Глава 47

«Брайан Бору» тяжело продвигался вдоль реки Саванны с помощью паровых буксиров. Достигнув Атлантического океана, он низким гудком отсалютовал удаляющимся буксирам и расправил паруса. Пассажиры оживились, когда нос судна погрузился в серо-зеленые волны устья реки и огромные лопасти колес начали вспенивать воду.

Скарлетт и Кэтлин наблюдали, как отступал, теряя очертания, ровный берег, пока он не слился в одну сплошную зеленую массу, а затем не исчез из виду.

– Что я сделала? – подумала Скарлетт, хватаясь за поручни в неожиданной панике.

Она взглянула в бескрайнюю гладь океана, искрящуюся солнечными бликами, и сердце ее забилось быстрее в предвкушении приключения.

– Ой, – вскрикнула Кэтлин. Затем послышался ее стон.

– Что случилось?

– О-о-о, я забыла о морской болезни, – выдохнула девушка.

Скарлетт сдержала смех. Она обняла девушку за талию и повела в каюту. В этот вечер стул Кэтлин за столом капитана был пуст. Скарлетт и Колум с аппетитом отдали должное обильной еде. Затем Скарлетт взяла чашку с мясным бульоном для своей несчастной кузины и с ложки покормила ее.

– Я поправлюсь через день или два, – слабым голосом пообещала Кэтлин. – Тебе больше не придется ухаживать за мной.

– Помолчи и выпей еще глоток, – сказала Скарлетт.

«Слава Богу, у меня все в порядке с желудком, – подумала она. – Даже от отравления в день Святого Патрика не осталось следа, иначе я не смогла бы получить такое удовольствие от обеда».

Когда на горизонте появились первые проблески рассвета, она внезапно проснулась и в страшной спешке неуклюже помчалась в маленькую уборную, примыкающую к ее каюте. Она упала на колени и извергла содержимое желудка в украшенный цветами фарфоровый сосуд на стуле из красного дерева. Это не могла быть морская болезнь. Нет, только не с ней, которая так любила морские путешествия. Даже в Чарльстоне, когда крошечный парусник боролся со штормовыми волнами, она не испытывала тошноты. «Брайан Бору» по сравнению с ним был устойчив, как скала. Она не находила объяснения случившемуся.

…Медленно-медленно Скарлетт подняла склоненную в изнеможении голову. Ее рот и глаза широко раскрылись от мелькнувшей догадки. Волнение, горячее и бодрящее, стремительно охватило ее, и она засмеялась глубоким гортанным смехом.

«Я беременна. Я беременна! Я помню, именно так это протекает».

Скарлетт откинулась к стенке, широко раскинув руки, и с наслаждением потянулась. «О, я чувствую себя замечательно. Не имеет значения, насколько гадко у меня в желудке. Я чувствую себя чудесно. Теперь Ретт мой. Я не могу дождаться дня, когда сообщу ему новость».

Неожиданные слезы счастья полились по щекам, а руки охватили живот, как бы прикрывая и защищая новую жизнь, зарождавшуюся в ней. О, как она хотела этого ребенка. Ребенка Ретта. Их ребенка. Он будет сильным – она знала это, она уже сейчас чувствовала его крошечную силу. Храброе, бесстрашное маленькое существо, подобное Бонни.

На Скарлетт нахлынули воспоминания. Маленькая головка Бонни на ее ладони, чуть больше головы котенка. Она вполне умещается в руке. Громадные руки Ретта, ласкающие их куколку… О, какой любил ее! Его широкая спина склонялась над колыбелькой, его низкий голос издавал глупые звуки, понятные только младенцу. Во всем мире не было человека, столь обожающего ребенка. Он будет так счастлив, когда она скажет ему. Она представляла его вспыхивающие радостью черные глаза и белозубую улыбку, освещающую лицо пирата.

Скарлетт улыбалась, думая об этом. «Я тоже очень счастлива», – подумала она. «Именно так и должно быть, когда ты имеешь ребенка», – всегда говорила Мелли.

– О Боже, – громко прошептала она. – Мелли умерла, пытаясь родить. А у меня, по словам доктора Мида, внутри все нарушено после последней неудачной попытки. Вот почему я не знала о беременности, я даже не заметила нарушения месячных, потому что они уже давно были нерегулярными. А вдруг этот ребенок убьет меня? О Боже, пожалуйста, не дай мне умереть именно тогда, когда я наконец получаю то, что мне нужно для счастья. – Она начала креститься со смешанным чувством мольбы, умиротворения и суеверия. Затем сердито тряхнула головой. Что она делает? Глупая. Она крепкая и здоровая. Совсем не как Мелли. Да, Мамушка всегда говорила, что Скарлетт неприлично тихо родила ребенка, издав шума не больше, чем уличная кошка. Она собиралась прекрасно справиться с этим. У нее будет замечательный ребенок. И вся ее жизнь будет замечательной. Они будут самой счастливой и любящей семьей в мире.

Слава Богу, она даже не вспомнила о мисс Элеоноре. Болтовня о любви к детям! Здесь вся ее спесь вылезает наружу. «Представляю, как она сейчас рассказывает об этом всем, даже старому мусорщику. Мой ребенок заставит говорить о себе в Чарльстоне прежде, чем появится на свет.

Чарльстон… Вот куда я должна поехать. Не в Ирландию. Я хочу видеть Ретта, говорить с ним.

Может быть, «Брайан Бору» зайдет туда. Колум – друг капитана; Колум мог бы убедить его сделать это». Глаза Скарлетт заблестели от радости. Она встала, умылась, затем прополоскала рот от оставшегося дурного, кислого вкуса. Уговорить Колума не представляло труда. Скарлетт направилась в спальню и, удобно устроившись между подушками на кровати, приступила к обдумыванию плана.

Когда Кэтлин проснулась, Скарлетт еще спала с блаженной улыбкой на Ж. губах. Она пришла к выводу, что нет нужды торопиться. Не нужно разговаривать с капитаном. У нее было еще время повидаться с бабушкой и ирландской родней. Она могла получить удовольствие, пересекая океан. Ретт заставил ее ждать в Саванне. Теперь была его очередь подождать. Пройдет еще много месяцев до рождения ребенка. Она была обязана развлечься, прежде чем вернется в Чарльстон. Несомненно, леди в деликатном положении не следовало бы высовывать нос на улицу.

Нет, сначала она повидает Ирландию. Вряд ли ей еще представится такой случай. Кроме того, она действительно наслаждалась путешествием на «Брайан Бору». Ее утреннее недомогание при других беременностях никогда не продолжались более недели. Подобно Кэтлин, она через день или два будет совершенно здорова.

Путешествие по Атлантическому океану на «Брайан Бору» напоминало длинный субботний вечер в доме О'Хара в Саванне. Сначала Скарлетт нравилось это.

Вскоре судно заполнилось пассажирами, севшими в Бостоне и Нью-Йорке. Скарлетт подумала, что они совсем не похожи на янки. Они были ирландцами и гордились этим. Их отличала кипучая энергия, столь привлекательная в О'Харах; они пользовались всеми услугами, которые экипаж мог предложить им. Весь день был насыщен развлечениями: состязаниями по преодолению препятствий на палубе, соревнованиями по метанию колец в цель, участием в таких азартных играх, как пари на количество миль, которые пройдет судно на следующий день. А вечером пели в компании профессиональных музыкантов и весело танцевали ирландские рилы и венецланские вальсы.

Веселье продолжалось даже тогда, когда танцы кончились. В дамском карточном салоне разыгрывалась партия в вист, и Скарлетт всегда была желанным партнером.

Все, кроме чарльстонского скверного кофе, было хорошо: и ставки выше когда-либо ей известных, и каждая новая карта щекотала нервы. То было время ее побед. Пассажиры «Брайан Бору» жили, доказывая, что Америка – страна больших возможностей, и они не возражали против того, чтобы потратить свое богатство.

Колум тоже не упускал случая поживиться из их карманов. Пока женщины играли в карты, мужчины удалялись в бар, где проводили время за виски и сигарами. Там на глаза Колума, обычно проницательные и сухие, набегали слезы жалости и гордости. Он разглагольствовал об Ирландии, находящейся под тяжким гнетом Англии, высоко оценивал роль пожертвований в Деле освобождения страны и принимал щедрые дары для Фенианского братства.

Поездка на «Брайан Бору» всегда была выгодным предприятием, и Колум проделывал такое путешествие по крайней мере дважды в год, несмотря на излишние затраты на роскошные апартаменты и обильную еду.

К концу первой недели Скарлетт смотрела на пассажиров с неодобрением. Как мужчины, так и женщины меняли платья четыре раза в день, что являлось лучшим способом похвастаться дорогим гардеробом. Скарлетт никогда в жизни не видела так много драгоценностей. Она, казалось, радовалась, что оставила свои украшения на хранение в банке: они бы поблекли среди великолепия вечернего салона, но, по правде говоря, совсем не была рада. Она привыкла иметь больше того, что имели другие, – больший дом, большее число слуг, больше роскоши, больше вещей, больше денег. Все это явно расстраивало ее планы обратить на себя особое внимание. В Саванне Кэтлин, Мэри Кейт и Хелен откровенно завидовали ей, а все О'Хара поддерживали ее стремление к превосходству.

На судне люди не только не завидовали ей, но даже не восхищались. Они не нравились Скарлетт. Было бы невыносимо, если бы вся Ирландия состояла из подобных людей. Если она еще раз услышит фамилию Грин с характерным «О» в начале, у нее начнется истерика.

– Тебе просто не приходилось сталкиваться с представителями новой американской буржуазии, – утешал Колум. – Ты – знатная дама. Вот в чем дело.

Именно это он и должен был сказать. Знатная дама, какой она должна стать после отдыха, окунувшись с головой в веселое житье и в последний раз почувствовав вкус свободы, затем вернется в Чарльстон к общепринятым манерам и останется таковой до конца своей жизни.

По крайней мере теперь, когда мисс Элеонора и другие в Чарльстоне начнут рассказывать о своих путешествиях в Европу перед войной, она не будет чувствовать себя обделенной. Скарлетт не сказала бы, что ей не нравится такая жизнь. Но дамы не говорят подобных вещей. Бессознательно у нее вырвался вздох.

– Ах, Скарлетт, дорогая, не может быть все так плохо, как ты представляешь, – сказал Колум. – Посмотрим на вещи с другой стороны. Ты вычищаешь их глубокие карманы за карточным столом.

Она засмеялась. Это правда. Фортуна была на ее стороне: за несколько часов 30 долларов. Она расскажет обо всем Ретту. О, как он будет смеяться! Когда-то он был азартным картежником на речных судах Миссисипи. Однако если подумать, то действительно хорошо, что в море можно провести еще неделю. Впредь она не возьмет ни пенни у Ретта.

Скарлетт относилась к деньгам со смешанным чувством скупости и щедрости. Сердитое подозрение к каждому, кто проявлял истинный или мнимый интерес к ее доллару, обеспечивало в течение многих лет сохранность каждого пенни в ее трудно заработанном состоянии. И при этом она чувствовала себя обязанной помогать своим тетушкам и семье Мелани. Она заботилась о них, даже не будучи уверенной, что сможет найти средства обеспечить себя. В случае непредвиденного несчастья она продолжала бы помогать им, голодая сама. Скарлетт старалась не думать об этом: это само собой разумелось.

Ее отношение к деньгам Ретта тоже было противоречивым. Как его жена, она была расточительна на свой гардероб и драгоценности, на содержание дома, который требовал огромных затрат. Но совсем по-другому она относилась к полумиллиону, выплаченному ей Реттом. Это неприкосновенно. Скарлетт намеревалась вернуть ему деньги, когда они снова станут мужем и женой. Он предложил их как откуп за раздельное житье, и она не могла принять их, потому что не принимала развод.

Ее тревожила мысль, что пришлось взять часть денег на путешествие. Все произошло так быстро, что на доставку ее собственных денег из Атланты не осталось времени. Скарлетт положила долговую расписку в коробку с остающимся в Саванне золотом и предполагала потратить как можно меньше золотых монет, которые теперь, заполняя пустоты корсета, где когда-то были стальные прокладки, вынуждали ее держать спину прямо и туго затягивать талию. Гораздо лучше было выиграть в вист и иметь на расходы свои собственные деньги. Может, на следующей неделе ей повезет и она положит в своей кошелек не менее 150 долларов.

Но все же она будет рада окончанию путешествия. Даже под всеми парусами, наполненными ветром, «Брайан Бору» был слишком велик, чтобы она могла почувствовать нервную дрожь, какую испытывала, уносясь от шторма в чарльстонскую гавань. Она так и не видела ни одного дельфина, вопреки поэтическим обещаниям Колума.

– Они там, дорогая Скарлетт! – с возбуждением произнес обычно спокойный, мелодичный голос Колума; он взял Скарлетт под руку и повел ее к перилам. – Наш эскорт здесь. Мы скоро увидим землю.

Первые чайки кружились над «Брайан Бору». Скарлетт импульсивно обняла Колума. Затем снова, когда он указал на лоснящиеся серебристые туши недалеко в море. Это были дельфины.

Позднее она стояла между Колумом и Кэтлин, придерживая шляпу на голове от сильных порывов ветра. Они входили в гавань под паром, Скарлетт с изумлением уставилась на скалистый остров у правого борта. Казалось, ничто, даже высокая стена неровных скал, не может устоять против разрушительной силы волн, бьющихся об нее и высоко подбрасывающих белую пену. Она привыкла к низкой холмистой местности графства Клейтон. Этот парящий над водой и застывший утес представлял собой самое экзотическое зрелище, когда-либо виденное ею.

– Он необитаем, не так ли? – спросила она Колума.

– В Ирландии не пропадает ни один клочок земли, – ответил он. – Да, нужна выносливость, чтобы добраться до Инишмора.

– Инишмор, – повторила Скарлетт прекрасное странное название. Оно звучало как музыка. Подобного названия она никогда не встречала раньше.

Затем она умолкла, Колум и Кэтлин тоже молчали. Каждый из них смотрел на широкие, голубые, искрящиеся воды залива Голвей, думая о своем.

Колум увидел впереди Ирландию, и сердце его переполнилось любовью и страданием. Он снова повторил каждодневную клятву изгнать угнетателей из страны и вернуть ее своему народу. Он не беспокоился об оружии, спрятанном в чемоданах Скарлетт. Таможенные офицеры в Голвее обращали внимание главным образом на корабельные грузы, проверяя оплату таможенной пошлины британскому правительству. Они взглянули на «Брайан Бору» с презрительной усмешкой. Они всегда так улыбались. Преуспевающие ирландские американцы удовлетворяли свое чувство превосходства над обоими: и ирландцами, и американцами. Но все же Колум считал большим везением, что ему удалось убедить Скарлетт поехать с ним. Ее нижние юбки гораздо больше подходили для того, чтобы спрятать в них ружья, чем дюжина американских ботинок и ситцевых платьев. И она могла бы немного отстегнуть от своего кошелька, увидев нищету своего народа. Но он не питал особых надежд. Колум был реалист и с первого взгляда оценил Скарлетт. Он не меньше любил ее из-за столь легкомысленного эгоизма. Он был пастором и прощал человеческие слабости, если люди не были англичанами. Действительно, он любил ее так же, как всех детей О'Хара.

Кэтлин крепко вцепилась в поручни. «Если бы не поручни, – подумала она, – я бы спрыгнула и поплыла. Я так счастлива, что приближаюсь к Ирландии. Я знаю, что доплыла бы быстрее корабля. Дом, дом, дом…»

Скарлетт вздохнула с тонким пищащим звуком. На том маленьком низком острове был замок. Замок! Это не могло быть ничем другим, он имел зубчатую крышу. Неважно, что он был полуразрушен! Это был настоящий замок, как на картинках в детской книжке. Она едва могла дождаться открывающейся возможности познакомиться с Ирландией.

Когда Колум помог сойти ей с трапа, Скарлетт поняла, что попала в совершенно иной мир. Доки работали, как в Саванне: с риском носились шумные, битком набитые фургоны, рабочие разгружали или загружали бочки, корзины, тюки. Но все люди были белые, и говорили они друг с другом на ничего не значащем для нее языке.

– Это гаэльский, древнеирландский язык, – объяснил Колум, – но вам не следует беспокоиться, дорогая Скарлетт. Гаэльский язык вряд ли известен где-нибудь еще в Ирландии, кроме как здесь, на западе. Все говорят поанглийски. У вас не будет затруднений.

Как бы опровергая его слова, к Колуму обратился человек с таким акцентом, что Скарлетт сначала не поняла, что он говорил по-английски. Колум засмеялся, когда она сказала ему об этом.

– Да, верно. Это звучит своеобразно, – согласился он, – но все же это английский. Англичане разговаривают по-английски в нос, как будто задыхаются. Это был сержант армии Ее величества.

Скарлетт хихикнула.

– А я думала, что это продавец пуговиц.

Перед короткого облегающего форменного мундира сержанта был тщательно украшен двенадцатью рядами толстого галуна между парами ярко начищенных медных пуговиц. Ей это показалось маскарадным костюмом.

Скарлетт взяла Колума под руку.

– Я ужасно рада, что приехала сюда, – сказала она, и это было действительно так. Все было по-другому, но-новому. Ничего удивительного, что люди любят путешествовать.

– Наш багаж привезут в гостиницу, – сказал Колум, вернувшись к скамейке, на которой оставил Скарлетт и Кэтлин. – Все устроено. Завтра мы будем в пути к Маллингар и к дому.

– Я бы хотела поехать прямо сейчас, – с надеждой сказала Скарлетт. —

Еще не поздно, почти день.

– Но, дорогая Скарлетт, поезд ушел в восемь. Гостиница очень хорошая, с прекрасной кухней.

– Я поняла, – сказала Кэтлин. – У меня будет время должным образом оценить великолепные сладости.

Она сияла от счастья, и Скарлетт с трудом узнавала в ней девушку, знакомую по Саванне.

– О, Скарлетт, ты не знаешь, что значит для меня ирландская земля под ногами. Я, кажется, могу упасть на колени и целовать ее.

– Пошли, – сказал Колум. – Нам трудно будет нанять экипаж, ведь сегодня суббота и базарный день.

– Базарный день? – переспросила Скарлетт.

Кэтлин захлопала в ладоши.

– Базарный день в большом городе. О, Колум, должно быть, это что-то грандиозное.

Скарлетт не представляла, что скрывается под словом «грандиозное», но оно звучало волнующе и незнакомо.

Жизнь на заросшей травой площади перед Железнодорожным отелем била ключом и пестрела красками. Когда возница высадил их у входа в отель, Скарлетт стала умолять Колума сразу же направиться на площадь, не заходя в комнаты и не обедая.

Кэтлин вторила ей:

– В ларьках много еды, Колум, а я хочу купить чулки, чтобы подарить их девочкам дома. В Америке нет таких, иначе бы я давно купила. Бриджид точно удавится от зависти, я знаю.

– Смотри, не удавись сама, – ухмыльнулся Колум. – Хорошо, увидимся в номере. Не потеряй кузину. Скарлетт. У вас есть деньги?

– Целая пригоршня. Джейми дал мне.

– Это американские деньги. Они недействительны здесь.

Скарлетт в панике схватила руку Колума. Что он имеет в виду? Разве ее деньги ничего не значили?

– Это не совсем то, дорогая Скарлетт. Здесь нужны английские деньги. Я сделаю для вас обмен. Как бы вы хотели?

– У меня есть деньги, выигранные в вист. Американские банкноты, – она сказала это сердито и с презрением. Все знали, что реальная ценность банкнот не соответствовала написанному на них. Ей следовало заставить платить проигравших серебром или золотом. Она открыла кошелек и вынула пачку скомканных пяти-, десяти – и однодолларовых банкнот. – Поменяй их, если сможешь.

Она протянула деньги Колуму. Он с удивлением поднял брови.

– Так много?.. Хорошо, что ты никогда не приглашала меня поиграть с тобой в карты, дорогая. У тебя должно быть здесь две сотни долларов.

– Двести сорок семь.

– Посмотри, Кэтлин. Ты никогда больше не увидишь такого везения. Хочешь подержать их?

– О нет, я не осмеливаюсь, – она отпрянула назад и спрятала руки за спину. Ее большие глаза уставились на Скарлетт.

Скарлетт почувствовала него, гость и подумала, что двести долларов не были такой уж большой суммой. Практически столько она заплатила за свои меха. Естественно, выручка Джейми в магазине должна составлять при этом 200 долларов в месяц. Не было нужды объяснять Кэтлин все это.

– Вот возьмите, – Колум протянул руку. – Здесь несколько шиллингов для каждой из вас. Вы можете купить немного вещей, пока я получу деньги в банке, затем мы встретимся в пирожковой.

Он указал на развевающийся желтый флаг в центре площади.

Скарлетт проследила за направлением его пальца, и сердце ее оборвалось. Улица между ступенями отеля и площадью была запружена медленно идущим скотом. Она не сможет пробраться через него!

– Я знаю, как справиться с ним, – сказала Кэтлин. – Пошли, Скарлетт, дай мне руку.

Стеснительная девочка, какую Скарлетт знала в Саванне, исчезла. Кэтлин была дома. Ее щеки и глаза ярко пылали, а улыбка была так лучезарна, как солнце над головой.

Скарлетт попыталась извиниться, запротестовать, но Кэтлин не обратила на нее внимания. Она потащила Скарлетт за собой, неистово проталкиваясь сквозь стадо коров. Через несколько секунд они стояли у площади. У Скарлетт не было времени ни закричать от страха, ни обругать Кэтлин. А уже на площади она была слишком зачарована зрелищем, чтобы помнить страх или гнев. Она всегда любила рынки в Чарльстоне и Саванне за их многоцветие, обилие товаров и людей. Но это несравнимо с базарным днем в Голвее.

Все находилось в движении, куда бы она ни посмотрела. Мужчины и женщины торговались, покупали, продавали, спорили, смеялись, расхваливали, критиковали, договаривались об овцах, цыплятах, петухах, яйцах, коровах, поросятах, масле, сливках, козах, ослах.

– Как чудесно! – воскликнула Скарлетт, когда увидела корзины с визжащими розовыми поросятами… крошечных осликов с длинными розовыми изнутри ушами…

И снова цветастые платья на молодых женщинах и девочках. Когда Скарлетт впервые увидела такое платье, она подумала, что девушка была в костюме; затем она увидела еще девушку, еще и еще, пока не поняла, что они были одеты почти одинаково. Не удивительно, что Кэтлин часто упоминала чулки! Везде, куда ни глянь, Скарлетт видела лодыжки и ноги в ярких полосках: голубых и желтых, красных и белых, белых и голубых. Девушки в Голвее носили кожаные туфли на низких каблуках, а не ботинки и юбки на четыре-шесть дюймов выше лодыжек. Что это были за юбки! Широкие, колыхающиеся, яркие, как чулки, красные или голубые, зеленые или желтые. Их блузки были более темных оттенков, но все же красочные с длинными рукавами, застегнутыми на пуговицы, и хрустящими белыми льняными косынками-фишю, завязанными спереди.

– Я тоже хочу чулки. И юбку, и блузку, и платок. Мне они очень нравятся. Они такие красивые!

Кэтлин засмеялась от удовольствия.

– Тебе понравилась ирландская одежда? Я очень рада. У тебя такие элегантные вещи, и я думала, ты будешь смеяться над нашими.

– Я бы хотела одеваться так каждый день. Это то, что вы носите дома? Какая ты счастливая! Не удивительно, что ты хотела вернуться домой.

– Это лучшая одежда для Базарного дня и для привлечения внимания парней. Я покажу тебе одежду на каждый день. Пойдем.

Кэтлин схватила Скарлетт за руку и повлекла ее через толпы людей, как только что вела ее через стадо коров. В центре площади стояли столы-доски на козлах – уставленные разными побрякушками и типично женским товаром. Скарлетт захотелось купить все, что увидела.

– Посмотри на эти чулки… и замечательные шали, такие мягкие на ощупь… О Боже! Какие кружева, какая тесьма!!! Моя портниха в Атланте продала бы душу дьяволу за возможность запустить руки в такие прекрасные кружева. А вон там юбки! О, дорогая, как тебе пошел бы этот оттенок красного… и синего тоже. Но подожди, там я вижу еще одну синюю, немного потемнее. Какая лучше? О… а вон светло-красная…

У Скарлетт закружилась голова от обилия выбора. Она потрогала все – шерсть была такая мягкая, толстая… Даже в перчатке ее рука почувствовала живое тепло шерсти. Быстро, небрежно стянула она перчатку, чтобы пощупать ткань. Ничего подобного она раньше не видела.

– Я жду вас у пирожковой, – исходя слюной от голода, сказал Колум. Он взял Скарлетт под руку. – Не волнуйтесь, дорогая Скарлетт, вы сможете вернуться сюда.

Он приподнял шляпу и кивнул женщинам в черном за столиками:

– Да сопутствует вам удача! Прошу простить мою американскую кузину. Она от восхищения прикусила язык. Я собираюсь покормить ее, и она сможет поболтать с вами, когда вернется.

Женщины ухмыльнулись, украдкой посмотрели на Скарлетт и промолвили:

– Спасибо, отец.

– Кэтлин сказала мне, что ты совсем потеряла голову, – произнес он, посмеиваясь, – она много раз дергала тебя за рукав, но ты была вне себя.

– Я совсем забыла о ней, – призналась Скарлетт. – Я никогда не видела столько прекрасных вещей сразу. Я решила купить вечернее платье. Но не уверена, что смогу дождаться гостей. Скажи мне правду, Колум, будет ли хорошо, если я буду одеваться, как ирландские девушки, пока я здесь?

– Думаю, что ты не должна поступать иначе, – последовал ответ.

– Как замечательно! Я так рада, что приехала сюда!

Она не разбиралась в английских деньгах. Фунт был бумажкой и весил менее унции. Пенни был огромный, как серебряный доллар, а монета, называемая двухпенсовик и равная двум пенни, была меньше одного пенни. Кроме того, были и монеты, называемые полпенни, а также шиллинги. Все это было так запутанно. Но ни в чем не было смысла, все было лишнее. Единственное, что для нее было значимо, – это юбки по два шиллинга и туфли по одному. Чужи были по пенни. Скарлетт отдала Кэтлин свой кошелек с монетами:

– Останови меня раньше, чем кончатся деньги. – И начала делать покупки.

Скарлетт купила юбки разного цвета и разной толщины. Кэтлин рассказала ей, что более тонкие носились как нижние. Кроме того, она накупила массу чулок – для себя, Кэтлин, Бриджид, для всех других кузин, которых собиралась повидать. Она также купила блузки и ярды кружев – широких и узких, в виде воротников, фишю и прелестных маленьких шапочек; длинный голубой плащ-накидку с капюшоном, такой же красный, так как не могла выбрать один из них, плюс черный, ибо Кэтлин сказала, что большинство людей имеет черные на каждый день. По той же причине была куплена черная блузка, которая могла, оттенять нижние юбки. Льняные фишю, льняные блузки и льняные нижние юбки – как будто кроме льна ничего не носили – и шесть дюжин льняных платков. Множество шалей. Она потеряла счет вещам.

– Я совершенно измотана, – счастливо простонала она, падая на плюшевый диванчик в гостиной отеля. Кэтлин бросила ей на колени кошелек. В нем все еще оставалось больше половины денег.

– О горе, – сказала Скарлетт, – я действительно начинаю любить Ирландию.

 

Глава 48

Скарлетт была в восторге от своих ярких костюмов. Она попыталась уговорить Кэтлин переодеться в обновы и вернуться на площадь, но девушка была непреклонна.

– Мы опоздаем на обед, Скарлетт, а завтра рано вставать. Здесь часто бывают базары, только в городе вблизи нашей деревни базар каждую неделю.

– Но не такой, как в Голвее. Ты же сама сказала, – подозрительно заметила Скарлетт. Кэтлин призналась, что городок Трим был намного меньше, но тем не менее не хотела возвращаться на площадь. Скарлетт нехотя перестала пререкаться.

Кухня Железнодорожного отеля была известна своими изысканными блюдами и обслугой. Два официанта в ливреях усадили Кэтлин и Скарлетт за большой стол у высокого, хорошо задрапированного окна и встали сзади их стульев. Колуму пришлось обратиться к официанту во фраке, ведающему столом. Был заказан обед из шести блюд, и когда Скарлетт наслаждалась вкусной котлетой из лососины, с площади донеслась музыка. Она оттянула тяжелые драпировочные портьеры, раздвинула шелковые занавеси под ними и еще ниже кружевные занавески.

– Я знала, что нам следовало вернуться. На площади танцы. Давай пойдем туда.

– Но, Скарлетт, дорогая, мы только приступили к обеду, – запротестовал Колум.

– О, на корабле мы только и делали, что объедались. Меньше всего нам нужен здесь еще один бесконечный обед. Я хочу надеть новый костюм и потанцевать.

Ничто не могло остановить ее.

– Я совсем ничего не понимаю, Колум, – сказала Кэтлин. Они сидели на лавочке недалеко от танцующих на случай, если Скарлетт понадобится помощь. В синей юбке поверх красной и желтой нижних юбок она с упоением танцевала рил, как будто была рождена для этого.

– Чего ты не понимаешь?

– Почему мы остановились в этом роскошном английском отеле, как короли и королевы? И уж если мы здесь, то почему не могли доесть прекрасный обед? Неужели ты не мог сказать ей «нет», как это сделала я?

Колум взял ее руку.

– Это объясняется тем, моя дорогая сестренка, что Скарлетт еще не готова к правде об Ирландии или о семействе О'Хара. Мне хочется облегчить ей знакомство. Лучше пусть она воспримет ирландский костюм, как веселое приключение, чем разрыдается, когда узнает, что шлейф ее роскошного шелкового платья испачкан навозом. Она знакомится с ирландцами в танце и находит их приятными, несмотря на грубые одежды и грязные руки. Это большое событие для нее, хотя я предпочел бы поспать.

– Но завтра мы поедем домой, не правда ли? – в вопросе Кэтлин сквозило страстное желание ехать.

Колум крепко пожал ей руку.

– Мы поедем домой завтра. Я обещаю. Мы поедем поездом в вагоне первого класса, и ты не обратишь на это внимания. И еще… Я разрешу Скарлетт остаться с Молли и Робертом, и ты не скажешь ли слова.

Кэтлин сплюнула.

– Это для Молли и ее Роберта. Но поскольку с ними будет Скарлетт, а не я, я буду держать язык за зубами.

Колум нахмурился, но не из-за сестры. Танцующий со Скарлетт партнер пытался обнять ее. Колум не знал, что Скарлетт еще с пятнадцати лет умела привлекать внимание и избегать последствий. Он быстро вскочил и направился к танцующим. Прежде чем он достиг их, Скарлетт улизнула от своего обожателя. Она подбежала к Колуму.

– Ты наконец пришел потанцевать со мной? Он коснулся ее протянутых рук.

– Я пришел забрать тебя, давно пора спать.

Скарлетт вздохнула. Ее пылающее лицо, под розовым бумажным абажуром над головой, выглядело ярко-красным. Над всей площадью ярко сияли цветные фонарики, свисающие с ветвей высоких развесистых деревьев. Под громкие звуки скрипок и смех танцующей толпы она не расслышала, что сказал Колум, но смысл его слов был ясен.

Она понимала, что он был прав, но ей очень не хотелось покидать танцы.

Никогда раньше не знала она такой пьянящей свободы, даже в день Святого

Патрика. Ее ирландский костюм не был приспособлен для ношения с корсетом, и Кэтлин затянула его так слабо, чтобы только не дать корсету упасть. Она могла танцевать вечность и не задохнуться. Ей казалось, будто она совсем без корсета.

Колум выглядел уставшим, несмотря на розовый отблеск лампы. Скарлетт улыбнулась и кивнула. Еще будут танцы. Она пробудет в Ирландии две недели, до празднования столетия бабушки. Настоящая Кэти-Скарлетт. Я ни за что на свете не пропущу это событие!

«Этот поезд намного удобнее, чем наши, – подумала Скарлетт, когда увидела открытые двери купе. – Как прекрасно иметь свою собственную отдельную комнатку, вместо того чтобы сидеть в вагоне с толпой чужих людей. Никакого хождения в проходе, никто не падает тебе на колени, пытаясь пробраться на свое место». Она счастливо улыбнулась Колуму и Кэтлин:

– Мне нравятся ирландские поезда. Мне все нравится в Ирландии.

Она удобно устроилась в глубоком кресле, горя желанием скорее отъехать от станции, чтобы полюбоваться пригородом.

Ирландия не разочаровала ее.

– О Боже, Колум, – сказала через час Скарлетт, – эта страна нашпигована замками! Почему они все разрушаются? Почему люди не живут в них?

– Эти замки по большей части одень древние – им больше четырехсот лет. Дня жизни люди находят более удобные дома.

Она кивнула. В этом был свой смысл. В здешних башнях должно быть множество лестниц. Они выглядят ужасно романтично. Она снова прижала нос к окну.

– О, какая жалость! – вдруг воскликнула Скарлетт. – Придется прекратить любование замками. Начинается дождь.

– Он кончится прежде, чем мы доедем до следующей станции, – пообещал Колум.

– Баллинаслоу, – прочитала вслух Скарлетт название станции. —

Какие красивые названия у ваших городов! А как называется место, где живут

О'Хара?

– Адамстаун, – ответил Колум. Он засмеялся, увидев выражение ее лица. – Нет, это звучит не совсем по-ирландски. Я бы изменил его для тебя, если бы мог. Я бы изменил название для всех нас, если бы мог. Но хозяин там англичанин, и ему это не понравится.

– Кто-то владеет целым городом?

– Это не город, это только предмет английского хвастовства. Его вряд ли назовешь даже деревней. Это поместье. Оно было названо по имени сына первого хозяина. Маленький подарок Адаму. Затем оно передавалось по наследству. Теперешний хозяин никогда не бывает там. Он живет по большей части в Лондоне. Имением управляет его приказчик.

В словах Колума слышалась острая горечь. Скарлетт решила больше не задавать вопросов. Она довольствовалась созерцанием замков. Как только поезд начал тормозить перед следующей станцией, она увидела громадный замок в хорошем состоянии. И там кто-то жил! Рыцарь? Принц!

– Ты далека от истины, – сказал Колум. – Это полковые казармы британской армии.

Щеки Кэтлин пылали.

– Я раздобуду нам чай, – сказал Колум, когда поезд остановился. Он оттянул окно вниз и высунулся наружу. Кэтлин уставилась в пол. Скарлетт стояла рядом с Колумом. Неплохо бы размять ноги.

– Сядь, Скарлетт, – сказал он твердо. Она села. В окно виднелась платформа с группами элегантных военных. Скарлетт заметила, что на вопрос, нет ли свободного места в купе, Колум отрицательно покачал головой. Какой он странный! Широкие плечи Колума полностью закрывали окно, так что невозможно было заметить в купе три свободных места. Она вспомнит об этом при следующей поездке в ирландском поезде, когда Колума не будет с ней.

Как только поезд начал двигаться, он поставил кружки с чаем на смятую скатерть.

– Попробуй это, специфически ирландское, – сказал он, улыбаясь. На грубой льняной скатерти появились большие куски вкусного пышного хлеба. Скарлетт сначала съела свой кусок, затем кусок Кэтлин и спросила Колума, нельзя ли получить еще на следующей остановке.

– Можешь ты поголодать еще полчаса? Тогда мы сойдем с поезда и поедим как следует.

Скарлетт радостно согласилась. Новизна поездки начала сглаживаться, а пейзажи с многочисленными замками – приедаться. Она была готова сойти в любом месте.

Но на станции значилось «Маллингар», а не «Адамстаун». Бедная овечка, разве он не сказал ей?

Поездом они могут ехать только часть пути. После обеда пройдут остальной путь пешком. Это что-то около двадцати миль, дома они будут до наступления темноты.

Двадцать миль! Но это было такое же громадное расстояние, как от Атланты до Джонсборо. Потребуются годы, чтобы пройти его, а ведь они уже провели в поезде практически шесть часов. Ей потребовалось собрать всю силу воли, чтобы приятно улыбаться, когда Колум представил ей своего друга Джима Дэли. Сам Дэли не был приятным с виду, чего не скажешь о его экипаже на высоких колесах ярко-красного цвета и с голубыми боками, на которых красовалась жирная позолоченная надпись «Д. Дэли». Скарлетт подумала, что Джим, очевидно, преуспевал.

Джим Дэли владел баром и пивоваренным заводом. Хотя Скарлетт и была хозяйкой салуна, она никогда не бывала в нем. Входя в большую комнату, пропахшую пивом, она почувствовала себя приятно раскованной и начала разглядывать длинный полированный дубовый бар. Но на детальное рассмотрение у нее не хватило времени, поскольку Дэли открыл другую дверь и ввел ее в прихожую. Семейство О'Хара обедало в интимном кругу с его семьей над баром.

Обильный обед напомнил ей обеды в Саванне. Ничего нового или незнакомого не было в бараньей ноге под мятным соусом с картофельным пюре. Все разговоры вертелись вокруг Саванны, О'Хара, их здоровья и их дел. Мать Джима Дэли оказалась еще одной кузиной О'Хара. Скарлетт не могла не признаться, что она имела гораздо меньше прав присутствовать здесь на обеде. Никто из Дэли не обращал внимания на Скарлетт, никого не интересовало ее мнение. Все были слишком заняты разговорами друг с другом.

Обстановка разрядилась после обеда. Джим Дэли настоял на прогулке по городу, чтобы полюбоваться видами Маллингара. Колум и Кэтлин последовали за ними. Скарлетт подумала, что особенно не на что смотреть в этом захолустном маленьком городишке с одной лишь улицей, где количество баров в пять раз превышало количество магазинов. Но неплохо было размять ноги. Городская площадь была меньше, чем площади в Голвее, и на ней ничего не происходило. Молодая женщина в черном платке, покрывающем голову и грудь, подошла к ним с протянутой рукой.

– Да благословит вас Господь, – жалобно заскулила она.

Джим бросил несколько монет в ее руку. Она повторяла благословение, пока делала реверансы. Скарлетт была потрясена. Почему эта женщина бессовестно просила подаяние! Она бы, конечно, не дала ей ничего; почему девушка не зарабатывала себе на жизнь! Она выглядела вполне здоровой.

Послышался взрыв смеха, и Скарлетт обернулась посмотреть, чем он вызван. С боковой улицы на площадь вышла группа солдат. Один из них дразнил нищенку, держа монету выше, чем она могла достать. Скотина! Но чего она могла ожидать от них, если сама сделала из себя посмешище, прося милостыню на улице. И тем более у солдат. Любой знает об их грубости и невежестве. Хотя их едва ли можно было принять за солдат. Они в своих глупых, причудливых мундирах скорее походили на большие игрушки для маленького мальчика. Вероятно, вся их служба сводится к маршированию на парадах по праздникам. Слава Богу, в Ирландии не было настоящих солдат, таких, как янки. Ни змей, ни янки.

Солдат бросил монетку в лужу с нечистотами и опять засмеялся вместе со своими друзьями. Скарлетт увидела, как Кэтлин схватила Колума за руку. Он высвободился и зашагал по направлению к солдатам и нищенке. О Боже, неужели он начнет проповедовать им заповеди христианства? Колум задрал рукав, и она затаила дыхание. Он так был похож на Па! Неужели он собирается драться?

Колум опустился на колено и выудил монету из отвратительной лужи. Скарлетт медленно перевела дыхание. Она бы ни минуты не волновалась за Колума, окажись он один на один с кем-то из этих маменькиных сынков. Но пятеро против одного было слишком много даже для О'Хара. Но почему он принял такое участие в этой бедной женщине?

Колум стоял спиной к солдатам. Они чувствовали себя явно неловко. Когда Колум взял женщину за руку и отвел ее в сторону, они пошли в противоположном направлении и быстро исчезли за углом.

– Вот так-то, – подумала Скарлетт, – и никакого ущерба, за исключением грязных брюк на коленях. В любом случае они слишком изношены для пастора. Смешно, но я все время забываю, что он пастор. Если бы не

Кэтлин, если бы она не вытащила меня из постели на рассвете, я совершенно забыла бы, что нам нужно идти к мессе.

Чаша весов очень слабо перевешивала в пользу экскурсии по городу. На канале не было видно ни одного судна, и Скарлетт ни в малейшей степени не разделяла энтузиазма Дэли проехать до Дублина именно этим путем, а не поездом. Почему она должна волноваться о поездке в Дублин? Она хотела быть на пути к Адамстауну.

Скоро желание ее исполнилось. По возвращении с прогулки у бара

Джима Дэли их ожидала потертая маленькая повозка. Человек в фартуке, без пиджака грузил их сундуки на крышу повозки, в то время как чемоданы были уже привязаны сзади. Никто не заметил, что сундук Скарлетт теперь весил намного меньше, чем раньше. Когда сундуки были закреплены, человек исчез в баре. Вскоре он вернулся, надевая плащ-накидку и цилиндр кучера.

– Меня тоже зовут Джим, – сказал он кратко. – Поехали.

Скарлетт заняла место в дальнем углу. Кэтлин села рядом с ней, а Колум напротив.

– Счастливого пути, – закричал Дэли.

Скарлетт и Кэтлин замахали платочками из окна. Колум расстегнул пальто и снял шляпу.

– Я не буду ни с кем разговаривать. Я хочу немного вздремнуть, – сказал он. – Надеюсь, леди извинят меня.

Он снял ботинки и положил свои ноги в носках на сиденье между Скарлетт и Кэтлин.

Они переглянулись, затем наклонились и стали расшнуровывать свои ботинки. Через несколько минут сняли шляпы и устроились в углу экипажа отдыхать, положив ноги по бокам Колума. Скарлетт подумала, что если бы она надела свой голвейский костюм, ей было бы очень уютно Одна наполненная золотом пластинка корсета постоянно впивалась ей в ребро, и Скарлетт то и дело поправляла ее. Тем не менее она быстро уснула.

Первый раз она проснулась от шума начавшегося дождя, брызги которого попадали в окно, но вскоре монотонный звук усыпил ее снова. Следующий раз проснулась, когда светило солнце.

– Приехали? – сонно спросила она.

– Нет еще, – ответил Колум.

Скарлетт выглянула из повозки и захлопала в ладоши от увиденного.

– О, посмотрите на эти цветы! Я хотела бы выйти и нарвать цветов. Колум, открой окно. Я соберу букет.

– Мы откроем окно, когда остановимся. Колеса слишком много поднимают пыли.

– Но я хочу эти цветы.

– Это просто живая изгородь, Скарлетт. Ты ее будешь видеть на протяжении всей дороги домой.

– Вот и с этой стороны, посмотри, – сказала Кэтлин.

Скарлетт увидела, что это правда. Неизвестные вьющиеся растения с ярко-розовыми цветами находились на расстоянии вытянутой руки. Какая замечательная дорога!

Когда Колум закрыл глаза. Скарлетт медленно опустила окно.

 

Глава 49

– Итак, мы подъезжаем к Ратарни, – сказал Колум. – Еще несколько миль, и мы в графстве Мит.

Кэтлин счастливо вздохнула. Глаза Скарлетт засияли. «Графство Мит. Па говорил, что это рай, и я смогу увидеть почему». Она вдохнула запах дня через открытое окно: смесь слабого аромата розовых цветов, сильного пряного запаха разогретой солнцем травы на невидимых за широкой живой изгородью полях и острого травяного запаха самой изгороди. «Если бы только он мог быть здесь со мной! Я должна насладиться вдвойне: за него и за себя». Она глубоко вдохнула воздух и уловила в нем свежесть воды.

– Я думаю, снова собирается дождь, – сказала она.

– Он не будет долгим, – пообещал Колум, – и все заблагоухает еще сильнее.

Подъехали к Ратарни и пронеслись мимо так быстро, что Скарлетт едва успела что-либо разглядеть. В течение минуты мелькала живая изгородь, затем она исчезла, и на ее месте выросла сплошная стена. Скарлетт смотрела в окно фургона и вдруг неожиданно поймала на себе взгляд человека, смотрящего на нее из такого же открытого окна. Она постаралась преодолеть шок от появления из ниоткуда незнакомых глаз, когда фургон оставил позади последний ряд домов, и снова появилась живая изгородь. Они даже не снизили скорость.

Но вскоре поехали медленнее. Дорога стала извилистой, с крутыми поворотами. Скарлетт высунула голову в окно, пытаясь разглядеть дорогу впереди.

– Мы в графстве Мит, Колум?

– Нет, но будем очень скоро.

Они миновали крошечный домик, двигаясь очень медленно, поэтому Скарлетт могла все хорошо разглядеть. Она улыбнулась и помахала рукой маленькой рыжей девочке, стоящей на пороге. Ребенок заулыбался в ответ. У нее не хватало передних молочных зубов, и это придавало ее улыбке особое очарование.

Весь домик был восхитительным. Он был каменным, с ослепительно белыми стенами. На маленьких квадратных окошках красовались красные наличники. Дверь тоже красная и двустворчатая, верхняя половинка которой была открыта. Голова ребенка едва достигала середины дверей, за ней Скарлетт увидела ярко пылающий огонь в затененной комнате. Но самой замечательной была соломенная крыша, оканчивающаяся фестонами на месте соединения с домом. Дом казался сказочным. Скарлетт повернулась к Колуму и улыбнулась.

– Если бы эта девочка была блондинкой, можно было бы каждую минуту ожидать появления трех медведей.

Выражение лица Колума говорило, что он не понял, о чем шла речь. Скарлетт тряхнула головой.

– Это сказка, глупый. Разве в Ирландии нет сказок?

Кэтлин начала хохотать. Колум ухмыльнулся.

– Скарлетт, дорогая, я не знаю ваших сказок и ваших медведей. Но если ты хочешь сказок, то будь уверена, ты на правильном пути, Ирландия изобилует сказками.

– Колум, не шути.

– Но я совершенно серьезно. И ты должна знать эти сказки, иначе можешь оказаться в страшном затруднении. В большинстве случаев это просто досадное неудобство. Но есть такие сказки, как, например, о гноме-сапожнике, с которым желал бы познакомиться каждый человек…

Неожиданно повозка остановилась. Колум высунулся в окно. Когда сел обратно, он больше не улыбался. Он схватил кожаный шнур, за который открывали окно, и резким движением поднял стекло.

– Сидите тихо и ни с кем не разговаривайте, – торопливо сказал он вполголоса. – Смотри, Кэтлин, чтобы она сидела тихо.

Он сунул ноги в ботинки и быстро зашнуровал их.

– Что случилось? – спросила Скарлетт.

– Тихо, – прошептала Кэтлин.

Колум схватил шляпу, вышел из повозки и закрыл дверь. Его лицо становилось землисто-серым по мере того, как он удалялся от кузин.

– Кэтлин?

– Тихо. Это очень серьезно. Скарлетт. Сиди спокойно.

Раздался неясный глухой звук, от которого стенки повозки задрожали. Даже через закрытые окна Скарлетт и Кэтлин могли слышать громкие резкие слова:

– Ты! Кучер! Проезжай, не задерживайтесь! Это вам не развлечение. И ты! Пастор! Залезай в свою коробку и убирайся вон!

Кэтлин вцепилась в руку Скарлетт.

Повозка покачнулась на рессорах и медленно поехала вперед по правой стороне дороги. Жесткие ветки и шипы раздирали толстую кожу обшивки. Кэтлин отшатнулась от скребущего звука по окну и прижалась к Скарлетт. Еще один глухой стук, и они обе вздрогнули. Что происходило?

Повозка медленно продвигалась вперед. Показался еще один домик, точьв-точь как прежний, сказочный. В открытой настежь двери стоял солдат в черном с золотом мундире и устанавливал два маленьких треногих стула на стол снаружи двери. Слева от двери верхом на норовистой гнедой лошади сидел офицер, а справа стоял Колум. Он что-то тихо говорил маленькой плачущей женщине. Черная шаль сползла с ее головы, и рыжие волосы беспорядочно рассыпались по плечам и щекам. Она держала на руках ребенка: Скарлетт увидела его голубые глаза и грубую домотканую ткань на круглой головке. Маленькая девочка, очень похожая на улыбающегося ребенка в половинке двери, всхлипывала в материнский передник. И мать, и дети были босы. На середине дороги рядом с громадным треножником из стволов деревьев стояли солдаты. Четвертый ствол висел, раскачиваясь на веревках, прикрепленных к верхушке треноги.

– Давай, Падди! – закричал офицер.

Повозка скрипнула и рванулась вдоль живой изгороди. Скарлетт чувствовала, как дрожала Кэтлин. Здесь происходило что-то ужасное. «Эта бедная женщина, она вот-вот упадет в обморок… или сойдет с ума. Надеюсь, Колум поможет ей.»

Женщина упала на колени. О Боже, она теряет сознание, она уронит ребенка! Скарлетт рванулась к дверной ручке, но Кэтлин схватила ее за руку.

– Кэтлин, позволь мне…

– Спокойно. Ради Бога, спокойно.

Отчаянный настойчивый голос Кэтлин возымел свое действие: Скарлетт остановилась. В чем же все-таки дело? Скарлетт смотрела, не веря своим глазам. Плачущая мать схватила руку Колума, целуя ее. Он сотворил крест над головой женщины, затем поставил ее на ноги, коснулся головки младенца, потом маленькой девочки. Положив руку на плечи женщины, он отвернул ее от домика.

Повозка медленно поехала, и неясные глухие удары послышались снова. Они начали удаляться от живой изгороди, выезжая на середину дороги.

– Кучер, остановись! – закричала Скарлетт, прежде чем Кэтлин смогла помешать этому.

– Не надо, Скарлетт, не надо, – умоляла Кэтлин, но Скарлетт открыла дверь до остановки повозки. Она с трудом выбралась на дорогу и побежала обратно по направлению шума, волоча по грязи подол своих модных юбок.

Увиденное и услышанное остановило ее, и она закричала, протестуя. Раскачивающееся бревно снова ударило по домику, и его передняя стена обвалилась внутрь, вдребезги разбивая окна, разбрасывая кусочки чистого блестящего стекла. Красные оконные наличники упали в пыль, поднятую кувыркающимися белыми камнями, а двустворчатая красная дверь сложилась вдвое. Стоял ужасающий грохот – скрежет… треск… пронзительный крик…

Затем на какой-то миг наступила тишина – и снова треск, который превратился в грохот, к резкий удушающий запах дыма. Скарлетт увидела факелы в руках трех солдат, пламя, жадно пожирающее соломенную крышу. Она вспомнила армию Шермана, сожженные стены и трубы Двенадцати Дубов и закричала от горя и ужаса. А где же Колум? О Боже, что случилось с ним?

Его фигура торопливо появилась в клубах черного дыма, который стелился по дороге.

– Уезжайте! – закричал он Скарлетт. – Залезай в повозку.

Пока она не вышла из состояния транса, приковавшего ее к месту, Колум стоял рядом с ней, пожимая ее руку.

– Пошли, Скарлетт, не задерживайся, – сказал он настойчиво. – Мы должны ехать домой.

Повозка кренилась на поворотах дороги, несясь со скоростью, на какую только были способны лошади. Скарлетт бросало из стороны в сторону между закрытым окном и Кэтлин, но едва ли она это замечала. Она все еще дрожала под впечатлением страшного зрелища. Только когда повозка замедлила скорость, переходя к спокойному скрипучему движению, ее сердце перестало колотиться и она смогла отдышаться.

– Что же там происходило? – спросила она. Ее голос прозвучал странно.

– Бедную женщину выселяли, – резко сказала Кэтлин, – и Колум утешал ее. Тебе не следовало вмешиваться подобным образом. Ты могла бы навлечь беду на всех нас.

– Помягче, Кэтлин, ты не должна ругать Скарлетт. Она не могла ничего знать, будучи в Америке, – сказал Колум.

Скарлетт хотела запротестовать и сказать, что она знала худшее, значительно худшее, но раздумала.

– Но почему ее выселяли? – спросила она вместо этого. Она хотела скорее разобраться во всем.

– Они не заплатили арендную плату, – объяснил Колум. – И более того, ее муж оказал сопротивление, когда они пришли сюда в первый раз. Он ранил солдата и его забрали в тюрьму, оставив ее с маленькими детьми.

– Это печально. Она выглядела такой жалкой. Что она будет делать теперь?

– Недалеко отсюда живет ее сестра, я послал ее туда.

Скарлетт немного расслабилась. Она очень жалела бедную женщину, обезумевшую от горя. И все же она была права. Ее сестра, должно быть, жила в первом сказочном домике. И потом, люди действительно обязаны платить арендную плату. Она бы пустила по миру нового арендатора бара, если бы он попытался «зажать» плату. Что касается мужа, ранившего солдата, то это было совершенно непростительно. Он должен был знать, что его ждет наказание. Он должен был подумать о своей жене, прежде чем совершить такой глупый поступок.

– Но почему они разрушили дом?

– Чтобы не допустить возвращения арендаторов в дом.

Скарлетт сказала первое, что ей пришло в голову:

– Как глупо! Хозяин мог сдать его в аренду другим людям.

Колум выглядел усталым.

– Он совсем не хочет сдавать его. С домиком сдается небольшой клочок земли, и хозяин, как теперь говорят, «налаживает» свое хозяйство. Он пустит все земли под пастбища, а затем отправит разжиревший скот на рынок. Вот почему он повысил арендную плату. Он больше не заинтересован в возделывании земли. Муж знал, к чему все клонится. Они все знают. Хозяин специально ждал несколько Месяцев, когда у них нечего будет продать, и поднял арендную плату. Все эти месяцы в мужчине рос гнев, который и заставил его решать вопрос кулаками… Женщины впадают в отчаяние, видя поражения своих мужей. Это бедное создание с младенцем на руках пыталось встать на пути тарана и защитить своим маленьким телом своего мужа. Это все, что он имел и что помогало ему чувствовать себя мужчиной…

Скарлетт не знала, что сказать. Она не представляла, что могут случаться подобные вещи. Это было так низко, подло. Янки были хуже, но то была война. А здесь разрушают только для того, чтобы стадо коров могло иметь больше травы. Бедная женщина!

– Ты уверен, что она пойдет к сестре?

– Согласилась пойти. Она не способна лгать священнику.

– Значит с ней будет все в порядке, не так ли? Колум улыбнулся.

– Не беспокойся, Скарлетт. С ней будет все в порядке.

– До тех пор, пока не займутся фермой ее сестры, – хриплым голосом произнесла Кэтлин.

В окна забарабанил дождь, затем полил сильнее. Вода намочила обшивку повозки рядом с головой Кэтлин, просачиваясь через дыру, прорезанную живой изгородью.

– Не дадите ли мне ваш большой новый платок, Колум, чтобы заткнуть им дырку? – сказала со смехом Кэтлин. – И не попросите ли вы Всевышнего вернуть нам солнышко?

Как она могла веселиться после всего случившегося? И Колум разделял ее веселье. Повозка ехала все быстрее и быстрее. Кучер, должно быть, сошел с ума. Сквозь сплошной ливень ничего не было видно, а дорога стала очень узкой и извилистой.

– Вам не кажется, что наше страстное желание поскорее приехать подгоняет благородных лошадей Джима Дэли? Они ведут себя, как на скачках. Но я знаю, что подобная дистанция для скачек может быть только в графстве Мит. Мы подъезжаем к дому. А теперь я лучше расскажу вам о маленьком народце – гномах, прежде чем вы встретитесь с ними и не будете знать, с кем говорите.

Неожиданно солнечный луч косо упал на мокрые от дождя окна, превращая капельки воды в осколки радуги. Скарлетт подумала, что в быстрой смене дождя солнцем, а потом снова дождем было что-то противоестественное. Она отвернулась от окна и посмотрела на Колума.

– Вы видели пародию на них на маскарадах в Саванне, – начал Колум, – и скажу, вам повезло, что в Америке нет гномов, потому что их гнев был бы ужасен, и они бы призвали всю свою сказочную родню к мщению. В Ирландии, однако, где они пользуются должным уважением и почитанием, они не причиняют зла никому, если их не обижают. Они находят приятное место и поселяются там, чтобы заниматься сапожным ремеслом. Не группой, запомни, ибо гномы предпочитают одиночество, а один в одном месте, другой в другом и так далее, пока – если вы достаточно слышали сказок – у каждого ручья и камня в стране вы не найдете гнома. Вы узнаете его по характерному постукиванию молоточка по подошве и каблуку ботинка. Затем, если вы подкрадетесь тихонько, как гусеничка, вы сможете схватить его, ни о чем не подозревающего. Некоторые говорят, что его нужно удерживать, как в тисках, руками или лодыжками, но самое главное – смотреть на него в упор. Он будет умолять вас отпустить его, но вы должны отказать. Он пообещает выполнить ваше сокровенное желание, но все знают, что он обманщик, и вы не должны ему верить. Он будет угрожать вам страшными несчастьями, но не может повредить вам; итак, вы пренебрегаете его пустыми угрозами. И в конце концов он вынужден будет купить свою свободу с помощью сокровища, которое спрятал в надежном месте. Глиняный кувшин с золотом, не очень большой на первый взгляд. Но вид этот обманчив, ибо сделан кувшин хитрыми гномами и у него нет дна. Вы можете доставать золото до конца своих дней, а его будет все больше и больше. Все это он отдаст за свою свободу – он не любит быть в обществе людей. Уединение – его естественное состояние. Но вторая его отличительная черта – это ужасная хитрость, такая хитрость, что ему удается перехитрить почти всех, кто поймал его. И если ваша хватка ослабеет или вы отведете взгляд, гном исчезнет мгновенно.

– Это звучит для меня неубедительно, ибо человеку нетрудно удержать кого-либо или не отвести свой взгляд, если речь идет о получении сокровищ, – сказала Скарлетт. – Эта история бессмысленна.

Колум засмеялся.

– Практичная и деловая Скарлетт. Ты из того типа людей, от обмана которых гномы получают особое удовольствие. Они могут позволить себе сделать все, что им нравится, потому что ты никогда не поверила бы им. Если бы ты прогуливалась по узкой дорожке и услышала постукивание, ты бы никогда не побеспокоилась остановиться и посмотреть.

– Я сделала бы, если бы поверила в эту чушь.

– Вот в этом ты вся: ты не веришь и не остановишься.

– Фиддл-ди-ди, Колум! Я понимаю, что ты делаешь. Ты перекладываешь вину на меня за то, что не поймал чего-то.

Она начинала сердиться. Игра слов и игра умов, казалось, становились бесцельными.

Она не заметила, что Колум отвлек ее внимание от выселения.

– Ты рассказал Скарлетт о Молли, Колум? – спросила Кэтлин. – Она имеет право знать это заранее.

Скарлетт совсем забыла о гномах. Она понимала, что это сплетни, и жаждала узнать их.

– Кто это Молли?

– Она первая из О'Хара, кого ты встретишь в Адамстауне, – сказал Колум, – и сестра Кэтлин и моя.

– Наполовину сестра, – поправила Кэтлин, – и эта половина, по-моему, слишком велика.

– Расскажи, – настаивала Скарлетт.

Рассказ оказался таким длинным, что окончился одновременно с путешествием, но Скарлетт не заметила пролетевшего времени и расстояния. Она слушала о своей собственной семье. Она узнала, что Колум и Кэтлин тоже были наполовину брат и сестра. Их отец Патрик, один из старших братьев Джералда О'Хара, был женат трижды. От его первого брака родились дети: Джемми, уехавший в Саванну, и Молли, по словам Колума, настоящая красавица. По мнению Кэтлин, она, возможно, была такой в молодости.

После смерти первой жены Патрик женился второй раз на матери Колума, а после ее смерти он женился на матери Кэтлин и Стивена. Скарлетт молчала, она про себя комментировала услышанное.

В Адамстауне она должна встретиться с десятью кузинами О'Хара, их детьми и даже внуками. Патрик, упокой Господи его душу, умер 15 лет тому назад. Кроме того, был еще здравствующий дядя Дэниэл с детьми и внуками. Из них Мэт и Джералд были в Саванне, но шесть остались в Ирландии.

– Я никогда не смогу их различать, – сказала Скарлетт с тревогой. Она путала некоторых детей О'Хара в Саванне.

– Колум тебе поможет, – сказала Кэтлин. – В доме Молли совсем нет

О'Хара, за исключением ее самой. Но и она предпочла отказаться от своей собственной фамилии.

Колум объяснил ядовитый комментарий Кэтлин. Молли недурно устроилась – она вышла замуж за Роберта Донахью – состоятельного человека с процветающей большой фермой, расположенной на ста с лишним акрах земли. Он был что называется «крепким хозяином». Молли сначала работала на кухне Донахью поварихой. Когда жена Донахью умерла, Молли стала через положенный срок траура его второй женой и мачехой четверых детей. От второго брака родилось пятеро детей – самый старший из них очень большой и красивый, хоть он и родился почти на три месяца раньше срока. Все дети сейчас выросли и живут собственными домами.

– Молли не была предана своей родне, – сказал Колум спокойно, – а Кэтлин фыркнула, потому, что ее муж был их лендлордом. Роберт Донахью арендовал акры земли дополнительно к своей собственной ферме, меньшую ферму он сдавал внаем семье О'Хара.

Колум начал перечислять имена детей Роберта и его внуков, но к этому времени Скарлетт уже начала сопротивляться яростному натиску несметного количества имей и возрастов. Она больше не воспринимала их до тех пор, пока речь не зашла о ее собственной бабушке.

– Старая Кэти-Скарлетт все еще живет в домике, построенном ее мужем после их женитьбы в 1789 году. Ничто не может заставить ее покинуть этот дом. Мой отец впервые женился в 1815 году и привез свою новобрачную жить в битком набитый домик. Когда начали появляться дети, он пристроил рядом помещение, где было теплое место возле огня и для кровати его старой матери. Но старухе ничего этого не нужно. Итак, Син живет в домике с нашей бабушкой, а девушки, такие, как Кэтлин, обслуживают их.

– И тогда бабушке ничего не остается делать, кроме как пройтись метлой по полу и вытереть пыль. Син специально разыскивает грязь на дороге, чтобы наследить на чистом полу. А что он вытворяет, когда они шьют! Он может схватить рубашку, когда к ней едва пришиты пуговицы. Син – брат Молли и только наполовину наш. Он плохой человек, почти такой же никчемный, как Тимоти, хотя и старше на двадцать лет.

У Скарлетт закружилась голова. Она не посмела спросить, кто такой Тимоти, из-за боязни, что на нее выплеснут еще одну дюжину имен. В любом случае на это уже не осталось времени. Колум открыл окно и крикнул кучеру:

– Останови. Джим, пожалуйста. Я выйду и сяду к тебе наверх. Мы должны повернуть на дорогу вон там впереди, я должен показать тебе дорогу.

Кэтлин ухватила его за рукав.

– Колум, пожалуйста, можно мне спуститься с тобой? Я сама пойду домой. Я не могу ждать больше. Скарлетт не будет против того, чтобы поехать к Молли. Не правда, ли Скарлетт? – и она улыбнулась ей с такой надеждой, что Скарлетт согласилась бы, даже если не хотела этого.

Она не собиралась идти в дом семейной красавицы – какой бы поблекшей та ни была сейчас, – не приведя себя в порядок, не стерев пыль с лица и обуви, и, наконец, не капнув духов из серебряного флакончика, который всегда лежит в ее сумочке, не попудрившись и не коснувшись слегка румянами щек.

 

Глава 50

Дорога к дому Молли проходила через небольшой фруктовый сад. В сумерках облако бледно-розовых лепестков ярко выделялось на фоне темносинего неба. Ровные клумбы первоцвета окружали дом. Повсюду царил порядок. То же было и внутри дома. Нарядные салфеточки на грубой волосяной обивке мебели в прихожей, белоснежные накрахмаленные скатерти с кружевными краями, до блеска начищенная решетка камина: все кругом сияло чистотой. Да и сама Молли была совершенно безукоризненна в одежде и манерах. Ее темно-красное платье было обшито серебряными пуговичками, а блестящие каштановые волосы спускались искусно уложенными локонами из-под плетеной белой шляпки с кружевной ленточкой.

Она подставила Колуму щечку для поцелуя и рассыпалась в любезностях, представляя Скарлетт другим О'Хара. Скарлетт была приятно поражена бесспорной красотой Молли. Кожа ее была на редкость гладкой и бархатистой, а голубые глаза сияли чистотой и свежестью. Ни единой морщинки на лице, кроме тех, что бывают даже у маленьких девочек. Колум, должно быть, ошибался, ей не может быть пятидесяти.

– Я так рада видеть тебя. Молли, и благодарна за твое обещание показать этот чудный домик, – воскликнула Скарлетт.

Дом действительно был прелестный, такой чистенький и свежевыкрашенный. Но прихожая не превышала самую маленькую спальню ее дома на Пичстрит.

– Горе ты мое, Колум! Ну как ты мог уйти и оставить меня одну? – выговаривала ему Скарлетт на следующий день. – Этот ужасный Роберт, верное, скучнейший человек на свете! Весь вечер рассказывал мне про своих коров и про удои. Мне казалось, что я вот-вот замычу. И кроме того, они мне раз пятьдесят повторили, что у них обед, а не ужин. Не понимаю, в чем тут разница…

– В Ирландии по вечерам англичане обедают, а ирландцы ужинают.

– Да, но они же не англичане!

– Они стремятся во всем подражать англичанам. Как-то раз я видел, как

Роберт с управляющим Эрлов выпили залпом по стакану виски.

– Колум! Ты шутишь!

– Смеюсь, дорогая, но не шучу. Но ты не беспокойся; в конце концов нас это не касается. У тебя удобная постель?

– Я думаю, да. Хотя вчера я так устала, что заснула бы и на кукурузных початках. Должна тебе сказать, что было бы неплохо немного прогуляться. Вчерашняя поездка была слишком долгой и утомительной. Далеко ли до бабушкиного дома?

– Четверть мили, не больше, если идти по этой дороге.

– Дороге? Ты даешь прелестные названия вещам. Мы бы сказали

«тропинка», даже если бы не было этих живых изгородей. Я попробую сделать такие у себя в Таре вместо заборов. И много им нужно времени, чтобы так разрастись?

– Это зависит от того, что посадишь. Какие кустарники растут в Клейтоне? А может, у тебя есть деревья, которые можно подрезать?

Скарлетт подумала, что для священника Колум неплохо разбирается во всех этих вопросах. Узкая петляющая тропинка оказалось намного длинней четверти мили.

Неожиданно дорожка вывела их на лужайку. Перед ними стоял маленький, чисто выбеленный домик с соломенной крышей и сияющими чистотой окнами. Дым, шедший из трубы, вырисовывался бледной полосой на солнечном голубом небе, а на одном из подоконников спал пушистый котенок.

– Потрясающе! Как эти домики все время остаются белыми? Или это изза дождя?

Скарлетт вспомнила, что только за вчерашний вечер раза три прошел сильный дождь. А грязь на тропинке говорила о том, что лило здесь гораздо чаще.

– Сырость, конечно, помогает немного, – с улыбкой сказал Колум. Ему было приятно, что она не жалуется на испачканную обувь и подол платья. – Но на самом деле ты приехала в такое время. Мы ремонтируем дома два раза в год: на Рождество и на Пасху. Пойдем посмотрим, не спит ли бабушка.

– Я нервничаю, – призналась Скарлетт. Действительно, неизвестно, как должен выглядеть человек, которому почти сто лет. А вдруг ее вывернет от одного взгляда на родную бабушку? Что ей тогда делать?

Скарлетт обогнула домик вслед за Колумом и подошла к крыльцу. Верхняя часть двери была открыта, но внутри ничего не было видно. Как-то странно пахло землей и чем-то кислым, отчего она сразу сморщила нос. Неужели это запах старости?

– Чувствуешь, как пахнет горящий торф? Это тепло самого сердца Ирландии. Угольный камин Молли ничто, но она гордится им потому, что он английский. Дом – это значит, что в очаге всегда горит торф. Морин рассказывала, что иногда ей снится это, и она просыпается с замирающим сердцем. Надо будет взять для нее несколько кирпичиков, когда поедем обратно в Саванну.

Скарлетт вдохнула. Да, это был чудный запах, чем-то похожий на запах дыма. Она вошла в дом вслед за Колумом через низкую дверь, часто моргая, чтобы привыкнуть к темноте.

– А, это ты, наконец, Колум О'Хара. А что здесь делает Молли, если Бриди обещала, что приедет дочка моего Джералда?

Голос ее был тонким и сварливым, но не слабым и не надломленным. Чувство облегчения и спокойствия охватило Скарлетт. Это просто папина мама, о которой он так много рассказывал.

Она отпихнула назад Колума и опустилась на колени подле старушки, которая сидела в деревянном кресле у очага.

– Я дочка Джералда, бабушка. Он назвал меня в вашу честь Кэти-Скарлетт.

Старая Кэти-Скарлетт была маленькой и смуглой. Почти за сто лет кожа ее потемнела от солнца, ветра и дождей. Лицо стало круглым и сморщенным, как пожухлое яблоко. Но выцветшие голубые глаза оставались чистыми и ясными. Края синей шали, лежавшей на ее плечах, падали на колени, а совершенно белые волосы были прикрыты красной вязаной шапочкой.

– Дай-ка взглянуть на тебя, девочка, – сказала она, и ее сухие морщинистые пальцы приподняли Скарлетт за подбородок. – Клянусь всеми святыми, он говорил правду! У тебя глаза зеленые, как у кошки, – она торопливо перекрестилась. – Хотелось бы мне знать, откуда они взялись такие. А я-то думала, Джералд был пьян, когда писал мне все это вранье. Скажи мне, юная Кэти-Скарлетт, что, твоя дорогая мамочка была шлюхой?!

Скарлетт рассмеялась:

– Ну что вы, бабушка, она была святой!

– Да ну?! И мой Джералд на ней женился? Удивительно. А может то, что она имела несчастье выйти за него замуж, и сделало ее святой? Скажи, он до конца своих дней оставался таким же вздорным сумасбродом? Успокой. Господи, душу его…

– Боюсь, что так, бабушка.

Старуха оттолкнула ее.

– Она боится! Благодари Бога! Я молилась, чтобы Америка не сломала его. Колум, поставь за меня свечку в благодарность Господу.

– Конечно, – ответил Колум.

Она снова пристально вгляделась в лицо Скарлетт своими не по-старчески проницательными глазами.

– Я знаю, ты не хотела меня обидеть. Кэти-Скарлетт, я прощаю тебя, – глаза ее неожиданно вспыхнули, и маленькие сморщенные губы расправились в нежной, щемящей сердце улыбке, обнажая розовые десны, на которых не было ни одного зуба. – Я прикажу поставить еще одну свечу за то, что мне довелось увидеть тебя, прежде чем сойду в могилу.

Глаза Скарлетт наполнились слезами:

– Благодарю вас, бабушка.

– Не за что, не за что, – ответила старая Кэти-Скарлетт. – Уведи ее, Колум, я теперь могу быть спокойна.

Она закрыла глаза и уронила голову на покрытую шалью грудь.

Колум тронул Скарлетт за плечо:

– Пойдем.

Кэтлин выбежала из открытой двери, и куры во дворе бросились, кудахча врассыпную.

– Добро пожаловать, Скарлетт, – весело крикнула она, – чайник кипит, и свежие булочки поджидают вас!

Скарлетт изумилась перемене, происшедшей с Кэтлин. Она выглядела очень счастливой и здоровой. На ней была коричневая юбка по щиколотку, один край был поднят и заткнут за домотканый передник, повязанный вокруг талии так, что виднелись голубая и желтая нижние юбки. Хотя Скарлетт сама никогда не ходила в доме в халате, она удивилась, почему Кэтлин босиком и без чулок, которые ей так хотелось купить.

Скарлетт подумывала попросить Кэтлин, чтобы та побыла с ней у Молли. Она могла бы потерпеть и смириться со своей неприязнью к сестре дней на десять. Скарлетт понимала, что Кэтлин очень нужна ей. У Молли была служанка, выполняющая также обязанности горничной, но она совершенно не умела укладывать волосы. Но теперь это была другая Кэтлин, такая счастливая и уверенная в себе, что она ни за что не согласится прислуживать. Она подавила вздох и прошла в дом.

Он был таким маленьким! Больше, конечно, чем дом бабушки, но все же слишком маленький для семьи. Где же они все спят? Входная дверь вела прямо в кухню, которая была раза в два больше кухни в маленьком домике и во столько же меньше спальни Скарлетт в Атланте. Самым заметным предметом в комнате был очаг: большой и каменный, он располагался у правой стены. Слева от него поднималась крутая деревянная лестница с перилами, дверь от нее вела в другую комнату.

– Подвинь стул к огню, – посоветовала Кэтлин. Прямо на каменном полу очага низким пламенем горел торф. Такими же камнями был выложен весь пол в кухне. Все кругом было вымыто и начищено до блеска, и запах мыла смешивался с острым ароматом горящего торфа.

«О Господи! – подумала Скарлетт. – Моя семья действительно бедна. Но почему, почему Кэтлин так рвалась вернуться сюда?!»

Она через силу улыбнулась и села в резное деревянное кресло, которое Кэтлин придвинула к очагу.

Только потом, позже Скарлетт поняла, почему роскошная жизнь в Саванне не могла заменить Кэтлин маленького домика с соломенной крышей. О'Хара создали в Саванне Нечто вроде островка счастья, который был заселен только ими и воспроизводил ту жизнь, которую они знали когда-то в Ирландии. Здесь же все было изначальным и подлинным.

Кто-нибудь постоянно заглядывал в открытую дверь, восклицая: «Ну надо же, да тут все в сборе!» Затем их приглашали зайти и «посидеть у огня». Старики и дети, женщины и мужчины заходили один за другим, иногда по двое, по трое. Музыкальные ирландские голоса приветствовали Скарлетт, поздравляли Кэтлин с возвращением домой так тепло и сердечно, что обе были тронуты до глубины души. Это было небо и земля по сравнению с тем миром формальностей, где все покупалось и продавалось и к которому так привыкла Скарлетт. Люди так просто говорили, кем они ей приходятся, рассказывали об отце, вспоминали истории прежних времен, которые передаются из поколения в поколение.

Она словно видела Джералда О'Хара здесь, среди сидящих вокруг огня, узнавала его лицо, слышала его голос.

«Будто папа сам здесь, – подумала Скарлетт. – Я могу видеть, каким он был здесь в молодости».

Ей рассказали все городские и деревенские сплетни: кто куда пошел, кто что сказал и так далее…

Скарлетт казалось, будто всю жизнь она знакома и с кузнецом, и со священником, и с хозяином пивной, и с этой женщиной, у которой курица несет яйца с двумя желтками. В дверном проеме появилась лысая голова отца Донахера. Скарлетт показалось это вполне естественным, а когда он вошел, она поймала себя на том, что вместе со всеми украдкой глянула, заштопана ли дырка на сутане, которая вечно рвется, цепляясь за острый угол церковных ворот.

«Здесь всегда было так, – подумала она, – все друг друга знают, твоя жизнь, твои дела у всех на виду. Все какое-то маленькое, близкое и очень удобное».

Все, что она видела, слышала и чувствовала, было родным и узнаваемым, это был тот самый мир, к которому она всегда стремилась и знала, что здесь она действительно счастлива.

«Лучшего отдыха и придумать нельзя, – думала Скарлетт, – будет что рассказать Ретту. Может быть, вернемся сюда вместе когда-нибудь. Он ведь никогда не рвался уехать при первой же возможности куда-нибудь в Париж или в Лондон. Конечно, мы не сможем жить вот так, это слишком… слишком по-крестьянски. Но все равно оригинально. Завтра же надену свое ирландское платье, когда приду навестить их снова. И никакого корсета. Надену желтую нижнюю юбку, а сверху синюю… или, может быть, красную»…»

Вдалеке зазвонил колокол, и молодая женщина в красной юбке, которая показывала Кэтлин, какой первый зуб прорезался у ее ребеночка, вскочила на ноги.

– Матерь Божия! Мой Кевин скоро вернется, а дома нет обеда!

– Так возьми немного жаркого, Мэри-Хелен, там достаточно для всех.

Не прошло и минуты, а Мэри-Хелен уже бежала домой, держа одной рукой малыша, а другой – миску, прикрытую салфеткой.

– Поможешь мне убрать посуду, Колум? Сейчас мужчины приедут обедать. Где только черти носят эту Бриди?!

Один за другим вошли мужчины, возвратившиеся с поля. Скарлетт встретила брата своего отца – дядю Дэниэла и его сыновей. Их было четверо, от двадцати до сорока четырех лет. Сам дядя, несмотря на свои восемьдесят, оставался высоким и энергичным.

– Дом, наверное, ничуть не изменился с тех пор, когда папа был молодым и его старшие братья тоже.

Колум казался таким маленьким, когда сидел за одним столом с огромными мужчинами О'Хара.

Пропавшая Бриди вбежала в дверь как раз тогда, когда Кэтлин раскладывала жаркое по тарелкам. Бриди промокла насквозь: ее юбка прилипала к ногам, а с волос капало на спину. Скарлетт, услыхав шум, подняла голову, но солнце светило ей прямо в глаза и она ничего не увидела.

– Ты что, Бриди, в колодец свалилась? – спросил самый младший из братьев, Тимоти.

Он обрадовался возможности отвлечь внимание от собственной персоны, потому что братья поддразнивали его за слабость, которую он питал к какой-то девушке. По имени ее не называли, а говорили «некая золотоволосая дама».

– Я купалась в реке, – сказала Бриди.

Потом она села и начала есть, не обращая внимания на реакцию, вызванную ее заявлением. Даже Колум, который никогда никого не критиковал, повысил голос и постучал по столу.

– Отвлекись-ка от кролика и посмотри на меня. Бриджи О'Хара! Разве ты не знаешь, что на каждую милю по всему течению Бойна каждый год приходится по одному утопленнику?

Бойн?!

– Это что, тот самый Бойн, что в «Воинской битве»? Да, Колум? – спросила Скарлетт.

За столом воцарилось молчание.

– Папа рассказывал мне об этом раз сто, не меньше. Он говорил, что О'Хара потеряли из-за нее все свои земли.

Ложки вновь застучали по тарелкам.

– Да, это так, – ответил Колум, – река осталась все той же. По ней проходит граница. Если хочешь, я покажу тебе, но надеюсь ты не собираешься воспользоваться ею вместо ванны. Как ты только до такого додумалась, Бриди? Да что на тебя нашло?!

– Кэтлин сказала мне, что приехала кузина Скарлетт, а Элин сказала, что служанка леди должна мыться каждый день, прежде чем прикасаться к одежде леди и к ее волосам. Вот я и пошла мыться.

Тут она впервые посмотрела на Скарлетт, до этого ее словно не существовало.

– Вот увидите, я буду стараться угодить вам во всем, если вы возьмете меня в Америку, – ее синие глаза заблестели, а маленький круглый подбородок решительно выпятился.

Она очень понравилась Скарлетт. Можно быть уверенной, что Бриди не станет плакать и скучать по дому. Но она может пользоваться ее услугами лишь во время путешествия. Ни у одной южанки еще не было белой горничной. Скарлетт не знала, как сказать об этом. Колум сделал это за нее.

– Уже решено, что ты поедешь с нами в Саванну, так что можешь не рисковать своей жизнью.

– Ура! – завопила Бриди. – Я не буду такой невоспитанной, когда стану горничной, – сказала она, краснея, потом обратилась к Колуму: – Я ходила к броду, там вода едва доходит до колена. Я же не такая дура, как все остальные.

– Но ведешь ты себя именно так, – сказал Колум. Он снова улыбался. – Скарлетт расскажет тебе обо всем, что может понадобиться леди. Но ты должна научиться всему до отъезда. У тебя будет еще две недели на корабле. За это время ты сможешь выучиться всему, что нужно.

Бриди тяжело вздохнула:

– До чего же тяжело быть самой младшей! Все набросились на нее с громкими укорами, кроме Дэниэла, который за время обеда не произнес ни слова. Когда все угомонились, он отодвинул свой стул и встал.

– Копать лучше, пока земля сухая, – сказал он, – заканчивайте еду и пойдемте работать.

Затем он торжественно поклонился Скарлетт:

– Юная Кэти-Скарлетт О'Хара, ты оказала великую честь моему дому, и мы всегда будем рады тебе. Твоего отца всегда любили здесь, и разлука с ним, словно камень, лежит на моей душе вот уже более пятидесяти лет.

Она была так изумлена, что не могла вымолвить ни слова. И пока она раздумывала, что ответить, он уже скрылся из виду.

Колум подвинул свой стул поближе к очагу:

– Тебе, может быть, не нужно этого знать, милая Скарлетт, но ты оставила глубокий след в этом доме. Сегодня я впервые услышал, что Дэниэл говорил о чем-то, кроме своей фермы. Тебе надо следить за каждым своим шагом, иначе вдовы и старые девы всей округи наведут на тебя порчу. Дэниэл вдовец и вполне может еще раз жениться.

– Колум! Но ведь он же старик!

– Посмотри на его мать. В свои сто лет она еще цветет. И он сможет хорошо пожить еще не один год. Так что будет лучше, если все будут знать, что у тебя есть муж.

– А может, лучше напомнить мужу, что он не единственный мужчина в мире? Я скажу ему, что в Ирландии у него есть соперник.

Мысль о том, что Ретт будет ревновать ее к ирландскому фермеру, заставила ее улыбнуться. А впрочем, почему бы и нет? Она могла бы просто намекнуть, не говорить, кто он. О, как будет прекрасно! Ретт будет подле нее, как только она того захочет! Неожиданное мучительное желание охватило ее. Нет, она не станет дразнить его Дэниэлом О'Хара и вообще кем бы то ни было. Все, чего она хочет, – это быть с ним, любить его, родить ему этого ребенка.

– В одном Колум прав, – заговорила Кэтлин, – Дэниэл благословил тебя, а он – глава семьи. Когда ты не сможешь оставаться у Молли, для тебя здесь всегда найдется местечко, стоит только захотеть.

Скарлетт увидела подходящий повод. Любопытство прямо-таки сжигало ее.

– Как вы все размещаетесь на ночь? – спросила она прямо.

– Мансарда делится на две части. Ребята занимают одну половину, а мы с Бриди другую. А Дэниэл – эту кровать у камина, когда бабушка отказалась на ней спать. Я тебе сейчас покажу.

Кэтлин потянула спинку деревянной скамьи, стоявшей вдоль стены, спинка согнулась и опустилась, превратившись в кровать с тонким матрасом, покрытую тоненьким шерстяным одеялом.

– Он говорил, что сделал это, чтобы показать, какую хорошую вещь она упустила, но по-моему, ему просто было одиноко в той комнате после того, как тетя Тереза умерла.

– В «той комнате»?

– Да, вон там, – она кивнула в сторону двери, – мы приспособили ее под прихожую. Чего зря пустовать? Но кровать там осталась, и она будет готова для тебя в любую минуту, стоит только захотеть.

Скарлетт с трудом могла себе представить, что ей когда-нибудь захочется. Семь человек в домике, который, по ее мнению, был слишком мал даже для четверых! А тем более таких огромных людей! Неудивительно, что папу прозвали «самым маленьким поросеночком», и он всегда старался выглядеть высоким.

Они с Колумом еще раз зашли к бабушке, прежде чем вернуться к Молли, но та спала, сидя у очага.

– Ты думаешь, с ней все в порядке? – шепнула Скарлетт.

Колум просто кивнул. Дождавшись, когда они будут на улице, сказал:

– Я видел на столе чайник, он был почти пуст. Она всегда дремлет после обеда.

Живые изгороди по обеим сторонам дороги были очень красивы из-за цветущего боярышника, птичье пение раздавалось всего в двух футах над головой Скарлетт. Было очень приятно пройтись, хотя земля оставалась мокрой.

– Это тропинка ведет к Войну, Колум? Ты обещал мне показать реку.

– Обязательно, Скарлетт. Но только утром. Сегодня мы должны вовремя вернуться. Молли устраивает в честь тебя чаепитие.

– О! Вечер в мою честь! Чудесно! Я смогу повидать всех родственников еще до того, как устроюсь в Чарльстоне.

 

Глава 51

Угощение было на славу. Но Скарлетт подумала, что это, пожалуй, единственный приятный момент во всей этой кутерьме. Ей приходилось пожимать руки и улыбаться всем приезжающим и уезжающим. «Бог мой, какие мягкие и слабые пальчики у этих женщин, а разговаривают они, словно у них кость в горле застряла. И до чего же нудные! В жизни не встречала более навязчивых собеседников…»

Скарлетт не сталкивалась никогда прежде с этим соперничеством в чрезмерной, чисто провинциальной утонченности будущих джентри. Клейтонские землевладельцы и аристократия с прямо-таки деревенской прямотой выражали презрение к чарльстонской претенциозности и к тому кругу людей в Атланте, которых она причисляла к «друзьям Молли». Оттопыренный мизинец руки, держащей чашку, и микроскопической величины бутерброды и пирожные очень точно характеризовали Молли и ее окружение. Они стремились выглядеть изысканно, а на самом деле были нелепыми и манерными.

Но Скарлетт, по-видимому, решила найти утешение в еде и поглощала все с большим аппетитом, игнорируя все приглашения к беседе, во время которой можно было посетовать на горькую долю несчастных, которым приходится пачкать руки, работая на ферме.

– Молли, а чем занимается Роберт? Ходит все время в лайковых перчатках? – спросила Скарлетт и не без злорадства отметила, что на прекрасной коже Молли появляются морщинки, когда та хмурится.

«Бедняга Колум! Полагаю, ему придется выслушать от нее несколько нежных слов из-за того, что привез меня сюда, – подумала Скарлетт. – Но мне плевать на все. Она может говорить обо мне все, что угодно, будто я вовсе не О'Хара. И с чего эта идиотка взяла, что плантация – это то же самое, что и – как она там сказала – поместье. Нет, надо будет самой поговорить с Колумом. Вот умора! Какие у них были довольные рожи, когда я рассказывала, что у нас вся прислуга и работники – черные. Хотя они вряд ли даже слыхали, что у людей бывает черная кожа, и уж точно не видели ни одного негра. Все кругом как-то странно».

– Чудесный вечер, Молли, – сказала Скарлетт, – все очень вкусно! Я так объелась, что чуть не лопнула. Думаю, мне было бы неплохо пойти в свою комнату, отдохнуть немного.

– Как тебе будет угодно, Скарлетт. Я вообще-то приказала приготовить коляску, чтобы мы покатались, но если ты предпочитаешь поспать, то…

– О, нет! Мне очень хочется поехать. Мы можем отправиться к реке, как ты думаешь?

Хотя она и собиралась отделаться от Молли, но этот шанс был слишком хорош, чтобы упускать его. По правде говоря, ей больше хотелось проехаться до реки, чем идти туда пешком. С некоторых пор она не доверяла Колуму, когда он говорил «недалеко».

В действительности так оно и вышло. Молли в желтых перчатках под цвет высоких колес двуколки правила сначала по главной дороге, потом свернула в сторону, и они покатили по деревенской улице. Скарлетт с интересом глядела на ряд унылых домишек.

Коляска проехала через огромные ворота, ничего подобного Скарлетт в жизни не видела. Верх этого громаднейшего железного сооружения был с двух сторон усажен позолоченными остриями, а в центре красовался ярко раскрашенный замысловатым узором металлический диск.

– Крепость Эрлов, – нежно сказала Молли. – Мы поедем к Бит Хаус и посмотрим на реку из сада. Хорошо, что хозяина сейчас нет, а Роберт взял разрешение у мистера Андерсона.

– А кто это?

– Управляющий. Он всем здесь распоряжается. Они с Робертом – приятели.

Скарлетт постаралась сделать вид, будто все это производит на нее впечатление, хотя и не понимала, почему какой-то смотритель требует такого к себе внимания, ведь он просто нанят для помощи. Ответ на этот вопрос она получила тогда, когда коляска, проехав по широкой усыпанной гравием дорожке, выкатила на расстилающуюся гладь подстриженной лужайки, которая напомнила Скарлетт ее собственную террасу в Таре. Но первый же взгляд на Бит Хаус вытеснил все ее мысли.

Биг Хаус был огромен. Из-за множества крыш, башен, стен с бойницами, мостиков и переходов он был больше похож на маленький город, чем даже на очень большой дом. Теперь Скарлетт поняла, почему Молли с таким уважением относилась к управляющему. Да, здесь требовалось гораздо больше людей, чем на самой большой плантации. Скарлетт приходилось вытягивать шею, чтобы разглядеть верхнюю часть стен и отделанные мраморным кружевом окна. Особняк, построенный Реттом для нее в Атланте, там, несомненно, был самым большим и впечатляющим, но тут он стал бы не очень примечательным уголком.

– Я хочу посмотреть дом изнутри.

Молли ужаснулась ее просьбе:

– Но у нас есть разрешение гулять только в саду! Сейчас я привяжу пони и мы пройдем туда через те ворота, – она указала на высокую арку.

Скарлетт выпрыгнула из коляски.

Через арку они вышли на террасу. Гравий, которым она была засыпана, образовывал замысловатый рисунок из волн и завитушек. Следы Скарлетт сейчас же нарушили прекрасный узор. Робко и неуверенно ступала она, с опаской поглядывая на сад, где дорожки также были усыпаны разрыхленным гравием, правда, без этого рисунка, но следы там все равно оставались.

– Не понимаю, как им это удается? – думала Скарлетт. – Ведь у человека с граблями тоже должны быть ноги, которые оставляют следы на земле.

Она глубоко вздохнула и решительно зашагала к мраморным ступеням, ведущим в сад. Звук хрустящего под ногами гравия выстрелами отзывался в ушах, и Скарлетт уже пожалела, что пришла.

Куда это подевалась Молли?! Она как можно тише повернулась. Молли шла очень осторожно, наступая на следы, оставленные Скарлетт. Увидев, что кузина, несмотря на все свои маневры, боится еще больше, Скарлетт почувствовала себя уверенней. Ожидая Молли, она еще раз поглядела на дом. Отсюда он выглядел таким необъятным, из комнат на террасу выходили высокие двустворчатые окна, доходившие до самой земли и закрытые плотными занавесками, они были достаточно большими, чтобы проходить через них, но все же не такими огромными, как двери на фасаде дома. Теперь уже можно было поверить, что здесь живут люди, а не великаны.

– Какая дорога ведет к реке? – обратилась Скарлетт к кузине.

Она не собиралась говорить шепотом только потому, что рядом стоит пустой дом. Задерживаться ей тоже не хотелось, и поэтому она отказалась от предложения Молли обойти все тропинки и полностью осмотреть сад.

– Я только хочу увидеть реку. Мой муж вечно возится с садом, и он мне наскучил еще дома.

Всю дорогу, пока они шли по центральной аллее к деревьям на краю парка, ей пришлось отбиваться от назойливого любопытства Молли, которая проявила страшный интерес к истории ее замужества.

И вдруг в проеме между двумя рядами деревьев Скарлетт увидела воду. Никогда прежде не видела она ничего подобного. Поток переливался и играл всеми оттенками золотого и коричневого. Солнце, садившееся в верховьях реки, расплавленным золотом кружилось в водоворотах, которые образовывались на темной, как бренди, поверхности.

– Как красиво! – воскликнула Скарлетт, и голос ее смягчился.

Она не могла оставаться равнодушной к красоте.

«Послушать папу, – думала Скарлетт, – так река должна быть красной от крови ее жертв, стремительной и дикой. А на самом деле нужно приглядеться, чтобы увидеть, что она вообще движется. И это Бойн!»

Она всю жизнь слышала о ней, и вот теперь стоит только сделать шаг, протянуть руку, и можно прикоснуться к ней. Скарлетт ощутила какое-то незнакомое чувство, она не знала даже, как назвать его, искала какое-то определение. Это было очень важно, стоит ей только найти его…

– А это вид, – сказала Молли своим хорошо поставленным, отработанным голосом. – Все лучшие дома имеют вид из своих садов.

Скарлетт захотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым. Теперь ей никогда не вернуть этого чувства. Она поглядела в ту сторону, куда указывала Молли, и увидела башню на другом берегу реки.

Эта башня была такой же, какую Скарлетт видела из поезда: каменная и полуразрушенная. Весь фундамент зарос мхом, а по стенам вился плющ.

«Вблизи она, наверное, просто громадная, – подумала Скарлетт, – футов тридцать в ширину, а в высоту, наверное, вдвое больше…

Ей пришлось согласиться с Молли, что вид действительно романтичный.

– Пойдем, – сказала она, еще раз взглянув на реку, и внезапно почувствовала себя уставшей.

– Колум, я готова убить свою милую кузину Молли. Слышал бы ты, как этот ужасный Роберт разглагольствовал по поводу привилегии тихонечко прогуливаться по саду Эрлов. Он сказал мне об этом раз двести, и при каждом упоминании Молли принималась щебетать в течение десяти минут о том, как это была увлекательно.

А потом сегодня утром она чуть в обморок не упала, когда увидела меня в ирландском платье. И куда делся чирикающий голосок истинной леди, хотела бы я знать. Она прочитала мне целую лекцию, что я рушу ее репутацию и совершенно не смущаюсь Роберта. Роберта!!! Да это он должен смущаться каждый раз, когда видит в зеркале свою тупую рожу! Да как она смеет выговаривать мне! Кто она такая!

Колум похлопал ее по руке:

– Она, конечно, не лучшая компания для тебя, Скарлетт, дорогая, но и у Молли есть свои достоинства. Она одолжит нам свою двуколку, и мы прекрасно проведем день. Не будем даже вспоминать о ней и омрачать нашу прогулку. Посмотри на цветы терновника в ограде и цветущие вишни в саду. Не злись. День слишком хорош. А ты в своих полосатых чулках и красных нижних юбках похожа на очаровательную ирландскую девчушку.

Скарлетт вытянула ноги и засмеялась. Колум был прав. Почему это Молли может испортить ей такой чудесный день.

Они поехали в Трим, древний город с богатой историей, которая, как знал Колум, совсем не будет интересовать Скарлетт. И потому он рассказывал ей о больших ярмарках по субботам, таких же, как в Голвее, ну разве чуть-чуть поменьше. Зато почти каждый раз здесь бывают гадалки, которых редко встретишь в Голвее. За два пенни они предскажут вам большую удачу, умеренное счастье за пенс и жизненный удар – если из вашего кармана нельзя выжать больше полпенни.

Скарлетт рассмеялась – Колум всегда умел рассмешить ее – и потрогала кошелечек, висевший у нее на груди. Он был спрятан под ирландской рубашкой. Никто бы не догадался, что вместо корсета она носит двести долларов золотом. Она привыкла, что свобода была недопустима. Ведь с тех пор, как ей минуло одиннадцать, она ни разу не уезжала из дому надолго.

Он показал ей знаменитый замок Трима. Скарлетт, конечно, прикинулась, будто эти развалины очень ее заинтересовали. Потом он показал ей лавку, где Джейми работал с шестнадцати лет до тех пор, пока в сорок лет не уехал в Саванну. И тут уже интерес Скарлетт был неподдельным. Они поговорили с хозяином, потом, конечно, им ничего не оставалось, как закрыть лавку и пойти всем вместе наверх, повидаться с его женой, которая умерла бы от досады, если бы не услышала все новости о Саванне из уст самого Колума и не увидела бы приезжую О'Хара, о которой говорила вся округа из-за ее красоты и чисто американского очарования.

Потом все соседи должны были быть оповещены о том, какой сегодня необычный день и кто к ним пришел, и все они поспешили в верхнюю комнату лавки, пока в конце концов не начали сомневаться в прочности стен.

Потом…

– Махуони обидятся, если узнают, что мы были в городе и не повидались с ними, – сказал Колум, когда они наконец покинули бывших хозяев Джейми.

– Кто?

– Это семья Морин, успокойся. У них самая большая пивная в Триме, и, может быть, ты попробуешь немного эля?

Людей здесь было еще больше, и каждую минуту народ прибывал, и вскоре появились музыканты и еда. Время летело, и когда они отправились в Адамстаун, уже начало смеркаться.

Первый раз за этот на редкость солнечный день пошел дождь, который только усилил запах цветов на живых изгородях. Скарлетт надела капюшон, и они пели всю дорогу до самой деревни.

– Я остановлюсь здесь в трактире, узнаю, может, есть письма для меня, – сказал Колум.

Он обмотал вожжи вокруг колонки и вошел в дверь. Но тут из всех окон вокруг стали высовываться головы.

– Скарлетт! – крикнула Мэри-Хелеи. – У ребенка прорезался еще один зуб, заходи, попьем чаю и посмотришь.

– Э, нет, Мэри-Хелен, приходи ты сюда со своим зубом, мужем и всем остальным, – говорила Клара О'Тормэн, урожденная О'Хара. – Скарлетт – моя кузина, и Джим просто до смерти хочет увидеть ее.

– И моя кузина тоже! – кричала Пеготти Монаган. – А у меня горячие пончики на печке! Я ведь знаю, что она их очень любит!

– Колум!!! – завопила Скарлетт.

Все оказалось очень просто. Они просто зашли в ближайший домик и, когда половина деревни собралась там, сказали, что останутся ненадолго.

– Помни, ненадолго, потому что ты должна будешь еще принарядиться к обеду у Молли. Да, у нее есть свои недостатки, как и у всех нас, но тебе не следует ее дразнить в ее же собственном доме. Она так стремилась не носить эти юбки сама, что не выдерживает их вида в своей столовой.

Скарлетт положила руку ему на плечо:

– Как ты думаешь, можно мне остаться у Дэниэла? – спросила она. – Я просто ненавижу быть у Молли… Ну чего ты смеешься, Колум?

– А я удивлялся, как это мне удалось так легко уговорить ее дать нам коляску. Теперь я думаю, что она просто хотела отдохнуть от тебя. Ты иди туда смотреть на новый зуб, а я поговорю с Молли. Пойми меня правильно, милая Скарлетт, но она готова пообещать все что угодно, только бы я дел тебя куда-нибудь. Своим поведением она никогда не даст тебе забыть, что ты сказала насчет Роберта и его лайковых перчаток. Эту историю будут рассказывать на всех кухнях до самого Маллингара.

Скарлетт была размещена в «той» комнате на первое время. Дядя Дэниэл даже улыбнулся, когда Колум рассказал ему историю с перчатками Роберта. Это замечательное событие было затем всячески приукрашено и в конце концов выросло в целую историю, которую нужно рассказывать отдельно.

С поразительной легкостью приспособилась Скарлетт к двухкомнатному домику дяди Дэниэла. В своей отдельной комнате под крылышком у Кэтлин, которая неустанно наводила чистоту и прекрасно готовила, Скарлетт могла наслаждаться своим отдыхом, что она и делала.

 

Глава 52

Всю следующую неделю Скарлетт была очень занята и очень счастлива. Никогда она не чувствовала себя так хорошо. Освобожденная от тугой шнуровки и металлической клетки корсета, она впервые за много лет могла быстро двигаться и глубоко дышать. К тому же она относилась к тем женщинам, чья кипучая энергия во время беременности только возрастала, будто в ответ на нужды новой жизни, зарождающейся в ней. Она крепко спала, вставала с петухами, и уже к завтраку у нее был прекрасный аппетит, который не пропадал к ужину.

Колум с удовольствием отправлялся с ней «на поиски приключений» в коляске Молли. Но сначала ему приходилось буквально отбирать ее у новых друзей, которые появлялись на пороге сразу после завтрака, чтобы навестить ее, или позвать к себе посплетничать, или за разъяснением, если пришло письмо из Америки и что-то в нем было непонятно.

Она была знатоком Америки, и ее всегда просили рассказать об этой стране еще и еще. Но при этом она оставалась ирландкой и страдала от того, что недостаточно знала свою родину. Так что существовало многое, чему и надо было научиться.

Безыскусность ирландских женщин обезоруживала ее, они были словно из другого мира, незнакомого, как мир волшебников и чудес, в который все они искренне верили.

Она открыто смеялась над Кэтлин, когда та ставила каждый вечер молоко в чашке и кусок хлеба на тарелочке на тот случай, если кто-то из «маленького народца» будет идти мимо и захочет есть. Когда на следующий день тарелка и чашка оказывались пусты, Скарлетт говорила, что какая-то бродячая кошка воспользовалась добротой Кэтлин. Этот скептицизм Кэтлин нисколько не трогал, и «ужин для феи» стал для Скарлетт самым чудесным воспоминанием о жизни в семействе О'Хара. Другим запоминающимся событием были часы, которые она проводила с бабушкой.

«Эта старушка – крепкий орешек», – с гордостью думала Скарлетт и была уверена, что именно бабушкина кровь помогла ей выжить в самые безнадежные времена. Она часто забегала в маленький домик и, если старая Кэти-Скарлетт не спала и была не прочь поговорить, пристраивалась рядом и просила рассказать историю о том, как папа был маленьким.

Иногда она поддавалась уговорам Колума и забиралась в двуколку, чтобы отправиться покататься. Она за несколько дней научилась не обращать внимания на пронизывающий ветер с запада и постоянные дожди.

В тот день, когда Колум повез ее показать «настоящую Тару», тоже шел дождь. Плащ Скарлетт развевался на ветру, когда она поднималась по неровным каменным ступеням к вершине низкого холма, где жили и правили, любили и ненавидели, пировали и воевали Великие Короли Ирландии и где они были разгромлены.

Это даже не было развалинами. Скарлетт огляделась вокруг, но не увидела ничего, кроме нескольких овец. В сером свете под серым небом шерсть их казалась серой. Удивляясь самой себе, она почувствовала дрожь. Она вспомнила рассказы из своего детства, и это заставило ее улыбнуться.

– Тебе нравится? – спросил Колум.

– Да, по-моему, это прелестно…

– Скарлетт, милая, не надо лгать, и не надо искать прелести здесь, в Таре. Пойдем со мной, – он протянул ей руку.

Они прошли по густой траве через неровную лужайку к заросшим холмам в стороне. Колум взобрался на один из них и остановился.

– Сам Святой Патрик стоял тут, где теперь стою я. Тогда он был простым человеком, миссионером, не больше, чем я сейчас. Святым он стал позже. В человеческих умах образ его вырос и превратился в непобедимого гиганта, вооруженного словом Божьим. Но, по-моему, важнее помнить, что сначала он был человеком. Ему, наверное, было страшно здесь одному в сандалиях и грубом шерстяном плаще лицом к лицу с волшебным могуществом Великого Короля. У Патрика не было ничего, кроме долга нести правду и необходимости выполнить его. Ветер, должно быть, дул холодный, а его пожирало пламя еще неисполненного долга. Он уже преступил закон Короля, зажег костер, когда весь огонь должен был быть потушен. Его могли убить за этот проступок, он знал. Он собирался рискнуть, чтобы привлечь внимание Короля и доказать ему величие той идеи, которую он, Патрик, нес в себе. Он не боялся смерти, он боялся только не оправдать доверия, оказанного ему Господом. Но он справился. Со своего древнего, украшенного драгоценностями трона, король Лаочер дал право отважному миссионеру проповедовать без препятствий. И Ирландия стала христианской.

Что-то в спокойном голосе Колума заставило Скарлетт выслушать и попытаться понять все, что он говорил. Она никогда не думала о святых, как о людях, которые могут бояться чего-то, как и все мы. Она вообще никогда не думала о святых. Имена их означали для нее только названия праздников. Сейчас, глядя на приземистую, коренастую фигуру Колума, его простое лицо, седеющие волосы, спутанные на ветру, она представляла себе лицо другого, такого же обыкновенного человека, который был готов ко всему и не боялся смерти. Как может кто-то не бояться смерти?! На что это должно быть похоже? Она вдруг ощутила щемящее чувство зависти к святому Патрику, ко всем святым, а может быть, и к самому Колуму.

«Я не понимаю и никогда не пойму, – подумала она, – это слишком тяжкая ноша».

Она познала великую, волнующую, но горькую истину. Есть вещи слишком глубокие, сложные и противоречивые для каждодневного понимания. Скарлетт почувствовала себя одинокой и незащищенной.

Колум пошел дальше, ведя ее за собой, сделал несколько десятков шагов и остановился.

– Вот, – сказал он. – Вон тот ряд низких насыпей видишь?

Скарлетт кивнула.

– Тебе нужна музыка и стакан виски, чтобы отогнать ветер и закрыть глаза. Но у меня ничего этого нет, поэтому тебе ничего не остается, как закрыть их, и ты увидишь. Это все, что осталось от трапезной на тысячу свечей. О'Хара были здесь, и все, кого ты знаешь, тоже. Здесь все герои. Еда и вино – прекрасны, а от музыки сердце вот-вот выскочит из груди. И тысяча гостей сидит, освещенная тысячей свечей. Ты видишь, Скарлетт? Пламя разгорается все ярче, отражаясь в золотых браслетах на их руках, золотых чашах, которые они подносят к губам, изумрудах, рубинах, сапфирах на золотых перевязях плащей. Аппетита их хватало и на оленину, и на мясо кабана, и на жареных гусей, и на медовуху, и на брагу. Они стучали кулаками по столу в такт музыке, и золотые тарелки подпрыгивали от этих ударов.

Ты видишь своего папу? А Джейми? А молодого повесу Брайана? Вот это пирушка! Ты видишь?

Она рассмеялась.

– Да, вот папа, он выкрикивает слова застольной песни и наполняет чашу вновь и вновь, потому что от пения его мучит жажда. О! Как бы ему здесь понравилось!

– Здесь должны быть лошади, – сказала она уверенно, – у папы всегда должна быть лошадь.

– Прекрасные, быстрые, как ветер, лошади рвутся с привязи.

– И кто-нибудь позаботится о нем и уложит его потом в постель? Колум рассмеялся и обнял ее за плечи:

– Я знал, что ты тоже почувствуешь это, – сказал он.

Скарлетт улыбнулась, и глаза ее сверкнули изумрудным огнем.

Ветер сбросил капюшон ей на плечи и тепло коснулся непокрытой головы. Дождь кончился. Она посмотрела на синее, будто вымытое небо. Ослепительные белые облака танцевали под порывами ветра. Казалось, что они очень близко, такие теплые, нашедшие, наконец, приют себе в Ирландии.

Потом она посмотрела вниз и увидела свою страну, что расстилалась перед ней: зеленые, свежие поляны, нежную, полную жизни листву деревьев и живых изгородей. Было видно так далеко! Горизонт закруглялся и казался краем земли.

Что-то древнее и языческое зашевелилось в ней, и едва укрощенная дикость, что составляла ее суть, нахлынула и захлестнула ее. Вот что значит царствовать – высота над землей и близость к солнцу. Она широко раскинула руки, словно желая обнять мир, лежащий у ее ног.

– Тара, – произнес Колум.

– Я так странно себя чувствую, Колум, будто это вовсе и не я, – говорила Скарлетт, забираясь в повозку.

– Это века, милая Скарлетт, все жизни, что прожиты здесь, все радости и печали, пиры и войны – они здесь, витают в воздухе, лежат в земле у тебя под ногами. Время, годы, что не имея счета, бременем ложатся на землю. Ты не можешь увидеть, услышать или прикоснуться к ним, но чувствуешь их легкое прикосновение, их беззвучные голоса. Время. И таинство.

Скарлетт поправила свой плащ.

– Это как тогда у реки. Какое-то необыкновенное чувство. Я почти нашла слово, но потом опять потеряла его, – и Скарлетт рассказала про сад Эрлов, реку и вид с башней.

– В лучших садах всегда есть вид, не так ли? – голос Колума был ужасен, в нем послышалась злоба. – Молли так сказала?

Скарлетт закуталась в плащ. Что она сказала не так? Колум никогда еще не был таким чужим.

Но вот он повернулся к ней и улыбнулся, и она поняла, что ошибалась.

– Ты поймешь мою слабость, Скарлетт. Сегодня в Триме будут представлять лошадей для скачек. Мне бы очень хотелось посмотреть и выбрать, на кого поставить в воскресенье.

Ей тоже очень этого хотелось.

 

Глава 53

«До Трима миль десять – это немного», – подумала Скарлетт. Но дорога сильно петляла, меняла направление, как ей вздумается, затем, сделав наугад еще несколько петель, возвращалась, наконец, в нужную сторону.

Поэтому неудивительно, что Скарлетт горячо поддержала предложение

Колума остановиться в ближайшей деревне выпить чаю и перекусить. Они проехали до перекрестка и свернули на прямую широкую дорогу. Колум подстегнул пони и тот пошел быстрее, через несколько минут подхлестнул его еще разок, и, плавно покачиваясь, они поехали через большую деревню.

– Почему здесь так пустынно? – спросила Скарлетт, когда лошадка опять сбавила ход.

– Никто не живет в Баллихаре, это место пользуется дурной славой.

– Жаль, здесь красиво…

– Ты когда-нибудь была на скачках, Скарлетт?

– По-настоящему только один раз в Чарльстоне, но дома мы частенько устраивали скачки на короткие дистанции.

Папа просто с ума сходил. Он совершенно не мог спокойно ехать по дороге и разговаривать с попутчиком. Он устраивал скачки на каждой миле по Дороге.

Скарлетт засмеялась. Иногда Колум очень походил на папу.

– Они, должно быть, все перекрыли в Триме, – сказала Скарлетт, увидев толпу на беговом поле. – Да, все здесь!

Она увидела множество знакомых лиц.

Парни О'Хара стали махать руками и улыбаться. Скарлетт не позавидовала бы им, если бы старый Дэниэл узнал, что они были здесь. Ведь они еще не перекопали поле.

Земля была утрамбована на три мили. Рабочие как раз заканчивали последние приготовления. Колум привязал пони недалеко от беговой дорожки. И они стали прокладывать себе путь в толпе.

Все были в приподнятом настроении, все знали Колума, все хотели познакомиться со Скарлетт – «той маленькой леди, которая хотела знать, носит ли Роберт Донахью перчатки во время работы на ферме».

– Я чувствую себя королевой бала, – прошептала она Колуму.

– На кого лучше поставить? – через множество препятствий он вел ее к тому месту, где лошадей водили по кругу.

– Но, Колум, они великолепны. Что такие прекрасные лошади могут делать на скачках в этом захолустье?

Ему пришлось объяснять, что скачки не были захолустными. Победитель получает денежный приз до пятидесяти фунтов, это больше, чем годовой доход владельца лавки или фермера. А прыжки через препятствие – это настоящая проверка, которая позволяет выбрать лучшего. Победитель вполне может состязаться на самых крупных скачках в Пинчестоне, Голвее или даже в Дублине.

– Или выиграть любую скачку по всей Америке.

Он с улыбкой кивнул:

– Ирландские лошади – лучшие в мире, это признают все.

– Так же, как ирландское виски, я полагаю, – сказала дочь Джералда О'Хара. Эти две вещи она слышала с самого рождения. Барьеры казались ей очень высокими, так что, скорее всего, Колум прав. Эти скачки должны быть потрясающими. Да, действительно, лучших каникул и желать невозможно.

Какой-то приглушенный ропот пронесся в толпе.

– Драка! Драка! Колум вскарабкался на изгородь, чтобы посмотреть. Дикий оскал исказил его лицо. Он стукнул кулаком по раскрытой ладони левой руки.

– Ну, на кого ставишь, Колум? – спросил человек, стоявший рядом.

– Конечно, пять шиллингов на О'Хара.

Толпа возбужденно отхлынула от беговой дорожки. Колум спрыгнул вниз, схватил Скарлетт за руку и бросился бежать.

Три-четыре дюжины мужчин, молодых и старых, схватились врукопашную и, похрюкивая и повизгивая, дрались кулаками, ногами и локтями. Толпа обступила их неровным кругом, издавая одобрительные возгласы. Как бы в подтверждение того, что драка вспыхнула внезапно, верхняя одежда кучей лежала на одной стороне «ринга», некоторые пальто и куртки были сняты в такой спешке, что их рукава оставались вывернутыми наизнанку. На дерущихся же были одни рубашки, которые очень быстро краснели от крови хозяина или его противника. Не было никаких правил или порядка. Каждый бил того, кто оказывался ближе к нему, потом оглядывался в поисках следующего. Тех, кто был сбит с ног, быстренько поднимали и снова втягивали в драку.

Скарлетт никогда не видела, как дерутся на кулаках. Звуки падающих на землю тел и вид крови изо рта или носа наводили на нее ужас. Все четверо сыновей Дэниэла были там, и она умоляла Колума остановить их.

– Да! И потерять свои пять шиллингов? Ты что рехнулась, женщина?!

– Ты невыносим, Колум О'Хара, просто невыносим! Она повторила это позже Колуму, и сыновьям Дэниэла, и Майклу, и Джозефу – двум братьям Колума, с которыми она не встречалась прежде. Все сидели на кухне в доме Дэниэла. Кэтлин и Бриджид осторожно промывали им раны, не обращая внимание на нытье и жалобы. Колум только разливал виски по стаканам. «Все-таки это не так здорово, что бы они там ни говорили», – думала Скарлетт. Она не могла поверить, что для О'Хара и его друзей сам факт драки был неотъемлемой частью того удовольствия, которое они получили от ярмарки. В самом деле – «просто хорошее настроение!» Но девушки были хуже всех, когда начинали доводить Тимоти тем, что он отделался всего лишь синяком на глазу.

На следующий день Колум очень удивил ее, прискакав еще до завтрака на лошади и ведя за собой вторую.

– Ты говорила, что любишь кататься, – напомнил он ей. – Я взял для нас напрокат лошадей. Их нужно вернуть до обеда, так что быстренько прихвати вчерашнего хлеба, и поехали, пока гости не пожаловали.

– Так ведь седла нет, Колум.

– Цыц! Наездник ты или нет?! Возьми хлеба, Скарлетт, дорогая, а Бриди подсадит тебя на лошадь.

Скарлетт не ездила верхом без седла с детства. Она уже забыла это ощущение слияния в единое существо с лошадью. Но чувство это вернулось, будто она всегда так ездила, и вскоре ей уже не нужны были поводья, животное чувствовало малейшее нажатие колен и слушалось ее.

– Куда же мы едем? – они двигались по незнакомой тропинке.

– К Бойну. Я собираюсь показать тебе кое-что.

Река. Сердце Скарлетт забилось быстрее. Что в ней притягивало и в то же время отталкивало Скарлетт?

Начался дождь, и Скарлетт с благодарностью подумала о Бриди, которая заставила ее взять платок. Она покрыла голову и затем медленно поехала позади Колума, прислушиваясь к шуму дождя в листьях живой изгороди и медленному, размеренному цоканью копыт. Так все спокойно. Она совсем не удивилась, когда дождь вдруг прекратился. Теперь птицы, прятавшиеся в изгороди, могут опять выпорхнуть наружу. Дорожка закончилась, и вот она – река. Берега были такими низкими, что вода буквально выплескивалась.

– Вот это брод, где Бриди купалась, – сказал Колум. – Может быть, ты тоже захочешь принять ванну?

Скарлетт задрожала.

– Я же не такая смелая. Вода, наверное, ужасно холодная.

– Попробуй, ты можешь только слегка плеснуть водой. Мы сейчас будем переправляться. Держи поводья как следует.

Его лошадь осторожно ступила в воду. Скарлетт подобрала юбки и заткнула их за пояс, потом последовала за ним.

Достигнув противоположного берега, Колум спешился.

– Слезай и давай позавтракаем, – сказал он, – я привяжу лошадь к дереву.

Деревья росли здесь же неподалеку, и тень от них ложилась на лицо Колума. Скарлетт плавно соскочила на землю и передала Колуму поводья. Она выбрала солнечное местечко на тропе и села, прислонившись к стволу дерева. Берег был покрыт ковром из маленьких желтых цветочков с листьями, напоминающими по форме сердечко.

Она закрыла глаза и прислушалась к спокойному шуму реки, шелесту листьев, птичьему пению. Колум сел подле нее, и она медленно открыла глаза. Он разломил хлебную ковригу надвое и дал Скарлетт большую часть.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, пока мы едем, – сказал он. —

Местность, где мы находимся, называется Баллихара. Двести лет назад, совсем недавно, это был дом наших людей. Это земли О'Хара.

От неожиданности Скарлетт выпрямилась и открыла глаза. Это? Вот эти земли принадлежат О'Хара? «Баллихара – разве не так называлась та опустевшая деревня, через которую они так быстро вчера проехали? Она нетерпеливо повернулась к Колуму.

– Теперь успокойся и ешь свой хлеб, Кэти-Скарлетт. Это долгая история, – сказал он.

Улыбка Колума не дала вопросам Скарлетт сорваться с губ.

– Две тысячи лет назад первый О'Хара поселился здесь и сделал землю своей собственностью. Тысячу лет назад викинги, или скандинавы, как мы их сейчас называем, открыли зеленые богатства Ирландии и захотели присвоить их. О'Хара, как и другие ирландцы, охраняли реку, когда по ней могли вторгнуться завоеватели на длинных лодках с драконами на носу. Они строили прочные укрепления против неприятеля.

Колум отломил кусочек хлеба и положил в рот. Скарлетт нетерпеливо ждала, пока он прожует. Так много лет она даже представить себе не могла. Что же происходило дальше, тогда, тысячу лет назад?

– Викинги отступили, – сказал Колум, – и О'Хара возделывали свою землю и поили свой скот еще лет двести или больше. Они построили укрепленный замок для себя и своих слуг. У ирландцев хорошая память, и они знали, что завоеватели могут прийти опять, как когда-то давно приходили викинги. Так оно и случилось. Но пришли не викинги, а англичане. Больше половины Ирландии было отдано им, но О'Хара выдержали их натиск за прочными стенами и сохранили свои земли еще на пятьсот лет до битвы на Бойне. Эта печальная история тебе известна. После двухтысячелетнего в падения О'Хара эта земля стала английской. Вдовы и дети О'Хара, которые остались в живых, переправились через брод. Один из этих детей вырос, стал фермером-арендатором и женился на нашей бабушке, Кэти-Скарлетт. И он уже мог смотреть с другой стороны темных вод Война на замок О'Хара, который был разрушен, и на выросшие на его месте дома англичан. Но название осталось прежним – «Баллихара».

Папа видел этот дом, знал, что эта земля принадлежала О'Хара. Скарлетт заплакала при мысли о папе, она поняла ту боль и ярость, которую видела на его лице, когда он рассказывал о Воинской битве. Колум подошел к реке, стал пить из ладони. Он вымыл руки, потом вновь набрал в пригоршню воды для Скарлетт. Когда она попила, он стер слезы с ее лица своими нежными влажными пальцами.

– Я не хотел тебе это рассказывать, Скарлетт…

Она сердито перебила его:

– Я имею право знать это.

– Я тоже так подумал.

– Я вижу по твоему лицу, что это не все, расскажи мне остальное.

Колум побледнел, как будто от боли.

– Да, это не все. Английская Баллихара была построена молодым лордом. Про него говорили, что он был прекрасен, как Аполлон, а сам он приравнивал себя к Богу. Он решил сделать Баллихару самым лучшим поместьем во всей Ирландии. Его деревня – Баллихара – принадлежала ему вся, до последнего камешка, она должна была быть больше всех остальных, может, даже больше Дублина. Так оно и было. Конечно, она оставалась меньше Дублина, но ее единственная улица была шире, чем центральная улица столицы. Конюшни у него были как собор, окна – чистые, как алмазы, сады его мягким ковром укрывали берега Бойна. Павлины расправляли свои великолепные хвосты на лужайках, и прекраснейшие женщины, все в драгоценностях, приезжали к ним в гости. Он был господин Баллихары.

Но у него была печаль: только один-единственный сын. Он дожил до того времени, когда родился внук. И внук этот тоже не имел ни брата, ни сестры. Он был красив и великолепен и стал господином Баллихары вместе со всеми ее конюшнями, похожими на соборы. Как потом и его сын.

Я помню молодого хозяина Баллихары. Я был совсем ребенком и думал, какой он чудесный и хороший.

Он ездил на высокой чалой лошади. Если его джентри вытаптывали наше зерно во время охоты на лису, он всегда бросал монетки нам, детям. Он сидел такой высокий и стройный в своем розовом плаще, белых бриджах и начищенных сапогах. Я не мог понять, почему отец забирал у нас монетки, ломал их и проклинал лорда.

Колум вскочил и начал ходить взад-вперед по берегу. Когда он продолжил, голос его был тонким и напряженным.

– Начался голод, люди болели и умирали. «Я не могу видеть, как страдают мои крестьяне, – сказал лорд. – Я куплю два крепких корабля, дам им свободу и отправлю в Америку, где есть еда и всего в изобилии. Мне все равно, что мои коровы ревут от того, что их некому доить, мне все равно, что мои поля заросли крапивой. Меня больше заботят мои люди, а не скот и зерно».

Крестьяне и поселенцы целовали ему руку и благодарили за заботу.

Многие собрались в дорогу. Но далеко не все могли вынести боль разлуки с

Ирландией. «Мы останемся, хотя и умираем от голода», – сказали они молодому лорду. Потом он объявил на всю округу, что всякому, кто попросит, дадут любой дом с радостью и совершенно бесплатно. Мой отец проклял его. Он очень разозлился на двух своих братьев за то, что те приняли дар англичанина. Но они настаивали на том, чтобы ехать… Они утонули вместе с остальными, когда гнилые корабли попали в первый же шторм. Корабли эти получили горькое название «гробы».

Мужчина из Баллихары лежал в конюшне и ждал. Ему было наплевать, что она похожа на собор. И когда молодой лорд пришел, чтобы оседлать свою высокую чалую лошадь, он схватил его. И он повесил золотоволосого хозяина Баллихары в башне близ Бойна, где когда-то один из О'Хара стерег корабли.

Скарлетт прикрыла рот рукой. Колум был очень бледен, он шагал и говорил не своим голосом. Башня! Это, должно быть, та самая. Рука плотно прижалась к губам. Она не должна говорить.

– Никто не знает, – продолжал Колум, – имя этого человека, что был в конюшне. Одни называют одно имя, другие – другое. Когда пришли английские солдаты, он уже покинул Баллихару, не оставив никаких следов. Англичане повесили всех за смерть молодого лорда.

В тени дерева лицо Колума было еще белее. Крик вырвался из его горла.

Нечеловеческий бессловесный крик.

Он повернулся к Скарлетт, и она содрогнулась, увидев его дикие глаза и искаженное мукой лицо.

– Вид? – выкрикнул он. Это прозвучало подобно пушечному выстрелу.

Он опустился на колени на желтый ковер цветов и наклонился, пряча лицо.

Его трясло.

– Прости меня, Скарлетт, дорогая, – сказал уже тот Колум, которого она знала, и поднял голову. – Моя сестра Молли просто заражена этим западным миром, поэтому говорит подобные вещи. Она всегда умела приводить меня в ярость.

Он улыбнулся, и его улыбка была убедительней всяких доводов.

– У нас есть еще время проехать через Баллихару, если ты хочешь посмотреть. Она пустует уже около тридцати лет, но никто ее не разорил. Никто даже близко не подходит туда.

Он разжал крепко стиснутые руки, и улыбка на его мертвенно-бледном лице стала естественной:

– Пойдем, лошади здесь.

Лошадь Колума вырвалась на тропинку через заросли куманики и спутанные ветви кустарников, и вскоре Скарлетт увидела гигантские камни в стенах башни прямо перед собой. Он выставил руку, чтобы предупредить ее, затем осадил лошадь, сложил руки рупором у рта.

– Сэакайн! – крикнул он. Этот странный звук эхом отразился от камней. Он повернул голову, и глаза его оживились, а щеки порозовели.

– Это гаэльский, Скарлетт, древний ирландский язык. Где-то здесь живет в хижине мудрая женщина. Говорят, что это ведьма, старая, как Тара, жена того человека, который сбежал от Пэдди О'Брайна из Трима двадцать лет назад. Ты, верно, слышала о нем. Я предупредил ее, что мы проезжаем. Я вообще-то не очень верю в колдунов, но это не значит, что мы не должны проявлять к ним уважения.

Они выехали на прогалину вокруг башни. Вблизи Скарлетт увидела, что между камнями нет известкового раствора и они не сдвинулись за все это время ни на дюйм. Сколько им лет, говорил Колум? Тысяча? Две тысячи? Не имеет значения. Она не чувствовала страха, хотя Колум ей рассказывал такие ужасные вещи. Эта башня была всего лишь строением, и Скарлетт никогда не видела работы прекрасней. Это место нисколько не пугало ее, напротив, даже приглашало войти. Она подъехала поближе.

– Ты очень смелая, Скарлетт. Я предупреждал тебя, что ходят слухи, будто в башне обитает призрак повешенного человека.

– Ха-ха! Привидений не бывает. Кроме того, лошадь не подошла бы так близко, если бы здесь что-то было. Все знают, что животные это чувствуют.

Колум расхохотался. Скарлетт прикоснулась к камням, они были гладкими от многовекового выветривания. Они впитали в себя солнечное тепло, холод ветра и дождя. В сердце ее воцарился необычный покой.

– Она действительно очень старая, – сказала Скарлетт, хотя знала, что слова пусты, потому это и не имело значения.

– Она выжила, как огромное дерево, – сказал Колум, – корни которого уходят глубоко, к центру земли.

«Корни уходят глубоко…» Где она слышала это раньше? Ну конечно. Ретт говорил это о Чарльстоне. Скарлетт, улыбнувшись, постучала по древним камням. Она могла бы рассказать ему кое-что о корнях, которые глубоко уходят. Нужно только подождать, когда он снова начнет рассказывать о том, как стар Чарльстон.

Дом в Баллихаре был тоже построен из камня, но еще и облицован гранитом. Каждая пластина была великолепно отшлифована, и все это выглядело надежно и крепко. Дом был огромный, каждое его крыло было больше, чем любой, даже очень большой дом. «Построен надолго, – сказала она себе. – Жаль, что никто здесь не живет».

– У лорда не было детей? – спросила она Колума.

– Нет, – спокойно ответил он. – Была жена, но она вернулась к своим родным или ушла в монастырь. Поговаривают, будто она сошла с ума.

Скарлетт почувствовала, что не стоит восхищаться домом при Колуме.

– Давай посмотрим деревню, – предложила она.

Это был целый городок, слишком большой для деревни. Но здесь не осталось ни одного целого окна или невыломленной двери. Скарлетт стало не по себе, она чувствовала, что ее прямо разрывает от ненависти.

– Как нам лучше поехать домой? – спросила она Колума.

 

Глава 54

– Завтра у старушки день рождения, сказал Колум, оставляя Скарлетт у Дэниэла. – Скажи им, что я приду утром.

Скарлетт удивилась, почему он сказал это так игриво. Не так уж много нужно, чтобы отпраздновать день рождения пожилой женщины. Пирог, конечно, а что еще? Она уже решила, что подарит своей бабушке хорошенький кружевной воротник, который купила в Голвее. У нее будет еще время купить себе такой же, когда она поедет домой. Боже мой! Это будет в конце недели!

Вдруг Скарлетт поняла, что ей надо делать. Она сразу вскочила и выбежала на улицу. Надо спешить, ей предстоит много работы. Надо все вымыть и вычистить в доме старой Кэти-Скарлетт, даже если там сейчас и не очень грязно, и в доме Дэниэла. Еще нужно подмести двор и прополоть огород в старом доме. Приготовить скамейки, стулья и табуретки, чтобы рассадить тех, кто не поместится в домике. Амбар надо вычистить и постелить свежую солому для тех, кто останется ночевать. Это будет большое празднество, не так уж часто отмечают людям сто лет.

Ешьте и идите, – сказала Кэтлин мужчинам, когда те пришли обедать.

Она поставила на стол кувшин молока, четыре хлебца и масленку. Все было съедено безропотно, но так быстро, что Скарлетт даже представить себе не могла. Потом они вышли, нагибаясь, чтобы пройти через низкую дверь. За все время никто не промолвил ни единого слова.

– Ну, начнем, – скомандовала Кэтлин, как только все вышли. – Мне надо побольше воды из колодца. Ведра там, за дверью.

Скарлетт, подобно мужчинам О'Хара, и не подумала возражать.

После обеда женщины со всей деревни пришли, чтобы помочь им. Было очень шумно, работа была не из легких, и вскоре нежные руки Скарлетт покрылись волдырями. Но она получила удовольствия даже больше, чем предполагала. Босиком, как и все остальные, юбки заткнуты за большой фартук на талии, рукава закатаны до локтя, она снова чувствовала себя ребенком, который играет в саду, приводя в бешенство маму, потому что вечно пачкает передничек и стаскивает туфли и чулочки. Только сейчас товарищи по игре у нее были много лучше, чем плакса Сьюлин или крошка Кэррин, которая была слишком мала, чтобы брать ее в игру.

Как давно это было… Да нет, не очень давно по сравнению с башней.

Корни, которые уходят глубоко…

«Колум меня так напугал сегодня утром… Ужасная история про эти корабли… То ведь были мои дядьки, родные папины братья утонули. Будь он проклят, этот английский лорд. Я даже рада, что его повесили».

Наверное, мир не видел еще такого празднества, как день рождения старой Кэти-Скарлетт.

О'Хара со всего графства и дальше приезжали в повозках, крытых фургонах, верхом и пешком. Здесь была половина Трима и весь Адамстаун. Они несли подарки, еду и выпивку, приготовленную или припасенную специально к празднику. Вскоре Скарлетт показалось, что еды этой хватит на целую армию. Фургон Махуоли из Трима прикатил забитый бочонками с элем, как и фургон Джима Дэли из Маллингара. Старший сын Дэниэла поехал верхом в Трим и вернулся с ящиком глиняных трубок, возвышавшихся за спиной, подобно огромному уродливому горбу, а также с двумя сумками табака, которые были приторочены к седлу. В честь такого знаменательного события каждый мужчина и многие женщины должны были получить по новой трубке.

Бабушка Скарлетт принимала поток гостей и подарков, как королева, восседая в своем кресле с высокой спинкой и попивая чай с виски. На ней был новый кружевной воротник, надетый поверх черного шелкового платья.

Когда зазвонили к вечерне, уже собралось не менее трехсот человек, которые приехали поздравить Кэти-Скарлетт О'Хара в ее сотый день рождения.

Самый старший мужчина сидел на почетном месте у огня напротив нее. Осторожно, с любовью развернул он полосатую ткань и достал арфу. Сотни три с лишним голосов ахнули. Это был Маккорнак, единственный настоящий наследник искусства бардов сегодня, после смерти великого О'Кэролона. Он заговорил, и его голос уже звучал музыкой.

– Я скажу вам слово учителя Турлофа О'Кэролона. Я проводил время в Ирландии и был счастлив, пил за каждого сильного мужчину, который действительно любит музыку. И эти слова я переделаю на свой лад. Я пью за всех сильных мужчин и за каждую сильную женщину, такую, как КэтиСкарлетт О'Хара.

Он поклонился ей.

– Но это должно быть сказано, когда все пьют.

Две дюжины рук наполнили стаканы. Он выбрал самый большой, поднял его за старую Кэти-Скарлетт и осушил до дна.

– А теперь я спою вам сказку про Финна Маккула, – сказал он. Его старческие согнутые пальцы коснулись струн арфы, и волшебство наполнило воздух.

Следуя за Колумом О'Хара, пришли два музыканта, с собой у них были волынки, несчетное количество скрипок, с дюжину разных дудочек и флейт, а в руках – трещотки, которыми они отбивали задорный ритм.

Женщины наполняли тарелки едой. Дэниэл О'Хара сидел во главе стола. распоряжаясь небольшим бочонком черного пива. Танцующие заняли середину двора, и никто не спал.

– Я даже представить себе не могла, что бывают такие вечеринки, – запыхавшись, сказала Скарлетт, когда вырвалась из круга танцующих.

– Ты что, никогда не праздновала Первый майский день?! – воскликнули кузины, шокированные таким заявлением.

– Тебе надо будет остаться до Первого мая, Кэти-Скарлетт, – сказал Тимоти О'Хара.

Целый хор голосов поддержал его слова.

– Я не могу, мне нужно успеть на корабль.

– А что, не будет других кораблей? Скарлетт вскочила со скамейки. Она уже достаточно отдохнула, а скрипачи завели новый рил.

И пока она танцевала, одна мысль беспрестанно вертелась в ее мозгу. Должны же быть другие корабли. Почему бы не остаться и не продлить себе удовольствие плясать рил в пестрых полосатых чулках? Чарльстон никуда не денется. Он будет стоять, как стоял, когда она приедет. Ничто там не изменится, те же чаепития, в тех же самых обваливающихся домах, за теми же самыми высокими недружелюбными стенами.

И Ретт тоже никуда не денется. Пусть подождет. Она его достаточно долго прождала в свое время в Атланте, но теперь все по-другому. «Ребенок в моей утробе удержит Ретта, сделает его моим, стоит мне только захотеть».

Она решила, что ей можно остаться еще, до первого мая.

На следующий день она спросила Колума, есть ли еще корабли после первого мая. Конечно, они были. Прекрасный корабль, который останавливался сначала в Бостоне, откуда придется ехать еще, прежде чем добраться до Америки. Они с Бриди очень хорошо сделают, если подумают о том, как они будут добираться до Саванны, прежде чем оставаться.

– Корабль отправляется девятого вечером. Так что у тебя будет всего полдня на покупки в Голвее.

Ей больше не надо делать покупки, она уже думала об этом. В Чарльстоне никто никогда не станет носить ирландские чулки и нижние юбки. Они слишком яркие и простые. Она хотела только оставить несколько, это будет прекрасный сувенир. Остальные она отдаст Кэтлин и своим новым друзьям в деревне.

– Девятое мая. Это намного позже, чем мы планировали, Колум.

– Немного больше недели после первого мая, Кэти-Скарлетт. Совсем немного по сравнению с вечностью.

Да, действительно. У нее не будет больше такого случая сделать что-то для

Колума. Путешествие из Саванны в Бостон и обратно будет для него трудным.

После всего, что он для нее сделал, она должна была проявить к нему хоть какое-то внимание.

26 апреля «Брайан Бору» отплыл из Голвея, две каюты на борту были свободны. Прибыл корабль 24 в пятницу с пассажирами и почтой. Почту разобрали в Голвее в субботу, воскресенье есть воскресенье, так что небольшая сумка с письмами ушла в Маллингар только в понедельник. Во вторник почтовый дилижанс оставил пакет с письмами почтмейстеру в Триме, среди них был большой толстый конверт со штемпелем «Джорджия» для Колума О'Хара из Саванны. Колум О'Хара получил очень много писем, они предназначались всей семье О'Хара и посвящались дню рождения бабушки.

Почтальон оставил конверт в пивной в Адамстауне.

– Я подумал, что незачем ждать еще сутки, – сказал он Мэту О'Тулу, хозяину этого заведения, которое служило пивной, небольшой лавкой и почтой одновременно. – В Триме они будут только печать ставить до завтра, пока ктото другой не возьмется привезти его.

Он с готовностью взял кружку пива, которую Мэт О'Тул предложил ему от имени Колума. Может, пивная О'Тула была маленькая и не очень богатая, но кружки здесь были большие, из темного стекла.

Мэт О'Тул позвал свою жену со двора, где она развешивала белье.

– Посиди здесь, Кэт, пока я схожу к дядюшке Дэниэлу.

Отец Мэта был братом покойной жены Дэниэла, Терезы, царствие ей небесное.

– Колум! Это великолепно! – в конверте лежало письмо от Тома Мэхона, подрядчика церкви. После недолгих уговоров епископ согласился позволить Скарлетт пересмотреть приданое ее сестры.

– Тара, моя Тара, я сделаю это! Это не женщина, это просто сгусток энергии!

– Колум! Представляешь? Этот толстокожий епископ просит пять тысяч долларов за треть Тары. О Господи, помилуй! Да за пять тысяч можно купить все клейтонское графство. Но я заставлю его уступить.

– С епископами не торгуются, – говорил ей Колум. – Если ей нужно приданое и у нее есть денежки, ей придется выложить их. Таким образом, она финансирует работу церкви, пусть ее это успокоит.

– Ты знаешь, что это не так, Колум. Я ненавижу, когда кто-нибудь хочет на мне поездить, даже церковь. Прости, если тебе обидно слышать такие слова. Все равно Тара должна быть моей, там мое сердце. О, какой я была дурой, что позволила себя уговорить остаться. Сейчас мы были бы на полпути к Саванне.

Колум не стал поправлять ее. Он ушел, пока она искала ручку и бумагу.

– Мне необходимо написать обо всем дяде Генри Гамильтону, сию же минуту. Он возьмется за все. Все должно быть готово, когда я приеду.

В четверг Скарлетт пошла в Трим сама. Ее раздражало, что Кэтлин и Бриди были заняты на ферме, а Колум просто приводил в бешенство своими внезапными исчезновениями. Хотя он все равно не мог, бы ей ничем помочь. А ей так много надо было сделать. Она еще хотела купить такие хорошенькие мисочки, как у Кэтлин на кухне, и корзинки разного плетения, и еще кучу плотных полосатых льняных скатертей и салфеток. Она собиралась сделать свою кухню в Таре такой же уютной, как ирландские. В конце концов, разве само название «Тара» не из Ирландии?

Что же касается Билла и Сьюлин, она должна быть с ними щедрой, особенно с Биллом, как бы то ни было, он заслужил это. Есть много хороших земель, которые графству будут не нужны. Уэйд и Элла могут жить с ней и Реттом в Чарльстоне. Ретт к ним очень хорошо относится. Она подыщет хорошую школу, где каникулы покороче.

Ретт будет о них заботиться, как всегда заботится о детях, но когда родится малыш, он увидит, как Скарлетт любит его, он ведь перестанет ее все время критиковать, а летом они будут в Таре, красивой, возрожденной, своей Таре.

Скарлетт понимала, что она строит воздушные замки. Может быть, Ретт никогда не покинет Чарльстон и ограничится случайными визитами в Тару. Но почему бы не помечтать в такой чудесный весенний день, пока едешь в повозке, запряженной хорошеньким пони, и на тебе надеты чулки в красную и синюю полоску.

Первый майский день был отмечен, как и обещали. Было много угощения, танцев на улице Трима да плюс еще огромное майское дерево на стене разрушенного замка. В волосах Скарлетт была алая лента и венок из цветов, а когда английский офицер попросил ее прогуляться до реки, она ему ответила не слишком вежливыми словами.

Она вернулась домой уже после захода солнца. Скарлетт прошла пешком четыре мили, все время останавливаясь. Ей так не хотелось, чтобы эта ночь кончилась, хотя она еще не наступила. С одной стороны, она страстно хотела домой в Тару, чтобы работать, делать что-то, но все равно была рада, что осталась на Первое мая. Оставалась всего неделя, казалось бы, совсем немного.

В среду Фрэнк Келли, почтальон из Трима, остановился у Мэта О'Тула выкурить трубку и выпить кружечку пива.

– Для Колума О'Хара опять раздутый конверт, – сказал он. – О чем, черт возьми, могут ему писать?

Его предположения были совершенно дикими. В Америке все может быть.

И они могли только предполагать.

Папаша О'Хара был очень хорошим и дружелюбным человеком и большим болтуном. Но когда сказать было нечего, даже он замолкал.

Мэт О'Тул не отдал ему письма. Нужды в этом не было. Он знал, что Клара

О'Торман зайдет после обеда, а потом пойдет проведать свою старую бабушку.

Она и передаст письмо, даже если Колум не зайдет сам. Он прикинул, сколько оно весит. Наверное, очень хорошие новости, если не жаль потратить денег и послать такое тяжелое письмо. Или наоборот.

– Там почта для тебя, Скарлетт. Колум оставил на столе и чай, если захочешь. Ну что, приятно провела время с Молли? – в голосе Кэтлин послышалась неприязнь.

Скарлетт не стала ее разочаровывать. Посмеиваясь, она описала свой визит.

– У Молли была еще жена доктора. Когда я вошла, Молли чуть не уронила чашку. Она не знала, может, нужно просто уйти и сказать, что я новая служанка. Потом жена доктора пропищала: «О, богатая американская кузина! Какая честь! «, стараясь при этом отвести взгляд от моей одежды. Услышав это. Молли подскочила как ужаленная и кинулась целовать меня в щеки. Клянусь тебе, Кэтлин, что на ее глаза навернулись слезы, когда я сказала, что пришла за своим дорожным костюмом. Она просто умоляла меня остаться, как бы я ни выглядела. Я чмокнула ее, когда собралась идти. И докторшу тоже, как следует. Все надо делать как следует и доводить до конца.

Кэтлин расхохоталась, ее шитье выпало из рук на пол. Скарлетт бросила тут же свой дорожный костюм. Она была уверена, что он ей будет маловат в талии. Даже если из-за ребенка она не стала толще, то все равно легкие платья и обильная пища сделали свое дело. Как бы то ни было, она не собиралась утягиваться так, что – бы невозможно было дышать во время такого долгого путешествия.

Она схватила конверт и посмотрела его на свет. Честно! Ее дедушка, наверное, самый ужасный человек на свете. А этот ответственный Жером еще более ужасный человек, чем он. Она нетерпеливо разорвала конверт. Какая-то официальная контора. Первоначально письмо было отправлено на Пигтристрит. Она, наверное, должна уплатить какую-то пошлину. Теперь, когда ей предстоят такие затраты на выкуп Тары и на постройку дома, ей очень не хотелось тратить деньги на выплату каких-то штрафов, денег нужно очень много для работ в Таре, уже не говоря о том, что нужно купить участок для Билла. Пальцы ее потянулись к кошелечку под рубашкой. Нет, деньги Ретта – это деньги Ретта.

Документ был датирован двадцать шестым марта 1875 года. День ее отплытия из Саванны на «Брайан Бору». Скарлетт пробежала глазами строчки. Она помертвела. Потом вернулась к началу и перечитала все медленно. Краска схлынула с ее лица.

– Кэтлин, где Колум, ты знаешь? – спросила она и подумала, что голос ее звучит очень обыденно. – Забавно.

– Он у бабушки, я думаю. Клара пошла туда за ним. Подожди немного.

Я сейчас закончу переделывать дорожный костюм для Бриди, ей нужно узнать твое мнение.

– Я не могу ждать.

Она должна была видеть Колума. Произошла ужасная ошибка. Они должны уехать сейчас, сию минуту. Ей надо быть дома.

Колум был во дворе, возле дома. Неестественное спокойствие Скарлетт исчезло, как только она увидела его, она потянулась к нему и завизжала:

– Отвези меня домой, Колум. Черт бы побрал тебя, и всех О'Хара, и Ирландию. Я никогда больше не уеду из дома.

Руки ее сжались до боли так, что ногти впились в ладонь.

«Заявление.

В официальную книгу записей суверенного штата Джорджия внесено постановление о разводе Ретта Киннисета Батлера с его женой Скарлетт О'Хара Батлер. Администрация Военного Округа Южной Каролины».

– В Южной Каролине нет развода, – сказала Скарлетт, – мне об этом говорили два адвоката.

Она повторяла это снова и снова, одно и то же, пока горло ее не пересохло, и ее рот не мог издать ни один звук. Но губы продолжали шевелиться, произнося все те же слова.

Колум отвел ее в тихий уголок сада, сел возле нее и начал говорить, но она не слушала его. Тогда он взял ее крепко сжатые руки в свои и притих. Солнце зашло, и сумерки спустились на землю. В темноте пришла Бриди звать их к ужину, но Колум отослал ее.

– Скарлетт просто голову потеряла. Скажи дома, чтобы не волновались, Бриди. Просто ей нужно время, чтобы прийти в себя после шока. Из Америки пришли новости: ее муж серьезно заболел. Она боится, что он умрет там без нее.

Бриди побежала домой докладывать.

– Скарлетт молится, – сказала она.

И вся семья тоже начала молиться.

– Отнеси им фонарь, Тимоти, – сказал Дэниэл.

Свет фонаря отразился в глазах Скарлетт.

– Кэтлин еще прислала шаль, – прошептал Тимоти.

Колум кивнул, накрыл плечи Скарлетт и отослал парня обратно.

Прошел еще час. Звезды сияли на безлунном небе: свет их был ярче, чем свет фонаря… Сдавленный крик вырвался из горла Скарлетт.

– Что мне делать?! – ее хриплый голос прозвучал неестественно громко в тишине полей. Колум вздохнул и поблагодарил Бога. Самое страшное было позади.

– Мы поедем домой, как и собирались, Скарлетт, милая. Все еще можно поправить, – голос его был мягким и успокаивающим.

– Разведенная! – истерично выкрикнула Скарлетт.

– Еще не все потеряно, Скарлетт.

– Если бы я только осталась! Никогда не прощу себе!

– Слезами горю не поможешь. Главное – надо все хорошенько обдумать.

– Но он никогда не примет меня обратно, если его сердце настолько очерствело, что он прислал мне развод. Я ждала, что он вернется ко мне, я была уверена. Какая же я дура! Я беременна, Колум. Как я могу рожать ребенка, если у меня нет мужа?!

– Все нормально, – спокойно сказал Колум, – пусть тебя это не волнует. Ты просто должна сказать ему об этом.

Скарлетт охватила руками живот. Ну конечно! Ничто, никакая бумага не заставит Ретта отказаться от своего ребенка. Он может аннулировать развод, стереть любую запись. Ретт может все. Он только что доказал это. В Каролине не было разводов, пока Ретт не решил устроить один.

– Я хочу ехать сейчас же, Колум. Должен же хоть какой-нибудь корабль отплывать пораньше. В ожидании я сойду с ума.

– Мы уезжаем в пятницу утром, Скарлетт, милая, а корабль отплывет в субботу. Даже если мы поедем завтра, все равно придется ждать целый день. Не лучше ли провести его здесь?

– О нет! Я должна знать, что мы едем. Хоть понемножечку, но я приближаюсь к дому, к Ретту. Я должна действовать. Все будет хорошо… Да, Колум? Скажи, что все будет хорошо!

– Все будет просто чудесно, Скарлетт, дорогая. Но сейчас ты должна поесть. Хотя бы молока выпить. И тебе надо поспать. Ты должна держаться бодро, ради себя и своего малыша.

– О, да! Я буду очень следить за собой. Но прежде мне надо уложить все свои вещи в сундук. Колум, а как мы доберемся до поезда?.. – голос ее опять был нормальным.

Колум встал и помог ей подняться на ноги.

– Я позабочусь об этом и помогу девочкам упаковаться. Но только если ты поешь чего-нибудь.

– Да, да! Так я и сделаю! Он проследил, чтобы она выпила и виски, как только они вернулись домой. Бедняжка! Будет ужасно, если она потеряет ребенка.

 

Глава 55

Как и многие другие, Колум недооценивал силу Скарлетт О'Хара. Она настояла, чтобы ее багаж был перенесен от Молли в тот же вечер. Она приказала Бриджид упаковать вещи, пока Кэтлин подгоняла ей платье.

– Следи за шнуровкой, Бридд, – резко сказала она, надевая корсет. —

Ты должна будешь делать это на пароходе, и я не смогу видеть, что ты делаешь сзади.

Ее возбужденный и резкий голос внушал Бриди ужас. Пронзительный вопль Скарлетт от боли, когда Кэтлин рванула шнурки, заставил Бриди тоже вскрикнуть.

– Не обращай внимания на мой крик, – напомнила о себе Скарлетт, – всегда бывает больно при шнуровании корсета. Я просто забыла, как это больно, я снова привыкну к этому через некоторое время. Я не причиню вреда ребенку. Я всегда ношу корсет как можно дольше, когда беременна, обычно даже при большем сроке беременности, чем у меня сейчас. Еще нет десяти недель. Я еще влезаю в свои платья, уже влезла и буду завтра в этом платье со шлейфом, даже если это убьет меня!

– Затягивай, Кэтлин, – крикнула она. – Туже!

Колум отправился в Трим и устроил так, чтобы коляску подали на день раньше. Затем он совершил обход родни, распространяясь о том, как ужасно обеспокоена Скарлетт. Когда он закончил дела, было уже поздно, он очень устал. Но теперь никто не будет удивляться, почему американка О'Хара уехала, как воришка, ночью, не попрощавшись.

И очень хорошо сделала. Шок предыдущего дня покрыл ее бронированным щитом нечувствительности. Только однажды она не выдержала и расплакалась, когда прощалась с бабушкой.

– Бог с тобой, – сказала старая женщина, – да хранят тебя ангелы! Я счастлива, что повидала тебя, дочку Джералда, в свой день рождения. Только жаль, что тебя не будет на моих поминках… Почему ты плачешь? Разве ты не знаешь, что нет ничего важнее для живущих, чем поминки близких? Стыдно пропускать их!

Скарлетт молчала и в коляске по дороге в Маллингар, и в поезде в Голвей.

Бриди была слишком взволнована, чтобы говорить, и все ее волнение отражалось на красных щеках и в больших очаровательных глазах. За свои пятнадцать лет она никогда не уезжала из дома дальше, чем на десять миль.

Когда они подъехали к отелю, Бриди уставилась с открытым ртом на все его великолепие.

– Я провожу вас в вашу комнату, – сказал Колум, – и скоро вернусь за вами, чтобы пойти пообедать. Я только спущусь в порт проследить, как идет погрузка наших вещей. Еще я хотел бы посмотреть, в какие каюты нас поместят. Сейчас еще можно поменять их.

– Я пойду с тобой, – сказала Скарлетт. Это было первое, что она произнесла за всю дорогу.

– Не нужно, Скарлетт.

– Это нужно мне. Я хочу осмотреть корабль, или я не буду чувствовать себя в безопасности.

Колум согласился. И Бриди попросила взять ее с собой. Отель подавлял ее огромными размерами. Она не хотела оставаться там одна.

От воды веял солоноватый ветерок. Скарлетт вдохнула его всей грудью, вспоминая, что в Чарльстоне всегда соленый воздух. Она не замечала, как слезы медленно стекали с ее щек. Если бы они могли отплыть сейчас, сразу. Посчитается ли капитан с ее желанием? Она дотронулась до мешочка с золотом на груди.

– Я ищу «Брайан Бору», – сказал Колум одному из портовых грузчиков.

– Она там, – человек указал пальцем, – только что пришла.

Колум скрыл удивление. Судно должно было прийти тридцать часов назад. Не стоило говорить Скарлетт, что такая задержка могла быть связана с неполадками.

Грузчики сновали туда-сюда. Судно везло не только пассажиров, но и грузы.

– Здесь нет места женщинам, Скарлетт. Отправляйся обратно в отель, а я приду за вами позднее.

Скарлетт стиснула зубы.

– Нет. Я хочу поговорить с капитаном.

– Он слишком занят, чтобы разговаривать с кем-либо, даже с такой красавицей, как ты.

Она не была настроена выслушивать комплименты.

– Ты знаешь его, Колум, не так ли? Ты знаешь всех. Устрой так, чтобы я повидала его сейчас.

– Я не знаю этого человека, я никогда не видел его, Скарлетт. И как я могу знать его? Это Голвей, а не графство Мит.

С трапа «Брайан Бору» сходил человек в униформе. Два больших холщовых мешка на плечах, казалось, совсем его не обременяли, его походка была легкой и быстрой, что не обычно для людей такого размера и роста.

– А это не отец ли Колум О'Хара собственной персоной? – проревел он, когда проходил мимо них. – Что занесло тебя так далеко от бара Мэта О'Тула, Колум?

Он швырнул один из мешков на землю и снял шляпу перед Скарлетт и Бриди.

– Разве я не говорил всегда, что семейству О'Хара чертовски везет с дамами? – захохотал он, довольный собственной шуткой. – Ты не сказал им, что ты пастор, Колум?

Скарлетт небрежно улыбнулась, когда была представлена Фрэнку Махони, и совсем не обратила внимание на его родственные отношения с семьей Моурин. Она желала поговорить с капитаном!

– Я только что получил почту из Америки. Не хочешь ли взглянуть, Колум, или ты подождешь до возвращения домой, чтобы там прочитать надушенные любовные письма? – он разразился хохотом над своим остроумием.

– Ты всегда такой, Фрэнк! Я взгляну, с твоего разрешения.

Колум развязал мешок под ногами и подтянул его поближе к высокому газовому фонарю, освещавшему пирс. Он сразу наткнулся на письмо из Саванны.

– Сегодня мне везет, – сказал он. – Из последнего письма я узнал, что у моего брата скоро должен появиться еще ребенок, а я уже потерял всякую надежду. Спасибо, Фрэнк. Не позволишь ли мне купить тебе кружку пива?

– Не надо. Я сделал это ради удовольствия нарушить английский порядок, – Фрэнк снова взвалил мешок на спину. – Проклятый надзиратель уже смотрит на свои золотые часы. Я не могу задерживаться. До свидания, дамы.

В конверте было полдюжины меньших писем. Колум просмотрел их, ища разборчивый четкий почерк Стивена.

– А вот письма для тебя, Скарлетт, – сказал он и передал ей голубой конверт, нашел письмо от Стивена и открыл его.

Он только начал читать, как услышал пронзительный крик и почувствовал, как что-то наваливается всей тяжестью на него. Он не успел выставить руки, и Скарлетт лежала у его ног. Голубой конверт и тонкие листочки письма трепетали в ее ослабевшей руке, затем легкий ветерок разнес их по рыбацким лодкам. Пока Колум поднимал Скарлетт за плечи и старался нащупать ее пульс, Бриди побежала собирать листки.

Наемный кэб трясся и раскачивался от скоростной гонки обратно в отель.

Голова Скарлетт моталась из стороны в сторону, как ни старался Колум крепко держать ее.

Он быстро пронес ее через вестибюль гостиницы.

– Позовите доктора, – крикнул он служащему в ливрее, – и уйдите с моей дороги.

Только в комнате Скарлетт он положил ее на кровать.

– Давай, Бриди, помоги мне раздеть ее, – сказал он. – Нам нужно дать ей возможность дышать.

Он вытащил нож из кожаного футляра. Пальцы Бриди ловко двигались. расстегивая пуговицы платья на спине Скарлетт.

Колум перерезал шнуры корсета.

– Теперь, – сказал он, – помоги положить под голову подушку и укрой ее чем-нибудь теплым.

Он с силой растирал руки Скарлетт, мягко хлопал по щекам.

– У тебя есть нюхательная соль?

– У меня нет, Колум. Откуда я знаю, есть ли у нее?

– У доктора должна быть. Я надеюсь, что это только обморок.

– Это обморок, отец, – сказал доктор, когда он поднялся с кровати Скарлетт. – Но глубокий. Я оставлю тонизирующее у прислуги на будущее. Ох уж эти дамы! Они перекрывают себе всю циркуляцию крови ради моды. Однако беспокоиться не о чем. С ней будет все в порядке.

Колум поблагодарил его, заплатил за визит и проводил до двери. Затем он тяжело опустился на стул у освещенного лампой столика и положил голову на руки. Было о чем подумать, и он задавал себе вопрос, будет ли когданибудь Скарлетт О'Хара здорова снова. Измятые, намоченные водой, листки письма были разбросаны на столе рядом с ним. Среди них была аккуратная вырезка из газеты. «Вчера вечером, – прочитал Колум, – в церкви приюта вдов и сирот был совершен обряд бракосочетания между мисс Анной Хэмптон и мистером Реттом Батлером».

 

Глава 56

Разум Скарлетт поднимался по спирали все выше и выше, быстро и легко вращаясь, кружась, выше, выше из черноты в сознание, но какой-то инстинкт заставлял его снова опускаться, скользя, сползая в темноту, прочь от невыносимой правды. Снова и снова шла борьба, утомляющая ее настолько, что она лежала в большой кровати измученная, недвижимая и бледная, словно мертвая.

Она спала и видела сон, полный движения и назойливости. Она была в Двенадцати Дубах, дом был цел и прекрасен, каким он был до того, как его сжег Шерман. Изящная винтовая лестница пронизывала пространство, и Скарлетт легко, проворно сбегала по ее ступенькам. Эшли бежал впереди нее, взбираясь вверх, он не слышал ее просьб остановиться. «Эшли, – кричала она, – Эшли, подожди меня». И бежала за ним.

Какая длинная лестница! Скарлетт не помнила, чтобы лестница была столь высокой, казалось, что она становилась выше, пока Скарлетт бежала, а Эшли уже был высоко. Она должна догнать его. Она не знала зачем, но знала, что должна, и бежала все быстрей и быстрей, пока ее сердце не начало биться в груди. «Эшли! – кричала она. – Эшли». Он остановился, и она обнаружила в себе силу, о которой и не подозревала раньше, она продолжала бежать еще быстрее.

Чувство облегчения наполнило тело и душу, когда она коснулась его рукава. Он повернулся к ней, и Скарлетт беззвучно вскрикнула. У него не было лица, только бледный, бесформенный блин.

Затем она падала, кувыркалась в пространстве; ее глаза с ужасом следили за фигурой над ней, горло напрягалось. Но единственным звуком был смех откуда-то снизу, который поднимался, как облако, чтобы окружать ее и насмехаться над ее немотой.

«Я умираю, – подумала она. – Ужасная боль сокрушит меня, и я умру».

Но неожиданно сильные руки обняли и нежно подхватили ее, спасая от падения. Она знала их, ей было знакомо плечо, подпиравшее голову. Это был Ретт. Ретт спас ее. Она была в безопасности в его объятиях. Скарлетт повернула голову, подняла ее, чтобы посмотреть ему в глаза. Леденящий ужас парализовал все ее тело. Его лицо было бесформенным, расплывчатым, как туман или дымка, как лицо Эшли. Затем снова послышался смех… из темного пятна, которое должно было быть лицом Ретта.

Скарлетт перенесла потрясение, разум вернулся к ней. Спасаясь от ужаса, она открыла глаза. Ее окружала темнота и неизвестность. Лампа была потушена, и Бриди спала на стуле, невидимая в углу громадной комнаты. Скарлетт раскинула руки в просторы чужой кровати. Ее пальцы коснулись мягкого льняного полотна, больше ничего. Края матраса были слишком далеко. Ей показалось, что она покинута на странных мягких просторах без названия. Может, это переход в темноту безмолвия. Ее горло сжалось от страха. Она была одна и брошена в темноте.

Прекратить! Ее разум отогнал панику, потребовав, чтобы она взяла себя в руки. Скарлетт осторожно сняла одеяло, повернулась и встала на колени. Ее движения были медленными, она старалась не шуметь. В темноте мог быть кто угодно, прислушивающийся. Она кралась на коленях с отчаянной осторожностью, пока ее руки не коснулись края кровати, а затем деревянной рамы.

«Ну и простофиля ты, Скарлетт О'Хара, – говорила она себе, и слезы облегчения катились по ее щекам. – Конечно, кровать чужая, и комната тоже. Ты упала в обморок, как глупая, слабая, мнительная девица, и Колум с Бриди принесли тебя в отель. Прекрати этот психоз».

Затем подобно физическому удару память атаковала ее. Ретт потерян для нее… Разведен с ней… Женился на Анне Хэмптон. Она не могла поверить этому, но она должна поверить, ибо это правда.

Почему? Почему он сделал это? Она была так уверена, что он любит ее. Он не мог этого сделать, не мог.

Но он сделал.

«Я никогда не знала его». Скарлетт слышала слова, как будто она произносила их вслух. «Я совсем его не знала. Но кого я тогда любила? Чьего ребенка я ношу?

Что со мной будет?»

В ту ночь в пугающей темноте невидимой гостиничной комнаты в стране за тысячи миль от ее родины Скарлетт О'Хара совершила самый смелый поступок, на который когда-либо была способна. Она стойко встретила свое поражение.

«Во всем моя вина. Мне следовало немедленно возвращаться в Чарльстон, как только я узнала, что беременна. Я предпочла развлечения. И эти недели развлечений стоили мне единственного счастья, о каком я действительно мечтала. Я не думала о том, что Ретт мог подумать о моем отъезде. Я не думала, что будет потом. Я не думала совсем. Я никогда не думала».

Все импульсивные, необдуманные ошибки ее жизни роились вокруг Скарлетт в черном молчании ночи, и она заставляла себя признать их. Чарльз Гамильтон – она вышла за него замуж назло Эшли, она совсем его не любила. Фрэнк Кеннеди – она вела себя отвратительно с ним, лгала ему на Сьюлин, поэтому Фрэнк женился на ней и дал денег, чтобы спасти Тару. Ретт – о, она совершила слишком много ошибок, их невозможно сосчитать. Она вышла за него, когда не любила его, и не сделала ни одной попытки дать ему счастье; ее даже никогда не заботило, что он несчастлив, – до тех пор, пока не стало слишком поздно.

«О Господи, прости меня, я никогда не думала о том, что делала, о том, что они чувствовали. Я обижала, делала больно и приносила несчастье всем им, потому что не давала себе труда подумать.

Мелани тоже, особенно Мелли. Мне тяжело вспомнить, как ужасно гадко я вела себя с ней. Я никогда не чувствовала себя благодарной за то, что она любила и защищала меня. Ни разу не сказала ей, что люблю ее тоже, потому что не думала об этом вплоть до ее конца, когда уже не было шанса.

Разве когда-нибудь я задумывалась о том, что я делала? Подумала ли я когда-нибудь о последствиях?»

Отчаяние и стыд охватили сердце Скарлетт. Как она могла быть такой дурой? Она презирала дураков. Затем она крепко сжала кулаки, напрягла спину, ее челюсть сделалась твердой. Она не должна копаться в прошлом и чувствовать сожаление о содеянном. Она не будет ныть, не будет плакаться ни кому-то, ни самой себе. Она уставилась в темноту над головой сухими глазами. Она не будет плакать, не сейчас. Она будет плакать всю жизнь. Теперь она должна подумать, и подумать тщательно, прежде чем на что-то решиться.

Она должна подумать о ребенке.

В данный момент она ненавидела его, ненавидела свою полнеющую талию и неуклюжее тяжелое тело. Она полагала, что получит Ретта обратно, но этого не произошло. Есть вещи, которые может сделать женщина, – она слышала о женщинах, избавляющихся от нежеланных детей… Ретт никогда бы не простил ее, если бы она сделала это.

А что это изменит?

Ретт ушел навсегда… Запрещенное всхлипывание вырвалось с губ Скарлетт, несмотря на всю силу волу. «Потерян. Я потеряла его. Ретт выиграл».

Затем неожиданный гнев вспыхнул в ней, делая ее нечувствительной к боли, заряжая энергией ее измученное тело и дух.

«Я разбита, но я расквитаюсь с тобой, Ретт Батлер, – подумала она с горьким триумфом. – Я ударю тебя сильнее, чем ты ударил меня». Скарлетт нежно положила руки на живот. О нет, она не будет избавляться от этого ребенка. Она будет заботиться о нем лучше, чем заботились о любом другом ребенке в истории всего мира.

Ей вспомнились Ретт и Бонни. «Он всегда любил Бонни больше меня. Он бы отдал все, он бы отдал свою жизнь, чтобы вернуть ее. У меня будет новая Бонни, полностью моя. И когда она подрастет, когда она будет любить меня, и только меня, больше, чем что-нибудь или кого-нибудь на земле, тогда я позволю Ретту познакомиться с ней, понять, что он потерял…

О чем я думаю? Я, должно быть, сошла с ума. Только минуту назад я поняла, сколько боли причинила ему, и ненавидела себя. А сейчас ненавижу его и думаю о том, как сделать ему больнее. Я не буду такой, не позволю себе подобные вещи. Не позволю.

Ретт ушел. Я допускаю это, но не могу опуститься до сожаления или мести, пустая трата времени, тогда как я должна заняться построением новой жизни с самого начала. Я должна найти что-то свежее, что-то важное, что-то, для чего жить. Я смогу, если пораскину умом».

Весь остаток ночи Скарлетт методично перебирала в уме все возможности. Она натыкалась на безвыходные ситуации, она преодолевала препятствия, находила удивительные уголки в памяти. Она вспомнила свою юность, родину, время перед войной. Воспоминания были каким-то безболезненными, отдаленными, и она понимала, что больше не была той Скарлетт, которой сама позволила сбиться с пути. И она оставила прежние дни и мертвых в покое.

Она сосредоточилась на будущем, на реальности, на последствиях. В висках у нее начало стучать, затем сильно колотиться, и страшно заболела голова. Но она продолжала думать.

Когда с улицы донеслись первые звуки, Скарлетт уже знала, что намерена делать. Как только луч света пробился через спущенные шторы в комнату, Скарлетт позвала:

– Бриди! Девушка вскочила со стула, моргая со сна глазами.

– Слава Богу, вы поправились! – воскликнула она. – Доктор оставил тонизирующее. Я сейчас найду ложку, она где-то на этом столе.

Скарлетт покорно открыла рот для горького лекарства. Затем сказала твердо:

– Хватит. Я больше не буду болеть. Открой шторы, сейчас уже, должно быть, день. Я хочу завтракать; у меня болит голова, но я собираюсь окрепнуть.

Шел дождь. Настоящий дождь, а не туманный ливень, который был привычен. Скарлетт чувствовала удовлетворение.

– Колум хочет узнать, не лучше ли вам. Можно мне впустить его?

– Не сейчас. Скажи ему, что я повидаюсь с ним позже. Я хочу поговорить с ним, но не теперь. Иди. Скажи ему. И попроси его помочь тебе заказать завтрак для меня.

 

Глава 57

Скарлетт заставляла себя глотать кусок за куском. Как она сказала Бриди, ей нужны силы.

После завтрака она отослала Бриди, строго наказав ей вернуться через два часа. Затем села за письменный стол у окна и, слегка нахмурившись, быстро исписала несколько листов толстой кремовой бумаги. Написав и заклеив два письма, она долго смотрела на чистый лист бумаги, лежавший перед ней. Письмо она составила в уме еще ночью» но не могла заставить себя взяться за перо и начать писать. Вся ее природа протестовала против того, что она собиралась сделать.

Скарлетт поежилась и отвернулась от бумаги. Ее взгляд упал на маленькие фарфоровые часики на столе, и она вздохнула, потрясенная. «Так поздно! Бриди должна вернуться уже через сорок пять минут. Я не могу откладывать это дольше, ничего не изменится от того, что я буду оттягивать. Другого пути нет. Я должна написать дядюшке Генри, проглотив обиду, и попросить о помощи. Это единственный человек, кому я могу доверять». Стиснув зубы, она взялась за перо. Ее обычно аккуратный почерк был неразборчивым и неровным, когда она писала слова о передаче управления ее делами в Атланте и золотого запаса в банке Атланты Генри Гамильтону.

Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она физически ощущала себя больной, сильно кружилась голова. Она не боялась, что старый адвокат обманет ее, но не было уверенности, что он будет следить за каждым пенни, как обычно делала она. Ему можно доверить только сбор и хранение выручки магазина и бара. Еще она доверяла ему инвентаризацию магазинного имущества и контроль за арендной платой салуна.

Контроль. Она уступила контроль за своими делами, своей безопасностью, своим успехом именно тогда, когда он особенно был нужен. Покупка пая Кэррин в Таре пробила глубокую брешь в ее накоплениях, но сейчас было слишком поздно прерывать сделку, и Скарлетт не прервет ее, если бы даже могла. Ее мечта проводить лето в Таре с Реттом теперь нереальна, но Тара есть Тара.

Строительство домов на окраине города было еще одной статьей расхода, но оно должно быть завершено. Если бы только она не сомневалась, что дядя Генри согласится со всем, что ни предложит Сэм Коллетон, не уточняя затрат. Хуже всего, что будет потом. Все может быть.

«Я не могу сделать этого!» Скарлетт громко застонала, но продолжала писать. Она писала, что собирается в длительный отпуск, едет путешествовать. У нее не будет адреса, куда можно отправлять почту. Слезы застилали глаза. Она посмотрела на слова – они расплывались. Скарлетт смахнула ресницами слезы. «Довольно!» – приказала она себе. Необходимо обрезать все связи, иначе Ретт сможет выследить ее. А он не должен знать о ребенке до тех пор, пока она не сочтет нужным рассказать ему. Но как она сможет родить, не зная, что дядя Генри делает с ее деньгами? А если будет угроза ее сбережениям? Или сгорит ее дом? Или еще хуже – ее магазины?

Она должна все вынести и вынесет. Перо торопливо царапало по страницам детальные распоряжения и советы, которыми Генри Гамильтон, вполне вероятно, пренебрежет.

Когда вернулась Бриди, все письма были готовы. Скарлетт сидела в кресле с разорванным корсетом на коленях.

– О, я забыла, – промычала Бриди. – Мы вынуждены были разрезать шнуровку, чтобы дать вам возможность дышать. Что прикажете мне делать? Здесь должен быть магазин поблизости, куда я могу сходить…

– Ничего! Не беда! Это неважно, – сказала Скарлетт. – Ты можешь зашить на живую нитку мое платье, а я надену плащ, чтобы скрыть стежки на спине. Давай, становится поздно. У меня масса дел.

Бриди взглянула в окно. Поздно? Не было еще девяти часов утра. Она послушно отправилась распаковывать сумку со швейными принадлежностями, которые Кэтлин помогла ей собрать для новой роли горничной.

Через полчаса Скарлетт постучала в дверь комнаты Колума. Хотя глаза ее ввалились после бессонной ночи, она была безукоризненно одета и не чувствовала усталости. Самое худшее миновало, теперь надо приступать к делу. Это восстановит ее силы.

Она улыбнулась кузену, когда тот открыл дверь.

– Твой воротничок защитит твою репутацию, если я войду? – спросила она. – Я должна поговорить с тобой наедине.

Колум поклонился и широко распахнул дверь.

– Замечательно видеть тебя улыбающейся, дорогая Скарлетт.

– Надеюсь, что прошло не так уж много времени, прежде чем я смогла снова улыбаться. Скажи, письмо из Америки потеряно?

– Нет, оно у меня. Я понимаю, что случилось.

– Да? – Скарлетт снова улыбнулась. – Тогда ты умнее меня. Я знаю, но, вероятно, никогда не пойму.

Она положила три письма на стол.

– Я расскажу тебе о них через минуту. Во-первых, я должна сказать тебе, что я не еду с тобой и Бриди. Я остаюсь в Ирландии, – она подняла руку. – Нет, ничего не говори. Я все обдумала. В Америке для меня больше ничего нет.

– О нет, Скарлетт. Ты слишком спешишь. Разве я тебе не говорил, что нет ничего такого, чего нельзя было бы изменить? Твой муж развелся однажды, он сделает это снова, когда узнает о ребенке.

– Ты неправ, Колум. Ретт никогда не бросит Анну. Она женщина его типа, из его круга, из Чарльстона. И кроме того, она – как Мелани. Тебе это ницего не говорит, ты не знал Мелли. А Ретт знал. Он раньше меня знал, какой редкостью она была, и уважал Мелли. Она была единственной женщиной, которую он действительно уважал, за исключением, может быть, своей матери.

Он восхищался ею, и она этого заслуживала. Девушка, на которой он женился, в десять раз лучше меня, такая же, как Мелли, и Ретт знает это. Она в десять раз лучше Ретта тоже, она любит его. Позволим ему нести этот крест.

В ее словах прозвучала неприкрытая горечь.

«Ах, страдания, – подумал Колум. – Должен же быть способ помочь ей.

У тебя есть теперь твоя Тара, Кэти-Скарлетт, и ты мечтала о нем. Не утешит ли она тебя, пока не залечатся твои сердечные раны? Ты можешь создать там для своего ребенка такой мир, какой захочешь. Его бабушка и дедушка разбили громадную плантацию. Если будет мальчик, его можно назвать Джералд».

– Ты не представляешь, как много я думала. Спасибо тебе, но ты не сможешь найти ответа, если я не смогла. Поверь мне. Если речь идет о наследстве, то у меня уже есть сын, ребенок, о котором ты ничего не знал. Но другое дело – именно этот ребенок. Я не могу вернуться в Тару и родить этого ребенка, не могу забрать этого ребенка в Тару после его рождения. Люди никогда не поверят, что он законный. Я покинула Чарльстон на следующий день после того, как он был зачат.

Лицо Скарлетт побледнело от болезненной тоски.

– Никто в мире не поверит, что это ребенок Ретта. Мы многие годы спали в разных комнатах. Они назовут меня шлюхой, а моего ребенка – ублюдком; они будут смаковать это.

Грубые слова отпечатались на ее искривленном рте.

– Не так, Скарлетт, не так. Твой муж знает правду. Он признает ребенка.

Глаза Скарлетт вспыхнули.

– О, он признает, конечно, и заберет его у меня. Колум, ты не представляешь, как Ретт относится к детям, своим детям. Он безумно их любит. Он завладеет ребенком, тот будет самым любимым, будет всем. Он заберет его сразу же. Не думай, что он не сможет это сделать. Он получил развод, когда его нельзя было получить. Он изменит любой закон или издаст новый. Для него нет ничего невозможного.

Она шептала хриплым голосом, как будто боялась чего-то. Ее лицо было искажено ненавистью и диким, беспричинным ужасом. Неожиданно оно изменилось, как будто с него спала вуаль. Оно стало гладким и спокойным, только зеленые глаза ее горели. На губах появилась улыбка, от этого по спине Колума пробежал неприятный холодок.

– Этот ребенок мой, – сказала Скарлетт. Ее тихий, низкий голос напоминал мурлыканье гигантской кошки. – Только мой. Ретт узнает о нем, когда захочу я, когда будет слишком поздно для него. Я молю Бога о девочке. Прекрасной голубоглазой девочке.

Колум перекрестился. Скарлетт резко засмеялась.

– Бедный Колум, ты, должно быть, шокирован. Не беспокойся, я не буду тебя больше пугать.

Она улыбнулась, и можно было поверить, что все, виденное минутой раньше на ее лице, ему только показалось. Улыбка Скарлетт была открытой и привлекательной.

– Я знаю, ты попытаешься помочь мне, и я благодарна тебе, Колум, действительно благодарна. Ты был так добр ко мне, вероятно, ты лучший друг, который когда-либо был у меня, за исключением Мелли. Ты как брат. Я всегда хотела иметь брата. Я надеюсь, ты всегда будешь моим другом.

Колум заверил ее, что так и будет. Про себя он подумал, что никогда не видел души, столь нуждающейся в помощи.

– Я хочу, чтобы ты взял эти письма с собой в Америку, Колум. Это моей тете Полине. Я пишу ей, что прочитала ее письмо, и она может извлечь максимум удовольствия из своего любимого «я говорила вам, что…» Второе – моему адвокату в Атланте, в нем деловые просьбы. Оба письма нужно отправить из Бостона. Я не хочу, чтобы кто-то знал, где я нахожусь. А это письмо я хочу, чтобы ты вручил лично. Это значит, что ты должен будешь попутешествовать еще немного, но это крайне важно для меня. Это письмо в банк в Саванне. Там у меня хранится золотой запас, там же находятся моим драгоценности; я доверяю тебе получить их мне. Отдала ли тебе Бриди мешочек, который был у меня на шее? Хорошо. Этого мне хватит для начала. Теперь нужно найти адвоката, которому можно доверять, если такое вообще возможно. Я собираюсь использовать деньги Ретта Батлера. Я хочу купить Баллихару, откуда начинается история рода О'Хара. Этот ребенок будет иметь наследство, какое Ретт никогда не смог бы дать. Я покажу ему, как глубоки наши корни.

– Скарлетт, дорогая, умоляю тебя, подожди немного. Мы останемся на некоторое время с Бриди в Голвее, чтобы позаботиться о тебе. Ты все еще в шоке. Тебе трудно принимать такие важные решения.

– Я полагаю, ты решил, что я сошла с ума. Может быть. Но это моя жизнь и мой выбор. И я воспользуюсь им с твоей помощью или без. Нет смысла вам с Бриди оставаться со мной. Я могу завтра уехать к Дэниэлу и попросить приютить меня, пока Баллихара не станет моей. Если ты боишься и считаешь, что за мной нужен присмотр, ты можешь с уверенностью положиться на Кэтлин и других.

Колум развел руками и согласился. Позднее он проводил ее в контору английского адвоката с репутацией человека, всегда выигрывающего дела, за которые он брался. Начались поиски владельца Баллихары.

На следующий день Колум отправился на базар, как только там установили первые прилавки. Он сделал покупки по заказу Скарлетт и отнес их в отель.

– Вот, пожалуйста, миссис О'Хара, – сказал он. – Черные юбки и блузки, а также платок и плащ, чулки – все для бедной вдовы. Я рассказал Бриди, какие новости обрушились на тебя. Твой муж умер от болезни, прежде чем ты смогла добраться домой, а вот небольшой подарок от меня. Я подумал, если вдовьи одежды сильно испортят настроение, ты почувствуешь себя значительно лучше при виде этого.

Колум положил груду ярких нижних юбок на колени Скарлетт.

Скарлетт улыбнулась. Глаза заблестели от переполнявших ее чувств.

– А как ты узнал, что я готова рвать на себе волосы из-за того, что раздала все мои ирландские одежды кузинам в Адамстауне?

Она отодвинула дорожный сундук и чемоданы.

– Мне больше не нужны эти вещи. Возьми их с собой и подари Мауринам.

– Это глупое расточительство и необдуманные действия, Скарлетт.

– Фиддл-ди-ди! Я вынула свои ботинки и рубашки. Платья мне не пригодятся. Я никогда не буду больше затягиваться, никогда не буду носить корсет. Я Скарлетт О'Хара, ирландская женщина в свободно развевающейся юбке. Свобода! Колум, я собираюсь жить для себя, по своим правилам, а не чьим-то еще. Не беспокойся обо мне. Я намерена учиться быть счастливой.

Колум отвел свой взгляд от решительного выражения лица Скарлетт.

 

Глава 58

Отплытие судна было отложено на два дня, поэтому Колум и Бриди могли проводить Скарлетт на железнодорожную станцию в воскресенье утром.

– Ты должен поговорить с ней, Колум, – прошептала Бриди ему на ухо, когда они встретились в холле. Она скосила глаза в сторону Скарлетт.

Колум прятал улыбку за кашлем. Скарлетт была одета как крестьянкавдова. Она даже надела шаль вместо плаща.

– Оставь ее в покое, Бриди, – сказал он решительно. – Она имеет право носить траур так, как ей удобно.

– Но, Колум, это английский гранд-отель… Все люди будут смотреть и обсуждать.

– Они вправе смотреть и говорить, что хотят. Мы не обратим внимания.

Он крепко взял Бриди за руку, а другую руку предложил Скарлетт. Она изящно положила ее сверху, как будто он вел ее на бал.

Когда она заняла место в купе вагона первого класса, Колум заметил с удовольствием, а Бриди с ужасом, как одна за другой группы английских путешественников открывали дверь купе и быстро ее закрывали.

– Нельзя разрешать этим людям ехать первым классом, – громко сказала одна женщина мужу.

Скарлетт придержала дверь рукой, прежде чем англичане смогли закрыть ее. Она закричала Колуму, стоявшему рядом на платформе.

– Клянусь честью! Я забыла свою корзину с вареной картошкой, отец. Не помолитесь ли деве Марии, чтобы в этом поезде продавали еду вразнос?

Ее провинциальный ирландский акцент был таким нарочито преувеличенным, что Колум едва мог разобрать слова. Он все еще смеялся, когда проводник закрыл дверь и поезд тронулся. Английская пара, к его удовольствию, проявила свое негодование, убравшись в другое купе.

Скарлетт махала на прощание рукой и улыбалась, пока ее окно не пропало из виду. Затем она уселась на место и позволила себе расслабиться, по ее лицу скатилась скупая слеза. Она очень устала и страшилась возвращения в Адамстаун.

Двухкомнатный коттедж Дэниэла имел причудливый вид и приятно отличался от всего, к чему она привыкла за время путешествия. Это был тесный, перенаселенный домик без роскоши, и это было единственное место, которое она могла называть домом. И кто знал, как долго. Адвокату, может, не удастся найти хозяина Баллихары. А может, хозяин не захочет продать ее. Цена может превысить все деньги Ретта.

В этом тщательно продуманном плане было много слабых мест, и она ни в чем не была уверена. «Я не буду больше сейчас об этом думать, я ничего не могу сделать. По крайней мере, здесь никто не будет приставать ко мне, желая, чтобы я проболталась». Скарлетт опустила ручки, разделяющие три мягких сидения, потянулась со вздохом и заснула. Ее билет лежал на полу, где его и нашел проводник. У нее был план, и она решила следовать ему настолько, насколько будет возможно.

Первый этап прошел гладко. В Маллингаре она купила пони и рессорную двуколку и отправилась домой в Адамстаун. Она не была столь элегантна, как Молли, да и двуколка имела потрепанный вид. Зато пони был молодой, большой и сильный. Итак, Скарлетт начала новую жизнь.

Семья была шокирована, когда она вернулась, и полна сочувствия к ней из-за смерти мужа. Однажды выразив это, они никогда больше не говорили о своих чувствах, вместо этого спрашивали, что можно сделать для нее.

– Вы можете научить меня, – сказала Скарлетт. – Я хочу все знать об ирландской ферме.

Она сопровождала Дэниэла и его сыновей постоянно. Стиснув зубы, она даже заставила себя научиться ухаживать за скотиной, доить коров. Познав все на ферме Дэниэла, Скарлетт отправилась очаровывать Молли, затем ее отвратительного мужа Роберта. Его ферма в пять раз превышала размеры фермы Дэниэла. После Роберта настала очередь его босса мистера Алдерсона – управляющего имения Эрлов. Даже в дни, когда Скарлетт пленяла каждого мужчину в графстве Клейтон, она не была столь очаровательна, не работала так упорно, так не преуспевала. У нее не было времени замечать простоту и отсутствие роскоши в домике. Мягкий матрас в конце длинного-длинного рабочего дня – вот все, что имело значение.

Через месяц она знала об Адамстауне почти столько же, сколько Алдерсон, и наметила по меньшей мере шесть способов его усовершенствования. Как раз в это время она получила письмо от своего адвоката из Голвея. Вдова покойного владельца Баллихары через год после его смерти вторично вышла замуж, а пять лет назад сама умерла. Ее двадцатисемилетний сын жил в Англии, где был также наследником еще одного поместья. Он сказал, что согласится на любое предложение, превышающее пятнадцать тысяч фунтов. Скарлетт изучила топографическую карту Баллихары, которая была вложена в письмо. Поместье оказалось гораздо больше, чем она думала.

О, его земли располагаются по обе стороны дороги в Трим. И там есть еще одна река. С одной стороны граница проходила по реке Бойн, а с другой – Скарлетт прищурилась на крошечные буквы – Найтсбрук. Какое элегантное название! Найтсбрук. Две реки. Я буду владеть ими. Но… пятнадцать тысяч фунтов!

Она уже знала от Алдерсона, что десять тысяч фунтов была цена только возделываемых земель, и высокая цена. Баллихару оценивали в восемь тысяч, расчетливые дельцы – в семь с половиной. На территории Баллихары также были обширные болота, используемые для получения топлива. Торфа здесь хватит на несколько столетий. Но на болотах ничего не растет, и поля вокруг слишком кислые для пшеницы, да и земля начала разрушаться тридцать лет назад. Все требовало очистки от чахлой мелкой растительности и стержневых корней сорняков. Ей не следует платить более четырех, четырех с половиной. За 1240 акров это выйдет 4960 или по крайней мере 5580 фунтов; конечно, есть еще дом, и дом громадный. Но не он ее волновал. Более важными были здания в городе. Говорят, всего сорок шесть плюс две церкви. Пять домов были большими, две дюжины – только коттеджи.

Но все заброшено. Вероятно, некому было ухаживать за поместьем. Принимая это во внимание, 10 тысяч фунтов будет более чем достаточно. Он должен быть счастлив получить их! Десять тысяч фунтов – это пятьдесят тысяч долларов. Скарлетт ужаснулась. «Я должна оценивать в реальных деньгах, иначе я становлюсь легкомысленной. Десять тысяч звучит не так много, а пятьдесят тысяч долларов – совсем другое дело. Я знаю, что это целое состояние. При всей экономии и строгом учете средств на лесопильном заводе и в магазине… от продажи муки… и арендной платы за салун… при экономии каждого пенни… и так из года в год в течение десяти лет мне удалось скопить немногим более тридцати тысяч долларов. И я не имела бы и половины этой суммы, если бы Ретт последние семь лет не платил за все. Дядя Генри говорит, что я богатая женщина с тридцатью тысячами долларов, и я думаю, что он прав. Те дома, которые я строю, не стоят больше сотни. С какой стати кто-то должен платить пятьдесят тысяч долларов за полуразвалившийся город или непригодную землю?

Люди вроде Ретта Батлера, вот кто. И я возьму его пятьдесят тысяч долларов. Выкуплю обратно землю, украденную у моего народа. Баллихара не просто земля, это земля рода О'Хара». Как она могла сомневаться – покупать или не покупать? Скарлетт твердо решила предложить пятнадцать тысяч фунтов.

После того как письмо было отправлено, она задрожала всем телом. А вдруг Колум не привезет ее золото в срок? Нельзя знать, сколько времени потребуется адвокату или когда Колум вернется.

Она едва успела попрощаться с Мэтом О'Тулом, отдав ему письмо. Она очень спешила. Она шла так быстро, как позволяла неровная земля, давно жаждущая дождя. Высокая густая живая изгородь сдерживала июньскую жару. У нее не было шляпы, чтобы защитить голову от солнца, она почти никогда не носила шляп. Они были бесполезны из-за частых ливней и постоянно облачной погоды. Что касается зонтиков, в Ирландии они служили только украшением.

Когда Скарлетт достигла брода через Бойн, то подобрала подол юбок и встала в воду, она стояла в воде до тех пор, пока не замерзла, затем направилась в башню.

За месяц, проведенный в семье Дэниэла, башня приобрела особую значимость для нее. Скарлетт всегда приходила туда, когда беспокоилась о чем-то или грустила. Громадные камни сохраняли тепло или холод. Скарлетт клала руки на них и прислонялась щекой и всегда находила необходимое успокоение и поддержку в их стойкой древней крепости. Иногда она разговаривала с башней, как будто с отцом. Реже обхватывала руками колени и рыдала. Она никогда не слыхала иного звука, кроме своего голоса, пения птиц и шепота реки, никогда не чувствовала присутствия глаз, следивших за ней.

Колум возвратился в Ирландию 18 июня. Он отправил телеграмму из Голвея: «Приеду 25 июня с вещами из Саванны». Деревня была охвачена волнением. В Адамстауне никогда не было телеграмм, никогда не было всадника из Трима, который мог бы обойтись без Мэта О'Тула, без быстрой лошади.

Когда через два часа в деревню галопом влетел второй всадник на более резвом коне, волнению людей не было предела. Еще одна телеграмма для Скарлетт О'Хара из Голвея: «Предложение принято. Письмо и контракт высылаю».

Потребовалось небольшое обсуждение, прежде чем жители согласились сделать единственно разумный шаг: О'Тул закрывает почту, доктор свой кабинет, кузнец кузницу, и они все отправляются к Дэниэлу О'Хара выяснить, что происходит.

Скарлетт уехала на своей двуколке – вот все, что они узнали. Кэтлин больше ничего не знала. Но каждый подержал в руках и прочитал телеграммы. Скарлетт оставила их на столе у всех на виду.

Скарлетт ехала по извилистым дорогам в Тару с ликующим сердцем. Теперь она могла действительно приступать к делу. В голове у нее был ясный план действий, каждый этап которого логически вытекал из предыдущего. Эта поездка в Тару пришла ей в голову после второй телеграммы: это был скорее расчет, чем импульсивное действие. Она испытывала непреодолимое желание в такой солнечный чудесный день взглянуть с холма Тары на прекрасную зеленую землю, избранную для ее дома. Теперь там паслось больше овец, чем в первый приезд. Она посмотрела на их широкие спины и подумала о шерсти. Ни одной пасущейся овцы из Адамстауна; она должна выяснить проблемы и выгоды выращивания овец на подножном корму.

Скарлетт прервала свои размышления. На холмах, которые когда-то были большим банкетным залом Тары, она увидела людей. Англичане, черт их возьми! Чувство обиды на англичан было присуще каждому ирландцу, и Скарлетт впитала его вместе с хлебом, который ела, и музыкой, под которую танцевала. Эти отдыхающие на пикнике не имели права расстилать свои коврики и скатерти там, где когда-то обедали Великие Короли Ирландии, или болтать своими крякающими голосами там, где играли на арфах и где она хотела стоять в одиночестве, любуясь своей страной. Она пристально и сердито посмотрела на щеголей в соломенных шляпах и женщин с цветными шелковыми зонтиками.

«Я не позволю им испортить мой день, я приеду, когда они исчезнут из виду». Она направилась к окруженному стеной холму, который был домом Короля Кормака, строителя банкетного зала. Там был камень судьбы – Лиа Фейл. Скарлетт оперлась на него. Колум был шокирован, когда она сделала это в день их первого приезда в Тару. Лиа Фейл был пробным камнем при коронации древних королей. Если он громко кричал, то испытываемый человек мог быть королем Ирландии.

В тот день Скарлетт была в таком восторге, что ничто не удивило бы ее, даже если бы видавший виды гранитный столб вдруг назвал ее по имени. Конечно, этого не произошло. Он был такого же роста, как она, к верхушке было удобно прислониться щекой. Скарлетт мечтательно смотрела на несущиеся над ней в голубом небе облака и чувствовала, как ветер поднимает со лба и висков спадающие локоны. Голоса англичан были теперь только приглушенным фоном для нежного звона колокольчиков на шеях овец. «Такая мирная картина! Может быть, поэтому мне необходимо было приехать в Тару. Я была так занята, что забыла о счастье, а это наиболее важная часть моего плана. Смогу ли я быть счастлива в Ирландии? Смогу ли я сделать ее своим настоящим домом?

Счастье заключается в свободной жизни. И насколько полнее будет оно, когда осуществится мой план. Трудная часть выполнена, часть, зависящая от других людей. Теперь все зависит от меня, от пути, который я изберу!» Она улыбнулась навстречу бризу.

Солнце незаметно спряталось и выпало из-за облаков, запахла сочная буйная трава. Спина Скарлетт соскользнула с камня, и она села на траву. Может быть, она найдет трилистник. Колум сказал, что они растут здесь лучше, чем в любом другом месте. Она поискала, но не увидела настоящего ирландского клевера. Импульсивно Скарлетт закатала свои черные чулки и сняла их. Какие белые ноги были у нее! Ух! Она задрала юбки выше колен, чтобы погреть на солнышке ноги. Желто-красные нижние юбки под черной заставили ее снова улыбнуться. Колум был прав.

Скарлетт пошевелила пальцами ног на ветерке. Но что это? Она резко вскинула голову. Слабое шевеление жизни очутилось в ее теле. «О», – прошептала она, затем нежно положила руки на маленькую возвышенность под ее юбками. Единственное, что она могла почувствовать, – это грубые складки шерстяной ткани. Ничего удивительно, что движения плода не прощупывались. Скарлетт знала, что пройдет много недель, прежде чем ее руки смогут – ощутить толчки.

Она стояла лицом к ветру, подставив ему живот. Зеленые и золотые поля, деревья с сочной летней зеленью составляли мир, окружающий ее. «Все это твое, ирландский малыш, – сказала она. – Твоя мама дарит это тебе!»

Скарлетт почувствовала прохладную траву под ногами и теплую землю под травой. Она преклонила колени и сорвала пучок травы. На лице ее появилось таинственное, неземное выражение, и она начала раскапывать землю ногтями. Растирая влажный ком земли круговыми движениями по животу, она повторяла: «Твое, твоя зеленая Тара».

В доме Дэниэла обсуждали Скарлетт. Нового ничего не было. Скарлетт оставалась главной темой всех разговоров, с тех пор как впервые приехала. Кэтлин не обижалась, почему она должна обижаться? Она могла понять решение Скарлетт остаться в Ирландии. «Разве я не тосковала по туманам, мягкой земле и всему остальному в этом душном, замкнутом городе? Когда она поняла, что лучше, она решила не уезжать».

– Правда ли, Кэтлин, что муж избивал ее, и она убежала от него, чтобы спасти ребенка?

– Ничего подобного, Клара О'Торман, и кто распространяет такую чудовищную ложь? – негодовала Пегти Монахэн. – Всем известно, что болезнь, от которой он в конце концов умер, уже сидела в нем, и он отослал Скарлетт, чтобы не заразить плод.

– Как ужасно овдоветь и остаться одной с ребенком на руках, – вздохнула Кэт О'Тул.

– Не так уж ужасно, – сказала Кэтлин, – если ты богаче самой королевы Англии.

Все поудобнее устроились вокруг очага. Наконец они подходили к интересующей их теме. Из всех интересующих тем, касающихся Скарлетт, наиболее волнующим был разговор о ее деньгах.

А разве не замечательно, что наконец состояние оказалось в ирландских руках вместо английских?

Скарлетт ударила вожжами по спине пони. «Поехали, – сказала она, – наш ребенок торопится домой». Наконец, она была на пути в Баллихару. Пока ничего не было ясно относительно покупки, она не позволяла себе заходить дальше башни. Теперь она могла взглянуть поближе, посмотреть, что имела.

«Мои дома в моем городе… мои церкви, и мои бары, и моя почта… мое болото и мои поля… Какой замечательный жребий мне выпал!»

Она решила, что ребенок родится в его собственном доме. В Биг Хаусе в Баллихаре. Но нужно было привести в порядок и все остальное. Наиболее важное дело – поля. И кузница в городе, которая восстановит навесные плуги… И починит окна, заменит створчатые двери, устранит всевозможные утечки. Необходимо немедленно остановить разрушение; теперь это была ее собственность.

И, конечно же, ребенок. Скарлетт прислушалась к жизни внутри себя, но движения не было. «Шустрый ребенок, – громко произнесла она. – Спи, пока можешь. Теперь нам предстоит много дел». У нее осталось для работы всего двадцать недель до родов. Нетрудно было определить точную дату. Девять месяцев после 14 февраля – Дня святого Валентина. Скарлетт скривила рот. Ничего себе шуточка… Она не задумывалась об этом раньше. Она должна родить 14 ноября, и к этому времени работы должны быть завершены. Скарлетт улыбнулась и запела.

Как прекрасно быть счастливой! Волнующее ожидание и неожиданно хорошее настроение усилили ощущение счастья. Еще в Голвее она сказала, что будет счастливой. «Будьте уверены», – громко крикнула она и засмеялась.

 

Глава 59

Колум был удивлен, когда Скарлетт встретила его в поезде в Маллингаре. Скарлетт в свою очередь удивилась тому, что он вышел из багажного вагона, а не из пассажирского, и с ним вышел его компаньон.

– Это Лиам Райан, Скарлетт, брат Джима Райана.

Лиам был крупным мужчиной, как все О'Хара (Колум составлял исключение), он был одет в зеленую униформу Королевской ирландской полиции. «Каким же образом Колум мог быть другом полицейского?» – подумала Скарлетт. Военных полицейских презирали даже больше, чем английскую милицию, потому что они выслеживали, арестовывали и наказывали своих людей по приказу англичан.

Скарлетт хотела знать, привез ли Колум золото. Да, привез, и Лиам Райан с оружием охранял его.

– Мне приходилось сопровождать много пакетов в жизни, но я никогда так не волновался, как сейчас, – сказал Колум.

– Со мной человек из банка, чтобы забрать его, – сказала Скарлетт. – Я выбрала банк в Маллингаре в целях безопасности; там самый большой гарнизон милиции. Она не выносила солдат, но там, где речь шла о сохранности ее золота, готова была использовать их. Услугами банка в Триме можно пользоваться, когда речь идет о небольших суммах.

Как только Скарлетт убедилась в сохранности золота и подписала бумаги о покупке Баллихары, она взяла Колума под руку и поспешила на улицу.

– Я на двуколке, мы можем немедленно ехать. У нас столько дел. Мне нужно найти кузнеца и открыть кузницу. О'Торман не подходит, он слишком ленив. Не поможешь ли найти кого-нибудь? Ему хорошо заплатят за проезд в Баллихару и за работу, ибо здесь для него много дел. Я закупила косы, топоры, лопаты, но их нужно наточить. Ох! Мне так нужны рабочие, чтобы очистить поля, и плотники – отремонтировать дом, и стекольщики, кровельщики, маляры… – Ее щеки порозовели от волнения, глаза блестели. В черной крестьянской одежде она была удивительно хороша.

– Все будет сделано, дорогая Скарлетт, и по возможности так быстро, как ты любишь. Но не на голодный желудок. Мы сейчас пойдем к Джиму Райану. Он не так часто видит своего брата и редко можно найти такого замечательного повара, как миссис Райан.

Скарлетт сделала нетерпеливый жест. Затем она заставила себя успокоиться. Авторитет Колума производил глубокое впечатление. Она также вспомнила, что ей нужно хорошо поесть и выпить молока, ради ребенка. Теперь она ощущала нежные толчки несколько раз в день.

После обеда она не могла сдержать гнев, когда Колум заявил, что не поедет сразу с ней. Ей надо было столько ему показать, о стольком поговорить, распланировать… и она хотела все немедленно!

– У меня дела в Маллингаре, – сказал он со спокойной несгибаемой твердостью. – Я буду дома через три дня, даю тебе слово. Я даже точно скажу время. Мы встретимся у Дэниэла в два часа дня.

– Мы увидимся в Баллихаре, – сказала Скарлетт. – Я уже переехала. Желтый дом посредине улицы. – Она отвернулась от него и сердито направилась к своей двуколке.

Поздно вечером, после того как бар Джима Райана закрылся, в дверь, закрытую только на задвижку, тихонько проскользнули один за другим люди, чтобы встретиться наверху. Колум детально изложил план действий.

– Эта возможность послана Богом, – сказал он с жаром, – весь город наш. Все члены фенианского братства, все их силы сконцентрированы в одном месте, куда англичане никогда не додумаются заглянуть. Весь мир считает, что моя кузина сумасшедшая: заплатила такую цену за собственность, которую могла приобрести даром, и избавила владельца от уплаты налогов. Она американка, а эта нация известна своими причудами. Англичане слишком поглощены насмешками над ней, чтобы подозревать что-то неладное в ее приобретении. Нам давно нужен надежный штаб. Скарлетт просто заставляет нас организовать его в городе, хотя сама ничего не знает.

Колум появился на заросшей соринками улице Баллихары в два часа сорок три минуты. Скарлетт стояла перед домом, подбоченясь.

– Ты опоздал, – обвинила она.

– Ох, но я уверена, ты простишь меня, когда узнаешь, что я привез с собой кузнеца, а его фургон с кузнечным горном, мехами и прочим находится в пути по дороге сюда.

Дом Скарлетт точно отражал ее сущность: сначала работа, а затем комфорт, если он вообще нужен. Колум осмотрел все нарочито ленивым взором. Разбитые окна гостиной были аккуратно прикрыты промасленной бумагой, наклеенной на стекла. По углам комнаты расставлен новый сельскохозяйственный инвентарь из блестящей стали. Полы чисто выметены, но не натерты. В кухне стояла простая узкая деревянная кровать с толстым соломенным матрасом, покрытым льняными простынями и шерстяным одеялом. В большом камине слабо горел торф. Единственной кухонной утварью был железный чайник и маленький горшок. На полке над камином стояли коробки с чаем и овсяной мукой, две чашки, блюдца, ложки и коробка спичек. Одинокий стул стоял у большого стола под окном. На столе лежала большая открытая бухгалтерская книга, в которой аккуратным почерком Скарлетт делала все записи. Две большие масляные лампы, чернильница, коробка с перьями и тряпочками для их вытирания, а также груда бумаг лежали на конце стола. Большая стопка бумаг находилась ближе к краю. Исписанные заметками и расчетами листки были прижаты большим камнем. Рядом на стене висела топографическая карта Баллихары. Там же над полкой, уставленной гребешками и щетками, баночками с серебряными крышками для шпилек, пудры, румян и глицеринового крема на розовой воде, красовалось зеркало. Колум сдержал улыбку, увидев все это. Но когда взгляд его упал на пистолет, висевший рядом, он рассердился.

– Тебя могут посадить в тюрьму за хранение оружия, – сказал он громко.

– Фиддл-ди-ди, – ответила Скарлетт, – капитан милиции дал его мне. Он сказал, что одинокая женщина, у которой много золота, должна иметь оружие для самозащиты. – Он поставил бы у моей двери одного из своих солдат-сосунков, если бы я разрешила.

Колум разразился смехом, что заставило ее с изумлением поднять брови. Она не понимала, что он нашел смешного в сказанном.

На полках в кладовке хранилось масло, молоко, сахар, стояла подставка с двумя тарелками, миска с яйцами, буханка черствого хлеба, с потолка свисал окорок. В углу стояли ведра с водой, банка с ламповым маслом и умывальник, оборудованный тазом, кувшином, мыльницей с мылом и вешалкой с крючками. Там висело одно полотенце. Одежда Скарлетт висела на гвоздях, вбитых в стену.

– Ты не используешь верхний этаж, – прокомментировал Колум.

– Зачем он мне? Все, что мне нужно, у меня здесь.

«Ты просто чудо, Колум, я глубоко потрясена». Скарлетт стояла в центре широкой улицы и смотрела на бурную деятельность, развернувшуюся по всей ее длине. Стук молотков слышался со всех сторон; чувствовался запах свежей краски; в дюжине домов сверкали новые окна; прямо перед ней человек на лестнице прибивал над дверью здания, которое Колум сразу же предназначил для работы, вывеску с золотыми буквами.

– Ты действительно считаешь, что первым нужно закончить бар? – спросила Скарлетт. Она постоянно спрашивала одно и то же с тех пор, как Колум объявил ей о своем намерении.

– Тебе легче будет найти рабочих, если им будет где выпить кружку пива после работы, – отвечал он в тысячный раз.

– Ты говоришь то же самое каждый раз, но я все же не понимаю, разве это не сделает их хуже? Если бы я не следила за ними, ничего не было бы сделано вовремя. Они бы все были вроде этих! – Скарлетт указала большим пальцем на группу заинтересованных наблюдателей вдоль улицы. – Им следует вернуться туда, откуда они пришли, и выполнять свою работу, а не наблюдать, как работают другие.

– Дорогая Скарлетт, это национальная черта характера: сначала получить удовольствие от жизни, а потом думать об обязанностях. В этом очарование и счастье ирландцев.

– Ну, я не считаю, что это очаровательно, и это меня не радует. Уже практически август, а ни одно поле не очищено. Как я смогу весной сажать, когда поля не очищены и не удобрены осенью?

– У тебя еще месяц в запасе. Ты лучше посмотри, что уже удалось сделать за эти недели.

Скарлетт огляделась. Хмурое выражение слетело с ее лица, и она улыбнулась.

– Ты прав, – сказала она.

Колум улыбнулся ей в ответ. Он ничего не рассказывал ей об умасливании и давлении, к которым вынужден был прибегать, чтобы предотвратить бегство людей. Они не желали работать под началом женщины, да еще столь требовательной, какой была Скарлетт. Если бы подпольная организация фенианского братства не поручила ему возрождение Баллихары, он бы не знал, как много работы еще осталось, даже если бы Скарлетт платила выше среднего заработка.

Он тоже взглянул на улицу и подумал, что у этих людей будет здесь неплохая жизнь после восстановления Баллихары. Еще два бармена просились приехать в город, хотел также переселиться владелец галантерейного магазина в Бективе. Дома, даже самые маленькие, были лучше хибар, заселенных сейчас большинством сельскохозяйственных рабочих. Они так же, как Скарлетт, страстно хотели, чтобы скорее были приведены в порядок крыши и окна, и они смогли бы тогда оставить своих помещиков и приняться за работу на полях Баллихары.

Скарлетт бросилась в дом и тут же появилась снова в перчатках и с кувшином для молока в руке.

– Я надеюсь, ты проследишь, чтобы все работали, а не устраивали большое торжество по случаю открытия бара, пока меня не будет, – сказала она. – Я съезжу к Дэниэлу за молоком и хлебом.

Колум обещал следить за работой. Он ничего не сказал о безрассудстве трястись верхом на неоседланном пони в ее положении, так как уже получил нахлобучку только за предположение, что она поступает неразумно.

– Ради Бога, Колум, я просто вне себя последние пять месяцев. Это беременность!

Она беспокоилась больше, чем показывала это. Ни одна из ее прежних беременностей не причиняла ей столько неприятностей. У нее была постоянная боль в пояснице, а однажды она обнаружила пятна крови на нижнем белье и простынях, которые заставили ее сердце содрогнуться. Она смыла их самым сильным мылом, какое у нее было для мытья полов и стен, как будто можно было смыть неизвестную причину вместе с пятнами. Доктор Мид предупреждал ее после выкидыша, что падение сильно отразилось на ней и что требуется длительное время для ее выздоровления, но она не допускала мысли, что может быть действительно что-то серьезное. Ребенок не стучал бы так сильно, если бы не был здоров. А у нее нет времени для хандры.

В результате частых поездок образовалась хорошо очерченная дорога к броду через заросшие поля Баллихары. Пони бежал по знакомой дороге сам, и Скарлетт могла думать. Лучше бы ей иметь лошадь, очень скоро она станет слишком тяжелой для пони. Эта беременность очень отличалась от прежних. Никогда раньше она не поправлялась так сильно. А может, у нее двойня! Вот это да! Тогда она действительно отомстит Ретту! У нее уже были две реки, а у него одна – в Данморе. Ничто не могло обрадовать ее больше, чем два ребенка, в случае, если у Анны будет один. Мысль о том, что Ретт подарит Анне ребенка, была слишком мучительной. Скарлетт перевела мысли на Баллихару. Она должна начинать, независимо от того, что говорил Колум.

Как всегда, она задержалась у башни, прежде чем поехать к броду. Какими замечательными строителями были О'Хара в далеком прошлом! И какими сильными! Старый Дэниэл болтал почти целую минуту, когда она упомянула, что ей было жаль разрушившихся лестниц.

– Там никогда не было никаких лестниц снаружи, – сказал он, – а только внутри. Лестница давала людям доступ к двери, построенной на высоте 12 футов над землей. В случае опасности люди убегали в башню, втягивали лестницу за собой и стреляли из луков, бросали камни или выливали горячий жир на атакующих из узких щелей окошек, оставаясь неуязвимыми для врагов. В один прекрасный день я притащу туда лестницу и загляну внутрь. Надеюсь, там нет летучих мышей. Я ненавижу их. Почему святой Патрик не отделался от них, когда избавлялся от змей?

Скарлетт заглянула к бабушке, нашла ее спящей, затем просунула голову в дверь Дэниэла.

– Скарлетт! Как приятно видеть тебя! Входи и расскажи нам о последних чудесах, которые ты сделала в Баллихаре. – Кэтлин бросилась к чайнику. – Я надеялась, что ты придешь. У нас есть теплый хлеб.

В доме были три деревенские женщины. Скарлетт подставила табуретку и присоединилась к ним.

– Как малыш? – спросила Мэри Хелен.

– Великолепно, – сказала Скарлетт.

Она оглядела знакомую кухню. Здесь было тепло и удобно, но она не могла дождаться, когда Кэтлин придет в ее новую кухню в самом большом доме в Баллихаре. Скарлетт уже мысленно определила дома, которые отдаст семье. Все будут иметь большие, просторные дома. У Колума самый маленький дом, одна из сторожек у ворот, где поместье граничило с городом, но он сам сделал выбор, и она не спорила. Кроме того, будучи пастором, он никогда не имел семьи. Но в городе дома были значительно больше. Лучший она выбрала для Дэниэла, потому что Кэтлин была с ним и, вероятно, они захотят взять с собой бабушку. Кроме того, в доме должно быть место для будущей семьи Кэтлин. Она выйдет замуж, это легко устроить с приданым, которое Скарлетт даст ей, включая дом. Затем дома для каждого сына Дэниэла и Патрика, даже для «страшного Сина», который жил с бабушкой. Плюс ферма, такая большая, какую захотят, чтобы они тоже смогли жениться. Она думала, как ужасно, что молодые люди не могут жениться, потому что у них нет ни земли, ни денег для ее покупки. Английские помещики действительно были бездушными, так как захватили всю ирландскую землю. Ирландцы делали всю работу: выращивали пшеницу или овес, пасли скот и овец, а затем должны были продавать все англичанам по ценам, которые те устанавливали, ибо англичане экспортировали зерно и скот в Англию и наживали большие деньги.

После уплаты ренты фермеру мало что оставалось, а арендную плату англичане повышали по своей прихоти. Это было хуже издольщины, все равно как быть под янки после войны, когда они брали все, что хотели, а затем подняли налоги на Тару до небес. Ничего удивительно, что ирландцы так ненавидели англичан. Она будет ненавидеть янки до смерти.

Но скоро О'Хара станут свободными. Они будут так удивлены, когда она скажет им! Это будет довольно скоро, когда отремонтируют дома и подготовят поля. Она не хочет дарить им наполовину готовые подарки, она хочет, чтобы все было безупречно. Они так добры к ней. Они ее семья.

Подарки были ее секретом, она не говорила о них даже Колуму, а вынашивала это в себе еще с ночи в Голвее, когда у нее созрел план. Каждый раз, когда она смотрела на улицу Баллихары, ей придавало радости то, что она знала, какие дома будут домами О'Хара. У нее будет множество мест, куда пойти, много очагов, чтобы подставить свой стул, много домов с кузинами, которые будут играть с ее ребенком, ходить с ним в школу, отмечать праздники в Бит Хаусе.

И естественно, она и ее ребенок будут жить в громадном, фантастически элегантном Бит Хаусе. Большем, чем дом на Ист Бэттери, большем, чем дом в Данморе до того, как янки сожгли девять десятых его. И с землей, принадлежавшей семье О'Хара значительно раньше, чем кто-либо услышал о Данморе или Чарльстоне, или Ретте Батлере. Как он вытаращит глаза, как разобьется его сердце, когда он увидит красавицу-дочь (о, пожалуйста, пусть это будет девочка) в ее прекрасном доме. И она будет О'Хара, ребенок только матери.

Скарлетт лелеяла в мечтах день сладкой мести. На это нужны годы, а дома О'Хара будут скоро. Так скоро, как только она построит их.

 

Глава 60

Колум появился у дверей Скарлетт в конце августа на рассвете, когда небо еще розовело. Десять дородных мужчин молча стояли за его спиной в туманном полусвете.

– Вот люди для очистки твоих полей, – сказал он. – Ты счастлива, наконец?

Она завизжала от радости.

– Позволь мне набросить шаль, а то свежо, – сказала она, – я быстро. Проводи их на первое поле за воротами.

Одеться она еще не успела, волосы ее были в беспорядке, а ноги босы. Она торопилась, но волнение делало ее неуклюжей. Она так долго ждала! И с каждым днем ей все труднее становилось надевать ботинки. «О Боже, я так раздалась! Должно быть, у меня будет тройня. Черт возьми!» Скарлетт собрала волосы в пучок и воткнула шпильки, затем схватила шаль и босиком выбежала на улицу.

Мужчины угрюмо окружили Колума на подъездной дороге за открытыми воротами, заглушенной сорняками.

– Никогда не видел ничего подобного… это больше похоже на деревья, чем на сорняки… мне кажется, что это все крапива… потребуется целая жизнь, чтобы очистить один акр…

– Ну и компанию ты собрал, – звонко произнесла Скарлетт. – Вы что, боитесь руки испачкать?

На нее уставились с возмущением. Они уже слышали о маленькой женщине, управляющей всеми; ничего женственного в ней нет.

– Мы обсуждаем, с чего лучше начать, – примиряюще произнес Колум.

Скарлетт была настроена иначе.

– Вы никогда не начнете, если будете долго обсуждать. Я покажу вам, как начать.

Поддерживая левой рукой свой раздутый живот, она наклонилась и ухватила несколько стеблей крапивы у самого основания. С ворчанием и большим усилием она вырвала их из земли.

– Вот, – сказала она презрительно, – вы уже начали.

Она швырнула колкие растения к ногам мужчин. По всей ее руке из ран сочилась кровь. Скарлетт поплевала на ладонь и вытерла руку о черную вдовью юбку, затем тяжело поплелась прочь.

Мужчины уставились ей в спину. Сначала один, затем другой и наконец все сняли свои шляпы. Они не были единственными, кого Скарлетт О'Хара заставила уважать себя. Маляры поведали, что она способна забраться на самую высокую лестницу, передвигаясь, как краб, в своем положении, чтобы указать на пропущенные места или неровные мазки кисти. Плотники, которые попытались использовать недостаток гвоздей, обнаружили ее забивающей гвозди, когда пришли на работу. Она с таким грохотом захлопывала новые или заново навешанные двери, проверяя петли, что «могла бы воскресить и мертвого». Или залезала вовнутрь дымоходов с пучком пылающего камыша в руке, чтобы поискать сажу и проверить тягу. Кровельщики рассказывали, что «только сильная рука отца О'Хара удержала ее от стропил, по которым она хотела взобраться, чтобы сосчитать шиферную плитку». Она твердо держала всех в руках, а к себе относилась еще тверже.

А когда стемнело, каждого, оставшегося на работе так поздно, ожидали три кружки пива в баре, и даже когда кончалось питье, их хвастовство и жалобы, ее можно было видеть через кухонное окно, склонившейся над бумагами и делающей записи при свете лампы.

– Ты вымыла руки? – спросил Колум, входя в кухню.

– Да, и даже смазала их. Кругом беспорядок. Я иногда просто схожу с ума и не знаю, что делать. Я готовлю завтрак. Хочешь?

– Овсянка без соли? Лучше поем немного отварной крапивы.

Скарлетт ухмыльнулась.

– Тогда пойди и нарви сам. Я пока отказываюсь от соли, чтобы ноги не отекали так сильно. Но что-то не очень помогает. Я не могу надеть ботинки, не могу зашнуровать их. Через неделю или две я просто не смогу дотянуться до них. Я вычислила. Колум. У меня будет куча детей, а не один ребенок.

– Я тоже, как ты сказала, вычислил. Нужна женщина, чтобы помогать тебе. Он ожидал, что Скарлетт запротестует: она автоматически отвергала всякое предположение о том, что она не может делать все сама. Но она согласилась. Колум улыбнулся. Он сказал, что у него есть такая женщина, которая может помочь ей во всем, даже в бухгалтерии, если необходимо. Женщина в возрасте, но не настолько старая, чтобы не принять ее порядки, и не такая бесхарактерная, чтобы не постоять за себя, если нужно. У нее есть опыт ведения хозяйства, а также управления людьми и деньгами. Она была экономкой в Биг Хаусе вблизи Ларакор – это на другой стороне Трима. Она знает, как принимать роды, хотя и не акушерка. У нее у самой шестеро детей. Она может прийти к Скарлетт теперь, присматривать за ней и за домом, пока не будет восстановлен Бит Хаус, позже наймет женщин для ведения хозяйства, а сама будет управлять ими.

– Ты поймешь, что в Америке нет ничего, похожего на Биг Хаус в Ирландии. Здесь нужна опытная рука. Тебе также потребуется управляющий, под началом которого будет дворецкий и лакеи, главный конюх во главе кучеров и дюжина садовников.

– Стоп! – Скарлетт яростно затрясла головой. – Я не собираюсь закладывать здесь королевство. Я допускаю, что мне нужна женщина-помощница, но для начала буду пользоваться только несколькими комнатами в этой груде камней. Итак, спроси свой образец добродетели, не желает ли она отказаться от столь высокопоставленной должности. Сомневаюсь, что она ответит «да».

– Я спрошу ее. – Колум был уверен, что она согласится, даже если ей придется скрести полы. Розалин Мэри Фицпатрик была сестрой Фениана, казненного англичанами, и дочерью и внучкой тех людей, которые затонули на негодных к плаванию судах. Она была самым страстным и посвященным членом местного кружка повстанцев.

Скарлетт вынула три вареных яйца из бурлящей в чайнике воды и вылила воду в заварочный чайник.

– Можешь съесть яйцо или два, если ты такой гордый, что не хочешь есть мою кашу, – предложила она. – Без соли, конечно.

Колум отказался.

– Хорошо. Я голодная.

Она положила кашу на тарелку, разбила яйца и добавила в кашу. Колум отвел глаза. Скарлетт с жадностью накинулась на еду. Продолжая разговаривать с полным ртом, она поведала ему план расселения всей семьи, чтобы все О'Хара жили в достатке в Баллихаре.

Колум подождал, пока она доест, и сказал:

– Они не поедут. Они работают на земле, на которой живут почти двести лет.

– Они обязательно поедут. Все всегда хотят иметь лучшее, чем имели, Колум.

В ответ он покачал головой.

– Я докажу, что ты не прав. Спрошу их сегодня же! Нет, это не входит в мой план. Я хочу сначала все подготовить.

– Скарлетт, я привез тебе твоих фермеров. Сегодня утром.

– Этих лентяев!

– Ты не рассказывала мне о своих планах. Я нанял этих людей. Их жены и дети едут сюда, чтобы поселиться в коттеджах в конце улицы. Они уволились с работы у помещиков.

Скарлетт закусила губу.

– Все в порядке, – сказала она через минуту. – Я поселю семьи в дома, а не в коттеджи. Эти люди могут работать на кузин.

Колум открыл рот, затем закрыл его. Спорить было не о чем. Он был уверен, что Дэниэл никогда не переедет.

Колум позвал Скарлетт спуститься с лестницы, на которую она взобралась, инспектируя свежую штукатурку.

– Я хочу, чтобы ты посмотрела, что сделали твои «лентяи», – сказал он.

У Скарлетт от радости выступили слезы на глазах. Перед ней лежала прокошенная дорога, достаточно широкая для двуколки. Раньше ей приходилось ездить по ней верхом на пони. Последнюю неделю это было слишком тяжело. Теперь она снова сможет ездить к Кэтлин и брать молоко для чая и овсяной каши.

– Я поеду сейчас же, – сказала она.

– Тогда позволь зашнуровать твои ботинки.

– Нет, они жмут мне в лодыжках. Я буду ходить босой. Теперь у меня есть коляска и дорога, по которой можно ездить.

Колум с облегчением проследил, как она отъезжает, и вернулся в свой домик к своим книгам и трубке, а также к стакану хорошего виски с чувством заслуженной награды. Скарлетт О'Хара была – самая утомительная личность из всех, кого он когда-либо встречал.

Но почему, удивлялся он, ему всегда хотелось добавить «бедная овечка», что бы он ни думал о ней?

Она действительно выглядела бедной овечкой, когда неожиданно ворвалась к нему в комнату перед наступлением летних сумерек. Члены семьи очень любезно отклонили ее приглашение, а затем и призыв переехать в Баллихару.

Колум полагал, что Скарлетт не способна плакать. Она не плакала, когда получила известие о разводе и даже тогда, когда весть о женитьбе Ретта нанесла ей последний удар. Но в эту дождливую теплую августовскую ночь она несколько часов всхлипывала и рыдала, пока не заснула на его кушетке – роскошь, не известная в ее двух спартанских комнатах. Он прикрыл ее легким одеялом и отправился в спальню. Он был рад, что опадала выход своему горю, и оставил ее одну. Сильные люди не любят свидетелей своей слабости.

Он подумал, что снова ошибся. Узнает ли он эту женщину когда-нибудь до конца? Утром он нашел Скарлетт сидящей за кухонным столом; она ела яйца.

– А знаешь, ты прав, Колум. Они гораздо вкуснее с солью… Начни искать хороших арендаторов моих домов. Они должны быть состоятельными людьми, потому что в этих домах все самое лучшее, и я хочу получить хорошие деньги.

Скарлетт была глубоко оскорблена, хотя никогда и не показывала этого.

Несколько раз в неделю она продолжала ездить к Дэниэлю в двуколке и работала так же упорно, как всегда в Баллихаре, хотя ее беременность становилась все обременительней. К концу сентября город был восстановлен. Каждое здание было чистым, заново покрашено снаружи и внутри, с крепкими дверями и хорошими трубами, с непромокаемыми крышами. Население стремительно росло.

В городе открылись еще два бара, мастерская по ремонту обуви и конской сбруи, галантерейный магазин, приехал престарелый пастор в маленькую католическую церковь, два школьных учителя, которые начнут занятия, как только из Дублина придет разрешение, нервный молодой адвокат, надеющийся иметь свою практику, с еще более нервной молодой женой, постоянно разглядывающей людей на улице сквозь кружевную занавеску. Дети фермеров играли на улице, а их жены сидели на ступеньках крыльца и сплетничали. Каждый день почтальон из Трима доставлял почту джентльмену ученого вида, который открыл в однокомнатной пристройке к галантерейному магазину книжный магазин, где также можно было купить писчую бумагу и чернила. Через год ожидалось открытие почты, и наконец доктор заключил договор об аренде самого большого дома, чтобы начать заселение в первой неделе ноября.

Последняя новость была особенно приятной для Скарлетт. Единственная больница в округе размещалась в работном доме в Дюншолине, на расстоянии четырнадцати миль отсюда. Она никогда не бывала в работном доме, последнем прибежище неимущих, и надеялась, что никогда не будет. Скарлетт твердо верила в необходимость работы вместо попрошайничества, и она предпочла бы не видеть несчастных, которые заканчивали там свою жизнь. И это, конечно, было не место для рождения ребенка. Личный доктор, это больше подходило ей. Он будет все время под рукой, так как дети часто болеют крупом, ветрянкой и тому подобными болезнями. Теперь только оставалось найти кормилицу с середины ноября и привести в порядок дом.

– А где твоя прекрасная Фицпатрик, Колум? Мне казалось, что она согласилась приехать ко мне месяц назад.

– Она действительно согласилась месяц назад и уведомила об этом за месяц, как делает каждый приличный человек. Она будет здесь первого октября, то есть в следующий четверг. Я предложил ей пожить у меня.

– Вот как? А я думала, что она будет экономкой у меня. Почему она не остается здесь?

– Потому, Скарлетт, дорогая, что твой дом – единственный в Баллихаре, который до сих пор не отремонтирован.

Скарлетт с удивлением оглядела свою комнату-кухню. Она никогда не обращала внимания на то, как выглядит ее жилище; это было временное удобное место наблюдения за работой в городе.

– Здесь отвратительно, не так ли? – сказала она. – Лучше мы побыстрее доделаем дом, чтобы я могла переехать. – Она улыбнулась, но с трудом. – Дело в том, Колум, что я совершенно измотана. Я буду рада разделаться с работой и немного отдохнуть.

Скарлетт не сказала о том, что работа стала для нее только работой после того, как кузины отказались переехать к ней. Она не испытывает радости от возрождения земель О'Хара, если сами О'Хара не будут наслаждаться этой землей. Она снова и снова старалась понять, почему они отказались. Единственной причиной, которую она видела, было нежелание жить слишком близко к ней: они не любили ее, несмотря на всю их доброту и теплое отношение. Она чувствовала себя одинокой среди них, даже когда была вместе с Колумом. Она верила, что он ее друг, но это он сказал ей, что они никогда не приедут. Он понимал их, был одним из них.

Все время теперь болела спина. На распухших ногах мучительно больно ходить. Она уже не хотела ребенка. Он делал ее больной, и именно благодаря ему ей впервые пришла в голову идея купить Баллихару. И ей еще мучиться шесть – нет, шесть с половиной недель.

«Если бы у меня были силы, я бы завопила», – мрачно подумала она. Но она выдавила еще одну слабую улыбку для Колума.

Он выглядит так, как будто хочет сказать что-то и не знает что. Ну, я не могу помочь ему. Я совершенно не в состоянии разговаривать.

В дверь постучали.

– Иду! – крикнул Колум. И правда, побежал как заяц. Улыбаясь, вернулся в кухню с пакетом в руке. – Это миссис Фланаган из магазина. Она принесла табак, который ты заказывала для бабушки. Я возьму его для нее.

– Нет. – Скарлетт вскочила на ноги. – Она просила меня достать. Это единственная вещь, о которой она просила. Запряги пони и помоги мне залезть в коляску. Я хочу сама отвезти.

– Я поеду с Тобой.

– Колум, здесь едва хватает места для меня; перестань об этом говорить! Подай коляску и только помоги мне сесть в нее. Пожалуйста. Одному Богу известно, как я вылезу из нее.

Скарлетт была не в восторге, увидев кузена Сина выходящим из коттеджа бабушки на шум ее коляски. «Страшный Син» – так звала его Скарлетт про себя, точно так же она всегда думала о своем кузене Стивене в Саванне – «Страшный Стивен».

Они заставляли Скарлетт поеживаться, потому что всегда молча наблюдали, как другие О'Хара разговаривали и смеялись. Ее не интересовали люди, которые не болтали и не смеялись, или люди себе на уме. Когда Син предложил ей руку, чтобы помочь войти в дом, она неуклюже отступила в сторону.

– Не нужно, – сказала она весело, – я прекрасно могу обойтись сама. Син нервировал ее даже больше, чем Стивен. Все неудачники заставляли ее нервничать, а Син был О'Хара, которому не везло. Он был третий сын Патрика. Старший сын умер. Джейми работал в Триме, поэтому, когда Патрик умер в 1861 году, Син унаследовал ферму. Ему было «только» тридцать два в то время, и он думал, что это «только» оправдывает все его неудачи. Он делал все так плохо, что был реальный шанс потерять арендованный участок земли.

Дэниэл, как старший, созвал всех детей Патрика. Хотя ему было шестьдесят семь, он ощущал в себе больше силы, чем Син и его собственный сын Симус, которому тоже было «только» тридцать два. Он работал всю жизнь рядом с братом; теперь, когда Патрик умер, не стоит молча смотреть, как губится дело их жизни. Син должен уйти.

И Син ушел. Но не совсем. Уже двадцать лет он живет с бабушкой, позволяя ей ухаживать за собой. Он отказался выполнять какую-либо работу на ферме Дэниэла. Скарлетт пошла прочь от него так быстро, как могли нести ее босые опухшие ноги.

– Девочка Джералда! – воскликнула бабушка. – Я рада видеть тебя, молодая Кэти-Скарлетт.

Скарлетт верила ей. Она всегда верила бабушке.

– Я принесла тебе табак, старая Кэти-Скарлетт, – с искренней веселостью сказала она.

– Как здорово! Выкуришь трубку со мной?

– Нет, спасибо, бабушка. Я еще не настолько ирландка.

– Жаль. А я такая ирландка, какими Бог сотворил их. Набей мне трубку.

В крошечном коттедже было тихо. Скарлетт положила ноги на табурет и закрыла глаза. Тишина была успокаивающей.

Скарлетт пришла в бешенство, когда услышала крики на улице. Неужели нельзя побыть полчаса в тишине? Она поспешила во двор фермы, готовая наорать на любого, кто шумел.

То, что она увидела, было настолько ужасным, что она забыла свой гнев, боль в спине, агонию в ногах – все, кроме страха. Во дворе фермы Дэниэла стояли солдаты, констебли и офицер на гарцующей лошади с обнаженной саблей в руке. Солдаты устанавливали треножник из стволов деревьев. Скарлетт заковыляла через двор к рыдающей в дверях Кэтлин.

– Вот еще одна, – сказал солдат. – Посмотрите на нее. Эти ирландцы плодятся как кролики. Почему они вместо этого не научатся носить ботинки?

– В постели ботинки не нужны, – сказал другой, – или под кустом.

Англичане засмеялись. Констебли уставились в землю.

– Эй, вы! – громко крикнула Скарлетт. – Вы, на лошади. Что вы и ваши рядовые делаете на этой ферме?

– Это ты мне, девка? – Офицер опустил вниз свой длинный нос.

Она подняла подбородок и уставилась на него своими холодными зелеными глазами.

– Я не девка, сэр, а вы не джентльмен, даже если вы и офицер.

У него открылся рот. Теперь его нос был едва заметен, наверное потому, что у рыб нет носов, а он был похож на выброшенную на берег рыбу. Горячая радость борьбы наполняла ее энергией.

– Но ты не ирландка, – сказал офицер. – Ты та американка?

– Не ваше дело, кто я есть. А вот что вы здесь делаете – мое дело.

Объясните.

Офицер вспомнил, кем он был. Он закрыл рот и выпрямил спину. Скарлетт заметила, что солдаты оцепенели и смотрели сначала на нее, а затем на офицера. Констебли поглядывали, прищурив глаза.

– Я выполняю приказ правительства Ее Величества о выселении людей, проживающих на этой ферме, за неуплату арендной платы. – Он помахал свернутой бумагой.

Сердце Скарлетт подступило к горлу. Она подняла подбородок выше. За спинами солдат она увидела Дэниэла и его сыновей, бежавших с полей с вилами и дубинами, готовых к бою.

– Здесь, очевидно, ошибка, – сказала Скарлетт. – Сколько не уплачено?

Скорее, подумала она, ради Бога скорее, ты, длинноносый дурак. Если кто-нибудь из О'Хара ранит солдата, они будут отправлены в тюрьму или хуже.

Все, казалось, замедляло скорость. Офицер целую вечность вынимал и разворачивал свиток. Дэниэл и Симус, и Патрик, и Тимоти двигались как будто под водой. Скарлетт расстегнула блузку. Ее пальцы – как сосиски, пуговицы – как неудержимые куски жира.

– Тридцать один фунт восемь шиллингов и девять пенсов, – сказал офицер. Скарлетт показалось, что ему потребовалось по часу на каждое слово. Затем она услышала крики с поля, увидела бегущих мужчин О'Хара, на ходу размахивающих кулаками и орудиями. Она неистово рванула бечевку вокруг шеи, затем схватила мешочек с деньгами за его крепко завязанный верх.

Ее пальцы нащупали монеты, сложенные банкноты, и в благодарность она тихо прошептала молитву. Это была зарплата всех рабочих Баллихары, более пятидесяти фунтов. Теперь Скарлетт была холодна и нетороплива, как тающее мороженое.

Она сняла шнурок с шеи через голову и позвякала мешочком.

– Там есть лишние, за ваши труды, грубиян, – сказала она. Ее рука была крепка и точна. Мешочек попал офицеру в лицо. Шиллинги и пенсы посыпались по его мундиру на землю.

– Выясните недоразумение, – сказала Скарлетт, – и заберите этот хлам с собой!

Она повернулась спиной к солдатам.

– Ради Бога, Кэтлин, – прошептала она, – беги в поле останови мужчин, пока они не наделали беды.

Позднее она встретилась лицом к лицу со старым Дэниэлом. Она посерела. Предположим, она не привезла бы табак? Предположим, его не прислали сегодня? Она пристально посмотрела на дядю и завопила:

– Почему ты не сказал, что тебе нужны деньги? Я бы с радостью дала тебе их!

– О'Хара не берут милостыню, – сказал Дэниэл.

– Милостыню? Это не милостыня, когда дает твоя семья, дядя Дэниэл.

Дэниэл посмотрел на нее старыми-старыми глазами.

– То, что не заработано твоими собственными руками, – милостыня, – сказал он. – Мы слышали твою историю, молодая Скарлетт О'Хара. – Когда мой брат Джералд потерял рассудок, почему ты не обратилась к его братьям в Саванне? Они все твоя семья.

У Скарлетт затряслись губы. Он был прав. Она не просила и не принимала помощь ни от кого. Она несла всю тяжесть одна. Ее гордость не допустила бы никакой уступчивости, никакой слабости.

Она посмотрела на худые, прямые плечи дяди, гордый наклон его головы. И поняла. Она бы сделала то же самое. Она поняла также, почему была не права, предлагая Баллихару взамен земли, где он проработал всю жизнь. Это сделало бы его работу бессмысленной, работу его сыновей, его братьев, его отца, отца его отца.

– Роберт поднял ренту, не правда ли? Из-за того, что я сделала это дерзкое замечание по поводу его перчаток. Он собирался отплатить мне – через вас.

– Роберт жадный человек, но нельзя сказать, что это не связано с тобой.

– Разреши мне помочь? Это будет честью для меня.

Скарлетт увидела одобрение в глазах старого Дэниэла, затем вспышку юмора:

– Сын Патрика работает в конюшне в Биг Хаусе. У него замечательная идея разводить лошадей. Его можно было бы отправить учиться, имея деньги.

– Благодарю тебя, – сказала Скарлетт.

– Будет кто-нибудь ужинать, или я должна все выбросить свиньям? – сказала Кэтлин с притворным гневом.

– Я так голодна, что могу заплакать, – сказала Скарлетт. «Я счастлива, – подумала она. – У меня все болит с головы до пят, но я счастлива. Если этот ребенок не будет гордиться, что он О'Хара, я сверну ему шею».

 

Глава 61

– Вам нужна кухарка, – сказала миссис Фицпатрик. – Я не умею готовить.

– Я тоже, – ответила Скарлетт. Миссис Фицпатрик взглянула на нее. —

– Я тоже не умею готовить, – поспешно повторила Скарлетт. Несмотря на уверения Колума, она решила, что не сумеет поладить с этой женщиной. «Она не понравилась мне прямо с того момента, когда я спросила, как ее зовут, а она ответила: „Миссис Фицпатрик“, зная, что я имела в виду ее имя. Я никогда не звала своих слуг „миссис“ или „мистер“, или „мисс“. Но ведь у меня не было белых слуг. Кэтлин, горничная, не в счет, да и Бриди – тоже. Они мои кузины. Я рада, что миссис Фицпатрик не приходится мне „родственницей“.

Миссис Фицпатрик была довольно высокой – по крайней мере, на полголовы выше Скарлетт. Она не отличалась излишней полнотой, но и худой ее назвать было нельзя. Своей твердостью и основательностью она напоминала дерево, а возраст ее невозможно было определить наверняка. У нее, как у большинства ирландских женщин, была идеальная кожа, наверное, благодаря мягкому и влажному климату. На щеках всегда играл яркий румянец. У миссис Фицпатрик был широкий некрасивый нос с горбинкой, а губы, напротив, казались яркой узкой полоской. Но поразительнее всего выделялись ее темные брови. Они образовывали неширокую легкую дугу над ее голубыми глазами и являли собой довольно странный контраст со снежно-белыми волосами. На ней было строгое серое платье со скромным белым воротничком и манжетами. Ее сильные работящие руки были чинно сложены на коленях. Скарлетт взглянула на свои огрубевшие ладони… Руки миссис Фицпатрик были гладкими, аккуратными, с маленькими круглыми ногтями.

В ирландском говоре миссис Фицпатрик улавливались английские нотки. Голос ее звучал мягко, но был несколько лишен музыкальности.

Скарлетт поняла, что миссис Фицпатрик – деловая и практичная женщина. Эта мысль успокоила ее: она могла иметь дело с практичной женщиной, не важно, нравилась та ей или нет.

– Я уверена, что вам пригодятся мои услуги, миссис О'Хара, – сказала миссис Фицпатрик, и не оставалось сомнений, что она была абсолютно уверена во всех своих словах и поступках. Скарлетт почувствовала раздражение: может быть, эта женщина бросает ей вызов? Или собирается задавать тон в доме?

А миссис Фицпатрик все продолжала говорить:

– Мне очень приятно было познакомиться с вами, и я рада работать у вас. Для меня большая честь – быть экономкой в доме Той Самой О'Хары.

Что она имеет в виду?

Темные брови удивленно взметнулись вверх:

– Неужели вы не знаете? Все только и говорят об этом, – миссис Фицпатрик улыбнулась. – В наше время ни одна женщина не сделала бы такого, и быть может, через сотни лет – тоже. Люди зовут вас Та Самая О'Хара – Наша О'Хара. Во времена великих Королей у каждой семьи был свой глава, представитель, почетный член клана. Один ваш далекий предок был гордостью семьи, и его назвали Тот Самый О'Хара. А теперь это имя вновь – для вас.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду? Что я теперь должна делать?

– Вы уже все сделали. Вас уважают, вам верят, вами восхищаются и гордятся. Это имя не унаследовано, оно присвоено вам. Теперь Скарлетт О'Хара должна просто быть самой собой. Вы – Наша О'Хара.

– Я думаю, мне не помешает чашка чая, – слабо сказала Скарлетт. Она не знала, о чем говорила миссис Фицпатрик. Она шутила? Насмехалась? Нет, она была не из тех женщин, которые шутят. Что она имела в виду, говоря «Та Самая О'Хара»? Скарлетт попробовала сказать это вслух. Та Самая ОаХара – звучит как барабанная дробь. Глубоко в тайниках ее души что-то загорелось. Наша О'Хара! Ее зеленые глаза вспыхнули: Наша О'Хара!

«Мне придется думать об этом и завтра, и каждый день до конца жизни. Я понимаю всю ответственность, но чувствую себя такой сильной! „Оставайтесь такой, какая вы есть“, – сказала миссис Фицпатрик. Но почему Наша О'Хара?»

– Ваш чай, миссис О'Хара.

– Спасибо, миссис Фицпатрик.

Несмотря ни на что, спокойная уверенность этой женщины перестала раздражать Скарлетт и стала ей даже нравиться. Она взяла чашку и взглянула на миссис Фицпатрик:

– Пожалуйста, выпейте со мной чая. Нам нужно поговорить: у нас только полтора месяца, а сделать необходимо очень многое.

Скарлетт никогда не была в Биг Хаусе. Миссис Фицпатрик тщательно скрывала свое любопытство и восторг. Раньше она была экономкой в очень известной семье, управляла делами в огромном доме, но он значительно проигрывал в сравнении с домом в Баллихаре. Она помогла Скарлетт вставить огромный ключ странной формы в замочную скважину и налегла на дверь: та никак не открывалась.

– Плесень, – сказала миссис Фицпатрик, почувствовав неприятный запах в доме. – Нам понадобится целая армия женщин с тряпками и щетками, чтобы навести порядок. Но давайте сначала посмотрим кухню. Ни одна кухарка не согласится приехать в дом, где нет первоклассной кухни. А эту часть дома можно отремонтировать и немного позже. Пока не стоит просто обращать внимания на клочья обоев, свисающие со стен, и на следы животных на полу – кухарка даже не увидит этих комнат.

Галереи с резными колоннами присоединяли к основному зданию два крыла. Женщины пошли по одной из них и оказались в большой угловой комнате. Все двери открывались в коридоры, ведущие в другие комнаты и на лестницу.

– У вас здесь будет распоряжаться управляющий, – сказала миссис Фицпатрик, когда они вернулись в угловую комнату. – Остальные комнаты будут служить кладовыми и жильем для слуг. Управляющие не живут в Биг Хаусе, так что вам придется снять квартиру в городе, достаточно большую, чтобы она соответствовала званию управляющего имением. А это будет что-то вроде его кабинета.

Скарлетт ответила не сразу. Она совсем не так представляла себе это помещение и кабинет управляющего. Ретт говорил, что в крыле дома в Данморе всегда располагались гости. Но в ее планы не входило держать для гостей дюжину комнат, а вот кабинет, как у Ретта, был ей необходим. Она решила, что закажет у мебельщика стол даже больших размеров, чем у Ретта, на стенах развесит карты имения и будет, как он, смотреть в окно. Только она будет видеть Баллихару, а не груду обожженных кирпичей, и у нее будут поля, засеянные пшеницей, а не клумбы с цветами.

– Управляющим в Баллихаре буду я, так как не хочу, чтобы имением распоряжался посторонний.

– Миссис О'Хара, вы же не представляете, что говорите. Это займет все ваше время. Необходимо будет заниматься не только запасами и обустройством, но и выслушивать, улаживать разногласия между рабочими, фермерами, горожанами.

– Я займусь этим. Мы поставим вдоль этого коридора скамьи, чтобы люди могли сесть. Каждое первое воскресенье месяца после мессы я буду принимать всех, у кого возникнут проблемы.

Экономка поняла, что возражать бесполезно.

– И еще вот что, миссис Фицпатрик, нигде не будет никаких плевательниц, ясно?

Миссис Фицпатрик кивнула, хотя никогда не слышала этого слова: в Ирландии табак не жевали, а курили.

– Хорошо, – сказала Скарлетт. – Теперь давайте найдем кухню, которая вас так беспокоит. Она, наверное, в другом крыле.

– У вас разве хватает сил так много ходить? – поинтересовалась миссис Фицпатрик.

– Это необходимо, – ответила Скарлетт. От хождения у нее болели ноги и спина, но даже и речи быть не могло о том, чтобы прекратить это. Ее испугало состояние дома. Неужели за полтора месяца можно все сделать? Но дом должен быть готов – в нем родится ребенок.

– Великолепно! – воскликнула миссис Фицпатрик, увидев кухню. Она похожа на пещеру со множеством углублений и нишами в два яруса. Под потолком был огромный светильник. Скарлетт никогда раньше не видела такого огромного зала. В дальнем его конце находился внушительных размеров камин. Двери по обе стороны от него вели в помещение для мытья посуды – с северной стороны и в пустую комнату – с южной.

– Здесь могут спать кухарки. Это самое удобное и продуманное строение, какое мне доводилось видеть. – Миссис Фицпатрик указала наверх. Небольшой коридорчик вел на второй этаж. – Мое жилье будет над комнатой кухарки. Тогда они и служанки не смогут увидеть, что я наблюдаю за ними. Это будет держать их в напряжении. Этот коридор ведет на второй этаж главного здания, так что вы тоже можете приходить и сверху смотреть, что делается на кухне. Они будут работать не переставая.

– А почему я не могу просто зайти на кухню и проверить?

– Потому что они сразу все бросят и застынут в ожидании указаний, а их стряпня тем временем подгорит.

– Вы говорите «они» и «горничные». А что с кухаркой? Я думала, у нас будет она одна.

Миссис Фицпатрик широким жестом обвела помещение:

– Одна женщина не справится со всем этим. Опытная кухарка не возьмется за это. Мне бы хотелось увидеть кладовые и прачечную. Это, наверно, в подвале. Вы хотите спуститься?

– Не очень. Я лучше посижу на воздухе – надоел этот запах. Скарлетт направилась к двери, ведущей в заросший травой сад, окруженный каменной стеной. Она вернулась на кухню. Вторая дверь вела в галерею с колоннами. Скарлетт опустилась на пол и прислонилась спиной к одной из колонн. Тяжелая усталость навалилась на нее. Она и понятия не имела, что в доме столько работы – снаружи он выглядел как новый.

Ребенок зашевелился, и Скарлетт рассеянно потрогала ножку, толкавшую ее изнутри.

– Эй, малышка, – пробормотала она, – что ты об этом думаешь? Они зовут твою мать «Наша О'Хара». Надеюсь, тебе это нравится? Лично мне – да. – Скарлетт закрыла глаза, чтобы успокоиться.

Тут вышла миссис Фицпатрик, отряхивая с платья паутину.

– Это подойдет, – сказала она. – А теперь нам обеим не мешало бы хорошенько поесть. Мы пойдем в бар Кеннеди.

– В бар? Дамы не ходят в бар без сопровождения.

– Это ваш бар, – улыбнулась миссис Фицпатрик. – Вы можете ходить туда, когда захотите. Вы – Та Самая О'Хара.

Действительно, решила Скарлетт, это была не Атланта и не Чарльстон. Почему бы ей не пойти в бар? Неужели она не сама настелила там полы?! Тем более, что все говорили, что миссис Кеннеди, жена хозяина бара, готовит превосходные блинчики с мясом, которые тают во рту.

Погода испортилась, начались дожди. Не кратковременные грибные дождики, к которым привыкла Скарлетт, а настоящие ливни, длившиеся порой несколько часов. Фермеры жаловались, что почва была недостаточно тверда, и они не могли идти удобрять только что расчищенные поля. Но Скарлетт, заставлявшая себя работать каждый день до полного изнеможения и контролировавшая ход дел в Бит Хаусе, благословляла эту грязь, успокаивавшую боль в ее распухших ногах. Она вообще отказалась от туфель и держала на пороге тазик с водой, чтобы мыть ноги при входе в дом. Когда Колум увидел это, он расхохотался:

– Скарлетт, дорогая, ты становишься настоящей ирландкой. Ты научилась этому у Кэтлин?

– У кузенов. Они всегда смывают с ног землю, приходя с поля. Кэтлин сошла бы с ума, если бы они испачкали ее сверкающие полы.

– Отнюдь нет. Они делают так потому, что ирландцы привыкли к этому еще со времен их прапрадедов ты читаешь молитву, прежде чем вылить воду?

– Что за глупость! Конечно, нет! И я не выставляю каждый вечер блюдце с молоком за дверь. Не думай, что я буду кормить ужином каких-то духов. Все это – детские сказки.

– Это ты сейчас так говоришь. Но вот однажды домовой накажет тебя за дерзость.

Колум заглянул к ней под кровать и под подушку. Скарлетт рассмеялась:

– Хорошо, я объявлю ему войну. Какой домовой? Кузен, переодетый эльфом?

– Эльфы содрогнулись бы от этого предположения. Домовой – это страшное существо, злобное и хитрое. Он запутает тебе волосы или сделает так, что у тебя скиснут сливки.

– Или, полагаю, заставит распухнуть мои ноги… Это очень злобно и не похоже на правду.

– Бедный ягненок… Итак, сколько времени осталось до появления на свет ребенка?

– Около трех недель. Я велела миссис Фицпатрик вымыть для меня комнату и заказать кровать.

– Ты довольна ее помощью, Скарлетт? Она призналась, что довольна. Миссис Фицпатрик не кичилась своим статусом и сама упорно работала. Много раз Скарлетт видела, что она скребла каменный пол в кухне, показывая служанкам, как это делается.

– Но, Колум, она тратит деньги, будто их запасы у нас бесконечны. В доме уже три служанки, и все только для того, чтобы навести порядок, и кухарка соизволила приехать. Плита, которой я раньше не видела, всякие горелки, бак для горячей воды – это стоит около ста фунтов, да еще десять, чтобы привезти со станции. И еще придется звать кузнеца, чтобы он сделал краны, задвижки и решетки для камина. Это на случай, если кухарке не понравится плита. Повара, наверно, больше избалованы, чем Королева!

– И гораздо полезнее. Ты поймешь, какое это наслаждение – в первый раз сесть ужинать в собственной столовой и отведать изысканных блюд.

– Это ты так говоришь. Меня устраивает стряпня миссис Кеннеди. Вчера вечером я съела три ее пирога с мясом: один – для меня и два – для этого слоненка внутри. О! Как я хочу, чтобы все это скорее закончилось!.. Колум?..

Он уезжал, и Скарлетт уже не так легко было с ним общаться, как прежде.

Но тем не менее ей необходимо было кое-что спросить у него.

– Ты слышал об этом имени – «Наша О'Хара»? Да, он слышал, гордился ею и полагал награду вполне справедливой.

– Ты замечательная женщина, Скарлетт О'Хара. Так думают все, кто тебя знает. Ты выдержала все удары судьбы, которые сломили бы не только более слабую женщину, но даже мужчину. И ты никогда не требовала к себе жалости и сострадания – он грустно улыбнулся. – Ты почти сотворила чудо, заставив всех этих ирландцев так усердно работать. А как ты смело вела себя с этим английским офицером! Говорят, даже выставила одного из них за дверь при сотне свидетелей.

– Это неправда!

– Правда лишит блеска эту великолепную легенду. Старый Дэниэл, первый, кто назвал тебя Наша О'Хара, лично был там.

Старый Дэниэл! Скарлетт даже покраснела от восторга.

– Скоро ты уже будешь обмениваться историями с душой Финна МакКуина, если верить слухам. Эти люди счастливы тем, что ты у них есть.

И уже более строго Колум добавил:

– Только не зазнавайся – это оскорбляет их.

– Никогда! Я даже хожу к мессе каждое воскресенье, хотя отец Флинн выглядит так, будто вот-вот заснет.

– Я говорю не о церкви, а о духах, домовых и прочих, как ты сказала, суевериях. Ведь тебе предназначено вернуться на землю О'Хара, когда все знают, что эти места часто посещает дух молодого лорда.

– Это невозможно!

– Возможно. Неважно, веришь ты в это или нет. Главное, что верят ирландцы. А если ты будешь смеяться над их традициями, это оскорбит их.

Скарлетт все поняла, как ни глупо это казалось на первый взгляд.

– Я придержу свой язык и не буду смеяться, разве что над тобой. Но не жди, что я буду молиться, выливая воду из таза.

– А тебе и не нужно этого делать. Они говорят, что ты настолько уважительно к ним относишься, что шепчешь молитвы про себя.

Скарлетт смеялась, пока не потревожила ребенка и он не зашевелился внутри.

– Посмотри, что ты наделал, Колум! У меня даже колики в животе начались от смеха. Я так не смеялась с тех пор, как ты уехал. Останься дома ненадолго, ладно?

– Ладно. Я хочу одним из первых увидеть твоего маленького слоненка. Я надеюсь, что ты сделаешь меня крестным отцом?

– А я-то думала, ты будешь крестить его… или ее… или их.

Колум грустно улыбнулся:

– Скарлетт, дорогая, я не могу сделать этого. Все, что угодно, хоть Луну достану для тебя с неба, но не это. Я не имею права совершать таинство крещения.

– Почему? Ведь это твоя работа.

– Нет, Скарлетт, это работа священника или в особых случаях епископа. А я – миссионер, старающийся облегчить беднякам их страдания. Я не совершаю священных обрядов.

– Ты бы мог сделать исключение.

– Нет, я не могу, но если ты попросишь, я буду самым лучшим крестным отцом и прослежу, чтобы отец Флинн не уронил ребенка, и научу его молитвам. Я сделаю это так выразительно и незаметно, что он будет думать, будто заучивает шуточное стихотворение. Пригласи меня, Скарлетт, иначе мое бедное сердце не выдержит сего тяжкого испытания.

– Конечно, Колум, ты будешь крестным отцом.

– Вот, собственно, зачем я и пришел. Теперь я могу идти, и душа моя будет спокойна.

– Иди, а я отдохну, пока не закончится дождь. А потом, если смогу, навещу бабушку и Кэтлин. Моя лошадка уже достаточно подросла, чтобы переходить реку вброд.

– Еще одно обещание, и я перестану надоедать тебе. В субботу вечером останься дома, закрой накрепко все двери и задерни шторы на окнах. Это Хэллоуин. День Всех Святых, и ирландцы верят, что появляется вся нечистая сила: духи, привидения, веся под мышкой свои головы и выделывая еще более неприятные штуки. Отдай дань традиции и закройся в доме, дабы не видеть их. И никаких пирожков миссис Кеннеди! Свари себе заранее несколько яиц. А если хочешь действительно походить на ирландцев, налей себе виски и запивай его пивом.

– Не удивительно, что после этого им мерещатся привидения. Но я сделаю, как ты говоришь. А почему ты не придешь?

– Чтобы остаться ночью в доме с такой соблазнительной особой? Я боюсь нарушить священную клятву.

Скарлетт показала ему язык. «Действительно, соблазнительная. Для слоненка, наверное».

Вода буквально кипела, когда Скарлетт переправлялась через речку, и она не намерена была задерживаться в доме Дэниэла. Бабушка дремала, и Скарлетт решила даже не садиться.

– Я только на минутку зашла, бабушка. Не буду отрывать тебя от отдыха.

– Подойди и поцелуй меня на прощание» моя маленькая Кэти-Скарлетт.

Ты очаровательна, моя девочка.

Скарлетт нежно обняла маленькую сгорбленную фигурку и поцеловала ее в щеку.

– Кэтлин, я не могу дольше задерживаться – вода в реке поднимается.

К тому времени, как она спадет, я уже вообще не смогу сесть в седло. Ты когда-нибудь видела такого огромного ребенка?

– Да. Но знаю, что ты не хотела бы это услышать. Для матерей собственный ребенок всегда уникален. У тебя найдется минутка, чтобы выпить чаю с печеньем?

– Мне не следовало бы оставаться, но я сделаю это. Можно мне занять кресло Дэниэла? Оно самое большое!

– Конечно. Ни с кем, кроме тебя, Дэниэл не бывает так сердечен.

«Наша О'Хара», – думала Скарлетт. И эта мысль согревала ее больше, чем горячий чай и тепло от камина.

– У тебя есть время зайти к бабушке, Скарлетт? – Кэтлин поставила возле кресла Скарлетт поднос с чашкой чая и печеньем.

– Я зашла туда вначале. Сейчас она спит.

– Хорошо. Было бы жаль, если бы она не попрощалась с тобой. Она уже вытащила из своего сундука саван. Да, скоро она умрет.

Скарлетт уставилась на Кэтлин. Как она может говорить такие вещи тем же тоном, каким обсуждают погоду, и при этом продолжать пить чай?

– Мы все надеемся, что будет несколько сухих дней, – продолжала Кэтлин. – Дороги так развезло, что это затруднит продвижение похоронной процессии.

Она заметила на лице Скарлетт ужас и неверно его истолковала.

– Нам всем будет не хватать ее, но она уже готова покинуть этот мир.

Те, кто прожил столько, сколько старая Кэти-Скарлетт, уже знают, что их время пришло… Давай, я налью тебе еще чаю.

Чашка звякнула, когда Скарлетт нервно отодвинула ее от себя.

– Нет, спасибо. Я должна идти, иначе не успею переправиться через реку.

– Ты дашь нам знать, когда начнутся схватки? Мне бы очень хотелось быть рядом с тобой.

– Да, спасибо тебе. Помоги, пожалуйста, мне сесть в седло.

– Не хочешь взять с собой пирога? Завернуть его не займет у меня и минуты.

– Нет-нет, правда. Меня очень беспокоит уровень воды в реке.

«Я, наверное, уже близка к сумасшествию, – размышляла Скарлетт на обратном пути. – Колум был прав, все ирландцы помешаны на привидениях. И кто бы мог подумать такое о Кэтлин? А бабушка-то хороша – саван уже приготовила. Бог знает, что они будут делать в Хэллоуин. Я, пожалуй, запру дверь и закрою ставни. Меня от всего этого уже в дрожь бросает».

На какое-то ужасно долгое мгновение пони потерял почву под ногами…

«Все-таки пора понять: никаких больше путешествий, пока не появится ребенок. А все же жаль, что я отказалась от пирога».

 

Глава 62

Три девчонки деревенского вида стояли в дверях одной из комнат Бит Хауса, которую Скарлетт отвела под свою спальню. Все они были одеты в большие домотканые передники и чепцы с кружевами, но больше в них решительно не было ничего одинакового. Энни Доил была маленькая и кругленькая, как молодой щенок; Мэри Морган – высокая и нескладная, как огородное пугало, а Пегги Куин – стройная и хорошенькая, как дорогая кукла. Они толкались в дверях, держа друг друга за руки.

– Мы пойдем, если вы не возражаете, миссис Фицпатрик, – сказала Пегги. Остальные энергично закивали.

– Хорошо, – сказала миссис Фицпатрик, – но вы вернетесь в понедельник рано утром, чтобы компенсировать это время.

– Да-да, конечно! – воскликнули они в один голос и, сделав неуклюжий реверанс, заспешили прочь.

– Иногда я в отчаянии, – вздохнула миссис Фицпатрик. – Но у меня и более плачевные создания превращались в отличных горничных. В конце концов, они сами этого хотят. Даже на дождь они не обратили бы внимания, если бы не Хэллоуин. Я полагаю, они думают, что если небо затягивается облаками, значит, уже смеркается, – она взглянула на золотые часы, висевшие у нее на поясе. – Еще только начало третьего… Давайте вернемся к нашим делам. Я боюсь, что сырость помешает нам закончить в срок, миссис О'Хара. Жаль, что это так, но я не собираюсь вводить вас в заблуждение. Мы оборвали все старые обои, все отскребли и отчистили. Но в некоторых местах надо заделать дыры, а для этого стены должны быть сухими, и цемент должен просохнуть, прежде чем красить стены или клеить обои. На все это нам не хватит двух недель.

– Мой ребенок должен появиться в этом доме, миссис Фицпатрик. Я говорила вам об этом с самого начала.

– Но у меня есть предложение, – вкрадчиво сказала экономка.

– При условии, что мне не придется рожать ребенка где-то в другом месте.

– Наоборот. Мне кажется, что если хорошо растопить камин и повесить на окна какие-нибудь симпатичные плотные шторы, голые стены не будут казаться такими неприглядными.

Скарлетт взглянула на серый потрескавшийся и местами отсыревший цемент с неприязнью.

– Ужасно выглядит, – поморщилась она.

– Мебель и ковер совершенно изменят вид. У меня есть для вас сюрприз. Пойдете со мной.

Скарлетт подошла к двери и вдруг рассмеялась:

– О. Господи, что это?

– Это называется «государственная кровать». Не правда ли, она замечательна? – экономка рассмеялась вместе со Скарлетт, разглядывая этот уникальный предмет, стоящий посреди комнаты. Четыре очень широких темных дубовых ножки имели силуэты греческих богов. Панели в ногах и у изголовья были украшены рельефами с изображением людей, сидящих среди фруктов и цветов. А в головах сияла позолоченная корона.

– Что за великан спал на ней? – спросила Скарлетт.

– Она, возможно, была сделана специально по случаю визита Вицероя.

– Кто это?

– Глава правительства Ирландии.

– Да, я вам скажу, что она вполне подойдет для моего огромного ребенка. Если только доктор сможет дотянуться, чтобы принять его.

– Заказать перину? В Триме есть человек, который изготовит ее за два дня.

– Да, закажите. И подушки тоже. На этой кровати можно спать неделю и ни разу не оказаться в одном и том же месте!

– Если закрыть ее пологом, она будет совсем как комната.

– Комната? Да она будет похожа на целый дом! И вы абсолютно правы

– в ней я не замечу ужасных стен. Вы душечка, миссис Фицпатрик. У меня сейчас такое настроение, какого не было уже несколько месяцев. Вы даже представить себе не можете, что будет, если ребенок появится на свет здесь! Это, наверное, будет такой же великан.

Они дружно смеялись, спускаясь вниз по вычищенной каменной лестнице. «Ее надо покрыть ковром в первую очередь, – подумала Скарлетт. – Или, может быть, я вообще закрою второй этаж. Комнаты такие огромные, что мне вполне хватит помещения внизу. Миссис Фицпатрик и кухарку, я думаю, это устроит. А почему бы нет? Какая же я Наша О'Хара, если не могу поступать по своему усмотрению?» Скарлетт отошла чуть в сторону, чтобы миссис Фицпатрик могла открыть тяжелую дверь, ведущую в помещение первого этажа.

Они увидели на полу лужу.

– Проклятье, – воскликнула Скарлетт.

– Это не дождь, а настоящий потоп, – проворчала экономка. – Но так не может продолжаться бесконечно. Вы не хотите чашку чая? На кухне сухо и тепло. У меня весь день горела печь, чтобы согреть ее.

– Прекрасно, – Скарлетт пошла следом за миссис Фицпатрик. – Это все новое, – сказала она подозрительно. Она не любила, когда какие-то покупки делались без ее разрешения. А плетеные кресла около печи выглядели слишком заманчиво для кухарки и ее помощниц, которым следовало работать. – Сколько все это стоит?

Она потрогала большой тяжелый деревянный стол.

– Пару кусков мыла – стол был в кладовке, ужасно грязный. А кресла подарил Колум. Он сказал, что мы должны создать кухарке максимальные удобства, прежде чем она увидит остальные помещения. Я составила список мебели для ее комнаты. Он на столе, ждет вашего одобрения.

Скарлетт почувствовала угрызения совести, но тут же поняла, что подразумевалось. Ей вдруг стало не по себе.

– А когда доставят вещи, разрешение на покупку которых я дала на прошлой неделе?

– Большая часть уже здесь, в кладовой. Вместе с кухаркой я собиралась распаковать их на следующей неделе. В основном это посуда и разная утварь.

Скарлетт опять почувствовала себя плохо. Спина болела сильнее, чем обычно. Она дотронулась руками до поясницы. Вдруг резкая боль пронзила ее изнутри, и все прежние недомогания показались незначительными в сравнении с этим. Скарлетт судорожно ухватилась за стол, чтобы не упасть, и растерянно смотрела, как по ее ногам на выскобленный пол стекает какая-то жидкость.

– Отошли воды, – сказала она наконец, – но они красные. – Скарлетт посмотрела в окно: дождь все не прекращался. – Простите, миссис Фицпатрик, что из-за меня вы промокнете до нитки. Помогите мне лечь на этот стол и дайте, если можно, что-нибудь вытереть воду… или кровь. А потом сходите в бар или еще куда-нибудь и пошлите за врачом: у меня вот-вот начнутся схватки.

Режущая боль больше не возвращалась. Скарлетт было удобно: под спину и голову подложили мягкие подушки. Ей очень хотелось пить, но она решила не вставать, если боли повторятся, она может упасть и удариться.

«Мне, наверное, не следовало посылать миссис Фицпатрик за врачом и так будоражить людей. У меня было три приступа с тех пор, как она ушла, едва ли это что-то значит. Все было бы в порядке, если бы не такое количество крови, она течет при каждой схватке и при каждом движении ребенка. Раньше такого никогда не было. Когда отходят воды, они прозрачные и без крови…

Что-то не так. Где же врач? Если бы все случилось на следующей неделе, он был бы уже на пороге. А теперь, наверное, это будет какой-нибудь знахарь из Трима. А ведь все должно было быть совсем не так, я бы лежала на кровати с золотой короной, а не на этом столе. Что это за начало для ребенка? Мне придется назвать его «Прыгун» или что-то в этом роде.

Опять кровь… Мне это не нравится. Почему не возвращается миссис Фицпатрик? Она могла бы хоть подать мне воды, у меня совершенно пересохло в горле. Перестань пихаться, малышка, перестань! Из-за тебя я истекаю кровью. Подожди, вот придет доктор, и ты выберешься отсюда. Откровенно говоря, я была бы рада от тебя избавиться.

Конечно, тебя гораздо легче было зачать, чем произвести на свет… Нет, я не должна думать о Ретте, иначе я сойду с ума.

Почему до сих пор идет дождь? Льет как из ведра… Хорошенькое же времечко я выбрала для родов. Почему воды были красные? Неужели я так и умру, истекая кровью на этом столе, даже не сделав глотка воды? Конечно, мне хотелось бы кофе… Иногда мне так хочется кофе, что я готова кричать… О Боже, опять кровь. Но это хотя бы не больно. Едва ли это вообще схватки, скорее судороги или еще что-то… Но тогда откуда столько крови? Что же будет, когда начнутся настоящие роды? Господи, здесь будет море крови. Все будет в моей крови. Интересно, а поставила миссис Фицпатрик тазик с водой? А она молится перед тем, как вылить его? Да где же она? Когда все это закончится, я выскажу ей все, что думаю. Это надо же – уйти, оставив меня умирать от жажды.

Не пихайся. Ты мул, а не слоненок. О Боже, кровь… Я не хочу терять сознание, нет, нет… С Нашей О'Хара не может такое случиться… Что это? Доктор?»

Вошла миссис Фицпатрик.

– С вами все в порядке, миссис О'Хара?

– Просто замечательно, – сказала Наша О'Хара.

– Я принесла подстилки, пеленки и мягкие подушки. Сейчас принесут еще перину. Я могу для вас что-нибудь сделать?

– Дайте мне воды.

– Сию минуту.

Скарлетт приподнялась на локте и жадно осушила содержимое стакана.

– Кто поехал за врачом?

– Колум. Он пытался переправиться через реку, чтобы позвать врача из Адамстауна, но не сумел и поехал в Трим.

– Я так и думала. Дайте, пожалуйста, мне еще воды и другое полотенце. Это уже насквозь промокло.

Миссис Фицпатрик постаралась скрыть ужас, увидев насквозь пропитанное кровью полотенце. Она взяла его и поспешила к корыту. Скарлетт смотрела на красные следы на полу.

«Это часть меня», – сказала она себе, но не могла в это поверить. Она принимала все раны в жизни, как детскую игру: она резала руки, когда возделывала хлопок или рвала крапиву. Но никогда она не видела столько своей собственной крови. Вдруг внутри у нее все сжалось, и кровь хлынула на стол.

«Бестолковая женщина, я ведь сказала ей, что мне нужно еще одно полотенце».

– Сколько времени, миссис Фицпатрик?

– Половина шестого.

– Наверное, шторм задерживает их в пути. Мне нужно еще воды и полотенце. Нет, постойте, приготовьте, пожалуйста, «мне чай с сахаром.

«Надо чем-нибудь занять эту женщину, а то, пожалуй, она так и будет стоять надо мной. Мне надоело улыбаться и поддерживать разговор. Я уже измучилась, а схватки все не становятся ни сильнее, ни чаще. Я, пожалуй, никуда отсюда не пойду. На перине лежать гораздо удобнее, чем на голом столе. Но что будет, когда она тоже промокнет? Шторм усилился, или у меня уже начинается горячка?»

Дождь яростно стучал в окно. Недалеко от дома удивительной силы порыв ветра сбросил Колума с лошади. Он взобрался в седло, но лошадь то и дело оступалась, так что ему пришлось добираться пешком, застревая в грязи и ведя ее на поводу.

– Который час? – спросила Скарлетт.

– Почти семь.

– Еще полотенце, пожалуйста.

– Скарлетт, дорогая, неужели все так плохо?

– О, Колум! – Скарлетт попыталась сесть. – Ты привез доктора? Ребенок почему-то уже так не шевелится.

– Я нашел акушерку в Дюншолине. До Трима невозможно добраться – река затопила дорогу. Ляг, будь хорошей мамой. Тебе нельзя напрягаться.

– Где она?

– Уже в пути. Моя лошадь оказалась проворнее, но она скоро будет. Она приняла сотни малышей; ты будешь в хороших руках.

– У меня раньше уже были дети, Колум. Но сейчас все не так. Все очень скверно.

– Она знает, что делать, мой ягненочек. Не бойся.

Акушерка приехала только в восемь часов. Ее плащ был весь мокрый, но держалась она так уверенно, словно и не спешила по срочному вызову.

– Ребенок? Успокойтесь, миссис. Я прекрасно знаю, как помочь малышке увидеть свет. – Она сняла свой чепец и протянула его Колуму. – Положите сушиться у камина, – сказала она, и стало ясно, что эта женщина привыкла командовать. – Дайте мыло и теплую воду, миссис, чтобы я могла вымыть руки. – Она уверенно подошла к каменной раковине. Увидев окровавленные полотенца, она жестом подозвала миссис Фицпатрик, и они о чемто зашептались.

Блеск в глазах Скарлетт внезапно погас. Она опустила ресницы, чтобы скрыть внезапно набежавшие слезы.

– Давайте-ка посмотрим, что у нас тут, – наигранно-весело сказала акушерка. Она подняла юбки Скарлетт, потрогала живот. – Чудесный сильный ребенок. Он только что поздоровался со мной. А теперь мы попробуем помочь ему выбраться и дадим его маме немного отдохнуть.

Она повернулась к Колуму.

– Вам бы, пожалуй, лучше выйти, сэр. Я позову вас, когда родится сын Колум распахнул плащ. Его белоснежный воротник заблестел при свете ламп.

– О, – сказала акушерка, – простите, святой отец.

– За то, что я согрешила, – взвизгнула Скарлетт.

– Скарлетт, – мягко сказал Колум.

Акушерка подвела его к очагу.

– Тогда вам, возможно, лучше остаться, отец, чтобы совершить последний обряд.

Она говорила слишком громко, и Скарлетт услышала ее.

– О Боже! – заплакала она.

– Помогите мне, – приказала акушерка миссис Фицпатрик. – Я покажу вам, как подержать ее.

Скарлетт пронзительно закричала, когда рука женщины оказалась внутри нее.

– Перестаньте! Боже, какая боль! Прекратите сию минуту. Когда осмотр закончился, она стонала от боли. Кровь залила перину и ее одежду, забрызгала платье миссис Фицпатрик, пол вокруг стола. Акушерка спустила левый рукав. Ее правая рука была по локоть в крови.

– Мне придется попробовать двумя руками, – сказала она.

Скарлетт тихо завыла на столе. Миссис Фицпатрик встала перед женщиной.

– У меня шестеро детей, – сказала она. – Убирайтесь отсюда. Колум, выпроводи ее из этого дома, пока она не убила миссис О'Хара, а я – ее. А это, да простит меня Господь, непременно случится.

Неожиданно комнату ярко осветила молния, и новый поток дождя обрушился на дом.

– Я не собираюсь уходить отсюда, – взмолилась акушерка. – Уже сотсем темно.

– Тогда проводите ее в другую комнату, только чтобы ее здесь не было. А потом, Колум, приведите кузнеца. Он лечит животных, женщина не может сильно отличаться.

Колум взял Скарлетт за руку. Вдруг молния разрезала небо, и она закричала. Колум встряхнул ее.

– Успокойтесь, – он взглянул на миссис Фицпатрик. – Он не придет, Розалин, никто не придет в такую погоду. Ты забыла, какая сегодня ночь?

Миссис Фицпатрик протерла виски и щеки Скарлетт влажным полотенцем.

– Если ты не приведешь его, это сделаю я. Я знаю, Колум, что у тебя в столе лежит нож и пистолет. Стоит показать их ему, и он сразу поймет, что есть вещи пострашнее, чем привидения.

Колум кивнул:

– Хорошо, я пойду.

Джозеф О'Нейл, кузнец, пришел, превозмогая себя. Капли дождя и пота блестели на его лице. Волосы прилипли ко лбу, и весь вид его был довольно жалок.

– Я однажды принимал роды у лошади, но не могу поступить с женщиной так же жестоко, – он взглянул на Скарлетт и покачал головой. – Нет, не могу.

Во всех нишах стояли зажженные лампы. В огромной кухне было светлее, чем днем. А ненастье все набрасывалось на толстые каменные стены Бит Хауса.

– Вы должны сделать это, иначе она умрет.

– Да, умрет, и ребенок тоже, если уже не мертв: он давно не шевелится.

– Не теряйте же время. Джозеф. Во имя Господа, это ее единственная надежда.

Эти слова прозвучали почти как приказ.

Скарлетт зашевелилась на окровавленной перине. Розалин Фицпатрик смочила ее губы водой; Скарлетт открыла глаза: они были полны страха. Она жалобно застонала.

– Джозеф, я приказываю вам!

Кузнец вздрогнул. Он поднял мускулистую руку над обнаженным животом. Скарлетт. Лезвие ножа в его руке отражало свет ламп.

– Кто это? – отчетливо спросила Скарлетт.

– Да спасет меня святой Патрик! – воскликнул кузнец.

– Колум, кто эта прекрасная женщина в белом? Кузнец уронил нож на пол и отшатнулся. Он в ужасе выставил перед собой руки, как бы защищаясь.

Ветер закружился, как смерч, поднял ветку и бросил ее в окно. Осколки посыпались на Джозефа О'Нейла, который, закрыв голову руками, упал на пол, пронзительно крича. А ветер вторил его крикам. Казалось, все рушится и вокруг нет ничего, кроме шторма, ветра, дождя…

Блики огней кружились на стенках кухни в дьявольском танце. И тут посреди этого хаоса кухонная дверь отворилась, и фигура, закутанная в плащ, прошла мимо застывших в ужасе людей к окну. Это была женщина с морщинистым круглым лицом. Она взяла одно из полотенец и принялась выжимать кровь.

– Что вы делаете? – Розалин Фицпатрик опомнилась от ужаса и шагнула к женщине. Но Колум, протянув руку, остановил ее. Он узнал колдунью, мудрую женщину, жившую возле башни.

Одно за другим женщина складывала полотенца, пока не закрыла дыру в окне. Потом она обернулась.

– Зажгите лампы, – сказала она. Голос ее был резкий и хриплый.

Женщина сняла свою мокрую черную накидку, расправила и положила рядом с первой. За ней последовала темно-синяя с дырой на левом плече и красная – вся рваная.

– Вы не сделали, что я вам велела, – упрекнула она Колума. Потом подошла к кузнецу и толкнула его в бок.

– Убирайтесь.

Старуха опять взглянула на Колума. Он зажег лампу, другую, и вскоре вся кухня была залита ровным светом.

– Спасибо, святой отец, – сказала она вежливо. – Отправьте О'Нейла домой – шторм уже заканчивается. А потом подойдите к столу и подержите два светильника. Вы, – обратилась она к миссис Фицпатрик, – сделайте то же самое. Я же пока приготовлю Нашу О'Хару.

На поясе вокруг ее талии была привязана дюжина мешочков, сделанных из разноцветных лоскутов. Женщина вынула из одного пузырек с темной жидкостью. Приподняв левой рукой голову Скарлетт, правой она влила содержимое пузырька ей в рот. Скарлетт облизнула губы. Колдунья довольно улыбнулась и опустила ее голову на подушку.

Скрипучим голосом она начала напевать мелодию, если это вообще можно было назвать мелодией. Кривые сморщенные пальцы дотронулись до шеи Скарлетт, потом до ее лба, затем погладили веки. Старуха вытащила сложенный лист и положила его на живот Скарлетт. Потом из другого мешочка она извлекла крошечную табакерку и положила ее рядом с листом. Колум и миссис Фицпатрик стояли неподвижно, словно статуи, но их глаза следили за каждым движением.

В развернутом листе оказался порошок. Женщина высыпала его на живот Скарлетт, потом она взяла из табакерки какую-то пасту и стала втирать ее поверх порошка в кожу.

– Ее нужно привязать, чтобы она не навредила сама себе, – сказала женщина и, обвив веревкой талию Скарлетт, пропустила концы под ее коленями, обмотала ими ножки стола и крепко завязала.

Маленькие глазки пронзили миссис Фицпатрик, затем ее взгляд переместился на Колума.

– Она будет кричать, но боли не почувствует. Сейчас стойте и не шевелитесь – мне нужен ровный свет.

Прежде чем они успели что-либо ответить, она взяла тонкий и острый нож, протерла его каким-то раствором и полоснула по животу Скарлетт. От ее крика содрогнулись даже стены.

А колдунья уже держала в руках окровавленного ребенка. Она сплюнула на пол то, что было у нее под языком, а затем несколько раз дунула малышу в рот, и он зашевелился.

Колум отчаянно молился.

Уверенным движением она перевязала пуповину, и ребенок уже лежал на разложенных простынях, а женщина вернулась к Скарлетт.

– Поднесите свет поближе, – велела она.

Ее пальцы двигались удивительно проворно. Иногда при помощи ножа она удаляла комочки красной слизи и бросала их прямо на пол. Старуха влила в Скарлетт еще немного темной жидкости, а на страшную рану побрызгала каким-то другим, светлым и прозрачным раствором. Она постоянно мурлыкала себе под нос какую-то мелодию, пока зашивала рану.

– Заверните ее в простыни и тепло укутайте шерстяным одеялом, а я пока вымою ребенка, – сказала старуха и перерезала веревки, которыми была связана Скарлетт.

Когда Колум и миссис Фицпатрик закончили, женщина вернулась с ребенком, завернутым в мягкую белую пеленку.

– Это забыла акушерка, – сказала колдунья. В ответ на ее слова малышка тихонько заурчала и открыла глаза. Они были удивительного небесно-голубого цвета, их обрамляли длинные черные ресницы. Она не была синенькая и несчастная, как другие новорожденные, но ведь и на свет она появилась не так, как они. Ее маленькое личико было почти совершенным, а оливковая кожа выделялась на фоне белоснежной простыни.

 

Глава 63

Скарлетт стремилась к свету, к голосам, которые смутно улавливал рассудок. Было что-то очень важное, вопрос… Твердые руки приподняли ее голову, мягкие пальцы раскрыли губы, и сладкая жидкость, обволакивающая язык, полилась в горло… Она опять заснула.

В следующий раз, когда Скарлетт боролась с собой, чтобы остаться в сознании, она вспомнила, какой вопрос ее мучил, жизненно важный вопрос. Ребенок. Он был мертв? Она коснулась руками живота, и жгучая боль последовала за этим прикосновением. Она закусила губы. Внутри не было никаких толчков, и живот перестал быть круглым. Ребенок умер… Скарлетт слабо вскрикнула и сразу же почувствовала во рту вкус лекарства. Во сне она плакала…

В третий раз полусознательно она старалась удержать темноту, остаться в ней, опять заснуть, чтобы не возвращаться в этот мир. Но боль все усиливалась. Скарлетт повернулась, чтобы как-то успокоить ее, но мучения были настолько нестерпимыми, что она застонала. И опять глоток раствора облегчил ее страдания. Позднее, когда Скарлетт вновь пришла в себя и с радостью приготовилась вернуться в мир снов, вместо спасительной сладости она почувствовала на губах воду и услышала голос, который она знала, но никак не могла вспомнить.

– Скарлетт, дорогая, Кэти-Скарлетт О'Хара, открой глаза…

Она почувствовала, что сознание и память окончательно возвращаются к ней. Колум… Это был Колум, ее кузен, ее друг… Тогда почему он не дает ей спать? Почему он не принес лекарство» чтобы не вернулась боль?

– Кэти-Скарлетт…

Она приоткрыла глаза, но свет вокруг был настолько ярким, что она вновь сомкнула веки.

– Вот умница, Скарлетт, дорогая, открой глаза. У меня есть для тебя коечто. Его голос звучал убедительно. Кто-то убрал лампу, и яркий свет уже не испугал Скарлетт.

«Это мой друг Колум», – она попыталась улыбнуться, но вдруг по-детски захныкала.

– Ребенок мертв, Колум. Позволь мне опять уснуть, забыть. Пожалуйста, Колум.

Ее губы и шею протерли влажным полотенцем.

– Нет-нет, Скарлетт, нет, ребенок здесь, он жив.

Постепенно до нее дошел смысл этих слов.

– Жив? – переспросила Скарлетт. Она увидела лицо Колума – он улыбался.

– Жив! Вот он, взгляни.

Скарлетт повернула на подушке голову. Почему так тяжело было просто повернуть голову? У кого-то в руках был белый сверток.

– Твоя дочь, Кэти-Скарлетт, – сказал Колум. Он раскрыл складки покрывала, и она увидела крошечное личико спящего младенца.

«О! – вздохнула Скарлетт. – Такая маленькая и беспомощная, но такая совершенная. Кожа нежная, как лепестки роз. Она выглядит загорелой… как маленький пират. Она так похожа на Ретта!

Ретт! Почему ты не пришел взглянуть на своего ребенка, на свою прекрасную смуглую малышку?»

Скарлетт ощутила странную, пугающую слабость, и тепло разлилось по ее измученному телу.

Дочурка открыла глаза и уставилась прямо на Скарлетт. И мать поняла, что любит. Без всяких причин, условий, обещаний…

– Эй, малышка! – сказала Скарлетт.

– А теперь выпей лекарство, – попросил Колум. Маленькое смуглое личико исчезло.

– Нет! Нет, я хочу, чтобы мне дали моего ребенка. Где она?

– Тебе принесут ее, как только ты проснешься. Скарлетт, дорогая, прими лекарство.

– Нет… – только и успела она сказать, как капли упали ей на язык, и спокойная темнота окутала ее. Во сне Скарлетт улыбалась…

Может быть, оттого, что малышка была похожа на Ретта, или Скарлетт всегда ценила то, что досталось дорогой ценой, а возможно, и без всякой причины она поняла, что любит ребенка – именно это чувство было ей недоступно всю жизнь.

Скарлетт отказалась дальше принимать болеутоляющее лекарство. Длинный красный шрам выглядел как след от ожога, но это было позабыто в сравнении с упоением, которое она испытывала, когда держала малышку или даже просто смотрела на нее.

– Отправьте ее обратно, – сказала Скарлетт, увидев молодую здоровую кормилицу. – Мне всегда приходилось перевязывать грудь и мучиться, теряя молоко, лишь для того, чтобы сохранить фигуру. Теперь я буду сама кормить своего ребенка. Она вырастет благодаря мне.

Когда малышка впервые взяла грудь, она очень сосредоточенно причмокивала, а Скарлетт торжествующе улыбалась, наблюдая за ней.

– Ты, мамина дочка, голодная как волк, тоже всегда получаешь то, чего хочешь.

Ребенка крестили в комнате Скарлетт, так как молодая мать была еще очень слаба, чтобы ходить. Отец Флинн стоял около исполинской кровати, где она возлежала на горе подушек, держа в руках дочь, пока ей не пришлось передать ее Колуму, ставшему крестным; Кэтлин и миссис Фицпатрик стали крестными.

На малышку надели вышитую льняную сорочку, в которой из поколения в поколение крестили детей в семье О'Хара. Ее назвали Кэти Колум О'Хара. Она шевелила ручками и ножками, когда ее поливали водой, но не плакала.

Кэтлин надела свою лучшую голубую блузку с белым кружевным воротничком, хотя ей следовало быть в трауре. Умерла старая Кэти-Скарлетт. Однако все в доме договорились не говорить об этом Скарлетт, пока она не окрепнет.

Розалин Фицпатрик ревниво следила за отцом Флинном, готовая подхватить ребенка, если он замешкается на секунду. Она потеряла дар речи, когда Скарлетт пригласила ее быть Крестной матерью.

– Как вы догадались, что я обожаю ребенка? – спросила она, когда вновь обрела способность говорить.

– Никак, – сказала Скарлетт, – просто я знаю, что у меня не было бы ребенка, если бы вы не остались в ту ночь со мной и не остановили ту ужасную женщину. Я хорошо помню тот вечер.

Когда церемония закончилась, Колум взял Кэти у отца Флинна и передал ее Скарлетт. Затем он налил по глотку виски священнику и крестным родителям и произнес тост:

– За здоровье и счастье матери и ребенка: Нашей О'Хара и ее новорожденной!

Потом он направился в бар Кеннеди, где угостил всех по этому поводу. Он надеялся, что это прекратит слухи, расползавшиеся по округе.

Джо О'Нейл, кузнец, сидел в кухне Биг Хауса до рассвета, а потом бросился в кузницу, чтобы выпить для храбрости.

– В ту ночь святому Патрику пришлось бы Не только молиться, но и приносить жертвы, – рассказывал он всем желающим послушать, а таких нашлось немало. – Я уже было приготовился спасти жизнь Нашей О'Хара, когда колдунья вошла прямо сквозь каменную стену и швырнула меня на пол. Потом пихнула, и я почувствовал, что это была не человеческая нога, а чертово копыто. Она заколдовала Нашу О'Хара, а потом вырвала ребеночка из матки. Ребенок был весь в крови; кровь была на полу, на стенах, в воздухе. Более слабый человек отвел бы взгляд от столь чудовищного зрелища. Но Джозеф О'Нейл видел великолепного ребенка под кровавой пленкой – это был мальчик.

«Я смою кровь», – сказала колдунья, отвернулась, а потом передала ОаХара девочку с кожей коричневой, как земля на могиле. Ну скажите, что, если не подлог, видел я в ту ужасную ночь? Ничего хорошего это не сулит ни Нашей О'Хара, ни любому человеку, видевшему ребенка-оборотня, занявшего место украденного сына Нашей О'Хара.

Эта история достигла Баллихары через неделю. Акушерка подтвердила, что О'Хара умирала, и ее можно было спасти, только избавив от мертвого ребенка. Кому, если не акушерке, распознавать такие печальные случаи, она ведь столько детей приняла на своем веку. Неожиданно мученица села на своем ложе. «Я вижу, – сказала она, – высокую женщину в белом с необычайно красивым лицом». Потом демон появился из ада, зашел через окно. И ангелы смерти позвали ребенка с собой. Они звали его душу. Но ведьма оживила мертвого младенца, отдав ему душу доброй старой женщины, бабушки О'Хара. Бесспорно, это было дело рук дьявола, и ребенок О'Хара – проклятый.

– Мне кажется, я должен предупредить Скарлетт, – сказал Колум Розалин Фицпатрик, – но что я ей скажу? Что люди так суеверны? Что для ребенка не очень хорошо быть рожденным в Хэллоуин? Я не могу дать ей никакого совета, не знаю, как защитить ребенка от сплетен.

– Я позабочусь о безопасности Кэти, – сказала миссис Фицпатрик. – Никто не войдет в этот дом без моего позволения, и никакое зло не коснется этого ребенка. Через некоторое время разговоры забудутся, ты знаешь это, Колум, и люди станут рассказывать сказки уже по какому-нибудь другому поводу. А Кэти будет для них просто маленькой девочкой, как и все остальные.

Через неделю миссис Фицпатрик принесла Скарлетт завтрак, и ей пришлось выдержать шквал упреков и вопросов.

– Я не понимаю, почему я вечно должна сидеть в этой комнате, как заключенная. Я уже достаточно хорошо себя чувствую и могу выходить. Посмотрите, какой сегодня прекрасный солнечный день! Я хочу покататься с Кэти в коляске, но лучшее, что мне разрешено, это сидеть у окна и смотреть на листопад. Я знаю, что ей это интересно. Она внимательно следит, как лист отрывается и плавно падает вниз. О! Взгляните! Посмотрите на ее глаза здесь, на свету. Они уже не голубые. Я думала, они будут такие, как у Ретта, потому что она очень на него похожа. Но ее глаза становятся зелеными, как у меня!

Скарлетт щекотала малышку.

– Ты – мамина дочка, правда, Кэти О'Хара? Нет, не Кэти, кто угодно пусть будет Кэти, а ты – Китти-Кэт с зелеными глазами, – она подняла обожаемую малышку так, чтобы миссис Фицпатрик могла ее хорошо рассмотреть.

– Миссис Фицпатрик, позвольте вам представить Кэт О'Хара, – улыбка солнечным светом озарила лицо Скарлетт.

А Розалин Фицпатрик почему-то испугалась, сильно, как никогда в жизни.

 

Глава 64

Благодаря вынужденному бездействию во время выздоровления у Скарлетт появилось время поразмышлять, потому что ее ребенок, как и все другие новорожденные, большую часть суток спал. Скарлетт пыталась читать, но она этого никогда не любила, у нее не появилось интереса к чтению и сейчас.

Она думала о том, что же изменилось в ее жизни.

На первый план вышла любовь к Кэт. Нескольких недель от роду, девочка была еще слишком мала, чтобы быть отзывчивой, за исключением моментов, когда она хотела, чтобы ее покормили теплым материнским молоком. «Любовь к малышке делает меня счастливой, – подумала Скарлетт. – Она еще не знает, что такое чувства. Конечно, приятно сознавать, что Кэт любит меня, но, откровенно говоря, сейчас она любит только поесть».

Скарлетт посмеялась над собственной шуткой. Скарлетт О'Хара шутки ради заставлявшая мужчин влюбляться в нее, была теперь всего лишь источником питания для человека, которого она ценила больше, чем кого бы то ни было в своей жизни.

Она уже давно поняла, что никогда не любила Эшли по-настоящему. Ей просто хотелось иметь то, чего у нее не могло быть, и она называла это любовью.

– Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и Ретта, человека, которого действительно любила.

…А так ли это?

Она напрягла память; несмотря на боль: всегда было больно думать о Ретте, о своей ошибке, о том, что для нее он потерян навсегда. Ей стало немного легче, когда она вспомнила, как он обращался с ней, и ненависть заглушила эту боль. И все же Скарлетт сумела выбросить эти мысли из головы: так было проще всего.

Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли Скарлетт постоянно возвращались к прошлому, и она не могла не думать о Ретте.

Любила ли она его?

«Наверно, – подумала Скарлетт, – я все еще люблю его, иначе мое сердце не болело бы так при одном воспоминании о его улыбке, его голосе».

Но ведь в течение десяти лет она была так же околдована Эшли, вспоминая его улыбку и голос.

«Больше всего Ретт стал нужен мне после того, как ушел», – честно призналась себе Скарлетт.

Все это было слишком запутано, и у нее разболелась голова. Скарлетт не стоило вспоминать прошлое. Гораздо приятнее было думать о Кэт, о настоящем и грядущем счастье.

Я была счастлива еще до того, как появилась Кэт. Я поняла это в тот самый день, когда приехала в дом Джейми. Все было не так, как сейчас. Я и не надеялась, что кто-нибудь поймет, как я счастлива каждый раз, когда смотрю на Кэт, держу ее в своих руках или кормлю. Я радовалась уже потому, что члены семьи О'Хара приняли меня такой, какая я есть. Они не ждали, что я стану похожей на них, я не чувствовала, что должна измениться. Мне никогда не давали понять, что я не права, даже когда так это и было. У меня не было никаких оснований ожидать, что Кэтлин будет меня причесывать, следить за моей одеждой и поправлять постель, но она делала это, а я манерничала с людьми, которые сами вели себя естественно. И они ни разу не сказали: «Да перестань же ты важничать, Скарлетт». Они просто принимали все как есть: меня и мои манеры.

Я была ужасно несправедлива к Дэниэлу и всем приехавшим в Баллихару. Я старалась заставить их создать мне хорошую репутацию. Я хотела, чтобы они жили в великолепных домах и имели много земли и слуг, которые делали бы большую часть работы. Хотела изменить их. Меня никогда не интересовало, чего хотят они. Я не сумела принять их такими, какими они были.

О! Я никогда не поступлю так с Кэт, не буду стараться изменить в ней то, что заложено самой природой, а буду лишь всегда любить ее всем сердцем, что бы ни случилось.

Моя мать никогда не любила меня так, как я – Кэт. И моих сестер, Кэррин и Сьюлин, тоже. Она хотела, чтобы мы все были похожи на нее. И она была не права.

Скарлетт пришла в ужас от своих мыслей. Она всегда верила, что ее мать – само совершенство, и мысль, что Эллин О'Хара могла быть в чем-то не права, показалась ей невозможной, но все не покидала Скарлетт, возвращаясь вновь и вновь. Эта мысль никак не оставляла Скарлетт в покое, приходя каждый раз в новом, приукрашенном виде.

Мать была не права. Быть светской дамой, как она, – не единственный и не самый лучший способ существования для женщины, тем более, что это не делает ее счастливой. Каждый человек должен быть счастлив, потому что только тогда по-своему счастливы и окружающие его люди.

Мать была добра и внимательна к детям, к отцу, к неграм, но она не любила и поэтому была несчастна. О, бедная мама! Как жаль, что ты не можешь чувствовать то же, что я, что ты не можешь радоваться жизни.

Скарлетт вспомнила, что говорил дед. Его дочь, Эллин, вышла замуж за Джералда О'Хара, чтобы избежать разочарования в любви. Может быть, она поэтому была несчастлива? Была ли она привязана к кому-нибудь, как я к Эшли? Как сейчас я привязана к Ретту, но ничего не могу сделать…

Какая потеря! Какая ужасная, бессмысленная потеря. Когда счастье было так прекрасно, как мог кто-то помешать любви, делавшей их счастливыми? Скарлетт поклялась себе, что это больше не повторится. Теперь она знала, что такое счастье, и не хотела губить его.

Она взяла спящую малышку на руки и крепко прижала к себе. Кэт проснулась и протестующе зашевелила своими беспомощными маленькими ручками.

– О, Китти-Кэт, прости меня, я только хотела тебя обнять.

Они все были не правы! Эта мысль была настолько неожиданна, что Скарлетт проснулась. Они были не правы! Все они – люди, которые совершенно игнорировали меня в Атланте, тетя Евлалия и тетя Полина, и почти каждый в Чарльстоне. Эти люди хотели, чтобы я была такой же, как они, и отвергали меня, потому что это было не так. Они заставляли меня думать, что я заблуждаюсь, что я ужасный человек и заслуживаю презрения.

А ведь я ничего ужасного не делала. Такое отношение было наказанием за то, что я отказывалась признавать их правила. Я работала больше, чем любой фермер, зарабатывая деньги, а забота о деньгах – не женское дело. И неважно, что я содержала Тару, помогала тетушкам и поддерживала Эшли и его семью; каждый кусок хлеба на столе тети Питти был оплачен мной, и я старалась поддерживать порядок в доме. Все они полагали, что мне не следовало бы марать руки о бухгалтерские книги или улыбаться, продавая янки ненужный старый хлам. Было много вещей, которыми мне не следовало заниматься, и работа ради денег была не единственной из них, хотя за нее осуждали больше всего. Но и это не совсем так. Меня осуждали за то, что я добилась успеха.

А ведь я помешала Эшли сломать себе шею, бросаясь в могилу вслед за Мелли. Если бы был другой вариант и я спасла ее на его похоронах, все было бы в порядке. Лицемеры!

Что дает людям, жизнь которых состоит сплошь из лжи, право судить меня? Что особенного в том, что ты работаешь в полную силу? Что ужасного в том, что ты вмешиваешься и предотвращаешь несчастье, готовое случиться с твоим другом?

Они были не правы. Здесь, в Баллихаре, я работала на пределе, и за это мной восхищались. Я помогла дяде Дэниэлу спасти его ферму, и они стали называть меня Наша О'Хара.

Вот почему это имя заставляет меня испытывать непонятные, но прекрасные чувства. Это потому, что имя Наша О'Хара дано мне в честь поступков и вещей, которые я долгое время считала недостойными. Наша О'Хара могла засиживаться допоздна с бухгалтерскими книгами. Наша О'Хара спасла бы Эшли от могилы.

Вот что сказала миссис Фицпатрик: «Тебе не нужно ничего делать, только оставаться такой, какая есть». Я – Скарлетт О'Хара, которая иногда делает ошибки, а иногда поступает правильно, но которая всегда остается самой собой. Я – Наша О'Хара, и меня бы так никогда не назвали, если бы я была настолько плохой, как обо мне думали в Атланте. Нет, я не безнадежна. Конечно, я не святая, но я хочу быть лучше. Не стоить претендовать на невозможное, надо лишь оставаться тем, что ты есть.

Я – Наша О'Хара и горжусь этим. Именно поэтому я счастлива.

Кэт зашевелилась, чтобы показать, что она проснулась и что ее пора кормить. Скарлетт вынула ее из колыбели и села на кровать. Она положила в ладонь маленькую беззащитную головку и поднесла ее к своей груди.

– Я даю тебе слово чести, Кэт О'Хара, что ты вырастешь свободной, и я буду любить тебя, какой бы ты ни стала, даже если мы с тобой будем разными, как день и ночь. Если ты захочешь стать настоящей леди, я помогу тебе, и неважно, что я думаю об этом. В конце концов, я знаю правила, даже если не придерживаюсь их.

 

Глава 65

– Я ухожу, и не будем больше обсуждать эту тему, – упрямо сказала Скарлетт, сердито глядя на миссис Фицпатрик.

Экономка продолжала стоять в дверях как статуя:

– Никуда вы не пойдете.

Тогда Скарлетт решила изменить тактику.

– Пожалуйста, позвольте, – взмолилась она, одарив экономку одной из самых ангельских улыбок. – Свежий воздух пойдет мне на пользу, у меня появится аппетит, ведь вы сами говорите, что я мало ем.

– Это поправимо. Приехала новая кухарка.

Скарлетт не заметила, как отвлеклась:

– Давно пора! Потрудилась ли она объяснить, чем вызвана такая задержка?

Миссис Фицпатрик улыбнулась:

– Она выехала вовремя, но радикулит доставлял ей столько страданий, что она была вынуждена останавливаться каждые десять миль. Мне кажется, у нас не будет с ней хлопот: вряд ли она будет рассиживать в кресле-качалке вместо того, чтобы работать.

Скарлетт изо всех сил старалась не рассмеяться, но не удержалась. Она не могла долго сердиться на миссис Фицпатрик; их слишком многое объединяло. Эта женщина переехала в комнату экономки на следующий день после рождения Кэт. Она постоянно находилась у постели Скарлетт во время ее болезни, да и сейчас всегда была готова помочь.

Очень многие навещали Скарлетт в дни ее постепенного выздоровления: Колум – почти каждый день, Кэтлин – через день, ее кузены О'Хара – каждое воскресенье после мессы, а Молли – гораздо чаще, чем хотелось бы самой Скарлетт. Но миссис Фицпатрик всегда была рядом. Она угощала посетителей чаем, а когда все уходили, оставалась в комнате Скарлетт, чтобы узнать новости и закончить уборку, а также рассказать обо всем, что удавалось услышать в магазинах. Она буквально спасала Скарлетт от одиночества.

Скарлетт попросила миссис Фицпатрик называть ее просто по имени и хотела так же обращаться к экономке сама. Но та твердо сказала, что к добру это не приведет. Она, как экономка, не будет пользоваться должным уважением, если с чьей-либо стороны будет допущена фамильярность, и, пожалуй, особенно со стороны хозяйки.

Для Скарлетт все это было слишком запутанно, но твердый, хотя и деликатный ответ миссис Фицпатрик дал ей почувствовать, что не следует настаивать. Они остановились на именах, предложенных экономкой. Скарлетт стала называть ее «миссис Фиц», а та называла хозяйку «миссис О». Но так было только в те минуты когда они оставались вдвоем. На людях же соблюдались все приличия.

– Итак, мне нельзя пойти даже к Колуму? – спросила Скарлетт. Миссис Фиц задумалась, потом согласилась. О Колуме разговор был отдельный.

И тут Скарлетт решила сыграть на расположении к нему миссис Фиц.

– Тогда я схожу туда, – сказала она. – Он давно не навещал нас, и я соскучилась.

– Вам хорошо известно, что он уехал по делам. Я слышала, как вы разговаривали об этом.

– О Боже! – пробормотала Скарлетт. – Вы выиграли. – Она подошла к своему креслу у окна и села. – Можете идти к миссис Пайлз.

Миссис Фиц громко рассмеялась.

– Кстати, – сказала она, уходя, – ее зовут миссис Кин. Но вы можете ее называть миссис Пайлз, если вам так нравится. Вам лучше с ней вообще не встречаться. Но это уже моя забота.

Скарлетт подождала немного, чтобы миссис Фиц не увидела ее, и собралась уходить. Довольно долго она была послушна. Общепринятым фактом было то, что после рождения ребенка женщина целый месяц должна восстанавливать силы, большую часть времени соблюдая постельный режим. Она уже прошла через это. И Скарлетт не понимала, почему она должна сидеть дома лишних три недели из-за того, что рождение Кэт было не совсем нормальным. Врач в Баллихаре понравился ей, он даже немного напоминал доктора Мида. Но доктор Девлин сам признался, что раньше ему не приходилось принимать роды с помощью ножа. Тогда почему она должна слушаться его? Тем более, что было одно дело, которым Скарлетт действительно нужно было заняться.

Миссис Фиц рассказала ей о старухе, которая появилась посреди праздника Всех Святых, как по волшебству, чтобы принять младенца. Колум сказал, что эта женщина – колдунья из старой башни. Скарлетт была обязана ей своей жизнью и жизнью Кэт и должна была отблагодарить ее.

Холод удивил Скарлетт. Октябрь был достаточно теплым, так почему же один месяц все изменил? Она закутала ребенка в складки своего плаща и покрепче прижала к себе. Кэт проснулась и посмотрела своими большими глазами в лицо Скарлетт.

– Хорошая моя, – мягко сказала молодая мать. – Ты никогда не плачешь, правда?

Она миновала кирпичную арку и пошла по давно известной ей узкой тропинке.

– Я знаю, что вы где-то здесь! – прокричала Скарлетт в заросли, окаймлявшие башню. – Вам все равно придется выйти и поговорить со мной, потому что я буду стоять здесь, пока не замерзну до смерти. И малышка тоже, если это имеет для вас значение. – Она подождала. Женщина, спасшая Кэт, никогда бы не позволила, чтобы ребенок так долго находился на холодном сыром ветру.

Взгляд Кэт переместился с лица матери на другие предметы, как будто она что-то искала. Несколько минут спустя Скарлетт услышала шорох в густых зарослях кустарника справа от себя, а затем увидела женщину.

– Сюда, – сказала женщина и снова исчезла в зарослях.

Подойдя поближе. Скарлетт увидела тропинку. Она бы никогда не нашла ее, если бы женщина не приподняла колючие ветки. Скарлетт шла по тропинке, пока она не исчезла в подлеске.

– Куда теперь? – спросила молодая мать, стараясь не бояться.

Позади нее раздался скрипучий смех.

– Сюда, – сказала женщина.

Она обошла Скарлетт и проскользнула в арку, образованную ветками.

Скарлетт сделала то же самое и через несколько шагов уже смогла выпрямиться. На маленькой полянке, окруженной со всех сторон кустарником, стояла маленькая грязная хижина, покрытая тростником. Из трубы шел серый дым.

– Заходи, – сказала старуха, открывая дверь.

– Чудесный ребенок, – улыбнулась женщина. Она тщательно осмотрела Кэт, даже ноготки ее крошечных розовых ножек. – Как вы ее назвали?

– Кэти Колум О'Хара, – осмелилась заговорить Скарлетт во второй раз.

Сначала она прямо с порога принялась благодарить женщину за то, что она сделала, но та остановила ее.

– Дай-ка мне ребенка, – сказала женщина, протянув руки.

Скарлетт отдала ей Кэт и молчала в течение всего осмотра.

– Кэти Колум, – повторила старуха. – Звучит слишком мягко для такого сильного ребенка. Меня зовут Грейн – сильное имя.

Ее грубый голос заставлял звучать кельтское имя как вызов. Скарлетт заерзала на стуле: она не знала, что следовало ответить.

Женщина запеленала Кэт, а затем взяла на руки и прошептала ей что-то так тихо, что Скарлетт, как ни старалась ничего не расслышала. Кэт схватила маленькой ручкой прядь волос Грейн; женщина прижала ее к себе.

– Ты не поняла бы, если бы услышала, О'Хара. Я говорила на староирландском языке. Малышка будет прелестна и обаятельна. Ты же слышала, что я знаю магию так же хорошо, как целебные травы.

Скарлетт согласно кивнула.

– Наверное, это так. Я знаю старые заклинания, но не могу назвать их магическими. Я просто смотрю, слушаю и учусь. Некоторые думают, что это колдовство, если слепой прозревает, а глухой начинает слышать. Но все зависит от того, чего сам человек хочет и верит ли он. Не надейся, что я могу и с тобой совершить чудо.

– Я не сказала, что пришла за этим.

– Только поблагодарить? Лишь за этим?

– Да, и я сделала это. А теперь должна идти, пока меня не хватились дома.

– Прости меня, – сказала женщина. – Мало кто благодарен мне за вмешательство в их жизнь. Интересно, а ты не сердишься на меня за то, что я сделала с твоим телом?

– Ты спасла меня и моего ребенка.

– Но я отняла жизнь у всех других детей. Может быть, врач сделал бы это лучше.

– Я не могла позвать доктора, иначе я бы это сделала, – Скарлетт осеклась.

Она пришла поблагодарить, а не оскорбить эту женщину. Но почему она говорит загадками, от которых мороз по коже?

– Простите, – сказала Скарлетт, – я была не права. Я уверена, что ни один врач не смог бы сделать лучше. И я не знаю, что вы подразумеваете, говоря о других детях. Вы имеете в виду, что у меня были близнецы и один из них умер? – Скарлетт думала, что это вполне вероятно: у нее был такой большой живот во время беременности. Но, разумеется, миссис Фиц или Колум сказали бы ей, а может быть, и нет. Они же не сказали ей о старой Кэти-Скарлетт, умершей через две недели после того, как это случилось.

Сердце Скарлетт сжалось от боли.

– Вы должны сказать мне, был ли еще один ребенок?

– Ш-ш-ш-ш, ты мешаешь Кэти Колум, – сказала Грейн. – У тебя не было второго ребенка. Я не думала, что ты неверно истолкуешь мои слова. Та женщина с белыми волосами выглядела такой знающей, и я думала, что она все поняла и скажет тебе. Мне пришлось вырезать ребенка вместе с маткой, но у меня оказалось недостаточно знаний, чтобы восстановить ее. У тебя больше никогда не будет детей.

Слова женщины прозвучали как окончательный приговор, и Скарлетт поняла, что это правда. Но она не хотела и не могла поверить этому. Больше не будет детей? Теперь, когда она наконец ощутила, какое это счастье – быть матерью, когда она поняла, хотя и слишком поздно, что такое любить? Не может быть. Это так жестоко.

Раньше Скарлетт не знала, почему Мелани сознательно рисковала жизнью ради того, чтобы иметь еще одного ребенка, но теперь она поняла все. Она бы поступила точно так же, она бы снова прошла через боль, страх и кровь, только бы впервые увидеть личико своего младенца.

Кэт начала издавать мягкие мяукающие звуки. Это она давала понять, что голодна. При этом Скарлетт почувствовала, что у нее сразу появилось молоко. «Зачем я принимаю все так близко к сердцу? У меня ведь уже есть самый прекрасный в мире ребенок! И я не собираюсь терять молоко, горюя о несуществующих детях, когда Кэт нужна ее мать».

– Я должна идти, – сказала Скарлетт. – Скоро кормить ребенка.

Она протянула руки, чтобы взять Кэт.

– Постой, – сказала Грейн. – Я хочу предупредить тебя.

Скарлетт испугалась. Она пожалела, что взяла с собой Кэт. Почему эта женщина не отдает ее?

– Будь всегда рядом с малышкой; есть люди, которые говорят, что, раз ее приняла ведьма, она должна быть проклята.

Скарлетт содрогнулась.

Грязные руки Грейн приподняли покрывало Кэт, и женщина мягко поцеловала маленькую беззащитную головку, пробормотав: «Будь счастлива. Дара». Затем она отдала ребенка Скарлетт.

– Я буду звать ее Дара, что значит «дубок». Она будет в моей памяти. Для меня было подарком увидеть ее и услышать твою благодарность. Но не приноси ее сюда больше. Для нее не очень хорошо иметь со мной что-либо общее. А теперь уходи. Кто-то идет сюда, а тебе не следует быть замеченной. Нет, тропинка, по которой идет чужой, не для тебя. С северной стороны есть другая, по которой ходят глупые женщины, покупающие снадобья для красоты или яды для тех, кого они ненавидят. Иди. Береги ребенка.

Миссис Фицпатрик заметила мокрый плащ на полу у камина, но сделала вид, будто ничего не произошло.

– Миссис Пайлз хорошо замешивает тесто, – сказала она. – Я принесла вам пшеничных лепешек к чаю.

– Хорошо, я просто умираю от голода.

Она уже покормила Кэт и задремала, а солнце опять выглянуло из-за туч. Скарлетт сознавала, что эта прогулка пошла ей на пользу. Теперь она уже ни у кого не спрашивала разрешения, когда в следующий раз захотела выйти из дома. А миссис Фиц и не пыталась остановить ее, сразу поняв тщетность своих попыток.

Когда Колум вернулся, Скарлетт отправилась к нему выпить чаю и посоветоваться.

– Я хочу купить маленький закрытый кабриолет. Сейчас уже слишком холодно выезжать в двуколке, а мне пора заняться дедами. Не мог бы ты выбрать для меня что-нибудь?

Колум сказал, что с удовольствием сделает это, но, наверное, она предпочла бы выбрать сама. Изготовители кабриолетов привезут ей образцы, так же, как и любые другие производители. Ведь она хозяйка Бит Хауса.

– Как я сама до этого не додумалась? – удивилась Скарлетт.

Уже через неделю она разъезжала в аккуратном черном кабриолете, запряженном изящной серой лошадью, которая соответствовала обещаниям продавца: она была послушна и так легка на ходу, что кнут почти не требовался.

У нее также появился обтянутый зеленой драпировкой дубовый гарнитур для гостиной, состоящий из десяти стульев, которые можно было пододвинуть к камину, и круглого стола с мраморной крышкой, достаточно большого, чтобы обедать вшестером. Шикарной основой всему этому служил уилтонский ковер, а сама комната находилась по соседству со спальней Скарлетт. Несмотря на то, что Колум рассказывал возмутительные истории о француженках, развлекавших гостей лежа на кушетках, она хотела иметь особое место для приема своих посетителей. И невзирая на увещевания миссис Фиц, Скарлетт не видела никакого смысла в том, чтобы устроить гостиную внизу, когда на втором этаже было достаточно свободных комнат.

У нее еще не было своего большого стола и кресла, потому что мебельщик Баллихары только занимался их изготовлением. Какой тогда смысл строить свой собственный город, если ты не можешь всем в нем дать работу? А если все заняты делом и зарабатывают деньги, ты можешь быть уверена, что за аренду будет заплачено вовремя.

Куда бы Скарлетт ни поехала, колыбелька Кэт всегда была рядом с ней на сидении кабриолета… Малышка урчала и звенела погремушками, и Скарлетт казалось, что они пели дуэтом. Она показывала Кэт в каждом магазине и доме Баллихары, и люди спешили увидеть смуглую малышку с зелеными глазами. Скарлетт сияла от счастья: ей казалось, что каждый благословляет ребенка.

С приближением Рождества у Скарлетт пропало то приподнятое настроение, которое появилось, когда она освободилась от оков бездействия.

– Если бы даже в Атланте или Чарльстоне меня приглашали на все вечеринки с их глупыми фантами, картами и танцами, я бы туда не ходила, – сказала она Кэт. – Но мне бы хотелось съездить куда-нибудь, где не так сыро.

Скарлетт полагала, что было бы неплохо жить в коттедже, который она могла бы побелить и навести порядок, как это делали кузены, Кэтлин и все другие фермеры. Когда она ходила 22 декабря в бар Кеннеди и увидела, что все дома и магазины побелены и покрашены, и сделано это поверх почти новой побелки, она запрыгала от восторга. Удовольствие от того, что ее город процветает, затмило даже легкую грусть, которую она часто чувствовала, приходя в бар, чтобы с кем-нибудь поговорить. Ей порой казалось, что разговоры затихали при ее появлении.

– Мы должны украсить дом к Рождеству, – объявила Скарлетт миссис Фиц. – Как это делают ирландцы?

Экономка сказала, что над камином, окнами и дверями прикрепляют дубовые веточки, а в одном из окон ставят большую свечу, обычно красную, чтобы она освещала путь младенцу Христу. Скарлетт тут же решила, что они поставят свечи во все окна, но миссис Фиц стояла на своем: только в одно. Она сказала, что Скарлетт может зажечь свечи на столе или даже на полу, если ей так нравится, но в окне должна быть только одна, которая зажигается в Рождественскую ночь, когда запоют ангелы.

Экономка улыбнулась:

– По традиции самый младший ребенок зажигает лучину от углей в камине, как только раздастся голос ангелов, а потом зажигает свечу этой лучиной. Вам, возможно, придется помочь немного малышке.

Скарлетт и Кэт встретили Рождество в доме Дэниэла. Кэт уделили столько внимания, что Скарлетт осталась довольна. А гости, приходившие поздравить, помогли ей не думать о Рождестве в Таре в старые добрые времена, когда вся семья и домашние слуги выходили в гостиную, услышав слова: «Рождественские сюрпризы!» Джералд О'Хара давал каждому мужчине глоток виски и щепотку табака вместе с подарком. Обычно это были новые сапоги или пальто. А Эллин О'Хара читала коротенькую молитву для каждой женщины с ребенком, которым она дарила отрезы ситца и фланели вместе с орешками и апельсинами. Иногда Скарлетт невыносимо скучала по добрым улыбкам и голосам своих темнокожих друзей.

– Мне нужно съездить домой, – сказала Скарлетт.

– Но неужели ты не дома здесь, на вновь обретенной земле О'Хара?

– О, Колум, не будь со мной таким сухим ирландцем! Ты ведь прекрасно знаешь, что я имею в виду. Мне до боли хочется услышать южный говор, увидеть южное солнце, вновь поесть их пищи. Мне хочется кукурузного хлеба и жареных цыплят, а ведь в Ирландии даже не знают, что такое кукуруза. Для них это просто слово, обозначающее какое-то растение.

– Я знаю, Скарлетт, и мне очень жаль, что ты так тоскуешь. Почему бы тебе действительно туда не съездить? Ты можешь оставить Кэт с нами. Миссис Фицпатрик и я позаботимся о ней.

– Никогда! Я никогда не оставлю Кэт! Больше говорить было не о чем. Но время от времени к Скарлетт возвращалась мысль: ведь всего две с половиной недели нужно, чтобы пересечь океан, и иногда даже можно увидеть играющих дельфинов, приносящих радость!

В первый день Нового года Скарлетт по-настоящему поняла, что значит быть Нашей О'Хара. Миссис Фиц пришла утром в ее комнату с чашкой чая, вместо того чтобы прислать Пегги Куин с завтраком.

– Пусть благословения всех святых сойдут на мать и дочь в Новом году, – сказала она радостно. – Я должна сообщить вам об обязанности, которую вам нужно выполнить перед завтраком.

– Я тоже поздравляю вас с Новым годом, миссис Фиц, но, ради Бога, что все это значит?

– Традиция, ритуал, – сказала миссис Фиц.

По ее словам, без этого год не мог быть счастливым. Сейчас Скарлетт могла сделать только несколько глотков чая. А первым блюдом, съеденным в доме, должно было быть специальное дрожжевое тесто. Три кусочка нужно съесть во имя Святой Троицы.

– Однако перед тем, как сделать это, – сказала миссис Фиц, – пройдите в комнату, которую я приготовила. Потому что после того, как вы съедите «троицкое тесто», вы должны будете бросить пирог об стену со всей силы так, чтобы он разлетелся на кусочки. Я вчера специально вымыла стену и пол.

– Это самая большая нелепость, о которой я когда-либо слышала. С какой стати я должна портить такой прекрасный пирог? И почему обязательно на завтрак надо его есть?

– Потому, что так принято. Выполните свой долг, наша О'Хара, пока все в этом доме еще не умерли от голода. Никто не может приступить к еде, пока не будет разбит «троицкий пирог».

Скарлетт закуталась в шерстяную накидку и повиновалась. Она сделала глоток чая, чтобы освежить рот, а затем постучала три раза по краю богато украшенного фруктами пирога, как велела миссис Фиц. Скарлетт пришлось держать его двумя руками: такой он был большой. Потом она прочла молитву и бросила пирог об стену. Он разлетелся на кусочки.

Скарлетт рассмеялась:

– Какой ужасный обычай! Но кидать было довольно забавно.

– Я рада, что вам понравилось, – сказала экономка. – Но у вас есть еще и другие новогодние обязанности. Каждый мужчина, женщина и ребенок в Баллихарс должен получить кусочек на счастье. Все они ждут на улице. Служанки потом уберут остатки.

– Тогда мне следовало бы сделать побольше кусочков, – улыбнулась Скарлетт.

После завтрака она поехала в город в сопровождении Колума для выполнения следующего ритуала. Считалось, что если в первый день Нового года дом посетит человек с черными волосами, то весь год этой семье будет сопутствовать удача. По традиции этот человек входил, потом выходил из дома и его приглашали войти еще раз.

– И не вздумай смеяться, – сказал Колум. – Любой черноволосый человек приносит счастье, а глава общины – в десять раз больше.

Когда это все закончилось, у Скарлетт подкашивались ноги.

– Слава Богу, что в городе заселены еще не все дома, – с трудом проговорила она. – У меня просто распух живот от чая и пирогов. Нам действительно необходимо было есть и пить в каждом доме?

– Скарлетт, дорогая, как можно называть это визитом, если не оказан должный прием? Если бы ты была мужчиной, тебе пришлось бы пить виски, а не чай.

– Кэт, возможно, это бы понравилось, – усмехнулась Скарлетт.

В Ирландии считалось, что первое февраля – начало работы на земле. Сопровождаемая всеми, кто жил и работал в Баллихаре, Скарлетт встала посреди огромного поля и, прочитав молитву к урожаю, копнула лопатой землю. Вот теперь начался сельскохозяйственный год, но и то лишь после яблочного пирога с молоком. Ведь первое февраля было также днем святой Бриджид, еще одной святой покровительницы Ирландии.

Когда после этой церемонии все угощались и разговаривали, Скарлетт опустилась на колени и взяла пригоршню чернозема.

– Это во имя тебя, отец, – прошептала она. – Ты видишь, Кэти-Скарлетт не забыла, что ты говорил ей. Земля графства Мит – самая лучшая на свете, лучше, чем Тара или земля в Джорджии. Я буду ухаживать за ней и любить, как ты учил меня, отец. Это земля О'Хара, и она опять наша.

Древний процесс распахивания поля вызывал у Скарлетт искреннее восхищение и уважение к тем, кто жил за счет земли. Она чувствовала это, когда жила в доме Дэниэла, и сейчас, наблюдая за работой фермеров Баллихары, она даже начала уважать себя, потому что в какой-то мере была одной из них. У нее не хватило бы сил идти за плугом, но ведь это она дала его фермеру, и лошадь, тащившую плуг, и семена, которые он бросал в землю…

Контора управляющего теперь была ее домом даже в большей мере, чем комнаты в Бит Хаусе. Возле рабочего стола Скарлетт стояла колыбель для Кэт, такая же, как и в ее спальне, и она могла укачивать ее ногой, работая со своими бухгалтерскими книгами и счетами. Вопросы, в которых миссис Фицпатрик упорствовала, теперь решались очень просто, особенно, если ты – О'Хара и твое слово – закон. Скарлетт всегда приходилось уговаривать людей делать то, что она хотела; теперь же ей стоило только спокойно сказать, и никто не спорил. Она очень полюбила первое воскресенье каждого месяца. Скарлетт начала понимать, что к мнению других людей тоже стоит прислушиваться. Действительно, фермеры знали о земледелии гораздо больше, чем она, и ей было чему у них учиться. Триста акров земли Баллихары были ее собственностью, а эти люди только обрабатывали ее и платили Скарлетт половинную ренту за арендованную землю. На Юге землей владели сообща, и хозяйствовать единолично было для Скарлетт непривычно. Она хотела стать лучшим землевладельцем в Ирландии.

– Фермеры тоже у меня учатся, – как-то сказала она Кэт. – Они никогда даже не слышали об удобрении фосфатами, пока я не показала, как это делается. Если бы у нас был хороший урожай, мы, пожалуй, смогли бы вернуть Ретту его деньги.

Она никогда не называла его отцом в присутствии Кэт. Кто знает, вдруг малышка запомнила бы это. Особенно ребенок, который был умнее всех детей на свете.

Шли дни, и дожди перестали, а ветры стали теплее. Кэт О'Хара становилась все очаровательнее.

– Я абсолютно правильно назвала тебя, – сказала ей Скарлетт. – Ты – самая прекрасная малышка из всех, кого я видела.

Когда мать говорила, большие зеленые глаза Кэт внимательно ее изучали, а потом взгляд перемещался на собственные пальчики. Малышка никогда не шумела, у нее была удивительная способность занять саму себя. Скарлетт перестала кормить ее грудью, это было тяжело для самой матери, но не для Кэт. Она развлекалась тем, что макала палец в кашу и облизывала его. Казалось, это доставляет ей огромное удовольствие. Она была крепким ребенком, держала спину прямо и ходила с высоко поднятой головой. Скарлетт обожала ее. И что особенно важно, уважала. Она любила целовать мягкие волосы и щеки Кэт, держать ее на руках и убаюкивать. Но малышка выдерживала эти нежности только несколько минут, а потом старалась высвободиться с помощью кулачков. И при этом на смуглом личике было написано такое возмущение, что Скарлетт не могла удержаться от смеха, несмотря на то, что была отвергнута.

Самое счастливое время наступало для них обеих в конце дня, когда Скарлетт разрешала Кэт вместе с ней принимать ванну. Кэт шлепала по воде и хохотала, увидев брызги. Скарлетт купала ее и напевала детскую песенку. Для нее было наслаждением мыть и припудривать шелковистую нежную кожу дочурки.

Когда Скарлетт было двадцать лет, война вынудила ее отказаться от ежедневного туалета. Закалились не только ее воля и характер, но и ее лицо. Весной 1876 года, когда ей исполнился тридцать один год, надежда и нежность юности вернулись к ней. Но Скарлетт не заметила этого. Все ее мысли были целиком поглощены фермой и ребенком, несмотря на то, что она стала более тщеславной.

– Вам необходимо новое платье, – сказала однажды миссис Фиц. – Я слышала, что есть портниха, которая хочет арендовать дом, где вы жили раньше, если вы его отремонтируете. Она вдова, но достаточно обеспечена, чтобы платить ренту. Женщинам в городе это понравится, да и вам не помешало бы обновить гардероб.

– Чем вам не нравится мой внешний вид? Как и подобает вдове, я ношу черное, а мои нижние юбки вообще не видны.

– Вы носите не черное платье, а пыльную серую крестьянскую робу, а ведь вы – хозяйка Бит Хауса.

– Вздор! Как бы я смогла ездить верхом на поля, чтобы посмотреть, как всходит пшеница, если бы была в шикарном платье «хозяйки дома»? Кроме того, я люблю, чтобы мне было удобно. Как только я смогу носить нормальную одежду, я и начну следить за ней. Я всегда ненавидела траур. Не понимаю, зачем пытаться сделать черное привлекательнее – что бы с ним ни делал, оно все равно останется черным.

– Значит, вас не интересует портниха?

– Конечно, интересует. Меня всегда интересует лишний источник ренты. И на днях я закажу несколько платьев. Но только после посева: надо подготовить землю на этой неделе.

– Есть еще один возможный источник ренты, – сказала экономка. Она удивилась неожиданной уступчивости Скарлетт. – Брендан Кеннеди полагает, что он бы преуспел, если бы к своему бару присоединил гостиницу. Рядом с ним есть постройка, которая для этого вполне подойдет.

– Ну кто приедет в Баллихару, чтобы останавливаться в гостинице? Это безумие. Кроме того, если Брендан Кеннеди хочет арендовать у меня помещение, ему бы следовало самому прийти ко мне и поговорить, а не подсылать вас.

– Ну, хорошо, это не так важно. – Миссис Фиц отдала Скарлетт книгу с отчетом о ведении хозяйства и перевела разговор на другую тему.

Лучше бы Колум завел этот разговор, он имел большее влияние на Скарлетт.

– По-моему, у нас больше прислуги, чем у английской королевы, – сказала Скарлетт. Она говорила это каждую неделю.

– Если вы собираетесь разводить коров, вам понадобятся рабочие руки, – сказала экономка, а Скарлетт продолжила:

– …чтобы доить их и сбивать масло – я знаю. А масло можно продавать. Но я просто не люблю коров. Вернемся к этому позже, миссис Фиц. Я сейчас хочу показать Кэт, как срезают торф на болоте.

– Вам бы лучше заняться этим сейчас. У нас нет денег, а завтра надо заплатить кухаркам.

– О, Боже! Мне придется взять деньги в банке. Я поеду в Трим.

– На месте банкира я ни за что бы не выдала деньги созданию, одетому, как вы.

Скарлетт рассмеялась:

– Ну-ну-ну. Скажите портнихе, что я распоряжусь, чтобы дом побелили.

«Но не чтобы открыли гостиницу», – подумала миссис Фицпатрик. Сегодня вечером ей опять придется говорить с Колумом.

Фениев становилось все больше, эта организация крепла. В Баллихаре они теперь нашли все, что им необходимо: удобное место, где руководители от разных округов могли собираться и обсуждать планы совместных действий и где человек, не желавший встречаться с полицией, мог чувствовать себя в безопасности. Тем более, что в городе, который был едва больше деревни, чужаки сразу бросались в глаза. Полицейских и констеблей из Трима было немного, но и одного человека с колючими глазками было достаточно, чтобы расстроить самые хитроумные планы.

– Нам просто необходима гостиница, – решительно сказала Розалин Фицпатрик. – Очевидно, что человек, работающий в Триме, может снять здесь комнату: и недалеко, и дешевле, чем в городе.

– Вы правы, Розалин, – согласился Колум, – и я поговорю со Скарлетт.

Но не теперь. Она принимает слишком поспешные решения. Пусть это немного забудется, тогда она не заподозрит неладного в том, что мы оба давим на нее.

– Но, Колум, нам нельзя терять времени.

– Но Нам нельзя и спешить. Я выберу для этого подходящий момент.

Миссис Фицпатрик пришлось согласиться: здесь распоряжался Колум.

Она успокоила себя тем, что ей удалось устроить хотя бы Маргарет Сканлон, не сочиняя никаких небылиц. Скарлетт действительно нужна была новая одежда. Просто неприлично было жить так, как она, – самая дешевая одежда и две комнаты из двадцати. Если бы не Колум, миссис Фицпатрик ни за что бы не поверила, что не так давно Скарлетт была светской дамой.

«Если в медь превратится бриллиант, мама купит тебе шоколад», – напевала Скарлетт.

Кэт радостно шлепала по пенистой воде в ванной.

– А еще мама купит тебе симпатичные юбочки и платьица. И мы поедем на большом корабле.

Не было причины откладывать это. Ей необходимо было ехать в Америку.

Сели бы она уехала сразу после Пасхи, то успела бы вернуться к началу сбора урожая.

Так решила Скарлетт в тот самый день, когда увидела нежные зеленые всходы на лугу, где бросила первое зерно. От счастья и гордости ей захотелось крикнуть: «Это мое, моя земля, мои ожившие зерна!» Она взглянула на едва заметные молодые побеги и представила себе, как они наливаются, становятся выше, сильнее и зацветают, наполняя воздух дивным ароматом, опьяняющим даже пчел. Потом человек скосил бы их и собрала золотые копны. Из года в год этот цикл повторялся бы – посев и жатва – ежегодный процесс рождения и взросления. Овес вырастет и станет пищей. Кэт вырастет и будет говорить, ходить, есть овес и хлеб, прыгать в стог сена, как когда-то это делала Скарлетт. Баллихара – ее дом.

Скарлетт взглянула на солнце, увидела набежавшие облака и поняла, что скоро начнется дождь, а потом небо опять прояснится, и солнце будет согревать поля до следующего дождя, за которым опять последует теплый солнечный свет.

«Я еще почувствую обжигающее тепло солнца Джорджии, – решила она, – я имею право на это. Мне иногда так его не хватает. Но все-таки Тара – скорее мечта, чем память. Она принадлежит прошлому, как и прежняя Скарлетт. Та жизнь не имеет больше ничего общего со мной. Я сделала свой выбор. Для Кэт Баллихара – то же, что для меня – Тара. И теперь это мой дом. Тару я оставлю в наследство Уэйду и Элле, но продам все имущество в Атланте и обрежу нити прошлого. Баллихара теперь мой дом. Здесь наши корни: мои, Кэт, отца. Я возьму с собой немного земли О'Хара и отнесу ее к могиле Джералда О'Хара».

Мысли Скарлетт коснулись дела, которое она должна была выполнить.

Все остальное могло подождать. Она теперь решала, как лучше сказать Уэйду и Элле об их прекрасном новом доме. Они не поверят, что нужны ей, – почему они должны верить? Откровенно говоря, это действительно было так, до тех пор пока она не почувствовала, что значит любить детей, быть настоящей матерью.

«Это будет нелегко, – сказала себе Скарлетт, – но я смогу. Я исправлю свою ошибку. Во мне сейчас столько любви, и я хочу подарить ее моим сыну и дочери. Может быть, им вначале не понравится Ирландия, ведь она совсем другая. Но я свожу их на праздники, куплю им пони… Элла будет выглядеть очень мило в юбочках и платьицах; маленькие девочки любят наряжаться…

Все О'Хара вокруг станут их кузенами, а дети из Баллихары – друзьями…»

 

Глава 66

– Ты не можешь уехать до конца Пасхи, дорогая Скарлетт, – сказал Колум. – В страстную пятницу состоится обряд, который могут проводить только О'Хара.

Скарлетт не стала спорить. Быть членом рода О'Хара значило для нее слишком многое. Но она почувствовала себя раздраженной. Какая разница, кто посадит первую картофелину? То, что Колум не ехал вместе с ней, тоже вызывало недовольство. А также и то, что она его очень редко видела. «Много дел», – говорил он. Но почему он, как и раньше, не мог заниматься сбором денег в Саванне?

Дела обстояли так, что все раздражало Скарлетт. Теперь, после того как она решила ехать, она хотела скорее отправиться в путь. Скарлетт вела себя очень придирчиво по отношению к Маргарет Сканлон, портнихе, которая никак не могла закончить ее платья и которая уж слишком заинтересовалась, почему Скарлетт заказала два платья из яркого шелка и льна вместо траура.

– В Америке я увижусь со своей сестрой, – сказала мягко Скарлетт, – и эти яркие платья – мой подарок ей.

«Мне безразлично, веришь ты мне или нет, – рассерженно подумала она, – я не настоящая вдова и не собираюсь, вернувшись в Атланту, выглядеть серой и неэлегантной».

Неожиданно все, что она носила: черная юбка, гольфы, платок, показались настолько гнетущими и унылыми, что она почувствовала, как у нее не осталось сил дождаться той минуты, когда она сможет надеть зеленое льняное платье с широкими оборками и кружевами кремового цвета.

– Ты удивишься, когда увидишь, какая красивая твоя мама в своих новых платьях, – сказала Скарлетт Кэт, – я заказала несколько замечательных платьиц и для тебя.

Ребенок заулыбался, выставляя напоказ небольшую коллекцию маленьких зубов.

– Тебе понравится на большом корабле, – пообещала Кэт Скарлетт. Она заказала самую большую и лучшую каюту на «Брайан Бору», который отправлялся из Голвея в пятницу, после Пасхи.

В вербное воскресенье погода испортилась, начался проливной дождь, который продолжался и в страстную пятницу. Во время долгого обряда, который проходил в открытом поле, Скарлетт промокла до нитки.

Она быстро поспешила в Бит Хаус с мыслями о горячей ванне и чае. Но у нее не оказалось времени даже переодеться, так как ее ожидала Кэтлин со срочным сообщением:

– Старый Дэниэл просит тебя прийти к нему, Скарлетт. Ему плохо, он умирает.

Увидев старого Дэниэла. Скарлетт вздрогнула. Кэтлин перекрестилась и сказала тихо:

– Он спит.

Глаза Дэниэла О'Хара утонули в глазницах, а щеки были настолько впалыми, что голова стала похожа на череп, обтянутый кожей. Скарлетт наклонилась над скромной с виду кроватью и взяла его руку. Рука была горячей, очень сухой и слабой.

– Дядюшка Дэниэл, это Кэти-Скарлетт.

Дэниэл открыл глаза. Глядя на то, каких усилий это ему стоило, Скарлетт была готова заплакать.

– Я хочу попросить тебя об одном, – сказал он еле дыша.

– Все, что хочешь.

– Похорони меня в земле О'Хара.

«Не будь глупцом, ты так далек от нее», – хотелось ответить Скарлетт, но она не могла солгать старому человеку.

– Я это сделаю, – ответила она в свойственной ирландцам манере.

Глаза Дэниэла закрылись, Скарлетт заплакала. Кэтлин усадила ее на стул рядом с камином.

– Ты мне поможешь с чаем, Скарлетт? Скоро сюда все придут.

Скарлетт кивнула головой, она не могла говорить. До самого последнего момента она не осознавала, как много значит дядя в ее жизни. Все, что его характеризовало, укладывалось в следующее: твердый, спокойный, не меняющийся и сильный глава семейства. В представлении Скарлетт дядюшка Дэниэл был настоящий О'Хара.

Кэтлин посоветовала Скарлетт возвратиться домой до того, как стемнеет:

– У тебя там остался ребенок, а здесь больше делать ничего не надо.

Приходи завтра.

В субботу все было как и в пятницу. Под проливным дождем люди приходили, чтобы отдать дань уважения. Вскипятив чай, Скарлетт поставила на плиту котелок, нарезала пироги и намазала маслом хлеб.

В воскресенье она осталась сидеть с дядей, в то время как Кэтлин и мужчины рода О'Хара были в церкви. Когда они возвратились, Скарлетт пошла назад в Баллихару. О'Хара, должно быть, празднуют Пасху в местной церкви. Она вспомнила бесконечно длинные проповеди отца Флинна и подумала, что ей не удастся избежать расспросов местных жителей о здоровье дяди и услышать от них, что они надеются на его выздоровление.

Даже после сорока дней строгого поста О'Хара никак не могла разговеться. Скарлетт совсем не хотела есть.

– Отнесите это в дом дяди, – посоветовала миссис Фицпатрик. – Там ведь живут здоровые мужики, которые работают в поле. Им нужно есть, а у бедняжки Кэтлин нет времени из-за дядюшки Дэниэла.

Прежде чем уйти, Скарлетт обняла и поцеловала Кэт. Кэт погладила своими ручками по влажным от слез щекам матери. «Какая внимательная у меня крошка. Спасибо, мое золото. Скоро все будет лучше, и мы с тобой поиграем и попоем в ванночке. А потом отправимся в чудесное путешествие на большом корабле». Скарлетт презирала себя за то, что она надеялась не опоздать на «Брайан Бору.

После полудня того же дня Дэниэлу немного полегчало. Он уже мог узнавать людей и называть их по имени.

– Спасибо Господу, – сказала Скарлетт Колуму.

Она благодарила Господа за то, что Колум был здесь. Почему ему так часто приходится уезжать? В эти последние дни недели она скучала по нему.

И именно Колум сообщил ей в понедельник утром о том, что Дэниэл ночью скончался.

– Когда будут похороны? Я собиралась уехать в пятницу.

Это великолепно иметь друга Колума, она могла ему говорить все, не боясь, что ее неправильно поймут или осудят.

Колум покачал головой.

– Это невозможно, дорогая Скарлетт. Слишком много людей, уважавших Дэниэла, и членов рода О'Хара, которые живут далеко. Им потребуется время, чтобы добраться сюда. Поминальная церемония займет по крайней мере три, а скорее всего, четыре дня. И только потом будут похороны.

– О нет. Колум! Скажи, что мне не нужно быть там. Я их ненавижу и вряд ли смогу вынести на поминках.

– Ты должна пойти, Скарлетт, я буду с тобой.

Дом еще не показался, а Скарлетт уже услышала доносившиеся причитания. Она посмотрела на Колума с отчаянием в глазах. Лицо его даже не шелохнулось. Около небольшой двери собралась толпа людей. Оплакивать Дэниэла пришло так много народу, что внутри дома не хватило всем места. Скарлетт услышала: «О'Хара», и стоявшие расступились перед ней, давая проход. Всем своим сердцем она сопротивлялась участию в последних почестях. Но, опустив вниз голову, вошла в дом, твердо решив делать все, что ей полагалось.

– Он в гостиной, – сказал ей Симус.

Скарлетт приняла строгий вид. Из гостиной доносились жуткие причитания. Скарлетт вошла. С двух сторон большой кровати горели длинные и толстые свечи. Тело Дэниэла лежало поверх покрывала, одетое в белый с черным костюм. Его натруженные руки были скрещены на груди.

Why did you leave us? Ochon?

Ochon, Ochon, Ullagon O!

Оплакивающая женщина качалась из стороны в сторону. Скарлетт узнала кузину Печчи, которая жила в деревне. Она наклонилась над кроватью, чтобы произнести молитву по Дэниэлу, но звуки плача все в ней перевернули, она не могла даже думать.

Ochon, Ochon.

Жалобный плач сжимал ее сердце и внушал чувство страха. Скарлетт встала и пошла на кухню.

С недоверием она взглянула на собравшихся мужчин и женщин. Они ели, пили и разговаривали, как будто ничто не произошло. Дверь и окна были открыты, но воздух был наполнен табачным дымом. Скарлетт подошла к группе сидящих вокруг отца Донахера.

– Да, он очнулся с чистой душой. Это была великая исповедь. Я никогда не слышал ничего лучше. Прекрасный человек был Дэниэл О'Хара. Теперь в этом мире мы его уже не увидим.

Скарлетт отошла.

– А помнишь ли ты, Джим, когда Дэниэл и его брат Патрик, да упокоится душа его, взяли свинью у англичанина и привезли ее на торфяное болото, где она и опоросилась? Двенадцать маленьких поросят, и все визжат, а их мать разъярена, как дикий кабан. Управляющий имением весь затрясся, англичанин начал сыпать проклятиями, остальные же надорвали животы, глядя на все это.

Джим О'Торман хлопнул по плечу рассказчика своей тяжелой рукой.

– Я не помню, и ты не можешь этого помнить. Мы тогда еще не родились, когда случилась эта история. Ты узнал о ней от своего отца, как и я от своего.

– Да, но я бы многое отдал, чтобы на все это посмотреть, а Джим? Твой двоюродный брат Дэниэл был великим человеком, правда?

«Это правда!» – подумала Скарлетт. Она ходила от одних к другим, слушая всевозможные истории из жизни дядюшки Дэниэла. Кто-то из собравшихся заметил ее.

– Не расскажешь ли ты нам, Кэти-Скарлетт, как твой дядюшка отказался взять ферму с коровами, свиньями и прочим скотом, которую ты хотела ему подарить?

Она на мгновенье задумалась.

– Так это все и было, – начала она. Десяток жаждущих слушателей повернули глаза в ее сторону. Что же им сказать? – Я… я сказала ему: дядюшка Дэниэл… я сказала: хочу сделать подарок. Затем я добавила: у меня есть собственная ферма, сто акров земли, речка, болото и… сто волов, пятьдесят коров, триста гусей, двадцать пять свиней и шесть упряжек лошадей.

Слушавшие одобрительно покачали головой. Скарлетт почувствовала себя более непринужденно.

– Дядюшка Дэниэл, – сказала я, – все это предназначено для тебя и еще и деньги впридачу. Но тут он как закричал громогласным голосом так, что я задрожала: «Ничего я не возьму, Кэти-Скарлетт О'Хара!»

Колум схватил ее за руку и вывел из дому за амбар. Затем он рассмеялся.

– Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая Скарлетт. Ты рассказала о великой глупости Дэниэла, а может, о великом благородстве; я не знаю, благородно ли воспользоваться женской глупостью.

Скарлетт тоже засмеялась.

– Я только разошлась, а ты меня увел.

Неожиданно она зажала свой рот рукой. Как она могла смеяться на поминках дяди…

Колум взял ее запястье и опустил руку.

– Все нормально, – сказал он, – любые поминки – это прославление прожитой жизни человека. И смех, как и слезы, часть этого прославления.

Похоронили Дэниэла О'Хара в четверг. Похороны были такими же, как и у старой Кэти-Скарлетт. Скарлетт величественно шла впереди процессии. Процессия направлялась к могиле, выкопанной сыновьями Дэниэла на древнем кладбище в Баллихаре, которое обнаружил и расчистил Колум. Скарлетт взяла горсть земли с могилы Дэниэла и насыпала ее в кожаный мешочек. Когда она привезет эту землю на могилу отца и там ее оставит, это будет все равно, что похоронить дядюшку рядом с его братом.

Когда похороны завершились, все семейство отправилось в Бит Хаус, чтобы немного перекусить. Длинные столы протянулись через всю гостиную и библиотеку. Они были заставлены ветчиной, гусятиной, говядиной, горами хлеба, бочонками пива, многочисленными бутылками виски и чайниками с чаем. Несмотря на уличную грязь, сотни представителей рода О'Хара пришли на трапезу.

Скарлетт привела с собой Кэт, чтобы познакомить ее со всеми родственниками. Восхищения было столько, сколько Скарлетт и пожелать не могла.

Вскоре Колум принес скрипку и барабан, а три кузины достали свистульки, и музыка лилась не умолкая. Кэт размахивала ручонками в такт музыке, пока не устала и не заснула на коленях у Скарлетт.

«Я не жалею, что не успела на корабль, – подумала Скарлетт, – это так чудесно. Жаль лишь, что причиной стала смерть Дэниэла».

Два высоких кузена подошли к ней. Один из них, это был Джо – сын

Патрика, прошептал:

– Нам нужны О'Хара.

– Зачем?

– Мы тебе завтра скажем, когда все утихнет.

Оказалось, что необходимо было обсудить, кто унаследует ферму Дэниэла. С тех пор, как умер старый Патрик, два кузена Скарлетт из рода О'Хара претендовали на право владения. Как и брат Джералд, Дэниэл не оставил завещания.

«Опять как в Таре, – подумала Скарлетт. Ее решение было простым. – Сын Дэниэла Симус проработал не покладая рук на ферме тридцать лет, в то время как сын Патрика жил вместе со старой Кэти-Скарлетт и ничего не делал. Надо отдать ферму Симусу, как в свое время папе следовало бы оставить Тару мне».

Она была О'Хара, и других доводов у нее возникнуть не могло. Скарлетт ликовала. Она почувствовала в себе уверенность, ибо отнеслась к Симусу более справедливо» чем когда-либо относились к ней.

На следующий день какая-то уже немолодая женщина оставила на пороге Биг Хауса сетку с яйцами. Миссис Фиц узнала, что это была возлюбленная Симуса. Она ждала от него предложения почти двадцать лет, и через час после принятия решения Скарлетт в его пользу он его сделал.

– Это очень мило, – сказала Скарлетт, – но я надеюсь, что они поженятся не слишком быстро, иначе я никогда не доберусь до Америки.

Теперь у нее была зарезервирована каюта на корабле, который отплывал 26 апреля, то есть ровно через год после того, когда она первоначально планировала закончить свой «отдых» в Ирландии.

Корабль был не такой комфортабельный, как «Брайан Бору». Он даже не был чисто пассажирским судном. Но Скарлетт была суеверна; если до праздника весны она не уедет, то не уедет никогда. Кроме того, Колум знал капитана корабля. Корабль действительно был грузовым, но его груз составляли лишь тюки с ирландским льном, и не было ничего, что могло бы испачкать пассажиров. К тому же капитан постоянно ходил в море вместе со своей женой, которая могла бы составить в пути компанию Скарлетт. Но самое главное – корабль был не на паровой тяге, и все плавание проходило под парусами.

 

Глава 67

Более недели стояла прекрасная погода. Дороги высохли, плетеные изгороди были усеяны цветами, а Кэт провела беспокойную ночь, потому что у нее резался новый зубик.

Накануне отъезда Скарлетт почти вприпрыжку побежала в Баллихару, чтобы забрать новое платье для Кэт. Она была уверена, что сейчас все будет в порядке.

Когда Маргарет Сканлон заворачивала платьице, Скарлетт выглянула в окно посмотреть на обезлюдевший в обеденное время городок и увидела Колума, входящего в ирландскую протестантскую церковь, стоящую на другой стороне широкой улицы.

«А, хорошо, – подумала она, – он в конце концов собирается это сделать. Я уж решила, что он никогда не прислушивается к голосу разума. Это нелепо, когда весь город давится в тесноте во время службы каждое воскресенье в маленькой нарядной часовне, в то время как пустует эта огромная церковь. И то, что она построена протестантами, не повод, чтобы не занять ее. Я не знаю, почему он так долго упрямился, но не буду поднимать из-за этого шум, а лишь скажу ему, как я рада, что он передумал».

– Я сейчас вернусь, – сказала Скарлетт миссис Сканлон.

Она побежала вдоль тропинки, поросшей сорняками, которая вела к маленькому боковому входу. Скарлетт тихо постучала в дверь, а затем надавила на нее.

Послышался громкий неприятный звук, затем другой, и Скарлетт почувствовала, как что-то острое задело ее рукав, она услышала звук осыпающегося возле ее ног гравия, который с гулом отдавался в глубине церкви.

Луч света из открытой двери падал прямо на незнакомого человека, стоявшего лицом к ней. Его темные угрюмые глаза напоминала глаза дикого животного.

Незнакомец пригнулся и направил в ее сторону пистолет, который держал двумя грязными, грубыми, как камень, руками.

«Он стрелял в меня! – эта мысль полностью овладела Скарлетт. – Он уже убил Колума, а сейчас хочет убить и меня. Кэт! Я больше никогда не увижу Кэт».

Подступившая ярость помогла Скарлетт освободиться от физического шока и, сжав кулаки, она ринулась вперед.

Звук второго выстрела раздался словно взрыв, оглушительно отражавшийся от сводчатых потолков в течение какого-то времени, показавшегося вечностью. С криком Скарлетт бросилась на пол.

– Я прошу тебя, успокойся, дорогая Скарлетт, – сказал Колум.

Скарлетт знала его голос, и все же этот голос был не его. В нем чувствовались лед и сталь. Скарлетт посмотрела вверх. Она увидела, как правая рука Колума обхватила шею человека, а левая держала его запястье. Ствол пистолета был направлен к потолку. Скарлетт медленно встала на ноги.

– Что здесь происходит? – осторожно произнесла она.

– Закрой, пожалуйста, дверь, – сказал Колум, – здесь достаточно света из окон.

– Что… здесь… происходит?

Колум ничего не ответил.

– Брось, Дэви, – сказал он человеку. С металлическим грохотом пистолет упал на пол.

Медленно опустил Колум руку незнакомца, быстро освободил свою собственную, обвивавшую его шею, сжал обе руки в кулаки и со всей силой нанес удар. Бессознательная человеческая масса упала к его ногам.

– С ним все будет хорошо, – сказал Колум. Он быстро пробежал мимо Скарлетт и тихо закрыл дверь на засов. – А теперь, дорогая Скарлетт, нам надо поговорить.

Стоя сзади, Колум положил руку на ее плечо. Скарлетт вздрогнула и резко повернулась к нему.

– Не «нам», Колум. Ты… Ты скажешь мне, что здесь происходит.

Живость и теплота вновь прозвучали в его голосе.

– Произошла неприятность, дорогая Скарлетт…

– Не зови меня «дорогая Скарлетт». Этот человек пытался меня убить. Кто он? Что происходит здесь?

Очертания лица Колума были неясными из-за тени. Шея его как будто побелела от испуга.

– Пойдем туда, где светло, – сказал он тихо и направился туда, где тонкие лучи солнечного света падали через заколоченные окна.

Скарлетт не могла поверить своим глазам. Колум улыбался, глядя на нее.

– Беда в том, что если бы у нас была дешевая гостиница, то этого бы не произошло. Я хотел, чтобы ты ничего не знала, Скарлетт, дорогая, ты видишь, это приносит неприятности.

Как он мог улыбаться? Как у него хватало духу? Скарлетт заикалась, она была слишком напугана, чтобы говорить.

И Колум рассказал ей историю фенианского братства.

Когда он закончил, она вновь смогла говорить.

– Иуда! Ты мерзкий, лживый предатель. Я доверяла тебе. Я считала тебя своим другом!

Она была слишком удручена, чтобы злиться на то, как он с жалостью и улыбкой смотрел на нее в ответ.

Все было предательством, все. Он использовал ее, обманывая с момента встречи. Они все так поступали: Джейми и Морин, все кузены из Саванны и Ирландии, все фермеры и другие жители из Баллихары и окрестностей. Даже миссис Фиц. Ее счастье оказалось иллюзией.

– Послушай, Скарлетт…

Она ненавидела голос Колума, его музыку, его обаяние.

– Я не буду слушать.

Скарлетт попыталась закрыть уши, но слова его проскальзывали сквозь пальцы.

– Помнишь свой Юг и сапоги завоевателя, вступившего на него? Подумай об Ирландии, ее красоте и о том, что она истекает кровью в руках врага. Они украли у нас наш язык. В этой стране учить ребенка ирландскому – преступление. Неужели ты не видишь? Скарлетт, если бы ваши янки говорили словами, которые ты выучила с ножом у горла. «Стой» – слово, которое ты знаешь лучше всего, потому что могут убить из-за того, что не остановилась. А затем твой ребенок учит язык, на котором говорят янки, и язык твоего ребенка – не твой собственный, и он не понимает тех слов любви, которые ты ему говоришь, а ты не понимаешь, что он просит на языке янки, и не можешь ему помочь. Англичане украли у нас наш язык и вместе с ним украли наших детей.

Они взяли нашу землю, которая для нас – мать. Когда мы потеряли детей и мать, у нас ничего не осталось. Мы пережили горечь поражения. Подумай, Скарлетт, подумай о том, как у тебя отнимали твою Тару. Ты мне рассказала, как ты ее защищала. Защищала всем своим сердцем, всей волей, всей силой. Когда нужно было – лгала, нужно было убивать – могла убивать. Так было и с нами, кто боролся за Ирландию. И все же мы спасли ее, потому что мы еще можем радоваться жизни. Ее музыке и любви. Ты знаешь, Скарлетт, что значит любить. Я наблюдал, как ты росла и расцветала. Неужели ты не понимаешь, что любовь – это чаша, наполненная до краев: чем больше из нее пьешь, тем больше в ней остается.

Так и мы любим Ирландию и ее народ. Я люблю тебя, Скарлетт, все мы тебя любим. Ты не останешься без любви из-за того, что Ирландия – наша главная любовь. Неужели ты не заботишься о своих друзьях только потому, что заботишься о своем ребенке? Одно не исключает другое. Ты думала, я – твой, ты говоришь: брат. Ты не ошиблась, я останусь другом и братом до самой смерти. Твое счастье – мое, твоя горечь и боль – мои. И все же Ирландия – моя душа. Я не делаю ничего предательского, чтобы освободить ее от рабства. Но моя любовь к Ирландии не исключает мою любовь к тебе, она придает ей новую силу.

Как бы сами по себе руки Скарлетт опустились и теперь висели неподвижно. Колум очаровал ее, как он всегда очаровывал, когда так говорил, хотя она понимала не более половины. Ей казалось, будто кто-то завернул ее в шаль, которая согревала, но в то же время стесняла.

Человек, лежащий на полу без сознания, застонал. Скарлетт со страхом взглянула на Колума.

– Этот человек – фенианец?

– Да, сейчас он скрывается. Он говорит, что его друг донес на него англичанам.

– Ты дал ему пистолет? – сказала Скарлетт.

– Да, Скарлетт. Как видишь, у меня больше нет от тебя секретов. Я спрятал оружие в этой английской церкви. Я – его хранитель в братстве. Когда придет день восстания, тысячи ирландцев получат оружие, хранящееся здесь.

– Когда? – спросила Скарлетт, боясь ответа.

– У нас нет точной даты. Нам нужны еще корабли, которые привезут это оружие. Шесть, если возможно.

– Это то, что ты делаешь в Америке?

– Да. С помощью многих людей я собираю деньги, затем мне помогают купить на них оружие, и я сам перевожу его в Ирландию.

– На «Брайан Бора»?

– И на других судах.

– Ты собираешься убивать англичан?

– Да. Но мы будем более милосердны. Они убивали наших женщин, детей, мужчин. Мы будем убивать солдат. Солдатам платят за то, чтобы их убивали.

– Но ты же – священник, – сказала Скарлетт. – Ты не можешь убивать.

Несколько минут Колум молчал. В пробивавшихся лучах солнца можно было видеть, как пылинки медленно кружили над его опущенной головой. Когда Колум поднял ее, Скарлетт увидела, как потемнели его глаза, наполненные горечью.

– Когда мне было восемь лет, – сказал он, – я видел, как из Адамстауна в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные пшеницей, чтобы англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра. Ей было лишь два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату было три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда умирали первыми. Они плакали, потому что были голодные и слишком маленькие, чтобы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже кое-что понимал. Я не плакал, потому что знал: когда ты голоден, чем больше плачешь, тем меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять. Или, к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в мир иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от боли, исходящей из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.

От голода умираешь не один месяц, Скарлетт. Смерть от голода – немилосердная смерть. Все эти месяцы мимо нас проезжали телеги с едой.

В голосе Колума чувствовалось отсутствие жизни, но вскоре он оживился.

– Когда я был мальчиком, я подавал надежды. Учеба мне давалась легко, я много читал. Наш священник считал меня очень способным, и он сказал моему отцу, что, возможно, за мое усердие меня примут в семинарию. Мой отец дал мне все, что мог. Мои старшие братья, работая на ферме, делали больше, чем им полагалось, и мне не приходилось трудиться. Я мог оставаться со своими книгами. И никто меня и словом не попрекнул, потому что для семьи большая честь, когда один из сыновей – священник. И я принимал все как должное, потому что искренне верил в добродетель Господа и мудрость святой церкви. Я верил, что быть священником – это призвание. – Колум заговорил громким голосом: – Теперь-то уж я смогу получить ответ на вопрос, который меня мучил. Так я решил. В семинарии будет много книг, в ней царит мудрость святой церкви. Я занимался, молился и искал. Занятия и молитвы приводили меня в восторг. Но я никак не мог найти ответ на свой вопрос. «Почему? – спрашивал я своих наставников, – почему маленькие дети должны умирать от голода?» Единственный ответ, который я получил, был: «Веруй в любовь и мудрость Господа».

Колум поднял руки над своим измученным лицом. Голос его перешел в крик.

– Господи! Я чувствую, что ты здесь. Чувствую твою силу. Но я не могу видеть твое лицо. Почему ты отвернулся от своего народа – ирландцев?

Руки его упали.

– Ответа нет, Скарлетт, – сказал он, запинаясь, – и никогда не было. Но у меня было видение. В нем я увидел, как голодные дети собрались вместе. Они были уже не такие слабые. Тысячи детей протягивали свои маленькие истощенные ручки, этими ручками они опрокинули повозку с едой и не умерли. Теперь это моя миссия. Опрокидывать повозки, вышвыривать англичан, сидящих за столами, заставленными всякой снедью, дать Ирландии любовь и сострадание, которые не дал ей Господь.

Скарлетт с трудом дышала, слушая богохульство Колума:

– Ты попадешь в ад.

– Я уже в аду! Если я вижу, как солдаты насмехаются над чей-то матерью, которой приходится просить милостыню, чтобы купить еды для своих детей, это видение ада. Когда я вижу, как на улице старика толкают в грязь, чтобы солдаты могли идти по чистой стороне, я вижу ад. Когда я вижу, как людей выселяют из домов, подвергают телесным наказаниям, а мимо семьи, у которой картофельная грядка не больше метра, проезжает телега, скрипящая под тяжестью зерна, я говорю, что вся Ирландия – это ад. И я с радостью умру и приму вечные муки ада, лишь бы хоть на один час избавить Ирландию от ада земного.

Неистовство Колума потрясло Скарлетт. Она попыталась осознать, что он сказал. Допустим, ее не было там, когда англичане ломились в дом Дэниэла. Допустим, у нее не было денег, а Кэт была голодна. Допустим, английские солдаты действительно были как янки и забрали у нее животных, а поля, на которые она любила смотреть, сожгли.

Она знала, как беспомощно чувствуешь себя перед солдатами. Она знала чувство голода. Эти воспоминания остались у нее, и ничто не могло их стереть.

– Как мне тебе помочь? – спросила она Колума. Он боролся за Ирландию, а Ирландия была домом ее народа и ее ребенка.

 

Глава 68

Жена капитана корабля была полной краснолицей женщиной. Она взглянула на Кэт и протянула ей руки:

– Иди ко мне? В ответ Кэт потянулась к ней. Скарлетт знала наверняка, что Кэт заинтересуется очками, висящими на цепочке вокруг шеи женщины, но она ничего не сказала. Ей нравилось слышать восторженный голосок Кэт.

– Какая милая крошка. Нет, дорогая, их надевают на нос, а в ротик брать не надо. Какая красивая у тебя оливковая кожа. Ее отец испанец?

Скарлетт задумалась на секунду и ответила:

– Бабушка.

– Как мило, – женщина взяла из ручек Кэт очки, а вместо них вложила печенье.

– Я сама – четырежды бабушка. Что может быть лучше на этом свете? Я начала ходить в море вместе с мужем, когда мои дети уже выросли. Я не могла оставаться в опустевшем доме. Зато теперь чувствую радость оттого, что я бабушка. После Саванны мы пойдем в Филадельфию за грузом, и у меня будет два дня, чтобы побыть со своей дочерью и двумя внучатами.

«Похоже, она заговорит меня до смерти раньше, чем мы выйдем из бухты, – подумала про себя Скарлетт. – Я не перенесу этих двух недель на корабле».

Но вскоре она обнаружила, что тревога ее была напрасной. Жена капитана повторяла одно и то же так часто, что Скарлетт приходилось лишь кивать головой и говорить: «Боже мой». К тому же она была очень мила с Кэт, и Скарлетт могла совершать моцион на палубе, не беспокоясь о ней. Здесь, где соленый ветер обдувал лицо, ей лучше всего думалось. В основном она строила планы на будущее. Нужно будет найти того, кто купит ее магазин. Был еще дом на Пилтри-стрит. Ретт платил за содержание его в хорошем состоянии. Но держать пустой дом, в котором она никогда больше жить не будет, казалось нелепостью.

Итак, ей надо продать магазин и дом на Пилтри-стрит. Еще бар. Он относился к разряду не очень плохих. Бар приносил отменный доход и дела в нем шли прекрасно. Но Скарлетт решила освободиться от пут Атланты, а это подразумевало и продажу бара.

А как насчет домов, которые она строила? Она совсем не знала об этом. Ей надо будет самой проверить и убедиться, что строители все еще пользуются лесом Эшли. Нужно будет удостовериться, что с Эшли все в порядке. И с Бо. Она обещала Мелани.

Когда она покончит с Атлантой, то поедет в Тару. И, пожалуй, все, потому что как только Уэйд и Элла узнают, что поедут домой с ней, они просто загорятся этим желанием. Было бы так несправедливо их дразнить. Прощание с Тарой будет сложнее всего. Лучше это сделать быстро. Тогда прощание не будет столь мучительным. О, как она тосковала по Таре.

Корабль вошел в устье Саванны, оставались уже последние мили до города, но этот последний отрезок пути, казалось, они будут плыть вечно. Чтобы пройти по каналу, судно предстояло взять на буксир. С Кэт на руках Скарлетт ходила от одного края палубы к другому, пытаясь получить удовольствие от восхищения ребенка, увидевшего неожиданно взлетевших в небо болотных птиц. Они уже почти дома, а корабль все плывет и плывет. Она хотела видеть Америку, слышать ее голоса.

Наконец показался город и доки.

– Послушай, Кэт, послушай, как поют. Эти песни поют негры, это наш Юг, ты чувствуешь солнце? И так будет изо дня в день.

Ничего не изменилось на кухне Морин, как ничего не изменилось в семье. Та же привязанность, тот же рой детей. Мальчику Патрисии был почти уже год, а Кэт была беременна. Ритм жизни большого дома мгновенно захватил Кэт в свои объятия. Она с любопытством взирала на других детей, дергала их за волосы и подставляла свои.

Скарлетт наполнилась ревностью. «Кэт не будет по мне скучать, я не вынесу разлуки с ней, но я ничего не могу поделать. Слишком многие в Атланте знают Ретта и могли бы ему о ней рассказать. Я лучше убью его, чем позволю ее у меня забрать. Я не могу взять ее с собой. У меня нет выбора. Чем раньше я поеду, тем раньше вернусь. Я привезу ее братика и сестричку. Это будет для нее подарком».

Она отправила телеграмму в контору дядюшки Генри Гамильтона и Пеней, в дом на Пилтри-стрит. Затем двенадцатого мая села в поезд, следующий в Атланту. Скарлетт была взволнована и одновременно обеспокоена. Она так долго отсутствовала, за это время все могло произойти. Но не стоит мучиться. Скоро она и так многое узнает. Она будет наслаждаться лучами горячего солнца Джорджии и изысканностью своего туалета. На корабле ей пришлось быть все время в трауре, но сейчас в своем изумрудного цвета ирландском платье она просто сияла.

Но Скарлетт успела позабыть, какими грязными были американские поезда. Плевательницы, находившиеся в каждом конце вагона, вскоре наполнились окурками, от которых исходило зловоние. Не проехал поезд и двадцати миль, как боковой проход в вагоне был завален всяким мусором. Какой-то пьяный зацепился, шатаясь, за ее сиденье, и тут Скарлетт неожиданно осознала, что одной ей ехать не придется. «И кто смеет двигать мой саквояж и садиться рядом! В Ирландии такого не бывает. Первый класс – это первый класс. Никто не вторгается к тебе и не побеспокоит тебя». Она развернула перед собой местную газету и прикрылась ею как щитом. Ее милое льняное платье уже успело помяться и стать грязным.

Гул железнодорожного вокзала Атланты и крики бесшабашных кучеров заставили сердце Скарлетт сильнее забиться от волнения, и она забыла про грязь, сопровождавшую ее всю дорогу. Сколько жизни здесь было во всем, сколько нового. Скарлетт увидела дома, которых раньше не было, новые вывески на старых магазинчиках. Везде царили шум и толчея.

Сидя в кэбе, она то и дело выглядывала в окно, чтобы посмотреть на Пилтри-стрит, обнаружив, что для владельцев домов наступили лучшие времена. У дома Мерриуэзеров была новая крыша, а дом Мидов был перекрашен. Все выглядело не так ветхо, как тогда, когда она уезжала полтора года назад.

И вот – ее дом!

«О, я не помню, чтобы здесь толпилось столько людей. Это же прямо проходной двор! Неужели он всегда так близко стоял к улице! Ой, по-моему, я глупа. Какая мне разница! Я уже решила его продать».

– Это неподходящее время для продажи дома, – сказал Скарлетт дядюшка Генри Гамильтон.

Экономический спад продолжался, бизнес шел везде плохо. И хуже всего дела обстояли на рынке недвижимости, особенно – с такими большими домами. Жизнь людей ухудшалась, а не наоборот.

Маленькие домики, подобные тем, которые она строила, распродавались, как только у них появлялась крыша. Здесь ей повезло. Но почему она хотела продать дом во чтобы то ни стало? Ведь он ей ничего не стоил. Ретт оплачивал все счета.

«Он смотрит на меня, как будто от меня дурно пахнет, – подумала Скардетт. – он осуждает меня за развод». На какой-то момент ей захотелось рассказать о себе и о том, что действительно произошло. Дядюшка Генри единственный, кто был на ее стороне. Если бы его не было, то в Атланте не осталось бы никого, кто бы не смотрел на нее с презрением.

«Это все ерунда, – как свеча, вспыхнула мысль в голове Скарлетт, – дядюшка Генри не прав, осуждая меня, как и все в Атланте.

Я не такая, как они. Я другая. Я принадлежу семейству О'Хара!»

– Если вы не хотите взять на себя лишние хлопоты по продаже моей собственности, Генри, – сказала она, – так мне и скажите.

– Я старый человек, Скарлетт. Было бы полезнее свести тебя с какимнибудь молодым юристом.

Скарлетт встала со стула, протянула руку и заулыбалась с неподдельной нежностью.

Только когда она ушла, Гамильтон мог сказать, как Скарлетт изменилась: «Скарлетт выросла, она уже не зовет меня – дядюшка Генри».

– Миссис Батлер дома? Скарлетт сразу узнала голос Эюли и поспешила в приемную. Легкое движение руки, и служанка, открывавшая дверь, исчезла в другой комнате.

– Эшли, дорогой, я так рада видеть тебя, – она протянула ему обе руки.

Эшли крепко сжал их и посмотрел на нее.

– Скарлетт, ты никогда не была такой восхитительной. Климат чужой страны пошел тебе на пользу. Расскажи мне, те ты была, что делала? Дядюшка Генри сказал, что ты уехала в Саванну, и он потерял с тобой связь. Нам всем было интересно знать.

Скарлетт была уверена, что все сгорали от любопытства, особенно старая сестра Эшли с ее змеиным языком.

– Заходи и располагайся, – сказала она, – я так хочу узнать все новости.

Служанка находилась неподалеку, и Скарлетт шепнула ей, проходя мимо: «Принеси нам кофе с пирожными».

Они прошли в небольшую комнату. Скарлетт села на угол маленького диванчика, показывая на место рядом с собой.

– Садись рядом со мной, Эшли, пожалуйста. Я хочу взглянуть на тебя.

Слава Богу, исчез его виноватый взгляд. Генри Гамильтон, наверное, был прав, сказав, что Эшли изменился в лучшую сторону. Скарлетт рассматривала его сквозь опущенные ресницы, расчищая на столе свободное место для кофе. Эшли Уилкс все еще был красив. Его тонкие, аристократические черты с годами стали более заметными. Однако он выглядел старше. «Ему ведь не более сорока, – подумала Скарлетт, – а серебра в волосах больше, чем золота. Похоже, он проводит больше времени на лесном складе, чем раньше. У него сейчас прекрасный цвет кожи, не тот, с сероватым оттенком, от сидения в конторе». Она была рада его увидеть, особенно такого подтянутого. Ее обещание Мелани теперь уже не казалось столь обременительным.

– А как тетушка Питти? Как Индия? А как Бо? Должно быть, он уже взрослый мужчина!

– Питти и Индия все такие же, – ответил Эшли. – Питти все время строит воздушные замки, а Индия заработалась в комитете по улучшению морального облика Атланты.

Они пытались избаловать Бо, но ничего не вышло, – серые глаза Эшли загорелись от гордости, – Бо – настоящий маленький мужчина. Скоро ему исполнится двенадцать лет, но ему можно спокойно дать пятнадцать. Он президент клуба, основанного местными мальчишками. Они построили деревянный домик на складе у Питти. Домик был сложен из лучших бревен. Бо следил за этим. Он понимает в лесном бизнесе больше, чем его отец, – сказал Эшли с печалью и в то же время с восхищением. Из мальчика может выйти в будущем ученый. Он уже получил в, школе приз за сочинение на латыни. Бо читает книги, которые предназначены для гораздо более взрослых… Я, наверное, наскучил тебе всем этим, Скарлетт. Гордящиеся отцы могут быть очень утомительными.

– Совсем нет, Эшли, – солгала Скарлетт.

Книги, книги, книги… Именно они и были злом для всех Уилксов. Всю свою жизнь они строили по книгам. Но с мальчиком может быть все нормально. Если он уже разбирается в древесине, то есть надежда. Теперь, если, конечно, Эшли не заупрямится, у Скарлетт появилась возможность выполнить еще одно обещание, данное ею Мелани. Скарлетт опустила руку на рукав Эшли.

– Я хочу попросить тебя о большом одолжении, – сказала она. Эшли взял ее за руку. – Я хочу, чтобы ты мне пообещал отправить Бо в университет. Для меня это значило бы многое. Мне он почти такой же сын. Я видела, как он появился на свет. Сейчас у меня достаточно денег, и это для меня не проблема. Ты не можешь быть таким черствым и сказать «нет».

– Скарлетт – улыбка Эшли исчезла с лица, вид его стал серьезным – «Господи, с ним будет трудно. Слава Богу, что эта копуша с кофе все еще здесь. Он не будет говорить в ее присутствии. У меня есть шанс, пока он не успеет сказать „нет“.

– Сколько сахару тебе положить. Эшли? Я налью тебе.

Эшли взял у нее чашку и поставил ее на стол.

– Я думаю, кофе может подождать, Скарлетт, – он взял ее за руку. —

Посмотри на меня, дорогая.

Глаза его слегка светились. Мысли Скарлетт потеряли свою стройность.

Но почему? Он выглядит почти как тот старый Эшли, Эшли Уилкс из Двенадцати Дубов.

– Я знаю, что у тебя есть деньги, Скарлетт. Дядюшка Генри проговорился об этом. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Но нет никакой необходимости. Он никогда не был достоин тебя, ты избавилась от него, неважно как. Ты можешь забыть обо всем этом, как будто ничего и не было. Ты свободна от Ретта. Скажи, что выйдешь за меня замуж, Скарлетт, и я клянусь своей жизнью, что дам тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь.

«Было время, когда я была готова продать свою душу ради этих слов, – подумала Скарлетт. – Как же это несправедливо, сейчас я их слышу и ничего не чувствую. Где же ты был раньше, Эшли?» Прежде чем вопрос успел зародиться у нее в голове, она уже знала ответ. Все из-за старых сплетен, кажется, то было так давно. Эшли был полон решимости вернуть ей доброе имя в глазах общества Атланты. Как это на него похоже. Такая уж у него натура

– поступать благородно, даже если это могло разрушить всю его жизнь и ее, впрочем, тоже. Он даже не подумал об этом. Скарлетт прикусила язык, чтобы сдержать свою злость. Бедный Эшли, не его вина в том, что он был не тем, кем был.

Как-то Ретт сказал: «Эшли принадлежит к довоенной эпохе. Сегодня в этом мире для него места нет. Я не могу быть нечестным и злым по отношению к нему. Я не хочу терять никого, кто связан с теми славными днями. Все, что у нас осталось от той эпохи, – воспоминания и люди».

– Дорогой Эшли, – сказала Скарлетт, – я не хочу за тебя замуж. Давай это оставим. Я не собираюсь лгать. Я слишком стара, и ты мне слишком не безразличен. Ты так долго был частью моей жизни и всегда будешь. Скажи, что позволишь мне это сохранить.

– Конечно, дорогая, мне приятно услышать, что ты так обо мне думаешь. Я не буду утомлять тебя просьбой выйти за меня замуж.

Он улыбнулся, теперь он выглядел таким молодым, совсем как тот Эшли из Двенадцати Дубов. В сердце Скарлетт что-то кольнуло. Драгоценный Эшли. Он, по-видимому, не догадывался, что в его голосе Скарлетт ясно слышала облегчение. Все было хорошо. Нет, лучше, чем хорошо. Теперь они действительно могут стать друзьями. С прошлым аккуратно покончено.

– Что ты собираешься делать, Скарлетт? Ты вернулась насовсем? Она была готова услышать этот вопрос еще до того, как покинула Голвей. Она должна убедиться, что никто в Атланте не мог узнать, как ее найти. Это было чревато тем, что Ретт заберет у нее Кэт.

– Сейчас, Эшли, я продаю свою собственность. Я не хочу ограничивать свою свободу. После того как я побывала в Саванне, я навестила в Ирландии родственников моего отца, затем уехала путешествовать.

Рассказывая, ей надо было быть осторожной. Эшли бывал за границей и может уличить ее, если она упомянет места, в которых не была.

– Так сложилось, что я не увидела Лондон, а думаю, что могла бы там пожить немного. Как ты думаешь, Эшли, Лондон – это хорошая мысль? – Скарлетт знала о Лондоне по рассказам Мелани, которая считала его самым лучшим из всех городов. – Я так довольна нашей встречей, Эшли. Ты придешь снова, да? Я еще буду здесь, надо кое-что уладить.

– Как только смогу. К сожалению, такие радости бывают редко.

Служанка подала Эшли перчатки и шляпу.

– До свидания, Скарлетт.

– До свидания. Да, Эшли. Ты выполнишь мою просьбу, правда? Я так расстроюсь, если ты этого не сделаешь… Я умоляю, Эшли Уилкс. Если ты не позволишь мне сделать для Бо то, что я прощу, я заплачу. Ты ведь знаешь, джентльмены никогда умышленно не заставляют даму плакать.

Эшли поклонился:

– Я все думал о том, как ты изменилась, Скарлетт. Но я ошибся. Ты попрежнему можешь подчинять своей воле мужчин. Я был бы плохим отцом, если бы отказался принять от тебя подарок для Бо.

– О, Эшли! Я люблю тебя и всегда буду любить. Спасибо!

«А теперь иди на кухню и разболтай об этом, – думала Скарлетт о служанке, закрывшей за Эшли дверь. – Неплохая пища для сплетен. Я люблю Эшли и буду его любить. Но им никогда не понять».

Чтобы управиться с делами в Атланте, Скарлетт потребовалось гораздо больше времени, чем она ожидала. Она не смогла уехать в Тару до десятого июня.

«Почти месяц я не видела Кэт! Я этого не перенесу. За это время у нее, наверное, прорезался зубик, а может быть, и два. Может, она мучается, и никто не догадается дать ей поплескаться в воде? Ужасно жарко. Маленький ирландский ребенок не знает ничего о жаре».

Последняя неделя в Атланте потребовала от Скарлетт так много нервов, что она плохо спала. Почему не идет дождь? Красная пыль покрывала буквально все уже через полчаса после того, как водяные потоки успевали ее смыть.

Но в поезде до Джонсборо она могла расслабиться, несмотря на то, что в Атланте ей пришлось задержаться. Скарлетт удалось сделать то, что она запланировала, гораздо лучше, чем предполагали дядюшка Генри и ее новый адвокат.

Проще всего было с баром. Во времена кризиса именно такие дешевые заведения становятся популярными. Что касается магазина, то у нее из-за него было не очень веселое настроение. Магазин был гораздо более ценен из-за земли, на которой он стоял, и новые хозяева собирались снести его и построить на том месте восьмиэтажный дом. Ей подсказали купить еще пятьдесят акров для строительства на них ста домов на окраине города. Это поможет Эшли процветать года два. Подрядчик подсказал ей, что у них начала покупать лес, потому что были уверены, что здесь им не подсунут плохую древесину. Похоже, что несмотря на его человеческую натуру, дела у него пойдут. Ей тоже повезет. Генри Гамильтон в этом был прав. Ее маленькие домики шли очень хорошо. Они приносили доход. Большой доход. Она была сильно удивлена, когда узнала, сколько денег скопилось на ее счету. Этих денег будет достаточно, чтобы покрыть расходы, связанные с поездкой в Баллихару. Теперь Скарлетт могла быть спокойна. Урожай обещал принести хорошие деньги, оставались семена для следующего посева. Гора долларов от сдачи в аренду недвижимости, похоже, тоже будет расти.

Она бы все сделала, даже если бы не заработала столько денег. Теперь же это было проще. Она сказала подрядчику, чтобы тот отсылал весь будущий доход в Саванну Стефану О'Хара. Он получит деньги, необходимые для дела Колума.

«Как смешно вышло с продажей дома на Пилтри-стрит. Я ожидала, что мне с ним будет очень тяжело расстаться. Все же это был дом, где я жила с Реттом, где Бонни родилась и провела свою маленькую жизнь. Но единственное, что я ощутила, было чувство облегчения. Когда я получила предложение от женской школы, то готова была расцеловать старуху-управляющую. Я чувствовала, будто с меня сняли цепи. Ничто теперь не задерживает меня в Атланте».

Скарлетт улыбалась. Она чувствовала себя так, когда Колум и Кэтлин освободили ее от корсета. После этого она его больше не носила. И хотя сейчас талия была на несколько дюймов шире, все равно Скарлетт была стройнее, чем многие дамы, перетянутые так, что еле могли дышать. Ей было легко, насколько это возможно при такой жаре. Она могла одеваться без помощи прислуги, что же касалось пышного шиньона, то и с ним она могла справиться сама. Как хорошо ни от кого не зависеть. Прекрасно не обращать внимания на то, что делают или не делают другие, что они одобряют, а что нет.

Скоро она увидит свою драгоценную Кэт. Скоро она опять вернется в милую, свежую от дождей Ирландию. Руки Скарлетт погладили мягкий кожаный мешочек, лежавший у нее на коленях. Первый делом она принесет на могилу отца землю, привезенную из Баллихары.

«Ты видишь оттуда, где ты сейчас, папа? Ты бы гордился своей КэтиСкарлетт. Я – О'Хара».

 

Глава 69

Уилл Бентин ждал ее у вокзала Джонсборо. Взглянув на его обветренное лицо и обманчиво выглядевшую недостаточно развитой фигуру, она заулыбалась. Должно быть, Уилл был единственным божьим творением, который ходил так, как будто у него вместо ноги была деревяшка. Она крепко обняла его.

– Боже мой, Скарлетт, ты прямо меня задушила. Я рад тебя видеть.

– Я тебя тоже. Я думаю, что все это время я хотела увидеть тебя, как никого другого.

И это было правдой. Уилл был ей дороже, чем даже О'Хара из Саванны. Может быть, потому, что они вместе пережили тяжелые времена, а может быть, потому, что он так же сильно, как и она, любил Тару. А может быть, лишь потому, что он был хорошим и честным человеком.

– А где твоя служанка, Скарлетт?

– Я больше не нуждаюсь в служанках, как не нуждаюсь и во многом другом.

Уилл взял в рот соломинку.

– Я это заметил, – сказал он лаконично.

Скарлетт засмеялась. Ей никогда не приходила раньше в голову мысль, что чувствует мужчина, обнимающий девушку, которая не носит корсет. «Больше меня в клетку не посадить. Ни в какую».

Ей так хотелось рассказать ему о том, как счастлива она была, рассказать о Кэт, о Баллихаре. Если бы Уилл был один, она бы поделилась всем этим. Скарлетт доверяла ему, но Уилл был мужем Сьюлин, и Скарлетт не доверилась бы своей сестре. Слишком много плохого было между ними. А Уилл может почувствовать себя обязанным рассказать жене обо всем. Поэтому Скарлетт придется прикусить язычок. Скарлетт села в повозку. Она не помнила, чтобы Уилл пользовался их кабриолетом. Вероятно, он совместил ее встречу с поездкой по магазинам Джонсборо. Повозка была нагружена всякими коробками и мешками.

– Что нового, Уилл? – спросила Скарлетт по дороге. – Я так долго была от всего оторвана.

– Да, я думаю, что прежде всего ты хочешь узнать о детях. Эллу и нашу Сюзи теперь водой не разольешь. Сюзи, хотя и младше, зачастую помогает Элле. Ты не узнаешь Уэйда, когда увидишь. Он занялся охотой, как только ему исполнилось в январе четырнадцать. И похоже, у него даже в мыслях нет бросить это занятие. Хотя он худощав, но силен, как бык. И работает так же. Если бы не он, мы бы не убрали в этом году еще двадцать акров.

Скарлетт заулыбалась. Как нужен он будет в Баллихаре! Прирожденный фермер. Должно быть, пойдет по стопам деда.

– Нашей Марте сейчас уже семь, а крошке Джейн в сентябре исполнилось два. В прошлом году Сьюлин потеряла ребенка, тоже девочку.

– Как это ужасно, Уилл.

– Мы решили на этом остановиться, – сказал Уилл, – доктор предостерег Сьюлин. У нас растут три здоровые девочки, а это больше, чем нужно для счастья. Конечно, я бы хотел иметь сына, как любой другой мужчина, но я не жалуюсь, кроме того, Уэйд мне как сын. Любой бы об этом только и мечтал. Он славный парень. Скарлетт.

Скарлетт была счастлива услышать это. Но она была также удивлена.

Уилл прав, она не узнает Уэйда.

Она помнила трусоватого, испуганного, бледного мальчика.

– Я так доволен Уэйдом, что согласился поговорить о нем с тобой. Вообще-то я не сую свой нос в чужие дела. Ты ведь знаешь, Скарлетт, он всегда чуть-чуть побаивался тебя. По крайней мере, он хочет, чтобы я сказал тебе, что он не желает больше учиться. Он закончил в этом году школу и по закону может на этом остановиться.

Скарлетт покачала головой:

– Нет, Уилл, ты скажешь ему, или я это сделаю сама. Его отец учился в университете, и он тоже будет. Не обижайся, но без образования мужчина вряд ли далеко пойдет.

– Никто ни на кого не обижается, а все же я думаю, что ты не права.

Уэйд умеет и читать и писать, а считает он гораздо лучше, чем это нужно фермеру. Быть фермером – вот что он хочет. Принести пользу Таре. Он говорит, что его дедушка построил Тару, проучившись в школе столько же сколько и он. Уэйд не понимает, чем он хуже. Мальчик не такой, как я. Я с ТРУДОМ могу написать свое имя. Он проучился четыре года в престижной школе в Атланте и три здесь, рядом с землей. Он знает все, что нужно знать сельскому парню. Он – сельский парень, Скарлетт, и доволен этим. Я бы очень не хотел, чтобы ты все испортила.

Скарлетт не на шутку рассердилась. За кого ее принимает Уилл Бентин?

Она мать Уэйда и лучше знает, что ему нужно.

– Пока ты не успела рассердиться, я закончу то, что хотел бы тебе сказать, – продолжал Уилл, растягивая слова. Он смотрел вперед на пыльную дорогу. – Мне показали бумаги из местного суда, касающиеся Тары. Похоже, ты приобретаешь делю Кэррин. Я не знаю, что у тебя на уме, и не спрашиваю об этом, но я хочу тебе сказать. Если хоть кто-то придет ко мне, размахивая бумагами о том, что Тару забирают, то он встретит меня с пистолетом в руке.

– Уилл, я могу поклясться на Библии, что ничего не собираюсь делать с Тарой.

Мягкий, гнусавый и протяжный голос Уилла мог испугать гораздо больше, чем самый громкий крик.

– Мне приятно это услышать. Я думаю. Тара должна перейти Уэйду. Он единственный внук твоего отца, и земля должна принадлежать семье. Я надеюсь, что ты его не заберешь, Скарлетт, и он будет моей правой рукой, будет мне сыном, как и сейчас. Ты делаешь, что захочешь, ты всегда так поступала. Уэйд заставил меня пообещать, что я поговорю с тобой. Я выполнил его просьбу. Больше я не буду об этом говорить, если ты не возражаешь. Я сказал все, что хотел.

– Я подумаю, – пообещала Скарлетт.

Катившаяся по знакомой дороге повозка поскрипывала. Она увидела, что знакомые ей поля стояли теперь заросшие кустарниками и сорняками. Ей захотелось плакать. Уилл увидел, как плечи ее сузились, а губы задрожали.

– Где ты пропадала, Скарлетт, последние два года? Если бы не Кэррин, мы бы ничего о тебе не знали, но и она потом потеряла нить.

Скарлетт заставила себя улыбнуться.

– Я путешествовала, побывала во многих местах, навестила своих родственников. Многие из них живут в Саванне. Они такие славные люди. Я долго у них гостила, затем поехала в Ирландию, чтобы проведать остальных. Ты даже не можешь себе представить, как много людей принадлежит к роду О'Хара, – слезы не давали ей говорить. Она прижала кожаный мешочек к своей груди.

– Уилл, я привезла кое-что для отца. Мы остановимся у кладбища, и я выйду. Только никого не пускай туда какое-то время.

– Конечно, Скарлетт.

Стоя на солнце, Скарлетт пригнулась к могиле Джерадда О'Хара. Черная ирландская земля, высыпавшаяся из ее рук, смешалась с красной глиняной пылью Джорджии.

– Папа, – прошептала она по-ирландски, – это великое место, графство Миг. Тебя там все помнят, папа. Я не знала раньше, прости меня. Я не знала, что нам нужно было устроить день твоей памяти, где бы все рассказывали истории о том, как ты был мальчиком.

Она подняла голову. В потоках слез, катившихся по ее щекам, отражался солнечный свет. Голос ее звучал от плача невнятно, но она пыталась взять себя в руки. Ее грусть была сильной.

Why did you leave us? Ochon?

Ochon, Ochon, Ullagon O!

Скарлетт пожалела, что не рассказала никому о Саванне, о своем плане увезти Уэйда и Эллу в Ирландию. Теперь ей не придется объяснять, почему она оставила их в Таре. Она бы сгорела со стыда, сказав, что ее собственные дети не хотели быть с ней и чувствовали себя чужими по отношению к ней, а она – к ним. Она не могла признаться даже себе, как она страдала и винила себя, ощущала себя ничтожной. Вряд ли она могла порадоваться за Эллу и Уэйда, которые были явно счастливы.

Все в Таре причиняло ей боль. Она чувствовала себя чужой. В доме она ничего не узнала, кроме портрета бабушки Робийяр. Каждый месяц Сьюлин покупала новую мебель и другие вещи. Ровная поверхность столов слепила глаза Скарлетт, расцветка занавесок и ковров была для нее слишком яркой. Она возненавидела все это. А палящий зной, по которому она тосковала в дождливой Ирландии, приносил ей лишь головную боль, которая продлилась целую неделю, пока она там находилась. Ей было очень приятно встретиться с Алексом и Салли Фонтейн, но их новый ребенок постоянно напоминал о Кэт, по которой Скарлетт очень скучала.

И только у Тарлтонов она действительно хорошо провела время. Дела на их ферме шли хорошо, и миссис Тарлтон не умолкая говорила о своей молодой лошадке.

Самым хорошим в графстве было то, что если кого-то хотелось навестить, не нужно было ждать приглашения.

Но она была довольна, что покидает Тару, и это тоже причиняло ей страдания. Если бы она не знала, как Уэйд любит Тару, ее сердце могло не выдержать томительного ожидания отъезда. По крайней мере, теперь сын мог занять ее место. После поездки в Тару она повидалась в Атланте со своим новым адвокатом и составила завещание, по которому оставляла две трети Тары своему сыну. Она не хотела поступать, как ее отец и дядя Дэниэл, оставив полную неразбериху. А если Уилл умрет первым, то она ни капли не доверяла Сьюлин. Скарлетт подписала завещание размашистым росчерком пера и теперь была свободна. Теперь она может возвратиться назад к Кэт, которая в мгновение вылечит все ее страдания.

Личико малютки засияло, когда она увидела. Скарлетт, а ее маленькие ручки потянулись вперед. Кэт просила, чтобы ее обнимали и целовали не переставая.

– Она такая загорелая и здоровая! – воскликнула Скарлетт.

– Ничего удивительного, – сказала Морин, – она так любит солнце, что не успеешь отвернуться, как она тут же снимает свой чепчик. Маленькая цыганочка – вот кто она, и радость, радость каждой минуты дня.

– Радость каждой минуты дня и нам, – добавила Скарлетт, обнимая Кэт.

Скарлетт получила от Стефана указания, касающиеся ее поездки назад в Голвей. Указания ей не понравились, по правде говоря, и Стефан ей особенно не нравился. Но Колум сказал ей, что Стефан отвечал за все приготовления, поэтому она переоделась в своей траурное платье.

Корабль назывался «Золотое руно» и в роскоши мало кому мог уступить. Но Скарлетт не сравнивала его название с той роскошью каюты, в которой должна была путешествовать. Прежде чем приплыть в Голвей, судно должно было зайти в несколько портов, и дорога домой занимала на неделю больше, чем обычно, а ей так хотелось поскорее возвратиться назад в Баллихару. Если бы только уже будучи на трапе судна, а не раньше, она не прочитала названия остановок, то тут же повернула бы назад и никакой Стефан ничего не смог бы сделать. «Золотому руну» предстояло принять на борт пассажиров в Саванне, Чарльстоне и Бостоне и выпустить их на берег в Ливерпуле и Голвее.

Скарлетт почувствовала замешательство, развернулась, ей захотелось спрыгнуть обратно на пристань. Она не могла плыть в Чарльстон, не могла – и все! Ретт разузнает, что она на этом корабле – Ретт всегда все знал. Он придет в ее каюту и заберет Кэт с собой.

«Я лучше его убью!» Гнев заслонил панику, и Скарлетт, повернувшись назад, вошла на палубу корабля. Нет, Ретту Батлеру ее не напугать. Весь ее багаж был уже на судне, и Скарлетт была уверена, что в ее дорожных сундуках Стефан перевозил ружья для Колума. Они зависели от нее.

Ей также хотелось вернуться в Баллихару, поэтому она не позволит никому встать на ее пути.

Не успела Скарлетт дойти до своей роскошной каюты, как в ней разгорелась ярость по отношению к Ретту. Прошел уже год после того, как он с ней развелся и тут же женился на Анне Хэмптон. Весь этот год Скарлетт была настолько занята, так много перемен произошло в ее жизни, что она была не в состоянии замечать боль, которую он причинил. Сейчас же эта боль разрывала ее сердце, она сочеталась со страхом, что Ретт обладал непредсказуемой силой. Скарлетт удалось превратить боль и страх в гнев и ярость, которые придавали ей силы.

Бреди была со Скарлетт на корабле лишь часть пути. Бостонские О'Хара нашли ей хорошее место женской прислуги. Скарлетт была довольна тем, что Бриди составит ей компанию на корабле, пока не узнала о заходе в Чарльстон. Мысль о Чарльстоне заставила Скарлетт так нервничать, что неумолкаемая болтовня ее молодой кузины чуть не свела ее с ума. «Почему бы Бриди не оставить меня в покое?»

Под руководством Патрисии Бриди выучила все, что ей будет нужно в будущей работе, и решила попробовать это на Скарлетт. Она не могла скрыть своего разочарования, узнав, что Скарлетт не носит больше корсет, и что все ее халаты не нуждаются в починке. Скарлетт не терпелось сказать, что первое требование к прислуге – говорить только тогда, когда к ней обращались, но она так любила Бриди, и это была не ее вина, что корабль заходил в Чарльстон. Поэтому она заставляла себя улыбаться и вести себя так, как будто ничто ее не тревожило.

Пройдя ночью вдоль берега, корабль вошел в гавань Чарльстона. Все это время Скарлетт не сомкнула глаз. Над широкой водной гладью гавани нависал розовый туман. За его пеленой неясные очертания города казались такими нереальными, как будто это был город, явившийся из сновидений. Белый шпиль церкви святого Михаила принял бледно-розовый оттенок. Скарлетт вообразила, что слышит слабый перезвон колоколов, доносившийся издалека сквозь шум медленно работающего корабельного поршня. Наверное, сейчас около рынка уже разгружаются рыбацкие лодки, нет, пожалуй, слишком рано. Они еще не пристали к берегу. Она напрягла зрение, но туман не дал разглядеть лодки, хотя они и были впереди судна. Она попыталась вспомнить названия различных рыб и овощей, имена продавцов кофе и колбас, все, что могло бы ее отвлечь, что гнало прочь воспоминания, которых она избегала, избегала…

Но как только солнце прояснило горизонт, туман рассеялся, и Скарлетт увидела разбитые стены форта Самтер. Корабль шел там, где они плавали под парусами вместе с Реттом, смеялись при виде дельфинов и попали в шторм.

«Будь он проклят! Я ненавижу его и его проклятый Чарльстон».

Скарлетт сказала себе, что ей лучше уйти в свою каюту и запереться вместе с Кэт. Но она стояла, как будто ее ноги приросли к палубе. Медленно приближался город. Его очертания вырисовывались все отчетливее. Он переливался белым, розовым и зеленым цветом, в мерцающем утреннем небе преобладала пастель. Она уже могла слышать звон колоколов церкви святого Михаила, ощущать терпкий тропический аромат цветов, видеть пальмовые деревья, растущие в саду Уайт Пойнт, и опаловый блеск расколотых устричных раковин. Теперь корабль шел вдоль Ист Бэттери, который был излюбленным местом прогулок жителей города. С палубы корабля Скарлетт имела возможность видеть, что находилось наверху. Она увидела высокие колонны дома Батлера, затененные веранды, входную дверь, окна гостиной и ее спальни. Окна! И телескоп в комнате для игры в карты.

Скарлетт подобрала полы своей юбки и побежала прочь.

Она велела подать завтрак в каюту и настояла, чтобы Бриди оставалась вместе с Кэт. Единственный способ обезопасить себя – запереться в каюте подальше от людских глаз, чтобы Ретт не узнал ничего об их пребывании на борту и не забрал Кэт.

В каюте Скарлетт стюард расстелил на столе белоснежную скатерть. Затем он вкатил сервировочный столик, на котором в два ряда были расставлены серебряные тарелки. Бриди захихикала. Пока он меланхолично накрывал на стол, он успел рассказать кое-что о Чарльстоне. Скарлетт так хотелось поправить его, так как многое в рассказе было неточным. Но стюард был шотландцем, и сам корабль был шотландским, не удивительно, что он не мог все знать.

– Мы отплываем в пять, – сказал стюард, – после того, как примем груз и новых пассажиров. Вы, леди, должно быть, захотите погулять по городу.

Он начал расставлять на столе тарелки, предварительно снимая с них крышки.

– Я знаю хороший кабриолет. На нем вы сможете посмотреть все интересное, что есть в городе. Всего лишь пятьдесят пенсов, или два с половиной американских доллара. Он ждет внизу прямо у трапа. Но если вам нужен свежий воздух, то около нужной пристани вы найдете катер, на котором можно прокатиться вверх по реке. Здесь, в Америке, десять лет назад была большая гражданская война. Вы сможете увидеть развалины больших особняков. Но вам следует поторапливаться: катер отплывает через сорок минут.

Скарлетт попыталась съесть подрумяненный на огне кусочек хлеба, но он так и застревал у нее в горле. Стоящие на столе позолоченные часы тикали, считая часы и минуты. Их тиканье казалось ей слишком громким. Через полчаса Скарлетт резко поднялась со стула.

– Я выйду, Бриди, но ты ни ногой отсюда. Можешь открыть форточки, возьми веер, если жарко. Ты остаешься с Кат, а дверь должна быть заперта при любых обстоятельствах. Если захочешь пить или есть, то закажи в каюту.

– Куда ты уходишь, Скарлетт?

– Это неважно. Я скоро приду.

Экскурсионный катер был маленьким колесным судном, выкрашенным в красный, белый и синий цвета. Название было написано золотыми буквами – «Авраам Линкольн». Скарлетт его хорошо помнила. Раньше она видела, как он проплывал мимо Данмора.

Июль был не самым лучшим месяцем для посещения Юга. На катере было не больше десятка пассажиров. Она сидела на верхней палубе под навесом, обмахиваясь веером и ругая себя за то, что ее траурное платье с длинными рукавами и высоким воротом было чересчур неподходящим для летней южной жары.

Мужчина в высоком цилиндре, перевязанном белыми и красными лентами, рассказывал в мегафон об окрестностях, вид на которые открывался с борта катера, что сразу вывело ее из себя.

«Посмотреть только на этих толстомордых янки, – подумала она с ненавистью, – они упиваются всем этим. Жестокие рабовладельцы! Скажут тоже! Угнетатели! Чепуха! Мы любим наших братьев, некоторые из нас принадлежали им больше, чем они нам. „Хижина дяди Тома“ ерунда! Ни один приличный человек не станет читать этот вздор».

Она пожалела, что так распалилась. Это лишь усугубляло ее настроение, а ведь они даже не покинули гавань.

К счастью, экскурсовод сказал все, что хотел, и замолчал довольно надолго. Теперь можно было слышать лишь шум поршней и всплески воды. Трава, растущая по обе стороны, сверкала болотным и золотистым отливом. Позади нее, на берегах реки, стояли покрытые мхом и лишайником дубы. Стрекозы проносились через стаи мошкары, время от времени слышался всплеск рыбы. Скарлетт сидела тихо, в стороне от других пассажиров. Она была озлоблена. Плантация Ретта была уничтожена, а он не предпринимал ничего для ее восстановления. Камелии! В Баллихаре, где у нее были сотни акров земли, дающей отличный урожай, она обнаружила сорную траву. Скарлетт перевернула после этого вверх дном всю округу, он же сидел себе спокойно и смотрел на обгорелые трубы домов.

Поэтому она и решила прокатиться на этом катере, говорила она себе. Это поможет ей почувствовать удовлетворение, увидев, насколько лучше шли у нее дела. Скарлетт напрягалась у каждого поворота и расслаблялась, когда его проплывали, а дом Ретта так и не показывался.

Она позабыла про Эшли Бэрони. Четырехугольный большой дом Джулии Эшли выглядел величественно посреди заросшей лужайки.

– Это единственная плантация, которую не разрушили героические союзные силы, – закричал мужчина в смешной шляпе, – потому, что командир проявил великодушие и не захотел причинять вред слабой старой деве, которая жила в этом доме.

Скарлетт засмеялась:

– Слабая старая дева! Да! Мисс Джулия показала бы ему, услышав такое!

Другие пассажиры с любопытством посмотрели на Скарлетт, но она не замечала их взглядов. Теперь будет Лендинг.

И правда, показалась фосфатная шахта. Теперь она намного больше. Недалеко от нее стояли под загрузкой четыре баржи. Она внимательно посмотрела на стоящего на пристани мужчину в широкополой шляпе. Это был тот самый солдат, она не могла вспомнить его имени, что-то вроде «Хокинс», но это неважно…

Под падающими лучами солнца большие террасы Данмор Лендинга были похожи на гигантские зеленые бархатные ступени. Непроизвольный крик Скарлетт потонул в море овации, издаваемых янки, собравшимися возле нее у края борта. Обожженные печные трубы, торчавший над террасами, показались большими часовыми на фоне ослепительно яркого неба. Данмор Лендинг, как и его владельцы, был сильно поврежден и опасен, а также недосягаем. Жалюзи в уцелевшем крыле здания были опущены, в этом крыле находилась контора Ретта и его жилые комнаты.

Она с жадностью водила глазами из стороны в сторону, сравнивая с тем, что помнила, что видела сейчас. Большая часть сада была расчищена, и все выглядело довольно обнадеживающе. За домом она увидела какое-то строение. Скарлетт почувствовала запах свежего дерева. Ставни на доме висели ровно, не перекосившись, может быть, они были новыми. Ставни переливались зеленым цветом. Он хорошо поработал осенью и зимой.

Или они поработали. Скарлетт попыталась отвернуться. Она не желала видеть недавно расчищенный сад. Анна любит те же цветы, что и Ретт. И ровные ставни могут значить, что все в этом доме и в их жизни течет ровно. «Интересно, готовит ли Ретт завтрак для Анны?»

– Мисс, с вами все в порядке? – с тревогой спросил Скарлетт незнакомый пассажир.

– Это все жара, – сказала она, – я пойду подальше в тень.

Остаток своей прогулки она смотрела только лишь на неровно покрашенную палубу. Казалась, что этот день никогда не кончится.

 

Глава 70

Приближалось пять часов, когда Скарлетт очертя голову сбежала с «Авраама Линкольна». Черт побери этот дурацкий катер. Она остановилась, чтобы восстановить дыхание, и увидела, что трап «Золотого руна» все еще не был убран. Все нормально. И все же владельца катера следовало бы высечь кнутом. Начиная с четырех часов она места не могла себе найти.

– Спасибо, что подождали, – сказала она капитану, стоявшему у трапа.

– Еще не все пришли, – ответил он.

Теперь уже Скарлетт разозлилась на капитана «Золотого руна». Чем раньше они покинут Чарльстон, тем лучше будет для нее. Похоже, что это самое жаркое место на земле. Она прищурилась и посмотрела на небо. Ни одного облака. Она направилась в свою каюту. Бедняжка Кэт, наверное, совсем запарилась. Как только выйдут из гавани, она отнесет ее на палубу.

Послышался цокот копыт и женский смех. Может быть, это был тот, кого они ждали. Скарлетт бросила взгляд на двухместный экипаж. В экипаже сидели три женщины, на головах которых красовались сказочного вида шляпки. Она никогда не видела ничего подобного, даже издали Скарлетт могла определить, что они стоили уйму денег. Поля шляп были широкими и украшены перьями, которые держались на сверкающих на солнце драгоценных камнях. Издалека они казались Скарлетт чудесными зонтиками от солнца или фантастической коллекцией всевозможных сладостей на больших подносах.

«Я буду прекрасно смотреться в такой шляпке». Она слегка наклонилась через перила, чтобы рассмотреть женщин. Они выглядели элегантно, несмотря на жару. Женщины были одеты в бледную тонкую кисею или вуаль, отороченную широкими шелковыми лентами. Скарлетт не видела ничего подобного в Саванне или в Атланте. Кто были эти женщины? Ее глаза словно пожирали их перчатки, сложенные зонтики, кружева, хотя она не могла быть уверена, что это были именно кружева. Бесспорно, что у женщин было очень хорошее настроение: они вовсю смеялись и не спешили подниматься на корабль.

Мужчина в панаме, который был с ними, сошел из экипажа на землю. Левой рукой он снял шляпу, а правую подал женщине, которая сходила вслед за ним.

Скарлетт схватилась руками за поручни. «Боже мой, это же Ретт. Мне надо бежать. Нет. Нет. Если он на корабле, мне надо забрать Кэт и найти место, где спрятаться, найти другой корабль. Но это невозможно. У меня два сундука с платьями, в которых спрятаны винтовки для Колума. Боже, что же мне делать». Пока она смотрела в сторону трапа корабля, одна невозможная идея сменяла другую.

Постепенно она уже могла отдавать отчет о происходящем. У входа на корабль она увидела, как Ретт раскланивался с дамами и целовал их протянутые руки. Она услышала, как женщины произносили «до свидания» и «спасибо». Кэт была в безопасности. Но только не Скарлетт. Ее защитная ярость улетучилась и сердце жалобно заныло.

«Он не видит меня. Пожалуйста, не надевай свою панаму, Ретт».

Как хорошо он выглядел. Кожа его была загорелой, а улыбка такой же белоснежной, как льняной костюм. Он был единственным человеком в мире, на котором не мялись льняные вещи. А тот локон, который всегда его так раздражал, опять лез на лоб. Двумя пальцами Ретт убрал локон. Скарлетт так хорошо знала это движение, что почувствовала себя малодушной из-за навеянных воспоминаний. «Что он говорил?» Что-то ужасно приятное, она знала наверняка. Низким, так хорошо ей знакомым голосом он обращался к женщинам. Она желала, чтобы этот голос ласкал ее уши, и только ее.

Капитан спустился вниз по трапу, поправляя свой костюм с золотыми эполетами. «Не заставляйте их торопиться, – захотелось закричать Скарлетт, – ну, еще чуть-чуть, у меня не будет такого случая. Я больше его никогда не увижу. Я хочу запомнить, как он выглядит».

«Похоже, что он недавно подстригся, я вижу полоску седины у его ушей. По-моему, она еще заметнее у висков? Это смотрится так изысканно. Серебристая седина пронизывает его черные, как ночь, волосы. Я помню, как прикасалась к ним, они были жесткими и в то же время невероятно мягкими. А эти сильные плечи, эти руки, мне хочется…»

Звук корабельного гудка пронзил небо. Скарлетт слегка подскочила. Она услышала, как по трапу быстро с грохотом пробежали, но ее глаза продолжали смотреть на Ретта. Глядя вверх, он улыбался. Она могла разглядеть его темные глаза, полоски бровей и безупречно ухоженные усы, Она видела его мускулистую, сильную фигуру и незабываемое лицо, похожее на лицо пирата.

– Мой милый, – прошептала она, – любимый мой.

Ретт наклонился еще раз. Корабль отходил от пристани. Он надел панаму и, поправляя се, повернулся назад.

«Не уходи», – застонало сердце Скарлетт.

Ретт повернул голову, как будто что-то услышал. Его глаза встретились с ее глазами, от удивления его гибкое тело застыло без движения. Они стояли и смотрели друг на друга довольно долго, а расстояние между ними все увеличивалось.

Затем лицо Ретта озарила вежливая улыбка, и он прикоснулся своими двумя пальцами к полям панамы, приветствуя ее. Скарлетт подняла руку.

Он еще стоял на пристани, когда корабль вошел в фарватер и направился в открытое море. Когда он удалился так, что было невозможно его рассмотреть, Скарлетт, совсем ошеломленная, сползла в кресло.

– Не будь глупышкой, Бриди, стюард будет все время у двери. Если что случится с Кэт, он прибежит за нами. Я не понимаю, почему бы тебе не сходить в ресторан. Нельзя же каждый раз ужинать в каюте.

– У меня есть причина, Скарлетт, я чувствую себя неловко среди разряженных леди и джентльменов, делая вид, что я она из них.

– Ты ничем не хуже их, я тебе уже говорила.

– Я это слышала, но ты не хочешь слушать меня. Я предпочитаю ужинать здесь со всеми этими серебряными крышками на тарелках. Мои привычки – мое личное дело. Скоро мне придется прислуживать леди, которая будет мне указывать, что делать и куда идти. И я точно знаю, что мне не прикажут ужинать в приватной обстановке, как эта. Поэтому надо пользоваться моментом.

Скарлетт не могла согласиться с Бриди, для нее ужинать в каюте сегодня вечером было невозможно. Ей необходимо было разузнать, кто были эти дамы и почему она видела их вместе с Реттом, иначе она сойдет с ума.

Не успев войти в салон ресторана, Скарлетт уже могла определить, что дамы были англичанками. Характерный акцент, все время доносившийся изза капитанского стола, свидетельствовал об этом.

За столом капитана сидело четырнадцать человек. Дюжина пассажировангличан, сам капитан и его помощник. Скарлетт обладала отличным слухом и почти сразу смогла определить, что акцент пассажиров отличался от акцента капитана и помощника, хотя для нее тот и другой были британцами, а значит, заслуживали презрения со стороны всякого, в ком была хоть капля ирландской крови.

Они разговаривали о Чарльстоне. Скарлетт поняла, что их мнение о нем было невысокое.

– Дорогие мои, – прощебетала одна из женщин, – я никогда не видела в своей жизни места более мрачного. Не пойму, почему моя матушка сказала, что это единственное цивилизованное место в Америке! Это наталкивает меня на мысль, что мы не заметили, как она совсем рехнулась.

– Но Сара, – сказал ей мужчина, сидевший слева, – ты не забывай про войну. Я нашел, что тамошние люди очень славные и порядочные, я в этом уверен, только об этом не говорил. А какая отличная у них выпивка. Все, что есть в клубном баре.

– Джерри, милый мой, в таком случае ты решишь, что Тара – тоже цивилизованное место, если там окажется клуб, где есть более-менее приличное виски. Я не знаю, где может быть еще жарче. Ужасный климат.

Послышался целый хор голосов, согласный с таким доводом.

– Но с другой стороны, – произнес молоденький женский голос, – этот чертовски обаятельный Батлер сказал, что зима там просто изумительная. Он приглашал приехать к нему еще.

– Не сомневаюсь в этом. Фелисити, – сказала женщина более зрелых лет, – ты вела себя просто неприлично.

– Френсис, я не вела себя так, – попыталась возражать Фелисити, – я лишь немного развлеклась в начале этой, наводящей тоску, поездки. Не могу только понять, почему папа отправил меня в Америку. Это гнусное место.

Один из сидящих мужчин засмеялся.

– Он отправил тебя туда, дорогая сестра, чтобы вырвать из объятий того охотника за богатством.

– Но ведь он очень мил, я не вижу никакого смысла в хорошем состоянии, если вы будете отгонять от меня каждого симпатичного мужчину в Англии только из-за того, что он небогат.

– По крайней мере, ты должна отгонять их от себя, Фелисити, – сказала одна из девушек. – Это ведь совсем не трудно. Вспомни своего бедного брата Роджера, на которого американские наследницы должны слетаться, как мухи на варенье.

Роджер тяжело вздохнул, а все остальные засмеялись.

Ну скажите что-нибудь о Ретте», – тихо умоляла Скарлетт.

– Достопочтенные пользуются плохим спросом, – сказал Роджер, – я никак не могу вдолбить это в голову папе. Наследницам нужны диадемы.

Зрелых лет женщина, которую звали Френсис, сказала на это, что все они вели себя просто неприлично, и она не в состоянии понять нынешнюю молодежь.

– Когда я была молодой девушкой… – начала она.

Фелисити захихикала:

– Френсис, дорогая, когда ты была девушкой, молодых людей вообще не существовало. Ваше поколение появилось на свет в сорокалетнем возрасте, ворча на все происходящее.

– Твоя дерзость не знает границ, Фелисити, мне придется поговорить с твоим отцом.

На какое-то время воцарилась тишина.

«Почему же этой Фелисити больше нечего сказать о Ретте?» – подумала Скарлетт.

Человеком, который вновь упомянул имя Батлера, оказался Роджер.

– Батлер, – сказал он, – предложил устроить великолепную охоту, если мы приедем к нему осенью. Похоже, его рисовые поля поросли травой, и утки теперь садятся прямо на ружье охотника.

Скарлетт изорвала свое меню на кусочки. Кого могла заинтересовать такая ерунда, как утки! Похоже, только этих англичан. Они разговаривали об охоте на протяжении первой половины ужина. Она уже пожалела, что не осталась с Бриди, когда ее уши уловили тихий разговор между Фелисити и ее сестрой, чье имя оказалось Марджери. Обе они сошлись во мнении, что Ретт был самым интересным из мужчин, которых они когда-либо встречали. Скарлетт слушала их разговор с чувством гордости и одновременно любопытства.

– Жаль, что он так предан своей жене – сказала Марджери, и на душе у Скарлетт заскребли кошки.

– Совершенно наоборот, я слышала. Неужели никто вам не рассказывал? Он уже был женат на сказочной красавице. Она убежала от него с другим мужчиной. С тех пор он так и не оправился от потрясения.

– Любезная Марджери, можешь ли ты тогда представить того мужчину, ради которого она оставила Батлера?

Скарлетт тихо улыбнулась. Она получила колоссальное удовольствие от того, что, по слухам, она оставила Ретта, а не наоборот. Она даже почувствовала себя гораздо лучше, чем вначале. Теперь можно даже заказать себе десерт.

На следующий день англичане обнаружили присутствие Скарлетт на корабле.

Трое молодых людей согласились между собой, что она выглядела величественно, романтически-таинственная молодая вдова.

– Чертовски милая к тому же, – добавил Роджер.

Его молодая сестра ответила на это, что, очевидно, он слеп. С ее бледной кожей, темными волосами и такими зелеными глазами она выглядела сказочно прекрасной. Единственное, чего ей не хватало, так это приличного платья, тогда у нее не будет отбоя от кавалеров. И они решили сблизиться с ней. Когда Скарлетт стояла на палубе и принимала воздушные ванны, Марджери подошла к ней и выразила свое восхищение крошкой Кэт.

Однако Скарлетт желала большего, чем «сблизиться». Она хотела узнать абсолютно все об их пребывании в Чарльстоне. Для нее не было большим трудом сочинить трагическую историю своей любви и тяжелой утраты, которая сошла за мелодраму и удовлетворила их любопытство. Роджер влюбился в Скарлетт с первой же минуты. Еще мать учила Скарлетт, что леди должна быть благоразумно скромной, когда речь заходит о семейных делах. Поэтому Фелисити и Марджери Коупервейт поразили ее, когда от случая к случаю открывали свои самые сокровенные семейный секреты. Их мать, по их словам красивая и умная женщина, при помощи всевозможных уловок заставила отца жениться на ней.

Она подстроила так, что когда их отец занимался верховой ездой, его лошадь наскочила на нее.

– Бедняжка папа такой глупый, – рассмеялась Марджери, – и потому решил, что нанес ей моральный ущерб, увидев ее обнаженные груди, торчащие из разорванного платья. Мы уверены, что она сама разорвала на себе платье. Мать обвенчалась с отцом так быстро, что тот даже не успел сообразить, чего она добивалась.

Что особенно обескураживало Скарлетт, так это то, что Фелисити и Марджери были леди. Не просто «леди», в противовес «женщинам». Они звались леди Фелисити и леди Марджери, а их «глупец» папа был английским графом.

Френсис Стурбридж, их ворчливая сопровождающая, также была «леди», но ее звали леди Стурбридж, а не леди Френсис, потому что она не была урожденной «леди», а ее муж был «лишь бароном».

– Даже если я выйду замуж за лакея, а Марджери сбежит с сапожником, даже в самых грязных трущобах Бристоля мы останемся леди Фелисити и леди Марджери.

Скарлетт засмеялась.

– Мне это все сложно понять, – призналась она.

– Дорогая моя, ничего нет более сложного, чем наша ужасно скучная семья. Все эти противные, мерзкие виконты, жены близких и дальних родственников, это прямо лабиринт какой-то. Маме постоянно приходится принимать всевозможные советы за обеденным столом, иначе она нанесет оскорбление какой-нибудь очень важной персоне.

Леди Коупервейт были более чем легкомысленные пустышки, а их брат Роджер, похоже, унаследовал некоторую тупость и бестолковость своего отца, но все же они были веселыми и непосредственными молодыми людьми и испытывали к Скарлетт искреннюю симпатию. Благодаря им Скарлетт получила удовольствие во время своего путешествия и, когда корабль приплыл в Ливерпуль, ей не хотелось с ними расставаться.

Теперь до Голвея оставалось почти два дня, и у нее было мало времени на воспоминания о встрече в Чарльстоне, которая вовсе не была встречей.

Интересно, он тоже был изумлен, когда его глаза увидели ее?

Ей показалось, что весь мир исчез куда-то, и только они остались вдвоем, в безмерном и безвременном пространстве. Она считала, что, если лишь от одного взгляда почувствовала себя неотделимой от него, он не мог не испытывать такого же чувства. Было ли все так на самом деле? Мучения терзали ее, и она смогла успокоиться лишь после того, как подумала, что ей все это приснилось или даже было лишь плодом ее воображения.

И когда «Золотое руно» вошло в бухту Голвея, воспоминание о встрече было уже лишь одним из многих воспоминаний о Ретте, хранившихся в ее памяти. Ее ждала Баллихара. Но для начала надо было изобразить на лице улыбку и протащить свои дорожные сундуки мимо таможенных инспекторов. Колум ждал оружие.

Ей тяжело было свыкнуться с мыслью, что все англичане были плохими людьми, проведя время в компании таких милых людей, как Коупервейты.

 

Глава 71

Скарлетт сошла на берег, Колум ожидал ее у трапа. Она не надеялась увидеть его, хотя знала, что ее встретят и помогут отвезти сундуки. Взглянув на его коренастую фигуру в церковной рясе и озаренное улыбкой лицо, Скарлетт почувствовала себя дома. Она спокойно прошла через таможню. Единственные вопросы, которые ей задали, были: «Ну как там в Америке?» и «Сколько лет этой прекрасной малышке?» Она в свою очередь ответила: «Ужасно жарко» и не без гордости; «Еще нет и года, а уже пробует ходить».

Около часа потребовалось, чтобы добраться от порта до железнодорожной станции. Скарлетт никогда еще не видела такого хаотичного движения на дороге, даже на главной улице.

– Это все из-за голвейских скачек, – сказал Колум.

Скарлетт попыталась вспомнить, что же происходило в Голвее год назад, а Колум продолжил свое объяснение:

– Бега с препятствиями и без, каждый июль, целых пять дней.

Это значило, что полиция была слишком занята и не могла прохлаждаться в районе порта, а также что в местных гостиницах не осталось ни одной свободной комнаты. Им нужно будет сесть на поезд до Баллинаслоу и там заночевать. Скарлетт пожалела, что не было прямого поезда до Маллингара. Ей захотелось домой.

– Как на полях, Колум? Пшеница уже созрела? А сено скосили? Много было солнца? А как с тем торфом, который хотели срезать? Его было достаточно? Он был сухой? А горел хорошо?

– Подожди, сама все увидишь, дорогая Скарлетт. Ты обрадуешься возвращению в Баллихару, я в этом уверен.

Скарлетт почувствовала больше, чем радость. Она была приятно поражена. На своем пути в Баллихару она проезжала под арками, установленными местными жителями и украшенными свежей листвой и золотыми лентами. Рядом стояли люди и размахивали платками и шляпами, приветствуя ее возвращение.

– Спасибо вам, спасибо, спасибо, – кричала она снова и снова, и слезы выступали из ее глаз.

Войдя в Биг Хаус, Скарлетт услышала приветствия в свою честь от миссис Фицпатрик и нескольких служанок и конюхов, которые для этого выстроились в шеренгу. Скарлетт так захотелось подбежать и обнять миссис Фицпатрик, но она должна считаться с положением хозяйки и вести себя, как подобает хозяйке. Что же касается Кэт, то для нее не существовало никаких правил. Она смеялась и протягивала свои ручки к миссис Фицпатрик.

Менее чем через час Скарлетт, переодетая в крестьянское платье, с Кэт на руках шла быстрыми шагами по своим полям. Как же приятно – пройтись по земле. Она так долго сидела. Ей приходилось сидеть в поездах, на кораблях, в конторах и креслах. Сейчас ей хотелось идти, скакать, бежать и танцевать. Она, О'Хара, была у себя дома, где в промежутках между короткими прохладными ирландскими дождями светило теплое солнце.

В его лучах возвышались холмами стога благоухающего золотистого сена.

В одном из них Скарлетт проделала большое отверстие, а затем забралась в него вместе с Кэт, чтобы поиграть в дом. Кэт закричала от удовольствия, когда часть крыши, за которую они уцепились, рухнула прямо на них. Чихнув несколько раз от попавшей в ее носик пыли, она взяла сухой цветок и засунула себе в ротик. Скарлетт рассмеялась, когда увидела, какую гримасу состроила Кэт, выражая свое крайнее неодобрение вкусом и выплевывая все содержимое. Однако смех Скарлетт заставил Кэт нахмуриться, отчего она заплакала пуще прежнего.

– Надо привыкать, когда над тобой смеются, мисс Кэт О'Хара, – сказала Скарлетт, – ведь ты же у меня чудесная малышка и доставляешь своей мамочке радость, много радости. А веселые люди всегда много смеются.

Когда Кэт начала зевать, Скарлетт отнесла ее домой.

– Убери сено с ее волос, пока она дремлет, – сказала она Пегги Куин. – Я вернусь, когда надо будет ее покормить и выкупать.

Она нарушила покой одного из тяжеловозов, стоящих на конюшне. Тяжеловоз стоял и с задумчивым видом жевал жвачку. Скарлетт села на него верхом без седла и стремян. Ей хотелось проехаться по всей Баллихаре в этот спокойный предсумерченый час.

Поля пшеницы горели золотом даже в это время дня. Урожай обещал быть щедрым. С чувством удовлетворения Скарлетт поскакала домой… Возможно, она никогда не заработает столько денег в Баллихаре, чем получила бы от строительства и продажи дешевых домов, но вопрос денег не играл первостепенной роли. Земля О'Хара снова была возрождена. Это она, Скарлетт, возродила ее, по крайней мере часть ее, в следующем году она обработает еще больше земли, а через год – еще.

– Как хорошо быть опять дома, – сказала Скарлетт Кэтлин на следующее утро, – у меня почти миллион весточек из Саванны.

Она удобно устроилась у камина, выпустив поползать Кэт. Вскоре из-за двери стали заглядывать женские головы, жаждущие услышать от нее рассказ об Америке, справиться о Бриди и прочее.

К ужину женщины разошлись, а на их место пришли мужчины из рода О'Хара, работавшие в поле и проголодавшиеся.

Пришли все, за исключением, конечно, Симуса, который всегда трапезничал в маленьком домике вместе со старой Кэти-Скарлетт О'Хара. Скарлетт поначалу этого не заметила, она была занята приветствиями Томаса, Патрика и Тимоти, а затем уговаривала Кэт бросить большую ложку, которой та пыталась есть. И только когда мужчины ушли обратно в поле, Кэтлин рассказала ей о той, что изменилось с момента ее отъезда.

– Я сожалею, Скарлетт, но Симус очень переживал, что ты не осталась на свадьбу.

– Я хотела остаться, но не могла. И он знал об этом. У меня были дела в Америке.

– У меня такое чувство, что это скорее всего из-за Пиджин, которая носит в себе злобу. Ты разве не заметила, что ее не было среди пришедших?

Скарлетт призналась, что не заметила. Она всего лишь раз видела ее и ничего толком о ней не знала. Что она собой представляет? Кэтлин была немногословна. По ее словам. Пиджин была хорошей хозяйкой. Она содержала дом в чистоте, готовила хороший обед для Симуса и Шона. Для всего семейства будет благом, если Скарлетт пойдет к ней домой и оценит эти труды. У нее настолько обостренное чувство собственного достоинства, что она никогда не пойдет никого навещать раньше, чем навестят ее.

– Какая незадача, – воскликнула Скарлетт, – как это все глупо. Придется будить Кэт.

– Не надо, оставь ее, я присмотрю за ней, пока буду штопать. Мне лучше с тобой не ходить.

«Итак, Кэтлин недолюбливает новую жену своего двоюродного брата, – подумала Скарлетт, – это интересно. И Пиджин живет отдельно, вместо того, чтобы переехать в дом побольше, к Кэтлин. Она даже не приходит обедать. Да, ну и достоинство! Сколько уходит лишних сил, чтобы накрыть два стола вместо одного. Она подумала, что Пиджин вряд ли ей понравится, но она решила, что вести себя будет корректно». Это оказалось нелегкой задачей.

Нрав у жены Симуса был суровый. Да и нелегко появляться в тех местах, где буквально все напоминало о прожитых годах.

«Она выгладит так, как будто напилась уксуса», – подумала Скарлетт.

Пиджин налила чай, который настаивался так долго, что пить его было практически невозможно. «Хочет дать мне понять, что я заставила ее ждать», – предположила Скарлетт.

– Я сожалею, что не была на свадьбе, – сказала она. (Быка надо было брать за рога). – К своим наилучшим пожеланиям я присоединяю пожелания от О'Хара, живущих в Америке. И надеюсь, что вы с Симусом будете жить счастливо.

Скарлетт была довольна собой. «Изящно сказано», – подумала она.

Пиджин чопорно кивнула.

– Я расскажу Симусу о вашей доброте, – сказала она затем, – он так хочет перемолвиться с вами словом. Я попросила его быть поблизости. Сейчас позову. «Да! – сказала Скарлетт самой себе. – В жизни меня и получше принимали». Она совсем не была уверена, что хотела перемолвиться с Симусом словом. За все время, пока она жила в Ирландии, ей вряд ли удалось обменяться хотя бы десятью словами со старшим сыном Дэниэла.

После того как Скарлетт услышала эти «слова», она поняла, что этого делать и не стоило. Он хотел получить плату за земельную ренту и считал, что дом, который был еще больше, чем его собственный, перешел к нему по наследству от отца.

– Мэри Маргарет хотела бы заниматься стряпней и стиркой для моих братьев и для меня. А Кэтлин может делать то же самое для Шона, она ведь его сестра.

– Я с удовольствием заплачу ренту, – ответила Скарлетт, но ей хотелось, чтобы ее попросили об этом, а не требовали. – Однако я не понимаю, почему вы обсуждаете со мной вопрос, кому где жить. Тебе с Пиджин и Мэри Маргарет следует это обсудить с братьями и Кэтлин.

– Но ведь ты – О'Хара, – почти закричала Пиджин, – за тобой последнее слово.

– Она сказала правду, Скарлетт, – ответила Кэтлин, когда Скарлетт ей пожаловалась. Прежде чем Скарлетт успела что-то сказать, Кэтлин заулыбалась и заверила, что для нее это не имело никакого значения. Она собиралась оставить вскоре домик Дэниэла, так как решила выйти замуж за одного парня из Дансана. Он сделал ей предложение в прошлую субботу, когда в Триме была ярмарка.

– Я еще никого не известила об этом, хотела дождаться тебя.

Скарлетт обняла Кэтлин.

– Как здорово! Позволишь мне заняться свадьбой? У вас будет замечательная свадьба.

– Наконец я освободилась от груза поручений, – сказала вечером Скарлетт миссис Фиц, – просто чудо. Я не настолько уверена, что быть О'Хара – именно то, что я полагала.

– А что же это по-вашему?

– Не знаю, может быть, получать больше удовольствий.

В августе начался сбор картофеля. Его было так много, что местные фермеры не могли вспомнить подобного урожая. Убрав картофель, они принялись за пшеницу. Скарлетт любила наблюдать: блестящие серпы просто переливались на солнце, а колосья падали вниз и устилали землю шелковым полотном. Иногда она становилась вместо человека, шедшего вслед за жнецом, брала срезанные колосья, составляла из них небольшие снопы. Она не могла овладеть искусством быстрого вязания снопа при помощи пшеничного стебля, но простое их составление у нее получалось.

– Это посложнее, чем уборка хлопка, – сказала она Колуму. Ее ностальгические воспоминания время от времени все еще давали о себе знать. Колум сказал, что понимает Скарлетт, и Скарлетт точно знала, что он не лгал. Он действительно был ее братом. Колум казался чем-то озабоченным, но, как он сам говорил, это было причиной того, что уборка пшеницы помешала быстрее закончить строительство гостиницы, которую сооружал Брендон Кеннеди. Скарлетт вспомнила обезумевшего человека из церкви, который, по словам Колума, находился в бегах. Ей стало интересно, появился ли кто-нибудь еще и что Колум сделал для них. Но все же ей лучше ничего не знать и ни о чем не спрашивать.

Она лучше будет думать о чем-нибудь приятном, например – о свадьбе Кэтлин. Конечно, Скарлетт не выбрала бы Кевина О'Коннора в качестве будущего мужа для Кэтлин, но он был так в нее влюблен, к тому же у него хорошая ферма и двадцать коров, поэтому он мог составить очень хорошую партию. У Кэтлин было неплохое приданое: деньги, вырученные от продажи яиц и масла, и вся кухонная утварь в доме Дэниэла. Она с благодарностью приняла сто фунтов от Скарлетт, которые та принесла в качестве подарка, сказав заговорщическим тоном, что Скарлетт не стоило проявлять такую щедрость, так как приданого у нее было достаточно.

Скарлетт очень расстроилась, узнав, что свадьба не могла состояться в Бит Хаусе. Традиция требовала, чтобы свадьба проходила в том доме, в котором молодая супружеская пара собиралась жить. Самым значительным вкладом Скарлетт в их свадьбу могли стать несколько гусей и шесть бочек портера к свадебному столу. И хотя этого было более чем достаточно, как ей сказал Колум, все же хозяевами праздника была семья жениха.

– Хорошо, когда делаешь больше, чем следует делать, не буду останавливаться, – сказала ему Скарлетт. Она также предупредила Кэтлин, на случай, если та будет возражать:

– Снимаю с себя траур, мне до смерти надоело носить черное.

Одетая в три юбки – голубого, красного и темно-зеленого цветов, в полосатых гольфах на ногах, Скарлетт не упустила шанса станцевать каждый рил, исполненный на свадьбе.

Затем по дороге в Баллихару она разразилась плачем.

– Мне так будет ее не хватать, Колум. Я буду скучать по ее дому, по гостям. Я никогда больше не пойду туда, где мерзкая Пиджин поит всех своим мерзким чаем.

– Двенадцать миль – это не край света, дорогая Скарлетт. Сядешь на хорошую скаковую лошадь, вместо того чтобы плестись в кабриолете, и вмиг доскачешь до Дансана.

Скарлетт понимала, что слова Колума были не лишены смысла, хотя наотрез отказалась воспринимать его робкое предложение о том, что пора бы ей подумать о новом замужестве.

Несколько раз она просыпалась среди ночи, и темнота, окутавшая ее комнату, была похожа на таинственную темноту в глазах Ретта, которую Скарлетт увидела в момент их встречи в Чарльстоне. Что же он тогда почувствовал?

Одна в тишине ночи, в большой резной кровати, одна среди темноты неосвещенной комнаты, Скарлетт мучила себя вопросом и мечтала о несбыточном. Временами ей казалось, что она умрет, если его не увидит.

– Кэт, – произнесла отчетливо Кэт, когда увидела в зеркале свое отражение.

– Слава Богу, – вскрикнула Скарлетт. Она было начала бояться, что ее ребенок уже никогда не заговорит. Кэт редко лепетала в свойственной маленьким детям манере и с большим удивлением смотрела на взрослых, когда те пытались в такой манере заговорить с ней. Она начала ходить уже в десять месяцев, и Скарлетт знала, что это было довольно рано, но даже в одиннадцать оставалась молчаливой, если не считать смеха.

– Скажи «ма-ма», – попросила ее Скарлетт.

Безрезультатно.

– Скажи «ма-ма», – попыталась она опять, но маленькая девочка уклонилась от объятий и отважно нырнула на пол. Ходить пыталась она больше, чем у нее это получалось на самом деле.

– Самонадеянное маленькое чудовище, – обозвала ее Скарлетт. – Все дети первым произносят «ма-ма», а не свое собственное имя.

Кэт приостановилась. Затем повернула свою головку и наградила Скарлетт улыбкой, которая, как сказала Скарлетт позже, была «бесспорно злой».

– Мама, – сказала она небрежно и заковыляла дальше.

– Она, наверное, произнесла бы это с самого начала, если бы захотела, – похвасталась Скарлетт отцу Флинну.

Старый священник слегка улыбнулся. На своем веку ему довелось видеть многих гордящихся матерей.

– Сегодня великий день, – вежливо произнес он.

– Да, бесспорно, отец, день великий! – воскликнул Томми Доил, самый молодой из фермеров. – Теперь ясно, что мы собрали невиданный урожай.

Он снова наполнил свой стакан и стакан святого отца. Каждый мог расслабиться и насладиться прелестями жизни на празднике урожая.

Скарлетт позволила себе тоже налить стаканчик портера. Было бы плохой приметой, если бы после сказанного тоста она хотя бы не смочила себе губы. Но судьба благословляла Баллихару целый год и опасность накликать беду была небольшой.

Она взглянула на длинные столы, установленные вдоль широкой улицы.

Каждый стол был украшен пшеничным снопом, перевязанным поперек лентой. Вокруг сидели улыбающиеся люди и наслаждались жизнью. Именно в это время можно было получить больше всего удовольствия от того, что она была О'Хара. Все представители рода много работали, каждый на своем месте, и теперь они вместе со всем городком отмечали окончание славного труда.

Там было все: еда и питье, сладости и даже маленькая карусель для ребятишек. Перед входом в незаконченную гостиницу местные жители соорудили деревянную площадку для танцев. Под полуденным солнцем небо приобрело золотистый оттенок. Золотом поблескивали пшеничные снопы на праздничных столах, и чувство счастья, как крупицы золота, переполняло душу каждого. Таким и должен быть праздник урожая.

Донесшееся фырканье лошадей заставило матерей вспомнить о своих детях. Сердце замерло в груди Скарлетт, когда она никак не могла отыскать Кэт. Вскоре она обнаружила ее сидящей на коленях у Колума на краю стола. Колум разговаривал с соседом по столу. Кэт кивала головой, как будто понимала каждое их слово. Скарлетт ухмыльнулась. Какая же смешная у нее дочка.

В глубине улицы показались лошади, на которых сидели милиционеры.

Милиционеров было трое, и все они были офицерами. Их начищенные латунные пуговицы казались даже более золотыми, чем пшеничные колосья. Они придержали лошадей, и те сменили бег на шаг. За столом воцарилась тишина, кто-то из мужчин встал.

– По крайней мере у них хватило совести приостановиться, чтобы не напустить клубов пыли, – сказала Скарлетт отцу Флинну. Но когда лошади остановились у заброшенной церкви, она промолчала.

– Как проехать к Бит Хаусу? – спросил один из офицеров. – Мне нужно поговорить с его хозяином.

Скарлетт поднялась.

– Я хозяйка, – сказала она и сама удивилась, что могла еще что-то произнести, так внезапно у нее пересохло в горле. Офицер посмотрел на ее растрепанные волосы и яркую крестьянскую одежду и усмехнулся: – Занятная девушка, но мы приехали сюда не в игры играть.

У Скарлетт возникло чувство, которого у нее еще ни разу в жизни не было

– неистовый вдохновляющий гнев. Она встала на скамейку, на которой сидела, в позу «руки на пояс». Это выглядело очень дерзко, и она об этом знала.

– Никто вас сюда не приглашал, солдат, тем более играть в игры. Что же вам надо? Меня зовут миссис О'Хара.

Второй офицер продвинулся немного вперед. Затем он слез с лошади и встал внизу перед Скарлетт.

– Нам надо передать это, миссис О'Хара. – Он снял шляпу и одну из своих белых перчаток и вручил ей бумажный свиток. – Наш гарнизон получил приказ расквартироваться в Баллихаре для защиты ее жителей.

У Скарлетт появилось чувство, как будто в теплом небе августа начала собираться гроза. Она развернула свиток и дважды прочитала его, не торопясь. Она ощутила облегчение, когда содержание врученного ей документа стало ей ясно. Она улыбнулась и задрала вверх голову так, чтобы все ее могли видеть. Затем, не убирая улыбки с лица, она повернулась к офицеру.

– Это очень любезно со стороны полковника, – сказала она, – но, по правде говоря, я считаю, что в этом нет никакой необходимости. И никто не может присылать сюда солдат без моего согласия. Не будете ли вы так любезны известить их об этом? В Баллихаре нет никаких беспорядков, и мы прекрасно друг с другом ладим.

Она отдала ему свиток.

– Похоже, вы немного перегрелись на солнце, не желаете стаканчик эля?

Когда ей было всего пятнадцать, она уже умела очаровывать мужчин своим неподкупно просящим видом. Так смогла она очаровать и разговаривающего с ней офицера. Как и десятки молодых людей из графства Клейтон в Джорджии, которых Скарлетт сумела обхитрить, офицер покраснел от смущения и начал заикаться:

– Спасибо, миссис О'Хара, но… порядок… есть порядок, лично бы я не отказался, но полковник… сами понимаете…

– Я вас понимаю, – ласковым голосом сказала Скарлетт, – но, может быть, как-нибудь в другой раз?

Первый тост, который прозвучал на празднике урожая, был за О'Хара. Первым такой тост был всегда, но на сей раз он прошел под громкие одобрительные возгласы.

 

Глава 72

Зимою Скарлетт не могла найти себе места. Прогулки верхом были единственным активным занятием, а ей так необходимо было что-то делать. Новые поля были расчищены и удобрены уже к середине ноября. Какими мыслями она теперь могла себя занять? Даже жалоб и разбирательств в ее контору поступало немного. Правда, Кэт смогла самостоятельно пройти через всю комнату и зажечь рождественскую свечку, еще были новогодние обряды с бармбреком и темноволосым пришельцем, роль которого исполняла Скарлетт, но даже такие короткие дни казались ей ужасно долгими. Ее с радостью встречали в кабачке у Кеннеди, ведь знали, что Скарлетт оказывала фенианцам поддержку. Но вскоре она устала от песен о замученных борцах за свободу Ирландии и громких возгласов, грозящих вышвырнуть англичан из страны. Она приходила в кабачок, лишь когда одной становилось невмоготу. Она была просто счастлива, когда первого февраля наступил День святой Бриджид. От радости она с такой силой вывернула первый появившийся дерн, что клубы земли полетели во все стороны. «Этот год будет даже лучше, чем прошлый», – неосмотрительно предсказала Скарлетт.

Но работа на новых полях чрезмерно тяжким грузом легла на плечи местных фермеров. У них никак не хватало времени управиться со всем. Скарлетт донимала Колума, чтобы тот привел в город еще несколько новых работников: оставалось немало пустовавших домов. Но Колум не хотел приводить чужаков, и Скарлетт отступила. Она понимала, что необходимо было сохранить тайну фенианского братства. В итоге Колум предложил компромисс. Скарлетт может нанять на работу мужчин, но только на лето. Он отвезет ее для этого на специальную ярмарку. Там также она сможет ПОДЫСКАТЬ и купить лошадей, которые необходимы.

– Наверное, я думала не головой, Колум О'Хара, я, наверное, ослепла, когда заплатила хорошие деньги за тех битюгов. Они двигаются как черепахи. Меня теперь на этом не проведешь.

Колум про себя улыбнулся. Скарлетт была просто удивительной женщиной. Она знала толк во многих вещах, но с лошадьми ей всегда не везло. Это он хорошо знал.

– Дорогая Скарлетт, ты похожа на деревенскую служанку, а не на джентри, никто не поверит» что ты сможешь заплатить за один круг карусели, а уж говорить при лошадь…

Скарлетт нахмурилась. Она не понимала, что была одета совсем неподходяще для поездки на ярмарку. От зеленой сорочки ее глаза становились еще зеленее, а цвет юбки совпадал с цветом весеннего неба.

– Не могли бы вы оказать мне любезность, отец Колум О'Хара, и подтолкнуть эту коляску? Я знаю, как мне одеваться. Если я буду выглядеть богатой, то торговец решит подсунуть мне какую-нибудь дохлую клячу. Мне лучше быть в деревенском платье. Ну давай же, давай. Я так долго ждала. Я только не вижу причины, почему бы подобной ярмарке не открыться в день святой Бриджид, когда работа в поле начинается снова.

Колум улыбнулся.

– Некоторые парни в это время еще ходят в школу, дорогая Скарлетт.

Он натянул вожжи, и они поехали.

– Много это приносит им пользы – портить глаза над книгами, вместо того, чтобы быть на свежем воздухе и зарабатывать неплохие деньги, – недовольно съязвила Скарлетт, изнемогая от нетерпения.

Одна миля сменяла другую, а от плетеных живых изгородей, стоявших вдоль дороги, исходил аромат распустившихся цветов. Теперь, когда они действительно ехали полным ходом, Скарлетт могла позволить себе расслабиться.

– Я никогда не была в Дрозде. Мне там понравится?

– Думаю, что да. Ярмарка там очень большая, намного больше, чем ты когда-нибудь видела.

Колум знал, что, спросив его про Дрозду, Скарлетт имела в виду ярмарку. Ярмарки вызывали в ней чувство приятного волнения. Все остальное, что могло заинтересовать на кривых улочках старого города, было недосягаемым для ее ума. Скарлетт любила только то, что можно было легко понять. Эта черта ее характера нередко заставляла Колума чувствовать себя неловко. Он знал, что она не отдавала полностью отчета» какому риску подвергала себя своей связью с фенианским братством. Такое неведение могло привести к катастрофическим последствиям. Но сегодня он ехал с ней по ее делу, и Колум решил, что получит от ярмарки столько же приятных впечатлений, как и она сама.

– Посмотри, Колум, какая громадная ярмарка.

– Боюсь, что слишком уж большая. Куда сначала пойдем? К лошадям или за парнями? Они в разных концах.

– Боже! Лучших расхватают, как обычно, в самом начале. Вот что: ты идешь выбирать парней, а я побегу прямо к лошадям. Когда закончишь, придешь ко мне. Ты точно знаешь, что эти парни сами доберутся до Баллихары?

– Они сюда пришли, чтобы быть нанятыми, им не привыкать ходить. Некоторые из них прошли сотню миль, чтобы лопасть сюда. – Скарлетт заулыбалась. – Сначала посмотри на их ноги, прежде чем что-либо подписывать. А я загляну в лошадиную часть. Так куда мне идти?

– В конце, там, где флаги. На ярмарке в Дрозде ты можешь увидеть самых лучших лошадей Ирландии. За некоторых, я слышал, платят сто и даже больше гиней.

– Какая чепуха! Ну и сказочник же ты. Колум. Я куплю трех меньше чем за столько, увидишь.

Скарлетт увидела большие холщовые палатки, приспособленные под временные стойла для лошадей. Ага, подумала она, никому не удастся продать мне хоть одну лошадь при плохом свете. И она полезла в шумную толпу, которая терлась у входа в палатку. «Что же делать, я никогда не видела столько лошадей в одном месте. Какой молодец Колум, что привез меня сюда. У меня будет богатый выбор».

Помогая локтями, она протискивалась с одного места на другое, разглядывая каждую из стоящих лошадей.

Ей совсем не нравилось, как продавали лошадей в Ирландии. Ты не мог подойти к хозяину и спросить, сколько он хочет за свою лошадь. Нет, это слишком просто. Как только кто-то хотел купить лошадь, один из торговцев выпрыгивал вперед и называл цену, которая была неприемлема либо для продающего, либо для покупающего. Затем торговцы, предварительно стравив заинтересованных лиц, добивались от них обоюдного согласия. Скарлетт на горьком опыте познакомилась с уловками торговых агентов. Если ты был неосмотрителен, то они могли внезапно схватить за руку и со всей силой хлопнуть по ладони, и это означало, что ты купил лошадь, и сделка состоялась. Ей приглянулась парочка чалых лошадей, которых расхваливал торговец. Они были отлично подобраны друг к другу, им было не более трех лет, каждая весила всего лишь семьдесят фунтов. Скарлетт убрала руки за спину.

– Выведите их на свет, я хочу рассмотреть, – сказала она.

Владелец с торговцем и рядом стоящие люди бешено запротестовали.

– Губит весь азарт, – сказал какой-то мужчина небольшого роста, одетый в свитер и брюки для верховой езды.

Скарлетт настаивала, говоря при этом очень сладким голосом. «На сладкую бумажку прилипает больше мух», – напомнила она себе. Она посмотрела на переливающиеся лошадиные бока и провела по ним рукой. Затем умело схватила за голову одну из лошадок и осмотрела ее зубы, после чего разразилась смехом: три года, мать Мария!

– Заберите их, – сказала Скарлетт, подмигивая торговцу, – да мой дедушка моложе их.

Она была очень довольна собой.

Час спустя она нашла лишь трех лошадей, устраивавших ее во всех отношениях. Каждый раз ей приходилось ласково упрашивать владельцев разрешить осмотреть лошадей при дневном свете. Она с завистью смотрела на людей, покупавших лошадей для охоты. На открытой площадке были установлены барьеры для прыжков, и покупатели таких лошадей могли воочию убедиться, чего стоила та или иная лошадь. Ко всему прочему охотничьи лошади были очень красивыми. Что же касалось тяжеловозов, то их внешний вид не имел особого значения. Скарлетт повернулась в другую от барьера сторону. Ей нужно было купить еще трех лошадок. Пока ее глаза привыкали к полумраку, царившему в лошадиных палатах, она прислонилась к столбу, поддерживавшему это временное сооружение. Она уже начала чувствовать усталость, а сделано было лишь полдела.

– Где твой Пегас, Барт? Я не вижу, чтобы он прыгал через барьеры.

Скарлетт схватилась за столб руками: «Я схожу с ума. Этот голос похож на голос Ретта».

– Если бы ты привез меня на гусиную охоту…

«Так и есть! Я не могу ошибаться, больше никто в мире так не говорит».

Она быстро повернулась и посмотрела на залитую солнцем площадь, щурясь от яркого света.

«Это его спина. Ведь так это? Бесспорно. Если бы он только что-нибудь сказал еще или повернул голову. Это не может быть Ретт, у него нет никаких причин приехать в Ирландию, но я не могу перепутать его голос».

Мужчина повернул голову, чтобы что-то сказать светловолосому человеку, стоящему возле него. Это был Ретт. Скарлетт вся задрожала.

Второй мужчина что-то произнес, и Ретт кивнул. Затем белокурый компаньон скрылся из виду, и Ретт остался один. Скарлетт стояла в тени и смотрела на свет.

«Ни с места», – приказала она себе, когда Ретт начал удаляться. Но она не могла ничего поделать с собой. Она выбежала из-под навеса и побежала за ним вслед.

– Ретт!

Он неуклюже остановился. Ретт, который никогда не был неповоротливым, развернулся. Выражение его лица было непонятным, а блеск глаз Казался очень резким из-под козырька шапки. Затем он улыбнулся притворней улыбкой, которую Скарлетт очень хорошо знала.

– Ты появляешься в самых неожиданных местах, Скарлетт, – промолвил он.

«Он смеется надо мной, а мне все равно. Мне на все наплевать». Она слышала биение своего сердца.

– Привет, Ретт, – сказала она, – как твои дела? Она понимала, что сейчас было неуместно задавать подобные вопросы, но ей надо было что-то говорить. Губы Ретта передернулись.

– Для мертвого человека я в полном порядке, – с подчеркнутой мелодичностью произнес он, – или я ошибся? Мне показалось, что в Чарльстоне я видел вдову.

– Да, мне нужно кое-что тебе сказать. Я не была замужем, то есть у меня не было мужа.

– Не старайся ничего мне объяснить. У тебя это не очень хорошо получается.

– Что ты имеешь в виду? Не будь таким неприветливым, Ретт.

– Не обращай внимания. Каким ветром занесло тебя в Ирландию? Я думал, ты в Англии.

– Почему ты так решил? (Почему мы стоим здесь и говорим ни о чем? Я что, уже утратила способность думать? Зачем я говорю все эти глупости?)

– Ты не сошла на берег в Бостоне? Скарлетт услышала это, и сердце забилось с новой силой. Значит, он попытался разузнать, куда она направлялась. Значит, ему было не все равно, и он не хотел, чтобы она исчезла. Она почувствовала прилив чего-то воодушевляющего.

– Я могу предположить, судя по твоему яркому наряду, что ты больше не оплакиваешь мою смерть, – сказал Ретт. – Как ты могла, Скарлетт, я ведь еще не в могиле.

Она с ужасом посмотрела на свое деревенское платье, а затем на его безупречный синий костюм для поездок верхом. Почему он всегда ставил ее в глупое положение? Почему она не могла хотя бы рассердиться? Потому, что она любила его. Верил он или нет, но это была правда. Без всякой корысти и не думая о последствиях. Скарлетт смотрела на человека, который столько лет был ее мужем.

– Я люблю тебя, Ретт, – не роняя достоинства, сказала она.

– Как мне жаль тебя, Скарлетт. Ты, похоже, всегда любишь мужчин – мужей других женщин. – Он учтиво поднял свою шапку. – Но я должен быть верен другой, прости меня, пожалуйста, если я тебя сейчас покину. До свидания.

Он повернулся и зашагал прочь. Скарлетт глядела ему вслед. Она чувствовала себя, так будто Ретт ударил ее по лицу.

Без всякой на то причины, ничего не добиваясь от него, она хотела подарить самое сокровенное, что у нее было. А он втоптал ее в грязь. Сделал из нее посмешище. Нет, это она сама сделала из себя посмешище. Ярко одетая, маленькая, одинокая ее фигура стояла на одном месте среди ярмарочного шума еще очень долго. Но затем Скарлетт вновь обрела способность видеть происходящее вокруг. Она увидела Ретта с приятелем, окруженных толпой любопытных зрителей. Какой-то одетый в твидовый костюм мужчина держав за уздечку беспокойного коня, а стоящий рядом с ним человек с красным лицом, одетый в шотландку, резким движением опускал свою правую руку. Скарлетт был знаком этот жест, который можно было увидеть во время продажи лошадей. Она могла представить, как этот человек ударит по рукам приятеля Ретта и хозяина лошади, что будет означать заключение сделки; Ее ноги шли сами по себе, преодолевая расстояние, разделяющее ее с ними. Навстречу попадались люди, но она их не замечала. Гипнотизирующий голос торгового агента, как ритуальная песня:

– Сто двадцать, сэр, вы знаете, что это хорошая цена, даже для такого зверя, как этот.., а вы, сэр, готовы дать еще пять, чтобы это благородное животное стало украшением вашей конюшни…» сто сорок? Будьте немного благоразумнее, тот джентльмен дал сто двадцать пять, скажите, что сбросили со ста сорока двух, и не успеет все закончиться, как мы придем к согласию. Итак, сто сорок, теперь посмотрим, насколько человек великодушен. Докажите, что можете поставить свою цену. Скажите сто тридцать вместо ста двадцати пяти, и вы почти встретитесь…

Скарлетт вошла внутрь треугольника, состоящего из продающего, покупающего и торгового агента. На фоне зеленой сорочки лицо ее казалось слишком белым, а глаза зеленее, чем изумруды.

– Сто сорок, – отчетливо произнесла она. Агент посмотрел с недоумением и сбился с ритма. Скарлетт поплевала в свою правую ладонь и с громким хлопком ударила о его. Она поплевала еще раз, глядя на продающего. Тот поднял свою руку, также поплевал на ладонь и дважды ударил ею о ладонь Скарлетт. Агенту ничего не оставалось, как тоже поплевать и скрепить сделку.

Скарлетт посмотрела на друга Ретта:

– Я надеюсь, вы не очень огорчены, – промолвила она слащавым голоском.

– Конечно, нет, это… – Тут вклинился Ретт. – Барт, я хотел бы, чтобы ты встретил… – сказал он и остановился.

Скарлетт не глядела в его сторону.

– Миссис О'Хара, – представилась она его смущенному компаньону.

– Джон Морланд, – в свою очередь представился тот и взял ее за испачканную руку. Он наклонился и поцеловал ее, затем улыбнулся ее сияющим глазам.

– Вы охотитесь здесь поблизости?

«Господи, что же я наделала? Что теперь сказать?» Что она будет делать с чистокровной охотничьей лошадью у себя в конюшне в Баллихаре?

– Я признаюсь, мистер Морланд, поддалась женскому импульсу. Я должна была купить эту лошадь.

– То же самое и я, но я, как видите, слишком медлил, – ответил ей белокурый джентльмен с чисто английским акцентом. – Я счел бы за честь, если бы вы как-нибудь приехали ко мне и составили компанию для охоты в моих местах. Это рядом с Дансаном, вы знакомы с этой частью графства?

Скарлетт заулыбалась. Совсем недавно она была в этой части на свадьбе у Кэтлин. Не удивительно, что имя Джона Морланда было ей знакомо. Она наслушалась о «сэре Джоне Морландс» от мужа Кэтлин. «Он великий человек, хотя и лендлорд, – сотни раз произносил Кевин О'Коинор. – Он сам сказал, что снизил мне ренту на пять фунтов. Это был его свадебный подарок».

«На пять фунтов, – думала Скарлетт, – как великодушно со стороны человека, который платит в пятнадцать раз больше за лошадь».

– Я знаю Даисан, – сказала Скарлетт, – это недалеко от моих друзей.

Я с удовольствием составлю вам компанию как-нибудь. Вы можете назначить другой день.

– В следующую субботу?

Скарлетт задорно заулыбалась, затем поплевала на ладонь и подняла руку и Джон Морлаид рассмеялся. Он поплевал себе на ладонь и дважды ударил по ее ладони.

– Решено!

Только теперь Скарлетт посмотрела на Ретта. Глаза его были направлены в ее сторону, казалось, он уже давно за ней наблюдал. В этих глазах Скарлетт могла видеть что-то веселое и что-то, чего она не могла разобрать. «Ну что ж, похоже, как будто он меня раньше не встречал, или что-то в этом роде».

– Мистер Батлер, как я рада видеть вас, – любезно сказал» Скарлетт.

Она протянула ему свою грязную руку.

Ретт снял перчатку и взял ее.

– Миссис О'Хара, – Произнес он, кланяясь.

Скарлетт кивнула головой уставившемуся на нее торговому агенту и ухмыляющемуся бывшему хозяину лошади.

– Мой конюх сейчас придет и сделает все, что необходимо, – с легкостью сказала она и приподняла свои юбки, чтобы достать пачку денег, подвязанных к ее ноге.

– Гинеи, все нормально? Она пересчитала деньги и отдала их бывшему хозяину.

Когда она повернулась и пошла, ее юбки водоворотом закружились вокруг нее.

– Какая удивительная женщина, – сказал ей вслед Джон Морланд.

Губы Ретта изобразили улыбку.

– Потрясающая, – ответил он, соглашаясь.

 

Глава 73

– Кэт пойдет на улицу, – промолвил детский голосок.

– Нет, дорогая моя, не сегодня. Скоро, но не сегодня. Скарлетт ощущала себя ужасно уязвимой. Как она могла так опрометчиво поступить? Как она смогла пренебречь той опасностью, которая угрожала Кэт? Дансан был совсем недалеко, и, наверняка, люди там знали про миссис О'Хара и ее смугловатую дочку. Она отвела Кэт наверх, где у нее были свои две комнаты, и следила за ней днем и ночью, поглядывая при этом из окна на дорогу:

Миссис Фиц выполняла роль посредника Скарлетт и передавала ее указания, касающиеся того, что нужно было сделать, к тому же сделать быстрее быстрого. Портниха бегала то и дело к Скарлетт, подгоняя ее костюм для верховой езды, сапожник трудился словно эльф, изготовляя для нее сапоги, конюх смазывал иссохшееся и потрескавшееся седло, висевшее в сарае тридцать лет до приезда Скарлетт, а один из парней, которых Колум нанял на работу, начал готовить гнедого для будущей охоты. Когда наступила суббота, Скарлетт была во всеоружии – иначе и быть не могло.

Ее конь был гнедым мерином по имени Луна, он был очень крупным, как

Скарлетт и говорила Колуму, равнялся семнадцати ладоням и имел мощный стан и длинную спину. Он предназначался для крупного человека, и Скарлетт, сидя на нем, выглядела крошечной, хрупкой и очень женственной. Она боялась, что будет выглядеть смешной. И у нее не возникало сомнений, что она сделает из себя посмешище.

Она не знала нрав Луны, его особенности, и у нее не было возможности их разузнать, потому что она воспользовалась дамским седлом, как и все леди. Когда Скарлетт была девушкой, она любила ездить в дамском седле, но ей редко приходилось испытывать быструю езду, и к тому же при медленной езде гораздо удобнее флиртовать с мужчинами, едущими рядом.

Теперь же дамское седло было большим недостатком. Она не могла управлять лошадью, давя на ее бока коленями, потому что одно из них было изогнуто вокруг передней луки, другое оставалось неподвижным, так как, лишь давя на одно стремя, могли леди уравновесить свое положение. «Я наверное слечу с коня еще до того, как доберусь до Дансана», – отчаявшись, думала она, и наверняка сломаю себе шею после первой же преграды. Еще по рассказам своего отца она знала, что захватывающей частью охоты на лошадях было перескакивание через ограждения, ямы, стены, ступеньки и прочие препятствия. Колум напрасно предупреждал ее, что дамы любили не охоту верхом: особое место в их охоте занимали завтрак и охотничье платье. Несчастные случаи происходили чаще всего из-за дамских седел, и никто не осуждал леди, если те проявляли предусмотрительность.

Ретт получит удовольствие, увидев ее трусливой и слабой. И она предпочла бы сломать себе шею, чем доставить ему это удовольствие. Скарлетт дотронулась до гривы Луны кнутовищем.

– Попробуем рысью, и посмотрим, смогу ли я удержаться в этом дурацком седле, – сказала Скарлетт, громко вздохнув.

Колум описал Скарлетт, как проходит охота на лис, но она не была подготовлена к первым коллизиям. Морландхолл представлял собой смешение стилей архитектуры более чем двух столетий. Печные трубы, окна, флигели сумбурно соседствовали друг с другом вокруг обнесенного каменной стеной внутреннего двора. Все это составляло главную часть замка, возведенного первым баронетом из династии Морландов в 1615 году. Квадратный двор был заполнен сидящими верхом наездниками и лающими охотничьими псами. Увидев эту картину, Скарлетт позабыла о своей беспокойстве. Колум забыл ей сказать, что мужчины на охоту надевали ярко-красные камзолы. Никогда в жизни она не видела ничего более романтичного.

– Миссис О'Хара, – воскликнул сэр Джон Морланд, подъехав к Скарлетт на лошади. Его переливающийся головной убор был снят и находился в руке. – Добро пожаловать, я, право, не думал, что вы приедете.

Скарлетт прищурилась:

– Это Ретт вам сказал?

– Наоборот. Он сказал, что своенравные лошади не заставят вас сидеть дома, – сказал Морланд чистосердечно, – ну, а как вы находите Луну? Какой чудесный конь.

– Да… это верно, – ответила Скарлетт.

Глаза ее метались из стороны в сторону в поисках Ретта. Сколько же здесь народу! Черт бы побрал эту вуаль, я ничего не вижу. Скарлетт была одета в самый консервативный костюм для охоты на лошадях: черный шерстяной камзол с высоким воротом сковывал движения, такой же черный головной убор, заканчивающийся вуалью, которая загораживала лицо Скарлетт. Вуаль была подвязана сзади к пучку ее волос.

Для нее это было хуже, чем траур, но выглядело респектабельно и контрастировало с пестрыми юбками и полосатыми гольфами, в которых она была прошлый раз. Единственно, что Скарлетт наотрез отвергла, так это корсет. Неудобства, создаваемого седлом, было и так достаточно.

Ретт смотрел на нее. Заметив в конце концов это, она повернула голову в другую сторону. Он рассчитывает, что я буду разыгрывать спектакль. «Вы еще увидите, мистер Батлер, Может быть, я и переломаю все свои кости, но никто не посмеет потешаться надо мной, тем более вы».

«Поезжай спокойно и смотри, что делают другие!» – говорил ей Колум.

Скарлетт решила последовать его совету. Она почувствовала, как капелька пота выступила под ее перчатками. Охотники стали ускорять темп, какая-то женщина неподалеку от нее засмеялась, стегнула свою лошадь, и та перешла на галоп. Скарлетт на секунду взглянула на мелькающие перед ней красные и черные спины наездников и лошадей, без труда перескакивающих через низкую каменную стену у подножия холма.

«Теперь уже поздно о чем-либо беспокоиться», – подумала она. Она сдвинулась слегка, не зная даже, что так и нужно, и Луна поскакал еще быстрее, как и подобает лошади, видевшей не одну охоту. Она не заметила, как стена оказалась позади нее. Неудивительно, что Джон Морланд так хотел купить Луну. Скарлетт громко рассмеялась. Теперь уже не имело никакого значения, что она в жизни не была на охоте и не сидела в дамском седле более пятнадцати лет. Она чувствовала себя прекрасно, более чем прекрасно. Все это ей доставляло удовольствие. Неудивительно, что папа никогда не открывал ворота. Зачем, когда можно перескочить через ограду?

Призраки отца и Бонни, которые ей досаждали, теперь исчезли. Исчез и ее страх. Лишь восторг от утреннего туманного воздуха, гладившего кожу, и сила и мощь животного, которым она управляла.

Вдобавок появилось твердое желание догнать и оставить далеко позади себя Ретта Батлера.

Скарлетт стояла. Испачканный шлейф ее платья был обмотан вокруг левой руки, в правой она держала бокал шампанского. Как сказал Джон Морланд, лисья лапа, которая ей вручена, будет водружена на серебряную подставку, если Скарлетт позволит.

– Как это будет прелестно, сэр Джон.

– Пожалуйста, зовите меня Барт, как делают мои друзья.

– Пожалуйста, называйте меня Скарлетт, как делают все, неважно, друзья они мне, или нет.

От успеха на охоте она была в приподнятом настроении, ее щеки порозовели.

– Я не помню ничего лучшего, – сказала она Барту. И это была почти правда.

Остальные наездники уже ее поздравили, в этот момент она безошибочно могла прочитать восхищение в глазах мужчин и ревность и зависть в глазах женщин. Куда бы ни поворачивала она свой взор, везде были очаровательные женщины и красивые мужчины, подносы с шампанским, роскошь и богатство, слуги, развлекающиеся люди, красивая жизнь. Это все походило на ее воспоминания о довоенном времени, только сейчас она была уже взрослой и могла делать и говорить все, что ей нравилось. Она, Скарлетт О'Хара, сельская девушка из Северной Джорджии, была в замке баронета вместе с леди и лордами и даже одной графиней. Это все походило на книжный роман. Скарлетт повернула голову.

Она почти позабыла о присутствии Ретта и о том, что ей нанесли обиду. Но только почти. Ее надежная память помнила, что она видела и слышала, когда возвращалась после охоты. Ретт вел себя, как будто не придавая большого значения тому, что она его полностью превзошла. Он развлекался, дразня графиню, как будто был с ней давно на короткой ноге… его вид был невозмутим. Как это все было на него похоже. Черт с ним, что бы там ни было.

– Мои поздравления, Скарлетт.

Ретт стоял рядом с ней. Она даже не заметила, как он приблизился. Ее руки вздрогнули, и шампанское пролилось на юбку.

– Черт, Ретт, ты всегда так незаметно подкрадываешься?

– Прости, пожалуйста, – ответил Ретт и протянул ей платок. – Я прошу прощения за свое грубое поведение на ярмарке. Единственное, что я могу сказать в оправдание, я был поражен, увидев тебя.

Скарлетт взяла платок и наклонилась, чтобы вытереть пятна, оставленные на юбке, хотя в этом не было никакой необходимости, ее наряд уже и так был сильно перепачкан. Однако это позволило собраться с мыслями и не дать Ретту возможность увидеть выражение ее лица в тот момент. «Я виду не подам, что мне это не все равно, – поклялась она тихо себе, – как и то, что он сделал мне больно».

Она подняла голову, глаза ее искрились, губы улыбались.

– Ты был поражен, – сказала она, – могу представить, как это все выглядело. Какими судьбами тебя занесло в Ирландию?

– Хочу купить лошадей, я решил выиграть на скачках в следующем году. Конюшни Джона Морланда имеют неплохую репутацию. Во вторник я уезжаю в Париж, посмотрю еще и там. А что привело в Дрозду тебя, одетую в местное платье?

Скарлетт рассмеялась.

– Ретт, ты же знаешь, как я люблю одеваться. Платье, в котором ты видел меня, я взяла у одной служанки в доме, где остановилась.

Она поворачивала свою голову из стороны в сторону, пытаясь отыскать Джона Морланда.

– Я не могу вести себя неприлично, я пойду, – сказала она, повернув голову через плечо, – мои друзья могут рассердиться, если я к ним не вернусь.

Какое-то мгновение она глядела на Ретта, затем повернулась и поспешила уйти. Она не осмелится остаться на ночь в замке с ним. Даже в одной комнате… в одном доме.

Когда до Баллихары оставалось не больше пяти миль, начался дождь. Как это было некстати, его капли то и дело попадали на ее щеки.

В среду Скарлетт взяла Кэт в Тару. Древние насыпные холмы были достаточно высоки, чтобы, забравшись на них, Кэт могла почувствовать ликование. Скарлетт наблюдала, с каким бесстрашием и даже опрометчивостью спускался ее ребенок с холма, и заставила себя не предостерегать ее. Она рассказала Кэт о Таре, о семье и королевских балах, а перед тем как уехать, подняла Кэт вверх над собой, чтобы та смогла полностью рассмотреть место, где родилась ее мама.

– Ты – маленькая ирландская девочка, Кэт, твои корни произрастают отсюда… ты что-нибудь понимаешь из того, что я говорю?

– Нет, – ответила Кэт.

Скарлетт опустила Кэт на землю, чтобы та побегала. Сильные маленькие ножки никогда не ходили, они всегда бежали. Ей часто приходилось падать. В траве было немало ям и кочек. Но она не плакала. Она вставала и бежала дальше. Когда Кэт наблюдала за ней, это придавало ей новые силы, действовало, как целебная трава.

– Колум, а кто это Парнелл? За завтраком после охоты многие о нем говорили, но я ничего не поняла из их слов.

– Один протестант, – сказал ей Колум, – и к тому же англичанин. Никто из них не представляет интереса.

Скарлетт было попыталась поспорить с ним, но она знала, что это бесполезно. Колум никогда не обсуждал англичан, особенно английских землевладельцев в Ирландии, которых зачастую называли англо-ирландцами. В этих случаях он быстро менял тему беседы. Скарлетт была не очень довольна тем, что Колум не мог признать в некоторых англичанах хороший людей. Ей понравились сестры, с которыми она познакомилась на корабле. И на охоте все были так обходительны с ней. Непримиримость Колума вызывала у нее определенное отчуждение по отношению к нему. Если бы он хотя бы говорил с ней об этом, а не обрывал так резко.

Она спросила миссис Фиц о том, что тоже ее интересовало. Кто были ирландские Батлеры, которых так все ненавидели?

Экономка достала карту Ирландии. «Ты видишь это? – провела она рукой по графству на ней, – это Килкенни, графство Батлеров. Герцоги Ормондские. Это, возможно, самое могущественное английское семейство в Ирландии». Недалеко от города Килкенни Скарлетт обнаружила название Данмор Кейв, а плантация Ретта называлась Данмор Лендииг. В этом была какая-то связь. Скарлетт начала смеяться. Она все время чувствовала превосходство потому, что О'Хара владели тысячью двумястами акрами земли. А теперь эти Батлеры со своим собственным графством. Ретт опять победил, даже не пошевелив пальцем. Он всегда побеждал.

– Что-нибудь забавное, миссис О?

– Миссис Фиц, слава Богу, что я еще могу смеяться.

Мэри Морган вошла не постучавшись. Скарлетт отнеслась к этому спокойно. Если что-то скажешь такой нервной девице, то будет хуже на недели вперед. Слуги, вся проблема в том, что их почти у тебя нет.

– Что такое, Мэри?

– Какой-то джентльмен хочет видеть вас. Служанка протянула карточку. Ее глаза округлились.

СЭР ДЖОН МОРЛАНД, БАРОНЕТ.

Скарлетт сбежала вниз по лестнице.

– Барт! Какой сюрприз. Заходите, мы можем усесться прямо на ступеньки. У меня нет мебели. – Она была искренне рада увидеть его, но не могла провести Джона к себе в комнату. В соседней комнате спала Кэт. Но Барт Морланд уселся на каменные ступени, как будто для него являлось вполне естественным, что в доме не было мебели. Как он сказал, он чертовски долго разыскивал ее, пока не наткнулся на почтальона в местном кабачке. Это было единственным оправданием того, что он привез ее охотничий приз в такой поздний час.

Скарлетт посмотрела на серебряную подставку, на которой были выгравированы ее имя и время охоты. Лисья лапка уже давно не кровоточила, в этом что-то было, но не очень хорошее.

– Отвратительно, не правда ли? – сказал Барт бодрым голосом.

Скарлетт засмеялась. Что бы ни говорил Колум, Джон Морланд был ей симпатичен.

– Вы не хотите передать привет Луне?

– Не думал, что вы мне это предложите. Хотелось бы узнать, что с ним.

Скарлетт сделала гримасу.

– Простаивает. Мне очень жаль, но я была так занята.

– А как с урожаем?

– Неплохо, если только ливень не зарядит.

Они вышли и направились к конюшне. Скарлетт хотела пройти мимо нее к пастбищу и Луне, но Барт остановился. Она разрешит ему зайти внутрь? Ее конюшни славились, а он никогда их не видел. Скарлетт недоуменно посмотрела на Барта, но с готовностью согласилась. Лошади были либо на работе, либо на пастбище, поэтому особенно нечего было смотреть, если, конечно, он их хотел увидеть… Стойла были отделены друг от друга гранитными колоннами. Опирающийся на колонны каменный свод образовывал потолок, который выглядел таким легким и невесомым, как воздух или небо.

Джон Морланд хрустнул пальцами. Затем извинился. Он объяснил, что делает это невольно, когда действительно бывает поражен.

– Вы не находите необычным, что конюшня напоминает собор? Я бы принес сюда орган и целыми днями играл лошадям Баха.

– От чего они сошли бы с ума.

Громкий хохот Морланда заставил смеяться и Скарлетт. Она положила немного овса для Луны в маленькую сумку. Идя с ним, Скарлетт старалась найти способ прервать его болтовню о том, какие великолепные у нее были конюшни, и незаметно переключиться на разговор о Ретте. Но в этом не было никакой необходимости.

– Какое счастье для меня, что вы друзья с Реттом Батлсром, – воскликнул Барт, – если бы он не познакомил нас, то у меня никогда не было бы шанса увидеть ваши конюшни.

– Я была так удивлена, когда столкнулась с ним тогда, – быстро произнесла Скарлетт, – а как вы с ним познакомились?

Барт ответил, что он совсем не знал Ретта. Старые друзья написали месяц тому назад письмо, в котором говорилось, что они посылали к нему Ретта посмотреть на его лошадей.

Ретт приехал с рекомендательным письмом от них.

– Он отличный парень, очень серьезно относится к лошадям. И толк в них знает. Жаль, что он здесь не надолго. А вы друзья? Он никогда ничего мне об этом не говорил.

«Слава Богу», – подумала Скарлетт.

– Я знаю одну семью в Чарльстоне, – сказала она, – и когда там гостила, познакомилась с ним.

– Тогда, наверное, вы встречали моих друзей Брютонов! Когда я учился в Кембридже, то ездил в Лондон, надеясь увидеть там Салли Брютон. Я сходил по ней с ума, как и все.

– Салли Брютон! Это обезьянье лицо? – сболтнула, не подумав Скарлетт.

Барт усмехнулся. – То самое, не правда ли, она прекрасна, такая необычная.

Скарлетт энергично кивнула головой и улыбнулась, хотя по правде она не могла понять, как мужчины могли сходить с ума по кому-либо столь безобразному.

Джон Морланд предполагал, что любой, кто знал, Салли, наверняка обожал ее, и проговорил о ней следующую половину часа, пока пытался соблазнить Луну взять горсть овса из своей руки.

Скарлетт слушала его лишь краем уха и думала о своем. Услышав, как Джон упомянул имя Ретта, она вновь оживилась. Барт хихикал, вспоминая сплетню, которую сообщила ему в письме Салли. Судя по письму, Ретт, похоже, попал в одну из самых проверенных ловушек.

Один сиротский приют устроил пикник неподалеку от его дома. Когда же настало время уходить, то обнаружилось, что один из сирот пропал, поэтому Ретт вместе со школьной учительницей отправился его искать. Все закончилось хорошо, ребенка налили, но только когда стемнело. Это означало, что старая дева-учительница скомпрометирована, и Ретт должен был на ней жениться.

Самое смешное в том, что несколько лет тому назад ему пришлось бежать из города из-за того, что он отказался жениться на соблазненной им девушке.

– Вы могли подумать, что после первого раза он станет осмотрительнее, – торжествовал Барт, – похоже, он более рассеян, чем это кажется на первый взгляд. Вы не находите это смешным, Скарлетт?

Скарлетт ответила, собрав все свое остроумие:

– С точки зрения женщины, это пойдет на пользу мистеру Батлеру. Он похож на мужчину, который причинил много неприятностей женщинам, когда не был рассеян.

Джон Морланд разразился смехом. Шум привлек Луну, который осторожно приблизился. Барт встряхнул сумку с овсом.

Скарлетт ликовала, хотя ей очень хотелось заплакать. Теперь понятно, почему Ретт так быстро с ней развелся и снова женился. Какая все же хитрая лиса эта Анна Хэмптон. Как она искусно меня одурачила. А, может быть, и нет. Может быть, мне просто не повезло, что поиски заблудившейся сироты зашли слишком далеко и что Анна – особая любимица мисс Элеоноры и что она очень похожа на Мелли.

Луна закончил есть свой овес, и Джон Морланд засунул руку в карман и достал оттуда яблоко. Конь заржал от приятного предчувствия.

– Послушай, Скарлетт, – сказал Барт, разламывая яблоко, – я хочу поговорить об одном немного деликатном деле. Он положил четверть яблока на ладонь и протянул его Луне.

«Немного деликатном»! Если бы он знал, насколько деликатным уже был их разговор. Скарлетт рассмеялась.

– Я не боюсь, что вы избалуете это животное, если вы это имеет в виду, – сказала она.

– Боже, конечно, нет! Глаза Барта округлились. Что навело ее на такую мысль!

Как он объяснил, это было действительно деликатное дело. Элис Херингтон, полноватая женщина, которая была на охоте и закончила ее в канаве, собирала вечеринку в праздник Лета, и ей бы хотелось пригласить Скарлетт, но она не решалась и поручила Барту провести эту дипломатическую миссию.

У Скарлетт возникла тысяча вопросов, но в конце концов все свелось к «где» и «когда» и «что на себя надеть». Кодум взбесится, узнав об этом, но ей было все равно. Ей хотелось быть нарядной, пить шампанское и, словно ветер, скакать верхом, перескакивая через ручьи и изгороди, мчаться вслед за лисами и собаками.

 

Глава 74

Херингтон-хаус был огромный домина, построенный из портлендского камня. Он стоял неподалеку от Баллихары, и чтобы туда добраться, нужно было лишь пройти через деревню Пайкр Корнер. Поиски входа занимали много времени, так как не было ни ворот, ни сторожки, а только пара торчащих колонн без всяких украшений. Перед домом расстилалось широкое озеро, окаймленное дорогой, посыпанной гравием.

Услышав шум подъезжающего кабриолета, из входной двери показался лакей. Он подал Скарлетт руку и помог ей спуститься, а затем провел в прихожую, где ее уже ожидала служанка.

– Меня зовут Вилсон, мисс, – сказала она, делая реверанс. – Вы желали бы отдохнуть после дороги или сразу присоединитесь к остальным?

Скарлетт решила присоединиться к остальным, и лакей провел ее к открытой двери, выходящей на лужайку.

– Миссис О'Хара! – громко воскликнула Элис Херингтон.

Теперь Скарлетт окончательно ее вспомнила, потому что описания «закончила охоту в канаве» и «полноватая женщина» мало о чем говорили. Если бы потребовалось точно и быстро описать эту женщину, то лучше всего для нее подходили слова: «толстая» и «громогласная». С удивительной легкостью Элис подбежала к Скарлетт и буквально проорала о том, что была очень рада увидеть ее. – Я надеюсь, БЫ любите крокет, я отвратительно играю, моя команда умрет от счастья, если я ее покину.

– Я никогда не играла, – сказала Скарлетт.

– Тем лучше! Новичкам везет, – ответила Элис и протянула деревянный молоток. – У вас такие необычные глаза. Позвольте, я вам всех представлю, затем займете мое место, дадите шанс моей команде.

Команда Элис, а теперь Скарлетт, состояла из пожилого мужчины в твидовом костюме, который был представлен как генерал Смит-Берне, из молодой двадцатилетней парочки – Эммы и Чизи Фулвич. Оба были в очках. Генерал представил Скарлетт ее соперников: Шарлотту Монтагю, высокую худую женщину с прекрасно уложенными волосами, кузена Элис по имени Десмонд Грентли, такого же полного, и элегантную пару Женевьев и Рональда Беннетов.

– Не спускайте глаз с Рональда, – сказала ей Эмма, – он мухлюет.

Скарлетт получила удовольствие от игры, а запах травы на свежескошенном газоне показался ей ароматнее запаха цветов. Когда ее очередь подошла в третий раз, то инстинкт соревнования уже полностью овладел ею, и она заработала несколько баллов и похлопывание по плечу со стороны генерала.

После окончания игры Элис Херингтон пригласила всех пить чай. Стол с чайником был установлен под огромным буком, тень от него была кстати. Здесь, у стола Скарлетт увидела Джона Морланда. Он внимательно слушал молодую женщину, сидящую на скамейке, но, увидев Скарлетт, помахал ей рукой в знак приветствия. Все остальные гости также были здесь. Скарлетт встретила сэра Френсиса Кинсмана, красавчика, похожего на повесу, пришедшего вместе со своей женой, которая правдоподобно делала вид, что помнила мужа Элис по охоте у Барта.

Было очевидно, что собеседница Барта не обрадовалась, когда ее прервали, чтобы представить, но отнеслась к этому с прохладной снисходительностью.

– Это Луиза Фернклифф, – бодрым голосом сказала Элис, прошептав затем на ухо Скарлетт, что она из достопочтенных.

Скарлетт улыбнулась и поприветствовала ее. Она хорошо понимала, что молодая, с виду холодная женщина вряд ли обрадуется, если ее сразу назовут Луизой, но в то же время и обращаться со словом «достопочтенная» казалось излишним.

Десмонд Грентли предложил Скарлетт присесть и спросил разрешения принести для нее несколько сандвичей и пирожных. Скарлетт великодушно ответила, что будет этому рада. Она посмотрела на сидевших вокруг нее людей, которых Колум презрительно назвал джентри, и подумала, что ей не следует думать о них плохо. Они были по-настоящему приятными людьми. Она знала наверняка, что, общаясь с ними, хорошо проведет время.

После чая Элис проводила Скарлетт в ее спальню. Чтобы туда попасть, потребовалось пройти через довольно убогую прихожую, затем вверх по широкой лестнице с протертой дорожкой, а затем мимо просторного зала, в котором не было ни одного ковра. Спальня была большой, но, как заметила Скарлетт, мебель в ней была расставлена по разным углам, а обои выглядели сильно выцветшими.

– Сара убрала эту комнату для вас. Она приготовит вам ванну, а в семь часов поможет одеться, если вас это устраивает. Ужин в восемь.

Скарлетт заверила Элис, что все просто прекрасно.

– Вы можете воспользоваться письменными приборами, там на столе – книги, но если захотите что-нибудь другое…

– Конечно, нет, Элис. Не заставляйте меня отнимать ваше время, когда у вас гости и прочие заботы, – Скарлетт наугад схватила книгу. – Мне так давно хотелось прочесть это.

Но чего ей действительно хотелось, так это поскорей спрятать уши от нескончаемого монолога Элис о достоинствах ее толстого кузена Десмонда. «Неудивительно, что она чувствовала себя неловко, когда приглашала меня, – подумала Скарлетт, – она, должно быть, понимает, что ничто в Десмонде не сможет воспламенить сердце девушки. Я думаю, разузнав, что я богатая вдова, она хочет ему помочь не упустить шанс, пока другие остаются в неведении. Но, Элис, здесь шансов нет, даже одного из миллиона».

Не успела Элис уйти, как на пороге появилась служанка. Она вошла в комнату, предварительно постучав. Подобострастно улыбаясь, служанка сделала реверанс.

– Меня зовут Сара, – сказала она, – мне предоставилась большая честь одевать саму миссис О'Хара. А когда привезут чемоданы?

– Чемоданы? Какие чемоданы? – спросила Скарлетт. Служанка прикусила язык и жалобно застонала.

– Вам лучше присесть, – сказала ей Скарлетт, – мне нужно вас о многом расспросить.

Девушка с удовольствием была готова услужить. С каждой минутой настроение Скарлетт становилось мрачнее и мрачнее, когда она обнаружила, как много было ей неведомо. Самым плохим в рассказе Сары оказалось то, что никакой охоты не должно было быть. Охотничий сезон приходился на осень и зиму. Единственной причиной того, что сэр Джон Морланд решил все же организовать выезд, было желание выставить во всей красе своих лошадей перед богатой американской гостьей. Скарлетт не менее расстроилась, узнав, что всем дамам приходилось каждый раз менять свои туалеты. Они переодевались после завтрака, после обеда и после ужина, никто не оставался в прежнем наряде. Скарлетт захватила с собой два платья для прогулок, одно для обеденного времени и одно для охоты. И она не испытывала никакой нужды посылать в Баллихару за чем-нибудь еще. Миссис Сканлон и так ходила не спавши много ночей, заканчивая для нее новые вещи. Весь гардероб, приготовленный для поездки в Америку, безнадежно вышел из моды.

– Думаю, что утром я уеду, – сказала Скарлетт.

– Нет, – закричала Сара, – вы не должны этого делать, миссис О'Хара. Не обращайте внимания на других. Они ведь англичане.

Скарлетт заулыбалась:

– Так значит, ты противопоставляешь нас им, я так тебя поняла? Откуда ты узнала, что я – О'Хара?

– Каждый в графстве Миг знает О'Хара, – с гордостью ответила девушка, – каждый ирландец.

Скарлетт улыбалась, сейчас она чувствовала себя не так плохо.

– Ну теперь, Сара, – сказала она, – расскажи мне об англичанах.

Скарлетт была уверена, что слуги в доме должны знать обо всем. Так было всегда.

Сара не разочаровала Скарлетт. И когда она спустилась к ужину, то была готова отразить любые проявления снобизма, по отношению к ней. Она теперь знала о гостях даже больше чем их собственные матери.

И все же Скарлетт чувствовала себя не в своей тарелке и была не на шутку рассержена на Джона Морланд… Все, что он произнес до этого, было: «легкие платья днем и что-то довольно открытое для вечера». «Все женщины были разодеты и украшены, как королевы», – думала Скарлетт. А она оставила свой жемчуг и брильянтовые серьги дома. Она также была убеждена, что ее платье совсем не гармонировало с остальными, так как было сшито деревенской портнихой.

Скарлетт стиснула зубы и решила, что все равно она получит удовольствие от общества: «Возможно, меня больше не пригласят в подобное место».

И правда, многое на вечеринке ей понравилось. В дополнение к крокету была прогулка по озеру на лодке, соревнования в стрельбе из лука и игра, которая называлась теннис. Как ей сказали, обе спортивные игры были последним модным увлечением.

После ужина все гости и хозяева ринулись ворошить большие коробки с карнавальными костюмами, которые принесли в гостиную. Генри Херингтон нарядил Скарлетт в длинную шелковую мантию, усыпанную блестящей мишурой, и водрузил на ее голову корону, которая была украшена разноцветными стекляшками.

– Сегодня вечером вы – Титания, – сказал он ей.

Другие мужчины и женщины наряжались сами, а затем с веселым криком разбегались по всей большой комнате, прячась за спинками стульев и ловя друг друга.

– Я понимаю, что все это очень глупо, – как бы извиняясь, произнес Джон Морланд из-под огромной маски льва, сделанной из папье-маше, – но в ночь праздника Лета нам разрешается побыть немножко сумасшедшими.

– Я на вас очень сердита. Барт, – сказала ему Скарлетт. – Вы совсем бесполезны для леди. Почему вы не предупредили, что надо захватить с собой кучу платьев?

– Боже мой, неужели это так необходимо? Я никогда не обращаю внимания, во что одеты леди. Только не понимаю, к чему эта вся суета.

К тому времени, когда все устали от игры, на Херингтон-хаус уже спустились продолжительные ирландские сумерки.

– Стемнело, – закричала Элис, – пойдемте поглядим на костры.

У Скарлетт возникло ощущение вины. Она должна была остаться в Баллихаре. День Лета был почти таким же важным праздником для фермеров, как и день святой Бриджид. Огромные костры символизировали середину года, его самую короткую ночь, и давали волшебную защиту скоту и будущему урожаю.

Когда веселье перенеслось из дома на темную лужайку, то оттуда можно было увидеть далекий блеск костров и услышать ирландскую музыку. Скарлетт знала, что она не должна была покидать в эту ночь Баллихару. О'Хара должна быть ночью у костра, как и на заре, когда будут прогонять скот через уже потухшие угли. Колум предупреждал ее, что ей не следовало ходить на вечеринку к англичанам. Хорошо или плохо к ним относились, но древние обычаи играли важную роль в жизни ирландцев. Она рассердилась на Колума, так как не могла подчинить свою жизнь предрассудкам. Сейчас же ей казалось, что она ошиблась.

– Почему вы здесь, а не в Баллихаре, у костра? – спросил ее Барт.

– А почему вы у себя? – сердито огрызнулась Скарлетт.

– Там я нежеланный зритель, – ответил Джон Морланд.

Голос его в темноте показался очень грустным.

– Один раз я попытался прийти на празднование. Я подумал, что в обычае со скотом могла быть какая-то народная мудрость. Может быть, угли благотворно влияют на копыта животных или что-нибудь еще. И я решил испробовать на своей лошади.

– Ну и как?

– Я так и не узнал. Все веселье стихло, как только я появился. Поэтому мне пришлось уехать обратно.

– Мне следовало уехать отсюда, – выпалила Скарлетт.

– Какая ерунда. Вы единственная по-настоящему желанная здесь гостья. К тому же вы американка. Вы экзотический цветок, растущий среди сорняков.

Она об этом раньше не думала. Это звучало убедительно. Люди обычно оказывают повышенное внимание гостям издалека. Она стала чувствовать себя гораздо лучше, до тех пор, пока не услышала, как достопочтенная Луиза произнесла:

– Не правда ли, они забавные. Я обожаю ирландцев, когда они все становятся примитивными язычниками, как сейчас. Если бы они не были такими глупыми и ленивыми, то я бы осталась жить в Ирландии.

Возвратившись домой, она тут же мысленно извинилась перед Колумом. Теперь она больше никогда не покинет свой дом и своих людей.

– Разве можно найти кого-нибудь, кто не делал ошибок, дорогая Скарлетт? Если бы ты сама не убедилась, как бы ты тогда узнала? Вытри свои глазки и поезжай в поле. Парни, которых мы наняли, уже начали собирать сено.

Скарлетт поцеловала своего двоюродного брата в щеку. Он не сказал: «Я же тебе говорил…»

В течение следующих недель Скарлетт получила два приглашения от людей, с которыми познакомилась у Элис Херинггон. На оба она ответила напыщенно-красивым отказом. Когда с сеном было покончено» Скарлетт поручила нанятым парням заняться лужайкой за ее домом. На следующий год трава на ней могла вновь вырасти мягкой и сочной. Кэт бы понравилось играть там в крокет.

Пшеница созрела, ее колосья пожелтели, и в это сонное время к дому Скарлетт подъехал на лошади человек, привезший для нее записку. Пока Скарлетт писала ответ, человек без приглашения зашел на кухню и попросил чаю или «чего-нибудь покрепче».

Шарлотта Монтагю желала навестить Скарлетт, если это удобно. Но кто была эта Шарлотта Монтагю? Скарлетт пришлось десять минут напрягать свою память, пока она не вспомнила приятную и ненавязчивую, уже в годах, женщину, с которой она познакомилась у Херингтонов. Скарлетт припомнила, что миссис Монтагю не носилась на празднике, как индеец по прериям, а куда-то исчезла сразу после ужина. Но это не делало ее менее английской.

Ну что она хочет? У Скарлетт разыгралось любопытство. В записке было сказано: «дело, касающееся взаимного интереса».

Она прошла на кухню и отдала находившемуся там мужчине написанный ею ответ, в котором приглашала миссис Монтагю на чай. Она понимала, что вторгалась на территорию миссис Фиц. Но ведь это была ее кухня, не так ли? Кэт уже давно проводила там по многу часов – ежедневно, а почему нельзя ей?

Для встречи с миссис Монтагю Скарлетт чуть было не надела розовое платье. Оно было гораздо прохладнее, чем ее голвейские юбки, а день выдался слишком теплым для Ирландии. Но, подумав» она убрала его обратно в шкаф. Она не собиралась выдавать себя за ту, кем в действительности не являлась.

Шарлотта Монтагю была одета в серый льняной жакет и блузку с кружевным жабо. Скарлетт почувствовала, как у нее зачесались руки от желания его потрогать. Она еще никогда не видела, чтобы кружева были такими тонкими и изящными.

Шарлотта сняла серые крошечные перчатки и такую же серую шляпу с пером, прежде чем усесться на покрытый плюшем стул.

– Благодарю, что смогли меня принять, миссис О'Хара. Я не думаю, что вы захотите тратить свое время на разговоры о погоде. Я думаю, что вы захотите узнать цель моего визита. Я не ошибаюсь?

– Я умираю от любопытства, – сказала Скарлетт, такое начало ей понравилось.

– Я узнала, что вы – преуспевающая деловая женщина как в Америке, так и здесь. Пожалуйста, не волнуйтесь. Все, что мне известно, я храню в себе. Это одна из самых уязвимых черт моего характера. Другой моей чертой» как вы, наверное, себе представляете» является то, что я узнаю о вещах, о которых не могут узнать другие. Я тоже женщина дела. Если вы мне позволите, то я расскажу о своем бизнесе.

Скарлетт лишь молча кивнула головой. Что могла узнать о ней эта женщина? И каким образом?

Миссис Монтагю решила начать с предыстории. Она была самой младшей дочерью младшего сына, принадлежавшего к одной приличной семье» и вышла замуж за младшего сына из другой такой же семьи. Еще до смерти мужа, который трагически погиб на охоте, ей надоело жить, вечно балансируя, соблюдая установленные приличия, вести уклад, который бы соответствовал благовоспитанной леди, и постоянно нуждаться в деньгах. После того, как она овдовела, жизнь ее стала просто невыносимой.

Все, что у нее было, – это ум, образование, вкус и вход в лучшие дома Ирландии. Позже она добавила к своему списку благоразумие и обладание информацией.

– Я, если можно так сказать, профессиональная гостья и друг. Я могу давать мудрые советы о том, что шить, как весело проводить время, обустраивать дома, помогаю устраивать свадьбы и свидания. И мне щедро платят за это портные, сапожники, ювелиры, торговцы мебелью и коврами. Я искусна и тактична, и вряд ли кто подумает, что мои услуги оплачиваются. А если кто и заподозрит, то постарается об этом либо не знать, либо не обращать внимания, так как остается очень доволен результатами, учитывая также, что ему это почти ничего не стоило.

Скарлетт была поражена и заинтригована, почему сидящая перед ней женщина исповедуется ей обо всем.

– Я говорю вам обо всем потому, что знаю, что вы неглупы, миссис ОаХара. Вы, конечно, удивитесь, и справедливо, с чего это я решила помочь вам, как говорится в пословице, от чистого сердца. Я и не собираюсь делать ничего от чистого сердца, просто это поможет укрепить мое личное материальное положение. У меня к вам деловое предложение. Вы заслуживаете лучшего, чем быть приглашенной на убогую вечеринку, устроенную такой убогой женщиной, как Элис Херинггон. У вас есть красота» ум и деньги. Вы мажете стать неподражаемой индивидуальностью. Если вы доверитесь мне и будете под моей опекой, то я сделаю вас одной из самых очаровательных и пользующихся наибольшей популярностью в Ирландии женщин. Это займет от двух до трех лет. Затем весь мир будет открыт для вас, вы станете знаменитой и у вас будет достаточно денег, чтобы провести в роскоши остаток жизни.

Миссис Монтагю улыбнулась:

– Почти двадцать лет я не могла отыскать такую женщину, как вы.

 

Глава 75

Как только Шарлотта Монтагю уехала, Скарлетт сразу выбежала из кухни и направилась в комнату миссис Фицпатрик. Ей было все равно, что она не послала за экономкой, а пошла сама. Скарлетт нужно было с кем-нибудь поговорить. Еще не дойдя до двери комнаты, она увидела, как оттуда показалась сама миссис Фиц.

– Миссис О'Хара, вам следовало бы послать за мной, – сказала негромким голосом миссис Фиц.

– Я знаю, знаю, но это так долго. То, что я хочу вам сказать, ждать не может.

Скарлетт была сильно взволнована.

Холодный взгляд миссис Фицпатрик моментально ее остудил.

– Придется подождать, – сказала она, – а то кухонная прислуга услышит все, вами сказанное, а затем повторит, уже приукрасив. Пойдемте не спеша со мной.

Скарлетт почувствовала себя послушной девочкой. Она делала, что ей говорили.

Не дойдя до кухни, миссис Фицпатрик остановилась. Скарлетт остановилась вслед за ней. Она умирала от нетерпения, пока миссис Фиц рассказывала Об усовершенствованиях, сделанных на кухне. «Широкая балюстрада – достаточно большая, чтобы на ней сидеть», – лениво подумала Скарлетт. Она стояла, выпрямившись, как миссис Фиц. Глаза ее смотрели на кухню и прислугу, которая всем своим видом показывала, что была погружена в дело.

Миссис Фиц двигалась с величественным видом. Когда они зашли в дом, Скарлетт, не успев захлопнуть дверь, тут же принялась рассказывать.

– Конечно, это смешно, – сказала Скарлетт, поделившись услышанным от миссис Монтагю. – Я ей так и сказала: «Я – ирландка, я не хочу, чтобы за мной ухаживали англичане».

Скарлетт говорила очень быстро, и на ее лице выступил румянец.

– Вы были совершенно правы, миссис О'Хара. Женщина, судя по ее же собственным словам, ничем не лучше, чем обыкновенный вор.

Сила оценки, данной миссис Фицпатрик, заставила Скарлетт замолчать, и она не стала повторять, что ей ответила миссис Монтагю: «Ваше ирландское происхождение – одна из самых интригующих подробностей о вас. Полосатые гольфы и вареный картофель – один день, куропатки и шелка – другой. Все это пойдет на пользу вашей легенде. Напишите мне, когда решите».

После того как Колум услышал отчет Розалин Фицпатрик о том, что у Скарлетт побывала гостья, он пришел в ярость:

– Как только могла Скарлетт на поротое пустить? – со злостью спросил он.

Розалин попыталась его успокоить.

– Ей одиноко, Колум. Мы с тобой заменяем ей друзей. Ребенок – это все для матери, но компании он ей не составит. Я начала подумывать, что интересное общение может пойти ей на пользу. И нам тоже, если задаться такой целью. Гостиница Кеннеди уже почти закончена. Скоро там начнут останавливаться различные мужчины. Что, кроме новых гостей, сможет лучше отвлечь внимание англичан.

– Я с первого же взгляда поняла, что представляет из себя эта Монтагю. Она из разряда равнодушных, расчетливых и жадных женщин. Помяни мое слово, первое, что она скажет Скарлетт – это подновить Бит Хаус и сменить мебель. И здесь она не упустит шанса набить свой кошелек. Но Скарлетт сможет все это себе позволить. И потянуться в Баллихару незнакомцы, со всем своим бархатом, французскими платьями. Их будет так много, что мы со счета собьемся.

– К прелестной американской вдове уже проявляют интерес. Почему бы ей не подыскать себе мужа? Я думаю, лучше, чтобы она ездила к англичанам на их приемы, чем здесь за ней начнут ухлестывать английские офицеры.

Колум пообещал «задаться целью». Он вышел из дома и прошел несколько миль, пытаясь решить, что будет лучше для Скарлетт, что будет лучше для братства и как это можно уравновесить.

Последнее время он терзал себя, допуская из-за того ошибки. Ему сообщили, что несколько мужчин нарушали свои обязательства перед фенианским движением. Два года хорошего урожая успокоили людей. А когда люди спокойны и довольны, рисковать становится гораздо опаснее. Фенианцы, проникшие в ряды полиции, сообщали, что до них долетели слухи о том, что в братстве завелся доносчик. Подпольные группы постоянно подвергались опасности. Уже дважды из-за предательства восстание было сорвано. Но на сей раз все было разработано самым тщательным образом. Были предприняты все меры предосторожности. Теперь оно не могло сорваться.

Оставалось совсем немного денег. Высший совет уже вынес решение подать сигнал к началу действий в ближайшую зиму, когда большая часть английской милиций будет находиться на лисьей охоте, вдалеке от своих гарнизонов. Теперь пришло сообщение, что необходимо отложить начало восстания до тех пор, пока предателя не обнаружат и не разоблачат. Ожидание угнетающе действовало на Колума.

Когда наступил рассвет, Колум шел сквозь розовый туман по направлению к Бит Хаусу. Он открыл ключом дверь и зашел» комнату Розалин.

– Мне кажется, вы были правы, – сказал ей он. – Теперь я заслужил чашку чая?

В тот же день миссис Фицпатрик принесла Скарлетт извинения за то, что была слишком опрометчива, и посоветовала ей заняться с помощью Шарлотты Монтагю устройством светского образа жизни. На что Скарлетт ответила:

– Я решила, что это глупая идея. Я слишком занята.

Когда Розалин рассказала об этом Колуму, тот залился смехом. Уходя из дома, миссис Фиц хлопнула дверью.

Наступило время сбора урожая, а за ним и его праздник, затем золотая осень и пора листопада. Скарлетт радовалась обильному урожаю. Сентябрь был месяцем уплаты полугодовой ренты, и она знала, что наниматели заработают более чем достаточно. И все же это великая вещь – быть О'Хара.

Когда Кэт исполнилось два года, Скарлетт устроила по этому поводу большой праздник. Все местные ребятишки до десяти лет собрались у нее в доме, чтобы поиграть друг с другом в большой и пустой комнате на первом этаже, попробовать мороженое, может быть, первый раз в своей жизни и покушать пирог с изюмом и смородиной и крошечными подарками внутри. Каждый вернулся домой с блестящей монетой в руке. Скарлетт позаботилась, чтобы дети разошлись по домам еще засветло. В День всех святых она была суеверна. После того как дети ушли, она отвела Кэт спать.

– Тебе понравился твой день рождения, дорогая? Кэт сонливо улыбалась:

– Да. Бай-бай, мама.

– Я знаю, что ты у меня ангел. Пора уже спать. Иди сюда, ложись в мамочкину постель, сегодня твой большой праздник.

Не успела Скарлетт уложить Кэт, как та поднялась и села.

– А где подарок для Кэт?

– Сейчас я тебе его принесу, дорогая.

Скарлетт вытащила из коробки большую фарфоровую куклу. Кэт замотала головкой.

– Другой.

Затем она перевернулась на животик и заскользила вниз из-под пухового одеяла. Громко приземлившись на пол, она забралась под кровать, после чего выбралась оттуда вместе с полосатой кошкой в руках.

– Боже мой, Кэт, где ты ее нашла? Дай мне, пока она тебя не поцарапала.

– А ты мне ее отдашь?

– Конечно, если ты захочешь, но это дворовая киска, моя крошка, она может не захотеть остаться в доме.

– Она меня любит.

Скарлетт сдалась. Кошка совсем не поцарапала Кэт, и Скарлетт успокоилась. «Ну что плохого она может сделать? Она уже брала с собой в постель двух. Возможно, придется спать среди блох, но день рождения есть день рождения».

Кэт свернулась калачиком прямо на подушке. Неожиданно ее усталые глазки раскрылись.

– Когда Энни принесет мне молока, – произнесла она, – моя подружка может его пить.

Зеленые глаза захлопнулись, и Кэт заснула.

Энни негромко постучала – и вошла с кружкой молока в руках. Когда она вернулась на кухню, то рассказала всем остальным про то, как миссис ОаХара смеялась не переставая, а она ума не могла приложить почему. Она услышала только, как госпожа упомянула что-то про кошек и молоко.

– Если вы хотите знать, – сказала Мэри Морган, – то миссис О'Хара подумала, что гораздо лучше было бы дать ребенку какое-нибудь приличное христианское имя, тогда святые могли бы ее оберегать.

Три служанки и стряпуха перекрестились трижды. Услышав их разговор, миссис Фиц тоже перекрестилась и мысленно прочла молитву.

Скоро Кэт станет слишком большой, чтобы находиться под непрестанной опекой. Люди боятся красивых детей, а когда люди чего-нибудь боятся, они пытаются это уничтожить.

В это время в Баллихаре матери терли щетками своих детей в воде, настоянной в течение дня на корне дудника. Это считалось известным средством защиты от ведьм и злых духов.

Скарлетт выезжала Луну, когда послышались звуки охотничьего рожка и лай собак. Где-то неподалеку шла охота. Она предположила, что там мог быть и Ретт. Она заставила Луну перепрыгнуть через парочку канав и несколько изгородей, но это нельзя было сравнить с настоящей охотой.

На следующий день она написала миссис Монтагю.

Две недели спустя на дороге показались три тяжелые повозки. Мебель для комнат миссис Монтагю приехала. Сама миссис следовала за повозками в нарядной карете вместе со своей служанкой.

Она дала указания, куда расставлять мебель, предназначенную для спальни и гостиной, затем пошла справиться о своей служанке, занимавшейся распаковыванием привезенных вещей.

– Ну что ж, начнем, – сказала миссис Монтагю Скарлетт.

«Я вообще могу здесь не находиться. Единственное, что мне позволяют делать, так это подписывать банковские чеки с безумными суммами», – жаловалась Скарлетт Окрас, любимой кошке Кэт. Такая кличка значила поирландски «голодная», ее придумала стряпуха, когда была чем-то рассержена. Окрас игнорировала Скарлетт, но у той больше не было других собеседников: Шарлотта Монтагю и миссис Фицпатрик редко интересовались ее мнением.

В отличие от Скарлетт, они-то знали, каким должен быть Биг Хаус.

Но Скарлетт и не проявляла особого интереса. Большую часть жизни здесь мысли о доме, в котором она жила, ее мало беспокоили. Она воспринимала дом, как должное. Тара была Тарой; что принадлежало тетушке Питтипэт, принадлежало тетушке Питтипэт, хотя ей-то принадлежала половина дома.

Лишь однажды Скарлетт не осталась безучастной, когда Ретт строил для нее дом. Тогда она приобрела самую дорогую и самую новую мебель и прочие украшения. Она была очень довольна, потому что это служило доказательством ее благосостояния. Что же касалось самого дома, то она толком-то его и не видела, как не видела толком и большого дома в Баллихаре. Что действительно имело для нее значение, так это земля, плодородная, дающая урожай, а также сам городок со своими рентами, услугами. Ни у кого, даже у Ретта, не было своего собственного городка.

И несмотря на это, Скарлетт прекрасно понимала, что если ты принимаешь приглашение, это значит, что в свою очередь должна послать ответное. А она не могла приглашать людей в дом, в котором обставлены мебелью лишь две комнаты. Скарлетт считала, что ей повезло, что Шарлотта взяла на себя миссию по переустройству ее дома. У нее оставалось время заниматься более интересными делами.

Она оказалась твердой по отношению к вещам, имевшим для нее значение. У Кэт должна быть своя комната, отдельная от няни. Сама Скарлетт будет вести собственную бухгалтерию и не станет передавать ее в ведение управляющих. Что же касается Шарлотты и миссис Фиц, то они могут делать все, что им заблагорассудится. Расходы были просто умопомрачительные, но Скарлетт согласилась дать Шарлотте полную свободу действий, и отступать было уже поздно. Кроме того, деньги для нее уже не играли той роли, как раньше.

Итак, Скарлетт нашла себе убежище в конторе по управлению делами имения, пока рабочие многие месяцы делали в доме все, что было для нее неведомым и стоило уйму денег. Но, по крайней мере, Скарлетт могла заниматься фермой и обязанностями О'Хара. Теперь к этому прибавилась и покупка лошадей.

– Я почти ничего не знаю о лошадях, – сказала Шарлотта Монтагю.

От этого заявления глаза у Скарлетт чуть было не вылезли из орбит. Она была почти уверена, что на свете не существовало ничего, в чем Шарлотта не считала бы себя знатоком.

– Тебе придется купить четырех лошадей простых и шесть для охоты, хотя лучше восемь, и ты должна попросить сэра Джона Морланда помочь их отобрать.

– Шесть охотничьих лошадей! Разрази меня гром, Шарлотта, ты говоришь о пятистах фунтах, – закричала Скарлетт, – ты с ума сошла!

Она понизила голос до нормального, убедившись, что кричать на Шарлотту было пустой тратой времени и сил. Ничто не могло вывести ее из равновесия.

– Что касается лошадей, то я вас кое-чему научу, – сказала Шарлотта ядовито-сладким голосом, – ездить вы можете лишь на одной упряжке для карет и плугов.

У Скарлетт не осталось больше возражений. Поэтому она не стала утруждать себя спором по поводу помощи Джона Морланда. Но Скарлетт осознавала, что ей хотелось найти какой-нибудь повод, чтобы увидеться с Бартом. Возможно, у него есть новости о Ретте. И на следующий день она отправилась в Дансан. Морланд был польщен ее просьбой. Конечно, он поможет выбрать лучших лошадей.

– Что-нибудь слышно от вашего американского друга, Барт? Она надеялась, что ее вопрос окажется как бы между прочим. Момента, чтобы его задать, ей пришлось ждать долго. Джон Морланд говорил о лошадях даже больше, чем папа и Беатриса Тарлтон.

– Вы имеете в виду Ретта? При звуке его имени сердце Скарлетт екнуло.

– Да, к написанию писем он относится с большей ответственностью, чем я, – промолвил Джон и указал на кипу писем и счетов, беспорядочно лежавших на столе.

Будет ли этот человек продолжать?

– Как дела у Ретта? – Барт пожал плечами и повернулся к Скарлетт, – на чарльстонских скачках он решил выехать на кобыле, которую купил у меня. Я сказал ему, что кобыла рождена для прыжков через барьеры, а не для бега по ровной местности, но он уверен, что скорость все скомпенсирует. Боюсь, что он разочаруется; Через три-четыре года может получиться, как он задумал, но если помнить, что…

Скарлетт перестала его слушать. Джон Морланд мог говорить до второго пришествия! Почему он не скажет ей то, что она хочет знать? Ретт счастлив? Он упоминал ее имя?

Она посмотрела на молодое живое лицо баронета и простила его. В определенном смысле слова он был одним из самых приятных людей в мире.

Жизнь Джона Морланда проходила среди лошадей. Он был толковым лендлордом и интересовался делами своего имения и нанимателей, но лошади были его настоящей страстью. И соперничать с ней могла лишь зимняя охота на лис, на которую он ездил верхом на чудных рысаках-охотниках.

Возможно, лошади как-то сглаживали его личную романтическую трагедию. Баронет был полностью предан женщине, которая завоевала его сердце, когда они оба были детьми. Ее звали Грейс Гастингс, и она уже двадцать лет была замужем за Джулианом Гастингсом. Безнадежная любовь роднила Скарлетт с Джоном.

Шарлотта поведала Скарлетт о том, что «каждый в Ирландии» знал, что

Джон не представлял интереса для женщин, охотящихся за мужьями, поскольку денег у него было немного. Его имение и титул были впечатляюще старыми, но единственным источником его доходов было взимание платы за пользование его землей. И деньги, почти до последнего шиллинга, он тратил на лошадей.

Он был очень красивым и высоким блондином. Его серые глаза излучали тепло, улыбка была фантастически милой и полностью соответствовала его доброму характеру. Он был неестественно невинным для мужчины, который свои сорок с лишним лет провел в светских кругах британского общества. Случалось, что какая-нибудь обеспеченная, как достопочтенная Луиза, женщина влюблялась в него и задавалась определенными целями. Однако это лишь приводило в замешательство Морланда, что в свою очередь забавляло окружающих, и после этого эксцентричность баронета становилась еще более известной. Его рассеянность была просто легендарной, он постоянно застегивал не на те пуговицы свои жилетки, а его громкий заразительный смех зачастую был неуместным. Что же касается коллекции картин Джорджа Стабса, то Морланд так часто делал в ней перестановки, что вскоре стены его дома стали похожими на решето.

Скарлетт обратила внимание на то, что прекрасный портрет известной лошади по кличке Элкипс еле-еле сохранял равновесие, лежа на стопке книг, и угрожал упасть на головы окружающих. Но Скарлетт не придала этому значения, она хотела разузнать о Ретте. «Я лучше спрошу его, – подумала она, – все равно он забудет».

– Ретт что-нибудь говорил обо мне? Морланд закрыл глаза, его мысли были сосредоточены на предках кобылы. Затем вопрос Скарлетт до него дошел.

– Да, конечно, он просил узнать, не продадите ли вы Луну. Он подумывает вновь возродить данморскую охоту и хотел бы, чтобы я не спускал своих глаз с лошадей вроде Луны.

– Я думаю, ему придется сюда приехать, чтобы их купить, – сказала Скарлетт, моля, чтобы Барт сказал «да».

Но его ответ привел ее в отчаяние.

– Нет, ему придется довериться мне. Его жена в положении. Сами понимаете, он не может ее оставить. Теперь, когда я решил показать вам самые сливки, боюсь, что вряд ли смогу быть полезен Ретту. Я напишу ему, как только найду время.

Скарлетт была настолько озабочена новостью, услышанной от Барта, что тому пришлось потрясти ее за руку, чтобы добиться внимания. Барт спросил ее, когда она собиралась начать поиски охотничьих лошадей. Скарлетт ответила, что в тот же день.

Всю зиму каждую субботу ездила Скарлетт вместе с Джоном Морландом по графству Мит с одной охоты на другую, присматривая лошадей. Задача оказалась не из легких, так как Скарлетт хотела лошадь, которая была бы так же бесстрашна, как она сама. Скарлетт ездила верхом так, как будто демоны гнались за ней. Благодаря верховой езде, она в конце концов перестала представлять, что Ретт мог быть отцом какого-нибудь другого ребенка, кроме Кэт.

Когда Скарлетт была дома, она старалась уделить Кэт чуточку больше внимания и любви. И, как всегда, Кэт выражала свое презрение, если она ее обнимала. Но истории про лошадей Кэт слушала столько времени, сколько мать рассказывала ей.

И когда наступил февраль, Скарлетт снова, с такой же, как и в прошлом году, радостью выдернула из земли первый дерн. И ей уже было гораздо легче вспоминать Ретта и прошлое. Его образ редко возникал в ее воображении.

Наступил новый год, предвещающий много хорошего. И если Шарлотта и миссис Фиц все же закончат то, что они делали с ее домом, то Скарлетт сможет устроить званый вечер. Она скучала по Кэтлин и всем остальным. Но стараниями Пиджин она так неуютно там чувствовала себя, что почти не виделась со своими кузенами. Это подождет, нужно много успеть сделать.

В июле Скарлетт пришлось выдерживать долгие изнурительные часы, пока с нее снимала мерку портниха, которую привезла из. Дублина миссис Монтагю. Миссис Симе была беспощадна. Скарлетт приходилось поднимать руки, затем их вытягивать, опускать, ставить перед собой. Руки принимали такие положения, которые трудно было придумать. Затем все повторялось, но уже сидя. Затем – в каждом положении кадрили, вальса, котильона.

– Только для савана она еще не сняла с меня мерку, – тяжело вздыхала Скарлетт.

Шарлотта Монтагю одарила ее своей редкой улыбкой.

– Возможно, она и это сделала, только не сказала вам. Дейзи Симе – очень кропотливая женщина.

– Я не могу поверить, чтобы ужасную женщину звали Дейзи, – сказала Скарлетт.

– И не вздумайте ее так называть, пока она сама не позволит. Никому ниже герцога не позволяется быть фамильярной с Дейзи. В своем деле она – само совершенство, поэтому все боятся ее рассердить.

– Но вы называете ее Дейзи.

– Я тоже само совершенство в своем деле.

Скарлетт рассмеялась. Ей нравилась Шарлотта Монтагю, она уважала ее, хотя как подруга Шарлотта была далека от идеала. Она надела крестьянское платье и пошла ужинать (Шарлотта напомнила ей, что это был обед, а не ужин). Затем она отправилась к реке, где собирались разжечь большой костер по случаю праздника Лета. Когда Скарлетт закружилась в танце под звуки скрипок и волынок, то решила, что ей очень повезло. Если то, что пообещала Шарлотта, сбудется, то она сможет проводить свое время, вращаясь в свете, и одновременно оставаться в среде ирландцев. Бедный Барт, вспомнила Скарлетт, на празднике в своем имении он – нежеланный гость.

Когда на празднике урожая Скарлетт сидела во главе стола, то вновь вспомнила про то, как ей везло. В Баллихаре вновь выдался хороший урожай, может быть, не такой, как в прошлые два года, но его было достаточно, чтобы у каждого в кошельке позванивали монеты. Каждый в Баллихаре праздновал удачный год. Все, как заметила Скарлетт, кроме Колума. Вид у Колума был такой, как будто он не спал целую неделю. Она хотела спросить, что его беспокоило, но уже многие недели Колум был на нее страшно сердит. По словам миссис Фиц, он, похоже, прекратил посещать местный кабак. Скарлетт не хотелось портить из-за него настроение. Праздник урожая был праздник. Со дня на день также начнется охотничий сезон, а ее новый костюм просто неподражаемо великолепен. Миссис Симе оказалась тем, чем считала ее Шарлотта.

– Если ты готова, то мы можем пройтись посмотреть, – сказала Шарлотта Монтагю.

Скарлетт поставила на стол свою чашку. Она горела таким желанием, что ей даже трудно было в этом признаться.

– Очень мило с вашей стороны, Шарлотта, запереть все комнаты, кроме моих, почти на целый год. – Голос Скарлетт звучал настолько недовольно, насколько это было возможно, но она подозревала, что Шарлотта была слишком умна, чтобы ничего не понимать.

– Я только разыщу Кэт, она пойдет с нами.

– Как будет угодно, Скарлетт, но весь ремонт дома происходил у нее на глазах. Она удивительный ребенок, только кто-нибудь оставит открытой дверь или окно, а она уже тут как тут. Маляры перепугались, когда увидели ее стоящей на самом верху лесов.

– Не говорите мне этого, она – маленькая обезьянка, вскарабкивается на все, что можно.

Скарлетт позвала Кэт, затем попыталась найти ее – бесполезно. Иногда, как это было сейчас, такое независимое поведение девочки вызывало у нее раздражение, хотя обычно она этим гордилась.

– Думаю, если захочет, она нас догонит, – сказала Скарлетт, – пойдемте, мне не терпится увидеть.

Теперь она была откровенна.

Шарлотта шла впереди Скарлетт. Они поднялись наверх и оказались в длинном коридоре, в который выходили спальни для гостей. Затем спустились обратно на первый этаж. Скарлетт никак не могла избавиться от американской привычки называть второй этаж первым. Шарлотта отвела Скарлетт в конец дома, в другую сторону от комнат, в которых та обычно жила.

– Вот ваша спальня, ваша ванная, ваш будуар, туалетная комната, комната, где Кэт будет играть, ее спальня, детская.

Шарлотта шла и распахивала двери, торжественно показывая результаты проделанной работы. Изящная, бледно-зеленая с позолотой мебель в ее комнатах и рисунки с изображением букв алфавита и животных в комнате Кэт просто очаровали Скарлетт. А увидев маленькие детские стульчики и такие же крошечные столики, она не удержалась и захлопала в ладоши. Почему ей это в голову не приходило раньше? Даже чайный сервиз и стульчики у камина были по-детски небольшими.

– Ваши личные комнаты выполнены во французском стиле, Людовик Шестнадцатый, если хотите знать.

Единственной комнатой на цокольном этаже, которую знала Скарлетт, был холл с мраморным полом. Дверь из него выходила прямо к подъездной аллее, а широкая каменная лестница вела наверх. Шарлотта Монтагю быстро провела здесь Скарлетт, затем открыла высокие двойные двери, которые находились с противоположной стороны, и ввела Скарлетт в столовую.

– Глазам своим не верю, – воскликнула Скарлетт, – боюсь, что я не знаю столько людей, чтобы заполнить все эти стулья.

– Узнаете, – ответила Шарлотта.

Пройдя через длинную комнату, они подошли к другой двери таких же размеров, что и первая.

– А это комната, где вы будете завтракать. Можно здесь также и обедать, когда нет гостей, – Монтагю прошла и через эту комнату к следующей двери.

– Большой салон и комната для балов, – объявила она. – Признаюсь, это очень мило.

Одна стена комнаты заканчивалась широкими французскими дверьми, между которыми висели большие, окаймленные позолотой зеркала. В центре противоположной стены располагался камин, над которым висело еще одно зеркало в позолоченной раме. Все зеркала висели почти без наклона, поэтому в них можно было увидеть не только отражение комнаты, но и потолка, который был расписан сценами из героических легенд ирландской истории. Дворец королей на вершине холма Тара напоминал древнеримский храм. Скарлетт была восхищена.

– Мебель на этом этаже – ирландская, а также все ткани, шерсть, лен, фарфор, серебро, стекло – в общем почти все, где О'Хара хозяйка. Пойдемте, мы еще не видели библиотеку.

Скарлетт понравились кожаные кресла и Честерфилд. Она согласилась, что книги смотрелись очень неплохо.

– Вы отлично потрудились, Шарлотта, – искренне признала она.

– Да, но это было не так сложно, как я вначале думала. Люди, которые здесь жили, когда устраивали сады, пользовались планом, поэтому пришлось лишь провести их чистку и подрезать некоторые деревья. С огорода со следующего года можно собирать очень хороший урожай…

Скарлетт не имела ни малейшего представления, о чем говорила Шарлотта, да это ее совсем и не интересовало. Она пожалела, что Джералд О'Хара не мог уже увидеть расписанные потолки в зале для балов, а Эллин О'Хара – восхититься мебелью ее будуара.

Шарлотта опять раскрыла перед ней двери.

– Теперь мы снова в холле, – сказала она, – это особенно удобно для больших балов. Архитекторы отлично знали свое дело. Пойдемте через входную дверь, Скарлетт.

Она проводила Скарлетт до ступеней, которые вели к посыпанной новым гравием подъездной аллее.

– Ваш персонал, миссис О'Хара.

– Мое горе, – слабым голосом ответила Скарлетт.

Напротив Скарлетт стояли выстроившиеся в две шеренги, одетые в униформу, слуги. Справа от себя Скарлетт увидела миссис Фиц, которая стояла чуть впереди старшей стряпухи, далее шли четыре кухарки, четыре горничные, четыре служанки с верхних этажей, три доярки, старшая прачка и три простые прачки.

По левую сторону от нее стоял мужчина с высокомерным взглядом. Это мог быть только дворецкий. За ним восемь лакеев, два из которых нервно переминались с ноги на ногу, далее старший конюх, которого она знала, шесть грумов и пять человек, которые скорее всего были садовниками, судя по их перепачканным землей рукам.

– Мне нужно присесть, – прошептала Скарлетт.

– Сначала улыбнитесь и поприветствуйте их, – ответила Шарлотта. По ее тону можно было судить, что возражений она не потерпит. Скарлетт повиновалась.

Уже потом, находясь в доме, который превратился в настоящее заведение.

Скарлетт хихикала:

– Да они одеты лучше, чем я. Лицо миссис Монтагю ровным счетом ничего не выражало.

– Шарлотта, вы сейчас лопнете от смеха. Меня не проведешь. Должно быть, вам с миссис Фиц пришлось потратить на это кучу времени.

– Да, довольно немало, – призналась Шарлотта. Единственное, чего удалось Скарлетт добиться от нее, была улыбка.

Скарлетт пригласила к себе всех жильцов Баллихары и Адамстауна посмотреть на возрожденный Бит Хаус. Длинный обеденный стол был заставлен различными закусками. Скарлетт металась из одной комнаты в другую, уговаривая гостей не стесняться. Она также брала их за руки и буквально тащила в большую комнату показать фрески с королями. Шарлотта Монтагю молча стояла у большой лестницы и молча не одобряла все происходящее. Скарлетт не обращала на нее внимания. Она пыталась не обращать внимания и на то, что ее гости, включая и ее кузенов, чувствовали себя неловко и неуютно, однако уже полчаса спустя была готова расплакаться.

– Это противоречит традиции, миссис О, – прошептала ей на ухо Розалин Фицпатрик. – Никогда фермерский сапог не переступал порог любого Биг Хауса в Ирландии. Мы – люди, живущие по старым правилам, и мы не готовы к переменам.

– Но я думала, что фенианцы хотят все переменить.

Миссис Фиц вздохнула:

– Да, но перемены означают возвращение к еще более древним законам и правилам, древнее, чем те, которые не позволяют фермерам входить в Биг Хаус. Жаль, что я не могу вам объяснить понятнее.

– Не беспокойтесь, миссис Фиц, я допустила ошибку, и больше этого не повторится. – Это была ошибка щедрого сердца. Поверьте этому.

Скарлетт заставила себя улыбнуться, но она была огорчена и недоумевала. Зачем держать все эти разукрашенные в ирландском стиле комнаты, если ирландцы чувствуют себя в них неуютно? И почему ее собственные кузены общаются с ней, как с чужой, в ее собственном доме?

После того как гости ушли, слуги принялись наводить порядок. Скарлетт ходила из комнаты в комнату одна.

– Да, мне нравится, – решила она, – мне очень нравится.

Она подумала, что теперь Биг Хаус был гораздо прелестней, чем когдалибо был или будет в этой местности.

Она стояла посреди отражающихся изображений королей и представляла, что рядом с ней был Ретт, полный зависти и восторга. Она представила, что это произойдет спустя многие годы, когда Кэт уже будет большой. И у Ретта заболит сердце, потому что он не увидел, как росла его дочь и превратилась в прекрасную наследницу дома О'Хара.

Скарлетт побежала наверх через коридор в комнату Кэт.

– Привет, – сказала Кэт.

Она сидела за своим маленьким столиком и осторожно наливала в чашку молоко для своей кошки. Окрас сидел в центре стола и со своего командного места внимательно наблюдал.

– Садись, мама, – пригласила ее Кэт.

Скарлетт присела на крошечный стульчик.

Если бы только Ретт был здесь и присоединился к ним. Но его здесь не было и никогда не будет, ей придется с этим смириться. Он будет пить чай с другими своими детьми. Детьми от Анны. Скарлетт постаралась не поддаться порыву взять Кэт на руки.

– Положи мне, пожалуйста, два кусочка сахара, мисс О'Хара, – сказала она.

В ту ночь Скарлетт не могла спать. Она сидела посередине своей изысканной французской кровати, укутанная в пуховое одеяло, чтобы согреться. Но тепло и покой, которых ей так хотелось, означали тепло рук обнимающего ее Ретта, нужно было слышать, как он высмеивает неудачную вечеринку, и смеяться самой над всем этим.

Она хотела покоя, который сгладил бы ее разочарование, она хотела любви, взрослой заботы и понимания. Ее сердце научилось любить, оно переполнялось любовью, которую ей не на кого было излить.

Чертов Ретт, опять он! Почему бы ей не полюбить Барта Морланда? Он красив, интересен. Его общество доставляло ей удовольствие. Если бы она действительно захотела его, то она смогла бы заставить его позабыть Грейс Гастингс, в этом у нее не было ни капли сомнения.

Но она его не хотела, и в этом была вся беда. Она никого не хотела, только Ретта.

«Это нечестно!», – думала она, как ребенок, и поплакав, как ребенок, в конце концов заснула.

Когда она проснулась, то опять могла контролировать себя. Ну и что с того, что никому не понравился вечер, и что с того, что Колум не пробыл и десяти минут? У нее были другие друзья, и она собиралась обзавестись новыми. Теперь, когда со строительством дома было покончено, Шарлотта, как паук, плела паутину из замыслов, касавшихся мебели. А тем временем погода была просто превосходной для охоты, и миссис Симе сшила ей для этого по-настоящему потрясающий костюм.

 

Глава 76

Одевшись по последней моде, Скарлетт верхом отправилась на охоту в усадьбу Джона Морланда.

Сопровождали ее два конюха, которые вели за собой Луну и новую охотничью лошадь Скарлетт – Комету. У Скарлетт имелись все основания быть довольной собой; полы ее нового костюма для верховой езды свободно спадали на не менее новое седло. Ей пришлось выдержать настоящий бой с миссис Симе (Скарлетт была похожа в тот момент на разъяренную тигрицу), из которого она вышла безоговорочной победительницей. Никаких корсетов – и точка. Шарлотта была потрясена.

Никто никогда, любила она повторять, не выходил победителем в словесной дуэли с Дэйзи Симе. «Никто, кроме меня, – подумала тогда Скарлетт. – Да и тебя, голубушка, я сумела переубедить».

– Охотничья угодья Барта Морланда, – не лучшее место, чтобы впервые предстать перед глазами ирландского высшего общества, наставляла Шарлотта упрямицу Скарлетт; Барт, конечно, человек безукоризненный во всех отношениях. Денег, правда, у него не так чтобы уж и много, но все равно он самый желанный жених в округе. Хозяйство Морланда – небольшое; за завтраком гостям прислуживают переодетые в лакейские ливреи конюхи. Да…

А ведь у нее, Шарлотты, для Скарлетт имелось гораздо более заманчивое приглашение. Вот уж где та могла предстать во всем блеске! А с поездкой к Морланду можно было бы и повременить.

«А я хочу поехать к Барту и поеду, – говорила Скарлетт безапелляционным тоном. – Барт – мой друг». Она без устали повторяла, что Барт ее хороший друг – и Шарлотта сдалась.

Правда, не только этим объяснялась настойчивость Скарлетт. Молодой женщине необходимо было побыть там, где она хотя бы на время сможет почувствовать себя спокойной и уютно. Мысль о том, что в скором времени ей придется очутиться в высшем свете, больше пугала ее, нежели доставляла удовольствие. В последние дни Скарлетт все чаще вспоминались слова Мамушки, сказавшей как-то, что она похожа на «упрямого осла в конской упряжи». Скарлетт вновь вспомнила эту фразу, когда в дом прибыли платья от миссис Симе, сделанные по парижским выкройкам. Она представляла себе, как на первом же шикарном приеме, где ей доведется присутствовать, сотни лордов, знатных дам, графов и баронесс, глядя ей в спину, будут шепотом повторять: «Посмотрите: точь-в-точь осел в конской упряжи».

– Рада вас видеть, Барт.

– Взаимно, дорогая Скарлетт. Смотрите: по-моему. Луне просто не терпится прямо сейчас отправиться на охоту. Давайте пройдем в дом – я вас познакомлю с моим гостем. Большая знаменитость, скажу вам! Я чертовски горжусь его посещением.

Скарлетт с улыбкой проследовала за членом парламента от графства Мит. «А Барт красив», – подумала она, хотя раньше ей никогда не нравились мужчины с бородой. Даже с такой аккуратной и ухоженной, как у этого гостя – мистера Парнелла. Ей приходилось слышать его имя раньше – ах, да, еще тогда, за завтраком у Барта. Теперь она вспомнила: Колум как-то рассказывал, как он ненавидит человека по имени Парнелл. Ей надо быть внимательной: она должна потом все-все рассказать Колуму об этой встрече. Но это – потом. После охоты. Ее Луна вон как возбужден! Охота так охота!

– Ну, Колум, ну почему ты такой упрямый! Первоначальный настрой Скарлетт на подробный рассказ о своих впечатлениях от мистера Парнелла очень быстро исчез, уступив место плохо скрываемому раздражению.

– Признайся, ведь ты ни разу не удосужился спокойно, без эмоций послушать, что этот человек все-таки говорит. Я, в отличие от тебя, слушала его – он просто чудо, поверь мне, окружающие ловили буквально каждое сказанное им слово. А хочет он того же, о чем мечтаешь ты: Ирландия для ирландцев, никаких выселении, долой лендлордов… Ну чего тебе еще нужно?

Терпению Колума пришел конец.

– Не будь же ты такой наивной дурой! Ты что, разве не знаешь, что этот твой Парнелл – сам лендлорд? И, вдобавок ко всему, протестант. Образование, между прочим, он получил в Англии, в Оксфордском университете. Да не печется он о справедливости! Голоса избирателей – вот что ему нужно. Это же прожженный политик. Признайся: тебя пленила его нарочитая серьезность и приятная внешность. Утверждения, что он сторонник Гомруля, сродни деревянной палке, которой размахивают, посылая проклятия на головы англичан, или морковке, которой подманивают бедного глупого ирландского ослика.

– С тобой невозможно говорить! А вот скажи, почему же он тогда заявил, что поддерживает фениев?

Колум схватил Скарлетт за руку:

– Что ты сказала?

– Ничего, – она выдернула руку. – Ты держишь меня за дурочку, читаешь мне нотации, а я не такая глупая, как тебе кажется. Я многое понимаю. Зачем, скажи на милость, тайком ввозить оружие и развязывать войну, когда можно достигнуть желаемого и без этого? Я знаю о войне не понаслышке: группа горячих голов в Америке начала ее, руководствуясь высокими моральными соображениями, а что в итоге? Я всего лишилась, потеряла многих близких мне людей. За что такая кара? А теперь послушай меня, Колум ОаХара. Я уверена, что можно вернуть Ирландию ирландцам без крови и огня. Умоляю, никаких больше денег для Стивена на покупку оружия! Ты слышишь меня? Я не хочу, чтобы все эти ружья тайно хранились в городе, в котором я живу. Пускай их увезут из церкви! Мне наплевать, как ты с ними поступишь: бросишь их в болото или куда-нибудь еще. Только избавь меня от них. Немедленно!

– И избавь меня от тебя, ты это хотела сказать?

– Ну, если тебе так хочется, тогда…

Глаза Скарлетт наполнились слезами.

– Боже, что я говорю? А ты? О, Колум, не делай этого! Ты мой лучший друг. Ты… как брат мне. Колум, миленький, не будь же таким упрямым! Я не хочу воевать!

Слезы, стоявшие в глазах женщины, полились обильным потоком. Колум взял ее за руку, крепко сжал.

– Ох уж этот несносный наш ирландский характер! Это он заставляет нас злиться и кричать друг на друга. Прости меня, «арун».

– А что это означает – «арун»? – спросила Скарлетт, все еще всхлипывая.

– Это значит «дорогая», «любимая». По-ирландски ты для меня Скарлетт – арун».

– Звучит красиво.

– Раз тебе нравится, я буду всегда так тебя называть.

– Тебе не удастся меня околдовать, Колум. Может быть, птички на деревьях и заслушались твоими сладкими словами, а я ничего не-забыла. Обещай мне, что ты избавишься от оружия. Я ведь не уговариваю тебя голосовать за Чарльза Парнелла. Просто дай мне слово, что из-за тебя не начнется война.

– Я обещаю тебе, Скарлетт – арун».

– Спасибо, милый. Я чувствую себя уже гораздо спокойней. А теперь мне надо идти. Впрочем, может, ты пообедаешь со мной в той моей комнате, где кажется, что за окном все время утро, хотя сейчас уже вечер.

– Увы, я занят, Скарлетт – арун». Я жду гостя, моего друга.

– Так приходите вдвоем. Нашему чудесному повару, способному накормить всю эту ораву слуг, неожиданно свалившихся на мою голову, не составит труда приготовить хороший обед для тебя и твоего друга.

– Нет, «арун», не сегодня. Как-нибудь в следующий раз.

Скарлетт и не настаивала. Она добилась, чего хотела. Перед тем как отправиться домой, она проследовала в маленькую часовенку к отцу Флинну на исповедь. В своей исповеди она говорила не только о том, что сорвалась в разговоре с Колумом. Гораздо более серьезный грех лежал тяжким грузом на ее сердце. Кровь начинала стыть у нее в жилах, когда Скарлетт вспоминала, как поблагодарила Бога за хорошую весть, узнав от Джона Морланда, что ребенок Ретта умер.

Вскоре после ухода Скарлетт в исповедальню вошел Колум О'Хара. Да, большой грех – ведь он солгал ей, сказав, что не будет иметь дела с оружием. После покаяния Колум отправился в арсенал, устроенный заговорщиками в англиканской церкви, чтобы убедиться, что оружие надежно спрятано. Он боялся, что Скарлетт будет искать его.

Шарлотта Монтагю и Скарлетт уехали на неделю в гости. Там впервые Скарлетт предстала перед светским ирландским обществом: до этого на публике она присутствовала лишь однажды – на воскресной мессе. Скарлетт не хотелось расставаться с Кэт на целых семь дней, но, с другой стороны, день рождения Кэт с большим количеством приглашенных на торжество был совсем недавно. Миссис Фиц все еще ходила поджав губы, проклиная в душе детей, которые здорово поцарапали в бальном зале дорогой паркет. Так что вряд ли Кэт успела соскучиться по ней. Кэт была хоть и маленькая, но весьма деловая девочка: она любила прохаживаться по дому, оценивающе разглядывая новую обстановку комнат и новых слуг.

Скарлетт и Шарлотта со своей служанкой Эванс отправились на железнодорожную станцию в Триме в элегантной четырехместной карете Скарлетт. Усадьба, в которую они ехали, находилась в графстве Монахан – слишком далеко, чтобы ехать в экипаже. Скарлетт пребывала скорее в состоянии легкого возбуждения, нежели нервничала. Поехать сначала к Джону Морланду – это была отличная мысль. Шарлотте приходилось волноваться за двоих, хотя она и не подавала вида. Будущее Скарлетт в высшем свете зависит от того, насколько благоприятное впечатление она сможет произвести на окружающих в течение этой недели. Впрочем, и ее, Шарлотты, будущее тоже. Она бросила взгляд на Скарлетт. Как же она потрясающе выглядит в своем зеленом дорожном платье из ангорки! А ее глаза – такие выразительные и запоминающиеся – просто дар божий! А эта изящная, стройная фигурка, не затянутая в корсет, – сколько мужских сердец учащенно забьется, сколько злых женских язычков начнут перемалывать новенькой косточки! Скарлетт выглядела именно так, как Шарлотта всегда хотела, чтобы выглядела ее близкая подруга: красивая, средних лет американская вдова, обаятельная женщина, отличающаяся той свежестью, которая обычно присуща жителям отдаленных колоний. Может, немножко грубовата, но это даже забавно. Романтическая натура, что, как правило, отличает иностранцев ирландского происхождения. Весьма, а может быть, просто сказочно богата, что дает возможность ощущать себя абсолютно свободным человеком. Хорошо воспитана – сказывается наличие крови старой французской аристократической фамилии, но при этом решительная, полная бьющей через край жизненной энергии – истинно американские черты. Непредсказуема, но с хорошими манерами. Несколько наивна, однако жизненного опыта не занимать. В общем и целом – увлекательное и занятное дополнение к кругу людей, все или почти все знающих друг о друге и радующихся, если предоставляется возможность поговорить о ком-нибудь новом, не из их круга.

– Как по-твоему, может, мне стоит еще раз назвать тебе имена возможных гостей? – озабоченно спросила Шарлотта.

– Умоляю тебя, Шарлотта, дорогая, не надо больше. Все равно я никого не запомню. Самый важный из всех – герцог, затем следует маркиз, за ним идет граф, потом все эти виконты, бароны, баронеты… Я могу говорить всем мужчинам «сэр», как и на Юге; обращения «милорд», «ваша светлость» здесь не приняты, но я ни в коем случае не должна называть даму «мадам», как обращаются у нас в Америке, Потому что здесь так обращаются только к королеве Виктории, а уж она-то точно не ожидается там, куда мы едем. И пока меня специально не попросят обращаться по имени, я должна продолжать улыбаться и никого никак не называть. Даже «мистер» и «мисс» нельзя говорить, пока не убедишься, что все это просто смешно. Почему не назвать собеседника «глубокоуважаемый», наконец?

Шарлотту внутри всю передернуло. Слишком уже самоуверенна и легкомысленна Скарлетт.

– Обрати внимание, Скарлетт. Среди приглашенных есть люди, не имеющие титулов, но от этого не менее уважаемые, чем герцоги некоролевских кровей. Представители семейств Хербетов, Берков, Кларков, Лефроев, Бленнерхассеттов…

Скарлетт прыснула. Шарлотта замолчала.

– Эх, будь что будет, – махнула она рукой.

Дом, в котором оказались женщины, являл собой архитектурное сооружение внушительных размеров с типичными чертами готического стиля – многочисленными башнями и башенками, высокими окнами из цветного стекла, напоминавшими окна соборов, коридорами длиной более ста ярдов. Скарлетт даже поежилась, когда все это увидела. Ее уверенность в себе едва не угасла. «Ты же О'Хара», – тут же напомнила она сама себе и бодро направилась к каменным ступенькам парадного входа. Ее гордо поднятый подбородок как бы предупреждал окружающих: эта женщина шутить с собой не позволит.

…В день приезда на ужине она улыбалась той улыбкой, которая адресуется всем присутствующим – даже лакею, замершему за ее стулом с высокой спинкой. Кушанья подавались отменные, пища была обильной, стол был накрыт с большим вкусом, но Скарлетт едва дотронулась до еды. Сорок восемь человек сидели за столом, и все сорок восемь жаждали поговорить с ней, Скарлетт буквально купалась в лучах восхищения, исходившего от каждого в зале.

– …А под Новый год мне приходилось стучаться в каждый дом в городе, входить, выходить, снова входить и везде выпивать по чашечке чая. Для меня по-прежнему загадка, как это я не стала такой же желтой, как китаянка, выпив в этой удивительной стране такое количество чая, – весело рассказывала она человеку слева от себя, а тот, затаив дыхание, слушал историю странствий госпожи О'Хара.

Пока хозяйка убирала со стола и готовила его к карточным играм, Скарлетт занимала отставного генерала справа от себя подробным, с массой деталей рассказом об осаде Атланты. Южный акцент Скарлетт совершенно не соответствовал представлению собравшихся об американской речи, говорили они потом всем, кто был готов их слушать. А вообще эта американка – чертовски умная женщина.

И «чертовски привлекательная», надо сказать. Бывшее обручальное кольцо с роскошным бриллиантом и не менее красивым изумрудом, подаренное ей Реттом, блестело и переливалось, притягивая взоры, на чуть более, чем принято, открытой груди Скарлетт. Шарлотта распорядилась переделать его в изящную подвеску, и теперь Скарлетт носила его на золотой цепочке, такой тонкой, что Делало ее почти невидимой.

После ужина Скарлетт играла в вист – здесь она была известная мастерица. Ее партнерша выиграла столько, что с лихвой хватило компенсировать проигрыши, которые у нее были на трех предыдущих званых вечерах. С этого момента Скарлетт стала желанным карточным компаньоном как для дам, так и для представителей сильного пола.

А на следующее утро все отправились на охоту. И в седле, на лошади, которую ей предоставили хозяева усадьбы, Скарлетт не растерялась, показав себя опытной и бесстрашной наездницей. Ее успех был предопределен – ничто так не ценится у англо-ирландской знати, как умение хорошо сидеть в седле.

Шарлотте Монтагю надо было быть всегда настороже, чтобы не выглядеть кошкой, которая довольно облизывается после большой тарелки густой сметаны.

– Ты довольна поездкой? – спросила она Скарлетт, когда они возвращались домой в Баллихару.

– Я наслаждалась каждой минутой! Как я тебе благодарна за это приглашение, дорогая Шарлотта! Все было просто замечательно. А какая чудесная идея оставлять пирожные перед спальней гостей! Мне перед сном всегда так хочется есть, да, наверное, и не только мне.

Шарлотта смеялась, пока у нее на глазах не выступили слезы. Скарлетт надулась:

– Не понимаю, что смешного в том, что у меня такой здоровый аппетит. Карты продолжались за полночь, и после ужина было достаточно времени, чтобы проголодаться.

Вдоволь насмеявшись, Шарлотта стала объяснять. В домах, куда приглашаются люди с утонченными манерами, принято ставить в коридоре перед комнатой дамы блюдо с пирожными. Исчезновение блюда является сигналом для обожателей: дама принимает ухаживания и приглашает мужчину войти к себе в спальню.

Скарлетт покраснела:

– Боже мой, Шарлотта, я съела все до единого! Что должны были подумать горничные?

– Не только горничные, Скарлетт. Все, должно быть, до сих пор гадают, кто тот счастливчик или счастливчики. Ведь ни один человек не признается. В противном случае его просто не будут считать джентльменом.

– Я от стыда не могу смотреть теперь всем этим людям в глаза. Какой скандал, какая гадость! А они мне казались все такими милыми!

– Но, дитя мое дорогое, порядочные люди как раз и придумывают такие штучки. Все знакомы с правилами, но никто им не следует. Люди получают от этого удовольствие, но чаще всего оставляют все в тайне.

Скарлетт хотела было возразить: там, откуда она приехала, все люди честные и порядочные, но вовремя вспомнила Салли Брютон из Чарльстона, которая говорила о «развлечениях» и «свободном поведении» так, словно супружеская неверность и неразборчивость в знакомствах были обычным явлением.

По лицу Шарлотты Монтагю гуляла довольная улыбка. Если чего-то и не хватало, чтобы о Скарлетт О'Хара стали слагать легенды, так это эпизода с пирожными. Отныне за ней укрепится репутация милой провинциалки с хорошими манерами, в меру утонченной.

Шарлотта стала высчитывать, когда же наконец она сможет покончить с этими до смерти надоевшими светскими раутами. Еще месяц-другой – и потом ее уже ничем не заставишь окунуться в скуку всех эти модных вечеринок.

– Я распоряжусь, чтобы тебе каждый день доставляли «Айриш Тайме», – сказала она Скарлетт. – Нужно, чтобы ты изучала там буквально каждое слово. Любой, с кем тебе доведется встретиться в Дублине, будет считать само собой разумеющимся, что ты в курсе последних новостей.

– Дублин? Ты мне раньше не говорила, что мы отправляемся в Дублин.

– Разве? А мне казалось, что я говорила. Тогда прошу прощения, Скарлетт. Дублин – это центр всего, тебе там наверняка понравится. Это настоящий большой город, а не какая-нибудь разросшаяся деревня, вроде Дрозды или Голвея. А дублинский замок – одно из самых удивительных сооружений, которые мне доводилось видеть.

– Замок? Настоящий? И не разрушенный? Не знала, что такой существует. А что, в нем живет Королева?

– Нет, благодарение Богу. Королева – мудрый правитель, но ужасно скучная женщина. А в замке живет представитель Ее Величества – вице-король. Тебя представят ему и вице-королеве в тронном зале…

И миссис Монтагю нарисовала такую картину блеска и великолепия, которые ожидают О'Хара, что образ чарльстонской святой Сесилии изрядно потускнел в глазах Скарлетт. Она неожиданно осознала, что всем сердцем стремится к успеху у дублинского общества. «Это поставит Ретта Батлера наместо», – подумала она. И он перестанет что-либо для нее значить.

А Шарлотта в это время думала, что больше нет смысла скрывать заманчивые перспективы, открывающиеся для Скарлетт. После такого успеха на прошлой неделе приглашение обязательно придет. И теперь я наверняка не потеряю больше ни пенни с задатка, внесенного за номер-люкс в «Шелбурне», который я заказала на весь сезон, как только в прошлом году получила письмо от Скарлетт.

– Где ты, моя маленькая Кэт? – с этими словами Скарлетт вбежала в дом. – Мамочка вернулась, солнышко!

Она провела в поисках добрых полчаса, прежде чем обнаружила Кэт в конюшне, сидящую верхом на Луне. Скарлетт даже испугалась, глядя на дочку: такой крошечной она казалась по сравнению с могучей лошадью. Вполголоса, чтобы не испугать Луну, Скарлетт позвала Кэт:

– Иди скорее и обними свою мамочку.

Ее сердце заколотилось от с раха, когда несносный ребенок лихо спрыгнул с конской спины на солому в опасной близости от внушительного размера копыта с металлической подковой. На мгновение Кэт пропала из виду, как вдруг в следующий момент ее смуглое личико возникло над калиткой стойла: она вскарабкивалась на нее, не догадываясь, что можно просто взять и распахнуть ее. Скарлетт опустилась на колени, заключив ее в свои объятия:

– Ты себе не представляешь, мой ангел, как я по тебе скучала. А ты скучала по мамочке?

– Да.

Кэт выскользнула из ее рук. «По крайней мере, она скучала по мне, – подумала Скарлетт. – Она никогда раньше этого не говорила». Скарлетт поднялась с колен, когда горячая волна всепоглощающей любви к Кэт сменилась чувством немого обожания – ее нормальным состоянием.

– Я не знала, что тебе нравятся лошади, котенок Кэт.

– Нравятся. Я люблю животных.

Скарлетт заставила себя говорить бодро.

– Хочешь, я тебе куплю пони? У тебя будет своя собственная маленькая лошадка – как раз для такой крохи, как ты.

«Надо постараться не думать о Бонни. Я поклялась тогда, что не буду держать Кэт под стеклянным колпаком, потому что так я потеряла Бонни. Сразу же после рождения Кэт я сказала себе, что не буду мешать ей быть самой собой, ограничивать ее свободу. Пусть растет, резвится, как вольная пташка. Я не представляла, что это окажется таким сложным – мне хочется защитить ее, заслонить от возможной опасности. Нет, нельзя нарушать свою клятву. Я верю, что поступаю правильно. У Кэт будет пони, если она того захочет, а я буду стоять неподалеку, смотреть, и сердце мое будет готово выскочить из груди от страха за нее. Я слишком люблю ее, чтобы в чем-то ограничивать».

Скарлетт не подозревала, что в ее отсутствие Кэт, не сказав никому ни слова, отправилась путешествовать по городку. Теперь, когда ей исполнилось три года, у нее появилась потребность в общении с другими детьми. Кэт хотелось поиграть с кем-нибудь ее возраста. Она надеялась встретить своих ровесников, которых родители приводили к ней на день рождения. Как-то она увидела группку из четырех ребят, игравших посреди широкой улицы. Когда Кэт приблизилась к ним, те в страхе пустились наутек. Двое, отбежав на безопасное, с их точки зрения, расстояние, стали кидать в нее камни. «Кальек! Кальек!» – кричали они. Кельтское слово «кальек» – ведьма они скорее всего узнали от своих матерей.

Кэт взглянула на мать:

– Да, я хочу пони.

«Они бросаются камнями», – хотела она добавить и рассказать матери про мальчишек и про то слово, которым ее обзывали. Кэт нравилось узнавать новые слова. Но это ей не пришлось по душе. Она не будет спрашивать.

– Я хочу пони сегодня, – сказала она.

– Сегодня я уже вряд ли смогу найти тебе пони, моя крошка. Я поищу завтра, хорошо? Обещаю тебе. Пошли в дом, уже пора пить чай.

– А чай с пирожными?

– Обязательно с пирожными, моя прелесть.

Поднявшись в спальню, Скарлетт с наслаждением сбросила с себя дорожное платье, надела свою любимую юбку, блузку и яркие крестьянские чулки из толстой шерсти.

К середине декабря Скарлетт стала ощущать себя пленницей в собственном доме. Она металась в замкнутом пространстве, словно птица в клетке. Она ведь стала забывать, как ей всегда были ненавистны такие короткие пасмурные дождливые зимние дни. Несколько раз Скарлетт собиралась отправиться к Кеннеди, но всякий раз воспоминания о неудачном для нее вечере, на котором были все знатные люди города, останавливали ее – она больше не будет чувствовать себя с ними так же свободно, как прежде. Время от времени Скарлетт немного ездила верхом. В этом не было необходимости, ибо конюхи регулярно выгуливали лошадей. Но ей очень хотелось хоть ненадолго вырваться из четырех стен, в которых она проводила почти все свое время. Даже обжигающе холодный дождь ее не останавливал. Когда же выдавались солнечные деньки, Скарлетт наблюдала, как маленькая Кэт ловко седлала своего лохматого пони шотландской породы, бойко трусившего по замерзшей лужайке возле дома. Скарлетт знала, что повреждается дерн, и весной это неизбежно скажется, но Кэт угомонить было невозможно – просто вся в мать. Попытки

Скарлетт уговорить Кэт поиграть в доме, даже в конюшне, чаще всего заканчивались ничем.

В канун Рождества Кэт зажгла свечку с изображением Христа во младенчестве, а потом все свечи, до которых она могла дотянуться, на рождественской елке. Затем Колум поднял ее, чтобы она смогла зажечь и все остальные.

– Какой чудной обычай у англичан, – заметил он. – Так можно и весь дом спалить.

Скарлетт посмотрела на горящие свечи и висящие на елке красивые украшения.

– Я думаю, что все это очень мило, пусть даже этот обычай ввела королева Англии. Кстати, я укрепила веточки остролиста на всех окнах и дверях. Все кругом ирландское, кроме этой комнаты, Колум. Не будь брюзгой.

Колум рассмеялся.

– А ты, Кэт О'Хара? Неужели ты тоже считаешь, что твой крестный – брюзга?

– Ага, сегодня ты такой, – ответила Кэт.

Колум засмеялся еще веселей.

– Что ж, устами младенца… Сам виноват – напросился.

Когда Кэт заснула. Колум помог Скарлетт достать припрятанный для девочки рождественский подарок. Это был игрушечный пони-качалка размером с настоящего.

Когда на следующее утро Кэт увидела игрушечного конька, она пренебрежительно протянула:

– У-у-у, неживой.

– Это тебе, дочка, чтобы ты могла играть в плохую погоду дома.

Кэт залезла на пони и начала качаться. Она решила, что для Ненастоящей лошадки он совсем даже ничего.

Скарлетт облегченно вздохнула. Теперь она не будет чувствовать себя такой виноватой перед Кэт, когда поедет в Дублин. Там на следующий день после Нового года Скарлетт должна будет встретиться в отеле с Шарлоттой.

 

Глава 77

Скарлетт и не представляла, что до Дублина, оказывается, рукой подать. Вроде только-только села она в Триме на поезд, как уже объявили Дублин. На вокзале ее встречала Эванс, служанка Шарлотты. Отдав распоряжение носильщику взять чемоданы, служанка со словами «следуйте за мной, миссис О'Хара» быстро засеменила в сторону выхода. Не привыкшая двигаться при таком скоплении народа, Скарлетт едва поспевала за ней.

Скарлетт никогда не видела здания более внушительного, чем Дублинский вокзал. Впервые она видела в одном месте и такое количество суетящихся, спешащих людей. Но еще больше ее поразили полные жизни городские улицы. В экипаже Скарлетт сразу прижалась носом к стеклу, испытывая необыкновенное возбуждение. Да, Шарлотта была абсолютно права, сказав, что ей понравится Дублин.

Быстро, даже слишком быстро, экипаж остановился. Слуга в затейливо расшитой униформе помог Скарлетт сойти. Она во все глаза смотрела на проезжающую конку, пока Эванс не дотронулась до ее руки:

– Сюда, пожалуйста.

Шарлотта ждала ее в гостиной номера-люкса, сидя за чайным столиком.

– Шарлотта! Я только что видела двухэтажный трамвай, и, представляешь, оба этажа были битком набиты людьми, – с ходу выпалила Скарлетт.

– Рада тебя видеть, Скарлетт. Приятно слышать, что Дублин тебе понравился. Раздевайся! Эванс позаботится о твоих вещах. Сейчас мы будем пить чай. Нам так много предстоит сделать.

Ближе к вечеру приехала миссис Симе. Вместе с ней прибыли три ее помощницы, нагруженные коробками с платьями и одеждой из муслина. Скарлетт то стояла смирно, то поворачивалась налево-направо, реагируя на указания миссис Симе и миссис Монтагю, которые обсуждали между собой всякую, даже самую незначительную, деталь ее будущего туалета. Каждое новое вечернее платье, достававшееся из бесчисленных коробок, казалось еще более элегантным, чем предыдущее. Скарлетт то и дело замирала перед зеркалом, прихорашиваясь, пока ее снова не начинала тормошить неумолимая миссис Симе.

Когда портниха с помощницами отбыли, Скарлетт неожиданно обнаружила, что она устала и здорово проголодалась. Поэтому она с радостью согласилась на предложение Шарлотты поужинать прямо в номере.

– Ты не налегай особенно, а то как бы не пришлось снова звать миссис Симе и делать новую примерку, – сказала Шарлотта, заметив, с какой жадностью ее подруга набросилась на еду.

– Ничего, растрясу все лишнее, разъезжая по магазинам, – ответила Скарлетт и намазала маслом очередной кусок хлеба. – Пока мы ехали с вокзала, я разглядела витрины по крайней мере восьми магазинов. Они выглядели просто потрясающе.

Шарлотта довольно улыбнулась. Она сможет рассчитывать на неплохие комиссионные от каждого магазина, чьим клиентом станет Скарлетт.

– Ты сможешь сделать любые покупки – стоит тебе только пожелать.

Это я тебе обещаю. Но только давай займемся магазинами после полудня. А по утрам ты будешь позировать художнику для портрета.

– Что за чепуха, Шарлотта! Ну что я буду делать с портретом, скажи на милость? У меня уже как-то был один и, сказать по правде, я его просто ненавидела. На нем я получилась угрюмой и неприветливой, прямо как змея какая-то.

– Поверь мне на слово, на этом портрете ты не будешь казаться угрюмой букой. Очень важно, чтобы ты имела собственный портрет. А мсье Эрве – большой мастер своего дела.

– Хорошо, я сделаю все, как ты говоришь, хотя и против своей воли.

На следующее утро Скарлетт проснулась от шума транспорта. За окном было еще темно, но уличные фонари освещали широченную проезжую часть, по которой в четыре ряда взад-вперед сновали повозки, телеги, экипажи и прочие средства передвижения. «Не удивительно, что в Дублине такие широкие улицы, ведь здесь сосредоточен практически весь колесный транспорт Ирландии», – думала Скарлетт. Вдруг она повела носом, глубоко вдохнула. «Нет, не может быть!» – она явственно ощутила запах кофе. «Неужели я схожу с ума?»

В этот момент послышался мягкий стук в дверь.

– Завтрак в гостиной, – донесся голос Шарлотты. – Официанта я отослала, так что можешь выходить в халате.

Скарлетт чуть не сбила с ног миссис Монтагю, распахнув резко дверь.

– Кофе! Если бы ты знала, как я скучала по кофе! О, Шарлотта, что же ты мне раньше не сказала, что в Дублине пьют кофе? Я бы каждое утро ездила сюда на поезде завтракать.

На вкус кофе оказался еще лучше, чем аромат. К счастью, Шарлотта предпочитала чай, и Скарлетт с наслаждением выпила все содержимое кофейника.

Потом она послушно надела шелковые чулки и трико, также шелковое, которое Шарлотта достала из коробки. Ощущения от холодной, скользкой на ощупь материи были ей неприятны – Скарлетт с детства носила одежду из батиста или муслина. Она глубже запахнулась в шерстяной халат, так как в следующий момент в гостиную вошла Эванс в сопровождении незнакомой женщины.

– Это Серафина, – представила ее Шарлотта. – Она итальянка, так что не пугайся, если не поймешь ни слова из того, что она будет говорить. Серафина сделает тебе новую прическу. Пускай она болтает сама с собой, ты просто сиди смирно и не двигайся.

«Такое ощущение, что она по очереди разговаривает с каждым волосом на моей голове», – подумала Скарлетт спустя час. Шея ее затекла, и она не имела ни малейшего представления, что эта странная женщина делает с ее головой. Шарлотта же удобно устроилась возле окна, где в этот ранний час было посветлей.

Миссис Симе с одной из помощниц прибыли на двадцать минут раньше обещанного. Видимо, они испытывали такое же нетерпение, как и Скарлетт.

– Ессо! – сказала Серафина.

– Начнем, – сказала миссис Монтагю.

– Начали, – сказала миссис Симе.

Ее помощница сняла кисейное покрывало с платья, которое было в руках у портнихи. У Скарлетт перехватило дыхание: белый атлас блестел на свету, а серебряная вышивка сияла так, что хотелось зажмуриться. Это было настоящее произведение искусства, а не платье. Руки Скарлетт сами тянулись к нему, чтобы убедиться: уж не сон ли это?

– Сначала перчатки, – строго сказала миссис Симе. – Пальцы оставляют следы.

Только тут Скарлетт заметила, что та держала ее платье в белых лайковых перчатках. Скарлетт взяла из рук Шарлотты новые длинные, почти до локтей, перчатки. Они были уже с закатанными краями и напудрены, так что надеть их для Скарлетт было секундным делом. Шарлотта быстро, со знанием дела работая маленьким серебряным крючком, застегнула на перчатках пуговицы. Скарлетт подняла руки, а миссис Симе через ее голову аккуратно надела на нее платье. Пока портниха застегивала пуговицы на спине, Серафина сняла с головы Скарлетт шелковый платок и несколькими мягкими прикосновениями поправила ее прическу.

В дверь постучали.

– Какая пунктуальность! – заметила миссис Монтагю. – Это, должно быть, мсье Эрве. Миссис Симе, с вашего разрешения миссис О'Хара встанет вот здесь.

С этими словами Шарлотта увлекла Скарлетт в центр комнаты. Скарлетт услышала звук открывающейся двери, а затем донесся низкий мужской голос. Она прислушалась: кажется, говорят по-французски. «Неужели Шарлотта хочет, чтобы и я… Да нет – она меня уже достаточно знает. Ну где же зеркало, ведь просто не терпится посмотреть, как я выгляжу в этом платье».

По требованию подручной миссис Симе Скарлетт подняла одну ногу, затем другую. Она не могла видеть, как ей надевали вечерние туфли-лодочки, и только почувствовала, как миссис Симе несколько раз ткнула ее в спину, прошипев, чтобы Скарлетт стояла прямо. Вторая женщина в это время колдовала над подолом платья.

Появилась Шарлотта.

– Миссис О'Хара, разрешите вам представить: мсье Франсуа Эрве.

Скарлетт увидела маленького толстого человечка, который, приблизившись к ней, низко поклонился.

– Как поживаете? – спросила Скарлетт («Интересно, а художнику нужно подавать руку?» – подумала она).

– Зеркало, – ответил художник.

Он щелкнул пальцами. В дверях появились два человека, которые несли огромное зеркало. Они установили его в простенке между окнами, и тут Скарлетт увидела себя.

Платье из белого атласа имело вырез более глубокий, чем она предполагала. Скарлетт увидела свои обнаженные плечи и декольтированную грудь. С отражения на Скарлетт смотрела женщина, в которой она с трудом узнавала себя. Волосы на ее голове были взбиты так искусно, что, казалось, это не ее волосы. Белый атлас подчеркивал ее изящную фигуру, а прошитый серебром шлейф платья волнистым полукругом ниспадал на белые атласные туфельки с серебряными каблучками.

«Я больше похожа на бабушку Робийяр в молодости, чей портрет я когда-то видела, чем на саму себя», – подумала Скарлетт.

Она внезапно ощутила, что беззаботной молоденькой девушки по имени

Скарлетт больше не существует. Она смотрела в зеркало и видела там женщину, а не красивую молодую кокетку из округа Клейтон. Она всматривалась в свое изображение и ловила себя на мысли, что оно ей очень-очень нравится. Ее озадачивала и волновала незнакомка в зеркале. Краешки ее губ слегка подрагивали, а в глазах стало больше глубины и загадочного блеска. Гордо поднятый подбородок свидетельствовал о высшей степени уверенности в себе. Она смотрела на себя в зеркало – прямо в глаза – с вызовом и одобрением.

«Свершилось, – подумала про себя Шарлотта Монтагю. – Вот женщина, которая завоюет всю Ирландию. Да и весь мир, если она того захочет».

– Дайте мне мольберт, – прошептал художник, завороженно глядя на Скарлетт, и тут же повысил голос. – Да пошевеливайтесь вы, кретины. Я напишу портрет, который сделает меня знаменитым.

– Не понимаю, – задумчиво говорила Скарлетт после сеанса позирования. – С одной стороны, ощущение, что никогда раньше не видела человека, что был в зеркале, а с другой – сознание, что это не может быть ктото еще, кроме тебя самой… Я в растерянности, Шарлотта.

– Просто ты становишься мудрее, дитя мое.

– Шарлотта, давай прокатимся на этом симпатичном трамвайчике! – попросила Скарлетт. – Думаю, я заслуживаю награды, отстояв несколько часов, как статуя, на пьедестале!

– Да, позировать пришлось долго, – согласилась Шарлотта. – Впредь сеансы, наверное, будут короче. Кроме того, вот-вот начнется дождь, а без хорошего света мсье Эрве работать не сможет.

– Ну что, ты согласна? Едем? Шарлотта кивнула. Скарлетт от радости готова была обнять ее, но Шарлотта Монтагю была не из тех, с кем можно было себе это позволить. Да ей, Скарлетт, уже тоже не к лицу выражать свои эмоции таким образом. Все более крепнущее ощущение, что она уже не девушка, а взрослая светская женщина, одновременно вызвало в ней трепет и легкое беспокойство. К своему новому состоянию нужно было еще привыкнуть.

Они забрались по железной винтовой лестнице на второй этаж трамвая.

По вагону гулял ветер, и было очень холодно, но вид из окна открывался восхитительный! Скарлетт увидела почти все части города, оживленные широкие улицы, заполненные людьми, пешеходные дорожки. Дублин был первым настоящим большим городом, в котором она оказалась. В нем проживало более трехсот тысяч человек. Ее родная Атланта возникла на месте небольшого поселения в годы экономического подъема, но население в ней не превышало двенадцати тысяч человек.

Трамвай резко катил по рельсам, и весь остальной транспорт, признавая его приоритет, почтительно уступал ему дорогу. Пешеходы, экипажи разбегались в разные стороны, заслышав грохот приближающейся махины. Это отчаянное лавирование на грани риска, сопровождавшееся шумом и криками, немало забавляло Скарлетт.

А потом она увидела реку. Въехав на мост, трамвай остановился, и она могла насладиться видами Лиффи. Неподалеку виднелся другой мост, за ним еще и еще, все очень не похожие друг на друга. На каждом виднелись фигурки людей и большое количество машин. Набережные манили витринами магазинов и множеством спешащих куда-то или просто прогуливающихся людей. Светило солнце, и вода в реке сверкала в его лучах.

А вот Лиффи позади, снова пошли дома. Высокие здания загораживали солнце, и Скарлетт стала замерзать.

– Нам лучше спуститься вниз. Следующая остановка наша, – сказала

Шарлотта.

Они направились к выходу. Когда они перешли через перекресток с совершенно безумным движением, Шарлотта показала рукой в сторону улицы напротив:

– Графтон-стрит, – сказала она тоном экскурсовода. – Если мы хотим сразу отправиться в отель, то нужно найти экипаж. Однако единственная возможность походить по магазинам – пойти пешком. Может, ты хочешь сначала выпить кофе? Ты должна обязательно познакомиться с Бьюли.

– Даже не знаю, Шарлотта. Давай сначала заглянем в этот магазин…

Ты посмотри на этот веер! Видишь, в том конце витрины? С розовой кисточкой? Прелестен, не правда ли?.. Ой, какая изящная фарфоровая штучка! Я и не заметила ее сначала. А этот роскошный флакон для духов! Глади, какая отделка на тех перчатках! Ты видела что-нибудь подобное? Боже мой, сколько же здесь всего!

Шарлотта кивнула служителю магазина при входе. Он распахнул дверь с поклоном, она не стала говорить Скарлетт, что на Графтон-стрит еще по меньшей мере четыре подобных магазина с сотнями перчаток, вееров и прочих аксессуаров. Шарлотта хотела, чтобы Скарлетт без ее помощи убедилась, что большой город – неистощимый кладезь соблазнов.

После десяти дней позирования, примерок и походов по магазинам Скарлетт отправилась домой в Баллихару. С собой она везла кучу подарков для Кэт, презенты Колуму и миссис Фиц, десять фунтов кофе и кофеварку. Она просто влюбилась в Дублин и предвкушала тот момент, когда сможет вновь туда вернуться.

А в Баллихаре ее ждала крошка Кэт. Как только поезд выехал за пределы города, Скарлетт охватило чувство нетерпения: скорее бы очутиться дома! Ей многое хотелось рассказать Кэт. Скарлетт уже строила планы, как в один прекрасный день, который, она надеялась, уже не за горами, она заберет своего маленького забавного котенка из провинции в город. И уже скоро День святой Бриджид. Скарлетт подумала, что более подходящего момента не придумать, чтобы круто изменить свою жизнь. Именно тогда, когда плуг переворачивает первый пласт почвы, а земля начинает дышать, и наступает понастоящему новый год, а вместе с ним и новая жизнь. Как же ей все-таки повезло! И провинция, и город теперь принадлежат ей, О'Хара, и той волнующей незнакомке в зеркале.

Кэт была так поглощена рассматриванием картинок в книжке про животных, которую ей привезла из Дублина Скарлетт, что не обратила внимания на то, что ее мать на время покинула ее. Свертки с остальными подарками по-прежнему лежали нетронутыми.

А Скарлетт уже подходила к воротам Колума. Она несла подарок – кашемировый шарф. Но главное, она спешила поделиться с Колумом своими впечатлениями о столице.

– Прошу прощения, я, наверное, не вовремя? – сказала Скарлетт, увидев у Колума гостя. Этого хорошо одетого мужчину она видела впервые.

– Нет-нет, заходи, пожалуйста! Позволь представить тебе мистера Джона Девоя. Он только что прибыл из Америки.

Девой старался быть вежливым и обходительным, но было хорошо видно, что он недоволен неожиданным вторжением. Скарлетт извинилась, оставила подарок и, попрощавшись, отправилась домой. По дороге она гадала, кто же этот американец, который приезжает в такую глушь, как Баллихара, и не рад встрече с соотечественницей. Да он, наверное, из этих фениев Колума, вот оно что! А сердитый потому, что Колум отказывается участвовать в этой дурацкой революции.

В действительности же все было наоборот. Джон Девой всерьез подумывал о сотрудничестве с Парнеллом. Да, он был членом фенианского общества, но собирался прекратить поддержку революционного заговора в Ирландии. Если он сделает это, то делу Колума будет нанесен смертельный удар. Вот почему Колум до хрипоты спорил с Девоем, страстно доказывая пагубность Гомруля для страны.

– Этот человек жаждет власти и готов на любую подлость, чтобы добиться своего, – сказал он о Парнелле.

– Ну а ты, Колум? – резко спросил его Девой. – Сдается мне, что ты просто завидуешь человеку, который делает то же дело, но получается у него гораздо лучше, чем у тебя.

Ответ Колума не заставил ждать.

– Парнелл будет произносить пламенные речи в Лондоне, его имя попадет заголовки всех крупнейших газет, а здесь ирландский народ как голодал, так и будет голодать под каблуком у англичан. Никаких дивидендов для наших бедных людей деятельность Парнелла не принесет. И вот когда они устанут от бесчисленных восторженных статей о мистере Парнелле, они восстанут. Без организации и надежды на успех. Послушай, Девой, мы слишком долго ждем. Все говорим и говорим: Парнелл, ты, я… А в это время простые ирландцы страдают.

Девой уехал ночевать на постоялый двор, а Колум долго еще мерил шагами гостиную. В лампе кончился керосин, и она потухла. Он опустился на табурет возле камина, где догорали последние угольки и еще сохранялось тепло. Колум был подавлен резкой отповедью Девоя. А вдруг он прав? Может, и в нем, Колуме, говорит властолюбие, а не любовь к Ирландии? Знает ли он, что творится в его собственной душе?

Наступил День святой Бриджид. Когда Скарлетт воткнула лопату в землю, из-за туч на мгновение выглянуло солнце и тут же снова скрылось.

«Хороший знак!» – подумала Скарлетт. Чтобы отметить этот день, она обошла все дома в Баллихаре и пригласила каждого на постоялый двор Кеннеди выпить портера, закусить пирожком с мясом. Предстоит самый удачный год. Она была уверена в этом.

На следующий день она уезжала в Дублин, где собиралась провести шесть недель.

 

Глава 78

В этот свой приезд в Дублин Скарлетт и Шарлотта остановилась в номере-люкс отеля «Шелбурн». Оказавшись в отеле, Скарлетт сразу сказала:

– Да, «Шелбурн» – именно то место, гце будет приятно пожить в течение всего светского сезона.

За время своей прошлой поездки в Дублин ей так и не довелось побывать внутри этого импозантного кирпичного здания.

– Нам еще представится такая возможность, – сказала тогда Шарлотта.

И вот теперь, стоя внутри гигантского холла с широко раскрытыми глазами, Скарлетт начала понимать, почему Шарлотта Монтагю решила остановиться именно в «Шелбурне». Все здесь поражало великолепием и роскошью. Скарлетт видела отлично вымуштрованную обслугу, благородного вида постояльцев. Все без исключения говорили вполголоса, и в холле стоял легкий гул голосов. Скарлетт величественно проследовала за носильщиком на второй этаж, жить на котором считалось наиболее престижным. И хотя Скарлетт этого не сознавала, выглядела она точь-в-точь, как ее описывала швейцару Шарлотта: «Вы сразу поймете, что это она. Она невероятно красива и ведет себя, как королева».

Помимо люкса, Шарлотта зарезервировала для Скарлетт персональную гостиную. Перед тем как спуститься к чаю, она показала комнату подруге. В углу обшитой зеленой парчой гостиной стоял мольберт с готовым портретом миссис О'Хара. Скарлетт с изумлением смотрела на работу художника. Неужели это действительно она? У женщины на портрете не было и тени сомнения в глазах; казалось, она не боится ничего, в то время как Скарлетт нервничала, словно дикий зверь, оказавшийся вблизи человеческого жилья. Ошеломленная увиденным, она начала спускаться вслед за Шарлоттой на первый этаж.

Спустившись, они оказались в роскошном зале со столиками, за которыми было много людей. Шарлотта шепотом, чтобы не услышали окружающие, обращала внимание подруги на некоторых из присутствующих, приговаривая: «И с ним ты тоже обязательно встретишься. После того как я тебя всем представлю, ты будешь каждый вечер приглашать кого-нибудь к себе в гостиную на чашку чая или кофе. Многие почтут за честь знакомство с тобой и в свою очередь начнут приводить своих знакомых».

«А кто эти люди?» – порывалась было спросить Скарлетт. Впрочем, вряд ли ей стоит суетиться: Шарлотта знает, что делает. Единственное, о чем Скарлетт необходимо было все время помнить, как бы не запутаться в шлейфе своего нового платья на глазах у всех, когда она будет возвращаться в номер после очередной светской беседы. Шарлотта и миссис Симе обещали научить ее с достоинством двигаться, для чего ежедневно вплоть до появления в свете Скарлетт придется тренироваться под их неусыпным оком.

На следующий день после приезда Скарлетт в отель было доставлено письмо в тяжелом белом конверте. На конверте стояла личная печать гофмейстера королевского двора. Когда письмо принесли, лицо Шарлотты осталось невозмутимым. Она вскрыла его твердой рукой.

– Первая гостиная. Как и ожидалось. Послезавтра, – произнесла она вслух.

Скарлетт вместе с группой девушек и женщин в белых платьях долго ждала, когда же откроются массивные двустворчатые двери тронного зала. Ей начинало казаться, что она пребывает в состоянии ожидания целую вечность. И зачем она только согласилась? (Скарлетт искала и не находила однозначного ответа на этот вопрос: слишком сложным он ей казался.) Может быть, отчасти потому, что она, О'Хара, поставила себе цель во что бы то ни стало завоевать Англию и англичан. И, наверное, потому, что у нее, обычной американской девочки, просто-напросто закружилась голова от королевской пышности и великолепия сердца Британской империи. А главное – не в привычках Скарлетт было сдаваться и не доводить дело до победного конца.

Опять стали выкрикивать чье-то имя. Скарлетт прислушалась: нет, не ее.

Они там издеваются, что ли? Неужели ее вызовут последней? Шарлотта не предупреждала, что такое не исключено, и до последней минуты почему-то скрывала, что Скарлетт придется предстать перед членами королевской семьи в одиночестве. «Я найду тебя в трапезной сразу после церемонии», – бросила она мимоходом. Хорошо, нечего сказать! Бросить ее на съедение волкам! Скарлетт украдкой скосила глаза на подол своего вечернего платья. Вот будет номер, если она упадет, случайно наступив на длинный сверх всякой меры край собственного платья! Получится прямо, как когда-то по какому-то поводу сказала Шарлотта: «Ну вот, теперь будет что вспомнить».

– Госпожа О'Хара из Баллихары!

– Господи, неужели меня? Скарлетт быстро повторила про себя, чему ее научила Шарлотта:

«Значит, так: приближаюсь к двери, останавливаюсь. Ко мне подходит один из слуг, берет шлейф моего платья с моей левой руки и аккуратно распределяет его по всей длине за моей спиной. Церемониймейстер при дворе Ее Величества открывает двери. Теперь нужно дождаться, чтобы он объявил о моем появлении. Так и есть: „Госпожа О'Хара из Баллихары!“

Насколько это было возможно, Скарлетт осмотрелась. Она была в тронном зале. «Интересно, что подумал бы сейчас мой любезный родитель, доведись ему в этот момент увидеть свою Кэти-Скарлетт, – подумала она. – Не отвлекаться – я должна пройти по этой нескончаемой красной ковровой дорожке, чтобы в дальнем конце зала подставить щечку для церемониального поцелуя вице-королю Ирландии – кузену Королевы Англии». Скарлетт взглянула на сказочно разодетого церемониймейстера и вдруг неожиданно для себя самой заговорщицки ему подмигнула. После чего величественной походкой подошла к вице-королю – обладателю великолепной рыжей бороды, чтобы получить положенный поцелуй в щечку.

«…Так, теперь не забудь повернуться лицом к супруге вице-короля. Делай реверанс. Спину выпрями. Хорошо, можно подниматься. И назад, назад, три шага назад. Смелей – шлейф поможет удержать равновесие. Стоп. Вытяни левую руку и подожди несколько секунд – дай возможность слуге набросить на нее шлейф. Все, теперь поворачивайся и неторопливо двигайся к дверям».

Ноги Скарлетт с честью выдержали испытание, но стоило ей опуститься на стул в трапезной, как колени ее зашлись в мелкой, противной дрожи.

Шарлотта и не пыталась скрыть своего удовлетворения. Она вошла в спальню Скарлетт, держа в руках веером, словно карты, карточки из плотной белой бумаги.

– Поздравляю, дорогая, ты имела ослепительный успех. Едва я успела встать и одеться, как стали приходить приглашения. – Она потрясла карточками. – Бал в Королевском дворце имеет особую важность. Бал святого Патрика – это следовало ожидать. Гостиная номер два – там ты увидишь, как можно подшучивать и насмехаться над людьми в светском обществе. И, наконец, танцы для узкого круга приглашенных в тронном зале. Три четверти ирландских пэров ни разу не удостаивались чести быть приглашенными на подобный вечер!

От удовольствия Скарлетт даже засмеялась. Страх, который она испытывала во время церемонии представления, прошел. Она имела успех!

– По такому случаю я готова истратить все деньги вырученные от продажи пшеницы последнего урожая, на платья. Я хочу сегодня же отправиться по магазинам.

– Боюсь, у тебя просто не будет времени в ближайшие дни. Пятнадцать знатных господ горят желанием встретиться с тобой, и среди них, кстати, церемониймейстер. Четырнадцать не менее знатных дам с дочерьми также прислали записки с просьбой о встрече. Тебе придется всех их по очереди принимать в своей гостиной. Чай, кофе – обычный выбор. Я уже распорядилась: горничные занимаются подготовкой комнаты для приемов. Кстати, по моему заказу она будет убрана розовыми цветами. Поэтому по утрам тебе лучше всего надевать коричневое в розовую клетку платье из тафты, а вечером ты будешь особенно эффектно выглядеть в платье из зеленого бархата с розовой отделкой. Эванс уже наготове – ждет, когда сможет сделать тебе прическу.

Скарлетт пользовалась колоссальным успехом и была открытием сезона. Мужчины толпами штурмовали отель, умоляя об аудиенции у богатой вдовы, которая к тому же была еще и «mirabile dictu» – невероятно красива. Комната для приемов Скарлетт отныне была всегда полна девушками на выданье, чьи матери не без основания считали, что там у их дочерей будут неплохие шансы привлечь к себе внимание какого-нибудь состоятельного жениха. После первого дня Шарлотте уже не пришлось отдавать распоряжение вновь украсить гостиную миссис О'Хара цветами. В этом не было нужды: поклонники присылали их в таком количестве, что скоро все это благоухающее разноцветье просто перестало помещаться в комнате. Ко многим букетам были прикреплены кожаные футляры с инициалами лучших ювелиров города, но Скарлетт, хоть и неохотно, тотчас же отсылала дорогие подарки владельцам (а в футлярах чего только не было: роскошные броши, изящные браслеты, кольца, сережки…).

– Любой девушке из округа Клейтон штата Джорджия, откуда я родом, хорошо известно, что за благосклонно принимаемые знаки внимания рано или поздно нужно платить, – говорила она Шарлотте. – Я не хочу чувствовать себя обязанной кому-либо.

Любой ее шаг и поступок подробно описывался газетой «Айриш Таймс» в колонке «Светская хроника». Владельцы лучших магазинов надевали лучшие костюмы, считая за честь лично появиться в отеле, чтобы предложить госпоже О'Хара изделия, которые могли бы ей понравиться. Вот тут-то Скарлетт себе не отказывала, покупая разные драгоценности, включая те, которые ей раньше безуспешно пытались преподнести сановные поклонники. Скарлетт побывала на королевском балу, и вице-король дважды лично приглашал ее на танец.

Все без исключения гости, хотя бы раз побывавшие на ее чайно-кофейных церемониях, были без ума от ее портрета. Каждое утро и после полудня перед приходом первых визитеров Скарлетт приобрела привычку подолгу смотреть на свое изображение. Так она шаг за шагом познавала саму себя. Шарлотта Монтагю с интересом наблюдала за происходящими с ее протеже метаморфозами. Вертлявая кокетка исчезла, уступив место спокойной, таинственной женщине, которой достаточно было лишь обратить туманный взор своих зеленых глаз все равно на кого: мужчину ли, женщину или ребенка, – чтобы они, словно под гипнозом, готовы были следовать за ней куда угодно.

«Раньше я из кожи вон лезла, чтобы выглядеть обаятельной и привлекательной, – думала Скарлетт, – а сегодня добиваюсь чего захочу без какихлибо усилий». Она пыталась понять, чем вызваны такие разительные перемены, и не находила ответа. Ей оставалось только благодарно принимать все, что с ней происходило, как некий подарок судьбы.

– Сколько ты сказала, Шарлотта? Двести человек? И это ты называешь «скромным танцевальным вечером»?!

– Конечно. На бал в Королевском дворце или бал святого Патрика обычно приглашаются человек пятьсот-шестьсот. Не меньше. На других же балах нередко присутствуют более тысячи гостей. А на сегодняшнем вечере будут по крайней мере пятьдесят человек, с которыми ты уже знакома.

– Проста свинство с их стороны – не прислать тебе приглашения!

– Ничего не поделаешь. Рано или поздно к этому привыкаешь. Я не обижаюсь.

Шарлотта с нетерпением ждала вечера, предвкушая удовольствие, которое она себе доставит, листая записную книжку, в которой она отмечала все свои траты и приобретения. Успех Скарлетт в обществе и ее готовность тратить деньги превосходили самые смелые ожидания Шарлотты. Она чувствовала себя, словно индийский набоб, пожирающий глазами свои несметные богатства. Приглашение на кофе в гостиную предполагало, что приглашенный приносит с собой «подарок». Таких «подарков» «набегало» за неделю почти на сто фунтов. А ведь впереди еще две недели светского сезона! Шарлотта с нетерпением ждала, когда Скарлетт отбудет на вечер для самыхсамых.

Скарлетт секунду помедлила, прежде чем войти в тронный зал.

– Знаешь, Джеффри, я, наверное, никогда не привыкну к этому месту, – печально вздохнула она, обращаясь к церемониймейстеру. – Я как Золушка на первом балу.

– Мне никогда бы не пришло в голову сравнивать вас с Золушкой, Скарлетт, – сказал он, с обожанием глядя на собеседницу.

Момент, когда Скарлетт весело подмигнула ему, заставил трепетать его сердце, и отныне оно всецело принадлежало миссис О'Хара.

Скарлетт рассеянно кивала, отвечая на поклоны и улыбки присутствующих. Это все-таки какой-то сон. Она здесь, в этом великолепии, среди благороднейших людей. Все так быстро случилось. Понадобится какое-то время, чтобы осознать все происшедшее с ней.

Гигантский зал, казалось, был из чистого золота. Впрочем, почти так и было: высокий потолок подпирали позолоченные колонны, пилястры отливали золотом, высокие окна были драпированы темно-красным бархатом с золотой каймой. Золоченые кресла, обитые тем же темно-красным бархатом, были аккуратно расставлены вокруг столов, на каждом из которых возвышался позолоченный канделябр. Позолота покрывала люстры с причудливой резьбой; позолочен был и массивный балдахин над золотым троном вице-короля. Платья большинства присутствующих были отделаны золотыми кружевами, будь то юбки из парчи и шелка или панталоны до колен из белого атласа; атласные бальные туфли украшали золотые пряжки. Золотые пуговицы, золотые эполеты, золотые аксельбанты, золотые галуны сияли на парадной форме полковых офицеров и членов вице-королевского двора.

У некоторых мужчин на груди были яркие орденские ленты с орденами из драгоценных камней; на ноге вице-короля красовался орден Подвязки. Мужчины на балу выглядели даже более эффектно, чем женщины.

Впрочем, женщины выглядели не менее восхитительно: поражали воображение фантастической красоты украшения из драгоценных камней, сверкавшие на шее, груди, запястьях, в ушах. Платья у всех были из дорогого материала: атласа, бархата, парчи, шелка, вышитых золотыми, серебряными и шелковыми нитями.

Войдя, Скарлетт даже зажмурилась, боясь ослепнуть. Через несколько мгновений она спохватилась: надо поприветствовать вице-короля с супругой. Скарлетт с достоинством приблизилась к хозяевам бала и почтительно застыла в реверансе. Как только она выпрямилась, грянула музыка.

– Разрешите?

Скарлетт подняла глаза и улыбнулась. Перед ней стоял Чарльз Рэгленд в расшитом золотом красном камзоле. Они познакомились на одном из первых вечеров в Дублине, и с тех пор он каждый день навещал Скарлетт в отеле. Он не скрывал, что безумно влюблен. Краска смущения заливала его красивое лицо всякий раз, когда она с ним заговаривала. «Он был ужасно мил и привлекателен, этот Чарльз. А ведь он офицер-англичанин. Все-таки Колум был неправ, когда говорил, что английские солдаты ничем не лучше янки. Во всяком случае, одеваются англичане во сто крат изысканней». Скарлетт разрешила Рэгленду взять себя под руку, и, когда объявили кадриль, они отправились танцевать.

– Вы потрясающе выглядите сегодня, Скарлетт.

– Вы тоже, Чарльз. Я только что подумала, что мужчины в этом зале одеты более прихотливо, чем женщины.

– Все благодаря парадной офицерской форме. А то эти панталоны, которые носят многие мужчины, – до чего несуразная одежда, не правда ли? А возьмите атласные туфли – я бы чувствовал себя в них полным идиотом.

– А, по-моему, вам, мужчинам, это идет. Вы всегда были любителями поглазеть на женские ножки, зато теперь будете на нашем месте.

– Скарлетт, вы меня шокируете. Я… – начал было говорить Рэгленд, но тут сменилась фигура, и Чарльз перешел к новой партнерше.

«Пожалуй, я слегка переборщила, – подумала Скарлетт. – С ним надо быть поосторожнее: он невинен, как ребенок». Она посмотрела на нового партнера и чуть не лишилась дара речи.

– Боже, – только и смогла она выговорить.

Это был Ретт Батлер.

– Я польщен – меня узнали, – сказал он со своей традиционной, немного насмешливой улыбкой.

Никто не умел улыбаться так, как Ретт. Скарлетт почувствовала, как она как будто наполняется светом и становится легкой-легкой, словно перышко. Ей казалось, что она плывет по воздуху, не касаясь ногами полированного пола, и не падает из-за переполняющего ее счастья.

И прежде чем она вновь обрела способность говорить, в танце произошло очередное перестроение, и Ретт покинул ее. Скарлетт автоматически улыбнулась очередному партнеру. У того перехватило дыхание: столько любви было в ее глазах.

Голова Скарлетт напряженно работала. «Что делает здесь Ретт? Неужели он приехал только для того, чтобы увидеть меня? Вдруг он так соскучился по мне, что не мог удержаться и, бросив все дела, примчался сюда?»

Кадриль шла своим чередом, фигура сменяла фигуру, а Скарлетт терзалась от нетерпения; Наконец танец закончился, и возле нее вновь оказался Чарльз Рэгленд. Скарлетт понадобилась вся ее выдержка, чтобы сотворить на лице подобие улыбки, поблагодарить партнера и, торопливо извинившись, отправиться на поиски Ретта.

Ее глаза встретились с его глазами почти сразу. Ретт стоял от нее на расстоянии вытянутой руки. Гордость не позволила Скарлетт дать волю чувствам. «Он знал, что я буду его искать, – подумала она неожиданно с раздражением. – Да что он из себя строит, полагая, что можно так просто врываться в мою жизнь и спокойно дожидаться, когда я брошусь в его объятия? В Дублине полно мужчин, да и в этой зале достаточно тех, кто подчеркнуто оказывает мне знаки внимания, вьется вокруг моей гостиной, каждый день шлет мне корзины цветов, письма и даже драгоценности. Почему Его высокомерно-надменное Величество думает, что достаточно ему пошевелить мизинцем – и я сломя голову побегу за ним?»

– Какой сюрприз, – произнесла она, приятно удивившись холодности своего тона.

Ретт предложил ей руку, и она, не задумываясь, взяла ее.

– Вы позволите пригласить вас на танец, м… миссис О'Хара?

У Скарлетт от страха перехватило дыхание: Ты что, Ретт, вознамерился меня погубить? Здесь все уверены, что я вдова!

Ретт улыбнулся, нежно взял ее за талию, и она закружились в танце.

– Твоя тайна останется между нами, Скарлетт.

Она каждой клеточкой своего тела ощущала звук его голоса, его горячее дыхание и чувствовала себя в его сильных руках слабой и хрупкой женщиной.

– Какого черта ты здесь оказался? – сумела она наконец спросить. Она должна знать. Она ощущала тепло его руки на своей талии. Эта рука поддерживала ее и вела в танце при поворотах. Неосознанно Скарлетт наслаждалась исходившей от него силой, но так же машинально сопротивлялась полному контролю над собой, тут же, впрочем, вспоминая радость, которую ей когда-то доставляло кружиться с Реттом в вихре стремительного вальса.

– Я не смог удержаться от любопытства, – начал он говорить, и на лице его появилось прежнее насмешливое выражение, – Посмотреть на американку, которая штурмом взяла Дублинский замок. «Уж ненароком, не Скарлетт ли это?» – спросил я себя и решил выяснить все до конца. Барт Морланд подтвердил мою догадку. Он никак не мог остановиться, рассказывая про тебя, и настоял, чтобы мы заехали в твой город. По словам Барта, ты его переделала своими собственными руками.

Ретт изучающе посмотрел на нее.

– А ты изменилась, – сказал он просто. – Очаровательная девушка превратилась в элегантную взрослую женщину. Я искренне рад за тебя.

Неподдельная серьезность и теплота в голосе Ретта тронули Скарлетт, заставив забыть чувство негодования, которое еще недавно переполняло ее.

– Спасибо тебе, Ретт, – сказала она.

– Тебе нравится Ирландия?

– Да.

– Мне очень приятно это слышать, – интонации в голосе Ретта не оставляли сомнений в его искренности.

И тут впервые за все годы их знакомства Скарлетт поняла, кажется, кто такой Ретт Батлер. Теперь она знала, что он проделал огромный путь из Лондона только для того, чтобы увидеть ее, Скарлетт. «Все это время он думал обо мне, беспокоился, где я и как идут мои дела. Он любит меня и всегда будет любить, так же, как и я, всегда буду нести в себе это чувство к нему».

Это открытие наполнило ее радостью: она лелеяла свое счастье, словно хрупкий бокал шампанского, из которого маленькими, чтобы растянуть удовольствие, глотками потягиваешь искрящуюся влагу. Ретт был рядом, и они чувствовали себя близкими, как никогда прежде.

Когда вальс кончился, к ним приблизился личный адъютант вице-короля:

– Их превосходительство просит удостоить их чести пригласить вас на следующий танец, госпожа О'Хара.

Удивленно поднятые брови, наигранно-недоуменный взгляд на лице Ретта – Скарлетт все это так хорошо помнила. Она одними губами улыбнулась Ретту.

– Скажите их превосходительству, что я буду очень рада, – ответила она адъютанту. Прежде чем принять его руку, она шепнула Ретту:

– У нас в округе Клейтон сказали бы, что я популярна до неприличия.

Удаляясь, Скарлетт слышала, как от души смеялся Ретт.

Когда Скарлетт приблизилась к вице-королю, она украдкой бросила взгляд на Ретта: он все так же смеялся. «Это уже слишком, – подумала она. – Как несправедливо: даже в этих дурацких атласных штанах и туфлях он отлично выглядит». Его зеленые глаза вновь весело заблестели, и он едва громко не рассмеялся, когда Скарлетт присела перед вице-королем в реверансе.

Когда ей удалось снова посмотреть на то место, где стоял Ретт, его уже не было. Впрочем, Скарлетт особенно и не удивилась: за время их знакомства Ретт так же неожиданно исчезал, как и появлялся, без каких-либо объяснений. И чего я так разволновалась, когда вдруг он возник здесь на балу? Пора бы уже и привыкнуть. Я чувствовала себя, как Золушка: вот согласно сюжету и появился чудесный принц. Скарлетт по-прежнему ощущала прикосновение его сильных и нежных рук на своей талии. В противном случае легко было поддаться иллюзии, что все существовало лишь в ее воображении: сверкающая золотом зала, музыка, прекрасный принц рядом с ней и даже она сама.

Вернувшись в «Шелбурн», Скарлетт зажгла свет и долго стояла перед высоким зеркалом, разглядывая свое отражение и пытаясь понять, какой ее увидел на балу Ретт. Она выглядела прекрасной и уверенной в себе дамой, как никогда похожей на свой портрет и портрет бабушки Робийяр в молодости.

У Скарлетт защемило сердце. Почему у нее не получается походить на другой портрет Робийяр? Тот, на котором та светится радостью, как женщина, которая любит и любима. Скарлетт почувствовала, что в словах Ретта на балу кроме участия были также грусть и ожидание расставания.

Посреди ночи Скарлетт О'Хара проснулась. В роскошно обставленной комнате, расположенной на лучшем этаже лучшего отеля Дублина, наполненной благовониями, раздались приглушенные рыдания. Скарлетт горько плакала, судорожно всхлипывая. «Если бы только…» – долго еще стучали в ее голове эти слова.

 

Глава 79

Наутро Скарлетт проснулась успокоенной и безмятежной, словно и не было горьких ночных слез и отчаяния. Наливая кофе и чай собравшимся в ее гостиной, она все так же одаривала их своей чудесной улыбкой. В одну из следующих бессонных ночей Скарлетт нашла силы сказать себе: пусть Ретт уходит, если хочет. Если я люблю этого человека, я не должна удерживать его возле себя. Надо свыкнуться с мыслью, что свобода для него превыше всего. Я предоставила полную свободу Кэт, потому что я ее очень люблю. Пусть будет так и с Реттом.

Как же мне хочется рассказать ему о Кэт! Я уверена, он бы гордился ею. Скорее бы закончился этот светский сезон: я так скучаю по Кэт! Интересно, а что сейчас делает моя крошка?

Кэт изо всех сил бежала, углубляясь все дальше и дальше в лес. Ночной туман еще держался кое-где в низинах, и она не представляла, в каком направлении движется. Она споткнулась о корень, упала, но тут же поднялась и побежала снова.

Останавливаться было нельзя, несмотря на то, что Кэт стала уже задыхаться, – никогда в своей жизни она так быстро и долго не бежала. Сзади послышался звук летящего сквозь листья камня. Она съежилась от страха, но все обошлось: ее защитило дерево. Мальчишки продолжали преследовать Кэт с криками и улюлюканьем и почти уже было догнали ее. Раньше они никогда не заходили в лес вблизи от Биг Хауса. Они знали, что миссис О'Хара в Дублине в обществе проклятых англичан. Их родители ни о чем другом и не говорили.

«Вот она!» – закричал один из мальчишек. Второй схватил камень и замахнулся, чтобы бросить уже наверняка. Но тут они с ужасом заметили, что фигура, показавшаяся из-за деревьев, была не Кэт. Это была страшная кальек – колдунья, которая грозила им своим скрюченным пальцем. Завизжав от страха, мальчишки бросились наутек.

– Пойдем со мной. Я напою тебя чаем, – сказала она Кэт.

Кэт доверчиво положила свою ладошку в морщинистую руку старухи Грейн (а это была именно она), и они пошли. Знахарка передвигалась медленно, и Кэт без труда поспевала за ней. – А пирожные будут? – спросила она.

– Да, – коротко ответила кальек.

Хотя Скарлетт скучала по дому, она осталась в Дублине до конца сезона. «Я же дала слово Шарлотте, – всякий раз говорила она себе, когда тоска по дому становилась особенно невыносимой, – сезон в Дублине – все равно, как в Чарльстоне: и там, и здесь светские люди на полную мощь задействуют свою фантазию, дабы придумать какие-нибудь еще развлечения и тем самым хотя бы ненамного продлить и без того длинный до бесконечности сезон». Успех Скарлетт в обществе был ошеломляющим, но, оказалось, это еще не предел: ее популярность продолжала стремительно расти. Миссис Фиц, будучи весьма практичной женщиной, умело пользовалась восторженными отзывами об очередных победах Скарлетт в дублинском обществе, которые регулярно публиковались на страницах «Айриш Тайме». Каждый вечер с очередным номером газеты она направлялась в таверну на постоялый двор Кеннеди, где с гордостью зачитывала людям Баллихары газетные опусы о фуроре, который ее хозяйка производила в столице. И постепенно ворчание, что Скарлетт водит дружбу «с этими англичанами», стало стихать, уступая место гордости, что ирландка О'Хара пользуется большим успехом, чем любая из английских женщин.

Колум не оценил находчивости Розалин Фицпатрик. Он пребывал в слишком мрачном расположении духа, чтобы находить в происходящем хоть что-нибудь положительное. «Англичане так же обольстят Скарлетт, как они это уже сделали с Джоном Девоем», – с горечью говорил он.

Колум был одновременно прав и не прав. Никто в Дублине не покушался на ее «ирландкость». Более того, успех Скарлетт во многом был связан с ее национальностью. О'Хара – звучит весьма колоритно. Скарлетт подметила еще и такую деталь: постоянно жившие в Ирландии англичане считали себя такими же ирландцами, как, скажем, семейство О'Хара из Адамстауна, имевшее древние кельтские корни. Шарлотта Монтагю пресекла любознательность с неожиданным раздражением: «А почему, интересно, им не считать себя ирландцами? Их семьи живут здесь с незапамятных времен. Между прочим, задолго до появления в твоей Америке первых поселенцев».

Скарлетт не пыталась вникать во все эти сложности. «Зачем это мне? – рассуждала она. – Я и так могу совмещать жизнь в двух непохожих мирах – фермерской Ирландии Баллихары и светской Ирландии дублинского замка. Когда Кэт подрастет, она пойдет по моим стопам, а это гораздо больше того, что я бы смогла ей дать, останься мы в Чарльстоне».

Бал в честь святого Патрика, закончившийся в четыре часа утра, стал последним большим событием сезона. Следующий сбор намечался в графстве Килдэр, в нескольких милях от Дублина.

– Там, в небольшом городке Пинчастон, должны быть состязания, – говорила Шарлотта. – Все рассчитывают, что госпожа О'Хара удостоит их своим присутствием.

– Я люблю бега и лошадей, Шарлотта, но я еду домой, – твердо сказала Скарлетт. – У меня масса дел на ферме. А проживание в отеле я оплачу.

– В этом нет необходимости, – ответила ей Шарлотта. Она могла сдать комнаты отеля, в котором они жили, за четыре их нынешние цены. Что же касается лошадей, то они совсем не интересовали Шарлотту.

Она поблагодарила Скарлетт за то, что та помогла ей стать независимой женщиной.

– Ты теперь можешь вести себя совершенно уверенно, Скарлетт. Тебе я больше не нужна. Полагайся на искусство миссис Симе – она тебя всегда оденет по самой последней моде. В «Шелбурне» для тебя зарезервированы комнаты на следующий сезон. Твой дом способен вместить любое количество гостей, сколько бы ты ни пожелала. Твоя экономка – женщина с потрясающей деловой хваткой. Ты теперь всеми уважаемая светская дама. Пользуйся своим положением по своему усмотрению.

– А ты, Шарлотта? Что будешь делать ты?

– У меня теперь будет то, о чем я так долго мечтала. Несколько небольших комнат в римской палаццо. Вкусная пища, отличное вино и каждый день – солнце. Ненавижу дождь.

«Даже Шарлотта вряд ли сейчас стала бы жаловаться на погоду», – подумала Скарлетт. Старики вспоминали, была ли на их веку такая же теплая и солнечная погода в течение всей весны, и не могли вспомнить. Трава была высокая и сочная, пшеница, посеянная три недели назад в день святого Патрика, уже выкинула нежные стрелки, весело зеленевшие в полях. Урожай в нынешнем году ожидался рекордный, что позволило бы забыть о прошлогодних разочарованиях. Как хорошо вновь оказаться дома!

– Как дела у Ри? – спросила она Кэт.

Это так похоже на ее дочь – назвать маленького шотландского пони кельтским словом «Ри» – король. Кого Кэт любила, того оценивала очень высоко.

Скарлетт нравилось думать о Кэт, как о настоящей ирландской девочке, несмотря на ее цыганские черты. Черные волосы Кэт, даже заплетенные в косы, продолжали упорно торчать во все стороны. Теплое весеннее солнышко сделало ее и без того смуглую кожу еще более темной. Выйдя во двор, Кэт сняла шляпу и сбросила обувь:

– Ри не нравится, когда я езжу в седле. Мне тоже не нравится. Без седла лучше.

– Нет, моя дорогая, так дело не пойдет. Тебе пора учиться ездить на оседланной лошади. Пускай Ри тоже привыкает. Скажи спасибо, что это не дамское седло, когда ноги располагаются на одном боку.

– Я видела, ты так садилась, когда отправлялась на охоту.

– Да. У тебя будет такое же когда-нибудь. Надеюсь, это произойдет очень и очень нескоро.

Кэт в октябре исполнится четыре года, и она будет ненамного моложе Бонни, когда та разбилась, упав с лошади. Нет, дамское седло подождет и чем дольше, тем лучше. Если бы только Бонни тогда не начала учиться держаться в таком седле… О нет, хватит думать подобным образом – «если только». Это меня сведет с ума.

– Как насчет поездки верхом в город, Кэт? Мы бы навестили с тобой Колума.

«А то у него в последние дни такой подавленный вид», – с беспокойством подумала Скарлетт.

– Кэт не нравится город. Лучше поехать к реке.

– Ну, хорошо. Отличная мысль, если учесть, что я там не была, наверное, целую вечность.

– А можно мне подняться на башню?

– Нет, дорогая, не стоит. Дверь в ней расположена очень высоко, и я более чем уверена, что там полным-полно летучих мышей.

– А мы заедем в гости к Грейн? В изумлении Скарлетт потянула за поводья.

– Откуда ты знаешь Грейн? Эта знахарка когда-то посоветовала Скарлетт скрывать Кэт от любопытных взглядов и смотреть, чтобы она всегда была рядом с домом. Кто и зачем мог отвести Кэт к старой женщине?

– Она угостила Кэт молоком.

Кэт всегда говорит о себе в третьем лице, если ее что-то раздражает или заставляет нервничать, отметила про себя Скарлетт и спросила:

– Тебе не понравилось у Грейн, Кэт?

– Она думает, что я совсем не Кэт, а другая маленькая девочка по имени Дара. Кэт сказала ей, как ее зовут, но она не слышала.

– Да нет, любовь моя, она знает, кто ты. Дара – это очень необычное имя, которое она дала тебе, когда ты была совсем еще крохой. Ты назвала своих Ри и Окраса на кельтский манер. Так вот: Дара – тоже кельтское слово, которое значит по-английски дуб, самое сильное и красивое дерево.

– Смешно. Девочка не может быть деревом. У нее нет листьев.

Скарлетт вздохнула. Она была очень рада, что ей удалось, наконец, разговорить Кэт: она была очень молчаливым, почти всегда погруженным в себя ребенком, и с ней обычно было нелегко разговаривать. Кэт была большой упрямицей. Она безошибочно чувствовала фальшь: ей можно было говорить правду и только правду, в противном случае она одаривала вас таким взглядом, который мог убить на месте.

– Смотри, Кэт, а вот и башня. Она очень старая. Я рассказывала тебе ее историю?

Скарлетт чуть не рассмеялась. Конечно, плохо учить ребенка врать, но в некоторых ситуациях, право, не грех сказать неправду для соблюдения приличий.

– Мне нравится башня, – сказала Кэт.

– Мне тоже, любовь моя.

«Жаль, что я здесь так долго не была», – подумала Скарлетт. Она почти что забыла то странное чувство, возникшее у нее, когда она в первый раз увидела эти старые камни. Они вызвали тогда у нее суеверный страх и одновременно какую-то умиротворенность. Глядя на стены башни, Скарлетт дала себе слово, что станет приезжать сюда чаще. В конце концов, это же сердце Баллихары, его история.

Пышно цвел терновник, образуя вокруг домов Баллихары живые изгороди, а ведь на дворе стоял еще только апрель. Какой потрясающий год! Скарлетт, ехавшая по проселку в коляске с открытым верхом, отпустила вожжи и глубоко вдохнула пьянящий воздух весны. Необходимости в спешке не было никакой; платья могут подождать. Скарлетт ехала на станцию в Трим, где ее дожидалась коробка с новыми моделями от миссис Симе. На ее столе лежало шесть приглашений на июньские домашние балы. Скарлетт не была уверена, что сможет вернуться к светской жизни уже в начале лета, хотя была не прочь увидеться с некоторыми из своих знакомых. Главным смыслом жизни для нее по-прежнему была ее ненаглядная Кэт, но все же… Миссис Фиц с головой ушла в хозяйственные хлопоты, и у нее совсем не было времени, чтобы посидеть со Скарлетт за чашкой чая, ведя неспешный разговор. Колум уехал в Голвей встречать Стивена. Она не могла решить для себя, как ей следует относиться к Стивену, когда тот прибудет в Баллихару. Непонятный, загадочный Стивен. Может быть, Ирландия его изменит? Он, наверное, был таким странно-молчаливым в Саванне, потому что занимался торговлей оружием. Хорошо, что теперь этот постыдный бизнес уже в прошлом. Скарлетт была довольна: домики, которые она сдавала в Атланте, приносили ей стабильный доход. Благодаря ей фении теперь владеют целым состоянием. Деньги лучше всего тратить на одежду: по крайней мере, от этого никто не страдает.

Стивен привез с собой все последние новости из Саванны. Скарлетт не терпелось узнать, как дела у ее близких и друзей в далекой Америке. Морин так же не любила писать писем, как и она сама. Уже много месяцев Скарлетт не имела никаких известий от всех О'Хара из Саванны. Впрочем, это было вполне объяснимо – когда она распродала в Атланте все свое имущество и уехала, она решила, что Америка в ее прошлой жизни и нет смысла оглядываться назад.

«Тем не менее приятно было бы получить какую-либо весточку из Атланты. Сдавать домики оказалось доходным бизнесом, так что дела Эшли, судя по всему, идут неплохо. А как, интересно, поживает тетушка Питтипэт? А Индия? Она, наверное, совсем высохла от старости. А все остальные, кто так много значил для нее в те годы, – как их дела? Ах, как бы мне хотелось увидеть своих тетушек, поговорить с ними, а не выплачивать им регулярно содержание через адвоката! Но все равно я была абсолютно права, не сообщив им, где я нахожусь. Я должна была позаботиться о Кэт и, главное, защитить ее от Ретта. Хотя, судя по тому, какими глазами он смотрел на меня в замке, его вряд ли теперь стоит опасаться. Достаточно мне написать Евлалии, и она в ответном письме расскажет самым подробным образом обо всех местных событиях. И о Ретте наверняка напишет. Вот только выдержу ли я эту пытку – читать о том, как счастливы вместе Ретт и Анна, как они выращивают беговых лошадей и воспитывают детей? Нет, не хочу я всего этого знать. Пускай тетушки и дальше пребывают в неведении относительно моего местоприбывания.

Лучше обойтись без миллиона страниц с советами и нравоучениями моих любезных родственниц. Мне вполне хватает миссис Фиц с ее менторскими наклонностями. Может быть, она и права, что время от времени стоит устраивать балы; действительно, иметь такой дом и массу не знающих, чем себя занять, слуг – просто стыдно. А вот в том, что надо изменить жизнь Кэт, я с миссис Фиц не согласна совершенно, и мне наплевать на опыт воспитания детей в ирландских семьях: я не собираюсь нанимать няню, которая на несколько дней вперед расписывала бы Кэт ее жизнь. Я в последнее время вижу ее меньше, чем хотелось бы. Она вечно где-нибудь пропадает: в конюшнях, на кухне, гуляет по окрестностям. А то иногда заберется на дерево и сидит там часами. А этот дурацкий совет отправить ее учиться в школу при монастыре! Когда она немного подрастет, она пойдет в обычную школу в родной Баллихаре и будет чувствовать себя там хорошо. У нее наверняка появятся друзья. Конечно, меня не может не беспокоить, что она всегда играет одна и ее никогда не тянет в компанию к другим детям… Черт, да что такое происходит? Сегодня вроде нет ярмарки. Почему же мост забит людьми, да так, что не проехать?»

Скарлетт высунулась из коляски и дотронулась до плеча спешащей женщины:

– Скажите, что случилось? Женщина повернулась. Ее глаза лихорадочно блестели, видно было, что она пребывает в большом возбуждении.

– Кого-то собираются пороть кнутом на площади. Торопитесь, а то вы все пропустите.

Телесные наказания. Скарлетт совсем не хотелось смотреть, как какогото несчастного бьют кнутом. Она слышала, что подобного рода наказания применяются в армии. Скарлетт попыталась развернуть коляску, но куда там: спешащая, бегущая масса жаждущих зрелища людей сдавила ее со всех сторон; несчастная лошадь получила несколько ощутимых тычков и ударов, а коляску трясло и мотало во все стороны. Скарлетт ничего не оставалось делать, как натянуть поводья, где резким словом, а где мягким похлопыванием успокоить лошадь и, подчинившись движению людского потока, медленно ехать вперед.

Вскоре шедшие впереди люди остановились. Скарлетт услышала характерный свист бьющего с силой кнута и в конце мерзкий чавкающий звук. Ей хотелось заткнуть уши, но руки ей были нужны, чтобы успокаивать испуганную лошадь. Скарлетт казалось, что эти отвратительные звуки будут слышаться вечно.

«…Все равно. Все», – услышала она, после чего раздался разочарованный гул толпы. Она еще крепче взялась за поводья: пока люди расходились, коляска раскачивалась и сотрясалась еще сильней, чем в первый раз.

Скарлетт не успела зажмуриться, когда впереди стоявшие люди разошлись. Было уже поздно: краем глаза она заметила искалеченное тело. Кровь ударила ей в голову и запульсировала в висках.

Он был привязан к укрепленному в вертикальном положении колесу со спицами при помощи кожаных ремней, надетых на его запястья и лодыжки. Испачканная кровью синяя рубаха лежала поверх брюк из грубой шерсти, обнажая то, что когда-то было широкой сильной спиной взрослого мужчины. Сейчас это была сплошная огромная рана – кровавое месиво из мяса и кожи.

Скарлетт зарылась лицом в конскую гриву. Ее тошнило. Лошадь нервно вздрагивала и дергала головой. От окровавленного тела исходил отвратительный сладковатый запах. Она услышала, как кого-то вырвало, и у нее самой начались рвотные судороги. Она наклонилась вниз настолько, насколько это было возможно сделать не выпуская из рук вожжи, и ее выворотило на булыжную мостовую.

– Что, дружище, завтрака лишился? Не мудрено после такого зрелища.

Давай-ка отправляйся в паб и закажи себе большой стакан виски. Мы с Марбури вдвоем справимся.

Скарлетт подняла голову и увидела человека в форме сержанта британской гвардии, обращавшегося к мертвенно-бледному солдату, который, чуть придя в себя, пошатываясь, побрел в направлении паба. Оставшиеся двое быстро срезали ремни, и безжизненное тело повалилось в пропитанную кровью грязь.

«На прошлой неделе здесь была зеленая трава, – механически отметила про себя Скарлетт. – Нежная, весенняя, зеленая травка».

– Что с женой-то будете делать, сержант? Двое солдат держали под руки притихшую, сжавшуюся женщину в черном плаще с капюшоном.

– Отпустите ее. Все уже закончилось. Пошли – нам здесь больше делать нечего. Телега, чтобы забрать тело, будет позже.

Женщина бросилась вслед за солдатами. Схватив сержанта за рукав с золотыми нашивками, она сквозь рыдания попросила:

– Позвольте мне его похоронить. Ваш офицер пообещал мне. Он дал слово.

Сержант оттолкнул ее.

– Я получил приказ публично наказать твоего мужа плетьми. Остальное не мое дело. Оставь меня в покое, женщина.

Застывшая черная фигура в капюшоне стояла посреди площади и смотрела, как солдаты входили в паб. Она издала громкий стон, который, казалось, исходил из самого ее сердца. Затем она повернулась и побежала к распростертому в луже крови телу. «Дэнни! Мой любимый! Что они с тобой сделали!» – она припала к его ногам. Затем, опустившись на колени прямо в жидкую грязь, попыталась приподнять его за израненные плечи. Капюшон упал с головы, и Скарлетт увидела бледное с правильными чертами лицо, аккуратный пучок золотистых волос, темные круги под глазами. Скарлетт не могла заставить себя шевельнуться. Стук копыт, скрип колес – было бы просто святотатством допустить малейший шум, когда перед тобой такое горе.

Вдруг откуда-то из-за угла вынырнул босоногий чумазый мальчонка и подбежал к убитой горем женщине.

– Можно я оторву у него пуговицу, леди? Моя мама хочет взять чтонибудь на память, – он потряс ее за плечо.

Скарлетт, не обращая внимания на пузырящуюся грязь, по красной от крови траве напрямую бросилась к мальчишке и схватила его за руку. Он поднял на нее глаза, вскрикнув от испуга. Скарлетт со всей силы отвесила ему такую звонкую оплеуху, что звук получился, как от ружейного выстрела.

– А ну убирайся отсюда, маленький негодяй! Чтоб духу твоего здесь не было!

Поскуливая на ходу от боли и страха, мальчишка во все лопатки бросился прочь.

– Спасибо вам, – сказала женщина насмерть забитого человека.

«Теперь я не смогу больше оставаться безучастной, – подумала Скарлетт. – Я должна сделать то немногое, что в моих силах».

– Я знаю доктора в Триме, – сказала она. – Я привезу его сюда.

– Доктор? Думаете, он захочет измазаться кровью?

«Женщина говорила с английским акцентом», – сразу заметила Скарлетт. Так говорили завсегдатаи балов в дублинском замке.

– Он сделает все необходимое для похорон, – ответила Скарлетт.

Перепачканной в крови рукой женщина ухватилась за подол юбки Скарлетт и, поднеся его к губам, поцеловала – так она выразила свою благодарность. Глаза Скарлетт наполнились слезами. «Я не заслуживаю этого. Я бы развернула коляску и уехала, если бы мне удалось».

– Не стоит, что вы… Ну, пожалуйста, – сказала она.

Женщину в черном плаще звали Гарриэт Стьюарт, а ее мужа – Дэниэл Келли. Это все, что Скарлетт смогла узнать перед тем, как Келли в закрытом гробу перенесли в католическую часовню. Молодая вдова большей частью молчала и кратко отвечала только на вопросы священника. Неожиданно она стала нервно искать кого-то глазами: «Билли? Он должен быть здесь!» Из сбивчивых фраз Гарриэт стало ясно, что у нее есть сын Билли, которого по ее просьбе хозяева постоялого двора заперли в номере, чтобы он не смог увидеть экзекуцию.

– Они были так добры ко мне – в качестве платы согласились взять мое обручальное кольцо, хотя оно и не золотое.

– Я схожу за ним, – сказала Скарлетт. – Пожалуйста, позаботьтесь о миссис Келли, отец.

– Конечно, миссис О'Хара. Захватите с собой бутылку бренди, а то бедная леди, похоже, на грани нервного срыва.

– Я выдержу. Мне нельзя. Кто тогда позаботится о Билли? Он у меня еще совсем малыш – ему всего восемь лет. Голос ее был слабый и прерывающийся.

Билли Келли оказался крепким светловолосым парнишкой, выглядевшим старше своих лет. Запертый за массивной дверью номера, он был вне себя от ярости. Он покажет этим проклятым британским солдатам!

– Я возьму в кузнице железный стержень и буду бить их по головам, пока меня не пристрелят, – кричал он, барабаня в дверь кулаками. Хозяину постоялого двора требовалось немало усилий, чтобы сдерживать его.

– Не будь глупцом. Билли Келли, – резкий голос Скарлетт быстро привел его в чувство. – Твоя мать нуждается в тебе, а ты хочешь усугубить ее горе. Какой ты после этого мужчина?

Мальчик притих. Хозяин заведения мог без опаски выпустить его.

– Где моя мама? – спросил он, и голос его звучал испуганно и жалобно.

– Пойдем со мной, – ответила Скарлетт.

 

Глава 80

Гарриэт Стьюарт-Келли неохотно рассказывала о своей жизни. Она и Билли прожили в Баллихаре больше недели, после чего Скарлетт по коротким фразам смогла составить хоть какую-то картину их прошлого. Дочь английского священника Гарриэт в девятнадцать лет покинула родительское гнездо и устроилась работать в семью лорда Уитли в качестве помощницы гувернантки. Для молоденькой девушки она была хорошо образованна, но совершенно неопытна в житейских вопросах.

Одной из ее обязанностей было следить за детьми лорда во время их конных прогулок, на которые они регулярно отправлялись перед завтраком. Однажды она поняла, что влюбилась в сопровождавшего их молодого конюха, обладателя чудесной белозубой улыбки и веселого озорного голоса. Когда он предложил ей убежать вместе с ним из дома лорда, она с радостью согласилась, посчитав, что это будет невероятно романтично.

Романтика кончилась, когда они добрались до фермы отца Дэниэла Келли. Без рекомендательных писем никто не хотел связываться с беглым конюхом и гувернанткой, так что работу они найти не смогли. Дэнни с отцом и братьями стал обрабатывать под посевы каменистую землю, а Гарриэт покорно выполняла все распоряжения угрюмой матери Дэнни, мыла полы и занималась штопкой. Еще раньше она научилась хорошо вышивать – это необходимое умение для девушки из благородной семьи – и теперь на досуге нередко возвращалась к своему любимому занятию. Билли был у нее с Дэнни единственным ребенком, что лишний раз свидетельствовало, какими неважными стали их отношения. Дэнни Келли скучал по породистым лошадям в великолепных просторных конюшнях, по франтовскому жилету в полоску, цилиндру и высоким кожаным башмакам, что составляло форменную одежду настоящего конюха. Он обвинял Гарриэт во всех своих неудачах и все чаще стал искать утешение в виски. Его родственники ненавидели ее, так как она была англичанка и протестантка.

Дэнни арестовали, когда он, повздорив в трактире, избил английского офицера. Его родители и братья мысленно попрощались с ним, когда узнали приговор: сто ударов кнутом. Они уже справляли поминки, когда Гарриэт, положив в корзинку буханку хлеба и взяв за руку Билли, отправилась пешком за двадцать миль в Трим, где дислоцировался полк пострадавшего офицера. Она умоляла пощадить жизнь ее Дэнни. Офицер же пообещал ей выдать его тело для погребения.

– Мы поедем с сыном в Англию, миссис О'Хара, если вы нам одолжите денег на дорогу. Мои родители умерли, но есть родственники, которые могли бы дать нам пристанище, хотя бы временное. Я вам вышлю долг, как только найду работу.

– Не говорите глупости, миссис Келли. Вы знаете, что у меня есть маленькая дочка, которая ведет себя, словно дикий жеребенок. Кэт нуждается в хорошей гувернантке. Кроме того, она здорово привязалась к Билли и бродит за ним, как тень. Кэт нужен друг, такой, как Билли. Вы мне сделаете огромное одолжение, если согласитесь остаться, миссис Келли.

Скарлетт не договорила, что кроме всего прочего она не была уверена в том, что Гарриэт вообще доберется до Англии и сможет заработать себе и Билли на пропитание. Она была готова много работать, но ей не хватало прибивной силы, какой-то настырности и житейской сметки. Все, что Гарриэт знала о жизни, было почерпнуто из книг. Скарлетт же никогда не была особенно высокого мнения о начитанных людях.

Несмотря на свое презрительное отношение к непрактичным людям, Скарлетт была рада, что Гарриэт отныне живет в ее доме. С тех пор, как Скарлетт с триумфом вернулась из Дублина, провинциальный быт угнетал ее, а дом казался невыносимо пустым. Скарлетт не думала, что начнет скучать по миссис Монтагю, но шли дни, и ей все чаще вспоминалась Шарлотта. Гарриэт же прекрасно ее заменила. Во многих отношениях с ней было даже интересней, чем с Шарлоттой. Гарриэт умилялась буквально всем, что вытворяли дети, и от нее Скарлетт нередко узнавала любопытные подробности о проделках Кэт, о которых малышка не считала нужным рассказывать матери.

Билли Келли был отличной компанией для Кэт, и тревога Скарлетт по поводу ее уединенного образа жизни постепенно стала улетучиваться. Единственным неприятным следствием появления Гарриэт Келли в ее доме была откровенная враждебность к ней со стороны миссис Фицпатрик.

– Нечего делать англичанам в Баллихаре, миссис О, – сделала она выговор Скарлетт, когда та вернулась из Трима с Гарриэт и Билли. – Было плохо, когда сюда часто приезжала эта Монтагю, но она хотя бы делала для вас что-то полезное.

– В конце концов меня не должно волновать, нравится вам миссис Келли или нет: это мой дом, а не ваш, – заявила Скарлетт, устав от бесконечных нотаций своей экономки.

Раньше Шарлотта считала своим долгом поучать Скарлетт, и вот теперь миссис Фиц. Гарриэт же никогда не критиковала хозяйку дома, напротив, она была благодарна ей за крышу над головой, за подаренные платья. Скарлетт иногда хотелось прикрикнуть на Гарриэт: да не будь ты такой кроткой и тихой!

Вообще в последнее время Скарлетт часто ловила себя на мысли, что ей хочется напуститься буквально на каждого в доме. Скарлетт переживала вспышки своего плохого настроения, хотя для них не было никаких оснований. Никто не помнил, чтобы стояла более благословенная погода, чем сейчас, рулившая в конце года поистине сказочный урожай. Злаки были в два раза выше, чем обычно, поля, засаженные картофелем, покрывала толстая и сочная зеленая ботва. Каждый день щедрое солнце заливало окрестности, и во время базарных дней в Триме гуляния продолжались и после того, как на землю опускалась теплая, ласковая ночь. Скарлетт танцевала до упаду, стирая до основания подошвы своих туфель, но музыка и смех не могли поднять ее неважное настроение. Когда Гарриэт печально вздыхала при виде молодых парочек, под руку прогуливавшихся по берегу реки, Скарлетт раздраженно передергивала плечами и отворачивалась. Слава Богу, к ней каждый день приходят приглашения на домашние балы. Похоже, роскошные вечера, на которых ей довелось присутствовать в Дублине, и великолепие местных магазинов так захватило воображение Скарлетт, что прежняя привлекательность базарных дней в Триме в ее глазах заметно потускнела.

К концу мая уровень воды в Бойне упал настолько, что можно было видеть камни на дне реки, которыми в незапамятные времена был выложен брод. Фермеры все чаще озабоченно поглядывали на небо, по которому западный ветер гнал редкие облака. Полям нужна была влага. Пару раз начинавшийся было дождь быстро прекращался и успевал лишь только немного освежить воздух и чуть увлажнить почву, в результате чего корни пшеницы и луговой тимофеевки не развивались вглубь, а располагались близко от поверхности, что делало стебель слабым и ломким.

Кэт рассказала, что тропинка, ведущая к домику Грейн с севера, превратилась в широкую, без единой травинки дорогу. А у самой Грейн «масла столько, что она не может его сама съесть». Говоря это, Кэт намазывала свое масло на оладьи.

– Люди молятся, чтобы пошел дождь.

– Ты подружилась с Грейн, Кэт?

– Она понравилась Билли.

Скарлетт улыбнулась. Что бы Билли ни говорил, это безоговорочно принимала Кэт. Хорошо, что у него была добрая душа, иначе привязанность к нему Кэт могла бы иметь просто ужасные последствия. Билли был удивительно терпелив. От отца он перенял умение хорошо обращаться с лошадьми и знал их гораздо лучше, чем Скарлетт. Он учил Кэт уверенно держаться в седле. Когда она немного подрастет, то благодаря Билли без проблем сможет управляться со взрослой лошадью. Кэт стала по нескольку раз в день говорить, что на пони ездят маленькие девочки, а она уже большая. К счастью, Билли вовремя вмешался, заметив, что она еще «не достаточно большая». Скажи подобное Скарлетт, Кэт бы здорово обиделась.

В начале июня Скарлетт отправилась в гости в Роскоммон. Впервые ее не мучила совесть, что на несколько дней она оставляет дочь как бы на произвол судьбы. «Она скорее всего даже не заметит моего отсутствия», – подумала Скарлетт. Ей было неприятно сознавать это.

В Роскоммоне все как один восхищались чудесной погодой. Собравшиеся на лужайке перед домом развлекались игрой в теннис. Все было залито мягким солнечным светом. Темнеть начинало только после девяти часов.

Скарлетт была рада вновь оказаться в одной компании с людьми, к которым она испытывала искреннюю симпатию, с тех пор как познакомилась с ними в Дублине. Единственный человек, которого она не поприветствовала с обычным энтузиазмом, был Чарльз Рэгленд.

– Это ваш полк, Чарльз, забил до смерти того несчастного человека на площади. Я этого никогда не забуду и никогда вам не прощу. Вы можете носить штатский костюм, как сейчас, но вы все равно английский солдат, а я теперь знаю, что военные – настоящие чудовища.

К ее удивлению, Чарльз не стал оправдываться:

– Мне очень жаль, что вам довелось стать свидетельницей финала этой истории. Наказание кнутом – позор для армии. Но мы видим вещи и пострашней. Со всем этим нужно бороться.

Рэгленд отказался дать подробности, однако Скарлетт и без него слышала рассказы о растущей волне насилия против лэндлордов в разных районах Ирландии. Банды преступников жгут поля, режут скот; недавно управляющий большого поместья возле Голвея попал в засаду и был изрублен на куски. В народе шепотом поговаривают о возрождении движения «Белых Ребят», организованных банд мародеров, которые терроризируют помещиков сильнее, чем сто лет назад. Впрочем, умные головы скептически относятся к подобного рода слухам. Отдельные волнения, спровоцированные известными деятелями, вспыхивают то здесь, то там, но быстро затухают. Хотя мало кто мог сказать, что у него не было тяжело на сердце, когда жители деревень молча провожали его экипаж тяжелым, ненавидящим взглядом.

Скарлетт простила Чарльза. Но сказала ему, что он не должен питать иллюзий: она ничего не забыла.

– Я готов взять вину на себя за каждый из ста ударов кнутом, если бы это смогло заставить вас время от времени вспоминать меня, – с пылом произнес он и покраснел, как ребенок.

– Черт возьми, я придумываю пламенные речи не хуже, чем лорд Байрон, когда сижу в казарме и думаю о вас, но стоит мне вас увидеть, как я начинаю нести полную ахинею! Вы, наверное, догадываетесь, что я безумно в вас влюблен?

– Вы правы, Чарльз, я действительно начала это замечать. Я не уверена насчет лорда Байрона, но вы мне определенно нравитесь.

– Вы… Неужели… Да вы просто ангел! Могу ли я надеяться, что…

– Боюсь, что нет, Чарльз. Да не отчаивайтесь вы так. Дело не в вас. Я готова ответить так любому.

Пирожные перед комнатой Скарлетт каждую ночь оставались нетронутыми и постепенно черствели.

– Какое счастье снова очутиться дома! Мне кажется, я просто ужасный человек. Когда я куда-нибудь уезжаю, то чувствую невыносимую тоску по дому. Даже если там, где я нахожусь, очень весело. Но, клянусь вам, дорогая Гарриэт, не успеет закончиться эта неделя, как я начну думать о следующей поездке в гости. Расскажи мне обо всем, что случилось в мое отсутствие. Кэт, должно быть. Билли уже до смерти надоела?

– Совсем нет. Дети придумали новую игру под названием «Утопить викинга». Я не знаю, откуда они взяли такое название. Кэт говорит, что вы знаете, а она только помнит само слово – «викинг». Они забросили на башню веревочную лестницу. Билли натаскал наверх камней, и теперь они там целыми днями просиживают, бросая камни в реку через бойницы.

Скарлетт засмеялась:

– Какова озорница! Упрашивала меня несколько месяцев, чтобы я с ней забралась на башню. А теперь, гляжу, запрягла еще и Билли делать для нее всю тяжелую работу. А ведь ей еще нет и четырех. Что же будет, когда ей исполнится шесть лет! Наверное, в страхе будет держать весь дом. Вам, Гарриэт, боюсь, палкой придется заставлять ее учить буквы.

– Надеюсь, нет. Кэт уже сейчас с любопытством разглядывает рисунки животных в букваре.

Скарлетт довольно улыбнулась, почувствовав в словах гувернантки намек на то, что ее дочь – гениальный ребенок. Ей очень хотелось верить, что Кэт постигает все быстрее и лучше, чем любой другой ребенок за всю историю человечества.

– Скарлетт, вы не могли бы мне рассказать немного о своей поездке? – с легкой завистью спросила Гарриэт.

Несмотря на то, что жизнь не раз устраивала ей тяжелые испытания, она не потеряла присущей ей любознательности.

– Все было просто замечательно, – стала рассказывать Скарлетт. – Нас было, наверное, человек двадцать пять, и, к счастью, на этот раз без скучного генерала-отставника, любящего вспоминать, какую такую науку ему сто лет назад преподал фельдмаршал Веллингтон. Мы провели увлекательный турнир по крокету – кто-то принимал ставки, кто-то выигрывал, а кому-то приходилось расставаться со своими денежками. Словом, все, как на скачках. Я была в одной команде с…

– Миссис О'Хара, миссис О'Хара! – Кто-то, истошно крича, бежал по коридору. Скарлетт вскочила, как ужаленная. В комнату влетела растрепанная, с безумным лицом служанка и, задыхаясь, с трудом подбирая слова, начала говорить: – Там, на кухне… Кэт… раскаленная сковородка…

Устремившись в направлении кухни, она услышала громкий плач Кэт, когда была еще возле колонн, на полпути к крылу дома, где находилась кухня. Скарлетт побежала быстрей: она никогда раньше не слышала, чтобы ее дочь плакала.

– Мамочка, помоги мне! Мамочка…

Здание мгновенно ожило, вокруг звучали встревоженные голоса, но Скарлетт слышала только один – голос ее Кэт.

– Здесь, здесь мамочка, моя ненаглядная. Ну же, ну… Еще одна минута – и у маленькой Кэт все пройдет.

Скарлетт подхватила ребенка на руки и бросилась закладывать лошадей. Она заметила увеличивающуюся с каждой секундой жуткую красную опухоль на ладошке Кэт.

Скарлетт готова была поклясться, что дорога в Трим стала в два раза длиннее. Она вовсю гнала лошадей, придерживая их только на поворотах изза риска перевернуться. Если доктора вдруг не окажется на месте, она разнесет его дом в щепки, порушит всю его мебель, похоронив под ее обломками его семью.

Доктор оказался дома.

– Тише, тише, вам необходимо успокоиться, миссис О'Хара. С детьми сплошь и рядом происходят подобные неприятности. Так, позвольте я посмотрю…

Кэт громко вскрикнула, когда он сжал ей обожженную руку. Скарлетт вздрогнула, будто ей в сердце всадили нож.

– Да, ожог сильный, это факт, – сказал доктор Древлин. – Надо смазывать его жиром, пока не вырастет волдырь, который я потом надрежу и удалю жидкость.

– Доктор, ей же больно. Вы можете что-нибудь сделать, чтобы она так не мучилась? – Рукав платья Скарлетт пропитался слезами Кэт.

– Возьмите масло и смажьте пораженный участок. Со временем жжение станет слабее.

– Со временем, вы говорите? Скарлетт резко развернулась и бегом бросилась к экипажу. Она отвезет Кэт к мудрой старой Грейн.

Как далеко! Скарлетт забыла, что башня и река были на таком большом расстоянии от дома. Ее ноги гудели от усталости. «Добежать бы!» – пронеслось у нее в голове. Она побежала так быстро, словно на нее спустили свору гончих псов.

– Грейн! – громко крикнула она, добравшись наконец до зарослей остролиста. – Ради всего святого, помоги моему ребенку.

Знахарка вышла из-за деревьев.

– Устроимся прямо здесь. Не надо никуда бежать, – негромко сказала она.

Она села на землю и вытянула руки:

– Иди к Грейн, Дара. Я заставлю боль выйти из твоего тела.

Скарлетт бережно передала свою драгоценную ношу, затем нерешительно присела, готовая в любой момент схватить Кэт и снова бежать, бежать туда, откуда можно ждать помощи.

– Я хочу, чтобы ты дала мне свою руку. Дара. Я буду говорить с твоим ожогом – он должен послушаться и уйти с твоей ладони.

Грейн говорила спокойно, но уверенно. Кэт внимательно посмотрела на нее своими настороженными зелеными глазами. Покрытое морщинами лицо старой женщины осталось невозмутимым. Тогда девочка осторожно положила свою пострадавшую руку тыльной стороны на жесткую, с въевшимися следами разных трав, ладонь Грейн.

– У тебя большой, сильный ожог. Дара. Чтобы заговорить его, мне потребуется время, но скоро ты почувствуешь себя лучше.

Она тихонько подула на обожженную кожу. Один, два, три раза. Затем Грейн, близко наклонившись к руке Кэт, начала едва слышно нашептывать какие-то слова.

Что она шептала, ухо Скарлетт не улавливало. Ее голос напоминал едва слышный шелест молодых зеленых листочков или нежное журчание в теплый солнечный день бегущего по камешкам хрустально-чистого ручейка. Не прошло и трех минут, а может, и того меньше, как Кэт перестала стонать. Скарлетт опустилась на землю. Напряжение стало проходить, мышцы ее приятно расслабились. Тихое, монотонное, убаюкивающее бормотание продолжалось. Кэт начала клевать носом, и вскоре ее голова упала на грудь Грейн. Старая знахарка не останавливалась. Скарлетт полулежала на локтях, но мало-помалу и ее начало клонить в сон; наконец, голова ее поникла совсем, и через несколько секунд она уже крепко спала. А Грейн все шептала и шептала, заговаривая обожженное место, и медленно-медленно опухоль на ручке Кэт стала спадать, красное пятно становилось все меньше и меньше, и вот настал момент, когда кожа на ладошке стала ровной и гладкой, словно не было никакого ожога.

Грейн замолчала, подняла голову, облизав потрескавшиеся губы. Она положила одну руку Кэт на другую, ласково обняла спящего ребенка и начала его легонько покачивать, что-то едва слышно напевая. Прошло много времени, прежде чем она остановилась.

– Дара, – позвала она. Кэт открыла глаза. – Вам пора идти. Разбуди маму. Грейн устала и хочет спать.

Знахарка поставила Кэт на ноги, а сама на коленях отползла в глубь зарослей остролиста.

– Мама, проснись. Нам пора идти.

– Кэт? Как я умудрилась заснуть? Что произошло? Как ты себя чувствуешь, мой ангел?

– Я немножко поспала. Рука уже прошла. Можно я пойду поиграю к башне?

Скарлетт посмотрела на ладошку дочери. Никаких следов ожога.

– О, моя Китти-Кет. Иди ко мне, моя крошка. Твоя мамочка очень хочет, чтобы ты ее обняла и поцеловала.

Она задержала на мгновение Кэт в своих объятиях, а затем разрешила ей идти, куда она хочет. Это был ее подарок Кэт.

Кэт прижалась к щеке матери.

– Я думаю, что лучше мне пойти домой выпить чая с пирожными, а поиграть можно потом, – сказала она. – Пошли домой.

Это был подарок Кэт матери.

«Миссис О'Хара была околдована. Ее ребенок, которого ей подменили эльфы, и колдунья разговаривали на не известном людям языке», – утверждал Нел Гаррити. По его словам, она все видела собственными глазами и была так напугана, что побежала прямиком к реке, совершенно от страха позабыв, что брод совсем в другом месте… Она наверняка бы утонула, говорил Нел, если бы Бойн в этом году так сильно не обмелел.

– Она отгоняет своим колдовством дождевые облака от наших полей.

– А вы слышали, что в тот самый день корова Энни Магинти, одна из лучших дойных коров в Триме, вернулась домой без молока?

– У Дана Хоулихана из Навана на ступнях выросли такие бородавки, что он не может даже на землю встать.

– Подмененное дитя каждый день катается на волке, одетом в шкуру пони.

– Если тень ведьмы падает на маслобойку, то масла с ее помощью никогда уже не сделать.

– Знающие люди говорят, что она может видеть в темноте, а глаза ее светятся, когда она рыщет посреди ночи в поисках добычи.

– Вы слышали историю ее рождения, мистер Райлли? Она появилась на свет в канун дня всех святых, когда небо было словно расчерчено яркими полосами пролетавших комет…

Невероятные истории передавались из уст в уста, становясь достоянием всей округи.

Через несколько дней миссис Фицпатрик нашла на ступеньках Бит Хауса, безжизненного дохлого полосатого кота Кэт. Окрас был задушен, во вспоротом животе отсутствовали внутренности. Она завернула кота в тряпку и спрятала в комнате до темноты, чтобы никем не замеченной пробраться к реке и бросить бедное животное в воды Бойна.

Розалин Фицпатрик без стука вошла в дом Колума. Он молча посмотрел на нее, но остался сидеть.

– Я так и знала! – воскликнула она. – Ты не можешь пить в трактире, как все нормальные люди, а прячешь свою слабость дома, что ужасно для мужчины.

Ее голос был полон презрения. Она брезгливо ткнула туфлей загородившие ноги Стивена О'Хара, который лежал с открытым ртом и громко храпел. Тяжелый перегар, казалось, пропитал все в комнате.

– Оставь меня в покое, Розалин, – устало произнес Колум. – Я и мой кузен оплакиваем крушение последних надежд на возрождение Ирландии.

Миссис Фицпатрик язвительно бросила:

– Да неужели, Колум О'Хара? Вызови своего второго кузена: может, на твое счастье, у него тоже рухнула какая-нибудь надежда и можно будет открыть очередную бутылку? Впрочем, у тебя появится повод приложиться к новой бутылке, когда Скарлетт станет оплакивать смерть своей ненаглядной дочери. Интересно, будешь ты плакать, если твоя крестница погибнет? Клянусь тебе, Колум, ребенок Скарлетт в смертельной опасности.

Розалин встала на колени перед Колумом, потрясла его за руку:

– Ради Христа, сделай что-нибудь! Я задействовала все свое красноречие, но люди остаются глухи к моим словам. Может быть, еще не поздно, и ты сможешь их остановить? Нельзя же так прятаться от окружающих! Люди чувствуют, что ты бросил их на произвол судьбы. И Скарлетт тоже это чувствует.

– Кэти Колум О'Хара, – пробормотал Колум, тупо глядя в пол.

– Ее кровь будет на твоей совести, – твердо и почти по слогам произнесла Розалин.

На следующий день Колум обошел каждый дом и каждый трактир в Баллихаре и Адамстауне. В первую очередь он направился в контору Скарлетт. Она сидела, с головой погрузившись в изучение бухгалтерских книг. Скарлетт улыбнулась, увидев его у порога, но вновь нахмурилась, когда Колум предложил ей устроить вечер и пригласить побольше гостей в честь возвращения ее кузена Стивена в Ирландию.

В конце концов Скарлетт сдалась. Колум отправился по остальным адресам. Он внимательно слушал собеседников, стараясь уяснить, есть ли серьезные основания для беспокойства Розалин, и к своему огромному облегчению не услышал ничего особенного.

После воскресной мессы вся деревня и все О'Хара из графства Мит собрались у Скарлетт, чтобы произнести здравицы в честь возвратившегося домой Стивена и послушать о жизни в Америке. На лужайке были расставлены длинные столы, где на больших деревянных блюдах дымились говядина с капустой, горячий вареный картофель, стояли кувшины с пенящимся портером. Застекленные двустворчатые двери гостиных, где потолки были расписаны сценами подвигов героев Ирландии, были открыты настежь, как приглашение каждому желающему зайти сюда и чувствовать себя здесь как дома.

Вечер почти что удался. Скарлетт утешала себя мыслью, что сделала все возможное. Почти весь вечер она провела в обществе своей кузины Кэтлин.

– Я так по тебе скучала, дорогая Кэтлин, – говорила она ей.

– Что ты так вздыхаешь, Скарлетт, – ведь ничего же в твоей жизни особенного не произошло, – отвечала Кэтлин.

Вроде совсем недавно она родила крепкого, здорового мальчика, а сейчас – уже ждала пополнения, надеясь, что у ее первенца через шесть месяцев будет брат.

Скарлетт почувствовала, что Кэтлин совсем не до нее. «Она по мне совсем не скучала», – с грустью подумала Скарлетт.

Стивен совсем не изменился и был здесь, в Ирландии, так же немногословен, как у себя в Америке. Впрочем, его родственники, собравшиеся в Биг Хаусе, относились к этой его особенности философски: «Он всегда был молчаливым человеком, и с этим нужно мириться». Скарлетт избегала его… Для нее он оставался тем же Стивеном – «привидением», что и в детстве. Тем не менее одну интересную новость молчун Стивен рассказал: оказывается, дедушка Робийяр умер, оставив всю свою недвижимость Полине и Евлалии. Они теперь жили вдвоем в доме из розового камня, каждый день совершали неспешные прогулки и считались невероятно богатыми особами – богаче даже, чем сами сестры Телфейр!

Вечер у Скарлетт был в самом разгаре, как вдруг издалека донеслись гулкие раскаты грома. В доме сразу воцарилась тишина: все разом перестали говорить», смеяться, забыли про еду и с надеждой посмотрели наверх. Однако небо словно смеялось над ними, оставаясь все таким же безупречно голубым. Дождя ждали все. Каждый день отец Флинн служил специальную мессу, а прихожане зажигали свечи и просили господа ниспослать на высушенную землю долгожданный дождь.

И вот сегодня, в Иванов день, на западной части горизонта редкие облака, которые раньше стремительно неслись по небу, вдруг словно застыли на месте и начали на глазах расти, превращаясь в тучи. К шести часам вечера горизонт был весь черен. Мужчины и женщины, сооружавшие костер для ночных празднеств, явственно ощущали с порывами западного ветра признаки приближающегося дождя. Вот уж действительно будет праздник, если пойдет дождь: хлеба, страдающие от отсутствия влаги, будут спасены.

Ливень разразился, когда уже начало темнеть. Ему предшествовали оглушительные грозовые раскаты, сопровождавшиеся вспышками молний, столь яркими, что на долю секунды становилось светлее, чем в ясный солнечный день. А потом словно прорвало: мощные потоки воды хлынули вниз. Но это был не просто дождь: на землю с мерным стуком стали шлепаться тяжелые, размером с грецкий орех градины. Люди падали на землю, закрывая голову руками. Вскрики боли и страха слышались то здесь, то там в короткие промежутки между раскатами грома.

Ливень застал Скарлетт на крыльце дома. Она собиралась отправиться к костру, где должна была звучать музыка и устраивались танцы. Скарлетт ринулась обратно в дом, но было поздно: секунды оказалось достаточно, чтобы она промокла до нитки.

Скарлетт стала искать Кэт. Она нашла ее наверху возле окна: зеленые глаза Кэт были широко раскрыты, руками она зажимала уши. В углу, прижимая к себе Билли, съежилась Гарриэт. Скарлетт присела рядом с Кэт, и они вместе молча стали наблюдать за буйством стихии.

Через полчаса все кончилось. Небо было чистое, холодным светом сияли миллионы звезд, горела почти полная луна. Дрова для костра промокли, и их в эту ночь уже было не зажечь. Град побил всю пшеницу и травы. Грязно-белые ледяные шарики еще долго покрывали землю. Страшный, смертный крик одновременно вырвался из груди всех жителей Баллихары. Жуткий звук не знал преград: он прорвался сквозь каменные стены и оконные стекла Биг Хауса и добрался до комнаты Кэт. Скарлетт содрогнулась и привлекла к себе дочку. Девочка, всхлипывая, уткнулась в плечо матери. Как она ни затыкала уши, страшный звук проникал ей прямо в сердце:

– Мы потеряли почти весь урожай, – сказала Скарлетт. – Она стояла на столе, словно на трибуне, посреди самой широкой улицы Баллихары, обращаясь ко всем жителям городка. – Но кое-что мы еще сможем спасти: насушить сена, из пшеничных стеблей получить солому. Да, мы остались без муки. Но я сегодня же поеду в Трим, Наван и Дроэду делать запасы на зиму. Голода в Баллихаре не будет. Это я вам обещаю. Слово О'Хара.

Все приветствовали ее слова громкими одобрительными возгласами. Но вечером, сидя у камина, они продолжали говорить о колдунье и подмененном эльфами ребенке, вызвавшем дух повешенного в башне хозяина, который в ярости, что его потревожили, начал мстить.

 

Глава 81

А между тем жара не ослабевала, и вновь на небе не было ни облачка. Первые полосы «Тайме» целиком посвящались мнениям и гипотезам по поводу дальнейшего развития дел в небесной канцелярии. На второй и третьей страницах появлялось все больше коротких сообщений с мест о нападениях на поместья лэндлордов и ущербе, а также о насилии в отношении управляющих некоторых из поместий.

Скарлетт просматривала газету ежедневно, затем отбрасывала ее в сторону: «Слава Богу, мне не нужно опасаться обитателей Баллихары. Они знают, как я забочусь о них».

Однако жизнь становилась все труднее. Слишком часто, в каком-нибудь городе, где, как она думала, полно муки и прочих продуктов, Скарлетт обнаруживала, что разговоры о богатых запасах – сплошная фикция. Поначалу она вдохновенно торговалась, сбивая цену, если находила что-то стоящее, но с каждым разом раздобыть продовольствие становилось все труднее, и Скарлетт бывала счастлива, когда находила хоть что-нибудь, и без колебаний платила даже за самые завалящие товары.

«Здесь так же плохо, как в Джорджии после войны, – думала она. – Нет, даже хуже. Ведь тогда мы сражались против янки, которые грабили и жгли все, что попадалось им на пути, а в Ирландии, в отличие от Америки, злые силы действуют скрыто. Сейчас мне приходится бороться за жизнь большего количества людей, чем тогда в Таре. Неужели проклятие легло на эту землю?»

Скарлетт накупила свечей на несколько сотен фунтов, чтобы жители Баллихары могли зажигать их, обращая свои молитвы к Господу в местной часовне. Скарлетт все чаще стала замечать вдоль дороги или в полях каменные горки, когда возвращалась домой верхом или в повозке, груженой товарами. Она не знала, какие именно из древних языческих божеств пытались ублажать сложившие эти пирамиды люди, но если это поможет вызвать дождь, то она готова лично собрать в пирамиду все камни в графстве Миг.

Скарлетт ощущала себя совершенно беспомощной, что было для нее пугающе-новым чувством. Раньше она считала, что хорошо разбирается в земледелии, – ведь она выросла на плантации. Несколько успешных лет, проведенных ею в Баллихаре, лишь укрепили ее в мысли, что, когда напряженно трудишься и требуешь того же от окружающих, результаты не заставят себя ждать. Но что она могла сделать сейчас, когда одной только готовности работать было явно недостаточно?

Скарлетт по-прежнему не отказывалась от приглашений, которые ей регулярно присылали. Но если раньше она отправлялась на балы и званые вечера в поисках развлечений, то сейчас рассматривала каждую свою поездку к соседям как лишнюю возможность потолковать с другими лэндлордами о сложностях нынешней жизни.

Скарлетт прибыла в Килбрайдское аббатство по приглашению Гиффордов с опозданием на день.

– Мне стыдно, Флоренс. Я даже не прислала телеграммы, что задерживаюсь, – говорила она леди Гиффорд. – Сказать по правде, я только и делаю, что мечусь туда-сюда в поисках муки и съестного, и совершенно потеряла счет дням.

Леди Гиффорд была столь обрадована появлением Скарлетт, что и не думала обижаться. Все гости предпочли поезжу именно к ней, потому что она торжественно пообещала, что ее, дом удостоит посещением миссис О'Хара.

– Я долго ждал возможности поблагодарить вас, милая леди. – Почтенных лет джентльмен в бриджах энергично затряс руку Скарлетт. Это был маркиз Тревенский, с растрепанной седой бородой и подозрительно красным с синими прожилками кончиком носа.

– Спасибо, сэр, – сказала Скарлетт, а про себя подумала: «Интересно, чем обязана я такому изъявлению чувств?»

Маркиз говорил оглушительно громко, так как к старости стал плохо слышать. Обращаясь к Скарлетт, он делал невольными участниками разговора всех без исключения гостей, хотели они того или нет. Его рокочущий голос доносился даже до площадки для игры в крокет.

– Скарлетт нужно поздравить, – кричал он. – Она спасла Баллихару. Я упрашивал Артура не выбрасывать деньги на ветер, покупая корабли у мошенников, которые бессовестно его обманывали, уверяя, что суда сделаны из добротного строевого леса. Но Артур не слушал меня, он словно задался целью как можно скорее разориться. Он потерял восемь тысяч фунтов – больше половины отцовского наследства! На эту сумму он бы мог скупить все земли в графстве Мит. Дурак, он и есть дурак. Он не отличался сообразительностью и в детстве, но, черт подери, я любил Артура, как брата, хоть и несмышленого. Ни у кого не было более верного друга! Как я плакал, о. Боже! Как же я рыдал, мадам, когда он повесился. Артур сам прекрасно понимал, что балбес, каких мало, но кто же мог предположить, что у него хватит дури свести счеты с жизнью?! Он любил Баллихару всем сердцем, в ней он и сошел в могилу. Это непростительно, что Констанция так обошлась с поместьем. Она должна была сохранить его как память о бедняге Артуре.

Маркиз долго рассыпался перед Скарлетт в благодарностях за то, что она, по его словам, «сделала с поместьем то, на что у вдовы Артура не хватило ни умения; ни порядочности».

– Разрешите мне еще раз пожать вам руку! – прокричал он.

Скарлетт была у недоумении: «Что за сказки рассказывает ей этот старик?» Она слышала, что молодой хозяин Баллихары повесился не сам, а его затащил в башню кто-то из обитателей городка и там вздернул. Во всяком случае так звучала история в интерпретации Колума. Маркиз, должно быть, что-то путает. Людям в старости свойственно забывать даже самые очевидные вещи… А может, все-таки Колум ошибается? Ведь он был тогда совсем еще ребенком, просто слушал, что люди говорят. Его в то время в Баллихаре и не было: семья-то жила в Адамстауне… Впрочем, и маркиза там тоже не было, так что и он говорит с чужих слов. Не знаешь, кому и верить: все так запутано…

– Здравствуй, Скарлетт, – услышала она над ухом.

Повернувшись, она увидела Джона Морланда. Скарлетт улыбнулась старому маркизу, вежливо высвободила руку и взяла под локоть Морланда.

– Рада тебя видеть, Барт. Я искала тебя на каждом балу в этом сезоне, то тщетно.

– Я никуда не выезжал в нынешнем году. Все лошадьми занимался. Вот недавно еще две кобылы ожеребились – для меня это поважней, чем бал у вице-короля. Ну, давай, расскажи мне, чем ты все это время занималась.

Прошла, казалось, целая вечность со дня их последней встречи, и Скарлетт не знала, с чего начать.

– Это, я уверена, тебя заинтересует, – сказала она. – Одна из охотничьих лошадей, которую ты мне помог приобрести, в последнее время демонстрирует удивительную резвость, обгоняя саму Луну. Комета ее кличка.

Словно она вдруг решила для себя: «Хватит дурака валять – пора показать, на что я способна». И показывает…

Скарлетт и Барт отошли в угол комнаты и стали делиться последними новостями. Скоро Скарлетт поняла, что ее собеседник ничего не знает о Ретте. Зато она получила исчерпывающую информацию о том, как надо принимать роды у кобылы, если плод неправильно лежит в утробе. Впрочем, Барт ей нравился, и она мирилась с его некоторым занудством.

Все говорили только о погоде. Никогда прежде в Ирландии не было засухи.

Сейчас же солнечные дни следовали один за другим, и не было даже намека, что погода может измениться. В стране не осталось района, который бы не страдал от недостатка влаги. Что же будет в сентябре, когда придет время вносить арендную плату?

Только сейчас Скарлетт осознала, что ее ждет осенью. Сердце ее защемило. Сомневаться не приходится: фермеры будут не в состоянии платить. И если она не заставит их любой ценой заплатить, на что же ей можно будет рассчитывать в городе, где жители также будут сводить концы с концами? Магазины, трактиры, даже доктор – все они зависят от фермерских денег. Она, Скарлетт, будет разорена.

Скарлетт сложно было сохранить на лице выражение беззаботности и довольства, но она старалась как могла. С каким нетерпением ждала она конца недели, когда можно будет вернуться домой!

Заключительным аккордом многодневного светского раута у Гиффордов стал костюмированный бал 14 июня – в День взятия Бастилии. Гостей попросили прийти в самых экстравагантных костюмах. Скарлетт оделась броско, но со вкусом: красная юбка из Голвея с четырьмя нижними юбками – все разного цвета, полосатые шерстяные чулки, в которых, правда, было жарковато, и Скарлетт скоро стала ощущать некоторый дискомфорт. Но они произвели такой фурор, что, право же, стоило немного потерпеть.

– Я не представляла, что крестьяне могут так чудесно одеваться: мне они всегда казались такими неаккуратными, – долго восхищалась леди Гиффорд. – Я обязательно куплю себе такие же чулки и возьму их с собой в Лондон. Все просто умрут от зависти и будут умолять сказать им имя портного.

– Что за глупая женщина, – подумала Скарлетт. – Слава Богу, сегодня последняя ночь.

Чарльз Рэгленд приехал после ужина, когда начались танцы. Прибыл он

– с бала, завершившегося рано утром того же дня.

– Я бы примчался и раньше, если бы знал, что вы находитесь так близко, – сказал он Скарлетт.

– Близко? Вы же были в пятидесяти милях отсюда.

– Да хоть все сто – для меня это ровным счетом ничего не значит, когда речь идет о вас.

Скарлетт разрешила Чарльзу поцеловать себя, когда они уединились под сенью огромного дуба. Она уже стала забывать, когда ее целовали в последний раз, а сильные мужские руки заключали в объятия. Скарлетт почувствовала приятное волнение, когда Чарльз ее обнял.

– Любимая, – охрипшим от волнения голосом произнес Чарльз.

– Тс-с-с. Целуй меня, Чарльз, пока у меня не закружится голова.

Вскоре она действительно почувствовала головокружение. Она держалась за его мощные плечи, боясь упасть? Но когда Чарльз сказал, что придет к ней ночью в комнату, Скарлетт немедленно отстранилась от него. Голова ее мгновенно приобрела утраченную ясность. Поцелуи – это одно, однако новые претензии Чарльза совершенно невозможны.

Ночью он подсунул ей под дверь записку со словами раскаяния. Скарлетт сожгла ее. Уехала она рано утром, когда все еще спали, так что не было никакого прощания.

По приезде домой Скарлетт сразу же отправилась искать Кэт. Она не удивилась, обнаружив детей играющими возле старой башни: это было единственное сравнительно прохладное место во всей Баллихаре. Настоящим же сюрпризом для Скарлетт стало появление Колуна в сопровождении миссис Фицпатрик. Они терпеливо дожидались ее возле накрытого к чаю стола под большим тенистым деревом в саду за домом.

Скарлетт действительно обрадовалась. В последнее время Колум упорно избегал появляться в Бит Хаусе. Но вот он здесь, и ей доставляло большое удовольствие принимать у себя человека, бывшего для нее почти что братом.

– Мне рассказали удивительную историю, Колум, – сказала она. – Я думала, что сойду с ума от любопытства. Интересно, что ты думаешь по этому поводу. Вот скажи мне: возможно ли, что прежний молодой хозяин Баллихары сам повесился в башне? И Скарлетт, смеясь и передразнивая речь старого маркиза, в точности передала содержание их беседы у Гиффордов.

Колум аккуратно поставил чашку на стол.

– Мне нечего сказать, дорогая Скарлетт, – сказал он с приветливой улыбкой. Скарлетт очень любила, когда он так говорил. – Все возможно в Ирландии, в противном случае страну давно бы уже наводнили разные мерзавцы, как во всем остальном мире. – Колум улыбнулся и встал. – Мне пора. Я и так слишком засиделся, дожидаясь тебя, красавица. Дела больше ждать не могут. Но не верь, если эта женщина, – кивнул он в сторону Розалин, – станет говорить тебе, что я приходил сюда исключительно из-за любви к чаю с пирожными.

Он ушел так стремительно, что Скарлетт не успела завернуть для него в салфетку несколько пирожных.

– Я скоро вернусь, – бросила миссис Фиц и заторопилась вслед за Колумом.

Скарлетт увидела на другом конце выгоревшей от солнца лужайки Гарриэт и помахала ей рукой. «Идем пить чай!» – закричала она. Чая после ухода Колума оставалось предостаточно.

Колум О'Хара шел быстрым шагом, и Розалин Фицпатрик, приподняв подол, долго бежала, прежде чем смогла его догнать. С минуту она шла молча, чтобы отдышаться. Потом заговорила:

– И что теперь? Снова побежал к своей бутылке, я не ошиблась? Колум остановился. Повернулся к ней.

– В жизни не осталось больше правды, и это разрывает мне сердце. Ты слышала, что она говорила? Повторяла лживые слова англичанина, верила им. Точно так, как Девой и все остальные верят красивой лжи Парнелла. Я не могу больше, Розалин. Я едва удержался, чтобы не разбить вдребезги ее английскую чашку и не зарычать на нее, как цепной пес.

Боль и страдание были в глазах Колума, однако на лице Розалин появилось еще более суровое выражение. Слишком долго она сочувствовала ему, видя его душевные терзания, но сколько можно? Мысли о полном крахе дела жизни и предательстве окружающих захватили Колума. Более двадцати лет он боролся за свободу Ирландии, дела его пошли успешно, ему удалось создать целый арсенал оружия в протестантской церкви Баллихары, и вот теперь ему говорят, что делал он это все напрасно. Политические методы Парнелла более действенны. Колум всегда мечтал умереть за свою родину. Жизнь без борьбы за свободу Ирландии теряла для него всякий смысл.

Розалин Фицпатрик разделяла чувства, которые Колум испытывал к Парнеллу. Она, как и Колум, была сильно разочарована, что их работа не оценивается по достоинству лидерами общества фениев, более того, считается вредной. Однако Розалин могла подавить в себе чувства и беспрекословно выполнять приказы руководителей. Ее верность общему делу была велика: она жаждала личной мести больше, чем справедливости.

Но теперь Розалин решила отказаться от своей приверженности фенианству. Для нее страдания Колума значили больше, чем страдания всей страны. Она любила его больше жизни и не могла допустить, чтобы он погубил себя, терзаемый сомнениями и бессильной яростью.

– Ну что ты за ирландец, Колум О'Хара? – резко выговаривала ему Розалин. – Неужели ты позволишь Девою и его компании делать по-своему и совершить при этом непростительные ошибки? Ты не можешь не видеть, что происходит в стране. Люди сражаются неорганизованно, часто в одиночку и жестоко расплачиваются за свои действия, так как у них нет лидера. Они не хотят ни Парнелла, ни кого-то другого. Им нужен ты. Ты достал оружие для армии. Так почему ты сейчас, вместо того, чтобы собирать людей в боеспособный, хорошо вооруженный отряд, напиваешься до бесчувствия и занимаешься бесполезной словесной трескотней, словно надравшийся до чертиков какой-нибудь бездельник, потешающий своими пьяными разглагольствованиями завсегдатаев трактира?

Колум посмотрел на Розалин, потом отвел взгляд. В глазах его затеплилась надежда.

Розалин Фицпатрик отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел, насколько она взволнованна.

– Удивительно, ты так легко переносишь жару, – заметила Гарриэт.

Она сидела под зонтиком, но ее нежное лицо было покрыто мелкими капельками пота.

– Мне нравится жара, – ответила Скарлетт. – Я чувствую себя как дома. Я тебе когда-нибудь рассказывала об американском Юге, Гарриэт?

– Нет.

– Самое мое любимое время года – лето. Жара, и никаких осадков на протяжении месяца – это была моя стихия. А как восхитительно выглядели хлопковые плантации, перед тем как раскрывались коробочки: куда ни кинешь взгляд, бескрайнее зеленое море. Я очень любила слушать, как поют рабочие, разрыхляя землю мотыгой. Их не видно, они где-то далеко-далеко, но воздух будто соткан из чарующей мелодии, которая едва доносится издалека.

Скарлетт вдруг замолчала. Только сейчас до нее дошло, что она назвала Джорджию своим домом. «Дом? Ирландия отныне ее дом», – подумала она про себя.

Гарриэт мечтательно протянула: – Там, наверное, так красиво.

Скарлетт с недоумением посмотрела на нее. Как будто мало ее била жизнь: Гарриэт все такая же романтическая натура, и ничто ее не меняет.

Нет, нельзя отбросить свое прошлое. Генерал Шерман привез меня в новую жизнь, но я уже достаточно пожила, чтобы так просто отказаться от прошлого.

Я не знаю, что со мной происходит. Вся в разладе сама с собой. Наверное, все-таки жара виновата: я уже привыкла к ирландской прохладе.

– Мне надо посмотреть счета, – сказала она Гарриэт.

Аккуратные колонки цифр действовали на нее успокаивающе и поднимали настроение.

Но в этот раз внимательное изучение цифр привело Скарлетт в состояние глубокой депрессии. Единственный более-менее стабильный доход приносили ее домики, которые продолжали строиться на окраине Атланты. Одно хорошо: ее деньги больше не шли на финансирование революционного движения, к которому принадлежал Колум. Эти деньги она пустит в помощь самым нуждающимся. Но все равно средств явно недостаточно. Скарлетт тратила огромные суммы на благоустройство своего поместья и городка. Ей с трудом верилось, что она с такой легкостью проматывала тысячи в Дублине, однако бесстрастная цифирь подтверждала, что все так и было.

Пусть только у Сэма Коллетона хватит практичности сэкономить при строительстве домиков, пусть даже на мелочах. Спрос на дома от этого не уменьшится, а доход будет выше. Она напишет ему, чтобы не покупал дорогие пиломатериалы: строить эти домики она решила в первую очередь для того, чтобы хоть чем-нибудь занять Эшли. Были и другие способы сократить затраты: на фундаменте, вытяжных трубах… Кирпич можно использовать и более низкого качества.

Скарлетт сама себя одернула. Что она говорит! Чтобы Джо дошел до всего этого сам? Никогда такого не будет. Он и Эшли – честнее людей не найти, идеалисты, каких еще поискать. Скарлетт вспомнила, как они беседовали друг с другом на строительной площадке. Ну два сапога пара! Они нашли друг друга. Она бы не удивилась, если бы они вдруг прервали на полуслове разговор о ценах на древесину и начали бы обмениваться впечатлениями о какой-нибудь книге.

Вдруг Скарлетт осенило: она отправит Гарриэт Келли в Атланту. Она и Эшли могли бы стать чудесной парой Они ведь так похожи: оба живут в каком-то иллюзорном мире, оба судят о жизни исключительно по книгам. Гарриэт хоть и была наивной, но у нее было очень важное качество – верность долгу. Иначе бы она не прожила целых десять лет с нелюбимым мужем. В ней есть сила. Она может иногда демонстрировать удивительный напор, как в том эпизоде с экзекуцией, когда Гарриэт столько прошагала пешком, чтобы найти пострадавшего от рук Дэнни офицера и постараться уговорить его не доводить дело до расправы. С Гарриэт Эшли бы чувствовал себя как за каменной стеной. Сам он тоже нуждается в женщине, о которой мог бы заботиться. Со своим характером он, наверное, совсем избалует Бо. Даже страшно представить, что может из него получиться. Билли Келли научил бы Бо уму-разуму. А еще надо отправить коробочку нюхательной соли для тетушки Питти. Но тут настроение Скарлетт упало: пустые фантазии – вот что такое ее рассуждения отправить обоих Келли в Америку. Во-первых, Кэт не переживет расставания с Билли. Когда пропал Окрас, она целую неделю ходила сама не своя. Но Окрас был всего лишь обыкновенным котом, а что тогда говорить о Билли! Кэт как-то сразу к нему привязалась, и эта привязанность изо дня в день крепла. Да и Гарриэт плохо переносит жару. Нет, от этой идеи придется отказаться. И Скарлетт вновь склонилась над счетами.

 

Глава 82

– Мы должны перестать тратить так много денег, – сердито сказала Скарлетт. Она потрясла расчетной книгой в направлении миссис

Фицпатрик. – Не вижу никакого резона кормить эту армию слуг, когда мука для хлеба стоит целое состояние. По крайней мере, половине из них нужно будет дать расчет. Какая от них польза, в конце концов? И не заводите старую песню, что надо сбивать масло из сливок: если и есть что-то, чего сейчас слишком много, так это масло. Его не продашь и за полпенни фунт.

Миссис Фицпатрик дождалась конца этой тирады. Затем она спокойно взяла книгу из рук Скарлетт и положила на стол.

– Значит, вы выбросите их на улицу? – спросила она. – У них будет достаточно товарищей по несчастью, ведь сейчас в Ирландии во многих поместьях происходит как раз то, что вы хотите сделать. Не проходит и дня, чтобы с десяток бедняг не клянчили на кухне тарелку супа. Вы хотите приложить свою руку к тому, чтобы их полку прибыло?

Скарлетт нетерпеливой походкой направилась к окну.

– Нет, конечно, нет. Перестаньте говорить глупости. Но должен же быть какой-нибудь способ сократить расходы.

– Мы тратим гораздо больше денег, чтобы прокормить ваших красивых лошадей, чем на содержание слуг. – Голос миссис Фицпатрик звучал сухо.

Скарлетт повернулась к ней.

– Достаточно, – сказала она с яростью. – Оставьте меня одну.

Скарлетт взяла счета и направилась к своему рабочему столу. Однако она была слишком расстроена, чтобы сосредоточиться на расчетах. Как это подло со стороны миссис Фиц! Она ведь знает, что я ни от чего не получала столько наслаждения в жизни, как от охоты. Единственное, что поддерживало меня в это ужасное лето, это мысль, что с приходом осени снова начнется охотничий сезон.

Скарлетт закрыла глаза и попыталась представить себе холодное, бодрящее утро, когда легкий морозец к исходу ночи превращается в туман, и звук рожка возвещает о начале гона. Какой-то мускул невольно дрогнул в мягкой плоти над стиснутыми челюстями. У нее всегда плохо с воображением, гораздо лучше выходило на деле.

Она открыла глаза и некоторое время упорно работала со счетами. Из-за отсутствия зерна на продажу и арендной платы в этом году она должна потерять деньги. Эта мысль беспокоила ее, потому что прежде в бизнесе она всегда получала прибыль и терять деньги было крайне неприятной переменой.

Но Скарлетт выросла в мире, где было в порядке вещей, что время от времени погибал урожай или буря приносила разрушения. Она знала, что следующий год будет другим. Из-за такого бедствия, как засуха или град, ее нельзя было назвать неудачницей. Это не было торговлей лесом или лавкой, где при отсутствии прибыли вся вина ложилась бы на нее.

Кроме того, потери едва ли пробьют брешь в ее состоянии. Она может вести экстравагантный образ жизни до конца своих дней, и даже если урожай в Баллихаре будет погибать каждый год, у нее все равно будет уйма денег.

Скарлетт невольно вздохнула: на протяжении стольких лет она работала не покладая рук, экономила на чем только можно и копила деньги, думая, что, когда у нее их будет достаточно, она будет счастлива. Теперь они у нее были благодаря Ретту, и почему-то это не имело никакого значения. За исключением того, что незачем больше было работать, не к чему стремиться.

Она была не настолько глупа, чтобы желать возвращения бедности и отчаяния, но ей нужно было, чтобы ей постоянно бросали вызов и чтобы ее живой ум все время находился в движении. К тому же она с тоской вспоминала о скачках через заборы и рвы, о могучих лошадях, которых, рискуя собственной жизнью, сдерживала усилием воли.

Когда со счетами было покончено, Скарлетт с безмолвным стоном повернулась к стопке личных писем. Она терпеть не могла писать письма. Тем более, что она уже знала наперед, что там за почта. Многие из писем были приглашениями. Она сложила их в отдельную пачку. Гарриэт сочинит вежливые отказы вместо нее: никто и не узнает, что это не она их писала, а Гарриэт обожает быть полезной.

Было еще два предложения руки и сердца, которые приходили Скарлетт по крайней мере раз в неделю. Все это были как бы любовные послания, но Скарлетт хорошо осознавала, что не получала бы их, не будь она богатой вдовой, большую часть из них точно.

Она ответила на первое письмо общепринятыми фразами, вроде: «оказали честь своим вниманием», «не в состоянии отплатить вам столь же страстной любовью», «в высшей степени ценю вашу дружбу» и тому подобное, которых требовал и которыми снабжал ее этикет.

Со вторым было сложнее. Оно было от Чарльза Рэгленда. Из всех мужчин, что она встречала в Ирландии, Чарльз нравился ей больше всего. Его восхищение ею было убедительным, не то что усердная лесть других мужчин. Он не был охотником за состоянием, в этом она была уверена. Чарльз был из богатой семьи английских землевладельцев. Младший сын, вместо карьеры священника он выбрал армию. Но у него, должно быть, есть и собственные деньги. Скарлетт была уверена, что его парадная форма стоила больше, чем все ее бальные платья, вместе взятые.

Что еще? Чарльз красив. Он такого же высокого роста, как Ретт, только не брюнет, а блондин. Не такой вылинявший, как большинство блондинов. Его золотистые волосы с медным оттенком потрясающе выглядят на фоне загорелой кожи. Он действительно очень хорош собой. Женщины были без ума от него.

Так почему же она не любила его? Она думала над этим, думала часто и много. Но она не могла, он был слишком ей безразличен.

«Я хочу любить. Ведь это самое прекрасное чувство на свете. Как несправедливо, что я сама узнала его слишком поздно. Чарльз любит меня, а я нуждаюсь в том, чтобы меня любили. Мне слишком одиноко и тоскливо. Почему же я не могу его полюбить? Потому что я люблю Ретта, вот почему. Вот так происходит и с Чарльзом, и с любым другим мужчиной. Ни один из них не Ретт».

Ты никогда не получишь Ретта, сказал ей рассудок.

Но сердце воскликнуло с болью: «Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я могу забыть об этом хоть на минуту? Ты думаешь, эта мысль не настигает меня каждый раз, когда я замечаю в Кэт его черты? Ты думаешь, она не обрушивается на меня каждый раз, стоит мне только вообразить, что я – хозяйка собственной жизни?»

Свой отказ Чарльзу Рэгленду Скарлетт писала очень осторожно, подбирая самые добрые слова, какие знала. Он никогда не понял бы ее, если бы она сказала ему, что он ей действительно нравился, что даже, возможно, она его немножко любила, в благодарность за его любовь к себе, и что ее искренняя симпатия к нему делала для Скарлетт брак с Чарльзом невозможным. Она желала ему лучшей участи, чем жизнь с женщиной, принадлежащей другому человеку.

Последний в этом сезоне прием устраивался под Килбрайдом, недалеко от Трима. Чтобы избежать осложнений, связанных с путешествием на поезде, Скарлетт решила ехать в кабриолете и править сама. Она выехала рано утром, когда было еще прохладно. Ее лошади с трудом переносили жару, несмотря на то, что их обтирали мокрыми губками четыре раза в день. Да и сама Скарлетт чувствовала себя неважно: вся мокрая, она проворочалась полночи, тщетно пытаясь заснуть. Слава Богу был уже август. Лето почти кончилось, если только оно само согласится это признать.

Небо было еще розоватым, но вдали в воздухе уже висело зыбкое марево.

Скарлетт надеялась, что она правильно рассчитала время для путешествия.

Ей хотелось добраться до места, пока еще не слишком жарко.

Интересно, встанет ли уже к тому времени Нан Сатклифф? Она мне никогда не казалась ранней пташкой. Не важно, прежде чем встречаться с кем то ни было, я с удовольствием приняла бы холодную ванну и переоделась. Надеюсь, что здесь для меня найдется приличная горничная, а не такая безруко, я идиотка, как у Гиффордов. Она же просто поотрывала рукава у всех моих платьев, когда вешала их в шкаф. Наверное, миссис Фиц, как всегда, права. Но я не хочу иметь собственную горничную, чтобы она ходила за мной как приклеенная, не давая ни минуты покоя. Дома Пегги Куин делает для меня все, что нужно, а уж если кто-нибудь приглашает меня к себе, то пусть мирится с тем, что я приезжаю без горничной. Пожалуй, мне самой следует устроить прием, чтобы расплатиться за гостеприимство. Все были ко мне так добры. Но не сейчас. В конце концов я всегда могу сказать, что в этом году было слишком жарко и к тому же я чересчур переволновалась из-за фермеров…

Неожиданно два человека выступили с двух сторон из тени от живой изгороди по краям дороги. Один из них поймал лошадь под узцы, второй направил на Скарлетт ружье. Сердце у нее бешено заколотилось, и мысли понеслись со страшной скоростью. Как же это она не сообразила взять с собой револьвер? Может быть, они только возьмут ее платья и чемоданы и отпустят ее пешком обратно в Трим, если она поклянется не рассказывать, как они выглядят. Идиоты! Ну почему они не в масках, как те грабители, о которых она читала в газете?

«Господи Иисусе! На них форма, это не Белые Ребята. Чтоб вам лопнуть, вы меня до полусмерти напугали!» – ей все еще было плохо их видно. Зеленая форма Ирландской королевской полиции сливалась с живой изгородью.

– Мне придется попросить вас предъявить удостоверение личности, мадам, – сказал полицейский, державший ее лошадь под уздцы. – А ты, Кевин, загляни-ка в кабриолет.

– Не смейте дотрагиваться до моих вещей. Что вы себе позволяете? Я миссис О'Хара из Баллихары и еду в Сатклифф-Килбрайд. Мистер Сатклифф – мировой судья, и уж он-то позаботится, чтобы вы кончили свои дни на галерах. – Про Эрнста Сатклиффа она сказала наобум, но он своими пышными рыжими усами и вправду был похож на мирового судью.

– Неужто вы и впрямь миссис О'Хара? – Кевин, которому велели обыскать кабриолет, подошел и встал возле нее. Он снял шляпу. – Нам о вас рассказывали в казармах, мадам. Я вот сам спрашивал Джонни пару недель назад, не заехать ли к вам представиться.

Скарлетт уставилась на них не веря своим ушам.

– Это зачем же? – спросила она.

– Ходят слухи, что вы из Америки, миссис О'Хара, теперь я и сам вижу, что это правда, – послушал, как вы говорите. Еще мы слышали, что вы родом из великого штата, который называется Джорджия. Мы оба питаем привязанность к этим местам, мы ведь сражались там в шестьдесят третьем.

Скарлетт улыбнулась:

– Не может быть! Подумать только, получить весточку из дома по дороге в Килбрайд. Где именно вы были? В какой части Джорджии? Вы воевали под началом генерала Худа?

– Нет, мадам, я был с ребятами Шермана, он-Джонни Рэба и вообще…

Скарлетт покачала головой, не в силах осмыслить услышанное. Она, должно быть, ошиблась. Но дальнейший разговор развеял ее сомнения. Ее собеседники, оба ирландцы» были теперь лучшими друзьями. И с удовольствием вспоминали дни кровавой войны, в которой они участвовали с разных сторон.

– Я не могу понять, – призналась она наконец. – Пятнадцать лет назад вы пытались убить друг друга, и после этого вы – друзья. Неужели вы даже не спорите никогда, кто был прав, южане или северяне?

«Джонни Рэб» рассмеялся.

– Какое это имеет значение для солдата, прав или не прав? Солдат должен сражаться, вот что ему нужно. Не важно, с кем ты воюешь, главное, чтобы была хорошая драка.

Дворецкий Сатклиффов едва не лишился своего профессионального хладнокровия, когда только что прибывшая в имение Скарлетт потребовала, чтобы ей в кофе подлили бренди. Она была чересчур взволнована и не могла с собой совладать.

Она приняла ванну, облачилась в свежее платье и спустилась вниз, чувствуя, что к ней вернулось самообладание. И вдруг увидела Чарльза Рэгленда. Он не должен был быть на этом приеме! Она сделала вид, что не замечает его.

– Вы хорошо выглядите. И у вас замечательный дом. У меня такая чудесная комната, кажется, я могла бы в ней остаться навсегда.

– Я ничего бы так не желал, Скарлетт. Вы знакомы с Джоном Грэхэмом?

– Только заочно. Всеми правдами и неправдами добиваюсь, чтобы меня представили. Здравствуйте, мистер Грэхэм.

– Миссис О'Хара – Джон Грэхэм был высок и строен и обладал непринужденной грацией прирожденного атлета. Он был хозяином псарни в Голвей Блейзерс, имел, наверное, самых знаменитых гончих в Ирландии. Каждый охотник на лис в Великобритании питал надежду однажды быть приглашенным на охоту в Блейзерс. Грэхэм знал это, и Скарлетт знала, что он знает. Не было никакого смысла изображать из себя святую простоту.

– Мистер Грэхэм, вы берете взятки? (Отчего же Чарльз не перестает так на нее смотреть? И вообще, что он здесь делает?)

Расхохотавшись, Джон Грэхэм откинул назад свою седую голову. Когда он снова взглянул на Скарлетт, в его глазах блеснул лукавый огонек.

– Мне говорили, что американцы приступают сразу к делу, миссис О'Хара. Теперь я вижу, что это правда. Скажите мне, что конкретно вас интересует.

– Вас устроили бы мои рука и нога? Я, пожалуй, смогу удержаться в дамском седле без одной ноги – по мне так это единственное его достоинство – и для того, чтобы править, мне вполне хватит одной руки.

Хозяин улыбнулся:

– Необычное предложение. Про американцев говорят, что они к тому же еще и склонны к экстравагантности.

Скарлетт уже начала терять терпение от его шуток. К тому же присутствие

Чарльза вызывало у нее легкое раздражение.

А вот чего вам, наверное, не говорили, мистер Грэхэм, так это того, что американец лезет через забор там, где ирландец войдет в ворота, а англичанин отправится восвояси. Если вы позволите мне охотиться в Блейзерс, я добуду хотя бы лапку, или обещаю прилюдно съесть стаю ворон, причем без соли.

– Клянусь Богом, мадам, за такие речи я буду рад видеть вас, когда вы только пожелаете.

Скарлетт улыбнулась.

– Ловлю вас на слове.

Она сделала вид, что поплевала на ладони. Грэхэм широко улыбнулся и сделал то же самое. Звук от их хлопка эхом разнесся под сводами длинной галереи.

Затем Скарлетт направилась к Чарльзу Рэгленду.

– Я же написала в своем письме, что это единственный прием во всей Ирландии, на котором вам не стоит появляться. С вашей стороны это нечестно.

– Я приехал не для того, чтобы стеснять вас, Скарлетт. Я просто хотел вам кое-что сказать сам, не в письме. Не беспокойтесь, я не собираюсь вам докучать. Я в состоянии понять, что «нет» значит «нет». На следующей неделе мой полк отправляется в Доунгал, и это был для меня последний шанс сказать вам то, что я хочу сказать. И, должен признаться, последний шанс увидеть вас снова. Я обещаю не бросать на вас тайком жалобных взглядов, – он печально улыбнулся. – Я репетировал эту речь. Как она, ничего?

– Вполне сносно. Что случилось в Доунгале?

– Белые Ребята. Похоже, что их там больше, чем в остальных графствах.

– По дороге сюда меня остановили два констебля, они хотели обыскать мой кабриолет.

– Да, мы выставили все патрули. Скоро будут собирать арендную плату и… но не будем об этом. Скажите мне лучше, что вы такого смешного рассказали Джону Грэхэму? Я давно уже не видел, чтобы он так хохотал.

– Вы с ним давно знакомы?

– Он мой дядя.

Скарлетт смеялась, пока у нее не заболели бока.

– Так вот что у вас, англичан, означает слово «скромный». Если бы вы хоть немножко почаще хвастались своими родственниками, Чарльз, вы бы избавили меня от больших хлопот. Я целый год пыталась попасть в Блейзерс, но никого здесь не знала.

– Вот кто вам действительно должен понравиться, так это тетушка Легация. Она заткнет дядю Джона за пояс и даже глазом не моргнет. Пойдемте, я вас представлю.

Вдали раздавались зловещие раскаты грома, однако дождя не было. К середине дня стало совсем душно. Эрнст Сатклифф ударил в обеденный гонг, чтобы привлечь внимание гостей. Они с женой придумали нечто совершенно необычное, сказал он, довольно сильно нервничая. Самые любопытные тут же засыпали его вопросами: будут ли, как обычно, крокет и стрельба из лука? Или бильярд?

– Продолжай, Эрнст, прошу тебя, – сказала его жена.

То и дело останавливаясь и заикаясь, Эрнст все же поведал им о своем замысле. Над рекой натянут веревки, всем раздадут купальные костюмы, и самые смелые смогут, держась за трос, остудиться в стремнине.

– Ну это, конечно, не стремнина, – поправила его Нан Сатклифф, – но вполне приличное течение. Туда же доставят шампанское со льдом.

Скарлетт была одной из первых, кто решился. Было похоже, что предоставляется возможность провести полдня в холодной ванне.

Это оказалось гораздо приятнее, чем холодная ванна, даже несмотря на то, что вода была теплее, чем надеялась Скарлетт. Перебирая руками по веревке, она продвигалась к середине реки, туда, где было поглубже. Неожиданно Скарлетт почувствовала, что находится целиком во власти течения. Здесь было холоднее, и ее руки быстро покрылись гусиной кожей. Ее швырнуло прямо на веревку, затем она почувствовала, что опора уходит из-под ног. Теперь все зависело от того, сумеет ли она удержаться за канат или нет. Ее бросало то в одну, то в другую сторону, ноги закручивало в водовороте. Скарлетт почувствовала опасное искушение отпустить веревку и поплыть, кружась, отдавшись на волю стихии. Плыть, быть свободной от земли под ногами, от стен и дорог, от всего, что причиняло ей боль и страдания. Сердце ее сладко замирало, когда она представляла себе, что будет, если она отпустит трос.

Руки Скарлетт дрожали от напряжения. Очень медленно и осторожно она продвигалась вперед, пока не почувствовала, что течение не пытается больше сбить ее с ног. Она повернулась спиной к остальным, чьи радостные крики доносились до нее с того берега, и заплакала, сама не зная почему.

В теплой воде кружились маленькие водовороты, как пальцы течения, бурлившего неподалеку. Постепенно Скарлетт ощутила их ласку и опустилась к ним в воду. Теплые щекочущие струи прижимались к ее ногам, бедрам, груди, переплетались вокруг талии и коленей под шерстяной блузкой и шароварами. Она почувствовала странную пустоту внутри себя, неясную тоску, жаждущую утоления.

– Ретт… – прошептала она, прижимаясь к веревке разбитыми губами.

– Ведь правда же это невероятно забавно, – воскликнула Нан Сатклифф. – Кто хочет шампанского?

Скарлетт заставила себя оглядеться по сторонам:

– Ну, Скарлетт, отчаянная голова, пройти через самое опасное место.

Вам придется возвращаться. Ни у кого из нас не хватит смелости отнести вам ваше шампанское.

«Да, – подумала Скарлетт, – нужно идти обратно».

После ужина она подошла к Чарльзу Рэгленду. Ее щеки были бледны, глаза блестели.

– Могу ли я угостить вас пирожным сегодня вечером? – тихо спросила она.

Чарльз был опытным, искусным любовником. Его руки были нежны, губы

– горячи и настойчивы. Скарлетт закрыла глаза, отдаваясь его прикосновениям, словно ласкам водяных струй. Но он произнес ее имя, и она почувствовала, что ощущение экстаза уходит от нее. «Нет, – подумала она, – нет. Я не хочу этого терять, я не должна». Она зажмурилась крепче, она думала о Ретте, представляла себе, что руки, ласкающие ее, – это руки Ретта, губы – губы Ретта, что мощная, теплая, пульсирующая волна, заполняющая болезненную пустоту в ее душе, – это Ретт.

Ничего не выходило. Это был не Ретт. От тоски, охватившей Скарлетт при этой мысли, ей захотелось умереть. Она отвернулась от настойчивых губ Чарльза и рыдала, пока он не оставил ее в покое.

– Моя дорогая, – сказал он. – Как я люблю тебя.

– Пожалуйста, – всхлипнула Скарлетт, – пожалуйста, уходи.

– Что случилось, милая, что-нибудь не так?

– Нет, это я, я. Дело во мне. Пожалуйста, оставь меня одну.

Ее голос был таким слабым, в нем слышалось такое горькое отчаяние, что

Чарльз обнял было ее, чтобы утешить, но тут же подался назад, увидев: единственное, что он может для нее сделать, – это уйти. Бесшумно передвигаясь по комнате, он собрал свою одежду и ушел, с тихим шорохом затворив за собой дверь.

 

Глава 83

«Уехал, чтобы присоединиться к своему полку. Я буду любить вас всегда. Ваш Чарльз».

Скарлетт тщательно сложила записку и спрятала ее под жемчужное ожерелье в свою шкатулку с драгоценностями. Если бы только…

Но в ее сердце ни для кого не было места. Там был Ретт. Ретт, смеющийся, поддразнивающий, подчиняющий своей воле, дающий защиту и спасение.

Когда она спустилась к завтраку, под глазами у нее были темные круги, печать безутешных ночных рыданий. Она выглядела неприступно в своем льняном зеленом платье. Она чувствовала себя закованной в ледяную броню.

Она была вынуждена улыбаться, говорить, слушать, смеяться, исполнять свой долг гостьи. Она взглянула на людей, сидящих по обе стороны длинного стола. Они беседовали друг с другом, хохотали, прислушивались к чему-то. Кто из них, как и она, носит в себе незаживающие раны? Кто из них чувствует себя мертвым изнутри и благодарен судьбе за это? Как мужественны люди.

Она кивнула лакею, стоявшему со столовым прибором в руках возле длинного буфета. Он принялся снимать одну за другой серебряные сервировочные крышки с больших блюд, ожидая ее знака. Скарлетт благосклонно отнеслась к нескольким тонким ломтикам бекона к омлету.

– Да, запеченный томат, – сказала она, – нет, нет, ничего холодного.

Ветчина, маринованный гусь, перепелиные яйца в студне, говядина, приправленная специями, соленая рыба, заливное, мороженое, фрукты, сыр, хлебцы, джемы, овощной гарнир, вина, эль, сидр, кофе.

Нет, она ничего не будет!

– Я, пожалуй, выпью чаю, – сказала Скарлетт.

Она была уверена, что сможет сделать глоток. После этого вернется к себе в комнату. К счастью, было много гостей, и большинство из них приехали охотиться. Почти все мужчины к этому времени будут уже в лесу. Обед также, как и чай, будет подан и в доме, и там, где будет проходить охота. Каждый может развлекаться, как ему вздумается. До обеда ни от кого не требовалось быть в определенном месте в определенное время. Без четверти восемь – после первого гонга – всех просили собраться в гостиной. Обед должен был начаться в восемь.

Она указала на стул радом с женщиной, с которой не была знакома. Лакей поставил на стол маленький поднос с чайными принадлежностями. Затем отодвинул стул, усадил Скарлетт, развернул салфетку и изящным жестом набросил ей на колени. Скарлетт приветствовала соседку кивком головы.

– Доброе утро, – сказала она. – Меня зовут Скарлетт О'Хара.

У женщины была очаровательная улыбка.

– Доброе утро. Давно хочу с вами познакомиться. Моя кузина Люси

Фейн рассказывала мне, что она встречала вас у Барта Морланда, когда там был Парнелл. Не находите ли вы, что это восхитительное бунтарство – признавать, что поддерживаешь Гомруль? Меня зовут Мей Таплоу, к слову сказать.

– Мой кузен говорил, что Гомруль вызывал бы у меня гораздо меньше симпатии, если бы Парнелл был маленький, толстый и весь в бородавках, – сказала Скарлетт.

Пока Мей Таплоу смеялась, она наливала чай. «Леди Мей Таплоу», если быть абсолютно точным. Отец Мей был герцог, муж – сын виконта. Забавно, как быстро можно нахвататься всех этих сведений по мере того, как приемы сменяют один другой. Еще забавнее, как провинциалка из штата Джорджия привыкает к тому, что вокруг отпускают замечания, имея в виду всех и никого конкретно.

– Боюсь, ваш кузен будет абсолютно прав, если обвинит меня в том же самом, – доверительно проговорила Мей. – Я потеряла всякий интерес к правопреемству с тех пор, как Берти начал полнеть.

Настала очередь Скарлетт делать признания.

– Я не знаю, кто такой Берти.

– Как глупо с моей стороны, – сказала Мей. – Конечно, вы не знаете.

Вас же не было в Лондоне в этот сезон, верно? Люси сказала, что вы совершенно одна занимаетесь делами в вашем собственном поместье. Мне кажется, это восхитительно. Заставлять мужчин, которые не могут обойтись без управляющего (по правде сказать, это половина из них), выглядеть такими ничтожными, какие они и есть на самом деле. Берти – это принц Уэльский. Милый, ему так нравится быть капризным, но это начинает бросаться в глаза. Вы были бы без ума от его жены Александры. Глухая, как пробка. С ней невозможно поделиться секретом, не написав на бумаге, но хороша собой невероятно и так же мила, как и красива.

Скарлетт рассмеялась.

– Если бы вы могли себе представить, Мей, что я чувствую, вы бы умерли от смеха. Там, дома, где я росла, самые великосветские слухи были о владельце новой железной дороги. Всем было интересно, какую он носит обувь. Я с трудом могу верить, что болтаю с вами здесь про будущего короля Англии.

– Люси сказала, что вы мне должны безумно понравиться, и попала в точку. Обещайте мне, что если вы когда-нибудь соберетесь в Лондон, то остановитесь только у нас. Так что произошло с тем хозяином железной дороги? Какие у него были ботинки? Он при ходьбе не хромал? Я уверена, я была бы без ума от Америки.

Скарлетт с удивлением обнаружила, что съела весь свой завтрак и все еще была голодна. Она сделала знак лакею, стоявшему за ее креслом.

– Извините меня, Мей, я, пожалуй, попрошу добавки. Будьте добры, немного кэджери и кофе. И побольше сливок.

«Жизнь продолжается. И возможно, она не так уж и плоха. Я решила быть счастливой, и я буду счастливой. Мне кажется даже, что я уже счастлива. Просто я этого не замечала». И она улыбнулась своей новой знакомой.

Вечером во время ужина лило как из ведра. Все, кто был в доме, выскочили на улицу и дурачились под дождем. Скоро кончится это ужасное лето.

Скарлетт поехала домой на следующий день ближе к вечеру. Было прохладно, обычно пыльная живая изгородь была дочиста вымыта дождем. Скоро уже должен был начаться охотничий сезон. Подумать только, Голвей Блейзерс! Мне определенно нужны будут мои лошади. Нужнс будет проследить, чтобы их отправили по железной дороге. Самое разумное, я думаю, было бы погрузить их в Триме, затем в Дублин, а потом уже в Голвей. Иначе – это длинная дорога: в Маллингар, там отдых, а затем поездом в Голвей. Интересно, наверное, я и фураж должна им выслать. Еще нужно выяснить насчет конюшен. Завтра напишу Джону Грэхэму.

Она сама не заметила, как быстро очутилась дома.

– Такие новости, Скарлетт! – она никогда прежде не видела Гарриэт такой взволнованной.

«Однако она гораздо миловиднее, чем я думала. Если ее еще и соответствующим образом одеть…»

– Пока тебя не было, пришло письмо от одного из моих английских кузенов. Я говорила тебе, не так ли, что написала ему о том, как мне повезло и как ты добра ко мне. Этот кузен, его имя Реджинальд Парсон, впрочем, в семье его всегда звали просто Реджи, так вот, он договорился, чтобы Билли приняли в школу, в которую ходит его сын, сын Реджи. Его зовут…

– Подожди минутку, Гарриэт. О чем это ты говоришь? Я думала, что Билли пойдет в школу в Баллихаре.

– Он должен был бы пойти в эту школу, если бы не было ничего другого. Так я написала Реджи.

Скарлетт нахмурилась.

– Чем тебе не нравится местная школа, хотела бы я знать?

– Она мне нравится, Скарлетт. Это добрая деревенская ирландская школа. Но я хочу чего-то лучшего для Билли, ведь ты меня понимаешь?

– Ничего подобного.

Она была готова защищать Ирландию, ирландские школы вообще и школу в Баллихаре в частности, но тут она хорошенько вгляделась в обычно такое мягкое и беззащитное лицо Гарриэт. Оно больше не было мягким, оно лишилось своей слабости. Серые глаза Гарриэт были обыкновенно подернуты мечтательной дымкой, сейчас в них была сталь. Она приготовилась сражаться за будущее своего сына с кем угодно и с чем угодно. Скарлетт однажды уже была свидетелем того, как на ее глазах ягненок оборачивался львом, когда Мелани Уилкс принималась защищать то, во что она верила.

– Ты подумала о Кэт? Ей будет так одиноко без Билли.

– Прости меня, Скарлетт, но мне приходится думать о том, что лучше для Билли.

Скарлетт вздохнула:

– Я была бы рада предложить тебе какую-нибудь альтернативу, Гарриэт. Мы обе знаем, что в Англии к Билли всегда будут относиться как к сыну ирландца, ирландского конюшего. В Америке он сможет стать тем, кем ты захочешь, чтоб он стал.

И вот в начале сентября Скарлетт и стоически хранящая молчание у нее на руках Кэт прощались с Гарриэт и Билли, отплывающими в Америку. Билли плакал; лицо Гарриэт излучало решимость и надежду. Ее глаза были затуманены мечтами. Скарлетт надеялась, что хотя бы часть из них сбудется. Она написала Эшли и дяде Генри Гамильтону, рассказала им про Гарриэт, обращаясь к ним с просьбой помочь ей найти жилье и место учительницы. Она была уверена, что по крайней мере это они для нее сделают. Остальное зависело от обстоятельств и от самой Гарриэт.

– Пойдем в зоопарк, котенок Кэт. Посмотрим на жирафов, на львов, на медведей и на большого-большого слона.

– Львы Кэти больше нравятся.

– Ты вполне можешь и передумать, когда увидишь маленьких медвежат.

Они пробыли в Дублине неделю, каждый день ходили в зоопарк, после ели пирожные с кремом в кафе Бьюли, потом кукольный театр и обед в «Шелбурне» – многоярусные бутерброды, ячменные лепешки, серебристые шляпки взбитых сливок, корзиночки эклеров. Скарлетт поняла, что ее дочь неутомима и что у нее желудок из железа.

Вернувшись в Баллихару, они превратили башню в маленький уголок Кэт: посторонним вход воспрещен. Кэт собственноручно вымела сухую паутину и вековую пыль через высокий дверной проем, затем Скарлетт принялась носить воду, бадью за бадьей, и они вдвоем мыли, терли, скребли пол и стены комнаты. Кэт смеялась, плескалась, пускала мыльные пузыри. Это напоминало Скарлетт, как она купала Кэт, когда та была совсем еще маленькой. Больше недели ушло на то, чтобы привести комнату в порядок, но Скарлетт не возражала. Однако она была рада, что ступеньки, ведущие на верхние этажи, отсутствовали. Иначе Кэт с удовольствием вымыла бы всю башню снизу доверху.

Они закончили, когда, не будь лето таким засушливым, праздновался бы День урожая. Колум посоветовал ей не устраивать торжеств, если нечего праздновать. Он помог ей раздать мешки с мукой и с мясом, с солью, с сахаром, картофелем и капустой, которые прибыли в город в больших вагонах ото всех поставщиков, каких только Скарлетт смогла найти.

– Они даже не сказали мне «спасибо», – произнесла она с горечью, когда испытание было позади. – А если и сказали, то так, из вежливости. Можно подумать, до некоторых из них только сейчас дошло, что я тоже пострадала от засухи. Мое зерно погибло так же, как и их пшеница, я теряю деньги и при этом покупаю для них все эти продукты.

Она не могла выразить словами свою обиду, земля, земля О'Хара и жители Баллихары стали ее врагами.

Скарлетт энергично принялась за благоустройство башни Кэт. Совершенно не интересовавшаяся до сих пор, что же происходит у нее в доме, она проводила теперь долгие часы, бродя по комнатам, критически изучая находящуюся там мебель, каждый коврик, каждое одеяло, подушку, выбирая лучшее. Последнее слово было за Кэт. Она просмотрела все, что выбрала Скарлетт, и взяла яркий коврик, весь в цветах, три лоскутных одеяла и севрскую вазу для своих кисточек. Коврик и одеяла были брошены в глубокую нишу в массивной башенной стене. «Чтобы спать», – сказала Кэт. Затем она принялась сновать из дома в башню и из башни в дом со своими любимыми книжками с картинками, коробками красок, гербариями и коробочкой с засохшими остатками ее любимых пирожных. Ими она собиралась приманивать птиц и зверей, чтобы потом рисовать их на стенах башни.

Скарлетт с затаенной гордостью выслушивала планы Кэт и наблюдала за ее усердными приготовлениями. Кэт решила создать свой мир, в котором ей было бы хорошо и без Билли. «Я могла бы многому поучиться у своей четырехлетней дочери», – подумала Скарлетт с грустью. На Хэллоуин они праздновали день рождения Кэт. Они испекли четыре маленьких пирожка, каждый был с четырьмя свечками. Один съели сами, сидя на полу в башне. Второй съели вместе с Грейн. А по дороге домой оставили еще два для птичек и зверюшек.

На следующий день радостная Кэт сказала, что не осталось ни крошки.

Она не позвала ее пойти посмотреть. Теперь башня была ее личным владением.

Как все в Ирландии, той осенью Скарлетт читала газеты с чувством тревоги, перерастающей в возмущение. Тревога ее была вызвана частыми случаями выселения и лишения имущества. Она вполне могла понять то сопротивление, которое в ответ оказывали фермеры. Нападения на управляющих людей, вооруженных вилами, а то и просто с голыми руками, были лишь нормальной человеческой реакцией, и ей было жаль, что ни одно из выселении не остановили таким способом. Фермеры не виноваты в том, что урожай плохи не выручено денег от продажи зерна. Она это хорошо понимала.

На охоте все только об этом и говорили, причем владельцы земель были гораздо менее снисходительны, чем Скарлетт. Они были обеспокоены случаями сопротивления, оказываемого фермерами. «Чего, черт возьми, они ждут? Если они не платят арендную плату, то лишаются дома. Они это знают, так было всегда. Мятеж, вот что это такое…»

Однако и Скарлетт изменила свое мнение и встала на позицию своих соседей, когда появились Белые Ребята. Если летом было несколько отдельных инцидентов, то теперь Белые Ребята были лучше организованы и гораздо более жестоки. Ночь за ночью озарялись светом факелов амбары и скирды сена, убивали овец, забивали свиней, ослам и тягловым лошадям перебивали ноги или резали сухожилия, разносили вдребезги витрины магазинов, а внутрь подбрасывали навоз или горящие факелы.

С приближением зимы участились нападения на военных: английских солдат и ирландских констеблей, на дворян, путешествующих как верхом, так и в повозках. Отправляясь куда-нибудь, Скарлетт непременно брала с собой грума.

Кэт была источником ее постоянного беспокойства. Разлука с Билли, казалось, расстроила ее гораздо меньше, чем боялась Скарлетт. Она была все время занята какой-нибудь игрой, которую сама для себя придумывала. Но ей было всего четыре года, и Скарлетт не нравилось, что она так много гуляет одна. Она не желала держать своего ребенка в клетке, но ей хотелось, чтобы Кэт не была уж такой подвижной, такой независимой, такой бесстрашной. Она разгуливала по конюшням и амбарам, кладовкам и маслобойням. Она бродила по полям и лесам, как маленькая дикарка, чувствуя себя там как дома, да и в самом доме было множество неиспользуемых комнат, там было так здорово играть. Чуланы, полные ящиков и сундуков. Подвалы, в которых хранились вино и бочки с продуктами. Помещения для слуг, для серебра, молока, масла, сыра, льда, гладильная, плотницкая мастерская – в Бит Хаусе было чем заняться.

Искать Кэт было бессмысленным занятием. Она могла быть где угодно, но всегда являлась домой, чтобы поесть и принять ванну. Скарлетт не могла понять, откуда девочка знала, который час, но она никогда не опаздывала.

Каждый день после завтрака Скарлетт и Кэт совершали прогулки верхом. Однако Скарлетт боялась ездить по дорогам из-за Белых Ребят. И ей не хотелось брать с собой грума, чтобы не разрушать очарование этих прогулок вдвоем. Таким образом, их маршрут пролегал теперь по тропинке, которой она пользовалась раньше, мимо башни, через брод и дальше по направлению к дому дяди Дэниэла. «Возможно, Пиджин О'Хара это и не нравилось, но ей придется мириться с этим, если она хочет, чтобы я продолжала выплачивать аренду за Симсуа. Ах, если бы Тимоти, младший сын Дэниэла, побыстрей нашел себе невесту! Тогда бы ему досталось это маленькое имение, а характер Пиджин, безусловно, только выиграл бы от присутствия посторонней женщины». Скарлетт не хватало той непринужденности, которая существовала в ее отношениях с собственной семьей до Пиджин.

Каждый раз, прежде чем отправиться на охоту, Скарлетт спрашивала

Кэт, не возражает ли она. Кэт морщила загорелый лобик с выражением недоумения в ясных зеленых глазках.

– Почему люди возражают? – спрашивала она.

От этого Скарлетт становилось легче. В декабре она объяснила Кэт, что ее не будет долго, потому что она едет далеко, на поезде. Реакция Кэт была такой же.

Скарлетт выехала на так давно ожидаемую охоту в Голвей Блейзерс во вторник. Собственно, охота должна была начаться в четверг, и она хотела иметь день в запасе, чтобы отдохнуть самой и дать отдых лошадям. Скарлетт вовсе не чувствовала себя усталой, наоборот, она ощущала прилив сил от радостного возбуждения. Однако она не собиралась рисковать. С начала охоты она должна быть в своей лучшей форме. Если четверг будет днем ее триумфа, она пробудет там пятницу и субботу. Это будет означать, что ее лучшая форма еще в порядке.

В конце первого дня охоты Джон Грэхэм преподнес Скарлетт выигранную ею лисью лапку с запекшейся кровью. Она приняла ее с истинно придворной вежливостью.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – сказала она, и все зааплодировали.

Аплодисменты стали еще громче, когда два распорядителя вынесли на большом деревянном блюде пирог, от которого еще шел пар.

– Я рассказал всем о нашем пари, – сказал Грэхэм, – и мы решили подшутить над вами. Это пирог с рубленым вороньим мясом: я возьму первый кусочек, то же самое по очереди проделают все Блейзеры. Таким образом вы будете последней.

Скарлетт одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

– Я посолю его, если вы позволите, сэр.

Она заметила человека с хищным, как у ястреба, лицом. Верхом на черном коне он неожиданно выскочил прямо под ноги ее лошади. Скарлетт пришлось резко натянуть поводья, в результате чего она едва не вылетела из седла. Незнакомец правил с такой вызывающей надменностью, перед которой меркла присущая Скарлетт безрассудная смелость.

Позже, за завтраком, его окружила группа людей; все они что-то говорили, он же в основном молчал. Он был высокого роста, но Скарлетт всетаки разглядела, что у него нос с горбинкой, темные глаза и иссиня-черные волосы.

– Кто этот высокий человек со скучающим видом? – спросила она у одной из своей знакомой.

– Боже мой! – воскликнула та в радостном возбуждении. – Как он всетаки мил!

И она добавила с мечтательным вздохом:

– Говорят, что он самый порочный человек во всей Британии. Это Фэнтон.

– А как его имя?

– Все зовут его просто Фэнтон. Граф Фэнтонский.

– Вы хотите сказать, что имени у него нет? Нет, она никогда не поймет всей этой запутанной системы английский титулов. Это казалось ей бессмысленным. Ее собеседница улыбнулась. Скарлетт показалось, что на лице у нее промелькнуло выражение превосходства. Это привело ее в бешенство.

– Как глупо, не правда ли, – сказала она, – его зовут Люк. Фамилии его я не знаю. Я как-то всегда думала о нем как о графе Фэнтоне. Никто из моих друзей не занимает такого высокого положения, чтобы обращаться к нему както иначе, чем лорд, лорд Фэнтон или просто Фэнтон.

Она снова вздохнула.

– Он ужасно знатен. И так вызывающе красив.

Скарлетт ничего на это не сказала. Однако думала, что хорошо бы сбить с него спесь, чтобы он не выглядел таким надменным.

Возвращаясь с охоты в субботу, Фэнтон ехал рядом со Скарлетт. Она была рада, что взяла именно Луну, так они были с ним почти одного роста.

– Доброе утро, – сказал Фэнтон, коснувшись полей шляпы. – Насколько я понимаю, мы с вами соседи, миссис О'Хара. Если вы позволите, мне бы хотелось нанести вам визит, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

– Это было бы очень мило. Где ваше поместье?

Черные густые брови Фэнтона поползли вверх.

– А вы не знаете? Адамстаун, на другом берегу Бойна.

Скарлетт была рада, что она этого не знала; совершенно ясно, что он этого не ожидал. Какое самомнение!

– Я хорошо знаю Адамстаун, – сказала она. – Несколько моих кузенов О'Хара – ваши арендаторы.

– Правда? Я никогда не знаю, кто у меня там живет, на моей земле, – он улыбнулся. У него были ослепительно белые зубы. – Вы знаете, я нахожу это очаровательным, эдакий налет американской чистоты в вашем скромном происхождении. Об этом говорят даже в Лондоне. Видите, это играет вам на РУКУ.

Он коснулся края полей рукояткой плети и отъехал в сторону.

«Какое хладнокровие! И какие ужасные манеры – он даже не представился. Как будто бы он был уверен, что я уже у кого-нибудь спросила, как его зовут. Как жаль, что я, действительно, это сделала».

Добравшись до дома, она велела миссис Фиц передать дворецкому, что для графа Фэнтона, когда он приедет, ее нет дома первые два раза.

Затем она занялась украшением дома к Рождеству. Она решила, что в этом году у них будет большая елка.

Скарлетт вскрыла посылку из Атланты, лишь только ее доставили.

Гарриэт Келли прислала немного кукурузной муки – храни ее Господь. «Мне кажется, я говорю о том, что мне не хватает кукурузных лепешек гораздо чаще, чем это чувствую. Подарок для Кэт от Билли. Отдам ей, когда она появится к чаю. А вот и пухлое письмо». Скарлетт устроилась в кресле поудобнее с чашкой кофе и приготовилась его читать. Письма Гарриэт всегда были полны неожиданностей.

Первое письмо было написано сразу после прибытия Гарриэт в Атланту и содержало в себе, помимо сумбурных выражений благодарности, невероятную историю о том, как Индия Уилкс завела себе серьезного ухажера. Янки, никак не меньше, новый священник в методистской церкви. Скарлетт была в восторге. Индия Уилкс – сама Мисс Правое Дело Конфедерации. Какой-то янки в бриджах появился на горизонте, уделил ей немного внимания, и вот она уже забыла, что вообще когда-то была война.

Скарлетт пропустила страницы, на которых описывались достижения

Билли. Кэт это будет интересно. Она прочитает ей их вслух. Затем она нашла то, что искала. Эшли попросил Гарриэт выйти за него замуж.

«Это ведь то, что я хотела, не так ли? Глупо было бы терзаться муками ревности. Когда же свадьба? Отправлю им какой-нибудь роскошный подарок. Господи! Тетушка Питти после свадьбы Индии не сможет жить в одном доме с Эшли, потому что это нехорошо. Не могу поверить. Хотя нет, могу. Это как раз похоже на тетю Питти – беспокоиться, что будут судачить, если она, самая дряхлая старая дева в мире, станет жить в одном доме с одиноким мужчиной. По крайней мере это поможет Гарриэт побыстрее выйти замуж. Нельзя сказать, чтоб предложение Эшли сделано от большой любви, но я уверена, наша Гарриэт, у которой в голове одни кружева и розовые бутоны, скоро поправит дело. А это уже хуже. Свадьба в феврале. Мне очень хотелось бы поехать, но не настолько, чтобы пропустить сезон замков. Даже не верится, что мне когда-то казалось, что Атланта – такой большой город. Я посмотрю, может, Кэт захочет поехать со мной в Дублин после новогодних праздников. Миссис Симе говорит, что примерки будут занимать всего несколько часов по утрам. Интересно, где держат зимой этих бедных животных из зоопарка?»

– У вас хватит кофе еще и на мою долю, миссис О'Хара? Я порядком замерз по дороге к вам.

Скарлетт уставилась на графа Фэнтона, открыв рот от изумления. О Боже, я, должно быть, выгляжу пугалом. Я ведь едва причесалась сегодня утром.

– Я велела дворецкому говорить, что меня нет дома, – выпалила она.

Фэнтон улыбнулся.

– Я вошел через заднюю дверь. Можно сесть?

– Удивляюсь, что вы еще спрашиваете. Прошу вас. Только позвоните сначала. У меня здесь только одна чашка, ведь для гостей меня нет дома.

Фэнтон потянул за шнурок звонка и уселся на стул подле нее.

– Я возьму вашу чашку, если вы не возражаете. Пройдет неделя, пока нам принесут еще одну.

– Нет, я возражаю, черт возьми! – воскликнула Скарлетт и, пораженная, рассмеялась. – Я не говорила так уже лет двадцать. Не понимаю, как еще я не показала вам язык. Вы ужасный человек, милорд.

– Люк.

– Скарлетт.

– Вы позволите, я выпью чашечку кофе?

– В кофейнике уже ничего нет… черт возьми.

Смеявшийся Фэнтон выглядел не таким властным, как он показался ей сначала.

 

Глава 84

Днем Скарлетт нанесла визит кузине Молли, вызвав у своей тщеславной родственницы такой всплеск светской активности, что ее бесцеремонные вопросы по поводу графа Фэнтона были едва ли замечены. Она пробыла там недолго. Молли не знала ничего, кроме того, что решение графа пожить в своем имении Адамстаун привело его прислугу и агента в состояние крайнего изумления. И дом, и лошади всегда содержались в порядке на случай, если бы он заехал в имение, но это было впервые почти за пять лет, что граф появился там.

Сейчас, по словам Молли, прислуга готовилась к большому приему. Последний раз, когда граф был здесь, у них было сорок человек гостей, все со своими слугами и лошадьми. Также привозили и графских гончих с псарями. Устраивали охоту, которая продолжалась две недели, и охотничий бал.

В доме дяди Дэниэла слуги О'Хара невесело вздыхали при разговорах о приезде графа. Фэнтон выбрал не самое лучшее время, говорили они. Земля в полях и без того была чересчур суха и тверда, зачем ее опять топтать охотникам, как было в прошлый раз. Засуха побывала здесь раньше графа и его друзей.

Скарлетт вернулась в Баллихару, зная про графа не намного больше, чем раньше. Фэнтон ничего не сказал ей ни про охоту, ни про прием. Если он устроит прием и не пригласит ее, это будет удар по ее самолюбию. После обеда она набросала несколько писем людям, с которыми познакомилась летом. «У нас здесь только и говорят, – писала она, – про неожиданный приезд лорда Фэнтона. Он не был в своем имении столько лет, что даже лавочники ничего о нем не помнят».

Она улыбнулась, запечатывая письма. Не будь я Скарлетт О'Хара, если я не узнаю про него все, что только можно знать о человеке.

На следующее утро она надела платье, в котором принимала гостей в Дублине. «Мне наплевать, выгляжу ли я привлекательной для этого ужасного человека, – сказала она себе, – но я не позволю ему снова застать меня врасплох, когда я не в лучшем виде».

Кофе остыл.

Днем Фэнтон нашел ее на площадке, верхом на Комете. На Скарлетт были ее ирландский костюм и плащ.

– Как это мудро с вашей стороны, Скарлетт, – сказал он. – Я всегда был убежден, что дамское седло портит хорошую лошадь, а эта, похоже, недурна. Хотите, устроим небольшие скачки, чтобы посмотреть, чья лучше. Ваша или моя.

– С удовольствием, – медовым голосом произнесла Скарлетт. – Но земля так выжжена засухой, что, боюсь, как бы вы не задохнулись от пыли позади меня.

Фэнтон поднял брови.

– С проигравшего – бутылка шампанского, чтобы пыль улеглась в горле у обоих, – предложил он.

– Идет. В Трим?

– В Трим. – Фэнтон повернул коня и пустил его галопом, прежде чем Скарлетт поняла, что происходит. Она была вся в пыли, когда догнала его на дороге; задыхаясь и кашляя, она подгоняла Комету. Они прогремели по мосту и голова в голову ворвались в город.

Они осадили лошадей на зеленой лужайке у стен замка.

– С вас шампанское, – сказал Фэнтон.

– К черту! Это была ничья.

– Тогда и с меня тоже. Остановимся на двух бутылках или поскачем обратно и разобьем ничью?

Скарлетт дала Комете шенкелей и первой пустилась обратно по дороге. Она слышала, как Люк смеется позади нее.

Гонка закончилась во дворе Баллихары. Скарлетт выиграла, но с трудом. Она радостно улыбнулась, довольная собой, довольная Кометой, благодарная Люку за доставленное удовольствие.

Фэнтон коснулся края полей своей пыльной шляпы рукоятью плети.

– Я привезу шампанское к ужину, – сказал он. – Ждите меня к восьми.

И он поскакал прочь.

Скарлетт смотрела ему вслед. Какое самообладание! Комета сделала несколько шагов в сторону, и Скарлетт осознала, что отпустила поводья. Она подобрала их и похлопала Комету по взмыленной шее.

– Ты права, – сказала она вслух. – Тебе нужно остыть. Мне тоже. Кажется, меня ловко обвели вокруг пальца.

И она рассмеялась.

– А это зачем? – спросила Кэт. Она наблюдала, как Скарлетт надевает бриллиантовые серьги.

– Чтобы было красиво, – сказала Скарлетт.

Она вскинула голову, бриллианты, обрамляющие ее лицо, качнулись, искрясь и переливаясь.

– Как елка на Рождество, – сказала Кэт.

Скарлетт рассмеялась.

– Да, действительно. Это мне никогда не приходило в голову.

– А ты меня на Рождество тоже будешь наряжать в такие камешки?

– Только когда вырастешь, котенок. Маленькие девочки носят тоненькие жемчужные ожерелья или золотые браслетики, а бриллианты – это для взрослых дам. Хочешь, мы купим тебе какие-нибудь украшения к Рождеству?

– Нет. Такие, для маленьких девочек, не надо. А ты зачем наряжаешься?

Еще не Рождество, еще долго.

И тут Скарлетт с изумлением поняла, что Кэт никогда прежде не видела ее в вечернем туалете. Когда они жили в Дублине, то всегда ужинали в гостинице, у себя в комнатах.

– У нас будет гость к ужину, – сказала она. – Нарядный гость.

«Первый, с тех пор как мы приехали в Баллихару, – подумала она. —

Миссис Фиц кругом права. Мне нужно было это сделать раньше. Сколько удовольствия получаешь, когда в доме гости и есть повод принарядиться».

Граф Фэнтон оказался изысканным и забавным собеседником. Скарлетт обнаружила, что говорит гораздо больше, чем собиралась – про охоту, про то, как она ребенком училась ездить верхом, про Джералда О'Хара и про его истинно ирландскую любовь к лошадям. Она чувствовала себя с Фэнтоном очень легко. Настолько легко, что лишь в конце ужина она вспомнила о том, что собиралась у него спросить.

– Я полагаю, ваши гости могут появиться в любое время, – сказала она, когда подали десерт.

– Какие гости? – Люк поднял бокал с шампанским, чтобы посмотреть его на свет.

– Вы же устраиваете охоту, – сказала Скарлетт.

Фэнтон попробовал вино и с одобрением кивнул дворецкому.

– Зачем же вы тогда приехали в Адамстаун? Говорят, что вы здесь совсем не бываете.

Оба бокала были наполнены. Люк произнес тост за здоровье Скарлетт.

– Не выпить ли нам за то, чтобы мы хорошо провели время? – спросил он.

Скарлетт почувствовала, что краснеет. Она была почти уверена, что ей сделали предложение. Она подняла свой бокал.

– Давайте выпьем за вас, за то, что вы так замечательно проигрываете отличное шампанское, – сказала она с улыбкой, глядя на него сквозь опущенные ресницы.

Позже, когда Скарлетт готовилась ко сну, она снова и снова вспоминала слова Люка. Неужели он приехал в Адамстаун только для того, чтобы видеть ее? Собирался ли он ее соблазнить? Если да, то его ждет большое разочарование. В этом поединке она выиграет у него так же, как выиграла гонку.

Забавно представлять себе этого надменного самодовольного человека безнадежно влюбленным в нее. Мужчины не должны быть так красивы и так богаты – они начинают думать, что могут делать все, что им заблагорассудится.

Скарлетт забралась в кровать и уютно устроилась под одеялом. Ей хотелось, чтобы скорее пришли утро и прогулка верхом, которую она обещала Фэнтону.

К Угловой заставе Фэнтон прискакал первым. Обратно, к Адамстауну, Фэнтон тоже выиграл. Скарлетт хотела было сменить лошадей и попытаться снова, но Люк отказался со смехом.

– Вы так полны решимости, что сломаете себе шею, и я не получу свой приз.

– Какой приз? Мы ничего не ставили в этот раз.

Он улыбнулся и больше ничего не сказал, но взгляд его скользнул по ее телу.

– Вы невыносимы, лорд Фэнтон.

– Я это уже слышал от многих. Но еще никогда – с такой горячностью. Все американские женщины такие страстные?

«Ну, у меня вам этого никогда не узнать», – подумала Скарлетт, сдерживая лошадь, однако прикусила язык. Зря она позволила ему вывести ее из себя. Теперь Скарлетт больше злилась на себя саму, чем на него. «Уж я-то знаю. Когда Ретт доводил меня до бешенства, это давало ему возможность делать со мной все, что угодно».

Ретт… Скарлетт взглянула на черные волосы Фэнтона, его темные насмешливые глаза, великолепно сшитый костюм. Не удивительно, что он бросился ей в глаза тогда» во время охоты в Голвей Блейзерс. Он действительно походил на Ретта. Но только на первый взгляд. Что-то в нем было совсем другим, а вот что – она не знала.

– Спасибо вам за гонку. Люк, хоть я и проиграла, – сказала она. – К сожалению, мне нужно домой, у меня еще есть дела.

Выражение удивления промелькнуло у него на лице, затем он улыбнулся.

– Я думал, вы позавтракаете со мной.

Скарлетт улыбнулась в ответ.

– Я знаю, что вы думали.

Она чувствовала на себе его взгляд, направляясь в сторону дома. Когда днем в Баллихару прискакал грум с букетом оранжерейных цветов и приглашением от Люка к ужину, Скарлетт не удивилась. Она отдала груму записку с отказом.

Смеясь, она побежала наверх, чтобы снова надеть амазонку. Скарлетт ставила его цветы в вазу, когда Люк вошел в дверь длинной гостиной.

– Вы желаете еще одного забега до Угловой заставы, не так ли? – сказал он.

Она улыбнулась одними глазами.

– Вы не ошиблись.

Колум взобрался на стойку бара Кеннеди.

– А теперь вы все прекратите драть глотки. Что еще могла сделать бедная женщина, я вас спрашиваю? Она же простила вам вашу арендную плату? И разве не она привезла вам продуктов на зиму? А зерно и мясо на складах на случай, если у вас выйдут все запасы? Мне стыдно, что я вижу, как взрослые люди хнычут, словно малые ребята, и придумывают сами себе обиды, лишь бы был повод опрокинуть кружку-другую. Можете напиваться хоть до полусмерти, если вам это нравится – каждый человек имеет право травить тебе желудок, – но О'Хара тут ни при чем.

Кабачок наполнился громкими криками.

– Она ездит к землевладельцам… Так и скачет все лето к разным лордам и леди… Ни дня не проходит, чтобы она не носилась по дороге с этим черным дьяволом, хозяином Адамстауна.

Колум резко оборвал этот хор сердитых голосов.

– Что вы за мужчины, если обсуждаете платья и любовников женщины, будто старые сплетницы. Ей-богу, вы мне надоели.

Он сплюнул прямо на стойку.

– Кто хочет это слизнуть? Вы не мужчины, это вам как раз подходит.

Внезапная тишина могла кончиться чем угодно. Колум расставил ноги и принял боевую стойку, готовый в любую минуту сжать руки в кулаки.

– Ладно, Колум. Никто пока не собирается жечь амбары и браться за оружие, как в других городах, – примирительным тоном произнес самый старый из фермеров. – Слезай-ка оттуда, да прочисти горло. Я буду свистулькой, а Кеннеди изобразит нам флейту. Споем-ка о ратных делах и выпьем вместе, как добрые фенианцы.

Колум обеими руками схватился за подвернувшийся выход из положения.

Он запел, еще не коснувшись подошвами пола:

Видишь, войско там, у речки, волны песнею шумят.

Высоко над бранным полем реет наш зеленый стяг.

Под луной мы дружно грянем: «В бой! Труба уже зовет.

И ура, мой друг, свободе! Смерть изменникам? Вперед!»

Скарлетт и Люк и вправду гоняли своих лошадей целыми днями по дорогам вокруг Баллихары и Адамстауна. Через заборы, канавы, кусты, через Бойн. Почти каждое утро Люк переезжал верхом вброд ледяную реку и входил в гостиную, требуя кофе и бросая ей вызов к состязанию. Скарлетт всегда ждала его с кажущимся равнодушием, однако на самом деле Фэнтон постоянно держал ее в напряжении. Он был умен, непредсказуем, и она ни на минуту не могла позволить себе расслабиться и потерять над собой контроль. Люк смешил ее, порой приводил в бешенство, благодаря ему она чувствовала ожившей каждую клеточку своего тела.

Их изнуряющие состязания немного ослабляли напряжение, которое она ощущала в его присутствии. Их противостояние принимало более понятную ей форму, их обычная безжалостность друг к другу была открытой. Однако вызывающее дрожь возбуждение, которое она испытывала, начинало становиться опасным, доходя порой до пределов безрассудства. Скарлетт чувствовала глубоко внутри себя какую-то мощную и не известную ей силу, которая готова была вырваться из-под контроля.

Миссис Фицпатрик сочла своим долгом предупредить, что в городе недовольны ее поведением.

– Вы хотите подорвать репутацию своей семьи? – спросила она сурово. – Ваша светская жизнь и друзья англичане – это совсем другое, это далеко. Но когда вы носитесь, грохоча по всей округе, с графом Фэнтоном, вы вызывающе демонстрируете, что предпочитаете чужаков.

– Люди могут воображать себе все, что им угодно. Это мое личное дело.

Горячность, с которой были сказаны эти слова, заставили миссис Фицпатрик насторожиться.

– Ах вот как, – сказала она, и в голосе ее не было и следа прежней суровости. – Уж не влюблены вы в него?

– Нет, не влюблена. И не собираюсь влюбляться, так что оставьте меня в покое вместе с вашими горожанами.

После этой сцены Розалин Фицпатрик решила держать свои мысли при себе. Однако лихорадочный блеск в глазах Скарлетт безошибочно подсказал ее женскому чутью, что дело неладно.

Была ли она влюблена в Люка? Вопрос миссис Фицпатрик заставил ее честно спросить себя. Нет, ответила она тут же.

«Тогда почему же я все утро сама не своя, если он не приходит?» Она не смогла придумать вразумительного объяснения.

Она вспомнила, что ей писали о нем друзья. Граф Фэнтон был весьма известной личностью. Он обладал самым большим состоянием в Великобритании, являлся владельцем собственности в Англии и Шотландии, не говоря уже о его ирландском поместье. Граф был близким другом принца Уэльского, владел огромным домом в Лондоне, где шумные вакханалии сменялись изысканнейшими развлечениями, быть приглашенными на которые стремились все сливки общества.

Вот уже двадцать лет с того момента, как, достигнув совершеннолетия, Фэнтон унаследовал свой титул и богатство, он являлся объектом пристального внимания родителей всех девушек на выданье, однако сумел избежать их сетей. Среди отвергнутых им невест были признанные красавицы, к тому же весьма состоятельные. Рассказывали всевозможные истории о разбитых женских сердцах, подорванных репутациях и даже самоубийствах. Не раз и не два оскорбленные мужья вызывали его к барьеру. Он был аморален, жесток, опасен, поговаривали даже, что связан с нечистой силой. Таким образом, граф был одним из самых загадочных и притягательных людей в мире.

Скарлетт представила, что будет, если ирландская вдовушка, которой перевалило за тридцать, да еще родом из Америки, преуспеет там, где потерпели поражение все эти титулованные английские красавицы, и у нее на губах заиграла легкая улыбка, которая, впрочем, тут же и исчезла.

Пока что по Фэнтону не было похоже, чтобы он был безнадежно влюблен в нее. Он намеревался не жениться на ней» а обладать ею.

Ее зрачки сузились. Я не позволю этому человеку добавить мое имя к списку его побед».

Но ей было страшно интересно, какое испытываешь чувство, если позволишь ему поцеловать себя.

 

Глава 85

Фэнтон подхлестнул лошадь, та рванула вперед, оставляя позади хохочущую Скарлетт. Она наклонилась к гриве, криком подгоняя Луну. И почти сразу же ей пришлось осадить свою лошадь. Люк остановился на повороте дороги, идущей меж двух отвесных каменных стен и, развернув коня, перекрыл путь.

– Вы что, с ума сошли? – закричала она. – Я могла бы в вас врезаться.

– Именно этого мне и хотелось, – сказал Фэнтон.

Прежде чем Скарлетт осознала, что происходит, он схватил Луну за гриву, другой рукой обнял Скарлетт за шею и, притянув ее к себе, прижался ртом к ее губам. Он целовал ее грубо, с силой раскрывая ей губы, скользя зубами по ее языку. Его рука принуждала ее уступить. Сердце Скарлетт забилось от изумления, страха и – по мере того, как время шло, а поцелуй все не кончался – от трепетного желания поддаться его силе. Когда он отпустил ее, она почувствовала себя ослабевшей и вся дрожала.

– Теперь вы перестанете отвергать мои приглашения к ужину, – сказал Люк. Его темные глаза насмешливо блестели.

Скарлетт призвала на помощь все свое самообладание.

– Вы слишком много на себя берете, – сказала она, ненавидя себя за то, что никак не может отдышаться.

– Разве? Не думаю.

Рука Люка обвилась вокруг ее талии, он прижал ее к себе и поцеловал еще раз. Его пальцы нашли ее грудь и сжали до боли. Скарлетт охватило внезапно нахлынувшее ответное стремление почувствовать его прикосновения на своем теле, всей кожей ощутить его поцелуи.

Ее лошадь нетерпеливо переступила, разорвав объятие, и Скарлетт едва не вылетела из седла. Она с трудом удержала равновесие и попыталась собраться с мыслями. Нет, она не должна этого делать, не должна отдавать ему себя, не должна сдаваться. Если она не устоит, он потеряет к ней интерес, как только завоюет ее.

А ей не хотелось его терять. Ее тянуло к нему. Это был не мальчик, заболевший любовью, как Чарльз Рэгленд, но мужчина. Такого человека она смогла бы полюбить.

Скарлетт погладила Луну, успокаивая ее, и от всего сердца благодаря в мыслях за то, что та не дала ей наделать глупостей. Когда она повернулась к Фэнтону, ее распухшие губы застыли в натянутой улыбке.

– Почему бы вам не облачиться в звериные шкуры и не отволочь меня за волосы к себе домой? – спросила она, искусно соединяя в своем голосе шутливость и презрение. – Тогда, по крайней мере, вы не напугали бы лошадей.

Скарлетт пустила Луну шагом, направляясь обратно по дороге, затем перешла на рысь.

Она повернула голову и бросила ему через плечо:

– Я не приеду к ужину. Люк, но вы можете проводить меня до Баллихары и остаться на чашечку кофе. Если же вам хочется чего-то большего, могу предложить на выбор: ленч или второй завтрак.

Она заставила лошадь ускорить шаг, так как не вполне поняла, что означает сердитый взгляд Фэнтона, и испытывала что-то очень похожее на страх.

Она уже спешилась, когда Люк въехал на конный двор. Он перекинул ногу через седло и, соскользнув с лошади, бросил конюху поводья.

Скарлетт сделала вид, будто не замечает того, что Люк завладел вниманием единственного конюха во дворе. Она сама повела Луну в конюшни поискать кого-нибудь еще.

Когда глаза ее привыкли к полутьме, она замерла на месте, боясь пошевелиться. Прямо перед ней, на крупе Кометы, босая, раскинув свои крошечные ручонки в стороны для равновесия, стояла Кэт. На ней была толстая фуфайка одного из конюших, присборившаяся над подобранными юбчонками. Рукава были ей длинны и свисали до колен. Черные волосы, как всегда, выбились из косичек. Она была похожа на уличного мальчишку или на цыганенка.

– Что ты делаешь, Кэт? – тихо спросила Скарлетт.

Она слишком хорошо знала нрав большой кобылы. Громкий звук мог бы напугать ее.

– Учусь на циркачку, – сказала Кэт. – Как та тетя на картине в моей книжке, которая скачет верхом на лошади. Когда я буду выступать, мне нужен будет зонтик, ладно?

Скарлетт старалась, чтобы ее голос звучал ровно. Это было даже страшнее, чем с Бонни. Комета могла стряхнуть Кэт и растоптать ее.

– Я думаю, тебе стоит подождать до следующего лета. У тебя, наверное, и ножки замерзли.

– Ой, – Кэт тут же соскользнула на пол, прямо под окованные железом копыта. – Я об этом не подумала.

Ее голос доносился откуда-то из глубины стойла. Скарлетт слышала, как она дышит. Но вот Кэт перелезла обратно через воротца, держа в руках сапожки и шерстяные чулки.

– Я думала, в сапогах будет больно.

Страшным усилием Скарлетт не дала себе воли схватить ребенка и прижать. Кэт это не понравилось бы. Она посмотрела направо в поисках конюха, чтобы передать ему Луну. Однако увидела Люка, молча стоящего, не сводя глаз с Кэт.

– Моя дочь, Кэти Колум О'Хара, – сказала она.

«И думайте после этого, что хотите, Фэнтон», – подумала она.

Кэт, всецело поглощенная завязыванием шнурков на сапожках, подняла глаза. Прежде чем заговорить, она некоторое время разглядывала его.

– Меня зовут Кэт, – сказала она наконец. – А тебя?

– Люк, – сказал граф Фэнтон.

– Доброе утро. Люк. Хочешь желток от моего яйца? Я сейчас буду завтракать.

– С удовольствием, – сказал он.

Это была странная процессия. Впереди шествовала Кэт, рядом с ней шел Фэнтон, приноравливаясь к ее маленьким шажкам.

– Я уже завтракала, – говорила ему Кэт, – но опять хочу есть, значит, я позавтракаю еще раз.

– Это кажется мне чрезвычайно разутым, – сказал Фэнтон.

В его задумчивом голосе не было ни тени насмешки.

Скарлетт следовала за ними. Она никак не могла успокоиться после только что пережитого страха за Кэт, к тому же она еще не вполне пришла в себя от поцелуев Люка и состояния возбуждения, в которое они ее привели. Она чувствовала себя потрясенной и вконец запутавшейся. Меньше всего на свете она ожидала, что Фэнтон способен любить детей, и тем не менее он, казалось, был очарован ее дочерью. И вел себя с ней абсолютно верно, не снисходя до нее, а воспринимая ее всерьез. Кэт терпеть не могла, когда с ней обращались, как с ребенком. Похоже было, что Люк это понял и у него это вызвало уважение.

Скарлетт почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. О да, она могла бы полюбить этого человека. Каким замечательным отцом он стал бы для ее любимой дочери. Она быстро смахнула слезы. Не время для сентиментальности. Ради Кэт, ради себя самой она должна быть сильной и сохранять ясность рассудка.

Она смотрела на Фэнтона, склонившегося над Кэт, на его блестящие черные волосы. Он казался очень большим и сильным. Непобедимым. Все в ней содрогнулось, но она отбросила нерешительность.

Она победит. Она должна победить. Он нужен ей и Кэт.

После завтрака Кэт сказала «до свидания» и убежала гулять, но Фэнтон остался.

– Еще кофе, – бросил он горничной, не глядя на нее. – Расскажите мне о вашей дочери, – попросил он Скарлетт.

– Она любит только яичные белки, – сказала Скарлетт, улыбаясь, чтобы скрыть свое беспокойство.

Что ему рассказать об отце Кэт? Вдруг Люк спросит, как его имя, каким образом он погиб, чем он занимался.

Но Фэнтону была интересна лишь сама Кэт.

– Сколько лет этому замечательному созданию? – спросил он.

Он высказал удивление, когда узнал, что Кэт едва исполнилось четыре года, спросил, всегда ли она так сдержанна, отметил, что девочка развита не по годам, и поинтересовался, всегда ли так было, не была ли она нервной, чересчур возбудимой. Скарлетт, благодарная за его искренний интерес, описывала ему достоинства Кэти О'Хара, пока не охрипла.

– Вы бы видели ее на пони. Люк, она ездит верхом лучше, чем я или даже вы… Она карабкается повсюду, как мартышка. Маляры не могли оттащить ее от своих стремянок… Она знает лес как свои пять пальцев, иногда мне кажется, что у нее внутри компас, она никогда не теряется… Нервная? Да у нее вообще нет нервов. Она такая бесстрашная, что меня иногда пугает. И она никогда не устраивает истерик, если набьет себе шишку или поставит синяков. Даже когда была совсем маленькой, никогда не плакала, а когда начала ходить, то, если падала, выглядела ужасно удивленной, а потом сама вставала… Конечно, она очень здоровенькая! Вы видели, какая она сильная, как прямо она держится? Она ест, как лошадь, и ей никогда не бывает плохо. Вы не верите, сколько эклеров и пирожных со взбитыми сливками она может съесть в один присест…

Когда Скарлетт почувствовала, что у нее сел голос, она взглянула на часы и рассмеялась.

– Господи, я тут уже целую вечность расхваливаю своего ребенка. Это все ваша вина. Люк, это вы меня заставили, вам давно уже нужно было меня остановить.

– Вовсе нет, мне очень интересно.

– Смотрите, вы заставите меня ревновать. Похоже, что вы влюбились в мою дочь.

Фэнтон поднял брови.

– Любовь хороша для лавочников и для дешевых романов. Меня она не интересует.

Он встал, поклонился, взял ее руку и небрежно поцеловал.

– Утром я уезжаю в Лондон, поэтому сейчас мне придется вас покинуть.

Скарлетт поднялась.

– Мне будет не хватать наших скачек, – сказала она искренне. – Вы скоро вернетесь?

– Я нанесу вам визит, вам и Кэт, когда появлюсь.

«Ну что ж! – подумала Скарлетт после его ухода. – Он даже не попытался поцеловать меня на прощание». Она не знала, рассматривать ли это как комплимент или как оскорбление. «Должно быть, он сожалеет о своем поведении тогда, когда он поцеловал меня, – решила она. – Наверное, он потерял контроль над собой. И похоже он боится слова „любовь“.

Она пришла к выводу, что у Люка присутствуют все симптомы человека, который влюблен против воли. Эта мысль ее очень обрадовала. Он будет для Кэт замечательным отцом… Скарлетт осторожно дотронулась кончиками пальцев до распухшей губы. Кроме того, он ее очень возбуждал.

 

Глава 86

В последующие недели Скарлетт постоянно думала о Люке. Она была неугомонна и по утрам одиноко мчалась по дорогам, по которым они ходили вместе. Наряжая вместе с Кэт елку, она вспоминала, с каким удовольствием переодевалась к обеду в первый вечер его приезда в Баллихару, а когда тянула с Кэт косточку желаний рождественского гуся, то загадала, чтобы он побыстрее возвращался из Лондона.

Иногда она пыталась представить, что он обнимает ее, но всякий раз злилась до слез, потому что тут же на память приходило лицо Ретта, объятия Ретта и смех Ретта. Это потому, что она знает Люка недавно, говорила она себе. Со временем его присутствие затмит воспоминания о Ретте, это вполне естественно.

В канун Нового года, громко барабаня, сопровождаемый двумя скрипачами и Розалин Фицпатрик, играющей на кастаньетах, появился Колум.

– Колум, я потеряла всякую надежду, что ты когда-нибудь придешь домой. С таким началом этот год просто обязан быть хорошим.

Она разбудила Кэт, и они встретили первые мгновения 1880 года с музыкой и любовью.

Первый день нового года начался со смеха, когда пирог вдребезги разбился о стену, разбрызгивая крупицы теста и смородину над танцующей Ретт, которая закинула голову и открыла рот. Но потом небо затянулось тучами, и ледяной ветер безжалостно рвал шаль Скарлетт, когда она совершала новогодние визиты. Колум пил в каждом доме спиртное, а не чай, и разговаривал с мужчинами о политике, пока Скарлетт не вышла из себя.

– Не зайти ли нам в бар, дорогая Скарлетт, поднять бокал за Новый год и новую надежду ирландцев? – спросил Колум, когда они побывали в последнем домике.

Ноздри Скарлетт вздрогнули от запаха виски, исходящего от него.

– Нет. Я устала, замерзла и иду домой. Пойдем и тихо посидим у камина.

– Тишина – это то, чего я больше всего страшусь, Скарлетт. Тишина позволяет тьме закрадываться в душу человека.

Колум, пошатываясь, вошел в бар Кеннеди, а Скарлетт устало потащилась в Бит Хаус, плотнее укутываясь в свою шаль. Ее красная юбка и голубые с желтыми полосками чулки выглядели бесцветными в холодном сером свете.

Горячий кофе и горячая ванна – пообещала она себе, когда открывала тяжелую парадную дверь. Она услышала подавленный смешок, входя в холл, и у нее сжалось сердце. Кэт, наверное, играет в прятки. Скарлетт сделала вид, что ничего не подозревает. Она закрыла за собой дверь, бросила на стул свою шаль, затем огляделась.

– С Новым годом. О'Хара, – сказал граф Фэнтон. – Или это Мария

Антуанетта? Этот костюм крестьянки – единственное, что создали лучшие портные Лондона для костюмированных балов в этом году?

Он стоял внизу у лестницы.

Скарлетт посмотрела на него. Он вернулся. Ах, зачем он застал ее в таком виде. Это совсем не то, что она запланировала. Но это неважно. Люк вернулся так скоро, и она больше не чувствовала себя усталой.

– Со счастливым Новым годом, – сказала она.

Фэнтон шагнул в сторону, и Скарлетт увидела Кэт на лестнице позади него, которая обеими руками придерживала на взъерошенной голове сверкающую драгоценностями диадему. Она сошла по ступенькам к Скарлетт, зеленые глаза ее смеялись, и она еле сдерживала улыбку. Сзади тянулось длинное ярко-красное бархатное платье, окаймленное горностаем.

– Кэт надела твои регалии, графиня, – сказал Люк. – Я приехал устраивать нашу свадьбу.

Скарлетт отказали ноги, и она села на мраморный пол, кружок красной, зеленой и голубой нижних юбок выбился из-под нее. Короткая вспышка гнева смешалась с шокирующим волнением победы. Это не может быть правдой – слишком все легко и лишено всякой занимательности.

– Кажется, наш сюрприз удался, Кэт, – сказал Люк.

Он развязал широкие шелковые ленты у нее на шее и взял диадему из ее РУК.

– Ты можешь теперь идти. Мне надо поговорить с твоей мамой.

– Можно раскрыть коробку?

– Да. Она в твоей комнате.

Кэт посмотрела на Скарлетт, улыбнулась, затем убежала, хихикая, наверх. Люк подобрал платье в левую руку, в которой была диадема, и сошел вниз к Скарлетт, протягивая к ней правую руку. Он был очень высоким, крупным, с темными глазами. Она взяла его за руку, и он помог ей подняться.

– Пойдем в библиотеку, – сказал Фэнтон. – Там камин, есть бутылка шампанского, надо выпить за нашу сделку.

Скарлетт пропустила его вперед. Он хочет жениться на ней. Она не может в это поверить. Она цепенела в шоке, лишенная дара речи. Пока Люк наливал вино, она грелась у огня. Он протянул ей бокал, она взяла его. Ее сознание стало понемногу отмечать, что происходило вокруг, и голос вернулся к ней.

– Почему ты сказал «сделка». Люк?

Почему он не сказал, что любит ее и хочет, чтобы она стала его женой?

Фэнтон коснулся ее бокала ободком своего.

– Что же еще есть брак, как не сделка, Скарлетт? Наши уважаемые адвокаты разработают контракты, но это только формальность. Ты же, конечно, знаешь, чего ожидать от брака, ведь ты не девочка и не какая-нибудь простушка.

Скарлетт осторожно поставила свой бокал на стол. Затем она так же осторожно опустилась на стул. Что-то ужасно не так. В его лице, в словах не было теплоты. Он даже не смотрел на нее.

– Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне, – медленно произнесла она, – «чего ожидать».

Фэнтон нетерпеливо передернулся.

– Очень хорошо, пожалуйста. Я буду достаточно щедрым, предполагаю, что именно это тебя беспокоит.

Он сказал, что он самый богатый мужчина в Англии, хотя думает, что она уже узнала об этом сама. Отметил, что у нее есть способности, выразив подлинное восхищение ее хитростью в подъеме по социальной лестнице; пообещал, что у нее будут свои деньги. Он обеспечит ее нарядами, экипажами, украшениями, слугами и вправе ожидать, что она окажет ему честь. У нее пожизненно останется Баллихара, которая, кажется, развлекает ее. По этой же причине она может играть и в Адамстаун, когда ей захочется испачкать свои ботинки. После ее смерти Баллихара достанется их сыну, к нему же перейдет Адамстаун после кончины Люка. Соединение двух смежных землевладений все время было главным поводом для брака.

– Безусловно, основное условие сделки в том, что ты обеспечиваешь меня наследником. Я последний по своей линии, и мой долг продолжить ее. Как только я получу сына от тебя, ты можешь делать все что угодно, в рамках разумного, конечно.

Он снова наполнил свой бокал, затем выпил его до дна. Скарлетт может поблагодарить за диадему Кэт, сказал Люк.

– У меня, об этом даже не стоит говорить, не было и в мыслях сделать тебя графиней Фэнтон. С женщинами твоего типа я люблю играть. Чем сильнее дух, тем больше удовольствия подчинять его своей воле. Это было бы интересно, но менее интересно, чем с твоим ребенком. Я хочу, чтобы мой сын был такой же, как она – бесстрашный, с крепким здоровьем. Кровь Фэнтонов стала жиже, и вливание твоей крестьянской жизнестойкости исправит это. Я заметил, что мои арендаторы О'Хара, твои родственники, живут до преклонного возраста. Ты ценное достояние, Скарлетт. Ты принесешь мне наследника, которым можно будет гордиться, и ты не опозоришь ни его, ни меня перед обществом.

Скарлетт уставилась на него, как животное, загипнотезированное змеей. Но она порвала чары и взяла со стола бокал.

– Я соглашусь, когда ад заледенеет! – закричала она и бросила бокал в камин. Алкоголь вспыхнул ярким пламенем. – Вот твой тост о нашей сделке, лорд Фэнтон. Убирайся из моего дома. У меня мурашки от тебя.

Фэнтон засмеялся. Скарлетт напряглась, готовая броситься на него, вцепиться в его смеющееся лицо.

– Я думал, что ты заботишься о своем ребенке, – насмешливо сказал он. – Должно быть, я ошибся.

Эти слова остановили Скарлетт.

– Ты огорчаешь меня, Скарлетт. Я предполагал, что у тебя больше разума, чем ты показываешь. Забудь о своем уязвленном самолюбии и посмотри, что у тебя в руках. Непоколебимое положение в мире для тебя и твоей дочери. Это беспрецедентно, но у меня есть власть нарушать все, даже закон, если я захочу. Я удочерю ее, и Кэт станет леди Кэтрин. «Кэти», вне сомнений, – имя для кухонной служанки. Как моя дочь, она получит немедленный и безоговорочный доступ ко всему лучшему, что ей будет надо или что она пожелает. Друзья, замужество – ей придется только выбирать. Я никогда не сделаю ей больно, она слишком ценна для меня как модель моего сына. Можешь ли ты лишить ее всего этого из-за того, что твое желание романа со мной не состоялось? Я так не думаю.

– Кэт не нуждается в твоих драгоценных титулах и во «всем лучшем», милорд, не нуждаюсь в них и я. Мы хорошо справлялись без тебя и останемся на своем пути.

– Как долго, Скарлетт? Не слишком рассчитывай на свой успех в Дублине. Ты была знатью, а знать живет не очень долго. Даже орангутанг может быть знаменитостью в провинции вроде Дублина, если он хорошо одет. У тебя остался еще один сезон, два в лучшем случае, потом тебя забудут. Кэт нужно покровительство имени и отца. Я один из немногих мужчин, у которых есть власть, чтобы снять позор с внебрачного ребенка. Нет, подожди возражать, меня не волнует, какую сказку ты придумала. Тебя бы не было в этом захолустном уголке Ирландии, если бы ты была желанна в Америке. Хватит. Это начинает наводить на меня скуку, а я ее ненавижу. Дай мне знать, когда придешь в чувства, Скарлетт. Ты согласишься с моей сделкой. Я все время получаю то, что хочу.

Фэнтон направился к двери.

Скарлетт окликнула его. Ей надо было узнать одну вещь.

– Ты не можешь заставить все в этом мире делать так, как тебе надо, Фэнтон. Не приходило ли тебе в голову, что твоя племенная кобыла-жена может родить девочку вместо мальчика?

Фэнтон повернулся к Ней лицом.

– Ты сильная, здоровая женщина. Со временем я получу мальчика. Но даже в худшем случае, если у меня будут только девочки, я сделаю так, что одна из них выйдет замуж за мужчину, который сменит свою фамилию на мою. Тогда моя кровь все равно унаследует титул и продолжит наш род. Мой долг будет исполнен.

Холодность Скарлетт равнялась его.

– Ты все взвешиваешь, не правда ли? Что если я бесплодна? Или ты не можешь стать отцом?

Фэнтон улыбнулся.

– Моя мужественность доказывается, внебрачными детьми, которых я раскидал по всем городам Европы, так что твое намерение обидеть меня не удалось. Что касается тебя, то у тебя есть Кэт.

Удивление выразилось у него на лице, и он подошел к Скарлетт, заставив ее вздрогнуть от его неожиданного приближения.

– Перестань, Скарлетт, не драматизируй. Не сказал ли я тебе только сейчас, что я подчиняю своей воле любовниц, а не жен? У меня нет желания дотрагиваться до тебя. Я забыл диадему, а она должна быть у меня до свадьбы. Это сокровище моей семьи. Придет время, ты наденешь ее. Дай мне знать, когда капитулируешь. Я еду в Дублин подготовить дом к сезону. Письмо застанет меня на площади Меррион.

Он поклонился ей с церемонной пышностью и ушел, смеясь.

Скарлетт гордо и высоко держала голову, пока за ним не закрылась парадная дверь. Затем закрыла двери библиотеки на замок. Обезопасив себя от глаз слуг, она бросилась на толстый ковер и дико зарыдала. Как она могла так ошибиться во всем? Как она могла сказать себе, что научится любить мужчину, в котором нет любви? И что она теперь будет делать? Ей представилась Кэт на ступеньках, коронованная и смеющаяся от удовольствия. Что ей делать?

– Ретт, – горько плакала Скарлетт, – Ретт, ты нам так нужен.

 

Глава 87

Скарлетт внешне никак не проявляла свой стыд, но жестоко обвиняла себя за чувства, которые испытывала к Люку. Когда она оставалась одна, то скребла свою память, как полузажившую чесотку, наказывая себя этой болью.

Какой же дурой она была, вообразив счастливую жизнь в семье, построив будущее на том, что один раз за завтраком Кэт разложила яйца на три тарелки. И какое это смехотворное тщеславие, уверовать, что она может заставить его полюбить. Весь мир засмеет ее, узнав об этом.

У нее были идеи мести: она расскажет всем в Ирландии, что он предложил ей свою руку, а она отказала; она напишет Ретту, и он приедет убить Фэнтона за то, что тот назвал его ребенка внебрачным; она рассмеется в лицо Фэнтону перед алтарем и скажет ему, что у нее не может быть больше ребенка, что он сам одурачил себя, женившись на ней; она пригласит его на обед и отравит

Ненависть горела в ее сердце. Скарлетт распространила ее на всех англичан и страстно ухватилась за обновленную поддержку фенианского братства Колума.

– Но мне не нужны твои деньги, дорогая Скарлетт, – сказал он. – Работа сейчас состоит в планировании действий системной лиги. Ты слышала наши разговоры на Новый год, не помнишь?

– Скажи мне снова, Колум. Ведь должно быть что-то, в чем я могу помочь.

Делать ей было нечего. Членство в земельной лиге было открыто только для арендующих фермеров, у них нет никаких действий до весеннего сбора ренты. Только один фермер с каждого владения заплатит за аренду, все остальные откажутся, и, если их сгонит землевладелец, все пойдут жить в дом, за который рента уплачена.

Скарлетт не видела в этом смысла. Владелец просто сдаст землю в аренду кому-нибудь еще.

– О, нет, – сказал Колум, – тогда вмешивается лига. Они заставят всех остальных не вмешиваться, и, лишившись фермеров, землевладелец потеряет свою ренту и сгубит только что засеянные поля, потому что некому будет ухаживать за ними. Это была идея гения, и он сожалел, что сам не додумался до такого.

Скарлетт отправилась к своих кузинам и попыталась заставить их вступить в земельную лигу. Они могут приехать в Баллихару, если их сгонят, пообещала она.

Все без исключения О'Хара отказались.

Скарлетт с горечью пожаловалась Колуму.

– Не вини себя за слепоту других, дорогая Скарлетт. Ты делаешь все необходимое, чтобы исправить их неудачи. Разве ты не О'Хара и не честь этого имени? Знаешь ли ты, что в каждом доме в Баллихаре и в половине домов в Триме хранятся вырезки из дублинских газет о сияющей ирландской звезде О'Хара в замке наместника английского короля? Они закладывают их в библию вместе с молитвенными карточками и изображениями святых.

В день святой Бриджид шел мелкий дождик. Скарлетт произнесла ритуальные молитвы о хорошем годе для фермеров с таким жаром, с каким ни один священник их не читал, и у нее появились слезы на глазах, когда она перевернула первый пласт земли. Отец Флинн благословил его святой водой, затем передал воду остальным, чтобы они выпили ее. Фермеры молча покидали поле, склонив головы. Только Бог может спасти их. Никто не выдержит еще один такой год, как прошедший.

Скарлетт возвратилась домой и сняла грязные ботинки. Потом она предложила Кэт выпить какао в ее комнате, пока она прибирает и упаковывает вещи для Дублина. Ехать надо раньше чем через неделю. Она не хотела ехать – там будет Люк, а как смотреть ему в лицо? Только высоко подняв голову. Ее люди ожидают от нее этого.

Второй сезон в Дублине был даже большим триумфом для Скарлетт, чем первый. Приглашения на все мероприятия в замке дожидались ее в «Шелбурне», да еще пять небольших танцевальных вечеринок и два поздних ужина в частных апартаментах королевского наместника. Она также нашла в запечатанном конверте наиболее желанное предложение: ее экипаж будут пропускать в специальные ворота позади замка. Больше не будет многих часов ожиданий на Дам-стриг, пока экипажи въезжают по четыре за один раз во двор замка, чтобы высадить своих пассажиров.

Еще были карточки, приглашающие ее присутствовать на вечеринках и обедах в частных домах. Они славились как более интересные, нежели мероприятия в замке с сотнями приглашенных. Скарлетт засмеялась. Орангутанг в хороших парадах, это она-то? Нет, она им не была, и это подтверждала кипа приглашений. Она О'Хара из Баллихары, ирландка, гордящаяся этим. Она происходит отсюда! Не имеет никакого значения, что Люк будет в Дублине. Пусть насмехается, сколько ему угодно. Она сможет посмотреть ему в глаза без страха и стыда.

Она разбирала стопку, выбирая приглашения, и крохотный пузырек возбуждения поднимался в ней. Приятно быть желанной, приятно носить красивые платья и танцевать в красивых залах. Что с того, что общественное мнение в Дублине поддерживает англичан? Она теперь знает, что улыбки и наряда общества, правила и поступки, чествования и остракизм, триумфы и поражения – только неотъемлемая часть игры. Ничто из этого не было важно, ничто не имело значения в реальном мире, вне позолоченных бальных зал. Но игры придуманы, чтобы в них играть, а она хороший игрок. Она была рада, что приехала в Дублин после всего. Она любит выигрывать.

Скарлетт мгновенно узнала, что присутствие графа Фэнтона возбудило весь город и послужило поводом для разных толкований.

– Моя дорогая, – сказала Мэй Таплоу, – даже в Лондоне люди только об этом и говорят. Каждый знает, что Фэнтон считает Дублин третьеразрядным провинциальным поселком. Его дом не открывался десятилетия. Какая причина привела его сюда?

– Не могу представить, – ответила Скарлетт, смакуя мысль о реакции Мэй, если бы она сказала ей.

Фэнтон, казалось, появлялся во всех местах, куда ходила она. Скарлетт его приветствовала холодно, учтиво и не обращала внимания на выражение высокомерной уверенности в его глазах. После первой встречи она даже не почувствовала раздражения, когда случайно встретилась с ним взглядом. Он больше не мог причинить ей боль.

Не он сам. Но ее пронизывала боль, когда она снова и снова замечала спину высокого темноволосого мужчины, одетого в бархат и парчу, и это оказывался Фэнтон. Ведь в каждой толпе Скарлетт искала Ретта. Он был в замке год назад, почему бы ему не быть и в этом году на этом вечере в этой комнате?

Но везде постоянно был Фэнтон. Куда бы она ни смотрела, с кем бы ни разговаривала, колонки какой бы газеты она ни читала. Хорошо, что он не уделяет ей особого внимания, тогда бы сплетники преследовали и ее. Но как бы она желала, чтобы его имя было у всех на языке каждый день.

Слухи постепенно объединились в две теории: он приготовил свой запущенный дом для тайного визита принца Уэльского; или он поддался чарам леди Софии Дадлей, о которой все говорили в мае во время лондонского сезона и которая повторяла свой успех теперь в Дублине. Это была древнейшая история в мире – мужчина буйно прожигает свою жизнь, избегая ловушек женщин многие годы, а потом вдруг бац! – когда ему уже сорок, он теряет свою голову и сердце перед красотой и невинностью.

Леди Софии Дадлей было семнадцать. У нее были волосы цвета золотого выдержанного сена и глаза, голубые, как летнее небо, сама кровь с молоком, что могла и фарфор пристыдить. По крайней мере, так рассказывали баллады, написанные о ней и продаваемые на каждом углу.

Она действительно была красивой, застенчивой девушкой, которая находилась под сильным контролем своей амбициозной матери и которая часто и привлекательно всхлипывала от внимания и ухаживаний, обращенных на нее. У Скарлетт было достаточно времени ее рассмотреть. Личная гостиная Софии была рядом с гостиной Скарлетт. Это была вторая из лучших комнат по меблировке и с видом на церковь святого Стефана, но, судя по людям, соперничающим в желании попасть туда, она была первой. Ни в коем случае это не означало, что у Скарлетт не было посетителей; богатая и везде принятая вдова с восхитительными зелеными глазами будет постоянно в центре внимания.

«Почему я должна быть уязвлена, – подумала Скарлетт. – Я вдвое ее старше, и мой черед уже был в прошлом году». Но иногда она с трудом сдерживалась, когда имя Софии связывали с Люком. Всем было известно, что герцог попросил руки Софии, но все согласились, что она сделает лучше, если выберет Фэнтона. Герцог знатнее, чем граф, но Фэнтон в сорок раз богаче и в сто раз красивее, чем герцог. «И он мой, если я захочу его», – порывалась сказать Скарлетт. О ком они тогда будут писать баллады?

Она отругала себя за мелочность. Она сказала себе, что была дурочкой, думая над предсказанием Фэнтона, что ее забудут через год или два. И она старалась не волноваться из-за маленьких морщинок около глаз.

Скарлетт вернулась в Баллихару к рабочим часам Первого воскресенья, радуясь, что уехала из Дублина. Заключительные недели сезона тянулись бесконечно.

Хорошо быть дома и лучше думать о чем-то реальном, вроде просьбы Пэдди О'Фаолайна о распределении торфа, чем о том, что надеть на следующую вечеринку. И она была на седьмом небе, когда сильные маленькие ручонки Кэт почти задушили ее в приветственном объятии.

Когда последний спор был разрешен, а последняя просьба удовлетворена, Скарлетт пошла на веранду выпить чай вместе с Кэт.

– Я оставила тебе половинку, – сказала Кэт. Ее рот был весь в шоколаде от эклеров, которые привезла Скарлетт из Дублина.

– Это смешно, котенок Кэт, но я не очень голодна. Не хочешь еще немного?

– Да, спасибо. Можно я съем сейчас?

– Да, можешь, мисс поросенок.

Эклеры исчезли прежде, чем опустела чашка Скарлетт. Кэт вся отдавалась такому занятию, как поглощение эклеров.

– Куда мы пойдем на прогулку? – спросила ее Скарлетт. Кэт ответила, что хотела бы сходить к Грейн.

– Ты ей нравишься, мама. Я ей больше нравлюсь, но ты ей тоже очень нравишься.

– Это будет очень мило, – сказала Скарлетт. Она рада была сходить в башню. Башня внушала ей чувство спокойствия, а в ее сердце его было мало.

Скарлетт закрыла глаза и прислонила свою щеку к древним гладким камням. Кэт заерзала.

Затем Скарлетт потянула веревочную лестницу к высокой двери, чтобы проверить ее. Дверь подверглась атмосферному влиянию и покрылась пятнами, но была достаточно прочной. Однако Скарлетт подумала, что неплохо ее заменить новой. Если она порвется и Кэт упадет… – невозможно даже подумать об этом. Она так хотела, чтобы Кэт пригласила ее наверх в свою комнату, что еще раз с намеком дернула лестницу.

– Грейн будет ждать нас, мама. Мы сильно нашумели.

– Хорошо, сладкая, я иду.

Мудрая женщина не выглядела старее, была такой же, какой ее увидела

Скарлетт в первый раз. «Я даже могу поспорить, что на ней те же шали, что и тогда», – подумала Скарлетт. Кэт хозяйничала в маленьком темном домике, доставая с полки чашки, сгребая горящий торф в кучку светящихся углей для чайника. Она чувствовала себя здесь, как дома.

– Я наполню чайник в ручье, – сказала она, вынося его на улицу.

Грейн любовно наблюдала за ней.

– Дара часто приходит ко мне, – сказала мудрая женщина. – Это ее доброта к одинокой душе. Мне сердце не позволяет отослать ее, потому что она это правильно понимает. Одинокая узнает одинокую.

Скарлетт взъерошилась.

– Она любит оставаться одна, но ей не надо быть одинокой. Я ее спрашивала столько раз, хочет ли она, чтобы дети пришли к ней поиграть, она все время говорит «нет».

– Это мудрый ребенок. Они пытались закидать ее камнями, но Дара слишком быстра для них.

Скарлетт не могла поверить, что правильно расслышала.

– Они делают что?

– Дети из города, – ровно сказала Грейн, – охотились в лесу за Дарой, как за животным. Однако она услышала их задолго до того, как они приблизились к ней. Только самые большие подошли на достаточное расстояние, чтобы бросить камни, которые у них были. И они так приблизились к ней, потому что могли бежать быстрее, чем Дара. Но она знала, как убежать от них. Они не стали преследовать ее до башни, они боялись призрака юного лорда, убитого здесь.

Скарлетт была в ярости. Ее драгоценную Кэт мучают дети Баллихары! Она выпорет всех до единого своими собственными руками, сгонит с земли их родителей и разнесет все в щепки! Она поднялась со своего стула.

– Ты обременишь ребенка руинами Баллихары, – сказала Грейн. – Сядь, женщина. Другие будут такими же. Они боятся любого, отличного от них. От того, кого боятся, пытаются избавиться.

Скарлетт опустилась на стул. Она знала, что мудрая женщина была права. Она сама заплатила за свое отличие от других. Ее камнями были холодность, критика, остракизм, и она сама все это вынесла. Кэт только маленькая девочка. Она невинна. И она в опасности!

– Я не могу ничего сделать! – вскричала Скарлетт. – Это невыносимо. Я должна остановить их.

– Нельзя остановить невежество. Дара нашла свой способ и этого достаточно. Камни не поранят ее душу. Она в безопасности в своей башенке.

– Этого недостаточно. Что если в нее попадет камень? Что если ее поранят? Почему она не сказала мне, что одинока? Я не вынесу того, что она несчастлива.

– Послушай старую женщину, О'Хара. Послушай своим сердцем. Есть земля, о которой люди знают только из песен сичэйн. Имя ее Тирнаног, и она лежит под холмами. Там есть мужчины и женщины, которые обнаружили дорогу в эту землю и которых больше никогда не видели. В Тирнаног нет смерти и нет разложения. Там нет грусти и нет боли, нет ненависти, нет голода. Люди живут в мире друг с другом, и им всего хватает без всякого труда. Вот этого хотела бы ты для своего ребенка. Но послушай, где нет горестей, там нет и радости. Ты понимаешь смысл песни сичейн?

Скарлетт отрицательно покачала головой.

Грейн вздохнула.

– Тогда я не могу облегчить твое сердце. У Дары больше мудрости. Предоставь ее самой себе.

Как будто старуха позвала ее. Кэт вошла в дверь. Она сосредоточилась на тяжелом, наполненном водой чайнике, и даже не посмотрела на мать и на Грейн. Обе молча наблюдали, как Кэт методично повесила чайник на крючок над углями и сгребла под ним побольше углей в кучку.

Скарлетт пришлось отвернуться. Она знала, что если бы продолжала смотреть на своего ребенка, то не смогла бы остановить себя от желания крепко обнять Кэт, защищая от внешнего мира. Кэт не понравилось бы это. «Я не должна плакать, – сказала себе Скарлетт. – Это может испугать ее. Она почувствует, как я сама испугана».

– Смотри, мама, – сказала Кэт.

Она осторожно наливала кипящую воду в старый коричневый фарфоровый заварочный чайник. Сладкий запах поднимался от пара, и Кэт улыбалась.

– Я бросила нужные листья, Грейн, – ликовала она и выглядела гордой и счастливой.

Скарлетт схватила шаль старушки.

– Скажи мне, что делать, – взмолилась она.

– Ты должна делать то, что тебе дано делать. Бог защитит Дару.

«Я ничего не понимаю из того, что она говорит», – подумала Скарлетт. Но каким-то образом ужас прошел. Она выпила напиток Кэт в молчании, в теплой, пропахшей лекарственными травами темной комнате, довольная тем, что у Кэт есть место, куда она может приходить. И башенка. До своего возвращения в Дублин она заказала новую, более крепкую, веревочную лестницу.

 

Глава 88

Скарлетт поехала в этом году на скачки в Пинчестон. Ее пригласили в

Бишоскорт, в ложу графа Клонмела, которого знали как графушку. К ее удовольствию, сэр Джон Морланд также был гостем. К ее огорчению, там был и граф Фэнтон.

Скарлетт поспешила к Морланду сразу же, как только смогла.

– Барт! Как ты? Ты самый упорный домосед, которого я когда-либо знала в своей жизни. Я везде постоянно ищу тебя, но ты нигде не появляешься.

Морланд светился от счастья и громко похрустывал суставами пальцев.

– Я был занят, самым великолепным образом занят, Скарлетт. Я отыскал победителя, я теперь уже уверен в этом.

Он и до этого так говорил. Барт любил своих лошадей, и всегда был уверен, что каждый жеребец станет следующим великим национальным чемпионом. Скарлетт захотелось обнять его. Она любила бы Джона Морланда, даже если бы у него не было связей с Реттом.

– …Назвали ее Диана, плюс быстрые ноги и все в том же роде, ну ты знаешь, и еще плюс Джон в мою честь. Соедини все это. Вышло Дижона, когда я сложил вместе. Горчица по-французски, подумал я, совсем не пойдет. Слишком французское имя для ирландской лошади. Но затем подумал еще раз. Горячая и острая, как перец, глазе даже начинают слезиться. Неплохие очертания. Вроде «убирайся с моего пути, я иду» и все в том же духе. Итак, это Дижона. Она принесет мне удачу. Поставь на нее пятерку, Скарлетт, она очень надежная.

– Я поставлю десять фунтов, Барт.

Скарлетт пыталась придумать способ упомянуть Ретта. То, что говорил

Джон Морланд, не отложилось у нее сперва.

– …Утоплюсь, если я не прав. Мои арендаторы проводят забастовку с рентой, о которой мечтала земельная лига. Оставляют меня без денег на овес. Удивляюсь, как я мог так хорошо думать о Чарльзе Парнелле. Никогда не поверил бы, что парень закончит у этих варварских фенианов.

Скарлетт была в ужасе. Она никогда не представляла, что лига будет использована против кого-нибудь вроде Барта.

– Я не могу поверить в это. Барт. Что ты собираешься делать?

– Если она победит здесь, на ровном месте, тогда я полагаю, следующие большие скачки в Голвее, а после этого – парк Феникс, но, может быть, я сунусь на какие-нибудь скачки в мае-июне, чтобы она знала, чего от нее ждут, так сказать.

– Нет, нет, Барт, я не о Дижоне. Что ты будешь делать с забастовкой по поводу ренты?

Лицо Морланда омрачилось.

– Не знаю, – сказал он. – Рента – это все, что у меня есть. Я никогда не выселял с моих земель, даже не думал об этом. Но сейчас, когда столкнулся, мне, может, придется это сделать. Будет очень стыдно.

Скарлетт думала о Баллихаре. По крайней мере, она была защищена от любых неприятностей. Она простила все ренты, пока не собрали урожай.

– Я говорю, Скарлетт, забыл упомянуть об этом, что получил очень хорошие новости от нашего американского друга Ретта Батлера.

У Скарлетт дрогнуло сердце.

– Он приезжает?

– Нет. Я ждал его. Знаешь, написал ему о Дижоне. Но он ответил, что не может приехать. В июне он станет отцом. Они особенно переживали сейчас, жена несколько месяцев пролежала в постели, пока не исчезла всякая опасность того, что случилось в прошлый раз. Но сейчас все великолепно. Она поднялась и счастлива, как жаворонок. Он, конечно, тоже. Никогда не видел в своей жизни мужчину, столь гордого своим отцовством, как Ретт.

Скарлетт схватилась за стул, чтобы не упасть. Какие бы нереальные мечты и тайные надежды она не питала, теперь с ними было покончено.

Графушка зарезервировал для своей компании целую, секцию трибун.

Скарлетт стояла вместе со всеми, рассматривая ипподром в перламутровый оперный бинокль. Беговая дорожка была изумрудно-зеленой, внутреннее поле длинного овала было сплошной массой движения и красок. Люди стояли в повозках, на сиденьях и крышах экипажей, ходили вокруг по одному и группами, толпились за внутренним ограждением. Пошел дождь, и Скарлетт была благодарна за второй ярус трибун над головой. Он образовывал крышу для привилегированных нанимателей мест внизу.

– Хорошее шоу, – ликовал Барт Морланд. – Дижона великая маленькая грязнуля.

– Тебе кто-нибудь нравится, Скарлетт? – сказал ей на ухо ровный голос. Это был Фэнтон.

– Я еще не определилась, Люк.

Когда участники заезда вышли на дорожку, Скарлетт приветствовала их и аплодировала вместе со всеми. Она двадцать раз согласилась с Джоном Морландом, что даже невооруженный глаз отметит Дижону, самую красивую лошадь. Все время, пока она говорила и улыбалась, ум методично разрабатывал возможности, плюсы и минусы ее жизни. Будет в высшей степени бесчестно выйти замуж за Люка. Он хочет ребенка, а она не может родить. Но Кэт будет под присмотром и в безопасности. Никто не станет спрашивать ее о настоящем отце. Не совсем так, конечно, будут интересоваться, но это не имеет значения. Со временем она станет О'Хара из Баллихары и графиней Фэнтон. Какую честь я должна оказать Люку? У него самого ее нет, почему меня смущает именно это?

Дижона победила. Джон Морланд был в избытке чувств. Все столпились вокруг него, крича и похлопывая его по спине. Под прикрытием этого шума Скарлетт повернулась к Люку Фэнтону.

– Пусть твой адвокат встретится с моим насчет контрактов, – сказала она. – Для свадьбы я выбираю конец сентября. После Праздника урожая.

– Колум, я выхожу замуж за графа Фэнтона, – сказала Скарлетт.

Он засмеялся.

– А я возьму в невесты Лили. Такая потеха будет, с сатанинскими легионами в качестве гостей на свадебном празднике.

– Это не шутка, Колум.

Его смех прекратился, словно отсеченный лезвием ножа, и он поглядел на бледное решительное лицо Скарлетт.

– Я не позволю этого, – закричал он. – Этот человек дьявол, и к тому же англичанин.

Красные пятна покрыли щеки Скарлетт.

– Ты… не… позволишь? – медленно сказала она. Ты… не… позволишь? Кем ты возомнил себя, Колум?

Она подошла вплотную к нему, ее глаза сверкали.

– Послушай меня, Колум О'Хара, и хорошо послушай. Ни ты и никто другой на свете не может так разговаривать со мной. Меня это не устраивает!

Его взгляд встретился с ее, его гнев с ее гневом, и они простояли в каменной конфронтации бесконечное мгновение. Потом Колум наклонил вбок голову и улыбнулся.

– Ах, дорогая Скарлетт, это темперамент О'Хара вкладывает нам в уста слова, которые мы не думали произносить. Я молю прощения, давай поговорим.

Скарлетт отступила назад.

– Не обольщай меня, Колум, – грустно сказала она, – я не верю в это.

Я пришла поговорить с моим ближайшим другом, а его здесь нет. Может, его никогда и не было.

– Неправда, дорогая Скарлетт, неправда! Она передернула плечами.

– Это не важно. Я уже решилась: выйду замуж за Фэнтона и перееду в Лондон в сентябре.

– Ты позор для своих людей, Скарлетт О'Хара, – в голосе Колума звучала сталь.

– Это ложь, – измученно сказала Скарлетт. – Скажи это Дэниэлу, который похоронен в земле О'Хара, потерянной для нас сотни лет, или своим драгоценным фенианам. Ты использовал меня все это время, не волнуйся, Колум, я не оставлю вас. Баллихара останется как есть, с харчевней для беглецов и с барами, где вы сможете произносить свои речи против англичан. Ты останешься моим поверенным, а миссис Фиц будет присматривать, как и всегда, за Бит Хаусом. Вот что тебя волнует на самом деле, а не я.

– Нет! – Крик сорвался с губ Колума. – Ах, Скарлетт, ты страшно не права. Ты моя гордость и радость, а Кэти Колум держит мое сердце в своих крохотных ручках. Но Ирландия – моя душа, и она важнее всего для меня.

Он с мольбой протянул к ней руки:

– Скажи, что веришь мне, так как я говорю чистую правду.

Скарлетт постаралась улыбнуться.

– Я верю тебе. И ты должен верить мне. Мудрая женщина сказала: «Ты сделаешь то, что тебе дано сделать». Вот это ты и делаешь со своей жизнью, Колум, а я со своей.

Шаги Скарлетт замедлились, когда она приближалась к Биг Хаусу, будто тяжесть из ее сердца перешла в ноги. Сцена с Колумом глубоко ранила ее. Она пошла к нему прежде, чем к другим, ожидая понимания и сочувствия, надеясь, против всякой надежды, что он может подсказать ей выход из уже выбранного пути. Он обманул ее ожидания, и она почувствовала себя очень одинокой. Она страшилась говорить Кэт, что собирается замуж, что им придется уехать из лесов Баллихары, которые Кэт так любила, и оставить башню, которая была для нее особенным местом. Реакция Кэт успокоила ее сердце.

– Я люблю города, – сказала Кэт. – Там есть зоопарки.

«Я правильно поступаю, – подумала Скарлетт. – Теперь я знаю это без всякого сомнения». Она послала в Дублин за книжкой рисунков и видов Лондона и написала миссис Симе, прося о встрече. Ей надо заказать свадебное платье.

Несколькими днями позже пришел посланец от Фэнтона с письмом и посылкой. В письме он говорил, что все время до свадьбы пробудет в Англии. О помолвке объявят не раньше окончания лондонского сезона. А Скарлетт должна сшить себе платье, дополняющее драгоценности, присланные с тем же посланцем, что и письмо. У нее есть три месяца! Никто не будет угнетать ее вопросами или приглашениями, пока не распространили известие о помолвке.

В посылке она обнаружила квадратную плоскую коробочку из кожи цвета бычьей крови, тонко отделанную золотом. Крышка открылась, и Скарлетт ахнула от изумления. Подбитая серым бархатом, коробочка была разделена на деления для ожерелья, двух браслетов и пары сережек.

Набор был сделан из массивного старого золота с тусклой, почти бронзовой отделкой. Кровавые рубины, каждый размером с ноготь ее большого пальца, хорошо гармонировали с сережками в виде рубиновых капелек с замысловатым орнаментом. В каждом браслете было по двенадцать камней, а ожерелье состояло из двух рядов камней, соединенных толстыми цепочками. Впервые Скарлетт поняла разницу между ювелирными изделиями и драгоценностями. Никто не назовет эти рубины ювелирными изделиями. Они были слишком необычными и ценными. Так, без всякого сомнения, выглядят настоящие драгоценности. Ее пальцы дрожали, когда она застегивала браслеты у себя на руках. Она не могла сама надеть ожерелье и ей пришлось позвонить Пегги Куин. Когда она увидела себя в зеркале, у нее перехватило дыхание. Ее кожа была как алебастр, и темные рубины на этом фоне смотрелись изумительно. Волосы каким-то образом стали темными и глянцевыми. Скарлетт попыталась вспомнить, как выглядела диадема, тоже отделанная рубинами. Когда ее представят Ее Величеству, она будет выглядеть королевой. Ее зеленые глаза слегка сузились. Лондон станет более интересной игрой, нежели Дублин. Она может даже научиться полюбить Лондон.

Пегги Куин не теряла времени даром и рассказала новость остальным слугам и своей семье в Баллихаре. Великолепные украшения, отделанное горностаем платье, недели утреннего кофе могли означать только одно: ОаХара выходит замуж за изнуряющего всех своей рентой злодея, графа Фэнтона. А что станет с ними? Вопросы и опасения распространялись от очага к очагу, как пожар в степи.

В апреле Скарлетт и Кэт поехали вместе по пшеничным полям. Девочка сморщила носик от сильного запаха свежеразбросанного навоза. Конюшни и коровники никогда так не воняли; их чистили ежедневно. Скарлетт посмеялась над ней.

– Никогда больше не корчи личико от унавоженной земли, Кэт О'Хара. Это сладкий аромат для фермера, а у тебя в жилах течет кровь фермеров. Я не хочу, чтобы ты об этом забыла.

Она с гордостью посмотрела на вспаханную, засеянную и удобренную землю. «Это моя земля. Я вернула ее к жизни». Она знала, что в Лондоне больше всего будет скучать именно по этому отрезку своей жизни. Но у нее навсегда останутся воспоминания и удовлетворение. В сердце своем она всегда будет О'Хара. И когда вырастет, Кэт сможет вернуться сюда, защищать себя. Тогда она заработает имя О'Хара для себя.

– Никогда-никогда не забывай, откуда ты вышла, – сказала Скарлетт своему ребенку. – Гордись.

– Вам придется поклясться на Библии, что не скажете ни единой душе, – предупредила Скарлетт миссис Симе.

Самая лучшая портниха в Дублине бросила на Скарлетт завораживающий взгляд.

– Ни у кого еще не было повода ставить под сомнение мою осторожность, миссис О'Хара.

– Я выхожу замуж, миссис Симе, и хочу сшить себе платье. – Она протянула коробку с драгоценностями и открыла ее. – Я надену эти украшения.

Глаза и рот миссис Симе округлились. Скарлетт почувствовала себя отмщенной за часы пыток, проведенные в диктаторской примерочной портнихи. Эта женщина, наверное, отняла десять лет ее жизни.

– Есть еще диадема, – запросто сказала Скарлетт, – и я хочу, чтобы шлейф был отделан горностаем.

Миссис Симе решительно замотала головой.

– Вы не можете сделать этого, миссис О'Хара. Диадемы и горностай для важнейших придворных церемоний. Особенно горностай. Скорее всего, его не надевали со свадьбы Ее Величества.

Глаза Скарлетт сверкнули.

– Но я не знаю всего этого, не так ли, миссис Симе? Я всего лишь невежественная американка, которая в одну ночь станет графиней. Люди будут кудахтать и мотать головами, чтобы я ни делала. Так что я буду делать то, что хочу, и так, как хочу!

Страдания ее сердца выразились в резком высокомерии, прозвучавшем в голосе.

Миссис Симе внутренне съежилась. Ее острый ум быстро перебрал общественные сплетни, чтобы определить будущего мужа Скарлетт. «Они хорошо подойдут друг к другу, – подумала она. – Попрать все приличия и традиции и за это стать еще более уважаемыми. К чему идет мир? Однако женщине всегда придется прокладывать в нем дорогу, а о свадьбе люди будут говорить многие годы. Поэтому моя работа будет представлена так, как еще никогда не была представлена. Она должна быть великолепной». Обычная надменная самоуверенность вернулась к миссис Симе.

– Есть только одно платье, которое отдаст справедливость горностаю и рубинам, – сказала она. – Белый шелковый бархат с нашитыми поверх кружевами, лучше голвейскими. Сколько у меня времени? Кружево должно быть сделано, затем нашито на бархат вокруг каждого лепесточка. Это требует времени.

– Пять месяцев устроят? Ухоженные руки миссис Симе растрепали ее тщательно уложенные волосы.

– Так быстро… Дайте подумать… Если я найму еще двух швей… если только монахини возьмутся за это… Это будет самая знаменитая свадьба в Ирландии, в Британии… Оно должно быть сделано, несмотря ни на что.

Она сообразила, что говорила вслух, и прикрыла рот рукой.

– Уже поздно.

Скарлетт пожалела ее, встала и протянула ей руку.

– Я вверяю платье вашей заботе, миссис Симе, и полностью уверена в вас. Дайте мне знать, когда стоит приехать в Дублин на первую примерку.

Миссис Симе взяла ее руку и крепко сжала ее.

– О, я сама приеду к вам, миссис О'Хара. И мне будет приятно, если вы будете называть меня Дейзи.

Солнечный день никого не сделал счастливей в округе графства Мит. Фермеры беспокоились еще об одном годе, похожем на предыдущий. В Баллихаре пожимали плечами и предсказывали гибель. Разве не видела Молли Кенан вещицу, переносимую эльфами от дома ведьмы? И в другой раз ее видел Падди Конрой, хотя, что он там делал, он не скажет нигде, кроме как на исповеди. Говорили, что днем слышали крик совы недалеко от Пайк Корнер, а призовой теленок миссис Мак Грудер сдох ночью без всякой на то причины. Когда пошел на следующий день дождь, слухи не прекратились.

В мае Колум поехал со Скарлетт в Дрозду на ярмарку по найму рабочих. Пшеница хорошо принялась, трава на лугу была уже почти готова для покоса, грядки картофеля стояли ярко-зеленые, со здоровой ботвой. Оба были необычно молчаливы, каждый занят своими личными заботами. Причиной для беспокойства Колума послужило увеличение милиции и полицейских войск во всем округе. Его информаторы сообщали, что их целый полк. Работа земельной лиги шла хорошо; он последним отречется от требования снижения ренты, но забастовки всколыхнули землевладельцев. Теперь фермеров выселяли без предуведомления, и соломенные крыши их домов сгорали раньше, чем они успевали вынести оттуда мебель. Говорили, что в огне погибли два ребенка. На следующий день были ранены два солдата. Трех фенианцев арестовали в Маллингаре, Джим Дэли среди них. Его обвиняли в подстрекательстве к насилию, хотя всю неделю день и ночь он работал в баре.

Скарлетт запомнила ярмарку только по одной причине. Там вместе с Бартом Морландом был Ретт; она избегала смотреть в направлении секции лошадей; когда Колум предложил походить вокруг и получить удовольствие от ярмарки, она почти кричала, говоря ему, что хочет уехать домой. Между ними появилась некоторая натянутость после того, как Скарлетт объявила о своем намерении выйти замуж на Фэнтона. Колум не сказал ничего резкого, да этого и не требовалось. Гнев и обвинение читались в его глазах.

То же самое было и с миссис Фиц. В любом случае, кто они такие, чтобы осуждать ее? Что они знают о ее горестях и страхах? Разве не достаточно, что в их распоряжении останется Баллихара, когда она уедет? Это единственное, чего им действительно хотелось. Нет, это нечестно. Колум почти что брат ей, миссис Фиц ее подруга. Это еще один довод в пользу того, что они должны сочувствовать. Так нечестно. Скарлетт начала думать, что видит неодобрение везде, даже на лицах владельцев магазинов в Баллихаре, когда она усиленно пыталась придумать, какие вещи ей купить у них в эти скудные месяцы перед урожаем. «Не будь дурой, – сказала она себе, – ты все выдумываешь, потому что ты сама еще не уверена в том, что собираешься делать. Это необходимо для Кэт и для меня. И это не их дело, как я поступаю». Она была раздражительна со всеми, кроме Кэт. Однажды она даже забралась на несколько ступенек по веревочной лесенке, но потом спустилась. Я взрослая женщина и не могу, хныча, идти за поддержкой к ребенку. И она работала на сенокосе день за днем, довольная занятостью, радуясь трудовой боли в руках и ногах, благодарная за богатый сбор. Постепенно ее покидал страх о еще одном плохом урожае.

Вечер на Иванов день, 24 июня, окончательно излечил ее. Костер был самым большим. Музыка и танцы – это как раз то, что ей нужно, чтобы расслабить напряженные нервы и восстановить дух. Когда, как того требовала старинная традиция, прокричали в полях Баллихары тост за О'Хару, Скарлетт почувствовала, что в мире все в порядке.

Однако она немного сожалела, что отказалась этим летом от всех домашних вечеринок. Она боялась оставлять Кэт одну, но была одинока, и у нее оставалось слишком много времени для размышлений и беспокойства. Она была почти счастлива, когда получила полуистерическую телеграмму от миссис Симе, извещавшую, что кружева не доставлены из монастыря в Голвее и нет никакого ответа на ее письма и телеграммы.

Скарлетт улыбалась, подъезжая к железнодорожной станции в Триме.

Она была искусной в сражениях с игуменьями и радовалась явному поводу для ссоры.

 

Глава 89

У нее едва хватило времени, чтобы помчаться утром в ателье миссис Симе, успокоить ее, собрать сведения о длине и узоре заказанных кружев и поспешить на станцию к раннему поезду в Голвей. Скарлетт устроилась поудобнее и раскрыла газету.

«Горе мое, вот оно». «Айриш Тайме» опубликовала на первой странице объявление о брачных планах. Скарлетт окинула взглядом остальных пассажиров в вагоне, чтобы проверить, читают ли они газету. Спортсмен в твидовом костюме закопался в спортивный журнал; хорошо одетая женщина, очевидно мать с сыном, играла в какую-то игру. Она еще раз прочитала о себе. «Тайме» добавил собственный комментарий к формальному объявлению. Скарлетт улыбнулась над частью об «О'Хара из Баллихары, красивом украшении ближайшего окружения королевского наместника» и «изящной и лихой наезднице».

Для поездки в Дублин и Голвей она взяла с собой только небольшой чемодан и от станции до ближайшей гостиницы ей потребовался один носильщик. Около администратора было столпотворение.

– Какого дьявола? – сказала Скарлетт.

– Скачки, – сказал носильщик. – Вы не сделали глупости, приехав сюда и не узнав, что здесь происходит? Тут вы не найдете комнаты для ночлега.

«Нахал, – подумала Скарлетт, – увидим, получишь ли ты на чай».

– Подожди здесь, – сказала она.

Она протиснулась к администратору.

– Я хотела бы поговорить с управляющим.

Утомленный клерк оглядел ее снизу вверх, затем сказал:

– Да, конечно, мадам, один момент, – и исчез за стеклянным щитом. Он вернулся с лысеющим мужчиной в черном сюртуке и полосатых брюках.

– Есть какие-нибудь жалобы, мадам? Боюсь, что обслуживание становится менее безупречным, так сказать, когда скачки в полном разгаре. Какое бы неудобство…

Скарлетт перебила его.

– Я запомнила обслуживание как безупречное. – Она обаятельно улыбнулась. – Вот почему я бы хотела остановиться в «Рэйлвэй». Мне нужна комната на сегодня. Я миссис О'Хара из Баллихары.

Елейность управляющего испарилась, как августовская роса.

– Комнату на сегодня? Это просто не…

Клерк дергал его за рукав. Управляющий взглянул на него. Клерк забормотал ему на ухо, указывая пальцем на «Тайме» у него на столе. Управляющий поклонился Скарлетт. Его улыбка вздрогнула от желания услужить.

– Такая честь для нас, миссис О'Хара. Я надеюсь, вас устроит совсем особенный номер, лучший в Голвей, вы – гостья администрации. У вас есть багаж? Его отнесут наверх.

Скарлетт сделала знак носильщику. Многое может дать брак с графом.

– Пошлите это в мою комнату. Я приду позже.

– Сию минуту, миссис О'Хара.

По правде говоря, Скарлетт не думала, что ей вообще понадобится комната. Она надеялась уехать дневным поездом обратно в Дублин, может, даже ранним дневным, тогда у нее будет время пересесть на вечерний поезд в Трим. Благодарение небесам, за долгие дни, у нее есть время до десяти вечера. Теперь посмотрим, впечатлит ли монахинь граф Фэнтон так же, как управляющего. Слишком плохо, что он протестант. Кажется, не надо было заставлять Дейзи Симе клясться хранить все в секрете.

Скарлетт направилась к двери, выходящей на площадь. Фу, какая вонючая толпа. Наверное, дождь намочил их твид на ипподроме. Скарлетт поравнялась с двумя жестикулирующими раскрасневшимися мужчинами. Она чуть было не столкнулась с сэром Джоном Морландом и едва узнала его. Он выглядел очень больным. Его, обычно румяное, лицо было бесцветным, казалось, что в теплых заинтересованных глазах не было света.

– Барт, мой дорогой. Ты в порядке?

Казалось, он не мог сосредоточиться на ее лице.

– Ох, извини, Скарлетт. Не совсем. Перебрал одну, ну и тому подобное.

В это время дня? Слишком много пить в любое время было совсем не похоже на Джона Морланда, и тем более перед ленчем. Она твердо взяла его за руку.

– Пойдем, Барт, выпьешь кофе со мной, а затем что-нибудь поешь.

Скарлетт вошла с ним в столовую. Морланд нетвердо держался на ногах.

«Кажется, мне понадобится моя комната, – подумала она, – но Барт намного важнее поездки за кружевами. Что же могло случиться с ним?»

После большого количества кофе она все узнала. Джон Морланд не выдержал и расплакался, когда рассказывал ей.

– Они сожгли мою конюшню, Скарлетт, они сожгли мою конюшню.

Я возил Дижону на скачки, совсем небольшие скачки, я подумал, может, ей понравится побегать по песку и, когда мы возвратились домой, от конюшни остались черные руины. Боже мой, запах! Боже мой! Я слышу ржание лошадей, даже когда сплю.

Скарлетт почувствовала, что у нее в горле застрял комок. Она поставила чашку. Никто не сделал бы такой ужасной вещи. Это наверняка несчастный случай.

– Это арендаторы. Видишь ли, из-за ренты. Как они могут так сильно меня ненавидеть? Я пытался быть хорошим землевладельцем, всегда старался. Почему они не сожгли мой дом? У Эдмонда Барроу они сожгли дом. Они могли бы сжечь меня в нем, меня бы это не волновало. Только пощадили бы лошадей. Господи, Скарлетт! Что, что сделали им мои бедные сгоревшие лошади?

Ей нечего было сказать. Барт не чаял души в своей конюшне… Стоп, ведь он уехал с Дижоной, его особой гордостью и радостью.

– У тебя осталась Дижона, Барт. Ты можешь начать заново. Она такая замечательная лошадь, самая красивая, которую я когда-либо видела. Ты можешь пользоваться конюшней в Баллихаре. Не помнишь? Ты мне сказал, что она похожа на собор, если установить там орган. Можешь растить новых жеребцов в Баллихаре. Ты не позволишь судьбе сломить тебя, Барт, ты должен продержаться. «Я знаю, я сама оказывалась на самом дне. Ты не должен сдаваться, просто не можешь.

Глаза Джона Морланда были словно потухшие угли.

– Я уезжаю в Англию сегодня вечером на восьмичасовом катере. Не хочу больше никогда видеть ирландские лица и слышать ирландские голоса Я оставил Дижону в безопасном месте, пока не продам ее. Сегодня днем я включил ее в скачки, после которых любая лошадь может быть продана и, когда они закончатся, закончится и Ирландия для меня.

Его глаза были трагично грустными. Скарлетт почти желала, чтобы он снова заплакал. Тогда ему стало бы легче. Сейчас он выглядел так, как будто больше не способен что-либо чувствовать. Он выглядел умершим.

Затем произошла перемена. Усилием воли сэр Джон Морланд, баронет, вернулся к жизни. Его плечи окрепли, а губы свернулись в улыбку, В его глазах даже появилась искорка смеха.

– Бедная Скарлетт, боюсь, я выжал из тебя все соки. Это ужасно с моей стороны. Прости, исправлюсь. Допивай свой кофе, пойдем на ипподром. Я ставлю пятерку за тебя на Дижону, и ты сможешь купить шампанское на свой выигрыш, когда она оставит всех далеко позади.

В это мгновение Скарлетт никого так не уважала в своей жизни, как Барта Морланда. Она ответно улыбнулась ему.

– Я дополню твою пятерку своей, Барт, и у нас будет шампанское. Идет?

Она поплевала себе на ладошку и протянула ее Морланду, он хлопнул по ней и улыбнулся.

По дороге на ипподром Скарлетт пыталась выудить из своей памяти то, что она слышала о «затейливых скачках». Все участвующие в скачках лошади продавались, их цену назначали сами владельцы. В конце скачек каждый мог «заявить», что покупает любую из представленных лошадей, и ее владелец обязан продать ее за установленную им цену. В отличие, от остальных лошадиных торгов в Ирландии здесь не было споров о ценах. Невостребованные лошади возвращались их хозяевам. На мгновение Скарлетт не поверила, что лошадей нельзя купить до начала скачек, при чем тут правила. Когда они дошли до ипподрома, она спросила у Барта номер его ложи. Ей надо привести себя в порядок и спросить у стюарда, где подают заявки. Она надеялась, что Барт заломил умопомрачительную цену за Дижону, собиралась купить ее и послать ему, когда он устроится в Англии.

– Что вы имеете в виду, говоря, что на Дижону уже подали заявку? Этого нельзя сделать до конца скачек.

Администратор постарался не улыбаться.

– Вы не единственная, кто предвидит ее победу, мадам. Это, наверное, американская черта. Джентльмен, который подал заявку, также американец.

– Я дам двойную цену.

– Нельзя, миссис О'Хара.

– Что если я куплю лошадь у баронета до начала скачек?

– Тоже невозможно.

Скарлетт пришла в отчаяние. Ей необходимо купить эту лошадь для Барта.

– Я могу предложить только одно…

– Ах, пожалуйста. Что я могу сделать? Это действительно очень важно.

– Вы можете узнать у нового владельца, не хочет ли он ее продать.

– Да, я сделаю это.

«Если нужно, заплачу ему королевский выкуп. Американец, сказал администратор. Это хорошо. В Америке деньги правят балом».

– Не покажете ли вы мне его? Он сверился с листком бумаги.

– Вы можете найти его в отеле «Джюри». Он указал его в своем адресе. Его зовут мистер Батлер.

Скарлетт полуразвернулась, чтобы уйти, и оступилась, ища равновесие. Ее голос был странно тонок, когда она заговорила.

– Это случайно не мистер Ретт Батлер? Казалось, прошла целая вечность, пока глаза администратора вернулись к странице, прочитали, пока он заговорил.

– Да, именно так его имя.

«Ретт! Здесь! Барт, должно быть, написал ему о своей конюшне, о распродаже, о Дижоне. Он, наверное, делает то, что собиралась сделать я. Он проделал этот путь из Америки, чтобы помочь своему другу или приобрести победителя для чарльстонских скачек. Но теперь не важно. Даже бедный дорогой несчастный Барт не имеет значения, путь Бог простит меня. Я увижу Ретта. – Скарлетт сообразила, что бежит, бежит, толкает людей в разные стороны, не извиняясь. – К черту всех и вся. Ретт здесь, всего какие-нибудь несколько сотен метров разделяют нас».

– Ложа номер восемь, – выдохнула она стюарду.

Он показал, Скарлетт заставила себя успокоиться, перевести дыхание, чтобы выглядеть нормально. Никто не заметил, как колотится в груди сердце, не так ли? Она поднялась по двум ступенькам в увешанную флажками ложу. Двенадцать жокеев в ярких рубашках стегали своих лошадей, которые бежали по огромному дерновому овалу, приближаясь к финишу. Все вокруг Скарлетт кричали, подбадривая лошадей. Она ничего не слышала. Ретт наблюдал за скачками в полевой бинокль. Даже в десяти футах она могла почувствовать запах виски, он переступал с ноги на ногу. Пьяный? Только не Ретт, он всегда мог сдерживать себя, выпивая. Неужели его так сильно расстроило несчастье Барта?

«Взгляни на меня, – молило ее сердце. – Отложи бинокль и посмотри на меня. Произнеси мое имя. Позволь мне увидеть твои глаза, когда ты скажешь мое имя. Позволь мне прочитать в твоих глазах что-то обо мне. Когда-то ты любил меня». Радостные возгласы и стоны возвестили конец скачек. Ретт трясущейся рукой опустил бинокль.

– Черт, Барт, это мой четвертый проигрыш подряд, – засмеялся он.

– Привет, Ретт, – сказала она.

Он резко обернулся, и она увидела его темные глаза. В них не было ничего, кроме раздражения.

– Да, привет, графиня.

Его глаза осмотрели ее от лайковых ботинок до шляпки с плюмажем из белой цапли.

– Ты выглядишь на все сто.

Он резко повернулся к Джону Морланду.

– Ты должен был предупредить меня, Барт, чтобы я остался в баре.

Пропусти меня.

И он оттолкнул Морланда, протискиваясь к выходу с противоположной от Скарлетт стороны.

Ее глаза безнадежно следили, как он нырнул в толпу. Затем наполнились слезами.

Джон Морланд неуклюже похлопал ее по плечу.

– Скарлетт, я приношу извинения за Ретта. Он слишком много выпил.

Тебе пришлось общаться с нами двумя сегодня. Не очень весело.

«Не очень весело» – так Барт называет это? Быть попранной «не очень весело»? Разве я просила о многом? Просто сказать «привет», назвать свое имя. Что дает Ретту право сердиться и обижать меня? Разве я не могу снова выйти замуж, когда он меня выкинул, как мусор? Черт с ним, прямо в ад! Почему это ему прилично развестись со мной и жениться на порядочной чарльстонской девушке, наплодить порядочных детей, чтобы вырастить еще больше порядочных чарльстонцев, но ах, так позорно мне снова выйти замуж и делать для его дочки то, что обязан делать он».

– Я надеюсь, он споткнется на своих пьяных ногах и сломает себе шею, – сказала она Барту Морланду.

– Не будь столь сурова с Реттом, Скарлетт. Этой весной он пережил настоящую трагедию. Мне стыдно за свою жалость к конюшне, когда есть такие люди, как Ретт, с такими бедами, как у него. Я говорил тебе о ребенке? Ужасная история. Его жена умерла при родах, а ребенок прожил всего четыре дня.

– Что? Что? Скажи это еще раз.

Она так яростно затрясла его, что у него слетела шляпа. Он посмотрел на нее со смущенным испугом, почти со страхом. В ней было что-то дикое, чего он еще не видел в своей жизни. Он повторил, что жена и ребенок Ретта умерли.

– Куда он пошел? – закричала Скарлетт. – Барт, ты знаешь, у тебя должно быть какое-нибудь представление, куда пошел Ретт?

– Я не знаю, Скарлетт. Бар – его отель – любой другой бар – что угодно.

– Едет ли он сегодня вечером в Англию?

– Нет. Он сказал, что у него есть друзья, которых он хочет навестить.

Он действительно поразительный парень, у него друзья везде. Знала ли ты, что однажды он был на сафари с королевским наместником? Какой-то махараджа принимал их. Я удивлен, что он так напился, и не помню, чтобы он старался угнаться за мной. Он отвел меня в гостиницу прошлой ночью, уложил в постель, ну и все прочее. Был в отличном состоянии. Я рассчитывал, что он поможет мне пережить этот день. Но когда я спустился сегодня утром вниз, портье сказал мне, что Ретт заказал кофе и газету, дожидаясь меня, затем внезапно ушел, даже не заплатив. Я буду ждать его в баре – Скарлетт, что это? Я не могу понять тебя сегодня. Почему ты плачешь? Это я что-то сделал? Я сказал что-то не так?

У Скарлетт ручьем текли слезы.

– О, нет, нет, нет, милейший Джон Морланд, Барт. Ты не сказал ничего плохого. Он любит меня. Это самое лучшее, что я слышу.

«Ретт приехал за мной. Вот почему он приехал в Ирландию. Не из-за лошади Барта, он мог купить ее и все остальное по почте. Он приехал за мной сразу, как только стал свободным. Он, наверное, желал меня так же сильно, как я его. Мне надо ехать домой. Я не знаю, где разыскивать его, но он может найти меня. Объявление о помолвке шокировало его, и я рада. Но это не остановит его. Ничто не остановит Ретта от стремления к тому, чего он хочет. Ретт Батлер плюет на титулы, на горностаи, на диадемы. Он хочет меня и приедет за мной. Я знаю это. Я знала, что он любит меня, и была права. Я знаю, что он приедет в Баллихару, и должна быть там, когда он приедет».

– До свидания, Барт, мне надо идти, – сказала Скарлетт.

– Ты не хочешь увидеть победу Дижоны? Как насчет наших пятерок? Джон Морланд покачал головой. Она ушла. Американцы! Удивительные типы, и он никогда не понимал их.

Она пропустила сквозной поезд на Дублин, опоздала на десять минут. Следующий отправится в четыре часа. Скарлетт в ярости кусала губы.

– Когда отправляется следующий поезд в любом направлении? Мужчина за медной решеткой был медлителен до ужаса.

– Вы можете поехать в Эннис, сейчас, если вас это устраивает. Это к востоку от Атери, потом на юг. У этого поезда два новых вагона, очень хороших, есть поезд на Килдэйр, но вы не успеете на него, уже прозвучал свисток… Еще Туам, это короткая поездка и скорее на север, чем на восток, но паровоз лучший на всей западной ветке… мадам?

Скарлетт проливала слезы на мундир мужчины у проходной к железнодорожному пути.

– …Я получила телеграмму всего две минуты назад, моего мужа задавила молочная телега, мне обязательно нужно попасть на этот поезд в Килдэйр!

Поезд провезет ее более половины пути к Триму и Баллихаре. Оставшееся расстояние она пройдет пешком, если будет надо.

Каждая остановка была пыткой. Почему они не могут поспешить? Торопитесь, торопитесь, торопитесь – вторил ее разум стуку колес. Ее чемодан был в лучшем номере отеля «Рэйлвэй» в Голвее, в монастыре монахини с воспаленными глазами заканчивали последние петельки в изысканных кружевах. Все это не имело значения. Она должна быть дома, ожидая, когда приедет Ретт. Если бы только Морланду не потребовалось так много времени, чтобы рассказать ей все, она бы успела на дублинский поезд. Ретт мог быть там, впрочем, он мог пойти куда угодно, когда ушел из ложи Барта.

Прошло почти три с половиной часа, пока приехали в Моэйт, где Скарлетт сошла с поезда. Было уже больше четырех, но по крайней мере она была в пути, вместо того, чтобы садиться в поезд, который только теперь покидал Голвей.

– Где можно купить хорошую лошадь? – спросила она станционного смотрителя. – Меня не волнует цена, только были бы седло и уздечка.

Ей еще оставалось проехать почти пятьдесят миль.

Владелец лошади пытался торговаться. «Разве это не половина удовольствия в продаже?» – спросил он позже своих друзей, покупая по пинте всем находящимся там мужчинам. Сумасшедшая женщина бросила ему золотые соверены и умчалась, будто дьявол гнался за ней по пятам. Верхом! Он не хотел говорить, как много кружев показала она и как неприлично высоко открылась ее ножка в шелковых чулках и ботиночках, слишком тонких даже для того, чтобы ходить в них по полу, не говоря о стремени.

Около семи часов Скарлетт направила хромающую лошадь через мост в Маллингар. В платной конюшне она протянула поводья конюху.

– Лошадь не калека, просто подвернула ногу и очень слаба, – сказала она. – Медленно остуди ее, и она станет такой, как прежде, правда, она никогда не была особенно хорошей. Я подарю ее тебе, если ты продашь мне одну из охотничьих, которых вы держите для офицеров в форте. Не говори мне, что у вас их нет, я охотилась с некоторыми офицерами и знаю, где они берут напрокат лошадей. Поменяешь это седло меньше чем за пять минут и заработаешь лишнюю гинею.

В семь она уже была в пути, впереди ее ожидали двадцать шесть миль, и она знала, где срезать, чтобы выехать на пересеченную дорогу.

Она проехала мимо замка в Триме по дороге в Баллихару в девять часов. Каждый мускул болел, а кости казались расщепленными. Но она была немногим более чем в трех милях от дома, а туманные сумерки нежными и мягкими бликами ложились на ее глаза и кожу. Пошел слабый дождик. Скарлетт наклонилась вперед, похлопала шею лошади.

– Хорошая выгулка, чистка и лучшая горячая смесь для тебя, как там твое имя. Ты брала барьеры, как чемпион. Теперь мы легко доберемся домой, ты заслуживаешь отдыха.

Она полуприкрыла веки и расслабилась. Трудно поверить, что утром она была в Дублине и дважды пересекла Ирландию после завтрака.

«Через Кнайтсбрук есть деревянный мостик. Проехав по нему, я окажусь в Баллихаре. Одна миля до города, полмили по нему до перекрестка, затем вверх по подъезду, и я дома. Пять минут, не больше». Она выпрямилась и, прищелкивая языком, стала понукать лошадь пятками.

Что-то случилось. Впереди Баллихара, а огней в окнах не видно. Обычно к этому времени бары ярко светятся. Скарлетт ударила каблуками своих нежных, изящных, городских ботинок. Она проехала первые пять домов и увидела группу людей на перекрестке перед подъездом к Биг Хаусу. Английские солдаты. Что они делают, находясь в ее городе? Говорила же им раньше, что не хочет их присутствия. Какие докучливые, и именно сегодня ночью, когда она почти падает от усталости. Конечно, поэтому и закрыты окна, англичанам не нальют и пинты. Избавиться от них, и все вернется к прежнему порядку. Жаль, что я выгляжу такой растрепанной. Как приказывать людям, когда нижняя одежда торчит со всех сторон. Лучше пойду пешком. По крайней мере, юбки не будут задираться до колен.

Она натянула поводья. Трудно было не застонать, когда она заносила ногу, ссаживаясь с лошади. Она увидела солдата, нет, офицера, направляющегося к ней от группы на перекрестке. Что ж, хорошо! Надо сказать ему все, что думаешь, она как раз в таком настроении. Его люди в городе, на ее пути, не пускают ее домой.

Он остановился перед почтой. Он мог бы, по крайней мере, подойти к ней, показав свои манеры. Скарлетт устало пошла вниз по главной улице.

– Ты там, с лошадью. Стой, или я стреляю.

Скарлетт быстро остановилась. Не из-за команды офицера, а из-за его голоса. Она узнала его. Боже всевышний, это был единственный голос в мире, который она надеялась больше не слышать в своей жизни. Она, наверное, ошиблась, она так устала, поэтому выдумывает, изобретает кошмары.

– Ни у кого не будет никаких неприятностей, если вы вышлете священника Колума О'Хару. У меня есть ордер на его арест. Никто не пострадает, если он сдастся.

Скарлетт почувствовала сумасшедшее желание рассмеяться. Этого не может быть. Она расслышала, она узнала этот голос, последний раз он нашептывал ей на ухо слова любви. Это был Чарльз Рэгленд. Один раз, только раз за всю свою жизнь, она разделила постель с мужчиной, который не был ее мужем, и теперь он приехал с дальнего конца Ирландии в ее город арестовывать ее кузена. Это было абсурдно и невозможно. Что ж, по крайней мере, она может быть уверена в одном – если не умрет со стыда, посмотрев на него, – Чарльз Рэгленд – единственный офицер во всей британской армии, который будет делать то, что она захочет. Уедет и оставит ее и ее кузена, ее город в покое.

Она бросила поводья и, пошатываясь, пошла вперед.

– Чарльз.

Как только она назвала его имя, Чарльз Рэгленд закричал «стой» и выстрелил из револьвера в воздух.

Скарлетт вздрогнула.

– Чарльз Рэгленд, ты что, с ума сошел? – прокричала она.

Раздался второй выстрел, заглушивший ее слова, и, казалось, Рэгленд подпрыгнул в воздух и упал ничком на землю. Скарлетт побежала.

– Чарльз, Чарльз! Она услышала еще выстрела услышала крики, но не обратила на них внимания.

– Чарльз!

«Скарлетт!» – услышала она, и «Скарлетт!» в другом направлении, и слабо «Скарлетт» от Чарльза, когда она склонилась над ним. Из его шеи хлестала кровь, пачкая красную тунику.

– Скарлетт, дорогая, пригнись, Скарлетт…

Колум был где-то рядом, но она не могла смотреть на него сейчас.

– Чарльз, ох. Чарльз, я позову доктора, я приведу Грейн, она может помочь тебе.

Чарльз приподнял руку, и Скарлетт взяла ее в свои. Он не должен умирать, только не он, такой милый и любящий, такой нежный с ней. Он не должен умирать, хороший, ласковый.

Вокруг стоял страшный шум. Что-то просвистело у нее над головой. Боже, что происходит? Это выстрелы, англичане пытаются убить ее людей. Она не допустит этого. Но ей надо найти помощь для Чарльза, а там слышался топот бегущих сапог, и кричал Колум, и, о господи, помоги; что можно сделать, чтобы остановить это, о господи, рука Чарльза холодеет. «Чарльз! Чарльз, не умирай!»

– Вон священник, – прокричал кто-то.

Выстрелы раздавались из темных окон домов в Баллихаре. Солдат зашатался и упал. Сзади кто-то обхватил Скарлетт, она подняла руки, защищаясь от невидимой атаки.

– Позже, моя дорогая, не будем драться сейчас, – сказал Ретт. – Это лучший шанс, который у нас когда-либо был. Я понесу тебя, расслабься.

Он перекинул ее через плечо, поддерживая руками за колени, побежал, пригибаясь, в тень.

– Как отсюда выбраться назад? – спросил он.

– Поставь меня, и я покажу тебе, – сказала Скарлетт.

Ретт опустил ее. Его большие руки схватили ее за плечи, и он нетерпеливо притянул ее к себе, быстро и крепко поцеловал и отпустил.

– Было бы ужасно, если бы меня застрелили, и я не получил бы то, зачем приехал, – сказал он.

Она слышала смех в его голосе.

– А теперь, Скарлетт, выводи нас отсюда.

Она взяла его за руку и нырнула в узкую улочку между двумя домами.

– Следуй за мной, к оврагу. Нас нельзя будет заметить, если мы туда добежим.

– Веди, – сказал Ретт.

Он освободил руку и слегка подтолкнул ее. Скарлетт не хотела отпускать его руку никогда. Но стрельба была громкой и довольно близкой, и она побежала в безопасность оврага.

Ряды живой изгороди были высокие и плотные. Как только Скарлетт и Ретт пробежали четыре шага в глубь оврага, шум схватки стал приглушенным и неразборчивым. Скарлетт остановилась перевести дыхание, посмотреть на Ретта, осознать наконец, что они вместе. Ее сердце переполняло счастье.

Но казавшийся отдаленным шум стрельбы отвлекал внимание, и 3k она вспомнила. Чарльз Рэгленд убит. Она видела, как ранили, а может, убили другого солдата. Полиция преследовала Колума, стреляла в людей из ее города, может, даже убивала их. Ее могли застрелить, Ретта тоже.

– Нам надо добраться домой, – сказала она, – там мы будем в безопасности. Мне надо предупредить слуг, чтобы держались подальше от города, пока все это не закончится. Спешим, Ретт, нам надо спешить.

Он схватил ее за руку, когда она собралась уходить.

– Подожди, Скарлетт. Может быть, не стоит идти в дом. Я только что оттуда. Он темный и пустой, дорогая, все двери открыты. Слуги ушли.

Скарлетт высвободила свою руку и застонала от ужаса, подхватывая свои юбки и пускаясь бежать быстрее, чем она когда-либо бегала в своей жизни. Кэт. Где Кэт? Ретт говорил что-то, но она не обращала внимания. Ей надо добраться до Кэт.

Позади оврага, на широкой улице Баллихары, лежали пять тел в красной форме и трое в грубой одежде фермеров. Книготорговец лежал поперек подоконника своего разбитого окна, с его губ срывалась кровавая пена вместе со словами молитвы. Колум О'Хара молился с ним, затем перекрестил его лоб, когда человек умер. Разбитое стекло преломляло слабый свет луны, которая выделялась на быстро темнеющем небе. Дождь прекратился.

Колум пересек комнату тремя большими шагами. Он схватил веник у очага за ручку и сунул его в угли. В первое мгновение тот затрещал, потом покрылся племенем.

Поток искр сыпался с факела на темную сутану Колума, когда он выбежал на улицу. Его белые волосы сияли ярче, чем луна.

– Следуйте за мной, вы, английские мясники, – закричал он, направляясь к опустевшей англиканской церкви, – и мы вместе умрем за свободу Ирландии.

Две пули пронзили его широкую грудь, и он упал на колени. Но поднялся на ноги и продвинулся вперед на семь нетвердых шагов, когда следующие три пули закрутили его вправо, затем влево, потом снова вправо и на землю.

Скарлетт взбежала по широким входным ступенькам в темный холл, Ретт был на шаг позади нее.

– Кэт! – закричала она.

– Кэт! – отозвалось это от каменных лестниц и мраморного пола.

– Кэт! Ретт схватил ее за руку. В темноте было видно только ее белое лицо и бледные глаза.

– Скарлетт! – громко сказал он, – Скарлетт, возьми себя в руки. Пойдем со мною. Нам надо уходить. Слуги наверняка что-то знали. В доме небезопасно.

– Котенок! Ретт встряхнул ее.

– Прекрати это. Кошка не имеет значения. Где конюшня, Скарлетт? Нам нужны лошади.

– Ах ты, дурак, – сказала Скарлетт. В ее напряженном голосе чувствовалась любящая жалость. – Ты не знаешь, что говоришь. Выпусти меня. Я должна найти Кэт – Кэти О'Хара. Твоя дочь.

Ретт больно сжал руки Скарлетт.

– О чем это ты?

Он посмотрел вниз на ее лицо, но не мог понять его выражения в темноте.

– Отвечай, Скарлетт, – потребовал он и затряс ее.

– Отпусти меня, черт побери! Сейчас нет времени для объяснений. Кэт должна быть где-то здесь, но тут темно, а она одна. Выпусти, Ретт, и задай свои вопросы позже. Все это сейчас не важно…

Она попыталась вырваться, но он был сильнее.

– Это важно для меня.

Его голос был настойчиво грубым.

– Ну ладно, ладно. Это случилось, когда мы плыли на яхте и налетела гроза. Ты помнишь. В Саванне я узнала, что беременна, но ты не приехал за мной, и я рассердилась, поэтому не сказала тебе об этом сразу. Как я могла знать, что ты женишься на Анне, прежде чем успеешь узнать о ребенке?

– О, Боже мой, – застонал Ретт и выпустил Скарлетт. – Где она? Нам надо ее найти.

– Мы найдем, Ретт. На столе около двери есть лампа. Зажги спичку.

Желтое пламя спички позволило обнаружить медную лампу и зажечь ее. Ретт поднял ее.

– Куда сначала?

– Она может быть, где угодно. Пойдем.

Она быстро провела его через столовую и чайную.

– Кэт! – звала она, – Котенок, Кэт, где ты? Ее голос был сильным, но не истеричным, он не испугает маленькую девочку.

– Кэт…

– Колум! – закричала Розалин Фицпатрик.

Она побежала из бара Кеннеди в середину британских войск, толкаясь и распихивая, чтобы пробраться затем вниз к центру широкой улицы в сторону распростертого тела Колума.

– Не стрелять, – прокричал офицер. – Это женщина.

Розалин бросилась на колени, накрыла раны Колума руками.

– Колум, Колум, – выла она.

Причитая, она раскачивалась из стороны в сторону. Стрельба прекратилась, глубина ее горя вызывала уважение, и солдаты отвернулись.

Она закрыла его веки нежными пальцами, запачканными его кровью, и прошептала по-гаэльски «до свидания». Затем схватила тлеющий факел и встала на ноги, размахивая им, чтобы занялось пламя. Ее лицо было страшным в этом свете. Она была так проворна, что не прозвучало ни одного выстрела, пока она не достигла дорожки, ведущей в церковь.

– За Ирландию и ее мученика Колума О'Хара! – победно закричала она и побежала к оружейному складу, размахивая факелом.

Мгновение длилась тишина. Потом каменная стена церкви, выходящая на широкую улицу, взорвалась в столбе пламени с оглушающим грохотом.

Небо было освещено ярче, чем днем.

– Боже мой! – выдохнула Скарлетт.

Она закрыла уши руками и побежала, зовя Кэт; один взрыв следовал за другим, еще и еще, город светился в пламени.

Она бежала наверх, вдоль коридора в комнату Кэт, Ретт рядом с ней.

– Кэт, – звала она снова и снова, стараясь, чтобы страх не слышался в ее голове. – Кэт!

Животные на стене были высвечены оранжевым светом, чайный набор на свежевыглаженной скатерти, ровное покрывало на кровати Кэт.

– Кухня, – сказала Скарлетт. – Она любит кухню. Мы можем покричать ей вниз.

Она побежала снова через коридор, Ретт следом. Через рабочую комнату с ее счетовыми книгами, меню, списком приглашений на свадьбу. По галерее в комнату миссис Фицпатрик. Скарлетт остановилась в центре галереи. Она наклонилась через балюстраду.

– Котенок Кэт, – мягко позвала она, – пожалуйста, ответь маме, если ты там внизу. Это важно, дорогая.

Она пыталась сделать свой голос спокойным.

Оранжевые отблески дрожали на медных кастрюлях на стене около печи. Красные угли светились в очаге. Огромная комната была недвижима, заполненная тенями. Скарлетт напрягла свои уши и глаза. Она уже собиралась отвернуться, когда послышался очень слабый голос.

– Уши Кэт болят.

– О, слава Богу! – обрадовалась Скарлетт. – Теперь успокойся и тише. Я знаю, детка, был ужасный шум. Потерпи. Я обойду вокруг и спущусь. Ты подождешь меня?

Она говорила как ни в чем не бывало, будто нечего было бояться. Балюстрада вибрировала под ее дрожащими руками.

– Да.

Скарлетт сделала знак. Ретт тихо последовал за ней по галерее. Она осторожно закрыла дверь за собой. Потом ее всю начало трясти.

– Я так испугалась. Я боялась, что они забрали ее с собой. Или сделали ей больно.

– Скарлетт, смотри, – сказал Ретт. – Нам надо спешить.

В раскрытое окно было видно группу огней, факелов, движущихся к дому.

– Бежим! – сказала Скарлетт.

Она увидела лицо Ретта, освещенное оранжевым светом огненного неба, сильное и уверенное. Теперь она может смотреть на него, опираться на него. Кэт в безопасности. Он взял ее под руку, поддерживая, даже когда торопил.

Они побежали вниз по лестнице, потом через бальную залу. Освещенные огнем герои Тары были словно живые над их головами. Колоннада на кухонное крыло была мерцающе яркой, и они могли слышать нечеткие отдаленные гневные выкрики. Скарлетт захлопнула за ними дверь в кухню.

– Помоги мне запереть ее, – выдохнула она.

Ретт взял у нее железный засов и засунул его в пазы.

– Как тебя зовут? – спросила Кэт.

– Ретт, – сказал он с запинкой.

– Вы можете подружиться позже, – сказала Скарлетт. – Нам надо добраться до конюшни. Здесь есть дверь в сад, правда, он окружен высокими стенами, и я не знаю, есть ли здесь еще другой выход. Ты не знаешь, Кэт?

– Мы убегаем?

– Да, котенок Кэт, люди, которые устроили ужасный шум, хотят повредить нам.

– У них есть камни?

– Очень большие.

Ретт нашел дверь в сад, выглянул наружу.

– Я могу поднять тебя на плечи, Скарлетт, затем ты сможешь добраться до вершины стены, и я подам тебе Кэт.

– Отлично, но, может быть, есть дверь. Кэт, нам надо спешить. Есть ли в стене дверь?

– Да.

– Хорошо. Дай маме ручку и пойдем.

– На конюшню?

– Да, пошли, Кэт.

– Через тоннель будет быстрее.

– Какой тоннель? В голосе Скарлетт звучала неуверенность. Ретт подошел к ней, обнял за плечи.

– Тоннель в крыло прислуги. Лакеи должны пользоваться им, чтобы не смотреть в окно, когда мы завтракаем.

– Это ужасно, – сказала Скарлетт, – если бы я знала…

– Кэт, веди, пожалуйста, маму и меня в тоннель, – сказал Ретт. – Ты не будешь возражать, если я понесу тебя, или ты хочешь бежать?

– Нам надо спешить, лучше ты понеси меня. Я не могу бегать так быстро, как вы.

Ретт опустился на колени, протянул руки, и его дочь доверчиво подошла к нему. Он старался не сжать ее крепко в коротком объятии, которое не смог сдержать.

– Теперь мне на спину, Кэт, и держись за мою шею. Говори, куда идти.

– Мимо печки. В дверь, что открыта. Это буфетная. Дверь в тоннель также открыта. Я открыла ее на случай, если мне придется бежать. Мама была в Дублине.

– Пошли, Скарлетт, ты можешь выплакать свои глаза позже. Кэт спасет наши бесполезные шеи.

В тоннеле были высокие зарешеченные окна. Здесь едва хватало света, чтобы что-то различить, но Ретт двигался с равномерной скоростью, ни разу не оступясь. Его согнутые руки поддерживали за колени Кэт. Он подбрасывал ее в галопе, и она визжала от удовольствия.

«Господи, наши жизни в страшной опасности, а он играет в лошадку! – Скарлетт не знала, смеяться ей или плакать. – Был ли когда-нибудь в мире мужчина, сходивший с ума по детям, как Ретт Батлер?»

От крыла прислуги Кэт привела их через дверь на конюшню. Лошади были в страхе. Они вставали на дыбы, ржали, били по дверцам стойл.

– Держи крепко Кэт, пока я буду выпускать их, – быстро сказала Скарлетт.

История Барта Морланда была у нее перед глазами.

– Ты бери ее. Это сделаю я.

Ретт передал Кэт на руки Скарлетт.

Она отошла под прикрытие тоннеля.

– Котенок Кэт, ты сможешь немного постоять здесь одна, пока мама поможет справиться с лошадьми?

– Да. Немного. Я не хочу, чтобы Ри было больно.

– Я отправлю его на хорошее пастбище. Ты храбрая девочка?

– Да, – сказала Кэт.

Скарлетт побежала к Ретту, и они вдвоем выпустили всех лошадей, кроме Кометы и Луны.

– Сойдет без седел, – сказала Скарлетт. – Я приведу Кэт.

Только теперь они заметили факелы, движущиеся внутри дома. Внезапно полоска огня побежала по шторе. Скарлетт помчалась к тоннелю, пока Ретт успокаивал лошадей. Когда она прибежала назад с Кэт на руках, он уже был на Комете и держал рукой за гриву Луну, чтобы та не дергалась.

– Давай Кэт мне, – сказал он.

Скарлетт протянула ему дочку и взобралась на подставку, затем на Луну.

– Кэт, показывай Ретту дорогу к броду. Мы поедем по обычному пути, помнишь? Потом по адамстаунской дороге в Трим. Это недалеко. В гостинице попьем чаю с пирожными, не теряй времени, показывай дорогу Ретту. Я поеду за вами. Тронулись.

Они остановились у башни.

– Кэт говорит, что пригласит нас в свою комнату, – спокойно сказал Ретт.

Над его широким плечом Скарлетт видела языки пламени, лижущие небо над ними. Адамстаун тоже был в огне. Они были отрезаны. Спасение исключалось. Она спрыгнула с лошади.

– Они недалеко от нас отстали, – сказала она, твердо держась на ногах. Опасность была слишком близка, чтобы нервничать. – Прыгай вниз, Кэт, и быстро поднимайся по лестнице, как обезьянка.

Они с Реттом пустили лошадей галопом вдоль берега реки, затем последовали за ней.

– Втяни лесенку. Они не смогут тогда добраться до нас, – сказала она Ретту.

– Но они узнают, что мы здесь, – ответил он. – Я не пущу внутрь никого. Тише, я слышу их.

Скарлетт заползла в уютное жилище Кэт и обняла свою маленькую дочку.

– Кэт не боится.

– Тссс, драгоценная, мама до смерти испугана.

Кэт прикрыла свой смешок рукой.

Голоса и факелы приблизились. Скарлетт узнала хвастливый тон кузнеца Джо О'Нейла.

– И не говорил ли я, что мы убьем всех до единого англичан, если они решатся войти в Баллихару? Вы видели его в лицо в тот момент, когда я поднял руку? «Если у тебя есть Бог, – говорю я, – в чем я сомневаюсь, молись ему тогда», и воткнул в него пику, как в огромную толстую свинью.

Скарлетт закрыла уши Кэт руками. «Как она, наверное, напугана, моя бесстрашная маленькая Кэт. Она никогда так не прижималась ко мне». Скарлетт нежно подула на ее шею, арун, арун, и стала укачивать девочку на коленях, будто ее руки были высокими краями колыбели.

Другие голоса перекрыли голос О'Нейла.

– О'Хара перебежала к англичанам, не говорил ли я этого раньше?

– Твоя правда, Брендан, и я был дураком, что спорил.

– Видел ли ты ее теперь, на коленях, рядом с милиционером?

– Расстрелять слишком мало для нее, я говорю, мы ее лучше повесим…

– Сжечь лучше, на костер – вот чего мы хотим!

– Мы должны сжечь колдовской знак, тот, который накликал на нас бедствие, я говорю, он околдовал О'Хара. Околдовал поля…

– Заколдовал дождь в самих тучах…

– Колдовской знак…

– Колдовской знак…

– Колдовской знак…

Скарлетт затаила дыхание. Голоса были так близко, нечеловеческие, похожие на вой диких зверей. Она посмотрела на Ретта. Она почувствовала его готовность. Он убьет любого мужчину, который решится забраться по лесенке, но что остановит пулю, если он сам высунется? Ретт, ах Ретт, будь осторожен. Скарлетт почувствовала, что ее переполняет счастье. Ретт приехал. Он любит ее.

Банда дошла до башни и остановилась.

– Башня… Они в башне!

Как будто свора охотничьих собак лаяла на сдохшую лису. Сердце Скарлетт колотилось у нее в ушах. Затем голос О'Нейла прорезался через общий шум.

– …Не там, видите, веревка все еще висит?

– О'Хара хитрая, она обманывает нас таким образом, – заспорили остальные, затем к ним подключились другие.

– Ты иди наверх, Денни, и посмотри, ты делал веревочную лестницу и знаешь ее прочность.

– Еще чего, сам иди, Дэйв Кеннеди, раз это твоя идея.

– Там колдуньи разговаривают с привидением, так люди рассказывают.

– Он недвижимо висит, его открытые глаза прорезают тебя словно ножом.

– Моя старушка-мать видела его идущим по Оллхоллоуз, веревка болталась за ним, принося гибель всему, к чему прикасалась.

– Я чувствую спиной холодный ветер, я покидаю это место призраков.

– Но если они там наверху, О'Хара и заколдованный человек? Мы должны убить их за то зло, что они причинили нам.

– Разве медленная смерть от голода не так же хороша, как сожжение? Подожгите факелами лестницу. Они не спустятся вниз, не сломав себе шеи.

Скарлетт почувствовала запах горящей лесенки, и ей захотелось закричать от радости. Они спасены! Никто теперь не сможет подняться к ним. Завтра она совьет канат из одеял, которые валялись у нее под ногами. Все закончено. Они как-нибудь доберутся до Трима, когда наступит день. Они спасены! Она кусала губы, чтобы не рассмеяться, не заплакать, не позвать Ретта по имени, чтобы услышать его глубокий уверенный смеющийся голос, произносящий ее имя.

Прошло много времени, пока голоса и звук сапог стихли. Даже тогда Ретт не заговорил. Он подошел к ней и Кэт, обнял обеих сильными руками. Этого было достаточно. Скарлетт прислонилась к нему головой, и это было все, что ей хотелось.

Много позже, когда разомлевшая Кэт уснула, Скарлетт уложила ее и накрыла одеялом. Потом повернулась к Ретту. Ее руки обхватили его шею, а губы их встретились.

– Так вот что это значит, – зашептала она, дрожа, когда закончился поцелуй. – Да, мистер Батлер, вы чуть было не задушили меня.

Приглушенный смех зазвучал у него в груди. Он нежно освободился из ее объятий.

– Уйдем от ребенка. Нам надо поговорить.

Его низкий тихий голос не разбудил Кэт. Ретт поплотнее подоткнул одеяло вокруг нее.

– Сюда, Скарлетт, – сказал он.

Он попятился из ниши и отошел к окну. Его профиль напоминал ястреба на фоне освещенного пламенем неба. Скарлетт последовала за ним. Она поняла, что может сопровождать его хоть на край земли. Ему стоит только позвать. Никто еще так не произносил ее имя, как это делал Ретт.

– Мы выберемся, – заговорщически сказала она, стоя рядом с ним. – Есть потайная тропинка от дома колдуньи.

– Откуда?

– На самом деле она не колдунья, по крайней мере, я так не думаю, да это и не имеет значения. Она покажет нам тропинку, или Кэт найдет какуюнибудь, ведь она все время проводит в лесах.

– Если ли что-нибудь, чего Кэт не знает?

– Она не знает, что ты ее отец.

Скарлетт увидела его напрягшиеся желваки.

– Однажды я изобью тебя до синяков за то, что ты не сказала мне о ней.

– Я собиралась, но ты сделал так, что я не смогла! – горячо возразила Скарлетт. – Ты развелся со мной, когда, казалось, это было невозможно, и прежде чем я успела вернуться, уехал и женился. Что я должна была делать? Торчать у твоей парадной двери с твоим ребенком, завернутым в шаль, как какая-то падшая женщина? Как ты мог так поступить? Это отвратительно с твоей стороны, Ретт.

– Отвратительно с моей стороны? После того, как ты умотала Бог знает куда, никого не предупредив? Моя мама слегла от волнения, буквально заболела, пока твоя тетка Эвлалия не сказала ей, что ты в Саванне.

– Но я оставила ей записку. Я бы ни за что на свете не расстроила твою маму. Я люблю мисс Элеонору.

Ретт взял ее рукой за подбородок, повернул лицо в неровный яркий свет от окна. Неожиданно он поцеловал ее, затем обнял и крепко прижал к себе.

– Это снова произошло, – сказал он. – Моя дорогая, темпераментная, упрямая, замечательная, разъяренная Скарлетт, не кажется ли тебе, что мы уже проходили через это раньше? Упущенные знаки, упущенные шансы, непонимание, которые лучше бы вовсе не случались. Нам надо прекратить. Я слишком стар для всей этой драмы.

Он спрятал свои губы и смех в локонах ее волос, Скарлетт закрыла глаза и склонилась к его широкой груди. В безопасности башни, в безопасности объятий Ретта она может позволить себе отдохнуть и расслабиться. Радостные слезы побежали по ее щекам, а плечи резко опустились. Ретт крепко обнимал ее и поглаживал по голове.

Но скоро руки его требовательно напряглись, и Скарлетт почувствовала новую, волнующую энергию в крови. Она подняла лицо, и не было ни отдыха, ни спасения в ослепляющем экстазе, который она испытала, когда губы их встретилиеь. Ее пальцы теребили его жесткие волосы, прижимали его голову, пока она не почувствовала себя опустошенной и в то же время сильной и возродившейся. Только опасение разбудить Кэт сдерживало крик радости, вырывающийся у нее.

Когда поцелуи стали более настойчивыми, Ретт высвободился и ухватился рукой за каменный подоконник. Его дыхание было неровным.

– Есть границы контролируемости поведения мужчины, моя любимая, – сказал он, – и единственное, что может быть хуже мокрого пляжа, это каменный пол.

– Скажи, что любишь меня, – потребовала Скарлетт.

Ретт усмехнулся.

– Ты как думаешь? Я часто приезжаю в Ирландию на этих проклятых грохочущих пароходах, потому что очень люблю здешний климат.

Она засмеялась. Затем она ударила его по плечу обоими кулачками.

– Скажи, что любишь меня.

Ретт поймал ее руки.

– Я люблю тебя, несносная девчонка.

Его лицо ожесточилось.

– И убью этого ублюдочного Фэнтона, если он попробует увести тебя.

– Ах, Ретт, не будь таким глупым. Люк мне даже не нравится. Он страшный, хладнокровный монстр. Я собиралась выйти за него замуж только потому, что не могла заполучить тебя.

Скептически приподнятые брови Ретта заставили ее продолжать.

– Ну мне действительно понравилась идея жить в Лондоне… и быть графиней… и отплатить ему за мои обиды, выйдя за него замуж и получив все его деньги для Кэт.

Черные глаза Ретта весело сверкнули. Он поцеловал руки Скарлетт.

– Мне не хватало тебя, – сказал он.

Они проговорили, сидя всю ночь на холодном полу и обнявшись. Ретт не мог насытиться ее рассказами о Кэт.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она любила меня сильнее, чем тебя, – предупредил он.

– У тебя нет шансов, – уверенно сказала Скарлетт. – Мы с Кэт понимаем друг друга, и она не примет сюсюканье и поблажки с твоей стороны.

– Как насчет обожания?

– О, она привыкла к этому, она все время испытывала это от меня.

– Посмотрим. Говорят, у меня хорошо получается с женщинами.

– А у нее – с мужчинами. Она заставит тебя через неделю прыгать через обруч. Был маленький мальчик по имени Билли Келли – ах, Ретт, догадайся? Эшли женился. Я сделалась сводницей, послав маму Билли в Атланту… Из-за истории с Гарриэт Келли я узнала, что Индия Уилкс наконец нашла себе мужа, а Розмари все еще остается старой девой.

– И похоже, ею и останется, – сказал Ретт. – Она вкладывает деньги в восстановление рисовых полей и с каждым днем становится все более похожей на Джулию Эшли.

– Она счастлива?

– Сияет. Сама упаковала бы мои вещи, если знала бы, что это ускорит мой отъезд.

Скарлетт вопросительно посмотрела на него. Да, сказал Ретт, он уехал из Чарльстона. Было ошибкой думать, что ему когда-либо там нравилось. «Я поеду назад. Чарльстон всегда останется в крови чарльстонца, но я поеду погостить, а не жить там». Он сказал себе, что хочет постоянства. Но через какое-то время стал чувствовать ноющую боль, как будто ему подрезали крылья. Он не мог летать. Его связала земля, предки, святая Сесилия, Чарльстон. Он любит Чарльстон – Боже, как он любит его красоту и грациозность, мягкий солоноватый бриз и стойкость перед лицом потерь. Но этого мало. Ему нужен вызов, риск, опасность.

Скарлетт тихо вздохнула. Она ненавидит Чарльстон и была уверена, что Кэт почувствует то же самое. Благодарение небесам, Ретт не собирается отвезти их туда.

Тихим голосом она спросила об Анне. Ретт замолчал на долгое время. Затем он заговорил, и его голос был полон горечи.

– Она заслуживала лучшего, чем я, лучшего, чем ей дала жизнь. У Анны были тихая храбрость и сила, которые стыдят так называемых героев… Я почти сошел с ума от нее тогда. Ты уехала, и никто не знал, где ты. Я поверил, что ты наказываешь меня, поэтому, чтобы наказать тебя и доказать, что меня не волновал твой отъезд, я развелся. Как ампутация.

Ретт уставился в небо, не видя ничего. Скарлетт ждала. Он молился, что не причинил Анне боли, сказал он. Он перебирал все в своей душе и в памяти, и не мог найти преднамеренной боли. Она была слишком юной и так сильно любила его, что не почувствовала в его нежности и привязанности всего лишь тень мужской любви. Он не знает, как винить себя за женитьбу на ней. Она была счастлива. Одной из несправедливостей в мире является то, что так легко осчастливить любящих и заботливых.

Скарлетт опустила голову ему на плечо.

– Это много – сделать кого-то счастливым, – сказала она. – Я не понимала этого, пока не родилась Кэт. Я многого не понимала. Каким-то образом я выучилась этому у нее.

Ретт прислонился щекой к ее голове.

– Ты изменилась, Скарлетт. Ты стала взрослее. Мне нужно узнавать тебя заново.

– Я тоже должна узнать тебя. Я никогда не знала тебя, даже когда мы были вместе. На этот раз постараюсь, обещаю.

– Не сильно старайся, ты измотаешь меня. – Ретт усмехнулся, потом поцеловал ее в лоб.

– Перестань смеяться надо мной, Ретт Батлер, – нет, не надо. Мне нравится, даже когда это выводит из себя.

Она втянула воздух.

– Идет дождь, он погасит пожары. Когда встанет солнце, мы сможем увидеть, что осталось от города. Попытаемся уснуть, через несколько часов у нас не будет времени.

Она положила голову ему на плечо и зевнула. Легкий ирландский дождик окутал мягкой завесой тишины старую каменную башню.

На рассвете Скарлетт проснулась. Когда она открыла глаза, то первое, что увидела, было поросшее щетиной, с провалившимися глазами, лицо Ретта. Потом она потянулась и улыбнулась.

– У меня болит все тело, – пожаловалась Скарлетт, нахмурив брови. – И я умираю от голода.

– Логичность – женское качество, – пробормотал Ретт. – Вставай, моя любовь, не сломай ноги.

Они осторожно подошли к убежищу Кэт. Было темно, но они могли слышать ее дыхание и тихое посапывание.

– Она спит с открытым ртом, когда поворачивается на спину, – прошептала Скарлетт.

– Дитя многих талантов, – сказал Ретт.

Скарлетт подавила свой смех. Она взяла Ретта за руку и потянула его к окну. Вид, открывшийся перед ними, был отрезвляющим. Вереницы темных столбов дыма тянулись вверх отовсюду, оставляя грязные пятна на нежном розовом утреннем небе. На глаза Скарлетт навернулись слезы. Ретт положил ей на плечи свою руку.

– Мы можем отстроить все заново, дорогая.

Скарлетт смахнула слезу.

– Нет, Ретт, я не хочу. Кэт не в безопасности в Баллихаре, и, кажется, я тоже. Это земля О'Хара, и я не хочу терять ее. Мои кузены найдут фермеров, которые будут обрабатывать землю. Ирландцы всегда будут любить землю. Па говорил мне, что она для ирландца все.

Но я не здесь, уже не здесь. Может быть, я никогда в действительности и не принадлежала этой земле, иначе не удирала бы с такой готовностью в Дублин на вечеринки и охоты… Я не знаю, чему я принадлежу, Ретт, но больше не чувствую себя дома даже в Таре.

К удивлению Скарлетт Ретт рассмеялся, а смех был полон радости.

– Ты принадлежишь мне, Скарлетт, разве ты этого не поняла? И всему миру, вот чему мы принадлежим. Мы не домоседы. Мы искатели приключений, пираты, контрабандисты. Мы можем поехать куда угодно, и если мы вместе, то все будет принадлежать нам. Но, моя любимая, мы никогда ничему не будем принадлежать. Это для других людей, а не для нас.

Он весело посмотрел на нее.

– В это первое утро нашей новой жизни скажи мне правду, Скарлетт. Ты любишь меня всем сердцем, или ты просто хотела меня, потому что не могла получить?

– Ретт, что ты говоришь! Я люблю тебя всем сердцем и всегда буду любить.

Пауза перед ответом Скарлетт была такой короткой, что только Ретт мог заметить ее. Он откинул голову и засмеялся.

– Моя любимая, – сказал он, – я вижу, что наша жизнь никогда не будет скучной. Я едва могу дождаться, когда мы начнем.

Маленькая смуглая ручонка потянула его за рукав. Ретт посмотрел вниз.

– Кэт поедет с тобой, – сказала его дочь.

Он поднял ее на плечо, его глаза блестели от эмоций.

– Вы готовы, миссис Батлер? – спросил он Скарлетт. – Блокада ждет нас.

Кэт весело засмеялась. Она посмотрела на Скарлетт так, как будто знала все тайны.

– Старая лестница спрятана под моими одеялами, мама. Грейн велела сохранить ее.