Как говорилось ранее, четвёртое применение полноты внимания называется «полнота внимания в отношении Дхармы», что можно истолковать по-разному. Для меня эта практика означает поддержание осознанности, направленной на то, что мой отец и другие учителя называли «пространством».

Что это значит?

Некоторые из вас, возможно, уже немного познакомились с ощущением пространства через практику осознавания тела, чувств и мыслей – по крайней мере поняли, что эти практики дают возможность ослабить узлы самоотождествлени «я», которые так плотно связывают нас со своими программами. В частности, практика осознавания мышления приводит к тому, что мы начинаем ощущать промежутки времени между мыслями, в течение которых мы абсолютно живы, бдительны и внимательны и при этом свободны от тяжёлого груза историй, которые так любим рассказывать о самих себе, других людях и мире.

Практика осознавания Дхармы позволит продвинуться дальше и испытать глубокое ощущение гостеприимной и радушной открытости и ясности.

А иногда эта открытость и ясность может даже шокировать.

 

Подготовка

Прошло почти полтора года с момента моего прибытия в Таши Джонг, когда до меня дошёл слух, что Кхамтрул Ринпоче собирается в поездку в Непал. Я очень хотел поехать с ним, чтобы увидеться с отцом и всей своей семьёй, но не знал, выбрал ли уже Ринпоче сопровождающих. И вот однажды днём, когда он работал на крыше главного здания монастыря, я подошёл к нему. Я хотел спросить: «Не могли бы вы взять меня с собой в Непал?» – но никак не мог понять, как это сказать.

Я провёл несколько часов рядом с Ринпоче, пока он работал, но всякий раз, когда я пытался его спросить, слова застревали у меня в горле. Чем дольше я ждал, тем сильнее нервничал и тем сложнее мне было придумать что-либо вразумительное, не говоря уже о том, чтобы выразить это словами. Я запутался во всех слоях «я». На уровне «реального» и «драгоценного» я скучал по дому. Мне не хватало комфорта, который мне предоставлял отец и вся семья. На уровне «социального „я“» я боялся, что Кхамтрул Ринпоче об этом догадается. Я не хотел, чтобы он думал, будто я не ценю его доброту или что несчастлив в Таши Джонге.

Я представлял, что, спроси Ринпоче, отчего это вдруг мне так приспичило попасть в Непал, я должен буду привести веские доводы, а тоска по родным местам плохо вписывалась в категорию уважительных причин. В конце концов мне на ум пришло решение – и этот довод был наполовину правдой. Вместо того чтобы сказать, что я хотел повидать отца, я использовал предлог, который имел своё разумное обоснование. В то время житель Непала, желавший попасть в Индию, должен был предоставить письменное разрешение из Министерства иностранных дел Непала с официальной печатью. Письмо с разрешением у меня было, но оно действовало всего в течение двух лет. Через какое-то время мне необходимо было получать новое. Я подумал, что это может послужить прекрасным оправданием для моей поездки: «Я должен ехать с вами в Непал, иначе не смогу оставаться в Индии». Я чувствовал себя ужасно глупо, используя этот предлог; план казался мне такой очевидной уловкой.

Казалось, я придумал вполне уважительную причину, но в итоге просто выпалил: «Ринпоче, я хочу поехать с вами в Непал».

Думаю, он догадывался о моих внутренних терзаниях. Не нужно обладать сверхъестественными способностями, чтобы понять, что у подростка на уме какой-то план и он стесняется об этом заговорить. Кхамтрул Ринпоче был абсолютно спокоен, расхаживая без особого дела с едва заметной улыбкой на лице. Тот факт, что он ждал, не без доли юмора, пока я найду что сказать, красноречиво свидетельствовал о его необычайной доброте.

Теперь, когда мои студенты начинают стесняться, боясь высказаться, когда хотят спросить о чём-то очень личном или неловком, я вспоминаю терпение и щедрость своего великого учителя. Он не спросил, что мне надо, и не озвучил мою просьбу за меня. Он просто ждал, когда я по-своему, в подходящий мне момент и в соответствии со своим характером разрешу внутренний конфликт. Он дал мне быть – быть самим собой. Таким образом, ни произнося ни слова, он сообщал мне, что то, кем и каким я был в тот момент, – абсолютно нормально.

Это признак настоящего учителя. Пространство в сердце Ринпоче было настолько обширным и открытым – в нём было более чем достаточно места для чаяний беспокойного, пугливого четырнадцатилетнего мальчишки, который топтался на месте и скорее бы проглотил пригоршню песка, чем признался в собственных страхах и неуверенности. Те счастливчики, которым удалось принять его открытую доброту, получили уникальную возможность учиться у такого наставника.

К моему удивлению, Кхамтрул Ринпоче не спросил, почему я так хотел поехать в Непал. Он не ответил «да» или «нет». Он просто сказал: «Ладно». Может, в то время он ещё не решил, сколько человек и кто именно поедет с ним в Непал. Для моих юношеских ушей самое главное было знать, что он услышал мою просьбу и дал понять, что никакого преступления в ней не было.

Несмотря на мои страхи, разговор получился самым обычным. Все мои тревоги и тягостные размышления были напрасны – Ринпоче преподал мне великолепный урок, просто в полной мере оставаясь самим собой. Нет никакой необходимости усложнять свою жизнь, выкручиваясь и изворачиваясь, дабы придумать социально приемлемое оправдание основным потребностям и желаниям. Просто выскажите их. Каким может быть наихудшее развитие событий? Кто-то скажет: «Нет». Может быть, спросят: «А почему ты этого хочешь?» или «Для чего тебе это нужно?» – и тогда вам придётся обосновать свою просьбу.

В конце концов, по одному ему известным причинам, Кхамтрул Ринпоче решил взять с собой в поездку всех молодых тулку. Я ехал вместе с ним в машине, сидя на переднем сиденье с другим тулку, тогда как Ринпоче сидел на заднем сиденье вместе с ещё одним ламой постарше, всю дорогу из Индии в Катманду, занявшую пятнадцать дней. Нас сопровождал грузовик с примерно сорока монахами. В течение всего пути Ринпоче молчал – просто пребывал, – и это стало для меня ещё одним уроком. Когда мы пересекали границу и вооружённые служащие пограничного поста проверяли паспорта, его умиротворённое, доброе выражение лица ни разу не изменилось. Ничто не расстроило его за эти пятнадцать дней.

Я сопровождал Ринпоче в его поездках по буддийским святыням Непала. После двух недель путешествий я спросил его – застенчиво, ведь он всё-таки был моим учителем, – можно ли мне какое-то время побыть с отцом.

Не знаю, чего я ожидал, но точно не широкой улыбки, которой он меня одарил со словами: «Очень хорошо! Будь добр, передай мои наилучшие пожелания Тулку Ургьену Ринпоче». Он дал мне денег на дорогу до Наги Гомпы и кхадак – церемониальный шарф, который подносят как символ благих намерений и благословений, – для отца.

И я отправился в путь с его дарами и благословениями.

Я даже не догадывался, что меня ожидает.

 

Проблеск

Я провёл с отцом всего несколько недель в его ретрите в Наги Гомпе. Ближе к концу моего пребывания он дал мне урок прямого переживания пространства.

Я никогда не забуду тот первый урок. Я сидел в жилой комнате отца, маленьком помещении с обшитыми деревом стенами, кроватью, алтарём и местом для пяти-шести людей. Половину комнаты занимали окна, через которые показывалось закатное солнце золотисто-красного цвета.

Он сказал: «Посмотри вокруг распахнутыми органами чувств, замечая все объекты, испытывая все ощущения. Ничего не останавливай. Можешь ощутить эту открытость, это простое осознавание вещей, которые видишь, слышишь или чувствуешь?».

Я кивнул.

Заходящее солнце за окном с видом на широкую долину, настоящее физическое тепло отцовского тела, его добрый, но пронизывающий взгляд, ощущение твёрдого деревянного пола под ногами – со всем этим было бы сложно не осознать множественность феноменов. И его благосклонный совет испытать эту осознанность – открыто, без суждений – оказал на меня мощное воздействие. В его манере без слов и жестов дать понять, что можно, воздерживаясь от суждений, ценить любые вещи, которые я видел, слышал или ощущал, было нечто магическое.

Потом он сказал: «А теперь направь то же осознавание на ум, который открыто воспринимает все эти вещи. Вместо того чтобы смотреть во внешнее пространство, посмотри во внутреннее».

Он развернул кисти рук ладонями вовне, чтобы проиллюстрировать, как мы обычно воспринимаем, смотря во внешний мир, а затем повернул их ладонями внутрь, изображая ум, который воспринимает сам себя. Потом он опустил руки на колени, чтобы продемонстрировать, как отпустить – перестать прилагать какие-либо усилия, чтобы смотреть, и позволить всему чему угодно случаться (или не случаться).

В тот момент – благодаря уверенности и пониманию, достигнутым им за годы практики, – я уловил проблеск внутреннего пространства, которое было ясным и открытым, полностью свободным от концепций или суждений, и в котором – или через которое – появлялся и исчезал целый мир феноменов. Около секунды длилось моё прямое видение того, что в буддийской традиции принято называть сущностью, или природой, ума: светоносной, безграничной осознанности, не рассечённой на «субъект» и «объект», на «я» и «другие», «воспринимающий» и «воспринимаемое». Все различия между «наблюдателем» и «наблюдаемым» стёрлись, и я на мгновение испытал полное отсутствие разъединённости между всем тем, что ощущал, видел и чувствовал, и осознанностью, которая видела, чувствовала, ощущала. В тот момент растворилось даже усилие, необходимое для полноты внимания применительно к чему-то, и осознанность стала естественной; ясность, открытость и теплота просто были.

Это было, как описывают некоторые буддийские тексты, подобно пробуждению посреди сна, при котором мы продолжаем спать. Внезапно я доподлинно знал, что всё, что испытывал, происходило в сфере моей осознанности, но этот опыт был лишён умственных, эмоциональных или физических ярлыков. У меня родилось ощущение безмерной свободы и богатства возможностей, неотделимых от моей способности осознавать всё, что рождалось из этого огромного потенциала. Не то что бы я назвал этот опыт каким-то экстраординарным или мистическим, скорее, я сравнил бы его с глубоким ощущением полного расслабления, как если бы вы опустились в удобное кресло после тяжёлого дня.

Это постижение нераздельности осознанности и переживания этой самой осознанности – пробуждение посреди сна – и есть подарок Будды человечеству, а мне – личный подарок от моего отца.

 

Реакция

Тогда в Наги Гомпе мне не хватило времени, чтобы научиться у отца разным средствам и методам для стабилизации этого переживания чистой, ясной и открытой осознанности.

После возвращения в Таши Джонг я стал «одалживать» из монастырской библиотеки книги по медитации, чтение которых на тот момент не входило в программу обучения тулку. В первые годы учёбы акцент делался на чтении, правописании, заучивании ритуальных текстов и других занятиях, связанных с выполнением ритуалов и участием в групповых церемониях.

Но вернувшись в Таши Джонг, после того как я прикоснулся ко внутреннему пространству, тот дерзкий, свободолюбивый дух, знакомый мне с детства и подавляемый в течение последних двух лет, пока я старался быть примерным тулку, стал вновь заявлять о себе. По-прежнему следуя учебному плану тулку, я одновременно начал тайком изучать некоторые классические тексты по медитации. Оглядываясь назад, я теперь понимаю, в чём состоит ценность системы медленного, постепенного обучения, применяемой в Таши Джонге и многих других монастырях Тибета, Индии, Непала, Азии, Европы и обеих Америк: уроки, представленные в тех учебниках, напрочь сбили меня с толку.

Тогда как начальное обучение в Таши Джонге было сосредоточено исключительно на теории и правилах внешнего поведения, тексты по медитации, добытые мной в монастырской библиотеке, в ярких красках и в мельчайших деталях описывали положительные и отрицательные аспекты так называемого «внутреннего поведения»: мысли и эмоции, которые были обозначены как «плохие» или «хорошие», или, выражаясь современным языком, как «негативные» или «позитивные», «конструктивные» или «деструктивные». Гнев, к примеру, гарантировал вам прямой путь в ады, где на протяжении миллиардов лет вас будут варить в котлах, наполненных кипящим свинцом. Желание приведёт к рождению в так называемом адском мире голодных духов, населённом существами с малюсенькими ртами и огромными животами, которые никогда не могут насытиться. Сексуальное влечение – особо актуальная тема для молодого человека, пытающегося справиться с неистовствующими гормонами, – было под абсолютным запретом для монахов и монахинь.

Сказать, что я пребывал в замешательстве, значит ничего не сказать.

 

Проблема

Первые два года пребывания в Таши Джонге я изо всех сил старался следить за своим поведением. Теперь, когда я мельком увидел природу своего ума, я был в ужасе от увиденного. Меня посещали не особо «хорошие» или «конструктивные» мысли и эмоции. Я был агрессивным, беспокойным, бескомпромиссным, критичным и похотливым. Я решил, что был плохим человеком, потому что во мне рождались мысли и эмоции, обозначавшиеся в классических текстах как «дурные». Жестокий и тайный судья, почти что бог, захватил надо мной власть, неусыпно наблюдая за мной и следя за всеми моими мыслями и чувствами.

Мне было так стыдно за свои мысли и чувства, что я никогда не рассказывал о них учителям, главным образом потому, что они постоянно твердили о том, что тулку должен быть образцом целомудрия, доброты, милосердия и сострадания.

«Как, – поражался я, – у тулку может возникать столько нехороших мыслей? У тулку не должно быть таких проблем».

Мои учителя никогда не говорили о подобной дилемме; они никогда не рассматривали идею, что ты можешь быть тулку и при этом тебя могут обуревать дикие, непредсказуемые мысли и чувства.

Конфликт между хорошим тулку и плохим тулку настолько обострился, что я не мог спать по ночам. Мой ум кипел: «Ты должен быть таким и этаким. Должен думать так и этак». У меня начались галлюцинации. Деревья, ветер и даже фотографии в монастырском храме стали со мной говорить о моих проблемах. В результате ухудшилось моё физическое состояние. Я стал обильно потеть. У меня болела шея, появились язвы на коже, коросты на голове, мучило жжение в желудке. Когда я пошёл на осмотр к врачу, он сказал: «У вас стресс. Принимайте витамины группы В. Должно помочь».

Но проблема была не в физическом теле. Она крылась в моём эмоциональном теле и уме. Я участвовал в какой-то масштабной битве внешнего идеала со скрытым роем мыслей и чувств. В последующие несколько лет я, как сказали бы психологи, начал расщепляться: распадаться на части, стараясь держать себя в руках.

Иногда, видя, как люди смеются и радуются жизни, я удивлялся: «И как они могут смеяться? Как могут быть такими счастливыми?». Мне казалось, что я носил на голове баранью отбивную: толстый, сырой, мясистый щит, который не давал мне общаться с другими людьми. Я непрестанно сверлил себя мыслью о том, что я плохой, а хотелось быть хорошим.

Хотя моё состояние ухудшалось в течение нескольких лет, я считаю, что мне ещё повезло. Многие люди ведут борьбу с самими собой на протяжении десятков лет. Недавно одна моя ученица призналась, что всю жизнь считала себя «заменой» старшей сестры, которая умерла в детстве. Неизвестно, действительно ли родители так её воспринимали, но алтарь в честь умершей сестры, возведённый в гостиной родительского дома, и её фотографии в их спальне убеждали женщину в том, что её саму они не ценили и не любили. И под этим казавшимся ей беспросветным покровом она и провела более тридцати лет, стараясь доказать, что у неё есть право быть любимой, неподражаемой, умной и достойной, – в постоянных поисках признания в глазах поклонников, друзей и коллег.

В итоге все эти попытки окончательно её истощили. Она потеряла работу и более шести месяцев не вылезала из постели, слоняясь по квартире, «как зомби», – как она сама выразилась.

«Волосы спутались, зубы испортились, а в квартире царил беспорядок. Я сама была в полном беспорядке».

Она посмеялась.

«Тогда-то я и решила серьёзно заняться буддизмом. Пора было начинать практиковать – по-настоящему. Не для того чтобы самоутвердиться, а чтобы наконец поверить в вероятность того, что я не была „заменой“. Я была кем-то другим. Кем, я не знала. Но была готова к тому, чтобы какое-то время не знать этого и просто смотреть, что будет происходить».

Незнание, как выясняется, – одно из наиболее благоприятных последствий разрушения программ, с которыми мы привыкли себя ассоциировать. А со временем они непременно разрушатся.

 

Непревзойдённое величие

Когда мне было восемнадцать, мне снова разрешили съездить в Непал. Во время второго, на этот раз более продолжительного, общения с отцом я получил более глубокие учения о пространстве из знаний древней линии преемственности дзогчен. Это тибетское слово обычно переводят как «великое совершенство».

Понятие дзогчен образовано двумя словами: дзог – сокращение от дзогпа – на начальном уровне действительно значит «совершенный» или «совершенство», а чен – «великий» или «обширный».

Но на более тонком уровне слово дзогпа означает «всё охвачено, ничего не упущено». Для того чтобы это понять, представьте, что вы сидите в комнате и смотрите в маленькое окно. Вы видите только часть пейзажа (если же вы находитесь в городе, то видите лишь части зданий или только кирпичную стену строения напротив). А теперь представьте, что выходите на улицу. Сейчас вы видите намного больше! Если вы потратите чуть больше времени и сил и направитесь куда-то, где есть открытое пространство, например в парк, сколько всего вы увидите? Более того, если вы отправитесь ещё дальше, откуда открывается полный обзор, к примеру, на вершину горы, в Гранд-Каньон или на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, вам откроется обширная панорама.

В некотором смысле это движение к более широким и открытым пространствам выражается понятием чен – «великим», или «обширным», аспектом дзогчена. На личном же уровне чен отражает ощущение оживления и возбуждения, которое человек испытывает, выйдя из маленькой комнаты с крохотным окном и впервые увидев намного более обширную картину, – ощущение типа: «Это потрясающе!».

Проведя с отцом два месяца, я получил великое множество уроков о том, как охватить одним взглядом всю картину мыслей, чувств и ощущений, которые непрестанно появлялись и исчезали. Одно из самых памятных учений я получил после того, как признался, что совсем запутался в веренице мыслей и чувств, кишевших в моём уме, и что считал себя нехорошим тулку, потому что мои мысли и чувства были «плохими».

Был день, и мы вдвоём сидели в его маленькой комнатке. Я видел, как за окном образовывались, плыли, распадались на части и меняли свои очертания облака.

«Посмотри на облака, – сказал он. – Какие они: плохие или хорошие?»

Я покачал головой и попытался ответить как можно правильнее: «Ну, для кого-то они хорошие, потому что дают передышку от солнца. Но некоторые, возможно, считают их плохими, потому что они предвещают дождь, который доставляет неудобства или может затопить их посевы».

«Именно», – ответил он, улыбаясь.

Я ждал.

«Хороший, плохой, радостный или грустный – эти качества лишь относительно настоящие, зависящие от жизненных обстоятельств разных людей, – сказал он. – Но по своей сути они не являются безусловными, истинными качествами. На абсолютном уровне они – всего лишь наименования всевозможных видов опыта, которые придумывает ум и которые приклеиваются к нам, становясь частью нашего существования и переживаемого опыта. Сами по себе они ни плохие, ни хорошие. Они будто облака, плывущие по небосводу.

Проблема заключается в том, что мы всем сердцем верим в эти наименования и ярлыки. Это всё равно что пытаться удержать облака в небе или стараться их прогнать. Мы хотим изменить или сохранить условия и обстоятельства, но это только усложняет проблему, потому что мы считаем эти ситуации постоянными и истинно реальными, вместо того, чтобы воспринимать их как временные проявления определённых причин и условий».

Слушая его, я посмотрел в окно и увидел, что облака на самом деле двигались, меняли форму, а некоторые из них полностью растворялись на фоне голубых небес.

Он заметил, куда был обращён мой взгляд. «Да, посмотри, как они меняются. Но пространство за ними ни чуточку не изменилось. Это пространство – как внутренне присущая тебе природа. Оно никогда не меняется. У него нет ни начала, ни конца. По небу мчатся облака, иногда полностью его заволакивая, но пространство остаётся неизменным – в наших сердцах, умах, во всех наших переживаниях».

Он улыбнулся.

«Мы просто не привыкли к такому восприятию. Мы видим облака, а не пространство за ними. Замечаем свои мысли, ощущаем чувства, но не видим того пространства, благодаря которому имеем возможность всё это замечать. Мы не понимаем, что появление любых вещей в результате влияния различных условий возможно только потому, что пространство настолько открыто, что позволяет всему возникать, или что единственная причина, по которой они возникают и исчезают, состоит в том, что сама их природа и есть это пространство».

Я какое-то время размышлял над этими словами и остальными его уроками. Всё это казалось мне абстрактной философией.

И вот однажды, к концу моего пребывания в Наги Гомпе, я попробовал провести эксперимент. Я поднялся на откос горы и сел, смотря на небо, наблюдая за движением облаков и сравнивая их со своими мыслями. Я видел, как облака появлялись и исчезали. Наблюдал, как приходили и уходили мысли и чувства. Постепенно я начал ощущать лёгкость во всём теле. Мои мысли, чувства, ощущения и представления о себе стали рассеиваться. Я вдруг почувствовал себя таким лёгким, даже озорным: так, как чувствовал себя в детстве, пока мою жизнь не перевернула с ног на голову эта «тулку-эпопея». Я чувствовал, как в моём теле и уме заново оживает дремавшая искра. Я больше не воспринимал себя, свои мысли и чувства как «нехорошие». Я ощутил свободу, о которой мечтал с тех пор, как начал курс обучения тулку.

«Может быть, – подумал я, – разные части моего опыта – жизнерадостность, знакомая мне по детским годам, обучение в Таши Джонге и учения моего отца, – могли бы каким-то образом объединиться. Возможно, есть способ сложить все эти разноплановые аспекты опыта воедино и стать совершенно другим тулку, не таким официальным, более открытым и готовым выслушать и дать ответ людям, которых меня однажды попросят учить».

Но опять-таки, это был всего лишь проблеск, хотя, по-видимому, глубже того, что я ощутил, когда в первый раз навестил отца. Прошло много лет, прежде чем этот проблеск основательно укоренился в моём уме и стал главным принципом моей жизни.

Конечно, первым важным событием по возвращении в Таши Джонг стал разговор с Целвангом Риндзином и другими наставниками. Я рассказал им о тех проблемах и болезнях, которые меня одолевали. Долгое время я не решался об этом заговорить, напуганный их чересчур строгим видом. Но я стал воспринимать их внешнюю грозность как некое облако, которое всего лишь заслоняет собой чистое небо – сияющую открытость сердца и ума. Именно так дело и обстояло, потому что они поддержали меня и посоветовали найти равновесие между сердцем и разумом, что в конечном счёте привело меня к решению сложить монашеские обеты. Это было непростое решение, но оно, как выяснилось позже, нисколько не изменило мою сущность – пустотность, ясность и любовь.

 

Практика

Суть практики четвёртого основания полноты внимания в том, чтобы смотреть за облака, за суждения о том, что правильно и что нет, что плохо, а что хорошо, и пытаться сосредоточить внимание на открытом пространстве, в котором мнения, желания, злость, страх и надежда возникают как временные, преходящие явления. В этом открытом пространстве обнаруживается ваша истинная природа – открытая, любящая и чуткая к невзгодам, испытываемым людьми в повседневной жизни.

По традиции, перед тем как начать практику осознавания Дхармы, необходимо соблюсти то, что переводится как «три неподвижности»: неподвижность тела, неподвижность ощущений и неподвижность ума. Фактически за этими страшными терминами скрываются простые вещи.

Неподвижность тела, например, означает устойчивое положение тела. Вы можете использовать семичастную или трёхчастную позу. Сцепка с землёй необходима для того, чтобы поддерживать связь с физическим аспектом своего существа. Идеально прямая осанка удерживает каналы ца открытыми, позволяя лунгу свободно по ним перемещаться и переносить тигле – искры энергии, содержащие в себе вашу жизненную силу. Все ваши органы чувств открыты для восприятия любого опыта.

Неподвижность ощущений имеет прямое отношение к практикам осознавания тела и чувств, с помощью которых мы просто даём себе заметить ощущения, возникающие в физическом и тонком телах; тогда как неподвижность ума означает, что вы позволяете себе быть внимательными и бдительными к мыслям, появляющимся в поле вашей осознанности.

Итак, примите правильное положение.

Потратьте минуту на то, чтобы осознать свои чувства.

Осознайте свои мысли.

Теперь просто позвольте себе осознать то, что вы осознаёте. Это может быть звук, запах, мысль, ощущение.

Затем направьте внимание внутрь ума – как мой отец развернул свою руку, – и осознайте, что вы осознаёте тот звук, запах, мысль, ощущение.

Позвольте себе осознать и заметить мимолётные промежутки между физическими ощущениями, чувствами, мыслями и направьте внимание на пространство между этими «облаками» переживаемого опыта. Возможно, вам удастся мельком заметить тот факт, что между ними нет разделения, нет различий между переживаемым опытом и тем, что переживается.

Пребывайте в том проблеске. Он может продлиться не дольше пары секунд, и привычка разделения вновь даст о себе знать. Не огорчайтесь. Поначалу это случается со всеми. Просто повторите упражнение: осознайте, что осознаёте и перенаправьте внимание вовнутрь.

Проделайте упражнение в течение минуты, а потом отдохните, как отдыхаете после долгого рабочего дня.

Если захотите повторить практику, попробуйте в течение примерно одной минуты посмотреть на промежутки между переживаниями.

Потом отдохните. Отпустите всё. Сделайте перерыв.

Как у вас получилось?

Заметили промежутки?

Увидели пространство между облаками и вокруг них?

Не беспокойтесь, если не получилось. Я сам всё ещё работаю над этим. Возможно, однажды я смогу обрести такие же способности, какими обладали мои учителя. А до тех пор я такой же, как вы, ученик.

 

Другой метод

Есть другой метод практики осознавания Дхармы, которому я научился у Ньошул Кхена Ринпоче, одного из великих мастеров традиции дзогчен, который ещё в конце 1950-х успел бежать из Тибета в Индию. Поначалу его жизнь в Индии была полна лишений, и он вынужден был просить милостыню на улицах. Однако со временем, по мере того как распространялся слух о его присутствии в Индии, Ринпоче начал учить, собирая огромные толпы слушателей. Тулку, бежавшие в Индию, просили его даровать учения, и несколько выдающихся мастеров медитации приглашали его стать кхенпо, или настоятелем, монастырей, которые учреждались по всей стране. В конце концов поделиться своей мудростью его стали приглашать монастыри и ретритные центры Европы, Азии и США.

Мне неоднократно выпадала честь увидеть Ринпоче и получить от него учения. Среди множества удивительных вещей, которым я от него научился, была практика осознавания Дхармы. Именно ей я сейчас с вами и поделюсь.

Просто вдохните, поднимая вверх руки.

Затем резко выдохните, быстро опустив руки.

Слишком просто?

Может быть.

Но в момент, когда вы опускаете руки, можно действительно ощутить широту пространства, промежуток, во время которого не существует разделения на переживание и того, кто его переживает, нет чувства весомости, нет суждений. Оставайтесь в том промежутке, пока он длится. Не пытайтесь его силой продлить или удержать. Просто дайте ему появиться; потом отпустите его. Попробуйте ещё раз.

 

Неудач не бывает

Многие люди испытывают разочарование, не сумев сохранить ощущение пространства. Особенно новички. Но и практикующие со стажем признаются, что тот промежуток, который они видят в течение нескольких секунд пребывания в пространстве, быстро заполняется мыслями, чувствами и физическими ощущениями.

Мы должны помнить, что весь процесс выстраивания программ и формирования самоотождествлени «я» занял немало времени, и его невозможно обернуть вспять за одну, за сто и даже за тысячи сессий. Представьте, что ваша практика – это программа тренировок, к которой вы только-только приступаете в тренажёрном зале (с одной лишь разницей, что вам не придётся платить за абонемент; вы имеете право на членство по рождению). Сначала вас хватит всего на несколько минут на беговой дорожке или велотренажёре. Если вы работаете с весами, то в первый раз сделаете лишь несколько повторений с небольшим весом, и ваши мышцы тут же устанут. Но продолжая занятия в зале, вы с каждым разом будете выдерживать больше времени на дорожке или велотренажёре, или увеличивать вес и количество подходов.

Аналогично этому, практика осознавания Дхармы – процесс постепенный. Сначала вы научитесь удерживать бдительность и внимание в течение всего нескольких секунд до появления первого отвлекающего фактора. Вся суть в том, чтобы позволить себе осознавать всё, что появляется и пересекает поле вашей осознанности, таким, какое оно есть. Не концентрируйтесь на мыслях, чувствах и ощущениях. Но и не пытайтесь подавить их. Просто наблюдайте, как они приходят и уходят.

В этом пространстве может появляться всё, что угодно. Мысли, чувства и ощущения подобны птицам, парящим в небе, на котором не остаётся и следа от их полёта.

Пусть себе летят. Пусть появляются и исчезают без следа.

Позвольте себе стать этим пространством, которое приветствует любое переживание, не оценивая его.

В конце концов, оно – это и есть вы.