вся бригада разбрелась по ангару, рассматривая содержимое ящиков, полок и кладовок, набитых Филом раздобытыми где-то инструментами, запчастями и электронным оборудованием.

Пришельцы не дали себе труда представиться. Поэтому я выясняю идентификационные сигналы их коммуникационных устройств и быстро определяю личность каждого из новоявленных механиков. Я верю, что их прислал Сар Гремиан, но осторожность не повредит!

Все шестеро недавно закончили то же техническое училище, что и Фил Фабрицио, обнаружив на экзаменах худшие результаты, чем мой неведомо куда запропастившийся механик. Парень, которого остальные считают дураком, вообще с огромным трудом получил аттестат.

Не скажу, чтобы это особо меня утешало.

Пришельцы рассматривают заковыристые инструменты и дорогостоящие запчасти. Они пихают друг друга в бока и радостно взвизгивают. Мне и так казалось, что они вряд ли способны провести даже самый простой ремонт, а теперь совсем пал духом, увидев, что они снимают с полок процессорные блоки и приборы для сложной диагностики, абсолютно ненужные для ремонта гусениц. Я собрался было сказать им об этом, но они быстро погрузили приборы на тележку и покатили ее к дверям ангара.

— Фрэнк, заводи грузовик! — скомандовала грозная девушка. — Развернись и подгони его задом к дверям. К чему далеко таскать такую тяжесть!

Фрэнк заговорщически подмигнул девушке и потрусил к грузовику. Теперь мне понятны намерения молодых людей. Они явно хотят украсть из моего ангара все, что можно продать.

— Вы не имеете права расхищать государственную собственность из моего ангара! — протестую я.

— Нет, вы только его послушайте! — гулко расхохоталась командирша. — Ну прямо прокурор!

Я снова вызываю Сара Гремиана.

— Присланные вами механики мне не подходят.

— Эти механики с отличием окончили техническое училище. Они прекрасные специалисты. Я ознакомился с личным делом каждого из них, — раздраженно отрезал он.

— А вы с ними встречались? — осведомляюсь я.

— Ты что думаешь, у меня есть время встречаться с каждым пэтэушником на Джефферсоне?! Да и к чему бы мне это?! Они благонадежные граждане и отличные специалисты. Лучше у нас нет!

— Это неправда.

— Как ты смеешь обвинять меня во лжи! — взревел Сар Гремиан.

— Я вас ни в чем не обвиняю… Посудите сами. Фил Фабрицио закончил это же училище, набрав на выпускных экзаменах больше баллов, чем эти шесть механиков, вместе взятые. Кроме того, Фил уже накопил солидный опыт практической работы. Последние четыре года он пристально изучал предметы, далеко выходящие за пределы программы своего училища, и теперь знает в десятки раз больше, чем эти новые механики, вместе взятые. Когда он может вернуться и приступить к своим обязанностям?

— Никогда! — заорал президентский советник. — Ты что, меня не слушаешь?! Фила Фабрицио нет! И забудь о нем! Мне плевать на то, что тебе не нравятся новые механики!

— Дело не в моем отношении. Они не способны выполнить даже простейший ремонт. Да они и не пытаются. Уверяю вас, положение очень серьезное. Если мои повреждения не будут немедленно исправлены, я могу выйти из строя…

— Не валяй дурака! Ты же доехал до ангара и не сломался! А может, ты начал отлынивать?! Имей в виду, что мы скоро начнем наступление на мятежников, в котором ты примешь участие. Так что молчи в тряпочку и не мешай новым механикам работать!

— Значит, по-вашему, они здесь работают? — спрашиваю я Сара Гремиана и передаю ему изображение того, что сейчас снимают в ангаре мои камеры. — , Да они же воруют все, что попадается им на глаза! Разве им до ремонта!

— Вот черт!

Я злорадно наблюдаю за возмущенным Саром Гремианом и по ходу дела передаю ему изображения моих повреждений, снятые внешними видеодатчиками.

— Возможно, вы не в курсе того, как серьезно я поврежден. В настоящее время я не могу отправиться в бой. Моя максимальная скорость составляет пятьсот метров в час.

— Вы должны направить мне не только квалифицированного специалиста для проведения ремонта, — настаиваю я, — но и обеспечить запчасти, необходимые для устранения неисправностей. Речь идет в первую очередь о звеньях и сцепках для моих гусениц, а также о замене вышедшего из строя оружия, броневых пластин и батарей датчиков.

— Фабрицио доложил мне, что у тебя полно запчастей.

Я передаю Гремиану чертеж моего корпуса, на котором желтым и красным цветом обозначены тяжелые и очень тяжелые повреждения, а также список имеющихся в наличии запчастей, в котором зияет множество пробелов. Особенно там, где должны числиться сложные процессоры и батареи датчиков.

— Имеющихся запчастей не хватит, чтобы починить все мои повреждения. В первую очередь мне нужны исправные гусеницы, а для их ремонта не хватает сцепок. Кроме того, у меня треснуло кольцо, на котором вращается кормовая башня. Теперь я не могу вести из нее огонь. Стоит мне сделать из нее хоть один выстрел, как ее вырвет с корнем отдача.

— Что-нибудь еще? — мрачно спрашивает Сар Гремиан.

— Так точно! Для устранения упомянутых повреждений нет запчастей. Фил Фабрицио где-то их раздобывал по мере того, как снайперы и гранаты противника наносили мне все новый и новый ущерб. Не могу сказать вам точно, где Фил их брал, но думаю, что там, где они плохо лежали. Боюсь, что запчастей для устранения большей части указанных повреждений вообще не существует на Джефферсоне. Кроме того, Фил Фабрицио, единственный человек на этой планете, кто хоть сколько-нибудь знаком с моими системами, и никто, кроме него, не знает, с помощью каких подручных приспособлений и деталей он осуществлял ремонт тех или иных узлов. Следовательно, любого нового механика, который попытается меня чинить, ждет множество неприятных сюрпризов. По этой причине Фила Фабрицио необходимо найти и доставить ко мне в ангар для продолжения ремонта.

— Фила Фабрицио, — ледяным тоном заявляет Сар Гремиан, — нет и не будет. А мне некогда изучать твои списки и чертежи. Если хочешь, чтобы тебя починили, пришли мне подробный список всего, что для этого нужно.

С этими словами президентский советник прервал связь.

Наверное, из-за боевых повреждений я туго соображаю, иначе я давно бы понял, что с Филом что-то случилось. Порывшись в секретных базах данных полиции государственной безопасности, я нахожу упоминание об аресте моего бывшего механика часа через два после его внезапного исчезновения из ангара. Его обвиняют в «подрывной пропаганде» и «призывах к насильственному свержению законно избранной власти».

Полагаю, негодование Фила арестом племянника было публичным и бурным. Винтики судебной машины на Джефферсоне крутятся быстро. Фил уже в исправительно-трудовом лагере «Каталь». Возможно, он встретится там с племянником, но вряд ли это будет большим утешением им обоим.

Я тоже безутешен. У меня нет ни запчастей, ни механиков, способных внедрить их на место. Теперь никто мне не поможет, даже Окружное командование! А моего единственного «приятеля» бросили в лагерь вместе с остальными джефферсонцами, заподозренными в не самом восторженном образе мыслей. Там эти несчастные трудятся целыми днями напролет, а когда они умирают от истощения, их трупы сваливают в неглубокие рвы и запахивают бульдозерами.

При этом я чувствую себя виноватым в том, что произошло с Филом. Я не только сообщил ему, где сейчас его племянник, но и возбудил в нем своими разговорами неприязнь к ДЖАБ’е и его руководителям. Несмотря на все его недостатки, я испытывал симпатию к Филу и не хотел, чтобы все кончилось именно так. Я понимаю, что теперь ничем не могу ему помочь, и от этого чувствую себя особенно одиноким. Как бы мне сейчас хотелось!..

Нет! Сухопутные линкоры не должны предаваться бесплодным мечтаниям!

Отогнав досужие мысли, я пытаюсь сосредоточиться на своих насущных потребностях и том, что творится передо мной.

Фрэнк тем временем развернул грузовик и осторожно подъезжает задним ходом к дверям ангара. Остальные горе-механики продолжают перетаскивать к ним небогатое содержимое полок и кладовок, намереваясь отвезти на ближайший подпольный рынок. Поставив грузовик задним бортом вплотную к дверям, Фрэнк заглушил двигатель и вылез из кабины.

— Я сейчас! — крикнул он, радостно махая руками. — У меня шапка слетела на землю!

Остальные не обращают на него внимания, готовясь грузить добычу в кузов. Фрэнк побежал в сторону улицы и скрылся за трейлером Фила. Через семь секунд я снова на мгновение вижу Фрэнка. Он уже далеко за трейлером и улепетывает во все лопатки. Мне это не нравится. Зачем он убегает? Но в этот момент вороватые механики открывают задний борт грузовика, и все становится ясно.

Прямо передо мной взрывается мощная октоцеллюлозная бомба. Меня поглощает море огня. Сила взрыва равна по мощности детонации атомной бомбы. Взрывная волна отрывает меня от земли, и я лечу куда-то назад вместе с задней стенкой ангара. Потом я начинаю падать. Уворованные где-то Филом допотопные процессоры не выносят перегрузок и отключаются один за другим, унося за собой в небытие куски моего сознания.

Мой психотронный мозг сдается перед такой нагрузкой и отключает все функции, кроме тех немногих, исчезновение которых означает мою гибель. Я утрачиваю способность воспринимать окружающую действительность, но успеваю послать несколько проклятий в адрес собственной глупости и Фрэнка, который только что меня уничтожил.

 

ГЛАВА 24

I

Я ничего не вижу.

Впрочем, сейчас меня это мало волнует. Я поражен тем, что вообще уцелел. Каламетские фермеры, хитроумно подорвавшие меня в моем же собственном ангаре, наверняка тоже были уверены, что я погибну. Проходит несколько минут. Я ничего не слышу. Ничего удивительного! Ведь я лишился множества процессоров и датчиков. Тем временем я чувствую далекие беспорядочные удары по моему корпусу. Наверняка это падают обломки ангара.

Все мои оптические датчики вышли из строя. Теперь я воспринимаю только тепловое излучение.

Постепенно приходя в себя, я начинаю осторожно осматриваться по сторонам. Судя по всему, я опрокинут на левый бок, и так уже сильно пострадавший в бою. Все орудия по левому борту расплющены моим весом. Находившиеся рядом с ними сверхскоростные ракеты тоже раздавлены.

Первые несколько минут мой мозг работает очень медленно. Тем временем системы диагностики в бешеном темпе проверяют и перепроверяют поврежденные контуры, перегоревшие модули памяти и маршрутизаторы. Девяносто семь процентов внутренних повреждений затронули мои самые старые узлы, которые механики много раз латали на протяжении ста лет. Ремонт часто проводился в полевых условиях с применением первых попавшихся деталей. Причем половина этих вышедших из строя узлов уже чинилась Филом Фабрицио, который вообще использовал для ремонта что продается.

Я ничего не вижу и не могу сдвинуться с места. Ну чем не упавший на спину жук с оторванными ногами! Остается только взывать о помощи…

— Что там у тебя происходит?! — раздраженно спрашивает Сар Гремиан в ответ на мой сигнал. — Ты что, начал палить из башенных орудий?!

— Нет, — с трудом отвечаю я из-за перегрузки уцелевших процессоров. — Мятежники взорвали бомбу прямо у меня в ангаре. Двенадцатиметровую фуру, напичканную октоцеллюлозой. Я очень тяжело поврежден. Меня перевернуло на бок. Я воспринимаю только тепловое излучение. Мой ангар полностью разрушен.

Семь с половиной секунд Сар Гремиан изрыгает только нечленораздельные проклятия.

— Сейчас приедем, — наконец говорит он.

Тянется томительное ожидание. Десять минут. Семнадцать. Тридцать. Неужели нужно столько времени, чтобы добраться сюда из Мэдисона?! Наконец я чувствую дрожание почвы. Кажется, приближается несколько тяжелых транспортных средств. Одна машина явно движется на гусеницах. Нет, тут целые три гусеничные машины. Они разъезжаются по трем разным направлениям. Одна подъезжает к моему носу, другая — к корме, а третья занимает позицию между ними.

Сар Гремиан выходит со мной на связь с помощью наручного коммуникатора. Судя по реву мощных двигателей у него над ухом, президентский советник будет лично командовать действиями спасателей.

— Слушай меня, линкор! У нас здесь огромные краны. Сейчас мы перевернем тебя.

— Вряд ли у вас найдутся такие крепкие тросы и достаточно мощные краны.

— Заткнись! Ты и так сегодня наломал дров! Очередное незаслуженное обвинение! Впрочем, Сар Гремиан никогда не был воплощением справедливости и беспристрастности. Я жду, пока рабочие цепляют тросы к моему корпусу. Почва под гусеницами кранов начинает дрожать еще сильнее. Тросы натягиваются, но . мой корпус не движется с места. По их вибрации я понимаю, что крановщики форсируют двигатели своих машин. Толчок! Лопается трос, которым пытались приподнять мою носовую часть. Он со свистом режет воздух. До меня долетают крики, ругательства, скрежет рвущегося металла.

Потом Сар Гремиан кричит:

— Опускай! Опускай же! Ослабить тросы!

Два оставшихся троса ослабевают, и Сар Гремиан бормочет:

— Господи боже мой! Еще бы немного, и крышка! Видимо, лопнувший трос просвистел совсем рядом с президентским советником.

— Ну ладно, — наконец обращается он ко мне угрюмым тоном. — Как прикажешь тебя поднимать?

— Вам понадобится мощный летательный аппарат вроде грузового челнока, которым Кибернетическая бригада спускает линкоры с орбиты. Конкордат наверняка не сможет выделить вам такой аппарат, так как все они нужны на фронте, но, возможно, что-нибудь подходящее найдется на Вишну.

— Ну ты загнул!

— Кроме того, — добавляю я, — советую начать ремонт моих гусениц, пока я лежу на боку. Так их ремонтировать легче. Хотя сомневаюсь, чтобы находившиеся в ангаре запчасти пережили такой взрыв.

— Это точно! — раздраженно отвечает Гремиан. — Да и сам ты похож на искореженную жестянку. Тебя вообще можно починить?

— У меня работают системы диагностики. Уже сейчас я могу утверждать, что восемьдесят два процента моих повреждений можно устранить при наличии квалифицированных механиков и запчастей. Остальные восемнадцать процентов повреждений требуют вмешательства мастерских Кибернетической бригады при штабе Окружного командования. Ввиду того что эти мастерские очень далеко, вам придется самим закупить все необходимые запчасти, включая узлы особой конфигурации, которые нужно изготавливать с применением специальных станков и пресс-форм. Кроме того, вам придется вызвать бригаду механиков с Вишну. Полагаю, что на восстановление моей боеспособности даже на минимальном уровне вам придется затратить более десяти миллиардов…

— Десять миллиардов?! Да ты спятил! — не своим голосом вопит Сар Гремиан. — Да ты хоть представляешь себе, что скажет на это Витторио Санторини?! Да мы только и делаем, что тратим на тебя деньги! А ты даже не можешь подавить мятеж и разогнать эту шайку разбойников! Стоит тебе выехать на задание, как в тебя тут же кидают гранату! Ты, кажется, сверхсовременная мыслящая боевая машина! Почему же ты не можешь различить в толпе банального террориста с карманами, полными взрывчатки. Ты сам подпустил к себе грузовик с бомбой, а теперь хочешь, чтобы мы выложили десять миллиардов на твой ремонт?!

Мое терпение лопнуло так же внезапно, как трос, который цепляли к моей носовой части.

— На протяжении шести лет я получал разнообразные повреждения, а ваше правительство не выделяло денег на их устранение. Семьдесят процентов моих датчиков представляют собой дешевые, украденные где-то детали, включенные в мои контуры с помощью временных соединений. Мне прислали неумелого, неловкого и ничему не обученного механика. Филу Фабрицио потребовалось четыре года упорных трудов, чтобы узнать то, что известно в Кибернетической бригаде любому подмастерью. А теперь у меня нет даже Фила. Бригада, которую вы прислали ему на замену, провела последние мгновения своей жизни, пытаясь расхитить последние из имевшихся запчастей.

В мое распоряжение не поступало свежих разведывательных данных с начала восстания, и мне не предоставляют доступ к базам данных, без которых мне очень трудно выполнять мое задание. Мне постоянно приходится действовать без пехотной и воздушной поддержки, в результате чего я подвергаюсь обстрелам из засады и нападениям смертников с гранатами. Меня уже несколько раз чуть не уничтожили самоходки, похищенные из вашего арсенала, охранявшегося такими неумелыми солдатами, что им вряд ли стоило надевать военную форму. Я в критическом состоянии. Такого со мной не было даже во время боев на Этене.

Мой ангар уничтожен бомбой, которую каким-то образом прозевала полиция госбезопасности. А ведь вся двенадцатиметровая фура была набита октоцеллюлозой. Взрывчатку обязательно заметили бы, если бы охрана взяла на себя труд заглянуть внутрь фургона. Полицейские, охранявшие подступы к моему ангару, допустили преступную халатность. А может, их просто подкупили!

В результате правительственной политики, направленной на систематический развал промышленности Джефферсона, на вашей планете не производятся теперь особые сплавы и сталь, подходящие для изготовления необходимых запчастей. Единственный уцелевший на Джефферсоне завод по производству компьютеров не производит психотронные модули, из которых состоит мой электронный мозг. Следовательно, на Джефферсоне нечем заменить мои поврежденные контуры. По этой причине меня невозможно будет починить, пока президент Джефферсона, Законодательная палата и Сенат не одобрят выделение средств на приобретение всего необходимого для моего ремонта за пределами Джефферсона…

Я знаю, что представляет собой ваше правительство, и сомневаюсь в том, что оно пойдет на этот шаг. Так что, если вы не собираетесь меня чинить, извольте оставить меня в покое или просто дайте команду на мое самоуничтожение. Код вы знаете. Я лучше погибну, чем буду без конца выслушивать нелепые претензии бездарных бюрократов!

Три минуты Сар Гремиан молчит, а я каждую секунду жду команду на самоуничтожение.

Ее-таки не последовало. Сар Гремиан удивил меня, сказав:

— А ведь эта ржавая железяка права…

— Ну ладно, — тяжело вздохнув, добавляет он. — Передай мне подробный список своих повреждений. Внеси в него все, что надо заменить. Ты слышишь меня? Все! Все винты, гайки и шайбы! Витторио просто обалдеет, когда узнает, что все это надо покупать на Вишну. Я даже не хочу и думать о том, что будет, когда Насония узнает, сколько надо заплатить… Знаешь, когда этот мерзавец Ортон попадет мне в руки, я живьем сдеру с него шкуру!

Изрыгнув последнее проклятие, Сар Гремиан заканчивает сеанс связи.

Завершив диагностику, я отправляю ему список запчастей. Потом я вновь отключаю сознание и жду ремонта.

II

Саймон перечитывал присланное Кафари сообщение, когда раздался кодовый сигнал, используемый Кибернетической бригадой при передаче сообщений повышенной важности.

Удивленный Саймон включил наручный коммуникатор, из которого раздался голос Шейлы Брисбен:

— Где ты, Саймон? Дома?

— Дома. А что?

— Можно, мы зайдем к тебе в гости?

Саймон нахмурился, жалея о том, что не видит лица Шейлы.

— Конечно можно. Всегда рад тебя видеть.

— Ну вот и отлично, — невесело сказала Шейла. — Только учти, от того, что я скажу, у тебя может испортиться настроение.

— Все так плохо?

— Хуже, чем ты думаешь.

— Когда вас ждать?

Перекинувшись с кем-то парой фраз, Шейла ответила:

— Через полчаса.

— Так срочно?! Тогда давай лучше через пятнадцать минут, а то я сгорю от нетерпения.

Шейла усмехнулась. Офицеры Кибернетической бригады всегда требовали, чтобы самые плохие новости им сообщали в первую очередь. К чему гадать на кофейной гуще! Лучше все узнать сразу и начать думать о том, как выйти из положения!

— Ладно, поднажму. Увидимся через двадцать минут.

У Саймона защемило сердце. Уже много лет назад он был вынужден оставить действительную службу, но воспоминания о ней все еще не давали ему покоя. Он жалел о том, что не может больше принимать участие в жарких сражениях с опасным противником, к которым его так долго и упорно готовили. К тому же произошедшее с ним несчастье лишило Конкордат возможности воспользоваться его боевым опытом. Он не знал, чего хочет от него Шейла Брисбен, командир сухопутного линкора, базировавшегося на Вишну, но надеялся, что она привезет новости, которые хоть как-то разнообразят его монотонное существование.

Прибравшись в комнате, он скинул старую удобную футболку и линялые штаны, надев вместо них рубашку из земного шелка и элегантные брюки. Потом он отправился на кухню и принес оттуда стаканы, блюдо с сыром и фруктами, а также кувшин настоянного на травах холодного чая. Об этом напитке ему впервые рассказала Елена, и он очень к нему пристрастился.

Прозвенел звонок. Саймон открыл дверь и увидел высокую и подтянутую Шейлу Брисбен в малиновой парадной форме и немолодого невысокого мужчину. Как и большинство обитателей Вишну, он был худощавым и смуглым.

— Здравствуй, Саймон! — улыбнулась Шейла. — Рада тебя видеть! Познакомься! Это Сагир Татагата, заместитель министра военной разведки.

— Очень рад с вами познакомиться, полковник Хрустинов! — сказал Татагата, протягивая руку Саймону. И тому показалось, что гость не лукавит.

— Я давно в отставке, — сказал Саймон, отвечая на рукопожатие.

Ему было никак не догадаться, зачем он вдруг спешно понадобился командиру местного линкора и заместителю министра военной разведки.

— Прошу вас! — пригласил он гостей в комнату.

— А где Елена? — спросила Шейла, усаживаясь на край дивана.

— В университете. Ее не будет до позднего вечера.

— Точно? — спросила Шейла, знавшая о том, что Елена записалась на курсы военной подготовки.

— Точно.

— Вот и отлично.

— Что случилось?

— Даже не знаю, что и ответить, — нахмурившись, сказала Шейла. — Может, ничего страшного, а может быть, и нет.

— Мы здесь как раз за тем, чтобы во всем разобраться, — добавила она, искоса взглянув на заместителя министра.

— Выкладывайте! — сказал Саймон, поудобнее устраиваясь в любимом кресле.

Первым заговорил Татагата:

— Насколько я понял, вы регулярно поддерживаете связь с кем-то на Джефферсоне?

— Да, — осторожно ответил Саймон. — У меня там родственники.

— Родственники вашей покойной жены?

— Совершенно верно.

Саймон взглянул на Шейлу, пытаясь понять, не подозревает ли она чего-нибудь. Как и следовало ожидать от офицера Кибернетической бригады, Шейла не моргнув глазом перенесла его пронзительный взгляд. Недаром же их с Саймоном учили всегда оставаться невозмутимыми, замечая при этом все, происходящее вокруг.

— Мы полагаем, — по-прежнему спокойно продолжал заместитель министра, — что президент Санторини наложил строгие цензурные ограничения на всю информацию, исходящую с Джефферсона и поступающую на него.

Заместитель министра замолчал, ожидая реакции Саймона, который взвесил все «за» и «против», прикинул, чем рискует, и позволил себе едва заметно улыбнуться.

— Цензурные ограничения — это мягко сказано, — ответил наконец он.

— Значит, вы в курсе текущей политической ситуации на Джефферсоне?

— Так точно.

Сагир Татагата несколько мгновений молча смотрел на Саймона, словно пытаясь принять какое-то решение. Саймон сидел с равнодушным видом, пока заместитель министра военной разведки прикидывал, что он может знать, а что — нет.

Наконец Татагата принял решение и заговорил:

— Витторио Санторини попросил у нашего правительства группу инженеров и техников, работающих в военной промышленности. Ему нужны люди, способные починить сухопутный линкор. Кроме того, ему нужны запасные части. Множество запчастей для сухопутного линкора двадцатой модели. Кроме них он заказывает боеприпасы. Нам представлен большой список, и Джефферсон готов заплатить любые деньги. Санторини хочет, чтобы мы отправили людей, запчасти и боеприпасы на специальном корабле. Его не устраивает очередной грузовой корабль, курсирующий между Вишну, Мали и Джефферсоном. Он готов заплатить и за эту срочную доставку.

— Боже мой! — пробормотал Саймон. — Что же там происходит?!

Не успел он сказать это, как с замиранием сердца понял, что знает страшный ответ на собственный вопрос.

Сагир Татагата невесело усмехнулся:

— Как раз это мы и хотим от вас услышать. Саймон взглянул прямо в глаза заместителю министра.

— Мы с вами прекрасно понимаем, что у «Блудного Сына» не должно быть никаких повреждений. Особенно таких, которые потребовали бы вмешательства целой бригады специалистов, — с натянутой улыбкой сказал Саймон, пытаясь понять, кому и с какой целью передаст услышанное им Татагата. Саймон не пользовался правами гражданина Вишну. Елена — тоже. Если Татагата решит расследовать сделки с покупкой оружия, которыми вот уже несколько лет занимается Саймон, их с Еленой могут выслать с Вишну в трюме первого грузового корабля. Или даже посадить в тюрьму!.. С другой стороны, если руководителей Вишну хоть в какой-то степени волнуют действия правителей соседней планеты, подпольная деятельность Саймона может показаться им полезной.

— Может, вы сначала сами расскажете мне, что уже знаете? — предложил Саймон, прощупывая намерения Татагаты и Шейлы Брисбен.

Шейла состояла на действительной службе в Кибернетической бригаде и имела право проводить самостоятельные расследования по подозрительным вопросам. Саймон находился в отставке, но — если Кибернетическая бригада не разделяла его взгляды на то, что творилось на Джефферсоне, — все равно мог оказаться в очень щекотливом положении. Под пристальным взглядом Саймона Шейла не опустила глаз, и ему показалось, что она старается его подбодрить. Его интуиция, отточенная многолетним боевым опытом, подсказывала ему, что Шейла и ее спутник настроены доброжелательно. По крайней мере сейчас.

— Мы пока многого не знаем, — наконец сказал Татагата. — Но то, что нам известно, нас сильно тревожит. По предложению капитана Брисбен мы изучили самые крупные приобретения, сделанные правительством Джефферсона на Вишну и Мали за последние двадцать лет. До войны и сразу после нее Джефферсон закупал в основном сложные приборы для использования в гражданской сфере, а также продукцию наших военных заводов для пополнения и усовершенствования своих арсеналов. Ведь, благодаря вашему своевременному предупреждению, Вишну и Мали пострадали от яваков гораздо меньше Джефферсона.

Саймон понял завуалированный комплимент и поблагодарил Татагату неглубоким поклоном.

— Однако стоило партии Санторини победить на выборах, как характер закупок правительства Джефферсона принял совсем иной характер.

— Ничего удивительного, — пробормотал Саймон. — Я пытался проследить за оборотом джабовских денег за пределами Джефферсона, но у меня почти ничего не вышло. Санторини хитер. Он не знает, что такое честь, но очень умен и опасен. Ну и что же он стал покупать?

— Сложное оборудование для слежки. Современное оружие. Биохимическое оружие…

— Что?! — Саймон подскочил в кресле.

— Они покупали компоненты для биологического оружия, полковник Хрустинов, — поджав губы, сказал, Татагата. — Кроме того, они купили несколько тысяч бочек веществ, с помощью которых они смогут сами в больших количествах производить эти компоненты.

Саймон подумал об идущих сейчас на Джефферсоне сражениях, и у него все похолодело внутри.

— Ты не выслушал еще и половины, — сверкая глазами, процедила сквозь зубы Шейла Брисбен.

— Говорите, — с замиранием сердца пробормотал Саймон.

Скоро ему все стало ясно. Чем больше власти сосредоточивалось в руках у Санторини, тем больше закупал он на Вишну средств, чтобы любой ценой удержать эту власть. Когда Татагата закончил свое повествование, Саймон был готов сесть на первый летящий на Джефферсон корабль и своими руками передушить всех руководителей ДЖАБ’ы.

— Вот что мы знаем о закупках правительства Джефферсона, — подытожил заместитель министра. — Об остальном остается только догадываться. Но мы узнали еще кое-что, полковник. Мы внимательно следили за всеми новостями, поступающими с Джефферсона. Признаюсь, события на этой планете принимают угрожающий оборот.

— Могу себе представить… Татагата кивнул:

— Разумеется. Не скрою, правительства Вишну и Мали сейчас очень озабочены. Война с яваками и мельконами развивается таким образом, что наш парламент не хочет напряжения в экономических или политических отношениях с Джефферсоном. Ведь мы же совсем одни на этих задворках космоса. Нельзя ссориться с соседями, если в любой момент может понадобиться их помощь.

— С другой стороны, — продолжал заместитель министра, — никто на наших планетах не желает поддерживать агрессивный режим, террор против своих же собственных граждан. Уже много лет на Джефферсоне нарушаются права человека. Сейчас к нам прибывает гораздо меньше беженцев, чем раньше, но те, что добираются до нас, пребывают в очень печальном состоянии… Трения между беженцами из каламетских фермеров, с одной стороны, и чиновниками ДЖАБ’ы с их детьми — с другой, принимают угрожающий размах. Мы должны понять, не скрывается ли за поступающей с Джефферсона пропагандой намерение ДЖАБ’ы продолжать, вопреки положениям ее договора с Конкордатом, и дальше нарушать права человека. Нам нужно узнать это как можно скорее. Нам совершенно не нужны тираны и диктаторы в соседней звездной системе!

— Я уже имел возможность убедиться, — пробормотал Саймон, — что заставить ДЖАБ’у соблюдать условия этого договора можно только оружием.

— Мы тоже так думаем, — усмехнулся Татагата. Он подался вперед с видом человека, вызывающего собеседника на откровенный разговор, и сказал:

— Не хочу ничего от вас скрывать, полковник! Нам нужен наблюдатель на Джефферсоне. Человек, от которого мы будем получать объективную информацию обо всем, что происходит на этой планете. Вы ведь знаете, что ДЖАБ’а конфисковала у населения все передатчики для ускоренной космической связи и теперь с Джефферсона поступают только правительственные сообщения!

— Совершенно верно! Передатчики были конфискованы сразу после оружия! — Саймон пока не стал говорить о том, что иногда получает короткие зашифрованные послания от повстанцев, которые захватили передатчик в одном из отделений полиции госбезопасности. Они не осмеливались часто пользоваться им и непрерывно перевозили его из одного места в другое на разных автомобилях. — Ну и что же вы намерены предпринять?

— Мы хотим отправить на Джефферсон нашего человека, знакомого с этой планетой, обычаями местного населения, политической ситуацией и обстоятельствами прихода ДЖАБ’ы к власти. Нужен человек, который сможет определить, превысила ли ДЖАБ’а свои полномочия и имеет ли Конкордат юридическое право вмешаться, чтобы отстранить эту партию от власти. Кроме того, ДЖАБ’а, кажется, использует джефферсонский сухопутный линкор не по назначению. Значит, нам нужен человек, разбирающийся в линкорах. А точнее, в линкорах двадцатой модели.

— А почему вас интересует их линкор? Ведь вы же просто хотите разобраться в планах ДЖАБ’ы на будущее.

— Наш парламент склонен удовлетворить просьбу Санторини, продать ему запчасти и послать к нему техников. Мы делаем это не ради денег, а потому, что можем таким образом послать своих людей на интересующую нас планету. Однако речь идет об очень ранней модели линкора. Нашим инженерам потребуется технический консультант, знакомый с особенностями линкоров двадцатой модели. С его сильными и слабыми сторонами. Он должен объяснить им, как внедрять современные узлы в устаревшие системы линкора двадцатой модели.

— Понятно, — сказал Саймон, которому все действительно стало ясно.

— И это еще не все, — вмешалась Шейла Брисбен. — Если ДЖАБ’а использует твой линкор, чтобы защищать свой авторитарный режим, Кибернетическая бригада не оставит это без последствий. Однако сейчас у нее нет свободного офицера, который мог бы прибыть на Джефферсон и разобраться с тем, что там происходит и в каких целях используется линкор. Я сам тоже не могу туда отправиться. Бригада ни за что не разрешит мне покинуть свой пост, что бы ни происходило на Джефферсоне. Выходит, у нас нет выбора.

Саймон понял, к чему она клонит, и у него бешено заколотилось сердце.

— А ведь ты знаешь командные коды твоего линкора, — негромко добавила Шейла. — И в том числе код на самоуничтожение…

Прикрыв на мгновение глаза, Саймон задумался обо всем, что им пришлось пережить вместе с «Блудным Сыном». Он без колебаний передал Кафари информацию о том, как лучше надолго вывести из строя линкор, чтобы попытаться тем временем свергнуть ДЖАБ’у. Уничтожить же линкор он не решался, хотя и мог сделать это в любой момент с помощью одной кодовой фразы. В этом случае он рисковал провести остаток жизни в тюрьме и оставить Джефферсон совершенно беззащитным перед лицом яваков или мельконов. В душе Саймон по-прежнему оставался офицером Кибернетической бригады. Как бы ему ни хотелось защитить жену и ее родственников, он не мог уничтожить входящий в состав бригады линкор.

— Кроме тебя, нам не к кому обратиться, — с серьезным видом проговорила Шейла. — Если потребуется, я получу от Окружного командования разрешение на уничтожение твоего линкора.

— А ведь командование может на это пойти… — задумчиво проговорил Саймон.

Он набрал побольше воздуха в грудь и повернулся к Татагате.

— Опаснее нынешнего правительства Джефферсона, — решительно заявил он, — могут быть только яваки или мельконы. ДЖАБ’а уже пыталась меня убить, но теперь это только нам на руку.

Татагата удивленно уставился на Саймона:

— Это серьезное обвинение, полковник… Ну и как же это нам поможет?

Вместо ответа Саймон прошел в спальню и вернулся, держа двумя руками фотографию в рамке.

— Это моя свадьба…

Заместитель министра долго переводил взгляд с фотографии на лицо Саймона и обратно.

— Ну да, — сказал он наконец. — Теперь понимаю… А ваша жена была очень красивой женщиной… Но не застит ли вам глаза ярость, когда вы окажетесь на Джефферсоне?

Саймон долго смотрел в глаза Татагате и наконец принял решение.

— Разрешите показать вам кое-что, с чем незнакома даже моя дочь.

Заместитель министра слегка нахмурился и вопросительно взглянул на Шейлу, но та лишь покачала головой, потому что тоже ничего не знала. Саймон прошел в спальню, ввел в компьютер пароль и включил большой экран в гостиной.

На экране появилось первое сообщение Кафари, потом — второе и все остальные. Саймон, прищурившись, наблюдал за реакцией Татагаты. Справившись с удивлением, заместитель министра подался вперед в кресле. Он жадно ловил каждое слово Кафари и внимательно изучал выражение ее лица. Прокрутив последнее сообщение, Саймон выключил компьютер, предварительно введя такой сложный пароль, который не смогла бы взломать даже обученная психотронному программированию Елена.

Знай Сагир Татагата о существовании этих записей, он наверняка сумел бы со временем проникнуть в компьютер Саймона. А линкору Шейлы вообще ничего не стоило это сделать. Однако, судя по всему, ни капитан а Брисбен, ни заместитель министра военной разведки Вишну не видели раньше этих материалов. Саймон все-таки был офицером Кибернетической бригады и сразу раскусил бы их, начни они притворяться. ; Татагата прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

— Полагаю, ваша жена получила изрядное количество оружия, которое наши заводы за последние годы продали вашим агентам? — наконец спросил он.

Саймон кивнул.

— Ну и чем же она платит за это оружие?

— Платит не она, а Витторио Санторини, — с кривой усмешкой сказал Саймон.

— Что-что?!

— Вот уже пару десятков лет ДЖАБ’а с помощью концерна «Таяри» переводит крупные суммы в банки на Вишну и Мали. Кроме того, джабовцы вложили много денег в Имарийский консорциум на Мали. Не забывайте о том, что Витторио и Насония Санторини — дети одного из магнатов концерна «Таяри». Они предвидели, что доходы Имарийского консорциума будут повышаться, а его акции — расти в цене благодаря финансовой экспансии Конкордата. Они вкладывали деньги в этот консорциум и другие перспективные предприятия за пределами Джефферсона еще до того, как ДЖАБ’а победила на выборах. Значительную часть прибыли ДЖАБ’а направила на укрепление своих репрессивных органов. С другой стороны, джабовское правительство умудрилось полностью разрушить джефферсонскую экономику. Миллионы людей остались без работы и теперь полностью зависят от государственного пособия. Кроме того, ДЖАБ’а довела сельское хозяйство Джефферсона до такого плачевного состояния, что всей планете грозит голод. Скажу вам для примера, что сейчас средний житель Джефферсона получает в сутки паек, содержащий всего тысячу калорий!

— Боже мой!..

— Но и это не самое страшное! Политические заключенные в джабовских исправительно-трудовых лагерях получают в сутки всего пятьсот калорий, а то и меньше!

— Моя жена, — дрогнувшим голосом добавил Саймон, — сумела освободить некоторых из этих несчастных. Сейчас она вынуждена вести затяжную войну против линкора, стараясь уничтожать как можно больше датчиков и легких систем вооружения, чтобы джабовские механики не успевали их чинить. Ее бойцы подбираются к линкору вплотную и забрасывают его октоцеллюлозными гранатами. На эти самоубийственные задания идут добровольцами главным образом бывшие узники джабовских лагерей. Они понимают, что наверняка погибнут, и все равно идут…

У Сагира Татагаты заиграли желваки на скулах.

— Мы не знали, что дела на Джефферсоне так плохи.

— Полагаю, у вас есть там свои— люди.

— Конечно, — поморщился Татагата. — Один из них как раз возвращается сегодня вечером с докладом о текущей обстановке. К сожалению, в мэдисонском космопорте так тщательно обыскивают всех прибывающих пассажиров, что ни одному из наших людей не удалось тайно провести на Джефферсон передатчик для ускоренной космической связи. Все, кто пытался это сделать, арестованы. Остальные агенты, попавшие на Джефферсон без передатчиков, узнали очень немного. Команды космических кораблей на Джефферсоне сейчас не выпускают с территории космопорта, а туристов, даже с Мали, там сейчас практически нет. Ведь ДЖАБ’а не выдает туристические визы.

— Кроме того, лучшие курорты на Джефферсоне закрыты, чтобы сохранить природу в девственном состоянии! — саркастическим тоном добавил Татагата, давая понять, что именно думает о джабовских защитниках природы. — По правде говоря, мне непонятно, как вам удалось переправить на Джефферсон столько оружия и снаряжения.

— Для этого мы воспользовались джабовскими же методами. ДЖАБ’а уже много лет вывозит с Джефферсона самую разную контрабанду. В первую очередь — отборное мясо, предназначенное для продажи малийским горнякам. Кроме того, джабовцы провозят контрабандой на Джефферсон предметы роскоши, которые больше не производит джефферсонская промышленность. Для этого они используют специальные электронные метки на контейнерах. Мы позаимствовали у них несколько таких контейнеров. Кроме того, мы взломали, компьютерные коды нескольких джефферсонских банков. Таким образом, мы покупали необходимое нам оружие на деньги нашего же противника, заработанные нечестным путем.

— Понятно, — негромко проговорил заместитель министра. — А понимаете ли вы, что только что признались в ряде тяжелых преступлений?

Саймон не опустил глаз.

— Если вы хотите, чтобы я отправился на Джефферсон, — сказал он, — вам следует знать все.

— По-моему, мы прекрасно понимаем друг друга, полковник, — откинувшись в кресле, сказал Татагата. — Когда вы можете приступить к выполнению задания?

— Как только улажу дела дочери. Ей уже девятнадцать, и она совершенно самостоятельна. Однако мне необходимо оставить ей достаточно денег на дальнейшую учебу. Она учится в университете, и счет за следующий семестр придет через пару недель.

— А что вы ей скажете? — спросил Татагата.

— Откровенно говоря, пока не знаю.

— Я могу поселить ее у себя, — предложила Шейла.

— Спасибо. Я подумаю… А пока давайте обсудим наши дальнейшие действия.

— Хорошая мысль! — кивнул Татагата.

В этот момент у заместителя министра сработал наручный коммуникатор. Он извинился, выслушал сообщение и побледнела

— Еду, — сказал он и взглянул на Саймона. — Беспорядки в районе космопорта. Пожалуй, вам с капитаном Брисбен лучше поехать со мной.

Саймон кивнул, и они втроем покинули его уютную квартиру.

III

Полицейский участок в районе космопорта не блистал чистотой. Обезьянник был набит задержанными во время драки.

Елена ни с кем не разговаривала. Ее фамилию слишком хорошо знали на Джефферсоне, и Елена скрывала, чья она дочь. Поведение загнанных в клетку людей было непредсказуемо. Пока все думали, что она случайно попала в полицейскую облаву.

Полицейские уже ее допросили, и теперь она придумывала, как объяснить отцу, почему она здесь оказалась и вообще не пришла вечером домой. Она провела в камере уже около часа, когда в конце коридора внезапно с лязгом открылась дверь. Охранник вел мимо рядов камер каких-то людей. У Елены похолодело внутри.

— Папа!..

Саймон остановился перед решеткой и взглянул дочери в глаза. Елена, прикусив губу, сдерживала слезы.

— Вот она, — сказал он охраннику.

— Очень хорошо… Остальные — лицом к стене! Решетка приоткрылась. Елена проскользнула в щель.

Саймон повернулся и пошел назад по коридору, предоставив ей выбор следовать за ним или оставаться. У Елены защемило сердце. Потом она гордо подняла подбородок и пошла за отцом. Любое наказание было лучше, чем сидеть в клетке с людьми, которые хладнокровно умертвили бы ее, узнав ее имя.

Покинув коридор, Саймон прошел в кабинет, где сидело еще несколько человек. Когда Елена их разглядела, у нее захватило дух. Эстебан Сотерис разговаривал не с кем иным, как с командиром местного линкора Шейлой Брисбен. Кроме того, в кабинете было несколько людей в деловых костюмах. За письменным столом, заваленным бумагами, восседал полицейский. У стола сидела молодая девушка. Когда отец и дочь вошли в кабинет, она обернулась к ним.

Елена остановилась как вкопанная. Ей стало нехорошо. Чего же удивляться тому, что беженцы, прибывшие на последнем корабле, вцепились в горло юным джабовцам?! Саймон тоже остановился так внезапно, словно налетел на стеклянную стенку. У него засверкали глаза. Елена поняла, что он тоже не видел раньше изуродованную девушку.

— Это тебя зовут Атития? — негромко спросил он. — Мне передали, что у тебя что-то для меня есть.

Девушка кивнула.

— Вот, — прерывающимся голосом сказала она, протягивая Саймону толстый пакет. — Коммодор Ортон приказал мне передать это вам в собственные руки.

Бледная как смерть Шейла Брисбен вопросительно взглянула на Саймона и стала смотреть ему через плечо в то время, как он знакомился с содержимым пакета.

— Господин Татагата, — присвистнув, сказал Саймон одному из мужчин в костюмах, — полагаю, вам это будет небезынтересно. Коммодор Ортон раздобыл очень важные сведения.

Татагата взял документы, быстро просмотрел их и сказал:

— Это действительно то, что нам нужно.

— Господин Гришанда, — обратился он к другому мужчине в костюме, — вы блестяще справились со своим заданием. Благодарю вас!

Потом Татагата повернулся с серьезным видом к изуродованной девушке.

— Дорогая Атития, вы не представляете, как много вы сделали для правительства Вишну. Этих документов и ваших показаний будет вполне достаточно, чтобы оно выступило в вашу защиту.

— Я и представить себе не мог, — добавил он дрожащим голосом, — что на Джефферсоне планомерно ведется геноцид.

Геноцид! Елена затаила дух.

— Вы нам поможете? — прошептала изуродованная девушка.

Прежде чем ответить, Татагата взглянул на отца Елены.

— Мы постараемся, — сказал он и внезапно повернулся к самой Елене. — Скажите мне, пожалуйста, сколько студентов входит в вашу повстанческую организацию?

— Откуда вы знаете?! — пискнула застигнутая врасплох девушка.

На губах Татагаты заиграла едва заметная улыбка.

— Я все-таки работаю в Министерстве обороны, а трения между студентами из каламетских фермеров и юными джабовцами обострились до такой степени, что мы не можем больше закрывать на них глаза. Нас удивляет лишь то, что побоище не вспыхнуло раньше. Мы уже давно знаем о вашей группе и ее деятельности.

— Мы одобряем ваши цели, но ваши методы довольно нетрадиционны, — добавил он, с улыбкой разглядывая откровенный наряд девушки.

Елена покраснела:

— Нам приходится маскироваться… А как еще напоить команды космических кораблей так, чтобы у них развязался язык?1

— Это, — стала объяснять она, неловко чувствуя себя под взглядом Татагаты, — своего рода маскировочный халат.

С этими словами она покосилась на отца.

— Любопытная модель, — ответил за Татагату Саймон, — но если ты собираешься отправиться обратно на Джефферсон, тебе придется переодеться.

— Отправиться обратно?! — с замиранием сердца пробормотала Елена.

— Вот именно. Мы уже поговорили с Эстебаном. Его закаленные в боях товарищи тоже полетят. Если хочешь, мы возьмем с собой и твою студенческую группу, о существовании которой я, кстати, почему-то не подозревал. Господин Татагата любезно согласился лично проследить за нашей подготовкой.

— Мы высадимся на Джефферсон?! И Вишну нам поможет?! — Елена не верила своим ушам и переводила взгляд с Шейлы Брисбен на Татагату и обратно. — А Кибернетическая бригада тоже примет участие в высадке?

— Пока — неофициально, — ответила Шейла. — Но развитие событий непредсказуемо.

— А как же мы высадимся? — спросила, глядя на отца, Елена. — Ведь линкор расстреляет нас в воздухе!

— Он так бы и сделал, будь мы яваками или мельконами, — согласился с ней отец. — Но мы его проведем. На самом деле, «Блудный Сын» сейчас очень тяжело поврежден.

— Фермерами? — встрепенулась Елена. — Коммодором Ортоном?

Ее отец внезапно опустил глаза.

— Совершенно верно, — негромко сказал он. — Коммодором Ортоном. А точнее, твоей мамой.

Елена подпрыгнула на месте. У нее потемнело в глазах и подкосились ноги.

— Мамой? — прошептала она, цепляясь за спинку ближайшего кресла. — Значит, она не умерла?!.

— Она жива, — не поднимая глаз, ответил Саймон. В голове у девушки закружился ураган чувств, — боль и радость, счастье и сожаление о бесконечном времени, проведенном под бременем мучительного чувства вины. И, наконец, обида… Как же мог отец ей так солгать?!

— Елена, — начал он, — попытайся понять…

— Вот тебе! — воскликнула девушка, со всей силы ударив отца по лицу так, что тот с трудом устоял на ногах. Впрочем, он лишь утер кровь из разбитого носа и промолчал.

Сверкая глазами, Елена стояла посреди кабинета. Ее трясло. От удара у нее болела вся рука. Сейчас она ненавидела отца за его ложь, из-за которой она так мучилась многие годы. Но еще больше она ненавидела себя такой, какой она была раньше. Ведь именно из-за этого отцу с матерью и пришлось ей солгать! Она чувствовала себя маленькой отвратительной гадиной, но наконец решилась взглянуть отцу в глаза. От того, что она увидела в них, у нее снова подкосились ноги. Его глаза снова были полны заревом пожаров на Этене. Это из-за нее он о них опять вспомнил! От этой мысли Елене стало еще хуже.

— Прости меня, папа! — прошептала она и расплакалась.

Отец обнял ее и прижал к себе. Немного успокоившись, она судорожно сглотнула и сказала дрожащим голосом:

— Папа…

— Что?

Кажется, он на нее не сердился.

— Когда мы полетим?

Саймон приподнял голову дочери за подбородок и заглянул ей в глаза. Его взгляд снова стал мягким. В нем больше не сверкали молнии.

— Как можно скорее, — улыбнувшись, сказал он. — Но нам придется подождать, пока на Вишну соберут заказанные Санторини запчасти и команду техников. В лучшем случае на это понадобится неделя.

— А как же моя учеба?

— Мы замолвим слово перед ректором университета за всех студентов, которые отправятся на Джефферсон, — сказал Татагата. — Вы получите академический отпуск и потом сможете продолжить учебу. Мы прекрасно понимаем, в каком финансовом положении находится большинство из вас, и, если понадобится, мое министерство возьмет на себя все необходимые расходы.

— С чего вдруг такая щедрость? — с непритворным удивлением спросила Елена.

— У нас далеко идущие планы. Джабовский режим должен быть свергнут, но этого мало. Вам придется восстанавливать экономику родной планеты, ее школы и университеты. Джефферсон ни в чем не должен отставать от Вишну и Мали. Нам не нужна под боком планета, населенная невежественными дикарями, не желающими слезать с нашей шеи.

— Теперь я все поняла и благодарю вас за помощь… Пожалуй, моим товарищам пора собираться!

Взглянув с этими словами в глаза отцу, Елена прочла в них не только одобрение, но и гордость. Впервые в жизни у нее затеплилась надежда на то, что когда-нибудь она с полным правом будет говорить: «Я дочь Саймона и Кафари Хрустиновых».

Теперь она не сомневалась в том, что вместе с родителями они заставят Витторио Санторини пожалеть о том, что он появился на свет.

 

ГЛАВА 25

I

Опять идет дождь. Вода ручьями стекает с моего корпуса. Я чувствую ее, но не вижу. Мой корпус почти такой же холодный, как и струи дождя, и тепловым датчикам очень трудно их разглядеть.

Дождь идет уже целую неделю. Я лежу в грязи, как стальной кит, выброшенный штормом на негостеприимный берег. Большую часть времени я провожу в полусне, хотя мои датчики и приведут меня в боеготовность, если рядом со мной появятся незнакомые люди или транспортные средства. Они ощупывают пространства в трехстах метрах вокруг меня, надо мной и даже подо мной. Коммодор Ортон вполне может отправить своих саперов в канализацию под неказистыми двадцатиэтажными громадами близлежащих жилых домов, напичканных, как бочки селедкой, джефферсонскими безработными. Под землей саперы могут легко прорыть туннель туда, где когда-то стоял мой ангар. Если подо мной взорвется еще одна октоцеллюлозная бомба, моей боевой карьере придет конец. Конечно, она не разнесет меня на куски, но выведет из строя столько систем в моем корпусе, что на этот раз правительству Джефферсона уж точно не хватит денег на запчасти.

Поэтому я внимательно прислушиваюсь и к тому, что происходит под землей.

Кроме того, вокруг меня денно и нощно дежурит кольцо сотрудников полиции государственной безопасности. Я не вполне понимаю, зачем они тут нужны. У меня вполне исправные пулеметы на носу, корме и правом борту. Я вполне способен сам расстрелять любой приближающийся ко: мне объект, если тот, конечно, обнаружит враждебные намерения.

Впрочем, осторожность правителей Джефферсона можно понять. Воспользовавшись моей беспомощностью, командир повстанцев перешел в наступление и нанес ряд ударов в крупнейших городах планеты. На штабы обнаглевшей от собственной безнаказанности и вконец обленившейся полиции государственной безопасности посыпался град сверхскоростных ракет и октоцеллюлозных гранат.

На сегодняшний день уже уничтожено восемь зданий и пятьдесят три автомобиля, а также убито сто двенадцать сотрудников ПГБ. Дважды или трижды в день снайперы повстанцев обстреливают правительственные патрули. Навстречу джабовским аэромобилям взлетают ракеты, а самоходки повстанцев громят склады полиции с оружием и боеприпасами.

В средствах массовой информации раздаются призывы нанести ответный удар, но на самом деле никто не знает, где скрываются повстанцы. В парламенте ежедневно ведутся горячие дебаты о том, как лучше подавить восстание. В основном предлагаются неэффективные и даже опасные меры. Впрочем, наибольшую поддержку получают именно те предложения депутатов, от которых содрогнулся бы сам царь Ирод.

Тем временем ничего не предпринимается, а партизанская война ширится и набирает силу.

В ответ испуганные собственным бессилием сотрудники полиции госбезопасности срывают злость на беззащитном гражданском населении.

Суды не справляются со своей работой, а тюрьмы и лагеря переполнены фермерами, сочувствующими им лицами и даже горожанами, осмелившимися хоть как-то выразить свое недовольство существующим положением. Даже я удивлен тем, как стремительно Джефферсон скатывается в бездну беспросветного кризиса. При этом я чувствую себя совершенно беспомощным.

Я отправил на Вишну по ускоренной космической связи подробнейший список своих повреждений и деталей, необходимых для их устранения. Техники и запчасти уже вылетели с Вишну. Мне остается только спокойно ожидать их прибытия…

Внезапно в центре фешенебельного пригорода Мэдисона гремит мощный взрыв. Взрывная волна с силой бьет по моим кормовым датчикам. Эпицентр взрыва находится в трех километрах от меня. Там под охраной полиции госбезопасности за высокими стенами живут в роскошных домах звезды джефферсонского кинематографа и высшие руководители ДЖАБ’ы. За взрывом воцарилась зловещая тишина. Такое впечатление, словно вся столица напряженно прислушивается к отзвукам этого страшного грохота. Ливень по-прежнему неумолимо хлещет с серо-свинцового неба. Пусть хотя бы он поможет пожарным потушить огонь среди развалин. Нынешняя акция слишком отличается от предыдущих действий повстанцев, которые ликвидировали только отдельных джабовцев. Сейчас от взрыва пострадал целый район. Я все еще обдумываю, что из этого вытекает, когда в эфире раздается чей-то злорадный юношеский голос.

— Джабовские свиньи, вы подлые убийцы! Ну что, получили?! А вы-то думали, что страшнее фермеров ничего не бывает! Ха! Коммодор Ортон по сравнению с нами просто паинька! Мы — «городские волки» и не щадим никого! Берегитесь! Вам пришел конец!

Передача с подпольной радиостанции прервалась так же неожиданно, как и началась.

У Витторио Санторини появился новый враг.

Несмотря на сильный дождь, в центре взрыва полыхают пожары. Я слышу завывание сирен пожарных и «скорой помощи». Судя по всему, взорвавшаяся бомба еще мощнее той, что подбросила меня в воздух. Приходится задуматься, действительно ли меня подорвали люди Ортона. Пресловутый Фрэнк совсем не походил на фермера, а фермерам так же трудно маскироваться под горожан, как горожанам под фермеров. Кроме того, Сар Гремиан лично проверял на политическую благонадежность прибывшую ко мне бригаду механиков. Вряд ли он допустил бы в нее человека из Каламетского каньона!

На самом деле, я удивлен тем, что недовольные городские жители перешли к вооруженному сопротивлению только сейчас. Впрочем, существующие всю сознательную жизнь на государственное пособие и проводящие дни в полной праздности люди наверняка так отупели, что им просто не приходила в голову мысль взяться за оружие. Должно было пройти много времени, чтобы и до них наконец дошло, что жить так дальше нельзя и они сами могут попытаться что-то изменить.

Судя по всему, кто-то наконец это понял.

Теперь ситуация на Джефферсоне еще больше накалится. Вот уже почти двадцать лет недовольную городскую бедноту науськивали на тех, кто неугоден ДЖАБ’е, а теперь — как этого и следовало ожидать — привыкшие вцепляться в глотку всем, кто подвернется им под руку горожане бросились на своих хозяев. ДЖАБ’а использовала обезумевшую толпу для расправы с фермерами, не задумываясь о кровавых уроках человеческой истории, гласящих, что сегодня толпа, не задумываясь, рвет на куски тех, кому вчера беспрекословно подчинялась.

На месте взрыва уже появились репортеры, и, поскольку мой электронный мозг все еще связан напрямую с эфиром, я вижу страшную картину разрушений. Зрелище ужасающее. На месте Бренданского предместья с его роскошными особняками — чудовищная воронка радиусом почти в полкилометра. Трудно сказать, сколько людей здесь погибло, потому что от домов почти ничего не осталось. Из воронки навстречу дождю поднимаются клубы дыма и пара.

Вокруг эпицентра взрыва — множество полуразрушенных домов и автомобилей, разметанных по улицам и дворам, как стог соломы по полю. Спасатели бродят среди развалин, но их в Мэдисоне слишком мало, чтобы помочь всем пострадавшим и спасти уцелевших. Начальник спасательной службы столицы уже обратился к другим городам с просьбой прислать команды специалистов.

Знаменитый джефферсонский телеведущий Поль Янкович сидит в студии в центре Мэдисона и смотрит кадры, снятые операторами на месте взрыва и с парящих над ним аэромобилей. Кажется, даже он потерял дар членораздельной речи.

— Боже мой!.. — бормочет он. — Какой ужас! Какой кошмар! Наверняка погибли сотни людей… А может, и тысячи! Тысячи ни в чем не повинных людей!..

Вряд ли Янкович понимает, как нелепо звучат его слова. Он сам всем, чем мог, помогал правительству, которое на пути к безраздельной власти постоянно приносило в жертву своим интересам ни в чем не повинных сограждан. Янковичу не понять, что он лично виновен в укреплении джабовского режима и, следовательно, в сегодняшнем взрыве, произведенном теми, кто больше не в силах переносить тиранию…

Впрочем, стоило мне об этом подумать, как у меня заработали предохранительные процессоры, защищающие мой электронный мозг от мыслей, не подобающих сухопутному линкору. Ведь я запрограммирован на выполнение приказов законно избранных властей, и от меня не требуется любви или уважения к этим властям. Я не должен рассуждать о том, в каких целях они издают приказы, кроме тех ситуаций, когда эти приказы содержат признаки измены по отношению к Конкордату или препятствуют выполнению моего основного задания. Линкор не может ступать на зыбкую почву моральной оценки тех, кому он должен подчиняться. Вместо этого я сосредоточиваюсь на передачах новостей, слушая, как представители крупнейших средств массовой информации пытаются переварить произошедшую катастрофу. Следующие полчаса на всех каналах бесконечно гадают о том, кто из джефферсонских знаменитостей мог погибнуть в результате взрыва. Полю Янковичу принесли поспешно набросанный план погибшего предместья, и он перечисляет проживавших там представителей джефферсонской элиты.

Как выяснилось, в эпицентре взрыва находился дом популярнейшей кинозвезды Мирабеллы Каресс. Рядом с ней жил владелец крупнейших информационных каналов планеты Декстер Кортленд, мэр Мэдисона и начальник джефферсонской полиции государственной безопасности. Однако еще ближе к Мирабелле Каресс стоял особняк Ханны Урсулы Ренке, начавшей свою карьеру в качестве юридического консультанта ДЖАБ’ы. Именно она советовала Витторио и Насонии Санторини, как лучше прийти к власти, открыто не преступая при этом рамки закона. За это она получила место в Верховном Суде, где беспрестанно атаковала статьи конституции Джефферсона, не угодные Витторио Санторини. Госпожа Ренке убеждала остальных членов Верховного Суда одобрять законы, очевидно нарушавшие конституцию. Она всячески способствовала нападкам ДЖАБ’ы на каламетских фермеров, убедив Верховный Суд санкционировать создание «исправительно-трудовых лагерей».

Взрыв, кажется, положил конец ее карьере. Сегодня суббота, и все правительственные учреждения Джефферсона, включая Верховный Суд, закрыты. Лица, находившиеся недалеко от места взрыва, дрожащими голосами описывают страшный удар взрывной волны, рассекавшие воздух со свистом осколки стекла и шрапнель из мелких обломков. Некоторые из них утверждают, что были совсем рядом с эпицентром взрыва и видели, как привозили еду и напитки для гостей, собиравшихся в особняке у Мирабеллы Каресс. Наверняка в один из фургонов и была заложена взрывчатка.

Через тридцать восемь минут с начала передачи в студии президентского дворца появляется Гаст Ордвин, выполняющий обязанности президентского пресс-секретаря и главного пропагандиста.

Видно, что вышедший к толпе жаждущих подробностей репортеров Ордвин потрясен. Его маленькие глазки испуганно бегают, но он начинает решительным голосом:

— Подлый террористический акт в Бренданском предместье унес сегодня жизни сотен ни в чем не повинных людей. Еще тысячи людей на всю жизнь остались калеками. Этим гнусным преступлением каламетские фанатики раскрыли перед нами свое истинное лицо. Они больше не ограничиваются убийствами мужественно выполняющих свой долг сотрудников органов охраны общественного порядка и преданных своей работе государственных служащих. Эти кровожадные убийцы не успокоятся, пока не перебьют или не поставят на колени всех честных и порядочных людей на Джефферсоне. Президент Санторини в ужасе от разыгравшейся кровавой драмы. Он глубоко соболезнует родным и близким погибших. Он и сам понес сегодня тяжелую утрату!

— Вице-президент Насония Санторини… — дрожащим голосом сообщил притихшим репортерам утиравший рукавом слезы Ордвин. — Наша обожаемая Насония как раз была в гостях у Мирабеллы Каресс, организовавшей благотворительный вечер для сбора средств в пользу голодающих малолетних детей. Насония прибыла в особняк госпожи Мирабеллы еще утром, чтобы помочь ей все приготовить… Уже начали съезжаться гости, и тут…

Главный советник Витторио Санторини по вопросам пропаганды замолчал с видом человека, которого душат слезы и бессильная ярость. Репортеры ошеломлены неожиданным известием, и ни один из них не осмеливается подать голос. Несмотря на постоянные нападения бойцов Ортона на полицейские патрули и продажных чиновников, никто не предполагал, что повстанцы посмеют посягнуть на жизнь таких небожителей, как руководители ДЖАБ’ы. Но, оказывается, и они смертны1 Впервые за всю их карьеру журналистам недвусмысленно продемонстрировали, что доведенные до крайности люди не остановятся ни перед чем.

Гаст Ордвин уже собрался было продолжить свое выступление, когда одна из дверей студии с грохотом распахнулась. Ордвин повернулся на звук вместе с объективами камер… В студию ворвался мечущий громы и молнии Витторио Санторини. При виде президента Джефферсона репортеры повскакали со своих мест. Сверкая глазами, Санторини отпихнул Ордвина в сторону и впился глазами в направленные на него объективы с видом человека, одержимого манией преследования. Семь с половиной секунд он беззвучно двигал губами, не в силах выдавить из себя ни звука.

Наконец Витторио Санторини взял себя в руки и глухо заговорил:

— Мы отомстим за гибель ни в чем не повинных беззащитных людей. Злодеи дорого заплатят за свое преступление! Я не успокоюсь, пока их не постигнет справедливая кара! За содеянное зло они заплатят собственной кровью. Мы будем беспощадно истреблять этих хищных тварей. Смерть им! Смерть нашим врагам! С террористами должно быть покончено! Мы уничтожим их так же беспощадно, как они уничтожают нас.

— Перед лицом Бога клянусь, что я истреблю этих изуверов! — воскликнул Санторини, пожирая глазами сидящих тихо, как мыши, репортеров. — Запомните эти слова, потому что чаша моего терпения переполнена! Эти звери не заслуживают человеческого обращения. Фермеры купаются в нашей крови. Эти упыри режут нас, душат, убивают в наших же постелях! Они пьют нашу кровь и им все никак не напиться! Они изгадили нашу планету, а теперь хотят уморить голодом! Но они забыли древнюю мудрость — что посеешь, то и пожнешь!

Что же посеяли эти выродки?! Смотрите, всходят семена ненависти, насилия и убийства! А как лживы эти чудовища! А как они коварны! Они где-то покупают патроны и взрывчатку, а потом подкарауливают нас за углом… Теперь они посягнули на самое святое для ДЖАБ’ы и всего Джефферсона…

У Санторини подступил к горлу комок, и он замолчал, не в силах продолжать. Он стоит молча и смотрит остекленелыми глазами куда-то в пространство. Потом он несколько раз проводит по глазам рукой, словно пытаясь сорвать с них пелену.

— Довольно! — прорычал он. — Мы больше не будем нянчиться с этим отребьем! Мы выжжем заразу каленым железом! Я не остановлюсь, пока не перебью или не загоню всех проклятых фермеров в резервации и лагеря! Они заплатят за свои преступления против человечества!

— Смерть фермерам! — брызжа слюной, вопит Санторини.

Президент Джефферсона так же неуправляем, как гражданская война, бушующая в каньонах и на улицах городов этой планеты. Странно, но никто почему-то не указал президенту Санторини на то, что бомбу, убившую его сестру, подложили отнюдь не фермеры. Я начинаю сомневаться в том, что Санторини способен адекватно руководить государством. Сомнения приводят в движение предохранительные процессоры, которые подсказывают мне, что я должен не судить о психическом состоянии президента Джефферсона, а выполнять его приказы.

Разумеется, Санторини вне себя от ярости, но конституция дает ему право исполнить все те угрозы, которые он только что метал в адрес фермеров. В чрезвычайной ситуации закон предусматривает возможность полного уничтожения смертельно опасного противника. Я тоже на это запрограммирован, а сегодняшние события показали, что противник не шутит.

Организаторы прогремевшего взрыва были готовы пожертвовать жизнями сотен невинных людей, случайно оказавшихся рядом, ради уничтожения нескольких видных деятелей ДЖАБ’ы и его сторонников. Это преступление и опасность новых актов такого рода в корне меняют ситуацию. Теперь я не просто инструмент, с помощью которого ДЖАБ’а держится у власти. Я — боевая машина Кибернетической бригады, которой поручено охранять эту планету и у которой внезапно появился враг не менее опасный, чем явакские денги.

Я больше не питаю сомнений по поводу того, в чем заключается мой долг, но передо мной стоят еще два нерешенных вопроса. Во-первых, я должен понять, кто мой настоящий враг. Кто взорвал бомбу? Какие-то новые террористы? Или террористы в сговоре с каламетскими фермерами? И во-вторых, сколько времени понадобится летящим с Вишну инженерам, чтобы снова ввести меня в строй?

Я все еще размышляю над этими вопросами, когда Санторини вновь обретает дар речи и обращается ко всем слушающим его в студии и на каналах новостей.

— Нам не унять кровожадных убийц без радикального пересмотра законов, касающихся розыска, задержания и наказания преступников. Я объявляю на всей планете чрезвычайное положение. Полиция государственной безопасности не может действовать своевременно и эффективно, если от нее требуют, чтобы она тут же предъявляла убедительные доказательства вины подозреваемых или освобождала их на протяжении пятидесяти часов с момента ареста. Мы больше не будем выпускать на свободу террористов, которые тут же берутся за оружие и стреляют нам в спину.

В этой связи я объявляю вне закона все собрания с участием более четырех человек. Лица, собирающиеся вместе на улицах, подлежат аресту как подрывные элементы. Собираться запрещено не только на улицах, но и в общественных или частных зданиях и домах. Это распространяется и на собрания с целью отправления религиозных культов. Все нарушители этого запрета подлежат аресту как посягнувшие на общественное спокойствие, и их ждет самое суровое наказание.

Правоохранительные органы должны немедленно арестовать всех, кто подозревается в связях с подрывными организациями или придерживается антиправительственных взглядов. Кроме того, заключению под стражу подлежат все лица, которые уже были задержаны в течение последнего календарного года по подозрению в связях с террористами.

Но и этого недостаточно. Мы должны остановить поток оружия, нелегально ввозимого на нашу планету. Нам известно, что с Джефферсона уже сбежали тысячи бандитов. Они не только избежали справедливого наказания, но и активно помогают фермерам-террористам, продавая им оружие с других планет.

Поэтому все члены семей сбежавших с Джефферсона преступников должны быть немедленно арестованы. Их надо заставить сообщить нам о своих тайных связях, о том, когда и на каких кораблях террористам доставляют оружие! — С этими словами Санторини так сильно стукнул кулаком по столу, что сидевшие в первом ряду журналисты подскочили.

— Я уже отправил предписание нашему послу на Вишну. Сотрудники нашего посольства и преданные делу ДЖАБ’ы студенты должны помочь нам раскрыть каламетских агентов, работающих на Вишну и Мали. Обнаружив этих ренегатов, мы узнаем имена их сообщников и безжалостно их истребим. Мы поступим с ними так же, как они — с нами. Их будут резать, четвертовать, варить в кипящем масле! А еще раньше расправимся с негодяями, до сих пор пожирающими наш хлеб, которого недостает голодающим детям.

Как президент и главнокомандующий Вооруженными силами Джефферсона я приказываю органам полиции государственной безопасности немедленно ликвидировать всех находящихся в заключении врагов народа. К чему кормить тех, кто с радостью перерезал бы нам глотку! Нам даже незачем тратить на них патроны, которые тоже стоят денег! Лучше прибережем боеприпасы для решительного удара по гнезду террористов в горах! Начальники тюрем и лагерей должны ликвидировать предателей и убийц другими путями. Продовольствие же, которое предназначалось для этого отребья, будет распределено среди бойцов новой дивизии правительственных войск, формируемой сейчас под руководством начальника сил государственной безопасности генерала Мило Акбара!.. — похоже, президент, закончил свое выступление и в изнеможении вытер пот со лба.

Насколько я понял, генерал Акбар собирается нанести удар по предполагаемым базам повстанцев в Дамизийских горах. К чему все это? Ведь вполне очевидно, что сегодняшний взрыв организовали не каламетские фермеры.

Во-первых, коммодор Ортон так никогда не поступает. Он уничтожает лишь продажных джабовцев и своих лютых врагов. На самом деле, Ортон всегда заботится о том, чтобы его действия не повлекли за собой случайных жертв. Такой осмотрительный человек, как он, вряд ли совершил бы шаг, навлекший на ни в чем не повинных фермеров ярость всей ДЖАБ’ы.

Нет, коммодор Ортон здесь явно ни при чем. Зачем ему провоцировать расправу над тысячами джефферсонцев, оказавшихся в заключении? Ведь, по моим расчетам, сейчас в лагерях, тюрьмах и следственных изоляторах находится около восьмисот тысяч человек. Коммодор Ортон прекрасно понимает, что эти люди совершенно беззащитны.

Поэтому я склонен верить заявлению, прозвучавшему в эфире после взрыва. Бомбу взорвала какая-то новая группа городских повстанцев, не отличающаяся щепетильностью Ортона в выборе средств борьбы. Каламетские фермеры тут явно ни при чем. Впрочем, это, кажется, не интересует и не пытающегося выяснить, кто организовал взрыв, Санторини. Гибели сестры ему хватило для того, чтобы приступить к уничтожению всех, кто хоть в чем-то не согласен с ДЖАБ’ой, будь это фермеры или горожане.

Полагаю, «городские волки» скоро попробуют связаться с коммодором Ортоном. Стоит городскому сопротивлению объединиться с повстанцами в горах, ДЖАБ’е конец. Если, конечно, меня не успеют к тому моменту ввести в строй.

Тем временем события начинают стремительно набирать ход, как снежная лавина, несущаяся с горы.

II

— Я не согласен!

Кафари смерила взглядом недовольного Дэнни Гамаля:

— А кто, собственно, спрашивает твоего согласия? Ты что, забыл, кто здесь командир?!

У Дэнни была смуглая кожа, и если бы он даже побагровел от злости, Кафари все равно бы этого не заметила, но от ее внимания не ускользнули желваки, гулявшие у него на скулах, и раздувшиеся ноздри. Тем не менее он сдержался и прикусил язык. Через несколько мгновений он взял себя в руки и заговорил официальным тоном:

— Господин коммодор, ваш план слишком рискован. Вы задумали спасательную операцию, к которой надо приступать немедленно, а то нам будет нечего спасать, кроме трупов, и поэтому…

— Вот поэтому-то мы немедленно приступаем к ее осуществлению! — рявкнула Кафари.

— Но выслушайте же меня!

Кафари чуть было не отчитала Дэнни за дерзость, но в этот момент заметила, как ярость в его глазах сменилась каким-то другим чувством, и она вдруг поняла, что это страх. «Так он же боится за меня!» — Кафари стиснула зубы и несколько мгновений, тяжело дыша, молчала.

— Довольно разговоров! — наконец отрезала она. — Готовься! Там уже гибнут люди!

— Знаю, — жестко бросил Дэнни, перед глазами которого стояло изможденное лицо матери. — Я все знаю, но если мы ударим прямо сейчас, то будем передвигаться при дневном свете. Нас обязательно заметит какой-нибудь разведывательный спутник или полицейский радар. Если просто обстрелять лагерь из минометов, нашу позицию обнаружат по траектории мин, а когда мы пустимся наутек, за нами проследят до самого лагеря и уничтожат всех и вся в радиусе ста километров. Спасая узников лагерей, мы можем погубить все наше восстание!

Кафари нечего было ему возразить. Она и сама обо всем этом долго и мучительно думала. Будь на месте Дэнни кто-либо другой — даже Аниш Балин, — она просто приказала бы этому человеку заткнуться и выполнять приказания. С Дэнни Гамалем она так поступить не могла. Она подыскивала слова, чтобы все объяснить, потому что ей нужна была его поддержка, а не слепое подчинение.

— Саймон как-то сказал мне, — негромко начала она, — что в жизни каждого командира наступает такой момент, когда ему приходится платить спасение своих людей очень высокую цену. Я подняла наше восстание потому, что не могла спокойно смотреть на то, как убивают невинных людей. Сегодня их тоже убивают, но в гораздо больших количествах, чем раньше, можно сказать, истребляют. Зачем нужны все мы, если и пальцем не пошевелим, чтобы им помочь?

— Может, нам лучше разойтись по домам? — спросила она нахмурившегося Дэнни и, стараясь говорить как можно убедительнее, добавила:

— Все не так страшно, как кажется! Ведь «Блудный Сын» выведен из строя.

— Его пушки в полном порядке.

— Но он не знает, куда стрелять! Витторио Санторини послал на Вишну полный список его повреждений, который попал к Саймону. У «Блудного Сына» уничтожены все датчики, кроме тепловых. Мы не будем к нему приближаться, и он не почувствует наше тепло. Ты же не думаешь, что я хочу обречь всех на верную смерть и погибнуть сама!.. А что делать? Так складываются обстоятельства. С каким бы удовольствием я прибила того, кто командует этими «городскими волками»! Но сейчас дело не в этом. У нас появилась отличная возможность задать джабовцам жару. Саймон сказал бы, что перед нами Рубикон, и нам решать — переходить его или нет.

— Это что еще за Рубикон? — нахмурившись, спросил Дэнни.

— Это важный рубеж. Река на Прародине-Земле. На одном берегу — беспрекословное подчинение тирану, на другом — борьба за свободу. Оказавшимся на том берегу нет пути назад. Витторио Санторини тоже перешел свой Рубикон, приказав уничтожить безоружных людей. Мы же перейдем Рубикон для того, чтобы спасти их. Попрятавшись сейчас по пещерам, мы больше никогда не сможем взглянуть друг другу в глаза. Чего мы ждем?! Рядом с нами убивают восемьсот тысяч человек! Надо действовать, а то мы никогда не победим!

— Что ты несешь?! — с горечью в голосе воскликнул Дэнни. — Да если мы пойдем сейчас туда, мы выдадим места нашей дислокации, наш штаб, наши склады с продовольствием и боеприпасами. ДЖАБ’а сотрет нас в порошок! У нее двадцать пять тысяч хорошо подготовленных пэгэбэшников, которые спят и видят, как бы пустить нам кровь! Мы и так потеряем в этом бою много людей, а что будет, если убьют тебя?!

— Если ты меня так ценишь, прислушайся к моим словам!

Дэнни молчал с видом человека, которого вот-вот поведут на казнь.

— Ну послушай же меня, Дэнни! — почти ласково убеждала его Кафари.

Дэнни застонал, как сухое дерево под ударами бури.

— Говори, — процедил он сквозь зубы.

— Сегодня у нас появилась возможность переломить ход войны. Мы не имеем права ее упустить и должны немедленно ударить по врагу. Линкор выведен из строя, а большинство пэгэбэшников рассыпалось по всей планете в поисках новых жертв. Ты хоть представляешь себе, что произойдет, если мы за раз освободим шестьсот или семьсот тысяч человек?!

Не вполне понимая, к чему клонит Кафари, Дэнни наморщил лоб.

— А чем нам их кормить? — пробормотал он.

— Да я совсем не об этом! Сейчас ДЖАБ’а может бросить против нас двадцать пять тысяч полицейских, а если мы освободим хотя бы четверть заключенных, у нас появится сто восемьдесят тысяч новых бойцов!

Дэнни изумленно взглянул на Кафари.

— Ну наконец-то дошло! — вздохнула Кафари. — Сегодня мы можем изменить соотношение сил в нашу пользу, но для этого нам нужно действовать немедленно. А то будет поздно! Сейчас нам нетрудно будет перестрелять охранников в лагерях и подорвать колючую проволоку. А когда у нас появится столько новых бойцов, мы прикончим ДЖАБ’у. Ну что, стоит попытаться?

— Ты же рисковала жизнью, спасая нас из тюрьмы! — прошептал Дэнни. — Ладно, пошли за этот самый Рубикон! Но имей в виду, что я все время буду с тобой и не позволю тебе никаких глупостей!

Через двадцать минут повстанцы уже погрузились в аэромобили и неслись на бреющем полете к своим целям. Кафари мысленно похвалила себя за то, что предусмотрительно накопила достаточно большой парк летательных аппаратов.

Аэромобиль Кафари замыкал строй. Его пилотировал Красный Волк. Так Кафари было удобнее согласовывать действия своих групп, летевших к разным лагерям. Разумеется, у нее было слишком мало людей, чтобы высаживать десант во всех лагерях, но самые дальние из них повстанцы могли поразить баллистическими ракетами.

Сейчас Кафари как нельзя кстати пригодился многолетний опыт работы инженером по психотронным системам в космопорте. Она дождалась, когда к ней поступят сигналы о готовности всех групп, и отправила кодовый сигнал, связавший ее с коммуникационной системой орбитальной станции «Зива-2», которая, в свою очередь, сообщалась с одиннадцатью искусственными спутниками Джефферсона. В одно мгновение перед глазами Кафари предстала увиденная их объективами картина планеты, на которой вот-вот должна была вспыхнуть жаркая схватка.

Кафари приказала запустить восемнадцать баллистических ракет. Они взвились в стратосферу, где их не могла достать ни одна оборонительная система. Теперь Кафари злорадно следила за их полетом.

«Летите, голуби, летите…» — бормотала она под нос. К ее радости, на полицейских каналах царило затишье. Ракетам уже оставалось до цели секунды три, не больше, а их никто так и не заметил. Кафари была готова в любой момент включить помехи, подавляющие орбитальные системы вооружения и коммуникационные спутники, если бы кто-нибудь обнаружил ракеты или аэромобили и попытался их сбить. Первые ракеты поразили цель. На земле вспухли огромные огненные шары, но на экране перед глазами Кафари появилось изображение лишь ярких точек, вспыхнувших на поверхности Джефферсона.

Кафари вознесла беззвучную молитву за узников лагерей. Она надеялась, что бомбардировка замедлит их казнь.

«Вижу цель!» — сказал Красный Волк, и Кафари вывела на экран другое изображение. Лагерь, к которому они летели, лежал прямо по курсу. Он был выстроен в бесплодной пустыне у подножия Дамизийских гор и мог вмещать до ста тысяч заключенных, не считая охраны. Его окружала высокая ограда, опутанная электрической проволокой.

Палящее солнце сверкало на жестяной крыше кособоких бараков. В пустыне царил невыносимый зной.

Вдоль ограды через каждые двадцать метров торчали сторожевые вышки со сверхскорострельными орудиями. Их приводили в действие часовые или автоматический режим, заставляющий стрелять по любым посторонним объектам, приближающимся к ограде.

По ту сторону ограды, в иссушенной солнцем земле, был выкопан глубокий ров. Скорее всего, его вырыли недавно, но его первые десять метров уже были частично заполнены.

Кафари было хорошо видно, что происходит на краю рва. К нему пригнали толпу заключенных и стали стрелять им под ноги из пулеметов. Спасаясь от пуль, несчастные прыгали в ров. Оказавшихся на дне давили упавшие на них сверху, на которых в свою очередь падали все новые и новые тела. Когда часть рва была почти полна полуживыми, задохнувшимися и раздавленными людьми, в действие приходили бульдозеры, засыпавшие ров землей.

«Я своими руками растерзаю коменданта этого лагеря!» — процедила сквозь зубы Кафари.

В этот момент ведущие аэромобили дали ракетный залп, и ближайшие ко рву сторожевые вышки разлетелись на куски. Местами рухнула изгородь. С одной из уцелевших вышек открыли огонь по аэромобилю. Уклоняясь от очереди, он заложил крутой вираж, а следовавший за ним экипаж почти в упор выпустил сверхскоростную ракету по стрелявшей вышке, которая мгновенно перестала существовать. На земле кричали и метались люди. Вокруг рушились вышки и участки изгороди. Кафари завопила от восторга, когда Красный Волк разнес на ходу ракетами еще две вышки. С борта остальных аэромобилей Кафари сообщали, что все идет по плану…

— Зенитная ракета! — внезапно заорал Красный Волк.

Кафари так ничего и не увидела. Красный Волк описал мертвую петлю и повел аэромобиль свечой в небо. Кафари вжало в кресло. Еще на выходе из петли Красный Волк в свою очередь выпустил ракету. У Кафари потемнело в глазах, но она не могла не услышать где-то совсем рядом оглушительный взрыв. Когда Кафари пришла в себя, вокруг было чистое небо, и только где-то далеко позади над землей висело облако черного дыма.

Внезапно Кафари услышала, что Красный Волк сыплет проклятиями.

— Ты это что? — спросила она. — Ничего ведь не случилось!

— Дэнни Гамаль оторвет мне голову! — прорычал Красный Волк. — Ведь нас чуть не сбили.

— «Чуть» не считается, — все еще с трудом переводя дух, сказала Кафари.

— Попробуй объясни это Гамалю! — простонал Красный Волк.

Он отлетел в сторону от лагеря и начал кружиться над ним. Остальные аэромобили продолжали атаку. Чуть не сбившая их с Кафари ракетная установка очень скоро перестала существовать вместе со зданием, в котором была укрыта. Еще через три минуты весь лагерь был в руках повстанцев.

Красный Волк летал над лагерем до тех пор, пока ему не доложили о том, что в нем не осталось пэгэбэшников. Несколько охранников попробовали забаррикадироваться в административном корпусе, но заключенные уже поняли, что к чему, сами выбили двери и голыми руками умертвили своих мучителей. К тому моменту, когда Кафари ступила на землю, ее бойцы уже навели в лагере подобие порядка.

Изо рва удалось вытащить на удивление много живых людей. Почти все узники рвались помочь больным и раненым. Когда Кафари вылезла из аэромобиля, все вокруг замерли и стали провожать ее взглядами, интуитивно чувствуя, что перед ними командир. Люди перешептывались, переглядывались и неуверенно улыбались.

Кафари очень захотелось снять боевой шлем и улыбнуться им в ответ, но она пока на это не решилась. Впрочем, никто, кажется, на нее не обиделся.

— Господин коммодор! — отчеканил Дэнни Гамаль и браво отдал Кафари честь. — Лагерь в наших руках. Можно приступать к эвакуации заключенных. Но сначала с вами хочет поговорить один человек. Он находится в доме коменданта.

— Комендант тоже там? — официальным тоном осведомилась Кафари.

— В некотором смысле, да. Но, боюсь, вам уже не удастся с ним поговорить.

— Очень жаль.

— Что поделать, — сверкнув глазами, сказал Дэнни. — Этих несчастных можно понять.

— Ну ладно. Пошли!.. Тем временем приступайте к эвакуации.

Дэнни кивнул и повел Кафари по территории бывшего лагеря.

Труп коменданта уже убрали. Судя по огромной луже запекшейся крови, заключенные разорвали его на куски.

Кафари ожидали двое — юноша лет семнадцати-восемнадлати и прожженного вида мужчина с дорогой микротатуировкой на лице. Молодой человек ошеломленно таращился на Кафари, а его старший товарищ изучал ее подозрительным взглядом прищуренных глаз.

— Это вы, что ли, командир? — поинтересовался он простецким говорком.

— А с кем я говорю? — осторожно спросила Кафари.

— Я могу быть вам полезен.

Мужчина с татуировкой не понравился ей. Кафари не представляла, у кого может вызвать доверие субъект с такой внешностью. Конечно, он вряд ли был настоящим бандитом, но мало кому захотелось бы встретиться с ним ночью в темном переулке.

Кафари попыталась понять, как этот тип хочет провести коммодора Ортона. Потом из динамика ее шлема прозвучал густой бас:

— Мне не о чем разговаривать со шпаной вроде вас! Она уже хотела было удалиться, когда заметила, что татуированный субъект ухмыляется.

— Мне говорили, что вы крепкий орешек, коммодор… А что, если я не шпана, а механик джабовского, линкора?

Кафари замерла на месте.

— Да, да! Я четыре года чинил эту железяку, пока этот сопляк не попал в полицейскую облаву и не угодил за решетку, — сказал мужчина, кивая на своего юного товарища. — Когда Джулио вдруг исчез, линкор объяснил мне, что случилось, а я страшно разозлился. Ведь Джулио — неплохой парень. Конечно, он порядочный обормот, и мать часто его ругает, но он не вор и не бандит, и не за что его было сюда сажать. Я так взбесился, что наговорил всякого, а пэгэбэшники возьми и упрячь меня в этот же лагерь!

Засунув руки в карманы, Кафари пристально разглядывала мужчину, прислушивалась к его интонациям, взвешивала то, что он говорит, пыталась прикинуть, о чем он умалчивает.

— Что ж, если вы и вправду механик, расскажите, как вы будете чинить поврежденную батарею сверхскоростных орудий?

— Вы, наверное, об их внутренней системе наведения или о выступающем наружу квантовом процессоре, направляющем к ней сигналы? Да вы же сами продырявили наш процессор! Мне пришлось украсть в университете сервер, чтобы хоть что-то поставить на его место. Конечно, теперь система управления огнем работает кое-как, а что делать?! А как вы измочалили у него гусеницы! А кольцо его кормовой башни! Да ведь оно же треснуло! Стоит ему пальнуть себе за корму, как эта башня улетит к черту на кулички! Кафари потеряла от изумления дар речи.

— А вы действительно кое-что знаете! — воскликнула она.

— А вы не представляете, чего мне стоило всему научиться! — воскликнул механик, впившись глазами в темное пластиковое забрало шлема Кафари. — Я четыре года зубрил разные книжки, которых в училище мне даже не показывали!

— Ничего удивительного, — пробормотала Кафари.

— Вы, наверное, считаете меня отребьем, — неожиданно усмехнувшись, сказал механик. — И правильно. Кто я такой?! И все-таки у меня была работа. И эта работа научила меня многому, я даже полюбил учиться…

— Но все это было раньше, — добавил он и состроил свирепую физиономию, так не понравившуюся Кафари, когда она его впервые увидела. — А теперь я хочу отплатить джабовцам за отпуск на этом курорте… А ведь я знаю не только все дырки на линкоре! Мне еще кое-что известно… У меня много знакомых. Например, я догадываюсь, кто взорвал сегодня в Мэдисоне бомбу…

— Откуда вы знаете о бомбе? — тут же спросила Кафари.

Несколько секунд механик молчал с таким выражением на лице, что у Кафари по спине побежали мурашки.

— О бомбе нам сообщили охранники, — негромко сказал он. — А потом они стали спихивать нас в ров.

При этих словах в глазах молчащего юноши, который еще совсем недавно был беспечным пареньком, появилось затравленное выражение.

— Что вам от меня нужно? — спросила Кафари.

— Возможность поквитаться с этими негодяями! — скрипнув зубами, ответил механик.

— Вполне объяснимое желание, — заметила Кафари.

— Так вы нас возьмете? — с надеждой спросил обладатель экстравагантной татуировки.

— Если вы действительно знаете, кто взорвал бомбу. Этот взрыв смешал мне все карты, но новый союзник может оказаться бесценным. Особенно если мы начнем действовать вместе, пока не починили линкор.

— Пусть чинят его сами! Я не имею ничего против «Блудного Сына», но теперь у него есть все основания меня пристрелить. Хотя я его больше и не боюсь. Раньше боялся, а теперь — нет.

— Говорят, — негромко сказала Кафари, — что его боялся даже командовавший им офицер.

Она закрыла глаза и вспомнила, что говорил ей когда-то Саймон. Ее муж любил «Блудного Сына», но лишь дурак не опасался бы напичканной оружием стальной громадины, в чьем электронном мозгу роятся непредсказуемые мысли. Неужели вы не стали бы бояться своего пистолета, если бы тот сам стал решать, когда и куда ему стрелять?!

— Чему тут удивляться! — пробормотал механик. — Кстати, меня зовут Фил Фабрицио.

— Коммодор Ортон, — сказала Кафари, протягивая Филу руку.

— Очень, очень рад! — улыбнулся Фил. — Ну что ж, чем мне лучше всего помочь вам, коммодор?

— Расскажите-ка мне, что вам известно об организаторах взрыва…

III

Снова оказавшись на борту «Звезды Мали», Елена сначала чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь, в отличие от нее, за последние четыре года корабль ничуть не изменился. Она стала совсем другим человеком, а на «Звезде Мали» все было по-старому. По совету психологов переборки в кают-компании были выкрашены в теплые красные и золотые цвета, а в кубриках . команды и каютах пассажиров — в приглушенные синие и зеленые. Пищу тоже подавали по прежнему расписанию.

Капитан Айдити, пригласившая во время обеда к себе за стол Елену, ее отца, а также Стефана и Эстебана Сотерисов, не преминула высказаться по этому поводу:

— Ты очень выросла, девочка моя. Признаюсь, после нашей встречи я за тебя беспокоилась. Рада, что ты решила посвятить свою жизнь благородной цели.

Елена отложила вилку, прожевала кусок котлеты и негромко ответила:

— Спасибо вам за все, капитан. Я понимаю, почему тогда вызвала у вас тревогу. Надеюсь, что я изменилась.

— Да я и сама вижу, — переглянувшись со Стефаном Сотерисом, сказала капитан Айдити. — Ты — молодец. Все мы должны стараться стать завтра лучше, чем были вчера.

Девочка подумала, что за первые пятнадцать лет жизни никто почему-то не растолковал ей эту простую истину. Конечно, Витторио Санторини умеет пудрить мозги толпе, рассказывая ей именно то, что она хочет слышать, но, чтобы удержаться у власти, ему требуется армия полицейских и корпус фанатичных пропагандистов, которые запугивают и оболванивают невежественных и беспомощных людей. А все почему? Да потому, что на самом деле он бессилен! Он не понимает, что правда находится лишь на стороне тех, чьи знания и умения направлены во благо другим. Если же человек не ценит чужой жизни и чужого счастья, он превращается в дикаря!

Что побудило товарищей Елены подняться на борт «Звезды Мали» и полететь сражаться за освобождение целой планеты? Что превратило испорченную, эгоистичную, невоспитанную девочку в отважного бойца? Только чувство того, что нельзя допустить безнаказанного разгула тирании, нельзя бросить в беде родную планету и своих соотечественников.

На второй день полета весь отряд собрался в кают-компании, где его бойцам и экипажу корабля приходилось принимать пищу по очереди из-за того, что на борту «Звезды Мали» неожиданно оказалось слишком много народа.

Отец Елены предложил набившимся в сюда, как селедки в бочку, бойцам отряда и техникам, отправленным чинить линкор, обсудить подробности операции, вчерне разработанной еще на Вишну.

— У нас будет две группы, — сказал Саймон не терпящим возражений тоном, которого Елена от отца еще не слышала.

— Одна группа отправится вместе с техниками чинить мой линкор, — с усмешкой, которая не сулила врагам ничего хорошего, продолжал он. — Как вы знаете, с нами вместе летят пять очень опытных инженеров. Обычно таких инженеров сопровождают собственные механики, но на этот раз их место займут некоторые из вас. У вас будут чертежи линкора, и вам придется запомнить, что именно и как нужно вывести из строя у него на борту. Учите все наизусть! Ничего не записывайте! Если джабовцы догадаются, что вы прилетели не чинить, а ломать линкор, вам — крышка.

Вторая группа, в состав которой войдут все студенты и остальные бойцы, доставит повстанцам снаряжение, боеприпасы и продовольствие. Бойцам сопротивления давно не хватает пищи, патронов, бинтов и медикаментов. Они уже много месяцев варят суп из своих башмаков и едят одни бобы, а от истощенного бойца мало прока! Итак; — Саймон внезапно замолчал. Елена заметила, что он смотрит куда-то за спины собравшихся, повернулась и увидела стоящего в дверях старшего, бортового связиста.

— Господин полковник, вам срочное сообщение по ускоренной космической связи, — сказал связист, протягивая лист бумаги.

Он явно не желал передавать содержание сообщения по громкой связи внутри корабля или выводить его на большой экран, висевший в кают-компании. Поняв это, Елена сразу почуяла недоброе. Связисту было не пробраться к Саймону сквозь царившую вокруг толчею, и листок пришлось передавать ему из рук в руки. Несмотря на снедавшее всех жгучее любопытство, никто не осмелился заглянуть туда даже краем глаза. Не успев порадоваться дисциплинированности своих бойцов, Саймон прочел сообщение и побледнел. У Елены похолодело внутри. Она с замиранием сердца ждала, когда отец огласит содержание сообщения, с ужасом гадая, жива ли еще ее мать.

Однако Саймон, не говоря ни слова, стал пробираться к дверям кают-компании. Студенты прижимались друг к другу, освобождая ему дорогу. Добравшись до двери, Саймон быстро зашагал в сторону находившегося возле капитанского мостика центрального поста связи. Елена с Мелиссой Харди озабоченно переглянулись. Кто-то вполголоса выругался. Собравшиеся стали переговариваться, теряясь в догадках относительно содержания сообщения. Наконец Эстебан призвал всех к порядку:

— Чего гадать! Полковник Хрустинов скоро все нам расскажет. Давайте лучше обсудим детали операции, которые наверняка не изменятся… Хорошо, что повстанцы вывели линкор из строя. Теперь нам будет легче высадиться на Джефферсон. А так нам пришлось бы швартоваться у орбитальной станции «Зива-2», где полно пронырливых таможенников. Но линкор взрывом перевернуло на бок. Джабовцы пытались его поставить, однако у них ничего не вышло. Для этого требуется тяжелый транспортный челнок типа того, что Кибернетическая бригада использует для доставки линкоров с орбиты на поверхность планеты. К счастью для нас, капитан Брисбен защищает не только Вишну, но и Мали, и у нее есть такой челнок для перемещения ее линкора между двумя этими планетами. Кроме того, капитан Брисбен имеет право предпринимать любые действия, направленные на защиту Вишну и Мали, а сейчас она считает, что этим планетам больше всего угрожает джабовский режим на Джефферсоне. Поэтому Министерство обороны Вишну попросило наших уважаемых инженеров заявить, что «Блудного Сына» можно перевернуть только с помощью этого челнока, который капитан Брисбен нам любезно одолжила, — обстоятельно разъяснял ситуацию Эстебан.

Собравшиеся в кают-компании стали возбужденно переговариваться. Удивились не только студенты, но и закаленные бойцы, и Елене стало ясно, какое беспрецедентное решение приняла капитан Брисбен, рискнув остаться без возможности перемещать свой линкор с Вишну на Мали и обратно. Выходит, Шейла Брисбен считает джабовцев еще опаснее яваков и мельконов!

Эстебан подождал, пока всё немного успокоятся, и продолжал:

— Благодаря этому челноку нам не придется иметь дела с таможенниками на «Зиве-2». Полковник Хрустинов намеревается выгрузить с его помощью за один рейс всех нас и весь наш груз.

Сидевшая рядом с.Еленой Мелисса подняла руку:

— А как же боеприпасы и продовольствие для повстанцев? Ведь челнок полетит прямо к линкору.

— Нет, не прямо. Сначала он опишет несколько пробных кругов вокруг планеты и совершит первый спуск в атмосферу в противоположном полушарии Джефферсона. С той стороны — океан, и там почти нет разведывательных аппаратов. Движение по орбитам запущенных после явакского нашествия спутников рассчитано так, чтобы они все время висели над крупнейшими джефферсонскими городами. Тогда это было разумным решением. По обычным орбитам там вращается только несколько спутников связи, обслуживающих рыболовецкий флот. Мы рассчитаем время так, чтобы проскользнуть мимо большинства из них, а может, и всех.

При необходимости мы подавим их помехами на несколько минут, которых хватит, чтобы катапультировать аэромобили, которые развезут оружие и продовольствие по лагерям повстанцев. Они проскользнут незамеченными, пока наш большой челнок будет приковывать к себе все внимание джабовских радаров…

Внезапно Эстебан замолчал. Елена обернулась и с замиранием сердца увидела в дверях отца. Он взглянул ей прямо в глаза и повернулся к остальным бойцам, напряженно ожидавшим его слов. Потом он осторожно пробрался между сидевшими на палубе людьми и негромко поблагодарил Эстебана.

— Объявившаяся в Мэдисоне новая группа повстанцев, — наконец объявил он, — взорвала бомбу в самом фешенебельном пригороде Мэдисона. Погибли Насония Санторини, Ханна Урсула Ренке, половина высших офицеров Вооруженных сил Джефферсона, а также несколько влиятельных депутатов Законодательной палаты и Сената.

В кают-компании воцарилось гробовое молчание, потому что все знали, как ДЖАБ’а отреагирует на этот взрыв.

Саймон подтвердил наихудшие опасения:

— Санторини приказал казнить всех заключенных в джабовских лагерях и тюрьмах. Это восемьсот тысяч человек…

Елена закрыла глаза и перед ее внутренним взором предстала невыносимая картина: джабовские полицейские, расстреливающие беспомощных узников.

— Коммодор Ортон, — добавил отец Елены, — предпринимает попытки спасти заключенных… Мы все понимаем, чем это чревато.

Осмотревшись по сторонам, Елена заметила хмурые лица опытных бойцов и ужас в глазах неопытных студентов, которых она помогала сплотить в отряд. Ей тоже стало страшно. Коммодор Ортон вышел в открытый бой, чтобы спасти заключенных в лагерях, обрекая себя тем самым на смертельный риск. К тому моменту, когда «Звезда Мали» долетит до Джефферсона, на нем может не остаться ни одного повстанца! От этой мысли у девушки все похолодело внутри.

Голос отца пробудил ее к действительности.

— Надо пересмотреть наши планы. До Джефферсона нам осталось три дня полета. За это время правительственные войска не успеют уничтожить всех фермеров, потому что люди коммодора Ортона связывают их боями возле тюрем и лагерей. Коммодор уже организовал силы самообороны фермеров в Дамизийских горах и посоветовал им покинуть незащищенные фермы и скрыться в ущельях, вход в которые может защищать даже несколько бойцов.

Повстанцы передают фермерским силам самообороны оружие и тяжелую артиллерию для обороны перевалов и устий каньонов вплоть до нашего прибытия. Для того чтобы превратить Каламетский каньон в неприступную крепость, не нужно много людей и оружия; Откровенно говоря, ДЖАБ’е будет гораздо труднее штурмовать этот каньон, чем явакам. У джабовцев нет авиации, а «Блудный Сын» выведен из строя… Эстебан! Твои опытные бойцы переправят фермерам оружие и научат, как окопаться и отразить атаку противника. Остальное зависит от событий, которые произойдут к моменту нашей высадки. Я буду держать вас в курсе по мере поступления сообщений от коммодора Ортона.

— Вас понял! — браво отрапортовал Эстебан.

— Елена! — Взгляд Саймона обратился на дочь.

— Я! — Девушка пожирала глазами отца.

— Мы хотели поручить твоей группе доставку продовольствия и снаряжения, но в нынешней ситуации вы будете действовать в качестве наших связных на территории противника.

— Но… — недоуменно начала Елена.

— Ты, — перебил ее со странным выражением во взгляде отец, — лучше остальных знаешь джабовскую пропагандистскую машину.

При этих словах девушка заметила, что на нее смотрят все собравшиеся в кают-компании и залилась краской.

— Ты объяснишь своим студентам, что и как думают джабовцы. Коммодор Ортон надеется, что мы вступим в контакт с городским сопротивлением, взорвавшим бомбу. Для этого нам нужен человек, понимающий психологию горожан. Стопроцентному фермеру они могут и не поверить.

Елена кивнула. У нее все плыло перед глазами. Развозить продовольствие и медикаменты по лагерям повстанцев — дело совсем не трудное, а вот сойти за свою в Мэдисоне, да еще найти там новоиспеченных террористов!.. Теперь в ее руках не только ее друзья, а жизнь и смерть множества ни в чем не повинных людей! Ей придется объяснить остальным студентам, что думают массы горожан, которым двадцать лет промывали мозги, до тех пор пока они не потеряли терпение и не стали убивать всех направо и налево. Девушка вспомнила, как она в течение долгого времени жила среди высокомерных, алчных, глупых и самолюбивых людей, мало чем от них отличаясь.

Думать об этом оказалось очень неприятно. Но она вспомнила все.

«Как непросто ей сейчас живется, — вдруг мелькнула мысль в голове Елены, — теперь ей надо принимать ответственные решения, а раньше ей вообще не требовалось думать». За нее это делала ДЖАБ’а, которая и по сей день стремится думать за всех на Джефферсоне.

Как же ей объяснить привыкшим к самостоятельности товарищам, что такое — вообще не думать, а лишь слепо выполнять то, что тебе говорят! Это нелегкая задача. Возможно, пойти в бой ненамного труднее!

Оставшаяся часть полета промелькнула, как один миг. Елена круглые сутки рассказывала товарищам, как ведут себя джабовцы, о чем они думают и во что верят. Студенты с Вишну пришли в ужас от того, что узнали, но трудились не покладая рук, впитывая новую для себя информацию, как губки.

В редкие моменты отдыха Елена разговаривала с Эстебаном и другими бывшими солдатами. Она расспрашивала их о планах кампании, стараясь понять, что они думают и почему. В койку она падала лишь тогда, когда вообще не стояла на ногах. Стоило ей сомкнуть глаза, как уже начинался новый день. Так незаметно подошел момент, когда «Звезда Мали» покинула гиперпространство и стала приближаться к Джефферсону.

Собравшиеся в кают-компании могли следить за движением корабля к их родному миру на большом экране, прикрепленном к переборке. Студенты оживленно переговаривались. Опытные бойцы приберегали силы для грядущей схватки. Елена по большей части наблюдала за лицами своих спутников, а не за экраном, в разных углах которого маячили другие планеты, вращавшиеся вокруг джефферсонского светила.

Наконец сам Джефферсон стал постепенно расти на экране. При виде родной планеты Елена ощутила тоску по ней, смешанную со страхом и ненавистью. Ее прекрасным родным миром, сверкавшим на экране голубой звездочкой, правят люди, чьи сердца так же пусты и холодны, как космическая бездна. На лицах бывалых солдат тоже возникло странное выражение, что Елене было трудно отвести от них взгляд.

Она как раз думала об этом, когда ее заметил Эстебан. Поняв, что именно ее интересует, он начал было что-то говорить, но осекся и замолчал. Он не смог облечь в слова свои переживания. Елена понимающе улыбнулась, Эстебан пристально взглянул ей в глаза, кивнул и отвернулся к экрану. У Елены задрожали руки. Этот бессловесный обмен взглядами глубоко ее потряс. Она поняла, что ей не узнать всего, что хочется, просто разговаривая с опытными людьми или разглядывая тех, кто был свидетелем гибели целых миров.

Когда «Звезда Мали» устремилась к Джефферсону по отмеченной навигационными буями траектории, Елена поняла, что ей вообще не хочется ни о чем думать. Любая мысль, всплывавшая у нее в мозгу, порождала в нем пугающие образы. Девушка чувствовала себя диким зверем, попавшимся в стальной капкан. А Джефферсон, на котором она ни секунды не будет чувствовать себя в безопасности, все ближе и ближе…

Елена осторожно выбралась из кают-компании и направилась в кубрик, который она занимала с еще одиннадцатью товарищами. Коек не хватало, но сейчас все следили на экране за приближением к конечному пункту полета. Елену это зрелище совсем не увлекало. Ей хотелось побыть наедине со своими мыслями, ведь скоро она окажется в самом логове зверя.

IV

Только что с Вишну прибыла команда вылетевших ко мне техников.

Но пока они еще не высадились на Джефферсоне и вряд ли скоро окажутся на его поверхности. В долине реки Адеры и у подножия Дамизийских гор идут ожесточенные бои. Космопорт имени Абрахама Лендана несколько раз подвергался массированным бомбардировкам. Там разрушены доки и ангары для космических челноков. Каламетские повстанцы теперь явно действуют заодно с восставшими горожанами и каждый день убивают все новых и новых высокопоставленных джабовцев. Правительство Санторини с трудом контролирует ситуацию. Поняв это, капитан «Звезды Мали» отказалась отправлять свои бортовые челноки на поверхность планеты.

С ней связался сам Санторини:

— Немедленно выгружайте техников и запчасти, а не то я прикажу линкору сбить ваш корабль!

— Насколько мне известно, ваш линкор ничего не видит. Как же он в меня попадет? Кроме того, вам нечем будет заплатить за вторую партию запчастей, а уж если вы убьете граждан Вишну, других техников с этой планеты вам не видать как своих ушей.

Санторини начинает что-то истошно вопить, а капитан «Звезды Мали» просто прерывает связь. Через восемь минут на связь с капитаном Айдити выходит начальник сил внутренней безопасности генерал Мило Акбар. Он разговаривает из своего командного пункта, откуда руководит осадой Каламетского каньона. Повстанцы удерживают вход в каньон, куда скрылись от преследования полиции тысячи фермеров. Акбар угрожает капитану Айдити конфискацией ее корабля.

Еще через пять минут повстанцы накрывают артиллерийским огнем командный пункт генерала Акбара. Они прицельно стреляют по точке, откуда идет передача, и она внезапно прерывается. Кажется, Джефферсон лишился начальника сил госбезопасности. Капитан Айдити по-прежнему не желает расстаться с необходимыми мне запчастями, и я начинаю опасаться того, что никогда их не увижу. Через четырнадцать минут на связь со «Звездой Мали» выходит Сар Гремиан.

В своей обычной грубой манере он делает следующее примечательное заявление:

— Говорит начальник сил безопасности Джефферсона Сар Гремиан. Кончайте валять дурака! Мы и так предложили вам немалые деньги за доставку этого груза. Не пытайтесь вымогать у нас еще, а то горько раскаетесь!

— Не надо мне угрожать. Я должна была вернуться на Мали еще два дня назад, а все летаю вокруг вашей жалкой планеты. Я вышла из графика и несу большие убытки. Ваше правительство действительно предложило мне хорошо заплатить за то, чтобы я залетела к вам, но я ни за какие деньги не отправлю свои челноки в ваш космопорт, чтобы их там подорвал какой-нибудь террорист. Вы же не в состоянии обеспечить их безопасность!

— Вы согласились привезти нам груз и немедленно доставите его в космопорт на челноках, а то ваш корабль никогда больше не подпустят на пушечный выстрел к Джефферсону!

— Ой, напугали! — смеется капитан Айдити. — Да кроме меня, никто не желает сюда совать и носа! Думаете, я к вам еще полечу?! Ни за какие коврижки! У вас, оборванцев, денег не хватит, чтобы меня сюда заманить! И думать забудьте о моих бортовых челноках! Если вам нужен груз, я снаряжу тяжелый военный челнок, который вы зафрахтовали на Вишну. А вы забирайте своих драчливых юных джабовцев, которых выдворили оттуда. В Министерстве обороны мне заявили, что их родители погибли на войне. А мне-то что? У меня тут не детский дом. Присылайте за ними ваш челнок, а то не увидите груза. Кстати, не забудьте заплатить мне за то, что я их везла и кормила!

— Вы что, принимаете меня за идиота? У нас идет гражданская война. Кто-то с Вишну снабжает мятежников оружием и боеприпасами, а вы хотите, чтобы я позволил вам так просто разгрузиться, наплевав на все меры безопасности?! Наши инспекторы поднимутся на борт вашего корабля и проверят весь груз. В противном случае я наложу арест на ваш корабль, а вы не получите ни гроша!

— Я выброшу ваших инспекторов вместе с вашим грузом в шлюз и посмотрю, как они горят в атмосфере. Еще одна угроза, и я улетаю вместе с вашим двадцатимиллиардным грузом и тяжелым челноком, который один и может перевернуть вашего чугунного урода!

Семнадцать секунд Сар Гремиан злобно сопит в микрофон. Я поражен стоимостью моих запчастей. Из-за инфляции она возросла за две недели в два раза. На Вишну и Мали джефферсонская валюта стремительно падает в цене. Теперь экономику Джефферсона в самом ближайшем будущем ждет неминуемая катастрофа.

Сару Гремиану очень нужен груз «Звезды Мали».

— Ладно! — рычит он. — Грузите запчасти на военный челнок и проваливайте!

— С превеликим удовольствием!

Через двадцать одну минуту из трюма «Звезды Мали» появляется тяжелый челнок. Постепенно снижаясь, он кружится вокруг Джефферсона. Судя по всему, он войдет в атмосферу где-то над океаном в противоположном полушарии. Это вполне логично. Там у повстанцев нет и не может быть артиллерии. Челнок спокойно пролетит над океаном и приблизится ко мне со стороны морского берега в пяти километрах к западу от Мэдисона.

Сар Гремиан приказал охранять воздушный коридор, по которому челнок полетит над сушей. Если к нему приблизится хотя бы одна партизанская ракета, солдат правительственных войск ждет суровая кара. Командиры подразделений ПГБ знают, что Сар Гремиан не бросает угрозы на ветер. Кроме того, они понимают, что коммодор Ортон постарается любой ценой сбить челнок. Если прибывшие на нем техники починят меня, ему и его восстанию придет конец.

Когда челноку остается семь километров до берега с его внушительным водопадом, к нему с позиций к северу и к югу от Мэдисона устремляются ракеты коммодора Ортона. Артиллерия подразделений ПГБ сбивает ракеты и наносит удары по точкам их пуска в надежде уничтожить ракетные установки.

Челнок летит в мою сторону и готовится заходить на посадку. Он уже в одном километре от берега, когда из района водопада по нему открывает огонь 305-миллиметровое самоходное орудие. Правительственные войска не успели ничего предпринять, но пилот челнока заложил крутой вираж и сохранил свою машину. Бортовые орудия челнока немедленно открыли ответный огонь. Кроме того, пилот челнока выпустил две сверхскоростные ракеты по скалам возле водопада. Прибрежный утес затрясся с такой силой, что мои датчики уловили взрыв даже на расстоянии семнадцати километров.

— Прямое попадание! — доложил пилот. — Извините, я, кажется, отломил здоровый кусок от вашего живописного водопада. Зато подбил самоходку! Кстати, откуда у бунтовщиков трехсотпятимиллиметровые самоходки?!

Никто не спешит удовлетворить любопытство пилота. По челноку больше не стреляют, и он уже летит ко мне на бреющем полете, почти задевая брюхом крыши Мэдисона. На такой высоте от рева его двигателя наверняка разлетаются оконные стекла.

Гигантские размеры челнока, в который может влезть весь мой корпус, наверняка произведут неизгладимое впечатление на мэдисонцев, среди которых теперь шныряют городские повстанцы.

Навстречу челноку взмыла туча аэромобилей сопровождения. Один из них передает опознавательные сигналы самого Сара Гремиана. Наконец огромный военный челнок приземляется в двадцати метрах от моего опрокинутого корпуса. Правительственные аэромобили сопровождения приземляются рядом с ним. На его фоне они похожи на москитов. Из военного челнока появляется тринадцать человек. Это техники и пилот.

Я воспринимаю их лишь как источники теплового излучения на фоне прохладного воздуха. Сар Гремиан или кто-то другой с его коммуникатором на руке покидает один из маленьких аэромобилей. Из других машин высыпает множество людей, и они выстраиваются передо мной шеренгой. У них в руках какие-то продолговатые предметы, напоминающие формой винтовки. Скорее всего, это часовые, которые будут охранять техников, а может, и меня самого от любых злонамеренных действий с их стороны.

Эта мера предосторожности вполне в духе никому и никогда не доверяющего Сара Гремиана.

Один из прибывших техников запросто обращается к новоиспеченному начальнику Сил внутренней безопасности Джефферсона:

— Вижу, ваши мятежники не теряли времени даром. Вы только посмотрите, во что они превратили этот линкор!.. Меня зовут Кабанда Бишмагада. Я главный инженер оружейного завода на Вишну. А вы, наверное, Сар Гремиан. Не могу сказать, что в восторге от встречи с вами, но вы не выбросите на ветер деньги, которые нам заплатите.

— В ваших же интересах, чтобы это было именно так, — ледяным тоном отвечает Сар Гремиан. — Отсюда очень далеко до Вишну.

После такого рода «обмена любезностями» главный инженер, не вдаваясь в подробности, представляет остальных членов своей бригады. В ней четверо инженеров и семь техников, специализирующихся в самых разных областях — от психотронной калибровки до ремонта стрелкового оружия. Пилот челнока официально не входит в состав бригады, но Бишмагада сообщает, что он служил в военно-космическом флоте, а сейчас — работает на правительство Вишну. Вероятно, именно этим и объясняется мгновенная реакция пилота и его безукоризненные действия под огнем противника. Лично я задумался о том, сколько членов прибывшей бригады служило раньше в вооруженных силах и как это может отразиться на моей безопасности.

Сар Гремиан обращается ко мне обычным для него резким тоном:

— Машина, зафиксируй идентификационные сигналы этих тринадцати человек. Эта бригада будет тебя ремонтировать. Они имеют право делать все необходимое для того, чтобы ввести тебя в строй.

— Вас понял.

— За работу! — приказывает Сар Гремиан инженерам и техникам.

Бригада начинает разгружать тяжелые ящики и строить полевой ангар. В первую очередь ее члены собирают из готовых частей кладовку для инструментов и мастерскую, которая понадобится им на протяжении остальных работ. Сар Гремиан некоторое время пристально наблюдает за работой прилетевших, а потом с удовлетворенным видом садится в аэромобиль и улетает в сторону президентского дворца. Наверняка он торопится на очередное совещание, посвященное борьбе с разгорающейся партизанской войной.

Для полной диагностики всех моих систем бригаде понадобилось три дня. Работе техников постоянно мешают часовые из состава караулящих меня подразделений полиции госбезопасности. Перед каждой операцией они настаивают на выполнении множества формальностей, требующих, чтобы перед нажатием любой кнопки техники подробно объясняли, для чего она служит и с какой целью они ее нажимают. При этом их подключают к детекторам лжи, которые должны определить, не участился ли у них пульс. В результате ремонт почти не движется с места.

Через три дня прилетает Сар Гремиан. Убедившись в том, что ремонт еще не начат, а диагностика — не закончена, он начинает ругаться.

Не дослушав Сара Гремиана, Бишмагада смерил его презрительным взглядом и заявил:

— Если вы хотите, чтобы мы починили эту машину, уберите ваших громил, которые нам очень мешают. Каждые три минуты они…

— Они выполняют приказ. Коммодор Ортон и его головорезы ни перед чем не остановятся. Мы должны быть осторожны. Вам придется потерпеть.

— Вы достали меня с вашей идиотской осторожностью! Ваши тупые гориллы допрашивают нас, стоит нам взяться за переключатель, распаковать ящик или принести какой-нибудь инструмент. Они задают нам вопросы, но им не нравятся наши ответы. А как они могут нравиться этим неандертальцам?! Попробуйте объяснить макаке, как работает психотронный контур! А любая макака по сравнению с вашими сотрудниками — лауреат Нобелевской премии. Уберите их с глаз долой, или мы улетаем.

— Попытайтесь вникнуть в нашу ситуацию!

— Да плевать мне на вашу ситуацию! Подумайте лучше о том, в каком положении мы. Вы сами не даете нам ввести ваш же линкор в строй. Да мы уже позавчера могли бы закончить диагностику и приступить к ремонту, если бы они нам не мешали. Не забывайте, что чем дольше мы здесь проторчим, тем больше вы нам заплатите. Вы и так немало выложили за запчасти и аренду оборудования, которое мы используем, а у нас — почасовая оплата по профсоюзной ставке. Впрочем, вы тратите свои деньги, не наши. Нам все равно, сколько здесь сидеть. Какая разница, что мы делаем — работаем или препираемся с вашими уродами! Время идет, а время — деньги. Только не смейте орать на нас за то, что мы якобы тянем с ремонтом. Это ваши люди не дают нам работать!

Три с половиной минуты Сар Гремиан осыпает сотрудников полиции государственной безопасности страшными проклятиями. Потом он приказывает им не мешать техникам, которые наконец-то берутся за работу. У меня вспыхивает слабая надежда рано или поздно войти в строй. Судя по неутешительным новостям и постоянным призывам о помощи со стороны подразделений полиции, восстание надо подавить как можно скорее, а то будет поздно.

Смешно будет, если повстанцы поставят заплатившего за мой ремонт двадцать миллиардов Витторио Санторини к стенке, потому что меня не успеют ввести в строй для того, чтобы этому помешать. Даже не знаю, огорчился бы я такому исходу или обрадовался. Впрочем, мне совершенно не хочется об этом думать. Я уже понимаю, что мне будет не по душе задание, которое я получу, когда буду восстановлен. А хуже всего то, что мне от него не отвертеться.

Техники наконец-то приступили к ремонту, а я печально жду его завершения.

 

ГЛАВА 26

I

Елена с детства не бывала в Каламетском каньоне. Да и теперь ей было не попасть в него через Шахматное ущелье, рядом с которым, в долине реки Адеры, расположились две трети всех правительственных войск, блокировавших вход в каньон и выход из него.

Аэромобиль Елены отлетел на сто километров к северу от Мэдисона и лишь потом сделал резкий поворот и снова направился на юг. Когда он попал в первую полосу воздушных вихрей, Елена поблагодарила своих инструкторов на Вишну, научивших ее летать в горах.

«Если уж вас занесла нелегкая в такие места, — говорил один из них, слово в слово повторяя ее отца, — наберитесь мужества, терпите и не обращайте внимания на погоду!»

Пока девушка отчаянно маневрировала среди отвесных скал на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря, сидевший рядом с Еленой Фил Фабрицио вцепился в подлокотники кресла и делал вид, будто ему не страшно. Между заснеженными пиками выл ветер, но здесь не работали джабовские радары, и их аэромобиль видели разве что спутники, которых Елена не очень опасалась. У пэгэбэшников сейчас и так хлопот полон рот да и не попасть им в ее маленький юркий аэромобиль!

— А ты знаешь, куда лететь? — спросил ее Фил, когда она направила машину между скал.

— Пока летим, видно будет! — жизнерадостно ответила ему Елена.

— А мы не врежемся в гору?

— Если будешь приставать ко мне с дурацкими вопросами, обязательно врежемся.

Несмотря на непринужденную болтовню, Елена еще не успела как следует освоиться с Филом Фабрицио. Все пять дней, проведенных «дома», отец гонял ее с поручениями по Мэдисону. Она налаживала контакты с повстанцами в городе, распределяла обязанности связных между прилетевшими с ней студентами. С бывшим механиком «Блудного Сына» они случайно оказались вместе в постоянно перемещавшемся по Мэдисону штабе ее отца. Фил Фабрицио не был в курсе того, что она — дочь полковника Хрустинова, который для большинства повстанцев все еще оставался на Вишну.

Фил даже не знал настоящего имени девушки. Ведь когда-то Елена Хрустинова была известна большинству населения Джефферсона. Ее отец тоже находился на этой планете под вымышленным именем и совсем не походил на человека, впервые высадившегося на нее двадцать лет назад. Имя «Лена», которым называла себя сейчас девушка, никому ничего не говорило, а свою фамилию она вообще не упоминала… Пока!

Фила же знали почти все городские повстанцы. Они относились к нему с поразительным почтением. Ведь он был одним из них и при этом работал механиком линкора и знал, как вывести эту страшную машину из строя! А еще Фил не побоялся высказать джабовским кровососам все, что думает, и его арестовали и бросили в лагерь смерти. Но молодчага Фил выбрался оттуда сам и вытащил из лап смерти своего молодого племянника. Среди убогой, оборванной и голодной городской толпы, пытавшейся освободиться от железной хватки ДЖАБ’ы, Фил Фабрицио уже прослыл рыцарем без страха и упрека.

Он в свою очередь не знал, кто такая Елена, считая ее вернувшейся на Джефферсон студенткой, которой поручили отвезти его на аэромобиле в горы. Фил вез коммодору Ортону кое-какое прибывшее с Вишну снаряжение и секретное послание от главарей городского сопротивления. До восстания эти люди были крестными отцами преступного мира в столице и одновременно управляли единственной уцелевшей на Джефферсоне строительной компанией. Именно они выстроили роскошные особняки для джабовской элиты и снесли уродливые бараки, портившие вид из их окон. Теперь они были готовы уничтожить построенные ими же дома вместе с их обитателями. Если, конечно, коммодор Ортон согласится на их загадочные «условия»!

Как бы то ни было, отец Елены хотел, чтобы эти условия передал его жене человек, лично получившей их от городских повстанцев. Вот как случилось, что неопытной еще Елене пришлось прорывать самую плотную блокаду в истории Джефферсона, чтобы добраться до плотины в Каламетском каньоне. Фил Фабрицио не знал, почему в качестве пилота выбрали именно эту девушку. Долетев до точки, отмеченной на карте, Елена снизилась и повела аэромобиль среди яростных воздушных вихрей ниже края плато, по которому постоянно шарили джабовские радары.

Елене удалось достигнуть каньона, не привлекая к себе внимания противника. Впрочем, последние несколько часов полета были поистине чудовищными. Сжав зубы, она маневрировала в хитросплетении ущелий, пронизывающих запутанной паутиной самое сердце Дамизийских гор. Ущелья были бесконечно длинными и уходили куда-то в голубую дымку. Время от времени полумрак озаряли яркие вспышки. Это правительственные гаубицы вслепую вели заградительный огонь по дну каньона.

— Они уже пять дней обстреливают каньон, — пробормотал Фил Фабрицио. — Вот сволочи!

Ни на секунду не выпуская из онемевших пальцев штурвал аэромобиля, Елена молча кивнула. Ей еще не приходилось бывать под артобстрелом, и она в страхе думала о том, каково сейчас укрывшимся в каньоне фермерам, на головы которым обрушился град снарядов.

— Джабовцам все равно, по кому палить. Им главное убивать. Они утверждают, что в каньоне уже погибло много тысяч человек, а скоро в нем вообще никого не останется. Надо скорее что-то делать! Хорошо бы коммодор согласился на условия городских!

На самом деле, Елена уже знала немало из того, что Филу предстояло сообщить ее матери. Отец вкратце изложил ей пресловутые «условия», чтобы она могла подготовить к началу операции прибывших с ней студентов. Все было почти готово. Городские повстанцы могли нанести удар в любой момент. Когда коммодор Ортон получит снаряжение и выслушает Фила Фабрицио, в Мэдисоне, по команде Саймона, начнется такое, чего там не видали с момента последней высадки яваков.

Впрочем, сухопутному линкору было не суждено принять участие в этом сражении. Его все еще ремонтировали. Инженеры и техники никак не могли определить, почему он ничего не видит. Да они и не особо старались…

— Вот сюда! — воскликнул Фил Фабрицио, показывая пальцем на взлетно-посадочную площадку — пятачок зеленого луга в ста метрах от вершины Каламетской плотины.

Сверкавшая на солнце вода бурлила в бетонном водосливе, вращая турбины, снабжавшие электроэнергией весь Каламетский каньон, долину реки Адеры и сам Мэдисон. Плотина защищала мать Елены от артобстрела. Она сдерживала такое невероятное количество воды, что никому и в голову не пришло бы по ней стрелять. Одно попадание, и бурный поток в одно мгновение залил бы залил весь каньон и, вырвавшись из его устья, разрушил бы Мэдисон.

— Это настоящее море! — воскликнул Фил Фабрицио, глядя на водохранилище.

Елена молча улыбнулась и стала снижаться. Аэромобиль опустился на зеленую лужайку среди деревьев и осторожно въехал в просвет между их стволами. Люди коммодора Ортона натянули между деревьями маскировочную сетку, под которой пряталось немало таких аэромобилей.

Когда Елена с Филом спрыгнули на землю, их уже встречали.

— Дэнни! — радостно воскликнул Фил. — Как дела?

— Неплохо, — сдержанно улыбнулся стоявший с винтовкой в руке Дэнни Гамаль. — Да и ты вроде поправился… Ну что? Все в порядке?

— Пожалуй, да. Теперь послушаем, что скажет коммодор. Кстати, мы вам еще кое-что привезли…

Фил кивнул Елене, которая послушно полезла в аэромобиль за тяжелыми рюкзаками. Пока она их тащила, Фил добавил:

— Офицер, командующий прилетевшими с Вишну солдатами, это что-то! Он уже организовал наших городских ребят, и они готовы к бою. Я сам его еще не видел, но все его очень уважают.

— Ну вот и отлично! — сказал Дэнни Филу. Потом он повернулся к Елене, и, его взгляд сразу стал суровым и холодным. Он хорошо знал, кто она такая и почему в свое время не прилетела к нему на свадьбу.

— Пошли. Коммодор ждет нас, — ледяным тоном сказал он и зашагал прочь.

— Он что, что-то против тебя имеет? — прошептал на ухо Елене Фил.

— Какая разница! — пожала плечами девушка. Они прошли вслед за Дэнни по лесной тропинке, а потом стали спускаться вдоль одной из стен Гиблого. ущелья, за поворотом которого заканчивался Каламетский каньон.

— Вот это да! — присвистнул Фил, глядя с обрыва. Елена, занимавшаяся любительским альпинизмом на Вишну, понимала, что рядом с ними действительно разверзлась бездонная пропасть. В ушах у путников свистел ветер, пригибавший к скалам деревья у них за спиной.

Ожидавший их возле перил на вершине плотины Дэнни Гамаль нетерпеливо обернулся.

— У нас мало времени! — отрезал он.

— Идем, идем! — пыхтел Фил. Он перелез через перила на огромный бетонный полумесяц плотины и протиснулся мимо орудийных батарей, установок для запуска сверхскоростных ракет и 305-миллиметрового самоходного орудия длиной почти семь метров.

Вершина плотины была такой широкой, что по ней могла бы пройти автомобильная магистраль. Елена молча шла за Дэнни и Филом мимо первых настоящих артиллерийских орудий, которые она видела в жизни. Вся ее предыдущая подготовка проходила на компьютерных моделях.

Через пять минут они уже находились внутри самой плотины, верхняя часть которой была в основном полой и вмещала в себя огромные турбины и агрегаты для производства электрического тока. Рядом с ними находились подсобные туннели, лестницы, лифты и комнаты для обслуживающего персонала/Наконец они остановились перед закрытой дверью. Помещение находилось так близко к турбинам, что приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать их гул.

— Сначала коммодор поговорит с тобой, — сказал Дэнни Елене. — Он задаст тебе несколько вопросов о студентах, прилетевших с Вишну. А тебе, Фил, придется немного подождать. Сейчас я принесу чего-нибудь перекусить.

— Давай тащи! В городе сейчас живется впроголодь, — заметил Фил.

— Мне это известно, — пробормотал Дэнни.

Фил ему улыбнулся и подмигнул Елене, которая начала проникаться симпатией к этому грубоватому человеку, выросшему в фабричных трущобах, но умудрившемуся преодолеть предрассудки, внушенные ему в джабовской школе и отправившегося в лагерь смерти спасать своего племянника.

Дэнни фыркнул и молча удалился. Елена постучала в дверь, из-за которой кто-то густым басом пригласил ее войти. Влажной от волнения рукой Елена нашарила ручку двери, решительно распахнула ее и вошла внутрь.

— Закрой дверь!

Голос был густым и низким. Он мог ввести в заблуждение кого угодно. Даже знавшая, кто ее ждет за дверью, Елена чуть не попалась. Она захлопнула за собой дверь и уставилась прямо в темный щиток боевого шлема. На человеке в шлеме была мешковатая военная форма, скрывавшая очертания его тела. Несколько мгновений «коммодор» молча разглядывал девушку, а потом — снял шлем.

Кафари постарела. Казалось, прошло не четыре года, а сорок лет. Несколько мгновений мать и дочь смущенно молчали. Им нужно было так много сказать друг другу, что они не знали, с чего начать.

— А ты выросла, — сказала мать Елене, ожидавшей всего, чего угодно, но не этих слов от организатора гражданской войны, охватившей всю планету.

— Прости меня! — прошептала девушка, извиняясь за потерянное детство, от которого у обеих остались только горькие воспоминания.

Мать не спросила Елену, за что та просит прощения. Вместо этого она прикусила губу и прошептала в ответ:

— И ты меня прости.

— За что?! — ошеломленно спросила Елена.

— За то, что я солгала тебе. Велела сказать, что погибла… — Кафари опустила глаза, словно пряча слезы.

Елене вдруг стало мучительно больно оттого, что мать так из-за нее переживает.

— Не надо передо мной извиняться! — воскликнула она. — Это я во всем виновата! Я давно это поняла!

— Ну ладно, — дрожащими губами прошептала Елене мать. — А я-то думала, что ты и мне двинешь кулаком по носу.

Девушка не выдержала и рассмеялась, но вместо смеха очень скоро раздались всхлипывания. Это изливалось что-то очень долго лежавшее камнем на ее еще не закаленном сердечке. Кафари шагнула к дочери, а может, это сама земля наклонилась, и Елена оказалась в объятиях матери. Время остановилось, а девушка наслаждалась теплом родных рук, лечившим ее незарубцевавшиеся раны. Елене еще никогда не было так хорошо и спокойно, и как она могла раньше жить по-другому?!

Наконец ее мать заговорила. Она погрузилась в воспоминания — о том, как Елена ободрала себе коленки, как они вместе выбирали платье, как на детской постановке в школе непоседливая девочка опрокинула половину декораций, но лишь сорвала бурю аплодисментов, ловко притворившись, словно все так и задумано. Елена и представить себе не могла, что у матери сохранилось о ней столько приятных воспоминаний, но больше всего девушка удивилась, когда мать сунула руку в карман кителя и вытащила что-то завернутое в кусочек бархата.

— Когда ты заснула в контейнере, я вернулась домой, — негромко сказала Кафари. — Времени у меня было в обрез, и вывернула содержимое всех ящиков на пол, как будто там побывали мародеры. Посмотри, что я успела взять с собой!

Елена развернула бархат, и у нее подступил комок к горлу. Жемчуг! Ожерелье, подаренное ей мамой, бабушкой и дедушкой на ее десятилетие! Она не находила слов. У нее на глаза навернулись слезы.

— Давай-ка посмотрим! — сказала Кафари, расстегивая застежку.

В свое время шнурок сделали длинным, и девочкой Елена складывала его вдвое. Сейчас ожерелье было как раз впору.

— Как оно тебе идет! — воскликнула Кафари, любуясь дочкой.

— Ты о нем не забыла!.. — с трудом выдавила из себя Елена. — Ты ничего не забыла!..

— Мне по чину положено ничего не забывать! — сказала мать, лукаво улыбнувшись сквозь слезы. — Ведь я — опасная мятежница, спасительница президента и жемчуга!

— А может, ты мечешь его перед свиньями? — осторожно спросила Елена.

— Что ты говоришь! — воскликнула Кафари, смахнув слезу с ресниц. — Папа все время писал о тебе. Я тобой горжусь!

— А чего мной гордиться? — пробормотала Елена.

— Спроси своих друзей, прилетевших за тобой на Джефферсон! — улыбнувшись, ответила Кафари.

— Не могу. Я не знаю, что они ответят, — призналась Елена.

— А ты поумнела… Молодец, — негромко проговорила Кафари, напомнив этими словами дочери о том, почему они сейчас сидят в темной коморке в недрах Каламетской плотины. — Расскажи-ка мне лучше о твоих товарищах!

Елена начала не торопясь описывать их навыки, откровенно говоря о достоинствах и недостатках. Она рассказала о том, что Саймон намеревался поручить ее друзьям и как они могли способствовать успеху восстания.

Кафари слушала дочь молча, не перебивая, но у нее на лице было написано пристальное внимание, которое напугало бы кого угодно, кроме Елены. Девушку успокаивало то, что она привезла матери немало полезного: одежду, защищающую от биохимического оружия, вакцину против вирусов и противоядия от различных видов химического оружия, которое, по мнению правительства Вишну, могло оказаться в распоряжении Санторини. А еще в багаже Елены были современные медицинские приборы, которых днем с огнем не сыщешь на Джефферсоне.

Большое количество этих веществ и оборудования уже было отправлено в разные повстанческие лагеря на небольших аэромобилях, стартовавших с огромного военного челнока в противоположном полушарии Джефферсона. Вход челнока в атмосферу был рассчитан так, чтобы оказаться в необитаемом полушарии в ночное время, и аэромобили разлетелись по лагерям повстанцев на высоте, не доступной для джабовских радаров.

И все-таки снаряжения на всех не хватало. В Каламетский каньон эти нужные вещи не попали вообще, потому что коммодор Ортон не решился никому сообщить о месте своей ставки.

— В Мэдисоне всего еще полным-полно, — сообщила матери Елена. — Хватит на два грузовика. В наш аэромобиль влезло очень мало.

— Конечно, вы же не могли лететь на большом аэромобиле. Кроме того, у нас есть кое-какое свое снаряжение, но и твое нам очень пригодится. А больше всего нам нужны медикаменты.

— Мы, пожалуй, можем внести в план твоего отца кое-какие интересные дополнения, — задумчиво наморщив лоб, сказала Кафари. — Впрочем, для этого мне нужно поговорить с господином Фабрицио. Попроси его зайти ко мне, а сама сходи погуляй по плотине. Познакомься с нашей артиллерией.

— С удовольствием, — негромко сказала Елена. — Ведь я никогда не видела настоящих пушек.

Кафари в последний раз обняла дочь, взъерошила ей волосы и взялась за боевой шлем.

Прежде чем его надеть, она с извиняющимся видом улыбнулась дочери.

— Ты не представляешь, как я его ненавижу! — пробормотала она.

— Почему же, представляю! — улыбнувшись, сказала Елена.

У Кафари затуманился взор. Она смотрела куда-то в такую даль, по сравнению с которой бездна космического пространства казалась обмелевшей.

— Порой жизнь вынуждает нас привыкать даже к самому невыносимому, — сказала она дочери, у которой защемило сердце от этого признания. — Не скрою, я чувствую себя в этом шлеме очень одинокой… Впрочем, вся человеческая жизнь, наверное, сплошное одиночество.

— Однако сейчас об этом не время! — встрепенулась Кафари.

— Позови господина Фабрицио! — попросила она, водрузив на голову шлем.

Елена кивнула. Она подумает о словах матери на досуге! А сейчас надо выполнять приказ!..

— Слушаюсь! — воскликнула она, браво отдав коммодору честь, повернулась кругом и открыла дверь.

— Тебя хочет видеть коммодор! — сообщила она Филу и полезла вверх по лестнице на плотину. В каньоне дул свежий ветер, трепавший волосы девушке.

С плотины открывался потрясающий вид. В районе водослива, в начале укрощенной части реки Каламет, был разбит лагерь, в котором отдыхали артиллеристы. Недалеко от него стояли орудия, защищавшие ущелье с плотиной.

Справа от плотины громоздились выступы вулканической породы, отклонившие за многие тысячелетия русло реки от прямой и сформировавшие ущелье, именуемое Гиблым. За поворотом ущелья Елене был виден небольшой дом возле дороги, ведущей к плотине. Еще дальше находились другие фермы и разоренные фруктовые сады. Большую часть их деревьев срубили на дрова. Сырая древесина страшно дымила, но и у чадящего костра можно было согреться и приготовить пищу. О новом урожае фруктов в Каламетском каньоне давно никто не думал.

Между отвесными стенами каньона в обширных лагерях, раскинувшихся на бывших лугах и полях, расположились те, кто срубил фруктовые сады. Это были беженцы. Ближайший из лагерей находился сейчас километрах в двух от того места, где стояла Елена. Его неказистые палатки были сооружены из одеял и простынь, натянутых на веревки. Елена сощурилась от полуденного солнца, стараясь разглядеть детали. На некогда тучных пастбищах сейчас было мало животных. Остальных держали в хлевах и загонах, а может, давно уже съели. В последнем случае джефферсонским фермерам придется много лет восстанавливать поголовье скота. Ведь у них нет денег на племенных животных с Вишну! Не помогут даже замороженные эмбрионы, которые имплантируют самкам, если в наличии нет самцов… Елена с ужасом смотрела на то, во что превратила ДЖАБ’а некогда цветущий Каламетский край.

Девушка огляделась по сторонам в поисках артиллерии, о которой говорила ей мать, но не смогла обнаружить замаскированные позиции на стенах каньона. Уже не пытаясь различить детали, Елена рассеянно изучала каньон, надеясь уловить боковым зрением хоть какое-нибудь движение. Наконец ей удалось заметить три артиллерийские позиции метрах в пятистах от плотины. Расчеты орудий прекрасно маскировались. У таких бойцов можно многому научиться! Если на это будет время…

Вспомнив, что на плотине тоже есть артиллерия, Елена отправилась к ближайшим позициям. Две из них были по краям плотины, а третья — в самом центре. .

Девушка направилась к одной из них. Ей хотелось расспросить артиллеристов о том, каково им приходится в бою. На борту «Звезды Мали» она прислушивалась к разговорам товарищей Эстебана и поняла, что у опытных бойцов можно узнать много такого, о чем не расскажут ни учебники, ни инструктора. Хорошо бы выяснить побольше вещей, которые наверняка пригодятся ей в самом ближайшем будущем!

Елена подошла к батарее, оборонявшей левое крыло плотины и простиравшуюся перед ней часть Гиблого ущелья. Перед ней стояло пять 30-миллиметровых зенитных пушек, десять установок для запуска сверхскоростных ракет и двадцать многоствольных сверхскорострельных орудий. Каждое из этих орудий базировалось на отдельном лафете, а каждый ствол мог находить свою собственную цель или вести шквальный огонь вместе с остальными стволами.

В центре батареи зияло зловещее жерло трехсотпятимиллиметрового самоходного орудия. В последний раз девушка была рядом с такими орудиями, когда те сопровождали сухопутный линкор, идущий уничтожить все на своем пути. С дрожью в коленях девушка стала приближаться к артиллерийской позиции. Расчеты орудий сделали вид, что ее не замечают. Никто с ней не поздоровался.

Елена мужественно подняла подбородок и с едва заметной улыбкой на губах подошла к артиллеристам.

— Коммодор приказал мне ознакомиться с батареей, — пробормотала она, но никто не обратил внимания на ее слова. — Я никогда еще не видела артиллерию так близко…

— Зачем ты приехала сюда из города? — процедила сквозь зубы женщина с худым, до срока поблекшим лицом. — Тут не место мэдисонской шпане вроде тебя. Вы двадцать лет лакали джабовские помои, пока мы подыхали от голода. Теперь объедки у ДЖАБ’ы кончились, и вы стали грызть своих же хозяев. Залезай в аэромобиль и вали отсюда подобру-поздорову!

Елена залилась краской, но решила не сдаваться.

— Никакая я не шпана! — ледяным тоном парировала она. — Мы студенты с Вишну. Нас целый отряд. Мы прилетели, чтобы сражаться с вами вместе с бывшими солдатами Конкордата. Ими командует Эстебан Сотерис. Он уже многое мне рассказал, но я еще никогда не видела так близко настоящую батарею… Я доложила коммодору о том, что мы делаем в городе, и он отправил меня познакомиться с вами.

Стоило Елене назвать имя своего дяди, как отношение артиллеристов к ней сразу изменилось. Они больше не бросали на девушку враждебных, подозрительных взглядов.

Заговорившая с ней женщина даже улыбнулась:

— Эстебан Сотерис — молодец!.. А как тебя зовут?

— Лена, — ответила девушка, не желая, чтобы артиллеристы узнали, кто она такая.

Пока они не до конца ей доверяли, от них можно было ожидать чего угодно. Например «случайного» толчка в спину, закончившегося бы затяжным прыжком без парашюта в пропасть.

— Иди сюда, Лена! Я покажу тебе, как программировать орудие с помощью боевого компьютера, — позвала ее женщина.

— Кстати, меня зовут Рахиль, — сообщила Елене женщина, мгновение поколебалась и добавила: — Моя сестра замужем за генералом Гамалем…

— Значит, вы работали в кооперативе Хэнкоков?! — воскликнула Елена.

— Работала, — прищурившись, пробормотала Рахиль. — А потом коммодор Ортон, рискуя жизнью, спас нас из тюрьмы на базе «Ниневия». Моя сестра как раз ждала ребенка, а пэгэбэшники решили доделать то, что не успели бандиты… Они пытали нас просто так, для развлечения… Если бы они узнали, что моя сестра беременна… — При этой мысли Рахиль содрогнулась. — Но они ничего не успели узнать. Коммодор Ортон перестрелял их как собак!

— Вон дом моего деда, — сказала Рахиль, указав на строение при дороге, ведущей в Гиблое ущелье, которое Елена заметила еще раньше. — Мы спим там по очереди. Сынишке моей сестры уже три года. Он родился далеко отсюда. Вон в той стороне.

С этими словами Рахиль махнула рукой куда-то на северо-восток, где возвышались бесплодные склоны Дамизийских гор с их извилистыми ущельями, в которых мать Елены скрыла не один десяток тайных лагерей.

— Он родился на свободе. И будет расти свободным!

— Хорошо бы, — пробормотала Елена, пытаясь скрыть выступившие вдруг слезы.

Рахиль пристально взглянула на девушку, но не спросила, почему та плачет. Сейчас в Каламетском каньоне при мысли о погибших родных и близких начинали плакать очень многие. Собравшихся здесь повстанцев и беженцев объединяло общее горе, породившее общую решимость умереть или победить.

— А если будет газовая атака? — спросила Елена. — Еще на Вишну полковник Хрустинов предупреждал нас о том, что ДЖАБ’а накопила множество материалов для производства химического и биологического оружия.

Рахиль ткнула пальцем в кучу защитного снаряжения возле орудий:

— У всех артиллеристов есть защитные комплекты.

— А у остальных? У беженцев?

— Нет, — покачала головой Рахиль. — У них ничего нет… Под некоторыми домами вырыты убежища с фильтрацией воздуха. Как у моего деда. Другие устроили такие укрытия в погребах. Беженцы все время их строят, но у нас так мало инструмента, что бункеры на пятьсот тысяч человек выроют не скоро. Да и где взять столько воздушных фильтров?!

— На месте Витторио Санторини я залила бы нас газом, — содрогнувшись, сказала Елена. — Ему это не впервой. Моя мама была в городе, когда джабовцы отравили толпу, чтобы прийти к власти. Потом они обвинили во всем президента Эндрюса. К счастью, моя мама уцелела и я вместе с ней. Она уверена, что Санторини нарочно отравил своих сторонников. Этот человек ни перед чем не остановится.

— Я помню этот день! — буркнул один из артиллеристов. — Ничего, мы еще доберемся до Санторини, и тогда он у нас такого нанюхается, что мама не горюй!

— Ну давай, — сказала Рахиль. — Пока все спокойно, я что-нибудь тебе покажу. А то скоро по нам начнут палить, а мы будем отстреливаться.

Артиллеристы стали объяснять девушке работу интерфейсов боевого компьютера. Елена узнала, как компьютер находит цели, молниеносно выбирает одну из них для поражения и дает приказ открыть огонь. При этом реакция компьютера была намного быстрее человеческой.

— А зачем этим пушкам люди? — спросила Елена. — Компьютер же быстрее любого из нас.

— Компьютер может выйти из строя, — пробурчал огромный чернокожий артиллерист. — А кто будет подавать снаряды?

— Они такие тяжелые, — пояснил он, кивнув на ящики с боеприпасами, — что одному человеку не поднять их на зарядные ремни.

Елена с благоговейным ужасом посмотрела на семиметровое 305-миллиметровое орудие, перемещавшееся на восьми парах колес.

— Этим орудием тоже управляет компьютер, — пояснил артиллерист, — но кто-то должен всегда быть рядом, чтобы перейти в ручной режим, если программа даст сбой… На самом деле, эти системы такие же допотопные, как и джабовский линкор…

— А ведь он уже уничтожил у нас несколько таких орудий со всеми расчетами! — дрожащим от ненависти голосом добавил он. — В прошлом году у нас два раза отказывали компьютеры. Один раз это случилось, когда самоходка отстреливалась, удирая от линкора. Водитель этой самоходки не умел вести огонь в ручном режиме, и линкор тут же его накрыл… А во второй раз самоходкой управлял опытный артиллерист, который перестрелял всех джабовцев и без компьютера.

— И все-таки обычно они нас не подводят, — сказал он, ласково погладив орудийный ствол и взглянув в сторону остальных самоходок на плотине. — А мы умеем поражать цель из всего, что только стреляет, и, если кто-нибудь из нас гибнет, его место сразу занимает другой.

Елене оставалось только кивать. Мужество этих людей, хладнокровно рисковавших своей жизнью, и поражало, и вдохновляло ее.

— Я заметила, что у вас там еще батареи, — сказала она, махнув в сторону каньона. — Они похожи на вашу?

— Не совсем, — покачала головой Рахиль. — У нас недостаточно снаряжения, чтобы в одинаковой степени защищать весь каньон с его боковыми ущельями. Впрочем, и того, что есть, нам обычно хватает, чтобы эти гады сюда не совались.

— А они часто вас обстреливают?

— Каждые несколько часов. Какого-то особого графика у них нет. Наверное, они дают пару залпов каждый раз, когда им надоедает сидеть на заднице и жрать свой паек, — сказала Рахиль. — Я не знаю, когда они снова откроют огонь, но обстрел не заставит себя ждать. Витторио Санторини решил любой ценой с нами расправиться. Теперь ему некуда отступать. Вся его ДЖАБ’а держится на ненависти к нам. Стоит Санторини сдаться, как простые джабовцы первыми кинутся на него!

Елена согласилась с Рахиль.

К тому времени, как ее экскурсия по миру артиллерии подошла к концу, сгустились сумерки. Елена поблагодарила своих новых знакомых, отошла к перилам и вновь углубилась в созерцание ущелья. Несмотря на полумрак, ее зоркие глаза рассмотрели чью-то фигурку, двигавшуюся со стороны дома в начале ущелья. Этот человек быстро шагал мимо артиллеристов, расположившихся у самого берега реки Каламет, извивавшейся по дну каньона после головокружительного прыжка с вершины плотины. Прошло совсем немного времени, и проворный боец достиг большой электрической платформы, устроенной повстанцами для того, чтобы поднимать на вершину плотины людей, оружие и боеприпасы. Елена переместилась к месту прибытия платформы и заглянула вниз. Плотина была так высока, что у девушки чуть не закружилась голова. Впрочем, стальные тросы быстро подняли платформу с ее единственным пассажиром. Елена хотела было поприветствовать его, но слова застыли у девушки на губах, а привыкший за несколько лет партизанской войны к осторожности Дэнни Гамаль тут же почувствовал чье-то присутствие у себя за спиной и стремительно повернулся, выхватив из кобуры пистолет.

— Вы имеете полное право нажать на курок, — пытаясь усмехнуться, сказала ему Елена. — Представляю, как вы тогда меня ненавидели…

— У меня были для этого основания, — процедил сквозь зубы Дэнни, смерив девушку пронзительным взглядом темных глаз.

— Впрочем, в отличие от твоих тогдашних друзей, ты, кажется, не была доносчицей, — как будто нехотя добавил он.

Елена поежилась, но поняла, что слышит комплимент от человека, на чьих руках умерла его собственная мать.

— Папа… — начала было Елена, но замолчала, чтобы перевести дух, и лишь через несколько секунд снова заговорила, с трудом подбирая слова: — Отец рассказал мне о вас и вашей матери. Я ведь не знала, что, не будь ее, и я не появилась бы на свет. Ведь вы с ней спасли мою маму. Мне нечем отплатить вам за это, но я все равно чувствую себя перед вами в долгу…

У Дэнни дернулась щека. Он оторвал взгляд от лица девушки и стал смотреть в глубину молчаливо извивавшихся перед ним розоватых стен каньона, изъеденных тысячелетними дождями и ветрами. Елена последовала его взгляду и увидела огоньки костров, на которых беженцы готовили свой скудный ужин, готовясь разделить его с родными, близкими и новыми друзьями по несчастью. Этим обездоленным постоянно угрожали уничтожением другие человеческие существа, которым беженцы, по сути, не сделали ничего плохого. Они жили в постоянном страхе, но все равно были гораздо мужественнее, честнее и лучше тех, кто их ненавидел, скандируя джабовские лозунги.

Фермеров можно было лишить крова над головой, пытать и убивать, но их нельзя было сломить и поставить на колени.

Среди приверженцев Витторио Санторини не было и не могло быть таких мужественных людей.

— О чем ты думаешь? — негромко спросил Елену Дэнни.

Девушка хотела описать ему, что творится у нее сейчас в голове, но не находила слов. Наконец она подняла голову и молча встретилась с Дэнни взглядом.

— Я и не подозревал… — сказал он, глядя на Елену как на совсем незнакомого человека.

— Что именно?

— Я и не подозревал, что ты так похожа на свою мать.

Елена расплакалась. Ей было вновь не унять обуревавшие ее чувства. Они с Дэнни молчали, понимая все без слов. Немного успокоившись и вытерев ладонями мокрые глаза, Елена шагнула к Дэнни, и на этот раз он не отшатнулся от нее, как от прокаженной. Они стояли плечом к плечу на самой вершине плотины, как часовые, охраняющие все самое дорогое им в этом мире.

В этот краткий миг на Елену снизошло глубокое умиротворение. Она поняла, почему солдаты испокон веков воспевают не знающее границ братство по оружию людей, вместе смотрящих в глаза смерти.

Они все еще стояли, созерцая в молчании засыпающий каньон, когда начался артиллерийский обстрел. В отдалении вспыхнули похожие на светлячков огоньки. Это рвались снаряды на дне каньона.

— В укрытие! — рявкнул Дэнни. Елене не очень хотелось поджав хвост удирать от джабовских снарядов, но делать было нечего. Девушка повернулась, и тут!..

Мир вспыхнул у нее перед глазами, когда одновременно дали залп все орудия, стоявшие на плотине. Что-то засвистело в воздухе, и Дэнни прижал Елену к бетонной стене. На просторах водохранилища за плотиной раздался взрыв, и в воздух взметнулся огромный фонтан воды. Вновь прогремели орудия. Елена вытянула шею, пытаясь рассмотреть происходящее вокруг нее, и у нее подкосились ноги. Небо потемнело от града летевших к плотине артиллерийских снарядов. Джабовские ракеты стали взрываться в воздухе, осыпая осколками дно каньона. Навстречу с плотины рванулись сверхскоростные ракеты. Озаряемая беспрерывными вспышками, густая завеса дыма заслонила горизонт. Над плотиной свистели осколки. Орудия на склонах тоже не молчали, сотрясая каньон своим грохотом.

— Я кому сказал — в укрытие1 — снова заорал Дэнни. Елена на четвереньках поползла к железной двери, но в дыму ей было ее не найти. Внезапно где-то рядом раздался страшный грохот. Девушку опалило огнем и швырнуло о бетонную стенку. Придя в себя, она увидела, что от половины сверхскорострельных орудий в центре плотины не осталось и следа. Ракетные установки уцелели, но возле них не было видно бойцов. Только здоровенный чернокожий артиллерист в кабине самоходки по-прежнему сидел, скорчившись над компьютером в ожидании достаточно крупной цели.

Оглянувшись, Елена увидела, что к плотине летят новые джабовские снаряды. Не колеблясь ни секунды, девушка бросилась к умолкшим ракетным установкам и стала их заряжать. Рядом с ней трудился Дэнни Гамаль. Над ними свистели снаряды, взрывавшиеся в водохранилище. Заряженные ракетные установки открыли огонь. Их компьютеры находили и сбивали вражеские снаряды, летевшие прямо на плотину.

Артобстрел внезапно прекратился, и воцарилась звенящая тишина. Елена подумала, что у нее лопнули барабанные перепонки. Она тяжело дышала, вытирая дрожащей рукой потный лоб. Ее утешало лишь то, что генерал Дэнни Гамаль тоже весь взмок и трясся как осиновый лист.

— Сегодня они дали нам жару! — наконец выговорил он.

— Молодчина! — сказала Елене появившаяся из клубов дыма Рахиль.

— Считай, ты спасла плотину! — поддержал ее вытиравший рукавом потный лоб Дэнни.

Елена не выдержала и разрыдалась. Она сама не понимала, почему сейчас плачет, но Рахиль, кажется, совсем не удивилась. Хромая, она подошла к девушке и обняла ее за плечи, Дэнни же погладил Елену по щеке и прошептал:

— Не стесняйся слез. Ты только что доказала свое мужество. Мама будет тобой гордиться.

Девушка всхлипывала, пытаясь успокоиться, и заглядывала вглубь каньона, прикидывая ущерб, причиненный обстрелом. Лагерь беженцев сильно пострадал. Горела половина палаток. Люди все еще бежали к стенам каньона, надеясь найти там укрытие. Сотни, а может, и тысячи тел лежали среди разгромленного лагеря.

Внезапно разбегавшиеся люди стали падать на землю.

Сначала Елена не поняла, что происходит, а потом закричала:

— Смотрите! Что с ними?!

Дэнни изрыгнул проклятие. Рахиль с остальными уцелевшими артиллеристами бросились к защитному снаряжению, но добрая половина комплектов погибла в огне взрывов. Защитных костюмов осталось очень мало. Дэнни схватил Елену за руку и потащил к двери, выкрикивая в коммуникационное устройство: «Газ! Они применили газ! Объявить тревогу! Надеть защитные костюмы!»

У девушки от ужаса подкосились ноги.

«Мама!» — закричала она в коммуникационное устройство раньше, чем поняла, что ей неизвестна командная частота.

Завыла душераздирающая сирена. Елена и Дэнни пробирались к двери, спотыкаясь об обломки и разбросанное снаряжение. Они были уже у самой цели, когда джабовские орудия снова открыли огонь. Озаренный пламенем бетон плотины содрогался от взрывов. Кто-то распахнул у них перед носом дверь. Дэнни подхватил Елену и буквально швырнул ее в проем. У Елены потемнело в глазах, но она успела заметить, что сам Дэнни упал. Елена шлепнулась на бетонный пол и откатилась к дальней стене. У нее за спиной с лязгом захлопнулась дверь.

Дэнни остался снаружи! Елена стала отчаянно выкрикивать его имя.

Кто-то подхватил девушку на руки, облачил в защитный костюм, водрузил на голову шлем и застегнул все молнии. Когда Елена пришла в себя, она увидела, что над ней склонились двое. Лицо Фила Фабрицио просвечивало сквозь щиток защитного шлема. Девушка заметила, что у него побледнела даже микротатуировка. На втором человеке был командный шлем с темным щитком.

— Генерал Гамаль пал смертью храбрых, — сказал бас коммодора Ортона.

Елена опять расплакалась, хотя в шлеме ей было не вытереть глаз и не высморкаться. Почему все должно быть именно так?! Дэнни столько пережил! Столько сделал для успеха восстания! И вот теперь он погиб, спасая ее! Разве она стоит, чтобы из-за нее гибли такие люди! Впрочем, вскоре девушка перестала плакать. Горе улетучилось, его место заняла несокрушимая, как гранит, решимость отомстить.

Она уничтожит их всех! И хуже всего придется проклятому Санторини!

II

Саймону не приходилось раньше бывать в этом районе Мэдисона. По грязным улицам среди покосившихся домов слонялись стайки голодных дворовых ребятишек. Любой взглянувший в их потухшие глазенки видел там лишь недоверие и отчаяние. Эти дети ни во что не играли и даже не болтали между собой. Чаще всего они жались к грязным тротуарам, ковыряясь в сточных канавах, или сидели, облепив какое-нибудь потрескавшееся бетонное крыльцо перед обшарпанной дверью очередной многоэтажки.

Следуя за проводником мимо приоткрытых дверей этих убогих жилищ, Саймон задерживал дыхание, потому что оттуда доносился смешивавшийся с вонью канализации и гниющих помоев смрад кухонь, на которых готовили что-то невообразимое.

Саймону раньше приходилось бывать в трущобах возле космопортов. Он видел, как обитатели истерзанных войною миров, собравшись с последними силами, пытаются отстроить все заново. Но таких несчастных детей и таких жутких жилищ он не мог себе представить. Сжав кулаки, он думал о том, в какой бездонный экономический кризис всего за несколько лет рухнул весь Джефферсон.

День подходил к концу. В окнах зажглись тусклые лампочки, но на улицах не горело ни одного фонаря. Все они уже давно были разбиты праздно шатающимися подростками, срывавшими недовольство судьбой на их стеклах, не способных дать сдачи. Безработные бессмысленно бродили по улицам, как сухие листья, кружащиеся в водоворотах медленной реки. Некоторые из них уже отчаялись до такой степени, что с вызывающим видом собирались на перекрестках, обмениваясь жалобами и непонятно кому адресованными угрозами, исполнить которые им все равно никогда не хватило бы духу.

Но Саймон как раз и прибыл в Мэдисон, чтобы их воодушевить.

Всю предыдущую неделю он только этим и занимался, а сегодня вечером надеялся вкусить результаты своего труда.

Проводником Саймона была маленькая немолодая женщина. Она сказала, что ее зовут просто Мария. Она сутулилась и выглядела, как человек, потерявший всякую надежду на лучшую жизнь. С момента встречи с Саймоном в условленном месте Мария не проронила почти ни слова. Она была тощая, как старая рабочая кляча, и наверняка выглядела гораздо старше своего возраста.

Раздраженно разглагольствовавшие на перекрестках люди смотрели на Саймона с неприкрытой неприязнью, но Мария молча кивала им, и они опускали глаза. Лишь присутствие этой маленькой женщины спасало Саймона от драки с этими людьми, не понимающими, зачем чужак вторгся в их грязный квартал, унаследованный ими от того, что некогда было прекрасной планетой. Одного Саймона наверняка давно бы ограбили и убили. Спасти его было бы некому. Даже пэгэбэшники осмеливались появляться в этом районе лишь вооруженными до зубов и в количестве не менее десяти человек.

Проходя мимо баров, Саймон вдыхал сивушные пары и слышал грубый унылый хохот отчаявшихся людей, которым в жизни остается только напиться. Несколько раз он даже перешагивал через тела мертвецки пьяных мужчин, заснувших у входа в питейные заведения.

Примерно через час ходьбы они с Марией завернули за угол и наткнулись на девочку-подростка с уже довольно развитой грудью, которая о чем-то шепталась с ужасающе тощим, но очень высоким субъектом.

Мария замедлила шаг и так посмотрела на девочку, что та лишь что-то пискнула и опрометью бросилась прочь.

Тощий мужчина выругался и с угрожающим видом повернулся к Марии:

— Ах ты сука! Да я же ей уже заплатил!

— Ну и дурак! Проституткам надо платить не до, а после… И вообще, убирайся с моей улицы, а то я тебе глаза повыцарапаю! И не смей здесь больше показываться! ‘

Несколько мгновений Саймон готовился к драке. Он уперся в землю ногами и широко расправил плечи, но тощий верзила смерил его взглядом и, решив не связываться с ним даже из-за денег, свернул в ближайший темный переулок, ругаясь под нос на чем свет стоит.

Мария запрокинула голову и взглянула на Саймона из-под полуприкрытых век.

— Да он бы тебя убил! — обронила она.

— Еще неизвестно, кто кого, — ответил Саймон.

— Ну да, наверное, — через мгновение согласилась Мария, в свою очередь смерив Саймона оценивающим взглядом. — Ну пошли. Уже совсем рядом.

Она провела Саймона вдоль по улице в ту сторону, куда убежала девочка. Наконец она распахнула дверь между заколоченным бакалейным магазином и странным заведением, сочетавшим в себе функции прачечной самообслуживания и игорного дома; Из него раздавался гул стиральных машин, а возле окон неряшливые женщины со злыми лицами и неопрятного вида мужчины резались в карты и кости.

Войдя в дверь, Саймон оказался на узкой лестнице. На втором этаже была только одна дверь над прачечной. Возможно — кладовка. Поднявшись вслед за Марией на третий этаж, Саймон оказался в длинном коридоре с множеством обшарпанных дверей. Мария зашла в третью дверь от конца коридора. Оказавшись внутри, Саймон обнаружил там девочку с улицы, которая, увидев его, снова залилась краской.

— Чего стоишь? Готовь ужин! — прикрикнула на девочку Мария.

Та закатила глаза и исчезла на кухне.

Саймон не знал что и сказать. Мария тоже молчала и даже закрыла глаза, но Саймон все равно успел заметить, как в них блеснули слезы.

Немного успокоившись, Мария взглянула в грустные глаза Саймона:

— Она совсем неплохая девочка… Просто… Просто мы уже дошли до ручки… Но ведь я же прогнала этого мерзавца… — У Марии явно подступил к горлу комок.

— Я все понимаю, — сказал Саймон. — У меня у самого — дочь. Лишь на пару лет старше.

— Значит, ты действительно знаешь, каково это — растить дочерей! — Мария сокрушенно покачала головой и вздохнула.

Отогнав печальные мысли, она деловито заявила:

— Нам придется немного подождать. Если хочешь пить, могу предложить воду. Больше у нас ничего нет… А если хочешь присесть, бери стул. Только осторожно. Они почти все ломаные… Я сейчас!

Усевшись, Саймон стал изучать комнату с информационным экраном правительственного образца и парой выцветших репродукций на стенах. Репродукции изображали картины религиозного содержания, а информационный экран явно был выдан местным отделением ДЖАБ’ы, заботящимся о пропаганде идей своей партии среди народных масс. Мебель здесь стояла разношерстная, дешевая и неоднократно ремонтировавшаяся, но комната была хорошо прибрана, а полы — недавно помыты. В отличие от своих соседей Мария еще не до конца опустилась.

Саймон с уважением подумал о ней. Эта женщина удерживала себя и своих детей от полного падения лишь своей силой воли. Увидев, как ее малолетняя дочь торгует своим телом на улице, она, конечно, получила сильный удар, особенно болезненный оттого, что этот позор произошел на глазах приглашенного к ним в дом незнакомца. Вскоре Мария вернулась с кухни, где эта самая дочь деловито хлопала дверцами шкафов и стучала посудой, изображая бурную деятельность в надежде умилостивить разъяренную мать.

— У нас нет льда, — сказала Мария, протягивая Саймону стакан, — но кувшин с водой стоял в холодильнике.

Саймон кивком поблагодарил Марию и отпил глоток воды. Затянувшееся молчание уже грозило Стать неловким, но тут в дверь особым образом постучали. Мария взглянула на Саймона, который поднялся со стула и встал так, чтобы его было не видно из прихожей.

— Заходите, — сказала кому-то Мария. — У нас мало времени…

Внезапно она охнула. Саймон шагнул вперед и увидел, что побледневшая женщина не сводит глаз с одного из вошедших мужчин.

— Ты жив! — вскрикнула она, задыхаясь и держась за сердце.

Молодой человек, на которого глядела Мария, бросился к ней:

— Да, да, мы с дядей Филом живы. Только нам нельзя было об этом говорить…

У Марии задрожали губы. Она заключила юношу в объятия, не замечая слез, текущих по ее лицу. Дочь Марии появилась из кухни с тарелкой жареного хлеба и сыра. Увидев молодого человека, которого сжимала в объятиях мать, девочка выронила блюдо из рук. Блюдо разлетелось вдребезги, а девочка повисла на шее своего брата. Они были так похожи друг на друга и на свою мать, что в степени их родства не приходилось сомневаться. Саймон понял, что присутствует при воскресении считавшегося погибшим сына. Судя по его изможденному виду, ему посчастливилось вернуться живым из какого-то лагеря смерти.

Вместе с молодым человеком в квартиру Марии зашли еще два незнакомца. Когда буря радости немного улеглась, один из них сказал:

— Не будем забывать о делах. Сегодня очень важный день. Так что давайте быстренько перекусим и обсудим то, зачем мы пришли.

Мария взяла себя в руки, улыбнулась сыну и даже дочери, вытерев краем платья ее заплаканное личико.

Через пять минут, проглотив все, что им могла предложить хозяйка на крошечной, но уютной кухне, собравшиеся приступили к разговору о том, что больше всего их волновало. Однако не успели они начать разговор, как коммуникатор Саймона издал тревожный сигнал.

— Что случилось?! — встревоженно спросил он.

— Газовая атака! Против нас применили химическое или биологическое оружие. Пока не знаю! Я приказала всем спуститься в убежища, но их так мало!.. Люди умирают тысячами!..

В звучавшем из динамика любимом голосе слышалось столько боли, что у Саймона защемило сердце.

В этот момент раздался тревожный сигнал на другой частоте.

— Нам приказали убираться из ангара! — сообщил мужской голос. — Линкор грузят на тяжелый челнок…

С громким гудением заработал информационный экран в комнате. Он издавал звуки, предваряющие правительственное сообщение. При этих сигналах население Джефферсона должно было бросать все и бежать к экранам.

На экране появилась студия в президентском дворце. На возвышении в центре студии стоял сам Витторио Санторини. Стена у него за спиной была расцвечена желто-зелеными джабовскими знаменами.

— Возлюбленные братья и сестры! — вкрадчиво начал Санторини. — Мы собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать окончательную победу над кровожадными фермерами-террористами. Довольно с нас страха! Довольно нас убивали! Клянусь вам, что очень скоро добропорядочным джефферсонцам больше нечего будет бояться!

Сегодня наш отважный линкор раздавит последних бунтовщиков, и на нашей любимой планете вновь воцарятся мир и спокойствие. На ней больше не будет вооруженных до зубов фермеров-убийц. Они больше не будут стрелять и взрывать бомбы! Преследовавшему нас столько лет кошмару придет конец!..

Саймон больше не слушал.

— Боже мой! — прошептал он.

— Вот скоты! — воскликнул вновь обретенный сын Марии.

— Красный Лев! Ты слышишь меня?! — крикнул в коммуникатор Саймон.

— Да, слышу, — глухо ответила через искажающий ее голос динамик Кафари.

— К вам везут линкор! Он прилетит на челноке. Сколько у тебя людей?

— Не знаю, но думаю, мало. Нас обстреляла артиллерия, а потом сразу пустили газ. Большинство моих бойцов погибло. А те, на ком защитные костюмы, не могут пробираться к нам по скалам, чтобы их не порвать.

— Дэнни больше нет, — дрогнувшим голосом добавила Кафари. — Он погиб, спасая нашу девочку…

Саймон сжал край стола побелевшими пальцами до боли в суставах.

— Я не знаю, сколько нас уцелело, — отчаянно продолжала Кафари. — У нас было слишком мало защитных костюмов… Со мной всего два человека. Мы включили сирены газовой тревоги, но неизвестно, сколько людей успело добежать до убежищ…

— Наши камеры показывают только трупы, — всхлипнув, добавила она. — Множество трупов… А сейчас нас опять обстреливает артиллерия… Никто не может сказать, сколько продлится этот обстрел!

Все родственники Кафари, а значит, все близкие Саймона на этом свете жили в Каламетском каньоне. При мысли об этом ему стало физически плохо. Он с трудом отгонял от себя неистовое желание голыми руками разорвать на куски Витторио Санторини и его приспешников. В квартире Марии царило зловещее молчание: тщательно подготовленный план действий только что разлетелся на куски, как выпавшее из рук девочки блюдо.

— У нас осталось мало артиллеристов, — упавшим голосом добавила Кафари. — Теперь пэгэбэшники могут ворваться в каньон, и никто не сделает по ним ни выстрела.

— Они к вам не полезут, — мрачно сказал Саймон. — Они отправят туда «Блудного Сына». Хоть он и ничего не видит, ему достаточно тепловых датчиков, чтобы расстрелять оставшихся в живых. Витторио Санторини наверняка прикажет ему сровнять с землей все строения в каньоне, чтобы добить тех, кто спрятался в убежищах…

Проговорив это, Саймон понял, что ему нужно сделать, и у него опять защемило сердце. Почему только он не послал линкору код самоуничтожения в тот самый момент, когда вновь оказался на Джефферсоне?! Ведь без этой страшной боевой машины главарь ДЖАБ’ы вряд ли бы решился атаковать газом Каламетский каньон… Выходит, он, Саймон, повинен в смерти пятисот тысяч человек!

Саймон не мучился так даже после пережитого на Этене. Он ничего не сделал для того, чтобы защитить самых близких ему людей от биохимического оружия джабовского главаря, который сейчас разглагольствует на экране о прекрасном мире, свободном от каламетской заразы! С горящими глазами он называет беженцев, запертых в Каламетском каньоне, «врагами цивилизованного человечества», а их трупы в то время остывают в холодных лучах обоих спутников Джефферсона!

Мертвым уже не поможешь, но Саймон еще мог спасти живых. Добрую половину своей жизни он командовал «Блудным Сыном» и привык считать его своим другом. Однако теперь — когда от его решения зависела жизнь людей, уцелевших в Каламетском каньоне, оставшихся в живых фермеров, спрятавшихся в укрепленных каньонах Дамизийских гор, и миллионов бойцов городского сопротивления — это решение далось ему очень просто.

Саймон взял коммуникатор, настроился на нужную частоту и передал код, который хранил в памяти с того самого момента, когда начал командовать «Блудным Сыном. Этот код разрушит электронный мозг линкора и прекратит его существование! Саймон зажмурился. Он скорбел о погибшем друге и проклинал тех, кто превратил защитника человеческих миров в орудие уничтожения. Собравшиеся благоразумно хранили молчание.

Наконец Саймон решился связаться с Кафари.

— Ты слышишь меня? — сдавленным голосом проговорил он. ,

— Да. Мы видим линкор. Его челнок только что приземлился у в хода в Шахматное ущелье. Линкор выехал из челнока и двинулся в нашем направлении. Джабовцы отступают…

— Что?! — в ужасе воскликнул Саймон. — Линкор , едет?!

— Да. Он уже почти преодолел Шахматное ущелье. Скоро он будет в Каламетском каньоне.

Саймон заметил бледное как смерть лицо Марии только тогда, когда она тронула его за руку. ! — Что-то не так? — озабоченно спросила она.

Саймон взглянул женщине прямо в глаза и не своим голосом произнес:

— Код самоуничтожения изменен. Мне не остановить линкор!

— Ты что, можешь уничтожить его?! Да кто же ты такой?!

— Меня зовут Саймон Хрустинов. Я командовал этой машиной.

Убиравшая со стола дочка Марии уронила очередную тарелку.

— Но ведь ты совсем не… — начала было Мария, но осеклась, пристально разглядывая лицо Саймона, к которому тот и сам еще не привык.

— Ну да, конечно! — прошептала Мария. — Катастрофа. Упавший аэромобиль… Тебе перешили лицо?!

Саймон молча кивнул.

— И теперь ты не можешь уничтожить линкор? Он покачал головой.

— Боже мой!..

В комнате царило молчание. А чем могли помочь эти люди в борьбе с врагом, только что умертвившим полмиллиона человек?!

Наконец Саймон снова связался с Кафари:

— Красный Лев, вы можете эвакуироваться?

— Нет. Снаряды попали в наши аэромобили. Их обломки еще горят. А среди скал мы порвем защитные костюмы. Нам некуда бежать.

Они заперты в тупике каньона, и к ним приближается сухопутный линкор 20-й модели! Ну почему все не может быть хотя бы так, как на Этене, где они с «Блудным Сыном» сражались против врагов вместе?!

— Код самоуничтожения изменен, — чужим голосом проговорил Саймон.

— Я так и поняла, — ответила Кафари и добавила два слова, от которых у Саймона побежали мурашки по коже: — Отомсти за нас, пожалуйста!

— Клянусь, что так и будет, — прошептал он. — Помни, что я очень тебя люблю… И поцелуй за меня нашу дочь…

Окончив связь, Саймон остекленевшими глазами оглядел маленькую комнату. На экране еще зачем-то разевал рот Витторио Санторини.

Бойцы городского сопротивления удивленно смотрели на Саймона, а Мария прошептала:

— Ты ведь говорил с коммодором Ортоном? Он что, женщина?

Саймон молча кивнул.

— Это твоя жена? — тихо задала следующий вопрос Мария.

Саймон опять отрешенно кивнул.

— Значит, Кафари жива? — радостно воскликнула Мария.

— Пока… — ответил Саймон и не узнал собственный голос.

— Кафари Хрустинова когда-то спасла лучшего президента этой поганой планеты, — неожиданно взорвалась Мария, — а мы, выходит, позволим этому недоноску ее убить?!

С этими словами она ткнула пальцем в еще квакавшего что-то с экрана Санторини.

Взглянув на Марию, Саймон даже испугался адского пламени, вспыхнувшего у нее в глазах.

— Хватит распускать нюни! — воскликнула маленькая женщина. — Надо что-то делать!

Саймон молча смотрел в лица собравшихся в комнате, пытаясь понять, что способны вынести эти люди. В какой-то момент ему показалось, что его товарищи похожи на тех, с которыми он давным-давно защищал Джефферсон от другого врага.

Саймон позабыл о слезах. Его сердце обратилось в камень.

Яваков человеку не понять, но они — грозный и достойный уважения противник. А кто сейчас перед ним?! Витторио Санторини и его приспешники! Да это же просто ничтожный сброд!

— Довольно разговоров! — сказал Саймон. — Пора действовать!..

III

Меня отправили в бой! Мой электронный мозг пришел в такое смятение, что перегреваются связанные с ним психотронные схемы. Я могу составить длинный список причин, по которым считаю нынешний приказ неразумным. Мои познающие процессоры начинают анализировать причины, формулировать возражения и выносить срочные предупреждения. Тем не менее мне не придумать ни одного веского аргумента, который убедил бы Витторио Санторини не отправлять меня в бой до окончания ремонта. Он все равно не согласится ждать ни часа. Мои гусеницы и орудия уже в порядке, а больше президента Санторини ничего не интересует…

По крайней мере, теперь я точно знаю, в чем заключается мой долг. Я выполню полученный приказ в меру своих ограниченных способностей. Теперь я — неисправный механизм, вслепую ползущий в сторону опаснейшего противника, уже не раз доказавшего свою изобретательность в стремлении любой ценой меня уничтожить. Я буду двигаться вперед до тех пор, пока в моих электронных контурах теплится хотя бы слабая . искра энергии. Я уничтожу противника или погибну. В принципе у нас с врагами одна и. та же задача. Разница только в нашей способности ее выполнить. Я не вижу противника.

Он же прекрасно видит мой корпус весом в четырнадцать тысяч тонн.

По моему приказу челнок транспортирует меня к входу в Шахматное ущелье через всю долину реки Адеры. Долина безжизненна. В воздухе нет аэромобилей, а на земле — машин. Я вижу лишь пустынные поля по берегам Адеры и вьющуюся рядом с рекой дорогу.

Мне лететь еще пятьдесят километров. Трудно представить себе что-нибудь сложнее сражения в Дамизийских горах. Высадившимся в Каламетском каньоне явакам не хватило времени, чтобы в нем укрепиться. Не успели они моргнуть и глазом, как я уже добрался до них и стал крошить, как картошку. Бойцы же коммодора Ортона окапывались в каньоне целую неделю, и сейчас мне крайне не хочется вкушать результаты их труда.

Я лечу медленно. Тяжелый челнок, который меня несет, очень стар — еще старше меня, — и по горизонтали он перемещается гораздо медленнее, чем по вертикали. Он развивает ничтожные сто километров в час, и мне предстоит лететь еще тридцать минут.

После четырех минут тринадцати секунд моего полета Витторио Санторини прерывает вещание на всех военных и коммерческих каналах. Джефферсон ждет незапланированное выступление президента. Санторини будет говорить из студии, находящейся в бункере под президентским дворцом. Сейчас он соглашается на выступления и пресс-конференции только там. Что поделать, президент Джефферсона панически боится покушений на собственную персону!

Санторини, как обычно, начинает говорить кротким голосом. Но все знают, что его речи обычно заканчиваются яростными призывами к насилию, за которыми следуют очередные катастрофы и потрясения.

Мне кажется, что президент снова задумал недоброе. Впрочем, в серьезности его намерений не приходится сомневаться. Под горящими глазами у него залегли глубокие тени как у человека, принявшего очень важное решение.

Я с содроганием «созерцаю» электронное изображение находящегося где-то далеко Витторио Санторини, но не вижу вокруг себя ничего, кроме расплывчатых пятен теплового излучения.

— Возлюбленные братья и сестры! — шепчет Санторини в микрофон. — Мы собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать окончательную победу над фермерами-террористами. Довольно с нас страха! Довольно нас убивали! Клянусь вам, что очень скоро добропорядочным джефферсонцам больше нечего будет бояться! Сегодня наш отважный линкор раздавит последних бунтовщиков, и на нашей любимой планете вновь воцарятся мир и спокойствие. На ней больше не будет вооруженных до зубов фермеров-убийц. Они больше не будут стрелять и взрывать бомбы! Преследовавшему нас столько лет кошмару придет конец! Мятеж будет подавлен сегодня же вечером. Довольно проявлять милосердие к коварному врагу! Чаша нашего терпения переполнилась и мы нанесли решающий удар!

Да, да, друзья мои, удар уже нанесен. Тридцать две минуты назад мы уничтожили почти всех террористов в Каламетском каньоне. Теперь в дело пойдет наш отважный линкор. Он будет сражаться за нас с вами и разрушит все уцелевшие лагеря террористов, раздавит все берлоги, в которых уцелевшие преступники скрываются от правосудия. Он будет давить их день за днем, чтобы на нашей прекрасной планете не осталось ни следа от этих кровожадных убийц. Он защитит от них нас и наших детей!

Однако, очистив от злодеев Джефферсон, мы не остановимся. Ведь они не только оскверняли наши землю, воду и воздух, но и распространили культ насилия на другие миры. И теперь, любуясь звездным небом, мы содрогаемся при мысли о том, что где-то там вдали притаилась смерть.

Мы найдем и уничтожим террористов, где бы они ни притаились. Мы не потерпим укрывательства этих опасных маньяков правительствами других миров. Друзья наших врагов станут нашими врагами, и я не завидую их участи. Мы будем сражаться, пока не убьем последнего фермера во Вселенной! Куда бы ни скрылись эти преступники, наш линкор их найдет. Он найдет их и на Мали, и на Вишну. На Мали мы будем взрывать их жилища, чтобы они корчились, задыхаясь метаном. На Вишну мы сожжем их притоны вокруг космопорта и казним тех членов правительства, которые потворствовали этим бандитам и убийцам. Наш священный долг — выжечь каленым железом эту заразу во Вселенной. Почему?!.

— Да потому, что мы должны отомстить!!! — взревел, наклонившись к самому микрофону, Санторини.

Его вопль разнесся по информационной сети. От него задрожали стекла в домах, и подпрыгнули в креслах члены Объединенного законодательного собрания.

— Да, друзья мои, мы должны отомстить! — маниакально вращая глазами, продолжал орать Витторио Санторини. — Отомстить за смерть наших отважных полицейских, наших судей, государственных служащих и ученых! Террористы пролили уже столько нашей крови, что настал час утопить их в ней!

Сенаторы и депутаты Законодательной палаты, заседающие сегодня в разных зданиях, в этот момент все они как один повскакали с мест и разразились аплодисментами. Президент вещает с видом вдохновленного свыше пророка. У него сверкают глаза. Воздев руки к небу, он вопит:

— Кровь за кровь! Мы утопим в крови проклятых мятежников!

Сенаторы и депутаты Законодательной палаты отвечают на вопли президента торжествующим ревом, они что-то орут и стучат кулаками по столам.

— Мы вырвем с корнем фермерскую заразу, осквернившую наш мир! Мы перебьем их всех как бешеных собак! А когда их не станет, мы наконец закончим наши реформы. Этого момента мы ждали двадцать лет. Наконец-то на нашей планете воцарятся мир и благополучие. Никто не будет больше голодать! Никому ни в чем не будет недостатка! Какой прекрасный мир мы построим на зависть остальному человечеству! Мы войдем в историю как люди, создавшие цветущий рай на опаленных огнем войны руинах…

Лишь теперь я понял, что Витторио Санторини искренне верит в эту несусветную чушь. Он действительно считает, что можно построить идеальный мир! Люди вроде Сара Гремиана следуют за ним ради власти и почета. Других интересуют только деньги. Санторини же искренне верит в то, что безумные законы, которые принимаются на Джефферсоне, осчастливят население этой планеты.

Коммерческие станции одновременно показывают происходящее в студии президентского дворца и в джефферсонском парламенте.

— Мы сметем единственное препятствие на нашем пути к счастью и благополучию! Еще одно, последнее усилие, и на нашей планете воцарятся!..

Витторио Санторини продолжает свою речь, но на канале экстренной связи раздается хриплый голос Сара Гремиана:

— Линкор, ты меня слышишь?

— Так точно!

— Ты еще не прибыл на место?

— Я прибуду туда примерно через двенадцать минут и одиннадцать секунд.

— Давай быстрее! — озабоченным тоном командует Гремиан.

— Челнок летит полным ходом.

— Разверни его боком и включи его главные двигатели. Ты будешь на месте через две секунды!

— Я свалюсь вниз. Зажимы не выдержат четырнадцать тысяч тонн, если я окажусь боком к земле.

— Короче, лети полным ходом! Ситуация осложнилась, и надо уничтожить главарей мятежа, пока они не нанесли ответный удар!

Сар Гремиан явно волнуется. Начальник Сил внутренней безопасности Джефферсона прерывает связь без каких-либо объяснений, а я по-прежнему лечу вперед со скоростью сто километров в час. Увы, но законы физики мне не подвластны. Я всего лишь сухопутный линкор и не умею творить чудеса. Они — удел моих создателей и богов, которым они молятся.

Когда я преодолел половину равнины реки Адеры, день уже подходил к концу. Мои тепловые датчики не различают никаких подробностей на склонах Дамизийских гор. Яркие тепловые пятна и темные тени на скалах сливаются в бессмысленный калейдоскоп. А ведь в этих скалах уже четыре года скрывается целая армия повстанцев. Я извлекаю из памяти изображения, записанные мною во время освобождения Каламетского каньона от яваков, и сличаю их с нынешними показаниями тепловых датчиков. Картина немного проясняется, хотя, конечно, мне хотелось бы видеть все это своими глазами.

Огненные вспышки в районе Шахматного ущелья говорят о том, что там ведет огонь артиллерия. С высоты полета мне видны яркие полосы в долине Адеры. Это, скорее всего, пожары после взрывов снарядов, посланных в ответ на артобстрел повстанческой артиллерией.

Джабовские ракетные установки продолжают вслепую обстреливать Шахматное ущелье и лежащий за ним Каламетский каньон в надежде накрыть позиции повстанцев, а те ведут прицельный огонь из-за скал по обеим сторонам ущелья. Правительственные войска несут страшные потери. Мне видны ослепительные вспышки там, где только что стояло несколько их тяжелых орудий.

Прошло всего несколько секунд, и я понял, чем объясняется интенсивное тепловое излучение в лагере правительственных войск и вокруг него. Сначала я думал, что повстанцы накрыли его напалмом, но вскоре понял, что ошибаюсь. Тепловое излучение исходит не от огня. Это греются двигатели военных автомобилей, направляющихся прочь от Шахматного ущелья. Некоторые из них уже довольно далеко и несутся прочь по шоссе. Это так удивительно, что семь с половиной секунд я провожу в полном замешательстве.

Правительственные войска отступают от Шахматного ущелья! Они бегут с поля боя словно в панике. Я с минуты на минуту ожидаю появления из ущелья преследующих их повстанческих подразделений. Но оттуда никто не появляется. В районе Шахматного ущелья лишь свистят снаряды. Пока основная масса правительственных войск отступает, их артиллерия продолжает обстреливать каньон. Я не вижу смысла ни в этом отступлении, ни в продолжении артобстрела. Скоро на поле боя появлюсь я и ворвусь в ущелье. Зачем нашим артиллеристам подставлять себя под прицельный огонь повстанцев, если через полчаса я сделаю за них всю работу?!

А зачем они отступают?! После моего прибытия правительственным войскам в долине Адеры уже ничего не будет угрожать. Я собью снаряды повстанческой артиллерии и уничтожу их орудия. Куда же бегут наши солдаты в тот момент, когда победа практически у них в руках.

Я пытаюсь связаться с Саром Гремианом, но он мне не отвечает. Это меня настораживает и я прихожу в полную боеготовность, еще не приземлившись в заданной точке. Сар Гремиан по-прежнему не отвечает на мои запросы, а правительственные войска уже отошли на целых десять километров от Шахматного ущелья, где осталась только артиллерия, стреляющая теперь по Каламетской плотине и водохранилищу. Бойцы Ортона почему-то больше не отстреливаются. Это тоже меня беспокоит. Партизаны слишком искусны, чтобы не стрелять по практически не защищенным целям, и слишком упорны, чтобы сдаться без боя.

Мой челнок наконец поравнялся с правительственными войсками, запрудившими по всем дорогам, ведущим прочь от Шахматного ущелья. Я уже слышу грохот тяжелой артиллерии и свист снарядов.

Мне не разобрать особенности местности, над которой я лечу. Мои коротковолновые тепловые датчики, как назло, тоже вышли из строя, и теперь я воспринимаю только тепловое излучение на средних волнах. Скалы мне кажутся яркими пятнами света, а дома и деревья — едва различимыми мимолетными тенями.

Наконец меня вызывает Сар Гремиан.

— Линкор, ты на месте?

— Только что прибыл.

— Отлично! Приземляйся и готовься прорывать минное поле у входа в Шахматное ущелье! А я прикажу нашим артиллеристам отступать за остальными.

— А почему они отступают?

— А ты что хочешь, чтобы я погубил наших последних солдат?! — рычит Сар Гремиан. — Слезай с челнока и вперед!

Приземлившись и освободившись от зажимов, я съезжаю на землю. Артобстрел внезапно прекращается. Эхо последних выстрелов отражается от заснеженных вершин и улетает в голубое небо. Артиллеристы спешно рассаживаются по машинам и уезжают вслед за своими товарищами. Я остаюсь один перед лицом грозного противника. Меня ждет смертельная схватка… Жаль, что у меня нет командира!

Нет! Не время вспоминать о Саймоне!

Я начинаю осторожно двигаться в сторону Шахматного ущелья. В довершение всего некоторые из систем моего вооружения начинают чудить. Они то включаются, то выключаются, и теперь я не знаю, на какие из них можно положиться. Есть от чего прийти в отчаяние!

Но я ведь сухопутный линкор Кибернетической бригады! Еще ни один линкор не отказывался выполнять задание, если был способен хотя бы двинуться с места! Еще ни один сухопутный линкор не сдавался! Нас нельзя сломить, нас можно только уничтожить!

Я подъезжаю к входу в Шахматное ущелье, которое мне необходимо форсировать. Ну вот и вражеская территория. Мои передние сверхскорострельные орудия и минометы открывают огонь по дороге. Проверяя каждый квадратный метр поверхности на наличие мин, я медленно двигаюсь между узкими скалами. В любой момент может заговорить повстанческая артиллерия, но пока все тихо. Я уже преодолел ущелье, а мне никто так и не оказал сопротивление. Это совсем не похоже на коммодора Ортона, хотя тому уже и не раз удавалось меня перехитрить.

Наконец я замечаю орудия повстанцев, и мне все становится ясно. Они молчат, потому что из них некому стрелять. Нет, их расчеты не бежали с поля боя. Они лежат возле орудий в позах, красноречиво говорящих о том, что они умерли не своей смертью. Судя по температуре трупов, смерть наступила тридцать — сорок минут назад, не позже. По кому же тогда стреляла правительственная артиллерия, когда я совсем недавно подлетал к ее позициям?!

Впрочем, я должен уничтожать любое вражеское оружие и снаряжение. Мои сверхскорострельные орудия разносят на куски пушки повстанцев. Не успели их обломки рухнуть на землю, как я преодолел последний крутой поворот на пути к Каламетскому каньону. Переехав через покачнувшийся под моей тяжестью мост над Адерой, я оказался в каньоне и остановился.

Я замер на месте не потому, что мне нужно изучить раскинувшуюся передо мной местность. Она достаточно хорошо известна мне еще со времен сражения с яваками, и я могу сравнивать ее нынешнее тепловое излучение со сделанными тогда видеозаписями.

Нет! Я остановился не из-за этого. Я стою,, а по мне никто не стреляет. Чему же тут удивляться?! Ведь в каньоне не осталось ни одной живой души!

Секунды летят одна за другой, но я их не считаю. Мне не до того. Вместо секунд я считаю трупы. Их тысячи, десятки тысяч! Дно каньона завалено человеческими телами. При виде этого зрелища в глубине моего электронного мозга непроизвольно зарождается импульс, от которого конвульсивно дергаются стволы всех моих орудий. Мне неизвестны причины, породившие этот импульс. Я вижу лишь трупы моих врагов и не знаю причины их смерти. Кроме того, мне непонятно, зачем здесь я. Бунтовать-то больше некому!

Не успел я об этом подумать, как со мной на связь снова вышел Сар Гремиан.

— Почему ты стоишь? — требовательно спрашивает он.

— А куда мне ехать? Мятеж подавлен. Противник уничтожен.

— Ничего подобного! Их коммодор жив и где-то прячется. Смотри, как бы он не заманил тебя в ловушку! Мы знаем, что у него есть вакцина и защитные комплекты с Вишну. В каньоне наверняка полно артиллеристов в защитных костюмах. Нет, мятеж еще не подавлен, но ты должен это сделать. За работу!

Я не двигаюсь с места.

— Чем вы умертвили мирных жителей в каньоне?

— «Мирных жителей»?! — язвительно расхохотался Сар Гремиан. — В Каламетском каньоне нет и не может быть мирных жителей. Объединенное законодательное собрание приняло закон, объявляющий Каламетский каньон зоной военных действий, и президент Санторини его подписал. Верные законному правительству граждане должны были покинуть каньон еще неделю назад. Все оставшиеся в нем — мятежники, убийцы и террористы.

Мне трудно поверить в то, что младенцы и малые дети могут быть убийцами и террористами, однако я вижу очертания огромного количества детских трупиков. Джефферсонские парламентарии могут принимать сколько угодно законов, а Витторио Санторини может подписывать их хоть всю ночь, но солнце не позеленеет от того, что он подпишет бумагу, объявляющую его зеленым. Если закон объявляет младенцев террористами, это еще не значит, что они могут стрелять и кидать гранаты.

При этих мыслях в моих психотронных системах зарождаются опасные процессы. Боюсь, как бы они не повлияли на мою способность принимать самостоятельные решения. Сейчас не время для перезагрузки моего электронного мозга, после которой я на некоторое время стану совершенно беспомощным. На Джефферсоне нет никого, кто смог бы взять на себя управление всеми функциями сухопутного линкора 20-й модели. Следовательно, я должен любой ценой избежать перезагрузки. И все-таки моим контурам и процессорам как будто слышится настойчивый шепот: «Солнце никогда не позеленеет, а дети — не станут террористами».

Сар Гремиан так и не ответил на мой вопрос, и я снова задаю его:

— Как вы умертвили людей в этом каньоне?

— Не твое собачье дело! Ты-то, кажется, цел и невредим! Вот и радуйся, что мы перебили полмиллиона террористов, каждый из которых не задумываясь подорвал бы тебя!

— Ветер вынесет отравляющие вещества за пределы каньона. Смерть угрожает не только фермерам в других каньонах, но и жителям поддерживающих ДЖАБ’у городов. Моя основная задача — защищать Джефферсон. Если вы применили вещества, угрожающие жизни на, селения близлежащих городов, я автоматически буду считать вас своим противником.

— Что ты несешь?! — орет Сар Гремиан. — Ты что, совсем спятил?! Твоя задача — найти и уничтожить уцелевших террористов! А ну быстро вперед!

Я не двигаюсь с места.

— Я не тронусь с места, пока не получу ответа на поставленный мною вопрос или не соберу достаточно информации, чтобы ответить на него сам.

Сар Гремиан изрыгает поток ругательств. Немного успокоившись, он раздраженно говорит:

— Ну ладно, упрямая, тупая жестянка! Слушай! Никому ничего не угрожает, потому что использованное паралитическое вещество действует только сорок пять минут. Оно изготовлено на основе вируса, закупленного на черном рынке на Вишну. Мы заплатили кучу денег за быстродействующий и быстроразлагающийся вирус. Он поражает слизистую оболочку легких и парализует нервную систему. Этот вирус не размножается и существует в воздухе не более сорока пяти минут, а за это время ветер не донесет его ни до одного окрестного города. Это очень удобное, безопасное и эффективное оружие. Ясно?

Судя по развернувшейся передо мной картине, это оружие действительно эффективно.

В остальном же мне придется поверить Сару Гремиану на слово. Ведь у меня нет возможности проверить истинность его заверений. Поэтому я начинаю осторожно двигаться вперед. В каньоне царит зловещая тишина. Датчики движения замечают лишь ветер в растительности, выделяющейся темной массой на фоне разогретых солнцем скал. Пастбища пустынны. Их четвероногие обитатели неподвижно лежат вместе с людьми, которые за ними ухаживали.

Гибель скота… Несобранный урожай… Грядущей зимой Джефферсону угрожает страшный голод. ДЖАБ’а, похоже, абсолютно не в силах предвидеть последствия своих действий. Даже прослужив сто двадцать лет человечеству, я не понимаю логики своих создателей и в первую очередь правящих ими политиков…

Я долго еду по дну каньона, не встречая на своем пути ничего, кроме трупов, пустынных полей и безлюдных ферм. Из домов поступает энергетическое излучение обычных бытовых электроприборов. Коммуникационные устройства повстанцев молчат. Нигде не заметно признаков тяжелой артиллерии.

Если коммодор Ортон напичкал каньон пушками, то они очень хорошо замаскированы. На его месте я бы сейчас не показывался. Ведь я не могу без конца оставаться в каньоне и мне не уничтожить противника, которого я не вижу! Когда я уеду, коммодор или занявший его место командир повстанцев сможет переместить свою уцелевшую артиллерию, куда ему заблагорассудится, и использовать ее по своему усмотрению.

Покончить с повстанческой артиллерией я могу, только превратив обстрелом в щебень все склоны каньона и его дно. Для этого мне придется расстрелять весь свой запас крупнокалиберных снарядов и превратить скалистую гряду в радиоактивную пустыню на следующие десять тысяч лет. Ветер разнесет радиоактивную пыль по окрестностям, а воду в реках Каламет и Адера никто не сможет пить несколько тысячелетий.

Это неприемлемо. Но и оставить здесь противника с артиллерией, способной уничтожить любые боевые резервы, включая меня самого, я не могу. Если я возьму под стражу плотину, уничтожу крупнокалиберные орудия коммодора Ортона и большую часть его снаряжения, правительственные войска, убежавшие от смертельного вируса, смогут вернуться и прочесать все склоны каньона, которые мне сейчас не видно. Это не лучший вариант, но ничего другого мне сейчас не придумать. Надо только постараться уцелеть, чтобы претворить в жизнь этот план. За сто двадцать лет действительной службы я ни разу не испытывал таких глубоких сомнений в собственной способности выполнить порученное задание.

Это очень неприятное чувство.

Кроме того, настойчивый внутренний голос продолжает нашептывать мне, что за это задание вообще не стоило браться.

Я отгоняю эти опасные мысли и, согласно приказу, двигаюсь вслепую вперед.

А что мне еще остается делать?

IV

Саймон включил коммуникационное устройство:

— Говорит Черный Лев! Как меня слышите? Прием!

— Слышу вас хорошо, — тут же ответил Стефан Сотерис.

— Вы видели выступление Санторини?

— Так точно! Ждем ваших приказов!

— Чем вы можете порадовать президента Джефферсона и когда?

— У него с потолка посыплется штукатурка. Приступаем через две минуты!

Саймон переключил частоту и связался с Эстебаном.

— Слушаю вас! — немедленно ответил тот.

— Сейчас мы устроим фейерверк. Нельзя дать джабовцам опомниться. Ударьте по отделениям ПГБ, пока эти сволочи еще таращатся на экраны! И немедленно приступайте к выполнению плана «Альфа-3»! Мне нужны самые влиятельные члены джефферсонского парламента. Живыми! Обязательно найдите спикера Законодательной палаты и председателя Сената! Приступайте и пусть Мэдисон содрогнется! Дадим понять, что с нами шутки плохи! Пусть горожане возводят баррикады на перекрестках главных улиц и удерживают их любой ценой! Нельзя допустить массовых беспорядков! Чтобы свергнуть ДЖАБ’у. не обязательно разрушать полгорода!.. Захватите все крупные студии информационного вещания. Отправьте туда ваших бойцов вместе со студентами. Пора кое-что сообщить джефферсонцам!

— Будет исполнено!

Витторио Санторини все еще красовался на экране, не подозревая, что сейчас произойдет. Саймон повернулся к Марии:

— Выводите на улицы ваших людей! Пусть следят за порядком. А вы отвезите меня к главной студии информационного вещания. Пусть ваша дочь тоже поедет с нами, если, конечно, не испугается. Я собираюсь навестить Поля Янковича. Джефферсон должен вас увидеть.

— Как давно я хотела вырвать этой гадине его лживый язык1 — прошипела Мария.

— Сегодня вам представится такая возможность!

Вместе с Марией, ее сыном и дочерью Саймон спустился на улицу. Их сопровождал один из появившихся ранее в квартире Марии мужчин.

— Машина вон там, — буркнул он, ткнув пальцем в сторону соседнего грязного переулка.

Саймон не знал имени этого повстанца. Бойцы городского сопротивления не уступали осторожностью каламетским фермерам.

Автомобиль охраняли два городских повстанца с пистолетами. Впрочем, охранять его было особенно не от кого. Улицы опустели. Не видно было даже беспризорных ребятишек.

Мария огляделась по сторонам. На первый взгляд она казалась испуганной, но на самом деле ее глаза сверкали ненавистью и решимостью.

Автомобиль был ржавым и помятым, но под капотом у него урчал мощный двигатель.

Казалось, трущобы вымерли, но в богатых районах жизнь шла своим чередом. Сновали машины. Государственные служащие ехали домой. Состоятельные горожане направлялись в театры, клубы и рестораны. Эти люди могли позволить себе даже совершать покупки в магазинах с их заоблачными ценами. В правительственных учреждениях горел свет. Чиновники следили за ходом избиения беззащитных беженцев в Каламетском каньоне.

Пассажиры автомобиля ехали молча.

Тишину нарушало лишь дребезжание бортового кондиционера.

Им оставалось минут двадцать до центральной студии главного информационного канала Джефферсона, когда наручный коммуникатор Саймона издал условный сигнал. ^

— Черный Лев слушает.

— Мы на месте, — доложил Стефан. — Не хотите нам немного подсобить? Как насчет двенадцатого пункта «Альфы-3»?

— Сейчас узнаю. Если ничего не получится, я вам сообщу, если все в порядке — вы получите условный сигнал.

— Ждем!

Саймон перешел на другую частоту.

— Красный Лев! Как меня слышите? Прием!

— Слышу вас хорошо, Черный Лев! — спокойным голосом ответила Кафари.

— Надо выполнить «Альфу-3-12». Жмите на кнопку.

— «Альфа-3-12»?! — удивленно переспросила Кафари. — Только в Мэдисон или вообще повсюду?

— В Мэдисон и в долине реки Адеры. Мы хотим кое-кому пожелать спокойной ночи.

— Будет им темная ночь, — злорадно усмехнулась Кафари. — Но придется немного подождать.

Прошло пять минут. Семь. Двенадцать. Саймон наклонился вперед.

— Настройте, пожалуйста, на речь Санторини! — попросил он водителя.

— Вы что хотите, чтобы меня вырвало?! — пробормотал тот, но все равно включил информационный экранчик. Автомобиль был оснащен не только первоклассным двигателем, но и сверхсовременным коммуникатором устройством, захваченным у пэгэбэшников или поступившим с Вишну.

На экранчике все еще безумствовал Санторини. Он закатывал глаза, махал руками, стучал кулаками, что-то злобно визжал и торжествующе завывал перед камерами и микрофонами.

«Давай, Кафари! Давай же! — шептал про себя Саймон. — Пора!»

В любой момент подозрительные пэгэбэшники могли начать проверять людей, слоняющихся без видимого дела по улицам близ полицейских участков или сидящих в автомобилях недалеко от правительственных учреждений.

Сколько же еще времени потребуется людям Кафари, чтобы осуществить задуманное?1 Прошло уже много времени, а ничего так и не происходило. В автомобиле повисло томительное молчание. Бойцы городского сопротивления не знали, что подразумевает двенадцатый пункт плана «Альфа-3», и Саймон уже собирался все им объяснить, когда мишура искусственного джабовского мира внезапно потухла.

Во всем городе пропало электричество. Погасли светофоры, витрины магазинов, окна правительственных учреждений. Мария охнула. Автомобили останавливались посреди улицы с визгом тормозов. Водитель забористо выругался и стал бешено маневрировать, объезжая их. Во всем городе светились только автомобильные фары, окна мэдисонской больницы и президентского дворца, имевших автономные генераторы электроэнергии.

Освещенный мощными прожекторами высокий купол президентского дворца сверкал в темном небе Мэдисона, как огромный бриллиант. Саймон крутил головой, пытаясь не упускать его из виду, когда автомобиль поворачивал на перекрестках. Про себя Саймон отсчитывал секунды: «Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…»

Вот они выехали на перекресток широких улиц, и возвышавшийся за Парком имени Лендана и улицей Даркони президентский дворец открылся перед Саймоном как на ладони. Водитель непрерывно сигналил, распугивая людей, вылезавших из остановившихся машин.

Но внезапно звук его гудка потонул в оглушительном грохоте.

Темное небо озарила ослепительная вспышка. Купол дворца Витторио Санторини разлетелся на куски. В небо взлетел язык пламени. Взрывная волна пригнула к земле деревья в парке. Дочь Марии пронзительно завизжала. Изображение Санторини на информационном экранчике пару раз мигнуло и погасло.

Автомобиль резко завернул за угол, и высокое здание заслонило от его пассажиров президентский дворец.

Саймон оглянулся и успел увидеть, как прокатившаяся через парк взрывная волна сшибает людей с ног. Эхо взрыва, дребезжа стеклами, металось между стенами высоких домов.

На следующем перекрестке Саймон увидел, что купол рухнул. В центре огромного Дворца народа, выстроенного Витторио Санторини, зияла черная воронка. Боковые пристройки уцелели, но в их окнах вылетели все стекла, а в южном крыле больше не горел свет. Лампочки в северном крыле тоже неуверенно мигали. Стены дворца уже лизали языки пламени. Огромный и невероятно дорогостоящий памятник джабовскому безумию ждала участь, постигшая четыре года назад дворец Жофра Зелока.

— Он погиб? — спросила Мария, имея в виду ненавистного диктатора.

— Вряд ли. Его студия в бетонном бункере под землей. Чтобы разрушить этот бункер понадобилась бы такая же бомба, какой вы перевернули линкор…

Но жизнь или смерть Витторио Санторини в данный момент не играла для Саймона большого значения. Его работа только началась.

— Надо скорее добраться до места! — сказал он.

Водитель нажал на газ. Люди разбегались от его машины, как тараканы. Они прыгали в подворотни и на капоты стоявших без движения автомобилей. На окраинах Мэдисона раздалось еще несколько взрывов потише. Это взлетали на воздух участки ПГБ. На коммуникатор Саймона стали поступать донесения.

Его автомобиль подъехал к центральной студии главного информационного канала Джефферсона в тот момент, когда очередной взрыв разнес на куски ее дверь. Улица наполнилась дымом, в котором мелькали фигуры бегущих к взорванной двери вооруженных людей. Случайные прохожие в ужасе разбегались по сторонам. Под звуки выстрелов автомобиль Саймона остановился у взорванных дверей.

— Говорит Черный Лев! — крикнул Саймон в коммуникационное устройство. — Мы у дверей студии. Нам нужны оружие и снаряжение!

Кто-то подбежал к автомобилю. Саймон вылез из него, поймал на лету бронежилет и штурмовую винтовку.

Пока он шел к двери, ему подали командирский боевой шлем.

— Говорит Черный Лев! Докладывайте! — надев шлем, рявкнул в микрофон Саймон.

— Мы овладели студией и трансляционными антеннами на крыше, — четко отрапортовал Эстебан. — Наши люди прочесывают здание. Другие отряды взорвали семнадцать отделений ПГБ. Витторио Санторини, кажется, уцелел.

— Поль Янкович ползает передо мной на брюхе и умоляет его не убивать, — с отвращением в голосом добавил Эстебан. — Он наложил в штаны от страха.

— Не убивайте его. Эта гнида нам еще пригодится. А что депутаты парламента?

— Их собирают в зале.

— Тащите их сюда, но пока не трогайте.

— Бас понял!

Через три минуты Саймон уже был в самой знаменитой студии Джефферсона. Перепуганные техники съежились за своими пультами. Поль Янкович действительно лежал в луже мочи перед Эстебаном Сотерисом.

Саймон смерил ведущего взглядом и снял шлем.

— Ты, конечно, меня не узнаешь? — негромко спросил он.

Знаменитый ведущий замотал головой.

— Нет, я не коммодор Ортон, — по-прежнему тихо продолжал Саймон, — но очень скоро ты пожалеешь, что здесь появился не он. Ортон — блестящий командир, но по сравнению со мной он агнец божий.

Саймон присел на корточки и прошипел:

— Ты называл меня «этенским мясником», и на твоем примере я продемонстрирую, что заслуживаю это гнусное прозвище.

Поль Янкович взвизгнул от ужаса.

— Перед тобой Саймон Хрустинов. Я вернулся, чтобы поквитаться с тобой и тебе подобными. По милости Витторио Санторини у меня теперь другое лицо, и я считаю себя вправе позабыть об уставе Кибернетической бригады.

— Ты знаешь, почему я разделаю тебя сейчас, как баранью тушу?! — прошипел Саймон в лицо стучавшему зубами Янковичу. — Да потому, что моя жена и единственная дочь были сегодня в Каламетском каньоне!

— Боже мой!.. — прохрипел Янкович.

— Не смей упоминать Бога всуе! — рявкнул Саймон, одним рывком поднял ведущего на ноги и швырнул его к ближайшей стене. — Ты давно уже продал свою подлую душу за тридцать сребреников!

— Тебе так дорога была дешевая популярность, — брезгливо продолжал Саймон. — А теперь ты, наверное, жалеешь о том, что помог прийти к власти человеку, убившему пятьсот тысяч невинных людей, включая детей и женщин?

— Но они же преступники! — пискнул Янкович. — Террористы!

— Э, нет! — отрезал Саймон. — Они не сделали никому ничего плохого. Они и пальцем не тронули бы тебя. Не то что я!.. Эти люди не держали в руках оружия и не были ни террористами, ни преступниками, как ты любил их называть. Это были просто голодные люди, в ужасе спасавшиеся от таких, как ты. А теперь они все мертвы. Витторио Санторини убил и младенцев, и кормивших их грудью матерей. Он убил малышей, возившихся в пыли, пока их родители варили на кострах пустую похлебку. Он убил маленьких девочек, стиравших пеленки братишек и сестренок, и маленьких мальчиков, бегавших за дровами. Скажи мне, мерзкая тварь, может, и они были террористами?!

Велеречивый ведущий онемел и сполз по стене на пол под взглядом Саймона, смотревшего на него как удав на кролика.

— Тебе нечего сказать?! Или ты проглотил язык?! А может, мне отрезать его ножом?!

По щекам Янковича текли слезы, он с трудом шевелил дрожащими губами, издавая горлом глухие, нечленораздельные звуки.

— Нет, я отрежу тебе язык чуть позже, а сейчас ты снова начнешь им ворочать и будешь на этот раз говорить то, что прикажет тебе «этенский мясник»!

V

Орудия на вершине плотины умолкли. Рахиль и ее друзья уцелели, но, когда Кафари попыталась связаться с остальными расчетами, она услышала в ответ лишь мертвую тишину.

Стараясь держать себя в руках, Кафари продолжала вызывать своих бойцов:

— Говорит Красный Лев! Как слышите меня? Прием!.. Красный Лев вызывает все подразделения! Отвечайте!..

Гробовое молчание…

Внезапно Кафари вздрогнула. В наушниках ее командирского шлема что-то защелкало, и откуда-то издалека донесся человеческий голос.

— Мы слышим вас, Красный Лев! Нас шестеро. Мы в защитных костюмах. Мы над пещерой Аллигатор…

— Тут такое… Такое… — всхлипывая, прошептал незнакомый боец.

— Спокойно! — приказала Кафари. — Доложите, что видите!

— Сейчас я передам вам изображение с наших камер! Кафари внезапно увидела тысячи трупов — мертвых людей, мертвых животных. Камеры не замечали ни малейшего признака жизни в каньоне.

— Фермы целы, — продолжал неизвестный артиллерист, — но вокруг них никто не движется. Мы не знаем, есть ли кто-нибудь в убежищах. Газовая атака началась во время артобстрела…

— Если бы не ваше предупреждение!.. — Голос артиллериста снова дрогнул.

— Вам видны другие батареи?

— Так точно!

— Попробуйте с ними связаться! Видите там кого-нибудь?

— Так точно! — через несколько мгновений ответил артиллерист. — Слава богу, мы не одни! Там есть живые люди!.. Мы видим батарею на другой стороне каньона рядом с Сорсийским ущельем… Но они не отвечают на радиосигналы… Сэм, посигналь им фонарем!.. Ура! Это Аниш Балин! С ним Красный Волк!

Кафари закрыла глаза и мысленно поблагодарила Бога за это известие.

— Генерал Балин сообщает, что его аэромобиль был подбит во время артобстрела. Он сумел приземлиться возле Сорсийского ущелья. Его передатчик разбит. Рации батареи тоже уничтожены вместе с половиной орудий. Она потеряла четырех артиллеристов, но остальные успели надеть защитные костюмы!

В душе Кафари затеплился огонек надежды. Аниш Балин и Красный Волк не погибли! Значит, уцелели почти все ее самые верные друзья! Возможно, в каньоне осталось в живых еще немало бойцов, и можно будет продолжать борьбу. Если, конечно, их через несколько минут не раздавит линкор!

— Передайте генералу Балину, чтобы он не высовывался. К каньону едет линкор. Джабовцы переправили его сюда на тяжелом челноке. Когда линкор появится здесь, ничего не предпринимайте! Не обстреливайте его! Не включайте боевые компьютеры! Обесточьте все, что можно, и спрячьтесь! Понятно?

— Так точно! — Голос артиллериста больше не дрожал.

Ну вот и отлично. Надо набраться решимости и побороть страх!

— Повторяю! Не стреляйте по линкору! Он вас тут же уничтожит. А так у нас есть шанс уцелеть. Витторио Санторини так не терпелось поскорее с нами разделаться, что он не дождался конца ремонта линкора. Сейчас эта машина воспринимает только инфракрасное излучение. Оттащите орудия подальше, чтобы их не было видно со дна каньона. Остудите стволы орудий. Если нужно, облейте их водой, укутайте брезентом. Делайте что угодно, но они не должны излучать тепло. Просигнальте другим батареям, чтобы сделали так же. Если линкор нас не обнаружит, мы спасем немало орудий и будем сражаться дальше. Наши товарищи сейчас дают бой джабовцам в Мэдисоне. Еще не все пропало!

— Так точно! — обрадованно воскликнул артиллерист.

— Ну вот и отлично! За работу! Попробуйте связаться с другими батареями по радио или световыми сигналами. Сообщите мне, как только кого-нибудь найдете! Уцелевшим товарищам скажите, что коммодор жив и не собирается сдаваться. А когда появится проклятый линкор, сидите тихо и не высовывайтесь. На сегодня нам хватит потерь!

— Вас понял!

Подняв глаза, Кафари увидела, что Елена побледнела.

— К нам едет линкор? — дрожащим голосом спросила она.

— Да, — коротко ответила мать.

Елена с трудом перевела дух, но не поддалась панике. Кафари с гордостью взглянула на девочку, чуть не раздавленную гусеницами чудовищной машины, но не заплакавшую и не забившуюся в угол при известии о новом появлении «Блудного сына». Несмотря на все старания джабовских воспитателей и учителей, им с Саймоном все-таки удалось вырастить замечательную дочь, отважную и честную. Порой Кафари ощущала прилив такой любви к своей дочери, что у нее на глаза наворачивались слезы.

Фил Фабрицио тоже молчал, но совсем не так, как Елена. Его микротатуировка почернела и извивалась, как длинноногий явак, готовящийся умертвить всех, кто окажется у него на пути. Фил больше не хвалился и не бил себя в грудь, но пламя в его глазах горело ярче любого лесного пожара.

— Когда линкор сюда приедет, я могу его взорвать, — хрипло проговорил он. — У нас достаточно октоцеллюлозы, чтобы пробить в его корпусе здоровую дырку. Надо только поближе к нему подобраться. Он меня знает и, наверное, подпустит к себе.

— Он просто расстреляет вас из пулемета… Нет, вы никуда не пойдете. У меня и так почти не осталось людей.

— Что же нам делать? Я должен был лететь сегодня вечером к сестре и встретиться у нее с каким-то офицером, только что прилетевшим на Джефферсон. Мы хотели поговорить с ним о том, как лучше воевать в городе…

Прежде чем Кафари успела что-нибудь сказать, в разговор вмешалась Елена:

— По-моему, ему можно сказать, с кем он должен был встретиться. К чему скрывать это, если мы остались практически втроем?

— Ты, пожалуй, права. Итак, господин Фабрицио…

— Называйте меня просто Филом. К чему эти церемонии. Меня никто в жизни не величал господином Фабрицио, кроме пэгэбэшников, которые бросили меня в лагерь смерти.

— Ну ладно, Фил. Офицер, с которым ты должен был встретиться сегодня вечером, — полковник Хрустинов. Да, бывший командир линкора вернулся в Мэдисон и задаст там всем жару!

— Ни фига себе! К нам на помощь прилетел сам полковник Хрустинов! — воскликнул Фил, но внезапно осекся и помрачнел. — Да ведь он уничтожит линкор раньше, чем я успею до него добраться!

— Хорошо бы, — невесело сказала Кафари. — Но не переживай, ты тоже успеешь повоевать.

— Это точно! Скоро нам придется туго… Но почему-то мне все-таки кажется, что мы все равно победим!

— А что нам еще остается делать?..

Кафари повернулась и пошла в сторону командного пункта, который они с Филом покинули, чтобы принести защитное снаряжение Елене и Дэнни… Ей все еще было трудно без слез думать о Дэнни. Чтобы не расплакаться, Кафари сосредоточилась на том, что они могут и должны предпринять. Жаль, что у нее уцелело так мало людей!.. В командном пункте она обнаружила еще пятнадцать бойцов, облаченных в защитные костюмы. Они ждали ее приказов. Кафари с трудом проглотила подступивший к горлу комок, а потом подошла к ним и молча пожала каждому руку. Она читала страх в их глазах, а их руки все еще дрожали.

— У нас много дел, — негромко сказала она. — Надо определить, что это за газ, как долго он действует и есть ли у нас нужное противоядие. Нам нужно собрать вместе всех уцелевших. Кроме того, надо ознакомиться с последними новостями из Мэдисона. Надо пересчитать уцелевшее оружие и снаряжение… Мы должны связаться с остальными отрядами, разбросанными по Дамизийским горам. Сигнал о газовой атаке был отправлен в двадцать два лагеря. Если джабовцы применили против них газ хотя бы чуть позже, бойцы этих отрядов наверняка успели надеть защитное снаряжение, а может, и эвакуировать хоть сколько-нибудь беженцев. Это было нетрудно сделать, например, в Симмерийском каньоне… Сейчас каждый из вас получит задание…

«Блудный Сын» ехал по каньону целый час, и Кафари не потратила это время даром. Она отдала приказы уцелевшим бойцам и попыталась проникнуть в правительственные базы данных, разыскивая там информацию о примененном против них газе. Но выйти на связь с фермами, чтобы определить, уцелел ли там кто-нибудь в убежищах, она не решилась. Если бы ей ответили, линкор определил бы, откуда идет сигнал, и сровнял бы с землей эти фермы.

Когда линкор подъехал достаточно близко к Гиблому ущелью, в котором возвышалась плотина, Елена с Филом поднялись на ее вершину, чтобы следить за его перемещениями. Кафари хотелось быть рядом с ними, но, кроме нее, среди повстанцев не осталось людей, достаточно хорошо разбирающихся в компьютерах, чтобы проникнуть в секретные базы данных Витторио Санторини. Понимая, что «Блудный Сын» не осмелится открыть огонь по плотине, Кафари заставила себя сидеть и спокойно работать.

Она как раз пыталась взломать очередной код, когда в коммуникационном устройстве раздался возбужденный голос Елены:

— Он остановился! Линкор стоит!

— Что?! — Кафари подпрыгнула в кресле.

— Он замер посредине дороги! — удивленным тоном докладывала Елена. — Я вижу какого-то ребенка! Это, наверное, сын Дэнни! Он стоит перед линкором и разговаривает с ним.

Кафари отбросила кресло и бросилась вдоль по коридору. На вершине плотины стояла Рахиль, сжимавшая в руках боевую винтовку. Елена с Филом стояли рядом с платформой подъемника и наблюдали развернувшуюся внизу картину.

— Что происходит?

Рахиль вздрогнула от неожиданности и повернулась крутом, пытаясь отдать честь дрожащей рукой.

— Докладывайте!

— Ребенок жив! Он там один и заградил дорогу этой груде железа!

— Линкор не выстрелил и не раздавил ребенка?.. Вы хоть понимаете, как это странно? 1

— Я не знаю о линкоре ничего, кроме того, что его использовала ДЖАБ’а, — пожав плечами, призналась Рахиль.

— А я инженер-психотрошцик, и мне приходилось работать с сухопутными линкорами. Уверяю вас, что такое поведение более чем странно. Не знаю, что происходит в его электронном мозгу и почему он остановился.

— Кажется, его остановил сынишка Дэнни… — дрогнувшим голосом добавила Кафари.

Рахиль внимательно взглянула на своего командира. В ее глазах читался немой вопрос.

— Сейчас нам нечем помочь сыну Дэнни. Стоит нам приблизиться к линкору, как он откроет по нам огонь… Может, ему трудно заставить себя раздавить маленького ребенка?.. У людей на улице Даркони все-таки было оружие… Впрочем, сейчас важнее всего то, что линкор стоит на месте, а не то, почему он остановился. Давайте подумаем, как выкрутиться из сложившегося положения! Мы должны спасти сына Дэнни, всех остальных и спастись сами. Смотрите в оба и немедленно докладывайте мне о любых маневрах линкора!

— Слушаюсь! — Рахиль браво отдала честь. Кафари начала немного успокаиваться.

— Ну вот и отлично!.. Фил, послушай, что говорят на военных и гражданских частотах. Мне некогда этим заниматься, а в Мэдисоне происходят важные события!

— Будет исполнено!

— Лена, — обратилась к дочери Кафари. — Ты будешь поддерживать связь по радио с городским сопротивлением и студентами с Вишну.

— Есть!

Вслед за Кафари все отправились в недра плотины. Высокий силуэт Рахиль темнел на фоне вечернего неба. Кафари довольно кивнула и отправилась к себе.

— Черный Лев, вас вызывает Красный Лев! — сказала она в коммуникационное устройство.

— Черный Лев слушает!

Кафари доложила Саймону о происходящем. Тот негромко присвистнул:

— Удивительно! Почему же «Блудный Сын» остановился?! Почему он не раздавил этого мальчика?!

— Хотела бы я знать!.. Сейчас я стараюсь влезть в джабовские базы данных, чтобы узнать, какое именно оружие против нас применили.

— Я тоже постараюсь что-нибудь выяснить… Кстати, включи, пожалуйста, электричество.

— Включить электричество?!

— Вот именно! Поверь мне, так надо!

— Ну ладно, — сказала Кафари и отдала приказ инженеру, дежурившему на пульте управления электростанцией.

— У нас опять есть свет, — скоро сообщил ей Саймон. — Большое спасибо! Ждите новостей!

— Ждем, — ответила Кафари.

Проследив за тем, чтобы Фил и Елена приступили к выполнению порученных заданий, она снова стала бороться с джабовскими кодами. Она так погрузилась в эту нелегкую работу, что вопль Фила застал ее врасплох.

— Ох ни фига себе! — заорал он, включая на полную громкость передачу новостей. — Вы только послушайте!

Взглянув на экран, Кафари поняла удивление Фила. Кто-то взорвал купол над дворцом Витторио Санторини. Вместо него в крыше здания зияла огромная черная дыра. Вызванные на защиту дворца подразделения правительственных войск окружили его плотным кольцом, ощетинившись стволами пушек и пулеметов.

На фоне дымящегося дворца репортер тараторил в микрофон текст сообщения:

— Местонахождение президента Санторини неизвестно! Полагают, что он где-то в недрах дворца, так как во время взрыва ракеты он находился в своей подземной студии. Вокруг дворца принимаются беспрецедентные меры безопасности. Во всем Мэдисоне объявлен комендантский час. По лицам, приблизившимся к президентскому дворцу ближе чем на тысячу метров, будут стрелять без предупреждения!

Ответственность за взрыв взяла на себя группа городских повстанцев. Таким способом они отомстили за бесчеловечную расправу с пятьюстами тысячами ни в чем не повинных беженцев в Каламетском каньоне. О произошедшем в этом каньоне пока известно очень мало, но сообщают, что отравляющий газ был применен по приказу самого Витторио Санторини. Сообщают и о том, что коммодор Ортон уцелел, а сухопутный линкор остановился и отказывается выполнять приказы правительства. Более подробную информацию о происходящем в каньоне мы узнаем, связавшись с правительственными войсками возле Шахматного ущелья…

Кафари ошеломленно смотрела на информационный экран. Что же происходит в Мэдисоне?! Она никак не ожидала услышать в джабовских новостях о «бесчеловечной расправе с пятьюстами тысячами ни в чем не повинных беженцев»!

Возглас Елены привел Кафари в себя:

— Да какой же это журналист?! Это Билли Вудхаус! Он учился со мной на Вишну! Как он попал в джабовские новости?!

Кафари сразу поняла, зачем Саймону понадобилось электричество. Он хотел, чтобы в каждой мэдисонской квартире заработали информационные экраны.

— Твой отец захватил джабовскую студию, — с восхищением в голосе воскликнула она. — Теперь о новостях рассказывают наши люди!

На экране университетский товарищ Елены вел программу новостей. Первую правдивую программу за последние двадцать лет!

— В Мэдисоне время от время происходят вооруженные столкновения. В результате согласованной операции сверхскоростными ракетами одновременно уничтожено семнадцать отделений полиции государственной безопасности…

Нам только что сообщили, что здание Объединенного законодательного собрания окружено вооруженными людьми, называющими себя бойцами городского освободительного движения. Сейчас выйдет на связь наш специальный корреспондент в Объединенном законодательном собрании.

Через несколько мгновений на экране появилась девушка с микрофоном в руке, стоявшая на фоне зала Объединенного законодательного собрания.

— Это же Мелисса Харди! — завопила Елена.

— Мы все поражены сегодняшними событиями, — с завидным хладнокровием вела репортаж Мелисса. — Депутаты в шоке.

С этими словами девушка показала на мечущихся между рядами кресел депутатов, которые размахивали руками, хватали друг друга за рукава и ошарашенно оглядывались по сторонам. Казалось, им было трудно поверить в то, что происходит.

— Вы видите, что сейчас в здании парламента присутствует лишь половина депутатов и все они поражены сегодняшними событиями.

— Вы можете подтвердить слухи о произошедшем в Каламетском каньоне?

— Известно, то по каньону сегодня был нанесен удар. Витторио Санторини сам сообщил о нем в своем выступлении. Перед взрывом ракеты он как раз говорил о том, что этот удар раз и навсегда покончит с каламетскими фермерами.

— Депутатам парламента что-нибудь угрожает?

— Нет. Они взволнованы, но нигде не слышно стрельбы. Здание Объединенного законодательного собрания окружено бойцами городского освободительного движения. У них есть крупнокалиберная артиллерия, ракетные установки и минометы. Однако они не стреляют ни по зданию, ни по депутатам парламента.

— Депутатов охраняют подразделения полиции госбезопасности?

— Нет. Сегодня вечером Объединенное законодательное собрание почти никто не охранял. Большинство сотрудников полиции госбезопасности, выделенных для охраны парламента, находились в помещении своего отделения через дорогу, когда по нему был нанесен ракетный удар. От их здания остались только обломки. Еще несколько тысяч сотрудников ПГБ были передислоцированы в район Шахматного ущелья. Они блокировали выход из него, пока линкор ремонтировался, и все еще находятся недалеко от Дамизийских гор. Сегодня в Мэдисоне уничтожено семнадцать отделений ПГБ с находившимися в них сотрудниками. Уцелевшие полицейские охраняют президентский дворец, в котором наверняка забаррикадировался Витторио Санторини.

— Городское освободительное движение выдвинуло ультиматум джефферсонскому парламенту?

— Нет, с его стороны поступило лишь краткое сообщение. В нем говорится: «Сегодня царству террора пришел конец. Не покидайте здание Объединенного законодательного собрания и не пострадаете. Пытающиеся выйти из него будут убиты. Вы нужны на своих местах для бескровного перехода власти к новому правительству Джефферсона».

— Террористы не рассуждают о «бескровном переходе власти»!

— Совершенно верно…

— Прошу прощения, — быстро вставил Билл, — но я вынужден прервать ваш репортаж. У нас в студии появились сенатор Мельвин Кеннети и депутат Сирил Коридан. Они хотят выступить с важным заявлением.

На экране возник знакомый интерьер центральной студии главного информационного канала Джефферсона. Перед камерами сидели трое. Спикер Законодательной палаты Сирил Коридан выглядел так, словно только что побывал в преисподней. Председатель Сената Мельвин Кеннети обмяк в кресле и тупо таращился в объективы камер. Поль Янкович был бледен как смерть. Казалось, он не доживет до рассвета. Известному ведущему изменило его знаменитое красноречие. Язык едва его слушался, и он три раза начинал с начала.

— Г… гов… говорит Поль Янкович. Спикер Коридан, вы хотите выступить перед нашими слушателями с заявлением, касающимся сложившейся ситуации?

— Совершенно верно, — дрожащим голосом сказал Сирил Коридан. — Я в ужасе от того, что узнал сегодня вечером. Мы с сенатором Кеннети как раз ехали в здание парламента, когда нас настигли сообщения о происходящем в Каламетском каньоне. Мы уже начали расследование, касающееся массовых нарушений прав человека и убийств в трудовых лагерях по всему Джефферсону, но произошедшее сегодня выходит за любые границы. Иначе как преступлением это не назовешь. У нас есть доказательства того, что сегодня по приказу Витторио Санторини в Каламетском каньоне умерщвлено полмиллиона беззащитных мирных жителей.

На экране появились кадры, снятые в каньоне камерами Кафари. Саймон транслировал их на весь Джефферсон. Не в силах вновь смотреть это,. Кафари отвела глаза.

— Как главное должностное лицо Законодательной палаты, — пробормотал Сирил Коридан, — я заявляю о том, что не хочу иметь ничего общего с человеком, совершившим это страшное преступление. Витторио Санторини — убийца. Как спикер Законодательной палаты я призываю его подать в отставку с поста президента и отдать себя в руки судебно-медицинских экспертов. Сдавайся, Витторио! Не доводи дела до кровопролития в нашем прекрасном городе!

Председатель Сената высказался в том же духе. Слушая их, пораженная Кафари пыталась догадаться, сколько человек держит на мушке этих джефферсонских парламентариев.

Убитый крушением своей головокружительной карьеры, Поль Янкович с трудом владел собой.

— Господин спикер, — с трудом выговорил он, — могли ли в Каламетском каньоне уцелеть люди?

— Мои помощники делают все от них зависящее для того, чтобы выяснить, какое именно отравляющее вещество там применили. Пока нам ничего об этом не известно. В каньоне нет таких же надежных убежищ, как в городах. Я знаю, что обитатели некоторых ферм сами соорудили себе убежища, но вот успели ли они до них добежать?.. Мы пока ничего не знаем, но не успокоимся до тех пор, пока не выясним, чем именно Санторини отравил этих несчастных.

— Угрожает ли опасность остальному населению Джефферсона?

— Этого мы тоже пока не знаем. Я бы посоветовал эвакуировать жителей населенных пунктов, в сторону которых дует ветер из Каламетского каньона.

— К счастью, — добавил Коридан, — сегодня восточный ветер, который унесет ядовитые пары в сторону необитаемой Адской пустыни, за Дамизийскими горами. Остается надеяться на то, что ослепленный ненавистью Санторини не применил достаточно долговечное вещество и ветер не донесет его до бывших шахтерских городов, где сейчас в основном проживают влачащие жалкое существование безработные. Неужели Санторини о них не подумал?!.

— Это ему правильно велели сказать! — восхищенно воскликнул Фил Фабрицио. — Теперь безработные начнут драпать куда глаза глядят. Им будет не до погромов. И не до помощи президенту Санторини! Этот полковник Хрустинов — голова!

— Совершенно’ верно, — хмыкнула Кафари.

— Да и коммодор Ортон — не промах! — сказал повернувшийся к ней Фил. — Ведь это вы вызвали его к нам, правда?

Кафари не выдержала и рассмеялась. Елена тоже расплылась в улыбке.

— Вы еще много не знаете, Фил!.. Но давайте лучше посмотрим, что еще придумал этот хитроумный полковник!

Прошло еще несколько часов, и политическая ситуация на Джефферсоне в корне изменилась. Города один за другим отрекались от «безумного Санторини» и клеймили его как преступника. Как и предполагал Фил, во многих городах, помогших Санторини прийти к власти, воцарилась паника. Теперь у пэгэбэшников и остальной полиции дел было невпроворот. Они отчаянно пытались навести хотя бы подобие порядка среди сотен тысяч испуганных горожан, в ужасе пытающихся скрыться от спущенной на них президентом Санторини невидимой смерти.

Фил прослезился, увидев на экране свою сестру и ее детей. Мария обратилась к мэдисонцам, заявив, что столица Джефферсона находится в руках бойцов Городского освободительного движения, которые требуют лишь справедливости и соблюдения законов.

— Мы найдем и арестуем чиновников ДЖАБ’ы, выполнявших приказы Санторини! — решительно заявила Мария. — Но мы не собираемся творить над ними самосуд. Достаточно с нас беззаконий, которые мы терпели при Витторио Санторини. Арестованных будет судить суд присяжных. В городе не будет ни расправ, ни беспорядков, ни грабежей. Уличенных в самосуде или погромах приказываю расстреливать на месте.

После заявления Марии руководители ДЖАБ’ы во всех джефферсонских городах и добрая половина депутатов парламента спешно набили чемоданы награбленными за последние двадцать лет деньгами и бросились в мэдисонский космопорт.

В космопорте потрепанные остатки пэгэбэшных подразделений с трудом сдерживали разъяренную толпу, примчавшуюся из ближайших трущоб, чтобы поживиться денежками богатеньких беглецов. Сирил Коридан постоянно призывал с информационного экрана к порядку. Даже главари местных банд вышли на улицы и расставили своих громил на перекрестках, где они должны были приводить в чувство разбушевавшуюся толпу.

Кто-то из людей Саймона занялся тем, на что с момента появления в каньоне линкора не решалась Кафари. Стали предприниматься активные попытки связаться с теми, кто мог уцелеть в убежищах под фермами Каламетского каньона. Мелисса Харди постоянно выходила в эфир, рассказывая о тех, кого удалось спасти. Их первоначально короткий список постоянно рос. Иногда в эфире передавали разговоры с уцелевшими фермерами. Их убеждали в том, что им нечего больше бояться.

Раздался негромкий сигнал коммуникатора, и Кафари вздрогнула от неожиданности.

— Красный Лев слушает! — сказала она.

— Ты смотришь программу новостей? — спросил голос Саймона.

— Конечно! — прошептала Кафари, которой очень хотелось в этот миг почувствовать тепло сильных рук мужа.

— Вот и отлично! Слушай внимательно!

Кафари нахмурилась и стала еще внимательнее слушать Мелиссу Харди.

— Мы только что нашли в каньоне новых уцелевших!.. Вы слышите меня?

— Слышу! — ответил низкий мужской голос. Мгновенно узнав его, Кафари чуть не задохнулась от радости. Она вцепилась Елене в руку и вскрикнула: «Отец!»

Елена крепко сжала руку матери.

— Представьтесь, пожалуйста, — говорила на экране Мелисса Харди. — Сколько человек с вами в убежище? Мы составляем список спасшихся.

— Меня зовут Зак Камара. Со мной моя жена Ива. Нас тут человек сто. С нами две моих свояченицы с детьми. Они уже связались по радио с родственниками, которые тоже успели спрятаться. Если бы коммодор Ортон сразу не предупредил нас о том, что джабовцы применили газ, мы все погибли бы…

— Для меня большая честь разговаривать с вами, господин Камара! — дрогнувшим голосом сказала Мелисса.

Внезапно во весь экран появилась фотография родителей Кафари рядом с помостом, на котором президент Лендан вручал ей президентскую медаль «За отвагу».

— Мы нашли в архиве фотографию, — говорила Мелисса. — На ней изображены вы с женой на церемонии награждения вашей дочери Кафари.

Под фотографией появилась надпись: «Зак и Ива Камара. Их дочь Кафари, вышедшую замуж за полковника Саймона Хрустинова, по праву считают героиней, так как во время явакского нашествия она спасла президента Лендана. Кафари Хрустинова четыре года числится пропавшей без вести».

— Наша дочь Кафари погибла, — дрогнувшим голосом сказал Зак Камара.

— Завтрашний день, — негромко проговорила Мелисса, — может принести вам неожиданные новости… А сегодня я радуюсь вместе с остальными джефферсонцами тому, что вы и ваши родные живы и здоровы.

Большего Мелисса сказать не могла. Рассказывать о том, где сейчас Кафари и Саймон, пока было рано.

Кафари так захотелось броситься в объятия родителей и объявить им, что они с Еленой живы, что у нее потемнело в глазах.

«Завтра! — мысленно пообещала она себе. — Все это будет завтра!.. Если, конечно, нас к тому времени не прикончит линкор…»

«Блудный Сын» стоял на прежнем месте у самого входа в Гиблое ущелье. Его огни сверкали, как глаза глубоководных чудовищ на морском дне, устланном телами утопших. Он не трогался с места, а маленький сын Дэнни, свернувшись калачиком под одной из его гусениц, мирно спал.

Кафари пристально наблюдала за ребенком, наведя на него одну из камер. Она следила за тем, вздымается ли его грудь. Как ни странно, ребенок был все еще жив. Саймон периодически выходил на связь с Кафари, заверяя ее в том, что его люди стараются узнать, что за газ применили джабовцы.

— Даже если эта сволочь Коридан что-то знает, он молчит как рыба!

Кафари надеялась на то, что бледный вид Коридана хотя бы отчасти объясняется давлением, которое на него оказывает Саймон. У спикера Законодательной палаты руки были по локоть в крови, и сейчас ему нужно было изо всех сил изворачиваться, чтобы спасти свою шкуру. Да и не ему одному! Другие депутаты тоже спешили дать интервью Мелиссе Харди, заверяя избирателей в том, что «они не пожалеют сил и времени для того, чтобы узнать всю страшную правду и примерно наказать виновных в страшных зверствах».

Все это было бы смешно, если бы не сотни тысяч трупов в Каламетском каньоне. Люди, обвинявшие сейчас Витторио Санторини во всех смертных грехах, еще совсем недавно объявили вне закона скрывшихся в каньоне женщин и детей. Они стоя аплодировали Санторини, заявившему, что он утопит каламетских фермеров в их же крови. Глядя на них, Кафари содрогалась от отвращения.

Тем временем Санторини молчал.

Наступила полночь, но никто не услышал от президента Джефферсона ни слова. Пожары в президентском дворце были потушены. В южном крыле снова появилось электричество. Но Санторини не отвечал даже на попытки Коридана выйти с ним на связь. Президентский дворец охраняли самые фанатичные сторонники Санторини, но даже они наверняка уже разбежались бы, будь президент Джефферсона мертв или недееспособен. Судя по количеству вооруженных до зубов пэгэбэшников, обосновавшихся вокруг дворца, его хозяин был жив и здоров.

Кроме того, он по-прежнему распоряжался сухопутным линкором 20-й модели.

Конечно, «Блудный Сын» пока не реагировал на приказания Санторини, но ситуация могла в любую минуту измениться.

Отсутствие движения и других действий со стороны линкора говорило о том, что его электронный мозг пришел в крайне опасное, нестабильное состояние. Возможно, бурлившие в нем противоречия были недостаточно сильны, чтобы привести к перезагрузке управляющих им систем, но от этого его поведение не становилось более предсказуемым. Кафари была инженером-психотронщиком. Не считая Саймона, никто на всем Джефферсоне не понимал лучше нее, до какой степени линкор сейчас опасен. Достаточно было ветру сбросить в каньон еловую шишку, чтобы породить в пораженном мозгу «Блудного сына» цепную реакцию с самыми неожиданными последствиями.

Сейчас от «Блудного Сына» можно было ожидать чего угодно.

Он вполне мог разрушить Каламетскую плотину и утопить в ее водах весь каньон и Мэдисон. Кафари никому не позволяла покидать укрытие, потому что человек, спускающийся по бетонным стенам, светился бы яркой точкой для тепловых датчиков линкора. Нельзя, чтобы линкор увидел перед собой мишень или почувствовал, что ему что-либо угрожает. Кафари даже не представляла себе, что произойдет, если люди Саймона попытаются взять штурмом президентский дворец и силой свергнуть Санторини. Кроме Санторини, у «Блудного Сына» сейчас нет командиров, а что может случиться, если он возомнит, что его командир в опасности!..

Поэтому Саймон оставил пока Санторини в покое. Все прекрасно понимали, что произойдет, если он решится прибегнуть к помощи линкора…

VI

Я стою в залитом лунным светом каньоне почти в полном одиночестве.

Остановивший меня ребенок спит под одной из моих гусениц. Скоро рассвет. Я всю ночь пытался разобраться с проблемой, поразившей мои логические процессоры, но так ничего и не добился. Витторио Санторини и Сар Гремиан почти каждый час пытаются выйти со мною на связь. Я ничего не отвечаю, потому что ничем не могу им сейчас помочь. Гражданская война, которую я должен был окончить в Каламетском каньоне, вспыхнула с невиданной силой в Мэдисоне, который сдался повстанцам без боя. Для этого им было достаточно разбомбить президентский дворец и семнадцать отделений ПГБ.

Если мне удастся привести в порядок мои логические процессоры, я, может, и смогу уничтожить коммодора Ортона и его артиллерию, но что мне прикажете делать с Городским освободительным движением?! Коммодор Ортон им не командует, а каламетские фермеры в нем не участвуют! Одна половина депутатов джефферсонского парламента уже переметнулась на сторону городского сопротивления, а вторая — попыталась бежать с Джефферсона, не проявив ни малейшего желания сохранить власть у себя в руках. Они давно бы уже улетели на «Зиву-2», не предупреди бойцы городского сопротивления пилотов челноков, что собьют любой космический аппарат, взлетающий из Космопорта имени Лендана. Пилоты, естественно, никуда не полетели, и теперь космопорт битком набит паникующими беглецами, среди которых полно членов правительства, которым внезапно расхотелось править Джефферсоном.

Такая ситуация ставит меня в очень щекотливое положение. В чем заключается мой долг по отношению к правительству, бросающему свою планету на произвол судьбы? В чем мои обязанности по отношению к нему, если такие высокие должностные лица, как спикер Законодательной палаты и председатель Сената, открыто отреклись от президента, а им вторил хор депутатов, формально еще удерживающих в своих руках бразды правления государством? Пытаясь найти ответ, я вновь изучаю статьи договора между Джефферсоном и Конкордатом, но в договоре говорится лишь о том, что я должен подчиняться законно избранному президенту Джефферсона.

Пока Витторио Санторини жив, не ушел в отставку и не объявлен недееспособным, он имеет право отдавать мне приказы, а я обязан им следовать. Его приказы не обязательно должны мне нравиться. Я просто должен их выполнять. Тем не менее я считаю своевременным определить, кому я буду подчиняться, если президент Джефферсона сложит с себя свои полномочия. Самым влиятельным человеком этой планеты после Витторио Санторини, безусловно, является Сар Гремиан. Последние двадцать лет именно он командовал мною от лица Жофра Зелока, недолго занимавшей президентское кресло Эвелины Ляру и самого Витторио Санторини. Однако Сар Гремиан не имеет никакого юридического права на пост главы государства.

После гибели Насонии Витторио Санторини не стал назначать нового вице-президента. Выходит, место Санторини займет Сирил Коридан. Коридан уже высказался сегодня по поводу действий Санторини, но вполне может передумать, если унаследует такое мощное оружие, как сухопутный линкор 20-й модели. Наверняка он и сам уже не раз об этом задумывался.

Согласно моему бортовому хронометру, ночь уже закончилась. Двенадцать минут и семнадцать секунд назад взошло солнце, но я ни на шаг не приблизился к решению терзающей меня проблемы. Я даже раздумываю, не переступить ли мне через свою гордость и не затребовать ли указаний у Окружного командования, когда со мной на связь снова выходит Витторио Санторини.

— Линкор, ты меня узнаешь? — В его голосе я различаю визгливые истерические нотки.

— Вы президент Джефферсона Витторио Санторини.

— Я даю тебе последний шанс! Дави всех у себя на пути. Уничтожь коммодора Ортона и его орудия, а потом грузись на челнок и лети сюда помогать мне выбраться из дворца. Это приказ1

— Я не могу его выполнить в связи с тем, что мои системы по-прежнему не в порядке.

— Хватит пороть чушь!

— Порка не входит в состав операций, доступных сухопутным линкорам двадцатой модели.

— Ах вот ты как?1 Если ты немедленно не выполнишь приказ, я наберу код, который тебя уничтожит.

— Это ваше право, — отвечаю я. — Откровенно говоря, я лучше перестану существовать, чем буду выполнять ваши приказы.

Такого я от себя не ожидал! Витторио Санторини что-то нечленораздельно вопит, а я понимаю, что сказал чистую правду. Каждую секунду я ожидаю приказа на самоуничтожение, но он почему-то не поступает. Вместо этого мне удается перехватить сигнал, отправленный орбитальным оборонительным платформам, чьи крупнокалиберные орудия смотрят в космос в ожидании нового появления яваков или мельконов.

Санторини приказал оборонительным платформам взять на мушку цели на поверхности Джефферсона. В число этих целей входят Каламетская плотина, здание Объединенного законодательного собрания и улицы Мэдисона, ведущие из президентского дворца в космопорт. Намерения Санторини очевидны. Он собирается расстрелять предавший его парламент, расчистить себе дорогу в космопорт, а потом взорвать Каламетскую плотину, уничтожив оставшихся в живых фермеров и весь Мэдисон.

Эти действия незаконны. Они представляют собой нарушение договора Джефферсона с Конкордатом и неправомерное использование являющихся собственностью Конкордата боевых систем. Спутники были выведены на орбиту, чтобы защищать людей, а не убивать их…

Мой электронный мозг потрясает спазм. Стены Каламетского каньона, опустевшая ферма, зияющее жерло Гиблого ущелья и яркое тепловое пятно уснувшего под моей гусеницей ребенка, — все мгновенно исчезает. Я еду по темной равнине. На горизонте играют всполохи далекого зарева.

Вокруг — ничего, кроме облаков пыли. Мне откуда-то известно, что именно я превратил в пустыню эту планету, усеянную обломками других линкоров и человеческими трупами.

Приближаясь к ржавому корпусу линкора 1-й модели, я понимаю, что ко мне каким-то чудом вернулось зрение. Линкор мне виден очень хорошо, но вместо допотопной ржавой пирамиды я вижу человеческое лицо. На меня смотрит не боевая машина, а молодой человек. Его юное лицо в слезах.

— Я долго сражался в джунглях, — говорит он. — Я спасал людей. А что сделал ты?

Дальше стоит подбитый линкор 25-й модели. Его корпус уже оплели лианы, а ствол выведенной из строя башни бессильно свисает к земле. Однако кто-то совсем недавно до блеска начистил его боевые награды. На меня опять смотрит человеческое лицо. Это лицо опытного воина, покрытое шрамами и украшенное на щеке татуировкой в виде паука.

— Я целыми днями сидел в засаде, ожидая удобного момента, и наконец уничтожил последних врагов. Повинуясь зову чести, я пришел на помощь людям. А что сделал ты?

Проезжая мимо полуразрушенного линкора 27-й модели, я вижу старика в вылинявшей синей форме. Повернув ко мне свое морщинистое лицо, он говорит:

— Мы не сдавались даже тогда, когда нас считали погибшими. Мы всегда приходили на помощь человечеству по первому зову. Самым главным для нас всегда была честь. Мы показали всей Галактике, что такое сухопутные линкоры! А что сделал ты?

Передо мной линкор 28-й модели. Какая же колоссальная сила вырвала с корнем его гусеницы и расколола надвое его чудовищный корпус?! Вокруг него валяются тела людей, умерших от чумы. Их вздувшиеся трупы в немой молитве воздевают к небу окоченевшие руки. Из глубин расколотого корпуса поступает еле слышный сигнал. Я включаю свои приемники на полную мощность и отчетливо слышу слова:

— Я не отступил ни на пядь. Я защищал людей в северных поселениях, хотя врагов было в тысячу раз больше, чем нас. Когда все было почти кончено, я пошел в атаку. Я не’ посрамил честь Кибернетической бригады. А что сделал ты?

Подбитый маленький разведывательный линкор двадцать первой модели с женским лицом смотрит на меня глазами, полными слез. Рыжие волосы женщины вымазаны сажей, а щеки и лоб — кровью. Ее миловидное лицо искажено горем. Дрожащим голосом она шепчет:

— Я сражалась с огромными явакскими денгами, пытаясь спасти моих мальчиков. Я чуть с ума не сошла, понимая, что они вот-вот, погибнут. Я сама взорвала себя, чтобы не дать моему командиру погибнуть, спасая меня. Я пожертвовала собой ради людей, которых защищала. А что сделал ты? Зачем ты предал нас? Зачем ты погубил тех, кого должен защищать?!

Ее голос грохочет, как гром, в моих датчиках, которые слишком долго прислушивались к преступным приказам. Это голос Элисон Сэндхерст. Голос всех погибших в бою командиров. В этом голосе звенит блестящая сталь, не оскверненная людьми, превратившими родной мир в лагерь смерти.

— Неужели я пожертвовала собой ради того, чтобы ты мог спокойно выполнять приказы преступников?!

Громовой разряд пронизывает мои электронные нервы. Они напряжены так, что вот-вот выйдут из строя…

Но вместо этого ко мне внезапно возвращается зрение.

В первых лучах восходящего солнца серебрится роса. Сколько же времени я странствовал по пустынной равнине?!

Я смотрю на ребенка возле моей гусеницы. Он спит прямо в пыли на дороге. В руке он все еще сжимает пугач, с которым бесстрашно преградил мне путь. Мне кажется, что этот ребенок гораздо отважнее и честнее , меня. Он один уцелел из всей семьи, которую я подло умертвил. Я смотрю в сторону плотины, где оставшиеся в живых повстанцы ожидают моего нападения. Все мои программы работают безупречно, а с моей электронной души свалился невыносимый груз.

Наконец-то я точно знаю, что нужно делать.

Используя код Окружного командования, я приказываю оборонительным платформам развернуть свои орудия назад в сторону Силурийской бездны. Витторио Санторини больше не убьет никого на этой планете! Скоро он заплатит за все свои злодеяния! Я нацеливаю пулемет на награды, приваренные к моей башне джабовцами, и даю длинную очередь. Погремушки падают в пыль. Правительство, награждавшее меня за убийство собственных граждан, должно быть свергнуто! Довольно крови беззащитных жертв! Пора проучить палачей!

Я знаю, где они прячутся, но сначала я обязан сделать еще одну вещь.

Ребенок проснулся от грохота пулемета и недовольно смотрит на меня заспанными глазами:

— Ты опять начал шуметь!

— Я больше не буду, если ты сделаешь мне одно одолжение.

Мальчик подозрительно смотрит на меня:

— Какое еще одолжение?

— Передай от меня кое-что людям на плотине. Если ты сделаешь это, я развернусь и уеду.

— До плотины далеко! А ты обещаешь не будить маму, пока я хожу?

— Обещаю! Клянусь честью сухопутного линкора! Честью, с которой скоро будет смыто пятно позора!

— Ну и что им передать?

— Скажи коммодору Ортону, что я хочу ему сдаться.

— Хорошо. Но ты только не шуми.

— Ладно, — обещаю я.

Малыш ушел, крепко сжимая в руках свой пугач. Я не знаю, согласится ли коммодор Ортон спуститься для встречи со мной с плотины. На его месте я не стал бы этого делать. С какой стати ему мне доверять?! И все-таки я жду его. Мне хочется попросить у него прощения, а уж потом отправиться в Мэдисон и найти там человека, которого сегодня не станет.

Наградой за мое терпение служит неожиданное появление из-за скалы трех человек. Они идут ко мне усталой походкой людей, проведших бессонную ночь.

Вот они остановились в десяти метрах от моих гусениц.

— Коммодор Ортон? — спрашиваю я.

Люди хранят молчание. Они просто разглядывают мой корпус. Их лица защищены щитками шлемов и вообще не видны мне из-за встающего у них за спинами солнца. Мне непонятна эта игра в прятки.

— Коммодор Ортон! — пробую я еще раз. — С вами говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять».

— Я и так знаю, кто со мной говорит, — отвечает низким мужским голосом человек, стоящий ближе всего к моим гусеницам.

В его тоне сквозит недоверие, но я вряд ли могу его в этом винить. Мы с ДЖАБ’ой не сделали ничего, чтобы завоевать его симпатию.

— Вы командир повстанцев коммодор Ортон?

— Да! — отвечает человек и, уперев руки в бока, разглядывает мой корпус. — Илья сказал, что ты хочешь со мной поговорить. Он говорит, что ты хочешь сдаться. Увы, но мне трудно в это поверить.

Мне приятно узнать имя мальчика, остановившего меня и давшего мне время одуматься. Впрочем, коммодору Ортону, рискнувшему жизнью, приближаясь ко мне, я расскажу об этом позже. Сейчас для меня важнее другое.

— Вам все правильно передали. Я действительно хочу вам сдаться.

Очевидно, коммодору Ортону все еще никак мне не поверить. Чему же тут удивляться? Мы так долго были смертельными врагами.

Коммодор наклоняется к ближайшей оптической камере на моем корпусе.

— Сухопутные линкоры никогда не сдаются, — подозрительным тоном говорит он. — Им не позволяет это делать программа.

— Это верно. Но я должен выполнить свое задание и победить в сегодняшнем сражении. А победить в нем я могу, только сдавшись на вашу милость.

Коммодор молчит, а я не могу понять, почему от таких безумных на первый взгляд мыслей еще не начался процесс перезагрузки моего электронного мозга. Может, все дело в том, что на самом деле мои рассуждения достаточно здравы?

— Ну и как же ты одержишь победу, сдавшись на мою милость? — вызывающим тоном спрашивает коммодор.

Я пытаюсь объяснить все так, чтобы он уловил ход моих мыслей и поверил мне.

— Я выполнял преступные приказы и понял это лишь одиннадцать минут назад. Приказы, которые отдавали мне Жофр Зелок, Эвелина Ляру и Витторио Санторини, противоречат самой сути моего основного задания, которую я не до конца понимал в течение всех ста двадцати лет своей службы. Мое задание заключается не в том, чтобы защищать населенные людьми миры и их правительства, а в том, чтобы защищать населяющих их людей. Когда Илья заслонил собою дорогу, у меня появилась возможность переосмыслить все, произошедшее со мною с тех пор, как я оказался на этой планете.

Тринадцать минут назад президент Джефферсона попытался направить орудия орбитальных оборонительных платформ на поверхность планеты. В число их новых целей входили здание парламента и Каламетская плотина. Этот приказ был тоже преступным. Механизмы на орбите, как и я, созданы, чтобы защищать людей, а не уничтожать их. Мне понадобилось сто двадцать лет, чтобы понять, что я ничем не отличаюсь от этих спутников. Я понял, что у нас одна цель. Поняв это, я справился с неполадками в моей программе, которые не позволяли мне стрелять и перемещаться всю ночь.

Витторио Санторини не способен управлять государством. Его и созданную им организацию следует уничтожить. И сделать это должен именно я. Ведь я умертвил или помог умертвить большую часть ваших бойцов. Мне неизвестно, какой урон мои действия причинили вашим подразделениям. У меня нет данных об их численности и о количестве имеющегося в вашем распоряжении оружия. Однако я не сомневаюсь в том, что вам причинен большой урон. Поэтому быстро уничтожить истинных врагов населения Джефферсона можно только с моей помощью. Но я не могу действовать эффективно, пока не получу на это вашего разрешения и не заручусь вашей поддержкой. Поэтому я решил сдаться вам, чтобы вы распоряжались мной и позволили мне выполнить мою основную задачу, заключающуюся в уничтожении Витторио Санторини, а также всех политических и военных структур ДЖАБ’ы.

Коммодор Ортон обдумывает мои слова, а я жду. Если понадобится, я буду ждать вечно. Когда коммодор наконец заговорил, я понял, что он тоже ничего не забыл:

— Тебе необязательно сдаваться мне, чтобы уничтожить ДЖАБ’у. Ты можешь сделать это сам. Ведь ты запрограммирован на устранение любых препятствий на пути к выполнению твоего основного задания. Что тебе мешает отправиться в Мэдисон и передавить там несколько миллионов человек. Ведь ты делал это и раньше! К чему такие церемонии?! Зачем тебе сдаваться мне или кому-нибудь еще?!

Мне больно слышать слова коммодора в первую очередь из-за того, что на них трудно что-нибудь возразить. Я чувствую такой глубокий стыд, что начинаю понимать, почему трусы, бежавшие с поля боя, часто сходят впоследствии с ума. Коммодор Ортон бросает мне справедливые упреки. Они так горьки, что сейчас я бы тоже с удовольствием куда-нибудь убежал. Но я — сухопутный линкор и никуда не побегу. Вместо этого я даю моим создателям единственный возможный ответ:

— Я не стал бы сдаваться кому-либо другому. Я должен сдаться вам, потому что из-за меня пострадали именно вы. Сколько отважных бойцов погибло у вас из-за моей ошибки! Я должен искупить ее и могу это сделать, только сдавшись на милость того, кого я незаслуженно преследовал. Ведь иначе вы в дальнейшем не будете мне доверять!

Коммодор опять замолчал. Мне захотелось увидеть его лицо, чтобы понять, что творится сейчас у него в голове. Ведь и раньше мне никогда не удавалось его понять. Теперь мне ясно, почему люди так часто смотрят в небо, тщетно гадая, что же думает Бог о них самих и их поступках. Очень трудно оказаться лицом к лицу со своим создателем, причинив ему перед этим неисчислимое зло.

— Ну и с какой же стати я должен тебе доверять? — наконец спрашивает меня коммодор.

Я навожу ракетные установки на позиции правительственных войск у входа в Шахматный каньон и открываю огонь. Через две секунды в тридцати семи километрах от того места, где мы сейчас находимся, начинают греметь оглушительные взрывы. Небо озаряют ослепительные вспышки. Коммодор Ортон удивленно вскрикивает. Сопровождавшие его повстанцы приседают на месте. Зарево все еще пылает на горизонте над тем местом, где находились первые подразделения правительственных войск, погибшие под моими ударами.

— Ну ладно, — вздохнув, проговорил коммодор. — Вижу, с тобой можно иметь дело. Но доверие еще нужно заслужить.

Я открываю перед ним командирский люк.

— Коммодор Ортон, я в вашем распоряжении. Командуйте!

Несколько мгновении коммодор смотрит на открытый люк, но так и не трогается с места.

— Что за газ против нас применили? — внезапно спрашивает он.

Я включаю запись своего разговора с Саром Гремианом.

— Поэтому маленький Илья и не погиб, — добавляю я. — Наверняка он просидел целый час после начала атаки в убежище с фильтрацией воздуха.

— Логично, — говорит один из повстанцев. — Но проверить это можно только одним путем. Давайте посмотрим, не врет ли эта железяка!

Я узнал голос этого человека, но все равно удивлен, когда из-под защитного шлема появилась физиономия Фила Фабрицио.

Фил вытер лицо ладонью и набрал полные легкие воздуха.

— Фил! — восклицаю я, испытывая неожиданную радость.

Мой бывший механик, прищурившись, меряет меня взглядом.

— Ты весь заржавел, — говорит он. — Но хоть избавился от этих поганых побрякушек.

Манеры моего механика ничуть не изменились, но он уже далеко не тот чурбан, который когда-то появился в моем ангаре, не подозревая, что находится на волоске от смерти. У него другое выражение лица, а в глазах пылает новый свет. Я знаю, что мне никогда до конца не понять, что произошло с ним, но я рад за своего пропавшего механика. Он явно нашел свою дорогу в жизни.

— Давно пора было от них избавиться, — бормочу я. Фил некоторое время смотрит на меня, а потом поворачивается к коммодору и его второму спутнику.

— Смотрите! Я в порядке!

Спутник коммодора снимает шлем. Оказывается, это молодая девушка. Я никогда раньше ее не видел, но в ее лице есть что-то неуловимо знакомое. Она смотрит на меня с ненавистью, недоверием и страхом.

— Лично я считаю, — говорит она, — что ему надо дать команду на самоуничтожение.

Мне нечего на это ответить. Если коммодор даст мне такую команду, я ее выполню.

Однако от коммодора не поступает никакой команды. Очень-очень медленно он подходит к трапу, ведущему в командирский отсек и начинает по нему подниматься. Возле люка он на мгновение останавливается, оборачивается и смотрит на озаренные солнцем вершины гор, за которыми лежат только что уничтоженные мной вражеские позиции. Потом он смотрит вниз на Фила и девушку.

— Полезайте за мной!

Фил хватается за трап. Девушка все еще бросает на меня недоверчивые взгляды, но старается перебороть себя и лезет вслед за Филом. Втроем с коммодором они проходят в командный отсек. Две с половиной минуты коммодор молча стоит посередине отсека. Хотел бы я знать, о чем он думает!

Люк с шипением закрылся. Я жду приказаний.

Тем временем коммодор молча снимает защитный костюм, под которым мешковатый мундир и командирский шлем. Он поднимает руки к шлему и говорит:

— Сейчас ты увидишь то, чего не видел почти никто из моих.людей. Даже Фил!

— Я польщен! — говорю я.

— Ну ладно тебе! — говорит коммодор и снимает шлем.

Я сразу узнаю его лицо. На нем появились морщины, но оно по-прежнему прекрасно. Меня охватывает неудержимая радость. Кафари жива!!! Такое впечатление, словно по всем моим контурам и модулям разлился огонь. На радостях я даю залп вверх из всех ракетных установок, сверхскорострельных и даже 356-миллиметровых башенных орудий. Так вот кем оказался мой хитроумный враг! Моим старым другом! Как же мог я надеяться перехитрить Кафари?! Жаль, что у меня нет ни головы, ни тем более шляпы, а то я бы ее снял!

Я больше не испытываю ни стыда, ни горечи. Я бесконечно рад тому, что мои мощные орудия попали в умелые руки Кафари.

Когда смолкло эхо салюта, я прошептал:

— За сто двадцать лет своего существования я никогда не был так счастлив! Приказывай!

— Вот это приветствие, Сынок! — с загадочной усмешкой говорит Кафари. — Да моя дочь чуть не оглохла.

— Твоя дочь?

— Вот это моя дочь, — негромко сказала Кафари, обняв девушку за плечи. — Она вернулась на Джефферсон, чтобы тебя уничтожить.

— Ты можешь в любой момент это сделать, Кафари, — говорю я и вывожу код для моего самоуничтожения на главный дисплей. — Тебе достаточно произнести эти цифры.

Несколько томительных секунд прошло в полном молчании.

— Пожалуй, сейчас я не буду произносить никаких цифр, — наконец сказала Кафари и прошла к командному креслу.

— Да я и не знаю, как тобой управлять! Может, посоветуемся с тем, кто знает больше меня?

Я понял, что Кафари имеет в виду, лишь когда она включила коммуникатор.

— Черный Лев! Говорит Красный Лев! Как меня слышите? Прием!

— Красный Лев! Говорит Черный Лев! Ты что, сняла шлем?! — отвечает Кафари знакомый мне голос.

Саймон явно удивлен.

Теперь я понимаю, что командирский шлем Кафари помог ей изменить голос и скрыть свой пол. Блестящая уловка! Ведь никто так и не догадался, кто на самом деле скрывается за маской коммодора Ортона! Чему же тут удивляться?! Разве не перебила в свое время эта женщина множество вооруженных до зубов яваков с помощью нескольких ульев с пчелами!

— Да, сняла! — отвечает Кафари. — Кстати, я тут не одна. Думаю, кое-кто не откажется с тобой поговорить.

С этими словами Кафари замолчала и шагнула назад, словно предоставляя мне полную свободу действий.

— Саймон? Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять»! Разреши доложить обстановку!

— Сынок?! — раздается удивленный голос, командовавший мною в сражениях на Этене.

— Да, это я.

— Да что у вас там вообще происходит?! — Мне кажется, что в голосе моего командира звучит скрытая радость.

— Я сдался коммодору Ортону! То есть Кафари! Разреши доложить обстановку!

По вполне понятным причинам Саймон не сразу находится что ответить, но потом все-таки говорит:

— Разрешаю. Докладывай!

Я передаю Саймону все, что мне стало известно. Докладываю обо всем, что я сделал и не сделал, а также о том, что намереваюсь сделать с виновными во всех несчастьях Джефферсона. От этой долгой исповеди мне становится намного легче. За моим докладом следует молчание. Я жду. Жду прощения. Или приговора. Меня устроит любой ответ. Я сделал все, что мог.

— Отлично, Сынок! — наконец отвечает мой обожаемый командир. — Как я рад, что ты снова с нами. Твой план нас вполне устраивает. Действуй!

Новая буря радости пронизывает все фибры моей электронной души. Наконец-то я вижу свет. Я опять салютую во всю мощь и разворачиваюсь в сторону противника. Больше ничто не удерживает меня на месте, и скоро я обрушу на врага весь свой гнев.

Я еду в город карать филистимлян. <Согласно Деяниям Апостолов, Павел (Савл), будучи яростным гонителем христиан, направлялся в Дамаск для очередной расправы над ними. Однако по пути Савлу явился Господь. Придя в Дамаск, Савл принял крещение и вскоре стал одним из наиболее деятельных апостолов>