Ущелье Рабун, Джорджия, Соединенные Штаты Америки, Сол III

Пятница 25 сентября 2009 г., 13:25 восточного поясного времени

— Вот это и есть двадцать второй калибр? — не веря своим глазам, спросила Уэнди. Оружие выглядело необычно и сильно напоминало уменьшенный пистолет-пулемет Томсона с дисковым магазином наверху. Она видела крошечное отверстие дула, но ей казался нелепым образ этого воина-ребенка с двадцать вторым калибром, которым обычно восьмилетние мальчишки стреляли крыс. Оружие напоминало игрушку, хотя она сознавала опасность такого представления.

— Именно, — сказала Кэлли и подошла к границе стрельбища. — Стрельбище холодное, народ, на изготовку не брать, не целиться, никакой, повторяю, никакой стрельбы, орудие поставить на предохранитель.

Она взяла обломок шлакоблока из штабеля, с заметным отсутствием напряжения отнесла его наполовину расстояния до первой мишени и поставила на деревянную плаху, установленную там явно с этой целью.

— Это стандартные условия для демонстрации «Америкэн Сто восемьдесят», — продолжала она, возвратившись на огневой рубеж.

В хозяйстве О’Нилов было обустроено два стрельбища. Первое, на котором они готовились стрелять, представляло собой обычный полигон с мишенями. Тут имелся набор поднимаемых мишеней, круглые мишени с кольцами очков и мишени-силуэты людей и послинов, расставленные на дистанции от двухсот до трехсот метров. Другое стрельбище, вдоль въездной дороги, являлось тактическим огневым рубежом.

Кэлли оглядела группу и нахмурилась.

— Обычно это ведет Папа О’Нил, но думаю, сейчас это лежит на мне. Кто из вас уже бывал на стрельбище?

Большинство детей пошли с ними, и она сдвинула брови еще сильнее, когда никто из них не поднял руку.

— Никто не бывал на стрельбище? А где же вы учитесь обращению с оружием?

— В подгороде детям до шестнадцати запрещено обращение с оружием, — хмуро сказала Уэнди.

— Это… смешно, — сказала Кэлли.

Уэнди пожала плечами.

— Да нас и уговаривать не надо; в «Гитлерюгенде» были дети и помладше. Они обычно очень быстро сдавались и были не слишком хорошо подготовлены. Но они сражались в настоящей войне.

— Я туда ни за что не пойду, — нахмурилась Кэлли.

— Ты когда-нибудь стреляла по послинам? — спросила Шари. — Я спрашиваю просто потому… Я не видела никого в возрасте Билли, кто был бы…

— Полезным? — фыркнула Кэлли. — Видите бункер у дома? Я убила своего первого послина, когда мне было, сколько и ему, прикрывая Деду из своей винтовки, он орудовал мини-ганом. Это было во время фредериксбергского цикла приземлений. Рота послинов высадилась на входе в долину и в конце концов пошла вверх по дороге. Из холлера никто не выбрался; мы врезали по ним клэйморами, затем добили уцелевших. Так что да, я думаю, Билли мог бы оказаться вполне полезным, если бы ему позволили.

— Не я придумала это правило, — пожала плечами Шари.

— Да ладно, — отозвалась Кэлли. — Не будете возражать, если он здесь постреляет?

— А это не опасно? — спросила Шари, с беспокойством глядя на странную маленькую винтовку.

— Конечно, нет, — сказала Кэлли. — Техника безопасности на стрельбище прежде всего.

Она кратко прошлась по основам безопасного поведения на стрельбище, не забыв упомянуть про наушники, напомнила следить за постановкой оружия на предохранитель и опускать его вниз, когда кто-то находится на поле стрельбища, держать палец подальше от спускового крючка и всегда считать оружие заряженным.

— И самое главное. Никогда не направляйте оружие, даже «незаряженное» оружие, туда, куда не намерены стрелять. В целях безопасности любое оружие считается заряженным. Ружья не черная магия; они просто-напросто служат инструментом, когда надо убить кого-то на расстоянии. Обращайтесь с ними, как с полезными, но опасными орудиями, вроде циркулярки или бензопилы, и все будет в порядке.

Она подняла винтовку и включила лазерный целеуказатель. На шлакоблоке появилась маленькая красная точка.

— А если нет, то будет вот что.

Держа оружие у бедра, при этом точка на блоке едва шевелилась, она открыла огонь.

Оружие действовало тихо: раздалась серия хлопков, как у скверно отрегулированного лодочного мотора вдалеке. Лодочного мотора на высоких оборотах.

Когда шлакоблок рассыпался, Уэнди помотала головой. Каждая отдельная пуля была крошечной; сама по себе пуля двадцать второго калибра не толще соломинки для коктейля. Но винтовка выплевывала их десятками в секунду и почти без отдачи; Уэнди видела, как пули пронзали клуб пыли, точка лазера оставалась по-прежнему неподвижной.

Спустя несколько секунд затвор лязгнул и замер в открытом положении. Кэлли отсоединила диск, один патрон упал к ее ногам, и она примкнула свежий. От шлакоблока осталась кучка пыли и кусков не крупнее большого пальца.

— Патроны она жрет со страшной силой, — заметила Кэлли, опуская оружие. — И на более или менее приличной дистанции толку от нее мало. Но на близкой дистанции она хороша, даже против послина, и стрелять из нее чертовски забавно. Но если мы собираемся пострелять из чего-нибудь другого, надо надеть наушники.

Жестом она велела Уэнди передать ей «Штайр», затем повернулась к Билли:

— Твоя очередь.

Она дослала патрон в патронник и прижала оружие к его плечу.

— Левая рука на цевье, правая — на пистолетную рукоятку, палец прочь от спуска, — продолжила она, мягко его отодвинув. — Предохранитель у большого пальца. Смотри через заднее кольцо, прислонись щекой к прикладу, найди мушку и сфокусируйся на ней. Подведи мушку к мишени. Сделай вдох, затем выпусти воздух и, когда почувствуешь себя комфортно, медленно нажми на спуск. Жми плавно; выстрел должен оказаться для тебя неожиданным.

Билли глянул на нее, кивнул и стиснул винтовку, плотно прижав ее к плечу.

— Не напрягайся так сильно, — произнесла Кэлли. — Здесь всего лишь паршивенький патрон триста восьмого калибра. Ты не шлепнешься от отдачи на задницу.

Билли снова кивнул и медленно надавил на спусковой крючок. Пуля пробила центр мишени-силуэта человека и повалила ее.

— Хорошо, — сказала Кэлли, и он заулыбался. — А теперь я подниму мишень послина. На боку у него красное пятно размером с голову человека, прямо позади плеча. Я хочу, чтобы ты выстрелил по нему. О’кей?

Билли не выглядел довольным, но в конце концов пожал плечами и кивнул. Кэлли подняла мишень.

Послин стоял в двадцати пяти метрах, пустяк для винтовки, и на одной линии с силуэтом человека. Билли так возбудился, что первая пуля прошла выше, но быстро успокоился, и следующая попала в пятно мишени.

— Не любишь послинов, да? — спросила Кэлли. Билли помотал головой.

— Они тоже умирают, — ухмыльнулась она. — Ты в них стреляешь, и они умирают. Валятся с грохотом. Нужно просто выстрелить в них, и выстрелить прежде, чем они выстрелят в тебя. А теперь выстрели по нему еще раз.

Они провели на стрельбище следующие несколько часов, в конце концов вернувшись домой перекусить, покормить малыша и взять еще патронов. Всем детям дали пострелять из чего-нибудь, пусть даже всего лишь из пневматической винтовки. Расстреляв в общей сложности несколько тысяч патронов, Кэлли дала сигнал к окончанию.

— Думаю, для одного дня достаточно, — сказала она, забирая мелкокалиберный «Зиг-Зауэр» у неохотно расставшейся с ним Келли. Шестилетка только что дважды попала в «яблочко» с двадцати пяти метров и сама себе поражалась. — Может быть, у вас получится навестить нас еще, тогда и постреляем. Но мне надо проследить, чтобы свинья не сгорела.

— Это было бы прискорбно, — сказала Уэнди. — Я чувствую, что проголодалась. И не сомневаюсь, что наши гуляки тоже.

— Кстати говоря, а где они, собственно? — поинтересовалась Шари.

Откуда-то с вершин холмов по холлеру раскатилось гулкое «бу-у-у-м».

— Судя по звуку, где-то в районе Схрона Четыре, — сказала Кэлли.

— Что это было? — спросила Уэнди.

— Похоже, ручная пушка Деды.

— С ним все в порядке? — спросила Шари, прикрыв глаза от солнца рукой и тщетно оглядывая горы.

— О да, — сказала Кэлли и велела детям собирать гильзы. — Если бы нет, мы бы услышали также и стрельбу остальных.

* * *

Папа О’Нил показал вниз на отвесную скалу высотой метров пятнадцать, затем на деревце гикори, растущее на самой кромке.

Всмотревшись, Мосович разглядел пятно выцветшей краски на стволе деревца. Он кивнул и вопросительно посмотрел на фермера.

Папа О’Нил улыбнулся, повесил винтовку на плечо и спрыгнул прямо вниз.

Только если заглянуть через край, становилось ясно, что ниже располагался узкий выступ, на котором и стоял сейчас Папа О’Нил. Ухмыльнувшись, он пригнулся и шагнул в гору.

Мосович пожал плечами, ухватился за деревце и повторил маневр. Он заметил, что О’Нил стоял, согнувшись, в устье пещеры, явно готовый подхватить сержант-майора на тот случай, если он не удержится.

Мосович покачал головой и отодвинулся; Мюллеру придется похуже, чем ему. Мюллер, однако, спустился вниз более осмотрительно, цепляясь руками и ногами за выступы, и осторожно умостился на карнизе. Затем протиснулся мимо Папы О’Нила в глубину пещеры.

Элгарс посмотрела с обрыва и пожала плечами. Она взялась за деревце и прыгнула вниз, слегка потеряв равновесие при приземлении. Но прежде чем Мосович или О’Нил среагировали, одна рука взметнулась вверх плавным и кажущимся медленным движением и вцепилась большим и указательным пальцами в крошечный выступ, зажав малюсенькую опору, словно тисками. Медленно она вытянула себя в вертикальное положение, затем пригнулась и вошла в пещеру.

Пещера начиналась коротким переходом, достаточно высоким по центру, чтобы человек мог пройти, согнувшись, и который затем раздавался вверх и в стороны. Справа свод круто спускался вниз, по нему сочилась вода, которая собиралась в маленьком и явно сделанном человеком резервуаре. Левая стена была более отвесной, и пол тянулся там дальше. По крайней мере такое складывалось впечатление, на деле всю левую стену закрывали ящики.

Там стояли металлические и деревянные ящики с боеприпасами, водонепроницаемые пластиковые контейнеры, рассчитанные на «тяжелые условия», и даже несколько галпласовых ящиков гравиоружия и гранат ББС.

— Тут не только боеприпасы, — сказал Папа О’Нил, прошел вперед и вытянул длинный плоский ящик с трафаретом на стенке «Боеприпасы, 82 мм, М256ВВ». Оказалось, в ящике лежали несколько комплектов полевого камуфляжа старого образца, упакованных в пленку с шариками нафталина.

— Здесь полная выкладка, включая боевое снаряжение, для целого отделения. И провиант на четыре дня. Вода? Вот она. — Он указал на бассейн. — А в одном из ящиков есть фильтры.

— И сколько у тебя таких схронов? — спросил Мосович, качая головой. — Да это… господи, да у меня зубы ноют от одной мысли, сколько все это стоит.

— О, чтобы их все оснастить, потребовалось несколько лет, — рассмеялся Папа О’Нил и сплюнул на пол табачную слюну. — И я собирал все это постепенно, так что расходы давили не так уж сильно. А также… теперь есть правительственные программы для вещей такого сорта. По крайней мере на самом деле они именно про это, если прочитать, что набрано мелким шрифтом: Бюро АТФ захлебнулось бы собственной слюной, если бы Конгресс взял да так прямо и сказал. А недавно, ну… — Он ухмыльнулся и покачал головой. — Скажем так, мой сын неплохо поправил свои финансовые дела в этой войне.

Мосовичу пришлось согласиться, что скорее всего дело заключалось именно в этом. Флот практиковал что-то похожее на трофейное право, комбинацию галактических законов в человеческом исполнении. Поскольку ББС в целом являлись главным наступательным элементом, они получали максимальную выгоду от всех захваченных послинских вооружений, кораблей и припасов, которые бросались при отступлении. Он также обратил внимание, что Папа О’Нил аккуратно обошел вопрос, сколько у него таких тайников.

— И он отлично знает, что делать с излишками, — сказал Мюллер и пнул ящик боеприпасов к гравиоружию.

— О да, — еще раз широко осклабился Папа О’Нил. — Через них проходит уйма боеприпасов гравиоружия.

Пригнувшись, он вернулся к входу и провел рукой вниз по холму, где едва виднелась ферма и карманная долина за ней. Склон холма все еще заслонял главную долину Ущелья, но гора Блэк-Маунтин стояла вся на виду — она доминировала в южной части горизонта, — а также слабо проглядывался кусок стены.

— В качестве пункта наблюдения место подходящее, но, разумеется, второго выхода нет. Мне не нравится залегать в месте, у которого нет запасного выхода.

— Да уж, пара послинов загоняли меня в угол, — сказал Мосович и посмотрел со скалы вниз. По ней можно было спуститься, хотя и с трудом. — Мне не понравилось.

Он только успел отойти, как Элгарс судорожно втянула воздух и затрясла головой.

— Да, этот раз был скверным, — сказала она с неловкой усмешкой.

— Что было скверным? — спросил Мюллер, выбравшись из пещеры.

— У вас когда-нибудь возникают перед глазами картины из прошлого, сержант? — спросила она.

— Иногда, — признался Мюллер — Не так чтобы часто.

— Ну, я вижу то, чего никогда не делала, — с мрачной усмешкой произнесла Элгарс. — И знаете, я никогда не бывала на Барвоне, но пришла к тому, что ненавижу эту вонючую, холодную и дождливую планету.

— Она такая и есть, — сказал Мосович. — Я побывал там лишь однажды и не имею никакого желания вернуться.

— Я так понимаю, там очень много всякой живности, — усмехнулся Папа О’Нил и потянулся вверх, готовясь к подъему. — Любое действительно поганое место, где мне доводилось побывать — Вьетнам, Лаос, Камбоджа, Конго, Биафра, — можно описать теми же словами.

— Много, — согласился Мюллер. — На ней около миллиарда разных видов кусачих жуков, все размером с ноготь. И сорок миллионов видов лиан, чтобы путаться у тебя под ногами. И шестьдесят миллионов видов по-настоящему высоких деревьев, чтобы загораживать свет.

— И уйма послинов, — засмеялся Мосович. — Ну, было когда-то.

— У меня перед глазами вдруг отчетливо возникла деревня послинов, несколько пирамид и все такое. Я смотрю сквозь оптику прицела, правый глаз в окуляр, левый смотрит вокруг. Я знаю, что через секунду из двери появится послин, и я должна его снять. Затем гремят несколько взрывов и, понятное дело, пости выскакивает прямо на выстрел. Я снимааю его, и паару других, затем бого-короляа, и все океей. Я в зооне, работаю по цеелям. На мне инфракраасная накиидка, тепловоого следа неет, так что я в безопаасности, ответный огоонь никакой. Винтовка здороовая, скорее весего «Баарретт», и мне прихоодится несколько рааз подвигааться, потому что я лежуу на действиительно большой веетви, или на чем-то похоожем. Затем деерево, с которого я стреляяю, начинает деергаться, и я смотрю внииз и виижу, как вверх идут следыы от выыстрелов, и затем все пропада-ает в белой вспыышке.

— Вы меня подзуживаете? — тихо спросил Мосович.

— Нет, — ответила Элгарс. — А что?

Он посмотрел на побелевшее лицо Мюллера и подумал, не ответить ли прямо. Затем покачал головой.

— Не здесь и не сейчас, — сказал он. — Позже. Может быть. Я должен подумать.

— Это не единственное воспоминание, где я умираю, — пожала плечами Элгарс. — В другом я бегу, рука у меня обожжена, во всяком случае, болит, и я что-то несу, затем земля поднимается мне навстречу, и я умираю. И еще одно, где я стою по пояс в воде, стреляя с рук из ручного пулемета. И умираю. И еще одно, где я подрываюсь и умираю.

— А вы много умираете, — прокомментировал Мюллер со странным выражением.

— Да, — отозвалась Элгарс. — Игра закончена, приятель. Это происходит со мной постоянно. Практически каждую ночь. Здорово действует на нервы. Нелегко продолжать верить в себя, когда все время умираешь.

— Тетка-мозговерт мне про это не сказала, — проговорил Мосович.

— Это потому что когда видения начались, я сообразила перестать разговаривать с мозговертами, — пожала капитан плечами.

— Мне иногда снится, что я умираю, — сказал Папа О’Нил и сплюнул с обрыва. — Но это обычно взрыв и обычно атомный. Я часто вижу этот сон. Однако разговор свернул на хренову загробную тропу, а такой вести надо с пивом.

Он потянулся вверх, ухватился за ствол деревца, подтянулся и встал на краю скалы.

— Пора спуститься и посмотреть, не спалила ли Кэлли свинью.

Он повернулся протянуть руку Мосовичу. И тут затрещали кусты.

Послин-нормал явно прятался в кустах падуба. Сейчас он несся вниз по холму, держа копье на уровне плеча.

Папа О’Нил не стал возиться с висевшей на спине винтовкой. Вместо этого его рука рванулась вниз к кобуре пистолета и плавно взметнулась вверх, когда послин был уже в нескольких футах от него.

«Орел Пустыни» нацелился на точку чуть повыше выступа двойного плеча. Кость над плечом и само плечо защищали грудь послина, как броня. Но чуть выше и ниже имелись открытые места; место повыше соответствовало ключичному отделу человека, и кроме того, там проходил сосудисто-нервный пучок.

Папа О’Нил выстрелил один раз, затем крутанулся вбок стволом пистолета, отбив уже вяло удерживаемое копье. Послина пронесло вперед еще несколько шагов, и он рухнул с обрыва.

— Можно вставать, — спокойно позвал Папа О’Нил. Затем он вынул обойму, заменил ее свежей и аккуратно добавил патрон в использованную, пока послин кувыркался по склону и летел со скалы вниз.

Мюллер покачал головой и вытер лицо.

— Господи, приятно иметь дело с профессионалами, — прищелкнул он языком.

Элгарс восхищенно качала головой.

— Плевать, что им трудно пользоваться. Я могла бы просунуть руку по самое плечо в образовавшуюся в этом послине дыру. Я обязательно достану себе такой пистолет.

— Он не плох, — согласился Мюллер, хватаясь за деревце. — С другой стороны, уж больно шумный.

* * *

— Мы слышали вас там, на холме, — сказала Кэлли, когда четверка приблизилась к очагу барбекю. — Я удивлена, что вы его не разделали и не притащили ляжку.

— Скатился с холма, — расплылся в улыбке Папа О’Нил. — Чертовски не повезло, если хочешь знать. А куда все подевались?

— Большинство детей пошли вздремнуть, — ответила тринадцатилетняя девочка, пошевеливая поленья гикори. О завязала волосы в пучок и надела длинный передник для работы у огня. Пятна сажи на лице и руках вкупе с этим придавали ей облик средневековой служанки. — Считается, что Уэнди с Шари готовят внутри закуски. Но я сказала им, что времени хватает, и подозреваю, что они тоже отправились на боковую. Еще трудности были?

— Этот народ неплохо лазает по холмам, — сказал О’Нил. — Почти так же хорошо, как ты.

— Никаких проблем, — сказал Мюллер. — Но у меня есть вопрос: я слышал про людей, евших послинов, но…

Папа О’Нил выглядел несколько смущенно, а Кэлли чуть истерично засмеялась.

— Ага, он отведал одного, — сказала она. — Куски от нескольких, на самом деле.

— Вкус у них и вправду дерьмовый, — пожал плечами старик. — Они жесткие, они жилистые, они не становятся мягче при варке, и у них очень-очень противный вкус; хуже, чем у ленивца, а это уже о многом говорит.

— Вы ели ленивца? — спросил Мюллер. — Надо же, я никогда не встречал никого, кто их пробовал.

— Встречал, — скорчил рожу Мосович. — Я ел однажды. Если послины еще хуже, то они очень плохи. Сложно описать, насколько ленивец плох на вкус: наверное, можно сказать, что-то вроде задавленного опоссума, несколько дней пролежавшего на дороге.

— Вполне подходящее сравнение, — сказал Папа О’Нил. — Вкус послятины еще хуже. Я даже как следует сдобрил ее «нам пла», моего собственного рецепта, с добавкой «хабанеро», но вкус все равно пробивался.

— О боже, — засмеялся Мосович. — Тогда он ужасен!

— В конце концов я вычислил, что могу его есть, если обмажу его «беребере», — пожал плечами О’Нил. — Это дерьмо настолько острое, что никакого вкуса больше не ощущаешь; тайцы от него хлопаются задницей об пол.

— Дружище, где вы только не бывали, — засмеялся и Мюллер. — Я слышал про «беребере», но…

— Я попробовал его однажды, — сказал Мосович. — Кто-то поспорил со мной, что я не смогу съесть полную тарелку чего-то под названием «вот хар бо». — Он потряс головой. — Я укусил разок и отдал деньги; я предпочел проглотить гордость и откупиться, чем отдать концы.

— «Беребере» не для слабого сердца, — признал Папа О’Нил. — Даже я не могу переваривать его в больших количествах, а я едал по-настоящему жгучего дерьма больше, чем хочется об этом вспоминать. Так что больше я их не ем. И я не позволил Кэлли ни кусочка; от него можно заполучить болезнь, типа как у поевших мозгов людоедов. Ее вызывает какой-то небольшой белок в нем, с которым мы не можем справиться.

— Болезнь Крайнцфельцера, или что-то вроде этого? — спросил Мюллер. — В сущности, то же самое, что болезнь коровьего бешенства. Я слыхал, что ее можно заполучить от послятины. Так зачем же вы ее ели?

— Да так вот, — сказал Папа О’Нил. — Да черт с ним, первые симптомы проявляются лишь через пару десятков лет, как правило.

Он ухмыльнулся и обвел туловище рукой.

— Так или иначе, не думаю, что протяну еще пару десятков лет.

— Я проголодался, — ухмыльнулся Мюллер. — Но я не хочу загнуться от того, что ем. Есть что-нибудь еще?

— Ну, вы вроде как пропустили обед, — кисло произнесла Кэлли. — Тут будет готово примерно через час. Но надо приготовить и остальное.

— Мы этим займемся, — прищелкнул языком Мосович. — Только укажи нам верный путь, о Принцесса Викингов!

Она покачала головой и погрозила ему горящей головней, затем указала на дом.

— Покуда кукуруза еще свежая, думаю, нам следует приготовить ее заново. Кукурузные лепешки в духовке. Я отправила детей собрать брокколи, и ее, наверное, следует порезать, выложить на большое блюдо и пропустить через микроволновку. Можем также приготовить салат из свежей свеклы, если кто-нибудь побеспокоится ее надергать. То же и с помидорами, они всегда хорошо идут, когда их чуть сдобрить специями. Что я упустила?

— Пиво, — сказал Папа О’Нил, взял набор больших вертелов и повтыкал их в распластанную свинью. — И перевернуть ее. Сколько она лежит на этой стороне?

— Около часа, — ответила Кэлли. — Мне пришлось просить Уэнди и Шари помочь мне.

— Я займусь ею, — сказал О’Нил. — Только пусть кто-нибудь принесет мне пива. Ты иди командуй на кухне. Не давай пощады этим язычникам! Научи их… закручивать банки!

— А! Только не это! — расплылась в улыбке Кэлли. — У нас нет ничего для закрутки. И кроме того, они гости.

— Никогда не дашь позабавиться, — ухмыльнулся О’Нил. — Ступай, я справлюсь с мясом.

Когда она ушла, он порылся в ящике рядом с барбекю и вытащил большой глиняный кувшин.

— Вот, — сказал он, протягивая его Мюллеру. — Попробуй. От этого у тебя шерсть на груди встанет дыбом.

— Я всегда гордился своей почти голой грудью, — сказал Мюллер, наклоняя кувшин для глотка. Он хлебнул и тут же зашелся в кашле, выплюнув половину. Когда прозрачная жидкость попала в очаг, оттуда с ревом взвилось пламя. — Аааааа.

— Эй, эта штука здесь в большой цене!

— Как что? — просипел Мюллер. — Растворитель?

Папа О’Нил взял кувшин и понюхал его с невинным видом.

— Ох, прости, — ухмыльнулся он. Он залез в тот же самый ящик и на этот раз достал стеклянную банку. — Ты прав, это был растворитель. Попробуй-ка этого.

* * *

Томми встал и поднял кружку.

— Джентльмены… и леди. За павших товарищей.

— За павших товарищей, — прокатилось по комнате бормотание.

Отпустив рядовой состав обрушиться на беззащитные городки Ньюрай и Холидэйсберг, майор О’Нил распорядился об общем ужине для всех офицеров. Под благовидным предлогом дать освоиться двум вновь прибывшим офицерам, но Томми подозревал, он поступил так из опасений, что офицеры наломают дров еще больше рядовых.

Майор О’Нил поднялся на ноги и поднял свое пиво.

— Джентльмены и леди: за Того, Кто Смеется Последним.

— Кто смеется последним, — прогудели собравшиеся.

— Сэр, — невнятно выговорил капитан Стюарт. — Думаю, новым офицерам важно знать причину такого девиза батальона, ведь так?

Майк хмыкнул и огляделся.

— Дункан, ты наш официальный батальонный рассказчик. Расскажи им, в чем тут дело.

Дункан встал с того места, где он разговаривал с капитаном Слайт, глотнул пива и прочистил горло.

— Уважаемый Глава Собрания!

— Да, капитан? — спросил Томми.

— Арррр! — прокричала капитан Слайт.

— Святотатство! — завопил Стюарт.

— Никаких чинов и званий в офицерском собрании, Томми, — сказал О’Нил, махнув всем утихнуть.

— Глава Собрания! — продолжал Дункан. — Прошу пригласить волынщиков!

— Но у нас нет ни одного, — пожаловался Томми. — Мы опросили весь батальон, и никто не умеет играть на них. Да и самих волынок нет.

Стюарт наклонился, показал на устройство в углу и пошептал на ухо лейтенанту. Томми прошел к нему и, пошептавшись со своим новым ПИРом, понажимал на кнопки.

— Но похоже, у нас есть пиратская копия «Лесных Цветов», — произнес Томми. — Нам повезло.

Дункан прочистил горло и глотнул еще пива под зазвучавшие по всему помещению меланхолические переливы волынки.

— Было это в темную пору четвертой волны, семнадцатого января две тысячи восьмого, когда небосклон все еще заполняли метеорные росчерки Второго Флота и его бренные останки оставляли огненные следы в небесах, когда, развернув поле зрения вверх, можно было уловить проблеск последней боевой группы, пробивавшейся сквозь волну послинов и буксировавшей прочь разбитый каркас супермонитора «Хонсю».

Первому батальону Пятьсот пятьдесят пятого пехотного поставили задачу удержать жизненно важную гряду за Харрисбергом, Пенсильвания. С гребня можно было узреть дым последнего штурма Филадельфии, но еще больше в глазах рябило от миллионов свежих послинов, только что сошедших с кораблей. Центр Планетарной Защиты в северной стороне отважно бился с аэромобильными посадочными модулями, и многие кинетические удары обрушивались на него, а батальон волну за волной отражал самоубийственные атаки послинов. Части обычных сил вели тяжелые бои в южной стороне, настолько тяжелые, что им отдали всю артиллерию, оставив батальон полагаться лишь на собственные силы. Вой и серебро зарядов гравиоружия заполонили воздух, а небеса пронзали сполохи атомного огня.

И тут у роты «Альфа» стали подходить к концу боеприпасы. Прямо перед ними лежала лощина, и, отчасти случайно, волны послинов укрылись в упомянутой лощине. «Косари» славно поработали своими гранатами, но линии снабжения были частично зажаты с флангов, по ним велся плотный перекрестный огонь. Так что мало-помалу боезапас роты истощился, и они дошли до того, что стали стрелять одиночными.

А тем временем методом проб и ошибок послины постигли понятие «укрытия», и оставшиеся в живых скорчились в лощине, выскакивали наверх выпустить пару очередей и снова прятались вниз.

Ситуация сложилась тупиковая; в роте не осталось гранат уничтожить послинов, а послины устали выносить избиение в чистом поле.

И в этот самый момент откуда ни возьмись появился наш отважный вождь, во весь опор несясь под градом огня, уже прибравшего троих подносчиков боеприпасов. Он прибыл на позиции роты «Альфа» и прошествовал по траншее, обозревая положение дел, пока не достиг командира роты. Был им в ту пору…

— Крэддок, — произнес Майк и хлебнул изрядно пива.

— Капитан Джеймс Крэддок, — продолжил Дункан и поднял кружку. — За павших товарищей.

— За павших товарищей, — пробормотали остальные.

— Капитан Крэддок обрисовал их бедственное положение и отметил, что если они ничего не предпримут, и скоро, послины накопят достаточно сил и пойдут врукопашную. И это будет… неприятно. Он бил челом, чтобы обслуживающий персонал, в большинстве своем санитары и техники, пришли ему на подмогу, чего бы это ни стоило.

Тогда наш досточтимый вождь, со своим ставшим притчей во языцех выражением сфинкса, оглядывается окрест, подбирает не слишком большую глыбу и бросает ее вниз с холма.

— До ушей явственно донесся хруст, когда низверглась она на лошадей, — подхватил Стюарт. — Ибо с него самого размером был тот камень… Напоминал он муравья с комком земли…

— Поворотился он тогда к командиру роты и изрек…

— Обычно последним смеется тот, кто думает на ходу и быстро, — произнес Майк и отпил пива.

— Мы чуть изменили и переставили слова, — сказал Дункан. — Используя валуны окружающей местности, рота «Альфа» развлекалась «боулингом с послинами» последующие несколько часов.

— Затем артиллерия снова начала нас поддерживать, и все стало в шоколаде, — заметил Майк. — Артиллерия — вот что не дало проиграть эту войну. Но я заметил, что выживание при таких небольших затруднениях в общем и целом зависит от того, кого осенит выигрышная тактика в самый последний момент. Ты идешь в бой с планом и знаешь, что он непременно пойдет… наперекосяк. И тогда ты его подправляешь. И побеждает обычно тот, кто подправляет лучше всех, быстрее всех.

— Мы очень быстро подправляем, — нечетко выговорила Слайт. — И когда я говорю «мы», я имею в виду ветеранов в этой комнате. Именно поэтому мы здесь.

Стюарт поднял свой бокал.

— За тех, кто думает быстрее всех; пусть это всегда будут люди!