Открытое сердце. Открытый ум. Пробуждение силы сущностной любви

Ринпоче Цокньи

2

В путь

 

 

Мой путь начался, когда в восемь лет я случайно услышал напряжённую беседу между матерью и дедушкой, которую они шёпотом вели на кухне нашего маленького дома в небольшой тихой деревушке в северном Непале. Мой отец получил письмо от Шестнадцатого Кармапы, главы одной из четырёх основных школ тибетского буддизма. Тем из вас, кто не знаком с тибетским буддизмом или буддизмом вообще, вероятно, потребуется небольшое разъяснение, чтобы понять, почему то письмо, и именно от этого человека, изменило мою жизнь.

 

Линия преемственности

По прошествии нескольких лет после смерти Будды его учения начали распространяться по всей Азии. Много веков спустя они достигли Тибета – страны, географическая изолированность которой предоставляла идеальные условия для того, чтобы следующие одно за другим поколения учеников и учителей могли целиком и полностью посвятить себя обучению и практике. Те, кто достигали мастерства в той или иной области, передавали свои познания самым способным ученикам, которые, в свою очередь, передавали собственные знания и опыт своим ученикам. Так в Тибете установились непрерывные линии преемственности учения.

На сегодняшний день в тибетском буддизме существует четыре главных линии преемственности, также известные как школы: ньингма, сакья, кагью и гелуг. Каждая из основных школ формировалась в разные периоды истории в разных областях Тибета. Их объединяют базовые принципы, практики и положения; основное различие заключается в их подходах к обучению и практике. Самая старая из этих школ известна как ньингма, тибетское название которой можно приблизительно перевести как «древние ».

Появление буддизма в Тибете относится к VII веку нашей эры, к периоду, когда Тибет был объединён под централизованной властью царя. Согласно историческим документам, сохранившимся до наших дней, царь по имени Сонгцен Гампо женился на китайской принцессе, которая привезла с собой не только буддийские воззрения, но и великолепную статую Будды. Похоже, что именно благодаря ей царь и большинство влиятельных людей при его дворе быстро приняли буддизм, отказавшись от местной духовной традиции под названием бон. В источниках также сказано, что Сонгцен Гампо взял себе вторую жену – непальскую принцессу, которая тоже была буддисткой. Это были, насколько я понимаю историю, политические брачные союзы, призванные скрепить отношения между правителями нескольких сопредельных государств. Прямые наследники Сонгцена Гампо, однако, были далеко не в восторге от идеи принятия буддизма. По всей видимости, они разрывались между местными верованиями и новой духовной традицией, которую поддерживал Сонгцен Гампо и влиятельные представители двора.

Тем не менее один из его потомков, царь Трисонг Децен, управлявший Тибетом во второй половине VIII века, возвёл буддизм в ранг государственной религии и пригласил в Тибет нескольких прославленных буддийских учителей. Среди них был могущественный тантрический мастер по имени Падмасамбхава, которого часто называют Гуру Ринпоче, что означает «драгоценный учитель». Он провёл в Тибете более полувека, давая учения и являя невероятные чудеса, как, например, предотвращение землетрясений. Говорится, что он также спрятал тысячи учений, на тибетском известных как терма, которые предстояло найти в последующие века – во времена великой нужды – перевоплощениям его главных учеников. Их станут называть тертонами, или открывателями сокровищ.

Во времена правления царя Трисонга Децена был построен первый буддийский монастырь, а несколько тибетцев посвящены в монашеский сан. На них была возложена обязанность следить за переводом буддийских текстов с санскрита на тибетский. Эти учителя и их ученики, ставшие первым поколением тибетцев, переведших и канонизировавших учения Будды на тибетском нагорье, по традиции считаются основателями школы ньингма.

Сопротивление буддийским воззрениям и практике продолжалось в течение многих лет. Последний из тибетских правителей, Лангдарма, убил своего предшественника и инициировал жестокие гонения на буддизм. На четвёртый год правления Лангдарма сам был убит.

В течение двух веков после смерти Лангдармы буддийская школа ньингма продолжала оставаться своего рода «подпольным» течением, в то время как Тибет переживал колоссальную политическую трансформацию, результатом которой стало образование нескольких отдельных феодальных государств, слабо контролировавшихся центральной властью.

Тем не менее эти политические изменения в конечном счёте предоставили возможность буддизму медленно и спокойно восстановить своё влияние: индийские учителя один за другим прибывали в Тибет, а тибетские ученики проделывали нелёгкий путь через Гималаи для того, чтобы получать знания непосредственно от индийских наставников.

Традиция кагью была среди первых школ, пустивших корни в тот период. Её название произошло от тибетского слова ка, которое на английский язык можно приблизительно перевести как «речь» или «наставления», и гью – понятия, в основном означающего в тибетском «линию», а точнее, непрерывную линию. Особенность школы кагью заключается в традиции «нашёптывания», или конфиденциальной передачи учений от учителя ученику, сохранявшей таким образом уникальную чистоту передаваемых знаний.

В западной культуре не существует эквивалента такой прямой и непрерывной передачи учений. Наиболее близкое представление о том, как это работает, можно получить, вообразив, как кто-нибудь вроде Альберта Эйнштейна обращается к своим самым способным ученикам со словами: «Прошу прощения, но сейчас я загружу всё, что усвоил за целую жизнь, в ваш мозг. Подержите это у себя, и если я вернусь сюда в другом теле двадцать или тридцать лет спустя, закачайте всё, чему я вас научил, обратно в мозг ребёнка, в котором вы сможете распознать меня с помощью пророческих указаний, которые я вам сейчас оставляю. Да, и между прочим, я могу и не вернуться – по крайней мере не так или не в той форме, в которой вы сможете распознать меня, – поэтому потрудитесь передать всё, чему я собираюсь вас научить, нескольким ученикам, чьи качества вы сможете признать приемлемыми исходя из того, что я вам сейчас покажу, – всё это только для того, чтобы гарантировать, что ничего не пропадёт».

Традиция кагью возникла в Индии в X веке нашей эры, когда незаурядный йогин по имени Тилопа полностью реализовал свой духовный потенциал. В течение нескольких поколений его прозрения и основанная на них практика передавались от учителя к ученику по всей Азии и в конце концов достигли Тибета. Линия преемственности тибетского буддизма кагью берёт своё начало от Марпы, который трижды проделывал тяжелейший путь через Гималаи для того, чтобы получить учения у Наропы, главного ученика Тилопы.

Марпа передал эти учения молодому человеку по имени Миларепа, повсеместно считающемуся «святым покровителем» Тибета. Он скитался по горам и долинам, жил в пещерах, часто давая учения в форме песен и стихов. Миларепа, в свою очередь, передал всё, чему научился, двум своим самым способным ученикам: Гампопе и Речунгпе. Каждый из них установил собственную традицию в разных регионах Тибета.

Гампопу и Речунгпу называют «солнцем» и «луной» нашёптанных учений кагью. Гампопа учил по всему Тибету, привлекая множество учеников, поэтому о нём и его учениях говорили, что они «сияют подобно солнцу». У Речунгпы было меньше последователей, а его учения были более сокровенными. И так же, как Гуру Ринпоче до него, он в основном давал учения, предназначенные для будущих поколений: возможно, он предвидел, что со временем небольшое число избранных держателей его учений сократится и его линия преемственности постепенно исчезнет.

На протяжении веков основные школы дробились на более мелкие. Такое развитие событий понять несложно, если представить себе регион, разделённый многочисленными горными грядами на долины, едва связанные между собой узкими тропами, протоптанными горными козлами и прочими дикими животными. Такие географические особенности сильно затрудняли сообщение и перемещение из одной местности в другую даже в течение той пары коротких тёплых месяцев передышки от бесконечно долгих и тяжёлых зим, когда толщина снежного покрова превышала высоту человеческого роста, а температуры опускались существенно ниже нуля. Учителя в этих труднодоступных местностях создавали слегка отличающиеся друг от друга учения и практики, но никогда при этом не отклонялись от сути буддийских принципов.

Одна из новообразовавшихся традиций известна как школа другпа кагью. Другпа в переводе с тибетского означает «дракон». Во многих культурах он считается древним и мудрым существом. Шёпот дракона – учения другпа кагью – обладают необычайной ценностью. Основатель школы Дрогон Цангпа Гьяре Еше Дордже был учеником тертона по имени Линг Ренгпа, который открыл несколько особо ценных терма, спрятанных Речунгпой. Впоследствии они и вошли в канон учений школы другпа кагью.

Это был краткий вариант истории тибетского буддизма!

Теперь вообразите себе отчаяние подростка, стоящего перед необходимостью выучить развёрнутую версию. Я забыл добрую половину имён и дат жизни всех тех людей и событий просто потому, что был не самым добросовестным учеником. А ещё, честно говоря, и потому, что мне интереснее передавать усвоенные на собственном опыте уроки по-настоящему нуждающимся в них людям.

Многие из этих уроков передавались по линии Цокньи Ринпоче, которую хранили и оберегали учителя традиции другпа кагью.

Посему для того, чтобы исполнить свою роль учителя, мне предстояло выяснить, кем я являлся.

 

Перерождения

Первый Цокньи Ринпоче родился в середине XIX века и в совершенстве освоил все учения линии другпа кагью. Он также открыл некоторые особенные техники и практики, о которых знал только Речунгпа и которые были сокрыты в течение тысячи лет.

Согласно традиции, первый Цокньи Ринпоче в действительности являлся перерождением Речунгпы, а также великого тертона и учителя школы ньингма Ратны Лингпы, жившего в XV веке.

Я не могу достоверно описать, как именно прячут и открывают эти сокровища учений. И не смогу вам объяснить, как разные учителя, жизни которых разделяют века и огромные расстояния, объединяются в своём стремлении распространить единую мудрость. Могу лишь сказать, что когда учителя достигают определённого уровня пробуждения, они способны испускать эманации – проявляться в разных формах, будь то фрагмент музыкального произведения или прохладный ветерок среди полуденного зноя. Они становятся энергией, которая сливается воедино и воплощается в человеческом образе учителя.

Как гласит тибетская традиция, первый Цокньи Ринпоче передал самые глубокие познания своим наиболее доверенным ученикам, многие из которых были представителями линии другпа кагью и последователями школы ньингма. Им, в свою очередь, было поручено передать все учения следующему воплощению Цокньи Ринпоче, который снова передал их самым достойным ученикам. Последние таким же образом передали учения новому перерождению, коим оказался мальчишка, которому было намного интереснее носиться со своими друзьями, чем спасать мир.

Такие вот дела. Сегодня вы мальчишка, играющий с местной детворой, а назавтра вы – дракон.

 

Изменение взглядов

В письме, которое мой отец получил от Шестнадцатого Кармапы, утверждалось, что во мне распознали третье воплощение Цокньи Ринпоче.

Ринпоче – тибетский термин, который можно приблизительно перевести как «драгоценный»; это титул, присоединяемый к имени великого учителя примерно так же, как звание кандидата наук добавляется к имени человека, который считается экспертом в определённой области академического знания. Цокньи – составное слово. Под словом цок обычно понимают «накопление», а ньи на тибетском значит «два». Понятием цокньи в тибетской буддийской традиции обозначают накопление двух качеств, считающихся необходимыми для духовного развития человека. Они необходимы не только для прохождения своего собственного пути, но и – что намного важнее – для развития в себе способности помогать другим людям преодолевать их собственные программы. Эти два качества известны как заслуга, определённый вид силы, накопленной как результат совершения поступков во благо других людей, и мудрость – или, по-другому, понимание истинной природы всего сущего.

Конечно, я делаю всё, что в моих силах, но никак не могу сказать, что по достижениям своим нахожусь на одном уровне с человеком, который носил этот титул до меня. Кроме того, что он был исключительным учёным и в совершенстве постиг все нюансы учений двух независимых школ, или линий, тибетского буддизма, Первый Цокньи Ринпоче, судя по всему, был ещё и настоящим бунтарём-реформатором. Я был весьма впечатлён, когда узнал о его деятельности. Ринпоче потратил уйму времени и энергии на то, чтобы низвергнуть тибетские предрассудки вековой древности, начав полномасштабный проект по восстановлению женских монастырей и ретритных центров для женщин в Восточном Тибете с целью гарантировать им равный с мужчинами доступ к образованию и практике. Помимо того он свёл воедино учения линии другпа кагью и ньингма, а также тайные наставления, открытые Ратной Лингпой, создав тем самым уникальную традицию, многие уроки которой я сам теперь передаю своим ученикам.

Прежде чем продолжить, я должен сказать несколько слов о Втором Цокньи Ринпоче. Родившись в начале XX века в царской семье Нангчен в Восточном Тибете, он перенял у своего предшественника верность учёности и решимость предоставить женщинам образование и равные возможности. Ринпоче погиб во время культурной революции. В течение всей жизни, и особенно за несколько лет до ареста и заключения, он предоставлял средства, благодаря которым несколько йогинь, обучавшихся в его женских монастырях и ретритных центрах, смогли выжить в бегах, десятки лет тайно практикуя и передавая приобретённую мудрость другим женщинам. С тех пор политическое положение сравнительно улучшилось; новые условия позволяют этим смелым женщинам более открыто учить, практиковать и восстанавливать центры образованности и практики для тибетских женщин при поддержке многих щедрых спонсоров.

Несколько лет назад умерла одна из величайших йогинь из той храброй когорты. Ей было за восемьдесят. Я скорблю об её потере, но в то же время радуюсь её подвигам и славлю ту преданность и понимание, которые она обрела, скрываясь на протяжении сорока лет, и которой поделилась с молодым поколением.

 

Проблема тулку

Я не имел ни малейшего представления о всех тех невообразимых обязательствах, когда подслушал разговор между матерью и дедом, которые обсуждали письмо от Шестнадцатого Кармапы. В восемь лет меня беспокоило лишь то, каким образом эта втихомолку разворачивавшаяся драма касалась меня. Меня нисколько не шокировала новость о том, что я был чьим-то перевоплощением. Понятие о перерождении – неотъемлемая часть многих азиатских культур, настолько же глубоко укоренившиеся, как и понятия о рае и аде в других культурах.

В то же время я уже достаточно знал о тибетском буддизме и понимал, что быть признанным в качестве реинкарнации влиятельного учителя, которая обозначается тибетским словом тулку, или «тело-эманация», – не такое простое дело. Тулку – перевоплощение существа, посвящающего все свои жизни обучению и практике, преодолению ментальных и эмоциональных привычек, которые в наши дни, вероятно, охарактеризовали бы как «дисфункциональные», – и всё это для того, чтобы помочь всем живым существам достичь того же состояния свободы.

Но всё же в восемь лет я не чувствовал себя тулку. Я не помнил ни прошлые жизни, ни свои предыдущие учения. Я не испытывал непреодолимого рвения спасать всех существ во вселенной. И я определённо не хотел, чтобы меня, как и двух моих братьев, в которых тоже признали тулку, отправили на обучение в монастырь. Я хотел жить той же относительно беззаботной жизнью: играть с друзьями, забираться на деревья и скалы и на спор перепрыгивать широкие ручьи, пересекавшие нашу деревню вдоль и поперёк.

Моя мать и бабушка часто умоляли меня прекратить эти игры. Единственное, в чём я проявлял бо́льшую осторожность, – это старался не забираться слишком высоко и следил за тем, чтобы не перепачкать одежду и обувь. Но в целом их просьбы не сильно сдерживали мою авантюрную натуру; я просто научился приводить себя в надлежащий вид перед тем, как заявляться домой и несколько туманно – как делают все дети – отвечать на вопросы матери и бабушки о том, чем целый день занимался.

Кроме того, нужно было блюсти семейную репутацию. Мой дед был хорошо известным в нашем небольшом уголке Непала мастером медитации. Он являлся своеобразным центром духовного притяжения, к которому тяготела не только наша деревня, но и внушительная часть округи. К тому же дед был прямым потомком одного из самых знаменитых царских родов Тибета. И тут я: восьмилетний мальчишка, который носится с деревенской детворой, взбирается на деревья и утёсы, заигрывает с девчонками – в общем, всячески портит семейную репутацию.

Тем не менее моя семья жила достаточно скромно, и мать с бабушкой больше переживали за мою сохранность, чем за иные последствия. Несмотря на своё беспокойство, они предоставляли мне полную свободу. Возможно, они поняли, что я был независимым ребёнком и, невзирая на предостережения, в любом случае делал всё по-своему. Больше всего они надеялись привить мне чувство осторожности, умоляя не совершать слишком рискованных поступков.

Когда в итоге в двенадцать лет меня отправили учиться в монастырь Таши Джонг – через четыре года после того, как мой отец получил письмо о признании меня тулку, – оказалось, что те ранние годы свободы с одной стороны усложнили, а с другой – спасли мою жизнь. Там я оказался в более чем упорядоченной обстановке, не в пример прежнему беззаботному образу жизни. Хоть я и старался приспособиться к строгому режиму обучения и следовать длинному списку правил и положений о «подобающем» поведении тулку, во мне бунтовал независимый мальчишеский дух. Получалось, что я то старался быть образцовым учеником, то протестовал против правил.

Мой бунтарский дух медленно зрел и набирал силу. Я начал общаться с молодёжью из соседних деревень, в том числе и с девушками. Такое скандальное поведение породило определённые слухи. Иногда я подбивал некоторых своих одноклассников незаметно ускользнуть из монастыря и побежать в соседнюю деревню, где в одном из домов за небольшую плату смотрели кино про кунг-фу (я до сих пор люблю эти фильмы) на маленьком экране чёрно-белого телевизора.

Однако через четыре года конфликт между жаждой свободы и требованиями курса моего обучения обострился настолько, что я начал открыто говорить об этой проблеме со своими учителями. К моему удивлению, они не приказали мне подчиниться правилам дисциплины. Вместо этого мои наставники сказали, что я не первый, кто разрывается между установленным порядком и стремлением к свободе, и вряд ли окажусь последним. И ещё они сказали, что во мне есть мощный источник, но для того чтобы обрести к нему доступ, мне придётся усвоить кое-что из учений Будды.

 

Баланс

Будда, – сказали они, – пытался следовать учениям мастеров разных традиций. Не удовлетворившись полученными знаниями, он пошёл по своему собственному пути и сумел по-новому взглянуть на программы, которые вызывают боль, печаль и неудовлетворённость, – чувства, которые мы испытываем в течение всей жизни. Более того, он обнаружил способ, с помощью которого мы можем проследить возникновение этих программ и воссоединиться с открытостью и теплотой, ощущавшимися когда-то в детстве, но, к сожалению, оставшихся только в воспоминаниях.

Мои учителя призывали найти баланс между обучением, которое я обязан был пройти для выполнения обязанностей тулку, и стремлениями моего сердца. Благодаря их поддержке и помощи я смог закончить обучение. Правда, в процессе я узнал нечто поразительное: та юношеская свобода, к которой я так сильно рвался, ничем не отличалась от свободы сердца, которой учил Будда и последовавшие по его стопам учителя. Дисциплина в ходе обучения направлена на то, чтобы помочь людям понять и научиться работать со своими программами, чтобы принять их с той же теплотой, открытостью и любознательностью, с которыми многие из нас в детстве смотрели на проявления окружающего мира.

 

Непростой выбор

В итоге я решил сложить с себя монашеские обеты, которые принял во время обучения в монастыре. Это был постепенный процесс; зарождение отношений между сердцем и разумом, отношений между игривой свободой детства и дисциплинированностью и познаниями, которые я обрёл во время пребывания в Таши Джонге.

В детстве я был очень активным ребёнком с уймой энергии и хорошей смекалкой. Я легко общался с мальчишками, девчонками, взрослыми мужчинами и женщинами. Мне нравилось проводить с ними время. Особенно я ценил взгляды и эмоциональную открытость, выражать которые девушкам и женщинам, казалось, было намного легче. Но я оказался в монастыре, где существовало столько правил о том, с кем мы могли разговаривать и с кем контактировать. Моя весёлость и искра задора несколько угасли. Жёсткие правила поведения и строгие требования в учёбе казались мне угнетающими.

Постепенно во время обучения, предписанного тулку, я пришёл к мысли, что, хотя учения сами по себе чрезвычайно богаты в плане описания природы реальности, основы человеческого существования и ключевой роли сострадания в пробуждении наших умов и сердец, я не чувствовал с ними связи, кроме как посредством интеллектуального понимания. Пожалуйста, поймите, я говорю только о своём случае. Многие люди из разных культур и эпох находили и продолжают находить источник подлинного вдохновения в традиционном способе передачи учений. Просто я оказался не из их числа. Я лучше всего понимаю идеи, когда на собственном опыте вижу, как они работают, и в особенности это касается взаимодействия с другими людьми.

Конечно, общение с людьми подразумевало общение с женщинами, которые составляют чуть больше половины человечества. Периодически наведываясь в деревню рядом с Таши Джонгом, я заметил, что не могу устоять и не заговорить с девушками, не позаигрывать с ними или не выслушать их жалобы о несправедливом положении женщин в обществе. Это были умные девушки, прекрасно осведомлённые о достижениях западных культур. И они, бесспорно, были привлекательны, ещё и потому, что контакт с ними был запрещён монашескими обетами, не позволявшими общаться с представительницами противоположного пола.

В двадцать два года, после окончания обучения, я в конце концов набрался смелости и обратился с просьбой снять с меня монашеские обеты, взятые при поступлении в Таши Джонг. Посвящение в монашеский сан требует принятия немалого числа обетов, регулирующих поведение, однако процедура их возвращения довольно проста. Как правило, человек просит освободить его от обетов того наставника, у которого он брал их при посвящении. Поскольку монах, давший мне обеты, к тому времени скончался, я просто попросил другого учителя снять их с меня. Но я до сих пор держу так называемые «обеты мирянина»; они требуют воздерживаться от убийства, лжи, присвоения чужого имущества, чрезмерного употребления опьяняющих веществ и неподобающего сексуального поведения. Кроме того, существуют и более глубокие обеты, включающие, к примеру, обет бодхисаттвы – клятву сделать всё возможное, чтобы помочь другим существам освободиться от боли и страданий. Его может держать даже такой простой мирянин, как я.

Нет ничего необычного в том, чтобы тулку, особенно в традиции ньингма, женился и обзавёлся детьми. Мой отец, один из самых выдающихся учителей школы ньингма, был женат несколько раз. Если бы он не женился, я бы, естественно, не появился на свет и вы бы не читали эту книгу.

Традиция «светских учителей» – назовём их так, – нередкое явление. Марпа, принёсший буддийские учения из Индии в Тибет в XI веке, был женат. Мы обязаны происхождением традиции кагью его усердию и преданности. Марпа известен как «учитель-домохозяин», как человек, который придерживался своих обязательств, содержа при этом семью и управляя большим хозяйством.

Конечно, бо́льшая часть тибетского буддийского сообщества была разочарована моим решением сложить обеты. Поползли слухи: «Подумать только, Цокньи Ринпоче оказался таким плохим тулку»; «У Цокньи Ринпоче на уме одни женщины»; «Цокньи Ринпоче думает только о себе и ни о ком другом». Слышать все эти кривотолки было больно. Но в глубине души я был уверен, что, вернув обеты, сделал правильный выбор. Через несколько лет я женился на женщине, которая оказалась намного умнее и «интуитивнее», чем я сам когда-либо надеялся стать. Последние два десятилетия мы провели вместе, разрешая практически те же вопросы, ответы на которые стараются найти остальные пары, и воспитывая двух дочерей. Опыт отцовства и супружеской жизни подарил мне возможность стать более восприимчивым к проблемам практикующих мирян по всему свету.

 

Случайный учитель

После того как я снял с себя обеты и до того, как женился, я случайно стал учителем.

Вот как это произошло. Многие учителя поняли мои мотивы и по-прежнему считали меня своим учеником. Вскоре после снятия обетов я поехал в Бодхгаю – место, где Будда достиг пробуждения, – чтобы получить учения от Дилго Кхьенце Ринпоче, являвшегося главой школы ньингма вплоть до конца своей жизни в 1991 году. Ринпоче любезно назначил меня своим помощником учителя, то есть он учил собравшихся ключевым моментам в течение непродолжительного времени, руководил краткой практикой медитации, а затем удалялся, наказывая мне пояснить данные им учения. Я воспринял это назначение как знак доверия. Он предоставил мне возможность развернуть из десятиминутных учений трёхчасовой урок.

После этого я шёл в тот район Бодхгаи, где, по преданию, Будда достиг состояния пробуждения, медитируя под деревом, которое сейчас часто называют «деревом бодхи» (бодхи – это санскритский и палийский термин, который обычно переводят как «пробуждённый»). В этом месте построено множество храмов и мест поклонения, вокруг которых растут «отпрыски» первоначального, «того самого» дерева бодхи.

Пока я бродил по тем местам, ко мне подошёл человек, которого несколько лет назад я встречал в Таши Джонге.

«Не согласитесь ли вы частным образом поподробнее объяснить нам то, что говорил Дилго Кхьенце Ринпоче?» – спросил он.

«Конечно», – ответил я.

На следующий день в маленькой комнатке близлежащего тибетского буддийского монастыря, где я жил, собралось около десяти человек.

Через день пришло тридцать человек.

А ещё через день собралось более ста человек – так, что комната и коридор оказались заполненными до отказа.

Я не знаю, что привлекло на эти учения такое количество людей. Дилго Кхьенце Ринпоче был одним из самых выдающихся учителей, которых только видел XX век. Может, он тайком подговаривал людей обращаться ко мне. Может быть, некоторых прельстил тот факт, что я был тулку, отказавшимся от монашеских обетов, чтобы поделиться толикой обретённой мудрости с людьми, ведущими мирскую жизнь: женатыми мужчинами и замужними женщинами, старавшимися сочетать буддийскую философию и практику с необходимостью зарабатывать, сохранять отношения с близкими или содержать семью.

В конце концов народу стало так много, что пришлось арендовать холл в одном из местных монастырей, чтобы вместить всех людей, которые хотели услышать человека, являвшегося предметом стольких пересудов и публичного порицания.

Вскоре после моего возвращения из Бодхгаи в Непал я получил приглашение от человека, присутствовавшего на моих учениях в Индии, прочесть лекции в Аргентине. Я провёл там несколько месяцев, давая учения, – но, кроме того, встречаясь, общаясь и деля трапезу с потрясающими, заботливыми и великодушными людьми. После тех учений меня пригласили в Северную Америку, Малайзию и другие страны.

Я и подумать не мог, особенно после того как вернул монашеские обеты, что стану человеком, который бо́льшую часть года проводит в путешествиях по разным местам. Я был вполне доволен спокойной жизнью в кругу семьи, воспитывая детей и решая повседневные проблемы вроде оплаты счетов.

Конечно, будучи ребёнком, я тоже не мог предположить, что во мне признают перерождение буддийского учителя.

Жизнь делает такие интересные повороты, на первый взгляд кажущиеся, мягко говоря, неприятными. Но я кое-что усвоил: никогда не знаешь, куда эти повороты тебя приведут. Сегодня ты ребёнок, для которого нет ничего важнее игр и лазания по горам. А назавтра ты реинкарнация легендарного мастера. Потом ты осрамившийся монах, а через пару лет – учитель, которого ждут тысячи учеников на всех континентах.

Возможно всё что угодно. Задача заключается в том, чтобы открыть своё сердце и ум возможности перемен – и об этом мы будем говорить на последующих страницах.

Я стольким обязан своей семье и друзьям, которых встречал, давая учения по всему миру, как и великим учителям, под чьим руководством получал знания. Каждый из них по-своему помог мне сделать шаг или два по бесчисленным мостам этой жизни. Они помогли мне научиться относиться к собственным и чужим программам с добротой и ясным умом. Они дали мне возможность понять, что учения Будды в своей сущности предназначены для того, чтобы помочь нам стать более полноценными и здоровыми людьми. Каждый из них по-своему научил меня интерпретировать эти учения, соотнося их с реалиями современного общества.

 

Искусность

Многие из нас имеют привычку представлять себя занятыми, неудовлетворёнными, несчастными, уставшими, больными или бедными; обеспокоенными тем, как прокормить семью, выплатить ипотеку или покрыть счета за аренду жилья и другие расходы. Все эти соображения, бесспорно, справедливы. Я всего лишь хочу обратить ваше внимание на то, что можно посмотреть на ситуацию с другой точки зрения, по-другому взглянуть на себя, на то, кем мы являемся и чего способны достичь.

Безусловно, изменение восприятия потребует усилий. Здесь нет кратчайших путей; нет секрета в том, как развить новое, вдохновляющее и заряжающее энергией понимание себя и окружающих нашу жизнь обстоятельств. У нас ушло много времени на то, чтобы выстроить программы, сформировавшие наш образ самих себя как людей ограниченных, травмированных и беспомощных, поэтому потребуется немало времени и усердия в работе над собой, чтобы избавиться от этих образов.

Некоторые, возможно, зададутся вопросом: сто́ит ли возможность преобразования собственного восприятия стольких усилий? По прошествии двадцати лет учений и общения с тысячами людей по всему миру мне стало ясно, что большинство из нас довольны тем, что имеют, что им знакомо, – даже если такая жизнь причиняет им боль. Решение отправиться в неизвестность – отпустить укоренившиеся модели мышления, чувства и способ восприятия, – даже это большинству слишком сложно представить. Кто захочет отказаться от старой, доброй, знакомой обстановки, особенно если ценой этого начинания будет необходимость посмотреть на себя и свой образ жизни смелым, разумным и нетривиальным взглядом? Намного проще подчиниться социальным и культурным привычкам, встроенным в нас с детства, попробовать наладить внутреннюю жизнь, внося кое-какие изменения во внешнюю.

Этот «взгляд», к которому призывал Будда, вовсе не подразумевает составления длинного списка своих ошибок и недостатков или погружения в некое безмятежное ментальное и эмоциональное состояние с тем, чтобы поразмыслить над природой мироздания. Большинство его учеников были чернорабочими и ремесленниками, поэтому Будда использовал понятное им слово «искусность» для описания такого рода восприятия мира. Определённое сочетание ответственности, интеллекта и опытности требуется для развития умения, необходимого для того, чтобы засеивать поля, ухаживать за ними, собирать урожай и поставлять его на рынок; лепить сосуды из кома сырой глины; прясть; ткать; обрабатывать металл или дерево.

«Искусность», с которой они выполняли работу – учил Будда, – можно также применить к мыслям, эмоциям и поведению. Иными словами, люди могли бы стать более искусными в деле своего человеческого существования, углубив понимание собственной фундаментальной природы и выполняя определённые практики.

С помощью любознательности, решимости и практического опыта мы обнаружим разнообразные программы, которые управляли нашей жизнью в течение многих лет. Мы сможем разобраться в своём жизненном опыте и начнём различать полезные жизненные уроки и дающие о себе знать отголоски страха, соперничества, злобы, недовольства и другие годами копившиеся поведенческие стереотипы.

 

Проблема сэндвича

Молодая дама, которую наняли на управленческую должность в маркетинговую компанию, недавно выразила неудовлетворённость новой работой и поведением своего непосредственного начальника.

«Разве это та работа, которую мне предлагали? – жаловалась дама. – Нет. Мой босс немного не в себе? Скорее всего. Для него всё – и я подчёркиваю, всё – представляет собой огонь, который надо потушить, пока он не распространился. Я знаю, что некоторые методы паблисити могут негативно сказаться на имидже компании, но они не смертельно опасны.

На предыдущей работе атмосфера была достаточно расслабленной. Я запускала продукт, и мы придерживались медленного, последовательного подхода к запуску новинки. На этой работе я должна запустить проект под началом человека, который во всём видит кризис и часто препятствует тому, что я делаю. Кроме того, он уверен, что я мечу на его должность, а это не так. Нужна ли мне эта работа? Конечно. От меня зависят многие люди: моя семья, друзья, коллеги. Нравится ли мне его безумие? Нет. Но по прошествии нескольких месяцев я поняла, что условия не изменятся, поэтому мне придётся поменять своё отношение и найти нужный баланс, выполняя свои обязанности и одновременно имея дело с безумным боссом и своими подчинёнными, которым важно не потерять работу, а также с людьми, которым может быть полезен наш продукт».

Я называю проблему, с которой столкнулась эта женщина, «проблемой сэндвича». Она оказалась в роли сыра с помидорами, зажатых меж двух кусков хлеба. Я впервые заметил проблему сэндвича в азиатских странах, где давал учения. Многие мужчины, казалось, разрывались между жёнами и матерями, каждая из которых отстаивает своё верховенство в семье. Обычно муж подчиняется своей матери как старшей в доме, но некоторые жёны, особенно представительницы молодого поколения, оспаривают традиционно неограниченную власть свекрови. Обе стороны сэндвича оказывают давление на мужчину. Ему нужно признать, что иногда у проблемы может не быть решения и что отсутствие решения и есть решение проблемы. Он не может принять чью-либо сторону. Он должен дать каждой из сторон, каждому «куску хлеба», прийти к решению своей собственной проблемы.

На первый взгляд кажется, что человек просто сдался, но на самом деле такой подход представляет собой искусное средство дать людям по обе стороны баррикад самостоятельно разрешить разногласия.

 

Виртуозность

В течение многих лет учёные и переводчики связывали учения Будды об искусности с концепцией – как её часто описывают – «добродетельной жизни». Это понятие вселяет беспокойство в сердца людей, не знакомых с буддизмом (собственно, и тех, кто уже давно практикует). Недавно я слышал, как человек, присутствовавший на учениях, во время которых мы обсуждали добродетели, прошептал кому-то рядом: «Это значит, что я должен удалить весь рэп с моего айпода?».

Я не знаю, произошёл ли между ними этот разговор и в каких именно терминах, но то, что до меня дошло – учитывая мою собственную пёструю жизненную историю, – вызвало во мне неудержимый хохот; давно я так не веселился, сказать по правде.

В течение веков тема добродетели обсуждалась и по-разному трактовалась в различных школах буддизма, равно как и в рамках других религиозных и философских традиций. Учёные и переводчики присоединились к полемике, выразив свои соображения. Существует множество историй о буддийских монахах, живших уже после смерти Будды, которые предпринимали беспрецедентные меры предосторожности, чтобы не наступить на насекомых или случайно их не проглотить.

Естественно, люди интересуются, что означает добродетель в контексте современной жизни с её изобилием выборов и задач. В разное время меня спрашивали: «Должен ли я стать вегетарианцем?»; «То есть, я должен отказаться от секса, выпивки и вкусной еды?»; «Должен ли я перестать смотреть телевизор?»; «Значит, мне не стоит проводить время со своими друзьями?».

Конечно, можно долго говорить о преимуществах скромного образа жизни. Чем меньше времени мы тратим на разного рода отвлечения, тем больше сможем уделить наблюдению за своей жизнью, за влиянием мыслей, чувств и поступков не только на собственную жизнь, но и на жизнь всех тех людей, с которыми мы контактируем. Однако это лишь один аспект искусной жизни, которую можно назвать добродетельной.

В широком смысле добродетель или добродетельная жизнь – как я её понимаю – близка по смыслу клятве Гиппократа, которую дают врачи: во-первых, не причиняйте вред. Самые ранние и оставшиеся неизменными определения добродетели подразумевают отказ от действий, наносящих другим вред, как например: убийство, воровство, сексуальное насилие, ложь, клевета и злословие. Любопытно, что в список также входят действия, вредящие самому человеку, их совершающему, такие как: злоупотребление одурманивающими средствами, пищей и определёнными видами привычной активности – понятия, существовавшие задолго до того, как современная медицина выработала термины «зависимости» и «ожирения».

Тибетское слово гева, которое переводится как «добродетель», наполнено более глубоким и значимым смыслом. Как и старое среднеанглийское слово vertue, которое имело отношение к эффективности лекарственных трав и других растений, усиливающих определённые свойства тела и ума, гева обозначает выбор, сделав который мы увеличим свою интеллектуальную и эмоциональную силу, проявим потенциальную мощь, пробудим уверенность и преумножим свою способность помогать нуждающимся в помощи.

Например, несколько лет назад моя ученица рассказала мне об усилиях, которые она прикладывала, чтобы провести время со своей пожилой матерью. Мать заболела, но отказывалась переезжать из своей квартиры в специальное медицинское учреждение с уходом для пожилых людей. Несмотря на напряжённую работу в Нью-Йорке, эта женщина каждые пару недель брала отгул, чтобы навестить мать, провести с ней время и даже, как она выразилась, «посидеть перед телевизором в гостиной, смотря ужасные ситкомы, которые я терпеть не могла, но которые так веселили маму. Я высиживала до конца, потому что мне так нравилось смотреть, как она смеётся. Где-то в глубине души я чувствовала себя легче, сильнее и шире, когда слышала, как она смеётся несмотря на сильную боль».

Спустя несколько месяцев её состояние ухудшилось, поэтому женщине пришлось организовать медицинское обслуживание на дому. Но всякий раз приезжая навестить мать, она брала обязанности сиделки на себя: мыла её, одевала и укладывала в кровать. «Конечно, было нелегко, – призналась женщина. – Но однажды ночью я осознала, что делаю то же самое, что делала она, когда я была ребёнком. И тогда во мне что-то переключилось. Даже зная, что маме становилось всё хуже, я смогла освободиться от тяжёлой ноши грусти, как только стала воспринимать оставшееся нам двоим время как возможность отплатить за то, что она мне дала».

Через несколько месяцев после смерти матери она стала активно интересоваться самочувствием пожилых соседей по дому, разговаривая с ними, навещая и время от времени ужиная вместе с ними. «У меня появилась своего рода положительная зависимость, – объяснила женщина. – Я поняла, что не только обладаю этими навыками, но и испытываю сильное желание быть полезной».

Её умение вкупе с тем желанием распространились на её отношения с коллегами. «Я не сторонник того, чтобы нарушать профессиональные границы, – сказала она, – но если я вижу, что у человека неудачный день или он бьётся над проектом, я с большей охотой интересуюсь, всё ли в порядке, и предлагаю свою помощь. В большинстве случаев, как я заметила, люди просто хотят излить душу. Им нужно, чтобы их выслушали. И я рада выслушать, потому что это больше похоже на практику, чем слепая сосредоточенность на собственной карьере и целях. Мне всё больше кажется, что в этой жизни мы все заодно, что есть более высокие цели, чем достижение запланированного уровня доходов».

Третье и последнее толкование добродетели родилось из разговора с несколькими друзьями и учениками из разных стран. Художники, которые отличаются неординарным мастерством в области своей специализации, называются «виртуозами». Это понятие, заимствованное из итальянского языка, применимо к человеку, демонстрирующему исключительное мастерство.

Вряд ли слово «виртуоз» фигурировало в языке, на котором говорил Будда или на котором его учения передавались из уст в уста, от учителя к ученику в течение нескольких сотен лет, пока в итоге не были записаны. Тем не менее всё, что я усвоил за время обучения, из полученных в течение жизни учений и на основе собственного опыта в качестве учителя, консультанта, мужа и отца, наводит меня на мысль, что, медитируя день и ночь под деревом в Бодхгае, в Индии, Будда открыл способ, который поможет нам всем стать виртуозами в искусстве жизни. Каждому из нас дарована возможность распознать в себе изумительную способность к проницательности, доброте, щедрости и смелости. В нас также заложена способность пробудить любого, кого нам доведётся встретить, подтолкнув человека к осознанию потенциала его величия. В итоге мы станем настолько виртуозными и сумеем до такой степени развить свой потенциал, что наши действия и слова – не всегда проистекающие из осознанного намерения, – будут в каждом человеке пробуждать «личность-творца».

Но для того, чтобы этого достичь, мы должны понять, с каким исходным материалом мы имеем дело. Искусный гончар обязан уметь различать свойства и характеристики глины, с которой работает. Виртуозный фермер должен понимать взаимосвязь между почвой и семенами, удобрениями и водой и применять имеющиеся знания на практике.

Точно так же для того, чтобы стать виртуозами человечности, для начала следует понять свою базовую природу – природу глины, так сказать, которую нам дали для работы.

В этом, на мой взгляд, и заключается сущность учений Будды. В наших силах стать виртуозами человечности. Этот процесс преображения подразумевает последовательный анализ отношения к себе и окружающему миру. Как только мы включим этот анализ в повседневную жизнь, возможность ощущения невообразимой полноты и радости в каждом мгновении жизни станет реальностью. Этот подход, применённый Буддой 2 500 лет тому назад, призывает взглянуть на себя вне контекста историй, которые мы себе рассказываем о самих себе, о других людях и окружающем мире.

Кто мы такие? Чем мы являемся? Как научиться не просто выживать, а процветать в гуще проблем, с которыми мы сталкиваемся час за часом, день за днём, год за годом?

Духовные наставники, учёные и философы поколениями искали ответы на эти вопросы.

И ответы могут вас удивить.